В августе все моря — веселые моря, и Атлантика не исключение. Ласковое, сдержанное и неожиданно веселое, море шлепает по берегу, как добродушный дедушка рассеянно пошлепывает по попке малыша.

На Лонг-Айленде солнце встает из моря немного южнее маяка на Монтоке. К десяти часам, обсохнув после своей голубой морской ванны, оно висит, хрупкое и раскаленное добела, прямо над многими милями мирного пляжа.

Освободившиеся от материнских объятий дети, ковыляя по песку, сходят с ума от желания схватить солнце и околдовать море. Загорелые мальчики с ладанками на шее и незаконными сигаретами за ухом с преувеличенными восклицаниями, всячески демонстрируя свои лелеемые мускулы, тащат деревянно-полотняные споры, из которых вырастают грибки, дарующие приют и тень.

К середине дня, задолго до того, как скрыться в Атлантических горах, солнце измотано, лишено своих длинных лучей, погружено в расплывчатую масляную муть. Солнечный диск — тонкий, дрожащий, ограбленный — встречает запоздалых пляжников, далекий и свирепый.

Три таких лентяя, сложив лапки, как большие блохи, бредут по ослепительно-белой рисовой бумаге пляжа. Грибок любезно расцветает над ними, и они благодарно падают в его неожиданную тень. Им больше не страшно лютое солнце, не страшно опасное путешествие по раскаленной пустыне, не страшны острые предметы, спрятавшиеся в песке, — ужасные обломки дерева и металла, обесцвеченных раковин, и стекла, угрожавшие разорвать нежные мешки их тел, наполненные солями и таинственными жидкостями. Избавленные от всего этого, спасшиеся, чувствующие себя в безопасности, они с удовольствием обращают взоры к фыркающему морю. Ну разве это — говорят они с благодарностью — разве это была не замечательная идея?

— Даже если я выбираюсь на этот клубный пляж не более полдюжины раз за сезон, — сказал Джули Франц, — я полагаю, он этого заслуживает. Итак, он стоит мне уйму денег, но все же он заслуживает того, чтобы выбираться сюда и расслабляться.

Вито с удовольствием смотрел на Джули. Он испытывал к этому большому, толстопузому мужчине со спутанными волосами на груди и на руках и с улыбкой, которая, казалось, почти никогда не сходит с его лица, смесь зависти и непонимания. Рано утром, когда он в нерешительности остановился перед сверкающим автомобилем Джули, не в силах решить, следует ли ему сесть рядом с Айрис или отправиться за заднее сиденье, Джули сжал его плечо и взъерошил ему волосы. Ощущение от прикосновения этой теплой щедрой руки все еще был живо, как и ощущение от запахов, которые окружали персону Джули. Эти запахи были куда более богатыми, пикантными и изменчивыми, чем собственные запах Вито. Они придавали Джули дополнительное содержание.

— Этот пляж побьет Риис-парк, — сказал Вито. Он оглядел безупречный берег. Воздух под зонтиком был прохладным, а море казалось восхитительно свежим. Было бы немыслимо помочиться в этот ухоженный, дорогой океан. Пляжные кабинки под полосатыми навесами, покрашенные в веселые цвета, обеспечивали полный комплект удобств: еда, масло для загара и мягкие подушки. И все это чистое, тихое и спокойное. — Он такой мирный, — добавил Вито.

— Тебе нравится, а? — Джули засмеялся.

Вито посмотрел на Айрис, которая полулежала в кресле, такая далекая за черными очками. Казалось, она улыбалась ему.

— Ну конечно нравится. Ничего, если я искупаюсь?

— Ты мой гость, делай что хочешь, — сказал Джули. — А я хочу сначала немного позагорать. Айрис, дорогая, а ты?

— Ты с ума сошел, — сказала Айрис. Она зевнула и улыбнулась.

Вито прошел несколько шагов, а затем бросился бежать. У самой воды споткнулся, вновь обрел равновесие, рванулся вперед еще на несколько шагов, а потом упал в воду с ужасным всплеском. Милая, — подумал он, поднявшись и протерев глаза от сверкающей воды. Но эту мысль смыла волна чистой радости, которая поднялась в нем так же быстро и неожиданно, как морская волна. Он энергично поплыл. К середине дня он мог добраться до Парижа.

— Славный парнишка, — сказал Джули, глядя на Айрис. Она сдвинула черные очки на краешек носа и смотрела, как Вито неловко плещется на первом этапе своего трансокеанского вояжа. — Напоминает мне моего мальчика.

— Да? Почему ты не взял его? Они были бы друг другу подходящей компанией.

— Я говорил тебе, мальчик сейчас в лагере. Послушай, милая, это была твоя идея, ты хотела взять этого парнишку, не обвиняй меня…

— А кто тебя обвиняет?

— Ладно. — Джули помолчал. — Ты кажешься немного раздраженной.

Айрис пожала плечами. Она вернула очки на переносицу, но продолжала смотреть на Вито.

Лежа на полосатом матрасе, Джули удовлетворенно вздохнул.

— С каких это пор, — сказал он со смехом, — ты стала заниматься благотворительностью? Если бы я не знал, что он сын привратника, у меня бы могли зародиться подозрения…

— Не будь отвратительным.

Джули засмеялся.

