Когда госпожа Снарп достигла границы Грижниевой Тьмы, уже начало светать. Стычка с Вурм-Диднисами оказалась не слишком удачной. Пустис, Чидль и Кроц — все они были мертвы, но и сама Снарп по милости принца получила довольно глубокую рану в области правого плеча. Сделанная на скорую руку повязка с трудом останавливала кровь, и теперь рукав ее мериносового кафтана окрасился красным. Какое-то время руку придется поберечь, но это не страшно. Способность Снарп одинаково хорошо работать как правой, так и левой являлась одним из самых ценных качеств в людях ее профессии. Куда более досадным обстоятельством стало исчезновение ее законной добычи. Уэйт-Базеф с сообщниками скрылись в безмолвном лесу, и Снарп зря всю ночь шла по следу. Теперь, когда предутреннее небо начало понемногу сереть, Снарп вдруг резко натянула повод. Этого можно было не делать, поскольку лошадь и сама уже встала, не желая сделать ни шага по направлению к зияющему впереди кошмару.

Сразу же за ближайшими деревьями, словно крепостной вал, выросла стена Тьмы — непроницаемой, черной и едва ли не ощутимо враждебной. Она поглощала все вокруг, как поток адской лавы. Пока Снарп глядела на нее, не сходя с дрожащего всем телом скакуна, темень приближалась к ним со скоростью идущего пешком человека. Вот она поглотила пару дубков. Вот исчезло несколько вязов. Все ближе и ближе — беззвучно, неумолимо, пожирая на своем пути все и вся. Снарп опустила глаза и принялась изучать следы, четко отпечатавшиеся в мягкой грязи. Следы были свежими и вели в глубь черноты. Она выпрямилась в седле и пришпорила лошадь. Животное, напрягая мускулы, попятилось, и никакие шпоры, до крови терзавшие бока, не смогли заставить его двинуться с места. Со стороны Тьмы донесся легкий ветерок, принесший запах, от которого лошадь дико всхрапнула и, содрогнувшись, отпрянула в сторону.

Снарп, издав короткий шипящий звук, спрыгнула на землю. При других обстоятельствах она бы продолжала схватку характеров до неизбежной развязки — лошадь должна была подчиниться или умереть. Но сейчас ей не хотелось терять времени. Снарп быстро переложила большую часть содержимого седельных сумок в мешок, отцепила один из фонарей, потом ударила лошадь хлыстом, и та галопом скрылась из глаз.

— Ты его не получишь, — вслух сказала Снарп, обращаясь к возвышающейся стене Тьмы, как к живому врагу. — Он мой.

Уверенными шагами Гончая ордена двинулась вперед, остановившись лишь раз, чтобы погладить и успокоить пришедшего в ужас квиббида, после чего продолжила путь. Вскоре ее серая фигурка исчезла в непроницаемой черноте.

— Что мы станем есть? Где найдем укрытие? Как вообще можно выжить в этом проклятом месте? Разве есть надежда на то, чтобы отыскать путь в чертовы пещеры? Может, пора домой, а? — Голос Гроно звучал слабо. Усталую угрюмость и болезненную бледность лица освещало бело-голубое свечение, исходившее от зажженной Уэйт-Базефом груды камней. В удушливом воздухе жар костра лишь усугубил бы всеобщие страдания. К тому же готовить все равно было нечего. Поэтому Уэйт-Базеф поколдовал немного, и созданное им яркое свечение с трудом, но все же заставило темноту отступить на несколько футов. Холодный свет сделал и без того бледные лица вовсе бескровными, и путники напоминали группку ходячих потных трупов. Недомогание не было кажущимся. С тех пор как они оказались во владениях Грижниевой Тьмы, каждый из путешественников страдал не только от удушающей жары, сырости и зловония. Их охватили тошнота, вялость и головокружение. Но хуже всего — страх, первородный страх, поднимавшийся откуда-то из глубин сознания и устремившийся навстречу такой же Тьме, пришедшей извне. Эта внутренняя чернота, как оказалось, жила в каждом из них, только раньше не давала о себе знать.

В надежде обуздать свою внутреннюю тьму, Деврас полушутливо ответил:

— Как-нибудь справимся, Гроно. Тебе никогда не доводилось читать книжку Клама Лебойда «Лакомства Далиона»? Знаешь ли ты, что на нашем острове растет около сотни разновидностей неядовитых грибов? А разнообразные коренья, питательные сорные травы, съедобные личинки, слизни и жуки? Уверяю тебя, голодная смерть нам не грозит.

— Лорд Хар-Феннахар намерен заняться добычей личинок и слизней? — сдерживая обуревавшие его чувства, уточнил камердинер.

— Гроно, до чего же ты все же бываешь негибким.

— Негибким?.. Я?.. Вот уж чего за собой не замечал. Благодарю за заботу, ваша светлость, но мои члены вполне гибки. Кстати, пока ваша светлость будет выковыривать личинок, не задастся ли ваша светлость целью исследовать питательные свойства падали, плесени или фекалий?

— Не сегодня. Но, право, на твоем месте я не стал бы исключать такую возможность.

— Как это грубо и отвратительно, мастер Деврас! — Камердинер в праведном негодовании распрямил плечи. — Где ваши манеры?

— Должно быть, потерял в темноте. Как бы то ни было, питаться все равно нужно.

— В Ланти-Юме такой проблемы вовсе бы не возникло. Чем скорее мы вернемся, тем лучше.

— Перестань. Стоило ли тащиться в такую даль, чтобы повернуть обратно?

— А разве у нас есть выбор? Вы только подумайте, господин! Пожитки потеряли, карты у нас нет, силы наши на исходе. Мы обрекли себя на голодную смерть в этом омерзительном — слышите? — омерзительном месте! Мы слабеем, чахнем на глазах, и ради чего, спрашивается, такие жертвы? Дорогу к пещерам в потемках все равно не найти. Без карт, без знания местности все наши попытки заведомо безуспешны. Согласитесь, ваша светлость, глупо браться за безнадежное дело. Здравый смысл говорит мне, что теперь есть только один путь — назад. Я предлагаю отправиться по нему немедля, пока мы еще в силах передвигаться.

— В ваших рассуждениях, Гроно, имеется одна существенная неточность. — Заметив, как тот насупился, Уэйт-Базеф расплылся в улыбке. — Карта у нас, что ни говорите, имеется.

