Если изобретение профессора Касаки когда-нибудь распространится, оно несомненно станет для XXI века тем же, чем для XX столетия были открытия Беккереля и супругов Кюри. Быть может, независимо от гениального японца то же самое изобретут ученые других стран. Возможно, это им уже удалось, только они предусмотрительно предпочитают не раскрывать секреты.
Возможность существования биологических волн допускалась достаточно давно, но при этом в поисках сути явления их пытались отождествить с электромагнетизмом или проникающим излучением. Касаки первый предположил, что биологическая волна, проявлением которой являются телепатия, общение животных и оккультизм, имеет скорее метафизический, нежели материальный характер.
Волна, более быстрая, нежели свет, проникающая сквозь все и вся. До сих пор не обнаружена преграда, которая была бы способна ее задержать! Разве можно представить себе что-то столь же необыкновенное?!
Широко известные опыты с кроликами могли бы подтвердить концепцию Касаки. Беда в том, что экспериментаторы не сделали из них соответствующих выводов. Хоть сами опыты были любопытны. В опущенном на дно моря батискафе автомат умерщвлял молодых крольчат, матери которых, находящейся в тысяче километров от них, был вживлен в череп электрод. В момент смерти потомства возникала реакция в мозгу крольчихи. Сопоставление времени показывало, что реакция происходила быстрее, нежели до матери мог бы дойти импульс, летящий со скоростью света.
Здесь не место и не время шире пояснять теорию Касаки, которая, зиждясь на научной основе, одновременно имела много общего с верованиями Востока, в том числе и с принципами перевоплощения. Низ сумел применить ее на практике. Для этого в соответствующие емкости помещали долгоживущие штаммы чрезвычайно восприимчивых бактерий, которые в ответ на биологический импульс могли пульсировать с частотой миллион колебаний в секунду. Оставалось найти стимулятор, который был бы в состоянии вызывать такие действия бактерий, а также трансформатор, который реакции бактерий, пересылаемые биологическими волнами, переводил бы в информацию, передаваемую с помощью нормальных электрических импульсов.
Вот и все. Таинственные коробочки, которые получил в свое распоряжение Фаусон, попросту были приемо-передающими устройствами и одновременно приставками к телевизорам, благодаря чему импульсы, принятые обитающими внутри них бактериями, могли трансформироваться в изображение на экране и звук в микрофоне, будучи в полете совершенно неуловимыми для тех, кто не имел подобных устройств.
Таким образом, снабдив аппараты десятивольтовой плоской батарейкой и воткнув штекер в гнездо антенны любого приемника, Мефф Фаусон мог общаться с пятеркой своих агентов независимо от того, находились ли они на дне Маракотовой бездны, на южном полюсе или на Луне. При звуковом контакте не нужен был даже дополнительный приемник.
Мефф оптимистически предполагал, что невинность будет утрачена Гавранковой в некоем симпатичном отеле в Берне, и с этой целью не щадил усилий и средств. Он выбрал лирический вариант. Пригласил Аниту на ужин, не жалел комплиментов, рассказывал о своей молодости на ранчо у дяди, о работе проектантом, однако при этом предусмотрительно обходил стороной сексуальные эпизоды. Девушка, казалось, поглощала его рассказы широко раскрыв глаза, со щечками, слегка порозовевшими тем прелестным лососинным цветом, который может быть либо признаком истинной девственности, либо пудры высочайшего качества.
Он заказал шампанское. Увы, Анита оказалась трезвенницей. Он выпил сам. Предложил потанцевать. – Я не умею, – разоружающе ответила она. И она действительно не умела. Он проводил ее в номер, но ни один из поддающихся чтению намеков на тему, касающуюся возможности продолжить беседу в более интимной обстановке, не был ею надлежащим образом прочтен, и девушка решительно попрощалась с ним на пороге. Он пытался ее поцеловать, но получил для этого строго ограниченную зону, столь же далекую от интересующих его районов, как Гренландия от джунглей Конго. «Старею, что ли?» – подумал Мефф. За все время вполне милого общения ему не удалось сократить дистанцию. Вокруг Гавранковой как бы располагался защитный колпак, которого он не мог пробить. Он брал ее за руку и прикасался к теплому льду, глядел ей в глаза и безнадежно тонул в них, без всякой надежды оттолкнуться от дна.
