Глава 1

В тот же самый день, когда происходило завершающее событие своеобразной эпопеи, связанной со смертью и похоронами безвременно почившей Ларисы Липской; в тот день, когда прах ее, тщательно запаянный в небольшую урночку, был, наконец, предан земле; в тот день, когда безутешный супруг ее, внезапно оказавшийся в плену необъяснимых фантасмагорических видений, много часов блуждал по городу не в силах спокойно, как все нормальные люди, вернуться домой, — в девятый день с официально зарегистрированного дня своей собственной смерти… сама Лариса Липская, с недовольным лицом, шла по Литовскому проспекту.

Моросящий дождь уже кончился, но она не замечала этого и до сих пор продолжала держать над головой раскрытый зонтик. Отгородившись от окружающего стеклами больших очков, она не обращала внимания на раздражающее мельтешение озабоченных лиц, на проносящиеся мимо автомобили, на какие-то мятущиеся в пустой суете фигуры, снующие вокруг. Лариса не спеша ступала по мокрому асфальту, осторожно обходя лужи, держась в стороне от проезжей части, не желая, чтобы какая-нибудь шальная колымага окатила ее грязными брызгами.

Она шла по проспекту и была недовольна всем.

Ее раздражал собственный внешний вид, совершенно не свойственный ей. Непривычный, какой-то вульгарный макияж. Одежда с чужого плеча, легкомысленная и не отвечающая ее строгому, изысканному вкусу. Раздражал этот старый, расхлябанный зонтик, дешевая спортивная кожаная курточка, а также джинсы и кроссовки, которых она терпеть не могла. И вызывающе яркие, медно-рыжие волосы.

Короче, Лариса Липская комплексовала. И прекрасно сознавала свое состояние.

Но как бы то ни было, какой бы степени отвращение ни вызывал нынешний стиль ее одеяния, весь этот дурацкий камуфляж был необходим ей сегодня. Она должна была вырядиться именно таким образом. Чтобы как можно более изменить свою неординарную внешность, чтобы как можно меньше подвергать себя риску, привлекая к себе внимание тех, с кем встречаться не было никакой необходимости. Хотя бы потому, что сегодня ей нужно было сделать один важный визит. И очень может быть, что в последний раз в своей жизни. Визит в собственную, довольно-таки странным образом покинутую квартиру, чтобы забрать с собой то, что, к сожалению, невозможно было взять в прошлый уход, не возбуждая лишних подозрений.

И вот, посетив наконец-то свое бывшее жилище, она возвращалась.

Она несла с собой сумочку, битком набитую драгоценностями. На ней было натянуто белье, под которым прилегало к голому телу множество серо-зеленых бумажек. И вдобавок ко всему, в большом полиэтиленовом мешке, замотанный тряпками лежал неожиданно найденный в квартире давно куда-то пропавший пистолет отца.

Можно было бы, конечно, радоваться столь успешно проведенному мероприятию, в результате которого она получила наконец желанное освобождение, возможность расправить крылья и зажить новой, ни от кого не зависящей собственной жизнью… Если бы это действительно было так на самом деле. Но…

Лариса шла и с отчаянием думала о том, что все ее старания пропали даром. Все ухищрения, изматывающая нервотрепка, паническое бегство и, наконец, оказавшееся теперь совершенно бессмысленным убийство — все это было всего лишь бесполезной тратой сил и дополнительным отягощением кармы. Убедившись в опрометчивости своего поступка, она лихорадочно искала какой-нибудь выход, чтобы срочно, каким бы то ни было образом выкарабкаться из создавшейся ситуации.

Естественно, задуманное никогда не получается на все сто. Но, даже сознавая эту извечную истину, трудно заставить себя восторгаться своей находчивостью, когда, как палки в колеса, в твой тщательно продуманный план вдруг вклиниваются всякие непредвиденные уточнения. Когда что-то не сходится. Когда даже какие-то мелкие шероховатости, ничтожные пылинки, что ли, не позволяют полностью удовлетвориться сознанием собственного превосходства над окружающими…

Да что уж теперь говорить о превосходстве!..

Лариса давно уже начала подозревать, что эти ее увлечения оккультизмом, беспечные и безрассудные заигрывания с манящим своей таинственностью и живущим по своим законам ирреальным миром добром не кончатся. Она едва коснулась этой завесы и, вдруг испугавшись, хотела было отдернуть руку, но неведомые силы заставили ее вернуться и помогли ей приподнять край этого занавеса…

Она опомнилась. И страшно перепугалась.

Потому что внезапно поняла, что ходит по краю глубочайшей пропасти, по краю обрыва, возвышающегося над преисподней. И малейшая попытка отойти от этого края, отказаться от зовущих объятий заявившего права на ее душу мира будет немедленно и безжалостно пресечена ее неизменным поводырем, ее верной наставницей…

Лариса давно уже начала подыскивать способ исчезнуть куда-нибудь, раствориться в миллионных толпах, копошащихся в непритязательной суете обывательских интересов. Притвориться одной из них и навсегда избавиться от пугающего своей неограниченной властью над ее телом и душой покровительства. Но ничего не могла придумать.

Любая ее попытка к бегству вызвала бы к действию все тайные силы, направленные на поиск взбунтовавшейся беглянки. Единственным выходом оставался один — добровольное бегство в небытие. В смерть.

Но именно этого Ларисе и не хотелось. Во-первых, по христианским заповедям это был смертный грех. А во-вторых, просто-напросто хотелось жить. Поэтому такого выхода она стремилась избежать любым способом.

Однако, что бы она ни придумывала, любая комбинация, даже самая хитроумная, при тщательном рассмотрении страдала одним недостатком. Для всех она оставалась бы живой. Да, исчезнувшей в каком-то неизвестном направлении, но живой. А это-то как раз и было плохо. Потому что живого человека в любом случае рано или поздно можно найти. А в том, что ее найдут, Лариса не сомневалась. Возможностей у них было предостаточно.

Зато никто не станет искать мертвого. Умер. Похоронили. Вот могила. Со всеми вопросами — к ней.

И поэтому, к великому сожалению, Ларисе Липской просто необходимо было умереть. И уж лучше умереть только на бумаге, в официально заверенном свидетельстве о смерти, чем на самом деле быть убитой чужими руками. Это должно было произойти со дня на день. И Лариса была убеждена в неотвратимости этой угрозы.

Но умирать не хотелось…

И тут — неожиданная удача.

Как-то летом, оказавшись на Невском проспекте, она, по своему обыкновению, неторопливо брела по тротуару, рассеянно скользя взглядом по витринам, рекламам, отмечая про себя разнообразие виньеток и украшений на фасадах окружающих зданий… Она вздрогнула от неожиданности, когда невысокий вертлявый парень с фотоаппаратом на груди начал совать ей в руку какую-то бумажку, уверяя в том, что только что сфотографировал ее и не выкупить такую фотографию, где она при всем своем великолепии даст сто очков вперед даже самой Клаудии Шифер, просто абсурдно. Лариса долго ничего не могла понять, но когда наконец поняла, то вначале просто разозлилась на назойливого парня, без разрешения сфотографировавшего ее. Потом успокоилась и, со скептическим видом взяв эту бумажку, небрежно сунула ее в сумочку.

Естественно, она и думать не хотела о том, чтобы снова специально тащиться на Невский и выкупать этот снимок. Однако через несколько дней, роясь в своей сумочке, Лариса случайно обнаружила листок, который ей всучил уличный фотограф, повертела его в руке и хотела было уже выбросить, как вдруг что-то как будто подтолкнуло ее. Ей стало интересно, как там она на фоне своего любимого города смотрится. Позвонила по указанному телефону. Съездила на Невский. Взяла фотографию. И с удовлетворением отметила про себя, что смотрится очень даже неплохо. Но что самое важное, она узнала при этом, что у нее есть двойник…

В голове начал созревать план. Сначала довольно туманно, затем более конкретно. А через некоторое время этот план полностью увлек ее своей эксцентричной неординарностью.

Кто же мог предполагать, что все это так нелепо закончится!..

По тому, как скоро ей позвонила Наташа, и по тому, как она выразила вдруг неожиданное желание поближе познакомиться с Ларисой, а затем и фотографиями обменяться… Лариса почуяла какой-то скрытый подвох. Но не подала виду. И затем, тщательно разыгрывая уже привычную для себя роль этакой витающей в облаках, рассеянной, изнеженной и глупенькой интеллигенточки, исподволь направляла речи и действия своей новой подруги в нужном ей самой направлении.

Разбитная Наташа быстро ухватила подсунутые ей Ларисой бразды лидерства в их своеобразном дуэте и, напрочь позабыв о бдительности, сама того не замечая, как бы помогала Ларисе утвердиться в своем решении и энергично вела дело к неизбежной развязке.

В результате Лариса узнала о ней все, что нужно. И то, что Наташа никогда не была замужем и не рожала, хотя и наделала кучу абортов. И то, что живет она после смерти родителей в отдельной однокомнатной квартире. И то, что занимается каким-то сомнительным и ненадежным челночным бизнесом и буквально не вылезает из Польши и Турции…

Возможно, Лариса в скором времени и узнала бы истинную причину Наташиных ухаживаний, поняла бы наконец зачем она понадобилась этой склонной ко всякого рода авантюрам особе. Но события вдруг завертелись так, что медлить было уже нельзя.

Эта злополучная видеокассета, внезапно оказавшаяся у нее, решала все.

Она не знала, что существуют подобные записи. О чем-то догадывалась, конечно, но весьма смутно и неопределенно. Теперь же эти зыбкие и не оформившиеся во что-то конкретное подозрения обрели вид абсолютно неопровержимой улики. Но что толку в том, что эта кассета попала к ней в руки! Не в милицию же, на самом деле, нести доказательства чуть ли не собственного участия в этой кровавой мистерии! И с одной и с другой стороны ей грозила неминуемая гибель.

Но как ни изворачивайся, как ни оттягивай, а гибель и так уже стояла на пороге.

Утром по радио в сводке происшествий сообщили, что какая-то женщина выбросилась из окна. Упомянутый адрес погибшей, где-то на Старо-Петергофском проспекте, заставил Ларису насторожиться. Она поспешно набрала номер телефона своей знакомой по эзотерическому кружку и через минуту поняла, что не ошиблась. Это была она. Та самая, кому она, ослепленная паническим ужасом, опрометчиво показала проклятую кассету и посоветовала бежать куда глаза глядят…

Лучше бы никогда и не видеть этой кассеты, и не знать про нее!

Лариса запаниковала. Заметалась. И, несмотря на длительные, тщательные приготовления, растерялась.

Хорошо о чем-то говорить! Заранее продумывать, планировать. Предполагать… Труднее, когда дело доходит до реализации задуманного…

Лариса даже на минуту боялась остаться одна. Заперлась на все засовы, замки, крюки и цепочки. Беспрерывно курила, пила кофе… Где-то разыскала Игореву заначку. Выпила. Но легче не становилось.

Волей-неволей, но срочно приходилось запускать в действие тот механизм, который она уже подготовила, хотя втайне и надеялась, что все образуется само собой и дело до него не дойдет.

Теперь она решилась.

Лариса позвонила Наташе и пригласила ее к себе на завтра. Затаив дыхание, она со страхом думала о том, что вдруг ее приглашение по каким-то непредвиденным причинам будет отклонено. Что вдруг Наташа именно завтра куда-нибудь уезжает по своим делам. Или у нее назначена какая-нибудь встреча… Да все что угодно…

Но та сразу согласилась. И даже как будто обрадовалась чему-то. Насообщала кучу всяких ничего не значащих новостей и сказала, что и сама собиралась на днях навестить свою столь необычным образом обретенную по-другу.

