Следующее дежурство выпало на долю Красницкого. Прихрамывая и, как всегда, не выражая большой охоты к разговорам, он вошел в рубку. При появлении этой мощной фигуры в кабине стало заметно теснее.
— Происшествий нет? — спросил он.
Астроном, казалось, не расслышал вопроса и ничего не ответил. Он продолжал сидеть за пультом и смотрел куда-то в сторону, точно не хотел сдавать дежурство.
— Желаете просидеть вторую смену? — продолжал Красницкий.
Профессор повернул голову и, не произнося ни слова, указал пальцем на лежащую перед ним таблицу. Озабоченное выражение на лице ученого говорило о многом. Красницкий, как бывший моряк, обладал способностью мгновенно разбираться в обстановке.
— Сбились с курса? — Он тоже посмотрел на шкалу прибора, на таблицу и увидел разницу. — На 100 тысяч километров ближе к Солнцу?
— Да. Вы понимаете, что это значит?
— Понимаю. Что же вы собираетесь предпринять?
— Нужно еще проверить. Не хочу раньше времени поднимать тревогу. Поспешное решение может только повредить. Хорошо, что все спят. А к утру я, может быть, разберусь. Очень прошу вас, Иван Платонович, проверяйте каждый час показания и записывайте вот тут… Свои пометки я заберу с собой. Надо построить кривую отклонений.
Уже не помышляя об отдыхе, Шаповалов направился в обсерваторию. Там он извлек из шкафа какие-то толстые справочники, сплошь состоящие из цифр и чертежей, и погрузился в вычисления.
Ему предстояло решить нелегкую задачу. На траекторию полета ракеты в межпланетном пространстве оказывало влияние множество сил, действующих в самых различных направлениях. Движение Земли вокруг Солнца и скорость вращения искусственного спутника вокруг Земли увлекали ракету вперед по прямой, касательной к земной орбите в момент вылета. Могучая сила солнечного притяжения заставляла ракету приближаться к Солнцу, а центробежная сила отбрасывала ее в противоположном направлении. Энергия затраченного горючего, направлявшая ракету против движения Земли по орбите, погашала часть этой скорости и уменьшала центробежную силу, нарушая существующее равновесие. В результате прямая линия полета превращалась в кривую, приближавшую корабль к Солнцу. Этой кривой был полуэллипс, который и должен был привести ракету к месту встречи с Венерой в определенной точке пространства.
Если бы траектория движения ракеты зависела только от взаимодействия этих пяти сил, то решить задачу было бы сравнительно легко, но дело в данном случае оказывалось более сложным.
Как известно, все тела в природе притягивают друг друга с силой, пропорциональной произведению их массы и обратно пропорциональной квадрату расстояния между ними. Поэтому покинутая Земля все время продолжала притягивать ракету к себе с некоторой силой, правда весьма незначительной и все более и более ослабевающей по мере удаления космического корабля.
Дальше находился Марс. Взаимные движения в пространстве этой планеты, и летящего снаряда тоже создавали между ними непрерывно изменяющиеся силовые отношения.
Еще дальше мчался по своей орбите гигант Юпитер. Правда, он отстоял от орбиты Земли на 629 миллионов километров, что в 4,2 раза больше расстояния нашей планеты от Солнца, но зато и масса Юпитера в триста семнадцать раз превышает массу Земли. Этот великан не мог не оказывать влияние на другие космические тела. Недаром его называют «ловец комет». Немало таких космических странниц попадает под его влияние и изменяет свой путь в пространстве. Воздействие Юпитера также оказывало влияние на траекторию полета ракеты, несмотря на разделяющее их огромное расстояние. Задача осложнялась тем, что и это влияние не могло быть выражено постоянной величиной и непрерывно менялось, по мере того как изменялось во время полета взаимное расположение в пространстве Юпитера и ракеты.
Таким образом, математическая проблема, которую предстояло разрешить профессору Шаповалову, являлась задачей о шести телах, движущихся в пространстве с разной скоростью и оказывающих влияние друг на друга, выраженное в переменных величинах. Требовалось установить кривую, по которой теперь летела ракета, находившаяся под воздействием этих сил.
Оказалось, что в расчетах, произведенных для решения столь сложной задачи еще на Земле специально организованным коллективом математиков, вкралась ошибка. Иначе ракета не могла бы уклониться от своего курса. По-видимому, какие-то исходные величины, включенные в уравнения, были неверны. Астроном должен был установить, какие причины отклонили ракету от заданного курса.