Порывшись в своей сумке, он извлек из нее пергаментный свиток, ничуть не пострадавший от недавнего купания благодаря чехлу из обработанной особым способом материи. Затем развернул карту и расправил так, чтобы на нее падал голубоватый свет камней.

— Видите, — указал чародей, — вот он, тот самый вход, причем где-то недалеко от нас.

— Откуда вы знаете? — возразил Гроно. — О своем местонахождении мы не имеем ни малейшего представления, так же как о времени и расстоянии. Как мы туда доберемся? Не станете же вы утверждать, что вход у нас под носом, когда сами в этом не уверены?

— Исходя из скорости «Великолепной», за которой я беспрестанно следил на протяжении пяти дней и ночей, я могу достаточно точно рассчитать пройденное нами расстояние.

— Подумаешь! Сплошные догадки. Но даже если предположить, что вы не ошиблись — что тогда? Мы можем пройти в десятке футов от нужного нам входа, даже не подозревая о том. Какие вы хотите устроить поиски в этой непроглядной тьме? Безнадежная, я бы даже сказал, безрассудная и опасная затея.

— Вот тут-то вы и ошибаетесь, Гроно. Существуют определенные метки, скрыть которые не в силах даже Познание. Одна из них — сама река. Видите, — Уэйт-Базеф сверился с картой, — наш маршрут лежит по берегу Иля. Нужно лишь следовать вдоль реки, а это возможно даже в кромешной тьме.

— И как долго прикажете идти? Вечно? Мы даже не знаем, день сейчас или ночь! Когда бодрствовать, а когда спать. Впрочем, и спать-то нам негде.

— При такой жаре можно спать под открытым небом. А в ответ на первый ваш вопрос… Река приведет нас прямиком к Ледяной Химере — заброшенной стеклянной башне неизвестного происхождения, не заметить ее нельзя, даже в темноте. Вход в пещеры находится не более чем в ста футах от ее основания, как раз посередине между башней и рекой.

— Запечатанный, как и все остальные.

— Будем надеяться на удачу. Должно же нам наконец повезти.

— Удача, мастер Уэйт-Базеф, редко ведет бухгалтерские книги. Госпожа Фортуна не жалует тех, кто пренебрегает ее предостережениями, и жестоко карает за дерзость.

— И вознаграждает за храбрость.

— Тут бы я поспорил, уважаемый. Но, к несчастью, мудрость моих суждений может быть доказана только бедою, а я не…

— Браво, Гроно! Но, право, вы ведь не станете уверять, что мы не в состоянии продолжить путь?

— А вы — утверждать, что это благоразумно?

— В нашем с вами положении — это единственный выход. На то есть целый ряд причин, как вы помните.

— Попрошу не учить меня уму-разуму, господин Уэйт-Базеф. Не думаю, что наша кончина во мраке хоть как-то поможет Ланти-Юму и другим городам Далиона.

— А вас никогда не посещала мысль — так, мимолетная мыслишка — о том, что наша миссия может увенчаться успехом?

— Это крайне маловероятно. К тому же не ценой угрозы жизни моему господину.

— Вот как? Разве судьба вашего господина, его титул и богатство не связаны с Ланти-Юмом?

— Меня это не волнует!

— Зато меня волнует. Очень волнует, — неожиданно вклинилась Каравайз. Она лежала на боку, подперев голову рукой, в нескольких дюймах от горящих холодным светом камней. Посеревшее лицо покрылось капельками пота, ко лбу прилипли завитки каштановых волос. Глаза по яркости не уступали алмазам, а слетавшие с потрескавшихся губ слова сливались в горячечную скороговорку.

— Я сделаю все, чтобы спасти город, спасти любой ценой. Если придется, завершу начатое нами дело сама. Можете бежать из Тьмы, да хоть с Далиона, я пойду дальше! Теперь, когда я увидела Тьму и знаю, что грозит Ланти-Юму, меня ничто не остановит; Клянусь.

Все молчали, уставившись на нее.

— Ваша светлость… — начал было пререкаться Гроно.

— Надеюсь, что Террз Фал-Грижни помучился перед смертью, — продолжала она. — Помучился за проклятие, которое наслал на тысячи невинных людей… на лантийцев, на мой народ. Жаль, что его нет в живых. С каким удовольствием я бы собственноручно убила его. Но все равно, я с ним поквитаюсь.

Мужчины обменялись неловкими взглядами.

— Ваша светлость, умоляю вас… — снова начал Гроно.

— Каково бы ни было проклятие, мой Ланти-Юм непременно уцелеет. — Нервным движением Каравайз перекинула тяжелую косу на грудь, чтобы не так жарко было шее. Но черный, какой-то липкий воздух обволакивал кожу, не принося даже краткого облегчения. Она продолжила свою пламенную речь. — Мы разрушим чары Грижни. Но это не решит всех наших проблем. Необходимо остановить упадок Ланти-Юма. Надо расплатиться с долгами и непременно выдворить из города ламмийских наемников. Главное — нам нужны деньги, много денег. Налоги поднимать нельзя: люди и без того прозябают в голоде, холоде, невежестве. Нищета и непосильный труд порождают зависть и озлобленность. Имущество вельмож отец трогать не станет: боится обидеть друзей. Другое дело я… Когда я стану герцогиней, мне будет безразлично, не задела ли я ненароком чьих-то чувств. Но вам, Деврас, нет нужды волноваться. Вы получите состояние Хар-Феннахаров в целости и сохранности. Да, непременно получите. Потому что вы благородный человек. Не думаю, что вы стали бы лгать, подвергая свою жизнь смертельному риску. Я — могу. В смысле, могу солгать, обмануть, украсть… даже убить, если от этого будет зависеть благополучие Ланти-Юма. Порой такие меры действительно бывают необходимы, прав был безмозглый пиратишко. Гордиться тут нечем, но так оно и есть. — Ее не обращенная ни к кому конкретно улыбка казалась до странного печальной. — Понимаете, герцогине нельзя быть слабой женщиной.

— Каравайз, перестаньте, — попросил Деврас.

— Со мной все в порядке. Я давно все поняла и приняла. Ничего, жизнь продолжается, хотя порой так хочется… — Она задыхалась. — Деврас, вы хороший человек и свое получите. Как сказал бы мой отец, так уж суждено. Бедный отец! Как я по нему скучаю! Он, наверное, весь извелся, беспокоясь обо мне. Добрейшая, бескорыстнейшая душа, потому-то у него не выходит быть герцогом. Стоит мне заговорить о помолвке с герцогом Хурбы, чтобы обеспечить нам военную поддержку хурбской армии… или о том, чтобы разжечь войну между Гард-Ламмисом и Релом, что, безусловно, было бы на руку Ланти-Юму… он не хочет меня слушать, он просто не понимает. О, он часто поговаривает о том, что уйдет на покой, что отречется в мою пользу… Хорошо бы. И ему было бы куда спокойнее, и Ланти-Юм много бы от этого выиграл.