И у Ларисы отлегло от сердца.

В противном случае ей ничего уже не оставалось, как махнуть рукой на все и последовать примеру выбросившейся из окна знакомой. Или просто-напросто отравиться. Это было, по крайней мере, менее страшно, чем быть разодранной крючьями и разрубленной топорами. А затем после удовлетворения патологической похоти маньяка по частям быть выброшенной на помойку. Неизвестно, что могло прийти на этот раз в безумную голову, чтобы вдоволь натешиться беспомощным телом отступницы.

Лариса вскочила и принялась за уборку. Сосредоточенно обтирала каждую вещь, стараясь оставить как можно меньше невытертых предметов, которые можно было бы успеть вымыть и насухо протереть на следующее утро, когда уже все задуманное свершится.

План Ларисы состоял в том, что ее место займет ничего не подозревающая Наташа. Именно она будет лежать на полу. Ее будут хоронить, и именно ее прах будет опущен в могилу, над которой каменное надгробие всем на свете возвестит о том, что Лариса Липская умерла и искать ее уже нет ни малейшего смысла…

Что же касается незначительных индивидуальных черт и деталей, придающих лицу ее двойника некоторую несхожесть с оригиналом, то Лариса не особенно беспокоилась о том, что кто-то сможет разоблачить подлог.

Для себя она давно уже уяснила следующую истину…

Этих дураков, этих рациональных скептиков, с умным видом заявляющих о неопровержимости того, в чем они упрямо убеждены, обвести вокруг пальца проще всего. Они покупаются на своем же собственном убеждении, что, как говорится, такого не может быть, потому что не может быть никогда. Прекрасная ловушка для самих же себя.

И часто они неосознанно подпадают под воздействие этого своеобразного самогипноза, распространяя его, а заодно и собственные нелепые умозаключения, на таких же, как и они сами, тупоголовых баранов.

И поэтому было самым важным, хотя и не слишком сложным, еще задолго до реализации плана убедить собственного муженька в возможности того, чего на самом деле не было и, естественно, быть не могло.

А именно в том, что внешность женщины настолько обманчива и переменчива в зависимости от настроения, погодных условий и прочей чепухи, что эта женщина порой может оказаться совершенно не похожей на самое себя.

И когда она, якобы смеха ради, обменялась с Наташей фотографиями, сделанными уличным фотографом, то поставила ее карточку вместо своей на самом виду, за стеклом книжного шкафа, заявив Игорю, что на этом снимке она выглядит именно так, как сама себя представляет.

Муженек, конечно, скривился, долго скептически рассматривал фотографию, но спорить не стал и махнул рукой на женскую блажь. Он только спросил, откуда у нее взялся этот нелепый свитер, и, услышав в ответ что-то неопределенное, окончательно потерял интерес к этой теме…

Зато, когда произошло, свершилось то неизбежное, что и предполагалось, ничего уже не стоило прижать мертвые Наташины пальцы к этой фотографии, да и ко всему, что так или иначе могло бы заинтересовать тех, кто усомнился бы в том, что живописно лежащая на полу покойница и есть гражданка Липская Лариса Михайловна, а не какая-то кстати подвернувшаяся и поразительно внешне похожая на нее, навсегда замолкнувшая шлюшка, которая, зачем-то представляясь Наташей, по документам вдруг оказалась вовсе и не Наташей, а Светой. Так что велика ли для нее разница, кем ее сочтут теперь?..

Ну а что касается несколько изменившихся черт лица, то Ларисе хорошо было известно, как порой неузнаваемо меняется лицо мертвого человека, а тем более в гриме, наложенном похоронными специалистами.

Кроме того, Лариса для большей убедительности украсила это лицо своими неизменными очками… Второй, запасной парой.

И генеральную уборку накануне она также затеяла для того, чтобы как можно более тщательно изъять следы своего здесь пребывания. Естественно, все не смоешь и не спрячешь. Но, вероятно, и милиция не станет проверять отпечатки пальцев на каждом квадратном сантиметре квартиры и на каждой отдельно взятой булавке. Тем более что в доме бывали и гости…

Но пока ничего этого, запланированного на завтрашний день, не произошло, и она лихорадочно занималась уборкой.

Ближе к вечеру явился с работы муженек. Как обычно, под легким кайфом. Потому что этот горе-супруг просто был не в силах сдержаться, чтобы где-нибудь не хлебнуть своей сивухи. И он, естественно, начал выражать свое недовольство устроенным кавардаком. Лариса терпела некоторое время, стараясь не обращать на него внимания. Но когда его капризничанья переполнили чашу ее терпения, она взорвалась.

И без того взвинченная до предела, она орала так, что даже сама, слыша свои словно откуда-то извне доносившиеся вопли, с удивлением отмечала несколько не свойственную ей манеру общения. И с некоторым удовольствием обнаружила, что умеет неплохо материться.

Чтобы ненароком не получить затрещину от удивившегося сначала, а затем взбешенного супруга, она заперлась в спальной комнате и изливала на его голову все, что накопилось у нее за три года их совместной жизни. И в итоге посоветовала ему идти в поисках утешения и ласки к своей подружке-потаскушке Илоне…

Кончилось тем, что Игорь грохнул дверью и исчез из квартиры.

Оставшись одна, Лариса немного пришла в себя, а затем перепугалась еще больше. Оставаться в квартире одной, да еще на ночь… Она похолодела.

А затем поразмыслила и решила, что все это действительно даже и к лучшему. И позвонила Алексею Кирилловичу, шефу своего муженечка, которому несколько раз уже отвечала взаимностью на его галантные ухаживания. По счастливой случайности, жена у Барина в эти дни порхала по заграницам, а у верной спутницы Марины либо, очевидно, был период легкого женского недомогания, либо еще какая-нибудь уважительная причина…

Поэтому Барин, как только Лариса заверила его в том, что если Игорь даже и появится, то не будет допущен в дом, примчался к ней с большой радостью, как нетерпеливый, изголодавшийся мальчик, которого лишь вполнамека поманили пальцем…

Ему было приказано принести «Амаретто», поскольку миндальный запах ликера не стал бы вызывать никаких подозрений…

И тут, как сейчас принято выражаться, она оттянулась на всю катушку…

А утром пришла Наташа.

Лариса уже заранее всыпала в оставшуюся после Барина недопитую бутылку ликера весь свой запас цианистого калия. Украденного, кстати, у того же Барина, из его сейфа. Для какой надобности он там находился, каким образом и где был приобретен, Ларису не интересовало. Но то, что это был именно этот яд, Барин сам как-то по пьянке ляпнул ей. Потом вдруг очухался и быстро запер сейф. Но Лариса хорошо запомнила этот пузырек, а в следующее посещение Баринова кабинета, пока тот храпел на диване после утомительных для его возраста гимнастических упражнений, безо всяких угрызений совести нахально приватизировала его.

Теперь же, когда этот яд потребовал подтверждения ходивших о нем страшных легенд, Лариса просто-напросто струсила.

Увидев перед собой сияющее лицо Наташи, она глубоко раскаивалась в задуманном, обругала себя низкопробной пародией на Екатерину Медичи и уже обреченно решила на все махнуть рукой…

Но вдруг отчетливо вспомнила душераздирающие вопли заживо кромсаемых людей и содрогнулась.

Она больше не колебалась. И лишь лихорадочно подыскивала себе оправдания, пытаясь договориться с собственной совестью, убеждая себя в том, что, во-первых, мгновенная смерть от быстродействующего яда не так мучительна, как, скажем, от рака. Во-вторых, казуистическими увертками типа того, что если сейчас Наташа останется жива, то не исключено, что когда-нибудь может случиться и так — вспоминая прошлое, она будет сожалеть о том, что не умерла прежде. И что, может быть, другая смерть Наташи будет не столь скоропостижной и безболезненной… Иначе говоря, Лариса пыталась внушить себе, что творит чуть ли не добро, избавляя Наташу от дальнейших жизненных страданий.

Но, с другой стороны, она вдруг подумала и о том, не рискует ли и она сама, Лариса, подставляя вместо себя осчастливленную ею таким необычным образом Наташу, впоследствии умереть такой смертью, от которой содрогнулись бы жертвы инквизиции…

Так есть ли смысл в этом спектакле? Не проще ли покончить все разом — и уйти?..

Ее мысль в ужасе металась, как стрелка компаса, попавшая в ловушку магнитной аномалии. В конце концов мозг устал и отключился. И она загадала. Пусть будет как бы по жребию. Кто первый выпьет отраву — тому и судьба…

Но все получилось иначе.

Когда Наташа вошла в квартиру, Лариса удивилась какому-то возбужденному, таинственно сияющему выражению ее лица. По-приятельски чмокнув подругу в щеку, гостья виляющей походкой прошла прямо в комнату. Оглядела интерьер и восхищенно произнесла, как делала это каждый раз, бывая у нее:

— Потрясающе!..

Наташа порой заходила к Ларисе, то, оказавшись случайно неподалеку, чтобы выпить чашечку кофе, то просто так, позвонив и пожаловавшись на скуку. И никогда не переставала высказывать свое восхищение Ларисиной квартирой.

— Везет же некоторым… — вздохнула она, плюхаясь на диван и сдергивая с плеча кожаную сумочку. Закурила, не спрашивая разрешения, придвинув сумку к себе. — Как твой-то? На работе?

Лариса махнула рукой:

— Ну его!..

— Кобели они все, — посочувствовала Наташа. — И скоты неблагодарные…

— Это точно, — вздохнув, согласилась Лариса. — Вчера дверью хлопнул и до сих пор где-то гуляет.

— А ты мужика заведи.

Лариса задумалась:

— Ну, это же не щенка купить…

— Кстати, о щенках! — ухватилась за мысль Наташа. — Ну, я, конечно, о мужиках говорю. О теперешних. Они нынче все крутые, с бабками, на тачках… Тебе бы такого. И ему престижно было бы такую бабу иметь, как ты, да и тебе выгодно. Здоровые во всех отношениях. Видиков насмотрелись, так и в сексе изобретательны. По всем параметрам — то, что надо. Он тебя и на Канары, и в Хургаду какую-нибудь, на верблюдах кататься… Что ты здесь среди этих картин да возле своего алкаша чахнешь!..

Лариса засмеялась:

— Хорошо, я подумаю.

— Быстрее думать надо. Годы-то летят…

Наташа замолчала. Докурив, раздавила окурок в пепельнице. Затем подняла глаза на Ларису.

— Слушай, подруга, — начала она. — Поделись шмотками. Меня тут на сейшен пригласили… Надо соответствовать. А у меня все такое обиходное, для носки… Недавно в Польше затарилась, так все по ларькам и комкам раскидала. Сунулась в шкаф — нет ни хрена подходящего…

Лариса насторожилась, но не подала вида. И, как прежде, с рассеянным видом подошла к шифоньеру. Раскрыла дверцы:

— Посмотри. Может, что и подойдет.

Наташа сунулась в тесные ряды Ларисиного гардероба.

— Ух ты!.. — восторженно выдохнула она. — Ну-ка, дай глянуть!..

Порывшись немного, она вытянула оттуда темно-зеленое вечернее платье от Риччи.

— Это можно?

Лариса молча кивнула.

— Можешь не отворачиваться, — пошутила Наташа и начала стягивать с себя джинсы и свитер.

