Движение по Илю в те дни было бурным. Беженцы нескончаемым потоком спускались по серебристым волнам реки — кто на лодках, кто на плотах, а кто и на вовсе экзотических средствах передвижения. Финиады, к примеру, путешествовали на миниатюрных галерах, идеально приспособленных к карликовым пропорциям своих хозяев. Дендеры, те выстраивали на плотах целые тростниковые хижины, в которых было все для нормальной жизни вплоть до тюлевых занавесок на окнах. Изобретательные «дети утраченных иллюзий» бежали от Тьмы на крошечных плотах, оснащенных надутыми пузырями: выпускаемый из них воздух толкал причудливые суденышки вперед. Через какое-то время Деврасу стало казаться, что он уже свыкся с чудесами и вряд ли что-то сможет его удивить. Однако на второе после прощания с Глинди утро убедился в обратном.

По реке плыл корабль с прямыми парусами из зеленого шелка, с высокими и массивными, как строили встарь, носом и кормой, покрытыми позолотой. Такелаж и поручни также блестели золотом, грот-мачта была инкрустирована резным янтарем. Корабль напоминал венеризы — прогулочные суда лантийской знати. Но венеризы, являясь, по сути, средствами приятного времяпрепровождения, всегда содержались в полном порядке. Этот же был стар, ободран и неописуемо грязен. В изумрудных парусах зияли прорехи, вымпелы с бахромой имели весьма обтрепанный вид, а изысканная резьба за многие годы поистерлась. Имя, некогда написанное черно-золотыми буквами, еще можно было разобрать: «Великолепная». Без гребцов, налегающих на весла, с убранными парусами корабль непостижимым образом шел против ветра и течения вперед, в глубь острова, как бы попирая законы мироздания.

Деврас и его спутники остановились в вящем изумлении. И пока они так глазели, судно замедлило ход. Напрасно стоявший на мостике бородач яростно выкрикивал команды. «Великолепная» замерла, тихо покачиваясь на волнах. Вскоре после этого открылся большой люк над самой ватерлинией, и из него вытолкнули три длинных предмета. За то мгновение, пока они не скрылись под водой, стало ясно, что это были человеческие тела. Люк закрылся. Облокотившись на золоченые поручни, бородатый капитан мрачно озирал берег, пока не наткнулся взглядом на четверых путников. Прозвучал новый приказ, и на палубе возникло несколько членов его команды. Последовали торопливые приготовления, и на воду была спущена шлюпка, которая быстро устремилась к берегу.

Лодка пристала, и из нее вышли шестеро человек. Главный среди них, капитан «Великолепной», был крепким мужчиной средних лет, длинноногим и длинноруким, с животиком, редкими сальными патлами и ямочкой на подбородке. Одет он был в засаленный, покрытый пятнами, но тем не менее пышный атласный наряд желтовато-коричневого цвета, с пуговицами и подвесками из топаза. Кроме того, на нем были старомодные наколенники и великое множество золотых цепей. Густую бороду украшали вплетенные в нее бусинки и фальшивые бриллианты. Остальные казались вариациями его самого: те же ямочки на подбородках, те же засаленные одеяния.

Молча и ловко, словно проделывали давно отлаженную операцию, моряки цепью окружили растерявшуюся четверку. Один прыщеватый молодчик, увешанный безделушками из фальшивых рубинов, схватил леди Каравайз, перекинул через плечо и без лишних церемоний отнес в шлюпку. Та, побледнев от негодования, вскочила на ноги и влепила обидчику звонкую пощечину. Он же, не колеблясь, дал сдачи, да так, что Каравайз полетела на дно грязной лодчонки. Медленно поднялась, прижимая ладонь к горящей щеке, в глазах отразился праведный гнев и крайнее удивление.

— Мерзавцы! — вознегодовал Гроно и, метая громы и молнии отблесками солнца в стеклах очков, принялся колотить бородачей своей тяжелой тростью. Деврас, вооружившись топориком, поспешил на подмогу.

Пока суть да дело да дым коромыслом, Рэйт Уэйт-Базеф в сторонке, опустив голову и закрыв глаза, с отсутствующим выражением на лице крутил кольцо на пальце. Когда оно засветилось, начал вполголоса произносить одному ему известные слова… Но сосредоточиться на магических словесах ему не удалось, так как в тот же миг один из мародеров ловко увернулся от палки Гроно, бросил ему под ноги глиняное яйцо, а сам отпрыгнул в сторону. Из разбившегося яйца вырвались клубы голубого дыма. Базеф запнулся на полуслове и замолчал. Потом покачнулся, судорожно хватая ртом воздух, и упал на землю. Через секунду рухнул и Гроно.

Деврас как сквозь замутненное стекло наблюдал эту печальную картину. Перед его глазами встала плотная пелена, в голове поселилась звенящая пустота, мышцы обмякли, и топорик сам собой выпал из рук. Ноги подкосились, и в одночасье опустившиеся сумерки превратились в непроглядную ночь.