— Рэйт, она бредит, — встревожился Деврас. — По-моему, у нее жар.

Уэйт-Базеф, наклонившись, прижал ко лбу Каравайз ладонь.

Девушка безропотно приняла эту вольность, лишь закрыла глаза и тяжко вздохнула.

— Да. Даже раньше, чем я ожидал.

— Ожидали?

— Боюсь, это было неизбежно. Как вы себя чувствуете?

— Быстро устаю. Мутит. Слабость и легкое головокружение. С тобой то же самое, Гроно?

Камердинер кивнул.

— Что ж, это мы предусмотрели, — сказал Уэйт-Базеф. — Правда, я надеялся, что не придется прибегнуть к ним так рано… — Он извлек из сумки маленький кисет с овальными таблетками. — Вот наше лекарство. Оно… пожалуйста, слушайте внимательно… — Каравайз неохотно открыла глаза. — Эти таблетки снимут большую часть болезненных симптомов. Принимайте по одной каждый день или когда почувствуете в них острую необходимость. Это поддержит ваши силы. Держите. — Он высыпал таблетки в протянутые ладони, разделив их поровну между всеми. — Ну-ка, примите по одной. — Он закинул таблетку в рот, все остальные последовали его примеру.

Деврас не спеша разжевал лекарство, но так и не смог распознать, на что оно похоже по вкусу. Проглотил, и по венам словно пробежала щекотка — ощущение необычное, но не сказать, что неприятное. Еще через мгновение перестала кружиться голова, он почувствовал прилив сил, бодрости и дикий голод. Судя по заблестевшим живым блеском глазам, приободрился и Гроно. Такая же перемена произошла с Уэйт-Базефом. Каравайз, склонив голову на грудь, провалилась в глубокий сон.

— Когда проснется, почувствует себя намного лучше, — пообещал Уэйт-Базеф. — Таблетки на время снимут жар.

— Но если они настолько действенны, почему вы не хотели пользоваться ими до поры до времени? — спросил Деврас.

— Это очень сильное средство, и если принимать его достаточно долго, в организме, психике, мозге человека могут произойти необратимые изменения. Если же соблюдать осторожность, оно абсолютно безвредно.

Гроно насупился, но промолчал.

Голод все настойчивее давал о себе знать.

— Пойду-ка поищу чего-нибудь съестного, — заявил Деврас. — Гроно, ты со мной?

— Если только ваша светлость не намеревается откапывать личинки. Я решительно против такого безобразия.

— Ягоды, коренья, грибы. Ничего другого.

— Обещаете, господин?

— Обещаю. Ну, может, немного съедобного мха и лишайника. Если попадется — змею.

— Нет! Никаких змей, сэр!

— Полно, Гроно. Клам Лебойд пишет, что змеиное мясо вкусно, полезно и питательно.

— У вашего Клама Лебойда извращенные вкусовые пристрастия.

— Надо позаботиться о том, чтобы вы не заблудились, не потерялись, — прервал их спор Уэйт-Базеф. — Прежде всего возьмите-ка по камню из кучи вместо фонаря. Они легки, удобны и не обжигают, но что бы вы ни делали, ни в коем случае не лижите их и не пытайтесь засунуть в рот.

— Что мы, младенцы? — обиделся Гроно.

— Разумеется нет. И все же будьте внимательны, более того, я бы рекомендовал вам помыть или хотя бы протереть руки после прикосновения к камням, особенно перед едой.

Его слушатели с неприязнью взглянули на, с виду, безобидных «светляков».

— И не стоит полагаться только на них, — продолжал чародей. — Во-первых, они могут ни с того ни с сего погаснуть. Но даже если этого не случится радиус видимости не будет превышать нескольких футов, и, чтобы вернуться обратно в лагерь, вам понадобится приспособление иного плана. Слава Богу, я об этом позаботился. Видите? — Он оттянул правый рукав, показав намотанную на запястье бесцветную бечеву, невесомую и тонкую, как леска. — Возьмитесь за свисающий конец, намотайте его на палец или привяжите к ремню, ступайте куда пожелаете, а обратный путь найдете без труда. — Заметив недоверие на лицах спутников, он пояснил: — Шнур безразмерный. — Затем, ухватив кончик двумя пальцами, потянул. Бечева и правда растянулась без видимого усилия, а когда Уэйт-Базеф отпустил ее, сжался до первоначального положения.

— И насколько его хватит? — спросил Деврас.

— Как минимум на несколько лиг.

— Что, если он порвется?

— Постарайтесь, чтобы этого не случилось. И ни в коем случае не выпускайте шнур из рук.

— Обвяжу-ка я его вокруг запястья.

Тугая нить едва ощутимо сжимала его руку, Деврас отошел на несколько шагов. Шнур удлинился, но давление осталось прежним. Юноша коснулся натянутой нити, и она запела, как струна арфы. Чистый высокий тон будто ножом рассек тяжелый воздух, так что Деврас вздрогнул от неожиданности. Уэйт-Базеф отечески улыбнулся.

— Когда привыкнете к звуку, сможете определять по нему приблизительную длину нити.

— Ваше изобретение, Рэйт?

— Ну что вы. Члены ордена Избранных пользуются этой милой вещицей со времен Неса Глазастого.

Даже Гроно и тот проникся уважением к почтенному возрасту магического шнура. Не теряя времени на дальнейшие разговоры, Деврас с камердинером взяли из светящейся кучи по каменюге и отправились на поиски пропитания.

Тьма поглощала свет с пугающей быстротой. Не успев удалиться от костра и на несколько шагов, Деврас оглянулся и увидел позади лишь смутное белесое пятно, Уэйт-Базефа и леди Каравайз уже не было видно. Еще несколько шагов — даже пятно исчезло. Они остались одни-одинешеньки посреди вселенской Тьмы, вооруженные лишь сиянием двух камней. Деврас видел только бледное лицо Гроно, блестящее от пота, и клочок заросшей сорняками земли с пожухлой травой. Дальше была пустота, черное ничто и нигде. Слабое обнадеживающее натяжение шнура напомнило ему о существовании Уэйт-Базефа. Повинуясь внутреннему голосу, он щипнул связующую нить и через мгновение почувствовал вибрацию: Уэйт-Базеф посылал ему ответный сигнал.

