Отвезя из трактира Митьку Жемчугова домой, Финишевич с Пуришем отправились к Иоганну.

Бироновский немец в общем был доволен, что настоял пред герцогом на том, чтобы ему было дозволено присутствовать на допросе в Тайной канцелярии.

Это оказалось очень полезно, потому что он узнал в захваченном того самого молодого человека, который вскочил к нему в лодку, а давно подозрительный ему своими действиями Жемчугов оказался агентом Ушакова.

Иоганн был доволен своей предусмотрительностью, то есть тем, что поставил соглядатаев к этому ушаковскому агенту, и теперь ждал их, чтобы проверить, насколько основательно они следили за ним.

Пуриш с Финишевичем явились поздно вечером, и Иоганн встретил их вопросом:

— Все в порядке?

Однако, потянув носом, он заметил, что от них сильно пахло вином, и это сразу заставило его усомниться, действительно ли все в порядке.

— О, да! — сказал Пуриш. — Мы замечательно тонко и умно распределили роли, чтобы следить за так называемым Митькой Жемчуговым. Я вошел к нему в дружбу и сразу стал на приятельскую ногу, а мой товарищ образовал внешнее наблюдение.

— Это был мой план! — сказал Финишевич.

— То есть этот план придумал я! — подхватил Пуриш.

— Ну, это мне все равно! Мне важны результаты! — проговорил Иоганн. — А какие у вас результаты?

— Результаты те, что мы весь день провели, ни минуты не выпуская Жемчугова из глаз!

— Ну, и что же он делал?

— Сначала он пил со мной у себя дома, — сказал Пуриш, — а потом, вечером, мы поехали в трактир и там пили…

— Ох, что вы пили, это я вижу! — вздохнул Иоганн.

— Нельзя же, господин Иоганн! Мы для пользы дела! — скромно заметил Финишевич, расправляя рыжие усы.

— Значит, по-вашему, Жемчугов никуда не отлучался от вас?

— Никуда! — с уверенной твердостью произнес Пуриш. — Целый день я с ним сидел у него дома, и только вечером мы вместе с ним поехали в трактир.

Иоганн перевел взор на Финишевича.

— Это безусловно верно! — подтвердил тот. — Я все время стоял у дома и могу засвидетельствовать, что никто оттуда не выходил.

— Негодные пьяницы! — закричал Иоганн и топнул ногой. — Наглые обманщики и воры!.. Даром берете только деньги и обманываете, ничего не делая и пьянствуя!

— Но мы клянемся вам, господин Иоганн… — начал было Пуриш.

Но Иоганн не дал договорить ему.

— Вы клянетесь, пьяные ваши головы!.. Вы клянетесь, что этот Жемчугов не выходил из дома, а я сам с ним сидел в Тайной канцелярии за одним столом!

— Не может быть! — в один голос воскликнули Финишевич и Пуриш.

— Вы еще осмеливаетесь спорить! Убирайтесь сейчас же вон и больше не смейте приходить ко мне!..

И, прогнав от себя Пуриша с Финишевичем, Иоганн потерял свое хорошее расположение духа, и всякий, даже глядя со стороны, должен был бы признаться, что бироновский немец имел причины, чтобы сердиться. Он платит герцогские деньги, а эти наглые, глупые люди пропивали их, да еще лгали ему в глаза, точно он был маленький ребенок.

И сейчас же, как будто еще для вящего подтверждения того, что Иоганну есть на что сердиться, для него случилась еще неприятность, и большая, крупная: его позвали к герцогу наверх.

Герцог, только что вернувшийся из большого дворца, ходил большими шагами по своему кабинету, когда вошел к нему Иоганн. На письменном столе лежали полученные в сегодняшний вечер и только что распечатанные Бироном бумаги и письма. При виде Иоганна герцог взял одну из них и сунул ему почти в самое лицо.

— Что это такое? Что это такое? — несколько раз переспросил он. — Вы моим именем распорядились отпустить поджигателя?! Читайте, что пишет Ушаков!..

Иоганн прочел рапорт Ушакова.

— Ну, да! — сказал он. — Я думал отпустить его от допроса.

— Но на официальном языке это значит отпустить совсем домой.

— Но я не знаю, ваша светлость! Я говорил вообще на русском языке.

— Вы на русском языке говорите, как лошадь! Сами они объяснялись по-немецки.

— Впрочем, ваша светлость правы! — проговорил Иоганн. — На этом варварском языке могут разговаривать только лошади.

— Пошлите немедленно за Ушаковым! Я желаю видеть его сейчас же, а пока ступайте.

