Какие же сокровенные тайны должен был передать граф Сен-Жермен в час своей кончины принцу Карлу как своему духовному сыну, ученику и воспреемнику? Были ли это тайны мистического ордена, главой которого был Сен-Жермен, и если да, то какого именно? Первый ответ напрашивается сам собой — масонского! Но не все так просто. В XVIII веке существовало множество самых разнообразных духовно-эзотерических обществ. Да и масонство восемнадцатого столетия было весьма неоднородным.

Первым упоминанием франкмасонства во Франции считается полицейский рапорт от 16 февраля 1737 года, относящийся к «ordre de Frimasons». Во Францию масонство пришло из Англии, и его появление в Париже связывалось с приездом смещенного с трона короля Англии Якова II. Предполагали, что в Сен-Жермен-ан-Лэ, где он обосновался, некоторые сопровождавшие его придворные, в основном шотландцы, практиковали франкмасонство и посвящали в него симпатизирующих французов.

Однако вскоре в Лионе возникло течение противоположного направления. В этом городе парижское масонство, которое, благодаря поддержке католиков, стало деистским, а некоторые его течения и вовсе атеистическими, рассматривалось как поверхностное, многословное и политическое. Лионские франкмасоны занимались духовными материями.

Вдохновителем их был некто Мартинес Паскуалис, считавшийся испанцем или португальцем по происхождению, однако родившийся в Гренобле, вероятно, в 1727 году. Впервые о нем услышали в масонских ложах Монпелье, Тулузы и Фуа — там, где когда-то была страна катар, и где даже сегодня сохраняется память о мучениках — альбигойцах, казненных в 1208 году. Возможно, он использовал некоторые подлинные остатки древнего учения, объединив их в представленном им толковании с традициями гностиков и каббалистов. Он стал известен в ложах как учитель, провозглашающий водительство «Неведомых Высших», термин, напоминающий «Невидимую Коллегию», о своей принадлежности к которой веком ранее заявляли розенкрейцеры в своих манифестах. Он привлек к себе Луи-Клода де Сен-Мартена, молодого офицера, которому влияние Шуазёля помогло получить патент в полку в Фуа, и Жана-Батиста Виллермоза, торговца шелком из Лиона, города, в котором эти мистики основали свою ложу — общину «Elus Cohens». Не выходя полностью за пределы обычного масонства, они учили, что вначале был только Бог, а от него произошли духи. Некоторые из них вошли в материальные тела, так произошло, в свою очередь, и с человеком; человек должен был с помощью аскетической дисциплины и молитв воссоединиться с духом или Богом. Они считали, что все великие мировые религии содержали некоторые общие элементы божественной истины (тем самым предвосхищая современную теософию и суфизм), некоторые религии больше, чем другие, и что в официальном догматическом христианстве ключи были утеряны, поэтому для того, чтобы заполнить пробелы и верно интерпретировать христианское Писание, нужно было обращаться к другим традициям. Был разработан и принят некий ритуал, в конце которого кандидат, очистив свою моральную природу, после медитаций и молитв должен был пройти через «Великое Делание». Возможно, это было похоже на нисхождение Святого Духа, божественного наития, как ответ на человеческие устремления.

Жан-Батист Виллермоз родился 10 июля 1730 года в Лионе. Он был старшим из 12 детей и провел свою жизнь преимущественно в Лионе. Он был братом Пьера-Жака Виллермоза, физика и химика, который работал над Энциклопедией Дидро и Д’Аламбера.

Он был производителем шелка и серебра на рю де Катр-Шапо и как глава благотворительных организаций сыграл важную роль в европейском франкмасонстве своего времени. Он получил посвящение в возрасте 20 лет и стал Досточтимым Мастером своей ложи в 22 года. Будучи мистиком и горячо интересуясь тайной природой инициации, Виллермоз внес вклад в создание Великой Ложи Регулярных Мастеров в Лионе, которая в то время практиковала 7 высших степеней. Он стал ее Великим Магистром в 1762 году и сразу после этого добавил восьмую степень: «Шотландский Великий Мастер, Рыцарь меча и Розы-Креста». Виллермоз основал в 1763 году вместе со своим братом Пьером-Жаком ложу, названную «Суверенный капитул Рыцарей Черного Орла Розы-Креста», предназначенную для алхимических исследований. Виллермоз был принят в первую степень Ордена Избранных Коэнов в Версале в 1767 году. Позже, в 1780 году он сообщал в письме принцу Гессенскому, что в 1768 году был инициирован в Высшую степень Рыцаря золотого и розового креста (Reaux-Croix) в Ордене Мартинеса де Паскуалиса.

После смерти Мартинеса де Паскуалиса в сентябре 1774 года Луи Клод де Сен-Мартен, друг и брат-Коэн Виллермоза, по его просьбе некоторое время продолжал жить в доме Виллермоза в Лионе и именно там он работал с 7 января 1774 по 23 октября 1776 года над своей книгой «Лекции Лиона», представляющей собой всеобъемлющий обзор учения Избранных Коэнов в форме лекций, которую Сен-Мартен приписал «Неведомому философу».

Несколькими годами ранее Виллермоз узнал, что тайное учение Рыцарей Храма — тамплиеров, которое всегда считалось утерянным со времени роспуска ордена в 1307 году, в Германии до сих пор еще существовало, и возглавлял его барон фон Хунд. В 1770 году Виллермоз вошел в контакт с бароном фон Хундом и немецким Орденом «Строгого (тамплиерского) наблюдения». Виллермоз присоединился к этому ордену с рыцарским именем Eques ab Eremo и стал Канцлером Капитула в Лионе. Братья «Строгого наблюдения» носили на груди красный крест Рыцарей Храма. Мартинизм в некотором роде был продолжением розенкрейцерства, с его вниманием к розе как символу мудрости и молчания. Можно сказать, что два разных течения, хотя и отдельно друг от друга, восстановили Братство розы и креста.

