Я уже привык к тому, что, когда кончался рабочий день и два товарища, занимавшиеся в одном кабинете со мной, поднимались со своих мест и отправлялись домой, на моем столе раздавался телефонный звонок. Это звонила Ирина. Если были важные новости, то мы договаривались с нею о встрече, если же она сообщала, что день v нее прошел зря, то мы обычно еще немного разговаривали.

— Мне совершенно необходимо говорить с вами каждый день, хотя бы по нескольку минут, — как-то сказала мне по телефону Ирина. — Нервы так страшно напряжены, а ваш голос меня всегда успокаивает и придает уверенность, что я под надежной охраной.

Однажды она не позвонила в назначенный час. Просидев около часа в ожидании ее звонка, я решил, что ей было некогда и она, как обычно в таких случаях, позвонит мне часов в десять вечера. Однако едва я поднялся из-за стола и вышел, как дребезжащий звонок телефона заставил меня бегом вернуться обратно к столу.

— Что вы так долго не звонили, Ирочка? — спросил я, услышав, в трубке женский голос, называвший мою фамилию. — Я чуть было не ушел.

— Это вовсе не Ирочка, — послышалось в ответ. — Вы ошиблись.

— Это ты, Галя? — крикнул я, чувствуя, что меня даже в жар бросило и от непростительной ошибки, которую я допустил, назвав по телефону имя Ирины, и от того двусмысленного положения, в которое попал из-за этой неосторожности. Ответа не было, но мне показалось, что я различаю тяжелое, прерывистое дыхание в телефонную трубку, и повторил вопрос:

— Галя, это ты?

— Да, я! — донеслось в ответ. — Мне очень нужно было вас, но… раз вы заняты…

— Ничем я не занят! — закричал я в неподдельном отчаянии. — Послушай, Галя! Не смей думать ни о чем плохом, пока не увидишь меня. Я сейчас приду. Откуда ты звонишь?

— Из углового «Гастронома», — послышался слабый ответ.

Чтобы не заставлять Галю долго ожидать, я чуть не бегом устремился к указанному ею месту и хорошо сделал, что поторопился. Не дождавшись меня, она уже вышла из магазина, и я лишь случайно разглядел при свете фар проезжавшей машины ее удалявшуюся фигуру. По ее усталой походке, понуро опущенным плечам и склоненной голове я понял, что она или сильно расстроена, или больна.

— Почему ты не дождалась меня? — спросил я, взяв ее под руку и останавливая.

— Пусти! — скорее устало, чем сердито, сказала она, высвобождая руку. — Мне ничего от тебя не нужно, оставь меня.

— Галя!.. — простонал я. — Поверь мне хоть раз в жизни. С Ириной у меня нет никаких отношений, кроме деловых. Я люблю только тебя одну и буду любить всегда, всю жизнь, хоть ты меня и разлюбила.

Галя не ответила. Она стояла все такая же съежившаяся, с опущенной головой, однако пальцы ее, чуть погладив мой рукав, пробежали к локтю, и она прижалась лбом к моему плечу.

— Что с тобой? — спросил я в тревоге.

— Хозяйка выгнала с квартиры, — ответила она странно безучастным тоном.

— То есть как выгнала? Как она смела? — возмутился я.

— Она уж давно приставала ко мне, чтобы я ушла с квартиры, раз не хочу узнавать для нее в магазинах, какие товары будут выпускать в продажу. Ведь она меня и не прописывала из-за этого в домовой книге, чтобы выгнать, если я не буду помогать ей спекулировать, а я, конечно, на это не пошла. Когда я сегодня вернулась из школы, она мне не открыла дверь и крикнула в форточку, что вещи мои выкинуты в амбарушку.

— Ну, с ней я, конечно, разделаюсь за такие проделки, — пообещал я, — но нужно прежде всего как-то тебя устроить.

— Да, нужно бы, — прошептала Галя. — Я что-то со вчерашнего дня совсем расклеилась: голова болит, в груди колет и всю ломает. — Она болезненно потянулась и сильней оперлась на мою руку. — Я хотела в школу пойти, сказать директору, но там сейчас никого нет.

Все это она говорила, точно рассказывала о злоключениях постороннего, неинтересного ей человека. Я коснулся ладонью ее лба и почувствовал, что от него пышет жаром.

— Да ты серьезно больная, голубушка моя! — воскликнул я. — Тебе же нужно в постель. Идем, я тебя отведу домой.