Лариса оценивающе рассматривала точеную, очень похожую на ее собственную, обнаженную фигуру Наташи, словно исполняющей перед нею какой-то ритуально-эротический танец. Тягуче извивающееся и постепенно обволакивающееся дорогой тканью, ее матово-белое тело казалось более плотным и упругим, чем у Ларисы, изящная фигура которой отличалась той изысканной утонченной красотой, что из поколения в поколение была свойственна истинным петербурженкам. Лариса снизу доверху пробежала взглядом вдоль линии бедер, живота, груди Наташи… и внезапно подумала, что у нее должны были бы быть светлые волосы, а вовсе не такие, как сейчас, — черные, словно у гейши с японской гравюры… Почувствовав какое-то неожиданное волнение, она отвернулась.

— Готово!..

Лариса снова взглянула на Наташу и невольно отпрянула.

Если не всматриваться в некоторые малозначительные детали и немного подкрасить лицо, то можно было с уверенностью утверждать, что на нее, загадочно улыбаясь, смотрело ее собственное отражение, каким-то непостижимым образом вышедшее из глубины зеркала…

— Ну как? — Наташа грациозно повернулась вокруг себя.

— Поразительно… — прошептала Лариса. Подскочила к шкафу, выволокла спрятанную среди белья шкатулку красного дерева и достала из нее золотой браслет и малахитовые в золоте серьги.

— У тебя уши проколоты? — спросила она.

— Обижаешь… — усмехнулась Наташа, стоя перед зеркалом. Нацепив серьги и надев браслет, она повернулась к Ларисе: — Ну и, как говорится, ху из ху?

Действительность превзошла все ожидания. Лариса не верила своим глазам. Она взглянула в зеркало и увидела, что неожиданно для самой себя она как-то странно размножилась. Перед ней стояли три почти совершенно одинаковые Ларисы. Одна — изумленно-ошарашенная, две другие — победно-торжествующие. Все это казалось каким-то наваждением…

Наташа снова расположилась на диване, забросив ногу на ногу.

— За это надо выпить, — заключила она. — Давай?

Лариса уловила едва заметное нетерпение в голосе подруги.

— Давай, — согласилась она. Подошла к бару, открыла дверцу. — У меня тут осталось кое-что… Вчера распсиховалась из-за муженечка. Пришлось сбегать и купить, чтобы стресс снять…

— О, «Амаретто»! — обрадовалась Наташа. — Это как раз то, что надо… Наливай.

Лариса достала рюмки на длинных тоненьких ножках и наполнила их густым ликером. Подняла одну из них… И затаила дыхание.

— Погоди, — вдруг сказала Наташа. — У тебя никакого лимончика или, например, яблочка нет?..

Лариса поднялась и с неожиданно нахлынувшей радостью ускользнула на кухню. И постаралась подольше задержаться там…

Она пыталась оправдать себя тем, что действительно не догадалась заранее приготовить что-нибудь к столу. Хотя бы выложить то, что осталось после посещения Барина. Но в глубине души сознавала, что просто-напросто постыдно сбежала, чтобы ничего не видеть…

Но в комнате ничего не происходило.

— Ты скоро там? — нетерпеливо позвала Наташа.

Лариса обреченно вернулась, неся на блюдце нарезанный дольками грейпфрут. Наташа уже держала свою рюмку.

— Давай, подруга, поехали!.. — сказала она. Взглянула на Ларису и наткнулась на выжидающий взгляд. Какая-то искорка страха промелькнула в ее глазах. И словно вдруг испугавшись чего-то, она подмигнула ободряюще и, как бы подавая пример, быстро осушила свою рюмку до дна…

Потом как-то жалобно всхлипнула, удивленно вытаращила глаза, судорожно схватилась за горло и рухнула на пол…

Какой дряни подсыпала ей в рюмку Наташа, Лариса не знала, да и не желала знать. То ли яд, то ли снотворное… Может быть, это увеличивало дозу отравы, подсыпанной в ликер, или, наоборот, нейтрализовало ее действие… Теперь это не имело никакого значения.

Лариса с облегчением выплеснула содержимое своей рюмки в туалет. И внезапно почувствовала, что совесть ее совершенно чиста. Не было никакого пугавшего ее прежде чувства вины.

Случившееся неожиданно представилось ей своеобразной дуэлью. И она без колебаний ухватилась за эту успокаивающую ее совесть версию, которая заключалась в том, что им обеим по разным причинам как-то одновременно пришла в голову одна и та же идея — поменяться местами. И так уж получилось, что Лариса просто-напросто опередила соперницу, подсыпавшую отраву в уже наполненную смертью рюмку. И благодаря расположению судьбы вышла победительницей из этого поединка.

Версия была крайне шаткой и натянутой. Лариса и сама прекрасно понимала это. Но когда, раскрыв Наташину сумочку, она обнаружила в ней нераспечатанную бутылку какой-то ореховой настойки, некоторым образом подтверждающую эту версию, то совершенно этому не удивилась. И даже наоборот, с каким-то тайным злорадством похвалила себя за предусмотрительность и правильность своего поступка.

Она не удивилась и тогда, когда прочла в найденном в сумочке паспорте, что никакая это вовсе и не Наташа, а некая Светлана Степановна Ермакова, тысяча девятьсот семьдесят второго года рождения…

Она лишь удовлетворенно улыбнулась при мысли о том, что внезапно помолодела на целых два года…

Натянув резиновые перчатки, Лариса принялась за дело.

Прежде всего она вернула на прежнее место, за стекло книжного шкафа, убранную заблаговременно Наташину фотографию. Стерла по мере возможности отпечатки своих пальцев со всего, к чему прикасалась нынешним утром. А на свои документы, на прощальное письмо, на любимую кофейную чашку и на всякие бросающиеся в глаза безделушки налепила Наташины отпечатки, аккуратно поочередно прикладывая их к пальцам безразличной ко всему покойницы.

Надела на нее свои очки. С некоторым сожалением пожертвовала ради дела и собственным обручальным кольцом…

«Вот так, Игорек, — подумала Лариса, с какой-то странной усмешкой любуясь результатом своих стараний. — Пусть теперь она будет твоей супругой…»

Пока она занималась этим, то обратила внимание, что от лица Наташи исходил запах каких-то дешевых духов. Лариса Липская никогда так не пахла. И чтобы перебить этот запах, она обильно намазала ее своими вечерними духами…

Расчесала ее голову новой, заранее для этой цели купленной расческой и, не снимая с зубьев нескольких зацепившихся за них черных волосков, положила расческу в прихожей у зеркала. А заодно и убрала зубную щетку из ванной, а также полотенце, повесив на его место новое, только что выстиранное…

Зашла на кухню. Светину настойку сначала было убрала в пенал, к уже стоявшей там не допитой Барином «Смирновской» водке. Пусть Игорек выпьет за помин души своей незабвенной и горячо любимой…

Затем передумала. Содержимое вылила в раковину, а пустую бутылку сунула к себе в сумку, чтобы выбросить по дороге.

Нашла в углу, между стоящей винной посудой, другую пустую бутылку — из-под «Амаретто», пылящуюся там еще с лета, со дня ее рождения. Перелила в нее часть отравленного ликера — пригодится на всякий случай. Плотно закупорила и убрала себе в сумку. А свою, оставив на дне ее некоторое количество плещущейся отравы, поставила за диван.

Между тем время поджимало. Уже кто-то раз или два пытался дозвониться до нее. Но она и не подумала подойти к телефону. Только вспомнила, что забыла обтереть и его, и тут же осторожно это проделала.

Теперь пора было срочно убираться отсюда…

Из собственного дома. Пока не явились по ее душу и тело те, ради кого в конечном счете она и устроила весь этот жуткий маскарад.

Наташин свитер бросила в шкаф — лишние доказательства не помешают. Тем более что на фото она была именно в нем.

— Небогатый гардероб для фирмачки… — презрительно усмехнулась Лариса.

Оставила дома и свою сумочку со всеми находящимися в ней причиндалами, вынув только ключи от квартиры и паспорт.

Драгоценности решила пока не трогать. Ибо совершенно было неизвестно, что ждет ее на новом месте. В крайнем случае можно было прийти и забрать их.

Оставила на месте и доллары, чтобы не наводить на мысль об ограблении и не давать повода милиции для лишних подозрений…

На прощание Лариса окинула взглядом квартиру, с детства свою, но теперь ставшую чужой и принадлежащую этой нелепо валяющейся, постепенно холодеющей кукле, заветные мечты которой о богатстве сбылись столь неожиданным для нее образом…

Лариса повернулась и вышла вон.

И только много позже вспомнила о том, что, потрясенная содеянным, в горячечной спешке заметания следов и паническом стремлении поскорее сбежать куда-нибудь подальше она совершенно и думать забыла про эту злополучную видеокассету и оставила ее дома…

Проходя через сквер, Лариса неожиданно нос к носу столкнулась с Илоной. Вот этого она никак не могла предвидеть. И, естественно, она и предположить не могла, что ее бывшая подруга, раздираемая угрызениями совести, в эту минуту спешила к ней, чтобы поплакаться и вымолить прощение за отбитого мужика и этим хоть как-нибудь оправдаться перед ней, а заодно и перед самою собой.

Лариса указала Илоне на скамейку. Они свернули к ней и, поскольку сиденье было затоптано грязными следами, уселись на спинке. Закурили. И Илона начала убедительно доказывать Ларисе, что жизнь устроена очень сложно.

Лариса и сама это уже прекрасно понимала и только согласно кивала головой.

И хотя ей сейчас было совершенно не до разборок из-за своего непутевого супруга, кое-что из Илониных рассуждений мало-помалу откладывалось в ее сознании. И в конце концов почти примирившиеся подруги встали со скамейки и пошли в бистро, чтобы там окончательно растопить последние льдинки своей затянувшейся размолвки.

По крайней мере у Ларисы проснулась некоторая радостная надежда на то, что наконец-то появилась, а точнее, вернулась возможность со временем излить кому-то все, что накопилось в ее душе…

Но это потом. А пока что для всех она должна быть мертва.

«Любопытно, — вдруг подумала Лариса. — А придет ли Лошка на похороны?.. Придет, наверное… Догадается или нет?»

Взяли по чашке кофе, пирожных и вина. И при этом Лариса почему-то заказала для себя именно «Амаретто». Просто так, из принципа. Словно желая, казалось, наконец-то выпить ту, не выпитую час назад и, вероятно, напрасно выплеснутую рюмку…

Все кончилось по-бабски. Выйдя из кафе, обе вдруг разревелись, расцеловались, простили друг другу все и разошлись, скорбя и радуясь — каждый о своем…

Оказавшись в чужой квартире, отдышавшись как следует, сварив кофе и закурив сигарету, Лариса с довольным видом расположилась на диване, закинула ногу на ногу и оглядела свои новые апартаменты. Губы невольно растянулись в торжествующей улыбке.

Жребий брошен.

Начиналась новая жизнь.

И вдруг ее словно обухом ударило по голове. Она опомнилась, очнулась от какого-то кошмарного наваждения. Нервозная эйфория, державшая ее все время в каком-то возбужденно-приподнятом состоянии, мгновенно улетучилась, сменившись безнадежным отчаянием. Она огляделась по сторонам, и парализующий страх охватил ее.

Наконец-то до нее дошел весь ужас содеянного.

