Герцог Повон проснулся от собственного крика, что в последнее время случалось постоянно. Вот уже четырнадцатую ночь герцогский покой нарушали жуткие сновидения. Кошмар был всегда один и тот же: он видел подземное узилище, из которого нет выхода, появление из тьмы светящегося белого призрака, и потом — восстающего из могилы жуткого мстительного Террза Фал-Грижни. От повторения сна его воздействие не ослабевало — напротив, каждое новое явление призрака вызывало больший ужас, чем предыдущее.

Герцог подскочил на постели и в страхе огляделся. Он в собственном покое, массивную мебель освещает маленький ночник, который в последние недели по его приказу оставляют гореть на всю ночь. Знакомая обстановка не облегчила его состояния: Повон никак не мог унять колотящееся сердце и дрожь во всем теле. Требовалось лекарство, да посильнее.

Герцог слез с кровати и неверной походкой направился к кованному золотом ларцу, который стоял в углу комнаты. Из верхнего отделения он достал отделанную драгоценными камнями флягу, полную «Лунных грез», сладчайшего снадобья, особенно полюбившегося герцогу. Повон отхлебнул изрядное количество и вскоре был вознагражден. Кровь замедлила бег, дрожь в руках унялась. Вокруг ночника появился радужный ореол, а воздух стал сладким, как шербет. Ужас отступил, и герцогское сердце за несколько мгновений обрело прежнее спокойствие. Это спокойствие, однако, было не без примеси горечи: герцог вспомнил о своем недавнем вопле, без сомнения услышанном прислугой, которая не замедлит донести о нем кельдаме Нуксии. За время своего пребывания здесь Нуксия сумела создать разветвленную сеть шпионов, и лишь очень немногие происшествия, имевшие место в герцогских покоях, оставались ей неведомы. В число ее шпионов входили личные слуги герцога, и сдержать вторжение кельдамы в его личную жизнь было невозможно. Когда Повон обнаруживал и выгонял предателей, Нуксия подкупала или угрозами подчиняла себе вновь нанятых. А так как ловких толковых слуг было немало, приходилось приспосабливаться к сосуществованию с доносчиками. Таким образом, Нуксия была в курсе самых интимных деталей жизни своего нареченного, и ей удавалось использовать полученные сведения для того, чтобы вмешиваться в его дела.

Она вскоре появится в его спальне — Повон знал это. Ей наверняка уже донесли о его последнем унижении. Она потребует, чтобы ее впустили, и ни один слуга не посмеет преградить ей дорогу. Потом она набросится на него со своими идиотскими снадобьями — пилюлями, отварами, мазями, талисманами, пиявками и прочим набором пыток. Она начнет регулировать его питание, запретит ему спиртное, потребует отчет о его стуле и так далее. Она будет рядом дни и ночи, и никакие его слова или поступки не заставят ее уйти. Какой ужас! От «Лунных грез» мысли Повона стали путаться, и поэтому идея сбежать из личных покоев пришла ему в голову только через одну или две минуты. Он поищет убежища где-нибудь во дворце, и кельдаме его ни за что не найти.

С изрядным трудом герцог натянул халат и проковылял к двери. Шел он нетвердой походкой, и намерения его были неясны. Убежать… спастись… укрыться — эти желания вертелись в его затуманенном мозгу, но способы достижения цели на ум не приходили. Повон прошел из спальни в туалетную комнату, оттуда — в приемную, затем — в переднюю. Наконец через огромные золоченые двустворчатые двери он покинул личные покои. Коридор с колоннами, открывшийся перед ним, был безлюден. Пока все в порядке. Герцог пересек вестибюль, спустился по мраморной лестнице с балюстрадой из миниатюрных кариатид и прошел вдоль розовой галереи, со стенами, обрамленными золотой решеткой, с которой свисали превосходно сделанные гирлянды золотистых цветов. Он прошлепал под алебастровой аркой и вошел в просторный зал аудиенций.

Повон остановился, чтобы перевести дух, и прислонился к стене. Перед ним простиралась блестящая пустыня полированных мраморных плит. В отдалении возвышался помост, на котором высился украшенный драгоценными камнями герцогский трон. На троне неправдоподобно прямо восседала разодетая фигура. Ее жесты, словно из пантомимы, были величественно-царственны.

Повон, не веря своим глазам, зажмурился. Как посмел какой-то чужак осквернить подушку, предназначенную лишь для герцога! Он сморгнул, и зрение его несколько прояснилось. Как следует разглядев лицо и жалкую фигуру узурпатора, он узнал собственного сына. Лорд Снивер, этот хилый нытик Снивер, посмел усесться на государственный трон! Герцог рассвирепел. Оттолкнувшись от стены, он заковылял к трону. Приблизившись, заметил горностаевый воротник и украденную корону. Кривая ухмылка тронула его губы.

Снивер услышал шаги на мраморе, обернулся и увидел отца. Его бледное лицо вспыхнуло. Глаза расширились и вылезли из орбит. Руки вцепились в подлокотники трона. Он замер в позе испуганного зайца. Лишь отчаянное подергивание правого века выдавало присутствие жизни в этой застывшей фигуре.

Герцог, покачиваясь, замер перед помостом.

— Что это у нас здесь такое? — спросил он, изображая недоумение. — Что это я вижу на собственном троне? — Губы Снивера нервно дрогнули, но ни звука не вылетело из них. — Я вижу перед собой убогую фигуру, нацепившую герцогское одеяние и венец, — ехидно продолжил герцог. — Она не двигается, не разговаривает. Это что — манекен? Или чучело, которое нужно заново набить? Не может же вот это быть человеком.

— Ваша милость… — попытался сказать Снивер.

— Ой, да оно двигается. И говорит. Да кто же это может быть? Неужели предатель, замаскировавшийся под герцога? Да нет, уж слишком явный самозванец. Эти узкие девичьи плечики не подходят для величественного одеяния. А жалкая тощая цыплячья шея — разве выдержит она бремя венца? Да это в лучшем случае карикатура на герцога. И нет здесь никакого обмана, потому что это невозможно принять всерьез.

— Ваша милость… отец… позвольте объяснить, — взмолился Снивер. Пальцы его судорожно теребили пряжку, скрепляющую мантию.

— Нет, нет, не расстегивай! Не уходи оттуда! — скомандовал герцог, когда сын попытался привстать с трона. — Это редкое и восхитительное зрелище, которое я хочу как следует запомнить. Просто не могу оторвать глаз.

Снивер откинулся на подушку. Только его голубые навыкате глаза беспомощно шарили по пустому залу в надежде найти убежище или заручиться помощью.

— Что бы это могло означать, однако? — вслух размышлял герцог. Он, без сомнения, получал массу удовольствия. — Этот хиляк в моем парадном облачении, эта пародия на троне — что же все это значит? Маскарад? А-а-а, я догадался! — Он щелкнул пальцами. — Это же комедия! Передо мной фигляр, клоун из придворного театра Шоннета, который явился, чтобы развлечь двор своими шутками и репризами! До чего же здорово! Давай-ка, друг мой, спой нам. А может, прочтешь забавные вирши? Что-нибудь из едкой политической сатиры? Ибо, как говорят, сатира — верное средство избавить политика от чванства, а это уж непременно входит в твои намерения? Не так ли?

Ответа не последовало. Снивер ерзал на троне, нервно перебирая мантию пальцами и с вожделением поглядывая на ближайшую дверь.

— Как, ответа не последует? Тебя что-то тревожит, паяц? А-а-а, понимаю: какой смысл кривляться перед единственным зрителем? Тебе нужны зрители — и много! — чтобы их смех, свист и крики вызвали в тебе прилив творческой энергии, подталкивали тебя к высотам комической изобретательности. Аплодисменты подпитают твое остроумие, ибо без этого не может обойтись истинный фигляр. Ну что ж, ты получишь желаемое.