Родившийся 1 сентября 1722 года Карл Готгельф барон фон Хунд и Альтен Гроткау юношей посетил Париж, и кто-то из приближенных Стюарта примерно в 1742 году рассказал ему необычайную историю. Некоторые из первоначальных Рыцарей Храма, избежав судьбы своего Великого Магистра, которого сожгли заживо как еретика, уехали в Шотландию, где вступили в ряды франкмасонов и продолжали совершать свои ритуалы под прикрытием франкмасонских. Обычно английские франкмасоны считали это вымыслом, но Хунд этому верил. Ему сказали, что наследие Великих Магистров было сохранено в целости, а личность Великого Магистра, для его безопасности, держалась в секрете для всех, кроме его ближайших соратников. Все они, Великий Магистр и его соратники, были известны как Неведомые Высшие. Эти намеки, услышанные Хундом, заставили его поверить в то, что теперь Великим Магистром был Карл Эдуард Стюарт, молодой претендент, внук смещенного с трона короля Англии Якова II. Хунд был посвящен неведомым Братом в присутствии лорда Килмарнока (обезглавленного англичанами за измену в 1745 году) и лорда Клиффорда, и ему было сказано, что за дальнейшими инструкциями он должен был обратиться к одному из своих товарищей и соотечественников, Маршаллу, принявшему посвящение ранее.

Хунд отыскал Маршалла в Германии, но успел узнать от него немногое, так как Маршалл умер в 1750 году, поэтому Хунду пришлось действовать самостоятельно. Он понимал свою ответственность в качестве проповедника духовной доктрины, возможно, более глубокой, чем учение обычного масонства, и, следуя своему высокому предназначению, приступил к реформам: ввел в Германии новый Шотландский устав, который он переименовал в «Исправленное масонство», а после 1764 года в «Строгое наблюдение», ссылаясь на английскую систему масонства, как на «Позднее соблюдение». Скоро система «Строгого наблюдения» стала наиболее влиятельной в Европе в это время. Она признавала масонов наследниками средневекового рыцарства — ордена тамплиеров. Для нее была характерна многоступенчатость рыцарских степеней. Масоны «Строгого наблюдения» признавали безусловное повиновение «Неведомым Высшим», управляющим орденом (или «Вознесенным мастерам», которые, как позже утверждалось, были духовными направителями храмовников-тамплиеров), обязывались хранить глубочайшую тайну, избегать контактов с ложами, принадлежавшими к другим масонским системам.

«Строгое наблюдение» Хунда было посвящено реформе масонства, и с особым упором на ликвидацию оккультных наук, которые в то время широко практиковались во многих ложах. Это делалось для создания сплоченности и однородности в масонстве через соблюдение строгой дисциплины, регуляции функций и т. д. Однако эти идеи Хунда были не близки католикам-мистикам Виллермозу и Сен-Мартену.

По предложению графа Сен-Мартена и Виллермоза основанное в Лионе общество изменило свое название на «Благодетельные Рыцари Святого Града».

Именно под руководством Виллермоза Конвент Галлии, что проходил в Лионе в 1778 году, заявил, что признает степени «Благодетельных Рыцарей Святого Града».

Виллермоз, теперь Великий Приор (Настоятель) провинции Овернь (которая в «Строгом наблюдении» простиралась на север до Нормандии и Пикардии, а на юге — в Италию), охотно переписывался с другими Братьями «Строгого наблюдения», которых он никогда не встречал, например, с принцем Карлом Гессенским, с Рудольфом фон Зальцманом в Страсбурге и с другом принца Карла, фон Гаугвицем, по поводу связи души и духа.

Однако в германском «Строгом наблюдении» возникли трудности. Несмотря на начальную популярность среди братьев «Строгого наблюдения» росло недовольство и желание исправить ритуалы. Многие масоны различных масонских систем обратили внимание на «Устав строгого соблюдения», как на устав, не соответствующий заявленным масонским принципам и целям. Форма управления орденом была весьма иллюзорна и непрозрачна, а инструкции от «Неведомых Высших» оказались плодом фантазий самого Карла фон Хунда. Своим ближайшим соратникам фон Хунд признался, что от Стюартов перестали поступать руководящие указания. 28 октября 1776 года фон Хунд умер, и в следующем, 1777 году, в Италию был послан фон Вихтер на поиски Карла Эдуарда Стюарта (проживавшего там в это время как герцог Олбани), чтобы попросить его разъяснить положение и дать инструкции. Карл Эдуард Стюарт сказал, что ему ничего не было известно. Он не был Неведомым Высшим. Он не был Рыцарем Храма. Он даже не был масоном.

Эта информация погрузила «Строгое наблюдение» в смятение. Была образована временная Дирекция, во главе которой встал являвшийся главой масонов «Строгого наблюдения» с 1772 года герцог Брауншвейгский-Люнебургский Фердинанд. Принц Карл действительно считал его Великим Магистром, и именно так упоминает его в своих мемуарах.

Виллермоз стал главным теоретиком и разработчиком «Исправленного шотландского устава». В новом уставе были задействованы элементы Устава рыцарей-масонов избранных коэнов Вселенной и были убраны любые упоминания о тамплиерах.

В 1782 году Виллермоз написал, что существуют три типа масонов-алхимиков:

— те, кто считает, что целью масонства является создание философского камня;

— те, кто ищет Панацею;

— те, кто ищет искусства Великого Делания, благодаря которому человек может обрести мудрость и навыки раннего христианства (к которым относил и себя).

Главные надежды по «очищению», то есть исправлению и реформированию, и объединению масонства возлагались на всеобщий масонский конвент, который было решено созвать в Вильгельмсбаде в июле 1782 года. После этого конвента «Устав строгого наблюдения» прекратил свое существование, а «Исправленный шотландский устав» Виллермоза оформился окончательно.

В одном из последних разговоров между Карлом Гессенским и графом Уэлдоном последний признал, что он старейший из масонов, что сильно удивило принца Карла, поскольку граф всегда делал вид, что ничего в масонстве не смыслит. Когда принц стал расспрашивать его более детально, граф отвечал на удивление точно и быстро.

— Знали ли Вы Маршалла фон Биберштейна?

— Да, очень хорошо.

— Где познакомились с ним?

— В Варшаве.

— Были ли у него какие-нибудь познания?

— Relata refero, понимаете ли?

— Конечно, дорогой граф. Видимо, это значит, что у него были бумаги и он мог передать эти инструкции другим.

