Стивен Волинский создал одну из самых интересных и вдохновляющих психологий со времен Абрахама Маслоу.

С того времени, как я написала мою работу о Маслоу, “Новые пути в психологии” в 1970 году, я с восхищением наблюдаю постепенную де-фрейдизацию психологии. Сначала пришла “экзистенциальная психология” Виктора Франкла, которая возникла из его опыта в фашистских концлагерях и была основана на признании того, что психическое и физическое здоровье человека зависит от его чувства цели. Приблизительно в то же время английские и американские читатели узнали о Цюрихской школе экзистенциальных психологов под руководством Людвига Бинсвангера, который подчеркивал необходимость того, чтобы психоаналитик входил “внутрь” невроза пациента и прекращал вносить собственные предубеждения. Исходным моментом “Психосинтеза” Ассаджиоли было признание того, что у человека есть сердцевина бытия, “я”, и что осознавая свои творческие возможности, человек может продвинуться к “сверх-сознанию”. Маслоу тоже решительно отказался от фрейдовских механистических взглядов на человека и говорил о “высших пиках человеческого сознания”. Мне кажется, что суть таких переживаний, эти внезапные вспышки силы и полнейшего счастья, характерны для всех здоровых людей. Карл Роджерс признал центральную важность само-оценки, идея, которая к тому же была оригинально разработана Натаниелем Брендоном.

В некотором смысле все эти разработки возвращаются к наблюдению, сделанному Уильямом Джеймсом в его небольшой книге “О жизненных резервах”. “Человек… обычно живет глубоко внутри своих границ; у него есть разнообразные способности, которые он обыкновенно не использует”, и что центральная проблема человека—заядлая привычка неполноценности по отношению к нашему полному “я”. Так что пока Фрейд старался доказать, что человек гораздо беспомощнее, чем мы предполагаем, Джеймс и его последователи старались показать, что человек гораздо сильнее, чем он считает, и что исцеление его неврозов зависит от того, научится ли он понимать это.

Мне кажется, одна из самых интересных недавних разработок—техника “фокусировки” Юджина Джендлина. По сути это обучение пациента заглядывать внутрь себя, стараться “сфокусировать” суть своего несчастья и выразить её словами. Хотя это явно похоже на “лечение выговариванием” Фрейда, эту технику естественно использует и каждый писатель—особенно поэт: он учится изливать свои проблемы на бумагу, и исключать их из своей системы.

Все это показывает, что в психологии нет “оригинальности”. Психология—это все-таки наука о душе, и каждый, кто может аккуратно наблюдать, неизбежно поймет те же основополагающие истины.

Что мне особенно интересно в Стивене Волинском—это что он подошел к этим истинам в том же духе, как и многие “религиозные аутсайдеры”, о которых я написала в моей первой книге. Он признает, что был “завсегдатаем семинаров”, провел шесть лет, обучаясь в Индии, и затем еще двенадцать лет в медитации три раза в день. Очевидно, что как и для Святого Августина, Якоба Беме, Джорджа Фокса, Блеза Паскаля, Шри Рамакришны, для него проблема “личного спасения” была почти физически неотложным вопросом. И в конце концов его само-наблюдение привело его к выводу, что “наблюдатель не только наблюдает и осознает, что проходит через ум и тело, но и является творческим источником этого”. Это достаточно легко понять. Просто энергично потрите глаза, потом закройте веки и постарайтесь наблюдать плавающие цветные пятна. Ваше наблюдение меняет пятна, когда вы стараетесь их рассмотреть. Гуссерль назвал этот эффект “преднамеренностью”. Стивен Волинский предпочитает говорить о принципе неопределенности Гейзенберга, в котором наблюдатель влияет на наблюдение субатомных частиц. И это, в свою очередь, привело его к разработке техники “выхода за рамки создающего наблюдателя”, и достижения того, что он называет “состоянием без состояния”. Он осознал глубокую истинность идеи Бома о “неявном порядке”, который лежит в основе явлений, и который формирует “неразрывную целостность, соединяющую нас всех”.