Иоганн удалился с подавленным чувством глубоко оскорбленного самолюбия. Никогда еще в жизни Бирон не говорил с ним так.

Между тем герцог, отослав Иоганна, отворил дверь в соседнюю с кабинетом комнату и сказал:

— Войдите, доктор!

Высокий черный Роджиери показался в дверях, отвесил поклон герцогу, выпрямился, поднял плечи и широко развел руками.

— Я теряюсь в догадках! — заговорил он по-немецки довольно правильно, но с таким же акцентом, как и по-французски. — Я не могу пока ничего придумать. Ваша светлость видели мою силу над этой девушкой. Когда она третьего дня убежала через случайно оставшуюся не запертою калитку в ограде сада, я вернул ее, подействовав на нее на расстоянии, и она, послушная моему внушению, пришла назад, подчиняясь моей воле. Однако теперь мое внушение не действует, несмотря на то, что я несколько раз принимался делать его. Мало того: я сегодня сам был в том доме, где она… у пани… пани…

— Ну, все равно… этой польки!.. Как ее там зовут — безразлично! — сказал в нетерпении Бирон.

— Я был там, в этом доме, — повторил Роджиери, — пробовал воздействовать на самое польку, но она не поддалась мне; точно так же осталось безрезультатным мое приказание Эрминии, чтобы она вернулась, куда я ей приказываю.

— Так что вы положительно потеряли надежду, чтобы она послушалась вас, как тот раз, на расстоянии, и пришла бы к вам добровольно?

— Просто не знаю, что и подумать, ваша светлость, но, по-видимому, должен отказаться!.. Может быть, ее уже нет в Петербурге! Может быть, ее увезли, и полька обманывает, что она у нее!

— Ну, куда же могли увезти ее? Да и с какой стати? Ну, что же, если вы не можете употребить над нею свою сверхчеловеческую власть, я попробую пустить в ход свою власть простого смертного, кабинет-министра!.. Вам придется заявить официально, что это — ваша воспитанница, и потребовать ее к себе!

— Но, ваша светлость, тогда придется же объяснять, почему она жила в заколоченном доме, скрываемая ото всех!

— Пустяки! — сказал Бирон. — Кому вам придется объяснять? Вы подадите просьбу мне лично, и я без всяких объяснений прикажу исполнить!

— Но, ваша светлость, если Эрминия к этому времени очнется, ведь она заявит, что никогда моей воспитанницей не была и что добровольно не хочет идти ко мне!

— Ну, так тогда, — топнув ногой, крикнул Бирон, — ее возьмут и привезут к вам насильно!.. Она должна быть, во что бы то ни стало, завтра же возвращена мне, потому что я этого хочу.

— Но что станут говорить в городе? — попытался было возразить Роджиери.

Герцог вскинул руками и решительно тряхнул головой:

— А не все ли равно мне, что будут говорить в городе или где бы то ни было! Я так хочу, и это так будет!.. А тем, кто посмеет сказать что-нибудь против, я велю вырвать язык! Вот и все!.. Эрминия должна быть возвращена!..

— Генерал Ушаков приехал, ваша светлость! — доложил Иоганн, появляясь в дверях.

— А-а, вот! Хорошо, по крайней мере, что недолго заставляет себя ждать! Его-то мне и нужно. Позвать его сюда!

Ушаков вошел со спокойною учтивостью, не лишенною даже изящества, которым Андрей Иванович, впрочем, отличался всегда.

— Вот, — показал Бирон на итальянца Роджиери, — воспитатель той молодой девушки, которую вытащили тогда из огня.

Ушаков слегка поклонился.

— Я приказываю вам, — продолжал герцог, — чтобы завтра же молодая девушка была доставлена…

— Во дворец вашей светлости? — спросил Ушаков. Бирон недовольно фыркнул носом.

— Почему ко мне во дворец? Что за вздор!.. Ее надо доставить к ее воспитателю, доктору Роджиери!

— И это особенно будет удачно, ваша светлость, — подхватил Ушаков, — ведь молодая девушка, как известно, находится в летаргическом обмороке, и доктор Роджиери, вероятно, своими заботами воскресит ее, так что именно следует отправить ее к нему на излечение.

— Ну вот, вот так, на излечение! — повторил несколько раз Бирон, видимо, довольный этим соображением. — А скажите, пожалуйста, генерал, где этот поджигатель?

— Это — тот человек, ваша светлость, который был найден в подвале? Он допрошен в присутствии господина Иоганна!

— Этот человек в подвале никак не мог быть поджигателем! — вмешался в разговор Роджиери. — Во имя справедливости я должен засвидетельствовать, что в подвал запер его я гораздо раньше, чем случился пожар.