Лариса испуганно озиралась вокруг и повсюду замечала следы Светиного пребывания — и неплотно прикрытую створку платяного шкафа с торчащим в щели краем пестрого рукава, и небрежно брошенный на спинку стула линялый халатик, и валяющиеся носок к носку шлепанцы в прихожей, и треснувшую чашку с голубым ободком, на дне которой в маленькой желтой лужице плавали черные чаинки… Она словно наяву увидела, как Света ходит по квартире, снимает халатик, натягивает эти же самые джинсы, которые теперь облегали Ларисины бедра, надевает эти же самые стоптанные кроссовки, которые сейчас валялись в полиэтиленовом пакете у входной двери…

Она явственно чувствовала, буквально осязала присутствие Светы во всех окружающих ее вещах, с недоуменным любопытством уставившихся на нее и словно вопрошающих, кто она такая, почему она здесь… и где теперь та, которая ушла куда-то ненадолго и возвращения которой они с нетерпением ждали…

В глазах потемнело.

Лариса схватилась за голову. Ей захотелось кричать, выть, забиться в истерике… Вернуть сегодняшнее утро любой ценой.

Но было поздно.

Обхватив руками плечи, она бессмысленно ходила по квартире, стараясь не замечать ничего из того, что с упрямой настойчивостью лезло ей на глаза, выпячивалось и громко шептало в самые уши, с садистским ехидничанием напоминая ей, кто она есть на самом деле…

Больше всего на свете она боялась подойти к зеркалу, как можно дальше обходя его, резко отворачиваясь, если глаза вдруг каким-то неведомым магнитом сами по себе стремились заглянуть в его глубину. Но неведомая сила словно нарочно разжигала это идущее откуда-то из подсознания извращенное любопытство. И в конце концов поймала ее, когда она в очередной, может быть, уже в сотый раз пыталась увернуться от неизбежной встречи со своим отражением.

И когда все-таки вдруг случайно она бросила в сторону зеркала робкий мимолетный взгляд, то отшатнулась в ужасе, увидев ЕЕ. Свету. В той же, давно знакомой одежде, с длинными черными волосами. Ту, которую она сегодня утром так безжалостно убила…

Безумие накатывалось на нее тяжелыми волнами. Она упала на диван и затряслась, захлебываясь в долгом, несдерживаемом рыдании…

Добровольно, буквально из рук в руки приняв на себя бремя чужого имени, Лариса чувствовала, как что-то неведомое охватывает все ее существо. Появлялись какие-то новые, незнакомые прежде ощущения. Странные, совершенно чуждые мысли и желания проносились в ее воспаленном мозгу. Она словно впитывала в себя ту ауру, ту энергетику, которые оставила ей в наследство умершая подруга.

Призрак Светы невидимой тенью витал над ее головой. И этому призраку уже не нужно было приходить лунными ночами, пугая и доводя до безумия своего убийцу. Призрак этот вместе с именем Светы постепенно и почти беспрепятственно вливался в плоть, в душу Ларисы и, скалясь в насмешливой улыбке, проникал в ее сердце…

— Кто я?.. — в изнеможении прошептала Лариса, постепенно забываясь в тяжелом, беспокойном сне…

Однако, очнувшись через некоторое время, она почувствовала неожиданное облегчение. Свинцовая тяжесть куда-то исчезла.

Промчавшаяся буря унеслась, не оставив никакого следа. Этот запоздалый всплеск раскаяния удивлял и теперь воспринимался как самая заурядная эмоциональная разрядка после напряженной, чрезвычайно ответственной работы. И вспоминая свою истерику, Лариса раскаивалась уже в том, что чересчур поддалась на провокацию этого чувства. Иначе говоря, она раскаивалась в прежнем раскаянии…

Лариса подняла голову и насмешливо посмотрела вокруг:

Пожала плечами и улыбнулась.

Наваждение исчезло.

И пора было переходить к решению насущных проблем.

Во-первых, необходимо по мере возможности изменить облик. Хотя бы постричься и перекраситься. Чтобы как можно меньше народу смогло бы ее узнать. И чтобы, по крайней мере в первое время, не пугало собственное изображение в зеркале.

Приняв это решение, Лариса вышла из квартиры и отправилась в парикмахерскую. Как можно дальше от дома, чтобы почти наверняка быть уверенной в том, что именно эту парикмахерскую Света не посещала…

Часа через три она вернулась и, уже ничего не опасаясь, уселась напротив зеркала, чтобы снова, уже более внимательно, чем в салоне, рассмотреть и оценить свою новую внешность.

Теперь, вместо привычной, какой-то готически-утонченной черноволосой красавицы или словно ожившего изящного рисунка древнегреческой амфоры, на нее смотрела огненно-рыжая гетера с большими, загадочно сияющими зелеными глазами и скептической улыбкой на лице. Некое подобие еще не раскаявшейся Марии Магдалины.

Лариса долго и пристально всматривалась в свое отражение и постепенно с удивлением снова начала находить в нем какие-то доселе неведомые для себя, но тем не менее давно знакомые черты.

Она сняла очки.

И внезапно, едва не раскрыв рот от изумления, поняла, в чем дело. Пораженная неожиданным открытием, она схватила сигарету, закурила и долго рассеянно ходила по комнате.

Это было совершенно невероятное и необъяснимое сходство. Нет, не во всем, конечно. Не до такой степени, как со Светой-Наташей… Но какие-то черты словно внезапно трансформировались, все более и более напоминая лицо ее старой подруги. Илоны…

Это был полнейший абсурд. Они никогда прежде не были похожи между собой. Неужели измененный цвет волос смог настолько преобразить лицо, что выявились доселе незначительные детали, которые, оказавшись подчеркнутыми, придали облику Ларисы новое выражение?

Либо это было на самом деле так, либо — еще одно какое-то необъяснимое наваждение…

Но как бы то ни было, подобное перевоплощение Ларису устраивало.

Это ее даже несколько позабавило, и она решила сохранить этот цвет волос. А при следующей встрече с Илоной рассказать ей о своем открытии и непосредственно проверить это неожиданно обнаружившееся сходство…

О гибели Илоны Лариса узнала в ту же ночь.

Уже который раз за минувший день, сидя перед темным зеркалом, в темной комнате, она снова увидела свою подругу. Не собственное отражение, а именно ее… всю в крови, уходящую в темную глубину и печальным взглядом угасающих глаз зовущую ее за собой…

Резкий звук вклинился в сознание. Прервал череду воспоминаний. Вернул на проспект.

Оглушительно взревев мотором, откуда-то сзади сорвался с места и стремительно пронесся мимо Ларисы мотоциклист. В черной кожанке и с большим круглым шлемом на голове.

Она вздрогнула от неожиданности. Затем успокоилась и проводила его рассеянным взглядом…

 

Глава 2

Жить в чужой квартире, притворяясь не тем, кто ты есть на самом деле, — вещь весьма и весьма чреватая совершенно не предсказуемыми последствиями. Рано или поздно, но разоблачение должно было состояться. И поэтому Лариса сидела в квартире Светы как мышка — не включая телевизор, не отвечая на порой чересчур назойливые телефонные звонки и незаметно вышмыгивая на улицу со всяческими предосторожностями, чтобы как можно меньше мелькать возле этого дома.

И дело оказалось, к величайшему Ларисиному ужасу, вовсе даже не в том, что это чужая квартира. Это была вообще неизвестно чья квартира. Да, ключи, найденные в сумочке, сразу подошли к дверям. Да, Лариса действительно бывала здесь пару раз. Да, Наташа-Света клятвенно уверяла, что это лично ее, чуть ли не до конца существования земной цивилизации приватизированная собственность…

Но все оказалось несколько иначе.

Внимательно, а не наспех, как это было у себя дома над мертвым Наташиным телом, Лариса просмотрела ее — паспорт и буквально лишилась чувств, узнав, что теперь она, оказывается, является уроженкой какого-то Богом забытого села, какой-то области, какого-то края… И вдобавок ко всему уже около года назад выписанной из какого-то рабоче-крестьянского общежития какой-то фабрики. И с тех пор нигде не прописанной!!!

И все это несмотря на то, что в разговоре Наташа-Света клятвенно била себя в грудь, уверяя, что ее предки водили компанию чуть ли не с самим Петром Великим, в качестве первых поселенцев обживая невские берега…

Лариса ошалело опустилась на скрипучий стул и уставилась перед собой ничего не видящими глазами.

Естественно, Лариса Липская подозревала, что бывают на свете иные люди, которые почему-то, за какие-то прегрешения в прошлой жизни, родились не в нашей северной столице. И даже не в Москве… Но как-то смутно догадывалась об их существовании. Ибо, вращаясь в избираемых исключительно ею самой кругах и даже в этих кругах отбирая компаньонов строго по своему вкусу, она хотя порой и натыкалась на людей из провинции, но тем не менее смотрела на них как на что-то экзотическое и поэтому требующее к себе некоторого отстраненно-снисходительного отношения.

Лариса допускала за ними право на существование и даже порой благосклонно пользовалась их услугами. Но никогда не отождествляла такую исключительную, благородного происхождения личность, как Лариса Липская, с остальными жителями, наполняющими необъятные пространства Российского государства…

Она брезгливо перелистывала странички Наташи-Светиного паспорта и с нарастающей яростью, отчаянно сопротивляясь всеми фибрами души, утверждалась в сознании своего нынешнего положения. А оно, это сознание, гадко и ядовито хихикая, корчило ей пакостные рожи и издевательски шептало ей на ухо, что с этого самого проклятого дня урожденная петербургская дворянка по материнской линии Лариса Липская является не более чем лицом без определенного места жительства… А попросту говоря, заурядной бомжихой.

Она перерыла всю квартиру, но, естественно, не нашла никакого загранпаспорта, о котором ей твердила Наташа, никаких таких особенных, пригодных даже для повседневной носки импортных вещей, якобы понавезенных из Польш, Турций или Китаев. Разве что какие-то обноски и платья «от секонд-хенда»…

Короче, в квартире не было ничего из того, чем Лариса могла бы воспользоваться. Для души также не нашлось ничего подходящего, кроме старого черно-белого телевизора, нескольких затрепанных порнографических журналов и каких-то учебников по техническим наукам.

Кладовка была заполнена разобранными картонными коробками из-под какой-то аппаратуры, а на кухне, в углу, под мойкой, толпилась большая батарея пустых зеленых бутылок, среди которых совершенно не выделялась и поставленная туда бутылка с отравленным «Амаретто»…

На поверку выходило, и этого нельзя было не признать, что какой бы умной и хитрой Лариса себя ни считала, но Наташа все-таки перехитрила ее. Провела, как заурядную простушку, как глупенькую, витающую где-то в облаках интеллигенточку… Облапошила ее даже после своей собственной смерти.

Лариса, конечно, прекрасно понимала, что, рассказывая о себе, ее новая подруга врет ей буквально через слово. Но чтобы настолько!..

Все это и взбесило Ларису, и одновременно словно придавило к земле каменной плитой.

То, что долго находиться здесь было небезопасно, она сознавала еще тогда, когда планировала свое исчезновение. И теперь проклинала себя за то, что заранее не подыскала для себя подходящего убежища. Все собиралась, но постоянно тянула с этим. И вот когда, оказавшись лицом к лицу с надвинувшейся опасностью, она наконец решилась, то оказалось, что путь к отступлению не подготовлен. И мало того, почувствовала себя здесь точно в такой же опасности, как и у себя дома…

Но ничего не оставалось делать, как положиться на судьбу.

И на следующее утро, исчезнув из квартиры с утра пораньше, она принялась за поиски подходящей для нее и одновременно отвечающей ее прихотливым запросам квартиры…

Лариса никогда раньше не предполагала, как это, оказывается, непросто. И лишь через несколько дней, угрохав уйму времени и натрепав нервы, она нашла наконец то, что искала.