— Отец, что вы хотите делать?! — воскликнул Снивер.

— Публику! Собираю для тебя публику.

— Но… погодите… выслушайте меня, пожалуйста. Не нужно никакой публики.

— Скромность не к лицу фигляру. Взгромоздившись на помост, герцог протянул руку и принялся нажимать кнопку слоновой кости, вделанную в поручень трона. В тот же миг во всех помещениях дворца прозвучала музыка. Это устройство, изобретенное Саксасом Глесс-Валледжем, о котором совсем недавно все так скорбели, позволяло герцогу вызывать слуг, гвардейцев и придворных. А сейчас он воспользовался им для того, чтобы созвать всех обитателей дворца. Через несколько мгновений по одному или небольшими группами они начали стекаться в зал аудиенций. Многие зевали и спросонья терли глаза, но не замедлили откликнуться на зов. С ними прибыли и несколько придворных, засидевшихся допоздна за картами и игрой в кости.

Снивер наблюдал за толпой, которая стекалась к трону. На знакомых лицах читалось любопытство и недоумение. Он не мог выносить их пристальные взгляды и опустил глаза на свои дрожащие руки.

— Мои дорогие друзья и подданные, — прогнусавил Повон деланно серьезным голосом, — вы, без сомнения, желаете узнать, зачем я созвал вас сюда среди ночи? Нам предстоит увидеть зрелище редкое и драгоценное. Среди нас находится клоун, решившийся своим искусством порадовать нас здесь, при дворе. Этот предприимчивый шут, чей костюм и внешность свидетельствуют о тонком понимании нелепого, послужит зеркалом, в котором нам дано будет лицезреть наши промахи и упущения. Сама нелепость этого герцогского воплощения, несомненно, послужит нравственным уроком, а не просто источником веселья. Таким образом, в предвкушении самого утонченного увеселения. Я уступаю место нашему искусному гастролеру. Друзья мои, давайте же похлопаем, приветствуя его.

Герцог бурно захлопал в ладоши. Некоторые из слуг и придворных последовали его примеру. Легкие, несколько неуверенные аплодисменты, едва возникнув, тут же смолкли. Воцарилось молчание.

Снивер взглянул на свою аудиторию. Кровь отхлынула от лица. Его правое веко дергалось, как расчлененная змея. Впервые в жизни и левое веко тоже задергалось. Оба века трепыхались отчаянно и не в лад. Вид у Снивера был болезненно-дикий.

— Хорошо, просто замечательно, — одобрил герцог. — Поистине впечатляющее вступление, хотя, возможно, не достает музыкального сопровождения. Отлично. Ну, что же у нас дальше?

Снивер мучительно ерзал на троне, порываясь встать.

— Как, разве ты не споешь? Позволь тебя просить о песне.

Невольно из горла герцогского отпрыска вырвался тонкий булькающий звук.

— Интересное исполнение, вот только слов не разобрал. Нельзя ли погромче? Погромче! — Он обернулся к подданным. — Друзья мои, наш гость стесняется. Давайте его поощрим.

— Спой, Снивер, спой же! — принялись кричать несколько наиболее угодливых придворных. Большинство же аудитории хранило сдержанное молчание.

Последовали жидкие аплодисменты, смешки, к которым присоединился герцог, и даже прозвучал громкий издевательский свист.

Плечи Снивера поникли под бархатной мантией. Глаза наполнились слезами. Он до крови закусил губу, но так и не сумел сдержаться. Слезы хлынули из глаз и полились по щекам. Смущенный ропот прошелестел по рядам зрителей, многие из которых готовы были ему посочувствовать.

— Все лучше и лучше! — Издевательское удовольствие прозвучало в голосе герцога. — Ибо лишь вздох один отделяет слезы от смеха, а немного пафоса сдобрит славную комедию. И сегодня меж нами мастер этого искусства, поистине принц, нет — герцог клоунов. — Повон рассмеялся, и несколько льстивых придворных последовали его примеру.

Поток слез из глаз Снивера стал стремительнее. Он попробовал украдкой вытереть нос о бархат рукава, но жест не остался незамеченным, и смех стал громче.

— Наш клоун, кажется, не настроен на вокал, — отметил герцог. — Тогда, быть может, он ублажит нас танцем?

— Танцуй, Снивер! — раздалось вокруг.

Снивер забился в глубь трона, точно пытаясь стать невидимым.

— А ну-ка, встать на задние лапы, паяц! — потребовал герцог. — Встать!

— Танцуй же, Снивер! — громче зазвучал хор голосов.

Жадные руки потянулись вперед, чтобы сдернуть лорда Снивера с трона. Напрасно юноша пытался сопротивляться. Он стоял на помосте, являя взглядам окружающих жалкое зрелище.

— Ну-ка, выдай нам маркирванскую кадриль, шут, — услужливо предложил герцог. — Мою любимую.

— Давай выплясывай, Снивер! — потребовала публика.

Снивер не шевельнулся, только веки его продолжали дергаться. Он непонимающе уставился на собственные ноги. Крики стали настойчивее. Кто-то начал насвистывать маркирванский военный гимн в ритме кадрили. Руки захлопали в такт. Некоторые зрители держались отстраненно, другие же, заразившись весельем, воодушевленно завопили. Тело Снивера стало липким от пота. Лица вокруг него заколыхались, поплыли и слились воедино. Он зашатался, готовый упасть, когда сильный голос перекрыл царивший вокруг гомон. Этот голос не дал ему потерять сознание.

— Что за шум в герцогском зале для аудиенций? Какое неуважение!

У Снивера перестала кружиться голова. Смахнув слезы, он попытался разглядеть в толпе обладателя спасительного голоса. В дальнем проходе он увидел кельдаму Нуксию, которая скрестив на груди руки и нахмурив черные брови, высилась в дверном проеме, как богиня войны. Просторное одеяние из стеганой материи еще более увеличивало ее и без того внушительную фигуру. В зале воцарилась полная тишина. Кельдама прошла вперед. За ней шествовала четверка крепких, рослых прислужниц. Стук женских каблуков по мраморному полу походил на размеренную поступь обутых в сапоги гвардейцев. Герцог Повон поморщился от этого звука.

Нуксия подошла к задним рядам собравшихся, которые тут же расступились перед ней. Приблизившись к помосту, она остановилась перед своим нареченным.

— Что означает этот балаган? Сейчас же объясните!

— Просто случайное веселье, — ответил герцог Повон с некоторой долей твердости в голосе, — в котором кельдаме не обязательно принимать участие.

— Что значит «не обязательно принимать участие»? Если бы меня и впрямь все это не касалось, я была бы счастливейшей из женщин! Я не желаю ничего иного, как только быть супругой правителя, которому даны ум и сила, способного управиться со своей вотчиной без моего надзора. Такая счастливая доля выпала моей матушке, которая была повенчана с сиятельным келдхаром. Увы, ее дочери не повезло! Сиятельный определил мне Ланти-Юм, несомненно надеясь, что мой трезвый ум поможет укрепить союзника, государство которого пребывает в упадке. Желание келдхара для меня закон. Так тому и быть! Посему я пытаюсь поддержать перед лицом людей ваше достоинство и еще более шаткое достоинство вашего слабоумного сына.

— Мадам… — начал было Снивер жалобно.

— Помолчите, — потребовала кельдама. — Довольно вашей бессмыслицы. Вы считаете, что недостаточно опозорили нас? Сейчас же снимите этот венец и спускайтесь с помоста. Не стыдно вам появляться в таком виде? Мне кажется, следовало бы устыдиться. Я бы предпочла умереть, нежели стать публичным посмешищем. У вас, похоже, совсем нет гордости, что, впрочем, понятно: вы же лантиец и кровь у вас наполовину смешана с водой из канала. Ну, снимете вы в конце концов этот венец или нужно еще раз повторить?

Снивер поспешно стянул венец с головы.

— Дайте его мне, — потребовала Нуксия.