Некоторое время он подумывал проникнуть к ней сквозь стену в середине ночи, но, во-первых, комнаты были выстелены и оклеены каким-то удивительным противоантихристовым материалом, препятствующим такому проникновению, а, во-вторых, он боялся, как бы преждевременно не сжечь все мосты, в случае, если б сейчас ему не удалось…
За мгновение до того как уснуть, он узрел очами воображения лицо Мэрион и ее руки, отчаянно взбивающие пену, но отогнал эту картину.
«Во мне слишком много от человека!» – подумал он и вытащил из загашника последнее письмо дяди. Он уже знал технику чертового телетайпа. Бумагу пропитали раствором с мертвыми бактериями, однако реагирующими на биологические волны своих соплеменников – их излучение вызывало почернение бумаги. Ничего сложного.
Письмо можно будет прочесть завтра – так что самое позднее утром он узнает о цели всей этой невеселой игры, в которой ему досталась роль то ли демиурга, то ли бездумного орудия. Он успел эту роль полюбить.
Сколько было лет Бельфагору? В принципе, семьдесят восемь, но все говорило за то, что тридцать шесть. Получив от Низа первую дотацию, он провел фундаментальное гериатрическое лечение, в котором важнейшим элементом было получение гормонов от некоей камерунской гориллы, что подняло привлекательность Его Магнифиценции в глазах прекрасного пола в пять раз. Восторги Брижитт не были чем-то исключительным. Иллюзионист объединял эротическое искусство мужчины с юношеской витальностью, культуру любовных ласк со стихийностью, основательное знание с изобретательностью щенка.
Однако в то утро не нежности были у него на уме, хотя теплое, прижавшееся к нему тело стюардессы дарило ему столько роскоши, сколько не дала бы даже самая лучшая японская электрическая подушка.
Ларри мыслил. Он мыслил и делал выводы. Быть может, кто-то из хозяев синьора Дьябло решил, что сицилийский черт, выполнивший свою миссию, уже не потребен и своеобразным способом «отозвал» его с земного поста. Стюардессу же использовали как бессознательного связника для установления контакта с завербованным. Минуточку! Но ведь из слов Агента следовало, что вновь привлеченных было больше. Брижитт встретилась только с Приапом. Вывод – другие находились в разных местах. Белла так увлекла эта догадка, что он соскользнул с ложа, прошел в соседнюю комнату, и позвонил в «Air France». He в нью-йоркское представительство, а прямо в центр. Симпатичный молодой человек, с первых же слов понявший, что иностранец намерен спросить о стюардессах, воскликнул:
– Ах, перестаньте! Можно подумать, что у нас и без того мало забот!
Белл с величайшим трудом установил, что почти одновременно произошло несколько несчастных случаев. Потратив час на телефонные разговоры, Ларри узнал о Бабетте в Тель-Авиве, Антуанетте в Дели, Симоне в Мехико-Сити и Мирей в Токио.
«Любопытный разброс!» – подумал он и заглянул к спящей Брижитт. До чего ж эти юные девы умеют крепко спать, хотя вокруг происходит столько интересного и любопытного!
Если он верно рассуждал, то свежеиспеченной любовнице угрожала смертельная опасность. Удивительно, что она еще была жива. Несколько мгновений Белл раздумывал, не сообщить ли о своих выводах «белым», но решил, что пользы в том мало. Они всегда лучше умели пропагандировать Добро, нежели эффективно бороться со Злом! Нет, он доведет дело до конца сам! Тем более, что он знал, на какие пакости способен Гном. Белл по телефону заказал завтрак в номер, и, когда его доставили, он, прежде чем поцелуем разбудить Брижитт, влил несколько капель некоего вещества в чашечку кофе с молоком. И размешал…
«Конкорд» взлетел в шестнадцать. Повышенное количество перевозок в эту пору года заставляло авиакомпании временно сокращать для экипажей перерывы между рейсами. Капитан Миллери беспокойно поглядывал на часы. До полного состава все еще недоставало одной стюардессы. Новой.