Ей подвернулась вполне приличная, не слишком дорогая и на удивление уютная однокомнатная квартирка в Веселом Поселке. Это, конечно, было далеко не самым престижным местом Санкт-Петербурга, но… Лариса уже несколько присмирела и, столкнувшись с реальностью, была готова к компромиссам.

Теперь нужно было срочно перебираться.

Собственно, этот переезд особенно много хлопот и не обещал. Потому что, кроме документов и некоторых тряпок на первое время, Ларисе ничего отсюда не было нужно. Но зато теперь появилась необходимость перевезти на новое место то, что оставалось в своей родной, так нелепо брошенной квартире. С собой у нее было взято немного: якобы утерянный год назад паспорт, незначительное количество оставшихся денег и ключи от бывшего дома. И минимум белья.

Этого было совершенно недостаточно для того, чтобы начинать новую жизнь.

До сегодняшнего дня у нее не было своего более-менее надежного убежища, где можно было бы расположиться. До сегодняшнего дня она не могла себе с уверенностью сказать, поверили ли те, кому надо, в самоубийство Ларисы Липской и не ищут ли эту самую Ларису Липскую как убийцу. И поэтому желательно было не высовываться.

Но теперь после кремации, о времени которой она специально справлялась по телефону, и после того, как все на свете своими глазами убедились в том, что Ларисы Липской уже как бы и не было среди живых, она могла смело идти за всем необходимым к себе домой.

Хотя, конечно, прекрасно сознавала, что юридически это уже называлось ограблением. И ей, уроженке села такого-то, нигде не прописанной и никакого теперь отношения не имеющей к покойной преподавательнице латинского языка, в случае неудачи грозят многие неприятности…

Но она пошла.

Естественно, существовал определенный риск того, что она может попасться на глаза кому-нибудь из соседей. Но успокаивало то, что двери подъезда выходили на улицу, где в это время было довольно многолюдно, и поблизости не было никаких скамеек со старухами, от безделья зыркающими глазами в разные стороны и примечающими малейшие мелочи. Кроме того, Лариса постаралась придать себе столь необычный облик, что даже случайно встреченные знакомые с трудом узнали бы ее. Тем более что она больше не была брюнеткой и ее волосы, сверкая огненно-рыжим цветом, настолько отвлекали взгляд, что трудно было надолго зафиксировать в памяти черты ее лица.

Подходя к своему дому, она даже рискнула снять очки. И хотя это делало ее походку несколько неуверенной, благополучно добралась до лифта…

Что же касается Игоря, который мог бы вдруг неожиданно раньше времени нагрянуть домой, то во избежание нежелательной встречи Лариса подстраховалась иным, несколько необычным способом.

Она прекрасно знала, что именно сегодня состоится захоронение урны с прахом не по своей воле подменившей ее Светы-Наташи и муженек, естественно, будет там.

Для того чтобы он ненароком не вернулся домой в то время, когда там собиралась похозяйничать Лариса, она прибегла к знаниям, полученным в процессе приобщения к эзотерическим практикам.

Обнаруженный в квартире план маршрутов городского транспорта натолкнул ее на эту мысль. Она разложила схему на столе, отметила на ней местонахождение кладбища, где должна была состояться заключительная церемония, и, взяв шерстяную нитку, связала концы и наложила ее на этот участок плана Петербурга. Получился своего рода заколдованный круг, заключавший в себе район города, ограниченный этой ниткой.

Прошептав необходимые для этой процедуры слова, она тем самым наложила запрет, благодаря которому Игорю, как только он войдет в эту зону, некоторое время никакими силами не удастся пересечь границу, которую определила для его блужданий любящая супруга. Что же касается времени, на которое была рассчитана эта ловушка, то оно ограничивалось восходом Луны над горизонтом. Так что к вечеру Игорек вполне сможет вернуться домой. А до той поры пускай погуляет, подышит свежим воздухом…

Лариса не раз проделывала подобного рода шуточки над своим ничего не подозревавшим супругом. И тот, вернувшись домой, после того как Лариса, провернув в его отсутствие необходимые для нее дела, таким своеобразным образом допускала его в дом, долго удивлялся, что какая-то непонятная сила держала его там-то и там-то: то какая-нибудь незначительная поломка автомобиля, то неожиданно встреченный приятель… И Лариса, прекрасно зная истинную причину его задержек, со злорадным удовольствием часто пеняла своему супругу за то, что он готов найти любой предлог, лишь бы пошляться где-нибудь на стороне…

Обезопасив себя таким образом от нежелательного вторжения Игоря, она вышла из дома.

Сначала собралась было сразу идти на свою старую, покинутую квартиру. Но после некоторого, мягко выражаюсь, неприятного происшествия изменила маршрут.

И внезапно вспомнила о том, о чем думала еще вчера вечером и что совершенно выпустила из головы сегодня, в нервической суете перед рискованным предприятием, навсегда покидая это временное и ненадежное убежище.

Сегодня был девятый день со дня Илониной смерти. А заодно и той, с кем она столь безрассудно поменялась именами, а вместе с ними, очевидно, и судьбой. И как бы то ни было, но этот поступок камнем лежал на ее сердце. Короче говоря, надо было сходить в церковь. И поставить свечки за упокой душ обеих.

Поскольку Охтинский мост был еще на ремонте, ей в любом случае надо было добираться до «Новочеркасской». И поэтому миновать небольшую уютную церквушку, расположенную сразу за воротами большого старинного кладбища, было невозможно. Тем более что именно там были похоронены ее родители и именно там сегодня должны были хоронить ее самое.

Менее чем через полчаса Лариса была в церкви.

И тут нахлынуло на нее, заполонило щемящей тоской ее неприкаянную душу… И не укрыться было от укоризненных взглядов святых на иконах, не оторваться от всепрощающего взора Спасителя…

И слезы хлынули из глаз. И захотелось уйти, убежать подальше от этого жестокого, бессмысленного суетного мира…

Спустя некоторое время Лариса подняла мокрые от слез глаза.

И встретилась взглядом с Ниной Леонидовной…

Быстро опустив лицо, перемешавшись с группой прихожан, она незаметно просочилась к выходу и выскользнула из церкви…

Но когда часа через полтора она оказалась в своем бывшем жилище, то не на шутку разозлилась. Как бы там ни было, но Лариса все равно сознавала себя полноправной хозяйкой этого дома. Даже малейший беспорядок вызвал бы в ее душе бурю возмущения. Но то, что она вдруг увидела, привело ее в бешенство.

На стене, где совсем недавно висел ее любимый пейзаж кисти Рейсдаля, зиял пустующий, ставший каким-то неприлично голым квадрат невыцветших обоев.

— Всего-то неделя прошла, — со злостью шипела она. — А муженек уже начал коллекцию разбазаривать! Денег на пропой мало, что ли?!.

Намереваясь забрать кое-что из одежды и часть долларов, Лариса не предполагала брать с собой драгоценности, считая, что до поры до времени они вполне могут храниться там, где благополучно находились уже много лет, в выдолбленных ножках большого старинного трюмо. Но теперь, поскольку из квартиры мало-помалу начинали исчезать вещи, это место становилось ненадежным.

Поэтому все драгоценности, и фамильные, и приобретенные когда-то родителями, пришлось вынуть из этого тайника, устроенного еще в незапамятные времена, знать о котором Игорю не было никакой необходимости.

Когда тот по неосторожности сбил ножку из-под зеркала, то и не подозревал, что буквально несколько часов назад Лариса, подставив под тяжелую столешницу журнальный столик и составив целую пирамиду из книг, чтобы не уронить себе на голову это громоздкое сооружение, с невероятным трудом поочередно вывернула полые деревянные ножки и высыпала их содержимое в свою сумочку. Установить эти ножки обратно оказалось тоже непростым делом, тем более что один из шипов, сильно источенный жучком, раскрошился, и Ларисе пришлось просто-напросто подставить ножку под зеркало, уповая на ее честное слово…

Доллары находились в другом месте, и об их существовании Игорю было, конечно, известно. Лариса, повертев пачку в руке, сначала задумалась, не оставить ли часть из нее своему вдовствующему супругу, но потом махнула рукой и запихала деньги под нижнее белье, поближе к телу.

— Перетопчется, — решила она.

Вместе с долларами лежал и пистолет. Вот уж чего-чего, а встретить сейчас и в этом месте чуть ли не сто лет назад пропавшую из дома вещь она никак не ожидала. Вот, оказывается, какой пистолет лежал в кармане Игоря, когда он отстреливался от догонявшего его автомобиля!.. Но где же он его нашел?.. Впрочем, это были уже мелочи. И, побросав в полиэтиленовый мешок кое-какие необходимые для себя тряпки, Лариса туда же сунула и его.

Все это было хорошо и соответствовало плану. И даже более того, если считать находку оружия.

Но как ни старалась она отыскать поставленную на полку злополучную видеокассету, все было безрезультатно. Она бесследно исчезла. И это Ларисе крайне не нравилось.

Собрав все необходимое, она направилась к выходу и тут заметила еще одну пропажу. Исчезла стоявшая возле телефона бронзовая пепельница, изображающая не то Золушку, не то какую-то Козетту, держащую в обеих руках по большой корзине с открывающимися на петельках крышками. Лариса с детства помнила ее и часто играла с этой пепельницей. И пока она была маленькой, никому не позволялось использовать ее по назначению.

А Игорек, очевидно, уже полностью расхозяйничался…

Поэтому, уже окончательно разъяренная и подавив в душе остатки сочувствия к своему бывшему супругу, Лариса вылетела из квартиры и захлопнула дверь, даже не потрудившись запереть ее как следует.

Лифт стоял наготове, будто поджидая ее. И, входя в кабину, она невольно обернулась на какое-то мгновение, услышав за спиной звук открываемой двери. Палец уже нажимал на кнопку первого этажа, когда она увидела широко раскрытые, полные ужаса глаза соседки Нины Леонидовны. Неожиданно для себя самой, следуя указанию какого-то автоматизма, выработанного многими годами совместного проживания, Лариса поздоровалась с ней…

Створки лифта сомкнулись, как створки над уходящим под землю гробом в крематории, и кабина лифта заскользила вниз…

Так она дважды за сегодняшний день встретилась со своей соседкой.

Это был, что называется, полный провал.

И теперь она шла по Литовскому проспекту и была недовольна всем.

Настроение чуть приподнялось лишь тогда, когда она увидела, как один из мчащихся на полной скорости автомобилей, с сильным грохотом и рассыпая фонтаны сверкающих осколков, врезался в грузовик, случайно выскочивший из-за угла.

Лариса удовлетворенно улыбнулась и пошла своей дорогой.

Погода была на редкость отвратительная. И поэтому Юрий Михайлович, прогуливаясь со своим верным спаниелем по аллеям сквера, не рискнул присесть на свою любимую скамейку. Каково же было его удивление, когда он заметил, что на его месте спокойно сидит элегантно одетая миловидная дама и как ни в чем не бывало перелистывает какой-то журнал.

Шанни тоже увидел ее. Обогнав Юрия Михайловича, подбежал к этой даме. Она наклонилась к нему и ласково потрепала его между ушами. Познакомившись с очаровательной незнакомкой, спаниель, весело виляя хвостиком, вернулся к своему хозяину.

Мимо скамейки проходила молодая парочка, очевидно молодожены. Парень в джинсовой курточке катил перед собой детскую коляску. Заметив даму, он поклонился ей. Та приветливо улыбнулась и ответила ему поклоном головы.

— Кто это? — спросила жена, когда парочка поровнялась с Юрием Михайловичем.

