Обычно после работы я обедал в столовой, которая находилась неподалеку от нашего отделения, а потом, не торопясь, возвращался за свой стол, если только не нужно было куда-нибудь идти. Так и в этот знаменательный день, ровно в 18.00 я поднялся со своего стула (кресла мне уже не полагалось), натянул шинель и вышел на улицу, в синеватую морозную муть, с которой напрасно пытался бороться тусклый свет фонарей.

Вдруг сердце у меня дрогнуло. Невдалеке я увидел девушку, фигура которой и особенно походка были мне чрезвычайно знакомы.

«Неужели это Галя?» — подумал я и чуть не бегом устремился за ней. Я уже почти догнал девушку, когда она вдруг повернулась и пошла обратно, мне навстречу.

— Галочка! — радостно воскликнул я, заступая ей дорогу. — Как ты сюда попала?

— Очень просто! — ответила она поразительно спокойно, таким тоном, точно мы с ней виделись всего час тому назад. — Я уже довольно давно живу в Каменске. Я здесь учусь.

— Значит, это ты звонила мне на днях?

— Нет, не я. Зачем мне было звонить тебе?

И опять ответ ее прозвучал так равнодушно, точно она говорила с малознакомым человеком.

— Ты, случайно, не меня здесь поджидала? — продолжал я расспрашивать, помня ее неторопливую походку и то, что она, не видя меня, сама повернула обратно, чтобы еще раз пройти по этой стороне квартала.

— С чего ты взял? Я и не знала, что ты работаешь где-то здесь поблизости. Просто я гуляла после обеда, нужно же хоть немного подышать свежим воздухом. Но я рада, что мы встретились: мне хочется с тобой кое-чем поделиться. Прежде всего, могу тебя успокоить: все, что было… ну, ты, конечно, понимаешь, о чем я говорю… окончательно и бесповоротно прошло. Стоило тебе уехать, как мне сразу стало легче. Теперь просто смешно вспомнить, какую дуру я перед тобой разыграла. Хорошо, что ты не принял этого всерьез. Что ты на меня так смотришь? Не веришь?

— Не верю!

— Напрасно! Просто ты очень много о себе воображаешь, если считаешь, что по тебе можно бесконечно вздыхать.

И слова Гали и особенно неприятный, вызывающий тон, которыми они были сказаны, оскорбляли меня.

— Хорошо! — сказал я. — Не будем больше говорить об этом. Расскажи, где ты учишься, как устроилась, каким образом тебя отпустили с завода?

Оказалось, что она поступила на курсы товароведов. «Наверное, — подумал я, — ни на какие другие курсы в Каменске поступить среди зимы было невозможно». Я не представлял себе, что Галя с ее пылким характером могла увлечься такой спокойной специальностью. С завода ее отпустили только потому, что она уезжала для продолжения образования. Жила она недалеко от вокзала, квартиру нашла необычайно легко и сравнительно недорогую. Будто бы сама хозяйка остановила ее у ворот торговой школы, где помещались курсы, расспросила, где она учится, кем будет, когда окончит курсы, и предложила ей койку в комнате, где жила уже одна девушка с курсов заведующих магазинами. Правда, Галя была недовольна. Хозяйка казалась ей несимпатичной и хитрой. И особенно неприятно — по воскресеньям у нее собирались гости, много пили, шумели, причем хозяйка очень обижалась, когда девушки отказывались составить им компанию. Поэтому обе они по воскресеньям уходят с половины дня из дому, бывают в кино, театре и стараются вернуться домой как можно позже.

— Ты одна ходишь в театр или с кем-нибудь? — спросил я непринужденно, стараясь копировать ее ледяное спокойствие.

— Как тебе сказать, — промолвила равнодушно Галя. — Пробовала я как-то найти себе провожатого…

— Ну и с каким успехом? — поинтересовался я, почувствовав болезненный укол. Галя рассмеялась:

— Получилось неудачно. Я ему купила билеты на «Тарзана», а он не явился, и билеты пропали.

«Теперь она смеется над этим, — подумал я с горечью, — а давно ли плакала. Может быть, действительно все перегорело у нее в сердце?»

