Я в предыдущей главе употребил слово «любовь». Но что такое любовь? Как я ее понимаю? Однажды у Марины мы говорили о любви…

Марина: «Вот вы говорите – любовь. А что это такое?»

Ха! Если бы я знал, я бы давно получил Нобелевскую премию. Дать определение любви невозможно, сами знаете.

Я это подумал, а вслух только промычал: «Не знаю».

Марина: «Все очень просто: любовь – это акт создания».

Я задумался. Ведь любовь – действительно акт создания. Нельзя писать книгу, не влюбляясь в слова и в образы; дворник, который не любит снег, плохо уберет двор. Нельзя создавать, не любя. Нельзя любить, не создавая.

ЧЕЛОВЕК – БОГ САМ СЕБЕ.

Он создает и любит. Лев Толстой писал в каком-то скучном письме, что он пишет романы не для того, чтобы сказать, что есть добро и что есть зло, а чтобы мы «полюбляли жизнь». Попробуйте вымыть посуду, будучи раздраженным – вы что-нибудь разобьете. А если вы будете мыть ее с любовью, с удовольствием, она у вас будет такой чистой! Вот вам и акт создания.

Я знаю одну женщину, которая всех ненавидит: Высоцкий для нее – пьяница и наркоман, Пушкин – бабник и тунеядец, Есенин и Достоевский – вообще больные, Ван Гог – тот еще тот псих-ненормальный, Окуджава – грузин, Довлатов – армянин, Пастернак – жид пархатый, Искандер – абхазец. Почему это плохо, я так и не понял. Ну, короче, все! Если бы мы заговорили о Винни-Пухе, она бы сказала, что закомплексованный толстяк и дурной поэт. Такое у меня впечатление. Она сплетничает, буквально радуется сплетням, возможности сказать гадость. А любит она только Филатова. Я его тоже люблю, «но зачем же стулья ломать?». А вот зачем! Она – очень талантливый художник. Ее иллюстрации – произведения искусства. Но жестокие «нулевые» ее выкинули «за борт», и она осталась без работы. Что же ей остается? Только поливать всех грязью – она как бы реализует в этот момент себя, это для нее своего рода творчество. Но творчество злое. А что, если бы ей дали работу? Смогла бы она что-нибудь создать? Сомневаюсь. Это было бы не то…

ХУДОЖНИК НЕ ВОЗМОЖЕН БЕЗ ВЛЮБЛЕННОСТИ.

Или:

ВЛЮБЛЕННЫЙ НЕ ВОЗМОЖЕН БЕЗ ТОГО, ЧТОБЫ СТАТЬ ХУДОЖНИКОМ.

На какой-то момент. На секундочку. Но ради таких секунд мы живем. Давайте не экономить себя на чувствах! Влюбляйтесь – в книги, людей, путешествия, в города, в родных, умиляйтесь котятам и собакам, любуйтесь закатом и рассветом каждый миг, каждое мгновение. Оно пройдет, поймите! Будет другое, но не такое! Не бойтесь сентиментальности и пафоса! Одного 100-летнего старика спросили, в чем секрет его долголетия? Он ответил, что крутит романы с каждым днем. Новый день – новый роман! Влюбляется в жизнь, не может не влюбляться! И я завидую этому старику: ведь столько работы, дел, хандры, несчастий, обид – а он влюбляется! Тем и жив! А несчастные люди потому и несчастны, что ничего не созидают! Творчества нет!

ПРОГОНЯЙТЕ БОЛЕЗНЬ ТВОРЧЕСТВОМ.

Творчеством может быть все что угодно – рыбалка, ремонт автомобиля, протирание пыли, уборка, работа, даже песня! В этом мы все равны! И заметьте, как быстро это передается.

КАКОЕ СЧАСТЬЕ ТВОРИТЬ!

Как все улыбаются! Я заметил, что от смайликов у меня все улыбается внутри. Каждая клеточка, каждая частичка Кирилла Волкова, каждая молекула.

Мало кто знает, но смайлики изобрел Владимир Набоков. Погуглите. Их изобрел тот, кто никогда не хандрил, не унывал надолго! Был в самые жуткие дни неисправимым художником!

Вот 1925 год… несчастные эмигранты тоскуют по покинутой России, пишут мемуары, пытаясь продолжить ее, вернуться к ней. Читаешь их дневники, и становится по-настоящему страшно. А он – у которого отобрали все: Родину, язык, поместье, детство, убили отца – он пишет свой первый роман и называет его в рукописи «Счастье». Да-да, именно так в черновиках назывался роман «Машенька».

