В своей первой книге я постарался отразить весь свой жизненный опыт. Я хотел выразить в ней свои мысли и чувства, которые испытал на протяжении своей жизни, но истории персонажей моей книги были вымышленными. Книга у меня получилась искренней, в ней было много недостатков и поверхностных суждений, ставших плодами моего скромного ума (скромного по своим достоинствам, а не из-за отсутствия тщеславия). Писателю труднее всего заставить своих героев совершать поступки, по которым читатель мог бы судить, что они за люди, а не рассказывать о персонажах книги или описывать их. Когда герой впервые появляется на страницах книги, я по неопытности начинаю описывать его, пользуюсь прилагательными, например пишу, что он красивый, симпатичный, умный. Писать же надо так, чтобы из поступков и поведения героя можно было догадаться и об его внешнем облике. Это еще одна из причин, которая не позволяет мне называть себя крупным писателем, не считая, конечно, недостатков композиции и бедности словаря.

Надеюсь, что книга, над которой я сейчас работаю, будет значительно лучше. Это история человека, который приходит в себя в больнице, куда его поместили из-за очень странного заболевания. Больной страдает синдромом Стендаля, когда при виде выдающегося произведения искусства человека охватывают настолько сильные эмоции, что он не выдерживает этого и теряет сознание. Мой герой теряет сознание всякий раз, когда оказывается перед лицом другого человека. Он долго изучал строение человеческого тела, и теперь, накопив обширные знания об этом совершенном организме, не может совладать со своими чувствами при виде чуда, которое представляет собой человек. Поэтому сейчас я изучаю анатомию. Позавчера я прочел невероятную вещь, так что даже обратился за подтверждением к знакомому врачу. В статье в энциклопедии было написано, что если все вены, артерии и ответвления капиллярных сосудов человека вытянуть в одну нить, то она сможет два с половиной раза обогнуть земной шар. Просто невероятно. Если бы мне сказали, что эту нить можно протянуть от моего дома до центра города, то и такое расстояние показалось бы мне слишком большим.

В любом случае, чем больше нового я узнаю о человеческом теле, тем сильнее рискую превратиться в героя моей книги.

Вчера, перед тем как отправиться на нашу привычную вечернюю прогулку, мы с Франческой занимались любовью. Это был последний раз, когда мы позволили себе такое во время ее беременности; после этого физическая близость на время уйдет из нашей любви. Франческа стояла на кухне у раковины и ополаскивала стаканы и чашки, и я не смог устоять. Я подошел к ней сзади, начал целовать ее шею и плечи, а рукой поглаживал ее живот и бедра. Я приподнял ее одежду и со всеми предосторожностями вошел в нее. Ее запах, учащенное дыхание, шум текущей из крана воды меня сильно возбуждали. Я видел, как струя воды падала на кисти ее рук и стекала вниз.

Франческе сейчас тридцать четыре года. В какую чудесную женщину она превратится, когда ей исполнится сорок! Сколько нового она откроет для себя, сколько новых знаний успеет приобрести, сколько прекрасных бутонов распустится на кустах, которые вырастут из собранных ею семян! В будущее можно заглянуть сегодня. Истинная красота зрелой женщины в том, что она распахивает перед вами целый мир, в то время как молодая девушка несет в себе лишь свой маленький уголок.

Я рад, что я состарюсь вместе с Франческой, мне любопытно посмотреть, какой будет она, какими станем мы. Я думаю о Франческе, думаю об Аличе — и ощущаю себя полуостровом, омываемым водами двух океанов.

В действительности у Франчески, как и у каждой женщины, нет определенного возраста. Иногда она старше меня, иногда младше. Как можно относиться к женщине на основании возраста, указанного в ее паспорте? Это все равно что определять красоту цветка по длине его стебля или ширине лепестков.

Вчера я прижался щекой к животу Франчески и стал прислушиваться к малейшему движению внутри нее. Пока я нашептывал разные слова, надеясь, что изнутри меня услышит Аличе, Франческа нежно перебирала мои волосы. На мгновение я тоже почувствовал себя ребенком. Я ощущал себя совсем маленьким по сравнению с ней. Она гладила меня по голове так же, как в детстве это делала моя мать. Я полностью отдался своим ощущениям. Когда на прошлой неделе Франческа расплакалась, я обнял ее и ласково погладил по лицу. В ту минуту она выглядела такой маленькой и слабой, что казалась моей дочкой. Иногда, когда она смеется, она похожа на девочку, иногда на взрослую женщину. Возраст женщины можно определить, только присматриваясь к ее многочисленным изменениям. Она никогда не бывает одной и той же.