Профессор Шаповалов забыл про отдых и сон. Он то производил наблюдения посредством своих телескопов и угломерных инструментов, то погружался в вычисления, пользуясь электронной счетной машиной. К завтраку он не вышел, а когда Наташа постучалась в обсерваторию, оттуда послышались грозные звуки, явно выражавшие неудовольствие.
Догадываясь, что на корабле произошло какое-то событие, академик потребовал объяснений от Красницкого и потом отправился к астроному. Через час туда же пригласили Сандомирского.
Некоторое время спустя командир корабля и академик прошли к резервуарам с горючим, что-то обследовали там, потом снова вернулись в кабинет Виктора Петровича. А ракета все так же неслышно мчалась через черную бездну мирового пространства.
В конце концов Одинцов и Наташа тоже поняли, что на борту межпланетного корабля не все обстоит благополучно и, помимо потери горючего, ракета сбилась с пути и летит куда-то в сторону от цели. Стало известно и об отсутствии радиосвязи.
Одинцов стал на вахту. Он сидел за пультом, с особой тщательностью проверяя приборы и делая записи. Четыре колонки цифр были достаточно красноречивы для того, кто хоть что-нибудь понимал в астронавтике. Наташа сидела рядом с мужем и старалась понять, почему ракета все больше и больше уклоняется от курса.
Красницкий возился с радиооборудованием. Профессор Шаповалов опять не вышел к обеду. Наташа постучалась к нему. В полураскрытую дверь высунулась голова ученого.
— Вот!.. — сказала Наташа, считавшая, что ее обязанность — следить за здоровьем участников экспедиции. Она протянула ему стеклянную пробирку с пилюлями.
— Это что? Те самые пилюли, что отнимают радость бытия? — поморщился астроном.
— Фенамин — вещество, способное в критические минуты поддерживать работоспособность.
Наташа удалилась, не произнеся больше ни слова. Астроном должен был не только установить ошибку в предыдущих вычислениях, но и определить, куда теперь летела ракета, а затем вычертить ее путь в пространстве и решить, какие меры следует принять, чтобы достигнуть назначенной цели. Только наутро, усталый и озабоченный, он вышел из обсерватории и прошел в каюту Виктора Петровича. Туда же был вызван Сандомирский. Немного погодя пригласили Красницкого. В рубке остались только Наташа и Владимир. Они молча сидели за пультом. Говорить не хотелось — все было понятно и так.
Наконец двери каюты академика раскрылись, и все вышли оттуда. Астронавты собрались в рубке. Теперь, когда бесшумное движение стрелок по шкалам приборов означало так много, люди стремились быть ближе к пульту управления ракетой.
Некоторое время все молчали. Напряженную тишину нарушил академик.
— Ну что же, друзья, — просто сказал он, — настало время сообща обсудить положение. Над нами нависла серьезная опасность. Михаил Андреевич как будто нашел причину. Давайте искать выход.
— Ракета сбилась с курса! Таков бесспорный факт, — произнес астроном. — Сперва я думал, что виной является Юпитер, притяжение которого мы недооценили. Расчеты показали, что это предположение неправильно. Пришлось отбросить и ряд других догадок. Вероятнее всего, при отлете ракеты с искусственного спутника воспламенение горючего произошло на какую-то долю секунды позднее, чем следовало…
— Ну и что же? — спросила Наташа.
— Угол между траекторией ракеты в момент взлета и орбитой Земли соответственно изменился. Ведь спутник вращался. Изменение это составило, правда, ничтожную величину, которую не смогли уловить наши приборы, а теперь погрешность накопилась, стала заметной и весьма опасной, — ответил астроном.
— Так в чем же дело? — не выдержала Наташа. — Надо скорее вернуться на правильный путь. Немедленно!
— Изменить наш курс не так-то просто, — возразил Михаил Андреевич. — Легко сделать поворот вокруг оси нашего корабля, но, чтобы изменить траекторию полета, требуется преодолеть огромные силы инерции, а также притяжение Солнца. Нужно горючее! Нужна энергия!
— А положение с топливом серьезное, — добавил Виктор Петрович.
— Давление в баках после столкновения с метеоритом сильно возросло, и утечка оказалась значительной. Горючее вытекало быстро, — пояснил Сандомирский. — За короткое время мы потеряли 1715 тонн бороводородов. Запасы фтора не уменьшились, но это не спасает положения…
Воцарилось тяжелое молчание.