– Ну, нет, – сказал он второму пилоту, – столько людей не могут ждать одной бабешки. Старт.
Когда серебристая птица взвилась над Атлантикой, никто из экипажа и пассажиров не предполагал, что через полтора часа всех их поглотят волны океана. Невелика трудность для Мистера Приапа, освоившего практическую невидимость, подбросить в багажный люк немного взрывчатого пластика с тщательно установленным часовым механизмом.
Брижитт проснулась лишь вечером. Она была в отчаянии и убеждена, что потеряла работу.
– Почему ты меня не разбудил! – кричала она на Ларри, – я тебя убью!
Ничего не говоря, он потянул ее к радиоприемнику. В очередной раз сообщалось об одной из величайших авиационных катастроф. Брижитт побледнела. Потом он подсунул ей вырезки из газет и телексы о судьбе ее пятерых подружек.
– Теперь у тебя уже не будет от меня никаких тайн? – спросил он.
Она кивнула и залилась детскими слезами.
«Это мое последнее письмо, дорогой племянничек, и когда ты его прочтешь, то наверняка поймешь, что следующих быть не может. Предварительно прошу тебя сохранять спокойствие. То, что ты узнаешь, тревожит даже меня, хотя я – автор всего замысла. Я уже написал тебе, что мы должны совершить последнее деяние в истории Земли. Этот мир погибает, но мы ни в коем случае не можем допустить, чтобы это стало делом рук жалких людишек. Конец света сотворим мы! Завтра!»
Мефф на мгновение прервал чтение и прикрыл глаза. По окну бернского отеля барабанил дождь, снизу долетал обычный шум улицы. Фаусон вздрогнул и, хотя знал ответ, еще раз для порядка задал себе вопрос: «Я не сплю?»
«Нет, ты только теперь пробуждаешься. Пробуждаешься, чтобы осуществить последний этап миссии, и говорю тебе, не жалей этот мир, ибо он не удался, ох, как не удался! Еще немного и он сам себя уничтожит. Я тебе уже писал: с некоторых пор ни мы, ни уважаемые конкуренты ни в коей мере не влияем на его судьбу. Попробуй возразить. Ты скажешь, что еще остались районы самозабвенной веры, бастионы добра и области, менее отравленные. Возможно. Но, во-первых, там восновном процветает вера неглубокая, представляющая собою всего лишь как бы противовес недостаткам в других направлениях, и если даже она и глубока, то незагнившие пока что регионы образуют лишь малые резервации, да что там, далекие периферии шарика. Не там расположены основные театры действий и, прежде всего, не там пишется сценарий современной истории. Конечно, довершить конец света мы доверим самим людям, но наступит это по нашей инициативе – мы назначим время и способ. Твои же испытанные сотрудники будут лишь запалами, взорвущими пороховую бочку, коей является наша почтенная планета. Скажу тебе еще, почему мы решились на это сейчас. Не исключено, что инстинкт самосохранения может случайно заставить людей мыслить, и они отведут дамоклов меч. Может также случиться (в чем я лично сомневаюсь) какой-нибудь неожиданный подъем, моральное обновление рода человеческого, массовые улучшения. Есть и сегодня закоулки с такими тенденциями. Ты хотя бы раз слышал о Новом Махди, пророке, который несколько лет подряд изумляет не только исповедующих ислам? Сейчас количество тех, кого надо было бы осудить, по сравнению с количеством спасенных для нас чрезвычайно благоприятно, а ты не представляешь себе, как они там, Внизу, верят статистике и любят ее, хоть в том, что тамошние чинуши подбрасывают Люциферу, количество подлежащих осуждению на вечные муки независимо от истинного положения всегда составляет 99, 9%.
