Глава 1. У Восточных Столбов. Преисподняя и Рай

Ладья поднималась на восток, вверх по течению реки. Плоское дно скользило по поверхности воды, не погружаясь вглубь. Ветер дул навстречу, но бледно-голубой парус, подобный цветом прозрачному льду, надувался против ветра и законов природы. Плоскодонка стремительно двигалась по сужающемуся руслу.

По бортам лодки сидели несколько гребцов причудливого вида. Трое цвергов – плотные, коренастые человекообразные существа ростом чуть больше метра; с длинной курчавой бородой, бугристой кожей землистого оттенка. Двое сатиров с обнаженным человеческим торсом и козлиными ногами. Огромные половые органы выпирали из шерстяной поросли, что густо покрывала тело ниже пояса. На макушке росли длинные изогнутые рога.

Были и люди среди гребцов. По сравнению с прочими диковинными созданиями в них не было ничего необычного, не считая устрашающей льдистой пленки между веками. Но такая пленка застилала глаза всем существам на лодке. Позади остальных гребцов располагались гигантские гусеницы. В древних книгах они назывались сороконожками, хоть имели три, а не четыре десятка конечностей. Гусеницы управлялись каждая с двумя веслами. Их выпуклые фасеточные глаза тоже обволакивал налет инея.

Весла гребцов порхали в воздухе и едва задевали воду. Как ветер дул против движения, не мешая парусу раздуваться в обратную сторону, так и гребцы махали веслами будто игрушками. Ни ветер, ни декоративная гребля не двигали ладью. Она плыла сама по себе, повинуясь незримой мощи.

На корме стоял мужчина. Худой и темноволосый, с серебристыми проблесками на висках – то ли седина, то ли изморозь. Его профиль напоминал хищную птицу, а между век пролегал льдистый налет, как на глазах гребцов. Его прикосновения морозили кожу, и каждый из гребцов вздрагивал, если он дотрагивался ненароком или чтобы отдать распоряжение.

Он чувствовал жгучую, тянущую нить, устремленную на восток. Его путь лежал в недра могучих гор – Восточных Столбов. Но нить тянулась еще дальше. Сквозь горы, в сердце дремучего леса. К той, с кем он связал себя непреодолимыми чарами иного мира – тонкого, прекрасного, блаженного – и беспощадного.

Теперь он понимал свою ошибку. Свое безумие. Тридцать лет назад он пережил непосильную утрату. Женщина, которую он смог полюбить – он, не знавший любви даже к родной матери, – умерла от изнурительной болезни. Честнее сказать – он сам убил ее. Их близость разрушала женщину. Но расстаться не сумели ни он, ни она.

После той утраты он принял решение больше не пускать женщин в сердце. Жить как прежде: использовать для удовольствия и выбрасывать, когда надоедали. Но познав однажды близость, тяжко изгнать из души потребность в ней. И он нашел выход. Поверил, что нашел…

Феи – бессмертная раса прекрасных, вечно юных женщин, могли дать то, в чем он нуждался. Без горя утраты. Фея разделила бы с ним весь его земной путь – каким бы долгим он ни вышел. А мужчина собирался жить долго, очень долго. Он был магом, а маги на Ремидеи обретали долголетие вместе с чародейскими навыками.

Он не учел одного. Если фея решала связать жизнь с человеком, она выбирала сама, повинуясь неподвластному влечению. Та, кого маг захотел сделать спутницей жизни, не выбрала его. И он отомстил – жестоко и уродливо. В результате получил, чего добивался: привязал к себе фею, до конца своих дней. Теперь приходилось расплачиваться за опрометчивый поступок.

Впрочем, он не жалел. Он собирался найти выход, найти решение. Маг никогда не сдавался обстоятельствам – не сдастся и на этот раз. Настигнет беглянку, куда бы она ни ушла. Даже в другой мир, свое тонкое пространство, недоступное для него. Должен быть способ.

А может, проникать в тонкий мир не придется. Нить между ним и жертвой его мести была слишком плотной. Слишком горячей. Так не должно быть, если фея ускользнула в Элезеум. Она сейчас в этом мире. В лесу за Восточными Столбами, а не в своем зачарованном пространстве. Здесь – а значит, доступна для него.

И могла быть только одна причина, почему она сейчас на Ремидее. Тонкий мир отверг ее. Лишь в одном случае Элезеум отвергал своих дочерей – если они вынашивали в чреве смертного. Младенца-мальчика.

Осознав это, мужчина подчинил мощь притяжения стальной воле. Решение принято – найти и вернуть. Теперь это дело времени. Сейчас его путь лежит в горы, а не через горы. Его жизнь принадлежит не ему… Пока. Он намерен это изменить. Не сразу. Понадобится долгое усердное служение, чтобы заслужить право распоряжаться своей жизнью. И он собирался служить. У него не было выбора. Та, в чей чертог он направлялся, могла отнять его жизнь так же легко и молниеносно, как даровала.

Навстречу ладье приближалась отвесная скалистая стена. Восточные Столбы – могучая цепь горных хребтов – прорезали Ремидею с севера на юг и напрочь отсекали треть материка от западной ойкумены. Река вытекала из-под каменного подножия скалы, словно струилась из-под серого занавеса. Ладья не остановилась и не замедлила ход. Она прошла прямо сквозь каменную стену, ее очертания медленно входили в очертания скалы, а затем и вовсе растворились.

Обитатели лодки очутились внутри гигантского грота. На его стенах и сводах мерцали прозрачные камни. То были чистые алмазы невероятных размеров, каких не видел ни один смертный в подлунном мире. Холодное свечение падало бликами на поверхность реки, и казалось, что под водой сияют такие же алмазы.

Ладья скользила по мерцающей воде. Ее нос врезался отражение алмазного света; блики вздрагивали и рассыпались. Чем глубже вплывала она в недра грота, тем холоднее становился воздух. Своды грота покрывала изморозь, искрились и блестели снежинки вокруг алмазов.

Гребцы на ладье поежились. Вход в царство Владычицы был неуютным и неприятным для теплокровных созданий. Мужчина не шелохнулся. Он больше не чувствовал холода. Его тело утратило тепло с тех пор, как он получил жизнь из рук Ледяной Владычицы.

Из одного грота ладья выплыла в другой, еще более громадный. Его стены пещрели уже не отдельными алмазами, а целыми россыпями. По берегам реки высились кристальные колонны. Ладья прибилась к берегу. Мужчина шагнул с кормы на гладкую, будто отполированную поверхность.

Своды грота уходили так высоко, что терялись в темноте. Навстречу прибывшему торопливо приблизилась фигура козлоногого сатира. Он был выше и крупнее сородичей-гребцов, широкоплечий и широкозадый. Его мужское, а точнее – козлиное достоинство вовсю выпирало из шерсти и вызывающе топорщилось. Рога у козлоногого тоже были длиннее и толще, чем у других особей. Он смотрел на человека с презрением и отвращением.

– Я знаю тебя, маг. Ты тот, кто жаждет власти над целым миром. Жаждет доказать, что нет в мире силы, превосходящей его собственную. Так вот, эта сила есть. Она здесь, у Владычицы и Ее слуг. Ничтожнейший из Ее рабов превосходит тебя силой. Я, Вион-Меш, ничтожный перед Нею, велик перед тобой. Я велик, ты ничтожен.

Мужчина поклонился. Долгие десятилетия он не кланялся никому – даже монархам. Зато ему кланялись все. Все изменилось, когда пробудилась богиня. Он склонился перед Ней, даровавшей ему жизнь. Если придется пресмыкаться и перед Ее слугами, он готов.

– Я понял тебя, Вион-Меш. Ты велик, я ничтожен.

Козлоногий скривился.

– Я читаю в твоей душе, маг, а во рту. Ты хочешь присмотреться. Испробовать нас в деле. И потом завоевать свое место подле Владычицы, оттеснив нас. Даже не пытайся. Ты очень скоро поймешь то, что сказал. Поймешь по-настоящему.

* * *

Сотнями миль восточнее подземной пещеры, в сердце дремучего леса, на густой траве и древесных корнях лежала ничком девушка. Тело содрогалась в беззвучных рыданиях. На несколько мгновений дивный мир, которому она принадлежала, впустил ее. Раскрыл непостижимое богатство форм, смыслов, ощущений, бесконечную вариативность и переменчивость, но в то же время – постоянство сути, которое так тяжело обрести в материальной Вселенной.

А затем исторг ее обратно в эту самую Вселенную. Просто исчез. Будто был лишь видением, плодом ее воображения. Девушка обнаружила себя лежащей на густой траве, под сенью раскидистого бука. Незнакомое место привычного материального мира. Сердце охватила тоска. Душа рвалась обратно в дивное тонкое пространство, которое открылось ей и тут же отторгло, не позволило остаться, отказало в сопричастности. Этот удар и потеря стали самыми горькими для девушки, горше всего, что ей довелось пережить.

Она зарыдала, оплакивая утрату. А потом на нее снизошло умиротворение, словно невидимая материнская рука коснулась ее. Она открыла глаза и увидела двух женщин. Одна из них действительно протягивала к ней руки. Ее прекрасные глаза светились нежностью и любовью. Ее лицо было таким родным.

Она видела его на портрете в своем родовом поместье. Видела минуты назад, когда Элезеум явил ей все свои формы разом. Она узнала лицо матери.

Вскочив, девушка бросилась в материнские объятья. Ее охватили спокойствие и блаженство, которых она никогда не знала в человеческой жизни. Вот как оно было у тех фей, кого не разлучали с матерями… Кого не лишили материнской близости, не отсекли от целительной силы Элезеума.

Она потеряла счет времени. Лораин не отстраняла ее, не выпускала из объятий. Обнимала дочь столько, сколько ей было нужно, чтобы утешить боль пережитых потерь и душевных ран. Когда наконец измученная душа Эдеры насытилась, и девушка смогла разомкнуть объятья, они посмотрели друг другу в глаза. Лораин улыбалась дочери, и улыбка насыщала Эдеру теплом и единением – чего ей так не хватало в жизни. Перворожденная фея взяла дочь за руку, и они опустились на траву.