Он заколебался, но она нетерпеливо щелкнула пальцами.

— Давайте же! Руки у вас так же медлительны, как ум. Верните то, что вам не принадлежит, а затем можете удалиться. Вы еще медлите? Я бы на вашем месте жаждала спрятать лицо свое от одного только стыда и более бы не показывалась из своего покоя без забрала.

Никто из присутствующих не решился на комментарий.

Снивер выпустил из рук предмет спора, но не двинулся с помоста. Его била дрожь. Возможно, ноги его настолько ослабели, что он не решался покинуть зал, а быть может, хотел присутствовать при дальнейшем разговоре.

— Я сохраню у себя этот венец, чтобы его не подвергли дальнейшему осквернению ни сын, ни отец. Именем сиятельного келдхара беру его на хранение. — Завладев венцом, Нуксия утратила всякий интерес к Сниверу и обратила взор на герцога, который нетвердо держался на ногах. — Глаза у вас мутнее обычного, — отметила она, зрачки расширены, лицо бледное. Я подозреваю наихудшее…

— Страхи ваши, кельдама, необоснованны, — сказал герцог с изрядной долей смущения.

Он переминался с ноги на ногу, взгляд его голубых глаз блуждал. В этот момент некоторое родственное сходство между Повоном и его сыном стало, на удивление, сильным.

— Мне доложили, что вы опять кричали во сне, — беспощадно заявила Нуксия. — Отрицать бесполезно! Вас одолевают дурные сны и видения. Это верный признак того, что ваш организм отравлен шлаками, дурными соками, разжижающими кровь и нагоняющими меланхолию. Все это неудивительно, если учесть, какой отравой вы постоянно обременяете свое тело. Но все это скоро изменится. Я обещаю, что изменится. Вы очиститесь, нареченный, не сомневайтесь. В этом ваше спасение.

— Кельдама, мне кажется, сейчас не время и здесь не место…

— Все правильно, — решительно перебила его Нуксия. — Ваши лантийские слуги невоздержанны на язык и не заслуживают доверия. При них говорить небезопасно. Насколько иначе мы живем в Гард-Ламмисе! Но ничего, увидите, как все изменится к лучшему, когда я стану герцогиней, но до этого времени мы должны соблюдать секретность. Продолжим разговор в тиши вашего покоя. Мне нужно кое-что у вас узнать. Мои дамы последуют за мной, охранять мою честь.

Герцог взглянул вверх — в беспощадные глаза своей нареченной — и, не уловив там даже намека на снисхождение, без слов, понурившись, последовал за ней из зала аудиенций.

После ухода правителя придворные и прислуга еще некоторое время потерянно потоптались в зале, исподтишка сверля Снивера взглядами, исполненными презрения и жалости. Гул приглушенных голосов изредка перемежался сдержанными смешками. Герцогский сын, казалось, впал в забытье. Он сидел на краю помоста, обхватив руками тощие ноги и положив подбородок на острые коленки. Взгляд был устремлен в одну точку, руки все еще дрожали. Он молчал, и никто к нему не обращался. Новых развлечений не ожидалось, и зрители потянулись к выходам из зала. Наконец зал опустел, и лишь тогда Снивер поднял голову. Его голубые глаза оглядели огромную комнату, все еще залитую светом пятисот свечей, и остановились на арке, через которую удалился его отец. Глаза Снивера странно загорелись. Клыкастые существа, покрытые чешуей, мелькнули в глубине проема. Все это было очень странно и не поддавалось пониманию.

Ночные события лишили покоя и отца, и сына. Оба — Повон и Снивер — обдумывали их. Выводы, к которым они пришли, были различны, но повлекли за собой одновременные тайные ночные экспедиции. На следующий день вскоре после заката два домбулиса один за другим отчалили от герцогской пристани. Ни то ни другое судно не имело опознавательных знаков. На борту каждого из них находилось по одному-два пассажира, закутанных в плащи и в низко надвинутых шляпах. Каждое устремилось кружным путем к самой опасной части города. Пассажиры того и другого домбулиса не знали друг о друге.

Первый из домбулисов следовал по лабиринту узких каналов на городских задворках. Дома-развалюшки здесь стояли вплотную друг к другу. На набережных, несмотря на поздний час, все еще был народ. Толпа текла, бойкая и оживленная, — короче говоря, типичная лантийская. Говор, музыка и запах жареной на дешевом масле рыбы с луком наполняли воздух. Один из пассажиров домбулиса поднес к носу флакончик благовоний.

Вот голоса и музыка остались позади, и домбулис вошел в древний Прямоводный канал. Полуразвалившиеся складские здания и гниющие развалины лачуг тесно обступили его берега. На канале было темно. Лишь в немногих прибрежных постройках мерцали огоньки, так как обитатели этих зловонных трущоб под названием Дестула обычно конопатили свои ставни тряпьем, преследуя двойную цель: сохранить тепло зимой и сокрыть свое присутствие в жилище. На этой окраине, особенно в ночное время, подобная предосторожность подчас помогала сохранить жизнь. Хотя в большинстве ставен имелись глазки, уберечься от воров и бандитов, кишевших в Дестуле, было делом трудным.

Домбулис коснулся пирса, и пассажиры вышли на берег. Вооруженному домбульеру велели охранять судно, что ему явно не пришлось по нраву. Двое пассажиров с фонарями в руках прошли вдоль пристани до моста Злых Кошек, к которому предусмотрительно приближаться не стали. Подобная осторожность вовсе не была излишней, ибо одичавшие животные не терпели вторжения в их заповедную зону. На редкость лютая зима пять лет назад, когда повсюду свирепствовал голод, подтвердила подлинность предположений о склонности кошек к людоедству. Обглоданные останки по крайней мере трех неосторожных бездомных обитателей здешних мест обнаружили в проходе возле заброшенного склада недалеко от моста. После третьего случая некоторые городские горлопаны потребовали уничтожить опасных бродяжек. У них тут же нашлись оппоненты, заявившие, что старый мост и его кошачьи обитатели — историческая ценность. Несколько месяцев этот вопрос горячо обсуждался в тавернах, на рыночных площадях и на судах по всему Ланти-Юму. В конце концов общественный интерес к нему спал, и злые кошки благополучно продолжили свое правление. Благодаря близкородственному скрещиванию они выделялись среди прочих собратьев лиловым цветом глаз и необычайной свирепостью, и теперь их день ото дня разрастающаяся популяция прогуливалась по мосту со столь же быстро возрастающей надменностью.

Стороной обойдя мост, пассажиры домбулиса прошли по кромке канала, затем свернули налево в переулок, обозначенный резной саламандрой. Через некоторое время, еще дважды свернув, Они оказались в темном тупике, настолько зловонном, что человек, который был поменьше ростом; едва не задохнулся.

— Фу-у-у! — выдохнул герцог Повон и снова приложил к носу флакон с благовониями. — Ну и вонища! Вряд ли это здесь, Бескот. Мы не там свернули.

— То самое место, уверяю вас, ваша милость, — ответил лорд Бескот Кор-Малифон. Его, по обыкновению, пышный наряд почти полностью скрывался под плащом. На голове была широкополая шляпа. — Именно здесь мы его найдем, провалиться мне на этом месте.

— Почему вы не предупредили меня? Разве можно отправляться сюда без подкрепления? — посетовал герцог. — И у меня с собой, как на зло, ни капли «Лунных грёз». Зачем только я позволил вам себя уговорить? Да я все равно не верю: никакой ученый-маг — обладатель Познания — не заберется в такую грязную зловонную конуру.

— Он уже не принадлежит к числу владеющих Познанием. Этот Нуллиад — изгой.

— Кто?

— Изгой. — повторил Бескот. — Ученый, которого в далеком прошлом изгнали из ордена Избранных.

— И насколько отдаленно это прошлое?

— Ну, скажем, лет сорок или около того, ваша милость.