Конец света! Только в первый момент это звучит трагично. Ведь я имею в виду лишь гибель мира людей, мир же духов останется, более того, не отягощенный материальностью он будет процветать еще активнее. К тому же, будем откровенны: наше действие обладает всеми признаками самозащиты. Род человеческий с трудом, но развивается. Правда, нашим агентам (кстати, в этой плоскости мы активно сотрудничаем с «белыми) до сих пор удавалось „стимулировать“ развитие науки таким образом, что мы запихали физику в тупики атома и космоса, эффективно блокируя каналы, ведущие к открытию иных измерений, которые, между нами говори, находятся на расстоянии вытянутой руки. Открытие Касаки было одной из брешей в так называемом научном мировоззрении. Но появились и другие. Несколько лет назад, ты, вероятно, об этом слышал, прокатилась волна самоубийств в одном из исследовательских коллективов Принстонского университета: мы вынуждены были это организовать, ибо принстонцы находились в одном шаге от того, чтобы сорвать последний занавес, На наш счет следует также записать несколько автокатастроф с известными биохимиками, но из-за недостатка кадров мы не имели возможности присматривать за всеми. К тому же ты сам имел случай познакомиться с этими так называемыми кадрами. Полный дьявол – только ты, остальные – получерти, то есть существа по меньшей мере частично смертные, все более слабые… А представь себе, что случилось бы, если б те самоубийцы изобрели-таки транспространник (устройство для произвольной смены измерений) или эликсир жизни, а ведь это обычно связано одно с другим. Мало того, что люди стали бы бессмертными, во всяком случае, долгоживущими, так они еще могли бы беспрепятственно проникать в наш мир. Истоптали бы Пекло ногами тысяч туристов, более того, могли бы освободить всех находящихся там осужденных.
Да что там Пекло! Получив власть над измерениями, людские толпы ворвались бы и в Рай. Чего уже вообще не могу себе представить! Ты понимаешь, братец, любимый мною, как британская королева своими подданными?!
Святой Петр в должности кассира при входе? Благословенные – в качестве гидов или продавцов охладительных напитков!
Но, впрочем, довольно, а то мое письмо постепенно превращается в справочник агитатора. А должно быть лишь приказом Нижайшего Низа, который, хочешь ты того или нет – должен выполнить».
«А вдруг не захочу?»
«А вдруг не захочешь? Ну, что ж, несмотря на всю симпатию к тебе как к ближайшему родственнику, заявляю: „Dura lex, sed lex“.Ты бы немедленно умер и, лишившись дьявольского иммунитета, как рядовой осужденный (ведь свою душу ты продал за миллион «зеленых»), отправился бы на самое дно, в огонь, серу и подвергся бы столь изощренным мукам, что приличное воспитание не позволяет мне их перечислить…»
Мефф, несколько обеспокоенный, вдохнул побольше воздуха. Горло у него было сухим, как нора песчаной лисы.
«Но довольно о неприятном, ежели по сути дела нас ожидает роскошный фейерверк. Да, мы не можем организовать нашествие чудовищ в апокалипсических масштабах. Пекло подчиняется таким же законам, как и космос, где звезды угасают, а галактики разбегаются. Мы стареем, в нас все меньше энергии, температура падает. Конечно, на преступников огня хватает, зато обратные дороги на землю, некогда столь легкие, сегодня почти невозможны. Чтобы получить энергию, которую я сейчас использую для передачи письма, потребовалось выключить несколько сотен котлов и недогреть столько же. Такой перерасход энергии – еще один повод к началу операции! Операции нашей самообороны, разумеется.
Я уже сказал, что люди сами уготовят себе эту судьбу. Конечно, будет война, а как же иначе. Последняя, окончательная! Наши эксперты считают, что при теперешней напряженности в международных отношениях достаточно спровоцировать только первый удар, потом уже пойдет само собой, пока не исчерпаются арсеналы, что в конечном итоге сделает планету более бесплодной, нежели Луна, и столь же непригодной для жизни, как Венера.