Грубо погрузив бесчувственных мужчин вместе с их скудным скарбом в шлюпку, мародеры отчалили от берега. В ту минуту, когда пленников вытаскивали на палубу, из-за деревьев показалась серая фигурка на еле переставлявшей ноги каурой лошади. Снарп подъехала к самой кромке воды и бесстрастно проследила, как ее добыча исчезает в трюме. Гигантская венериза еще какое-то время постояла на месте, посреди широкого Иля, затем пришла в движение и медленно поплыла вверх по течению наперекор ветру. Понаблюдав за этим странным явлением, Снарп поехала берегом вслед за судном.

Пелена, застилавшая сознание, рассеялась. Деврас потихоньку приходил в себя. Нестерпимо болела голова, он хотел поднести руку ко лбу, но не смог. Не то что руку — он вообще был не в силах шевелиться, будто его внезапно разбил паралич. Девраса охватила паника. Он лежал на спине, чувствуя под собой ровную твердую поверхность. Он слышал поскрипывание старых бревен, ощущал движение летящего под парусом корабля — одновременно похожего и не похожего на все суда, которые ему доводилось встречать прежде. Ценой неимоверного усилия ему удалось приподнять голову и увидеть, что все его тело было туго связано тонкими белыми нитями. Нити — блестящие, мягкие, но ужасно крепкие — извивались на груди, пульсируя в такт биению его сердца, жадно припадали к шее и запястьям. Деврас понял, что они живые и одержимы одним желанием: утолить голод. Смотреть на них было противно, и он быстро отвел глаза, чтобы удостовериться в окружавшем его кошмаре. Червеобразные отростки покрывали всю поверхность стен, потолка и пола комнаты, в которой он находился, образуя спутанный колышущийся ковер. Бледные нити, обвившие его, тянулись к стенам. Он похолодел.

Неподалеку лежал Гроно — в сознании, но мертвенно-бледный, прикованный белыми волокнами к колоде, точно покойник на похоронных дрогах. В таком же положении находился и Уэйт-Базеф, с той лишь разницей, что у него во рту был кляп. Из четырех пленников одна только леди Каравайз оставалась несвязанной, хотя и выглядела не лучшим образом. Без шляпы, с рассыпанными в беспорядке по плечам длинными волосами. Кружевной воротник был весь изодран, на челюсти красовались безобразные кровоподтеки. Однако, несмотря на следы недавней проигранной схватки, девушка не утратила самообладания. Голова ее была с достоинством поднята, взгляд голубых глаз выражал ледяное презрение. Рядом с Каравайз стояли двое похитителей: прыщавый юнец с серьгами из красного стекла, подобранными в тон обтрепанному алому шелку, и бородатый капитан в желто-коричневом одеянии.

Заметив, что Деврас пришел в себя, капитан обратился к пленникам с речью:

— Вы, безусловно, уже задались вопросом, зачем вы здесь. — Говорил он по-лантийски с легким провинциальным акцентом и тоном великодушной снисходительности. — Что ж, ваша обеспокоенность вполне естественна, засим мы, так и быть, удовлетворим ваше любопытство. Да будет вам известно, что мы есть его величество Пустис Вурм-Диднис, а подле стоит наш возлюбленный сын и наследник принц Кроц Вурм-Диднис. Мы, прямые потомки величайших лордов Ланти-Юма, являемся ныне суверенами великого Джобааля, знаменитого Пругидовой Зеленой башней. Да-да, господа и вы, мадам, вы находитесь в руках особ королевских кровей. А потому чувствуйте себя как дома и ничего не бойтесь.

— Королевских!.. Как же! — фыркнул разъяренный Гроно. — Пираты! Разбойники! Похитители!

Ухватившись за седые волосы, принц Кроц приподнял голову камердинера и тряс ее до тех пор, пока не застучали зубы.

— Побольше почтительности к его величеству, ты, дерьмо.

— Ни за что! — огрызнулся бесстрашный Гроно. — Какой он монарх, когда его имя не упомянуто в «Королевской крови» Ворниво? И лордом Ланти-Юма в жизни не был: никакого Вурм-Дидниса в «Книге пэров» Пренна не числится. Обыкновенный хулиган, так же как и вы!

Принц угрожающе зарычал и сжал кулаки.

— Спокойно, принц, — улыбнулся своему вспыльчивому наследнику король Пустис. — Не ровен час, повредите товар, а это нам вовсе ни к чему. Впрочем, заблуждение лакея вполне простительно: откуда ему знать, что имя Вурм-Диднисов было вычеркнуто из «Книги пэров» врагами нашего рода?

Выражение лиц пленников было, мягко говоря, скептическим.

