Картина была, признаться, удручающая.

Отправляешься, что называется, в полном параде к одному из старейшин нашей литературы, чтобы взять у него интервью, а встречаешь трясущегося, наполовину выжившего из ума старика, который содержится в доме престарелых и питается молочной кашей.

Санитар попросил меня не фотографировать старика. Пусть, дескать, в памяти читателей останется его прежний облик. И вручил мне две фотографии, на которых Рольф Кемпинский запечатлен в его лучшие годы.

Я протянул старику коробочку шоколадных конфет, но санитар с мягкой улыбкой отвел мою руку.

– Нет, нет, с коньячной начинкой нельзя. Алкоголь. Вы понимаете.

Понимаю.

Когда-то им зачитывались. Школьником, помню, я проглотил подряд несколько его романов. Со временем шум вокруг него утих. Выдвинулись новые, молодые авторы. Года два назад к нему вдруг снова пробудился интерес. Начали переиздавать его книги, какие-то произведения были даже экранизированы. Сейчас Рольф Кемпинский стоял на пороге своего восьмидесятилетия. Мне было поручено взять у него интервью для нашего журнала.

Ну дело сделано – и ладно. Я возвращался в редакцию на велосипеде. Машина моя снова была в ремонте. И вдруг нате вам, пожалуйста, дождь! Я изо всех сил крутил педали и думал, что же мне написать о Рольфе Кемпинском. Я мог бы сказать несколько уважительных слов о нем. Перечислить его романы, пожалуй, рассказать кое-что из его жизни. О том, что я увидел, наверное, не стоило упоминать.

О фотографиях можно было забыть. Я промок настолько, что пиджак липнул к телу, будто вторая кожа, и обе фотографии свежего и здорового Рольфа Кемпинского разбухли от сырости во внутреннем кармане.

На мою беду еще и дорога сменилась. Асфальт кончился, и я трясся теперь по булыжной мостовой. Я изо всех сил старался удерживать велосипед на узкой полосе между бровкой тротуара и проезжей частью дороги. Водители могли только потешаться, глядя на меня, если я вообще привлекал их внимание. А ведь, пожалуй, и в самом деле забавно смотреть на чудака, который шпарит на велосипеде, в то время как проезжающие мимо машины окатывают его чуть ли не двухметровыми фонтанами воды.

И надо же сообразить такое – отправиться на велосипеде. Все равно что выехать на пони или в собачьей упряжке. Тут немудрено и грипп схватить. Кому-то из нашей братии журналистов, возможно, и горя бы не было – лег бы спокойно в постель и недельку отдохнул. Я же ни о чем таком и помышлять не мог. Ведь я сотрудник не какой-то там газетенки, а «Лупы», альтернативного городского журнала. Три редактора, машинистка (на полставки), Ули – агент по объявлениям и Атце, ответственный за производство и сбыт. Пропащие люди, как говорит о нас моя мать.

Владельцы журнала – мы, редакторы. Мы затеяли издавать его в 1975 году, так как считали, что он необходим, а может быть, потому, что просто не знали, чем нам тогда еще заниматься. У меня, во всяком случае, уже поперек горла стоял допотопный стиль местной газеты и описания всяких там состязаний по стрельбе.

Начали мы с тиража в 10 тысяч экземпляров. И с заемных денег. Помещение редакции в иные дни напоминает мусорную свалку; все у нас всегда делается в последнюю минуту и редко когда слаженно. Раза два в неделю как минимум мы вступаем в перепалку друг с другом, и каждый грозится, что бросит это дерьмо и больше в редакцию ни ногой. Так оно и идет у нас вот уже более шести лет. Зато тиражи поднялись. Теперь мы сбываем примерно от 25 до 28 тысяч экземпляров, то есть мы сравнялись в тираже с местной газетой. Можем выплачивать себе приличную зарплату, и с нами считаются.