— А что тут отвратительного? Это случается со множеством женщин. Как раз на днях мой друг, он развелся с женой пару лет назад, и ему пришлось по делам отправиться в Мехико. И как ты думаешь, кого он там встретил? Свою бывшую жену, ей все пятьдесят, если не больше, а она нашла себе какого-то мексиканского мальчишку, который выглядит не старше вот этого. Это все время случается. Ну и что? Пусть она наслаждается. Я прав?

Айрис пожала плечами.

— Помни, что я тебе сказала, — произнесла она.

— В чем дело, куколка?

— Господи, не называй меня куколкой. Помни, что этот мальчик не знает, что я работаю в театре, и я не хочу, чтобы он это знал. Я не хочу, чтобы это знал кто-нибудь в доме. В прошлый раз у меня была квартира на 51-стрит, так мне пришлось съехать оттуда. Люди просто шпионили за мной.

— Я не сказал ни слова.

— Хорошо. И не говори.

— Что с тобой такое? Почему ты так нервничаешь, почему не расслабишься? Позагорай немного, это улучшит твое самочувствие.

— Лучше бы он не заплывал так далеко. Джули приподнялся на руке и повернулся, чтобы посмотреть на Вито. Тот лениво плескался примерно в ста пятидесяти ярдах от берега.

— Что ты волнуешься? Вода спокойна, как в мельничном пруду. Кроме того, тут есть спасатели. Пусть мальчик отдыхает.

— Пожалуй, ты прав. Понимаешь, это просто ответственность.

Джули засмеялся.

— Ну и мамаша из тебя получится. У тебя нервы ни к черту.

— Спорим, что я буду чертовски хорошей матерью.

Джули хотел было поддеть ее, но в ее позе, в коротком предостерегающем взгляде, который она на него бросила, прежде чем снова обратить взор к Вито, было что-то такое, что заставило его сменить тон. — Да, догадываюсь, — сказал он, пожав плечами. Дальше он уже лежал тихо, чувствуя, как солнце растекается по его жилам.

Вито плыл на спине в позе вынужденного покоя. Одиночество начинало ему надоедать. Перевернувшись на живот и по-собачьи поплыв к берегу, по положению головы Айрис он понял, что она не спускает с него глаз. Он помахал ей рукой и увидел, как ее рука взметнулась в ответ.

— Иди сюда, — закричал он. Он продолжал грести к берегу до тех пор, пока его колени не коснулись песка, а затем улегся на живот, позволяя нежным струям обмывать его ноги. Чудесное местечко, подумал Вито, он никогда раньше не видел таких, такое местечко, куда всегда приезжают люди типа Айрис и мистера Франца. И одно только было плохо — ну, не то чтобы плохо, но здесь не было никого, с кем можно было бы по-настоящему поболтать.

Начиная с утра, с тех пор, как еще в здании они встретились с Айрис и мистером Францем, переде тем, как сесть в его машину, Айрис как-то удалялась, становилась все меньше и меньше, дальше и дальше — пока между ними осталось не больше связи, чем между ним и маленькими точками на краю пляжа, которые, как он знал, были людьми.

Они так отдалились друг от друга, что сидя рядом с ней во время долгого пути из Нью-Йорка в Лонг-Айленд, Вито едва ощущал тело Айрис рядом с собой. Движение ее ноги под шелковым платьем, ее длинные бедра, которые он так хорошо знал и которые в былые времена он мог мысленно представить, сейчас утратили значительность.

Айрис, выходящая из купальной кабинки в своем маленьком купальнике, несколько золотых волосков на внутренней части ее бедра и маленький розовый шрам на колене — даже это произвело на Вито совершенно иное впечатление. Айрис была так далека от него и так совершенно замкнута в себе, как яблоко, свисающее с ветки.

Только однажды за всю поездку она повернулась к нему и голосом, улыбкой и легким прикосновеньем восстановила их близость, но только на мгновенье. Еще до того, как он смог ответить, она быстро отвернулась.

До этих пор — до того, пока не обнаружилось, что он одиноко лежит на мелководье и немного скучает — до этих пор это не было неприятно. До сих пор было так много развлечений, так много новых видов и ощущений. И, помимо прочего, от мистера Франца исходило какое-то излучение, настойчивая шутливая энергия, которая, казалось, постепенно подчиняет себе все существо Вито. До сих пор он не чувствовал одиночества или тоски.

Он повертел головой туда-сюда, сознавая, что пытается найти кого-нибудь, близкого себе по возрасту — и предпочтительно девочку. И он действительно нашел ее, но она сидела рядом со взрослой женщиной, а посему была недоступна. Ну, допустим, что она была бы одна, допустим, что она брела бы вдоль воды — что тогда? Он в полной мере ощутил всю силу надзора, который установила за ним Айрис. Этот надзор подавлял его так же, как и свирепость солнечных лучей.

Он неловко согнулся и встал на ноги. Какой бы отдаленной и сдержанной Айрис не казалась, он с инстинктивной уверенностью чувствовал, что она замечает каждое его движение. Фактически он был своего рода узником в этом веселом и незнакомом месте. Он был здесь из милости — из милости мистера Франца и Айрис. Та свобода, даже можно было сказать, та независимость, которой он обладал в квартире у Айрис, казалось — по крайней мере, сейчас — деспотично ликвидирована. Он почувствовал прилив возмущения и мрачное желание оказаться дома.

