Телеграмма № 28/144 от 30.03.42 г.
Время 10.35:
«Совершенно секретно тчк Лобастов Соловьеву тчк Информирую зпт что активизация разведывательных полетов авиации противника на Ленинград носит не обычный характер тчк По имеющимся разведданным им планируется массированный воздушный удар по кораблям Балтфлота тчк Срочно примите надлежащие меры по усилению воздушной радиоразведки тчк»
Провал «Ледового удара»
4 апреля 1942 г. Басков переулок, 16
«Айсштос» («Ледовый удар») — так называлась эта крупнейшая воздушная операция фашистов. Они привлекли к ней более ста самолетов. Геринг считал, что его асы легко расправятся с флотом русских: корабли были лишены маневра, закованные льдами, они неподвижно громоздились у набережных Невы на зимних стоянках. «Без флота Петербург быстро падет, — бахвалился он, — ибо лишится мощной поддержки дальнобойной корабельной артиллерии, которая доставила немало неприятностей войскам группы армий «Север».
…Майор Бондаренко находился на главном посту. Таков был порядок: когда заступал на смену очередной наряд радистов и операторов, то кто-нибудь из начальства обязательно присутствовал здесь. Для боевого дежурства сюда подбирались люди надежные, проверенные, уже не раз зарекомендовавшие себя с самой лучшей стороны, такие, как, например, сержант Калашников. Бондаренко заметил, как тот после короткого инструктажа, проведенного оперативным дежурным, по-хозяйски устроился за пультом с телефонами, как удобно положил перед собой планшет с картой, листки-бланки для цифровых данных…
Подошел начальник главного поста, и Бондаренко не удержался, спросил:
— Ну как мои орлы? Молодцы, не правда ли?
— Не было случая, чтобы ваши парни подвели…
— Только, знаешь, капитан, не нравится мне, что ты здесь этих девушек насажал, — кивнул Бондаренко на девушек-телефонисток. В военной форме они казались подростками.
— А где народ взять? Вот и набрали первую партию девчат-добровольцев. Блокадницы. Со временем все подразделение главного поста практически женским будет. А вы когда своих операторов замените? — спросил начальник поста.
— Дудки, капитан, — недовольно ответил Бондаренко, — к моим установкам женский пол подпускать нельзя!
— Да ну?! Как же работать станете? Мы ведь опять отряд, который вольется в стрелковую часть на Невской Дубровке, готовим. Приказ по корпусу уже есть. Мужики на передовой нужны.
Бондаренко помрачнел. Вдруг насторожился и кивнул в сторону оперативного дежурного:
— Вроде бы что-то неладно. А тот громко объявил:
— По донесению «Редута-4», на удалении 115 километров в районе Тарновичей обнаружена группа: тридцать Ю-88. Курс — Ленинград. Оперативное время — 18.05. Объявляю городу «воздушную тревогу»!
Бондаренко и начальник главного поста кинулись к своим рабочим местам. У комбата радиобатальона здесь, на Басковом, тоже был оборудован командный пункт, связывающий его со штабом батальона и «Редутами». «Что это, серьезная атака, о которой предупреждали в последнее время, или только разведывательный полет? — подумал Бондаренко. — Давно «люфтваффе» нас не беспокоило». И он передал всем «Редутам» единый сигнал:
«Внимание!»
Через две минуты поступил доклад уже с «пятерки»: «Ленинград — срочно… Видим группу, больше 30 «юнкерсов» в сопровождении «мессеров»…»
Сомнений быть не могло — начался массированный налет на город. Еще через две минуты «Редут-4» сообщил о новой цели в тридцать самолетов противника. Бондаренко с удовлетворением отметил: «Хорошо мы расположили установки: ишь как красиво работают! Фрицы ведь наверняка на разных высотах подкрадываются».
Он слышал, как пошли команды на КП истребительного корпуса и зенитной артиллерии. И средства ПВО флота были незамедлительно приведены в боевую готовность. Навстречу вражеской армаде взлетели истребители.
Майор связался с первым, вторым, седьмым «Редутами»:
— Обратите внимание на перекрытие «мертвых зон».
— …Товарищ майор, не хотите на наш экран взглянуть? Видимость на диво… — Это его позвал Горелов.
Бондаренко заколебался: бой идет, нужно ли отвлекаться? Но Горелов добавил:
— У вас вся воздушная обстановка перед глазами будет!