— Если хочешь, пойдем вместе в театр в воскресенье, — предложил я небрежно. — Идут, кажется «Волки и овцы».

— Пойдем, — согласилась она. — Нужно же мне куда-то деваться из дому. Там опять попойка намечается. Приходи к восьми часам прямо к театру. Имей в виду, билеты для нас я куплю сама: на тебя надежда плохая, а если хоть на минуту опоздаешь, я ждать не буду. Теперь мне не страшно. Я не соскучусь и без тебя.

— Ты это так подчеркиваешь, что невольно задумаешься, стоит ли приходить.

— Нет, отчего же, приходи, если не найдешь ничего более интересного. Кстати, как твои отношения с девушкой? Ее, кажется, Ирочкой зовут, насколько я помню? Она не будет против того, что ты пойдешь в театр со мной? А то, может быть, ты и ее пригласишь, чтобы веселее было?

— У меня нет никакой девушки!

— Ну, это уж нечестно! — с неожиданным жаром воскликнула Галя. — Ведь я же от тебя ничего не скрываю. Когда любила, то так прямо и сказала. Теперь, когда ты мне совершенно безразличен, я также искренне признаюсь тебе в этом, а ты почему-то лжешь и увертываешься от честного ответа.

— Я не лгу, — глухо ответил я. — Между мной и Ириной и раньше ничего не было, а теперь — и вовсе. Она меня ненавидит.

Я почувствовал, что Гале нестерпимо хочется расспросить меня о причинах разрыва с Ириной, но у нее хватило такта и выдержки не упоминать об этом. Чтобы вознаградить себя за такой подвиг, она тоном дружеского признания сказала:

— А я, представь себе, переписываюсь с тем инженером, которым вы с Нефедовым постоянно кололи мне глаза. Думала, что уеду и позабуду его, но не получается, тем более, что он часто пишет.

— Не сочиняй, пожалуйста, — попросил я угрюмо. — Все равно я не поверю ни в каких инженеров и во все то, в чем ты так старательно пыталась меня сегодня убедить.

— Не-ет, Дима, довольно с меня! — покачала Галя головой. — Посходила с ума и — хватит! Теперь я всю эту блажь из сердца выбросила. Да едва ли там и было что-нибудь серьезное. И чувствую я себя прекрасно. Вот жила здесь столько времени и не испытывала ни малейшего желания встретиться с тобой. И если бы мы случайно не столкнулись на улице, то так бы и не увиделись никогда.

Хотя я не особенно верил в искренность этих слов, мне было смертельно обидно слышать их, и я пошел в наступление:

— Где ты обедала?

— Дома, — ответила она, удивленно подняв брови, — а что?

— Сколько сегодня градусов мороза?

— Двадцать семь утром было.

— Так вот, послушай. От твоей квартиры до нашего отделения не меньше девяти кварталов. Не кажется ли тебе, что для послеобеденной прогулки ты выбрала довольно отдаленное место и мало подходящую погоду? И потом, я же прекрасно видел, что ты не просто прошла мимо, а прохаживалась, кого-то поджидая.

— Я совершенно забыла, с кем имею дело, — смущенно засмеялась Галя, пойманная с поличным. — Ну, так и быть, признаюсь: сегодня мне с чего-то пришел в голову каприз повидаться с тобой, поговорить о Борске. Я страшно скучаю по нему. Тут мне все как-то непривычно.

— А как ты думаешь: часто на тебя будут нападать такие капризы?

— Об этом поговорим в воскресенье в театре… если ты, конечно, явишься, в чем я очень сомневаюсь. А сейчас я замерзла. Проводи меня до автобуса.

Наступило воскресенье. Я ждал его с нетерпением и в театр явился задолго до назначенного срока. Вскоре пришла и Галя, но, к моему возмущению, не одна, а с подружкой и двумя пареньками — товарищами по курсу.

Откровенно говоря, я едва удержался, так мне хотелось повернуться и уйти. Но сообразил, что у меня нет никаких прав требовать у Гали, чтобы она проводила время только со мной.