Или:

Набоков в 1939 году в оккупированном немцами Париже с женой-еврейкой и с ребенком, брат пропал. Денег нет. Совсем. А он пишет на стиральной машине (стола не было) за 2 месяца свой потрясающий роман «Истинная жизнь Себастьяна Найта». Потом он отказывается от своего языка, от своей репутации «первого русского писателя зарубежья» и эмигрирует в США, нищий, с семьей. Обнуляет все, что нажил, весь свой писательский талант, переходит на другой язык. А что такое для писателя перейти на другой язык? Потерять последнюю связь с Родиной? Отречься от своего имени? Он описал это сам («К России»):

Отвяжись, я тебя умоляю! Вечер страшен, гул жизни затих. Я беспомощен. Я умираю от слепых наплываний твоих. Тот, кто вольно отчизну покинул, волен выть на вершинах о ней, но теперь я спустился в долину, и теперь приближаться не смей. Навсегда я готов затаиться и без имени жить. Я готов, чтоб с тобой и во снах не сходиться, отказаться от всяческих снов; обескровить себя, искалечить, не касаться любимейших книг, променять на любое наречье все, что есть у меня, – мой язык.

Это он написал в 1939 году, когда был вынужден эмигрировать второй раз, порвать последние ниточки с русской культурой. Ему было страшно? Да! Почему он это все преодолел? Потому что был сильный? Потому что умел писать? Нет, потому что он умел творить. Любовь – это акт творчества. Он не мог не придумывать, не пародировать, не забавляться, его розыгрыши однажды чуть не стали причиной его смерти (никто не думал, что умирает, думали – разыгрывает, как всегда; чудом спасли), он гонялся за бабочками как сумасшедший; сочинял шахматные задачки, преподавал энтомологию, он придумывал себя – каждый день, каждый миг (читающие его интервью поймут, о чем я), писал «Лолиту», читал курсы по английской и русской литературе, переводил. Он удивлялся сам себе. У него было волшебное качество, которое мы почти потеряли:

ОН УМЕЛ ДУРАЧИТЬСЯ.

Иногда гениально!

Для того я его и изучал, чтобы заразиться этим! Потому что это расцвечивало мою жизнь, потому что его игра в жизнь, в текст очень помогает – особенно сейчас.

А Пушкин! Одни ссылки чего стоят! Только вдумайтесь: 1830 год. Холера, карантин, денег нет, он заперт с Болдино. Не знает, жива ли его невеста. С ума сойти! А у него «Болдинская осень». Ну что ты будешь делать! Такой наглости не ожидала даже Судьба! А она повидала всякое, поверьте мне… Пушкин нырял в творчество, как в спасительный бассейн, он все превращал в праздник. Знаете, что-то у меня получается! Чуть-чуть! Я просыпаюсь, открываю глаза, даже если не выспался, и думаю: «Какой же чудесный сон!», «Ура! Вот и новый день!» Я завтракаю и думаю: «Боже, какой чудесный завтрак!» Я гуляю, читаю книги, я дышу, впитываю от реальности все хорошее, все самое солнечное, читаю ваши чудесные письма ко мне… И еще одно. Я уже писал про женщину из Сингапура, Светлану Савину. Она мне очень помогла. Я про нее могу писать бесконечно. Но самое удивительное, что каждый ее коммент, письмо, даже совсем маленькое, заканчивается маленьким солнечным зайчиком в конце. Она подписывается, и каждый раз пишет два важных слова – «с любовью». И от этого так тепло на душе, так легко. Хочется думать, открывать, наслаждаться. То, что американцы называют непереводимым словом «enjoy» – «enjoy the day», «enjoy the night», «enjoy breakfast». Перевод – «наслаждайтесь, получайте удовольствие» – не совсем то. Я раньше думал, что американская улыбка – некая маска, чтобы не грузить окружающих своими проблемами. Но это не так. Я дружу со многими американцами, и они все вполне счастливые люди. Злые, добрые, глупые, умные, но – счастливые! Как им это удается? Они со всем справляются. У них в пуританстве есть установка на счастье, иначе попадешь в ад. А в православии? Кому мы поклоняемся? Если человек много страдает, он святой. Страдание очищает. Не знаю… Кого-то очищает, кого-то – нет. Вообще, я не вправе рассуждать о других религиях, поскольку по складу ума – буддист, а по вере – юджинианец. Но одно могу сказать точно: иностранца у нас узнаешь не только по одежде, свободе, громкости, но и по улыбке. Вот так! Так что «улыбайтесь, господа, улыбайтесь». В улыбке задействованы, кажется, 17 мышц. Они связаны бесчисленными нейронами со всем нашим организмом, самочувствием в конце концов, с настроением и здоровьем. Enjoy the day, с любовью,

Кирилл Волков