— Значит, речь идет о недееспособном маразматике?

— Никоим образом! Он был, да и сейчас еще по всем меркам является одним из величайших ученых. Ум его остер, а способности к магии достойны восхищения.

— Если он так велик, почему же его собратья его выгнали?

— За неповиновение Уставу ордена, ваша милость. Никто не может этого подтвердить, но говорят, что крупный ученый времен Непревзойденного Леккела Дри-Ванниво, который был предшественником Террза Фал-Грижни, если я правильно помню… так вот: один из старших членов Совета Избранных не подчинился Уставу ордена и сознательно оказал противодействие Непревзойденному. За этот проступок ему было велено предстать перед Советом. Но этот ученый отказался, предпочтя подобному унижению исключение из числа Избранных. Лишившись всех званий, он изменил имя и, как бы бросая вызов своей предыдущей жизни, отправился в Дестулу, где стал известен как мудрец Нуллиад. С тех пор мудрость великого ученого стала доступной простому народу.

— Простой народ! Этого еще не хватало! Похоже, посредственные способности у этого мага, — заметил герцог. — Был бы у этого изгоя талант, он пользовал бы людей обеспеченных, тех, которые по своему положению могут способствовать его собственному продвижению. Почему он предпочитает жить здесь?

— Ах, ваша милость, да разве поймешь этих сумасбродных ученых-мудрецов? А вдруг Нуллиад решил поразить мир своей эксцентричностью? Или хочет бросить вызов Избранным? По моему личному мнению, — а я знаток в этих делах! — этот жест Нуллиада, хотя и не обладает той светской небрежностью, что сродни безупречному стилю, тем не менее претендует на оригинальность. Его вызов достоин внимания.

— Вызов — вот в этом-то и загвоздка, Бескот. Вызов! Этот тип, видите ли, не считает нужным являться ко двору по моему приглашению. Он посылает сказать, чтобы герцог пришел к нему. И я, у которого нет ни единого надежного друга, готового отстоять мои интересы, дохожу до такой степени отчаяния, что вынужден принять его условия. Я — правящий герцог Ланти-Юма — здесь, в этом жутком месте! Пришел ночью, пешком, как какая-то деревенщина. Я вне себя, и у меня нет никакого успокоительного снадобья! Как же я дожил до такого? Это ты втянул меня в эту авантюру, ты во всем виноват!

— А как же сновидения, ваша милость? Кошмары? — напомнил Бескот своему покровителю. — Мудрец Нуллиад считается самым лучшим толкователем снов. Вполне возможно, он сумеет все объяснить вашей милости и утешить вас.

— Пусть постарается, не то ему несдобровать: окажись он шарлатаном, я устрою ему принародную порку или раздену догола и пущу поплавать по Лурейскому каналу. Клянусь, я это сделаю!

— Ваша милость, неужели вы навлечете такой позор на собственный город? Фу!

— Да, и меня назовут всеобщим благодетелем, если я выкину в море эту заразу.

Этот перл герцогской политической мысли не получил, однако, достойной оценки. Непростительно громкие реплики двух аристократов привлекли внимание несколько зверского вида дестульских обитателей. Целая банда преградила путь герцогу Повону: пять мускулистых верзил, вооруженных дубинками, сделанными из обрезанных лодочных весел. Оранжевый свет фонаря осветил пять изрытых оспой образин и пять любезных ухмылок. Ухмылки эти не внушили герцогу и его спутнику доверия, несмотря на показную вежливость: у молодых людей были одинаковые черные зубы — следствие пагубного пристрастия к зелью, изготавливаемому из сапожной ваксы. Один из бандитов, судя по мощной коренастой фигуре, необычайно сильный и ловкий, выступил вперед и, напустив на себя почтительную озабоченность, обратился к путникам:

— Заблудились, господа? — Повон и Бескот молчали. — Наверно, отстали от компании, не там свернули, заплутали и не можете найти обратной дороги?

По-прежнему не произнося ни слова, Повон глянул через плечо и заметил еще четверых чернозубых парней у себя за спиной.

— Опасное здесь место для уединенной ночной прогулки двух славных господ. — Бандит удрученно покачал головой. — Не хочу заставлять вас слушать о тех ужасных происшествиях, что тут по ночам случаются. Вот почему я никогда и шагу сюда не делаю без приятелей. Да, да, и тех, кто у вас за спиной, — тоже мои дружки. Для защиты, знаете ли.

Повон и Бескот обменялись тревожными взглядами.

— В таких местах, как Дестула, неплохо иметь при себе оружие, — услужливо продолжил бандит. — Еще один совет благоразумным людям. Я, например, никогда не выхожу без своей верной палицы. Полезная штука. — Мрачно ухмыльнувшись, он треснул дубинкой по ближайшей стене, да так сильно, что Повон подпрыгнул от одного звука. — Вот так!

Герцог наконец обрел голос. Он прозвучал тоненько и визгливо.

— Да знаете ли вы, кто я такой!

— Шибко важная персона, если судить по вашей шляпе и перстню на пальце. Я определил бы вернее, если бы взглянул поближе. Можно?

— Дай-ка нам пройти, парень! — вмешался Кор-Малифон.

— Конечно, как угодно, господа. Но позвольте кое-что предложить. Вам обоим нужна защита, так вот мы с дружками готовы посодействовать. Хоть цена высока, зато обслуживание отличное. Ни один из клиентов еще не жаловался.

— Не нужно нам никакой защиты, парень!

— Как же не нужно, господин? Очень даже нужно, будьте уверены!

Хулиганы, все еще ухмыляясь, приблизились. Бескот Кор-Малифон воскликнул в отчаянии:

— Мы под защитой мудреца Нуллиада! — Имя возымело магическое действие: хулиганы замерли, их черные ухмылки исчезли. — Нуллиад ожидает нас, — продолжил Бескот, — и несомненно обеспокоен нашим опозданием. Может быть, вы укажете нам путь к нему?

Брови Повона удивленно изогнулись: откуда у Бескота такое присутствие духа?

Бандиты тихо посовещались. Имя Нуллиада, произносимое с заметным опасением, часто мелькало в их разговоре. Наконец предводитель неохотно ответил:

— Вон там он живет, — и указал на обшарпанный полуразвалившийся дом неподалеку. Путники робко поблагодарили их, и парни удалились, что-то недовольно бормоча.

Мудрец Нуллиад жил на верхнем этаже пятиэтажного дома. Никогда еще не приходилось герцогу Повону самостоятельно преодолевать столько лестниц. Достигнув второго этажа, герцог задыхался и утирал покрасневшее лицо. На третьем он остановился, чтобы отдохнуть, но задержался там ненадолго — площадка была грязной, едва освещенной и кишащей тараканами. Повон подавил отвращение и двинулся дальше. К тому моменту, когда герцог и его спутник взобрались наверх, оба задыхались.

Повсюду лежал слой застарелой грязи, старая краска облупилась, и стены походили на крокодилову кожу. В трещинах скопилась липкая копоть. Обглоданные кости, рыбьи головы, очистки и комья тухлой каши усыпали пол. Но дверь Нуллиада была безупречно чистой. Из-под нее пробивалась полоска света. Бескот постучал, и сухой старческий голос разрешил им войти.