— Ну и что теперь, мастер Деврас? — Жизнерадостные интонации, которые постарался придать своему голосу Гроно, звучали как-то неубедительно.

— Теперь поищем чего-нибудь съестного. — Уверенность Девраса была такой же мнимой, как жизнерадостность камердинера. — Если верить Кламу Лебойду, съедобные грибы растут повсюду. Как тебе улыбается мысль отведать за ужином грибочков?

— На мой взгляд, они все же предпочтительнее каких-нибудь слизней. Кстати, господин, вы думаете, что сейчас вечер? А почему не утро или не день?

— Вполне может быть. Последний раз мы ели еще на «Великолепной». Судя по моему разыгравшемуся аппетиту, с тех пор прошло никак не менее полутора суток, но я вполне могу ошибаться. Как сказал Гезеликус: «Боль и лишения замедляют течение времени. Часы, проведенные в мучениях, тянутся бесконечно. Сам собой напрашивается вывод: горе продлевает жизнь, а нескончаемые страдания продляют ее до бесконечности. Таким образом, именно в муках мученических и заключается секрет вечной молодости».

— Этот ваш философствующий фигляр, верно, воображал себя остряком. Знаете, господин, давайте лучше искать грибы.

Окружающая природа вовсе не показалась им рогом изобилия, обещанным Кламом Лебойдом. Ягоды, если когда-то и росли здесь, давно уж опали с кустов. Съедобных кореньев, столь живописно воспетых в его трактате, обнаружить никак не удавалось. Зато грибов было великое множество. В теплом влажном климате они чувствовали себя великолепно. Какие-то были безусловно ядовиты, другие — возможно, ядовиты, и их решили не трогать. Зато Деврас наткнулся на целую россыпь так называемого «живого жемчуга» — грибов, хорошо ему знакомых и весьма полезных. Подкрепляясь на ходу, они с Гроно очень скоро набрали целый узел «жемчужин», которых хватило бы даже на то, чтобы утолить самый зверский голод. Но одних грибов было явно недостаточно, и наши добытчики решили продолжить поиски. Они блуждали во тьме, заключенные в маленький кокон магического сияния. Больше его Деврас боялся, как бы не оборвалась тонкая нить, соединявшая его с Уэйт-Базефом. Тогда они ни за что бы не нашли дороги назад.

Они поднялись по покатому склону, и Деврас видел под ногами землю, которую когда-то возделывали человеческие руки. Теперь ее покрывала лишь чахлая трава. Вскоре перед ними выросла стена горизонтально положенных бревен. Вероятно, это была сторожка или сарай на какой-то ферме. Они на ощупь прошли вдоль нее до угла, свернули и скоро отыскали вход. Дверь была распахнута настежь, но свет камней не позволял увидеть, что творилось внутри домика. Деврас покликал хозяев, но не услышал ответа.

— Здесь никого нет. Зайдем внутрь.

— Стоит ли, мастер Деврас?

— Там может быть еда.

— Как прикажет ваша светлость.

— Как прикажет мой желудок.

Деврас зашел на крыльцо, Гроно следовал за ним по пятам. В комнате царил жуткий беспорядок, грубо сколоченная мебель была перевернута, кухонная утварь и одежда разбросаны.

— Есть кто живой? — Голос Девраса потонул в пустоте.

— Дом, конечно, брошен, господин. Об опасностях можно пока позабыть. Кстати, насчет еды вы были совершенно правы. — Гроно указал в угол, на раскуроченный ларь, из которого вывалились на пол мешки с мукой и крупами, банки с солью, сахаром, чаем, сухофруктами и чечевицей. В выстроившихся вдоль стены шкафах обнаружились разнообразные корнеплоды. С вбитых в балки крюков свисали кольца копченых колбас.

— Мясо, господин, настоящее мясо! Бери — не хочу. Должно быть, хозяева бежали в спешке.

— Похоже, что так. Не пойму только, почему они не захватили вещей.

— Наверное, очень торопились. В любом случае нельзя дать продуктам испортиться. Мастер Деврас, у нас будет нормальная пища! У всех нас. Подумайте только, что она значит сейчас для ее светлости!

— Действительно. Ладно, ты собери продукты, а я поищу оружие, посуду, фонари, одеяла и тому подобное.

Деврас прошел в другую комнату. В его душе нарастало тревожное предчувствие. Он заглянул за занавеску, прикрывавшую нечто вроде встроенной кладовки, и холодный свет магического светляка открыл его глазам то, что осталось от хозяев жилища. Там лежали трупы мужчины, женщины и двух мальчиков-подростков. Их оружие — топор, борона, дровокол и нож — покрывала почти прозрачная бесцветная жидкость. Лужицы такого же вещества виднелись и на полу, смешанные с темными пятнами человеческой крови. Деврас оцепенел от ужаса.

— Мастер Деврас! — раздался из тускло освещенной голубоватым светом соседней комнаты голос Гроно. — Мастер Деврас, тут столько всего, что вдвоем нам не унести. Предлагаю захватить, сколько сможем, а потом вернуться за остальным…

— Сюда мы больше не вернемся, — ровным голосом сказал Деврас.

— Как так? Мастер Деврас, что произошло?

Не дожидаясь ответа, Гроно поспешил к своему господину, увидел трупы и ахнул. Когда же снова заговорил, то шепотом.

— Белые демоны?

— Думаю, они.

— Вот уж и впрямь демоны. Неужели они убивают ради забавы?

— Не знаю. Они были тут совсем недавно и могут снова вернуться. Пойдем.

— Полагаете, они неподалеку?

— Да, Гроно. Что-то подсказывает мне: они очень близко.

Как раз под тем местом, где стояли Деврас и Гроно, на глубине около двухсот футов, располагалось помещение, которое сами вардрулы называли комнатой Белых Туннелей. Сама комната, не украшенная ни сталактитами, ни сталагмитами, ни разноцветными кристаллическими наростами, при тесноте и простоте своей казалась ничем не примечательной… за исключением одной немаловажной детали. В каменный пол были врезаны темные, отполированные до зеркального блеска шестиугольные плиты. В незапамятные времена их создал маг-самоучка, легендарный получеловек-полувардрул Террз Фал-Грижни, основатель клана Грижни. Эти плиты походили на офелу Рэйта Уэйт-Базефа и были предназначены для сходных целей. Каждая представляла собой половину устройства, другая часть которого находилась в одной из точек бесконечной системы подземных лабиринтов. Некоторые были даже установлены и тщательно замаскированы на стратеги чески важных участках Поверхности. Таким образом пещерные жители могли в мгновение ока переноситься с одного места в другое. Но поскольку такой способ путешествовать казался вардрулам чуждым самой их природе, слишком «человеческим», мало кто из них, за исключением Грижни, пользовался этим магическим устройством. Конечно, члены клана Грижни отличались от других — так было всегда. Да и стоит ли удивляться: им так и не удалось очиститься от примеси человеческой крови, которая испокон веков текла в их жилах.