Профессор Шаповалов нашел нужным еще больше подчеркнуть угрозу, нависшую над экспедицией:
— Уже теперь оставшегося горючего явно не хватает на обратный путь. В лучшем случае, истратив последние остатки топлива, чтобы осуществить поворот, мы доберемся до Венеры. А что мы будем делать дальше?
— Жить и работать! — бросил Красницкий.
— Жить, но сколько? — возразил астроном. — Атмосфера Венеры едва ли пригодна для дыхания, значит, понадобятся кислородные приборы. Правда, запасы кислорода пока сохранились, но они ограничены. А после? Вы скажете — можно ожидать помощи с Земли. Согласен. Конечно, нас не забудут. Однако смотрите на вещи реально. Радиосвязь практически отсутствует. Когда же придет такая помощь? Спустя значительное время, быть может слишком поздно. Тогда… — И он развел руками.
Было над чем задуматься, и люди не спешили говорить. Они молчали, углубившись в свои мысли.
Иван Платонович Красницкий, несмотря на всю трагичность положения, был озабочен теперь не далекими перспективами экспедиции, а более срочными вопросами текущего момента. В прошлом бывалый моряк и мастер на все руки, он как-то незаметно принял на себя обязанности радиста. Сложное оборудование радиостанции, телевизионная связь с Землей, электронная аппаратура управления ракетой — вся эта техника находилась во время полета на его попечении, и он считал себя ответственным за данный участок общего дела.
Больше всего его угнетал перерыв связи. Именно этот факт целиком поглощал его внимание.
— Не понимаю! — коротко сказал он, глядя на щит с приборами. — Вся электроника в порядке, а связи нет.
— В пространстве могут быть помехи, нам неизвестные, — заметил академик. — Свойства межзвездной материи изучены недостаточно.
Спокойный, но деятельный ум Наташи стремился оценить все возможности, какими располагали астронавты для выхода из создавшегося положения.
— Михаил Андреевич сказал, что горючего на обратный путь не хватит. Но сколько же его осталось и как его можно использовать? — спросила она, обращаясь к Сандомирскому.
— Мы в состоянии изменить траекторию и лечь на курс, ведущий к цели, — ответил командир корабля. — Возможно взять левее, не достигнув орбиты Венеры, оставить ее справа и выйти на орбиту Земли, встретив там свою планету.
— Короче говоря, еще не поздно вернуться, — уточнил астроном.
Владимир посмотрел на него, хотел что-то сказать, но промолчал и отвернулся.
Никто не произнес ни слова.
Академик внимательно глядел на остальных участников полета. Теперь пришла пора серьезных испытаний для воли и мужества каждого из них. Сам начальник экспедиции внешне был вполне спокоен. Стараясь не показывать остальным ни малейших признаков озабоченности, он смотрел через очки, слегка наклонив голову, и переводил взгляд с одного из своих спутников на другого.
— Итак, все более или менее ясно, — произнес Виктор Петрович после долгой паузы. — Перед нами два пути. Мы в состоянии исправить курс и достигнуть пели, заведомо отрезав всякую возможность возвращения. Но есть и другая возможность: вернуться на Землю, чтобы повторить попытку в другой раз. Жестокая альтернатива!.. Давайте решать…
Снова наступило молчание: ведь речь шла о жизни и смерти.
Смелость и решительность составляли основные черты характера Владимира Одинцова. Этот человек привык смотреть в глаза опасности — постоянной спутнице его рискованной профессии, но сейчас и он не сразу принял решение. Одно дело — стремительный маневр, когда приходится молниеносно, почти без раздумья бросать самолет в крутой вираж и мускулы приводят в исполнение команду мозга в считанные доли секунды, и совсем другое, когда требуется холодная, спокойная решимость, сознательно рассчитанный поворот курса, ведущий к неминуемой, но еще нескорой гибели. Здесь нужен не инстинкт, не эмоциональный порыв, а спокойное, холодное мужество.
Владимир был еще молод, здоров и весел, к тому же любим. Он вовсе не желал смерти, но и не боялся взглянуть ей в глаза. Несгибаемая воля, упорство и настойчивость в достижении цели также были присущи молодому пилоту.
Он колебался недолго.
— У меня нет сомнений, — первым отозвался Одинцов. — Надо продолжать полет. Мы обязаны долететь до Венеры и высадиться там. Будем жить, производить свои наблюдения, пока есть силы. Если сумеем, передадим материалы на Землю. Если нет — сохраним… За нами придут другие… Они докончат начатое дело!
