Я ошиблась. Никто не встречал меня у трапа с военным оркестром и корзинками роз. По дороге от Внуково до долькиного дома я маялась, пытаясь закончить фразу: «Если эта зараза во что-нибудь врезалась, то…» Что «то…» никак не придумывалось. По сравнению с R-вирусом четвертование, расстрел через повешение, публичная порка и прочие неприятности казались блошиными укусами.

У подъезда я отпустила взмыленного частника, пешком поднялась на 8-й этаж и застыла у нужной двери. Было страшно. Хотела позвонить, но вдруг просто толкнула дверь. Оказалось, не заперто. Вошла.

Повсюду горел свет. Ярко сверкали люстры, тихо тлели туманные ночники. Великолепная иллюминация детально освещала такой великолепный бардак, какого не возникало в нашем доме даже после набега приятелей Генички. Впрочем, бардак был довольно организованный: ковры аккуратно свернуты и расставлены по углам, снятые со стен картины высокооплачиваемых мазил сложены в кучи, ботинки, туфли, пальто, шляпки высовывались из шкафов и шкафчиков, как пассажиры из окон троллейбуса в часы пик. Кругом валялись пустые тюбики из-под помады и шелуха от источенных карандашей. Повидимому, косметических. Все освобожденное таким решительным образом пространство устилали, усеивали, загромождали, украшали собой силуэты красных слонов. Слоны красными глазками глядели со стен, красными крепкими ножками упирались в паркет, они залезли на потолок и трясли красными ушами сверху, качали красными хоботами с полированных поверхностей шкафов. Один, маленький, но очень красный, являл себя миру с валявшейся под ногами телефонной трубки. На круглом пузике каждого зверика стоял аккуратный номер.

— Ленка! — крикнула Долли из гостиной, — у тебя помада есть?

— Есть!

— Неси сюда!

Прошла в гостиную. Здесь тоже царили беспорядок и слоны. Долли в испачканном белом трико стояла на четвереньках и крупными мазками писала на полу очередной шедевр.

— Давай, — она, не глядя, протянула руку.

Я подала тюбик, мысленно объявила слонам благодарность с занесением в личное дело и отправкой поощрительного письма родителям в Африку, и стала ругаться, попутно избавляясь от верхней одежды:

— Такая-рассякая, ешки-матрешки, гудроном по тромбону! Чего ты, пакость рыжая, двери не запираешь посреди, можно сказать, ночи? Может, это не я вовсе пришла, а Феня Крюгер с мясорезкой, может, у меня погода нелетная, и я грызу с досады чемодан в Сургучевском аэропорту?

— Я же знаю, что это ты. Смотри, какой симпатичный вышел. — Она присела на коленки, привычным движением руки отвела назад волосы. — На, немножко еще осталось. — Долька подала обмылок помады, пальцы наши встретились, она отдернула руку и глянула мне в глаза. — Заразиться не боишься?

— У тебя ведь не чесотка. А насиловать меня ты, надеюсь, не собираешься. Помнишь уговор?

Никакого секса, — умно пошутила я.

— Договоры соблюдаю. Как тебе тут, нравится?

— Ужасно. Спасибо. Кажется, я опоздала на 132 слона, — на пузе последнего зверя алела цифра 632. — Извини?

Я примостилась рядом на свернутый ковер, притянула ее голову, поцеловала в лоб. Долька обняла меня, сказала: «Все, больше не могу» и заплакала. Я гладила ее пушистые волосы, худые вздрагивающие плечи и ненавидела весь мир. Красные слоны на стенах ничем не могли нам помочь. Горло сжало, щеки обожгли слезы. Извини, Долька. Я тоже не могу.

Мы довольно долго ревели, вцепившись друг в друга, потом просто сидели, обнявшись, как памятник сиамским близнецам. Долька тяжело навалилась на меня, спина от напряжения заныла.

— Долька, блины любишь? Правда, в них Геничка глазки проел.

— Попозже, ладно? Ты устала? Хочешь, пойдем на кровать?

Пошли на кровать в будуар. Долли сложилась на меня, закопалась лицом в разрез блузки. Кажется, у нее опять была температура.

— Ты должна поспать, — посетила меня гениальная мысль.

— Как? Пыталась уже.

— Закрываешь глаза — и спишь.

Мудрый совет почему-то помог. Долька послушно закрыла глаза, пощекотав мою шею ресницами, и заснула. От ее волос пахло чем-то родным. Чувствовала я себя кошкой, пропущенной через мясорубку.

Было тошно, и страшно хотелось убить кого-нибудь. Себя, например. В дверь позвонили. Очень кстати!

Потенциальный труп. Осторожно выбралась из-под Долли и пошла открывать.

Деваха какая-то. Крашеная блондинка, волосы сардельками в стороны торчат. Ростом с меня, если с каблуков снять. Одета в соболью шубку до пояса и кожаные штаны. Глазищи зеленые, косые. На-аглые-е.

Значит, из «Бергамота». Примета верная. Очередной талант. Посмотрела сквозь меня. На слонов.

Кажется, пробрало.

— Что это?

— Красные слоны, — ответила я с готовностью.

Она изволила меня заметить.

— А ты кто?

— Вожак стаи.

Девица задумалась. Лицо ее на миг приобрело человеческое выражение.

