Журнал "Вокруг Света" №9  за 1998 год

Вокруг Света

 

Тема номера: Мексика

Страна-гигант в юго-западной части Северной Америки вобрала в себя все, что только возможно из Нового Света и многое — из Старого. Огромная площадь — 1958,2 тыс. кв. км и население — около ста миллионов человек — позволяют Мексике входить в первую десятку крупнейших стран мира, а гигантский Мехико вообще некоронованный король всех городов мира — в нем живет около 24 миллионов человек! И все это, за исключением, конечно, территории, продолжает безудержно расти.

В стране тридцать один штат и федеральный округ Мехико (думается, сделано это по примеру северного соседа, США), здесь представлены все основные природные зоны земли, главным образом, горы, пустыни, полупустыни, равнины, субтропики и самые настоящие влажные тропические леса с огромным видовым разнообразием животного и растительного мира. Горы с их действующими вулканами доставляют немало хлопот местным жителям.

Нередки кстати и лесные пожары, и наводнения. Словом, страна эта далеко не райское место на планете. Тогда же почему так стремительно растет ее население, отчего такой мощный поток мигрантов со всей Латинской Америки устремился в последние десятилетия именно в Мексику? Экономисты объясняют это дешевизной жизни и возможностью найти работу. Эзотерики — особым избранным местом Мексики в системе мировых энергетических центров, наряду с Тибетом и Египтом. Здесь важно другое: в новом тысячелетии Мексика непременно займет одно из лидирующих мест в мире по добыче нефти и других полезных ископаемых, главным образом, серебра. И тогда значительно повысится жизненный уровень населения — как коренных мексиканцев, потомков местных и пришлых индейцев, так и иммигрантов, а также негритянского населения и выходцев из различных регионов Старого Света.

Мексиканцы за все расплачиваются песо (100 песо равны 8 долларам США). На сто песо можно сытно пообедать с пивом и вином. Что жители этой благодатной страны и делают весьма часто — поесть мексиканцы любят. И попить тоже — особенно кока-колу с ромом, а вовсе не знаменитую водку из агавы текилу, которую облюбовали главным образом европейские туристы и гринго — приехавшие по делам американцы.

 

Земля людей: Свеи и тени Акапулько

«Если на время вашего пребывания в Акапулько выпал дождливый день, то плата за отель в этот день с вас не взимается». Такими объявлениями владельцы отелей заманивают клиентов на этот всемирно известный мексиканский курорт, расположенный в укромной бухте на берегу Тихого океана. Причем хозяева отелей ничем не рискуют: 360 дней в году здесь светит яркое солнце, на небе ни облачка и температура круглый год держится около 28-30 градусов. Кто-то из местных сатириков-юмористов даже предложил измерять солнечную энергию в «акапульках».

В переводе с языка ацтеков, империя которых простиралась от Теночтитлана (так в старину называлась мексиканская столица) до тихоокеанского побережья, Акапулько означает «Солнечный город».

Бог Солнца — один из самых почитаемых у мексиканских индейцев. Поклонение ему возведено в культ, который сохраняется и поныне. У въезда в город со стороны международного аэропорта вас встречает огромное скульптурное изображение этого божества. Солнце является составной частью герба города-курорта. В его окрестностях есть два маленьких поселка, один из которых называется «Салида дель Соль» (Восход солнца), а другой — «Пуэста дель Соль» (Заход), где эти явления природы выглядят особенно зрелищно и потому посещение этих мест входит в обязательную туристскую программу.

Но не только обилие солнца, теплое море круглый год и уникальная по красоте природа влекут сюда туристов из разных уголков планеты.  Есть в этом  местечке какое-то тайное очарование, особая притягательность, магия, которые заставляют каждого, кто побывал здесь хотя бы раз, возвращаться сюда снова и снова.

Многие русские, живущие в Мехико, приезжают в Акапулько чуть ли не каждый уик-энд.

Во-первых, это близко. Великолепная шестирядная «Аутописта дель Соль» (Дорога Солнца) протяженностью 350 км, проложенная в горах, позволяет даже новичку за рулем преодолеть путь от Мехико до Акапулько за три с половиной часа.

Во-вторых, это самый дешевый курорт мира. Конечно, здесь есть и роскошные суперотели, входящие в число самых дорогих и престижных гостиниц мира, где номер стоит полторы тысячи долларов в день. Наряду с титулованными особами их уже арендуют «новые русские». Но можно прекрасно отдохнуть и в скромном семейном пансионате или бунгало всего лишь за 20-30 долларов в сутки,

Акапулько хорош тем, что не делит людей ни по уровню материального достатка, ни по классовой принадлежности, ни по цвету кожи. Я люблю этот город за то, что он, наверно, самый демократичный в мире и доступен абсолютно всем...

В модной дискотеке «Тиффани», в лучшем ресторане с мексиканской кухней «Лос Ранчерос», на пляже фешенебельного отеля «Шератон» можно встретить известного киноактера и скромную бухгалтершу, банкира и хорошенькую секретаршу из столичного офиса, таксиста и продавщицу из супермаркета.

Великий тенор XX века Пласидо Доминго; кумир женщин испанский певец Хулио Иглесиас; вдова шаха Ирана; пивной король Билл Гиннс, бывший президент США Джеймс Картер; звезды Голливуда Элизабет Тейлор, Ричард Бертон, Чарлз Бронсон, наследный принц Монако Альберт имеют здесь свои собственные виллы, куда приезжают, чтобы расслабиться и отдохнуть от светской суеты.

Пласидо Доминго как-то признался, что Акапулько — это его любимое место на земле, где он проводит все свое свободное время. Недавно он был удостоен звания «почетного мэра» города, и одна из улиц была названа его именем за то, что каждый год в канун Рождества он дает здесь благотворительные концерты в пользу сирот, инвалидов и бездомных стариков.

Однажды в день концерта на город обрушился проливной тропический ливень. «Мероприятие» находилось под угрозой срыва. И тогда сам Доминго договорился с мэром Акапулько о переносе своего выступления в закрытое помещение, в недавно построенный здесь Дворец конгрессов. «Сироты и старики не могут ждать. Им нужна наша помощь. Мои концерты в Акапулько состоятся при любой погоде», — заявил знаменитый певец, проявив благородство настоящего испанского идальго.

«Тарзан номер один XX века», чемпион мира по плаванию Джонни Вейсмюллер, еще в конце 30-х — начале 40-х годов вместе с группой коллег и друзей по Голливуду, «веселой шайкой кинобандитов», как они сами себя называли, — Гарри Купером. Эрроллом Флинном, Джоном Вейном и другими, купили на окраине Акапулько целую скалу, построили там отель, несколько бунгало, ресторан, бассейн, разбили парк с павлинами и фламинго. Долгие годы это была частная резиденция, закрытая для посторонних, куда тогдашние «короли» Голливуда бежали от толп поклонниц, от славы, мирской суеты и шума городского.

В окрестностях Акапулько в 40-е годы снималось несколько фильмов из знаменитого сериала про Тарзана с Джонни Вейсмюллером в главной роли. Известный спортсмен тогда был в зените славы. Джонни так полюбились эти места, что он остался здесь и прожил в Акапулько в общей сложности более 40 лет.

В конце 50-х годов Джонни, на счету которого было 20 фильмов «про Тарзана», окончательно уходит из кинематографа и начинает заниматься частным бизнесом — ресторанным и гостиничным. Об этом периоде его жизни мало известно в России; непонятно, откуда пошла гулять легенда, что звезда Голливуда влачит жалкое существование, перебиваясь с хлеба на воду работой в качестве бармена в одном из ночных ресторанов Акапулько.

Чушь! Джонни Вейсмюллер был богатым человеком, владельцем нескольких отелей и ресторанов. Да и исполнение роли Тарзана принесло ему немалые дивиденды, на которые до сих пор живут в центре Акапулько в роскошной вилле его последняя жена и дочь со своей семьей.

Сам же Джонни скончался от сердечного приступа в 1984 году и похоронен на одном из местных кладбищ. Надгробие на его могильной плите гласит: «Тарзан всех времен и народов. Почетный гражданин Акапулько. Джонни Всйсмюллер. 1901 — 1984». Его имя носит международный кинофестиваль, организуемый в конце года в городе-курорте, так называемый «фестиваль фестивалей», где демонстрируются фильмы, удостоенные наград на самых престижных киносмотрах мира.

В последние годы Акапулько и его окрестности стали излюбленной съемочной площадкой Голливуда и других крупнейших киностудий мира, а также «Телевисы», мексиканской фабрики по производству знаменитых «мыльных опер». Сотни кинорежиссеров и продюсеров со всего света снимают здесь свои фильмы, совмещая приятное с полезным...

В Акапулько чуть ли не каждую неделю проводится какой-то международный конгресс, симпозиум, конференция. Сюда с удовольствием едут политики, дипломаты, врачи, ученые, археологи, писатели из разных стран. Здесь традиционно проводятся общенациональные и всемирные конкурсы красоты.

Любят здесь проводить свой медовый месяц и молодожены всей планеты. Это второй, после Венеции, город, которому отдают предпочтение новобрачные. Сюда, например, приезжали в свадебное путешествие Джон и Джеки Кеннеди, супруги Рейганы, Билл и Хилари Клинтон.

Один из самых шикарных отелей, семизвездочный «Лас Брисас», специализируется на приеме новобрачных. Он состоит из 300 отдельных вилл, прилепившихся к горному склону, имеет собственные сад и бассейн, куда садовник каждое утро бросает бутоны орхидей, роз, гвоздик. Цветами осыпается и брачное ложе, занимающее чуть ли не целую комнату. Но что приводит в особый восторг всех постояльцев отеля, так это то, что к каждому домику припаркован бело-розовый джип, ключи от которого вручают молодоженам в первый же день.

Говорят, что брачный союз, начавшийся с медового месяца в Акапулько, самый прочный, он не распадается никогда.

Утверждают также, что климат курорта чрезвычайно благотворен для людей творческих профессий. Известная мексиканская танцовщица Соня Амелио, которая недавно отметила 40-летие своей творческой деятельности, уверяет, что здесь у нее открылось не только второе, но и третье дыхание. Чтобы продлить свою творческую жизнь, она без колебаний продала свой огромный дом с собственным домашним театром в центре Мехико и переехала навсегда в Акапулько, на виллу высоко в горах, откуда открывается сказочный вид на морскую бухту. Ее муж, известный архитектор, рядом с домом построил для своей любимой жены репетиционный зал со стеклянными стенами, где Соня занимается балетным тренингом по 6-8 часов в день.

Акапулько — это город-меценат, покровитель талантов. Ему мало быть всемирно известным курортом. Ему очень хочется завоевать славу одного из крупнейших мировых центров культуры, и он не жалеет для этого ничего. И кажется, сегодня, в канун 450-летия со дня своего основания, Акапулько близок к этой цели, как никогда ранее. Акапулько, как магнит, притягивает всех, в том числе авантюристов и мошенников мирового масштаба...

Два года назад на пляже отеля «Шератон» я познакомилась с миловидной женщиной бальзаковского возраста, которая по секрету сообщила мне, что она внучка барона Ротшильда и недавно получила от знаменитого деда и наследство несколько банков в разных частях света. После того, как мы распили с ней бутылку русской водки, моя новая знакомая предложила мне сотрудничать с ней, обещая хорошие проценты. Она, в частности, выразила намерение организовать совместный русско-ротшильдовский банк, только не в России, а в Майями, например. Попросила меня найти российских партнеров.

По моей просьбе в Акапулько приезжали два московских банкира. Обанкротившись, они думали занять деньги у богатой наследницы барона Ротшильда. Вера, так звали мою знакомую, сказала им: «Ищите деньги! Я даю 100 миллионов долларов, найдите хотя бы пять миллионов. Иначе зачем вы мне нужны?!»

Не успели банкиры вернуться к Москву, как ко мне наведались сотрудники «Интерпола», которые открыли мне глаза. Внучка барона Ротшильда оказалась авантюристкой международного класса, которую давно и безуспешно разыскивает полиция. Оказывается, она уже обвела вокруг пальца многих в Акапулько, в частности, прожив почти год на бывшей вилле шаха Ирана, в один прекрасный день исчезла, не заплатив хозяину ни копейки. Лжевнучка Ротшильда заверила его, что в конце года заплатит всю сумму — 10 миллионов долларов наличными, поскольку сейчас все они крутятся в деле. Самое удивительное, что многие ей верили, как случилось и со мной.

Как во многих курортных городах мира, настоящая жизнь начинается здесь только ночью, когда спадает жара и с моря начинает дуть несущий свежесть и прохладу бриз. Ночной Акапулько — это огромное шоу под открытым небом, и прежде всего знаменитая «Кебрада».

Кебрада — название высокой скалы в старой части города, откуда, с 40-метровой высоты, прыгают в расщелину между скалами, в пенящийся морской прибой «клавадисты» — так называют в Мексике мастеров по прыжкам в воду. Кебрада — это и название представления, которое показывают здесь три раза в день все 365 дней и году. Особенно эффектны ночные прыжки. Ныряльщики прыгают со скалы с горящими факелами в руках. Зрелище впечатляющее, но предприятие очень рискованное!

Как признался ветеран Кебрады Пако Хуан Санчес, внесенный в книгу рекордов Гиннесса, рано или поздно несчастные случаи происходят со всеми ныряльщиками. Сила удара о воду при свободном падении с 40-метровой высоты такова, что нередки разного рода переломы, черепно-мозговые травмы и даже слепота. Ведь скала — не отвесно прямая, а выступающая в море. Ныряльщик должен с силой оттолкнуться от нее на 4-5 метров, чтобы не разбиться о выступы. Глубина у подножия скалы всего 4 метра, поэтому прыгун ждет момента, когда морской прибой поднимет уровень воды. Перед каждым прыжком он молится у иконы Божьей Матери, установленной в алтаре наверху горы. Еще мгновение — и вот он уже летит головой в пропасть. Как только ныряльщик показывается из морской пены, публика, расположившаяся на смотровых площадках и на террасах близлежащих ресторанов, награждает клавадистов бурными аплодисментами.

Входная плата на это шоу, равная ночью примерно трем долларам, да мизерные чаевые от зрителей после представления — вот весь источник весьма скромных доходов прыгунов. Некоторые из них подрабатывают в кино — дублерами и исполнителями трюков. Так, Пако в одном из фильмов о Тарзане прыгал со скалы вместо Джонни Вейсмюллера.

История Акапулько полна не только ярких и светлых, но и драматических и даже трагических страниц.

В октябре прошлого года город-курорт пережил одну из самых страшных трагедий за всю свою многовековую историю.

Волею случая я оказалась в эпицентре разбушевавшейся стихии, которая за считанные часы превратила этот красивейший город Мексики в груду развалин и огромную мусорную свалку. В течение пяти дней Акапулько был отрезан от всего мира: не работал аэропорт, было прервано движение на всех автотрассах, отсутствовала телефонная и телеграфная связь, не было электричества.

Беда пришла рано утром в четверг, когда город еще спал. Я проснулась от страшного гула, шедшего со стороны моря. Выглянув в окно, ужаснулась: на город надвигалась с моря огромная черная масса воды высотой с 20-этажный дом. Она с диким ревом обрушилась на побережье, сметая все со своего пути. Ветер, достигший скорости 250 км в час, вырывал с корнем вековые деревья, сносил крыши с домов, переворачивал автомобили; начавшийся тропический ливень пролил на город не только тонны воды, но и принес с окружающих гор массы песка, глины, камней. В течение нескольких минут улицы Акапулько превратились в бурные реки и топкие песчаные болота, которые засасывали в себя людей, автомобили, легкие деревянные постройки. Знаменитые золотые пляжи в мгновение ока исчезли под грудой обломков и грязи.

28-этажный жилой бетонный дом-башня, расположенный на пляже в центре Акапулько, где я остановилась у своей подруги, устоял под напором ветра и воды, хотя ураганом были разбиты все стекла и волны добрались до нашего, 20 этажа, залив всю квартиру морской водой. А вот маленькие постройки, особенно в старой части города, были разрушены до основания и вместе со всем имуществом поглощены морем. В одночасье крова лишились почти 300 тысяч жителей; пятьсот человек, в основном дети и старики, погибли в неравной схватке со стихией и несколько тысяч человек пропали без вести. Я своими глазами видела, как один обезумевший от горя молодой мужчина нес в руках оторванную женскую ногу — единственное, что осталось от его жены.

Таков был трагический исход урагана с нежным женским именем «Паолина», бушевавшего здесь в течение полутора суток. «Паолина» получила наивысший балл и признана самым большим стихийным бедствием века в этом регионе планеты.

Чтобы в самый короткий срок ликвидировать последствия катастрофы, на улицы Акапулько вышли все его жители — и стар, и млад. На помощь им была брошена регулярная армия. Без туристов миллионный город-курорт был бы обречен на голодную смерть и гибель.

Уже через месяц Акапулько был почти полностью восстановлен и обновленный, помолодевший, начал снова принимать гостей со всего света…

 

Земля людей: Красный олень Уичолей

Эта далекая страна, знакомая нашим соотечественникам главным образом по бесконечным телесериалам и кактусам за окном туристского автобуса, на самом деле им совершенно неизвестна. Да и нам, участникам телеэкспедиции, тоже, скажем честно, она была знакома лишь с одной, внешней стороны. Мы знали, что здесь расположен самый крупный мегаполис мира, который продолжает безудержно расти. Что сюда, в Мексику, влекомые неведомым таинственным зовом, тянутся со всех сторон света киты, бабочки, фламинго и черепахи. Что здесь на сотню обычных людей приходится по несколько белых и черных шаманов. Что тут чаще, чем в других странах, наблюдают НЛО и других неопознанных существ...

Но, исколесив страну вдоль и поперек, поняли, что не знали главного — ее духовной сути, которая во многом зиждется на старинных обычаях и верованиях. Без этого нет Мексики, и об этой не знакомой нашим людям стране мы и хотим рассказать, оставив в стороне общеизвестное.

Веракрус, или в хижине черного шамана 

Незадолго до поездки в штат Веракрус я побывал в Мехико в доме у известного знатока местных культов, писателя и общественного деятеля Виктора Бланко.

Он-то и посоветовал съездить в Нансиягу.

— Многие люди давно научились бороться с силами зла своими, идущими от прадедов, методами. Элвис Пресли, например, закрывался от сглаза и колдунов, которых очень — не без оснований — боялся, прикрывая сложенными руками нижнюю чакру, энергетическую точку, которую считал у себя наиболее уязвимой. В Веракрусе же черной магии противопоставляют магию белую, сочетаемую с терапевтическим воздействием целебных грязей, минеральных источников и окуриваний. Поезжайте; одно дело увидеть все это у меня дома, как в музее, и другое — почувствовать на себе силу колдовства... И я поехал...

И вот Веракрус, район озера Катемако. Городок Сан-Андреас-де-Тускла. Заповедник Нансияга, край нехоженой сельвы и черных шаманов. Сеньор Хильберто Перейра, один из самых могущественных шаманов Веракруса, принимает меня на своей фазенде. Дон Хильберто встречает гостя в обычном для такого случая одеянии, чтобы последовательно провести обряд белой и черной магии.

Дон Хильберто предельно краток.

— В нашем штате работают более четырехсот шаманов, и большинство из них занимается черной магией. Воздух здесь буквально пронизан проклятиями, насылаемыми одними на других. Нужны сильные талисманы, чтобы защититься. Вы получите их.

Я не знал тогда, что наша экспедиционная видеокамера, до тех пор безупречно служившая долгие месяцы, давно уже не работает — механическое повреждение. Видимо, задели обо что-то, продираясь сквозь сельву. Нет, она вроде бы снимала, но потом, уже в Мехико, начав просматривать кассеты, с ужасом обнаружили, что изображения нет — одни цветные квадратики — брак... Целый день съемки пошел насмарку. Не подозревая об этом, мы начали снимать обряды белой и черной магии сеньора Хильберто.

Каково же было наше изумление, когда, просматривая кассету, на которой были засняты оба обряда, мы увидели только одну «черную» церемонию! Камера снимала как ни в чем ни бывало! Будто и не было поломки. А от белой магии не осталось и следа. И мне пришлось возвращаться сюда и снимать еще раз, но только белую магию.

И еще одна странная деталь — весь сеанс черной магии сопровождался каким-то странным гулом, будто исходившим из преисподней. Звукооператором он предусмотрен не был. Откуда он взялся — до сих пор остается загадкой.

...Честно говоря, я не настаивал на проведении этого ритуала. Более того, был против. Ведь он связан с убийством человека, лик которого — а проще, фотография — помещен в куклу, с которой и манипулирует шаман. Но дон Хильберто сказал, что ему все равно надо проводить этот обряд именно сегодня, и ему, шаману, безразлично, будем снимать мы или нет.

Он не жалел ни самого несчастного, чем-то провинившегося перед высшим судом, ни его жену, призывая все возможные черные силы покарать их; он насылал на них и их родственников раннюю смерть, несчастья и болезни. Интересно, что в своих молитвах дон Хильберто использовал как католические, так и местные, индейские приемы вызова черных сил. Сам он, как выяснилось, не ведает различий между ними, ему все равно, кто ему помогает, — ведь он обращается к этакому универсальному, всеобщему центру-распределителю черных сил.

— Какая разница, во что верят люди, — черные и светлые силы у всех одни и те же... — только и пробормотал дон Хильберто в ответ на мою просьбу «прокомментировать» свои действия...

Хижина шамана наполняется духами, которые слетаются со всех сторон, они внемлют его призывам и устремляются по сторонам света искать свою жертву. Она где-то неподалеку, в соседней деревне.

Оматагуяси, или очищение от заклятий

Заповедник Нансияга, поздний вечер, подготовка к празднику очищения те-маскаль. В этот вечер окрестные селения отряжают сюда своих представителей на всю ночь. Дело нешуточное: в краю, где колдовские чары столь сильны, что влияют даже на работу кинооператоров, где невидимые стрелы шаманов так и летают в воздухе, необходимо получить мощную защиту от злых духов.

— Церемония те-маскаль, говорит руководитель центра сеньор Карлос Санчес, — проводится для очищения людей от вредоносного воздействия черных шаманов. Мы начинаем с востока. — И Карлос поворачивается к сторону озера. — Приветствуем ветры востока, влияющие на наше сознание. — Карлос уже стоит лицом к лесу. — Приветствуем ветры юга, несущие нам энергию, ветры запада, сообщающие нам силы, и ветры севера, дающие бодрость духа и тела. Оматагуяси! Слово благодарности богам и добрым духам за то, что они позволили провести этот обряд очищения. На языке индейцев хопи оно означает «спасибо».

Почему — хопи, Карлос объяснить так и не смог. Каким образом индейское словечко перекочевало из Аризоны на берега Мексиканского залива, — неизвестно...

Всех участников церемонии окуривают дымом эвкалипта, чтобы не дать возможность злым духам забраться в тело прямо во время обряда.

Красивые девушки, участницы те-маскаля, впадают в некое экстатическое состояние — то ли от дыма, курящегося вокруг них, то ли от завораживающих звуков раковины. Они начинают свое ритуальное движение по берегу озера, очищая по дороге все предметы — камни, тропинки, хижины на сваях, фигурки божков и деревянный настил пристани... Вокруг все должно быть стерильно от злых чар. Готовится главное действо — «чрево матери-земли», где участники должны провести время в полной темноте, наедине со своими мыслями и еще слушать своего учителя — Карлоса. Входить в это каменное сооружение, пол которого выстлан циновками, можно только на четвереньках, а фотографировать вообще нельзя.

Когда жар от раскаленных камней, сложенных кучкой в центре, станет нестерпимым, участники обмажут себя целебной грязью. Желательно делать это не реже одного раза в неделю, чтобы в организм не забрались «чужие»...

Вот открываются двери, и очищенные выбираются наружу. Сейчас им предстоит омовение в кишащем крокодилами озере. Люди чувствуют внутреннюю свободу — все злобные силы покинули их. Надо заметить, что ни одна рептилия не приблизилась к купающимся в озере людям.

Оматагуяси! Карлос объяснил, что между участниками обряда и пресмыкающимися, вообще-то не о кончающимися кротким нравом, заключено некое «негласное соглашение» о ненападении именно в эту ночь...

Попокатепетль, или огненный дух дона Грегорио

Раз в году индейские общины, живущие в окрестностях мексиканского вулкана Попокатепетль, что в 56 километрах к западу от столицы, объединяются для проведения одного из самых таинственных ритуалов — праздника святого Грегорио. Виктор Бланке не раз говорил мне о странной взаимосвязи между этой церемонией и появлениями НЛО в этом краю, а также случаями проявления сейсмической активности.

— Поезжай туда и лично познакомься с духом дона Грегорио. Он якобы покровительствует жителям штата Пуэбло, которые его почитают. По разным хроникам, дон Грегорио много раз являлся жителям в виде великана-угрюмца в сомбреро. Может, и тебе повезет...

На полпути в Пуэбло ко мне в машину подсаживается сеньор Антонио Аналько, шаман-градозаклинатель из селения Сантья-го-Халитцинтла. Он умеет видеть будущее во снах, но главное — знает все местные обычаи. Вот что он мне рассказал, пока мы ехали вместе:

«До испанцев жители областей, что соседствовали с вулканом, считали Попокатепетля полубогом. С марта по июль проводили различные церемонии в его честь и молили о дожде. Когда пришло христианство, братья-францисканцы начали настоящую войну с идолопоклонством. Именно тогда вулкан был «окрещен» именем дона Грегорио — потому что начало сельскохозяйственных праздников совпадало по времени с днем почитания великомученика Георгия — 12 марта.