Академик перевел взгляд на Наташу. Она вовсе не была героиней. Простая советская женщина, совсем юная, находящаяся в расцвете молодости и красоты, меньше всего она хотела окружить себя славой мученической смерти. Не стремление к самопожертвованию, а, наоборот, бьющая через край жизнерадостность, непреодолимое желание познавать еще неизвестное привели ее на борт космического корабля. Романтика покорения межпланетных просторов и одновременно глубокая любовь — вот что определяло ее действия.
Теперь жизнь поворачивалась к ней другой стороной и открывалась перспектива почти неизбежной, возможно и мучительной смерти на чужой далекой планете. Погибнуть так рано и, по сути дела, бесполезно!.. Стоит ли? Жгучий вопрос возник перед Наташей, но и она колебалась недолго. Помимо естественного стремления жить, на ее решение влияло и высокоразвитое чувство долга. Совесть молодой женщины не позволяла ей бросить порученное дело невыполненным. К тому же она любила, а самый близкий ей человек находился рядом, и он сказал свое слово.
Наташа протянула руку Владимиру, коснулась своими нежными пальчиками его руки, как бы давая понять, что она тут, и выражая тем самым полное единство мнений.
— Мне кажется, мы просто не имеем права возвращаться ни с чем! — сказала она. — Конечно, умирать никому не хочется, но нельзя забывать и об ответственности. Мы же советские люди и знали, на какой риск идем!.. Если горючего достаточно, надо продолжать полет.
Академик ничего не сказал в ответ, но и за стеклами очков так много тепла вдруг стало видно в выражении его глаз, что Наташа смутилась, порозовела и отвернулась.
Виктор Петрович перевел взгляд на Сандомирского.
Старый военный, бывший генерал-лейтенант авиации, он много раз глядел в глаза смерти. Ему ли уклоняться от опасности при выполнении боевого приказа! И разве лететь во главе эскадрильи тяжелых бомбардировщиков, чтобы уничтожить хорошо защищенный военный объект противника, было менее страшно, чем теперь? У командира космического корабля не было и не могло быть никаких сомнений.
— Я старый солдат, — спокойно произнес он. — Мне дан приказ, и он будет выполнен!
Академик посмотрел на Ивана Платоновича, заранее зная его ответ.
У Красницкого не оставалось на Земле никого из близких. Совершенно одинокий, этот человек не имел никаких привязанностей на далекой сейчас Земле. Друзья, весь мир, все интересы и внимание сосредоточились теперь на космическом корабле и его пассажирах.
Он вообще ничего не сказал, только молча посмотрел на Виктора Петровича.
Быстрый, как бы мимолетный взгляд был достаточно выразителен. Академик больше ничего не спрашивал.
— Все это очень хорошо и благородно! — заметил он, помолчав. — Но ведь главная наша задача заключается не в геройской смерти где-нибудь на Венере, а в том, чтобы выполнить программу научных работ и доставить на Землю собранные материалы. Если мы погубим и самих себя, и результаты наших исследований, пользы будет не так-то много. Взвесьте всё хорошенько, друзья. Не торопитесь…
Он еще раз обвел всех глазами, как бы желая проверить впечатление, произведенное его словами. Он нарочно приводил возражения, чтобы решение было принято не под влиянием порыва, а строго обоснованно и трезво.
Снова наступила пауза.
— Ваше мнение, Михаил Андреевич? — в упор спросил академик, обращаясь к астроному.
Профессор Шаповалов прекрасно понимал, что мнение большинства уже определилось и возражать практически бесполезно. Можно только потерять престиж в глазах коллектива и заслужить репутацию труса, если настаивать на возвращении. Однако Михаил Андреевич принял участие в экспедиции вовсе не для того, чтобы заслужить посмертное признание. Он совершенно не стремился погибнуть в просторах мирового пространства или на поверхности Венеры. Его ум деятельно работал. Он пытался найти какую-нибудь подходящую аргументацию, чтобы заставить остальных внять голосу благоразумия и вместе с тем сохранить чувство собственного достоинства. Последние слова академика, казалось, открывали такую возможность, и он с радостью за нее ухватился.
— Виктор Петрович в известной мере прав, — негромко сказал астроном, отводя взгляд куда-то в сторону. — Красивые слова и благородные позы нужны не всегда. Положение серьезное, и от нас требуется разумное решение, а не эмоциональные порывы. Мне лично кажется, что если мы сумеем пройти недалеко от Венеры, затратив известное количество горючего, то вернуться можно с честью. Приоритет, во всяком случае, останется за нашей страной. Пролетая вблизи Венеры, мы сумеем провести много ценных наблюдений, сохраним корабль и самих себя, а следующая попытка, несомненно, окажется более удачной. Она неизбежно будет опираться на наши данные.