— Точно, ты — Лена. Долли рассказывала. Она где?

— Спит.

— Пьяная опять. Прибью засранку, — и дернулась было в комнату. Не вышло.

Я положила руки на ее соболиные плечи, резко нажала вниз, и ее пухлый зад хлопнулся о телефонный столик. Богатый опыт общения с Геничкой не прошел даром.

— Сядь и заткнись. У Долли русский вирус.

Заткнулась она надолго. Сидела на столике, частично подмяв под себя телефон, трубка которого так и валялась на полу, и хлопала наклеенными зелеными ресницами.

— Уже можно говорить. Только негромко, — поощрила я.

— Мны?..

Большего добиться не удалось. Лучше бы ее выставить, но девица могла пригодиться. К тому же, убить кого-нибудь все еще очень хотелось. Эту было не жалко. Сходила на кухню, принесла ей водички из-под крана. Подала стаканчик. Она отшатнулась. Я понюхала, пожала плечами, отпила и подала ей снова.

— Спасибо, не нужно.

Заговорила-таки.

— Успокойся, — сказала я довольно злобно, — болеет Долли, а не ты. Ты с ней спала?

— Нет!

— Вот и не трясись. Как тебя зовут?

— Кэт.

— И все?

— Самсонова.

— Умница. Осталось вспомнить фамилию и телефон продюсера. Ты ведь из «Бергамота»?

— Самсонов Илья Тимофеевич.

— Отец?

— Муж.

Какой полезный экземпляр! А я ее чуть было не выставила.

— Что он сейчас делает?

— Суп ест… Гороховый.

— Далеко?

— В соседнем доме.

— Неси его сюда вместе с миской. Поговорить нужно.

— О чем?

— Авторские хочу получить. За «Бедную Лизу». Не придет — в суд подам.

Она оторвала зад от телефона, положила на рычаг трубку, ее передернуло — вспомнила, знать, про заразу, прытко выскочила в раскрытую дверь, неся на весу подвергшиеся опасности растопыренные пальцы и исчезла в направлении мест дезинфекции и, надо надеяться, гнездовья любителя супа.

Довольно скоро опять позвонили. Открыла: два голубочка (второй низенький и лысоватый).

— Кто тут меня… — довольно-таки спесиво начал он, зашагивая в квартиру, но заткнулся. Слоны действовали безотказно.

— Она сошла с ума? — осторожно извлек из себя муж-продюсер.

— Нет. Она справится. А мы ей поможем.

— Кто это «мы»?

— Я и вы с великолепным «Бергамотом», — услужливо разъяснила я.

— Да? Нам это надо?

— Надо, — ответ мой прозвучал очень твердо. Хотелось надеяться.

Продюсер Самсонов глядел иронически. Он смахивал на юркого хитрого воробейчика, готового в любой момент склюнуть крошку прямо из-под носа более важной птицы. Меня он, конечно, не убоялся.

Но и менять планы из-за такой мелочи, как болезнь солистки, было, похоже, не в его стиле. Он пожал плечами.

— Ладушки. Вы нам пишите пару-тройку песен для нового альбома и все тексты. А я оставляю Долли в команде. Кстати, она нам «Уличную мразь» напела, идет на концертах с большим успехом.

Поздравляю, Лена, у вас несомненный талант. Вас ведь Лена зовут?

— Елена Сергеевна, — огрызнулась я. — Похоже на шантаж.

— Джентльменский договор! Вы — нам, я — вам. Меня не касаются ваши с Долли отношения, но мы от нее порядком натерпелись. Должна же существовать на свете справедливость? Ваши новые песни послужат приятной компенсацией. Мне, знаете ли, семью кормить надо.

Семья в лице Кэт морщила носик за мужниной спиной и голодной не выглядела.

— Ладушки, — согласилась я снисходительно, про себя перекрестившись ногой от облегчения — выгнать Дольку из ансамбля значило бы убить ее, не дожидаясь официальной кончины организма. И нагло добавила: — Обычно я работаю на процент с дохода. Мои двадцать, десять скидываем за Долли, десять процентов мне в валюте.

Господин продюсер открыл было пасть, но неожиданно встряла доселе молчавшая Кэт:

— Мы согласны.

Челюсть продюсера, причавкнув, захлопнулась. Дело решилось.

— Ленка, с кем ты тут? А, отец-командир пожаловали. Ты сказала?

— Да.

— Мне полагается выходное пособие, или еще должна останусь? — спокойно обратилась она к г-ну Самсонову.

— Никто тебя не увольняет, — сообщил тот.

— Я ложусь на обследование в понедельник.

— Понимаю. Мы подождем.

— С чего бы такая доброта?

— Мы тебя любим, — вместо мужа ответила Кэт. Почти нежно.

— Иначе давно выгнали бы за твои художества, — добавил продюсер для убедительности.

— Конечно, то, что ты здорово поешь, в расчет не принимается, — проворчала я. — Иди надень на ноги, простынешь.

Долька пошла искать тапки, Самсонов удалился доедать суп. Катюха задержалась.

— Слушай, — спросила она, помявшись, — я могу чем-то помочь?

— Можешь, совершенно ничем не рискуя, сходить в магазин за продуктами. В доме только блины, и те с дырками.

Осчастливленная поручением Кэт поскакала за кефиром и булками. Хорошо все-таки, что я ее не убила.