Мудрецу Нуллиаду удалось сдержать беспорядок за порогом своего жилища. В его комнатах, скудно и строго обставленных, не было и намека на царившие снаружи грязь и запустение. Ковры потерты, но чисты, обстановка убога, но безупречна. Книги, без малейших следов пыли, в идеальном порядке. Таблицы, диаграммы, карты и графики развешаны по стенам ровными рядами. Инструменты, предназначенные для Познания, разложены на полке с математической точностью. Сам Нуллиад выглядел таким же безупречным. Одет в старую мантию ордена Избранных, но без эмблемы в виде двуглавого дракона, накрахмаленную и отутюженную. Руки тщательно ухожены, ногти коротко подстрижены. Длинные волосы свисают паутиной тоненьких косичек — таких причесок не носили в Ланти-Юме уже лет пятьдесят. Цвет лица восковой, осанка прямая, а жесты на редкость размеренные. Единственное, что в его внешности располагало некоторой свободой, так это лицо. Глубокие морщины, которые избороздили высокий лоб, скобками обвели тонкие губы и выгравировали тонкий рисунок вокруг глаз, не оставляли сомнений в способности этого лица менять выражение от трагического до комического. Но эти способности не часто демонстрировались. Сейчас на лице Нуллиада застыла отрешенность. Тонкие ноздри, полуопущенные, тяжелые, как у василиска, веки и приподнятый подбородок как бы говорили о его всеведении.

— Ваша милость, — произнес мудрец без особой почтительности. — Нуллиад согласен принять вас. Можете сесть. Нет, не там. Это место для вас не годится. Будьте добры сесть вот здесь, но не сдвигайте стул. Он поставлен как надо. Вы… — обратился изгой к Бескоту, — можете занять любой другой стул. Но ни один из вас ни в коем случае не должен вставать и бродить по кабинету.

— Отчего же, мудрец? — спросил его Бескот, не подумав. — Мы что… помешаем вашему… как бы это сказать?.. Познанию?

— Беспорядочное движение здесь неприемлемо, — ответил мудрец. — Силам беспорядка необходимо противостоять, а в данном случае Нуллиаду будет необходимо ваше сотрудничество. И не требуйте дальнейших объяснений.

— Я не привык ограничивать свои желания. — капризно скривил губы Повон.

— Герцог Ланти-Юма пришел искать совета у Нуллиада. И если его милость хочет получить этот совет, то должен полагаться на мудрость того, у кого он пришел искать его.

— Да уж мы и вправду проделали неблизкий путь, но какова же награда? Позвольте напомнить вам, магистр Нуллиад, что ученые из числа Избранных придерживаются правила по моему вызову являться во дворец. И правило это не знает исключений.

— Но Нуллиад перерос Избранных. Он занят гораздо более важными проектами. Здесь, в этом страшном рассаднике грязи и разврата, известном как Дестула, он в одиночку ведет борьбу против демонов беспорядка и неразумности, создавая в тиши своих убогих покоев маленький оазис порядка и симметрии. Мир без этого — безумие. В этих стенах хорошо отлаженный интеллект старается охватить Великую Идею Бытия, причем Нуллиад нисколько не сомневается, что это повторяющаяся схема и строго упорядоченная.

Но герцога оказалось не просто сбить с мысли.

— Сам Джинзин Фарни прибывает ко двору по моему зову.

— Так почему же ваша милость не прибегла к его советам на этот раз? — И Нуллиад позволил себе намек на ледяную усмешку.

— Да потому что это дело не по зубам Избранным, — ответил герцог. — Я пришел к Нуллиаду, который превзошел Избранных. У каждого ученого своя область познания — так, по крайней мере, мне сказали. Саксас Глесс-Балледж составлял слабые божественные экстракты. Бом Буру изучал полеты демонов. Эта свинья Грижни вечно мудрил с атмосферой. Но лишь один мудрец Нуллиад специализируется в…

— …Сновидениях, — закончил речь своего хозяина Бескот Кор-Малифон. — Говорят, Нуллиад читает сновидения, как чиновники — свой кодекс, клянусь жизнью.

— Да, сновидения, — согласился герцог и тяжело вздохнул. — Сновидения. И я пришел, чтобы убедиться в справедливости этих слухов, а также испытать прочность дружеского отношения Нуллиада к герцогу.

Он не упомянул о возможности денежного вознаграждения, ибо побоялся, как бы ученый не счел подобное предложение оскорбительным.

Нуллиад склонил голову.

— Итак, покой герцога нарушают ночные кошмары?

— Кошмар. Только один, но постоянно повторяющийся… — Повона передернуло. — Даже самые сильные снадобья не приносят мне покоя. Я стал бояться ночи.

— Его милость правильно поступил, что пришел к Нуллиаду. Частое повторение этого видения свидетельствует о том, что в нем содержится какое-то важное сообщение.

— Сообщение? От кого? — озадаченно спросил герцог.

Нуллиад обвел жестом целую полку книг.

— Если его милость согласится запомнить содержание первых двадцати девяти из этих томов, тогда он будет в состоянии приблизиться к этой проблеме.

Повон надулся.

— Достаточно сказать, что сновидение герцога имеет более или менее пророческое значение. Нуллиаду предстоит разгадать это значение.

— Значение? — Герцог нервно закачался на стуле. — Не вижу никакой необходимости. Я пришел сюда сегодня, чтобы получить настойку или порошок, который бы навсегда избавил меня от этого сновидения. Или, если это невозможно, так хотя бы экстракт или нюхательные соли, которые успокоили бы мой дух. Только это нужно твоему герцогу, и никакие значения тут ни при чем.

— Вот в этом ваша милость ошибается. Пожалуйста, перестаньте качаться: вы сдвинете стул с места. Только поняв значение ваших ночных кошмаров, можно возвратить покой вашей милости. Например, вполне вероятно, что этот кошмар служит предупреждением о грозящей опасности. А о грядущей беде знать полезно.

— Возможно. — Герцог Повон принялся грызть ноготь. — Да, возможно. Что же, у вас нет никаких снадобий?

— Никаких. Легкое состояние саморазоблачения, достигаемое с помощью Познания, гораздо лучше послужит этой цели.

Нуллиад осторожно, буквально на волосок, сдвинул ближе к окну один из столов и смахнул невидимую пылинку с его поверхности.

— Состояние саморазоблачения? Ты говоришь совсем как моя нареченная. Ладно, я расскажу тебе свой сон. Если ты действительно такой великий маг, как утверждают, то растолкуешь мне его и поможешь освободиться от постоянного страха.

— Все не так просто. — Внимание изгоя на миг переключилось на Кор-Малифона. — Пожалуйста, не трогайте вещей Нуллиада. Положите эту книгу на то самое место, где она лежала. Вот так. Нет, ваша милость, — продолжил он, — толкование снов — это не простая процедура, какой она вам представляется. Ночные видения исполнены странных образов и символов, и значение их зависит от природы и воспоминаний человека, который их видит. Не существует общих символов, несмотря на то, что некоторые нынешние шарлатаны, исполненные благих намерений, но заблуждающиеся, утверждают обратное. Посему никакого конкретного толкования не может быть без проникновения в суть, а его обеспечивает только Познание. Готов ли герцог довериться Нуллиаду?

— И как долго это будет продолжаться?

— Всего лишь столько времени, сколько займет пересказ сновидения.

— А будет больно?

— Это трудно предвидеть.

— А что, если не получится?

— Тогда понадобятся другие, более действенные меры. Сейчас нам ни к чему о них говорить — это не доставит ни удовольствия, ни пользы. Но хватит об этом. Готовы ли вы начать?

Герцогу не оставалось ничего иного, как согласиться. Он мрачно кивнул. Охватившее его ощущение беспомощности было незнакомо и неприятно, поэтому он обернулся к своему спутнику.

— Ты меня сюда привел, Бескот. Если что случится, лично будешь отвечать.

— Я? Но, честное слово, ваша милость…

— Герцог сейчас соберется с мыслями, — скомандовал Нуллиад, — и постарается восстановить по порядку детали своего кошмара.

— В этом нет нужды. Мне при всем желании их не позабыть.

— Сосредоточьтесь.

Герцог сидел молча, с недовольным лицом. Бескот Кор-Малифон также не проронил ни слова. Тишина нарушалась лишь звуком низкого, еле различимого напева, сходившего из уст мудреца Нуллиада. Слоги падали в размеренной каденции. Нуллиад отрешенно застыл с обращенным внутрь себя взором. Постепенно поле его внутреннего видения настолько расширилось, что стало понятно: он достиг стадии Познания. Изгой приблизился к герцогу Повону, который взглянул на него с опаской.