Комбат соединился с приемным центром батальона, приказал Осинину:
— Бери управление на себя. Я буду контролировать по телевизору. Посмотрю, что это за хреновина такая…
Когда Бондаренко встал у шкафа с вмонтированной телеаппаратурой, то ахнул. На белом круговом светящемся экране, который в диаметре был больше трубки осциллографа «Редута», мерцали яркие точки. Они с каждым оборотом флюоресцирующей радиальной полоски все ближе продвигались к центру экрана, окаймленного цветком с причудливыми лепестками.
— Отражения от местных предметов вокруг «Редута-5», только в развернутом, круговом изображении, — обвел пальцем лепестки Горелов.
— А это что? — показал Бондаренко на мигающие точки, отделившиеся от центра экрана в направлении к ярким, похожим на жуков кругляшкам, ползущим в три ряда.
— Наши истребители. Они с фашистами встретятся над Финским заливом, — ответил Горелов и обвел пальцем район, к которому приближались «жучки».
Бондаренко вгляделся и понял, что на экран как бы наложена обычная карта. Место, указанное Гореловым, по своим очертаниям соответствовало контурам Финского залива.
— Вот это картина! — довольно воскликнул комбат. — Все ясно и понятно. По осциллографу «Редута» намного труднее представлять воздушную обстановку. А тут — пожалуйста: точки поменьше — наши, другие — фрицевские бомбовозы… Ох и много же их! Трудно будет…
Бондаренко почувствовал, что пол помещения начал слегка подрагивать, будто под ним заработал движок. Он посмотрел в сторону пульта управления начальника поста. Капитан кричал по телефону, и Бондаренко услышал грозное: «Артобстрел!»
А над Финским заливом наши летчики вступили в тяжелый бой. Бондаренко и Горелов видели, что яркие точки постепенно таяли. Но большая группа самолетов настойчиво рвалась вперед, к центру экрана. Нашим истребителям, видно, трудно было сдержать такую армаду врагов. Комбат подбежал к начальнику главного поста:
— Передайте зенитчикам: штук шестьдесят «ворон» к городу прорываются.
— Пятьдесят восемь, товарищ майор! «Редутчики» ваши уже доложили. Молодцы ребята! Ай да молодцы!..
Бондаренко подмигнул капитану:
— Не забудь об этом Соловьеву сказать!
…А полковник Соловьев и генерал-майор Зашихин находились на командном пункте корпуса, расположенного этажом выше главного поста. Сюда поступала исчерпывающая информация от оперативного дежурного и начальника главного поста. Соловьев знал, что фашисты методично обстреливают наши зенитные батареи. Но зенитчики держались стойко…
Когда вражеские самолеты подошли к границе города, батареи открыли плотный огонь. «Юнкерсы», сбросив куда попало бомбы, повернули обратно. Но часть бомбардировщиков только имитировала уход на юг. Развернувшись, они попытались пробиться к городу вдоль Невы, с юго-востока. Об этом маневре тут же посыпались доклады с «Редутов».
Проскользнувшие фашистские стервятники применили пикирование. Их встретили залпы зенитных батарей. Самолеты метались из стороны в сторону, стремясь скорее освободиться от бомб и побыстрее выйти в сторону Финского залива. Операция «Ледовый удар» не была осуществлена, зато двадцать пять гитлеровских бомбардировщиков было сбито и десять — повреждено.
— Поздравляю, товарищи, с победой! — объявил Зашихин офицерам командного пункта. — Отлично сработала авиация, зенитчики. Особо отмечаю действия расчетов установок РУС-2. Попрошу товарища Соловьева представить мне по ним материал отдельно!
— Есть, товарищ генерал!
— Дежурным сменам наблюдение за воздухом не ослаблять! Сами знаете: коль немец решился на налет, то повторит его обязательно. Посему бдительность и еще раз бдительность!
Генерал оказался прав. Ночью фашисты послали на Ленинград восемнадцать бомбардировщиков. Но и их вовремя заметили «Редуты». Через заградительный огонь зенитчиков к городу долетело лишь восемь самолетов. Небо прорезали прожекторные лучи, забухали орудия, и «юнкерсы» повернули обратно…
Ставка «Эйхенгайм» близ Винницы, на другой день
Из защищенного массивными железобетонными глыбами перекрытий «Дубового дома» фюрера, впоследствии названного «Вервольфом» («Оборотень»), в Берлин тянулись несколько бронированных кабелей, и шеф «люфтваффе» не находил себе места: вот-вот затренькает черный аппарат-прямой связи, а в трубке послышится голос Гитлера, который наверняка сразу спросит: «Айсштос?..» А Герингу хвалиться нечем. Провал. Полный крах.
Тяжелая дверь приоткрылась, в бункер опасливо заглянул его адъютант, который доложил:
— Он прибыл…
— Проси! Немедленно! — Геринг встал в ожидании срочно вызванного из Пскова командующего 1-м германским воздушным флотом.