Но как только я вообразил, что привезу больную Галю к той самой подлой бабе, которая только что оскорбила и выгнала ее, все во мне запротестовало. Ведь остаться с ней, чтобы защищать ее от обид, я бы не смог. «А что, если отвезти Галю прямо в больницу? — подумал я. — Но ведь, если у нее просто грипп, ее там не примут. И вообще, кажется, для помещения в больницу необходимо направление районного врача».

— Галя! А что, если я отвезу тебя сейчас пока к себе и вызову врача?

— Ну вот, выдумал тоже! — сказала она в изнеможении. — Нет! Глупости, я пойду домой. Должна же она мне открыть. В крайнем случае, просижу ночь на вокзале, а завтра директор…

Не слушая ее, я остановил проезжавшее такси. Она ни за что не соглашалась в него садиться, но увидев, что вокруг начал собираться народ, глазевший, как капитан милиции, видимо, задержавший девушку, не может заставить ее сесть в машину, она, наконец, повиновалась. В машине Галя забилась в угол, спрятав лицо в поднятом воротнике пальто и засунув кисти рук в рукава. Я не мог без боли смотреть, как все ее тело содрогается от бившего ее озноба, и, придвинувшись к ней, обнял ее, стараясь согреть. Все мое существо было в этот момент полно тем извечным, инстинктивным, присущим каждому настоящему мужчине стремлением защитить, заслонить грудью от опасности, согреть в своих объятиях, успокоить и приласкать, как ребенка, ту, которую любишь.

Галя молчала, доверчиво прижавшись ко мне.

«Где найти врача? — между тем раздумывал я. — В поликлинике они бывают только днем. Придется вызывать «скорую помощь».

Беспокоило меня и то, как воспримет моя строгая хозяйка появление девушки в моей комнате. Я опасался, как бы по своей чрезмерной прямоте, возведенной ею в ранг добродетели, Татьяна Леонтьевна не наговорила Гале дерзостей. Опасения мои были не напрасны. Едва мы переступили порог, как Татьяна Леонтьевна поднялась, точно пена на молоке:

— Это что за безобразие? Ведь я же вас специально предупреждала, чтобы вы не водили к себе всяких женщин! Я не потерплю, чтобы в моей квартире творилось бог знает что!

Поднявшись на свои больные ноги, она так решительно заковыляла прямо на нас, точно собиралась тут же своими руками вышвырнуть за порог обоих, но я заслонил собою Галю и сказал:

— Случилось несчастье! Это дочь моих прежних квартирных хозяев, у которых я жил в Борске. Она приехала сюда учиться и вдруг заболела. Нужно сейчас же найти врача.

— Врача? — недоверчиво переспросила хозяйка. — Какого врача? Где его сейчас найдешь?

— Я лучше пойду… — сказала Галя, испуганная такой встречей.

— Никуда ты не пойдешь! — сердито сказал я. — Я тебя не пущу. Вот сейчас приведу доктора, он тебя посмотрит и скажет, что делать.

Между тем старуха, раскачиваясь, как лодка в бурю, приблизилась к Гале, бесцеремонно сдвинула платок с ее лба и прикоснулась к нему.

— Куда тут идти! — воскликнула она, возмущенно глядя на меня, точно это я только что выгонял Галю из дому. — У нее же невозможный жар! Лилька знает, где живет наша районная врачиха, и может сбегать. А лучше вы сами сходите, все равно вам нечего здесь делать, пока я уложу ее в постель. Скажите только, где у вас постельное белье?

Врача, молодую востроносенькую женщину с необычно резким голосом и энергичными манерами, я застал за обедом. Она только что возвратилась с обхода больных. Муж ее, молодой лейтенант авиации, посмотрел на меня с искренним недоброжелательством и невнятно пробормотал, что нужно же человеку дать спокойно поесть хоть один раз в день, но докторша укорила его:

— А если бы я захворала, ты что сделал бы? Небось целую роту докторов поднял бы на ноги, а товарищ пока довольствуется одним районным врачом, хотя у него тоже заболела жена. (Это, верно, я назвал Галю своей женой, так как иначе не смог бы объяснить врачу, почему молодая девушка находится у меня в комнате).

Докторша наскоро доела, что у нее было на тарелке, и, дожевывая последний кусочек, стала с моей помощью надевать шубку. По дороге она непрерывно расспрашивала меня, когда заболела моя жена, какая у нее температура и так далее.

Я отвечал довольно неопределенно, и докторша обвинила меня в невнимательности к жене, приведя в пример своего мужа.

— Вы, видимо, недавно приехали? — спросила она, обводя взглядом пустые углы моей комнаты и нераскупоренные ящики с книгами, на которых стояла немытая со вчерашнего дня посуда. Я буркнул что-то и скорее вышел из комнаты, пока она не начала еще осматривать и выслушивать Галю.