Приложив руку к герцогскому лбу, Нуллиад приказал:

— Повествуйте видение свое во всех подробностях.

Герцог Повон ощутил вторжение чуждого интеллекта. Его затрясло, на лице появилась целая гамма чувств. Они нашли свое отражение в лице Нуллиада.

— Что ты со мной вытворяешь? — Голос герцога срывался. — Твое Познание ошибается. Что ты делаешь с моим мозгом?

— Я к нему лишь прикасаюсь. Познание никогда не подводит Нуллиада. Описывайте видение. — Герцог закусил нижнюю губу. Мудрец Нуллиад сделал то же самое. Выражение его лица стало таким же испуганным и капризным, как у герцога, совершенно непохожим на его собственное. — Говори же!

Последовало подробное описание повторяющегося кошмара: от развалин замка Грижни, лежащих под пламенеющим небом, сырого подвала-узилища, со светящимся белым призраком и до воскресшего мстителя Террза Фал-Грижни. Герцог Повон говорил запинаясь. Время от времени он умолкал, чтобы облизнуть пересохшие губы. Нуллиад повторял его жесты. Когда повествование закончилось, на время воцарилось молчание.

Мудрец Нуллиад убрал руку ото лба герцога и отступил от своего посетителя. Цепь познания разомкнулась. Тревога герцога утихла, дыхание восстановилось. Через несколько мгновений к нему уже настолько вернулось душевное равновесие, что он спросил чуть ли не беззаботно:

— Ну что, магистр Нуллиад, это развлечение оказалось не менее занятным, чем другие?

Изгой, явно чем-то озадаченный, в ответ задал собственный вопрос:

— Прав ли Нуллиад в своем предположении, что все члены семьи его непревзойденности Террза Фал-Грижни были умерщвлены семнадцать лет назад?

— Прав, — с неудовольствием подтвердил Повон. Разрушение дворца Грижни, убийство всех его домочадцев было эпизодом, на котором он не любил останавливаться. Нет, эти воспоминания не заставляли его ощутить ни грамма вины, просто он опасался общественного порицания.

— Так, значит, дом Грижни и его семья полностью уничтожены?

— Да, насколько мне известно.

— Но здесь какое-то несоответствие. Не было ли у него побочных детей?

— Нет, только не у Грижни! Вообще удивительно, похоже на чудо, что святоша, холодный как глыба льда, смог завладеть бедняжкой, своей женой. Как только чрево ее тут же не заморозилось? Нет, никаких побочных отпрысков не было.

— И леди Грижни не дожила до разрешения от бремени?

— Очевидно, нет… Да нет, конечно!

— А разве на этот счет не было сомнений? — спросил Бескот Кор-Малифон. — Он сделал попытку приподняться со стула, но, встретившись с василисковыми глазами хозяина, остался на месте. — Мне вроде бы припоминаются какие-то слухи, разговоры, которые тогда были вокруг этого дела. Говорили… что леди Грижни удалось избежать резни. А еще говорили, будто она поклялась отомстить за своего господина. Люди уверяли, что видели ее в самых неподходящих местах, бледную и вне себя от горя.

— Так ли это? — обратился Нуллиад к герцогу.

— Весьма маловероятно.

— Ага. Тогда неопределенность исчезает. Нуллиад может объяснить значение кошмара его милости.

Герцогу показалось, что он не желает этого знать. Он без энтузиазма вопросительно хмыкнул.

— Сновидение это одновременно и разоблачающее и предсказательное, — сообщил Нуллиад.

— С чего бы это такое видение посетило меня именно сейчас, после стольких лет?..

— Не желая обременять его милость недоступными понятиями, скажу лишь, что время для этого пришло. — Нуллиад, видимо, почувствовал, насколько туманен его ответ, и поэтому добавил: — Возможно, его милость вспомнит о каком-то необычном происшествии, после которого его впервые посетило это сновидение.

Повон покачал головой. Ему не хотелось вспоминать, а тем более обсуждать воздействие на него амброзии Сни.

— Ну ладно, это не столь важно. Давайте перейдем непосредственно к сновидению. Новая информация относительно судьбы леди Грижни пролила свет на все остальное. Позвольте Нуллиаду подтвердить то, о чем его милость несомненно подозревает. Вдове Грижни удалось бежать. В этом герцог может быть уверен.

— Меня вовсе не беспокоит судьба леди Грижни. — В голосе Повона звучало нетерпение. — Она была всего-навсего девчонкой, ну, допустим, маленькой чаровницей, но никакой иной угрозы не представляла. Я бы даже, пожалуй, оставил ее в живых. Меня заботит только сам Грижни. Не может же кошмар означать, что он и в самом деле восстал из могилы? — закончил Повон с усилием.

— Похоже на то, но лишь в метафорическом смысле. Не нужно так тревожиться. Грижни мертв, но жена его спаслась. И вероятно, родила сына. Поэтому излучение, в последнее время исходящее от рода Грижни, и представляет определенную угрозу для вашей милости.

— Не может быть и речи ни о каком «вероятно», — заявил герцог. — Если сын действительно есть, он очень опасен. Вы уверены в том, что сказали?

— Если никакой ученый-маг не наслал на сновидения его милости ложного пророчества, тогда на толкование Нуллиада можно положиться.

— В таком случае, может быть, Нуллиад объяснит, что это за светящееся чудище из кошмара?

— Ах! Сие крайне интересно, крайне! Мудрец Нуллиад не нашел в мозгу его милости ни одного образа, который соответствовал бы описанию светящегося белого существа из его сновидения. Это образ абсолютно чуждый. Нуллиаду пришлось обратиться к своим обширным познаниям в истории, традициях и к общему Познанию. Таким путем он пришел к выводу, что белое существо — это вардрул. — Оба посетителя смотрели на него непонимающе. — Вардрулы — существа, которых лантийцы зовут белыми демонами.

— Фу ты! Это же миф! — высказал догадку Бескот.

Нуллиад не счел нужным удостоить его ответа.

— С чего бы это мне стали сниться белые демоны?

Нуллиад вздохнул.

— Разве вам не приходит в голову очевидное объяснение?

— Это ваше дело давать объяснения. Даже его непревзойденность Джинзин Фарни делает это для своего герцога.

— Очевидно, в том и в самом деле есть нужда. Ну, ладно. Раз герцогу представляется вардрул, то, вероятно, его присутствие в кошмаре указывает нам определенное месторасположение. Описание его милости того быстрого перемещения из руин в некое помещение, явно являющееся пещерой, подтверждает эту догадку.

— Пещера?

— Конечно. В этом нет ничего удивительного. Не может быть, чтобы его милость еще не понял. Леди Грижни спаслась из Ланти-Юма семнадцать лет назад. Она укрылась у вардрулов Назара-Сина и родила там сына, который, видимо, выжил. Разве нужна была его милости помощь Нуллиада, чтобы прийти к этому выводу?

Повон не обратил внимания на это язвительное замечание.

— Во сне этот Фал-Грижни на меня набрасывается. Он тянется ко мне белыми руками и хочет меня убить… — Голос герцога задрожал. Он помедлил, сглотнул и взмолился: — Что же это означает?

— Предположительно этот сын Грижни, теперь уже почти взрослый мужчина, не слишком хорошо настроен по отношению к убийце своего отца.

— Не убивал я его отца! Это Хаик Ульф и его гвардейцы. Меня там вообще не было!

— Но разве не его милость лично отдал команду атаковать дворец Грижни?

— Это не одно и то же!

— Ну, возможно, и есть незначительная разница, однако молодой Грижни, похоже, намерен ею пренебречь.

— Террз Фал-Грижни предал своего герцога — это доказано! Он заслуживал самого сурового наказания!

— Возможно, абстрактное понятие справедливости не достигло еще незрелого мышления юного Грижни.