Как этого добиться, имея всего пятерых не первоймолодости спецов? Прежде всего, необходимо оборудовать командный пункт. Укрытие. Лучше где-нибудь в горах, в стране, которая не станет непосредственной целью первых ударов. Это обеспечит тебе контроль за ситуацией и возможность корректировок в случае, если эскалация гибели притормозится. Затем твои подручные совершат пять суперпровокаций. Во время послеобеденного сеанса связи ты прочтешь дальнейшую часть письма поочередно Дракуле, Франкенштейну и др. Передатчики сконструированы так, что ты сможешь контактировать с каждым, они же только с тобой, к тому же лишь по твоему желанию. Более того, ты можешь наблюдать их в действии, особенно, когда они находятся в пределах микрокамеры, укрепленной на передатчике. Кроме того, хотел бы обратить твое внимание на некоторые опасности…»
Послышался стук в дверь. Мефф спрятал недочитанные листки. В комнату вошла горничная и довольно бесцеремонно включила пылесос.
«Если такие обычаи бытуют даже в Швейцарии, значит ничего путного из этого мира уже не получится», – подумал Мефф, взял телефон и скрылся в ванной комнате, чтобы позвонить Аните. Мысль выехать в горы вместе с ней с каждой минутой казалась ему все удачнее. Если еще кто-нибудь за ним следит, он вынужден будет отбросить все подозрения. Кто же, скажите, отправляется на операцию в удаленный от центра мира высокогорный курорт, да еще и с девушкой? Он также радовался, что выбрал лежащий в солнечной долине Церматт. Идеальное место для руководства операцией.
Рассказ Брижитт был недолгим и искренним. Ларри получил точное описание доктора Шатлена, осмотрел все еще не истраченные пятьсот долларов и познакомился с паролем.
– Они попытаются меня убить? – спросила стюардесса.
Он серьезно кивнул.
– Спаси меня, Ларри! Он нежно обнял ее.
– Ни о чем ином я не мечтаю; кроме того, у меня с этими типами свои счеты.
– Прежде всего, они не должны узнать, что я жива.
– Я знаю субъекта, который это сделал, он очень методичен. Наверняка проверит список жертв. А потом станет тебя искать!
– О, боже!
– Но это прекрасно. Пусть ищет. Я только того и жду. Он нужен мне живой!
– Лучше бы уведомить полицию.
– Ничего наивнее не придумать. Этот зазнайка справился бы со всей полицией города. Тут надобно умение!
– А ты можешь?
– Да! Прежде всего кончаем с глупостями, – он глазами указал на постель. – Ты пойдешь на исповедь и причастие. Это тебя закалит…
– Но я давно уже не хожу в церковь.
– Ну, так начнешь.
– Зачем? Что общего у церкви с каким-то ужасным убийцей? Неужели этот человек…
– В том-то и секрет, что не человек. Она удивленно взглянула на него.
– А кто?
– Дьявол!
Брижитт остолбенела.
– После церкви, – продолжал Белл, – позвонишь в свою фирму, откажешься от работы и поведаешь им сказочку о том, что-де застряла в лифте, не могла выбраться или о чем-нибудь подобном. А я позабочусь о том, чтобы газеты поместили фото счастливой неудачницы рядом с сообщением о катастрофе. И будем ждать.
Поездка через Альпы во взятом напрокат авто была изумительной: озера, красочные долины, покрытые снегом вершины, серпантины и тоннели, несколько десятков километров между Кандерштегом и Гоппенштайном, которые автомобили преодолевают на железнодорожных платформах, – все это оставляет у туристов неизгладимое впечатление. Разумеется, у обычных туристов, а не у Первого Подрывника Земли.
Анита, восхищенная и совсем по-детски реагирующая на прелести природы, заметила изменение, произошедшее в настроении Фаусона.
– Что случилось? – выспрашивала она, полная желания помочь либо поддержать его.