— Во времена великого моего предка лорда Янса Вурм-Дидниса и его славной дочери Джосквинилью Тигриное Сердце, — поведал его величество Вурм-Диднис, — лантийский люд пожелал, чтобы управление городом-государством перешло в руки нашей семьи. Так бы оно и случилось, не уговори тогдашний лантийский герцог Повон чародеев ордена прибегнуть к магии. Янс Вурм-Диднис при поддержке преданных ему сподвижников пробился в герцогский дворец, но столкнулся с черными колдовскими чарами. Казнить его ни у кого не поднялась рука, и потому Янса изгнали. Его славное имя было вычеркнуто из «Книги пэров». Сторонников истребили, устроив жесточайшую бойню, память о которой жива и поныне. На волшебном корабле «Великолепная», подаренным ему верным людом, Янс Вурм-Диднис удалился в глубь острова и основал там среди диких и необжитых мест свое королевство. Им-то и правят по сей день его потомки. Теперь вам все понятно?

— Не все, но название корабля действительно попадалось мне в хрониках, — припомнил Деврас. — В них сказано, что герцог Повон Дил-Шоннет скончался при загадочных обстоятельствах. В ночь его смерти принадлежавшее ему, сконструированное чародеями судно «Великолепная» исчезло, и больше его никогда не видели. Поговаривали, что его похитила взбунтовавшаяся команда, которая и отправила своего господина на тот свет. Если все случилось именно так, среди убийц вполне мог находиться какой-нибудь Вурм-Диднис.

— Нас до сих пор боятся, — сокрушенно покачал головой король Пустис, — и потому не гнушаются ложью и грязной клеветой. Ничего, они узнают правду, когда однажды мы вернемся в Ланти-Юм в блеске славы и потребуем вернуть нам законные владения, общаясь с лантийским герцогом на равных.

Губы Каравайз изогнулись в усмешке. Гроно не смог сдержать раздиравших его чувств.

— Все это ни в коей мере не оправдывает факт бандитского нападения на нас с последующим похищением. Подумать только — затащить нас на борт этой противоестественной посудины, привязать к чертовым колодам, а премудрому Уэйт-Базефу и вовсе заткнуть рот кляпом. — Голос старика дрожал от бессильной ярости. — Мы — свободные люди! По какому, простите, праву вы держите нас в плену? Как осмелились вообще задержать нас? Как, я вас спрашиваю?

— Вы отказываете нам в почтении, обязательном при обращении к королю, — нахмурился король Пустис. — Но, памятуя о неожиданном для вас повороте событий, мы милостивейше извиним вам эту дерзость, до определенной степени, конечно. Знайте же, мастер лакей, что мы и семейство наше взяли на себя славную миссию спасения Далиона. Рискуя жизнью, в своем великодушии мы бросаем вызов надвигающейся черной чуме. Храбро подступая к самому краю бездны, мы выхватываем отчаявшихся беженцев из пасти смерти и потом, за пустячное вознаграждение, славный наш корабль доставляет несчастных домой.

— Даже, если им нечем вам заплатить? — спросил Деврас.

— О, мы не бессердечны! Не думайте, что мы требуем золотые горы. Если в кошельках наших пассажиров гуляет ветер, мы предлагаем им возместить наши убытки иными средствами. Стимул в виде приближающейся Тьмы заставляет их проявлять прямо-таки чудеса изобретательности. До чего оригинален был хотя бы горбун-чревовещатель с механической уткой… впрочем, я отвлекся. Достаточно сказать, — заключил король Пустис, — что «Великолепная» с комфортом доставит беженцев к месту назначения, если только за ней как следует ухаживать. Видите ли, это диковинное судно, некогда дарованное нашему предку Янсу Вурм-Диднису, не похоже ни на одно другое. Это не просто плавучая глыба из дерева и металла. Напротив, у него есть нервы, эмоции, а может, даже и душа. А оно живет, и, как всякому живому существу, ему необходимо питание. Не обычная грубая материя, но эманации — невидимые живительные соки, источаемые мозгом и сердцем человека. Эманации, которые дают ему силы лететь по волнам наперекор течениям. То, без чего оно становится утлым, безжизненным корытом. Потому-то, голубчики, вы и здесь. Это ваши соки будут питать нашу «Великолепную». Видите, она уже сейчас подкрепляется! Деврас ощутил пульсацию прилипших к нему влажных белых усиков и содрогнулся от омерзения. Вот они пришли в движение, поползли слепыми червями по его груди. Он с трудом переносил эту муку. Попробовал бороться, мотая головой из стороны в сторону и силясь стряхнуть жадно припавшие к нему щупальца. Боли не было, но он чувствовал, как наваливается сонливость, как холодеют члены и жизнь капля за каплей утекает из его тела. Еще он чувствовал неутолимую жажду корабля — жажду, которая вытянет из него все, до самой последней крупицы, прежде чем его, будто пустую шелуху, выбросят за борт. Он замерз, в глазах помутнело, так что лица друзей и недругов превратились в размытые пятна. Из груди вырвался вздох, больше похожий на стон, и тяжелые веки непроизвольно сомкнулись. Казалось, он больше не дышит.

— Что вы делаете с моим господином? — в ужасе возопил Гроно.

— Ничего, — утешил его король Пустис. — «Великолепная» кушает, только и всего. Кушает, и сил у нее все прибавляется. Чувствуете?