— Да так… Наша бывшая училка по биологии…

— У нее глаза странные… Холодные. Просто ледяные какие-то…

— Да она на всех так смотрит…

Юрий Михайлович снова взглянул в сторону сидящей дамы и вдруг увидел, что к ней подошла высокая стройная блондинка с распущенными волосами, в черной кожаной куртке. Они о чем-то пошептались между собой. Дама кивнула и улыбнулась с довольным видом. Встала со скамейки. И обе, не торопясь, вышли из сквера…

 

Глава 3

Добравшись наконец до Веселого Поселка и войдя в свое новое жилище, Лариса бросилась в кресло и облегченно вздохнула.

Все. Теперь, по крайней мере в ближайшее время, можно никого не опасаться. Осталось хорошенько припрятать все свои ценности, отложив на расходы несколько пятидесятидолларовых купюр, разобраться с гардеробом, необходимой парфюмерией и приступать к дальнейшим действиям.

Не откладывая дела в долгий ящик, Лариса пристроила все свое богатство в дальнем углу антресолей, завалив его каким-то тряпьем, свертками и коробками, найденными в квартире. Заранее купленные, а также сегодня принесенные из дому немногочисленные вещи были распределены по степени их необходимости. Например, всевозможные предметы личной гигиены, а в частности те, которые, как утверждает телереклама, «открыли для себя» Ксения, Евгения и другие авторитетные личности, Лариса расположила так, чтобы они всегда были у нее под рукой… Одежду развесила в платяном шкафу. А отцовский пистолет положила под подушку дивана. На всякий случай.

Неожиданно она вспомнила, что забыла взять с собой бутылку с остатками отравленного ликера, которая была замаскирована среди стоящей на кухне той квартиры многочисленной стеклянной тары. Но не тащиться же ради нее обратно!

Теперь можно было спокойно выпить кофе, закурить, небрежно развалясь на диване, а вечером наконец-то посмотреть телевизор. А заодно и более обстоятельно обдумать свое нынешнее положение и составить ориентировочный план на будущее.

Лариса все более и более успокаивалась.

В конце концов, несмотря на кое-какие шероховатости, на непредвиденные встречи с соседкой, сегодняшний день прошел сравнительно успешно. И хотя он еще не завершился, Лариса была довольна собой.

Недаром строгая наставница так высоко ценила ее незаурядные способности.

Лариса горько усмехнулась, вспомнив о ней.

Теперь они стали врагами.

Потому что ничто не может до такой необузданной ярости взбесить женщину, как измена. И в особенности — измена того, кто обязан ей чуть ли не всем своим существованием. Воспитанная и выпестованная по заранее определенному образу и подобию, Лариса просто обязана была продолжить дело, начатое своей неукротимой, зациклившейся на маниакальной идее наставницей, своеобразным Пигмалионом.

Но она отказалась. Испуганная страшной властью, неизбежным насилием и, в конце концов, этим ужасом, которые вместе с жезлом правления предлагали ей.

Гибель ничего не значащей авантюристки, какой была Света-Наташа, — ничто по сравнению с тем, к чему ее склоняла эта беспощадная фурия. Другого выхода просто не было. А может быть, внезапно ослепленная паническим страхом, Лариса просто не заметила этого выхода.

Конечно, можно было бы обратиться за помощью к закону, оправдывая себя беспечным любопытством к необъяснимым проблемам и явлениям бытия. И тем, что, опутанная хитросплетенными сетями, оказалась втянутой в эти оказавшиеся далеко не безобидными игрища. Но был ли в этом смысл? Как всем хорошо известно, многие из законов сейчас еще только пишутся. А уже написанные никоим образом не предусматривают столь неконкретные с точки зрения здравого смысла вещи, как ведовство, оккультизм и прочую чепуху… Не то что в средние века с их «Молотами ведьм» и тому подобными уголовно-процессуальными кодексами…

А что до конкретики, до убийств и ритуальных жертвоприношений, — так никогда и никто этого не сможет доказать. А тем более схватить за руку. Тому, кто пожелал бы покопаться в этих делах, так заморочат голову, так отведут глаза, такое подсунут, что этот бедолага сам в психушку запросится…

Поэтому следовало рассчитывать только на собственные силы.

И она бежала.

Лариса спряталась под этой чуждой ей маской. Под защитным камуфляжем этакой джинсовой девочки. Сменила имя, жилье. Перекрасила волосы. И всерьез подумывала о том, не обзавестись ли контактными линзами, чтобы заодно изменить и цвет своих глаз…

Она с сожалением принимала тот неизбежный факт, что теперь ей придется отказаться от многих своих привычек. От салонов красоты, косметических кабинетов, от тех известных в городе парфюмерных магазинов, где долгое время была постоянным клиентом и где ее запросто могли узнать…

Хорошо бы, конечно, просто-напросто уничтожить ЕЕ. Эту жестокую, бесчеловечную мегеру вместе с ее сумасшедшими прислужницами, зомбированными и беспрекословно исполняющими любую ее прихоть. Пока они живы, Ларисе нелегко будет найти спокойное место.

Но эта борьба если и будет возможна, то только когда-нибудь в будущем. А пока следовало бежать. И как можно дальше. Потому что сил для этой борьбы у Ларисы пока явно недоставало.

Конечно, она уже многому научилась. Но чаще всего проделывала подобные штуки не по своему целенаправленному желанию, а скорее случайно, благодаря обостренной интуиции или в моменты какого-то сомнамбулического состояния, в которое она погружалась иногда и начинала действовать на подсознательном уровне…

С величайшим трудом, да и то при подпитке внезапно откуда-то появившейся неведомой силы, ей удалось вытащить эту дуреху Марину из потаенного, находящегося в фундаменте разрушенной церкви страшного подвала.

Лариса узнала о готовящемся с минуты на минуту убийстве, бесцельно бредя по какой-то улице. В этот момент она проходила мимо парикмахерской, витрина которой вдруг вспыхнула перед ее глазами блистающим светом и тут же превратилась в зияющий холодной ледяной бездной зеркальный коридор. И в глубине этого коридора Лариса увидела приготовление к кровавому действу.

В мерцающей дымке она не различила, кого именно привязывают к жертвенному трону — так называется этот роковой стул. Но кто бы то ни был, вся душа ее наполнилась протестом, страстным желанием прийти на помощь и вырвать жертву из кровожадных когтей.

Неожиданно какая-то неведомая сила потащила ее за собой. Лариса даже испугалась этой силы, никогда прежде не ощущая ничего подобного. И только оказавшись в знакомом подъезде так хорошо известного ей дома, ворвавшись в почему-то не запертую квартиру и спустившись в погреб, она словно бы очнулась и с удивлением увидела Марину, в полуобморочном состоянии сидящую на каменном полу.

Вытащив ничего не соображающую и ни на что не реагирующую девицу на улицу, Лариса сунула ее в случайно припаркованную рядом и стоящую с распахнутыми дверцами чью-то машину и отвезла домой, интуитивно, словно по чьей-то неведомой указке ведя автомобиль в правильном направлении. Открыв квартиру найденным в ее сумочке ключом, она уложила Марину в постель, влила ей в рот пару стаканов воды и поспешила исчезнуть.

И только тут полностью пришла в себя…

Этому случаю Лариса до сих пор не переставала удивляться. Потому что не могла и подумать, что сможет хоть что-то предпринять против воли своей наставницы. Но как бы то ни было, на этот раз у нее получилось…

Что же касается Игоря, то в том случае все было гораздо проще. Она вообще ничего не делала и, естественно, даже не выходила из комнаты. Она словно вдруг впала в какой-то транс и явственно увидела, как ее ошалевший от страха муженек пытается уйти на своей «восьмерке» от догонявшего его «джипа». Она словно смотрела какой-то боевик по телевизору и шепотом комментировала ход развивающихся событий.

А когда все благополучно закончилось, просто уснула…

Лариса встала с дивана. Прошлась по квартире, размышляя, как бы повыгоднее продать свои драгоценности, чтобы как можно меньше подвергать себя риску, неизбежно сопутствующему подобной операции. Естественно, что в любом случае ее так или иначе надуют. Но даже со скидкой на это при благополучном исходе вырученных денег должно было бы хватить на несколько лет. А уж там можно будет сориентироваться…

Лариса бросила взгляд на лежащие на столе отложенные на первое время доллары. И решила, что надо бы, не откладывая на потом, сходить в обменник и перевести эти зеленые бумажки в безнадежно униженные, но зато родные рубли.

Она сунулась за паспортом. Все равно каким — ее собственным или же выданным на имя Светланы Степановны Ермаковой.

В сумочке было пусто.

Ни того ни другого.

И она только сейчас с ужасом вспомнила, что перед уходом «на дело», заключающееся в ограблении собственного дома, повертела их в руке, а затем положила на стол, прямо на схему, над которой минуту назад колдовала, желая «запереть» Игоря в границах брошенной на план шерстяной нитки. Потом как-то засуетилась, занервничала в предвкушении своеобразного визита и выскочила из ненавистной, неизвестно чьей квартиры с намерением никогда больше не возвращаться. Ни за какие деньги!

И вот теперь оказывалось, что как бы то ни было, но вернуться надо. За документами, которые так и остались лежать на столе…

Лариса растерянно стояла посреди комнаты и с ужасом думала об этом.

А ужас этот состоял в том, что сегодня утром она чуть было не попалась. И вся ее конспирация неожиданно рухнула. Мгновенно, словно карточный домик от легкого щелчка.

Потому что сегодня утром недалеко от подъезда с раздраженным нетерпением поджидали куда-то исчезнувшую Свету Ермакову…

Выйдя из парадной, Лариса, как обычно, заспешила поскорее проскочить фасад этого чужого, ненавистного дома. Не поднимая головы, чтобы не привлекать лишний раз внимания старух, вечно ошивающихся на скамейке и словно рентгеновскими лучами пронизывающих насквозь любого встречного.

Но сегодня была довольно-таки дрянная погода. С холодным ветром и сеющимся со всех сторон пронизывающим дождем. Лариса раскрыла нелепый зонтик и собиралась было уже свернуть за угол, как вдруг заметила, что дверца стоящего рядом черного, с затемненными стеклами автомобиля, напоминающего какой-то жуткий слепой катафалк, резко распахнулась, и сильные руки подхватили ее под мышки и стремительно втащили в темную утробу машины.

Лариса вскрикнула от неожиданности и тут же сжалась в комок.

Четверо крепко сбитых парней в черной коже в упор смотрели на нее и молчали.

— Ну что, шалава? — угрожающе проговорил один из них. — Прятаться вздумала?.. Забыла, что ли?.. Так напомним!..

Словно огромными клешнями, он схватил Ларису за горло. Она испуганно вытаращила глаза и попыталась как-то отстраниться от его руки.

— Рыпнешься — придушу на хрен!.. — продолжил он. — Не для того мы тебя из дерьма вытащили и в человеческий вид привели, чтоб ты тут с нами в кошки-мышки играла!..

— Погоди, — махнул рукой другой громила. — Ты ж ей сейчас шею свернешь. Она что-то сказать хочет…

— Ну пусть поет… — Парень отпустил руку, потер кисть ладонью другой руки.

— Почему на звонки не отвечала? Мы тебя уж три дня дожидаемся. Срок позавчера был…

— К-какой срок?.. — со слезами в голосе, тесно зажатая между крепких мужских торсов, заикаясь, пробормотала Лариса.

Парни переглянулись.

Наступила пауза. Затем раздался оглушительный хохот.

— Я ж говорил, обознались, — громко ржал тот, что спрашивал про звонки. — Извини, подруга, опечатка вышла…

Он открыл дверцу.