Третья женщина, которая все это время стояла поодаль, приблизилась и села рядом. Ее лицо было спокойным и слегка отстраненным. Было сложно определить, что она чувствовала рядом с Эдерой и Лораин. Сострадала ли горю разлуки, разделяла ли радость встречи… Что таилось в глубине ее бездонных глаз, не могли прочитать даже феи.

– Светлая Иринел, – промолвила Эдера. Женщина склонила голову. Ее речь зазвучала внутри Эдеры, облекаясь не то в слова, не то в мыслеобразы – ясные, доступные, прозрачные импульсы в сознании.

– Приветствую тебя, Адеир, дитя, лишенное детства. Мы пришли вслед за тобой – твоя мать и я. Лораин даст тебе тепло и ласку, в которых ты нуждаешься. Я дам ясность там, где ты пожелаешь обрести ее. Задавай мне любые вопросы. Если я ведаю ответ, то поделюсь им с тобой.

– Почему… почему я здесь? Почему не в вашем дивном мире? Я хочу вернуться туда!

– Ты непременно вернешься, Адеир. Когда будешь одна. Сейчас в твоем чреве зарождается тело и душа смертного человека. Элезеум не может принять его.

Глаза Эдеры вспыхнули ненавистью к Кэрдану, отцу ее неродившегося младенца. Мать взяла ее руку в свои ладони и начала мягко гладить. Ненависть угасла. В материнских прикосновениях боль, обида, ярость, ненависть, отчаяние казались далекими смешными мурашами. Как будто они ползали по ней, тужились залезть внутрь, в ее душу, но не находили щёлочку и копошились на поверхности.

Эдера обратилась к Лораин:

– Мамочка… Как ты переносила Вязь? Ведь отец был жив, а ты – в Элезеуме… Как это?

– Родная… – речь матери проливалась таким же целительным потоком в сознание Эдеры, каким были ее прикосновения для тела. – Это больно. Но Элезеум приглушает боль разлуки. В миру боль сильнее.

– Ты будешь чувствовать эту боль, – прибавила Иринел, – если останешься вдали от своего избранника…

– У меня нет избранника! – сердито перебила Эдера, и ее речь, полная ненависти и гнева, отозвалась в мозгу болезненной пульсацией.

Иринел покачала головой.

– Ты связана со смертным мужчиной. Ваши жизни сцеплены. Тебя и его сковала Вязь. Он – твой Избранный, даже если ты избрала его против воли. Законы Элезеума незыблемы. У тебя два пути. Ты сможешь вернуться к нам, родив его сына. Элезеум не избавит тебя от боли, что причиняет Вязь в разлуке феи с Избранным. Но он приглушит боль. Ты сможешь ее выносить. Второй путь – остаться с ним в мире, разделить его смертную жизнь.

– Его смертная жизнь завершилась! Он погиб, утонул в водах Иртел!

Иринел не ответила, а Лораин крепче сжала руку дочери.

– Мама, справедливость наконец восторжествовала! Он заплатил за все, что сделал с тобой, отцом, сестрой и мной!

Лораин никак не отреагировала. Ее глаза по-прежнему светились материнской любовью, а улыбка выражала радость быть рядом с дочерью. Иринел сказала:

– Твоя мать не станет радоваться его смерти, Адеир. Феи не рады гибели любого смертного, какое бы зло он ни причинил. Если твой Избранный мертв, тогда единственное, что тебя удерживает в мире – сын. Ты сможешь решить, как долго ты пробудешь с ним, прежде чем вернуться к нам.

– Где я сейчас?

– На Рубеже. Это место, где истончается грань между смертным миром и тонким пространством. Отсюда Элезеум может принять тебя. И сюда он отправляет тех, кто принимает решение выйти в мир.

– То есть здесь находится портал?!

– Здесь находится Рубеж, Адеир. Портала не существует. Есть грань, которую можно пересечь.

– Кэрдан хотел пересечь ее, чтобы уничтожить Заповедный Лес, сжечь его деревья. Это возможно?

– Уничтожить можно то, что воплощено. Тонкий мир существует не в материи. Он способен сгущаться и вновь утончаться. Каждое мгновение Элезеум уничтожает себя и воссоздает вновь. Твой избранный мог бы уничтожить воплощенное… Но не в его силах помешать пересозданию.

– Почему Фелион родилась человеком? Она дочь феи. Вы называли ее Фаэлон.

– Ее душа выбрала смертную жизнь. Элезеум не препятствовал ее выбору. У меня осталось не так много времени здесь, Адеир. Что наиболее важно из того, что ты желаешь прояснить?

Эдера смолкла на мгновение. И выпалила:

– Существует ли Создатель?

Иринел улыбнулась, впервые за то время, что Эдера видела ее. Повела рукой вокруг себя.

– Посмотри. Это Вселенная. Создатель есть Вселенная.

Внезапно Эдера увидела мысленным взором картину точки-шара, состоящей из несчетных копий себя самой.

– Что это?! Я не понимаю!

– Вселенная-Создатель. Твой вопрос слишком сложен, чтобы прояснить его одним ответом. Сохрани сей образ. Пусть он пребудет с тобой. Исследуй его. А когда ты вернешься в Элезеум, у нас будет время, чтобы прояснить все, что останется для тебя неясным к тому моменту.

Светлая Элезеума поднялась, протянула руку Лораин.

– Подожди! Какой ты стихии?

– Я зародилась в стихии воздуха. Как ты, Адеир. Но сейчас объемлю все стихии. Я – воплощенный Голос и Дух Элезеума. А Голос владеет языками всех стихий.

Мать Эдеры подала своей королеве руку, а второй продолжала сжимать ладонь дочери.

– Мамочка… Я хочу остаться с тобой!

– Ты вернешься, родная… Мы будем вместе. Я люблю тебя.

– Я люблю тебя, мамочка!

Эдера хотела броситься к ней и обнять на прощанье, но фигуры двух фей истаяли в воздухе. Девушка осталась одна. Ей снова захотелось плакать, но потом она вдруг ощутила непривычное тепло в груди. Внезапно в сознании снова прозвучал голос Иринел, отдаленно и приглушенно, словно из-за невидимой стены:

– Лораин передала тебе Сердечный Очаг. Каждая фея делает это с ребенком, когда он начинает ходить. Она не успела тогда, но сделала это сейчас. Отныне холод не властен над тобой, Адеир.

Голос Иринел смолк. Эдера погрузилась в переживание тепла материнских рук, тепла Сердечного Очага и загадочного образа Вселенной-Создателя, подаренного королевой фей. Через несколько минут ей предстоит начать долгий путь обратно в мир людей. Мир, что причинил ей столько вреда, столько боли. Она надеялась покинуть его. Но судьба в очередной раз распорядилась по-своему. Повелела и дальше терпеть этот мир и эту боль.

Через несколько минут боль утраты вновь нахлынет на нее. Но пока тепло матери и загадка Иринел еще окутывали ее, облекали покровом, непроницаемым для ран и утрат мира. У нее еще есть эти минуты блаженства и покоя.

 

Глава 2. Бродячий Айлен. Хозяин Земли

С северо-запада к подножию Восточных Столбов подступал Морехский лес – такой же дремучий и непролазный, как Элезеум к востоку от гор. И в этом лесу стоял старинный замок. Откуда он взялся в непроходимых дебрях?

Деревья обступали замок вплотную. Очертания стволов и ветвей при соприкосновении со стенами таяли в воздухе, словно невидимый художник разрывал рисунок пополам. Вторая половина "рисунка" начиналась у противоположной стены замка. Казалось, ветви деревьев вонзаются в западную стену и выходят из восточной, и наоборот. Замок словно рассекал и раздвигал лес, освобождая пространство для своих объемов и форм.

В огромной спальне проснулась шестнадцатилетняя девушка. Некоторое время лежала без сна, прислушиваясь к подземным толчкам. Затем вскочила, подбежала к окну, распахнула шторы.

Кроны деревьев едва покачивались от легкого ветра и отбрасывали густые тени в тусклом свете убывающей луны. Никаких следов землетрясения. Но девочка чувствовала дрожь земли. Слышала гул и рокот. Она задернула шторы и вернулась в кровать. Под одеялом захныкал ребенок.

– Спи, Доди, – прошептала она. – Все хорошо.

Она забралась под одеяло и крепко прижала к себе трехлетнего мальчика.

– Не бойся, малыш. Айлен позаботится о нас, с нами все будет в порядке.

Ей хотелось верить в то, что она говорила мальчику. Но нечеловеческое чутье настойчиво твердило, что в порядке далеко не все. Что-то происходило на западе. Что-то настолько мощное, что коснется их здесь, за тысячу миль… Девушка вздохнула и прошептала:

– Мамочка, если бы ты была рядом… Ты бы поняла… А я не понимаю ничего…

* * *

Наутро в замке зазвучали звонкие голоса. Стайка детей пробежала по темным коридорам и собралась в холле. Обитателей было ровно полторы дюжины – одиннадцать девочек и семь мальчиков. Самой старшей девочке было около семнадцати. Самому младшему мальчику – три годика. Им был тот самый Доди, что плакал ночью.

– Ночью все спали? – громко спросила черноволосая девочка лет пятнадцати. – Или кто-то опять решил подглядеть перемещения Айлена, и старый злыдень оставил нас на прежнем месте?

«Я спал!" "Мы с Олли дрыхли беспробудно!" "И я спала," – отвечали дети.

– Тогда посмотрим, куда старикан привел нас сегодня!

Девочка подбежала к окну, такому высокому, что она могла достать до подоконника лишь вытянутыми кверху ладошками. Но ее это ничуть не смутило. Она подняла руки, крепко ухватилась ладошками за прутья оконной решетки и легко подтянулась, словно на тренировочной площадке. Уперлась подошвами сандалей в стену, оттолкнулась, и запрыгнула на подоконник, примостив узкие ступни между прутьев решетки. Остальные дети нетерпеливо, но без удивления следили за ее акробатикой.