Венериза заметно набирала скорость, Деврас, беззвучно поведя бескровными губами, лежал недвижно.

— Негодяи! Вы убиваете моего господина!

— Не бойтесь, — успокоил насмерть перепуганного пленника король Пустис. — Причинять вред молодому человеку, да и всем вам не в наших интересах. Ведь это означало бы причинять вред самим себе. Вы нужны «Великолепной», а «Великолепная» нужна нам.

Посему мы сделаем все от нас зависящее, дабы продлить ваши жизни.

— Что вы имеете в виду? — Гроно безуспешно пытался освободиться от сковывавших его уз.

— Мы дорожим вашим добрым здравием. Когда в следующий раз «Великолепной» понадобится подкрепить силы, мы возьмем их у вас или вон у того джентльмена, с тем чтобы дать вашему господину передышку и возможность поднакопить сил перед следующим взносом. Вы по очереди будете подкармливать «Великолепную», и срок ваших жизней таким образом существенно удлиняется. Это называется разумное ведение хозяйства.

— Хозяйства?! — задохнулся от возмущения Гроно. — И вы называете это…

— Из какого источника питался корабль, до того как появились мы? — нарушила наконец свое ледяное молчание Каравайз.

— Мы набирали доблестных членов экипажа из тех бездомных, что бродят на берегу.

— Что с ними стало?

— Выдохлись, — объяснил принц Кроц. — Пришлось подыскивать замену.

Каравайз кивнула, словно другого ответа и не ждала.

— Душегубы! — завопил Гроно. — Мародеры без стыда и без совести!

— Хватит! — рявкнул король Пустис, не в силах более оставаться любезным. — Мы, конечно, великодушны, но всякому терпению есть предел. Не злоупотребляйте нашей добротой, мастер лакей. Не забывайте, перед вами король!

— Король? Ха! Пират, палач, чудовище и к тому же плебей!

— Королевская кровь, — назидательно произнес его величество, — требует к себе должного почтения. Скоро вы это узнаете, как узнали на собственной шкуре при мудром наставничестве моих предков наши подданные. А пока советую вам поберечь силы, они вам еще пригодятся.

— Может, поучить его уму-разуму, сир? — с надеждой вызвался принц.

— Не стоит. Вы склонны увлекаться и можете ненароком повредить столь ценное приобретение.

— Что с того? У нас ведь есть одно в запасе, верно? — Принц с вожделением посмотрел на Каравайз.

— Как вы говорите о даме? Ах, Кроц, Кроц, Кроц… — покачал головой король Пустис, — вам еще много чего предстоит узнать. С дамами следует обращаться в высшей степени бережно. Особ королевских кровей отличает именно галантность по отношению к прекрасному полу.

— Но, сир, — запротестовал наследник, тогда как же все те деревенские бабы, которых мы…

— Кроц, но то ведь были не дамы.

Тут Гроно смолчать никак не мог.

— Никакие мы вам не «приобретения»! — взорвался он. — Мы свободные люди, и держать нас пленниками вы не имеете права! Ни малейшего права!

— Как «Великолепная» не похожа на другие суда, так и монарх не похож на других людей, — ответил король Пустис с затаенной грустью в голосе. — Его положение высоко, цели величественны, и связывать себя запретами, обязательными для простого люда, он не может. Порой, мастер лакей, случается так, что законы, оберегающие рядовых граждан, могут пагубно сказаться на действенности мер короля, когда смертельная опасность нависла над всем государством. Монарху, как гордому орлу, нужна свобода, не сковывающая его крыльев и позволяющая парить на ветрах неограниченных возможностей. Вы спрашиваете, по какому праву мы требуем от вас беспрекословного подчинения? Потребности короля и есть его августейшие права.

— Все это не более чем чахлая софистика! Приберегите свои идиотские доводы для кого другого. И знаете почему? Потому что мы вам не какие-нибудь простолюдины! Кабы знали вы, с кем имеете дело! Хотите узнать, кого вы похитили?

— Безусловно, — приветливо кивнул король Пустис.

Не обратив никакого внимания на предостерегающее сдавленное кряхтение Уэйт-Базефа, Гроно бросился в атаку:

— Этот юный господин, да будет вам известно, — его светлость лорд Деврас Хар-Феннахар, отпрыск достойнейшего и именитейшего семейства Ланти-Юма, последний представитель древнего славного рода. Рядом со мной лежит связанный премудрый Рэйт Уэйт-Базеф, он также принадлежит к древнему роду и является знаменитым чародеем, входящим в правление ордена Избранных. Не вздумайте шутить с ним шутки!

— Ну, что я говорил, сир? — прервал его принц Кроц. — Говорил я вам, он что-то затевает, когда смотрю — стоит, вертит кольцо и бормочет что-то под нос. Я сразу понял, жди от него беды. И ведь прав был, а? Если он из этих, из чародеев, лучше от него сразу отделаться, не то хлопот не оберешься. Кляп — это так, игрушки. Прикончим его, пока не накуролесил, и дело с концом.