– Я разговаривал с шефом. Неприятности по работе, – ответил он и не очень-то уж соврал.
– Но сейчас ты, вроде бы, в отпуске?
– Да, конечно, и кончим об этом.
Впрочем, по мере того, как они продвигались в глубь массива Альп, настроение Меффа менялось. Человеческую озабоченность вытесняла спесь. Как-никак в его руках находились судьбы нескольких миллиардов индивидов homo sapiens. Словно суровейшая из парок, он держал в руке ножницы, которым суждено было перерезать нить цивилизации, обратить все достижения, надежды и свершения человеческого общества в безвременную, бестелесную вечность.
«Величайшее событие от сотворения человека, и мне, Меффу Фаусону, суждено это свершить. Поразительно!»
В Таше они оставили автомобиль на стоянке. Адский Ревизор заплатил только за двое суток, поскольку не намерен был транжирить деньги, даже если через двадцать четыре часа им суждено было превратиться в ничто. Они пересели в железнодорожный вагон и вскоре, вдыхая чистый горный воздух, уже наслаждались могучей панорамой Маттерхорна, который как раз выглянул из туч, дополнительно залитый ярким светом полуденного солнца.
– Господи, благодарю тебя за то, что могу видеть твое могущество, воплощенное в такую красоту! – воскликнула Гавранкова.
– Уже осталось недолго, – буркнул себе под нос Фаусон.
Во время поездки, по мере того, как горные вершины зябли в суровом холоде неба, казалось, таяло сердце девушки. Она позволила Меффу обнять себя, а в моменты особого волнения сама хватала его за руку.
«Славно идет, – радовался неосатана, – хорошо б и дальше так!»
В пансионате, хозяйкой которого была добродушная женщина, возникла, разумеется, проблема поселения. Мефф хотел получить двухкомнатные апартаменты с общей ванной, Анита же выбрала две соседствующие комнаты в мансарде, близкие, но создающие видимость хорошего тона. Потом девушка пыталась уговорить Фаусона совершить короткую вылазку, чтобы понаслаждаться снегом. Неподалеку был подъемник, но Мефф сослался на головную боль, к тому же приближалось время, назначенное на первый сеанс связи. Гавранкова переоделась в смешной цветастый свитерок и выбежала на улицу.
Фаусон вынул из саквояжа коробочку и соединил проволочкой с телевизором. Прежде чем нажать кнопку, для верности выглянул в коридор. Никого, если не считать трех скандинавов на другом конце коридора, затаскивающих в комнату лыжи. Он вынул письмо. Конец утренней части уже, к сожалению, выцвел, зато вторая часть чернела лучше, чем первоклассный крем для обуви.
Франк Н. Штейн сидел в кресле и от нечего делать смотрел программу иорданского телевидения, как всегда дающего материалы о Новом Махди.
Одна из необыкновеннейших карьер нашего времени началась несколько лет назад, когда Мухаммад Идриси, доцент Каирского университета, неожиданно отверг все современное, роздал имущество нищим и удалился в пустыню размышлять и проповедовать Слово Божье. Не станем задумываться, была ли тому причиной смерть родителей и невесты в автомобильной катастрофе либо собственная тяжелая болезнь – важно, что в последующие годы по караванным путям и ниткам дорог Сахары путешествовал бывший ученый, ныне дервиш, живущий на подаяния, предвещающий скорый конец света, падение царств Гога и Магога и начало новой эры.
Ренессанс привлекательности ислама – явление не новое. Одновременно с «нефтяным оружием» и возрастанием силы арабских государств ощутимо повышалось и самочувствие потомков Пророка. Однако Идриси отличался от большинства «бичей божьих» своего периода. Он был противоположностью Хомейни, ни разу не произнес слова «святая война», а наоборот, старался выступать как ангел добра и милосердия. Он порицал деление на шиитов и суннитов, учил единому Богу, милосердному и всепонимающему, как бог христиан, который советует побеждать бесправие добродетелью, атеизм терпением, а обособленность солидарностью.