Граф согласился с этим ответом, и князь продолжил:

— Покойный Хунд ведь не хотел нас обманывать?

— Нет, это был добрый человек.

Вдруг принц Гессенский спросил:

— Кто был предшественником Маршалла фон Биберштейна?

— Барон фон Род из Кенигсберга.

Последний ответ убедил принца в том, что граф действительно был масоном шотландского ритуала, и позже он написал Жану-Батисту Виллермозу, рассказав ему все обстоятельства разговора: «В этом я усматриваю самое хорошее доказательство нашей исторической связи, но не более того».

Эти слова принца Карла понимаются совершенно ошибочно. Почему-то думают, что они относятся к исторической связи между принцем и графом Сен-Жерменом, но зная изложенные выше обстоятельства учреждения «Строгого наблюдения» и роль Виллермоза и Карла Гессенского в его реформировании, следует понимать это замечание так, что между уставом «Строгого наблюдения» барона Хунда, сменившего во главе Седьмой провинции (Германии) шотландского ритуала Маршалла фон Биберштейна, предшественником которого (великим магистром провинции) в свою очередь был барон фон Род, и пришедшим на смену «Строгому наблюдению» Хунда «Исправленным шотландским ритуалом», который создал Виллермоз и утвердил общемасонский конвент в Вильгельмсбаде, есть принципиальные духовные и структурно-организационные различия, хотя налицо и историческая преемственность, поскольку они оба берут свое начало от шотландского ритуала и рыцарей Храма.

…19 сентября 1781 года великокняжеская чета— наследник российского престола Павел Петрович и его супруга Мария Федоровна, в девичестве принцесса София Доротея Вюртембергская, дочь Фридриха II Евгения, герцога Вюртембергского, под именем графа и графини Северных отправляется в большое путешествие по Европе, длившееся целый год. Во время этой поездки Павел не только осматривал достопримечательности и приобретал произведения искусства для своего строящегося дворца. Путешествие имело и большое политическое значение. Впервые вырвавшись из-под опеки Екатерины II, великий князь получил возможность лично познакомиться с европейскими монархами, нанес визит папе римскому Пию VI. В Италии Павел, следуя по стопам своего прадеда императора Петра Великого, серьезно интересуется достижениями европейского кораблестроения и знакомится с постановкой военно-морского дела за границей. В результате усвоения новых веяний в европейской культуре и искусстве, науке и технике, стиле и образе жизни Павел во многом изменил и свое собственное мировоззрение и восприятие российской действительности.

В то время Европа представляла собой яркий пример того, как коронованные особы или их ближайшие родственники становились во главе масонских орденов. Стремление масонов посвятить монархов в масонские таинства вполне естественно. Оно вытекало из самой сущности учения масонов: раз уж они хотели осчастливить человечество путем нравственного усовершенствования, то вполне естественно было бы желать поставить во главе такого дела, по крайней мере привлечь к нему того, кто имел больше всего возможностей для этого.

Масоном был король Швеции Густав III, а его родной брат герцог Карл Зюдерманландский являлся шведским гроссмейстером системы «Строгого наблюдения». Король Пруссии Фридрих II был масоном, кронпринц же Фридрих-Вильгельм, будущий прусский монарх, играл важнейшую роль в масонском движении в немецких государствах. Почти все владетельные князья немецких государств были масонами.

Устремления российских масонов шли в том же направлении. Во главе ордена они хотели видеть коронованное лицо. И определенные шаги для того, чтобы во главе российского масонства оказался наследник престола, были сделаны как за границей, так и в самой России.

После посещения Павлом Берлина в 1776 году, когда цесаревич ездил, чтобы познакомиться со своей невестой Софией-Доротеей, из печати вышла брошюра о приготовлении Павла к посвящению в масоны в замке Фердинанда Брауншвейгского в Фридрихсфельде. Летом 1777 года Густав III посетил Петербург. Король-масон был восторженно принят масонскими братьями. Во время пребывания в русской столице Густав высказывал мысль привлечь Павла в орден. Летом 1780 года масон — наследник прусский Фридрих-Вильгельм встречался с Павлом в Петербурге.

19 сентября 1781 года началось заграничное путешествие Павла.

В то время как Павел вояжировал по Европе, велся подробный дневник этого путешествия. Когда великий князь закончил свой вояж в ноябре 1782 года, в дневнике появилась следующая запись: «…путешествие длилось 428 дней. Проехали 13 115 верст». Однако один из важнейших итогов этого вояжа не нашел в дневнике никакого отражения. Павел покинул Россию профаном, а вернулся в нее вольным каменщиком. Этому посвящению предшествовала острейшая борьба между Фердинандом Брауншвейгским и Карлом Зюдерманландским за право возглавить масонство северных стран и за лидерство в масонском мире, и эта борьба не могла не отразиться на личной судьбе Павла Петровича, которому предстояло сделать нелегкий выбор между масонскими системами. 16 июля 1782 года (если учесть разницу в календарях, то 27 июля по новому стилю), в период проведения Вильгельмсбадского конвента Павел прибыл во Франкфурт-на-Майне и остановился в отеле «Мезон руж» (Франкфурт-на-Майне отделяет от Вильгельмсбада около 5 километров).

Наследник провел здесь два дня и имел несколько интересных встреч.

Четыре дня спустя после окончания Вильгельмсбадского конвента Павел прибыл в Штутгарт. Здесь, в замке Людвигсбург, в присутствии Карла Вюртембергского и Карла Гессен-Кассельского и состоялась ресепция Павла.

Добавим несколько слов о значении этого поистине судьбоносного конгресса в истории европейского масонства. На великом конвенте в Вильгельмсбаде присутствовали 33 избранных делегата, представлявших наиболее авторитетные масонские ложи Европы. Конвент должен был дать ответы на самые злободневные вопросы масонского движения: что представляет собой масонство как таковое, являются ли масоны непосредственными преемниками ордена тамплиеров, разгромленного еще в XIV веке (эту точку зрения особенно отстаивали шведские масоны), должно ли признавать «Неведомых Высших», какова должна быть роль ордена в жизни государства, как должны строиться масонский обряд и масонская иерархия. На все эти вопросы конвент дал ответы, и его решения не потеряли своего значения до сегодняшнего дня. Был утвержден «Исправленный шотландский ритуал» Виллермоза, хотя согласия между различными течениями масонства достичь не удалось. Великого герцога Брауншвейгского избрали верховным Великим Мастером (гроссмейстером) всех провинций масонского ордена, но иллюминаты, назвав себя розенкрейцерами, по сути, поглотили орден «Строгого наблюдения». Иллюминаты — пусть на время — смогли подчинить себе таких столпов масонства, как герцог Фердинанд Брауншвейгский и принц Карл Гессенский. Россию признали независимой Восьмой провинцией ордена «Златорозового креста».