Медленно идя по пляжу к своему грибку, Вито чувствовал, как солнце высушивает соленую воду и стягивает ему кожу. Благодаря его стараниям его тонкие мускулы были крепкими и рельефными, и сознание своей физической красоты развеяло его досаду. И Айрис, и мистер Франц смотрели на него, и он отметил их взгляды с тайным удовольствием.

— Эй, это было колоссально, — сказал Вито, стряхнув несколько капель соленой воды на ноги Айрис. — И кроме того, кажется, я видел акулу.

Айрис вскочила.

— Мой Бог! Ты шутишь!

Вито засмеялся.

— Конечно, шучу. Здесь нет никаких акул.

— Клоун. Послушай, дорогой, почему бы тебе не пойти и не переодеть мокрые плавки, а затем мы позавтракаем.

— Переодеть плавки? Зачем?

— Потому что нехорошо сидеть в мокрых плавках.

Вито захохотал.

— В любом случае, у меня нет других плавок.

— Тогда надень одни из плавок Джули.

— Он сможет обернуться ими дважды. Даже трижды, — сказал Джули. Он лежал на спине и, улыбаясь, загораживал глаза ладонью.

— Ну что ж, тогда я могу закрепить их булавкой, — сказала Айрис. — Я пойду с ним в раздевалку, а ты закажи ленч.

— Ну правда… — начал Вито.

— Послушай, не спорь со мной, ты не должен сидеть тут в мокрых плавках, и довольно на этом.

— Никогда не спорь с женщиной, малыш, — сказал Джули. — Они всегда побеждают.

Вито пожал плечами. Он никогда не видел Айрис такой напряженной. Ее сдерживаемое волнение сбило его с толку. Кажется, это был не гнев. Он покорно проследовал за ней по ступенькам раздевалки. Бок о бок прошел по длинным нитяным коврикам. Неслышные шаги его босых ног сопровождал резкий стук ее лаковых деревянных башмаков.

В дверях раздевалки он помедлил.

— Э-э, ты не хочешь подождать снаружи минуту, пока я переоденусь?

— О… — она нетерпеливо подтолкнула его и закрыла за ними дверь. В кабинке было темно и изумительно спокойно. Халаты и полотенца, висевшие на деревянных крючках, глубокая тень после яркого солнца — все это вместе действительно успокаивающе. Вито почувствовал дремоту и, стащив с бедер плавки, звонко шлепнулся на деревянную лавку. Айрис стояла спиной к двери, ее белая кожа светилась в рассеянном свете, а лицо было холодным и печальным. Она сняла солнечные очки и Вито увидел, что ее глаза сверкают. Они казались неестественно большими.

— Что случилось? — спросил он, лениво вытираясь полотенцем, ты на что-то сердишься?

— Нет. Прости, дорогой. Это просто нервы. Забудь. Давай скорее вытирайся, и я заколю тебе плавки.

— Он правда хороший парень, а? Мистер Франц?

— Джули? О, конечно. Я говорила тебе, что я знаю его практически всю свою жизнь.

— Он… Он был… э-э… был твоим приятелем? — О, он часто водил меня в разные места — я тебе все это рассказывала.

— Я имею в виду… — Он замолчал.

— Что?

— Я имею в виду, понимаешь, как мы?

— Милый, какая разница, что я делала? Ты должен помнить, что я женщина. Я была замужем и все такое…

— Я имею в виду, что он все еще…

— Дорогой мой! Практически каждую минуту я провожу с тобой. Как бы он смог умудриться…

— А ты бы хотела… То есть, если ты куда-нибудь пойдешь с ним?

Айрис — теперь ее глаза привыкли к полусвету — внимательно смотрела на Вито. Он стоял, крепко упираясь кулаками в узкие бедра. Стройный мальчик со слегка раздавшимися, но еще не расправившимися во всю ширину плечами, и узким, все еще асексуальным торсом, не достигшим своего полного объема, казался удивительно хрупким. Он выглядел таким тонким, ему так не хватало настоящей массы и физической силы, что его вид вызывал в ней щемящую жалость.

Она поняла — и ее глаза наполнились слезами — она не может сделать для него ничего другого. Она не может ответить никаким другим способом. Раздражение, которое копилось в ней все это долгое утро, обида, лишь несколько секунд назад вызванная его вопросами, — все это исчезло, смылось, затопленное этим быстрым потоком.

— О, — прошептала она, сделав шаг, чтобы обнять его, — ох ты, глупыш. О, как я тебя люблю, милый, сладкий мой дурачок. — Она прижалась губами к его груди и укусила его за крошечный коричневый сосок, чувствуя, как он обнимает ее. А потом осторожно выскользнула из его объятий, опустившись на колени.

— Нет, — сказал он, мягко отстраняя ее. — Все хорошо, все в порядке, но не сейчас…

— Не мешай мне. — Ее голос был свирепым.

— Нет, — снова сказал он, на этот раз тверже. — Я не очень хорошо чувствую себя. То есть… — Он показал на дверь кабинки.

Она улыбнулась ему и встала на ноги.

— Ладно, малыш, действительно нечестно его надувать.