— Не хочу я всего этого слушать! Не за этим сюда пришел! Бескот, зачем ты меня сюда притащил? — громко требовал ответа герцог. Бескот промолчал, и возбуждение Повона улеглось. — Ну и какую опасность представляет этот Грижни-младший? Что, он поклялся отомстить за отца? Можете мне это точно сказать?

— Неясно, была ли произнесена клятва отмщения. Но содержание вашего сновидения указывает на враждебность юного Грижни.

— И он строит козни против своего герцога, как и его отец! Скажи мне, Нуллиад, этот юнец обладает способностью к Познанию?

— Несомненно. Однако пока неясно, в какой степени он им овладел.

— Ага, начинаю понимать. Существует опасность, угроза моему благополучию, и меня предупреждают. Мне дана возможность защищаться. А, похоже, неплохо, что я сюда пришел. Хотя следовало, конечно, подготовиться. — Герцог приосанился. — Мудрец, по-твоему, сын Грижни живет до сих пор у этих чудовищ Назара-Сина?

— Таково значение этих ночных видений его милости. Нуллиад не может поручиться за полную достоверность, но на видения такого рода чаще всего можно положиться.

— Это все, что мне нужно знать. Сын Грижни жив. Сын Грижни жаждет моей погибели. Он обитает в котловине Назара-Сина. Мне ясно, как следует действовать. Мне следует незамедлительно принять меры, чтобы обезопасить себя. — Повон взглянул на Нуллиада, ища подтверждения своим мыслям, но лицо изгоя было непроницаемо. — Военная экспедиция, неожиданное нападение на пещеры, уничтожение кровожадного пащенка Террза Фал-Грижни и этих предателей, которые укрывали его все эти годы, — после этого смогу быть спокоен. — Изгой не высказал ни слова одобрения. Повон предпочел не заметить охлаждающего его пыл молчания собеседника. — Ты сослужил своему герцогу хорошую службу, мудрец Нуллиад. Не могу ли я чем-нибудь выказать свою благодарность?

— О да! Постарайтесь не внести беспорядка в расположение предметов в кабинете Нуллиада, когда будете уходить.

— Это мы обещаем. Оставляем тебя в одиночестве, которое так превосходно тебе подходит. Еще раз спасибо. Пошли, Бескот.

Повон и его спутник, стараясь не нарушить порядка, покинули покои мудреца. Они без приключений проделали обратный путь к пристани Дестулы, и там нашли ожидающий их домбулис. Однако вооруженный стражник исчез бесследно. Бескоту Кор-Малифону пришлось сесть на весла. Грести он, как и следовало ожидать, толком не умел, а потому путь назад ко дворцу герцога оказался долог. Когда герцог Повон наконец-то оказался дома, он добрался до спальни, уверенный, что обретенные знания обеспечат ему долгожданный покой. Разрешив загадку сновидения, он избавится от своего ужаса. Но все оказалось иначе. Едва Повон заснул, сновидение вернулось, став еще ужаснее, чем прежде. Он снова пробудился с криком, и на этот раз принял решение в то же утро направить подразделение герцогской гвардии в котловину Назара-Сина.

Пока герцог совещался с мудрецом Нуллиадом, еще один разговор происходил неподалеку от того места.

Второе судно, отплывшее от причала герцогского дворца, тоже направилось к Дестуле. Домбулис, в котором был только гребец и один пассажир, причалил к пристани в небольшой заводи южнее дестульского причала. Домбульер остался караулить лодку, а пассажир сошел на берег, прошел по улице и свернул в переулок к кухмистерской Гру, которую можно было опознать по вывеске с черным стервятником, видимо являвшей собой весьма ироничный намек на способности местного шефа. Кухмистерская была заперта на ночь, но специфический запах горелого масла и тухлой рыбы все еще витал в воздухе. Дверь была закрыта, окна темны… Но на втором этаже, прямо над заведением Гру, в окнах вызывающе ярко горел свет, что было непривычно для этого района и свидетельствовало о наивности или излишней самоуверенности хозяев квартиры.

Шаткая деревянная лестница вела снаружи прямо к двери второго этажа. Посетитель поднялся, помешкал возле двери, потом, собравшись с духом, постучал дрожащей рукой…

— Кто там? — отозвался мужской голос.

— Лорд Никто, — ответил человек в маске. На самом деле это был лорд Снивер Дил-Шоннет. — Вас должны были предупредить обо мне. Я ошибся? Вы разве меня не ожидаете?

— Возможно, — прозвучало в ответ, заскрипел отодвигаемый засов. Внутри послышался звук удаляющихся шагов: — Входите.

Секунду поколебавшись, Снивер вошел, затворив за собой дверь. Он оказался в большой и очень грязной комнате, обставленной с убогой роскошью — этакой карикатурой герцогского дворца. Позолота ошметками отслаивалась от массивных резных столов и стульев. Обивка мебели была замызганной и порванной, сиденья продавлены. Зеркала в позолоченных рамах потемнели и растрескались. Хрустальные люстры затянуты паутиной.

Под стать убогой роскоши жилища оказались и двое здешних обитателей, сидевших за столом перед остатками ужина. У долговязого пожилого мужчины, довольно плотного и мускулистого, было широкое красное лицо и явственно раздвоенный нос.

Густо напомаженные волосы он уложил в высокую прическу, а бороду, также напомаженную, тщательно начесал и разделил надвое. Плохо пригнанное платье претендовало на элегантность — парчовый камзол, отделанный засаленными кружевами, имел положенные разрезы и подкладки. Неопределенного цвета сатин, проглядывавший в разрезах, по-видимому, годами не менялся. Перед одеяния пестрел пятнами от вина и жира, панталоны несли на себе те же «украшения». Вычурные туфли его с длиннющими мысами были новы и модны. Несколько дорогих побрякушек дополняло костюм. Многочисленные перстни, цепи, серьги, пряжки и бусы сверкали разноцветными каменьями, и яркость их блеска выдавала подделку.

Напротив него за столом сидела юная девушка лет двенадцати или тринадцати с белой как мел кожей, соломенного цвета волосами. Лицо ее было круглым, словно луна, рот — тонкая щелочка, а нос раздвоен. Белесые ресницы полуприкрывали блеклые глаза, которые в тот момент сверкали под стать поддельным бриллиантам ее сотрапезника. Приземистая коренастая фигура девушки выглядела нелепо в вычурном шелковом женском платье, перекроенном на ее фигуру. Засученные рукава обнажали и мускулистые руки с сильными короткими пальцами. Вся в жирных пятнах юбка была высоко подоткнута: видимо, ее обладательница ставила свободу движений выше соблюдения приличий.

Парочка и не подумала подняться из-за стола при виде посетителя. Откинувшись на спинки своих стульев, они с таким высокомерным снисхождением разглядывали Снивера, что ему сделалось не по себе, несмотря на его высокое происхождение.

Снивер стоял, переминаясь с ноги на ногу. Молчание явно затянулось. Наконец он решился и довольно скованно спросил:

— Вы — разбойник Вурм-Диднис?

— Я лорд Яне Вурм-Диднис, — ответил человек за столом. — Лорд Вурм-Диднис по праву рождения и Разбойник Диднис — вследствие превратностей судьбы.

Снивер никогда не слышал о благородном семействе, которое носило бы фамилию Диднис, и дипломатично промолчал.

— Около меня сидит моя любимая дочь и наследница Джосквинилью Вурм-Диднис, — продолжил головорез. — Ну же, Джоски, поздоровайся с гостем, душа моя!

Острые, как камешки, глазки Джоски изучающе взглянули на Снивера.

— Пусть он снимет маску, — сказала она.

— Нет-нет, мое драгоценное дитя, мы должны уважать тайны наших гостей. Ведь мы воспитанные люди и должны соблюдать приличия, несмотря на наше положение.