Дух вулкана является мне во сне и выражает свои пожелания и указания, которые обычно выполняются на следующий же день по началу праздников. Стать шаманом-градозаклинателем может не каждый человек. Избранными считались только те, кто выжил после удара молнии или кто общался с доном Грегорио во снах. А я как раз и был таким... Сегодня мы постараемся попасть на церемонию общения с духом вулкана, Вон он, уже виден справа...

Серая шапка Попокатепетля закопалась в белых тучках, а вокруг до горизонта — пронзительная синь неба. На дороге уже видны паломники — сотни мужчин, женщин, детей и стариков несут дону Грегорио свои дары, среди которых чаще всего можно увидеть текилу, тропические фрукты и драгоценности.

Все эти люди в конце концов доходят до места, которое называется на местном наречии «Пупок» и представляет собой пещеру, расположенную у самого жерла вулкана. Это святилище используется шаманами уже много веков с одной и той же целью.

Заходя в пещеру, шаман подносит дары, а народ в это время читает молитвы. Затем начинаются жертвоприношения дону Грегорио — чаще всего в его честь закалывают индюков. Говорят, что в древности вместо них приносили в жертву людей.

Затем настает время «танца шелковых ленточек», ритуала, во время которого участники оплетают разноцветными ленточками палку двухметровой высоты. По окончании танца шаман «читает» переплетение ленточек, чтобы понять указания святого Грегорио. Вся церемония завершается запуском в воздух разных шутих и фейерверков — чтобы вызвать дождь...

Мы загнали машины на узенькую дорожку, упирающуюся в живописную деревушку, притулившуюся к скалам. По ее тесным улочкам едва протиснулись: они были забиты молодыми людьми, одетыми в короткие штаны; верхняя часть тела, расписанная серебристой краской, оставалась голой. Лица были закрыты ритуальными масками. У них были с собой хлысты, цепи и палки, и большей частью они толпились около скромных домиков из соломы и глины. Когда мы попытались расспросить некоторых из этих странных личностей, то в ответ только разобрали, что они — «посеребренные».

На главной площади играл оркестр, но атмосфера праздника накалилась сотнями «посеребренных», которые, танцуя, принимались размахивать руками, как будто дрались на мечах. Так они образовали два круга. Каждый представлял собой квартал селения: нижний и верхний. Мы оказались свидетелями неведомого доселе действа, которое предшествовало дню святого Грегорио. Юноши несли хлысты и продолжали демонстрировать свое фехтовальное искусство. Порой кончик хлыста мелькал угрожающе близко от наших лиц. Некоторые из молодых людей приближались к нам со своим оружием, издавая горловые звуки, будто изображали зверей, изготовившихся к атаке, но дальше двух или трех легких тычков и прикосновений открытой ладонью дело не заходило.

Тем временем все больше и больше «посеребренных» включалось в круговое движение. И вдруг наступил полнейший хаос: удары, крики, стычки и летающие камни. Мы оказались посреди сражения нижнего и верхнего кварталов. Несколько минут спустя вмешалась полиция и развела неприятелей. Однако праздник продолжался...

Происхождение этих странных персонажей скрывается в глубокой тайне. Антонио сам не знает, откуда идет этот культ. Некоторые утверждают, что «посеребренные» являют собой град как своими нарядами, так и поведением. Однако в этом толковании ничего не говорится ни о смысле раскраски (которая вовсе не напоминает цветом белый град), ни о происхождении масок.

Стоит упомянуть, что мастерство владения хлыстом у «посеребренных» поистине удивительное. Пожалуй, его можно было бы связать с желанием устрашить град и сымитировать щелканьем хлыста гром. Другая гипотеза говорит о возможной связи с внеземным разумом. Отсюда и серебристый цвет тел, и гротескные маски. Но если все это содержание ритуала, то как объяснить агрессивные действия его участников?

Вернувшись в Мехико, я обратился за ответом к Виктору Бланко. Но он только развел руками...

Реал-Каторсе, или четырнадцатая реальность

...Пыльная буря настигала нас. Крошечные песчинки уже стучали по стеклам кабины, розоватая мгла скрыла половину горизонта, а впереди все бежала и бежала булыжная дорога с бесконечными кактусами и пальмочками юкка по правую и левую стороны. Пустыня Вирикута, штат Сан-Луис-Потоси, родина уичолей и пейотов... Одно из самых загадочных и притягательных мест Мексики.

Где-то впереди, за цепью гор, за длинным тоннелем лежит городок с подходящим для этих мест названием — Реал-Каторсе, Четырнадцатая Реальность, получивший название, во-первых, за неимоверные когда-то залежи золота и серебра и, во-вторых, из-за плантаций кактусов, воздействующих на психику людей. Там нам предстояло провести ночь перед ритуальным походом в пустыню.

Западные отроги Сьерра-Мадре простираются с севера на юг, параллельно мексиканскому побережью Тихого океана. На западе, между хребтами и морем, лежат тропические равнины, к востоку находится большая пустыня. Горные цепи разделены узкими долинами и каньонами, а в районе штата Найярит горы Сьерра-Мадре пересечены вулканическим разломом, что еще больше затрудняет ориентацию и создает запутанный лабиринт скал. Так называемая Страна уичолей расположена как раз в этом неприветливом и величественном пространстве...

Кто такие уичоли? Во-первых, это двое индейцев, что, привалившись спинами к кабине, расположились в кузове «шевроле», поднимающего пыль в двухстах метрах впереди нашей машины. Отец и сын Аполлонио едут с нами аж от самого Мехико, чтобы приобщить нас к магическому и таинственному обряду поиска в пустыне кактуса пейота и поедания его.

Во-вторых, это древнейшее население Центральной Америки, сохранившееся сегодня в отдаленных деревушках, находящихся на откосах горных хребтов. Их основное занятие — земледелие, немного — животноводство, а торговля художественными изделиями пополняет их доходы в городах. Каждый поселок уичолей составляют семьи, соединенные родственными узами. Кровное родство — основа их социальных связей. «Государство» уичолей делится на районы, имеющие свои церемониальные центры, вокруг которых и группируются населенные пункты.

С точки зрения лингвистики, уичоли, как и их соседи кора и тепеуано, принадлежат к уто-ацтекской семье народов. Индейцы тараумара из штата Чиуауа, майя из штата Синалоа, хопи, папаго и пима с Юго-Запада США — их языковые родственники.

Уичоли называют себя висрарика, именно под этим именем они были известны соседям. Буквальный перевод означает «люди, живущие в местах с колючими растениями». Можно предположить, что их предки произошли от различных этнических групп. Древние обитатели нагорий, уичоли смешались с племенами охотников и собирателей, а в XVI веке — с группами беженцев, которые спасались в неприступных горах от испанского вторжения.

Конечно, все это я узнал не от самих уичолей, отца и сына Аполлонио, — они не умеют ни читать, ни писать и нисколько не стараются скрыть этого. Зато они свято хранят свои устные традиции, старательно передавая их от поколения к поколению.

Как всегда напутствуя меня перед очередным путешествием в глубинку, Виктор Бланко говорил, что уичоли жили и при дворе императора Монтесумы признанные среди ацтеков колдуны, без которых не принималось ни одно государственное решение. Они владели техникой внушения, могли очистить человека от сглаза и порчи, предсказать его будущее, заряжали его необходимой для того или иного действа энергией, говорят, даже умели перемещаться в пространстве и времени...

«Да и правильно ли называть их людьми, этих мексиканских «энергетических ниндзя?» — спрашивал Бланко. — В наши дни они, конечно, живут в иных условиях, под воздействием других религий и других политических веяний и знаний, но они есть... И ты их увидишь.»

Дон Аполлонио Каррильо, ставший на время вождем нашей группы, родился в семье потомственных шаманов. Рано лишившись матери, воспитывался у деда — знаменитого брухо, который и передал внуку по наследству все духовные знания и священные традиции племени. Особый дар целительства и склонность к шаманству дон Аполлонио почувствовал еще в детстве. Сегодня этот небольшого роста дедушка в белом с красным национальном уичольском костюме с нарисованными оленями, трясущийся в кузове грузовичка, — один из признанных вождей своего племени, целитель-курандеро. Два года назад он получил титул маракаме — верховного колдуна уичолей. В свои 57 лет считается лучшим «охотником за пейотами».

Нам удалось добраться до гор раньше, чем кавалькаду настигла песчаная буря. Синяя цепочка хребта, маячившая на горизонте и, казалось, недостижимая, появилась вдруг перед самым нашим носом и нависла над головой. Камешки с обочины грунтовки с противным шелестом сыпались в пропасть, когда мы в течение часа взбирались к долгожданному 2,5-километровому туннелю, связывающему город Реал-Каторсе с остальным миром. Туннель был вырыт еще в прошлом веке золотодобытчиками. Есть тут в горах и серебро, и платина. Надо сказать, индейцев-уичолей все это не интересовало. Они не гнули спины на испанцев, не нанимались строить дороги и копать котлованы под новые здании. Все века, последовавшие за испанским завоеванием, и особенно в нашем веке, уичоли продолжают упорно отвергать изменения, угрожающие их традициям, религиозным представлениям и жизненному восприятию. Это культурное сопротивление связано с многовековой мудростью, передаваемой от поколения к поколению, в которой главный элемент — равновесие сил природы.

Все пространство между побережьем Найярита и пустынями Центрального плато до сих пор для уичолей святое. Это как бы огромный храм, в котором они заключили свой магический пакт с окружающей средой. Эта святая для них земля совпадает с Тропиком Рака, началом вулканического разлома и последним кольцом так называемого Пояса кукурузы великих доколумбовых культур.

Мифологическая родина уичолей — Вирикута, та самая пустыня, которую мы только что пересекли, где родилось солнце и сформировался мир; отсюда боги начали свой путь по направлению к горам, следуя за солнцем.

Что мы, собственно, только что и сделали.

Городишко, притулившийся к скалам, уже засыпал, когда наша пропыленная экспедиция вползла на его идущие под углом 45 градусов узенькие улочки. Назавтра нас ожидало большое путешествие в пустыню.

Вирикута, или день под знаком пейота

Наутро, загрузившись в допотопный джип, мы тронулись в путь. Предстояло спуститься в пустыню не туннелем, а другой, более короткой дорогой. Дон Аполлонио уверил всех, что путешествие будет весьма приятным. По дороге, сидя на раскаленной металлической крыше вездехода, он пытался толковать мне зависимость между пейотом, оленем и кукурузой — тремя участниками некоего космогонического действа, которое привело к созданию Страны уичолей. В незапамятные времена эти три персонажа сражались с хаосом и темнотой. Это учение, как сказал шаман, представляет собой совокупность откровений, выражаемых колдунами маракаме.

Наш разговор неожиданно был прерван испуганными возгласами тех, кто сидел рядом с водителем.

Как оказалось, тот был не совсем в себе, Видимо, живя в краю пейотов, нельзя не подпасть под их чудодейственную силу. И водитель отдал им должное, с трудом вписываясь четырьмя колесами во все повороты дороги.

Но дону Аполлонио и его сыну такие серпантины были привычны. Только раз они попросили остановиться возле источника, чтобы умыться, а затем старик снова занял место на крыше и продолжил рассказ. Я, стараясь не следить глазами за узкой полоской щебенки, что отделяла нас от пропасти, слушал рассказ уичоля о том, как боги открывают маракаме свои секреты. Но до сознания долетали только отдельные фразы: уж больно крутые виражи закладывал наш водитель.

Маракаме черпают силу из сновидений и состояния транса...

Быть маракаме — это одновременно большая честь и тяжелая обязанность... Чтобы преодолеть все препятствия, маракаме должен обладать силой и ловкостью... Используя всякие увертки, колдун создаст игру для посвященных... Упражнения, развивающие воображение, укрепляют характер и обостряют чувства... И во всем этом ему помогает пейот.

Все время, что мы ехали, сын шамана, Аполлонио-младший, стоял на задней подножке джипа, готовый в любой момент спрыгнуть. Он оказался самым мудрым уичолем.

...И час, и два несемся по пыльной пустыне к одному лишь шаману известной точке на карте. Она, эта карта, существует только в голове у дона Аполлонио, поскольку ни на одном плане вы не найдете тайные плантации пейота, известные избранным.

Позади последний поселок. Слева и справа — снова бескрайние дали с теми же кактусами и пальмочками юкка. Отпускаем джип до позднего вечера и, вытянувшись в цепочку, вползаем в пустыню. Жарко. Под ногами камни, колючки цепляют за одежду, доставая кожу.

Шли около часа. Горы, опять замаячившие на горизонте, основательно приблизились. Наконец, шаман издал крик радости — он нашел место! Все разбрелись на поиски своих пейотов. И вскоре каждый нашел свой кактус,

Тем временем дон Аполлонио готовился к ритуалу и попутно разъяснял мне его предназначение.

Церемониальный календарь уичолей делится на две большие фазы, совпадающие со временем засухи — зимой и весной — и периодом дождей -- летом и осенью. Ритуалы, проводимые в сухую пору, посвящены трем важнейшим богам: Отцу Солнцу, Дедушке Огню и Прадедушке Оленьему Хвосту.

— Отец Солнце — это источник всех жизненных сил, — рассказывал шаман, разрезая кактусы, смахивая пыль орлиным пером и смачивая их водой. — Он, в свою очередь, нуждается в энергии, чтобы преодолеть жизненные препятствия, поджидающие его но время ночных похождений. Поэтому он должен получать пищу и находиться под постоянным наблюдением.

Татевари, Дедушка Огонь, объединил предков и привел их в Вирикуту, землю пейота. На вершине холма Эль-Кемадо (Обожженного) он показал им вход в бездонный колодец, именно там предки попробовали пейот и воспели акт творения. И именно там земная поверхность совпадает с подземным миром и образует пятую сторону света.

Хорошо бы было найти эту особую переходную зону между двумя мирами, коль она находится где-то рядом. Я заикнулся об этом, но дедушка Аполлонио сразу же категорически отверг идею отправиться в другую реальность, сославшись на дела в этом мире.

Итак, церемониальный цикл периода засухи завершается праздником Хикури неирра, или Торжеством пейота. В это время приносятся в жертву кактусы и кровь оленя, которая удобрит землю. Индейцы призывают Отца Солнце и богинь воды, чтобы те договорились между собой. Таким образом начинает действовать некий космический механизм, который делает возможным переход от одного ритуального цикла к другому.

...Узкими горными тропами возвращаются уичоли в свои поселения, радостные от того, что сумели вручить богам свои дары и сами стали подарком, который обеспечит вечный ход времен.

Тамац-каюмари, или с новым видением!

Отправив в рот кусочки пейота, я, честно говоря, ничего не ощутил и стал внимательно разглядывать кактус, в общем-то и на кактус не похожий. Он скорее напоминает молодой гриб дождевик защитного цвета со сморщенной шляпкой и увесистым корнем, которому приходится глубоко ввинчиваться в сухую почву пустыни. Чтобы вырезать гриб... прошу прощения, кактус из земли, нужно основательно поработать ножом. Нескольких кусков, поочередно проглоченных, должно, по идее, хватить для начинающего «пейотиста», видавшему же виды «кактусисту» не бывает достаточно и пяти штук...

Необходимая информация для будущих пейотистов:

Священный кактус произрастает только в одном месте планеты, на священной земле уичолей, в пустыне Вирикута, штат Сан-Луис-Потоси. Его латинское название Fofora Williamsy дано по имени его первооткрывателя американца Джона Уильямса. Пейот, или по-уичольски «хикури», эффективное лечебное природное средство, панацея практически от всех болезней, от истерии до импотенции, а также сильный биостимулятор, источник энергии, духовной и половой потенции.

Противопоказания к его принятию: состояние алкогольного или наркотического опьянения, менструация. Во время приема пейота следует воздерживаться от всякого рода алкалоидов, а также от секса и еды.

Максимальная доза: 5-8 плодов пейота средней величины с перерывами в 15-30 минут  между приемом каждого. Принимая пейот, следует тщательно пережевывать его мякоть, запивая небольшим количеством воды. Позыв рвоты необходимо сдерживать.

Посаженный в доме, живой пейот является хранителем и защитником домашнего очага. Его следует поместить в горшок с песком и поливать один раз в 15 дней.

До 1968 года пейот продавался в специализированных магазинах Мексики, а затем указом президента был запрещен к вывозу из штата Сан-Луис-Потоси как нелегальный наркотик и редкий, вымирающий вид лекарственных растений. Нарушение этого указа карается в стране тюремным заключением сроком от пяти до семи лет.

...Прошло несколько минут, и я стал замечать, что краски вокруг стали ярче. Зрение мое, далекое от совершенства, неожиданно как бы улучшилось. Горы, виднеющиеся вдали, немного приблизились и прояснились. Лица товарищей подобрели и разгладились. Сильно захотелось есть и говорить.

Я съел еще пару долек пейота... Нет, видений не было. Наверное, я все-таки недобрал необходимую для галлюцинирования дозу.

Возвращение было бодрым. После «кактусовой встряски» ноги сами несли нас к краю пустыни. Тяжелая аппаратура казалась невесомой, бутылки с водой — легкими, как орлиные перья. Воздействие кактуса было, несомненно, положительным.

Пустыня Вирикута, столь настороженно встретившая нашу группу накануне, провожала нас во всем блеске своих красок, заигравших с утроенной силой от съеденных пейотов.

А совсем недалеко от города младший Аполлонио, опять же стоявший на подножке балансировавшего на краю пропасти джипа, закричал, что видит тамац-каюмари — красного оленя.

Никто не усомнился в его видении.

 

Дело вкуса: Заверни мне тако...

Их можно встретить в Мексике повсюду — любителей тако, осторожно отставивших руку с заветной лепешкой и беспокойно осматривающих рубашку и брюки в поисках разноцветных пятен от соусов... Я встретил их сразу в историческом центре Мехико, когда искал книги об индейцах уичолях и их галлюциногенных кактусах, которые мне предстояло отведать в далекой пустыне Вирикуте в штате Сан-Луис-Потоси. Но кактусы были далеко, а такое — совсем рядом. И много...

Могущественный культ кукурузы, бодрым жизнеутверждающим початком расцветший в Новом Свете, сохранился сегодня разве что в образе тако — лепешек из означенного злака, любимого мексиканского уличного блюда, которое, если сравнивать с чем-то нам привычным, соответствовало бы в нашей стране исконным «пирожкам за пять копеек», не менее исконным, хотя и не совсем нашим, чебурекам и совсем не нашим и невкусным биг-макам и гамбургерам.

Эту мысль я пытался втолковать хозяину такерии дону Рене Орихелю, но он вряд ли понял меня. Вовсе не из-за плохого испанского — рот мой был до отказа набит именно такосами — да позволят мне лингвисты просклонять это слово, всего лишь множественное число от, увы, несклоняемого в русском языке «тако».

Я сидел в самой, пожалуй, известной в Мехико-Сити такерии на улице Чоло. Засел я здесь потому, что поставил перед собой исследовательскую цель: попробовать лес имеющиеся здесь такосы. Прямо скажу, я взвалил на себя непосильную задачу, поскольку попробовать все такосы зараз не сможет — даже в Мексике! — никто. Их сотни видов, и многие из них настолько коварны, что не допустят в желудок рядом с собой больше ни одного соперника.

Рене Орихель — не только хозяин такерии, но и изобретатель большинства здешних такосов.

— У каждого народа есть свое уличное или, как бы это поточнее сказать, «общепитовское» блюдо, без которого его невозможно себе представить. Мне соседи из представительства «Аэрофлота» все уши прожужжали о пельменях — так это как бы ваши такое, но в более северном варианте: и начинка налицо, и тесто... Я делал здесь пельмени — получилось, но у нас нет стольких холодильных камер. А такосы хранить не надо: сделал — и на жаровню.

Пятеро служащих Рене без устали готовят начинку для ароматных треугольных пирожков (или блинчиков?): один строгает подвешенное на стальном крюке мясо, другой мельчит лук, третья — маслины, четвертая — перец... Пятая готовит тесто.

Постоянных посетителей дон Рене обслуживает сам. Он помнит в лицо сотни людей, знает, что ребята из колледжа больше любят такосы с курицей под соусом карри, а вот эти дородные матроны-кассирши из продуктового магазина «худеют» уже который год и едят вегетарианские лепешки с салатом и лимонным соком.

На столах лежат длинные бумажки наподобие наших меню: ставишь «птичку» против нужного тебе вида тако, а столбец выбираешь в зависимости от того, с какой добавкой тебе нужно — с перечным соусом, соевым или вообще с чили. Последний выбирают только в двух случаях: по незнанию и из-за бравады. Нормальный человек, не враг своему желудку, никогда не макнет тако в чили. Я макнул однажды... Дыхание перехватило мгновенно. Наверное так же действует яд коралловых змеек, парализующий органы дыхания. Потом потекло из глаз и, простите, из носа — но как! Дон Рене то и дело бросал на меня из-за прилавка сочувственные взгляды и прислал мне на стол бутылочку местной минералки — от себя. Но залить пожар полностью не удалось. Дальнейшее двухнедельное пребывание в Мексике проходило под знаком имодиума (сильнодействующего желудочного средства).

Сами же мексиканцы довольно спокойно относятся к острым приправам и умеют свести почти на нет их губительный огонь. Но если жители Средней Азии и кавказцы нейтрализуют их зеленым чаем и ключевой водой, то потомки ацтеков и уичолей в качестве лучшего нейтрализатора почему-то используют ром с колой. Причем с успехом...

Я присматривался к окружающим меня посетителям такерии.

силясь понять, как лучше есть такосы — руками или вилкой, и понял, что неопытному поедателю лучше всего положить на кукурузный блин совсем немного начинки, покапать соусу и аккуратно завернуть. Процесс заворачивания очень важен, потому что от этого зависит будущее ваших рубашки и брюк: у большинства посетителей такерии они были далеко не в идеальном состоянии, хотя люди казались опытными завсегдатаями и кругом было много салфеток. Из какого-нибудь уголка непременно что-нибудь у кого-нибудь предательски да вытекало. Из моего изделия не вытекло ничего! Наверное, сказался многолетний опыт работы с чебуреками.

Начинкой в такосе может стать абсолютно все, что можно завернуть в горячую кукурузную лепешку: кусочки говядины и ветчины, мякоть авокадо с лимоном и перцем, мелко нарезанные овощи в любых комбинациях, копчености десятка сортов, вареная, жареная, тушеная и сырая рыба и так далее.

Попробовав десятка два разных такосов, я понял: ими невозможно отравиться — все, что в них кладется, свежо и горячо. Можно лишь слегка пострадать от несовместимости некоторых продуктов.

Или просто объесться.

 

Земля людей: Великолепный близнец, или место, где пристают каноэ

Здесь, как и во все века, все решают обычаи и законы предков — ацтеков, майя, уичолей и науатлей…

...Длинная каменная лестница, кажется, уходит в самое небо. Триста ступеней, выщербленных временем и испещренных иероглифами древнего языка науатль… Она стала для меня началом дороги в прошлое. У меня есть и свой сопровождающий в царство мертвых. Но это не мрачный старец Харон в рубище, перевозящий умерших по водам подземных рек, а полный сил и земной энергии индеец по имени Шолот, что означает «Великолепный Близнец». И он ведет меня наверх, все ближе к солнцу, туда, где сейчас начнется микаутль, одна из важнейших церемоний в честь Дня Мертвых.

Санта-Крус-де-Альтаписка, «место, где пристают каноэ», окрестности Мексико-Сити... Прямо подо мной, там, где я стою, когда-то плескались воды огромного озера, и эти ступени сходили в его зеленоватые глубины. Я уже слышу, как трубит огромная морская раковина — участники церемонии сзывают души умерших к алтарю, где лежат момостли — подношения ушедшим в мир иной. И еще кругом разбросаны симпасухитль — красивые оранжевые цветы, которые у нас называются бархатцы.

Праздник?! Снова, в который уже раз, вздрагиваю от этого смешения всех возможных понятий и представлений: как запросто и радостно индейцы общаются с загробным миром! Может, им ведомы тропинки, по которым можно перейти туда и, главное, вернуться?

...Трубные звуки раковины сзывают усопшие души. Где они? В этой бабочке, присевшей на ствол эвкалипта? Или вон в той колибри, зависшей над сладким цветком? Или в самом цветке, гостеприимно распустившемся в лучах утреннего, еще нежаркого мексиканского солнца? Шолот утверждает, что они — везде... И он их видит.

Идут долгие приготовления к церемонии. Участники ритуала тщательно раскрашивают тела, украшают волосы перьями и цветками. Чтобы начать церемонию, вождю необходимо пройти обряд очищения.

Он делает это каждый раз, поскольку на общение с душами надо настраиваться, сверяя свой внутренний камертон с тональностью природы, а она всегда разная. И духовные струны куда тоньше и нежнее, чем в земной музыке, они — порождение эфира, и нужно уметь войти в него. И выйти.

Индейцы самонастраиваются на вхождение в царство теней. Главное в этой церемонии для них — суметь покинуть это царство, потому что не каждого, кто проникнет туда, духи отпустят обратно. Такие случаи бывали: душа человека уходила в мир теней раньше, чем тело умирало, и никакими силами ее уже не вернуть назад.

...Тамтам звучит все громче. Участники церемонии приветствуют четыре части света, потом — Солнце и Мать-землю. Но это только пролог. Чашу с благовониями, от которых приятно кружится голова, ставят в центре площадки. Это центр всего земного, середина нас самих. Люди благодарны тому, что дала в этот год земля. Любой элемент костюма — символ. Апойоти — кастаньеты на ногах — означают воду; уэуэтл — ручные кастаньеты — это мудрость предков; огонь — обязанность женщин поддерживать домашний очаг и одновременно тепло земли.