Она подошла к зеркалу и провела расческой по волосам, пытаясь доказать себе, что Вито не осудил ее. Но он осудил ее. Она поняла это. И приняла это. Это она тоже осознала.

После ленча Айрис и Вито молча лежали бок о бок в тени зонтика. Джули ушел в павильон клуба, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Лежа с вытянутыми вдоль туловища руками, Вито кончиком пальца прикоснулся к ноге Айрис. Медленно провел пальцем по ее гладкому теплому телу, чувствуя слабый трепет мускулов, вызвавший в нем гордость. Мимо прошел какой-то мужчина, движение его ног отозвалось мельканием света под его закрытыми веками, и он скромно отодвинул руку.

— Не останавливайся, — сонно прошептала она. — Мне это нравится.

Вито пребывал в каком-то мечтательном состоянии, между сном и явью. Когда они вот так тихо лежали рядом, его мозг начинал как-то колебаться до тех пор, пока он не оказывался между просто ощущением и пониманием, между простой реакций и понятием. Эмоции стремились стать мыслями. Этот процесс был все еще неуверенным и неточным, но иногда случалось — и так случилось и сейчас — что ощущение было открытым. И, скользя по поверхности этого ощущения, мысли, все еще бесформенные, все еще нечеткие, ждали только своего часа и работы сознания, чтобы стать понятными.

Он поднял голову, положил руки под подбородок и посмотрел на нее. Ее глаза были закрыты, и можно было пристально разглядывать ее лицо и тело, не опасаясь ее возражений. Ее свеженакрашенные глаза и губы были прекрасны, как драгоценности. Мысль о том, что эти драгоценности принадлежат ему, что он может касаться их пальцами, губами, языком, казалась невозможной.

Казалось, что нет связи между тем, что созерцали сейчас его глаза, и впечатлениями любви, которые хранила его память и которые, он знал, снова возникнут. Но реальность, как он бессознательно почувствовал сейчас, не будет соответствовать, никогда не будет соответствовать этому совершенству. Реальность всегда чуть испорчена, омрачена. Удовольствие будет испорчено утомлением, небольшими неудобствами — необходимостью двигать рукой, омертвением в уголках рта, наиболее досаждающей из всех банальностей — необходимостью убрать волосок с языка. Он понял, что все это — реальность. А реальность, как он уже начал осознавать, была куда менее совершенна.

Ощущения любви были сладкими, и они будут сладкими снова. И все же они не будут соответствовать этому совершенству. Его взгляд задержался на крутом возвышении ее груди. Опустив голову на кулаки, он подумал, что даже эти груди станут менее чудесными, менее прелестными под его губами и руками. Придет время — и так уже случалось — когда эти ослепительные и щедрые формы, столь полные жизни, что кажутся живыми, станут просто грудями. И даже меньше чем грудями — общим местом.

И к тому же — и это он тоже начал осознавать — придет время нового очарования. Время, когда глаза и груди, которые он сейчас разглядывает, вновь приобретут магические свойства, манящие, соблазнительные черты, и он будет хотеть только одного, будет очарован и — на время — потеряет контроль над собой. На время… На время.

Груз этих размышлений был слишком тяжел для него. Он вздохнул.

Через мгновение она открыла глаза и повернула к нему лицо, вопросительно нахмурившись.

— В чем дело, малыш? Тебе скучно?

Вито хотел подумать об этом. Это была новая идея — скука. До сих пор он еще не был знаком со скукой, даже как с идеей. Но и эта мысль также казалась трудной и столь же печальной, как и размышления, которые он только предпринял. Отвернувшись от нее, он оглядел пляж, ища, что сказать, что освободило бы его от необходимости выразить все то, что было невыразимым. Потом повернулся к ней.

— Почему ты дразнишь этого парня? — Он увидел, как ее брови поползли вверх от удивления. Но он и сам удивился тем словам, которые сорвались с его губ. Он не ожидал, что задаст этот вопрос.

Айрис снова повернулась лицом к солнцу и тщательно облизала губы, прежде чем начать говорить.

— Потому что он сам на это напрашивается.

— Но…

— Почему он напрашивается?

— Ну, да… Но и…

— Некоторые парни просто любят, когда их пинают. Таких мужчин множество. Ты этого пока еще не понимаешь, ты слишком молод.

— Ну… — Он помолчал. — Тебе не стоит так поступать. Он нравится мне. Он славный парень. Он большая шишка, но ведет себя не как большая шишка, понимаешь?

Айрис вновь повернулась к нему. В ее голосе звучало любопытство: — Почему тебя это волнует, дорогой? Почему тебя заботит, что я скажу Джули? Он для тебя — ничто. И для меня тоже.

— Я… Я не знаю. Это просто нехорошо выглядит. Не могу сказать тебе, почему. Это меня… м-м-м… Ну, я не знаю, удивляет, что ли. То есть, он большой человек, с этой машиной и все такое, со всеми этими деньгами и… Ну, если бы он просто был большим негодяем или что-то в этом роде, то это было бы по-другому. Но кажется, что ты не… ты не уважаешь его.

— Знаешь что?

— Что?

— Ты так прав. Я не уважаю его.

Вито начал обдумывать это, а затем съехал на другую мысль. Интересно, спросил он себя, что бы я сделал, если бы она вот так говорила обо мне, если бы она меня назвала болваном? Интересно, ударил бы я ее по губам? Эти размышления были прерваны появлением Джули Франца. Джули упал на песок.