Вошел высокий сухощавый генерал. Выжидательно застыл.
— Я слушаю! — взвизгнул Геринг и засеменил по мягкому ковру, устилавшему бункер.
— Мы потеряли лучших летчиков. Русские точно знали маршруты к Петербургу, их зенитные батареи били наверняка, а истребители ожидали нас над Финским заливом, — скороговоркой забубнил генерал.
Геринг перебил:
— Чушь! Вы несете чушь! — истерично закричал он. — Откуда русским было знать о планируемой операции?! За месяц — ни единой бомбежки города! Разведывательные полеты проходили словно по нотам. Вы сами утверждали, что усыпили бдительность русских…
— Да… Но теперь я уверен, что у противника имеются радиопеленгаторы. И если раньше я спокойно относился к разговорам об их существовании, то сейчас не могу понять, почему наши соответствующие службы их не уничтожат? Почему у нас нет такой же техники? — спросил генерал.
Геринг отступил на шаг и сел в кресло. Вспомнил громоздкие прицепы с антеннами, которые ему показывали на полигоне фирмы «Телефункен» летом сорокового года. Как же он, Геринг, тогда просчитался, не поверив в их перспективность?! Денег пожалел? Или его сбил с толку иудей своими чудо-лентами из фольги? «Черт бы их побрал, — выругался про себя Геринг. — Помехи не мешают русским следить за моими летчиками… А вдруг обо всей этой истории узнает фюрер?! Что я скажу в свое оправдание?»
Геринг хрипло предложил командующему сесть в кресло напротив.
— Обсудим ситуацию спокойно. Если мы выделим в ваше распоряжение такие же станции, которые имеются у русских, — многозначительно сказал Геринг, — какую они вам принесут пользу?
— По крайней мере, я тоже буду знать о передвижении самолетов противника, — сухо ответил генерал.
— И это все?! Ха-ха… Мы что, отсиживаемся в обороне? Ваш штаб подвергается бомбежкам?
— Можно, наверное, попробовать пеленговать русские установки нашими станциями, — пояснил генерал. — Какая нам польза от того, что агент «Абвергруппы-212» указал на районы Ириновки у Ладожского озера и Волхова, где будто бы имеются русские пеленгаторы? Бомбили мы Ириновку по квадратам. Но сомневаюсь в том, что вывели установку из строя.
— Что сообщил агент?
— Ничего особенного. Он был обнаружен, и ему пришлось скрыться.
— Это черт знает что! — разъярился Геринг. — Его надо вернуть! Надо забросить еще агентов! Искать! У-ни-что-жить!.. — Геринг сжал кулаки. — А вы бомбите до тех пор, пока от этой Ириновки камня на камне не останется!
— Слушаюсь! — вскочил генерал.
— «Айсштос» мы повторим. Хватит вам двадцать дней, чтобы накрыть хотя бы те установки русских, о которых мы знаем?
— Я постараюсь, — щелкнул каблуками генерал. Командующий 1-м германским воздушным флотом не успел еще выйти из бетонированного подземелья, а Геринг уже орал в телефонную трубку: шефу «люфтваффе» нужен был Фрайзен, этот инженер-очкарик из фирмы «Телефункен».
Осинин
Лесное, штаб радиобатальона, несколько дней спустя
Его вызвал комбат и хмуро сказал:
— Пришел приказ: тебе присвоили звание военинженера третьего ранга. Так что поздравляю!
Осинин вытянулся, хотел, как и положено в таких случаях, отчеканить: «Служу Советскому Союзу!», но Бондарен-ко остановил его:
— Я был против твоего повышения в звании, учти. Но Соловьев настоял. Сегодня многих отмечают в связи с преобразованием нашего корпуса в армию ПВО. Вот так-то.
— Выходит, я и не заслужил повышения? — зарделся Осинин.
Комбат замялся. Потом с присущей ему резкостью выпалил:
— Мнение старших не всегда учитываешь.
— Это вы спор по поводу Купрявичюса имеете в виду? — усмехнулся Осинин. — Я и сейчас считаю, что инженеру после ранения не место на «шестерке».
— А где ж ему место?
— Ну, хотя бы на «девятке», за кольцом. Пусть окрепнет человек. Или в Москву давайте его пошлем, за колбами.
— Кого ж тогда в Ириновку направим? Фрицы будто ошалели, каждый день утюжат ее «юнкерсами». По-твоему, это случайно? — горячился комбат. — Купрявичюс там каждый бугорок знает. Уж он-то сумеет отвести станцию вовремя в безопасный район.