– Что там, Рини? Где мы?

– Изумрудик! – воскликнула акробатка. – Мы же были здесь на прошлой неделе! Облазили все места! Айлен совсем обленился – не хочет передвигаться на большие расстояния! Слышишь, Айлен?! Ты старый лентяй!!

Девочка спрыгнула с подоконника, с силой притопнула, несколько раз подпрыгнула на месте. Грива черных волос до пояса подпрыгивала вместе с нею, подобно мантии. Глаза, золотистые с темными крапинками, полыхали задорным огнем.

– Не серди его, Рини, – попросил ее тринадцатилетний мальчик. – А то вообще нас не выпустит…

– Ха! Я ему не выпущу. Не трусь перед Айленом, Кай! Нечего его задабривать. Он только смеется над теми, кто его боится и задабривает. Надо у него требовать! Эй, Айлен, ты собираешься нас кормить? Хочу морковки!

Ничего не произошло. Черноволосая нахалка уперла руки в бока и гневно топнула.

– Ты совсем оглох, старый пень? Мы голодны! Немедленно подавай завтрак!

Прозвучал странный звук, похожий на скрипучий старческий смех. А затем с потолка прямо на голову Рини обрушилось несколько десятков морковин. Дети захохотали.

– Требовать, говоришь? Ха-ха-ха!

– Старый безмозглый олух! – выкрикнула огненноглазая любительница моркови. – Я тебе еще отомщу! А вы, ну-ка хватит ржать!

Она подхватила с пола морковину и засунула в улыбающийся рот мальчика по имени Кай. Тот замычал и выплюнул "кляп". Рини подняла еще две морковки, по одной в каждую руку, и принялась откусывать по кусочку от каждой.

– Вкусная! И на том спасибо остолопу Айлену, хоть гнильем не завалил! Слышал, балбес! Спасибо за морковку! Вкусно!

В ответ вновь прозвучало отдаленное старческое хихиканье. Дети наперебой загалдели, делая "заказы": "Айлен, и мне! Хочу яблочек, красных!" "Ватрушки с вишней, Айлен!" "Хочу перловку, как бабуля готовила, на маслице!" "Печеного козленка с ревенем!"

Мясо просили мальчики, девочки заказывали только овощные и молочные блюда. Еда возникала из ниоткуда прямо на полу перед тем, кто ее просил. Дети садились на пол или подхватывали пищу в руки и принимались есть. Никто не беспокоился о столах и приборах. Те, кто заказывали каши, борщи, жаркое или другую еду в посуде, спохватывались о приборах: "Айлен, ложку забыл!" "А вилка, Айлен?" Пара мальчишек озаботились заранее: "Тефтели из крученой телятины с печеными баклажанами! И ложку положи, Айлен!"

Насытившись, дети оставили посуду на полу, и она исчезла так же, как появлялась. Остатки морковной россыпи тоже пропали.

– А теперь гулять! – скомандовала неугомонная Рини. – Жалко, что этот оболтус опять притащил нас к Изумрудику. Мы все вокруг облазили и рассмотрели, теперь скучно будет. Пусть только попробует завтра остаться здесь.

– А мне Изумрудик нравится, – сказала русоволосая девушка шестнадцати лет. Ее карие глаза смотрели мягко, а голос был нежным и плавным, в отличие от резковатого, с хрипотцой, голоска Рини. – Я так люблю купаться в нем и лежать на травке!

Рини фыркнула.

– Ну конечно, Вери, тебе ведь больше ничего не надо, только лежать на травке! А мы с Каем хотим исследовать новые места! Вокруг Изумрудика одна травка!

– Исследуй Айлен! – рассмеялся еще один подросток. – Вот где новых мест что в твоем муравейнике!

Паренек, коренастый и широкоплечий, на вид лет шестнадцати, был старшим из мальчишек. Черты лица выдавали простолюдина. Рини возразила:

– Много чести старому зануде! Его новые места все похожи одно на другое.

– Так ведь и в лесу все похоже. Это вам, девчонкам, кажется что все разное.

– Не кажется! – запротестовала кареглазая Вери. – В лесу все разное! Даже травинки вокруг Изумрудика разные! Вы, мальчишки, просто не умеете смотреть!

– А ты научи, – посоветовал ей тринадцатилетний Кай. – Вот Рини меня учит, как смотреть на деревья. На кроны, на листву, на корни, на птиц и насекомых в листве и коре. Я уже умею узнавать деревья в Сиреневой Роще!

– Рини тебя учит, потому что ты хочешь учиться! – возразила Вери. – А вот Дерх ничему не научится, потому что не хочет. Он считает, что это девчачье дело, а не его.

– Конечно, девчачье, – подтвердил Дерх. – Вы родились феями, вам и с деревьями знаться. А мы – люди, нам человечьими делами надо заниматься. Я вот вернусь в Тергас и буду сапоги тачать, как папка.

Самая старшая, семнадцатилетняя девочка, до сих пор молчавшая, с горечью возразила:

– Забудь о сапогах. И о папке забудь. Его давно в «Королевские Медведи» забрили. И сапоги он теперь надевает, не помня, что когда то сам их тачал. А мы все здесь навечно. Вы – пока не умрете. А мы – пока нас не убьют, как наших матерей.

– Их не убьют, Ираис! – воскликнула Рини. – И нас тоже. Нас нельзя убить. Чары Элезеума защищают нас.

– Защищали. Чар больше нет. Я слышала, как умерла моя мать. Я слышала ее остановившееся дыхание.

– Я тоже слышала, – сказала Рини. – А потом слышала ее голос. Из Элезеума. Никто не смог ее убить. Она ушла домой.

– Ей повезло, Риниэль. Она ушла прежде, чем они нашли способ не отпускать их. А мою мать убили. И еще одну… сестру. Мама слышала ее. У нее не было дочери, больше некому было слышать… Только мама… потому что была рядом, за стенкой. Когда она умерла, я слышала и ее, и ее память о той сестре. Они научились убивать нас. Скоро они придут за нами. Потому что там они уже убили всех. Остались только мы.

Слова Ираис повергли детей в безмолвие. В глазах мальчишек проскользнул страх. Они потупились, чтобы не выдать себя перед бесстрашными феями. Девочки растерянно переглядывались. Первой стряхнула отчаяние русоволосая Вери.

– Можете стоять здесь и слушать страшилки Иры. Я пойду купаться. Доди, пойдем!

Она схватила трехгодовалого малыша за ручонку и потащила за собой в темный коридор.

– Айлен, мы идем купаться в Изумрудике! Выведи нас!

Ее голос звучал издалека, будто она была не за дверью, в нескольких метрах от остальных детей, а через пару комнат от холла. Каменные своды холла отразили приглушенное эхо.

Риниэль тряхнула смоляной гривой.

– Я тоже пойду купаться. Изумрудик так Изумрудик. Пойдем со мной, Кайсал!

Тринадцатилетний Кай подошел к ней, они вышли в тот же темный коридор.

– Айлен, дурак криворукий! Давай и нас выпускай!

По коридору прошелестел отголосок знакомого скрипучего смеха. Затем в кромешной тьме вдруг распахнулись широкие ворота, в коридор хлынул поток солнечного света. Мальчик зажмурился от резкого перепада, а девочка будто и не заметила. Она схватила его за руку, и дети выбежали наружу.

– Я так выбешиваю Айлена, что он никогда не играет со мной в свои игры, – хихикнула Риниэль. – Он счастлив избавиться от меня на подольше, вот и выпускает сразу же! А эти глупышки своей покорностью нравятся ему, вот он и дразнит их! Вери, наверно, до сих пор бродит по коридору.

– А по-моему, это ты ему нравишься.

– Этому маразматику? Брось, Кай. Даже наших мам, наверно, еще не было на свете, когда Айлену перестало нравиться все!

Кай засмеялся.

– Он не может быть таким старым!

– Еще как может! Так растерять мозги можно за оооочень долгое время! Наши мамы не растеряли. А он растерял, значит, он старше!

– Он просто человек, Рини. Как мы, мальчики. А мы теряем мозги быстрее, чем вы.

– Слава духам, тебе это пока не грозит! Ну, пойдем к озеру!

Они вприпрыжку помчались от стен громадного замка, пересекли полянку с густым травяным покровом. Буйная поросль уходила прямо в маленькое озерцо, которое искрилось и отливало зеленоватыми бликами. Оно было мелким и прозрачным, а все дно сплошь покрыто такой же травой, что стелилась по лугу. Из-за этой травы на дне озеро сияло изумрудным блеском.

Риниэль и Кайсал разделись и нырнули в воду. Подростки ничуть не стеснялись наготы. Феям не знакомо чувство похоти, а мальчикам их матери передали чары, которые позволяли им контролировать телесные потребности. Фея, родившая сына-человека, старалась всячески помочь ему совладать с неудобствами человеческой бытийности. А еще дети фей не страдали от холода – как девочки, так и мальчики. Когда ребенок начинал ходить, мать-фея инициировала в нем Сердечный Очаг – так назвали это свойство ремидейские маги.

Мальчик и девочка шумно плескались в изумрудном озере, их смех разлетался над лугом. Со стороны замка подошли Вери и Доди.

– Долго же вы! – рассмеялась Риниэль. – Что, не пускал вас Айлен?

– Ага, пришлось поблуждать, – кивнула Вери. – Зато погуляли по новой зале – Айлен постарался, поставил там несколько шкафов и коробов, Доди поиграл со мной в прятки. Тебе понравился сюрприз Айлена, Доди?

Мальчик радостно заулыбался.

– А мы исё поиглаем, Вели?

– Поиглаем-поиглаем, раздевайся, я тебя искупаю! Кай, сможешь подменить меня, когда я искупаю Доди? Мне хочется поплавать.

– Да я хоть сейчас могу! Рини, поиграем с Доди?

– Давай пока ты один, а мы с Вери посекретничаем. А потом я к тебе присоединюсь.