Один из шестиугольников был совсем небольшого размера и находился в самом центре комнаты. Эта плита, окаймленная бордюром из камней разных пород, соединялась с гнрфрл кфражем, или, на языке людей, с трансплатой. Трансплату, относительная легкость которой была достигнута с помощью достаточно сильной магии, постоянно носили следом за патриархом Грижни, обеспечивая великому полководцу возможность оказываться в родных пещерах, когда он только не пожелает, в любую из красок малого вена. Не важно, в какие дали Далиона заведет его победоносная кампания, у архипатриарха Грижни всегда будет возможность вернуться в комнату Белых Туннелей. Ожидалось, что он воспользуется ею на исходе багрянца, то есть совсем уже скоро.

Встречали архипатриарха трое вардрулов высокого ранга, прекрасно сознающие, какое уважение внушает другим кланам титул их великого сородича. Молодая, но многоопытная; Фтриллжнр Држ, матриарх клана Змадрков, дважды перенесшая Хладное оцепенение и Дфжнрл Галлр, в совершенстве владеющий языками людей, — это он не так давно нанес визит Глесс-Валледжу — все они обладали типично вардрульской внешностью. Пластичная, безволосая, худощавая фигура, во многом схожая с человеческой, но без ярко выраженных половых отличий, бескостные щупальцевидные пальцы, светящаяся кожа, огромные лучистые глаза, окаймленные тремя валиками мышц. На протяжении целой череды великих венов раса вардрулов не претерпела видимых изменений. Однако дальний Предок сразу бы отметил качественную перемену, произошедшую с хииром его сородичей, то есть с выражением внутреннего состояния вардрула — его душевного покоя, гармонии и согласия с самим собой и окружающим миром. Вследствие постепенного перерождения своей природы и окончательного принятия Террза Фал-Грижни, характер вардрулов стал совершенно иным. Исчезла былая безмятежность, равно как и робость и непротивление злу. Вместе с ними кануло в Лету невинное простодушие. Врожденное чувство родовой общности ослабло, из-за этого стало трудно общаться с Предками. Упадку этих чудесных качеств сопутствовало развитие иных: решимости, мужества, энергичности, а также чисто человеческой мятежности духа. Многое было принесено в жертву, но и выгода оказалась немалой. Проиграет ли раса в целом, выиграет ли, о том судить еще рано.

В теплом, неподвижном воздухе звучала мелодичная речь. В переводе на язык людей, говорили вардрулы примерно о следующем:

— Уже второй визит архипатриарха за последние ста малых венов, — молвила Фтриллжнр Држ, судя по мерцанию плоти и расширившимся окологлазным валикам, терзаемая сомнениями и даже недовольством. — Как перенесут его отсутствие сородичи, находящиеся сейчас на Поверхности?

— Подобные отлучки весьма непродолжительны, — ответила ей младшая матриарх Змадрк, — и к тому же оправданны. Недалек тот багрянец, когда старый Инрл Грижни отойдет к Предкам.

Общее потускнение красноречивее слов выразило скорбь вардрулов при мысли о скорой кончине Грижни Инрла — почитаемого всеми художника-учителя и последнего из кровных родственников архипатриарха Грижни.

— С его уходом патриарх останется единственным представителем своего клана, — распевно добавил Дфжнрл Галлр, явно встревоженный этим обстоятельством. — Один, без единого сородича. Как это, должно быть, ужасно, как невыразимо страшно утратить свой клан.

— Клан Грижни никогда особенно не процветал, — заметила матриарх Змадрк. — Смятение в их душах подтачивало жизнестойкость и чувство единения до тех пор, пока жизнь в пещерах им стала не в радость.

— Не надо поддаваться скорби, — мягко упрекнула, мигнув глазницами, Штриллжнр Држ. — Клан Грижни подарил нам талантливейших художников и техников, величайших патриархов. Их дисгармония, если о ней вообще может идти речь, является источником силы.

— Но и разрушает целостность, отнимая душевное спокойствие и безмятежность, — возразила матриарх. — Нынешний патриарх Грижни, возможно, величайший из когда-либо существовавших у нас вождей. Кому, как не ему, осуществить пророчество Предков? Он же самый неприкаянный и самый противоречивый из Грижни, причем нестройность эта проявляется в весьма узнаваемых чертах… Патриарх унаследовал ее от своих предков-людей.

Различные по яркости вспышки свечения обозначили досаду при столь откровенном указании на факт, который был известен всем, но о котором предпочитали не говорить. Хиир самой матриарх остался непоколебим, глазные валики — неподвижны.

После неловкой заминки Дфжнрл Галлр ответил:

— В жилах каждого из нас течет толика людской крови. Все мы страдаем от смутных желаний, которых Предки наши не ведали.

— Однако мы продолжаем осознавать себя членами кланов, сородичами, вардрулами. — Матриарх уверенно контролировала состояние своего хиира, и это само по себе опровергало ее слова, поскольку для Предков подобное сокрытие эмоций было немыслимым. — Но разве можно сказать то же самое о Грижни? Его раздирают противоречия. Ему чуждо подлинное единение со своей расой. Его хиир очень странный, непредсказуемый… Он другой, не такой, как мы; он обособлен от нас так же, как обособлены друг от друга люди, не ведающие глубинной гармонии с себе подобными и с окружающим их миром. Его пальцы суставчаты, глаза черны. Он во многом похож на человека.

— Он не человек.

— Но и не вполне вардрул.

— Он изгоняет людей с Поверхности, исполняя тем самым предначертание Предков.

— Сама способность исполнить их является мерилом его противоречивости.

— Как и мерилом величия. Он дарует нам Поверхность. Скоро мы без боязни будем ступать по земле.