— Однако я думала, что эта девушка — ваша невеста, — спросила, выйдя за мной, Татьяна Леонтьевна.

— Причем тут это? — раздраженно возразил я (терпеть не могу, когда люди суют нос не в свое дело). — Я же вам сказал, что она дочь моих квартирных хозяев.

— Ну и что же? — резонно рассудила Татьяна Леонтьевна. — Это не мешает ей стать когда-нибудь вашей женой, а не только невестой.

— Она мне совершенно посторонний человек. Понятно? — сказал я резко, чтобы прекратить этот глупый разговор. Тут из моей комнаты вышла докторша. Вид у нее был профессионально невозмутимый, но мне показалось, что она встревожена.

— Скажите, положение опасное? — бросился я к ней.

— Как вам сказать, — промолвила она, глядя перед собой в одну точку. — Я опасаюсь, как бы не было воспаления легких. Пока нужно поставить баночки, и я кое-что выпишу. Постарайтесь немедленно добыть в аптеке и давайте аккуратно через каждые четыре часа, а утречком я забегу навестить больную. Тогда посмотрим, что делать дальше.

— Пожалуйста, доктор, — попросил я, — не забудьте завтра пораньше зайти. Я страшно беспокоюсь.

— Что ж, вполне естественно, — сказала докторша тоном старшей. — Как же вам не беспокоиться о ней? Ведь жена — это самый близкий человек на всем свете. (Я почувствовал, что в эти слова она невольно вложила глубокий личный смысл).

Забыв одеться, несмотря на мороз, я проводил врача до калитки, расспрашивая, чем поить и кормить больную, а когда вернулся, хозяйка встретила меня ироническим вопросом:

— Значит, совершенно чужая и посторонняя?

— Нужно же было как-то назвать, — пожал я плечами и спросил: — Вы умеете ставить банки?

Оказалось, что ставить банки Татьяну Леонтьевну учил какой-то знаменитый фельдшер, и вскоре Татьяна Леонтьевна превзошла его в этом сложном мастерстве. Пока старушка разыскивала и перетирала банки, я отправил Лилю в аптеку и зашел к больной. Галя лежала на спине, положив руки поверх одеяла. Косы черными змеями свисали с подушки, лицо казалось темным от сильного жара, губы запеклись, глаза смотрели жалобно, точно просили о помощи.

— Я тебе наделала хлопот, — сказала она. — Ты, наверное, ругаешь меня. Я не думала, что свалюсь. Ты и представить не можешь, как мне было страшно, когда я осталась на улице больная. Вот тогда подумала, что ты не оставишь меня… Нет, ты подожди, — торопилась, она, хотя я не перебивал ее, а только нежно поглаживал ее пальцы. — Я не хочу тебя стеснять. Я попросила доктора, чтобы она положила меня в больницу. Она мне обещала, так что утром меня увезут.

Я успокаивал ее, как мог, говорил, что грипп пройдет через пару дней, что я найду ей другую квартиру, а с ее бывшей хозяйкой так поговорю, что она долго будет меня помнить. Потом я намочил полотенце и положил ей на голову. Хотел дать чаю с печеньем, но она отказалась. Жар все усиливался, и Галя иногда начинала говорить несвязно, даже как-то сказала:

— Мама, перемени полотенце. Оно совсем горячее.

Девочка принесла лекарство. Я дал Гале порошок, а хозяйка напоила ее чаем с малиной.

— Где вы нынче ляжете? — спросила она. — Разве на сундуке у нас? Табуретки можно подставить.

Тут я вспомнил, что уже поздно, а ведь мне обязательно в десять вечера нужно быть на своем посту у телефона.

— Татьяна Леонтьевна, дорогая, — обратился я к старушке, — выручите меня, голубушка, поглядите за Галей сегодня ночью. Ей в два часа обязательно, необходимо дать лекарство. Пожалуйста, не откажите. Мне нужно на дежурство. А к шести часам я прибегу.

— Да неужели же в такой просьбе можно отказать? — возмутилась хозяйка. — Бывало, люди мне тоже помогали.

Уже надев полушубок, я наклонился над Галей, чтобы еще раз сменить компресс и, не удержавшись, коснулся губами ее лба. Его палящий жар испугал меня.

— Я вызову «скорую помощь», — сказал я. — Тебе нужно сейчас же в больницу.

— Нет, не смей! — воспротивилась Галя. — Мне здесь лучше. Скажи только: ты сейчас идешь не к ней?