Уэйт-Базеф смотрел на них расширившимися от ужаса глазами.

— Разве вы не поняли, принц, что в данный момент он нам нужен?

— Вовсе даже не нужен, — продолжал настаивать тот. — От колдуна надо отделаться немедля, ведь у нас еще останется баба.

Заметив, что его величество всерьез задумался, Гроно снова вмешался:

— И не думайте! Дама, которую вы похитили… та самая леди, что стоит перед вами… — Каравайз повелительно тряхнула головой, но камердинер в запале не замечал ничего вокруг. — Эта дама — ее светлость леди Каравайз Дил-Шоннет, единственная дочь его милости Бофуса Дил-Шоннета, герцога Ланти-Юма! Итак, что вы скажете на это?

Похитители с интересом посмотрели на стоявшую неподвижно Каравайз.

— Это правда? — спросил его величество. Молчание.

— А ну, отвечай, девчонка! — Принц Кроц занес руку для удара, и у наблюдавших за этой сценой пленников перехватило дыхание.

— До чего импульсивна юность, — вздохнул король Пустис. — Терпение, сын мой. Можно все решить без применения насилия.

Схватив Каравайз за правую руку, он наклонился, чтобы рассмотреть массивное кольцо на ее среднем пальце.

— Видите? Старик не солгал! Вот он, герб Дил-Шоннетов!

— Недурное колечко, потянет на много монет. Подержите ее, сейчас сниму.

— Ни в коем случае. Сын мой, когда же вы наконец уясните разницу между леди и простой девкой? — Король Пустис выпустил руку пленницы.

— Особой разницы не вижу, — проворчал принц. — Леди, девка, баба — все они одинаковы. Крик, визг, сплошные ужимки да дырка такая, что заглотит человека целиком. Свечи потушишь и поди разберись, кто из них…

— Довольно, принц Кроц, — по-отечески строго оборвал его король. — Мы не потерпим вульгарности в своем присутствии. Она оскорбительна для нашего королевского достоинства. А в том, что касается леди… она ведь и вправду знатная леди, принц… с ней мы будем обращаться с любезностью, которой требует ее высокое положение. Дочь герцога! — Пустис задумался. — Это совершенно меняет дело. Нам повезло, неслыханно повезло. Но действовать нужно осторожно.

— Но, сир… Что делать, когда сдохнет старый хрыч? Этот долго не протянет. А лысый ловкач? С ним вообще надо ухо держать востро, как бы чего не отчебучил.

— Если чародей не может двигаться и говорить, он нам не страшен. Но нам дорого душевное спокойствие дражайшего наследника, и посему мы даем ему наше королевское слово, что при первом же удобном случае заменим два бракованных элемента.

— А баба… в смысле, леди? — мотнул головой в сторону девушки недовольный принц Кроц.

— Извольте проявить должное почтение, принц. Она его заслуживает как дочь правящего герцога и, стало быть, особа почти одного с вами положения.

Повернувшись к Каравайз, король Пустис галантно расшаркался:

— Мадам, мы крайне сожалеем о причиненных вам неудобствах и надеемся исправить этот досадный промах. В знак расположения и проявления доброй воли предлагаем вам воспользоваться гостеприимством королевской венеризы «Великолепная». — Отвесив низкий поклон, он предложил ей руку.

Напрасно Гроно и Уэйт-Базеф ждали от Каравайз презрительной отповеди мерзавцу.

— Сир, наша встреча произошла при в равной мере необычных и непредвиденных обстоятельствах, — ответила она, спокойно выдержав его взгляд. — Хотя претензии ваши еще не доказаны, я ничуть не сомневаюсь ни в искренности ваших убеждений, ни в благородстве помыслов. Более того, известная гибкость и способность приспосабливаться к перемене обстоятельств, — безусловно, признак зрелости ума. Мудрость диктует необходимость принимать жизнь такой, какова она есть, и исходить из открывающихся перед тобой возможностей, поэтому я согласна воспользоваться предложенным вами гостеприимством, полагаясь на порядочность истинного рыцаря.

Не обращая внимания на недоуменные взгляды собратьев по несчастью, она оперлась на руку его величества.

— Мадам, я восхищен вашим здравомыслием, — произнес польщенный Пустис.

Так, рука об руку, они и вышли из трюма в сопровождении разозленного принца, не забывшего надежно запереть за собой дверь.

Настали времена сплошного кошмара. Питаясь жизненной силой свежих жертв, «Великолепная» уверенно шла вверх по течению, поблескивая на солнце золочеными башенками и заставляя потрепанные вымпелы струиться по ветру. Не один путник, наблюдавший с берега эту картину, останавливался, в изумлении выпучив глаза. Впрочем, несмотря на данное сыну обещание, король Пустис так и не заменил наших невольников более «пригодными».

Деврас, Гроно, Уэйт-Базеф денно и нощно были прикованы к жутким своим лежанкам посреди колышущихся джунглей мерзких отростков. Венериза отличалась завидным аппетитом и питалась регулярно по несколько раз на дню.