— Да, но во что мы превратимся? — не сдержав раздраженной вспышки, спросила матриарх. — Выход из пещер чреват неминуемыми переменами, возможные последствия которых внушают мне страх. Там, наверху, как нам уберечь остатки внутренней гармонии, взаимопонимания, нашей сущности? Разве не унаследуем мы жестокость и неприкаянность поверженного и вытесненного нами противника? Разве, одержав эту так называемую победу, не потеряем самих себя и все, чем обладали… как Грижни?

— Нельзя бояться свободы и триумфа, — высказал свое мнение Дфжнрл Галлр. — Пещеры не более чем место ссылки. Неужели мы настолько с нею свыклись, что нас пугает возможность полной свободы? Настолько, что не нужны нам стали ни справедливость, ни взыскание с человека долга перед нашими убиенными Предками?

— А возмездие? — В мелодичном голосе матриарх Змадрк явственно слышались нотки иронии. — Нам ведь нужно возмездие?

Дфжнрл Галлр, чуть поблекнув, промолчал.

— Возможно, матриарх Змадрк не вполне понимает разницу между личными переживаниями Грижни и дисгармоничными настроениями, коим подвержен весь наш народ? — вмешалась Штриллжнр.

— Разве они не тесно взаимосвязаны?

— Не всегда. Архипатриарх Грижни переживает огромное горе. Уход Грижни Инрла означает для него потерю последнего сородича, и это — сразу же после безвременной кончины сестры-супруги патриарха. Личное горе Грижни не может не сказаться на руу всех нас, но, тем не менее, остается его, и только его горем.

— К тому же на клане Грижни рано ставить крест, — певуче проговорил Дфжнрл Галлр. — Если у архипатриарха появится новая супруга…

— Разве это что-нибудь изменит? — Пальцы Змадрк выгнулись назад, выражая сомнение. — Ушедшая Грижни Девятая не принесла патриарху потомства. То же самое ждет и ее преемницу. Кровь, что течет в жилах Грижни, бесплодна. Ни красна, как у людей, ни чиста, как у вардрулов. Последний всплеск жизненной силы Грижни должен вылиться в героическое свершение. Однако более простые и вместе с тем истинные ценности — душевный покой, гармония, клан — ему недоступны. Такова трагедия Грижни, но нет нужды и остальным страдать от нее. Еще не поздно все изменить.

Спутники матриарх взирали на нее без всякого выражения. Прежде чем было произнесено еще хоть одно слово, легкая вибрация приковала их внимание ко второй половинке трансплаты. Горячий влажный воздух задрожал, всколыхнулся, шестиугольник по периметру окутался пенистым дымом, затем послышалось завывание ветра, обратившегося в белый магический смерч, чем-то и впрямь похожий на туннель; с мгновение свет камней танцевал на гладких стенах комнаты. Потом вой ветра утих, смерч замедлил вращение, клубы дыма становились все светлее и вскоре вовсе исчезли. На его месте осталась стоять одинокая неподвижная фигура. Архипатриарх Грижни прибыл домой.

Он спокойно сошел с шестиугольной платформы. Шаг его был твердым, движения уверенны, сам он цел и невредим, однако встречавшие его с трудом подавили чувство гнетущей тревоги при виде хиира патриарха. Его плоть почти не излучала сияния, что являлось признаком переживаемого ужаса, горя либо болезни. Только смерть влекла за собой полное угасание хиира, и теперь естественная лучистость Грижни почти исчезла, придав его телу тусклую непрозрачность человека. Чутким вардрулам их предводитель показался чем-то вроде живого покойника.

— Патриарх, вы не заболели? — Дфжнрл Галлр не смог сдержать сочувственного потускнения. Несмотря на странности Грижни, все кланы были привязаны к архипатриарху узами величайшей преданности, уважения и привязанности.

— Отнюдь. Я в добром здравии. Сожалею о том, что встревожил юную Фтриллжнр Држ. — Грижни пожал плечами, что на языке жестов вардрулов означало признание чьей-либо обеспокоенности. Закрытое выражение его лица и ледяное спокойствие отбили у других охоту задавать вопросы.

Троица встречавших смотрела на архипатриарха в полной растерянности, не в силах собраться с мыслями. Опять же среди Предков такого непонимания желаний, чувств и мыслей друг друга быть не могло. Наконец младшая матриарх Змадрк нашла выход, обратившись к Грижни с официальным приветствием.

— Мы пришли, дабы от имени наших кланов приветствовать нашего любимого архипатриарха, — проговорила она, сохраняя под стать ему полную непроницаемость.

— Благодарю младшую матриарх и ее спутников и прошу передать выражение моей глубочайшей признательности всем живущим под землей. Мне, возможно, не удастся обнять их в этот багрянец, поскольку пребывание мое будет вынужденно кратким. Я прибыл, чтобы навестить больного Грижни Инрла, после чего вернусь на берега живой воды Мфра, где кланы уже готовятся к наступлению. Прошу вас сообщить коротко о том, что нового в пещерах. — Говорил Грижни спокойно, разве что чуть торопливо. Одна лишь мертвенная тусклость плоти говорила о его переживаниях, но и этого оказалось достаточно, чтобы хииры соплеменников непроизвольно поблекли.

— Мало что произошло здесь за истекшие шесть малых венов, патриарх, — ответил Дфжнрл Галлр. — Туннели, пещеры, котловины — везде царит спокойствие и запустение. Те немногие, кто остались с нами, черпают силы для поддержания внутренней гармонии в обращении к Предкам. Все ждут сообщения об окончательной победе, что ознаменует скорое воссоединение с любимыми сородичами. Состояние Грижни Инрла продолжает ухудшаться, уж скоро он навсегда отойдет к Предкам, но это вы уже знаете. По основанию ската в Хллсрегских Тенетах пробежала трещина, и, пока не будет произведен ремонт, проход объявлен небезопасным. Малышка Лбавбщ Одиннадцатая по глупости вышла из пещер наружу, но, по счастью, ее быстро нашли и вернули сородичам. Вот, пожалуй, и все новости.

— С маленькой Лбавбщ Одиннадцатой ничего не случилось?

— Нет, патриарх. В эту благую пору, когда по земле распространяются тепло и тьма, страшная угроза оцепенения уже не висит над нами. Все мы можем безбоязненно выходить на поверхность, не боясь ослепнуть. К счастью как для Лбавбщ Одиннадцатой, так и для всех вардрулов.

— Пожалуй. — Низкий тон, с которым Грижни произнес слово, говорил о его глубокой задумчивости. — Природа тьмы так и остается невыясненной?