Алтарь в центре площадки выложен ш сухих плодов, цветков и жертвенных подношений. Именно вокруг нею и происходит все действо.

Танец помогает людям активизировать память, заставляет их вспомнить поименно тех, кого они вызывают на нашу землю.

Шолот ведет за собой всех участников. Вот они подходят к краю, границе живого и мертвого мира... Но где она, эта грань? Можно ли быть уверенным, что твой следующий шаг не перенесет тебя в иное, запредельное царство, в зазеркалье? Осторожно, очень осторожно ведет жрец своих людей по этой кромке бытия. Он обязан вернуть всех живых обратно. Их время еще не пришло.

Церемония на вершине горы — только пролог. Близится ночь, и это основная часть главного мексиканского праздника, отмечаемого 2 ноября.

Ханицио, или Ноче де лос Муэртос

Все ближе таинственная и манящая Ночь Мертвых, к которой за год готовится вся Мексика. Я снова в дороге. На этот раз путь лежит в город Морелью, штат Мичоакап. Автострады запружены автомобилями — мексиканцы съезжаются к озеру Пацуаро, где на островке Ханицио и на всех окрестных погостах свершится главное действо Ноче де лос Муэртос... И наш кораблик тихо скользит по глади озера к острову, месту одного из действ Ночи Мертвых.

Когда-то, задолго до испанцев, здесь жили племена, которые и языком, и обычаями отличались от других этнических групп Центральной Америки — мичоаки, а землю свою они называли Мичоакан — «Место, где ловят рыбу». Эти племена практиковали варварские, с точки зрения испанцев, обычаи человеческих жертвоприношений, имели сильную армию и готовились покорить весь обширный район, который занимает ныне штат Мичоакан. Против них оказались бессильными даже ацтеки...

А потом пришли испанцы, «бородатые белые боги», и Нуньо де Гусман, конкистадор и попросту негодяй, буквально стер племена мичоаков с лица земли. Правда, его потом наказали и отослали домой, в Испанию, но народности мичоаков уже как таковой не осталось, и францисканскому монаху Васко де Кироге пришлось буквально по крупицам собирать сведения об исчезнувшем племени. Именно от них и пошел этот мистический культ — анимеча кейцитакуа — умение общаться с предками, перемешавшийся позже с католическими обрядами поминовения близких и еще Бог знает с какими культами...

В эту ночь, по преданию, над озером появляются тени Минциты, дочери вождя мичоаков Циниичи, и прекрасного юноши Инихуапы, сына правителя селения Ханицио. Эти влюбленные так и не смогли пожениться из-за нашествия испанцев. Отца принцессы Гусман взял в плен и потребовал выкуп — все сокровища мичоаков, лежащие на дне озера. Их вызвался достать Ицихуапа, призвав на помощь двадцать своих друзей. Но все они утонули, так и не сумев поднять несметные богатства. Двадцать их теней тоже бродят в эту ночь где-то рядом. Мне кажется, я вижу их в вечерних сумерках на склонах острова, а пассажиры кораблика до боли в глазах вглядываются в воды озера, пытаясь разглядеть на дне заветные сундуки...

Но большинству сегодняшних жителей Морельи и ее окрестностей по большому счету все равно, что произошло тогда, полтысячелетия назад, на берегах озера Пацуаро. Их интересуют ближайшие родственники, похороненные на окрестных кладбищах, ведь с ними можно поговорить — сегодня, глубокой ночью.

Ступаю на берег острова Ханицио и окунаюсь в праздник. Кругом — суета, но мысли мои далеко.

Откуда пошли они, эти День поминовения и Ночь Мертвых? Где их корни?

Подсвеченные огоньком сального огарка раскрашенные тыковки напоминают мне о чем-то таком далеком, виденном за тысячи километров отсюда, в США... Хэллоуин! Канун Всех Святых! Но, погодите... Кто у кого заимствовал праздник? И при чем тогда здесь индейцы? Мексика испытала на себе множество всевозможных влияний, обрядов и обычаев разных народов и культур. Вспомним.

Древние кельты, от которых произошли валлийцы, ирландцы и шотландцы, знали только два времени года — зиму и лето, и граница между ними пролегала 31 октября. К этому дню убирали в амбары последний урожай, возвращался с пастбищ скот, и кельты верили, что их души отправляются к последнему приюту. Смену времен года называли Самхаин, пока католическая церковь не устроила 1 ноября — праздник Всех Святых. Тогда упрямые и верные традициям предков потомки кельтов переиначили Самхаин в Канун Всех Святых — All Halloow'Eve, зазвучавшее как Хэллоуин, и вечер 31 октября превратился в языческий разгул накануне христианского благочиния. Вот почему Хэллоуин попахивает серой и собирает на празднества пеструю толпу привидений и ведьм.

В середине прошлого века Хэллоуин покинул Европу и переселился в Новый Свет, где стал поистине национальным праздником. А из Америки быстро перебрался в Мексику. Вот почему столько ярко раскрашенных тыковок с горящими свечками на улицах Морельи, столько страшных скелетов и гробов. И столько Дев Марий и Иисусов и других христианских персонажей... Древние мичоаки и не подозревали, что их мирные безмолвные беседы с предками в темную ноябрьскую ночь будут сопровождаться неким кельтско-католическим действом, замешанным на язычестве и анимизме индейцев. Поди сейчас разберись, где чье...

Между тем все ждут ночи.

И она наступает.

Цинцунцан, или Свечи, горящие всю ночь

Здесь, на берегу озера Пацкуаро, сохранились развалины пяти древних индейских храмов — юкатас, посвященных местным богам, и именно отсюда, по преданию, Васко де Кирога начал христианизацию местных жителей. У подножья холма сохранилась церковь

XVI века и монастырь францисканцев. Здесь растут оливковые деревья, саженцы которых Кирога привез из Испании 450 лет назад!

Близится полночь. Люди раскладывают на могилах подношения, которые изготовили заранее — изделия из черной и покрытой глазурью глины, соломенных ангелочков и вырезанные из дерева фрукты. И цветы, миллионы цветов. Ничего лишнего. Только то, что позволено. Кем? Ими. Из церкви слышны удары колокола: они призваны разбудить мертвых. Живые ждут их! Они пришли поговорить с ними о жизни и смерти. Мириады свечей — маленькие стаканчики и метровые канделябры — превращают кладбище в гигантский светящийся ковер. Некоторые могилы освещены словно ярким солнцем тысячами маленьких огоньков! Горячий воздух плывет над землей, и в этом дрожащем мареве, похоже, действительно парят души тех, кто давно уже упокоился под каменными плитами.

Вот тщательно готовится к ночному диалогу семейство, приехавшее, видимо, издалека. Наверное, тот, к кому они пришли, очень любил фрукты: из корзинок они достают бананы и апельсины. Люди располагаются надолго: свечи выбраны самые длинные...

Брожу по кладбищу, осторожно выбирая место, куда поставить ногу — некоторые заброшенные могилы просто не различить в темноте. У одного из холмиков пожилая женщина застыла в скорбной позе, невидящий взор устремлен в землю. Вежливо прошу поделиться горем.

— ...Магдалена Флорес, — я скорее угадываю, чем слышу ее тихую речь. — Здесь покоятся мои отец и мать, моя сестра тоже оказалась тут раньше меня. Мы принесли маме то, что она особенно любила — хлебцы, но не сладкие, а с солью... И этот алтарь из бархатцев — тоже ей. Мне кажется, они говорят со мной. Я слышу их приглушенные голоса. Нет, они не зовут меня к себе, знают, что когда-нибудь все равно окажусь рядом с ними, не торопят меня.

Неподалеку, у другой могилы, сидит молодая женщина. Она не хочет называть себя, чтобы злые духи не услышали ее имени.

— Даже не могу точно сказать, откуда пошел этот обычай — навещать мертвых, спускаться по узенькой тропке в царство теней. Так делали мои родители, это пришло и ко мне. А сейчас они здесь, под плитой, и слушают нас. И говорят, чтобы мы не шутили со смертью, но и не боялись ее...

Не шутили, но и не боялись бы... В этих словах — индейская мудрость, что копилась столетиями.

А свечи горят и горят... И стелется по округе дым, пахнущий эвкалиптом и ладаном.

Наступает утро и вместе с ним — дальняя дорога на север.

Гуанахуато, или Пантеон

Я смотрел на лица людей, пришедших в этот единственный в своем роде пантеон. На них не было и тени страха и тем более ужаса или отвращения. Любопытство, граничащее с безразличием. Почему мамы и папы явились сюда с малыми детьми, которые вряд ли понимают, куда их привели? И зачем? Они спокойно слушают страшные истории о том, как из материнского чрева был извлечен и мумифицирован зародыш — он стал самой маленькой человеческой мумией в мире.

Я бродил по музею мумий в небольшом мексиканском городке Гуанахуато, штат Мичоакан, и поражался тому, как сотни детей смеялись, указывая ручками на распростертые тела. Они переходили от мумии к мумии и фотографировались на фоне открытых в последнем крике уст, воздетых и застывших навеки рук. На их лицах были улыбки! Они шутили и обсуждали, куда пойдут обедать после того, как покинут царство мертвых.

Да, об этом нельзя не говорить, рассказывая о Мексике, ибо все это часть этой страны. Это, а не сериалы и не кактусы.

...Как же любят мертвых в Мексике! Любят до такой степени, что не желают расставаться с человеком даже после его смерти. Хоронят иногда тут же, под домом или совсем неподалеку во дворе, а когда останется один скелет, достают умершего из земли и кладут прямо на поверхности; иногда по несколько скелетов кряду. Теперь близкий человек будет всегда поблизости... Для него и пища в глиняных мисках, и вода в кувшинах, и все необходимое для жизни... после жизни.

Лучше всех в верованиях мексиканцев разбирается доктор Федерико Ортис Кесада, ведущий хирург, профессор университета, заместитель министра здравоохранения страны, писатель, автор десятка книг по антропологии и этнографии. Его работа «Юкатилитцли», посвященная месту смерти в культуре мексиканцев, — пожалуй, лучшее, что написано на эту тему в мире. Я приехал к нему на медицинский факультет университета Мехико, и мы долго разговаривали в парке, то и дело отвлекаясь на приветствия студентов и  преподавателей. Мне очень хотелось понять корни мексиканских ночных мистерий.

— Все мировые религии называют три следствия смерти, — рассказывал профессор Кесада, — полное исчезновение с лица Земли, частичный уход с появлением в другом месте и в другом виде (реинкарнация) и возрождение души. Мексиканцы раз и навсегда еще в древности отвергли полное исчезновение и свято верят, что останутся жить вечно и потому не испытывают страха перед смертью. В древних археологических слоях, принадлежащих первым индейским культурам, уже имелись глиняные статуэтки, являвшие собой как бы двойную природу человека — одна половина фигурки изображала живого, а другая — умершего. Для ацтеков жизнь была лишь эпизодом, скольжением в мире теней... После кончины все попадали в Миктлан, страну мертвых, где царили свои законы и кипела своя жизнь...

И до нашей встречи с Кесадой, и после нее мне много рассказывали о безразличии мексиканцев к смерти, но я не верил, полагая, что это обычная бравада молодых, которым еще биологически рано думать о вечном. Но когда увидел стариков...

Сперва меня бросало в дрожь от этого, как бы помягче сказать, жизнерадостного отношения пожилых людей к ушедшим в мир иной; я вспоминал наши обычаи и приходил в трепет от того спокойствия, с каким мексиканцы поминают умерших родственников, а потом понял — не надо сравнивать со своим, потому как здесь все иное, другая планета под названием «Мексика», здесь другой климат и другие законы — природные и человеческие.

Николай Непомнящий / фото автора

 

Земля людей: Бродвей: спектакль без конца

Экспресс «Дипломат» — длинная серебристая сигара — домчит из Вашингтона в Нью-Йорк всего за три часа. В просторном вагоне, похожем на авиасалон, несколько пассажиров. Делового вида мужчина с сотовой трубкой у уха. Молодая пара с азартом решает кроссворд и между делом целуется. Солидное семейство с детьми — поезд только тронулся, а они уже несут подносы с едой. В вагоне буфет с добродушным негром-барменом. Междугородний телефон. Аптечка. Комната для переодевания, «дрессинг-рум», с зеркалом, феном, бритвами. Пахнущий миндальным молочком стерильный туалет. И переход в соседний вагон — нет, не грохочущие железяки, которые разъезжаются под ногами, норовя сбросить вас на землю, а спокойный закрытый тамбур: нажмешь кнопку — дверь бесшумно уходит в сторону. Три часа пути — три часа отдыха.

...В Нью-Йорке с трудом выбираюсь из оглушительного вокзального лабиринта. Спрашивать, как пройти, бесполезно. Ответят такой скороговоркой, что все равно ничего не поймешь. В этом городе нужно полагаться только на себя!

Ожидая такси, прокручиваю в памяти напутствия бывалых друзей: «Заранее договорись о цене. Многие работают без счетчика, а потом заламывают втридорога...» Сажусь в желтый с черными шашечками кэб, называю отель и небрежно бросаю: «Хау мач?» И слышу на чистейшем русском: «Это недалеко, четыре доллара».

Как же я сразу не заметила табличку с именем водителя — Максим Никитин... Что ни говорите, но в городе, где нет ни одной знакомой души, встретить земляка — удача! Максим тоже не прочь поговорить. За несколько минут узнаю, что он из Москвы. Уже пятый год крутит здесь баранку. Работа адова, но привык. Нет, квартиру пока не купил — арендует... Ему еще повезло. Многие живут случайными заработками: покрасить забор или собрать палую листву в сквере — за пять-шесть долларов и час... Русским трудно пробиться. Женщинам легче, особенно хорошеньким. Если повезет, можно стать моделью «Плейбоя» или выиграть конкурс «Мисс колготки» или «Мисс хот-дог».

— Хот-дог теперь обрусел. Москва поедает их в немереном количестве. Кстати, Максим, где здесь можно прилично пообедать?

— Только не в американских заведениях. Хотя они кичатся, что готовят из «натуральных продуктов — без химии и гормонов», — но еду подают вкуса резины. Прилично и недорого можно поесть в китайском или мексиканском ресторане...

Тут Максим на минуту прерывает речь, указывая мне на проезжающий мимо двухэтажный автобус с большим нарисованным яблоком.

— Вот на чем вам надо прокатиться, если хотите увидеть город. Билеты продают в турбюро «Большое Яблоко», рядом с вашим отелем.

— Почему «Большое Яблоко»? — Потому что Нью-Йорк зовут «городом Большого Яблока». Эту эмблему вы увидите где угодно — на майках, пепельницах, шортах. Еще в двадцатых годах кто-то из джазменов сказал: «На яблоне много яблок. Но если вы выбираете Нью-Йорк, вы срываете самое большое яблоко». С тех пор так и пошло... Ну ладно! Свою Америку я уже открыл. Желаю вам весело открыть свою!

Такси тормозит у гостиницы «Милфорд Плаза», на углу 8 авеню и 47 стрит. Минут десять, поплутав по узким коридорам, я открываю дверь своего номера на 17 этаже. В отеле сорок этажей, но без 13-го. Американцы не любят это чертово число. С такой цифрой не бывает домов, улиц, кают на судах и даже кресел в театрах.

Номер — крохотная комната, где едва помещается телевизор и широкая кровать перед зеркальной стеной. Бетонные перекрытия над головой не добавляют комфорта. И за что берут 170 долларов в сутки?.. «Ладно, пустяки, — уговариваю я себя. — Зато я в Нью-Йорке!»

Наскоро побросав вещи, спешу на улицу. Останавливаю кэб: «На Бродвей, пожалуйста!» В глазах водителя удивление: «Мадам, он за вашей спиной!» Сконфуженная, выхожу из машины и тут меня озаряет: так вот почему в моем отеле такие низкие потолки и такие высокие цены — он в самом центре Манхэттена.

Собственно, есть два Бродвея — обычный, который берет начало у причалов Гудзона, тянется на тридцать километров и теряется где-то на северных окраинах. И есть другой — всемирно известный — в сиянии и блеске огней — бессонный кусок Бродвея в районе сороковых улиц, между 6 и 8 авеню. Именно этот, ночной Бродвей — символ Америки, ее Великий Белый Путь, ее музыкальный и театральный Олимп.

Ежевечерне на Бродвее играют больше тридцати спектаклей, в основном мюзиклов. Мюзикл — чисто американский жанр, доведенный здесь до совершенства. Он блестяще разрешил вечный спор: может ли быть легкий жанр высоким искусством? Может! «Вестсайдская история», «Титаник» — шедевры мюзикла.

Играть на Бродвее — мечта любого артиста. Говорят, если прославиться можно в Миланской Ла Скала, то разбогатеть — на Бродвее. В «Метрополитен-опера», в «Карнеги-холл» дирижировал Чайковский, пел Шаляпин, играл Рахманинов. Кстати, Рахманинов писал: «Что меня особо тронуло в Америке — так это популярность Чайковского. Пожалуй, янки лучше нас чувствуют и понимают его».

...Иду мимо световых табло: Шуберт-театр, Гершвин-театр, Новый Амстердам.

Театр на Бродвее не начинается с вешалки. Их просто нет. Зрители

привыкли держать пальто па коленях. Нет здесь и репертуарных театров с традициями, постоянной труппой. Помещение арендуют на один спектакль, а уж сколько он продержится — покажет время и кассовые сборы. Убыточный спектакль сразу снимается. Но есть и рекордсмены-долгожители. В театре «Мажестик», например, уже девять лет, каждый вечер, идет мюзикл «Фантом оперы», в театре всегда аншлаг. И сегодня красуется на Бродвее афиша «Фантома» — белая безглазая маска.

Ныне на Бродвее мода на ретро. Подростки отрастили волосы а ля Битлз, надели брюки-клеш. Танцуют рок-н-ролл и аргентинское танго. Весь Бродвей заклеен афишами «Танго форевер» — танго навсегда!

Всю ночь открыты ночные клубы, дансинги, стриптиз и пип-шоу. В кинотеатрах идут фильмы без перерыва — «нон-стоп». В годы моей юности американское романтическое кино с Диной Дурбин, Жаннет Макдональд были для нас окном в прекрасный мир несбыточных грез. Теперь другие вкусы — другие фильмы. Крутят или крутое порно, или глуповатые комедии, о которых еще Ильф и Петров сказали: «Такие фильмы можно показывать курам, галкам, но человек их не должен смотреть. Они ниже его достоинства».

Бродвей ночью головокружителен. Необъятен, как космос. Огни несчитанных этажей подпирают небо. В ночи небоскребы кажутся таинственными и прекрасными... Вселенская реклама — точно армия джинов, выпушенная из бутылок. Она оглушает, настаивает, завораживает...

У Бродвея свой запах. Он пахнет дорогим парфюмом вперемежку с потом, бензином, кофе, сигарами. У него свои правила игры: все на потребу толпе! Исчезни она — и нет Бродвея, Здесь город поражает своей обнаженностью, жаждой развлечения, тайными страстями и... одиночеством в толпе. Нигде человек не чувствует себя одновременно так раскрепощено и зажато, так стадно и так покинуто, как здесь. Никому ни до кого нет дела. Каждый за себя и для себя!

Течет в огненных берегах потная людская толпа. На светофорах вспыхивает красная ладонь знак «Стой»! Но никто не обращает внимания. Здесь переходят улицу на красный свет.

Спешит расхристанный, разношерстный люд — негры с амулетами на шее, в ядовито ярких майках, панки с разрисованными физиономиями, слегка оглушенные туристы и провинциалы, проститутки, проповедники — все смешалось к Новом Вавилоне. И над всем — ожидание чуда и смутное чувство тревоги...

Группа молодых африканцев лихо крутит брейк. Публика визжит, свистит, топает. Рядом неторопливо прохаживается экстрасенс с плакатом на спине: «Очищайте тело от шлаков, а душу от черной энергии». Он-то, мудрый, знает, как это сделать, — только плати.

На лестнице парадного подъезда «Карнеги-холл» студент-скрипач виртуозно играет «Рондо каприччиозо» Сен-Санса. Но толпе не до классики — футляр из-под скрипки пуст...

Бритоголовый буддийский монах в оранжевой тоге что-то тянет речитативом. Но «ритмы странные тысячелетних слов» тоже мало волнуют идущих мимо...

Любители страшилок спешат в восковой музей поглазеть на орудия средневековых пыток: ковш для вливания кипящего масла в рот еретика, спиноломатель и прочие прелести...

С воем пронеслась пожарная машина — где-то беда. Пожары в небоскребах страшны: попробуй выбраться с верхотуры...

Иду мимо парнишки-чистильщика обуви. Читаю объявление: «Чищу бесплатно, чаевые — два доллара». Парень с юмором.

Уличные фотографы, обвешанные «полароидами», ловят желающих увековечить себя на фоне ночного Бродвея. Я тоже поддаюсь соблазну и, заплатив семь долларов, становлюсь обладательницей снимка, где на фоне зияющей черной дыры смутно угадываются контуры чьей-то фигуры... А вот японцы, не полагаясь на услуги чужаков, сами фотографируются у реклам родимого Джи Ви Си...

Группа негров-проповедников в белых одеждах, со звездой Давида на груди (был день еврейской Пасхи) взывают к прохожим:

— Братья! Не дайте блеску золота ослепить себя! Выбирайте дорогу: в рай или в ад...

Мимо молча прошел старик-еврей, хасид, в черном сюртуке, пейсы спускаются из-под шляпы, с зонтом вместо трости...

Гремя жестяной банкой, проковыляла на костылях старуха-нищая:

Не пожалейте доллара на чашку кофе...

— Покупайте смех! Самый заразительный смех в мире! — трясет коробочкой маленький человек с грустными глазами, загримированный под Чаплина...

И совсем уж неожиданный персонаж для апреля — Санта-Клаус в тулупе с красным кушаком. Он позванивает в колокольчик, собирая пожертвования для бездомных...

Пахнуло густым запахом горелого картона — марихуана... Вибрируя под звуки рока, девушки и юноши «расширяют сознание», безошибочно вычисляя в толпе «своих». Идет обмен сигаретками, ягодками, конфетами. Хилый юноша скользит, как лунатик, глаза затуманены, на лице полугримаса, полуулыбка. Прохожие уступают ему дорогу, он — в кайфе...

Юркие парни вкрадчивыми голосами приглашают в «уютное местечко», где можно хорошенько оттянуться, раздают визитки жриц любви...

За всем этим безучастно наблюдают полицейские — копы, или фараоны. Рослые накачанные ребята с дубинками, наручниками, кольтами за широким ремнем, пачкой штрафных квитанций в карманах. Они стоят на каждом углу, расставив ноги и лениво пережевывая жвачку. Это «ангелы» Бродвея. Хватать просто так, пока не совершено преступление, стражи порядка не имеют права. Но они точно знают, когда нужно вступить в игру.

Смотрю на спешащих людей, на бесконечный поток машин, мигающих красным глазом. На Бродвее машины не стоят. За неправильную парковку безжалостно штрафуют водителей люди в коричневой форме. Читаю объявление: «Пусть вам даже в голову не придет мысль о том, что здесь можно стоять!» Платные стоянки забиты до отказа.

Сверкающий вверху, на тротуарах Бродвей грязноват. Здесь и там стоят огромные черные пластиковые мешки с мусором. Переполнены урны. Валяются под ногами кипы увесистых газет и выброшенные карманные книжки «покет-бук», жестяные банки. Все это пролежит до утра, пока не приедут на грузовиках «габричмены» — сборщики мусора, и машина все укроет в своем чреве...

Я не увидела на Бродвее ни одной целующейся на улице парочки. Все спешат — некогда! Да и зачем это делать на улице, когда есть дансинги и кафе. Видно, как за ярко освещенными зеркальными окнами бармены сбивают коктейли, люди пьют, едят, смеются. У стоек все места заняты.

Всю ночь открыты магазины. Подолгу стоят люди перед витринами дорогих магазинов «Закс» и «Гуччо» на 5 авеню. Созерцание витрин — тоже служение музам, и оно не терпит суеты. За пуленепробиваемыми стеклами, на черном бархате переливаются алмазным блеском кулоны, серьги, браслеты... Можно купить платье — писк моды! — за тысячу долларов, можно приобрести картину Гогена или вазу Пикассо... Пешком сюда не ходят, подкатывают в лимузинах, с шофером.

...Живой индеец с перьями и копьем зазывает публику на распродажу антиквариата. Но все это не для среднего американца. Он покупает в магазинах, удаленных от центра, где умеренные цены и добротное качество. Или на Орчард-стрит, которую наши соотечественники прозвали Яшкин-стрит. Здесь все на порядок ниже — и цены и качество. Словом, «скажи, в каких магазинах ты покупаешь, и я скажу, кто ты»!

...Из раскрытых дверей русского ресторана «Жар-птица» слышна музыка. Здесь идет «первое чтение» мюзикла Андрея Петрова «Капитанская дочка» по Пушкину. Зал набит битком. Приходится пристроиться на полу. Артисты играют без грима, костюмов и декораций. Но принимают их восторженно. «Первое чтение» — обкатка на публике. Потом спектакль покажут спонсорам, и если он понравится, — быть ему на Бродвее!

Выходим на улицу вместе с миловидной, коротко стриженой девушкой, бывшей москвичкой. «Передайте привет Москве, — говорит она, прощаясь. — Я там родилась... А вам еще долго будут сниться небоскребы, будут преследовать, как наваждение».