Накануне Вильгельмсбадского конвента Карл Гессенский пишет фон Гаугвицу:

«Гэтторп, 12 декабря 1782 г.

Не могу Вам передать, мой дорогой Брат, с каким огромным удовольствием несколько дней назад я получил от моего дорогого Брата письмо, датированное 20-м числом. Я особенно рад тому, что смог лучше узнать Вас благодаря вашему путешествию. Но Вы упрекаете себя в слабости и лености; что я должен на это сказать! Я, который во всех добродетелях, — в понимании ли, в действиях ли, — отстал так далеко от Вас. Все, что я могу и хочу сделать — это в смирении перед Господом все более отдавать ему себя, и верить и понимать, что он пожелает в нужное время все сделать хорошо. Не могу скрыть от Вас: я тешу себя надеждой, что буду иметь радость видеть Вас здесь этой зимой; это доставит мне несомненно невыразимое удовольствие. Итак, я ожидаю Вас спокойно и терпеливо, хотя должен сказать, страстно жажду этого.

С нетерпением ожидаю новых ритуалов, которые есть у нашего дорогого Брата Виллермоза. Он вышлет их, как только они будут приведены в порядок, и прежде чем кто-либо другой увидит эти ритуалы, я хотел бы, чтобы Вы просмотрели их и поправили; потом, в Вильгельмсбаде, мы сможем просмотреть их вместе с Вами и герцогом Фердинандом.

Все стремление Конвента должно быть, во-первых, направлено на то, чтобы дать всей системе, или ордену объединенных [квадратов] подходящую и приемлемую форму, которой смогут воспользоваться все Братья. Во-вторых, путь через орден к истинной мудрости должен быть определен таким образом, чтобы оставаться изолированным и секретным для тех, кто не желает иметь с ним ничего общего, откуда следует, в-третьих, что новый ритуал должен быть составлен таким образом, чтобы само расположение ступеней направляло Братьев по этому пути. В-четвертых, направление душ к нашему Господу и Спасителю, которое не было сделано правильно ни в малейшей степени. В-пятых, собранные Вами, дорогой друг, секретные инструкции, — первые две ступени нашего нового ритуала не только содержат их в скрытой форме, но в них внесено и высшее озарение для всей нашей Системы, и некоторые из наиболее значительных Братьев в каждой провинции будут посвящены в них.

Бог видит, я не знаю, что еще можно сделать, и что мое самое горячее желание для Вас и для всех Братьев — чтобы к ним присоединились [не поддается прочтению], чтобы принять Мудрость Востока; что я ищу Бога и ничего другого, нет! Конечно, нет! По слабости, а также честности сердца, я верю, вместе со Св. Павлом, («Послание к Римлянам», VII, 38–39), что ничто не может отлучить нас от любви Божией во Христе.

Я уже сообщал Вам, дорогой друг, что беседовал с великим князем и нашел в нем благочестивого, понимающего знатока своей религии, которого там считают обладающим глубокими знаниями в масонстве, хотя он и не франкмасон. Он замечательный человек, я уверен, он станет истинным учителем мудрости своей эпохи. Я люблю его беспредельно.

Лекарства [буквально, рвотные], высланные вчерашней почтой, уже на пути к Вам; я буду высылать их Вам так часто, как Вам будет нужно.

Мое почтение Вашей супруге. Моя жена передает Вам обоим привет. Я всегда с нетерпением жду Ваших писем, поэтому пишите мне. Обнимаю Вас, дорогой друг, и остаюсь навсегда связанный с Вами священными узами Брат Карл».

Это единственное письмо, по поводу которого можно быть уверенными, что это оригинал, причем написанный собственной рукой принца Карла. На основании этого самого письма Джин Овертон Фуллер делает вывод о том, что Сен-Жермен не мог быть масоном «Строгого наблюдения» и вообще не мог играть главенствующей роли в масонстве. Она пишет: «Если бы Сен-Жермен был, как его многие себе представляли, высокопоставленным франкмасоном, теперь, более чем когда-либо, был случай продемонстрировать исполнение той роли, которую ему приписывала госпожа Купер-Оукли, — он должен был бы переезжать отложи к ложе для установления связей и, в частности, помогая перестроить «Строгое наблюдение». Из этого письма совершенно очевидно, кто же на самом деле занимался этой перестройкой: герцог Фердинанд и фон Гаугвиц, помощь им оказывал Виллермоз. Хотя Сен-Жермен и был в контакте со всеми четырьмя, новые ритуалы ему не показали, с ним не консультировались и его не приглашали на конвент в Вильгельмсбаде, и это несмотря на его близкую дружбу с принцем Карлом, именно потому что о нем не думали как о масоне. Принц Карл был его учеником, но это было совсем другое дело». Эти выводы слишком поверхностны и спорны, но анализ их ошибочности заведет нас слишком далеко в историю тайных обществ.

Лучше дадим слово той самой Изабель Купер-Оукли, которую Фуллер опровергает в этой цитате, но которая, однако, очень глубоко изучала этот предмет и опубликовала по истории масонства не менее восьми работ, и автору приводимого ей свидетельства австрийскому писателю А. де Майи:

«Нет никаких сомнений в том, что граф Сен-Жермен, помимо всего прочего, был также и розенкрейцером. Масонская и мистическая литература прошлого столетия изобилует всевозможными доказательствами его тесных контактов с выдающимися розенкрейцерами Австрии и Венгрии. Это мистическое движение возникло, главным образом, в государствах Центральной Европы. На всем протяжении истории под покровом различных религиозно-мистических течений этот орден стремился к распространению Священной Науки и Знания, в которые были посвящены некоторые из его Высших Наставников, выполняя тем самым завет единой Великой Ложи, призванной к управлению духовной эволюцией человечества. Доказательств существования Учения, которое оставил нам Сен-Жермен, — великое множество, и некоторые из них цитируются госпожой Блаватской с упоминанием о некоем «Зашифрованном Розенкрейцеровском манускрипте», принадлежавшим нашему мистику. Она отмечает также совершенно восточный характер взглядов, которых придерживался Сен-Жермен. Тот факт, что Сен-Жермен обладал этой очень редкой рукописью, доказывает занимаемое им положение.