— Вон «семерку» в Манушкино постоянно обстреливают из минометов: там ведь до линии фронта рукой подать. На нынешней позиции у станции определенный сектор обзора, а передвинем ее — и нарушится общая картина воздушного наблюдения. Пока все отладишь — время потеряешь. Так и с «шестеркой»… А Купрявичюс заранее подготовил запасную позицию, разработал возможные варианты. Теперь любой другой инженер там справится.
— Если так ставишь вопрос, тогда поедешь в Ириновку сам, Червов здесь останется.
— Ладно, — пожал плечами Осинин. — Разрешите идти?
— Погоди, — Бондаренко испытующе посмотрел на Осинина. С неожиданной теплотой в голосе добавил: — Кончай, Серега, ерепениться. Давай поговорим по душам. Садись. Любое мое слово воспринимаешь в штыки…
— Знешь, Борис, — Осинин тоже перешел на «ты», — а мне кажется наоборот — это ты мои предложения постоянно подвергаешь критике. Почему?
— Я — командир. Прежде чем принять решение, должен семь раз отмерить, только потом — резать. Неужели не ясно?
— Мерку-то каждый раз сам определяешь, немудрено и ошибиться — не там, где нужно, отрезать, — усмехнулся Осинин. — Вот сейчас ты, чтобы свое самолюбие потешить, в Ириновку меня направляешь. А то, что я с высотной приставкой вожусь и с моим отъездом работа застопорится, тебя как будто и не волнует. Хотя бы с отделом связи согласовал…
— Дался тебе этот отдел, — недовольно буркнул Бондаренко, опять раздражаясь. — Только бюрократию разводим.
Осинин по привычке возразил:
— Не думаю. Новый отдел поможет нашу технику в порядке содержать.
— Что-о? — вскочил комбат. — Мы не бережно к ней относимся?
— Конечно. Антенны крутятся круглые сутки на износ. В один прекрасный момент застопорятся. Да кому я объясняю! — в сердцах воскликнул Сергей. — Ведь ты и сам не раз ставил вопрос о графике попеременного выключения установок для профилактики. А бесит тебя, товарищ майор, другое: от Соловьева отодвинули подальше…
Осинин тут же пожалел о сказанном. Бондаренко аж затрясло. Комбат стукнул кулаком по столу, не зная, что сказать от ярости. Осинин не стал ждать, поднялся и вышел из кабинета, тихонько притворив за собой дверь. «И это называется поговорили по душам. Крепко я его задел. Хоть и правду сказал, но, видно, зря, зря я так…» — думал он с досадой, шагая по темному коридору.
А все началось с преобразования корпуса в Ленармию ПВО. Этим подчеркивались и заслуги «редутчиков». Командующим стал генерал-майор Зашихин, членами Военного совета — тоже люди авторитетные — председатель Ленгорисполкома Попков, бригадные комиссары Веров и Иконников. Утвердили в новой должности — помощника начальника штаба армии по службе ВНОС и связи — полковника Соловьева. Ему по-прежнему подчинялись разведотдел, радиобатальон, а теперь еще и отдел связи.
Через пару дней после этих перемен комбат вернулся из штаба корпуса злой как бес. Вызвал Осинина.
— Вот жизнь пошла, — пожаловался Бондаренко. — С одной стороны разведотдел давит, с другой — связисты. К Соловьеву теперь и не проберешься.
— А в чем дело, товарищ майор? — спросил Осинин.
— Хотел я поменять начальников расчетов — направить Ульчева с «шестерки» на «пятерку», — рассказывал комбат. — Разведотдел согласился. В этот момент вошел начальник новоиспеченного отдела связи. Узнал о моем намерении и давай пытать: «А чем это вызвано?.. А вы с инженерами своими согласовали?..» Это и с тобой, значит… Черт знает что! Да раньше, с Соловьевым, я бы мигом все решил!
— По-моему, правильно, — заметил Осинин. Помолчал и добавил: — Я против смены начальников…
…Осинин вышел на крыльцо штаба. Прищурился, светило яркое солнце. «Вот и весна пришла, — подумал он. — Долго же мы ее ждали! И нечего горевать. Комбат ругается? Так на то он и комбат, остынет. Вспыльчивый, конечно, а свое дело любит, людей любит. А я-то их люблю? Наверное, люблю… Наверное или — люблю? Люблю!..» Он распахнул шинель, снял шапку и неловко, будто человек, недавно начавший ходить после болезни, пнул попавшийся на дорожке камешек.
Он не видел, что в этот момент из окна на него смотрел Бондаренко — глаза у майора были добрыми и спокойными.