— Возможно, — отвечаю. — А что снится вам?

— Мне?.. Чистые пруды...

День, полный впечатлений, угас. Возвращаюсь в отель, долго не могу уснуть, стараясь определить свое отношение к «улице Мечты» — ночному Бродвею. И наконец, нахожу слово: «Хэппенинг»!

Есть такое «искусство действия» — «экшн-арт». И «хэппенинг» (от слова «происходить») — одна из его разновидностей. Это пьеса на заданную тему, но без заранее написанного текста. Спектакль, в котором все предусмотрено и все непредсказуемо. Каждый может стать его участником. круто изменив сюжет, интригу.

Ночной Бродвей показался мне «хэппенингом» в фантастических декорациях, поставленный невидимым, гениальным режиссером...

Но вот погасли огни в театрах. К рассвету Бродвей пустеет. Убраны пластиковые мешки с мусором, отдыхают рекламы.

Утренний, умытый и притихший Бродвей кажется красивым и грустным. Спектакль окончен! Да здравствует спектакль!

Елизавета Сумленова / фото автора

Нью-Йорк

 

Земля людей: Комиксы из полированных камушков

На что первое обращаешь внимание на улицах португальских городов? На сохнущее на ветру белье? Горшки с цветами под окнами? Нет, на глазурованные таблички с номерами ломов и названиями улиц. Потом замечаешь, что цветные изразцы обрамляют — подобно наличникам — окна, а также двери, служат вывесками и просто украшениями на стенах, а то и покрывают целые фасады.

Это — азулежу, наверное, самая характерная черта декора португальских домов и самый популярный вид прикладного искусства в стране.

«Аль-зулайша», или «зулейжа», по-арабски означает «полированный камушек». Керамические изразцы изготавливали уже на древнем Востоке и использовали для облицовки стен. Арабы принесли с собой глазурованную плитку в Испанию и Португаию, где ее теперь можно увидеть и в церкви, и на кухне, и на вокзале.

Самые старые азулежу в Португалию пришли из Севильи в XV веке. Их поверхность была рельефна: перегородки и канавки предотвращали нежелательное смешение красок, а орнамент, согласно исламской традиции, состоял в основном из звезд. В XVI веке из Италии пришли техника майолики с нанесением красок на плоскую поверхность, покрытую цинковой глазурью, а также новые темы. Мотивы живописи становятся все многообразней и красочней: азулежу XVI века уже в основном трехцветные — белые, синие, желтые.

С возрастающим импортом из Голландии в технике азулежу происходят изменения. Вместо привычного многоцветья художники стали использовать исключительно контраст между белым цветом и кобальтовой синью, а в качестве сюжетов — целые сценки.

Восстанавливая Лиссабон после землетрясения 1755 года, маркиз де Помбал основал крупнейшую фабрику по производству азулежу «Рату». Благодаря массовому промышленному производству в середине XIX века искусство азулежу стало истинно народиым. С этого времени блестящими изразцами начинают украшать не только дворцы и церкви, но также внешние и внутренние стены самых разных построек. Полированные декоративные плитки имеют и практическое значение: они не только придают зданиям нарядный вид, но и хорошо защищают их от влаги, что в условиях атлантического климата Португалии очень важно. Сюжеты азулежу крайне разнообразны. Очень популярны изображения Пресвятой Девы Марии, которая считается королевой Португалии, а также библейские темы. В замке Бусаку галереи украшают рыцарские сцены из великою героического прошлого страны. Но летопись португальской истории на азулежу продолжается. Например, в Синтре, под Лиссабоном, на одном из домов красуется азулежу с изображением... электрички, которая пришла туда всего лет тридцать назад. А в Порту на вокзале Сан-Бенту в азулежу представлена вся история Португалии.

— Картины из азулежу, — говорил мне португальский журналист Фернанду Коррейа ли Оливейра, — это нечто вроде комиксов,   которые при неграмотности значительной части населения служили одним из способов распространения   знаний, прежде всего об истории.

— Посмотрите, например, на оформление провинциальных вокзалов и общественных зданий, особенно на севере страны, — продолжал он, — и вы найдете в них рассказ о традициях, занятиях населения и его образе жизни, об особенностях того или иного города и местности.

Конечно, чем старше азулежу и чем искуснее выполнены, тем они ценнее. Об их популярности среди коллекционеров лучше всего говорит тот факт, что в Лиссабоне возникли целые преступные группы, которые воруют по ночам старинные азулежу, чтобы продавать их иностранцам. И это превратилось для властей в подлинную проблему.

Появились недавно азулежу и в Москве. Но это не дело рук злоумышленников. Новый вход на станцию Белорусская» был оформлен азулежу работы художницы Граса Мораиш — лиссабонский муниципалитет подарил их нашей столице к ее 850-летию.

Никита Кривцов / фото автора

Португалия

 

Земля людей: Претория Преториуса

Бурский фургон по прежнему катит по дорогам южной Африки — как в далеком 1838-м...

Африканеры, африкаанс... Неуклюжие слова, режущие слух и непонятные тому, кто не интересуется историей Южной Африки. А речь ведь идет о бурах и их собственном языке, «испорченном» голландском, привезенным сюда, на самый юг Черного континента, в далеком XVII веке. Именно на этом языке говорил наш герой. Нет, все-таки наверное не он, а его дети и внуки, успевшие основательно засорить правильный голландский разными словечками и оборотами из местных африканских наречий, а также немецкого, французского и других языков.

Его звали Андрис Преториус, и ему было около сорока, когда имя его стало греметь по всей Южной Африке. Никому не известный командир из приграничных с Наталем районов Капской колонии, отличившийся в походах против вождя ндебеле Мзиликази, стал основателем первого бурского независимого государства — в честь него-то и назван этот город Преторией.

Но это произойдет позже, а тогда, в далеком 1838-м, он противостоял с несколькими десятками стрелков... 12 тысячам зулусских воинов. Их, буров, спасли фургоны — поставленные на-попа вкруг повозки. Они стали непреодолимой баррикадой для атаковавших их зулусов. Три тысячи человек потерял в той битве Дингаан, а потери Прсториуса составили... трое раненых. (Правда, буры были вооружены винтовками, а чернокожие воины защищали свою землю лишь с копьями-ассегаями и луками.)

С тех пор река Инкоме, протекающая к югу от Претории, стала называться Блад-Ривер (Кровавой), а этот эпизод южноафриканской истории вошел во все учебники как «высший взлет бурского самоутверждения как нации».

А потом был большой трек — поход — на север вслед за отступавшими зулусскими отрядами и бегущим в панике вождем. И было 14 февраля 1840 года, когда в бурском лагере на Блек-Ривер салют из 21 пушки провозгласил создание первой бурской независимой республики...

Маленький городок, превратившийся потом в столицу ЮАР, конечно, не был похож на сегодняшнюю Преторию — можно сказать, что он вырос прямо из укрепленного лагеря на колесах — символа «африканерства», а старый колониальный центр — уже дань английской градостроительной моде разных эпох, поскольку дальнейшая история Южной Африки во многом шла по указке из Лондона. Но дух бура Андриса Преториуса жив здесь, несмотря на полтора столетия британского губернаторства, а 16 декабря, день военного триумфа Преториуса, по-прежнему остается национальным праздником — при любой власти.

Николай Николаев

 

Via est vita: В маленьком индийском Вавилоне

«Новым Вавилоном» называют самый маленький штат Индии — Гоа. Своим названием он обязан европейцам и американцам, создавшим на западном побережье целые общины «неформалов». Бум пришелся на начало шестидесятых. Но и сегодня Гоа сохраняет скандальную репутацию.

Маленькая российская экспедиция, приехавшая в Дели, чтобы отправиться на Андаманские острова, специально сделала крюк (и немалый — вспомните размеры Индии!), чтобы побывать в Гоа: слишком уж у всех на слуху это место. Наш корреспондент Михаил Выскубов встретился с участником экспедиции Андреем Каменевым и записал его рассказ.

Расстояние от  Дели до Гоа 1800 километров. Пустяк, если добираться самолетом. Какие-то два часа полета, и ты на месте. Однако в условиях экспедиции воздушный транспорт роскошь непозволительная: помимо билетов нам пришлось бы оплачивать багаж, а это более полутонны: парапланы, генераторы, фото- и ви-деоаппаратура, палатки...

Оценив ситуацию, мы отвергли вариант перелета и воспользовались единственным доступным видом транспорта — автобусом. Удовольствие сомнительное, учитывая состояние трассы: километр — асфальт, два — проселочная дорога, плюс отсутствие кондиционера (при жаре +400 !), но экономия значительная. Да и не пристало путешественникам со стажем переживать из-за отсутствия комфорта — дело привычное. К тому же транзит открывал отличную возможность увидеть жизнь такой, какой она есть.

Оставив столицу с ее рикшами, многоголосицей, запахом зеленой

свежести и шербета, мы устремились на запад. Я приготовил камеру, чтобы сделать первые кадры, хотя монотонный плоский пейзаж с выжженной травой да редкими чахлыми кустами никак не радовал объектив моего «Никона». Унылую картину оживляли разве что стайки диковинных птиц да огромные обезьяны, суетливо пересекающие дорогу, чем вызывали праведный гнев водителя. «Бандар, бандар», — цедил водитель Сингх сквозь зубы, сбрасывая скорость на каждом повороте.

Проехав небольшой отрезок пути, я сделал для себя интересное открытие: жизнь в Индии сосредоточена вдоль дорог. Причина самая тривиальная: в городе найти работу нереально. Огромная армии безработных вынуждена искать способы прокормиться. Рядом с трассой такая возможность есть всегда: здесь меняют и продают вещи, останавливаются на ночлег. Гостиницы, вернее ночлежки, представляют собой трехстенок, сколоченный из фанеры, картона и прочего утиля, фасад отсутствует вообще. Внутри грубые кровати без матрацев и прочих излишеств, печь для готовки, пара столов, стулья. Хозяева, естественно, сама предупредительность («Иес, сэр. Плиз, сэр. Онли фор ю, сэр».) Несмотря на настойчивые уговоры отведать то или иное блюдо мы воздерживались. Уж больно неприглядным выглядел процесс готовки, да и посуда не блистала чистотой. Решили обойтись сухим пайком. Бог его знает, как отреагирует желудок на непривычную кухню. Сорвать экспедицию из-за чревоугодия — непростительное пижонство. Да и остановки старались делать в случае крайней необходимости: купить сигареты, пополнить запасы воды, накормить водителей. Последние старались вовсю, и на исходе четвертых суток мы достигли побережья Аравийского моря.

«Гуа» — так произносят на хинди название самого маленького штата Индии. Полоска суши протяженностью с севера на юг каких-то сто километров. Однако у этого клочка земли богатая история. Когда-то здесь останавливались суда великого мореплавателя Васко да Гамы, открывшего торговый путь из Португалии в Индию. Возникли первые морские порты Гоа и Пондишери. Западное побережье всегда было лакомым кусочком для иноземцев. С начала XVI века европейцы начали соперничать с арабскими купцами за сферы влияния. Позже кипели страсти за обладание этим кусочком суши между Голландией, Британией и Португалией. Но Гоа так и остался португальским владением вплоть до 1961 года, когда Индия ввела туда войска.

Сезон на побережье длится шесть месяцев. Несмотря на то, что температура воздуха в течение года приблизительно одинаковая — 25-30 градусов, время посещения курорта ограничено. Сухая погода стоит с ноября по апрель. Затем начинается период дождей. Вот тут-то и наступает наплыв туристов... с Ближнего Востока. Богатые арабы приезжают сюда из своих пустынных стран, где — случается — годами не выпадает ни капли дождя. А тут муссон — стена воды! Каждый день!

Гоа — край, полный неожиданностей. Здесь встречаются веши, не поддающиеся нашему пониманию. Кто бы мог предположить, что сильные мира сего могут преспокойно жить под одной крышей с изгоями? В Гоа возможно и такое...

Форт-Аквадо — свидетель былого величия португальской короны. Огромная, помпезная постройка из серого камня со сводчатыми арками и башнями, часть которой отведена под туристический комплекс, — один из самых дорогих в мире. В сезон стоимость проживания в стандартном номере поднимается до ста пятидесяти долларов за ночь. Не каждый в состоянии выложить такую сумму. Однако мировую известность комплекс снискал себе отнюдь не благодаря первоклассному сервису. Его уникальность в другом. В соседнем крыле той же самой постройки расположена... государственная тюрьма. Правда, в отличие от других мест заключения кутузка здесь привилегированная: только для европейских правонарушителей. Причины самые тривиальные: просроченные визы, употребление «жестких» наркотиков (ЛСД, героин и прочие из этой серии). Вид из окон форта практически одинаковый — на океан. Не знаю, как вам, но мне трудно представить, что отбывать наказание и отдыхать можно под одним и тем же кровом. И тем не менее факт остается фактом: одни платят большие деньги, дабы провести хороший отпуск, другие — «бакшиш», чтобы поскорее убраться из этого рая. Недостатка в клиентах, по словам гида, не испытывает ни одна из половин. Вот уж поистине кому беда, кому мать родна.

Перспектива отдыха в тюремном отеле, как и пребывания на модном курорте не грела душу, посему наша четверка прямым ходом отправилась в Анджуну. Глазам открылось фантастическое зрелище. Высоко в небе, словно бабочки, парили десятки разноцветных куполов. Несмотря на то, что курорты Гоа в общем-то молодые, они весьма популярны среди воздушных спортсменов. Секрет прост: невысокие горы в пятнадцати — двадцати метрах от океана и постоянный ровный ветер, дающий подходящий аэродинамический эффект, создают идеальные условия для занятий парапланеризмом. В сезон по всему побережью, от Анджуны до Арамболя, а это приблизительно двадцать километров, в воздухе можно увидеть до сотни куполов! Такое, говорят, бывает еще разве что в швейцарских Альпах. Это при том, что Анджуна не вписывается в общепринятое представление курорта с оборудованными песчаными пляжами, многоэтажными монстрами из стекла и бетона и неграми-официантами.

Рано утром, слегка перекусив, мы вооружились камерами и отправились на прогулку, дабы набраться новых впечатлений. Причудливое все же место Анджуна! У всех вокруг раскрашены лица. Девочка лет десяти торгует сувенирами. Хорошенькое личико полностью покрыто зеленой краской. Я заплатил две рупии за безделушку.

— Какой красивый цвет... И тебе очень идет. А что он значит?

— Хануман.

— Хану... Что?

— Хануман... Бог, который пришел на помощь Раме, — пояснила девочка, пораженная вопиющим невежеством чужестранца.

— А... Теперь понятно... Насколько я сумел разобраться в

многочисленных богах индуистского пантеона, Хануман — сын бога и ветра. Изображается с обезьяним лицом. Он помог одержать победу над демоном, когда Рама спасал свою жену Ситу. Рама в индуистском эпосе олицетворяет мудрость и добродетель.

Другое дело — черноликая богиня Кали. Последователей этой страшной богини можно узнать по желто-красной окраске и огромной металлической спице в щеке. В ее славу до сих пор приносят кровавую жертву: собственную кровь, плоть животных, якобы даже младенцев, которых покупают у бедняков. Правда это или вымысел, сказать сложно, Индия никогда до конца не открывалась европейцам.

«Гоа пипл!» — гоанский народ — гордо именуют себя переселенцы с Запада. Внешность их броская, подстать местному колориту. Бритые головы и желтая одежда одних напоминают тибетских монахов. Крашеная растительность на лице да неимоверные прически других — героев комиксов. Чего в избытке у всех — татуировки разных цветов и размеров, свидетельствующих о жизненной установке, да цацки во всевозможных местах: ушах, ноздрях, языках, сосках, пупках... в общем, везде, где подсказывает воображение.

Такого точно нигде не увидишь: сотни людей разных возрастов: юноши и девушки, люди среднего возраста, седовласые старцы сидят небольшими группами, плетут венки из цветов, общаются. Речь их спокойна и доброжелательна. Кто все эти люди, что их объединяет? Отрешенные от всего, погруженные в себя, не воспринимающие впечатлений окружающей жизни... Кажется, они достигли нирваны, успокоения, отсутствия желаний. По кругу идет «челам» — глиняная трубка небольшого диаметра. Заказывают ее у мастеров — их здесь не так уж много, особо умелых, — поэтому на чашечку трубки ставят клеймо. Говорят, умельцы изготавливают трубку из кости и дерева, но мне они не встречались. Предложить выкурить челам — правило хорошего тона, но если откажешься, никто не обидится. Настораживает сладковато-травянисты и запах зелья: табак так не пахнет. Да и зачем столько мучений: набивать трубку, раскуривать, чистить. Тогда, что же это? Гашиш... Именно он неотъемлемая часть ритуала общения.

Отношение индийских властей к проблеме двоякое. С одной стороны, употребление наркотиков в стране запрещено, с другой, гашиш — предмет религиозного культа, как, скажем, в православной церкви причащение кагором. Но есть и более существенная причина, Индии принадлежит печальная статистика: триста пятьдесят миллионов человек, а это считай почти половина всего населения страны, живет за чертой бедности. Туризм одна из основных статей дохода. Каким образом сюда заманивать туристов — дело десятое. Предупредительные таблички с надписью «Nо smoking drugs!» «Наркотики не курить!» в людных местах сразу наталкивают на мысль о призрачности этого самого запрета. Да и купить гашиш не составляет никакого труда. Его предлагают на улице, в кафе, гостинице да где угодно. Стоимость более чем скромная: за грамм — один доллар.

Удивительно — всю торговлю наркотиками здесь контролируют негры. Бывают случаи, когда дельцы на одном и том же товаре имеют двойную выгоду. Скажем, покупатель приобретает большую партию зелья, наркодилер может его запросто выдать полиции. Зачем? Все очень просто: товар пускают в оборот снова, а прибыль делится с представителем закона. С моим знакомым произошел курьезный случай. Он долгое время жил в отеле и отказывался покупать гашиш у торговца, контролирующего вверенный ему именно тот участок, где жил, не подозревая об этом, мой приятель. Считая, что большинство иностранцев приезжают именно из-за травки, незадачливый дилер посчитал, что постоялец уже приобрел изрядное количество на стороне. В один прекрасный вечер в номер нагрянул наряд полиции. После тщательного обыска, перевернув багаж верх дном, разобрав сливной бачок, распотрошив матрац и подушку блюстители закона были вынуждены принести извинения и убраться восвояси. Наркоторговец больше в тех краях не появлялся.

Как бы там ни было, но гашиш действительно сыграл далеко не последнюю роль, определившую будущее Гоа. Все началось в шестидесятые, с момента появления в этих краях хиппи. Им, как известно, были близки постулаты индуизма и буддизма: «сатьягракха» — ненасильственное сопротивление, вегетарианство, уважение ко всему живущему. Здесь их устраивало все: от климата до дешевых наркотиков. Кстати сказать, были и те, кто приехали сюда, чтобы пройти ломку — отказаться от сильнодействующих наркотиков. В те далекие годы западная молодежь буквально наводнила Индию и соседний Непал.

Лагеря хиппи в Анджуне породили настоящий бум. Богатые туристы со всего мира приезжали в Гоа специально, чтобы посмотреть на экстравагантную, пеструю молодежь. Само собой сложившаяся ситуация устраивала правительство: в нищей стране, переживающей катаклизмы, было положено начало прибыльной индустрии — туризму.

Однако времена меняются. Эпоха «шестидесятников» закончилась.

Сделав свое дело, они стали не нужны. Под разными предлогами их выживают, сажают в тюрьмы. А ведь для кого-то это была целая жизнь. Подумать только, самому старому хиппи Анджуны, по прозвищу Мустафа, в этом году исполнилось шестьдесят семь!

Стоит сказать, что среди этой по сути безобидной публики растворились и закоренелые преступники. Есть даже те, кем серьезно интересуется Интерпол... Учитывая ситуацию, вести себя приходилось крайне деликатно: без разрешения не фотографировать, чтобы не нарваться на неприятности.

Самая немногочисленная здешняя группа — беглецы от тягот современной сухой жизни: бывшие банковские служащие, брокеры, неудавшиеся литераторы, художники. Уставшие от стрессов и отказавшиеся от сомнительных благ цивилизации, они устремились к безмолвию, нирване... В этом пестром нереальном мире всем хватило места.

Палитра Гоа — яркая, сочная. Не экзотика трогает душу, но непостижимая красота. В вечернее время это чувствуется особенно. Влажный ветер с моря доносит сладковатый запах водорослей, к которому примешивается аромат цветов. Перистые, иссиня-красные облака подчеркивают фактуру неба. Они так низко, что, кажется, протяни руку и ощутишь их бестелесную форму. Огромный красный диск, осветив последними лучами стройные, словно колонны, стволы бамбука, останавливается, словно любуясь собственным отражением в океане, и как-то неожиданно исчезает, словно проваливается. Еще мгновение... В наступившей тишине рождаются звуки, сначала едва уловимые, но, нарастая с каждой секундой, они приобретают стройную форму — начинается океанский прилив. Казалось бы, что особенного — обычное природное явление. Но в нем чувствуется прикосновение к вечности.

Фоторепортаж Андрея Каменева

 

Via est vita: Страна фей, или Подземная Каппадокия

Казалось бы, в сегодняшней Турции не встретить соотечественника уже невозможно, а родная речь преследует повсюду — от стамбульского Аксарая, где тебя быстро делают «своим» и предлагают «кожа-кожа, дублонка», и так до турецкого Дагомыса — Кушадасы, где в гостиничном номере табличка на русском языке объясняет, что приносить с собой бутылку и распивать запрещается.

Но есть еще и Турции место, где с удивлением смотрят на русского человека. Название его — Каппадокия и лежит оно всего лишь в четырех часах езды от Анкары, немного больше времени понадобится, если добираться в Центральную Анатолию из Анталии.

Дорога в Каппадокию проходит по кромке берега «Соленого озера» — Туз Гёлю. Знаменитому тунисскому Шотт-аль Джариду оно уступает лишь своим размером, но не красотой: словно аляскинское «белое безмолвие» искрится на солнце соль в полуденный зной. В мареве плавают неясные очертания противоположного пустынного берега озера, где лишь весной появляются розовые фламинго.

Туз Гёлю — озеро с переменчивым характером — зимой оно достигает глубины двух метров, а летом покрывается твердой соляной коркой в тридцать сантиметров толщиной. Но озеро — это еще не Каппадокия, а лишь порог к ней, возможность приезжим подготовиться к чему-то необычному, а глазам — постепенно привыкнуть к горам из бело-розового туфа, больше похожим на башни и бастионы из снега, среди которых люди селились давно — еще в бронзовом веке.

Название «Каппадокия» восходит к языку древних хеттов и переводится как «страна чистокровных лошадей». Загадочные хетты властвовали здесь с XVIII по XII век до нашей эры и пали под натиском агрессивных «народов моря» и племен, которые прошли дальше — на Армянское нагорье.

Несколько веков Каппадокией владели персы. Отсюда в Персию поставляли золото, баранов, мулов и, конечно же, лошадей. 1500 прекрасных каппадокийских скакунов были гордостью непобедимой конницы Дария и его сына Ксеркса.

У персов Каппадокию отвоевал Александр Македонский. После распада его империи страна недолго наслаждалась своей независимостью и через 350 лет она становится римской провинцией. Римляне повели себя здесь весьма странно — они даже не пытались все переустроить на привычный себе лад, а ограничились лишь, во времена правления императора Траяна, строительством новых дорог. Издревле через Каппадокию проходили торговые пути из Европы в Малую Азию — еще в начале второго тысячелетия до нашей эры ассирийские купцы содержали здесь свои представительства — «карумы».

Христианство в эту страну гор и тенистых ущелий принес апостол Павел в первом веке нашего тысячелетия, а первым епископом стал Василий Великий — именно здесь после долгих странствований по Египту и Палестине он обрел покой и умиротворение. Первые христиане стали строить подземные города для защиты от набегов сарацинов — так в те далекие времена называли мусульман. Эти многоярусные лабиринты прекрасно сохранились до сих пор. Некоторое время Каппадокия принадлежала византийцам, затем ее всерьез и надолго захватили турки-сельджуки. Они много строили — в Турции сохранилось великое множество их крепостей, мечетей и медресе — духовных училищ. Воздвигали они и мощные, похожие на крепости «дворцы для путников» — караван-сараи.

Султан-Хан — так называется караван-сарай на самой границе Каппадокии. Он хорошо защищал от превратностей кочевой жизни. В этом придорожном «дворне» (именно так переводится «сарай») купцы могли не только переждать непогоду или убийственную жару, но и пополнить запасы и отдохнуть. К услугам странников были баня-хамам, конюшни, мечеть и врач.

Я пытаюсь представить себе, как все это выглядело много веков, когда здесь кипела караванная жизнь и смешивались все языки: в Султан-Хане останавливались не только купцы-мусульмане, но и торговцы из Италии, Франции, с Кипра, возможно, даже из России. Кто знает, не здесь ли ночевали «ходившие за три моря» тверские купцы? Что же касается различных взглядов на веру и пути достижения блаженства, то эти разговоры, по молчаливому уговору, оставляли за мощными воротами караван-сарая — во все времена торговлю и политику старались не смешивать.

— Бей-эфенди, чай? — из задумчивости меня выводит детский голос. Черноглазый мальчишка дружелюбно глазеет на меня и повторяет свой вопрос. Я рассеянно киваю головой, — Ага, чай, чай. — Мальчик куда-то исчезает.

Долгая дорога по жаре и обилие впечатлений делает свое дело — хочется заползти в прохладу бывшей конюшни и больше ни над чем не ломать голову, ничего не записывать, не запоминать, а тихо подремать под древними сводами — благо что за прошедшие века запах навоза окончательно выветрился.