— О, эти бедные ребята в Нью-Йорке. Я только что позвонил им, чтобы проверить и убедиться, что они усердно трудятся, делают для меня массу денег.

— Не верь ему, — сказала Айрис. — Он платит своим служащим так много, что они зовут его Санта-Клаус.

— Ну, а что с этими деньгами делать, — сказал Джули, улыбаясь, — с собой же их не возьмешь.

— Хорошие парни приходят последними.

— Ну, а кто говорит, что я хороший. Эй, малыш, — он повернулся к Вито и шлепнул его по худому животу, — как насчет того, чтобы поплавать со стариком? А ты, малышка, хочешь пойти с нами?

— Я боюсь воды. Мать.

— Мать? — воскликнул Вито.

— Это старая шутка, — сказала Айрис. — Идите. Поплавайте. Я съела слишком много омара и хочу спать.

Глядя, как Вито с пронзительным воплем прыгнул в прибой, Джули ласково улыбнулся. Из всех удовольствий, которые могли купить его деньги, одним из лучших было приносить счастье ребенку. И хотя отношения между ним и его собственным сыном действительно были не такими простыми, не такими беспечными, как с этим подростком, все же это давало ему своего рода удовлетворение, которого он хотел: знание того, что он делает нечто хорошее и что его ценят за это. Он решил в уме, что в следующую пятницу он уедет из Нью-Йорка пораньше и проведет уик-энд в летнем лагере сына.

— Идите сюда! — пронзительно закричал Вито. Джули с шумом плюхнулся в воду. В смеющееся лицо Вито полетел веер брызг.

— У меня есть мальчик. Примерно твоего возраста, — сказал Джули, когда брызги улеглись. — Хороший мальчик. Он в лагере. Может быть, я когда-нибудь свожу тебя туда — мы съездим втроем. Там есть горы, озеро. Ты когда-нибудь был в Массачусетсе?

— Нет, — сказал Вито, шлепая по воде ладонью. Потом поднял лицо и рассмеялся. — Я нигде не был, за исключением Риис-парка. И теперь вот здесь.

— Еще побываешь. У тебя еще есть время. — Джули смутился.

Бедность, лишения угнетали его, особенно когда от них страдали молодые.

— Эй, у меня есть идея. Хочешь нырнуть с моих плеч? Подожди, пока я зайду поглубже. Потом держись за мои руки и забирайся наверх. Ладно?

Он поймал худые руки Вито в свои и погрузился с головой под воду, чувствуя, как Вито карабкается вверх и балансирует, стоя у него на плечах. Он удивился тому, какой Вито легкий. Когда Вито вынырнул на поверхность, он засмеялся:

— Не понимаю, как тебе удалось поднять такой фонтан. Ты ведь абсолютно ничего не весишь. Мать не кормит тебя?

Вито посмотрел на него и улыбнулся, желая облегчить этому мужчине затруднительную ситуацию.

— Айрис вам не говорила? У меня нет матери. Она умерла.

Лицо Джули исказилось, как от боли.

— Боже, извини. Я должен был… Конечно, она говорила мне. Я просто забыл и потом… Я сначала сказал, а потом подумал…

— Забудьте это, — сказал Вито. — А еще раз можно? Сейчас нырну тройным лебедем. Ладно?

— Ладно. — Джули протянул руку, но вдруг остановился. — Послушай, малыш, ничего не говори Айрис об этом, хорошо?

— Хорошо. А почему?

— Ну… Понимаешь, это просто оговорка. А она склонна сердиться на меня. Ты знаешь, какие женщины, никогда не поймешь, что их сердит.

Вито глянул на него, но он не смог выдержать его взгляд.

— Ладно, — быстро произнес Вито. — Я же сказал, забудьте это. — Он поплыл прочь, и дальнейшая беседа стала невозможной. Спустя некоторое время Джули крикнул ему: — Нам лучше вернуться.

Он согласился, но не стал возвращаться сразу. Подождал, пока Джули не повернулся и не побрел назад. Затем тоже медленно поплыл к берегу, чувствуя злость и боль. Джули Франц, думал он, все еще любит Айрис. Неужели она этого не понимает — или Она ему солгала?

Когда он медленно вышел из воды, широкие складки на плавках Джули свисали, как морские водоросли вокруг его бедер. Он был ошеломлен потоком противоречивых мыслей. Совершенно ясно: Джули, при всем своем высоком положении, своем могуществе — его соперник. Мысль о том, что Джули обладает Айрис, обнимает ее, а она обнимает его, заставила его мучительно содрогнуться. Кроме того, благодаря высокому положению и могуществу Джули великолепен и щедр. Он приносит подарки. Он добрый и теплый — такой же добрый и теплый, как и отец. И Вито смутно ощущал, что так же, как и отец, он несчастен. Как же можно ненавидеть своего отца?

Он остановился и осторожно продел кончик большого пальца ноги в хрупкую раковину. Быстро поднял ногу, чтобы отбросить раковину, но она осталась висеть на кончике пальца. Подогнув палец, он стащил раковину другой ногой. А затем, пойдя на известный риск, опустил пятку на бледно-лиловую раковину и раздавил ее быстрым движением. От острой боли прояснилась голова. Он подошел к Айрис и Джули.