Деврас в жизни не испытывал такого ужаса. Невозможно передать словами ощущения, когда он, абсолютно беспомощный, чувствовал, как пульсирующие у самого сердца щупальца высасывают его силу и саму жизнь. Никакие труды философов не могли подготовить к изощренности этой затяжной казни. Он уже смирился с тем, что пока «Великолепная» не высосет его до конца, его место будет там, у колоды.

Большую часть времени он спал, находя во сне единственное спасение от чудовищной реальности, в которой приступы нестерпимой муки перемежались с периодами не менее тягостной пустоты. С каждой потерей жизненных соков он чувствовал себя все более усталым и больным. Сон, конечно, возвращал бодрость и силы, но в недостаточной степени. Постоянно пребывая в полузабытьи от истощения и изнеможения, Деврас даже не помышлял о побеге. Думать о чем-либо, кроме надвигающейся смерти, было невмоготу.

Не лучшим образом обстояли дела и у Гроно с Уэйт-Базефом. Гроно первые часы своего заточения рвался из пут, кричал и всячески поносил похитителей. Позже, когда «Великолепная» отведала и его сил, старик приумолк. Взгляд его стал бессмысленным, тяжелые веки опустились, полуприкрылись глаза, челюсть безвольно отвисла. Трудно было понять, в сознании он или уже нет.

Уэйт-Базеф чувствовал себя лучше других. Дисциплинированный ум опытного чародея позволял ему сохранять относительную ясность мысли. Но физическая слабость, кляп и связанные руки не давали ему прибегнуть к магии. Проходили часы, силы все убывали, и даже размышлять о путях спасения было тяжело.

Короткая передышка наступала по вечерам, когда король Пустис на пару часов вставал на якорь, давая венеризе отдохнуть. И когда «Великолепная», тихо покачиваясь на волнах, теряла аппетит, наступала пора вечерней кормежки пленников. Еду разносил либо сам король, либо его младший брат, по уши заросший грязью герцог Чидль, либо кто-то еще из дюжины столь же неопрятных герцогов и принцев, каждый из которых принадлежал к королевскому роду Вурм-Диднисов. Женщин, за исключением Каравайз, на борту не было, а она в трюме не бывала: или не могла прийти, или не хотела. На время еды изо рта Уэйт-Базефа убирали кляп, и ученый глотал скудную пищу с приставленным к горлу стальным лезвием. Одно непонятное слово — и он бы тут же поплатился жизнью. При, более благоприятных обстоятельствах Уэйт-Базеф, возможно, и рискнул бы воспользоваться чарами, но; теперь его волю придавила свинцовая тяжесть обессиленности.

Часы тянулись медленно, дни сменяли друг друга унылой чередой, пленники неуклонно таяли как свечки. Уже пять раз Деврас наблюдал за тем, как клочок неба, видневшийся в иллюминаторе, из голубого становился черным, и даже испытываемые им нечеловеческие страдания не смогли полностью подавить его любопытства. Судя по всему, «Великолепная» со своими господами и жертвами должна была подойти к самой кромке Грижниевой Тьмы. В любой момент они могут столкнуться с нею, и что тогда? Логично предположить, что его величество постарается подобраться как можно ближе в надежде подхватить самых отчаявшихся беженцев, готовых выложить какую угодно плату за спасение. Взяв на борт пассажиров, «Великолепная» развернется и устремится на всех парусах вниз по течению — и тогда его жажда сделает муки, которые пленники перенесли за последние пять дней, сущим пустяком. Выжить в таких условиях было бы чудом. «Вряд ли, — размышлял Деврас, — первоначально корабль был рассчитан на скорое использование человеческого „топлива“. Конструкция, предполагающая частое избавление от трупов и захват новых невольников, слишком неэкономична. Скорее всего, первоначальный замысел создателя этого вампира за долгие годы претерпел изменения, или же виной неуемному обжорству венеризы невежество его нынешних владельцев». В любом случае исправить сбой не представлялось возможным, и если у пленников осталась хоть какая-то надежда, так это на Каравайз, которую они не видели с того самого дня, когда они попали на борт. Неужто король, потакая капризам своего чада, позволил ему надругаться над девушкой или даже убить ее? Ответ на этот вопрос они узнали вечером, когда «Великолепная», как обычно, остановилась на отдых.

Послышался лязг засова, скрип ржавых петель. Деврас посмотрел в сторону двери. На пороге возвышалась фигура младшего брата короля герцога Чидля. Рядом с мечом в руке стоял принц Кроц. Герцог Чидль и сложением, и лицом весьма напоминал брата. Та же ямочка на подбородке, та же разукрашенная бородка, такие же замызганные одежды из небесно-голубого атласа, та же напыщенная любезность.

— Ужин, господа! — Герцог картинно взмахнул миской с грязно-серой кашицей. — Отдохните. Подкрепитесь. Жизнь, что ни говорите, прекрасна!

Ответа не последовало.