— Увы, патриарх. Фтлирлбщ Кфлс, внимательно изучив древние скульптурные фризы, нашел ряд фактов, указывающих на то, что темнота может быть делом рук вашего человеческого предка, самого первого Фал-Грижни — мага из Ланти-Юма и нашего благодетеля. Знание, почерпнутое некоторыми членами клана Ржнрллщ из общения с Предками, подтверждает эту теорию. Но точно сказать ничего нельзя.

— Куда более важно пророчество, найти которое можно в «Преамбуле к познанию», — вставила матриарх Змадрк. — Там предсказано, что небеса возвестят о нашем выходе из пещер и земля распахнет нам свои объятия, человек же обратится в бегство. Пророчество сбывается. Земля действительно подготовлена к нашему приходу. Тень, опустившаяся на нее, бодрит, радует и придает сил, не правда ли?

— Да, — согласилась Фтриллжнр Држ, блеснув хииром, — есть в ней что-то несказанно восхитительное некая гармония, которая, как мне казалось, не может существовать за пределами пещер. В ней и мужество, и сила, и спокойствие, и единство, В опустившейся Великой Тени легче обращаться к Предкам и заглядывать в самого себя. Без сомнения, этот мир предназначен для нас. Наша вотчина не ограничивается отныне пространством пещер.

Два внутренних глазных валика Грижни расслабились, внешний же сжался — этот жест у вардрулов был равноценен улыбке. Однако хиир его остался неизменным, цвет кожи — мертвенно-тусклым.

— Если так, то границы нашей вотчины куда шире, чем вы думаете. По мере своего распространения Тень набирает скорость и поглощает Поверхность все быстрее и быстрее. Если так будет и дальше, всего через несколько венов она достигнет моря.

— И что тогда, патриарх?

— Тогда перед нами открывается множество путей. Побережье усеяно городами людей, и со временем все они станут нашими. Но сначала мы должны выполнить заветы далеких Предков, нам нужно взять Ланти-Юм.

— Что стало с поселениями, расположенными на пути наших воинов-сородичей к городу?

— Почти все покинуты.

— В Тени, должно быть, блуждает немало беженцев. Они озлобленны и опасны, нам надо защитить себя.

— Они нам не угроза. Тень, целебная для вардрулов, для людей губительна. Им остается либо бежать, либо умереть. Они остались без крова, немощны и напуганы. Мы сделали так много, что дальнейшие меры излишни. — Характерная модуляция голоса едва заметное расширение глазниц — вот и все, что хоть как-то выразило чувства, обуревавшие Грижни. Остальные с удивлением взирали на своего вождя Фтриллжнр Држ спросила:

— Вам жаль их, патриарх?

— До сего малого вена в нашей крови пульсирует боль и ужас убиенных Предков, — напомнил Дфжнрл Галлр. — Говорить с Предками — значит делить их горе. А вы, предреченный нам вождь, жалеете угнетателей своего народа?

— Не будем об этом, — отрезал Грижни. — Время не ждет, и я хотел бы побывать в покоях больного Грижни Инрла.

— По просьбе Грижни Инрла мы перенесли его к погребальной заводи клана, — сообщила матриарх Змадрк. — Чтобы дожидаться там момента воссоединения с Предками.

Грижни пошевелил гибкими пальцами, выражая согласие. Его хиир остался безжизненным. Не сказав больше ни слова, патриарх развернулся и вышел из комнаты Белых Туннелей через зияющую в стене расселину. Не будучи членами клана Грижни, остальные не могли последовать за ним к погребальной заводи без приглашения.

Патриарх удалился, и все трое обменялись многозначительными взглядами, смысл которых выразила словами Фтриллжнр Држ:

— Его противоречивость внушает мне опасения.

— Вполне обоснованные, — согласилась матриарх.

— Завоевывая Поверхность, мы искореняем давнюю несправедливость, восстанавливаем на земле мир и порядок, — сказал Дфжнрл Галлр. — Мы должны верить в правоту нашего дела. Ведь если это не так, разве стала бы земля распахивать нам столь дружеские объятия? Сама природа на нашей стороне, и это должно вселить в нас уверенность.

— Природа подчиняется человеческой магии, — промолвила матриарх. — Не стоит слепо полагаться на явления, которые вполне могут носить искусственный и временный характер. Как не стоит слепо верить в мудрость Предков, поскольку толика человеческой крови в нас заглушает их голоса. Наши праотцы ходили по земле, но мы — мы совсем иные. Мы не выносим холодных ветров, немилосердного света солнца, открытых и полных неведомых опасностей пространств необработанной Поверхности. Нам мила надежность каменных стен, окружающих и оберегающих нас от напастей. Не пора ли принять себя такими, каковы мы есть, детьми пещер? Ведь в этом заключается подлинная гармония.

— На протяжении многих поколений вардрулы лелеяли мечту о возвращении. И теперь, когда долгожданный вождь наконец возглавил наш крестовый поход, неужели мы откажемся от этой мечты?

— Кровь получеловека-полувардрула Террза изменила нас всех. Мы утратили мудрость Предков, а вместе с нею — понимание самих себя. Самый же несчастный среди нас, возможно, архипатриарх Грижни.

Сомнения сподвижников выразились и в их глазах и в интонациях, и в яркости хииров, но самому Грижни недосуг было размышлять об этом. Стремительно пройдя череду пустынных коридоров, он добрался наконец до погребальной заводи, где на жестком ложе у освещенного камнем резервуара в форме воронки лежал умирающий Инрл. Голова Инрла покоилась на ровном каменном пьедестале. Рядом стояли нетронутыми еда и питье. Выражение лица старого вардрула казалось безмятежным. Если его и терзала боль, то это не было заметно. О том, что силы его на исходе, говорила лишь тусклость тела. Инрл обратил лицо к входу в усыпальницу, и глазные валики сжались в приветствии. Ему удалось даже осилить легкую, призрачную вспышку свечения.

— Приветствую тебя, патриарх, — произнес он слабым, но чистым голосом.

— Приветствую, любимый сородич-учитель, — отвечал ему Грижни. — Близко ли Предки?

— Их приближение неспешно. Голоса с каждым багрянцем все отчетливее, но они все же медлят. Я зову их, но они сами знают свое время.

— Ожидание болезненно для твоего руу?