Кай недовольно сморщился, но вылез на берег и повел в воду малыша. Риниэль и Вери поплыли на другой берег озера.

– Ты веришь Ираис? – тихо спросила Риниэль, когда они отплыли достаточно далеко.

– Сестры не лгут друг другу.

– Она могла неправильно истолковать ощущения. То, что она почувствовала… Это могло быть чем-то другим, не смертью ее матери. Она могла ошибиться.

– Чем еще, Рини? Разве смерть можно с чем-то перепутать? Тем более нам…

– А если она не ошиблась… Что нам делать? Чего ожидать?

– А что мы можем сделать? Бежать из Айлена? Куда бы мы ни пошли, мы всегда вернемся к его стенам. Ты нашла способ освободиться от его чар?

– Мы должны найти способ. Должны бежать, прежде чем они придут за нами.

Вери вздохнула.

– Легко сказать, Рини. Как мы найдем способ, когда мы почти ничего не умеем?! Даже наши мамы не смогли сбежать от них. Что говорить о нас?!

– Верейн, теперь все будет по-другому. Что-то меняется в земле, в воде, в воздухе. Вспомни прошлую ночь. Все мы слышали рокот стихий. Ты – шум воды. Я – клекот огня. Ираис – перемещения воздушных массивов, Оэлад – движения земной коры. Что-то происходит, Верейн. Стихии колышутся. И это затронет нас. Может, мы сумеем освободиться… С помощью стихий.

– Если только ты научишь нас. Ты единственная из нас была в Элезеуме. Ты умеешь слышать стихии. Умеешь понимать. Я не умею. И никто из нас не умеет.

– Вери, мы не становимся феями, попав в Элезеум! Мы все – феи своих стихий! Нам нужно вслушиваться в стихию, искать у нее помощи, говорить с ней! Сейчас стихии ожили, с ними что-то происходит. Мы должны это использовать. А не хныкать, как Ираис. Мы не должны готовиться к безропотной смерти! Мы будем сопротивляться.

– Ты – огненная, Рини. Если кто и сможет сопротивляться, так это ты. Мы пойдем за тобой… Или безропотно умрем, как Маэлад…

Риниэль почувствовала, как по коже пробежали мурашки при звуках имени матери Ираис. Дрожь и тревога, неведомые феям переживания, охватили ее. И эти чувства, которые фея не могла понять и не могла назвать, но которые были дико неприятны ей, уничтожили последние сомнения в чудовищной участи Маэлад. Ее постигла участь, которая не могла постичь фею. Черта не сумела защитить ее. Что ждет их дальше?..

Девочка встряхнулась, сбрасывая цепкую хватку отчаяния. Она забежала в озеро, вытянула сложенные руки и нырнула в зеленую воду. Вери тоже вошла в озеро. Феи поплыли в разные стороны. Весенняя ледяная вода охлаждала их разгоряченное и взбудораженное сознание, успокаивало тело.

Прошло несколько часов. Риниэль, Верейн и Кайсал вдоволь наплавались, каждый поиграл с Доди. Мальчик прыгал и плясал от счастья. Риниэль заявила:

– Я пойду бродить! Кай, собирайся, продолжим наши уроки!

Кайсал послушно оделся и вернулся к Риниэль. Девочка была лидером среди детей. Ее верховенство признавали все, и во всем следовали за ней.

Поначалу такое положение вещей было непривычно мальчикам и вызывало протест. Их матери были феями женских стихий – земли и воды – мягкими, податливыми, умевшими создавать вокруг себя гармонию и уют. Они никогда не стремились к лидерству в семье. Почти все феи, выходившие из Элезеума и создававшие семьи, принадлежали к женским стихиям.

Огненные и воздушные феи, рождаясь в мире, с малолетства прогибали мир под себя. Воздушные феи всегда уходили в Элезеум и не возвращались, не интересовались жизнью смертных и не создавали с ними семью. Огненные феи возвращались всегда. В тонком и безмятежном пространстве мира фей им не хватало бурных страстей, глубоких чувств и напряженных эмоций, которые в избытке давал смертный мир.

Воздушным феям была присуща безудержная тяга к новым знаниям и некоторая отстраненность от человеческих склок и раздраев. Но при этом они не обладали бесчувственностью и к бедам, и к удовольствиям. Огненные феи пылко и охотно вовлекались в эмоциональные бури, бушевавшие вокруг них. Наконец, и воздушным, и огненным были свойственны дерзость, напористость, желание предводительствовать, нарушать правила и ограничения. А еще они горой стояли за близких и за то, что полагали справедливым.

Резкая, инициативная девочка, командующая всеми вокруг себя – даром что простолюдинка – была мальчикам в новинку. Поколотив пару раз Дерха, который порывался верховодить детьми, Риниэль завоевала неоспоримое главенство. Дерх лишь иногда пытался спорить, но никогда не шел открыто против огненной феи.

Кайсал с первого дня признал Риниэль лидером. Он видел, как много девочка знает и умеет. Он разговаривал с ней, задавал вопросы и просил объяснить то, чего не понимал сам. Риниэль объясняла, что могла. Кай стал ее неразлучным спутником. Она водила его по лесу и учила смотреть так, как смотрят феи. Так, как ее саму учили в Элезеуме. Кайсал многого не понимал, но никогда не спорил, а продолжал слушать и смотреть. Ему было интересно и легко с Рини, как ни с одной девочкой в мире, за пределами Айлена.

Вот и сейчас он безропотно пошел за ней по сочной поросли весенней травы. Доди захныкал и попытался побежать за ними, но Верейн отвлекла его новой игрой. Два подростка вошли в лес, простиравшийся в полумиле от зеленого озера.

– Что ты покажешь мне сегодня? – с улыбкой спросил Кайсал.

– Как деревья слушают пение земли. Но это тебе покажется, что поет земля. На самом деле поет огонь, магматическая лава, которая разливается глубоко под землей. Деревья слышат эту песню. Она передается сквозь все земные слои в их корни. И мы тоже можем ее услышать. Садись радом со мной.

Риниэль плюхнулась на землю, рядом с толстым стволом раскидистого вяза. Кайсал присел подле нее. Она взяла его за руку и заставила приложиться ухом к дереву. Свободной рукой она начала мягко водить по стволу, будто массируя жесткую кору. Кайсал прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться на слуховых и осязательных ощущениях. Он сам не заметил, как в его сознание начал вплывать приглушенный мелодичный клекот. Казалось, он звучал совсем рядом, за тоненькой перегородкой, и очень тихо. Кайсал сказал об этом Рини, и она рассмеялась.

– Если бы ты действительно стоял рядом, твои перепонки лопнули бы от этого звука. Хотя, ты сам все равно расплавился бы раньше. Бурление магмы громче, чем удесятеренный раскат грома.

– Откуда ты все это знаешь? Твоя мать успела рассказать тебе об этих вещах?

– И она, и другие. Я была в Элезеуме.

Кайсал вздохнул со смиренной завистью. Матери старались отвести девочек в Элезеум в раннем детстве, чтобы они привыкли к нему. Но не у всех получалось. Некоторые не могли разлучиться с мужем даже ради блага дочери. Нередко юные феи уходили в Элезеум уже сами, без материнского сопровождения. А иногда они успевали обзавестись собственной семьей, и покидали мир только после смерти мужа.

– Рини… К нам кто-то идет.

– Если бы к нам кто-то шел, я бы давно услышала, – возразила девочка. Слух фей был феноменально тонким.

– Значит, ты оглохла от бурления магмы, – съехидничал Кайсал. – Потому что я вижу, как к нам идут.

Риниэль обернулась. За деревьями мелькнула и пропала человеческая фигура. Риниэль свистнула.

– Мы тебя уже засекли! Выходи и не подслушивай! Признавайся, где ты бросила Доди?

Риниэль была уверена, что за ними шпионила Вери. Шаги мальчишек она бы услышала. Лишь феи ходили бесшумно. Но из-за деревьев вышел парень. Худенький, немного выше Кайсала, в зеленом полупрозрачном хитоне. Руки его были так тонки, что даже маленькие ладошки Риниэль могли сомкнуться вокруг его локтя. И он был незнакомцем.

Риниэль и Кайсал ошеломленно смотрели на юношу, не в состоянии вымолвить ни слова. В своем заточении они не видели никого, кроме друг друга. Чары их узилища не подпускали к ним людей и не выпускали их из поля действия магии Айлена. Появление постороннего человека было невозможно. Незнакомый юноша заговорил первым.

– Вы не можете заговорить со мной без слов… Но только что делали это с деревом. И я видел, как вы разговариваете между собой словами. Почему же сейчас вы молчите? Вы не обращаетесь ко мне ни внутренней речью, ни словами… Вы не знаете, какую речь я понимаю?

– Н..нет… Не знаем. Кто ты?

– Тал. Так меня называли, прежде чем я уснул. Вы можете называть меня так, или как захотите сами.

– Ого! Ты меняешь имена каждый раз, когда просыпаешься? – несмотря на удивление, Кайсал не сдержал смешок. – Тогда странно, что ты еще помнишь, как тебя звали вчера! Если бы я так часто менял имена, я бы перестал запоминать их!

– Нечасто… Я помню только один раз. Может быть, я уже просыпался, но забыл об этом. С моими братьями так бывало.

Кайсал засмеялся еще громче.

– Твои братья, видать, крепко веселились перед сном в хорошей компании! Наш сосед частенько жаловался, что после веселой ночки не может вспомнить даже свое имя!

– Веселились? – Тал хихикнул в тон Кайсалу. – Да, мы отлично повеселились перед тем как заснуть! Немногие остались целы в том веселье! Помню, как я и Мела разрывали на части Герха и скармливали зверям, птицам и людям! Спорю на разворот ветра, ему пришлось долго собирать себя в одно целое!

Дети недоуменно переглянулись.

– Вы разрывали на части своего брата и скармливали его зверям?