…Осинин ввалился в медпункт разрумянившийся, оживленный. Военфельдшер — пожилая женщина, ефрейтор, всплеснула руками:
— Милый, да у тебя, поди, жар, никак, простуду схватил! Доктор! — позвала она. — К вам больной заявился!
Из-за белой перегородки выглянула Казакова. Увидев Осинина, спросила:
— Заболел?
Осинин мотнул головой и неожиданно для себя выпалил:
— Соскучился! Пришел навестить… Нина улыбнулась:
— Подожди. Я сейчас.
Осинин вышел на улицу. «А что я ей скажу? Ведь что-то надо говорить? — тоскливо подумал он. — И зачем приперся? Ну, встретились тогда, поддержал ее в трудную минуту, так сразу невесть что вообразил… Война, блокада, люди страдают, а тут — ухаживать вздумал! Нет, надо уходить подобру-поздорову», — решил он и медленно двинулся по тропинке к штабу.
— Сережа!.. — остановила его Казакова.
Осинин оглянулся. Она стояла в накинутой поверх белого халата шинели, без шапки, и легкий ветерок трепал ее серебристые волосы.
— Простудишься! — обеспокоенно воскликнул Осинин.
— Ты разве не знаешь, что мы — медики, не болеем? — засмеялась Нина. Потом насупилась и с обидой в голосе сказала: — Я тебя давным-давно жду, а ты, выходит, только сейчас «со-ску-чил-ся»… Ладно, знаю, как ты занят!
— Да я и теперь спешу: в радиомастерской ждут, на «шестерку» надо собираться, — промямлил Сергей. — А о тебе я… — Он хотел сказать «всегда помню», но не решился. — Понимаешь, настроение какое-то такое, весеннее, что ли. Солнышко пригревает, а тут Бондаренко чего-то на меня напустился.
— Поэтому ты вспомнил обо мне. Придется попросить майора, чтобы он чаще тебя «на ковер» вызывал. Иначе, скажу, Осинина никакими силами в медпункт не заманишь.
— Точно так. А я буду знать, что как только комбат мне всыпал, значит, ты меня ждешь и пора бежать на свидание…
— О! Легок на помине. — Нина увидела идущего по тропинке Бондаренко и тихонько добавила: — Чего это он каждый день в медпункт наладился заглядывать?.. Не то что некоторые, — с укором посмотрела она на Сергея.
Бондаренко подошел, поздоровался с Ниной, а Сергею сказал:
— Пилюли понадобились, что ли? Ишь, красный как рак… Что, доктор, серьезная у него болезнь?
— Думаю, серьезная, — строго ответила Нина, — но таблетки не помогут.
— Что такое? — тотчас встревожился Бондаренко.
— Успокойтесь, товарищ командир, я пошутила. Инженер здоров. Он просто так заглянул. А что, нельзя? — внимательно посмотрела она на комбата.
— Выходит, я помешал, — усмехнулся Бондаренко. — Тогда извините. Зайду в другой раз…
— Я тоже пойду, — голос Сергея стал тусклым.
— Хорошо, Сережа, иди, — согласилась Нина. — Навещай, буду рада, — и скрылась в дверях домика. Она поняла, отчего расстроился Осинин…
«Нет, надо обязательно объясниться с Бондаренко!» — подумала Казакова, приподняв марлевую занавеску на окне и глядя на удаляющегося Осинина.
Но когда вновь появился Бондаренко, Нина ничего ему не сказала. Так и сидели они молча друг перед другом. Минут через пять майор ушел…
— Комиссар, у Осинина с Казаковой роман, что ли?
— Гм-м, не замечал, командир. До романов ли теперь?
— А почему бы и нет. Что, разве мы уже и не люди? Вот скажи, почему ты до сих пор холостяк? Тебе ведь за тридцать пять давно перевалило?
— Э-э, Борис, разве это беда? Не успел жениться до войны. И теперь рад, а то сейчас бы мучился, беспокоился, как там жена, дети. Ничего, победим, выберу невесту…
— Что ж, может, и верно. Но бывает ведь так: вдруг понравится человек, и ничего с собой поделать не можешь… хотя есть жена.
— Если честно, то я к этому плохо отношусь: легкомысленных отношений не люблю…
Из отчета о боевых действиях войск Ленинградской армии ПВО:
«…В конце апреля противник произвел четыре крупных налета. Однако и они не увенчались успехом… Их главный объект — вновь корабли Краснознаменного Балтийского флота. Истребители и зенитчики сбили 38 и подбили 19 самолетов врага. Корабли не понесли урона… Установки РУС-2 заблаговременно оповещали о появлении бомбардировщиков на подступах к городу…»