— Вито! — со смехом закричала Айрис. — Вито, Вито, посмотри на себя! — Она стояла, прижав ладони к лицу, смеясь и крича на пределе своего голоса.

Он удивился, но улыбнулся в ответ на ее веселье.

— О, Вито, дорогой! Ты так забавно выглядишь! С этими длинными плавками, свисающими до колен, и маленьким пупком, стянутым в узел от холода. Ты похож на Махатму Ганди.

Вито засмеялся. В ее голосе слышалась любовь, вливавшаяся в его охлажденное морем и страхом тело, как теплый мед. Он смеялся и мотал головой, как собака, разбрызгивая в разные стороны холодные капли со своих кудрей.

— Ох, Вито, — сказала она, подойдя к нему и укутывая его большим полотенцем. — Ах ты бедный дрожащий малыш. Ты весь синий! Нет, ты положительно синий. — Она обняла его, растирая ладонями и интимно шепча ему на ухо.

— Сними эти смешные штукенции, — сказала она. — Сними их, пока ты не задохнулся до смерти.

— Где снять-то?

— Под полотенцем, глупый. Просто расстегни булавку, и они спадут. Никогда в своей жизни я не видела ничего более жалостного.

Джули стоял в нескольких ярдах, глядя на них, и улыбался. Он уже вытерся, а теперь причесывал свои тонкие волосы.

Вито расстегнул булавку и совершил маленький танец, раскачивая бедрами, пока тяжелые большие плавки не сползли к лодыжкам.

— Пойдем домой, — прошептал Вито, нахально положив голову на плечо Айрис, пока она продолжала растирать его.

— Пойдем, куколка, как только ты оденешься.

— Я хочу быть с тобой, — сказал он. Настойчивость, прозвучавшая в его голосе, заставила ее откинуть голову назад и посмотреть на него. Он твердо повторил еще раз, прямо глядя ей в глаза: — Я сказал, что я хочу быть с тобой.

— Хорошо, дорогой, хорошо, — прошептала она и похлопала его по щеке. — Скоро. — А затем более громко добавила: — А теперь ступай за Джули и оденься. Я не хочу, чтобы ты стоял тут мокрый, ожидая меня.

Вито и Джули одевались в сумраке купальной кабины. Натягивая тонкие нитяные трусики, Вито увидел, какие они до смешного маленькие и пустячные, как носовой платок — по сравнению с раздувающимся изобилием трусов Джули. И все же он гордился их экономичностью. Он ощущал свое изящество и аккуратность по контрасту с неуклюжим излишеством более старого мужчины, решительное, сдержанное превосходство над нерешительностью и снисходительностью Джули.

— Я старею, — сказал Джули. Нагнувшись и тяжело дыша, он завязывал шнурки на ботинках.

— Ненавижу ботинки, — сказал Вито. — Они портят ноги. Знаете ли вы, что у индейцев никогда не бывает никаких хлопот с ногами? Это потому, что они всегда носили мокасы. Я ношу теннисные туфли. И зимой, и летом.

— И ноги никогда не мерзнут?

— Не-а. Я бегаю. Нужно двигаться, тогда сохранишь тепло. Чувствую себя великолепно. Вода — это что-то, а? Сейчас я могу съесть девять тарелок лазанье*.

— Как это в тебя войдет? — спросил Джули со смехом.

— Не беспокойтесь. Мой отец говорит, что я не ребенок, а аппетит с ногами и руками. Иногда я не ем весь день, а потом, ночью, съедаю все, что есть в доме.

— Твой отец хорошо готовит, а? Как все итальянцы, я полагаю. Они все понимают толк в еде.

— Я хочу научить Айрис готовить равиоли, — сказал Вито. Он причесывался, стоя перед зеркалом и прекрасно осознавая, что легкий загар на щеках сделал его удивительно красивым.

— Вы будете весьма хорошими друзьями, — сказал Джули.

— Ага. Весьма хорошими. — Вито оторвал глаза от зеркала и взглянул на расческу.

Несколько мгновений Джули молчал, натягивая брюки и застегивая рубашку.

— Ну, это чудесно, — сказал он наконец. — Она славная женщина.

Вито не ответил.

— А ты славный мальчик. — Он повернулся, чтобы посмотреть на Вито, который стоял на пороге кабинки. Он приоткрыл дверь и всматривался в мягкий летний свет. — У тебя все будет хорошо, — добавил Джули. — Да, сэр, у вас все будет хорошо.

— Мой отец говорит, что через год я начну мужать. Лучше, если это происходит медленно. Если быстро, то можно стать слишком рыхлым. А если раздаешься медленно, то остаешься крепким.

— Не беспокойся об этом, — сказал Джули рассеянно, потянувшись за галстуком. — Ты раздашься, как надо. Несмотря на то, что ты выглядишь очень забавным в моих плавках.

Вито пожал плечами.

— Я сделал это просто для того, чтобы доставить удовольствие Айрис. Вы же знаете, — засмеялся он, прикрывая свое смущение бравадой, вы же знаете, каковы женщины.

— Пожалуй, что да, сынок, знаю. — Джули отвернулся от зеркала, перед которым завязывал галстук, и посмотрел на Вито. — Если ты готов, то почему бы тебе не пойти к юной леди и не сказать ей, что она может одеться? Теперь все ясно.