По выражению моего лица Галя поняла, что я чувствую, и постаралась подсахарить пилюлю. Взяв меня под руку, она представила мне своих друзей, видимо, как старшему. Я чинно поздоровался со всеми. Подружка Гали Зина, кругленькая и румяная, как яблочко, хохотушка, не удержавшись, прыснула от смеха, глядя на мою недовольную мину.

— Вам смешно? — спросил я. — Тогда давайте посмеемся. Я ужасно люблю веселых людей.

С этой минуты я не отходил от нее, занимая пустейшим разговором, и даже устроился рядом с нею в кресле. На мое счастье, чтобы рассмешить мою новую знакомую, кажется, достаточно было показать ей палец.

Злость и досада помогали мне, Зина то и дело хохотала, зажимая рот платком, чтобы не мешать соседям. После второго действия один из пареньков, похожий на белого барашка с детской картинки, отозвал мою хохотушку в сторону и сделал ей, судя по его взволнованным жестам и взъерошенному виду, сцену, после чего демонстративно удалился. Зина же вернулась к нам вся красная, как пион, со слезами на своих голубеньких глазках. Впрочем, через пару минут она уже опять смеялась.

Галя смотрела на меня неодобрительно, ее знакомый (симпатичный, но очень молчаливый юноша) хмурился, а я, делая вид, что ничего не замечаю, продолжал смешить Зиночку, улыбаясь Гале, хотя отнюдь не рассчитывал получить ответную улыбку.

Выйдя из театра после спектакля, мы остановились. Девушки жили в разных сторонах города. Я предложил Зине довести ее до дома, так как она из-за меня лишилась своего провожатого, но Галя решила иначе.

— Георгий тогда вовсе с ума сойдет, — сказала она своему знакомому, неприязненно поглядывавшему на меня, — и они с Зинкой могут вовсе рассориться. Лучше ты проводишь Зину, а я пойду с Дмитрием Петровичем.

Я торжествовал (конечно, только в душе). Мы долго шли молча. Потом Галя спросила:

— Зачем ты это сделал? Теперь они поссорятся. Георгий такой самолюбивый, он ей не простит.

— Ну и пусть не прощает. Мне-то что? Помирятся как-нибудь. Это ты виновата: зачем их привела? Что ты хотела этим доказать? Что тебе безразличны встречи со мной? Или еще раз хотела подчеркнуть, что больше не любишь меня?

— А неужели ты смеешь думать, что люблю? — буквально с яростью выкрикнула Галя, даже остановившись. — Зачем мне эти пустые напрасные страдания? Довольно я помучилась из-за тебя. Теперь все это в прошлом!

— Не может быть! — стоял я на своем, сам в глубине души вовсе не уверенный в своих словах. — Не такая у тебя натура, чтобы так легко забыть. Помнишь, ты мне сказала, что приедешь туда, где буду я. Теперь ты здесь и хочешь убедить меня, что все забыто. Неужели ты думаешь, что я могу тебе поверить?

— Но это действительно так! Сейчас мне очень легко и спокойно. Сердце точно отдыхает…

— В жизни не бывает так. Большое чувство не проходит бесследно, как пустой каприз. Рана еще долго болит, а ноющий рубец от нее остается навсегда. И как бы ни были тяжелы и горьки воспоминания, невольно гордишься и благодаришь судьбу, что довелось испытать такое светлое, высокое чувство.

— Это, случайно, не цитата? — со злой усмешкой спросила Галя. — Что-то уж очень гладко у тебя получилось, прямо как в книге. А мне вот недоступны такие высокие переживания. Уж, во всяком случае, никакой благодарности при воспоминании о прошлом я не испытываю. Да и что мне вспоминать? Жгучий, нестерпимый стыд и обиду? Стоит ли? Лучше забыть и само чувство и того кто его вызвал.

— Перестань! — умоляюще сказал я, сжимая ее пальцы в своих. — Не шути с этим. У тебя иногда получается так правдиво, что у меня сердце падает.

— С чего ему падать? — засмеялась она. — Да если оно и упадет, то не разобьется. Я знаю, что это за камень — его и молотам не расшибешь.