То, что Стивен Волинский раскрыл здесь—основное мистическое переживание. Оно описано, например, в книге Франклина Миррел-Вольфа “Проходы к пространству”: “Затем с открытыми глазами… я извлек субъективность—“Я ЕСТЬ” (или Атман) — из всеобщего многообразия объективного сознания. Я сосредоточился на нем. Естественно, я обнаружил что с относительной точки зрения есть “темнота” и “пустота”. Но я осознал это как абсолютный свет и полноту, и что я являюсь Этим”. И это вызвало у Миррел-Вольфа то, что он назвал “неземным наслаждением”, чувство чистой радости и свободы, продолжавшееся много дней.

Так что можно сказать, что реальная проблема психотерапии—раскрыть самый глубокий уровень собственной личности, и осознать “Ты есть то”, “Тат твам аси”. Результат—чувство полнейшего восторга и облегчения, свободы от “ложного я”, которое окутало нас как удав. Рамакришна пережил это ощущение, когда он начал совершать самоубийство, вонзая меч в свою грудь. Даже Грэм Грин, один из самых мрачных писателей нашего времени, пережил что-то очень похожее, когда он играл в русскую рулетку с револьвером и ударник щелкнул по пустому гнезду барабана. Но конечно, этот метод не рекомендуется для общего пользования.

Тогда как же это можно сделать? Вот здесь Стивен Волинский показывает результат своих двенадцати лет само-наблюдения. Он разработал ряд упражнений—в них состоит суть этой замечательной книги—дающие возможность любому сообразительному человеку “работать над собой” и достичь результатов.

Один из самых важных результатов наблюдений—это что все наши психические состояния по сути состоят из форм энергии. Мы считаем некоторые из форм—удовольствие, свободу—хорошими, а другие—страдание, вину—плохими. Но осознать их как просто формы энергии значит извлечь “ложное я” из ситуации, и убрать “двойной тупик”. В этом отношении я особенно рекомендую восьмую главу—“Живущая пустота”, и упражнение под названием “Головоломка Эйнштейна”, в котором конфликт (в данном случае, сохранять отношения или разорвать их) рассматривается как частицы в пространстве, а затем пространство рассматривается как состоящее из того же вещества, что и частицы (как сказал Эйнштейн). Результат: “конфликт исчезает”.

Что занятно в Волинском—так это чувствовать, как блестящий ум радуется своей способности решать проблемы. Он искренен насчет собственных озарений и как они к нему пришли; он говорит с открытостью человека, которому нечего скрывать. Так что даже помимо упражнений, сама книга оказалась для меня бодрящим и поэтому терапевтическим переживанием. Отвечая на живость Волинского в преодолении проблем, читатель сам начинает опережать его и испытывать чувство собственной свободы—то, что Бакминстер Фуллер имел в виду, когда заметил: “Я как бы становлюсь глаголом”.

Каждая психотерапия—это попытка “составить карту души”. Аналогии вроде принципа Гейзенберга—это просто разновидность “координатной системы”, которая помогает нам взять собственный курс. Уильям Джеймс предпочитал начинать с аналогии жизненных резервов, рассматривая душу как аккумулятор, который может разрядиться. Гурджиев предпочитал аналогию со сном и войной против сна. Франкл видел это как проблему “закона обратного усилия”. Что радует меня в Волинском—это что он еще раз доказал, что хорошая исходная “система координат” может дать нам возможность разобраться с проблемой, и вызвать здоровое чувство свободы, способности человеческого ума решить любую проблему. Как Джеймс, Франкл, Маслоу, Роджерс и Ассаджиоли, Волинский обнаружил новый и очень оригинальный способ дать нам осознать одну из самых парадоксальных истин насчет человеческой реальности; что точнее говорить, не “У меня есть свобода”, а “Я—свобода”.

Колин Вилсон