— Ладно, — сказал Вито и направился к выходу. Но положив руку на дверную раму, на мгновение остановился. В приглушенном свете раздевалки Джули неумело пытался справиться с воротничком рубашки. Его лицо было расстроенным и серьезным. — Я хочу поблагодарить вас за это действительно прекрасное время.

— Оставь.

— Спасибо, — сказал Вито и пошел к Айрис, ощущая себя легким и упругим, как будто на каждом шагу он мог взлететь в воздух.

Во время долгого обратного пути в город Вито сидел впереди, изредка перебрасываясь фразами с необычно тихим Джули. Айрис дремала на мягких кожаных подушках заднего сиденья. Перед отправлением Джули стал серьезным, почти праведным. Он сказал, что хочет вернуться пораньше, чтобы можно было позвонить детям в лагерь. Его тяжелое лицо было в мрачных складках, являя, как подумала Айрис, другую сторону его характера, которую она редко видела и которую нашла в высшей степени привлекательной.

Разморенная на солнце, утомленная и подавленная событиями дня, она погрузилась в некрепкий сон, перемежающийся кусками кошмара.

Она проснулась с ощущением страха и благодарного освобождения. Машина въезжала в тоннель Мидтауна, и мелькание белых глазурованных плиток, блестевших при свете фар, вызвало у нее тошноту. Но она боялась закрыть глаза. В ее голове все еще роились обрывки сна, хотя и быстро исчезавшие. Какой-то ужасный театр, раскачивавшийся фактически на краю скалы. Танцевавшая в пурпурном свете голая темноволосая девушка с длинной косой лобковых волос, свисавших, как тряпка, у нее между ног. Маленький черный пудель, уютно свернувшийся у Айрис на коленях, лизал ей пальцы до тех пор, пока — к ее ужасу — кожа не сошла и из руки не потекла кровь. Она попыталась отнять руку, но обнаружила, что не может двинуться. Хотела крикнуть, но горло перехватило, и вскоре вся грудь заболела от накопившегося крика.

Господи! Как ужасно! Как безумно ужасно! Она широко открыла глаза и подставила их под порывы ветра, чтобы ветер очистил ее глаза от кошмаров. Последние обрывки были смыты, но ощущение ужаса осталось.

Ой-е-ей, подумала она, мне нужно успокоиться. А потом неожиданно, непонятно отчего: мне нужно удрать. Я словно тону, падаю. Почему?

Джули поймал ее отражение в зеркале.

— Ты наконец-то пробудилась, милая? Хорошо спала?

— М-м-м, — уклончиво кивнула она.

Когда они выехали из освещенного тоннеля, Вито повернулся в темноте и положил свою руку на ее. Но она не смотрела на него. Она смотрела на номера домов, с нетерпением ожидая конца поездки.

После того, как Джули уехал, Айрис и Вито в молчании поднялись на лифте. Протянув ему ключ от своей квартиры, Айрис опустив голову, тихо прошла за Вито в темную комнату. Он не включил свет, а просто уронил сумку с полотенцами и всякими пляжными принадлежностями и обнял ее. Она прижалась к еще щеке горячим лицом. Полоска света, просочившегося сквозь венецианские шторы, упала на ее горло, как шрам.

— Я так устала, дорогой, — прошептала она, — я так устала.

Он расстегнул молнию и стал стягивать с нее платье. Покорно, безропотно она подняла руки и позволила ему снять платье. Под платьем ничего не было.

— Дорогой, — прошептала она, — не сейчас, пожалуйста. Я так устала. Я не хочу. Я правда не хочу…

Он подтолкнул ее к дивану и осторожно уложил, а потом начал неистово ласкать.

Быстро и жадно он прикасался руками и губами к наиболее чувствительным уголкам ее тела, чувствуя ее протестующие руки на своих плечах и все же двигаясь так быстро, так беспорядочно, что она никак не могла остановить его. Наконец ощутил, что ее руки ослабли. Она начала слабо постанывать. Упрямое безрассудство охватило его, и он наклонился, несмотря на ее вялые протесты, чтобы овладеть ею таким способом, которого он никогда не желал. Раньше это никогда не приходило ему в голову.

— О нет! Дорогой! — вскрикнула она в легкой тревоге. Но он только сжал ее еще крепче, еще решительнее.

— О, Вито, Вито, — произнесла она, и в ее голосе зазвучало смятение. Но поскольку он продолжал, непреклонный, она начала тянуть его за волосы, а ее голос стал хриплым.

— О, нет, да, — шептала она, — твое лицо. Я хочу… нет… Я не должна. Ты не должен, о, твое лицо, твое лицо, милое, красивое лицо…

После этого они долго молча лежали прижавшись друг к другу. Айрис вздрогнула и потерлась лицом о его шею. Он почувствовал влажность ее кожи.

— Почему ты плачешь? — спросил он. — Что случилось?

— Я замерзла.

— Сейчас я тебя чем-нибудь укрою. Это загар.

— Уже поздно, тебе лучше пойти.

— Еще только сколько? Девять… Девять тридцать.

— Вито, пожалуйста, иди. Пожалуйста, иди домой. — Она начала горестно всхлипывать. Закрыла лицо ладонями и подтянула колени к животу. Все ее тело сотрясалось от рыданий.