— «Великолепная» набрала приличную скорость, — сообщил им герцог. — В полной мере оценив ваш вклад в общее дело, король хотел бы наградить вас, и потому сегодня вечером, по указу его величества, отдых продлевается до трех часов.

Весь лучась самодовольством, он обвел взглядом лица узников, ожидая увидеть на них хоть слабое выражение признательности, но, обманувшись в своих надеждах, лишь пожал плечами. Поставив миску на пол, герцог Чидль достал три гибкие трубки, каждую из которых опустил одним концом в кашу, а другие засунул между зубами пленников, которые принялись всасывать пищу, содрогаясь при мысли о том, что этот процесс кормления напоминал питание «Великолепной».

Принц Кроц вынул кляп Уэйт-Базефа, и острие сабли принца поблескивало всего в паре дюймов от его горла. Некоторое время в трюме царило молчание, прерванное наконец булькающим звуком: миска опустела.

Деврас выпустил трубку изо рта и, повернув голову, уперся взглядом в широко раскрытые глаза Гроно, в тупом отчаянии выглядывающего из-за сетки белесых усиков, налипших на впалые щеки и лоб старика.

Это я довел его до такого состояния! Деврас поспешно отвернулся. На соседней колоде, с вынутым кляпом, но благоразумно не произнося ни слова, лежал Уэйт-Базеф. Осмысленное и, более того, задумчивое выражение лица ученого, похоже, вселяло нахмурившемуся принцу Кроцу смутную тревогу. После недолгих раздумий он просветлел:

— Ваша милость… Дядюшка… а что, если?..

— Да, принц?

— Не доверяю я этой лысой бестии. Это ж плут еще тот, посмотрите в его глаза. Не дело держать его на борту.

— Согласен, принц. Однако желание его величества, вашего отца…

— Знаю. Так мы и не станем его убивать. Можно обезопасить и другим каким способом.

— Вы что-то придумали, принц?

— Вырежем колдуну язык, и все тут. Так он останется жив, но зато не сможет произнести всякие там заклинания. Ну, что вы на это скажете?

Деврас обмер. По лицу Уэйт-Базефа невозможно было судить о его мыслях.

Герцог Чидль, прежде чем ответить, тщательно взвесил предложение племянника.

— Мысль неплохая, принц, я бы даже сказал, здравая. Безусловно, это оригинальный выход из сложившейся ситуации. Впрочем, усматриваю один существенный недостаток.

— И какой же? — Принцу не терпелось привести свой дьявольский план в действие.

— Если вырезать чародею язык, он потеряет много крови, ослабнет, а возможно, даже умрет.

— По мне, так и слава Богу.

— Ах, племянничек, я понимаю вашу обеспокоенность, но, право, старайтесь смотреть на эту проблему в свете конечной высокой цели. Именно в этом заключается признак зрелости.

— Вы отклоняетесь от сути.

— Ничуть. Наша задача — максимально продлить жизнь чародея. Он нужен «Великолепной», а значит, и всем нам.

Тут заговорил Уэйт-Базеф, впервые за все время своего пребывания на судне:

— Если вам столь важно продлить нам жизнь, у вас это плохо получается, — хрипло произнес он. Кинжал в руке принца непроизвольно дернулся.

— То есть как? — герцог Чидль с удивлением взглянул на чародея. — Нас крайне волнует ваше благополучие, ведь ваше здоровье поистине бесценно. Мы желаем вам только самого лучшего. Так чего же вам не хватает? Объяснитесь, уважаемый.

Уэйт-Базеф выразительно перевел взгляд на кинжал.

— Пусть говорит, принц, — повелел герцог. — Но не спускайте с него глаз.

Кроц мрачно кивнул.

— Вы отказываете нам в самом необходимом, — продолжал Уэйт-Базеф, — при полной неподвижности, не получая доступа к солнцу и свежему воздуху, питаясь Бог весть чем, отдавая все свои силы венеризе, мы долго не протянем.

— Вы, право, преувеличиваете, — рассудительно заметил герцог.

— Отнюдь. Посудите сами: как долго служили вам предыдущие жертвы?

— «Жертвы»? — Герцог удивленно вскинул брови, словно его оскорбили в лучших чувствах. — Уважаемый, у нас нет и не может быть «жертв». Подобные выражения неуместны и даже возмутительны. Ваши предшественники были патриотами, всем сердцем преданными роду Вурм-Диднисов и жаждавшими положить жизнь во имя защиты интересов своего суверена. Таков был их, а теперь и ваш долг.

— Разве мы являемся вашими подданными? — не без иронии поинтересовался Уэйт-Базеф.

— Теперь — да, — заверил его принц Кроц.

— Ни за что! — сипло выдохнул Гроно.

— Моему дражайшему племяннику недостает навыков дипломатии. Увы, издержки юношеского максимализма, — доверительно посетовал герцог Чидль. — Отвечая на ваш вопрос, мастер чародей, скажу только, что истинный король повсюду находит верных подданных.

— Чтобы скоро расстаться, — устало настаивал Уэйт-Базеф, — отказывая им в полноценном питании, отдыхе и ограничивая их подвижность?