– Да. Почему вы так смотрите? Вы, люди, и сами поступали друг с другом так в то время. Сейчас вы ничего не помните о тех временах. Я видел ночное небо… Я видел, как сместились звезды. Прошло очень много времени – даже для нас. Братишка Герх наверно уже где-то ходит, мечтая отплатить нам с Мелой. А может, он простил нас. Или просто забыл.

Кайсал растерянно слушал незнакомца в зеленом. Чем дальше, тем меньше он понимал. А вот Риниэль ловила каждое слово юноши, которого Кайсал уже считал блаженным дурачком.

Тал смолк и пристально вгляделся в них.

– А ведь вы не совсем люди. Особенно ты, сестренка. Ты разговаривала с деревом, как людям не дано.

– Я фея пламени.

Кайсал хотел было шикнуть на девушку. Но Тал лишь понимающе кивнул.

– Я так и думал. Расскажи, сестренка, что происходило с этим миром за время нашего сна? И что разбудило нас?

– Мы не знаем… Вери… Верейн, фея воды, слышала огромные речные потоки на северо-западе прошлой ночью. Земляные слышали стоны земли, я слышала рокот огня. Что-то сдвинулось глубоко в недрах. Может, от этого ты и проснулся. Но что произошло, мы не знаем… Мы заперты в Айлене. Никто не может подойти к нам, а мы не можем уйти из него.

Тал задумчиво кивнул.

– Я чувствую чужую силу… Я думал, кто-то из моих братишек проснулся раньше и успел захватить мою землю. Но эта сила больше похожа на человеческую…

– Айлен – человек. Был когда-то. Теперь он слился воедино со своим замком. Он управляет пространством внутри себя и поблизости.

– Что ж, ему лучше делать это подальше от моей земли! – глаза Тала сверкнули. – Я чувствую стон травы, деревьев, насекомых, птиц! Он изгибает мое пространство! Передайте своему Айлену, чтобы он уходил отсюда.

– Хорошо, Тал, мы передадим ему! – в голосе Риниэль прозвучала непривычная покорность. – А мы еще увидим тебя? Ты сможешь навещать нас там, где мы окажемся в следующий раз?

Тал пристально устремил на Рини огромные глаза, такого же изумрудного цвета, как трава вокруг озера. В полумраке густого леса они показались детям темными тоннелями, уходящими в бездну времен.

– Я запомнил тебя, сестренка. Я приду, когда ты позовешь. Твой друг человек тоже может звать меня, но с ним мне не так интересно, как с тобой. Я приду, только если мне будет скучно. Или если ему будет очень плохо. Так что пусть он не злоупотребляет моим вниманием, если хочет моей помощи в тяжелый час.

– Он не будет, – пообещала Риниэль за онемевшего от такого хамства Кайсала. – Спасибо, Тал. Я хочу послушать деревья вместе с тобой.

Тал улыбнулся, изумрудные глаза неожиданно просветлели, просияли перламутровым блеском.

– Послушаем, сестренка. Когда будем только вдвоем. А сейчас я прогуляюсь… поищу своих братишек и сестренок. Может, кто-то еще проснулся… Одному слишком скучно.

Он повернулся и двинулся в чащу. Зеленая роба скрывала его походку – казалось, будто Тал плывет по воздуху, не касаясь ногами земли, и только его длинный подол шелестит по траве. Дети зачарованно провожали его взглядом, пока тонкий силуэт не скрылся за деревьями. Только тогда они повернулись и пошли в обратную сторону. Кайсал помотал головой, будто стряхивая мираж.

– Кто это, Рини?! Деревенский дурачок? Как он смог пройти сквозь путы Айлена и почему ты разговаривала с ним так почтительно?!

– Этот «дурачок», Кайсал, хозяин здешней земли. Хозяин Изумрудика, прибрежного луга, этого леса.

– То есть он местный лорд?! Но Айлен завораживает всех местных жителей, и лордов тоже!

– Это ты дурачок, Кайсал. С чего ты взял, что он лорд?

– Ты сказала – он хозяин земли.

– Разве лорды – истинные хозяева? Лорды рождаются и умирают, а земля остается. Они сами уходят в землю. Кто и чему хозяин? Лорды строят на земле замки, приказывают крестьянам вспахивать ее, сажать зерно, разводить скот… Но они не властны над самой землей. Они не могут приказать ей родить или не родить посевы. Не могут изменить ее, не могут проникнуть внутрь. Хозяин – тот, кто владеет и распоряжается в неограниченной власти. Тот, по чьему слову земля может разверзнуться или встать на дыбы. Кто повелевает деревьям и травам расти или умирать.

– На это способен лишь Создатель. Ты хочешь сказать, мы с тобой встретили Его, воплощенного в человечьем облике?

Риниэль засмеялась.

– Ну уж нет. Впрочем, до того, как люди придумали себе Создателя, они называли таких, как Тал и его братишки, богами.

– Придумали Создателя?! Но это Он придумал всех нас! Нет других богов, кроме него, мы – Его творения.

– Ох, Кайсал. Ты повторяешь то, что тебе вдалбливали в школе священники. Ложь, которую выдумали после войны богов, которая едва не уничтожила этот мир. Когда боги, поубивав друг друга, впали в спячку, группа выживших и не потерявших рассудка жрецов стала думать, как им теперь сохранить свою власть, когда хозяева покинули их и не подпитывают могуществом. Тогда они придумали верховное божество, покаравшее распоясавшихся богов. Его назвали Создателем. И рассказали, будто он назначил их своими слугами, которым должно поддерживать порядок на земле. Удерживать мир от хаоса, в который его ввергли боги. Но никакого Создателя над богами не было.

Кайсал слушал, раскрыв рот. Никогда девочки не заводили таких разговоров при мальчиках.

– Откуда ты знаешь это?! Кто тебе рассказал?!

Риниэль пожала плечами.

– Сестры в Элезеуме. И мать. Дочерям матери всегда рассказывают об истинном устройстве мира. Сыновьям – не говорят. Потому что вы принадлежите смертному миру и его лжи. Истина может причинить вам боль или сделать изгоями. Поэтому матери берегут вас и не раскрывают своих знаний. Но мы принадлежим Элезеуму. Там нет места для загадок и лжи. Элезеум пропитан Истиной. Он сам – сплошная Истина. Нельзя находиться в его пределах и не ведать истины. Она накрывает тебя, как неумолимая волна, ты окунаешься в нее целиком, она смывает с тебя любую ложь и неведение.

Кайсал смотрел на нее зачарованным, помутневшим взором.

– Никто из вас никогда не говорил при нас об Элезеуме…

– Потому что мы не имели права навредить вам, смертным, лишним знанием. Наши матери знали, что делали. Церковная Инквизиция и маги безжалостно истребляли любые следы знаний о прошлом. Если бы вы проговорились, инквизиторы уничтожили бы вас за ересь.

– А почему ты заговорила об этом сейчас?

– Потому что теперь нечего скрывать. Ты своими глазами увидел Тала. И наверно, не ты один. Он начнет показываться и другим людям. И не только он. Он говорил о братишках и сестренках. Они тоже начали пробуждаться. Что-то произошло под землей, что разбудило их.

– Какие они, Рини? Что они будут делать с нами?

– Не знаю, Кай… Я пробыла в Элезеуме всего три человеческих года… Мне открывались его истины и истины смертного мира… Элезеум бесконечен. Мир конечен, но велик. Огромное количество времени в человеческом исчислении уходит на соприкосновение со всем знанием, со всеми истинами… Я успела постичь сущность элементалей, но не их проявления в смертном мире… Я не знаю, как они ведут себя с людьми…

– Как ты их назвала?!

– Элементали. Духи мест – лесов, гор, рек, озер. Люди называли их богами, а в Элезеуме – элементалями.

– А что еще ты узнала о них?

– Они разделяются на стихии, так же как феи. Лесные и горные духи принадлежат земной стихии. Духи водоемов – водные элементали. Духи ветра – воздушные элементали. Ну а огненные элементали обитают в вулканах и в подземной магме… Возможно, сегодня мы с тобой слышали как раз их песню.

– Рини…

– Что?

– Тебе не кажется, что мы давно должны выйти к Изумрудику?

Девочка развела руками.

– Это же Айлен. Мы можем бродить вокруг часами, прежде чем выйдем к нему. Но все равно выйдем, рано или поздно.

– Лучше бы рано. Есть хочется.

Риниэль рассмеялась.

– Мы же недавно завтракали! И мы в лесу, здесь полно еды!

Она сорвала с дерева лист и принялась жевать его. Кай недовольно посмотрел на нее.

– Я не фея. Я уже проголодался. Я хочу хлеб и сыр.

– Бедненький! Хлеб не растет на деревьях! Этому учат даже в ваших школах!

* * *

Солнце клонилось к закату, а они все еще шли по лесу. Кайсал едва плелся. Даже выносливая фея заныла.

– Проклятый Айлен! Наверно, он разозлился на нас из-за Тала! Не может простить, что разговаривали с кем-то, кроме него. Слышишь, старый хрыч?! Ты тупой зануда и маразматик! Верни нас домой! Иначе уйдем и поминай как звали!

Кайсал замер как вкопанный.

– Рини… А если… если мы ушли от Айлена?

– О чем ты?

– Если Тал… ты ведь говоришь, он бог… если он разорвал путы Айлена?.. Если все дороги перестали вести к нему… Если мы просто шли обычной, не зачарованной дорогой… и ушли от него?

– О духи… ведь так и вправду может быть. И что нам тогда делать?!

– Тогда… мы свободны, Рини! Мы можем пойти куда захотим! Мы сами себе хоязева!

Глаза Кая лихорадочно заблестели.

– А остальные? – охладила его пыл девочка. – Что будет с ними, если маги узнают, что чары Айлена больше не действуют?

Кайсал сник.

– О Создатель… то есть… я хотел сказать, о духи! Но что нам тогда делать?! Если мы вернемся, мы ведь никак не поможем им. Мы только окажемся в том же плену, что и они.