Никаких войн! Молитвы, посты, милостыня! «Един бог Аллах, Единый и неизменный. Он не родил никого, не был рожден. Никто ему не равен и не подобен» – вот и все кредо Мухаммеда ибн Али ибн Идриси.
Терпимость зачастую принимают за слабость, особенно если она берется утверждать, будто христиане всех мастей и евреи суть заблудшие братья, которые, быть может, получат искупление, и уже после смерти им будет дозволено произносить формулу «Нет бога кроме Аллаха и Магомет пророк его», а сие, как известно, есть ни что иное, как пропуск в рай. Однако Мухаммад обладал такой мощью убеждения, что его терпимость была сочтена признаком не слабости, а силы. О ней сохранили воспоминания сахарские номады, неофиты из Нигерии, пилигримы тысячи дорог от Мекки до Тимбукту, которых Идриси лечил и обращал в истинную веру (он был изумительным врачом, поговаривали – чародеем).
Были и противники. Первая попытка проповедовать веру у стен Великой Мечети в Мекке чуть не кончилась побитием его камнями. Его преследовали чиновники, бюрократы отказывали в выдаче паспорта. Несколько месяцев он провел в тюрьме в Оране по обвинению в бродяжничестве. Его интернировали в Исфахане за пацифистские проповеди, однако всегда находились люди, сердца которых смягчались, и перед пророком отворялись двери узилищ и кордоны пограничников, хотя он по-прежнему был лишь одним из многих.
Перелом наступил в памятный рамазан прошлого года, когда один из генералов-владык арабского государства приказал выкинуть Идриси из своих владений, предварительно выпоров. Пророк его простил, не простил Аллах. В тот же день, когда Мухаммада бичевали, самоуверенный политик скончался от апоплексического удара во время встречи с зарубежными журналистами. Постепенно Идриси начала окутывать вуаль популярности, творимые им чудеса стали записывать, вспоминать слова, которые осуществились, кто-то назвал его Новым Махди.
Бывший доцент, а ныне человек божий в скромном одеянии, не подтверждал это, но и не отрицал; когда давал интервью, в его голосе звучала сладость и наивность. Хотя наивным он не был. Весь прошедший год он служил советами и добрым словом политикам, а в распространяемых средствами массовой информации выступлениях (он поселился в деревянном домике на колесах близ Главной Мечети в Мекке) взывал к милосердию и братству, причем не требовал ни чадры для женщин, ни драконовых мер против грешников. «Аллах взвешивает все деяния, не людям их оценивать».
Со своими четками из косточек слив, в которых каждая четка была одним из ста имен Аллаха, мизерный, почти хрупкий, опирающийся на пилигримский посох, он излучал силу, которая, могло показаться, не имеет права гражданства в современном мире.
И потому Франк Н. Штейн отнюдь не удивился, когда однажды, после ряда активных помех на экране телевизора, соединенного с биопередатчиком, возникло лицо Меффа Фаусона, читающего приказ Низа: «Завтра утром застрелить пророка во время молитвы на центральной площади Святого Города».
График операции, которой предстояло начаться через сутки с небольшим, был разработан с точностью швейцарских часов. Первым около пяти утра по Гринвичу (в Мекке было бы точно семь) должен был погибнуть Великий Дервиш, что вызовет возмущение арабских государств и незамедлительную нефтяную блокаду западного мира, особенно, когда пойманный Франкенштейн покажет, что действовал по наущению НАТО.
Спустя семь часов пришла бы очередь Мистера Приапа. С атомной бомбой домашнего производства ему предписывалось забаррикадироваться на крыше одного из небоскребов Манхэттена и предъявить ультиматум правительству, требуя роспуска Соединенных Штатов, передачи шести южных штатов неграм и одностороннего разоружения, грозя в противном случае взорвать город зарядом, во сто крат превышающим хиросимский.