— Порой возникает необходимость принести немалую жертву на алтарь исторической неизбежности. Грядут огромные перемены, и все должно быть подчинено единой цели — благу всего человечества. В такой момент грешно оплакивать утрату незначительных личных привилегий. Согласитесь, подобная мелочность характерна лишь для неисправимо эгоистичных натур.

Уэйт-Базеф не стал тратить оставшиеся силы на бессмысленные пререкания. Его молчание вполне удовлетворило герцога Чидля, который, как и его брат-король, отличался незлобивым нравом.

— Понравился ли вам ужин, господа? Вы чувствуете себя лучше и, надеюсь, сильнее? Полными энергии и решимости? — Не получив ответа, он отечески улыбнулся: — Вот и славно. Вот и замечательно. Будьте уверены, мы высоко ценим вашу самоотверженность. Вы удостоились личной благодарности короля, с чем я вас от всей души поздравляю! А теперь, господа, прежде чем я предоставлю вам возможность насладиться заслуженным отдыхом, нет ли у вас каких-либо пожеланий?

Заметив, как заработали желваки Гроно, Деврас предусмотрительно пресек ответ камердинера, спросив:

— Где леди Каравайз?

— Ее светлость? О, она пребывает в добром здравии, да благослови Господь ее очаровательное личико! Ангел во плоти!

— У ее светлости много прекрасных качеств, — возразил Уэйт-Базеф, — но ничего ангельского в ней нет и в помине.

— Ах, вы плохо разбираетесь в людях, — парировал герцог. — Под маской ледяного достоинства вы не разглядели женской мягкости. Ее светлость воистину ангел. Как она добра! Горда, но не надменна. Нежна, но не изнеженна. Благоразумна, но не корыстолюбива. К тому же умна… понятлива! Сумела по праву оценить и признать справедливость наших притязаний. А ведь она — дочь самого герцога Бофуса! Если наши права признает ее светлость, их будет вынужден признать весь мир!

— «Права» на что? — уточнил Деврас.

— На почести и привилегии, причитающиеся королевскому дому государства Джобааль… равно как и на материальные блага, предоставляемые обычно лантийской знати. Словом, мы требуем возмещения ущерба, причиненного нашему предку Янсу Вурм-Диднису, и настаиваем на предоставлении нам лантийского имения с приличным годовым доходом. По слухам, большой дворец, некогда принадлежавший Феннахарам, сейчас как раз пустует. Он-то и подойдет как нельзя лучше.

Гроно тщетно силился разорвать живую паутину.

— До недавнего времени, — продолжал герцог, — нам никак не удавалось сломить явно предвзятое отношение герцога. Но теперь, когда у нас в руках единственная, дочь его милости, нам улыбнулась удача. Особенно приятно то, что ее светлость леди Каравайз по доброй воле прониклась сочувствием к нашей миссии.

— Каравайз поддерживает ваши планы прибрать к рукам поместье Феннахаров? — спросил Деврас, краем глаза заметив судорожное подергивание подбородка камердинера.

— Конечно. Для женщины она весьма рассудительна. Редкий ум… и при этом красавица. — В глазах герцога зажегся озорной огонек. — Не исключено, что наша полувоенная экспедиция в конечном итоге окажется свадебным путешествием. Союз двух великих семейств — Вурм-Диднисов и Дил-Шоннетов — исцелил бы все раны.

— Союз?

— Если я не ошибаюсь, милая дама питает слабость к его величеству. В своей девичьей скромности она, конечно, старается не показать виду, но мы все это отметили. Наш король может без труда очаровать любую женщину. Стоит ему пустить в ход свое редкостное обаяние, и перед ним не устоит ни одна красотка. Сегодня ближе к ночи его величество и ее светлость ужинают при лунном свете, И потому, господа, смею вас обнадежить: счастливая развязка близка!

Принц смачно сплюнул на пол.

Весь расплывшись в улыбке, герцог Чидль поднял с пола пустую миску, пока племянник затыкал кляпом рот Уэйт-Базефа. Затем оба удалились, заперев за собой дверь.

Гнев придал сил несчастному Гроно.

— Мастер Деврас, — горестно взмолился он, — скажите, что все это неправда! Ее светлость не могла променять нас на этого бандита! Она ни за что не опустилась бы до такого!

— Гроно. — попытался прервать его Деврас.

— Не могла же она поверить его россказням! Отдать этой твари, этому подонку поместье Феннахаров!

— Гроно…

— У меня нет слов!

— Гроно, подумай хорошенько. Каравайз умна, рассудительна, отважна. Она сумеет использовать любое оказавшееся в ее распоряжении оружие, причем использовать его с толком.

Уэйт-Базеф кивнул, выражая согласие.

Разговор их совершенно вымотал, и трое пленников погрузились в забытье, напоминавшее не столько сон, сколько глубокий обморок.

«Великолепная» тем временем мирно покачивалась на волнах, предавшись сладостному отдохновению.