– Не окажемся. У нас теперь есть Тал. Он обещал прийти, когда я его позову… и когда тебе станет плохо. Если мы не вернемся, нам всем очень скоро станет плохо…

– А как мы вернемся? Куда нам идти? Мы не знаем, где он, в какой стороне. Нас всегда вели его чары. Если теперь Айлен потерял нас, мы тоже не сможем прийти к нему.

– Бесы… Ты прав…

Риниэль остановилась и уселась на землю возле ближайшего дерева.

– Надо отдохнуть и подумать.

– Я голоден.

– Кай, я не смогу тебе помочь! Здесь нет зерен, чтобы испечь хлеб, и коров, чтобы надоить молока и сбить тебе сыр! И феи не убивают живое. Сделай как я, съешь травинку.

 

Глава 3. Ларгус. Дары Блаженной Милаты

Западную часть Ремидеи не затронули ни Сожжение, ни Потоп. На первый взгляд, жизнь в Атрее, Гвирате, Ларгии, Кромле, непотревоженная, должна течь своим чередом. Но это было не так. Множество наделов остались без хозяев, погибших в столице, и зависели полностью от доброй или недоброй воли управляющих. У банков и торговых компаний были конторы и хранилища в столице. От их благополучия и сохранности зависело процветание региональных представительств.

Известия о северной катастрофе распространялись, предприниматели на местах нанимали магов, чтобы оперативно связаться со своими столичными отделениями – и отделениями конкурентов. Новости бурно циркулировали в предпринимательской среде. Многим компаниям пришлось объявить себя банкротами. И конечно же, горе, стенания и траур постигли тысячи семейств аристократов и простолюдин.

Одним из наиболее пострадавших предприятий оказалась Обитель Святой Устины. Обитель существовала не за счет средств ларгийского епископата, а за счет самообеспечения – то есть щедрых оплат столичных лордов, чьи дочери воспитывались в Обители. Нынче большинство гордых надменных аристократок сравнялись по статусу с безродными сиротами, которых они раньше презирали. Некому стало оплачивать их обучение. И уж точно этого не собиралась делать Обитель под руководством нынешней настоятельницы. О чем преподобная Габриэла известила воспитанниц на вечерней трапезе.

– Дочери мои, мне грустно говорить то, что я вынуждена сказать. Все вы стали мне родными, и я молюсь Создателю за каждую из вас. Сегодня монсеньор епископ подтвердил слухи о чудовищных событиях на севере. Государыня, да хранит ее Создатель, жива и здорова. Злодей, чьим именем я не стану оскорблять наши святые своды, сгинул. Но он успел сгубить нашу благословенную землю. От его колдовского огня погибли сотни тысяч людей. Сейчас мне придется зачитать списки семейств, погубленных его пламенем. Прошу всех вас сесть. Это списки ваших семейств, ваших родных. Его Высокопреосвященство Танар передал эту информацию Его Преосвященству епископу Ларгусскому через верных государыне магов.

Настоятельница с преувеличенным трагизмом вздохнула и развернула свиток. По мере чтения в трапезной раздавались вскрики и всхлипывания. Некоторые девочки падали в обморок. К ним подбегали монахини и приводили в чувство. Кто-то из девочек пытался вскочить и убежать, предаться горю в одиночестве. Монахини удерживали их на месте, объясняя, что мать Габриэла сделает важное объявление по завершении чтения.

Сироты смотрели на высокородных соучениц, внезапно свергнутых с пьедестала гордыни и превосходства. В глазах многих пробегали искорки злорадства и торжества. Слишком много пренебрежения они терпели от аристократок, слишком часто слышали от них оскорбительные слова, слишком долго завидовали их статусу, их семьям. Лишь самые добрые и мягкосердечные из сироток искренне и по-человечески сочувствовали аристократкам.

Когда список закончился, настоятельница выдержала паузу. Затем продолжила:

– Как я уже говорила, все вы мне родные дочери, за всех я молю Создателя. Однако действительность такова, что Обитель, увы, отныне не в состоянии прокормить столь большое число воспитанниц. Прежде за счет богатых донаций лордов из столицы и окрестностей мы принимали равное число сирот и леди. Нынче нам необходимо пристроить тех, кто остался без содержания. На наше счастье, милостью господней и Святой Устины, нам воспоследовало много предложений от лордов юга и запада, а также зажиточных купцов. Девушкам-сиротам и тем аристократкам, которых задело горе Сожжения, предстоит устроить свою судьбу на смотринах, которые состоятся в день Блаженной Милаты. Сюда прибудут молодые лорды и купцы, чтобы выбрать невесту либо домоправительницу. Молите Святую Устину и Милату Благодатную, дабы они ниспослали вам милость. Множество сердец обретет счастье в день нашей четвертой покровительницы – да не увянут ее сады в небесных кущах у Трона Создателева! Мы с сестрами желаем каждой из вас счастья и благополучия. Те из послушниц, кто хочет продолжить обучение, ларгусский епископат приглашает принять постриг, посвятить себя служению Создателю и вступить в Обитель равноправными сестрами.

День Блаженной Милаты наступил неделю спустя. Перед смотринами девочек усиленно натаскивали в столовом этикете, искусстве общения, скрытой манипуляции и уходе за собой. Регулярно устраивали так называемые "ролевые тренинги" – нововведение сестры Валенсии. Монахини разыгрывали знатных женихов, а девочкам надо было изображать скромниц, стараться угодить "женихам", а когда надо – завлечь невинными уловками… Трудно сказать, какую практическую пользу приносили эти тренинги, но смеху и веселья было не оберись! Веселились девочки вовсю – ибо сознавали, что это их последние дни в обители. Последние дни вместе. И они вбирали по максимуму все, что им оставалось. Днем они хохотали, а ночами плакали, каждая в свою подушку, прятали горе от товарок. Каждая знала – горе в одиночку слабее общего горя, как и веселье сообща всегда мощнее уединенной радости.

За день до смотрин освободили три спальные кельи. Туда перенесли все кровати. Монахини разбирали их, откручивали спинки и сдвигали, чтобы соорудить удобные ложа для взрослых мужчин. Девочек со всеми вещами потеснили в две оставшиеся кельи. Спать им предстояло на полу, внавалку.

И вот наконец настал день, которого все ждали, кто с надеждой, кто с ужасом и с отвращением. Большинство гостей были аристократами и купцами из Ларгии и соседних Кромлы и Атреи. Несколько человек приехали из Патриды, что на юго-западной оконечности Ремидеи, и из Тарвы за Гевазийским хребтом. Прибыли лишь трое из Олбара и двое из Арвига. Гвират, как искони повелось, игнорировал культурные события южного соседа. Четыре пятых приезжих – мужчины. Некоторые явились с женами – те, кто искал экономку, а не жену. Попадались и одинокие мужчины в поисках домоправительницы, и всем было ясно, что одной из основных обязанностей будущей экономки будет согревать хозяину постель собственным телом. Некоторые из женихов прибыли с матерями, и пристальные взгляды матрон были еще взыскательнее вожделеющих мужских.

Но одна женщина была сама по себе – не в качестве сторожевого цербера муженька или сыночка. Она привлекала внимание уже тем, что ходила без довеска мужеска пола, за которым ревностно следила бы – не дай Создатель, отхватит слишком хорошенькую экономку, либо своенравную девицу! А экзотическая внешность усиливала любопытство втройне. Она была очень высокой, а кожа ее – почти шоколадной. Темные волнистые локоны спускались ниже пояса. Похотливые мужские взоры и ревнивые женские задерживались на ней чаще, чем на робких воспитанницах. Представилась она как Жа'нол из Ка'дара. Ка'дар был одним из крупных городов Мерканы – загадочного, малоизведанного материка, лежавшего далеко к западу от Ремидеи и Весталеи.

Леди Жа'нол искала компаньонку, чтобы увезти с собой на Меркану. Вездесущая Катина поведала по секрету всему свету, что мерканка заплатила впридачу к вступительному взносу немалый довесок, чтобы получить дозволение епископата попасть на смотрины. Не было ни одного правила, запрещавшего женщине участвовать в монастырских смотринах невест – но не было и ни одного прецедента. Ей разрешили нанять сироту неблагородного происхождения, которая согласится на ее предложение.

Предложение было рискованным – о жителях Мерканы, их нравах и обычаях знали очень мало. Чужака там могло ожидать все что угодно – вплоть до поедания заживо. Тем не менее девочки-сироты роем вились вокруг Жа'нол – да и аристократки от них не отставали. В пятнадцать лет не думаешь об опасностях чужой земли. Новое, неизведанное, будоражило воображение девочек. А сама леди Жа'нол – красивая, независимая, роскошно одетая – привлекала их больше, чем многие из женихов. Настоятельница Габриэла говорила "молодые лорды и купцы" – но это было преувеличение.

Молодых парней едва набиралось с дюжину. Все, как один, почти не раскрывали рта. За них говорили мамаши. "Лорду Эдвигу нравятся прилежные и почтительные девушки!" "Ганар-холл славится как лучшее конезаводческое поместье Южного Прикромья. Все соседи выигрывают скачки на жеребцах, купленных у нас!" Или же "Мой Лисом предпочитает тертое яблочко с утреца, дорогуша! Очень полезно для пищеварения! А у вас нет такого обычая? Очень жаль, очень! Сыночек непременно пристрастит вас к тертому яблочку! Будете вместе кушать, оздоровляться!"

– Как насчет их целомудрия? – спросила одна из мамаш настоятельницу. – Ходили слухи, что предыдущая настоятельница распустила общину. Девицы свободно посещали окрестные села по ночам. Нам нужно удостовериться, что невеста, прошу прощения у благородных, не "потраченная".

Мать Габриэла поджала губы.

– Слухи преувеличены, миледи. Да, бывшая настоятельница Иотана допустила много ошибок. Но целомудрие хранилось со всем тщанием. Не беспокойтесь за честь ваших наследников. Что касается отлучек девочек в ночное время, то их совершала только одна особа. Дьяволица, позорное пятно в истории нашей школы. Вы поняли, о ком я говорю, не так ли? Это бесовское отродье опутало проклятыми чарами и настоятельницу, и еще некоторых сестер… Не без ее участия мать Иотана допустила те ошибки, из-за которых епископат лишил ее поста настоятельницы. Хвала Создателю, ныне монастырь избавлен от этой змеи. А все королевство – от ужасного яда, что разлил по его сосудам черный злодей.