— Немного. Но близость сородича все исцеляет. В ответ на невысказанную просьбу архипатриарх крепко сжал руку Инрла и, сцепив свои суставчатые пальцы с его бескостными, ощутил наплыв знакомой теплоты и участия, по сравнению с которым межклановое взаимопонимание было лишь слабым отражением. Кровь говорила с кровью, и никакое другое общение не могло сравниться с этой близостью. После смерти Грижни Инрла, последнего его сородича, он уже никогда не испытает этого чувства. И архипатриарх, обретя величие столь дорогой ценой, вскоре останется один — последнее звено его негармоничного рода.

— Сколько утешения в прикосновении сородича, — проворковал Инрл, неосознанно нанося ему свежую рану. Хотя неосознанно ли? Глазные валики пришли в движение, огромные глаза с тревогой взглянули на патриарха. — Где твой свет? Ты будто ближе к Предкам, чем я сам. Неужто дела на Поверхности внушают такую тревогу? Или ты оплакиваешь утрату сестры-супруги Грижни Девятой? Или вырождение клана? Или тебя, как всегда, изводят противоречия, блистательный мой ученик-патриарх Грижни Трж? Что заставляет гаснуть твой хиир?

— Все. И одно больше всего. — При этих словах патриарх стал самую малость ярче. Открыть кому-то душу было для него редким удовольствием.

— Настолько сильно сопротивление людей?

— Напротив. Они безропотно принимают поражение. Я ожидал, что встречу отпор, мощное противодействие. Однако Тень уже сделала все за нас, принеся немощь, ужас и отчаяние. Люди повержены еще до нашего нападения. Неужто в этом наше великое предназначение — в истреблении беспомощных, в убийстве земледельцев, их детей и стариков? Не напоминай мне об убиенных Предках, сородич-учитель. Их горе — и мое горе. Но разве это хоть сколько-нибудь оправдывает нас?

— Есть еще что-то.

— Ты видишь меня насквозь, сородич-учитель. Да, это не все. Познал ли ты волю самого первого Грижни?

Инрл выгнул пальцы назад, не приподнимая руку с ложа.

— Ни разу. Разве кто-нибудь из нас углублялся столь далеко?

— Со мной бывало. Если на то пошло, мне часто бывает проще общаться с дальними Предками-людьми чем с более близкими по времени и природе вардрулами.

Окологлазные валики Инрла болезненно расширились.

— Послушай, сородич-учитель, первый патриарх Грижни, лантийский маг, со всей настойчивостью подстрекает нас к истреблению ему подобных. Я чувствовал силу его воли не раз и не два.

— Чтобы человек жаждал гибели своего рода? Не понимаю.

— Не могу до конца понять его мотивы: они так чужды и так напоены злобой. Чувствую неописуемую дисгармонию… разлад… гнев такой же жгучий, как свет солнца… жажду мести. Причины этой ненависти мне неведомы. Я всегда полагался на мудрость Предков, таков обычай. А первый Грижни… он ведь великий благодетель, создатель магических огней, без которых многие наши пещеры остались бы необитаемы. Конечно же нельзя не уважать волю такого Предка. Этим путем я всегда и шел, не задаваясь вопросами.

— А теперь, Грижни Трж?

— Теперь не могу. Я веду войну… уничтожаю и убиваю… и сомневаюсь в справедливости Предков. Об этом я могу говорить лишь с тобой, Грижни Инрл, ведь ты — единственный мой сородич, и только тебе дано меня понять. Завоевывая Поверхность, мы лишь возвращаем то, что в далеком прошлом было отнято у наших Предков — и это, безусловно, справедливо. Но если для восстановления справедливости нужно истребить невинных, моя совесть бунтует.

— Невинных, Грижни Трж? Опомнись, ты говоришь о людях.

— Скажи, ты никогда не ощущал родство с ними?

— Это неизбежно. В нас есть их кровь.

— Не только. Мы во многом на них похожи. Настолько, что союз человека и вардрула породил многочисленное потомство. Для меня воевать с людьми — все равно что ополчиться против членов родного клана. Ты понимаешь меня, сородич Грижни? Если ты не поймешь, то кто же?

Некоторое время Инрл лежал молча, закрыв большие, черные, как у всех Грижни, глаза. Наконец его веки приподнялись, и он ответил:

— Ты говоришь о вещах, которые сам я всю жизнь гнал из своего сознания. Сейчас, накануне воссоединения с предками, мое тело и ум слишком обессилели, чтобы решить для себя этот вопрос. Патриарх, твои противоречивые порывы непримиримы. Ты должен сам выбрать путь.

— Сделать выбор несложно. Куда труднее не свернуть с пути.

— Обратись за поддержкой к Предкам. Познай их волю, и твоя решимость укрепится. Здесь, у нашей погребальной заводи, Познание всегда доступно.

Патриарх сплел пальцы. Свечение Инрла стало чуточку ярче.

— И попроси их за меня, Грижни Трж. Скажи, устал ждать.

— Сородич-учитель, я попрошу, чтобы они поспешили.

Не проронив больше ни слова, архипатриарх начал внутреннее путешествие во времени. Мышцы окологлазных валиков расслабились, на лице появилось отсутствующее выражение. Грижни предельно сконцентрировался, но даже близость погребальной заводи не облегчала встречу с Предками. Однако настойчивость патриарха была столь велика, что для Предков они не прошли незамеченными. Наконец мертвенная бледность тела патриарха озарилась слабым сиянием. Прошло несколько мгновений, свет то становился ярче, то угасал, словно пробуя свои силы. И вдруг хиир Грижни воспылал, каждая клеточка его тела воссияла, знаменуя достижение Познания. На этот раз голоса вардрулов были почти неслышны. Патриарх с большей силой, чем когда-либо, чувствовал железную волю и яростную целеустремленность других его прародителей — людей. Их неистовая решимость бурлила в его крови, страстные порывы овладели его умом.

Страстные? Непостижимые? Чуждые? Не вполне. Даже находясь в глубине Познания, Грижни сохранил крохотную цитадель собственного самосознания, и глубоко в душе ощущал, насколько близки ему человеческие инстинкты и желания. Они жили в нем. Жили всегда.

Общение с Предками продлилось приблизительно восьмую долю багрянца. По истечении этого времени архипатриарх Грижни вышел из транса, укрепившись в правоте своего дела, хоть и не вполне избавившись от тревоги. Задержавшись затем лишь, чтобы пожелать Грижни Инрлу скорейшего и радостного воссоединения, он поспешил в комнату Белых Туннелей и, ступив на трансплату, вернулся к своим войскам. К этому времени вардрулы сосредоточились на берегу живой воды Мфра, которую люди называли рекой Иль.