— Выходи, на хрен, скорей, пока не передумали! И не попадайся больше на глаза. А то под горячую руку подвернешься ненароком… Вишь, и голос не ее… — обратился он к остальным, захлопывая дверцу.

Лариса была ни жива ни мертва. На ватных ногах она свернула за угол и, ускоряя шаги, чуть ли не помчалась прочь.

Она все поняла.

Какое счастье, что успела переехать!.. Пронесло на этот раз…

Именно поэтому, прежде чем навестить свою бывшую квартиру, она и решила зайти в церковь…

Обо всем этом она с ужасом вспоминала, когда бессильно опускалась на диван.

Надо было возвращаться.

Потому что с потерей этих двух жалких книжечек с гербом несуществующего в природе государства совершенно ничего не оставалось от человека под условным названием «Лариса Липская».

Это была какая-то виртуальная, а скорее, шизофреническая реальность…

На всякий случай Лариса положила в сумочку парабеллум и вышла из квартиры. Заперев за собой дверь, вдруг подумала, что не помешало бы где-нибудь спрятать ключи от своего нового убежища, чтобы лишний раз не таскать их с собой. Но на лестнице подходящего места не оказалось, и пока сунула их в карман куртки.

Оказавшись на улице, Лариса медленно обошла вокруг дома, внимательно выискивая подходящее место для тайника. Дом этот, как, впрочем, и все остальные в новостройках, по всему периметру был обильно обсажен разнообразным кустарником и бессистемно торчащими из земли деревьями. Густо разросшиеся за каких-нибудь двадцать пять — тридцать лет, они своими раскидистыми кронами наглухо скрывали стены домов, тыкались ветками в окна, а летом, покрытые густой зеленой листвой, загораживали свет и не пропускали лучи скудного питерского солнца в квартиры незадачливых ленотров, каждый из которых в свое время, радостно отпраздновав новоселье в только что построенном доме, считал своим долгом внести посильную лепту в озеленение собственного микрорайона…

Лариса нашла наконец то, что искала. Недалеко от угла здания кустарник был особенно густ, и его многочисленные, торчащие в разные стороны ветви, создавали буквально непроходимые заросли, доступные, пожалуй, только шляющимся повсюду кошкам.

Лариса взяла ветку и, присев на корточки, глубоко воткнула ее во влажную почву, а затем вытащила. В образовавшееся углубление она опустила ключи. Сверху присыпала землей и опавшими листьями и, чтобы не забыть точное местонахождение своего тайника, положила осколок кирпича, валявшегося рядом. Чтобы обезопасить себя от непредсказуемых случайностей, она очертила веткой место над тайником, создав таким образом своеобразную защитную зону в виде магического круга, и прошептала необходимые для этого случая слова.

Затем выбралась наружу. Огляделась.

Быть может, кто-то и заметил ее, копающуюся в кустах. Но если это даже и произошло, то, как обычно, первой пришедшей на ум мыслью в подобных случаях могла оказаться лишь та, что молодой девке во что бы то ни стало вдруг приспичило отправить свою естественную потребность. И само собой разумеется, никто не полез бы в кусты, чтобы выяснять, какую именно…

Лариса отряхнулась, запомнила место и пошла дальше.

Путь был не столько далеким, сколько не совсем удобным: на метро до «Новочеркасской», а там на трамвае до шоссе Революции. Успокаивало одно. А именно то, что если повезет, то этим маршрутом она едет в последний раз и где-то через пару часов должна вернуться домой.

— Домой…

Лариса печально усмехнулась при этой мысли.

Уже стемнело, когда она подошла к облезлой и осточертевшей ей за целую неделю «хрущобе». Черного катафалка поблизости не было. Посмотрела на окна. Они безучастно, словно слепой в темных очках, глядели в пространство. Поднялась на третий этаж, подошла к двери. Из квартиры не раздавалось ни звука. Осторожно заглянула в зияющий глазок замочной скважины. Внутри было темно.

Но смутное чувство тревоги не покидало Ларису.

Вытащив из сумочки пистолет и держа его в левой руке, она осторожно вставила ключ в скважину и повернула его. Дверь открылась. Лариса переложила пистолет в правую руку и шагнула в темный проем двери.

И тут же вскрикнула от резкой боли в запястье.

Рука, сжатая крепкими железными пальцами, как-то сама собой завернулась за спину, отчего Ларису согнуло в три погибели. Пистолет шлепнулся на линолеум прихожей.

Вспыхнул яркий свет.

Лариса закрыла глаза. И была бы рада никогда больше не открывать их. За какое-то мгновение она увидела и поняла все. Перед ней стояли трое из тех, кто утром запихивал ее в черный автомобиль. Четвертый держал ее за запястье, оттянув его так, что было не пошевелиться.

— Явилась, — произнес один из них. — Ну заходи, коль пришла… А то уж нам надоело в темноте сидеть и тебя дожидаться.

Трое прошли в комнату и развалились на диване. Четвертый, отпустив Ларисину руку, подтолкнул ее в спину, заставляя следовать вперед. Сел на край стола и ногой указал на стул.

— Садись! — коротко приказал он.

Включил настольную лампу, направив свет в лицо Ларисе. Достал сигарету, закурил.

Ослепленная светом, она отвела взгляд.

— Сюда смотреть! — рявкнул сидящий на столе.

Лариса, сощурясь, повернулась к нему. Первое, что бросилось ей в глаза, было то, что парень был одет в черную блестящую милицейскую куртку и по бокам темно-серых брюк, заправленных в тяжелые высокие ботинки, узкой лентой змеились красные лампасы.

«Милиция!.. Догадались все-таки!..» — сверкнула мысль.

Все четверо с интересом и какой-то издевательской ухмылкой молча смотрели на нее. Милиционер пошарил за спиной и достал оба паспорта, которые она опрометчиво забыла здесь и из-за которых так нелепо оказалась в ловушке. Все так же молча он перелистал один из них, затем второй, усмехнулся и показал Ларисе.

— Ну и кто же вы такая, прекрасное создание? — начал он. — Лариса Михайловна Липская, замочившая за один день сразу двоих человек? Или Светлана Степановна Ермакова, слинявшая из кое-какой конторы, прихватив с собой три тонны баксов?.. Кто? Выбирайте, красавица, по какой статье срок мотать…

Лариса похолодела. Лоб покрылся испариной. Парни на диване весело заржали. Сидящий на столе милиционер, нагло уставившись загадочно сияющими глазами, невозмутимо продолжал:

— Ну, судя по этой игрушке, — он повертел в руке пистолет, — вы являетесь гражданкой Липской, разыскиваемой по делу об убийстве вышеупомянутой гражданки Ермаковой и пока еще не упоминавшейся гражданки Бутенко…

Лариса вскрикнула от неожиданности.

— Вы что?!. — вырвалось у нее. — Илонку я не убивала!..

— Ага, — удовлетворенно повернулся милиционер к парням. — Можно считать, в одном убийстве мы уже признались… — Затем снова обратился к Ларисе: — Колись дальше, курва!

— Что? — не поняла она.

— Неопытная, — подмигнул приятелям милиционер. — Интеллигентка. Слов простых не понимает… Ничего, в зоне научишься.

Он подошел к Ларисе, схватил ее за волосы, резко оттянул назад. Она взвыла от боли. Слезы, давно уже скопившиеся в глазах, быстрыми ручьями заструились по лицу.

— Полегче, Саня… — спокойно произнес один из парней, высокий, широкоплечий, с льняными короткими волосами. Лариса узнала в нем того, кто и в машине требовал ослабить хватку на ее шее.

— Не суйся, Арвид! — бросил милиционер, но руку убрал.

Постоял над Ларисой, внимательно ее рассматривая. Потом хмыкнул и обратился к парням:

— А я-то в прошлый раз все думаю, где же я ее видел!.. Смотрю — лежит девка. Знаю, что не Светка, а похожа — слов нет… Да вы и сами теперь видите. Сразу понял, что дело нечисто. А вот сейчас полностью убедился, что именно Светка-то и лежала в той квартире… — Повернулся к Ларисе: — Ну уж и обрядила ты ее!.. Даже золотишка не пожалела… Да у Светки за всю жизнь такого богатства не было, в каком она у тебя на полу валялась.

Саня бесцеремонно растрепал Ларисину прическу. Она отдернулась, но он лишь засмеялся:

— Хочешь, сразу скажу, где ты прокололась?

— Где?.. — испуганно спросила Лариса.

— Светка от природы блондинистая. Хоть и брюнетка, но крашеная. У нее через несколько дней корни волос светлеют. А ты хотя и рыжая, но корни у тебя уже чернеть начинают… Так что если ты от кого-то вздумала прятаться, то бесполезно. Уже вычислили. Он мог пойти на похороны и просто-напросто посмотреть на ту, которая лежала в гробу вместо тебя. Так что знай на будущее… И скажи спасибо за бесплатную информацию… Да ведь любой дурак тебе скажет, что волосы и ногти продолжают расти даже после смерти. Усекла?

— Вы правы… — обреченно вздохнула Лариса. — Конечно, я тоже знала об этом. Но как-то сразу не подумала…

— Не подумала!.. — хмыкнул Саня. — А за такое дело берешься…

— Но ведь и я тоже красилась…

— Сравнила! Так что, дура, зря все это было.

— Надо было…

— Ах, на-адо!.. — насмешливо протянул он, бесцеремонно роясь в Ларисиной сумочке. — Ну и от кого же ты, интересно, таким образом пряталась, от такого страшного? Колись. Давай адрес. В гости зайдем, если что…

Внезапно Ларисе пришла в голову любопытная и в то же время совершенно абсурдная мысль. А что если действительно полностью избавиться от своей страшной наставницы при помощи этого милиционера и его помощников?.. Но дальнейшие события мгновенно отвратили ее от этого плана.

— Квартирка у этой красавицы — что надо, — обратился Саня к своей команде. — Музей, одним словом… Картины, бронза, фарфор старинный… Короче, антиквариата до хрена. На всех хватит. Я, когда был там, все внимательно осмотрел. Уже тогда мыслишка проскочила, что не мешало бы в гости наведаться. Сигнализации никакой. Замочки хлипкие… Да, впрочем, теперь у нас и ключики имеются. — Он повертел Ларисиными ключами, вынутыми из сумочки. — Так что, как говорится, обнесем без шума и пыли. Никому и в голову не придет… Вот завтра и смотаемся, чтобы время не терять.

— А что, там больше никто не живет? — поинтересовался Арвид.

— Муженек ее… Да он нам не помеха. Если дома окажется — нейтрализуем. А если нет, так и вообще все гладко сойдет. Я ж говорю вам — вот они ключики-то. А адресок я хорошо запомнил, пока мы там с Гавриловым следственную бригаду дожидались. Я еще тогда приблизительный план операции в уме набросал.

— Не имеете права… — прошептала Лариса.

— А ты молчи, шлюха! — тряхнул ее за плечо Саня. — Тебя вообще не спрашивают. Ты тут нам еще о правах человека расскажи… Нет у тебя никаких прав. Ты теперь никто, и звать тебя никак. Сейчас вот по жребию разыграем, кому за кем, и дашь нам всем четверым как миленькая… И попробуй только рыпнуться!

Саня взял пистолет, осмотрел его. Прочитал дарственную надпись. Хохотнул.

— А пистолетик-то именной, — обратился он к парням. — «Мише Липскому…» Это что, твой отец или дед, что ли? — бросил он Ларисе.

— Отец… — прошептала она.