Вернемся к «Тайной доктрине». Мы обнаруживаем, что он обучал «Числам» и их значениям, и это важное обстоятельство связывает его с Пифагорейской школой, учение которой было чисто восточным. Эти эпизоды представляют глубочайший интерес для исследователя, ибо они подтверждают наличие единства в, казалось бы, невообразимо далеких друг от друга духовных обществах, внешне и по названиям различных, однако по сути благих устремлений имеющих между собой очень много общего. Вполне очевидно, что Сен-Жермен посещал многие из них, неустанно проповедуя и наставляя. О его постоянных контактах с масонскими кругами в нашем распоряжении имеется достаточное количество свидетельств. Согласно Каде де Гассикуру наш мистик являлся странствующим тамплиером, путешествовавшим от ложи к ложе с целью установления и укрепления между ними духовных связей. Эту работу, как известно, Сен-Жермен проводил для парижского отделения «Рыцарей Храма». Результаты дальнейших исследований подтверждают тесные его связи с «Asiatische Brüder» или «Рыцарями Святого Иоанна-Евангелиста» из восточной Европы, с «Ritter des Lichts» («Рыцарями Света») и многими другими розенкрейцеровскими обществами Австрии и Венгрии, а также с парижскими «мартинистами».

Все эти многочисленные организации необходимо рассматривать отдельно и поподробнее. Однако в настоящее время они упомянуты нами с единственной лишь целью — показать круг организаций, сложившийся усилиями Сен-Жермена в деле объединения этих независимых обществ в единое целое, способное, по его мнению, добиться наилучших результатов в достижении духовных целей. Один австрийский автор в недавней своей статье пишет:

«В масонской и розенкрейцеровской литературе часто обнаруживаются намеки на существование тесных связей Сен-Жермена с тайными обществами Австрии. Одним из приверженцев Сен-Жермена в Вене был граф Й. Ф. фон Куфштайн. В ложе, которой он руководил, постоянно проводились магические собрания (в доме принца Ауэрсбергского), длившиеся по обыкновению с одиннадцати часов утра до шести вечера. Сен-Жермен присутствовал на одном из таких собраний и выразил свое удовлетворение проделываемой обществом духовной работой.

…Многими мистическими братствами он рассматривался как «Obermohr» и благоговейно считался существом высшего порядка, причем каждый верил в его «внезапное» появление и, равным образом же, в его «внезапное» исчезновение. Он прекрасно вписывается в картину «старой Вены» со всей ее мистической атмосферой, переполненной разного рода розенкрейцерами, азиатиками, иллюминатами, алхимиками, магнитопатами, тавматургами, тамплиерами, которые имели, к тому же, еще и многочисленных вольных приверженцев.

…В Вене Сен-Жермену удалось наладить связи со многими мистагогами. Он посетил знаменитую лабораторию розенкрейцеров на Ландштрассе, где наставлял какое-то время своих собратьев в науках Соломона. Ландштрассе, находящаяся в пригороде Вены, на протяжении многих столетий считалась прибежищем привидений. Ниже Эрдберга тамплиеры и родственные им Ордена обосновались здесь и вокруг города, в окрестностях Зиммеринга, еще со времен Рудольфа II. Они образовали собой весьма эксцентричное братство, называемое «Золотой Кухней», целью которого была, как предполагается, добыча золота. Мы располагаем точными сведениями о том, что граф Сен-Жермен посещал Вену в 1735 году, а также и позднее этой даты. Приезд графа (пользовавшегося к тому времени немалым авторитетом) сразу же вызвал великий восторг в кругах посвященных».

Далее Изабель Купер-Оукли приводит список обществ, в той или иной степени связанных с масонством, которые возглавлялись так называемыми «Неведомыми Высшими»:

• Каноники Святого Гроба Господня.

• Каноники Святого Храма Иерусалимского

• Благодетельные Рыцари Святого Града

• Никозианский Клир на Острове Кипр

• Овернский Клир

• Рыцари Провидения

• Азиатские Братья; они же Рыцари Святого Иоанна Евангелиста

• Рыцари Света Африканские Братья

— и делает вывод: «Кроме перечисленных существовали и иные розенкрейцеровские общества, широко распространенные в Венгрии и Богемии. Во всех перечисленных обществах нетрудно обнаружить прямое или опосредованное, через друзей и последователей, влияние этого «посланника» восемнадцатого столетия, кроме того, в их основе тайно или явно лежат одни и те же фундаментальные принципы, которые проводят в жизнь истинные посланники Великой Ложи: такие, например, как эволюция духовной природы человека, реинкарнация, скрытые силы природы, чистота жизни, благородство идеала, Божественная Вездесущая Сила».

Так же аккуратно предлагает подходить нам, непосвященным, к пониманию принадлежности графа Сен-Жемреан к оккультным ложам и учениям Европы другой знаток оккультизма Поль Шакорнак, углубленно изучавший историю розенкрейцеров и написавший авторитетную работу об одном из них — Михаэеле Майере. Шакорнак утверждает:

«Например, если рассматривать уровень духовного развития, напоминающий то, что приписывают графу Сен-Жермену, а именно розенкрейцерство, ясно, что историку невозможно знать, было ли это состояние достигнуто тем или иным персонажем или нет. Рене Генон пишет: «Знать, какими были настоящие розенкрейцеры, и определить, был ли тот или иной персонаж им — абсолютно невозможно, ибо речь идет о состоянии духовном, чисто внутреннем, о котором неосторожно судить по каким-либо внешним признакам. К тому же именно в силу своей роли розенкрейцеры не могли оставлять следов в мирской жизни, так что, даже если бы их имена стали бы известными, они бы ничего никому не говорили. К тому же ценность этих имен относительна, ибо известно, что они меняли имена свои в зависимости от стран, в которых находились, что является лишним доказательством того, что они были выше ограничений обычной жизни… Если и было, что какой-нибудь настоящий розенкрейцер случайно сыграл роль во внешних событиях, историк никогда не догадается об особенном качестве этого человека, поскольку эти вещи принадлежат совершенно различным мирам».