Один из лордов, присутствовавший при разговоре, пробормотал:

– Вряд ли при Придворном Маге было хуже, чем сейчас…

В мгновение ока его окружила пустота. Все дружно нашли нечто интересное в других концах помещения, подальше от потенциального изменника короны. Люди не забыли, как при короле Отоне и Придворном Маге за недовольство правлением могли скрутить, бросить в темницу и отправить на фронт в составе "Королевских Медведей".

Настоятельница тоже поспешила удалиться. И чуть не врезалась в мужчину средних лет, с багровым лицом, отечными веками и огромным пивным животом. Единственный, кого не отпугнули кощунственные речи недовольного лорда, он решительно шагал прямо к разбегающейся компании.

– Мать Габриэла, вы обещали показать мне Лаэтану Риган.

– Доброе утро, милорд Боркан. Стройная блондинка в голубом, разговаривает у окна со своей смуглой подругой. Видите ее?

– Хм, она кажется надменной и холодноватой. Та, на которой нет украшений?

– Именно, милорд. Она сегодня единственная, кто не надел ни одного украшения. Даже сироты вплели цветы в волосы. Она и впрямь исполнена чувства собственного достоинства. Как и положено девице столь высокого происхождения, а также будущей супруге столь знатного лорда. Вы ведь хотите, чтобы ваша избранница затмевала всех красотой и знатностью?

– Хм, хм… Она хороша, конечно… Не мешало бы побеседовать с нею.

– Одну минуту. Сестра Марика!

Монахиня, разносившая прохладительные напитки, проворно подбежала к настоятельнице.

– Пригласите к нам Лаэтану, дорогая, будьте добры! Я подержу ваш поднос.

Габриэла забрала поднос и предложила бокал собеседнику.

– Не откажитесь, милорд, сделайте одолжение. Сейчас вы познакомитесь с нашей Лаэтаной. Не по годам серьезная девушка. Уверена, она не разочарует вас.

Лаэтана и впрямь подошла чинно и степенно. Если бы не возраст и не белый фартук послушницы, можно было бы усомниться, кто здесь настоятельница…

– Милорд, разрешите представить вам Лаэтану Риган, княжну-наместницу провинции Арвиг. Лаэтана, дитя мое, это лорд Боркан. Он выразил желание взять тебя в жены. Предлагаю вам побеседовать, чтобы составить мнение друг о друге и принять дальнейшее решение.

Лаэтана покачала головой.

– Мне жаль разочаровывать лорда Боркана. Я польщена и признательна, что он находит скромную сироту достойной его высокого имени. Увы, я вынуждена отказаться от его предложения.

– Ты решила связать свою жизнь с Обителью и постричься? – мягко спросила настоятельница, не обращая внимания на раскрытый рот «жениха».

– С той Обителью, что существует в настоящее время? Нет. Не чувствую в себе ни малейшей склонности к монашескому образу жизни.

– Ты считаешь, что родственники твоего семейства в Олбаре будут рады принять тебя?

– Я не думала о них.

– О чем же ты думала, дитя мое? – медовый голос настоятельницы сочился иронией.

– Я вернусь на север. Ко двору.

– К его останкам, ты хотела сказать?

– Может быть. Это не имеет значения.

– Дитя мое, ты всегда отличалась смелостью. Смелость присуща столь древним родам, как твой. Это великое достоинство… до тех пор, пока она не переходит в безрассудство. Ты считаешь, что твое нынешнее старшинство в роду князей-наместников Арвига дает тебе определенные права. Но не забудь, что оно накладывает еще и обязанности. Ты несовершеннолетняя сирота. Милостью, дарованной мне Создателем, Ее Величеством и Святой Церковью, я несу ответственность за твою судьбу. Призываю тебя к благоразумию и осмотрительности. Если лорд Боркан еще не утратил к тебе интерес после твоего поспешного и неосмотрительного ответа, мы дадим тебе время на размышления до завтрашнего вечера.

– Не стоит, мать Габриэла. Мое решение принято давно. Оно взвешено и обдумано. Я готова покинуть обитель в любое время по вашему слову. Приношу милорду свои извинения.

Взгляд девушки был холоден и тверд, как булатный клинок. Настоятельница отвела глаза в сторону.

– Ты можешь оставаться в обители до окончания смотрин. Ради твоего блага, я все же даю тебе время на то, чтобы ты пересмотрела свое решение.

– Благодарю, но в этом нет необходимости. Могу ли я покинуть вас, мать Габриэла, и благородного лорда?

Настоятельница поджала губы.

– Можешь идти.

Как только Лаэтана удалилась, она удрученно поклонилась Боркану.

– Мне остается только нижайше просить прощения у милорда. Похоже, девица слишком зазналась. Ее статус высок… Но она забывает, что всего лишь дитя. Среди воспитанниц масса более почтительных, скромных девиц, достойных вас по происхождению. Любая из них с восторгом примет ваше предложение.

– Ну нет, мать Габриэла! Борканы так легко не сдаются. Чтобы я позволил юной прелестной нахалке высокомерно сказать нет? Это не про меня. Что вы говорили о ее родне в Олбаре? Кто-то из них может претендовать на опекунство над ней?

– Маловероятно, милорд. Олбарская ветвь Риганов носит это имя, но они слишком далеко отстоят от столичной ветви князей-наместников. Вероятнее всего, опекуном в данной ситуации станет государыня – именно она ближайший старший родич нашей строптивицы.

– Так-так… А обладает ли князь-наместник Ларгии, как представитель государыни в сем краю, полномочиями заключать брачные соглашения от ее лица?

Настоятельница прищурилась.

– Не исключено. Однако юная леди Риган находится под юрисдикцией Обители и Ларгусской Епархии. Всеми полномочиями в нашей ситуации обладает монсеньор епископ. Если он даст разрешение, я могу заключить брачное соглашение от его имени и имени государыни… Если вы, конечно, остались при своем решении… Как я уже сказала, у нас немало симпатичных и покладистых воспитанниц благородного происхождения.

– Эта строптивица хороша… Чертовски хороша. Я хочу именно ее. И я ее получу, не будь я Садур Боркан!

* * *

Вечером первого дня смотрин спальные кельи гудели. Девочки делились впечатлениями и новостями. Самой сногсшибательной новостью стал выбор мерканки Жа'нол: Розали, первая отличница Обители. Сирота с восторгом согласилась и взахлеб рассказывала подругам, как ей повезло. Девочки поздравляли ее – кто завистливо, кто с сомнением. Лаэтана, ее лучшая подруга, оказалась среди вторых.

– На твоем месте я бы не рискнула. Компаньонкой на Меркану… Но это хотя бы не скучно.

– Она замечательная, Лаэ! Она такая… прямо как фея из сказки! Лаэ, не могу поверить, что мне так повезло! Это куда лучше, чем замуж за купеческого сыночка! Или экономкой к престарелому вдовцу, греть ему постель!

– Рада за тебя. Ты умница, Рози! Ты заслужила чего-нибудь… сказочного!

– Айна решила постричься, слышала?

Лаэтана пожала плечами.

– Надеюсь, ее определят в другое место. Не сюда. Иначе ей придется вдыхать вонь разложения. Та Обитель, что мы знали, – труп. Что Катина?

– Замуж, как и ты.

– Я не замуж.

– Да, я слышала кое-что… Слухи бродили… Но это еще хуже, чем оставаться здесь! Лаэ, что ты будешь делать в столице, на выжженной земле и оплавленных камнях? Как ты туда доберешься? Кто тебя там ждет?

– Замуж за этого оглоеда я не собираюсь. Постригаться – и подавно.

– Послушай, Лаэ. Леди Жа'нол очень заинтересована тобой. Она спрашивала: "Эта стройная блондинка еще не определилась со своей судьбой? Она – осиротевшая аристократка?" Можно поговорить с ней. Мне кажется, она согласилась бы взять сразу двух компаньонок! Она сказочно богата, Лаэ! У нее гребни из чистого золота! Заколки из платины, с инкрустацией алмазами и рубинами! А зеркало – не обычное посеребренное стекло, а невиданная амальгама! Когда смотришь на него издали, оно сияет и переливается всеми оттенками радуги. А когда приближаешься, проясняется и делается прозрачным.

– Как она не боится разъезжать с такими богатствами по Ремидее? Или она принцесса и у нее свита в четыреста воинов? Поэтому разбойники держатся подальше от нее?

Розали замотала головой.

– Она путешествует совершенно одна, Лаэ! Наемные камеристки не в счет. Но ее ни разу не трогали разбойники. Она совсем их не боится! Понимаешь, что это значит? Она умеет защищать себя и свои сокровища.

– И откуда у нее подобные умения? Какую цену она платит за них? Может, приносит бесам в жертву восторженных дурочек вроде тебя, в обмен на защиту своих сокровищ?

Рози передернула плечами.

– Вот уж не думала, что ты такая трусишка! Эдера высмеяла бы тебя, будь она здесь!..

Розали осеклась. Будь здесь Эдера… Непроизвольно она коснулась запретной темы. Табу. Когда грянула весть о Сожжении, имя их прежней подруги было запрещено произносить в стенах монастыря. Но для двух девушек оно стало запретным сразу после смещения Иотаны и бегства Орделии. У монастырских властей были свои табу, у них – свои.

– Эдера бы не упрекнула меня в трусости.

Лаэтана произнесла имя подруги нарочито медленно, будто развевая завесу печали и молчания, которой они окутали память о ней, навсегда потерянной.

– Дело не в твоей мерканской хозяюшке, Рози. И не в моем женишке, этом уродливом ящере. Просто мне нужно на север. Я – княжна-наместница Арвига. Последняя в роду. Я должна занять положенное место. Иначе налетят стервятники из младших ветвей Риганов, предъявят права на титул… Честь рода отныне на мне. Я не могу допустить ее поругания.