На восточном побережье в тот момент было бы точно шесть часов утра. Спустя два часа, чтобы не дать передышки общественному мнению, в акцию включалась бы Утопленница – Сьюзи Уотерс. Еще раньше ей полагалось установить гипнотический контакт с пилотом космического корабля многоразового использования (в просторечии именуемого паромом), четвертый день пребывающего на околоземной орбите, захватив над ним власть и практически проникнув в его личность. Вначале она разорвала бы связь корабля с Землей, ликвидировав контакт экипажа с Центром управления полетами в Хьюстоне и других местах, а затем приступила бы к операции на орбите, состоящей в вылове искусственных спутников, принадлежащих конкурирующей стороне и являющихся, как известно, глазами и ушами их наступательно-оборонительной системы.
Почти в тот же момент на севере Тихого океана Дракула выпустил бы из зафрахтованного корабля большую стаю птиц, которая полетела бы в сторону американских баз на Алеутах. Вроде бы, ничего особенного, если не считать того, что перья птиц будут покрыты алюминиевым порошком, и это на экранах радаров создаст иллюзию приближающейся эскадры…
– Но откуда я возьму столько птичек? – застонал карпатский князь.
«Мы были предусмотрительны, – прочитал Мефф соответствующий абзац, – пятнадцать лет некий орнитолог из-под Саппоро постоянно содержит целый курятник птиц и терпеливо ждет своего часа. Пароль знаете».
– Знаю, – проворчал вампир.
Тревога должна была начаться около девяти часов по нью-йоркскому времени и поставить на ноги всю оборонительную систему США. Вооруженные силы Китая, Индии и СССР, подчиняясь волюнтаристской деятельности космического парома, объявили бы тревогу на пятнадцать минут раньше.
Теперь Мефф связался с Оборотнем, который успел уже вернуться в непальскую глушь. Кайтек не обрадовался поручению. Его задание было самым трудным: он должен был преодолеть Гималаи, к югу от Лхассы проникнуть в строго охраняемую китайскую базу, с недавних пор вооруженную баллистическим оружием, и, воспользовавшись продолжающимся замешательством, запустить несколько ракет, одну из которых направить на базу Диего Гарсия так, чтобы она угодила в американский флот, вторую – на Ташкент либо Новосибирск, третью – на Бомбей. В Европе было бы время вечерних телевизионных новостей.
– Но это же вызовет мировую войну! – крикнул обалдевший Кайтек.
– Это-то нам и нужно! – холодно прозвучал голос Фаусона. – Все ли поняли свои задания?
Он передавал очередные сведения, наблюдая сильно возбужденные физиономии сотрудников, давал дополнительные разъяснения, но не сообщал, какие задания получили другие.
В детали он не вдавался. Конечный результат акции, пожалуй, был ясен всем. Никто также не выразил удивления заменой синьора Дьябло Меффом Фаусоном. Договорились о контакте через шесть часов.
– Есть у меня один вопросик, – сказал Франкенштейн. – Что будет, если по какой-либо причине не удастся установить связь по биологическому каналу?
– Отыщу вас традиционными средствами. Почта, радио и телефоны пока что действуют.
– Ясно!
О том же допытывался Гном. Ответ Меффа его явно не удовлетворил.
– А если вы не сможете отдавать распоряжения лично?.. Мало ли что.
Агент Низа задумался. Действительно, он работал один. А ведь нельзя исключить возможности неожиданных корректив в ходе операции. Он в задумчивости подошел к окну. Вдали замаячил цветастый свитерок. Он включил одновременную передачу всей пятерке своих агентов.
– В случае полной аварии, я воспользуюсь маленькой, глупенькой Анитой, – он направил на нее глазок микрокамеры, – дитя не знает ни о чем, тем легче она сыграет роль курьера.
– Порядок, – дошли до него голоса с нескольких континентов, а также чьи-то подхалимские аплодисменты. Он пропустил их мимо ушей.
– Итак, за работу, милые коллаборационисты! Через шесть часов мы свяжемся снова. Сохраняйте осторожность до последней минуты. Не занимайтесь ничем другим. И, – патетически закончил он, – Веселого Апокалипсиса!