— Чай, эфенди, — передо мной вновь возникает тот же мальчишка, но на этот раз с подносиком, на котором стоит грушевидный стаканчик.

Медленно — так, как это делают местные, потягиваю чай. Через несколько минут вдруг прихожу в себя, словно после долгого отдыха.

На прощание обхожу караван-сарай вдоль стен с внешней стороны — прямо под стеной вижу в тенечке отдыхают аксакалы. Рядом, для просушки на солнце сложены аккуратные брикеты кизяка. Сердце мое подсказывает: вот она — настоящая турецкая «глубинка», истинная жизнь турецких тружеников!

Все, что можно и нужно увидеть и Канпадокии, очень удачно вписывается в четырехугольник из поселений, названия которых не каждый сразу выговорит без ошибки — Невшехир — Аванос — Мустафапаши — Деринкую.

Расстояния между ними — не больше 20 километров, поэтому стоит поездить у подножий скал и у тебя сразу возникает эффект «трех сосен» — вроде бы уже здесь проезжали, а вроде бы и нет...

На закате мы попадаем в долину Голубей. Под действием солнца начинаются почти мистические превращения волнистых скал — в них появляются черные провалы и они словно незаметно растворяются в надвигающейся темноте.

Каппадокия никого не оставляет равнодушным: геолог начинает говорить о ее вулканическом прошлом, историк — о сменяющих друг друга волнах цивилизаций, художник — о мягком свете и нежности форм, фотограф — об игре света и тени. Но все они, должно быть, сойдутся в одном — эту сказочную страну, хорошо спрятанную от посторонних глаз еще в незапамятные времена, создали феи — одну из долин так и называют «долина фей», а в скалах-конусах не иначе как скрываются тролли.

В Турции к Каппадокии и ее жителям отношение особое, сродни к тому, что у нас было к Сванетии: все здесь самобытно и люди особые. Но Каппадокия еще славится и своими мастерами: виноделами, резчиками по камню. И еще, это город гончаров... Через Каппадокию протекает самая длинная река в Турции — Кызыл-Ырмак — Красная река. Еще задолго до рождения Христа на ее глинистых берегах возник город Венасса. Сегодня он называется Аванос. Гончарное искусство здесь было распространено еще во времена хеттов — их древнюю технику до сих пор еще используют ремесленники в Аваносе. Все дело в прекрасной глине: ее красный цвет и дал название реке.

В Аваносе стоит заглянуть к мастеру Галипу — его имя известно далеко за пределами Турции — в Париже у Галипа своя галерея керамики. Зимой к нему приезжают ученики со всего мира и живут в семьях в окрестных деревнях. Гончарным искусством в его семье занимаются по наследству.

— Я, правда, эту традицию вначале нарушил, — рассказывает мне Галип, не отрываясь от гончарного круга, — выучился на врача, пошел работать в больницу, но быстро понял, что это все-таки не мое дело — лечить людей. Лучше быть хорошим гончаром, чем обычным врачом...

За рассказами о себе и о гончарных секретах Галин незаметно слепил горшок и отставил его в сторону.

— Потом изделие выставляют на сушку на солнце на три дня, — объясняет мастер, — затем отправляют в обжиг. Температура не должна превышать 1000 градусов. В дрова мы добавляем солому, сушеный изюм и кое-что еще, но об этом я тебе не скажу — это мой секрет. — При этих словах Галип снял со стены одну из своих тарелок и щелкнул по ней пальцами. Тарелка загудела подобно маленькому колоколу.

— Но главное в нашем деле — глина. Такой глины, как у нас в Аваносе, нигде больше не сыщешь!

Кроме своих «гудящих» кувшинов и тарелок, добродушия и многочисленных учеников, Галип известен оригинальной коллекцией. Его магазин-мастерская, как и все постройки в Каппадокии, выдолблен в скале. Туннели увешаны прядями женских волос с адресом и телефоном — свой «автограф» оставили женщины со всех континентов. Если гостья отказывается добровольно отрезать прядь, то Галип как-нибудь ухитрится его оттяпать сам — ножницы у мастера всегда наготове. Раз в год он устраивает лотерею, и победительница за его счет приезжает на две недели и Каппадокию.

В IX веке, когда начались гонения на иконы и другие изображения человека, долина Гереме стала важным центром духовной жизни Малой Азии. Здесь появились первые подземные церкви. XI столетие считается «Золотым веком» в искусстве росписей в Гереме. Но с историей распространения христианства Гереме была связана гораздо раньше: еще в IV веке здесь появился подвижник и христианский просветитель Василий Великий. Он пришел в Каппадокию в поисках мира в душе и праведной жизни. Здесь он обрел ее. Василий Великий основал первые подземные монастыри, он же создал первые в мире уставы монастырской жизни. И вес это произошло в Каппадокии.

Стоит взобраться на скалу и окинуть взглядом тянущиеся на километры странные скалы-термитники. Трудно себе представить, что под ними скрывается еще одна страна — подземная Каппадокия. Города-катакомбы — это тоже прошлое «страны фей».

Подземный город Каймаклы начинается с решетки. На входе проверяют ваш билет, и вы можете начинать свое путешествие в преисподнюю, однако она, как выяснилось, прекрасно освещена и в ней вовсе не холодно и не сыро, как это бывает в пещерах, — причина тому — сложная система вентиляции столь же древняя, как и сам город.

В городе Каймаклы — девять подземных уровней. Но есть еще более «глубокие города». Тоннели, залы и галереи растекаются в толще породы на километры. Сколько столетий и сколько поколений проводили свою жизнь в этой «кротовой» работе? Не только ради собственной безопасности, но и ради будущих поколений.

От сохранения секрета подземелий зависела жизнь людей. В дни, когда приходила опасность, жители древней Каппадокии уходили под землю. Так неоднократно спасались христиане во время набегов арабов и даже монголов. В штольнях и переходах хранились запасы провизии, которых могло хватить надолго. На очень долго — на срок, пока терпение захватчика не закончится. Все города имели потайные выходы. Вход в город-крепость закрывался огромным жерновом. «Выкурить» беглецов из такого убежища было тоже невозможно — дым распространялся не дальше первого яруса. Вентиляция, многоярусность и потайные ходы делали такой город неприступным.

Греческий историк Ксенофонт описывал такой город еще в пятом веке до нашей эры. Он очень сетовал, что при всех своих талантах обитатели подземных городов не облагораживают вино водой и пьют его варварским способом — неразбавленным. В наши дни в подземном баре в Каймаклы предлагают только чай.

Те, кто побывал в Каппадокии, не устают рассказывать, что когда над ней сгущаются сумерки, а люди, утомленные долгим жарким днем и впечатлениями, погружаются в сон, из своих подземных убежищ, на макушке одной из скал появляются добрые феи. Но увидеть их могут лишь те, кто не утратил способности верить в сказки, а значит, в добро, которое поселилось в Каппадокии.

Василий Журавлев / фото автора

 

Via est vita: Отшельник из Овьедо

Несмотря на ночное время, на автовокзале города Сан-Хереро было оживленно. Собственно говоря, самого автовокзала не было — это был длинный участок улицы, заполненный людьми, где останавливались автобусы, следующие далее в различные города Доминиканской Республики, Поскольку расписание отсутствовало, прибытие каждого автобуса вызывало суматоху. Люди с тюками, коробками, таща за собой домашних животных, обступали его со всех сторон, выясняя, куда он следует и пытаясь проникнуть внутрь. Надсадно кричали стреноженные петухи, испуганно блеяли козы, громко бранились кондукторы, свешиваясь из передних дверей автобусов. Мы с Анатолием сидели на рюкзаках на тротуаре и не принимали участия в общей суете — наш автобус, следующий в городок Овьедо на самом юго-западе страны, был единственным на маршруте, и наши попутчики знали его «в лицо».

Путешествие по Доминиканской Республике приближалось к концу.

Позади остался Санто-Доминго, столица страны. В этот город мы попали вечером и тут же отправились на Малекон, то есть Набережную. Улица сильно походила на длинный рынок. Торговали всюду и всем. Каждый торговец восхвалял свой товар, машины гудели, пешеходы оживленно общались — короче, очень скоро мы свернули на боковую улочку. Стало тихо. Сидя прямо на мостовой, грелись на солнце голуби. Вокруг возвышались каменные дома колониального стиля, в которых некогда жила испанская аристократия. Сейчас они служили приютом для многочисленных семейств простых горожан. Бродя по закоулкам, мы вышли к развалинам старой крепости, обнесенным забором из колючей проволоки. Табличка на калитке гласила «Вход воспрещен. Идут раскопки», Сама калитка, впрочем, была открыта, да и внутри никого не было. Мы походили по древним каменным плитам, заложенным, возможно, еще во времена Христофора Колумба. Именно к острову Гаити причалили в 1492 году корабли Колумба, и именно здесь впервые высадились европейцы. Так что в Санто-Доминго вообще вес самое первое, если творить о следах испанцев, — и первая церковь, и первая крепость, и первый порт, и даже первый дом Колумба, где он прожил несколько лет и который сейчас, естественно, стал достопримечательностью...

Позади остались и долгая поездка по центральным крестьянским районам страны, куда мы попали в разгар уборки бичуэллы — черных бобов, традиционной пищи доминиканцев, и восхождение на пик Дуарте, высочайшую вершину острова Гаити. Собственно, с этого пика мы спустились вчера — и воспоминания были еще свежи. Спуск более всего напоминал рафтинг, а началось все с безобидного дождичка...

На вершине установлен бюст Хуана Пабло Дуарте. Мы постояли у памятника, отдав дань памяти доминиканскому патриоту XIX века, руководителю борьбы за независимость страны, и двинулись в обратный путь. Чтобы не встречаться с рейнджерами (эта гора находится на территории Национального парка и за время восхождения они дважды останавливали нас и требовали какие-то лицензии на посещение парка), мы решили спускаться по северному склону. Правда, на карте было отмечено, что тропинка не подходит для мулов из-за крутизны. Кстати, это излюбленный способ доминиканцев, да и приезжих туристов путешествовать по национальным паркам Доминики: навьючив мулов продовольствием, группа в сопровождении рейнджера совершает «восхождение», оглядывая красоты парка со спин выносливых животных. В общем, мулов, равно как и официального права на посещение парка, у нас не было — и мы, не раздумывая, ринулись вниз. К полудню пошел дождик, быстро превратившийся в тропический ливень, и скоро под нашими ногами весело побежали ручейки. Часа через два мы спускались уже в бурном горном потоке, а в нашей тропинке с ужасом признали его русло. Какое-то время продвигались, держась за выступающие корни деревьев, но когда вода стала катить камни, пришлось выбраться на «берег» тропинки, превратившейся в реку. Поздно вечером мы-таки вышли из парка и добрались до Сан-Хереро, где в баре познакомились с двумя немцами, которые занимались спуском туристических групп на каяках по местной речке. «В сезон дождей эти реки становятся очень быстрыми и бурными», — говорили они. Мы согласно кивали и думали о том, что, штурмуя гору, иной раз не грех запастись маленькой лодочкой — так, на всякий случай...

Между тем подошел наш автобус, и мы заняли места. Овьедо был последним пунктом, который мы хотели посетить в этой экспедиции — по сведениям, полученным в столице, в тех краях до сих пор существовал традиционный промысел омаров и лангустов и этим сюжетом мы хотели дополнить наш видеофильм, посвященный жизни Доминиканской Республики.

Овьедо встретил нас полуденным зноем. Жителей не было видно — вероятно, все попрятались в тень, под крыши маленьких одноэтажных белых домиков. Мы с поклажей сидели на автобусной остановке и поглядывали по сторонам в поисках «языка» — нужно было найти проводника, знающего расположение рыбацких деревень. И тут с нами приключилась почти детективная история...

На дороге возник крепкого телосложения угрюмый бритоголовый мулат с серьгой в ухе и направился к нам. За неимением лучшего собеседника, мы обратились к нему. Узнав, зачем мы здесь, он сказал, что у него есть друзья-рыбаки в одной укромной деревеньке, находящейся за лесом, и вызвался проводить нас туда. Мы договорились встретиться попозже, и он отправился готовиться к походу. Едва он исчез, к нам подбежала крайне взволнованная местная женщина и принялась убеждать нас не иметь с этим мулатом никакого дела. С ее слов выходило, что это известный во всем районе преступник по кличке Тигра и что он специально выследил нас, чтобы ограбить со своими дружками. Надо было принимать меры безопасности...

По совету женщины, мы отправились к народному комиссару Овьедо Маноло, который держал неподалеку небольшую продуктовую лавку. Маноло внимательно выслушал нас, спросил приметы мулата и подтвердил все, что мы уже знали: за лесом действительно находится изолированная рыбацкая деревушка, а по дороге туда нас скорее всего ограбит Тигра со своими сообщниками. Оказалось также, что старостой этой деревни был отец Маноло. Подумав и, видимо, войдя в наше положение, комиссар принял ответственное решение. Он сам вызвался провести нас в деревню и заодно навестить отца. Сборы были недолги. Маноло отправил сына в полицейский участок известить о появлении Тигры в городе, навьючит осла канистрами с пресной водой, принес из дома старинное гладкоствольное ружье на случай нападения грабителей — и мы тронулись в путь.

Первые несколько часов похода по узкой тропинке среди зарослей кактусов и искривленных ветром деревьев меня несколько нервировала мысль: будет ли засада? Постепенно, однако, напряжение спало, тем более что под ногами был известняк, изъеденный карстом, и приходилось все время соображать, куда поставить ногу, чтобы не провалиться в расщелину. Ночь, как всегда в тропиках, наступила внезапно и застала нас на полпути. И без того небыстрый темп нашего передвижения еще более замедлился. Только к полуночи мы, наконец, покинули труднопроходимый лес и вышли на берег Карибского моря. Впереди замелькали костры рыбацкой деревни, над нами раскинулось звездное небо, Тигра остался позади, отделенный от нас многокилометровой лесной зоной. Опасность миновала.

В деревне мы заночевали в домике отца Маноло — Фернандо. Весь вечер он рассказывая нам, что старостой уже давно быть не хочет, что прошло лет двадцать, как его выбрали на эту должность, и с тех пор регулярно переизбирают. Он сетовал, что в деревне до сих пор нет более достойного человека, чтобы лишить его этих административных хлопот. Ну а насколько искренни были его слова — неизвестно, по крайней мере, днем он и вида не подавал, что ему не нравится, как простые жители уважительно называют его «Хефе Фернандо», что похоже на традиционное обращение наших народов Севера: «Начальник», «Начальник Фернандо».

Утро началось с административных проблем. Едва мы стали устанавливать камеру, к нам подошел высокий человек с ружьем, представился рейнджером Мишелем и попроси, справку о том, что нам разрешены видеосъемки. Оказалось, деревня находится в пограничной зоне — через несколько километров начиналось государство Гаити. Мы показали ему удостоверение Русского Географического общества и объяснили, что с этой корочкой съемки разрешены в любой точке земного шара. Внимательно вглядываясь в незнакомые буквы, Мишель понимающе кивал. В итоге — то ли не будучи до конца убежденным, то ли от жажды общения, он велел нам переселиться к нему на «заставу», объяснив, что так ему будет легче осуществлять наблюдение за нами. Поскольку в домике Фернандо, помимо нас, жило еще около десяти человек, мы с радостью откликнулись на его предложение и въехали в новый дом. К слову сказать, это было единственное строение в деревне, сделанное из досок и хоть отдаленно похожее на дом. Остальные дома (числом около двадцати) были собраны из различных стройматериалов — от фанеры и выброшенных морем бревен до жестяных щитов и крупных ракушек. Также на «заставе» работала радиостанция, и был электрический светильник. Оба прибора работали от автомобильного аккумулятора, и использовал их Мишель довольно редко. Тем не менее мы сделали вывод о преимуществе государственного сектора над частным. Вероятно, считая его буржуем, жители деревушки почти не общались с охранником, и жизнь он вел одинокую. Короче говоря, переездом остались довольны все, и впоследствии мы даже подружились с нашим рейнджером.

В центре деревушки стоял магазин, и мы направились туда. На полках лежали коробки спичек, несколько пожухлых корней маниока и стояли бутылки с ромом. Скудный выбор дополняли яркие фирменные коробки с копченой салакой, ее продавали вразвес и довольно дорого, но покупателей не было. Мы поинтересовались у хозяина, почему выбор так скромен, и узнали, что давно не приходил катер. Оказывается, несколько раз в месяц в деревню приходит пограничный катер и закупает у рыбаков заготовленную рыбу, а заодно продает им бензин для моторок и поставляет в магазин предметы первой необходимости — сигареты, соль, сахар и т. п. Как в этот список попала копченая салака, осталось для нас загадкой.

Около одиннадцати утра рыбаки стали возвращаться с утреннего лова, и мы с Анатолием влились в толпу встречающих женщин и детей. Причаливающие лодки были заполнены разнообразной морской живностью, среди которой попадались и осьминоги. Над лодками кружили птицы — пеликаны и чайки, олуши и фрегаты и дрались за каждую рыбину, забракованную рыбаками и выброшенную за борт. На берегу улов переходил в руки домочадцев. Жены и дети чистили рыбу, солили ее и кидали в бочки — в таком виде она и хранилась до прихода катера. У каждой хижины стояло несколько таких бочонков.

Между тем никаких омаров и лангустов, ради которых мы предприняли это путешествие, видно не было. Ситуация настоятельно требовала выяснения. С просьбой просветить нас — ловят ли в этой деревне деликатесных ракообразных и, если ловят, то как, — мы обратились к «Хефе Фернандо», одному из старейших и уважаемых рыбаков. На основе его рассказов и наших собственных выходов в открытое море на рыбалку у нас сложилось четкое представление об этом промысле, коим я сейчас и поделюсь.

Для начала на суше рыбаки и члены их семейств плетут из полосок

пальмовых листьев гигантские сетки — ловушки и укрепляют их на каркасе. Получается своеобразная коробка с двумя входами, сужающимися внутрь. Эта ловушка действует примерно так же, как наша рачня, то есть для привлечения морских ракообразных внутрь кладут куски протухшей рыбы, У каждой семьи имеется целый арсенал этих коробок. Большую часть времени сети-ловушки находятся на дне морском в постоянной работе, а сверху их можно обнаружить по пенопластовым буйкам. Отправляясь на промысел, рыбаки первым делом опустошают эти «рачни», причем в среднем за ночь в каждую заползают по нескольку особей. Их складывают в лодки и везут на «базу» — большую ловушку-накопитель, установленную недалеко от берега. Там омары и лангусты живут до прихода катера, получая каждый вечер корм. Ведь покупателей, в основном работников ресторанов, интересует живой товар.

Покончив с этой, наиболее доходной частью рыбалки (к приходу катера на ракофермах у каждого рыбака живет по 100-150 животных, которых они продают по 1-2 доллара за штуку), мужчины направляются к обычным сетям. Именно из-за такого способа хранения добычи мы и не увидели раков и лангустов в рыбацких лодках на берегу. Интересно, что некоторые рыбаки и вовсе пренебрегают рыбой, как, например, Фернандо, у которого в море постоянно находилось около 30 ловушек. По закону, вылов омаров и лангустов ограничен, а в периоды размножения запрещен, однако, пользуясь удаленным положением своей деревушки, рыбаки ловят их регулярно, не считаясь ни с какими запретами. На наш вопрос, не поредеют ли ряды ракообразных, жители беззаботно отвечали «море большое, новые приползут». Единственное, в чем проявлялась их забота о своем хлебе насущном, было то, что животных менее двух ладоней в длину они отпускали на волю — подрасти.

У рыбаков мы прожили около десяти дней. Однажды в деревне появился странный человек. Он был одет в вылинявшую на солнце рубаху неопределенного цвета и штаны, сшитые из парусины много лет назад. Кожа его была настолько черной от солнца, что мы поначалу приняли его за африканца, но, приглядевшись, заметили, что черты лица у него — европейские. Рыбаки за глаза называли его «сумасшедшим, который живет в пещере». Оказалось, Родригес (так звали этого человека) — один из старожилов этих мест. Всю свою сознательную жизнь, более сорока лет, Родригес провел к пещере, на диком пляже, километрах в пятнадцати от деревни — сначала с семьей, а после смерти жены и отъезда детей в город — в одиночестве. Лет за двадцать одинокой жизни Родригес практически перестал общаться с миром, появляясь в деревне лишь несколько раз в год. Пока мы выясняли все это, старик, раздобыв у кого-то табаку, отправился в обратный путь.

Через несколько дней вместе с рейнджером Мишелем мы отправились к нему в гости. Шли то по берегу моря, то продирались среди уже знакомых кактусовых зарослей. Примерно на полпути на нас обрушились малюсенькие мушки, напоминающие нашу сибирскую мошку. Из-за этих мушек здесь и не селились люди. Родригес же обосновался в самом центре царства этих насекомых. Впрочем, как мы выяснили позже, они его совершенно не беспокоили, за долгие годы кожа привыкла к постоянным укусам. Когда мы приблизились к его пещере, старик сидел на корточках у огня и варил пальмовых крабов. Эти крабы живут в норах, лишь изредка выползая на свет и совершая быстрые перебежки. Угнаться за ними довольно трудно, тем более, что при этом краб держит наверху две раскрытые клешни, что делает охоту трудной и небезопасной. Родригес поделился некоторыми своими профессиональными секретами: он не ловит крабов на бегу, а подкарауливает в момент, когда они выползают из норы, и палкой оглушает их. За несколько часов довольно утомительной «охоты», большую часть которой он неподвижно сидит над норкой, ему удается добыть трех-четырех крабов, что несколько разнообразит его чисто рыбное меню.

Итак, старик варил пальмовых крабов. Пока Мишель объяснял ему, кто мы такие и зачем пожаловали в гости, мы осмотрели нехитрое жилище. Его «квартира», а точнее пещера, состояла из обширной прихожей, которую он использовал под кладовую, и маленькой пещерки-спальни, где для тепла были постелены шкуры. Весь его скарб — два котелка, запасы соли, фляги с бензином и рыболовная сетка. Поскольку запасов продуктов Родригес не делал, ему приходилось ежедневно добывать себе пропитание. Когда мы познакомились поближе, он пригласил нас с собой на берег, порыбачить.

Мы шли по пляжу, причем сам старик шел по воде и что-то постоянно высматривал в море. Иногда он быстро кидал сеть в направлении ему одному видимой добычи и каждый раз выбрасывал на песок по несколько мелких рыбешек. Собственно эта рыба и крабы и было все, что он ел год за годом. Во время этой прогулки Родригес показал еще одну пещеру большего размера и сказал, что здесь он жил, когда у него была семья... Никаких признаков сумасшествия мы с Анатолием у него не заметили, напротив, старик казался бодрым и жизнерадостным, а на наш вопрос, почему не идет жить в деревню, отвечал просто: «Не хочется».

Мы тепло попрощались с Робинзоном, ставшим таковым по собственной воле, а спустя короткое время и е рыбаками, которые тоже привыкли полагаться в жизни только на свои руки. И удачу.

Влад Кеткович / фото автора и Анатолия Хижняка

Доминиканская Республика

 

Читатель в пути: Полеты над дюнами

Солнце уже клонилось к закату, когда кавалькада белых джипов, свернув с автострады Дубай — Эль-Бурайми, остановилась у песчаных дюн. После невыносимо влажной духоты города ветерок пустыни казался прохладным. Дышалось здесь легко и свободно. Туристы с удовольствием высыпали из машин — побродить по медленно остывающему от дневного зноя песку и поразмять ноги после получасовой поездки из центра Дубая. Еще мгновение — и мы отправимся в путешествие по бездорожью дюн, желто-оранжевыми волнами уходящим к горизонту.

Но мгновение затягивалось... В назначенное время к нам не присоединился еще один джип с туристами. Что-то задержало его в пути. Наши водители — они же гиды дубайской турфирмы «Нетт-турс» — озабоченно переговариваются с опаздывающим экипажем по мобильному телефону.

А мы тем временем разбредаемся — послушать тишину пустыни, изредка нарушаемую едва уловимым шуршанием колес от проходящих но автостраде машин.

Ветер и песок — вот практически и все инструменты участвует еще и солнечный свет, придавая окружающему ландшафту какой-то неземной вид. Чем ближе к вечеру, чем длиннее тени, отбрасываемые большими и малыми дюнами, тем загадочнее становится этот мир...

Внезапно тишину взорвал звук автомобильного клаксона. Это появился опаздывающий джип — пора снова в путь. Теперь уже в глубь пустыни, где нет ни жилья, ни дорог. Сегодня мы — открыватели просторов Аравии.

Водители уже поубавили давление в скатах — операция, необходимая для придания машине большей проходимости и песках, — и наш джип первым ныряет с вершины бархана вниз, поднимая на крутом вираже песчаный фонтан. Натужно ревет мотор, давая волю всем своим лошадиным силам, и мы взлетаем на следующий песчаный гребень. Вираж, разворот — и вновь резкое падение вниз...

«Прогулка» все больше напоминает полет на легко-моторном самолете с пилотом-лихачом за штурвалом (Как же ему хочется показать свою удаль!..). Находясь внутри кабины, сразу и не сообразишь, под каким же углом мы падаем и опять взлетаем. И только обернувшись и увидев идущие за нами машины, понимаю всю крутость, маршрута в этом безумном авторалли. То, что происходит с машиной и ее пассажирами, временами напоминает испытание космонавтов на тренажере. Поражает легкость, с которой наш джип «тойота» преодолевает все препятствия. Вот где этот сверхмощный автомобиль может показать все, на что способен!