— А я желаю видеть его физиономию. — Девица стиснула зубы. — И не заставляй меня нервничать! Хочешь, чтобы у меня опять пузо разболелось, как в прошлый раз?

— Конечно нет, дитя мое. Но наш посетитель хочет сохранить инкогнито. И нам, гостеприимным хозяевам, не подобает…

Похоже, Джоски не привыкла к возражениям. Она надула губы, взгляд стал жестче.

— А я желаю видеть его лицо! Если он не снимет маску, как мы узнаем, стоит ли ему доверять?

— Допустим, он ее снимет — все равно мы этого не узнаем. Вурм-Диднис заискивающе ей улыбнулся. — Но ведь всегда моя дорогая Джосквинилью добивается своего.

Застывшее лицо Джоски смягчилось, грозовые облака рассеялись, точно по волшебству. Перегнувшись через стол, она запечатлела поцелуй на отцовской щеке.

Вурм-Диднис расцвел. Обернувшись к Сниверу, он заметил:

— Вы слышали, моя маленькая принцесса не успокоится, пока не увидит ваше лицо. Перечить ей бесполезно — она все равно настоит на своем. Вынужден просить вас поднять забрало. Идите сюда, к свету, чтобы вас было видно. Можете сесть, если хотите.

Снивер присел к столу. Руки его нехотя поднялись, чтобы развязать маску. У него не возникло даже мысли не подчиниться приказу разбойника. Но оказалось, что страхи его беспочвенны, даже без маски его не узнали. Джоски довольно хмыкнула, удовлетворив свое любопытство, — вот и все.

— Ну, уважаемый, изложите свое дело. Вурм-Диднис говорил с ним, как вельможа с простолюдином.

Снивер почувствовал, как краснеет его неприкрытое лицо. Он, по обыкновению, был неспособен держаться с подавляющим наглость превосходством, которое приличествовало бы случаю. Более того: он не мог совладать со своим голосом, а веко опять начало дергаться. Он заметил, что Джоски Рассматривает его с беззастенчивым любопытством, присущим юности, и смутился пуще прежнего. Наконец он собрался с духом и заговорил:

— Вы тот самый Вурм-Диднис, который может за определенную цену… э-э-э… помочь… убрать… определенные препятствия… Я хочу сказать, что это предполагает…

— Я тот самый Разбойник Диднис. Мои услуги доступны лишь нескольким избранным. Действую быстро и безошибочно — ни одна жертва от меня не ускользнет. Ответ понятен?

— Да, конечно. — Смущение Снивера стало почти невыносимым. Он бросил отчаянный взгляд на бесчувственную Джоски. — Разумеется, нехорошо обсуждать подобные вещи в присутствии ребенка…

Вурм-Диднис открыл было рот для ответа, но дочь опередила его:

— Сам ты ребенок, — бросила Джоски с презрением, свойственным подросткам. — Я помощница и ученица его светлости, почти его правая рука. Я уже так поднаторела в деле, что он не может без меня обойтись. Правда, папа? Мы с ним поправляем пошатнувшееся состояние рода Диднисов. Да его сиятельство уже всему меня обучил. Знаешь, как я разбираюсь в ядах? Ну спроси меня что-нибудь, спроси! Думаешь, у меня силенок не хватит кому-нибудь свернуть шею? Ха! Хочешь пари? Ставь свою жизнь! Увидишь, какой я ребенок, сам увидишь!

Вурм-Диднис расхохотался.

— Вот это характер! — воскликнул он восторженно. — Вот вам отважное сердце и благородный ум! Ну и девица у меня, а? Джоски, я тобой горжусь! — Он обернулся к Сниверу, который слушал со смешанным чувством изумления и отвращения. — Вот так-то! Она в курсе моих самых сокровенных дел. Так что говорите, не стесняйтесь.

Сниверу ничего не оставалось. Во рту у него пересохло, но он все же выдавил из себя:

— У меня для вас задание, то есть поручение… Предприятие огромной важности, которое, я надеюсь, вы…

— Кого? — беспощадно вторгся в сбивчивую речь своего клиента Вурм-Диднис.

— Як вам пришел, потому что мне сказали… что вы наилучший… и не только сможете все это тайно… и умело…

— Кого? — повторил свой вопрос Диднис.

— Дело чрезвычайно деликатное и требует самого… — Снивер замялся, встретив взгляд кремневых глаз бандита. — То есть… это… как бы… герцог, — закончил он поспешно. — Герцог Повон Дил-Шоннет.

Последовало минутное молчание. Снивер испытал некоторое облегчение от того, что выговорил наконец имя и огорошил ко всему привыкших хозяев Дома. Вурм-Дидниса такое поручение застало врасплох — в этом не было никакого сомнения. Он явно потрясен и озадачен. Реакция Джоски была совершенно иной, хотя в нее было вложено не меньше чувства, чем в молчание ее отца. Блеклые глаза ее заблестели, и она с трепетом прошептала:

— Ой, самого-о-о!

— Самого герцога. Эта мишень не из простых. Вурм-Диднис все еще молчал.

— А что, разве Разбойник Диднис, первейший из убийц, ограничивается только легкими целями? — спросил Снивер. Нерешительность хозяина вернула ему значительную часть утраченного самообладания.

Смущение прошло, и веко перестало дергаться.

— Значит, ваши способности преувеличивают, и эта задача вам не по плечу.

— Нет такой задачи, которая превзошла бы мои возможности, — заверил его лорд Яне Вурм-Диднис. — Нас, аристократов, воспитывают в духе отваги, и мы годимся на любые авантюры. Но раз это герцог — тут нужно подумать.

— Я заплачу вам втрое против обычного, — пообещал Снивер в отчаянии. Какое-то странное ощущение свободы, почти ликования, стало захлестывать его.

— Да уж никак не меньше. Однако… избавиться от фигуры, которая настолько у всех на виду, да при этом остаться невредимым — тут есть над чем подумать, как следует подумать, спланировать все до мельчайших деталей. Это дело солидное.

— Но дело и стоящее, — заметил Снивер и продолжил, точно внутри у него прорвалась плотина: — Нет среди живущих человека, который больше заслуживал бы смерти, чем герцог. Это чудовище, жестокое и эгоистичное. Он средоточие зла. Ему следует умереть. А если он при этом будет страдать — ему воздастся по заслугам. Я хочу, чтобы он страдал. Я бы даже насладился этим зрелищем. Целыми бы часами смотрел, как он, визжа и стеная, просит пощады. А потом посмотрел бы на его лицо, когда ему будет в этой пощаде отказано. Как счастлив я был бы тогда!

— А-а-а, так это месть? — Вурм-Диднис понимающе кивнул. — Это мне понятно. Но пока еще я не решил…

Зато Джоски отнюдь не колебалась.

— Ваша светлость, ты что, собираешься ему отказать? Он же пойдет к кому-нибудь другому, и тогда кто-нибудь другой получит герцога!

— Что верно, то верно, моя принцесса, но так много…

— Мы, именно мы должны это сделать. Только подумай — сам герцог!

— У тебя львиное сердце, дочь моя, ты полна благородной отваги, но…

— Да мы справимся, папа. Мы-то с тобой, да не справимся? Такого просто быть не может!

— Ты спешишь, дитя мое…

Блеклые глаза Джоски сузились. Она подалась вперед.

— Я хочу этого, папа. Пожалуйста, соглашайся. Я ничего другого так не хочу!

Вурм-Диднис не мог долее сопротивляться. Повернувшись к Сниверу, он сказал:

— Мне понадобятся сведения о привычках герцога и план его покоев во дворце.

Снивер кивнул:

— Нет ничего проще.

— И половину денег вперед.

— Согласен.

— В таком случае, господин Никто, будьте уверены… Считайте, что герцог мертв.

Снивер полез под плащ, как бы в поисках своего золота, но на самом деле пытаясь скрыть дрожь в руках. Джосквинилью улыбнулась и послала отцу воздушный поцелуй.