У Розали округлились глаза. Такой подругу она не видела. Она привыкла к Лаэ, с которой можно хихикать и сплетничать, которую можно щипать, дергать за волосы или притопить в Ларге. Она никогда не видела леди Лаэтану Риган, княжну-наместницу провинции Арвиг. Старшую в роду.

Громко хлопнула дверь. В келью вошла Досточтимая Келарша, взыскательно оглядела воспитанниц, остановилась на Лаэтане и Розалии, с неприязнью поджала губы. Худенькая, невысокая брюнетка-сирота и статная, светловолосая красавица-аристократка с правильными чертами лица и прямым взглядом голубых глаз. Досточтимая Келарша и некоторые другие монахини не могли забыть, что эти две были лучшими подругами Эдеры Кедар, ныне проклятой еретички. Сейчас эта парочка оставалась неразлей-вода, как некогда – кедарская троица.

– Риган, тебя желает видеть Преподобная Мать.

Лаэтана открыто скривилась.

– Ну все, – шепнула она Рози, – либо прямо сейчас выставит, либо будет прочищать мозги. Надеюсь на первое.

С презрительной гримасой она подошла к ненавистной Осточтимой Церберше.

– К вашим услугам, Досточтимая Келарша.

* * *

В Приемном Покое собрались пятеро. Сама настоятельница Габриэла, три приближенных монахини и лорд Боркан.

– Присаживайся, дитя мое.

– Благодарю, Преподобная Мать. Если вы желаете переубедить меня в принятом решении, то зря потратите время.

– Нет, дитя мое, никто не собирается переубеждать тебя. Тебя пригласили для того, чтобы поставить в известность. Его Преосвященство епископ от имени государыни дал согласие на твой брак с лордом Борканом. Завтра состоится заключение брачного договора. После чего вы с милордом отбудете в его поместье, и там пройдет брачная церемония.

– А мое согласие имеет значение? Я не давала его и не дам.

Настоятельница усмехнулась свысока.

– Дитя мое, ты несовершеннолетняя. Как ближайший родственник, опекунскими правами обладает государыня. Ее представителем на территории Обители являюсь я, с дозволения монсеньора епископа. На правах твоего опекуна я заключаю брачный контракт между тобой и милордом Борканом. Ты слишком молода и неосмотрительна, чтобы принимать верные решения касательно своей судьбы. Твое сегодняшнее поведение лишь подтверждает это.

Лаэтана прищурено оглядела монахинь. Затем остановила взгляд на лорде Боркане.

– Сколько вы заплатили этому сборищу продажных сук, лорд Боркан? Зачем оно вам надо? Хотите жену, которая считает вас уродливым жирным боровом? Которую будет тошнить, когда она ложится с вами в постель? Найдите другую послушницу, в ком жадность до ваших денег пересилит отвращение

Настоятельница разгневанно вскочила.

– Ты получишь двадцать розог за оскорбление высокородного гостя Обители, Лаэтана Риган. А затем тебя выставят за ворота обители. Сегодня же вечером. Лорд Боркан, еще раз примите извинения за несносное поведение этой мерзавки. Она будет наказана должным образом.

Толстый лорд Боркан буравил Лаэтану поросячьими глазками.

– Нет. Завтра мы подпишем брачный контракт, и я заберу ее в свое поместье. И там уже сам накажу ее… должным образом.

Лаэтана фыркнула.

– Если прежде я не удавлю вас ремешком с вашего необъятного пуза!

– Болтай, болтай, красавица! – ласково разрешил ей «жених». – Доберемся в мое поместье – запоешь по-другому.

– Еще бабушка надвое сказала, – зловеще пообещала Лаэтана.

– Досточтимая Келарша, уведите бесчинствующую нахалку. Запереть в карцере, не давать ужин и завтрак.

Когда за Келаршей закрылась дверь, Габриэла сказала Боркану:

– Милорд, я неплохо знаю эту особу. Этим дело не кончится. Она способна на всякое. Не стоит недооценивать ее угрозы.

– Я с ней разберусь, – многообещающе заверил настоятельницу Боркан.

* * *

Когда наутро сестра Диния отворила карцер, Лаэтана недвижно лежала на ворохе соломы.

– Вставай, Риган! Шагом марш в душ – и в Приемный Покой. Твой жених тебя уж заждался.

Лаэтана медленно, с трудом поднялась и нетвердой походкой поплелась вслед за монахиней.

– Хватит выкобениваться. Знаю я эти ваши кедарские штучки. Все от нее пошло, она вас глупостям научила. Подмыться-то хватит силенок? Или тебя придержать?

Лаэтана с непритворным отвращением отшатнулась.

– Я сама…

Сестра Диния премерзко ухмыльнулась и затолкнула девушку в душевую. К Лаэтане подскочили остальные воспитанницы.

– Что случилось, Лаэ? Где ты была? Зачем тебя звали к Преподобной? Тебя сажали в карцер? Ты выходишь замуж?

– Рози… Позовите Рози.

– Она пошла к завтраку, Лаэ, – откликнулась Айна. – Я сейчас сбегаю за ней.

Лаэтана замахала руками, отгоняя девочек от себя, и залезла в душ. Через десять минут со всех ног примчались Айна и Розали. Лаэтана, как была мокрая, бросилась на шею Розали. Тело ее содрогалось, словно в рыданиях. Она зашептала на ухо подруге:

– Быстро принеси мне четыре корня травы шабод из потаенных запасов сестры Орделии. Потом собери мои вещи в узел, так, чтобы никто не видел. Узел засунь вечером в дупло клена под окнами лазарета. Сверху кинь веревку из тайника Эдеры. Там же деньги. Положи в узелок… тридцать золотых. Остальное тебе. Отыщешь тайник?

– Отыщу. Лаэ, может, не нужно?..

– Скорее неси корень. Засунь его Арите под платье и притащи мне ее. У меня осталось несколько минут, потом они придут за мной. Бегом!

Розали метнулась прочь из душевой. Вернулась она с большой куклой Лаэтаны, которую та забросила уже года четыре как. Лаэтана схватила куклу, всхлипывая, уткнулась ей в платье. Отвернувшись в угол, она проворно вытащила травяные корни из подштанников куклы, разжевала и проглотила их, не прекращая всхлипывать. Когда сестра Диния пришла за ней, она сидела в обнимку с куклой на лавочке.

– Это что еще за ясли? Тебя замуж выдают, а ты все с куклой тютюшкаешься?

– Пожалуйста, не отбирайте Ариту! Я люблю ее! Можно, она останется со мной, милая сестра Диния?!

– Милая? Вот как ты запела? Раньше надо было сопли разводить. Теперь твои сопли нужны только твоему супружнику. А ну одевайся, живо!

Не попадая в рукава трясущимися руками, Лаэтана натянула платье. Затем снова вцепилась в куклу мертвой хваткой.

– Да бери, бери свою Ариту! Муженек твой не будет возражать! Будет у него две куклы вместо одной!

Мысленно Лаэтана нарисовала монахине громадный кукиш.

* * *

В Приемном Покое собрался тот же состав, что вчера: Габриэла, три ее приспешницы и лорд Боркан. Плюс нотариус, мужчина с коричневой перевязью через плечо – знак отличия Гильдии Адвокатов и Нотариусов. Сестра Диния втолкнула в Покой Лаэтану. Все шестеро сидели, и свободных стульев в комнате не было. Лаэтана так и осталась стоять посреди комнаты, в обнимку с куклой.

– Итак, леди Риган здесь. Милорд, сестры, мэтр Кайнак – начнем!

Все собравшиеся встали, и Лаэтана заметила в Приемном еще одного человека. В углу, позади всей шестерки, притулилась скромная фигура. Женщина в синем плаще, с невыразительными чертами лица. Она сидела поодаль, опустив голову. Чутье подсказывало Лаэтане, что эта невзрачная особа для нее опаснее настоятельницы и лорда Боркана, вместе взятых…

– Мэтр Кайнак составил текст брачного договора. Лорд Боркан, прошу ознакомиться с ним. Есть ли замечания, уточнения и дополнения, которые вы хотели бы внести?

Боркан мотнул головой.

– Меня все устраивает.

– Что ж, со своей стороны, как представитель невесты, я утверждаю, что данный документ не ущемляет прав леди Риган. Свидетельницы, вам есть что добавить?

Три монахини дружно замотали головами. Неприметная персона в синем плаще не шелохнулась.

– В таком случае, ваша подпись, милорд!

Габриэла протянула Боркану позолоченное перо. Он поставил размашистый росчерк и вернул перо настоятельнице. Она небрежно подмахнула контракт.

– Мэтр Кайнак, ваше заверение и печать…

Нотариус извлек из кошеля на поясе штемпель, капнул сургуч внизу листа, шлепнул печать, расписался.

– И зачем только здесь нужны мы с Аритой? Весь этот фарс вы могли проделать без нас. Мое мнение и мои желания интересуют вас не больше, чем ее желания! – она швырнула куклу им под ноги. Взгляд ее был помутневшим и злым. Голос – глухим и хриплым. На щеках горел лихорадочный румянец. Руки тряслись мелкой дрожью.

– Понимаю, что ты волнуешься, неразумное дитя. Но возьми себя в руки. Ты уже взрослая, чтобы так вести себя. Что у тебя с лицом?

– Создатель накажет вас за это бесчинство…

Ноги у Лаэтаны подкосились, и она рухнула на пол. Настоятельница всплеснула руками.

– Сестра Ивна, сестра Глория, помогите! В лазарет ее!

Две монахини вскочили, подхватили девушку под руки и поволокли из Приемного Покоя.

– Кажется, милорд, сегодня отбыть не получится… Но к утру сестра Эвтерия непременно поставит ее на ноги. Боюсь, в ее состоянии есть доля моей вины. Не следовало оставлять леди Риган без завтрака. Все-таки растущий организм…