Впереди среди дюн возвышается песчаная гора. Кажется, к ней мы и направляемся... Честно говоря, эти немыслимые «полеты» над дюнами и между ними уже слегка утомили. То же состояние замечаю и у моих спутников — американских бизнесменов из Сиэтла. Все в кабине притихли, и лишь Амир — наш лихой водитель лет 35-ти — невозмутимо крутит баранку с тем же спокойным выражением лица, что и некоторое время назад, когда мы катили по автостраде.

Вот и подножие горы. Амир дает мотору полные обороты, и мы в считанные секунды возносимся на самую вершину, откуда пустыня видна на многие километры вокруг. Приехали вовремя: солнечный диск уже коснулся песчаного горизонта. Последние мгновения уходящего дня...

Что за краски разлились но небу! А какая игра спета и тени на окрестных дюнах!.. Все и вся замерли в этот предзакатный миг.

Когда мы подъехали к специально оборудованной в пустыне стоянке бедуинов, было уже совсем темно. В свете прожекторов, лениво переминаясь с ноги на ногу, нас поджидали оседланные верблюды. Пересесть с джипа на живой корабль пустыни и неспешно сделать круг в составе небольшого каравана — было весьма заманчиво.

Тем временем, за невысоким плетеным забором арабы готовили для гостей угощение: шашлык, зелень, фрукты, традиционные восточные сладости, кофе... Можно было даже покурить кальян. Трапеза сопровождалась национальной музыкой и. конечно же, танцами. Пышнотелая танцовщица, исполнявшая танец живота, так очаровала заезжих мужчин, что некоторые из них даже вышли в круг, пытаясь подражать ее движениям.

Рядом с коврами, на которых полусидели-полулежали гости, на цепи примостился сокол: страсть бедуинов к соколиной охоте известна. Здесь же лежала перчатка, которую мог надеть каждый желающий, чтобы затем попытаться уговорить сокола пересесть к нему на руку. Правда, уставшая от жары птица редко когда поддавалась на чужие уговоры и лишь вертела головой да поглядывала по сторонам зорким глазом.

Многих соблазнила экзотика иного рода: за весьма умеренную плату гостям предлагалось сделать рисунок, напоминающий татуировку. От желающих не было отбоя. Мужчины и женщины с энтузиазмом подставляли кто руку, кто ногу или бедро, терпеливо высиживая несколько минут, пока не закончится священнодействие местной художницы. А потом еще некоторое время ходили, задрав рукав рубашки или юбку, чтобы не смазать только что нанесенный рисунок и подольше сохранить намять об этой ночи в пустыне.

Юрий Мешков / фото В. Лебедева

Объединенные Арабские Эмираты

 

Загадки, гипотезы, открытия: Там, где жила Клеопатра

Моторная лодка, задрав нос, легко скользит по морской глади. Она все больше удаляется от александрийского яхт-клуба, расположенного возле средневекового форта Кайт-Бей. Путь наш лежит к тому месту в Восточной бухте, где покачивается на волнах яхта «Океанос». Ее арендовала у египтян экспедиция Европейского института морской археологии в Париже во главе с его директором Франком Годдио. С осени 1996 года водолазы экспедиции тщательно обследуют дно Восточной бухты.

Потерянный город

Александрия основана самим Александром Македонским в 331 году до нашей эры. В течение семи веков она была столицей Египта, крупнейшим политическим и культурным центром Восточного Средиземноморья. В ее знаменитой библиотеке — сейчас она возрождается — работал математик и физик Архимед, отец геометрии Евклид, географ Страбон.

Казалось бы, город такой судьбы должен быть буквально напичкан историческими памятниками. Но увы, в Александрии их совсем немного, Римский амфитеатр, Помпеева колонна, расположенные в катакомбах некрополи Анфуши и Ком аш-Шугафа — вот и вес. Причем все эти памятники относятся уже к началу нашей эры, к тому времени, когда Египет превратился в провинцию Римской империи. А где же храмы и дворцы времен греческой династии Птолемеев, правившей страной до середины I века до н. э.? Где гробница Александра Македонского? До последнего времени никто на эти вопросы ответить не мог.

Не так давно исследователи, изучавшие средневековые рукописи, нашли в них упоминание о том, что в 335 году в Александрии было сильное землетрясение, часть берега ушла под воду. Вот тут-то и возникла догадка: не затонула ли греческая Александрия? Вспомнили и о рассказах египетских аквалангистов-любителей, не раз натыкавшихся на дне Восточной бухты на какие-то развалины.

Сидящего со мной в лодке Фаика Турки любителем не назовешь. За свою жизнь он совершил более пяти тысяч погружений с аквалангом, имеет международный сертификат.

— Я родился и вырос вон в том доме, — Фанк показывает на небольшое здание на Восточной бухты. — В первый раз нырнул до дна, коша мне было всего девять лет. Глубины здесь небольшие — от 2 до 12 метров. Правда, видимость неважная, цель от огромного города столько всякой грязи. В детстве рыбаки рассказывали мне, что в сети, бывало, попадались осколки скульптур или колонн. Потом я и сам не раз видел их. Но тщательно обследовать бухту не было возможности. Ведь дело это трудоемкое и дорогостоящее.

Задачу эту и взялась выполнить экспедиция Годдио. После первых же четырех месяцев работы ее участники пришли к выводу: на дне Восточной бухты действительно находится царский квартал греческой Александрии. Место, где в свое время разыгралась трагедия Антония и Клеопатры.

Блистательная египетская царица Клеопатра, воспетая поэтами, была дочерью Птолемея XI. Она родилась в 69 году до н. э. и взошла на трон, когда ей было всего 18 лет. Приехавший в Александрию римский правитель Цезарь влюбился в Клеопатру. Но в 44 году до н. э. он был убит заговорщиками.

Прекрасная молодая царица недолго оставалась вдовой. Два года спустя она пленила преемника Цезаря — Антония. Счастье их продолжалось целое десятилетие. Антоний забросил Рим и поселился в Александрии, превратившись из римского императора в египетского царя. Враги не простили ему этого. Римский Сенат объявил войну Клеопатре, и в 31 году до н. э. ее флот потерпел поражение у мыса Акций. Армия Антония была разгромлена под Александрией войсками Октавиана. Объятая ужасом Клеопатра укрылась в спальне, послав служанку сказать Антонию, что она умерла. Потрясенный, тот решил покончить с собой и ударил себя кинжалом в живот. Умер он на руках Клеопатры. Но и царица ненадолго пережила Антония. Не желая стать добычен Октавиана, она скончалась от укуса ядовитой змеи, принесенной, по ее просьбе, слугами. Такая вот грустная история.

— Гробниц Клеопатры и Антония мы скорее всего не найдем, — говорит второй мой спутник, директор отдела подводной археологии Департамента древностей Египта Ибрагим Дервиш. — Но по ходу экспедиции могут быть сделаны сенсационные находки. Ведь впереди  — не один год работы. Надо уточнить подводную карту, расчистить обнаруженные предметы — почти все они покрыты толстым слоем песка и ила.

Остров под водой

Лодка причаливает к яхте. Поднимаемся на борт. Самого Годдио не застаем, несмотря на предварительную договоренность: его срочно вызвали какие-то городские власти. Ну, а участники экспедиции продолжают тем временем свою будничную работу.

— Всего нас 14 человек, — рассказывает один из водолазов по имени Даниэль. — 8 французов и 6 египтян. Спускаемся в воду дважды в день — в половине девятого утра и в половине третьего дня. Каждый раз проводим под водой два-три часа.

Даниэль показывает подводную карту Восточной бухты.

— Яхта причалена к буям в том месте, где когда-то находился остров под названием Анти-Родос, — поясняет француз. — На нем, вероятно, в греческие времена и был царский квартал. По крайней мере ясно видны остатки сооружений.

— А глубоко здесь? — спрашиваю я.

— Не очень, — отвечает водолаз. — Всего 5-6 метров. Так вот, мы еще обнаружили, что нынешний мыс Сильсиля, отгораживающий Восточную бухту, — лишь малая часть того, что было в древности. В основном он, как и Анти-Родос, ушел под воду. Там тоже есть остатки архитектурных сооружений. Каких — пока не знаем. Был там и порт.

К разговору присоединяется фотограф экспедиции но имени Фредерик. Он достает толстенный альбом с фотографиями. На них — водолазы рядом с колоннами, капителями, скульптурами, сфинксами. На одной фотографии — старый самолет.

— Английский двухмоторный бомбардировщик «Бристоль», — объясняет Фредерик. — Погиб во время второй мировой войны.

В 1942 году на территории  Египта шли ожесточенные военные  действия союзников по антигитлеровской коалиции с войсками держав «оси» — Италии и Германии. Фашистам удалось прорваться из Ливии вплоть до Эль-Аламейна, находящегося в ста километрах западнее Александрии.

Фаик Турки — он не только водолаз, но и подводный фотограф — с жаром обсуждает с Фредериком достоинства и недостатки фотографий, а я тем временем вновь обращаюсь к Даниэлю.

— Скажите, а как вы под водой составляете карту? Не с рулеткой же по дну ползаете?

Француз смеется.

— Нет, конечно, — отвечает он. — Мы работаем с так называемой системой глобального определения местонахождения. Выглядит это так. Сначала установили буй с очень точными координатами. Под воду спускаемся со специальным прибором. Он определяет местоположение предмета по отношению к бую.

— И как точно?

— Плюс-минус 30 сантиметров. Потом эти данные обрабатываются на компьютере.

Даниэль ведет меня в носовую часть яхты. Там стоит компьютер, на просторном столе разбросаны какие-то диаграммы.

— Кстати, — вступает в разговор Ибрагим Дервиш, — пока вы тут уточняете карту морского дна, мы думаем, как уберечь наши находки. Для начали планируем обнести буями всю акваторию Анти-Родоса и подводной части Силь-сили — чтобы суда не бросали здесь якорь и не повредили тем самым древние памятники. То же самое придется, наверно, сделать и вокруг форта Кайг-Бей, где работают ваши коллеги из экспедиции Эмперора.

«Чудо света»

Жан-Ив Эмперор, директор французского Центра изучения Александрии, возглавляет другую подводную экспедицию, работающую с 1994 года вокруг форта Кайт-Бей. Форт, одна из главных достопримечательностей Александрии, был построен в 1479 году на месте знаменитого Фаросского маяка — одного из семи чудес света. По свидетельству современников, маяк, сооруженный в 279 голу до н. э., представлял собой сложную по архитектуре трехступенчатую башню высотой более 120 метров. На вершине ее была установлена семиметровая статуя бога Посейдона. Свет маяка был виден на 50 с лишним километров.

Маяк возвели на островке Фарос, на восточном его мысу, откуда рукой подать до мыса Сильсиля. Электричества, как вы понимаете, тогда не было, на вершине маяка просто разводили по вечерам большой костер. Доставлять топливо для него на лодках было неудобно, и греки построили дамбу, соединившую западную оконечность острова с материком. Так вот и образовалась Восточная бухта. С запада — дамба, с востока — Сильсиля. с севера — Фарос. Со временем море намыло ни дамбу песок, и Фарос превратился в полуостров. На перешейке сейчас шумный припортовой район.

Фаросский маяк простоял почти тысячу лет, а затем был постепенно разрушен землетрясениями. Поскольку с византийских времен Александрия перестала быть столицей и начала приходить в упадок, маяк не восстанавливали. К началу XIV века он превратился в груду развалин.

Но и форт Кайт-Бей не пощадило время, В 80-е годы его пришлось восстанавливать. А потом, чтобы защитить форт от разрушительных ударов волн, стали сбрасывать в воду железобетонные ежи. Тут-то и вспомнили: еще в 60-е годы на дне моря, у стен форта, были обнаружены каменные блоки, колонны блоки и статуи. Общественность забила тревогу: не уничтожит ли волнорез ценные исторические памятники?

После некоторых раздумий департамент древностей принял решение: морское дно возле форта надо тщательно обследовать. Была создана совместная египетско-французская экспедиция, которую и возглавил Эмперор. В отличие от Годдио, который мог только догадываться о возможных итогах своей экспедиции, Эмперор знал твердо: находки будут. Но вот какие?

За три сезона водолазы составили подробную карту дна вокруг форта. Они обнаружили свыше двух тысяч предметов. Половину их составили огромные гранитные блоки весом 50, а то и 75 тонн. Некоторые из блоков были расколоты, будто упали с большой высоты. «У нас есть основания утверждать, — прокомментировал находки Эмперор, — что по крайней мере часть этих блоков представляет собой остатки Фаросского маяка.»

Теплым осенним днем из воды появился женский гранитный торс — будто Венера, рожденная в морской пучине. Многочисленные зрители приветствовали эту первую находку, поднятую со дна моря. Всего же при помощи плавучего крана на берег были доставлены 35 предметов: каменные блоки, колонны, фрагменты статуй, рельефы с надписями на древнеегипетском и греческом языках. Их отправили на реставрацию и консервацию. Остальное так и осталось на дне морском.

Как посмотреть находки?

Результаты работы двух экспедиций в Восточной бухте столь интригующи, что немедленно возник вопрос: что делать с находками? Далеко не все из них можно извлечь из моря — не будешь же переносить, на сушу царский дворец. Другое дело — колонны или статуи. Но и их подъем, реставрация, консервация, а затем и размещение в каком-то музее — дело сложное и дорогостоящее. Может, пойти иным путем? И предложения посыпались, как из рога изобилия.

Два египетских профессора-океанографа, Хасан аль-Банна и Селим Моркос, предлагают создать в Восточной бухте подводный археологический парк. Посетить его сможет любой человек, умеющий обращаться с аквалангом. Увы, людей таких немного, а посмотреть места, столь богатые когда-то захватывающими дух событиями, хотели бы все. К тому же городские власти заинтересованы в том, чтобы на карте Александрии появились новые исторические достопримечательности. Это привлекло бы тысячи туристов со всего света.

Кто-то из экспедиции Годдио выдвинул такую идею: замкнуть Восточную бухту и выкачать из нее воду. Тогда древние памятники будут доступны всем. Правда, работа предстоит огромная. Площадь бухты — три квадратных километра, в ней примерно 12 миллионов кубометров воды. Французы утверждают, что технически это вполне возможно. У них на родине при строительстве одной из атомных электростанций осушали залив с таким же количеством воды. Ну, а расходы со временем окупятся доходами от туризма. Мои египетские спутники считают, что предложение это вряд ли осуществимо.

— Не уверен, что можно герметически закупорить Восточную бухту, — говорит Фаик Турки. — Слишком велик на дне слой песка и ила, вода будет просачиваться под дамбой. А потом Восточная бухта — это еще и рабочий порт, а не только яхт-клуб. Куда девать рыбачьи суда? Строить для них искусственную бухту? И кто будет финансировать столь грандиозный проект?

Ибрагим Дервиш согласен с Турки, Но должно же быть какое-то решение!

— А может, купить для Восточной бухты маленькую подводную лодку, как «Синдбад» в Хургаде? — предлагаю я.

— Не думаю, — качает головой Турки. — Глубины маловаты, да и видимость здесь неважная — это не Красное море.

— Есть еще один вариант, — не унимаюсь я. — Построить подводную пешеходную галерею с большими окнами — так, чтобы она проходила возле наиболее интересных памятников. Говорят, такая есть в израильском порту Эйлат.

Турки и Дервиш согласно кивают. Это мое предложение кажется им наиболее практичным. Но, вообще-то говоря, какой бы вариант ни был в конце концов принят властями, его осуществление — дело довольно отдаленного будущего. Ведь работа экспедиций еще далеко не закончена.

Между тем стрелки часов подошли к половине третьего. Водолазы по очереди облачаются в ярко-красные костюмы и прыгают в воду. Последним покидает яхту Даниэль. Он машет нам на прощанье рукой и исчезает в мутноватых прибрежных водах Средиземного моря.

Владимир Беляков

Александрия, Египет

 

Загадки, гипотезы, открытия: Метеорит или взрыв в недрах земли?

90 лет минуло с того дня, как сибирскую тайгу близ реки Подкаменная Тунгуска потряс мощный взрыв. Принято считать, он был вызван падением метеорита. Однако до сих пор не затихают споры вокруг этого события. Ведь в тайге не было найдено ни одного осколка метеорита!

Предлагаем вниманию читателей еще одну версию известного события.

Ранним утром 30 июня 1908 года люди видели, как огненное тело пронеслось над пространствами Центральной Сибири. Слышали необыкновенный грохот. В Иркутской, обсерватории сейсмографы отметили сотрясение земной коры. Воздушная волна, образовавшаяся при этом, дважды обежала вокруг всей планеты...

В 1921 году экспедиция, которую возглавлял Леонид Алексеевич Кулик, поехала в район «падения метеорита». Собрали показания свидетелей, видевших эту картину. Но, как водится, чем больше свидетелей, тем больше разнобоя в их рассказах...

Преодолевая огромные трудности, нежелание проводников из местных жителей в лютый холод, по заснеженной тайге идти к «заколдованному месту» и т. п., экспедиция все-таки пришла в намеченную точку.

Вошли в зону бурелома. На вершинах сопок деревья были начисто вырваны пронесшимся здесь более десятилетия назад ураганом. Глядя на вывороченные черные корни, распластавшиеся над переломленными, словно спички, стволами, Кулик понял, почему местные жители боятся этих мест. Он обошел болото и всюду натыкался на поваленную, мертвую, сожженную тайгу.

«Все это натворил метеорит. Только он! Сибирь не знает таких ураганов, которые могли бы повалить, вырвать, переломать тысячи столетних, крепчайших лиственниц. А эти толстые стволы и тонкие ветви, одинаково покрытые черным, обуглившимся слоем! Только страшный, но мгновенный ожог мог обуглить лес. Лес, обожженный метеоритом», — решил ученый.

После осмотра местности Кулик составил карту. Огромное (местные жители называют его Великим) болото, окруженное горами. В центре этого Великого болота и произошел взрыв.

Всюду — на севере, юге, востоке — поваленные стволы были обращены вершинами от котловины к горам. Котловина словно ощетинилась во все стороны.

Кулик сделал чертеж в записной книжке. Стрелки показывали, в какую сторону повален лес на сопках. Боже мой, да ведь метеорит ударил как раз в котловину! Вот откуда этот радиальный вывал леса, этот «веер» поваленной тайги!

В тот раз продолжить поиски не удалось — кончились продукты. Экспедиция тронулась в обратный путь.

Доклад Кулика об открытии в тунгусской тайге убедил далеко не всех. Некоторые говорили, что бурелом мог, быть следом сильного циклона, что пожарище могло остаться после обычного лесного пожара, вспыхнувшего от удара молнии или костра охотника. Указывалось, что воронки, похожие на те, что он обнаружил, встречаются и в других местах, где под тонким слоем мха дремлет вечная мерзлота.

Вторая и третья экспедиции 1928-1929 гг. ничего не дали.

Работы в тунгусской тайге продолжались и летом 1930 года. Результатов никаких.

В 1947 году в Приморье упал гигантский метеорит — Сихотэ-Алинский. На месте его падения нашли свыше десяти тысяч крупных и мелких осколков. Почему же в тунгусской тайге — ни одного, даже крошечного? Метеорит распылился, сгорел в полете, превратился в газ? Но почему тогда не превратился в газ Сихотэ-Алинский метеорит?

В печати высказывались разные предположения. Было и такое: за тунгусский метеорит принимали межпланетный атомный корабль. Он якобы прилетел к нам с соседней планеты, но в земной атмосфере потерпел аварию и взорвался...

В общем, вопросов много, снаряжаются новые экспедиции...

Но, по моему твердому убеждению и многим исследованиям, никакой метеорит в районе Тунгуски не падал. Даже самый маленький.

А произошло вот что:

В глубине Великого болота тысячи, а может быть и миллионы лет скапливался болотный газ, состоящий в основном из метана, нефтяных и рудничного газов.

О взрывах метана в шахтах знают практически все. И о том, какие колоссальные беды приносит он при взрыве. Но... это в шахте, где метана не так уж много. А если этот страшный газ накапливался тысячи, миллионы лет под Великим болотом, не имея возможности вырваться из своего логова, скованный по окружности горами, а сверху болотом и вечной мерзлотой? В пользу этого предположения свидетельствует то, что не обнаружено ни осколков метеорита, ни осколков породы, не характерной для этой местности, не говоря уж об остатках межпланетного корабля.

Взрыв произошел не сверху, а снизу!

Но что явилось его причиной? Скорее всего, большая молния.

Земля окружена электрическим полем и заряжена отрицательно. Разность потенциалов между поверхностью Земли и верхними слоями атмосферы, несущими положительный заряд, составляет несколько тысяч вольт. Искровые разряды молнии достигают напряжения, измеряемого миллионами вольт, а при одной грозе расходуется столько же энергии, сколько ее выделяется при взрыве 10 — 15 водородных бомб.

Ежегодно на Земле случается до 44 тысяч гроз. Кстати, молнии бывают не только летом, но и зимой, в том числе и в России. Известно, что при Иване Грозном зимой был сожжен молнией его дворец в Александровской слободе. Да мало ли чего непредсказуемого происходит в природе!

То, что местные жители на Тунгуске видели огни в воздухе, — вполне естественно. Грозы, случается, создают феерическую огненную картину. Видимо, нечто подобное произошло и на Тунгуске. Молния пробила «крышку» скопившегося газа. А может быть, вдобавок, неподалеку горел костер, послуживший «запалом». Произошел мощный взрыв...

Олег Назаров

 

Всемирное наследие: В ледяной купели Байкала

Стоит ли удивляться тому, что Байкал включен в список Всемирного наследия ЮНЕСКО? Его уникальность давно не требует доказательств: самое глубокое пресноводное озеро в мире (до 1620 м); содержит 20 процентов запасов пресной воды на планете; флора и фауна его включают 1800 видов, из которых большая часть нигде в мире не встречается... И это уникальное озеро в опасности. Не стихает борьба природозащитников с Байкальским целлюлозно-бумажным комбинатом, который уже 30 лет загрязняет озеро, с нерадивым хозяйствованием на его берегах. Потеря Байкала стала бы страшной бедой не только для России, но и для всего человечества.

...В прошлом году команда знаменитого Кусто отправилась на Байкал. Мы благодарны журналу «Calypso log» (Франция), который предоставил нам репортаж об этой экспедиции.

Байкал, Сибирь, начало марта. Наша команда готовится к погружению в обжигающе холодные воды, скрытые под метровой толщей льда. Да уж, условия и впрямь хуже некуда. И тут все зависит от физической формы и личного опыта каждого из нас. Впрочем, игра стоит свеч: то, что нам предстоит увидеть под байкальскими льдами, способно поразить даже самое искушенное воображение.

После шести часов пути из Иркутска на северо-восток мы наконец миновали последний перевал, отделявший нас от Байкала. Впереди простиралась бескрайняя снежная пустыня, и лишь далеко-далеко, у самого горизонта виднелись серовато-коричневые сопки острова Ольхон, крупнейшего на Байкале. Между островом и западным берегом Байкала простиралось Малое, или Внутреннее море.

У озера

До Мериса мы добрались довольно быстро и легко — как по маслу: ухабистый проселок был покрыт плотно укатанным, гладким настом, и ехать по нему было одно удовольствие. Мерис — это небольшой поселок с пристанью на берегу Малого моря. Мы заходили туда летом прошлого года, когда работали на борту научно-исследовательского судна «Улан-Удэ», принадлежащего Лимнологическому институту Сибирского отделения РАН. Поселок связан с островом Ольхон регулярной паромной переправой. Отлогий берег с пристанью — это часть курортной зоны. Сибиряки очень любят приезжать сюда в отпуск: летом вода здесь прогревается до 20 градусов — должно быть, из-за малых глубин близ берега. — тогда как в «большом море» температура ее обычно не превышает 10-12 градусов.

Теперь же из всех труб, венчающих крыши изб в Мерисе, валил дым. Оно и понятно: на дворе стоял двадцатиградусный мороз, никак не меньше! На улочках поселка не было видно ни души, за исключением разве что троицы на мотоцикле с коляской — мужчины, женщины и ребенка. Мужчина, в меховой шубе, одной рукой вел мотоцикл, а другой придерживал пристроившегося спереди, на бензобаке, мальчонку — должно быть, своего сынишку, — которому с виду было годика четыре. На голове у отца семейства была пышная лисья шапка с опущенными, колыхавшимися на ветру ушами. За спиной у него, на заднем сиденье, кутаясь в шарф, сидела жена в вылинявшей вязаной шапочке. А из коляски торчала большая бочка, доверху наполненная водой, которую приходится возить с озера, потому как зимой в Мерисе водопровод не работает.

Наш провожатый, биолог Петров из Лимнологического института, окликнул мужчину и спросил, как удобнее подъехать к озеру. И вскоре мы уже мчались вдоль длинного, ровного берега. Впереди я разглядел паром, сплошь покрытый льдом, он, казалось, намертво примерз к такой же обледенелой пристани и будто слился с нею в одну громадную заснеженную глыбу. Через некоторое время мы спустились к Малому морю.

И тут всех нас охватило странное волнение. Еще бы: ведь нам предстояло пересечь озеро по тому же маршруту, которым мы прибыли сюда прошлым летом на «Улан-Удэ», — только в обратном направлении и на сей раз по льду и в грузовике.

Осторожно: гололед!

Место, откуда начинался ледовый тракт, было отмечено двумя сигнальными щитами. Первый предупреждал о том, что машинам грузоподъемностью больше восьми тонн выезжать на лед строго запрещается. На втором был нарисован треугольник, а внутри треугольника — грузовик, скользящий юзом... У нас во Франции такой знак обычно сопровождается надписями вроде: «Внимание, на трассе обледенение!» или же «Осторожно: гололед!»