— О, — сказал он, беспомощно повторив это «о» из серии длинных, рыдающих «о». — Скажи мне, в чем дело. Правда, я не знаю, скажи мне, пожалуйста, милая. — Он попытался оторвать ладони от ее лица, но ее запястья как будто окаменели.

— Все будет нормально, — произнесла она, заикаясь, — просто, пожалуйста, оставь меня одну. Я не сделаю ничего ужасного. Пожалуйста, просто оставь меня одну.

— Ничего ужасного! Что ты… — Его оглушила одна мысль. Он боялся понять, что она имеет в виду. — Айрис, ради Бога, что ты говоришь? — умолял он.

Неимоверным усилием она задержала дыхание, чтобы унять рыдания. Потом очень широко открыла рот, проталкивая застревающие в горле слова:

— Со мной все будет хорошо. Я тебе обещаю. Просто слишком много солнца, и у меня болит голова. Пожалуйста, иди к отцу. Он будет волноваться. Я хочу лечь.

— Хорошо, — прошептал он. Ее состояние отрезвило и испугало его. Казалось, что оно связано с ним, но он не мог понять, как. — Это потому, что… — Он замолк. — Ты не хотела, чтобы я, ну, ты понимаешь. Я имею виду, когда я целовал тебя, ты…

Она вновь начала всхлипывать.

— Пожалуйста, пожалуйста, — сказала она, и на этот раз ее голос был таким несчастным, таким полным отчаяния, что он почувствовал, как его сердце сжалось от жалости.

— Ладно, дорогая, — прошептал он, — я иду. — Он поцеловал ее в волосы, а затем пошел в ванную, принес халат и заботливо укрыл ее.

— Тебе нужно что-нибудь еще? — спросил он.

Она покачала головой.

— Я позвоню тебе утром. Хорошо?

Она не двигалась.

— Хорошо? — повторил он.

Она кивнула. Он вышел и закрыл дверь.

Вместо того, чтобы пойти прямо к себе домой, Вито отправился в переулок и закурил сигарету. Он хотел сесть, но сесть было некуда. Скрутив полотенце и плавки в тугой комок, он подложил его под зад и присел на корточки у высокой бетонной стены.

Неожиданно к нему пришла мысль. Что бы ни вызвало у Айрис такой приступ отчаяния — а он не знал, что именно — он все равно был в ответе за это. Слабая улыбка появилась у него на губах, потому что он ощутил свою мощь, свое превосходство. И сразу же осудил себя за эту улыбку, даже вытер губы тыльной стороной ладони, чтобы стереть символ этой мысли.

Это не мог быть тот способ, которым он занимался с ней любовью на этот раз. Нет, потому что она сама делала так все время — или пыталась. И — кроме того, напомнил он себе, ей понравилось это, она хотела его, она сказала — он вспомнил ее страстное согласие. И она крепко обнимала его.

Это было что-то другое. Теперь он больше не улыбался. Воспоминание о ее печали было слишком мучительным. Оно наполнило его любовью и желанием быть нежным, защитить ее, успокоить ее. Бедная девочка, подумал он, бедная девочка.

Но почему? Он был потрясен и озадачен. Он чувствовал отупение. Проведенный на свежем воздухе длинный день крайне утомил его.

Зевая, с одеревеневшей спиной, глубоко засунув руки в карманы хлопчатобумажных брюк и с влажным полотенцем, свисавшим с руки, он вошел в квартиру. Отец читал.

— Привет, — сказал он коротко.

— А. Наконец-то. Ты хорошо провел время? — Алессандро ехидно посмотрел на него.

— Я ужасно устал.

— Поешь что-нибудь?

— У нас есть молоко?

— Хочешь, я сделаю тебе сандвичи?

— Нет. — В голосе Вито зазвучало раздражение. — Сиди. Я сам. — Он открыл дверцу холодильника, налил себе стакан молока и выпил его, стоя спиной к отцу. Затем налил еще полстакана и повернулся лицом к Алессандро.

— А скажи-ка мне, сказал Алессандро снисходительно, — как у тебя дела с твоей прекрасной леди? — Он большим пальцем указал на потолок и улыбнулся.

— О, с ней все в порядке, — сказал Вито быстро, глядя в стакан. — Она… понимаешь, па, она очень впечатлительна, ты понимаешь, о чем я? Она… Я не знаю. — Он остановился и коротко рассмеялся. — Все дамы такие?

— Дамы? — повторил Алессандро. — Она ведь леди, нет?

Вито покраснел в ответ на это замечание. — Ну, понимаешь, дамы, женщины, телки. Это Айрис их так называет — телки.

Алессандро улыбнулся.

— Я не знаю. Чего-то, конечно, тебе следует ожидать. Понимаешь, у женщин каждый месяц есть свой цикл, и это делает их…

— Спорим, именно это и было, — сказал Вито. — Я никогда об этом не думал. Как тебе это нравится? Спорим, что именно это и случилось.

Отец посмотрел на него долгим взглядом, а затем вновь уткнулся в книгу.

— Ты будешь читать, да? — спросил Вито с облегчением.

В его голосе звучало освобождение.

— Золотые мечты, — пробормотал отец.

Вито пошел спать.