В женщине мы видим не сумму лет, а совокупность мгновений. Красота Франчески, так же как и жизнь, может меняться совершенно неожиданно. Иногда легкое движение, улыбка, ласковое слово усиливают ее неотразимость. Она приходит нежданно-негаданно, как летняя гроза или солнечный день в холодную зиму. Это чистая импровизация. Отрывок из джазовой композиции.

Прошло несколько месяцев после моего возвращения, когда мы вновь стали близки. Я знал, что мы поймем, когда для нас наступит тот самый час, и оба нашли в себе силы его дождаться. Он пробил не слишком рано и не слишком поздно. Честно говоря, я бы сделал это и раньше, но все-таки было вполне справедливо, что именно Франческа выбрала время.

Последняя ночь, которую мы провели в далеком прошлом, не оставила следа в нашей памяти. Это были бесчувственные, холодные, механические объятия. В них сквозило равнодушие. Мы уже надоели друг другу. Я припоминаю, что в тот последний раз, когда все уже закончилось, у меня появилось ощущение пустоты, одиночества и почти брезгливости.

И все же Франческа мне нравилась. Но прощальный поцелуй перед уходом раскрыл нам глаза. В нем уже не было чувства, наши губы, не раскрывшись, лишь едва соприкоснулись. Что хорошего в поцелуе, если пропало желание целоваться? Одно из самых приятных занятий в мире становится почти противным. Я думаю, что Франческа испытала то же самое чувство. Более того, я в этом уверен, потому что спустя несколько дней с обоюдного согласия мы расстались.

Но в тот день, когда мы снова отдались друг другу, все было совсем по-другому. Накануне вечером Франческа зашла ко мне поужинать, а потом мы вместе смотрели фильм. Мы сидели на диване, смотрели «Земляничную поляну» Ингмара Бергмана, и я, не говоря ни слова, протянул руку и погладил Франческу. Ее шелковистые волосы, бархатистую кожу руки, нежные, как лепестки, пальцы, белые и твердые, словно опал, ногти. Франческе временами нужны были теплота, внимание, ласка. Ей хотелось, чтобы ее пригрели, ей хотелось простой ласки без намека на сексуальные отношения. Где-то я прочел, что явилось настоящей причиной исчезновения динозавров. Динозавры вымерли, потому что их никто не ласкал. Надо надеяться, что мужчины не повторят этой глупой ошибки с женщинами.

В какой-то момент Франческа задремала. Сказались и усталость, и Бергман. Она прижалась ко мне, и мне было приятно ощущать тяжесть ее тела. Потом я разбудил ее.

Волосы у нее взъерошились, словно на голове разорвалась петарда. Франческа разделась и юркнула под одеяло. В ту ночь она ночевала у меня.

Мне не спалось, я пошел на кухню и сел писать. Той ночью я написал свое первое стихотворение, посвященное Франческе. Я не поэт, но эти слова я писал только для нее:

Мне в этот миг весь мир принадлежит, Меня ласкает свет, Неясный звук мне поверяет тайны, Открыто, не таясь, жизнь ненавязчиво                                             взирает на меня, Здесь все во власти вечности, Как искра солнца у тебя в глазах. Мне распирает грудь желанье жить,                                             принадлежать тебе, И я впервые для себя решил Навеки быть с тобою рядом.

Она сказала, что стихи красивые и нравятся ей. Мне этого вполне достаточно.

На следующий день она снова ужинала у меня дома. Работа в книжном магазине отнимала у нее много времени, часто по выходным дням ей приходилось подрабатывать, поэтому я старался сделать так, чтобы она, закончив все свои дела, могла прийти ко мне на все готовое. К тому же мне нравится готовить.

Поужинав, мы снова, обнявшись, сели на диван. Франческа сказала, что она очень довольна тем, как идут ее дела, и призналась, что она чувствует, как ее просто переполняют жизненная сила, энергия, желание работать и приносить людям пользу. Потом она заплакала. Она плакала оттого, что ей было хорошо. А ее счастье и меня делало счастливым.

Ночь мы провели вместе. Казалось, что это случилось впервые. Будто раньше мы никогда не были близки. И мы такого на самом деле никогда не испытывали. Когда я прикасался к Франческе, я кончиками пальцев ощущал какую-то таинственную силу, которая притягивала меня к ней.

Слезы Франчески приоткрыли мне дверь в ее внутренний мир. Они были как струи водопада, за которыми скрывается вход в пещеру. Там я нашел новую Франческу. Я был первым мужчиной, который проник в это потайное место, скрытое даже от нее самой.