Мы сидели в машинах и молча вглядывались в снежную даль. Похоже, каждый из нас думал тогда об одном и том же: «Что, если лед не выдержит?..» Мимо нас, в обратном направлении, проехали два грузовика: вероятно, они доставили грузы на остров Ольхон, в поселок Хужир, что в 30 километрах к северу, и теперь возвращались порожняком на Большую землю. Глядя на них, мы воспряли духом. К тому же надежду вселяли и уходящие в слепую, белую даль многочисленные колеи — машины выезжают на этот тракт, как только лед на озере достигнет 60-сантиметровой, безопасной толщины.

Впрочем, байкальский лед далеко не каток. Хотя в одном месте колея, по которой мы двигались, пересекала совершенно чистый и гладкий участок, ослепительно сверкавший на солнце. Но вес наших машин он выдержал запросто. В других местах лед был изломан и торосился: судя по всему, это было результатом штормов и шквальных ветров, которые обрушиваются на Байкал в начале зимы, когда ледовый покров едва достигает 10-15 сантиметровой толщины. Острые вершины торосов, теснивших друг друга, глядели в небо, образуя целые гряды и хребты. За зиму ветер намел к их подножиям непролазные снежные сугробы. И в одном из них мы чуть было не увязли. Но наш водитель Паша вовремя притормозил, сдал назад — и мы двинулись дальше.

Одолев семь километров по снежной пустыне, мы наконец добрались до острова Ольхон, и двигатели наших машин, гулко пророкотав напоследок, заглохли. Тем временем небо полыхнуло оранжевым пламенем, солнце стало подобно огромному красному шару, который завис над заснеженными сопками...

Ледяной рассвет

На другое утро я проснулся от шума бензиновой горелки. Отодвинул занавеску, успевшую за ночь примерзнуть нижним краем к внутреннему окошку (в Сибири так называемые двойные стекла не в ходу — теплоизоляция обеспечивается за счет 20-сантиметрового зазора между наружным и внутренним окнами).

На часах — без четверти восемь. Только-только начало светать, а Паша уже зажег горелку и взялся прогревать двигатели наших машин, иначе их было бы не завести. Масло за ночь, конечно же, замерзло: на маленьком термометре, что висит за окном, — минус тридцать два.

Нелегко просыпаться в такое утро. В избе, где мы остановились на ночлег, было три комнаты. Часть техники оставили в предбаннике, а другую внесли в дом. Где-то в углу громоздились уложенные друг на друга подводные камеры в боксах. Возле наружной двери нашлось место — хотя и не самое подходящее — для компрессора и аквалангов. А со стен, подобно виноградным гроздьям, свисали чехлы с аккумуляторами и подводными светильниками. Единственное, что мы решили оставить снаружи — в сарайчике, так это электрогенератор, снабжавший нас электричеством.

После плотного завтрака, включавшего в себя, главным образом, блюда из омуля — на радость фотографу Роберто Ринальди, начальник нашей экспедиции Бертран Сион, ныряльщик Франк Лемеллек, научный консультант экспедиции Грегуар Кульбани и я отправились грузить подводное снаряжение в большой грузовик. А тем временем наземный видеооператор Джон Джексон, его ассистент Франсуа Кийар и звукооператор Эрик Буато занялись подготовкой видеотехники.

И еще: перед тем как тронуться в путь, мы подбросили дров в печку, чтобы к нашему возвращению в избе было тепло...

Посреди бескрайней пустоты

Судя по спутниковой фотографии озера Байкал, которую мне пару дней назад передали в Лимнологическом институте, участок чистого льда лежал к северу от острова Ольхон. Значит, там мы и будем погружаться: это место лучше других подходит для подводной видеосъемки, поскольку чистый лед пропускает куда больше света, нежели тот же самый лед, припорошенный снегом. Да и видимость в таких условиях, соответственно, много лучше.

На лед мы выехали прямо из поселка Хужир. Впереди колонны, за рулем микроавтобуса с двумя ведущими мостами, двинулся Петров. Он был, скажем так, нашим разведчиком — ему надлежало проверять лед на прочность. Тракт, по которому мы следовали, оказался довольно широким: он был плотно укатан колесами тяжелых и легких грузовиков, а также мотоциклов, принадлежащих местным рыбакам, и скорее походил на ровное шоссе, разветвлявшееся на многочисленные колеи. Некоторые из них тянулись вдоль берега острова, другие либо насквозь пересекали Малое море, либо обрывались у какого-нибудь непреодолимого ледяного хребта.

Через полтора часа мы уже ехали вдоль широкой, заполненной водой трещины — она тянулась, петляя, до самого горизонта и, в конце концов, преградила нам путь. Так что дорога, по которой, похоже, еще вчера можно было проехать, сегодня стала непроезжей. Черт бы побрал эту трещину! Петров отправился на поиски надежной переправы. И вскоре нашел. Мы решили рискнуть. Первый микроавтобус (всего их было два), рванув было вперед, угодил одним передним колесом под тонкий в этом месте лед и забуксовал. Из-под колеса ударила мощная струя воды. Но через несколько мгновений, провернувшись раз-другой вхолостую, колесо сцепилось с кромкой льда — и препятствие, к счастью, осталось позади...

Некоторое время спустя впереди, по правую руку, показалась северная оконечность острова. Снега в этом месте действительно было мало — и сквозь многочисленные прогалины то тут, то там проглядывал сверкающий в солнечных лучах лед, испещренный густой сетью трещин. Мы свернули на новую колею, и она привела нас к крупному нагромождению торосов, образовавшемуся возле совсем еще свежей трещины. Интересно, какая нужна силища, чтобы вздыбить эдакие громадины? И как выглядит ледяной панцирь из-под воды? Любопытство меня так и распирало, и я даже был готов погрузиться прямо здесь — посреди этой бескрайней пустоты, в ее неведомые глубины. Мы остановились таким образом, чтобы дистанция между машинами была не меньше десяти метров. Как говорится, береженого Бог бережет!

Готовимся к погружению

Сопровождавший нас русский ныряльщик Андрей Барановский посоветовал выдолбить прорубь площадью два метра на один — чтобы места хватило для всех. Мы взяли каждый по лому и принялись выдалбливать ложбину шириной 20 сантиметров — по трем сторонам квадрата. А колотый лед отбрасывали совковыми лопатами. Наша команда работала с таким рвением, что Бертран с Франком, несмотря на лютый мороз, даже сбросили верхние куртки. Через полтора часа мы продолбили лед толщиной и 80 сантиметров. Значит, вода где-то совсем близко. Еще пара-тройка ударов ломом — и она уже просачивается на поверхность, размывая снег по обе стороны траншеи. Так что лед в этом месте скоро сделался прозрачным, как стекло. В следующее мгновение траншею заполнило водой почти по всему периметру. Дело осталось за малым — отколоть от припая квадратную льдину, соединенную с ним теперь только с одной стороны. Мы снова разом ударили ломами — и ледяная глыбина, объемом никак не меньше двух кубических метров, свободно закачалась на воде. Следом за тем мы четверо: Андрей, Франк, Бертран и я, — встав по краям проруби, дружно уперлись в льдину кто ломом, кто лопатой, затопили ее и загнали под припай, на котором стояли. Просторная купель, заполненная черной водой, радовала глаз. Однако очень скоро она стала затягиваться тонкой ледяной коркой. Пора было готовиться к погружению.

Переодевались мы в кузове большого грузовика, где особо не развернешься. К тому же толстые теплозащитные комбинезоны, в отличие от легких — неопреновых, в которых мы обычно погружались, сковывали движения. После того, как мы наконец выбрались наружу, шофер, примостившись позади грузовика, начал предусмотрительно растапливать походную печурку, чтобы после погружения мы могли обогреться...

И тут обнаружилось, что ремни и лямки на аквалангах намертво прихватило морозом. И нам пришлось изрядно повозиться, прежде чем мы смогли защелкнуть пряжки на поясах с грузилами. Потом вдруг выяснилось, что система накачки воздуха в комбинезоны — для обеспечения теплоизоляции и одновременно плавучести — тоже замерзла. В общем, чтобы отогреть наконечники воздушных шлангов, нам ничего не оставалось как сунуть их в термосы с горячим чаем. О том, чтобы перед погружением ополоснуть маски в воде, не могло быть и речи — стекла тотчас бы обледенели...

В прозрачной бездне

Первым погрузился Роберто. Я — следом за ним. Франсуа передал мне видеокамеру, которая чуть было не примерзла к кромке проруби...

Вот так красотища! Теперь я смотрел на сплошь изборожденный вымоинами и облепленный воздушными пузырями ледовый панцирь снизу. Проникавший на глубину солнечный свет, преломляясь в воде, отражался в изломах чистого, как хрусталь, льда и бликовал всеми цветами радуги.

Вскоре к нам присоединились Бертран, Франк и Грегуар. Последним спустился Андрей, в руках у него был длинный страховочный линь, с помощью которого мы сможем без труда найти обратную дорогу к проруби. Внезапно вода сделалась мутноватой. Как позднее выяснилось, причиной том> были огромные массы фитопланктона: и зимнее время, каждые четыре-пять лет они поднимаются из придонных слоев ближе к поверхности. Пузырьки отработанного нами воздуха тянулись струями к ледяному куполу и облепляли его, слившись в гигантское выпуклое колышущееся зеркало, в котором четко отражались все мои спутники.

Мы неспешно направились к той самой трещине — у подножия ледяного хребта, но путь нам неожиданно преградила широкая затопленная льдина. Я прикоснулся к ней рукой: она была совершенно гладкая — как стекло. Опустившись еще метров на пять в глубину, я проплыл под льдиной и, снова поднявшись, завис над нею. Остальные последовали за мной. И я снял их призрачное, будто нереальное движение на камеру через толщу льдины, которая, как видно, откололась от припая совсем недавно — ее верхняя поверхность была испещрена множеством прожилок, как на мраморе...

Пузырьки выдуваемого нами воздуха тянулись позади нас вдоль ледяного купола, напоминавшего вогнутую арку... и вдруг они разом исчезли в длинной узкой щели, показавшейся у нас над головами. Франк с Бертраном устремились вверх. Я взглянул на глубиномер: от поверхности нас отделяли какие-нибудь полметра!

В следующее мгновение до нас донесся далекий гул: похоже, началась подвижка льда. Она могла закрыть лунку и запереть нас подо льдом Байкала. Надо было кончать работу. Возвращаться наверх.

Дидье Нуаро / фото Роберто Ринальди

Перевел с французского Игорь Алчеев

 

Исторический розыск: Загадки операции «Оверлорд»

Действие союзных войск в Европе. 5 июня — 31 декабря 1944 г.

Военные действия в Западной Европе

  Районы сосредоточения союзных войск в Великобритании

  Высадка морских десантов

  Направления ударов союзных войск

  Районы стартовых позиций немецких ракет ФАУ-1 и ФАУ-2

  Удары немецких ракет ФАУ-1 и ФАУ-2

  Контрудары немецко-фашистский войск

  Контрнаступление немецко-фашистских войск в Арденнах 16-25

                  декабря.

Казалось бы, история второй мировой войны исследована вдоль и поперек. Выпущены многотомные монографии, защищены тысячи диссертаций. И все же, все же... Остаются еще «белые пятна», и иные события предстают совершенно в другом свете — стоит подойти к ним не традиционным путем, а так, как это сделали наши авторы.

День странных совпадений

6 июня 1944 года — день «Д», день, как считают в Англии, решивший судьбу Европы, день странных совпадений и неразгаданных загадок.

Итак, операция «Оверлорд» — высадка десанта союзников в Нормандии — из-за ужасной погоды становится почти невозможной, каждый час промедления увеличивает опасность утечки информации и обнаружения десанта фашистами. Эйзенхауэр, командовавший войсками союзников, неожиданно для многих рискнул начать фактически безнадежную операцию… Я не оговорился: операция, которую ждал весь мир, начавшаяся почти через пять лет после того, как Англия объявила войну Германии и через три года после нападения фашистов на СССР, при нормальном ходе событий должна была быть обречена на провал.

Не случайно перед началом операции Эйзенхауэр оставил конверт с заявлением, что всю ответственность за возможный провал он берет на себя.

Ну, прежде всего, разве не чудо, что союзникам удалось длительное время скрывать скопление семи тысяч кораблей и огромной армии десантников, хотя до Англии немцам было рукой подать?

Вечером 5 июня 1944 года главнокомандующий гитлеровскими войсками на Западе генерал-фельдмаршал Рундштедт получил донесение, что радиостанция Би-би-си в Лондоне передает необычайно много кодированных сообщений для французского Сопротивления и что немецким РЛС (Радиолокационные станции) между Шербуром и Гавром поставлены сильные помехи. В 22 часа было перехвачено кодированное сообщение Би-би-си французскому Сопротивлению, означавшее, что вторжение начинается, но главнокомандующий, отвечающий за оборону западных рубежей рейха, никак не реагирует на это. Хотя имелась возможность если не нанести упреждающий удар, то хотя бы подготовиться к отражению.

Далее. Во время следования конвоя все время бушевали штормы, однако когда корабли подошли к Нормандии, ветер, как по заказу, стих. Но и этого чуда было недостаточно для успеха.

Немецкие РЛС засекли армаду кораблей, движущуюся к берегам Нормандии. Однако Рундштедт не поверил сообщению, заявив, что моряки видели на экранах своих радиолокаторов стаю чаек.

Казалось бы, чего проще — послать самолет или корабль в этот район и проверить тревожный сигнал, тем более, что речь шла о судьбе Германии. Но происходит непостижимое — никто такого задания не получает ни от главнокомандующего, ни от кого либо из старших чинов. В то же время Рундштедт по тревоге приводит в боевую готовность 15-ю армию в районе Па-де-Кале, но не считает нужным отдать такой же приказ 7-й армии, к расположению которой в секторе побережья между Каном и Шербуром, как ему было сообщено, на тысячах судов направляется десант союзников. Странная логика, не правда ли?

Удивительно, но накануне командующий 7-й армии генерал Фридрих Дольман, по согласованию с Рундштедтом, отдач приказ о временной отмене боевой готовности и собрал своих старших офицеров для проведения штабных учений в Ренне, что примерно в 125 милях от Нормандского побережья Ла-Манша. (Потом У. Черчилль отметит в своих воспоминаниях, что, видимо, оглушенные немцы вели беспорядочный ответный огонь, однако, скорее, причина в том, что некому было ими управлять).

В полночь начали высаживаться три воздушно-десантные дивизии; одна на северо-востоке Кана с целью захвата плацдармов на реке между городом и морем и две севернее Карантана, чтобы помочь морскому десанту и помешать противнику перебросить резервы на полуостров Котантен.

Генерал-майор Пемзель сообщил по телефону, что, судя по всему, началась крупномасштабная операция, но Рундштедт отнесся к донесению скептически, посчитав это отвлекающим маневром, и ничего не предпринял для оказания помощи 7-й армии.

У союзников было всего полчаса между приливом и отливом, когда можно было уничтожить находившиеся на глубине двух футов подводные заграждения, и они каким-то образом успели это сделать. Но, как выяснилось потом, всех этих чудес также было слишком мало для успеха операции...

Когда на рассвете 6 июня Рундштедту стали поступать донесения о высадке больших сил союзников в Нормандии под прикрытием смертоносного огня крупнокалиберных орудий армады боевых кораблей, главнокомандующий вновь не поверил, что союзники предприняли главный штурм и не принял необходимых контрмер, хотя в районе, прилегавшем к месту высадки, находились две танковые дивизии.

Рундштедт располагал достаточным количеством сил для защиты побережья — от Голландии и Бельгии до Бискайского залива — 60 дивизий; но 10 танковых дивизий, предназначенных для отражения высадки десанта, были разбросаны от Бельгии до Бордо. Странно, но Рундштедт допустил ту же ошибку, что и французы в 1940 году, за что он их тогда примерно наказал, но об этом позже.

За 24 часа 6 июня авиация союзников совершила более 14 600 вылетов.

Происходит еще одно необъяснимое событие: человек, который мог сорвать планы союзников — генерал Роммель, именно в это время оказывается не у себя в штабе, а за сотни километров... И странно — бесстрашный Роммель не осмеливается нарушить запрет фюрера и только к концу дня добирается до своих войск, но время упущено... Однако и это не все.

Лишь когда высадившийся десант союзников, хотя и не смог выполнить первоочередной задачи — взять Кан, но «оттяпал» территорию глубиною от двух до шести миль и основательно закрепился, Рундштедт начал звонить в ставку Гитлеру.

И в придачу ко всему Гитлер — спит! Спит, а опытнейшие военачальники Кейтель и Йодль, которые не могли не понимать всей серьезности создавшегося положения и опасности промедления, тем не менее не решились ни сами отдать приказ о контратаке танковым частям, находившимся рядом с местом высадки десанта, ни разбудить фюрера. Когда фюрер проснулся, было уже слишком поздно и встретить высаживающиеся войска танковым ударом не удалось. Всемерно разрекламированный Атлантический вал был прорван за несколько часов... Невероятно, но Гитлер в буквальном смысле проспал высадку десанта союзников.

Нечто странное происходит и на море, о чем вскользь замечает У. Черчилль в третьем томе своей книги «Вторая мировая война»: только небольшая часть немецких подводных лодок, расположенных в Бискайском заливе, получает приказ атаковать десантные корабли союзников, да и те, словно сговорившись, отправляются в район боевых действий... в надводном положении, представляя из себя превосходную мишень для учебных стрельб и прицельного бомбометания кораблей и самолетов союзников.

Вряд ли опытные подводники по своей воле пошли на такую откровенную авантюру, так как выигрыш нескольких часов никакой роли не играл: подобные десанты — дело не одного дня, следовательно, кто-то отдал этот нелепый и убийственный приказ, в результате чего подводный флот, на который возлагалась обязанность защитить побережье от десанта союзников, не смог выполнить поставленную перед ним задачу.

Итак, напрашивается вывод: слишком много странных совпадений!

Проект был грандиозен

План операции «Оверлорд» разрабатывала группа «Коссак» (Аббревиатура слов: Chief of Staff Supreme Alied Comander) под командованием генерал-лейтенанта Ф. Э. Моргана, которая изучила печальный опыт высадки десанта в Европе 19 августа 1942 года в районе Дьепа (операция «Юбилей»), закончившейся катастрофой по многим причинам.

Англия в то время не располагала достаточными ресурсами для проведения крупномасштабной операции, а немецкие подводные лодки хозяйничали на морских просторах, топя конвои союзников и в студеных волнах северных морей, и у берегов Америки. Знаменитая фраза, нацарапанная гусиным пером безвестного летописца — «Правь, Британия, морями», вызывала у немецких подводников взрывы хохота.

Итак, около 250 кораблей под прикрытием 800 самолетов — это было практически все, что могли использовать в тот момент англичане. Причем один из десантных отрядов был обнаружен немцами еще на подходе, и элемент внезапности был утерян.

Десантники могли воспользоваться только легким стрелковым оружием — выгрузка тяжелого вооружения (танков, артиллерии) и боеприпасов на открытом побережье под огнем противника оказалась невыполнимой задачей

Советская историография расценивает операцию «Юбилей» как попытку руководства союзников доказать: открыть второй фронт в Западной Европе из-за нехватки сил и средств невозможно; однако не следует забывать о собственном печальном опыте — высадке десанта советских войск в районе Южная Озерейка 4 февраля 1943 года, подтвердившем значительные трудности и непредвиденные опасности проведения подобных операций.

За одного битого двух небитых дают — союзники сумели сделать правильные выводы: высадка большого десанта — это не столько военная, сколько организационная и инженерная проблемы.

У. Черчилль вспоминал:

«...Надо было учесть влияние приливов. Если бы мы произвели высадку при высшем уровне прилива, то подходу к берегу мешали бы подводные препятствия. Если высадку произвести при низшем уровне отлива, то войскам пришлось бы пройти большое расстояние по открытому для обстрела берегу.

Разность уровней воды во время прилива и отлива в Ла-Манше составляет более 20 футов, причем на берегу остаются соответствующие промоины...

...Проект был грандиозен. Предстояло построить по крайней мере две плавучие гавани «Малберри». В пунктах высадки десанта — построить большие молы. Та часть этих молов, которая вдается в море, должна была быть плавучей и защищенной для выгрузки судов. Для защиты их от штормовых ветров и волн надо было установить большой дугой, обращенной к морю, волнорезы, состоящие из потопленных бетонных блоков «Феникс» и блокировочных судов «Гузберри»

Одной из главных причин успеха операции «Оверлорд» считается ошибка фашистского командования в определении района предполагаемой высадки десанта.

Бретань, Нормандия, Па-де-Кале — выбор был не слишком большой. Прежде всего: при высадке в Бретани союзники оказывались на окраине Европы и не создавали непосредственной угрозы стратегически важным — экономически и политически — центрам, и в частности Парижу, что явно снижало эффективность операции. Кроме того, Бретань наиболее удалена от Англии и, следовательно, возникало много опасных неудобств, в частности, делало корабли конвоя более уязвимыми для подводных лодок немцев, расположенных в Бискайском заливе и Бресте.

Остается Па-де-Кале и Нормандия.

Преимущества высадки в Па-де-Кале заключались в наименьшем расстоянии, но разница была не так уж и велика, значит, это условие не могло быть решающим.

В остальном все указывало на Нормандию:

— главное: здесь не было таких мощных оборонительных сооружений, как в Па-де-Кале (они были во много раз слабее и построены только на 18 процентов). И хотя все 50 миль песчаного берега между Гавром и Шербуром были защищены бетонированными укреплениями и бетонными дотами, но оборона не имела необходимой глубины, обеспечивающей ее устойчивость и сопротивляемость;

— немцы не сосредоточили здесь крупных сил для непосредственной защиты побережья;

— побережье лучше защищено от штормовых ветров, что облегало и ускоряло высадку десанта;

— место высадки более удалено от Германии и. следовательно, от истребительной авиации люфтваффе;

— местность благоприятствовала быстрому развертыванию сил и была достаточно удалена от основных сил противника;

— имелись порты, которые можно было изолировать и захватить в самом начале операции, что резко ускорило бы переброску войск и  наращивание сил на плацдарме;

— в сравнении с Бретанью место высадки было достаточно удалено от Бискайского залива и Бреста, и немцы могли не успеть массированно использовать подводные лодки против десанта;

— от места высадки путь к Парижу был намного короче, и, следовательно, при удачном развитии событий союзники быстрее могли его захватить, что должно было ускорить крушение третьего рейха.

На предполагаемое место высадки недвусмысленно указывали и методичные опустошительные трехмесячные бомбежки железных дорог и мостов в Нормандии, отсекающие побережье от мест дислокации войск вермахта. Причем интенсивность бомбардировок и колоссальные потери, которые несла авиация союзников, были бы непозволительной роскошью, если бы это были отвлекающие операции.

В конце марта Гитлер, изучивший кстати Клаузевица и Мольтке, прочитавший все труды Шлиффена, пришел к выводу, что главным районом вторжения станет Нормандия. «Следите за Нормандией», — постоянно предупреждал он генералов и приказал в течение последующих нескольких недель перебросить значительные средства усиления в район между Сеной и Луарой. Однако обычно дисциплинированные Рундштедт и его генералы сосредоточили главный костяк немецких сил к северу от Сены между Гавром и Дюнкерком, то есть следили скорее за Па-де-Кале, чем за Нормандией.

66 тысяч тонн бомб, сброшенных союзниками в течение трех месяцев на железнодорожные коммуникации в 93 важнейших центрах на подступах к Нормандии, создали «железнодорожную пустыню» вокруг германских войск в районе высадки, но Рундштедт продолжал следить за Па-де-Кале и настаивал на том, что вес эти бомбежки союзники проводят для отвода глаз и их главная цель Па-де-Кале.

Рундштедт медлит

17 июня, по настоянию Рундштедта, было проведено совещание в Марживале, но Рундштедту и Роммелю не удалось убедить Гитлера отвести войска в глубь континента. А после отъезда фельдмаршалов происходит странное событие: сбившаяся с курса на Лондон Фау-1 упала на бункер, но фюрер не пострадал.

29 июня Рундштедт и Роммель обратились к Гитлеру с предложением реально оценить создавшееся положение и положить конец войне, но впоследствии выясняется, что Роммель участвовал в заговоре против Гитлера...

В 15-й армии имелись резервы, но только через 6 недель Рундштедт выделит их в помощь 7-й армии. Однако время будет потеряно.

30 июня Кейтель, пытаясь выяснить обстановку, спросил: «Что будем делать?», на что последовал экстравагантный ответ Рундштедта: «Заключать мир, дурачье! Что еще вы способны сделать?!»

На другой день Рундштедт был сменен фельдмаршалом фон Клюге.

Но вот еще одно удивительное обстоятельство: до двадцатых чисел июля союзники не предпринимали активных действий. Как потом выяснилось, в Вашингтоне и Лондоне ожидали вестей из Берлина...

17 июля 1944 года самолет союзников атаковал штабную машину, и идол немецких масс, самый популярный из всех военачальников знаменитый фельдмаршал Роммель был тяжело ранен.

20 июля 1944 года в ставке Гитлера взорвалась мощная бомба, подложенная полковником Штауфенбергом, но фюрер был лишь контужен.

«Этот патологический лжец, — воскликнул Роммель, когда в беседе со Шпейделем упомянул Гитлера, окончательно сошел с ума. Он обрушит свой садизм на участников заговора 20 июля, и этим дело не кончится».