Поэтому совершенно бесполезно искать в исторических документах доказательство того, что граф Сен-Жермен достиг того или иного уровня духовного развития или был посланцем духовного центра. Самое лучшее доказательство этому — легенда, однако можно поискать среди текстов, фактов и приписанных ему действий те, что сочетаются с подобными качествами».

Современный исследователь Сергей Ключников в своем очерке «Сен-Жермен и священная династия» высказывает перекликающееся с этими авторами собственное мнение о миссии Сен-Жермена по сплочению и одухотворению тайных обществ Европы второй половины XVIII века:

«Многое из того, что связано с масонско-розенкрейцерской стороной деятельности Сен-Жермена, видимо, никогда не станет достоянием общественности… Однако из-за многочисленности лож, съездов, инициатив и начинаний, в которых участвовал Сен-Жермен, исследователи так и не пришли к единому мнению по поводу того, к какой же оккультно-посвятительной традиции принадлежал граф. В результате получилась весьма странная картина — Сен-Жермена причисляли к совершенно противоположным секретным обществам: тамплиерам, розенкрейцерам, масонам, иллюминатам, правоверным католикам, восточным секретным орденам. Последний пункт, на наш взгляд, ближе всего к истине, однако сейчас речь идет о другом — о том, что это участие было чисто внешним и на самом деле преследовало совершенно иные цели. Сен-Жермен блестяще опроверг подобную логику, заставив многочисленные и разнородные конспирологические структуры XVIII столетия работать на себя, точнее говоря, на высокие идеи, которые он действительно нес «городу и миру». Его колоссальные знания, необыкновенные способности, духовно-энергетическая мощь, умение вести дела во всех направлениях жизни снискали ему очень большой авторитет в масонской среде. Каждый его приезд в новую ложу вызывал восторг, ибо о нем знали и его ждали. Сам же он, судя по всему, воспринимал свою закулисную славу очень спокойно, даже равнодушно, зная цену громкости и шумихе. Похоже, что он совершенно не нуждался в масонской среде и взаимодействовал с ней, выполняя долг просвещения, как некий приглашенный независимый эксперт, консультант, в своей основной деятельности работающий на совершенно иную программу. Многочисленные контакты Сен-Жермена с тайными обществами не оказали на него ровно никакого влияния, в то время как он очень серьезно повлиял на них.

Сен-Жермен проводил в отношении лож очень активную и сложную работу. Он входил в готовые орденские структуры, при необходимости создавал новые ложи, распускал старые, а иногда и уходил из них сам, как это было с католическим орденом Святого Иоахима, где неожиданно начали расти революционные настроения и чрезмерная тяга к политике. Прежде всего Сен-Жермен стремился сохранить действующими те ложи, которые он считал перспективными и нужными. В условиях католической и государственной цензуры, возросшей в предреволюционные годы, крупным многочисленным ложам было очень сложно выжить, ибо их деятельность была на виду. Потому граф предпочитал работать с множеством небольших лож, ведущих друг по отношению к другу согласованную политику, построенную по принципу: «Единство в многообразии».

Многие ложи забыли про те нравственно-духовные цели, которые сами провозглашали в уставах при своем основании, предпочтя политическую суету или погрязнув в формализованных ритуалах. Сен-Жермен встречался с их руководителями и рядовыми членами и терпеливо проводил работу, пытаясь заставить их вспомнить о своем высоком назначении. Моральные стандарты приема в такие обновленные ложи были весьма высоки. Граф старался остудить разгоряченные политические страсти, постепенно закипающие во французском масонстве, а может быть, даже изменить идеологическое и гражданское мировоззрение членов лож в сторону умеренного роялизма и традиционных ценностей. В то же время он стремился обновить картину мира своих собратьев, повернуть их сознание к изучению природы и научному знанию… наряду с нравственным направлением уделял большое внимание натурфилософскому постижению природы и применению оккультных знаний в области техники, приборов, промышленного внедрения новых открытий…

Был ли Сен-Жермен тамплиером? Был, если под тамплиерством понимать сакральную традицию рыцарства, если говорить о его глубоком знании тайных орденских обрядов, если, наконец, обратиться к глубинному смыслу самого понятия рыцарства, суть которого в благородной и бескорыстной защите идей добра и света.

Мемуары Калиостро говорят о том, что к его инициации в орден рыцарей тамплиеров был причастен Сен-Жермен. Орден «Строгого наблюдения» использовал древние рыцарские обряды, знания и даже отчасти внутреннюю структуру…

Был ли Сен-Жермен розенкрейцером? Скорее да (Мэнли Холл даже предполагает, что граф возглавлял данный орден), хотя розенкрейцеры — это одно из самых закрытых обществ, о котором такой знаток христианского эзотеризма как Р. Генон говорил скорее как о некоем символическом образовании. Если принять достаточно обоснованную в науке версию о том, что большинство масонских лож представляли собой вторичные дочерние структуры по отношению к первичным розенкрейцерским, создавшим масонство как некий внешний передовой отряд для реализации своих более глубоких и далеких целей, то сюжет о сотрудничестве Сен-Жермена с обществами Креста и Розы получит дополнительные аргументы «за». Не мог же такой опытнейший эзотерик и геополитический стратег мирового уровня довольствоваться контактами с второстепенными обществами и фигурами и миновать первостепенные центры, принимающие главные решения».

Ссылаясь на работу английских ученых М. Байджента, Р. Лея и Г. Линкольна «Священная загадка» (1982), С. Ключников далее развивает мысль о том, что Сен-Жермен был эмиссаром секретнейшего сакрального ордена — «Сионского Приората», возглавлявшегося Великим Магистром Максимилианом Лотарингским, братом французской королевы Марии-Антуанетты, и ставившего своей целью утверждение на тронах Европы династии Меровингов. Так ли это, нам знать не дано.