Все эти месяцы мы почти не расставались. Словно разойдясь с ней, я на самом деле сделал разбег, чтобы вернуться к ней и стать как можно ближе. Мы прошли в комнату, я раздел Франческу и уложил ее в постель. Я попросил ее закрыть глаза и взглядом охватил ее тело. Я медленно, не прикасаясь к ней, водил рукой над ее телом, от головы до кончиков пальцев ног. Руку я держал в нескольких сантиметрах от кожи Франчески, так чтобы она не ощущала моего прикосновения, но чувствовала тепло моей ладони. Сначала я проводил рукой над ее волосами, потом над лицом: вначале лоб, затем брови, глаза, нос, рот, подбородок. Не касаясь ее тела, я провел руку дальше, к шее, плечам, груди, животу, ногам, ступням. Я чувствовал, что Франческа ощущала ее тепло. Потом я начал ласкать Франческу. Я гладил ее тело, как опытный продавец проводит ладонью по дорогой ткани.

Я начал ее целовать. Я прикасался губами к ее телу, повторяя уже пройденный путь. Я хотел, чтобы все в ней замерло в ожидании. Радостного праздника. Огромного события.

Франческа лежала с закрытыми глазами. Ее дыхание, которое было ровным, теперь стало прерывистым, учащенным. Руки судорожно сжимали простыню. Неожиданно Франческа открыла глаза, и мы долго без слов смотрели друг на друга. Я опустился на нее и почувствовал жар ее кожи. Я погладил ее лоб, мы улыбнулись, затем я приложил пальцы к ее губам. Мне нравятся женские губы. Я люблю губы за их цвет, их рисунок, их нежность. Я люблю их, потому что женщины не позволяют прикасаться к ним, если говорят «я тебя ненавижу», и зовут слиться с ними, когда шепчут «я тебя люблю».

Прошла еще минута, и Франческа перестала себя сдерживать. Она оттолкнула меня, опрокинула на спину и стала осыпать меня поцелуями с головы до ног. Она целовала мою шею, потом плечи, грудь. Франческа целовала меня и скользила вдоль моего тела, ее волосы накрывали место поцелуя и, казалось, впитывали влагу ее губ. Мне чудилось, что эти поцелуи были бесшумными шагами приближающейся к алтарю страсти невесты, а волосы тянулись следом, как шлейф подвенечного платья.

Я проник в нее.

Мои движения были замедленны. Она лежала в моих объятиях, целиком отдавшись своим ощущениям. Нас связывали не только чувства, которые мы испытывали друг к другу, — наши тела тоже выражали свою симпатию. Я и Франческа прекрасно подходили друг другу.

С этой ночи наша сексуальность переросла в чувственность. Мы совсем по-другому стали заниматься любовью. Нам нравится, когда нас переполняет нежность, когда мы обмениваемся нежными поцелуями и бесконечными ласками, но нам также нравится, когда нас охватывает неутолимое жгучее влечение, — и мы набрасываемся друг на друга с такой страстью, что нежность возвращается к нам только тогда, когда наш пыл уже угас.

Примерно год назад мы решили больше не предохраняться. Мы решили завести ребенка вовсе не потому, что были влюблены друг в друга. Этого недостаточно для того, чтобы задуматься о детях. Влюбленность, как и опьянение, искажает восприятие действительности. Заводить ребенка только потому, что вы влюблены, это все равно что покупать дом спьяну. А что будет, когда пройдет опьянение? Дети часто превращаются в оковы. Я хочу, чтобы Франческа стала матерью моего ребенка не потому, что я воображаю ее какой-то идеальной женщиной, а потому, что она реальная женщина, со своим характером и своими достоинствами. Наша любовь не только втягивает в свою орбиту наши сердца, но и приводит нас к общей любви, к многочисленным проявлениям жизни. То чувство, которое мы называем настоящей любовью, оно, как и солнце, не освещает только наши жилища и не согревает только круг избранных. Это чувство не только притягивает нас к любимому человеку, но оно еще проявляется и в любви к жизни, к ее тайне, ко всему, что обитает вместе с нами в этом удивительном и прекрасном мире. Это любовь к радости самого бытия. Понятно, что у каждого из нас свои вкусы и предпочтения. Как-то раз я повторил Франческе то, что говорил мне Федерико во время нашей поездки в Ливорно. Он тогда еще сказал, что я, на его взгляд, неправильно сужу об отношениях мужчины и женщины. Я даже пересказал ей притчу Шопенгауэра о дикобразах.

Она считает, что Федерико был прав. Но теперь это уже ясно для всех.