Роммель угадал: на операционном столе в Вердене ослепший генерал фон Штюльпнагель случайно назвал его имя, а позднее полковник фон Хофакер, не выдержав страшных пыток в застенках гестапо на Принц-Альбрехтштрассе, рассказал о роли Роммеля в заговоре и его словах: «Передайте товарищам в Берлине, что они могут на меня положиться».

Эта фраза засела в сознании Гитлера, и, по его приказу, ходивший у него в фаворитах генерал, надев свою кожаную куртку — форму Африканского корпуса и сжимая фельдмаршальский жезл, 8 августа принял яд.

Фельдмаршал Модель отдал приказ по войскам, в котором отмечалось, что Роммель скончался от ран, полученных 17 июля, и выражалась скорбь в связи с потерей «одного из величайших полководцев нации».

Рундштедт в роли представителя фюрера на государственных похоронах произнес речь: «Его сердце принадлежало фюреру». Однако он... отказался присутствовать на кремации и приехать в дом Роммеля, чтобы выразить соболезнование вдове, как это сделали большинство генералов.

Происходит неожиданное: Рундштедт добровольно принимает пост председателя суда чести, учрежденного Гитлером для изгнания из армии всех офицеров, подозреваемых в причастности к заговору против него. Странность поступка Рундштедта заключалась в том, что суду чести не разрешалось заслушивать показания обвиняемых офицеров в свою защиту, а приговор выносился на основе улик, представленных гестапо, и опозоренных и изгнанных из армии офицеров, уже в качестве гражданских лиц, передавали в руки пресловутого Народного суда (Председателем Народного суда был Рональд Фрейслер, злобный маньяк, который, оказавшись в первую мировую пойму в русском плену, стал фанатичным большевиком, а после 1924 года — таким же фанатичным нацистом.), а тот автоматически направлял их в лапы палачей.

Удивительно, но знаменитый военачальник и аристократ Рундштедт, хотя бы для соблюдения приличий, не попытался протестовать против такого ограничения прав обвиняемых, его товарищей по оружию.

Чопорный аристократический офицерский корпус, забыв о своих традициях, безропотно наблюдал, как, но приказу бывшего ефрейтора австрийской армии, десятки высших генералов были брошены и застенки гестапо и отправлены на заклание после судебных фарсов, разыгранных в Народном суде.

Три прославленных фельдмаршала — Вицлебен, Клюге, Роммель — сошли со сцены: один повешен, двоих принудили к самоубийству, 4 сентября 1944 года Рундштедт был восстановлен в должности главнокомандующего войсками на Западе, однако впоследствии на допросе у союзников он скажет странные слова: «Для меня война закончилась в сентябре».

Своя игра

Приглядимся к человеку, «прозевавшему» самую крупную десантную операцию второй мировой войны.

Рундштедт был толковым генералом, и его воинское искусство дорого обошлось нашей стране: это под его командованием солдаты группы армий «Юг» взяли Киев и 665 тысяч пленных, а затем молниеносно прорвались через легендарный Перекоп и захватили Крым, в котором наших войск было не меньше, а учитывая, что для успешного прорыва обороны наступающие должны иметь значительный перевес в силах (примерное соотношение 3:1), то этот факт говорит сам за себя.

Кстати, когда Гитлер отдал приказ взять и удержать Ростов — «ворота Кавказа», Рундштедт взял Ростов, но понимая, что не сможет его удержать, телеграфировал Гитлеру: «Пытаться удержать позиции — безумие... приказ необходимо отменить или придется подыскать кого-нибудь другого на мое место.» (Согласитесь, не каждый мог решиться назвать приказ Гитлера «безумием» и разговаривать с ним в таком тоне.)

Фюрер не замедлил с ответом: «Согласен с вашей просьбой. Пожалуйста, сдайте командование.» Но это была не первая отставка фельдмаршала.

Рундштедт еще в 1938 году проявил себя оппозиционером и «заслужил» отставку. Однако, когда Гитлеру понадобились умелые полководцы, Рундштедт снова оказался в строю.

Дерзкий массированный удар бронетанковых войск через Арденны 10 мая 1940 года, которыми командовал Рундштедт, привел к прорыву обороны противника, и семь танковых дивизий, прорвавшись через Маас, устремились к Ла-Маншу. Это, в свою очередь, привело к захвату Франции. Рундштедт был произведен в генерал-фельдмаршалы.

Главный урок истории, как говорят, заключается в том, что его не учат. Рундштедт дважды в ходе одной войны блистательно провел прорывы в Арденнах, оба раза поставив армии союзников на край гибели, и, что поразительно, оба раза происходило чудо, спасающее союзников: первое — «чудо Дюнкерка», а второе я бы назвал «Арденнским чудом».

В первом случае перед прижатыми к морю, разбитыми и деморализованными войсками союзников стояла дилемма: капитулировать или быть в буквальном смысле раздавленными стальной лавиной немецких танков.

Однако 24 мая 1940 года, когда немецкие танки готовились нанести завершающий удар по Дюнкерку, был получен странный, просто необъяснимый приказ — прекратить дальнейшее наступление. Танки были остановлены, но не силой и мужеством солдат союзников, а приказом Рундштедта, который, как было установлено на основании архивов штаба Рундштедта, лично убедил Гитлера остановить танки перед Дюнкерком, пока не будут подтянуты пехотные дивизии. И танки стояли на месте ровно столько, сколько времени понадобилось для свершения «чуда Дюнкерка» — эвакуации 338 тысяч почти безоружных солдат союзников...

Через четыре с половиной года пришла очередь «Арденнского чуда».

Для прорыва в Арденнах было сформировано почти 28 дивизий, включая 9 танковых и дополнительно 6 дивизий для последующего удара на Эльзас. На любимца фюрера Отто Скорцени было возложено выполнение операции «Грейф» («Кондор»), согласно которой около двух тысяч немецких солдат, знающих английский язык, были переодеты в американскую форму, снабжены трофейным оружием и заброшены в тыл союзников для террора, дезорганизации и захвата мостов.

Застав врасплох командование союзников, утром 16 декабря 1944 года войска Рундштедта прорвали оборону, и уже в ночь на 17 декабря немецкая танковая группа подошла к Ставело, всего в 8 милях от Спа, где размещался штаб 1-й американской армии. Немецкие танки останавливаются, трудно поверить, всего... в одной миле от огромного полевого бензохранилища американцев, где было сосредоточено три миллиона галлонов бензина. Захвати немцы этот склад, их бронетанковые дивизии, страдавшие из-за нехватки горючего, могли быстро продвигаться дальше, но свершилось «Арденнское чудо» — склад не был захвачен.

28 декабря 1944 года Рундштедт предложил Гитлеру отвести войска...

1 января 1945 года немецкая авиация нанесла неожиданный и страшный удар по аэродромам союзников, но было уже поздно; «Арденнское чудо» свершилось, и оно дорого обошлось немцам. Они потеряли 120 тысяч солдат, 600 танков и самоходных орудий, 1600 самолетов, 6 тысяч автомашин.

И невольно возникает вопрос: а почему этот удар авиации был приурочен не к началу, а к концу операции?

Зная все эти факты, сомневаешься, что столь опытный военачатьник мог так грубо ошибиться и со сроком ввода в действие авиации, и в определении места высадки десанта. Ведь сумел же не обладавший таким опытом и знаниями бывший ефрейтор Адольф Гитлер угадать место высадки десанта союзников!

Рундштедт не был «паркетным» генералом, а среди боевых офицеров, дослужившихся до фельдмаршальского жезла, дураков не было.

Если сопоставить все факты его незаурядной военной карьеры, в сочетании с «чудесами», с его то неприкрытым противостоянием Гитлеру, то странной безропотностью во время расправы с заговорщиками, невольно приходит мысль, что Рундштедт вовсе не прозевал высадку в Нормандии. И хотя документальных подтверждений его участия в заговоре нет, он все же, по моему мнению, имел к нему какое-то отношение.

Рундштедту были известны человеконенавистнические планы Гитлера, и он понимал, чем они грозят миру. И в 1940 году под Дюнкерком он, трезво оценивая последствия уничтожения войск союзников, мог придти к выводу, что это могло роковым образом сказаться на судьбе Англии, а значит и всей Европы. Последующая битва за Англию показала, насколько «Туманный Альбион» был близок к катастрофе и как пригодились опытные солдаты и офицеры, спасшиеся в результате «чуда Дюнкерка».

В 1944 году уже самому тупому генералу было понятно, что война идет к неизбежной развязке и вопрос заключался лишь в сроках. Каждый похищенный у войны день спасал десятки тысяч жизней и поэтому успех высадки десанта союзников, в конечном итоге, сокращал поток «похоронок», а провал мог надолго затянуть агонию нацистов и на несколько миллионов увеличить и без того чудовищный список жертв. К тем же трагическим последствиям мог привести и разгром союзников в Арденнах в декабре 1944 года.

И Рундштедт не мог этого не понимать...

И еще одно косвенное подтверждение: многим, кто интересуется историей второй мировой войны, из книги Ф. Уинтерботэма «Операция ультра» известно, что благодаря созданной англичанами разведывательной системе, использовавшей раскрытый секрет немецкой шифровальной машины «Энгима» (от греческого «Загадка»), союзники практически всю войну расшифровывали радиограммы, которыми обменивались немецкие генералы, и поэтому все время были в курсе всех намерений противника (в том числе и Рундштедта) то время операции «Оверлорд».

«Ультра» дала осечку только один раз — контрудар в Арденнах для союзников оказался полной неожиданностью. И вновь странное совпадение: когда судьба Рундштедта повисла на волоске (в случае неудачного начала операции его, по-видимому, тоже бы причислили к заговорщикам), он запрещает пользоваться радиосвязью, и все приказы в подразделения доставляются офицерами связи. Возникает вопрос: он знал или только догадывался об «Ультра»?

Из материалов следствия известно, что заговорщики обращались практически ко всем высшим и пользовавшимся большим авторитетом в армии военачальникам, и в первую очередь к тем, кого считали обиженными фюрером или несогласными с его политикой. И вряд ли они обошли стороной Рундштедта, а тогда становится понятным его поведение во время расправы с заговорщиками — он опасался себя выдать.

Что это — его личная тайная война с нацизмом, которую он вел по своему разумению, выполняя свой долг перед немецкими солдатами? Или он давал шансы союзникам победить нацизм? И даже после окончания войны он не мог в этом признаться: одни бы просто его не поняли, а другие — нацисты-фанатики — с ним бы расправились.

Но это всего лишь догадки и версии...

Карл Рудольф фон Герд Рундштедт окончил свою жизнь в 1953 году в Ганновере, в ФРГ.

Слова, которые никто не произносил

Место действия: западное побережье оккупированной Франции.

Дата: 5 июня 1944 года.

Дело: Накануне исторического «дня Д» в эфире неожиданно прозвучало радиосообщение о высадке союзников в Европе. Британская контрразведка была в изумлении, а немцы растерялись, так как не могли приписать все происшедшее подвигам своих шпионов. Официально объявление посчитали промашкой служащих радиостанции Би-би-си, но до сих пор не появилось новых фактов, способных пояснить происхождение сообщения.

Заинтересованные лица: немецкая группа войск «Центр» и британская разведка МИ-5.

Генерал фон Сапмут спокойно играл партию в бридж, когда полковник Мейер торопливо вошел в зал, чтобы объявить невероятную новость: Би-би-си сообщило о наступлении союзников через французскую фразу: «Blessent mon coeur d'une langeur monotone». («Мое сердце снедает истома»).

Неизвестно, как людям из абвера, контрразведки вермахта, удалось расшифровать послание, скрывающееся за строкой из куплета под названием «Осенняя песня», но командующий 15-й армией довел все до сведения своих начальников так быстро, как только смог. В 10.05 все армейские командиры и главнокомандующие немецкой армии были осведомлены о радиопослании, однако Шпайдель, Йодль, Кейтель, Блюментритт и Фон Рундштедт никак не отреагировали на известие. Метеоусловия и состояние моря считались неблагоприятными для высадки десанта, и, кроме того, немыслимо было представить, что служба английской разведки могла послать подобное сообщение через обычное лондонское радио. Один из генералов Главного штаба пробурчал: «Генерал Эйзенхауер не доверил бы Би-би-си объявлять о высадке войск!»

Тем не менее сообщение было правильное. Союзники начали электронную атаку. Радарные станции немцев, расположенные в Шербуре и Гавре, оказались «ослеплены» помехами и разными случайными радиосигналами, которые парализовали почти все оборудование. Только радары Фекама и Кале продолжали функционировать. В 23.30 стратегически важные пункты французского побережья подверглись продолжительной авиационной атаке, а уже в 00.15 первые парашютисты коснулись земли. У абвера больше не оставалось времени выяснять обстоятельства передачи. Однако МИ-5, его английский аналог, как и полагается, всерьез занялась этим вопросом...

Эйзенхауэр, командовавший силами вторжения, склонялся к мысли, что судьба явно складывается против него. Все планы вторжения, которые составляли главную военную тайну, казалось, стремятся стать известными противнику. Два офицера были понижены в звании за чрезмерную болтливость. Другой унтер-офицер перепутал конверты и передал всю информацию своей сестре в Соединенные Штаты. Еще двенадцать секретных документов вылетели за окно, распахнутое порывом ветра, и хотя одиннадцать из них тут же подобрали, секретчики не находили себе места, пока некто неизвестный не принес последний циркуляр, считавшийся навсегда утерянным. И в довершение всего, ключевые слова для высадки десанта появились в майском кроссворде газеты «Дейли телеграф», причем возможность шпионажа в этом случае практически исключалась. (Речь шла о слове «Оверлорд», фигурировавшем в вопросах, составленных обыкновенным школьным учителем мистером Доу.)

И после всего этого Эйзенхауэр узнает, что ночью «Лондонское радио» объявило на весь свет о начале вторжения союзников во Францию. Хотя сообщение и было зашифрованным, немцы могли знать — так и оказалось в действительности — систему кодов. МИ-5 немедленно начала расследование происшествия, которое, как ни смотри, явно выглядело чьим-то предательством... Но тут-то и выяснилось самое удивительное.

Срочно были направлены агенты в «Ассошиэйтед Пресс», где должен был находиться человек, пересказавший ключевые слова из «Осенней песни» кому-то на «Лондонском радио», кто их и прочел. Однако автора обмолвки так и не нашли. Были опрошены и допрошены и сотрудники самой радиостанции. И с тем же результатом: выяснилось, что никто вообще не произносил этой фразы перед микрофоном!

Могла ли идти речь об обрывке передачи с другой радиостанции, «пролезшей» случайно в выпуск Би-би-си? Служба контрразведки категорически утверждала, что технические характеристики послания не показали внешних помех. Предполагаемый предатель должен был работать в «Ассошиэйтед Пресс» или на самой радиостанции. Но обвинить всех сотрудников в предательстве или укрывательстве было совершенной нелепостью. Все попытки МИ-5 докопаться до истины в этом деле окончились ничем. Война между тем продолжалась, и вскоре вся история потеряла какую-либо значимость — ведь буквально на следующий день началась атака на «Атлантический вал», оборонную систему немцев на побережье. Расследование прекратили, вынеся вердикт, что все «было плодом воображения секретаря».

После войны многотонные стопы секретных документов подверглись тщательному изучению. Среди абверовских не нашлось никаких материалов, подтверждающих ответственность за происшедшее какой-либо шпионской или сочувствующей немцам группы в Великобритании. Самое странное, что это послание, несмотря на все ожидания, помогло союзникам. Если не считать войск фон Салмута, остальная армия оставалась — тоже по непонятным причинам — пассивной, Историк Пол Карелл писал об этом: «Здесь мы встречаемся с психологическим провалом, истинный смысл которого невозможно расшифровать».

«Послание Верлена», как его назвали, содержит множество неизвестных, хотя в классических книгах по истории его рассматривают как невероятный анекдот: как могло случиться, что все работники станции отрицают происшедшее? Кто же произнес строку из песни перед микрофоном? Очень сложно ответить на эти вопросы, если не вспомнить, что незадолго до того обе враждующие стороны получили другие странные послания, источник которых так и остался невыясненным. Может быть, немцы отнесли это последнее сообщение к тому же типу и потому не стали никак реагировать?

Вероятно, правильнее для разрешения этой загадки будет обратиться к так называемому «феномену транскоммуникации». Это сигналы от неидентифицированного источника, которые исследователи Франсуа Брюн и Синесио Дарнелл приписывают бестелесным человеческим существам. Чтобы это ни было, отец современной психофоники Фридрих Юргенсон в 1959 году начал улавливать с относительной частотой такие послания, которые, в противоположность наиболее популярной методике радиопиратства, появлялись на «пустых» радиоволнах.

Но загадка «послания Верлена» состоит не только в этом, ведь высадке предшествовало несколько довольно редких явлений. Листы с описанием авиационной атаки, которые разметало ветром, напоминают об известном анекдоте про астронома Камилла Фламмариона — у него порыв ветра разметал труд по анемографии (науке о направлении и силе ветра). А что сказать о кроссворде мистера Доу? Было ли послание еще одним «редким явлением», связанным с тем, что мы сейчас называем транскоммуникацией?

Сегодня мы определяем явление психофонии как звуки, разумным образом сформированные из случайных шумов. Но тогда, в случае с «посланием Верлена», существовала необходимость создания «электронного шума», чтобы «ослепить» радары немцев. Как утверждает теория хаоса, хаотические системы, такие как эти классы звуков, могут организовываться для достижения вполне конкретного результата, и таким образом, «послание Верлена» можно считать прямым вмешательством паранормальных сил в течение истории, ведь именно оно, это вмешательство, стало по времени своеобразным рубежом второй мировой войны…

Юрий Ященко

 

Были-небыли: Крик из прошлого

Я шел напрямик, через предгорья, вдали от дорог и селений. Можно было бы к Крымске сесть на автобус и через пару часов оказаться в Новороссийске, у теплого моря. Я предпочел идти пешком по бездорожью, чтобы через два-три дня пути увидеть море с вершины горы... Ради этого захватывающего мгновения и мучил себя подъемами-спусками, переходил вброд горные ручьи и речки.

Вершины предгорий, издали казавшиеся близкими, по мере приближения, уплывали ввысь и вдаль. С очередной вершины открывались новые гряды гор, похожие на застывшие волны гигантского моря. Где-то я читал или когда-то слышал, что на месте Кавказа в доисторические времена было море. Не каменные, застывшие, а настоящие волны гуляли на этих просторах...

Предгорья были пустынны, необитаемы. Последний раз я видел селение вчера: на далеком склоне отчетливо вырисовывались, как на картине живописца-реалиста, стены мазанок среди садов.

День клонился к вечеру. К физической усталости примешивалась и моральная. Начинало казаться, что никогда не будет конца этим подъемам и спускам, этим грядам гор от горизонта до горизонта.

Я спускался в долину, когда солнце начало садиться. Темнело так быстро, что возникло чувство тревоги: мне показалось, темнота сделает меня слепым и беспомощным. Но этого не случилось — взошла луна. Облака, полные света, плыли по небу медленно и торжественно. Местность освещали движущиеся световые пятна. Иногда становилось так светло, что можно было разглядеть каждую хвоинку на ели.

Мне хотелось уже сегодня увидеть море, и я решил продолжать путь, надеясь, что оно рядом, за очередной вершиной.

Подъем в неверном лунном свете был труден и долог. Протяжный, тоскливо-угрожающий звук остановил меня: «у-у-у!». Он доносился из-за горы, на которую я взбирался. Вроде бы послышался и гудок теплохода. Значит, впереди бухта с кораблями, долгожданное море.

Когда я поднялся на вершину, луна скрылась за облаками. Я стоял в ожидании. Через несколько минут в ярком лунном свете опять открылись гряды вершин, пропадавших за горизонтом. И снова заунывное «у-у-у!» понеслось над окрестностями. Теперь я не принимал этот звук за пароходный гудок. «Волчий вой!» — шевельнулось в сознании.

Я стал спускаться, но пошел не вперед, а назад, по пройденному пути, сожалея, что засветло не устроился на ночлег. Я спешил — вой подгонял меня. На склоне противоположной горы остановился, сбросил рюкзак и стал на ощупь собирать сучья для костра. Скоро, успокоенный, сидел у огня и жарил нанизанную на прутик копченую колбасу.

Палатки с собой я не ношу и потому, бросив на еловый лапник армейскую плащ-палатку, лег на нее. Несмотря на усталость, никак не мог заснуть.

И вновь раздался странный звук. На этот раз сомнений не было. Совсем рядом — море. Толчками набегали на берег волны, с шумом откатывались назад. Вершины гор лишь привиделись мне в неверном лунном свете! За горой, у подножья которой я развел свой костер, — море!

Я совершенно отчетливо слышал его шум. Поспешно загасил костер и, собрал свои вещи, снова полез на вершину...

С горы долго вглядывался сквозь туман. Скоро стал различать блеск волн. И в который раз услышал протяжное: «у-у-у!» Внезапно над волнистой равниной показалась плоская голова гигантской змеи с разинутой в реве пастью...

Новая густая волна тумана скрыла и море, и чудовище. Это так потрясло меня, что даже не помню своего возвращения к месту стоянки.

Я долго сидел, пребывая в полном недоумении: не пригрезилось ли мне море с чудовищем? Где-то я уже ни дел эту плоскую голову на длинной шее... Конечно же! В книге по палеонтологии. Так выглядит голова динозавра. А может, все это приснилось мне?!

Не знаю, сколько времени прошло, но у костра, вновь разожженного, выгорела середина, лучами расходившиеся от центра костра кончики исток лишь тлели. Когда я сдвинул их, они вспыхнули вновь. Я снова лег на плащ-палатку, тревожно вслушиваясь, не раздастся ли трубный рев. Но кругом царила тишина.

Что же это было? Неужели явь?

Блаженное тепло расслабило тело, отяжелела голова. Я вытянулся во весь рост и заснул...

Проснулся ночью от холода. Костер слегка тлел. Смешение луны на небосклоне показывало, что прошло немало времени. Скоро рассвет! Я стал шарить в темноте и поисках сухих веток.

Совсем рядом, все за той же горой, раздался паровозный гудок, послышался шум проходящего поезда.

Так вот в чем дело! Не волки были, не динозавр ревел в призрачном море... Рядом проходит железная дорога. И что только не почудилось моему взбудораженному воображению в паровозном гудке! А мой последний подъем на вершину, море, динозавр — всего лишь сон!

Как бы подтверждая мои мысли, неподалеку прошел невидимый поезд. Стучали на стыках колеса, проревел гудок локомотива...

Успокоенный, я уснул.

Проснулся от взрыва. Грохнуло так, будто небо раскололось. Был уже день. Где-то в высоких, неподвижных облаках плутало солнце. Хвойный лес на склоне горы, подернутые серым пеплом головешки костра — все было отчетливо, обыденно. Уж не приснился ли мне и страшный взрыв?

Тревожный ночной сон не принес ничего, кроме расслабленности и усталости. Я пожалел, что не сел в автобус. За пару часов он бы довез меня до моря.

Я тронулся в путь и вскоре оказался на горной дороге — узкой, извилистой, но судя по всему, проезжей. Я не ошибся — не успел пройти пару километров, как из-за поворота показался обгонявший меня грузовик.

Я «проголосовал». И синий «ЗИЛ» остановился. Радушно распахнулась дверца. Я вскарабкался на ступеньку, поздоровался со смуглолицым водителем-кавказцем и плюхнулся рядом с ним на сиденье.

— Далеко идешь? — гортанно спросил водитель.

Я объяснил.

— В наших горах не ходят, — сказал горец, с любопытством поглядев на меня. — У фашистов здесь была «голубая» линия... Кругом — мины, много мин... Когда немцев разбили, пытались разминировать. Начали призывать в армию парней с Кубани. Сталин приказал: раз с оккупированной территории, оружия им не давать, послать на разминирование... Им даже формы военной не дали. Только нижнее белье — рубахи, кальсоны. Белые. Так они и лазили здесь, разминировали. Кто подрывался — сообщали через военкомат родителям: приезжайте, заберите своего. И со всех станиц сюда телеги потянулись...

Водитель выругался и прибавил газу.

— Сегодня взрыв слышал, — чтобы отвлечь его, сказал я.

— Бывает, — постепенно успокаиваясь, продолжил беседу горец. — Заяц на мину мог наскочить... А может быть, эхо...

— Эхо? — удивился я. — Какое эхо?

— Ученые тут приезжали, — таинственно произнес шофер. — У нас здесь есть огромные полости в горном массиве, из-за них необычный звуковой резо...

— Резонанс, — договорил я.

— Да! Начнет эхо гулять, не остановится — неделю, месяц...

Мой собеседник осторожно глянул на меня, опасаясь недоверия, и все-таки продолжил:

— Жили в наших краях два брата. Любили одну девушку... Брат убил брата. А матери сказал, что тот погиб в горах... Спустя некоторое время мать пошла в горы за хворостом. И вдруг слышит голос погибшего сына: «Не убивай меня, брат!»

— Легенда, — кивнул я.

— Что ты понимаешь?! — неожиданно обиделся водитель. — Какая легенда? Правда!

Помолчав, добавил:

— Вот  и взрыв... Ты его сегодня слышал, а он, может, в войну был...

Остальной путь мы молчали.

В Новороссийске, на вокзале, я рискнул подойти к старому железнодорожнику и спросил о дороге в горах.

— Да, была на «голубой линии» узкоколейка. Только давно это было. После войны ее демонтировали.

Сергей Мурин

Содержание