— Испугались, Михаил Андреевич? — вскинул голову Владимир, обрадовавшись возможности уличить астронома в малодушии. — Раненько! Эх!..
Он хотел сказать еще что-то, но сдержался,
— Послушайте, Владимир Иванович! — возмутился Шаповалов. — Это же просто невежливо! Я высказал свое мнение, как этого требовал начальник экспедиции, а вы переходите на личности. Я понимаю, молодость горяча, но нельзя же так! Мудрая осторожность порой бывает куда полезнее, чем необдуманный задор…
— Спокойно! Спокойно, друзья! — вмешался академик. — Михаил Андреевич со своей точки зрения совершенно прав. Не надо горячиться. Следует уважать мнение каждого… Кто еще хочет высказаться?
Желающих не нашлось. Сандомирский сидел опустив глаза, а Иван Платонович молча смотрел в окно.
Общее молчание было красноречиво, и академик подвел итоги.
— Большинство как будто за продолжение полета, — невозмутимым тоном сказал он. — Очень жаль, Михаил Андреевич, что я втянул вас в эту историю, но что делать. Такая у нас с вами, очевидно, судьба.
— Я ведь говорил, так сказать, принципиально! — заторопился Шаповалов. — Не поймите мои слова, как продиктованные личными соображениями…
— Понятно, понятно! — остановил его Виктор Петрович. — Вообще для споров у нас временя мало. Однако позвольте и мне высказать свое мнение. Товарищи, которые хотят продолжать полет, по-моему, правы. Помните, как люди штурмовали Северный полюс? Одна экспедиция сменяла другую, и в конце концов задача была решена. Но высадка на Венере вовсе не обязательна. В этой части прав до известной степени и Михаил Андреевич. Если мы теперь ляжем на правильный курс, окажется возможным пройти под облаками Венеры и хотя бы рассмотреть се поверхность. Ради этого уже стоит совершить полет… Как начальник экспедиции принимаю решение: мы включим двигатель и продолжим полет с расчетом максимального приближения к Венере. Пройдя вблизи планеты, мы произведем все возможные измерения и вернемся на Землю.
Академик замолчал, как бы ожидая ответа. Все понимали, что это самое разумное решение при данном положении вещей.
— Ничего не могу возразить, — согласился Красницкий.
— Надо сейчас же менять курс! — торопливо сказал астроном.
— Пойдемте в рубку… — произнес Сандомирский. — Разрешите, Виктор Петрович?
— Пожалуйста!
Действительно, каждая минута была дорога — поворот нужно было производить немедленно. Управление перешло в руки командира корабля.
Сандомирский сам сел за штурвал. Профессор Шаповалов, как штурман, расположился рядом и впился глазами в шкалы приборов. Наступала ответственная минута.
Для осуществления маневра понадобилось не так-то мало времени. Пилот медленно вращал колесо штурвала. Так же медленно ракета поворачивалась вокруг своей вертикальной оси. Все это было едва заметно для глаз, но далекие звезды стали перемещаться вправо.
Астроном не отрываясь следил за приборами, сверяясь с таблицей, лежавшей перед ним на столике. Сияющий диск Солнца виднелся за синими стеклами угломерного инструмента и чуть заметно перемещался в поле его зрения. Настал момент, когда центр Солнца совпал с перекрестием прибора. Шаповалов включил ток.
Послышался мощный рев пламени.
Корабль рванулся вперед. На этот раз заранее было известно, что ускорение будет незначительным и нет нужды надевать защитную одежду и укрываться в камерах амортизации.
Пламя двигателя ревело и бесновалось. Стенки ракеты дрожали от напряжения. Командир и штурман внимательно следили за движением стрелок на шкалах приборов.
Дикий вой пламени прекратился. Снова наступила тишина. Но люди не спешили расходиться. Они всё еще находились под влиянием только что пережитых минут и не хотели оставаться в одиночестве.
— Я сделал свое дело! — сказал Шаповалов, когда поворот был закончен.
Астроном поднялся и вытер лицо платком. Он улыбнулся, обвел всех утомленными глазами и продолжал:
— Теперь всё в порядке. Следите за курсом… Вот новая таблица… Я пойду отдохну.
И только сейчас все поняли, как устал этот человек и в каком огромном напряжении находился до последнего мгновения его мозг, пока он выполнял необходимые для решения задачи вычисления.