В заключение приведем слова французского исследователя оккультизма Патрика Ривьера, который так объяснял стратегию и конкретную политику Сен-Жермена по отношению к ложам:

«Его отношение с обществами «Азиатских братьев», «Рыцарей Света», так же как и с немецкими «Розенкрейцерами», Elus Cohens (Орденом Избранных Коэнов Мартинеса Паскуалиса), «Мартинистами» преследовали лишь одну цель: создать обширную федерацию де-факто организаций подлинно «инициирующих и братских», чтобы утвердить, при помощи некоторой унификации идеалов, но при уважении собственной структуры каждой группировки, длительный мир между нациями, несмотря на политиканские расслоения.

Вот каким был настоящий смысл его миссии: с одной стороны, одухотворить «Священным Учением», содержащимся в его обширных знаниях, с другой стороны, укрепить братский дух, в противовес всякому догматизму и «сектантским дрязгам», и все это с одной целью — служить Божественному Плану Человечества, чтобы установить мир и братство между всеми своими современниками, игнорируя границы и предвзятые настроения».

Наконец, нельзя не привести еще одно — хотя и считающееся совершенно недостоверным в силу своего курьезного характера — свидетельство о связи Сен-Жермена с оккультистами Вены. Это две выдержки из «Маленьких венских мемуаров» Франца Грёффера:

«Сен-Жермен и Месмер. Никому не известный человек прибыл с кратким визитом в Вену. Однако его пребывание в этом городе мало-помалу затянулось. Дела, которые привели его сюда, как предполагается, имели отношение, к далекому будущему, а именно, к двадцатому столетию. Подлинной целью его визита в Вену была встреча с одной-единственной персоной. Этой персоной был Месмер, довольно молодой в то время человек. Месмер был поражен появлением этого чужеземца.

— Вы, должно быть, тот самый джентльмен, — сказал он, — чье анонимное письмо я получил вчера из Гааги?

— Да, тот самый.

— Вы, вероятно, хотели бы побеседовать со мной по поводу моих идей о магнетизме?

— Вы угадали.

— Эти идеи мне подал человек, который только что был у меня. Это известный астроном Хелл.

— Я знаю об этом.

— Мои фундаментальные идеи, как бы то ни было, все еще разрозненны и довольно хаотичны. Если бы нашелся кто-то, способный помочь мне.

— Я помогу Вам.

— Вы не представляете, сэр, какую услугу мне окажете.

— Я должен это сделать.

Чужеземец показал жестом Месмеру, чтобы тот закрыл дверь. Они сели.

Суть их разговора сводилась к теории получения элементов, необходимых для эликсира жизни посредством магнетизма в эмпирическом порядке.

Разговор продолжался три часа…

Они договорились о следующей встрече в Париже и расстались».

Поместившая этот отрывок в своей книге Изаебль Купер-Оукли пишет, что о сотрудничестве Сен-Жермена с Месмером в изучении мистицизма ей стало известно и из иных источников. А их встреча и совместная работа в Париже засвидетельствована в летописях ложи, о собраниях которой уже упоминалось. Судя по контексту, эта встреча в Вене состоялась до того, как Месмер начал свои исследования в Париже. Курьезный характер зарисовок Франца Грёффера весьма примечателен. Из других источников нами получены сведения, что оба Грёффера были не только личными друзьями Сен-Жермена, но и розенкрейцерами. И хотя точная дата состоявшейся беседы отсутствует, мы все же в состоянии приблизительно установить ее из контекста другой статьи из того же тома, где сказано следующее:

«Сен-Жермен посетил Вену в 88, 89 или же 90 году этого столетия, одарив нас поистине незабываемой встречей и вполне благожелательной беседой» [466] .

Если предположить, что автор мемуаров мог неправильно указать дату, в которой он не уверен, и описанная им встреча на самом деле состоялась несколькими годами раньше, то почему бы не допустить, что она имела место осенью 1781, 1782 или 1783 года и Сен-Жермен в период краткого улучшения своего физического самочувствия приезжал в Вену из Шлезвига? Далее — рассказ об этой встрече:

«Однажды по Вене поползли слухи, что в городе объявился граф Сен-Жермен, самая непостижимая из всех загадочных личностей. Словно удар током было это известие для тех, кто хоть что-нибудь знал о нем. Мы, кружок его последователей, волновались все сильнее: «Сен-Жермен — в Вене!..»

Едва оправившись от неожиданных новостей, Рудольф Грёффер буквально полетел в Хиниберг, свою загородную резиденцию, где хранил все деловые бумаги Среди этих документов было рекомендательное письмо Казановы, гениального авантюриста, знакомого ему по Амстердаму, адресованное Сен-Жермену.

Он немедленно возвратился в свою контору, где получил от клерка известие: «Час назад здесь побывал джентльмен, чье появление несказанно всех нас удивило. Этот джентльмен был ни низок, ни высок, однако, сложения был весьма пропорционального. Все в его осанке было отмечено печатью благородства и величия… Он сказал по-французски, словно для себя, не обращая никакого внимания на наше присутствие, такие вот слова: «Я живу в Федальхофе, в комнате, которую в 1713 году занимал Лейбниц». Мы собирались ответить ему; но он исчез. И с тех пор мы, как видите, словно окаменели и никак не можем придти в себя…»

Через пять минут он был уже в Федальхофе. Комната Лейбница была пуста. И никто не мог сказать, когда соизволит вернуться «американский джентльмен Что же касается багажа, то, кроме маленького железного сундучка, ничего не было. Приближалось время обеда. Но кто мог думать об обеде в такой ситуации! У Грёффера возникла мысль разыскать барона Линдена. Он нашел барона в «Энте». Вдвоем они отправились на Ландштрассе, подгоняемые предчувствием какого-то важного события.

Лаборатория оказалась незапертой. Возглас удивления одновременно вырвался у обоих. За столом сидел Сен-Жермен и спокойно читал том сочинений Парацельса. Они замерли на пороге. Таинственный посетитель медленно закрыл книгу и так же медленно встал. Ошеломленные друзья сразу же поняли, что перед ними — не кто иной, как чудо-человек, равного которому во всем свете не найти. Описание клерка оказалось всего лишь бледной тенью того величия, которое предстало перед их взорами. Сияющий ореол величия окружал всю его фигуру. Он излучал царственное достоинство. Друзья не могли вымолвить и слова. Граф шагнул им навстречу. Они вошли. Размеренно, без лишних формальностей, приятным тенором, пленяющим своим очарованием душу собеседника, он сказал Грёфферу по-французски:

— У Вас есть рекомендательное письмо ко мне от господина де Сейнгала. Однако в нем нет никакой необходимости. А этот господин — барон Линден. Я знал о том, что вы оба появитесь здесь в эту минуту. У Вас есть еще одно письмо для меня из Брюля. Однако художника уже не спасти. Его легкие в плачевном состоянии, он умрет 8 июля 1805 года. Человек — ныне совсем еще дитя — по фамилии Бонапарт послужит косвенной причиной его смерти. Итак, господа, я в курсе всех ваших дел. Могу я быть чем-то полезен вам? Прошу, высказывайтесь.

Однако друзья лишились дара речи. Линден выдвинул маленький столик, достал из стенного шкафчика вазочку со всевозможными сладостями и, поставив перед гостем, спустился в винный погреб.

Граф жестом пригласил Грёффера присесть, сел рядом и сказал:

— Дело в том, что Ваш друг удалился не по собственной воле. Я хотел бы быть полезным только Вам одному. Я знаю о Вас от Анджело Солимана, которому мною оказывались некоторые услуги в Африке. Если Линден вернется, мне придется отправить его назад.

Грёффер немного оправился от охватившего его волнения. Однако потрясение было настолько сильным, что ему удалось лишь вымолвить несколько слов:

— Я понимаю Вас. Я предчувствую…

Тем временем Линден вернулся и поставил на стол две бутылки вина. Сен-Жермен улыбнулся с необычайным достоинством. Линден предложил ему отведать этих вин. Тогда граф не смог уже сдержать веселого смеха.

— Скажите на милость, — сказал он, — есть ли на этой Земле хоть одна душа, которая видела бы, как я пью или ем?

Затем он указал на бутылки и заметил:

— Это токайское не из Венгрии. Оно — от моего друга, российской императрицы Екатерины. Она была так очарована картинами этого слабого здоровьем человека, изобразившего памятную сцену в Мёдлинге, что решила послать ему бочонок вина.

Грёффер и Линден остолбенели. Это вино было куплено у Казановы.

Граф попросил подать принадлежности для письма. Линден принес их. «Человек-чудо» разрезал лист бумаги на две равные части и, расположив половинки рядом, взял по перу в обе руки. Он одновременно написал на листках примерно по полстраницы, подписал и сказал:

— Вы собираете автографы, господа? Выбирайте любую из этих половинок. Текст — один и тот же.

— Это волшебство?! — воскликнули оба друга. Оба почерка были идентичны, без малейшей разницы.

Кудесник улыбнулся, сложил обе половинки и приложил их к окну. Казалось, что только один текст была на бумаге — эти записи соответствовали друг другу настолько, как будто они были оттисками одной гравюры. Очевидцы потрясенно молчали.

Немного помедлив, граф сказал:

— Я попрошу вас, чтобы одна из этих половинок как можно быстрее была доставлена Анджело. Через четверть часа он выйдет вместе с принцем Лихтенштейнским; подателю письма будет вручена маленькая шкатулка…

Сен-Жермен умолк и постепенно принял торжественный вид. Через несколько мгновений он сделался неподвижным, подобно статуе, а глаза его — всегда неописуемо выразительные — стали вдруг тусклыми и бесцветными. Вскоре, однако, он ожил, сделал прощальный жест рукой и сказал:

— Я ухожу (ich scheide — прим. автора). Не ищите встреч со мною. Когда-нибудь мы еще увидимся. Уже сегодня ночью меня здесь не будет. Я очень нужен сейчас в Константинополе. Затем отправлюсь в Англию, где мне предстоит подготовить два изобретения, которыми будут пользоваться в следующем столетии. Речь идет о поездах и пароходах. Они понадобятся Германии. Затем произойдут последовательные сдвиги во временах года, изменения ожидают сначала весну, а потом и лето. Все это — признаки приближения конца времен, завершения цикла. Я все это вижу. Поверьте мне, астрологам и метеорологам ничего не известно. Для того, чтобы обладать истинным Знанием, необходимо учиться у Пирамид. К контру этого столетия я исчезну из Европы и отправлюсь в Гималаи. Мне необходимо отдохнуть. И я должен обрести покой. Ровно через 85 лет я вновь предстану перед людьми. Прощайте. Да пребудет с вами любовь моя.

После этих торжественно произнесенных слов граф вновь махнул рукой. Оба адепта, подчиняясь неведомой силе, покинули комнату, охваченные неописуемым смятением. В этот момент неожиданно хлынул сильный ливень, раздался оглушительный раскат грома. Инстинктивно, спасаясь от дождя, они вернулись в лабораторию, открыли дверь. Сен-Жермена там больше не было, он бесследно исчез…

На этом и завершается моя история. Вот все, что я запомнил. Странное непреодолимое чувство побудило меня взяться еще раз за перо и записать все происшедшее именно сегодня, 15 июня 1843 года».

Добавим к этому рассказу всего два маленьких замечания. Во-первых, в одном из своих процитированных выше писем — за февраль 1782 года — принц пишет, что зимой 1781–1782 года граф был очень занят «другими предприятиями и выдачей инструкций». Может быть, в том числе и выдачей инструкций различным оккультным ложам прилегающих стран, предполагающих недолгие поездки, в том числе и в Вену? Будучи масоном, принц даже брату-масону Виллермозу не мог сказать яснее о деятельности своего духовного учителя. Во-вторых, в этом рассказе — пусть даже и с добавленным для красочности эпизодом написания двумя руками одновременно идентичного текста на двух листах бумаги, почерпнутым, как справедливо указал Поль Шакорнак, из воспоминаний фантазера Ламберга и целиком им придуманном — есть и совершенно непреложные факты, а значит, не все здесь неправда. В частности, способность Сен-Жермена давать пророчества о будущем отмечены и в мемуарах принца Гессенского. В том числе и пророчества о надвигающихся грозных событиях во Франции…