— Отпад, — усмехнулся он. — Папашка с этой пушкой против немцев воевал, а дочурка, видишь ли, с ним на дело ходит… Вот оно, наше прежнее коммунистическое воспитание подрастающего поколения… Славненько… Небось и комсомолкой была…

— Была…

— Сразу видно. На морде написано.

— Вы, можно подумать, не были…

— А мы разными были… Арвид вон, так он вообще членом партии состоял… А сейчас, видишь, на ниве частного бизнеса трудится.

— Это бандитизм.

— Это, милая, называется дополнительным заработком, — усмехнулся Саня. — А так — видишь, погоны у меня имеются. Не безработный, значит. Стаж идет. И в рабочее время таких дураков, как ты и твой муженек, к порядку привожу… А тебе-то и вообще обижаться не на что. Ты преступница, как ни верти и ни отбрыкивайся. Так что в данном конкретном случае закон на моей стороне… От своего имени ты добровольно отказалась, так что теперь ты у нас Светка, и не более того. А Светка, между прочим, с нами крепко повязана была. Сначала болталась по городу как дерьмо в проруби. Приехала, видишь ли, столичную публику покорять. Вот и допокорялась… Так что, красавица, раз ты захотела Светкой стать, мы не против. Будешь. Но, сама понимаешь, в связи с этим на тебя возлагаются и определенные обязанности. Сечешь?

Лариса обреченно кивнула.

— Насколько я понимаю, — продолжал он, — она тебе перед смертью не исповедовалась, куда она эти три тонны баксов втюхала. Догадываюсь, что ты про них и совсем не знаешь. Но только, красавица, в создавшейся ситуации эти бабки именно тебе отрабатывать придется. Да еще и по счетчику кое-что набежало… Так что, дорогуша, попала ты, прямо скажу тебе, из огня да в полымя… Хотя, наверное, себя чересчур умной считала. Вот, мол, какая я — всех перехитрила и сбежала от кого надо… Что же ты, дура, на себя чужую шкуру напяливаешь, а не интересуешься, что за шкура такая?..

Лариса сидела понурая, не смея поднять глаза.

— Ничего, отработаешь, — похлопал ее Саня по плечу. — Мы из тебя человека сделаем… Вот, познакомься теперь со своими новыми сотрудниками. Ну меня, как ты уже поняла, Саней кличут. Вот этот белобрысый — Арвид. Он эстонец. Крутой мужик… Это Толик, а тот — Васька. Тоже не лыком шиты. Все люди образованные, в одной конторе инженерили, пока на улице не оказались… Так что прошу любить и жаловать. Любить — в первую очередь. Светке, например, это дело очень даже нравилось… А мы сравним, кто из вас двоих лучше… Ну а заодно расскажешь нам, что сама умеешь, кроме того как баб травить. Нам способные люди нужны. У нас невостребованных талантов не бывает. Все используем. На всю катушку. Так что в нашем здоровом коллективе можешь в полной мере проявить свои дарования…

Саня снова повертел пистолет.

— Хорошая пушка, — произнес он. — Жаль, что засвеченная уже… А наши-то дураки ее по всему городу ищут!.. Что же ты, идиотка, свою подружку-то из него порешила?..

— Я правду говорю, — всхлипнула Лариса. — Я из него ни разу еще не стреляла. Я даже и не умею…

— Ничего, научим… Как же тогда эта пушка у тебя только что в руках была?..

— Так просто… Чтобы не так страшно было…

— Дура и есть… — усмехнулся Саня. — Значит, получается, что это муженек твой им пользовался?..

Саня с сомнением разглядывал парабеллум.

— А собственно, на кой хрен?.. — пожал он плечами. Затем обратился к парням: — Любопытная картинка вырисовывается. У нашего Гаврилова уже крыша едет. Понимаете, вот эта мадонна убивает зачем-то нашу Светку, которая похожа на нее как две капли воды. Ну это-то понятно. От кого-то она слинять собирается. Хотя и по-глупому, и наверняка безрезультатно. А ее муженек свою любовницу сначала по башке подсвечником, а затем вот из этого самого пистолета — в лоб. И все в один и тот же день… Как вы думаете, к чему бы это?..

— Кто-то, вероятно, его подставить хотел, — предположил Арвид. — А ствол подбросили.

— Все может быть, — согласился Саня. Потом покосился на Ларису: — Ну нам-то ты потом все расскажешь, от кого и зачем пряталась. Потому как за здорово живешь от такого богатства не убегают.

Он бросил пистолет себе в сумку. Убрал и паспорта.

— Пусть у меня побудут до поры до времени.

Затем потянулся, хмыкнул многозначительно и повернулся к сидевшей посреди комнаты Ларисе:

— Ну что, подруга?.. Теперь самое что ни на есть время поближе нам с тобой познакомиться.

Она в испуге вытаращила глаза.

— Ничего, ничего… От тебя не убудет. — Повернулся к парням: — Ну что, мужики? Телка нормальная. Вроде чистенькая, семейная… Может, действительно по жребию разыграем?..

Один из сидящих на диване, кажется тот, которого назвали Васькой, дернулся было, но Арвид резким движением усадил его на место.

— Мы не будем, — скорее для парней, чем для Сани, сказал он. Тот замялся как-то, потом решился:

— А я попробую, пожалуй… Со Светкой сравнить хочется. А то уж у меня что-то зачесалось… Может, руки поможете придержать?

Парни медленно встали с дивана.

— Ты уж сам как-нибудь. Мы на кухне покурим, — поморщился Арвид. — С бабой, что ли, не справиться?

— Ты ей особенно-то фейс не разукрашивай, — пошутил, оборачиваясь, третий из них, выходя из комнаты. — Жалко. Она нам еще живой пригодится…

— Жалко у пчелки… Не боись. Нас учили, как с народом обращаться. Имеем, так сказать, некоторый опыт… — успокоил его Саня.

Побледнев, Лариса испуганно смотрела, как он не торопясь снимает с себя кожаную куртку и подходит к ней.

— Как вы смеете!.. — одними губами прошептала она.

— Смею, смею… — хохотнув, ответил Саня. Резким движением дернул ее со стула и бросил на диван. Начал стягивать с нее джинсы. — Терпеть не могу баб в брюках. Лишняя возня. То ли дело юбка: задрал — и никаких проблем… А вот руками махать не надо…

Лариса попыталась было сопротивляться, но Саня мгновенно заложил ей руки под спину, надавил на грудь. Лариса только и смогла с силой сдвинуть ноги…

— Ничего, ничего, раздвинешь, — успокоил ее Саня. Больно надавил коленом между бедер. Протиснул второе, и ноги Ларисы сами собой разъехались в разные стороны.

— Вот так-то лучше, — резюмировал он. Разорвав трусы, отбросил их в сторону. — Потом другие наденешь…

Саня в упор жадно глядел на нее. Лариса попыталась, как ее учили прежде, нейтрализовать его своим гипнотическим взглядом, сосредоточиться и как-то ослабить силу его энергии, чтобы он, почувствовав на себе ее колдовское, пронизывающее насквозь излучение, вдруг обессилел и в паническом ужасе отскочил от нее.

Но тот смотрел насмешливо и снисходительно. Взгляд его нагло сияющих глаз без какого то ни было страха скрестился с ее уставившимися в одну точку зрачками. Под этим полным уверенности в собственном превосходстве взглядом Лариса путалась, не могла сосредоточиться и чувствовала себя все слабее и слабее…

— Ну что ты таращишься? — усмехнулся Саня, расстегивая брюки. — Как драная кошка из помойного бака…

После этих слов все Ларисины гипнотические способности вмиг улетучились, не оставив ни малейшего следа. Она обреченно обмякла и тут же почувствовала, как Саня резким привычным движением вошел в ее лоно…

— Ну что, Казанова? — насмешливо спросил Арвид, через некоторое время входя в комнату. — Как успехи?..

— Да ну ее! — недовольно ответил Саня. — Холодная. Как будто с покойником трахаешься…

— А ты что, много покойников перепробовал? Есть с чем сравнивать?..

— Вот, сегодня первый, — усмехнулся он. — Особенно если учесть, что ее как бы и в природе нету…

Лариса обессиленно лежала на диване, содрогаясь от немых рыданий, в том же положении, в каком ее оставил отвалившийся наконец Саня. Лицо было залито слезами, пальцы судорожно сжимали и разжимали покрывало.

— Разлеглась тут… Одернись! — брезгливо покосился Арвид. — Все. Продолжения не будет. Можешь одеваться.

Лариса, униженная и оплеванная, сгорая от стыда, приподнялась и дрожащими руками начала натягивать джинсы.

— Сейчас мы тебя тут оставим, запрем. Так что можешь не дергаться и дверь не ломать. Сбежишь — поймаем. Хуже будет. Так что без фокусов. Завтра придем, делами займемся. А пока можешь отдыхать сколько влезет. Все понятно?

Лариса молча кивнула.

— Вот и хорошо. Пошли, ребята.

Парни потянулись к выходу.

Саня подошел к Ларисе. Шлепнул ее по ягодице. Лариса вздрогнула.

— Ладно, подруга. Сегодня мне на дежурство, — прошептал он ей на ухо. — А завтра еще побарахтаемся. Так что приготовься. И подмойся хорошенько…

Дверь закрылась В замке дважды повернулся ключ.

Лариса осталась одна.

После ухода непрошенных гостей она вдруг почувствовала, что ноги больше не в силах держать ее тело. Она опустилась на диван. Внутри вдруг лопнул какой-то сдерживающий клапан, и накопившаяся тяжесть, распиравшая ее грудь, мощным взрывом вырвалась наружу. Несдерживаемые рыдания затрясли тело в нервических конвульсиях. Слезы сплошными потоками заливали лицо. Задыхаясь от удушливых спазм, цепко сжимающих горло, она упала на диван. Царапая, продирая ногтями ткань засаленного покрывала, своими длинными пальцами, словно превратившимися в острые железные крючья, исступленно комкала и безжалостно рвала его на куски. Рыча и извиваясь, словно взбешенная пантера, острыми зубами вгрызалась в обшивку дивана, как будто в злобной ярости пожирая своего поверженного врага…

Примерно через полчаса истерика, достигнув своей кульминации, постепенно начала угасать. Обильно изливавшиеся потоки слез постепенно иссякали. Пальцы мало-помалу ослабляли свое напряжение. Бьющееся в конвульсиях тело успокаивалось и лишь время от времени резко вздрагивало от сокращений мышц.

Какое-то успокоение легким покрывалом опускалось на Ларису. Словно мягкие покачивающие волны вдруг подхватили ее, подняли и понесли в какое-то все более и более светлеющее пространство. Лучи теплого света струились отовсюду, лаская и согревая ее помраченное сознание. Новая теплая волна накатилась на нее. И внезапно все вокруг нее озарилось сверкающим золотым светом.

— Кончай реветь, подруга, — вдруг раздалось у нее над головой.

Лариса открыла глаза. Комната сама собой светилась каким-то странным фосфоресцирующим сиянием. Никого не видя перед глазами, Лариса тем не менее ощущала присутствие кого-то, от кого исходил этот поток тепла и умиротворенности.

Чувство неизъяснимой радости и встречи с дорогим и близким человеком преисполняло ее. Она ощутила, как невидимая рука ласково гладит ее растрепанные волосы. Как нежным дуновением овевается ее разгоряченное от слез лицо.

Она слышала, как что-то едва уловимое прошелестело в тишине темной комнаты. Почувствовала, как вдруг хлынувший в ее поникшее тело свежий горячий поток неиссякаемой энергии наполняет все ее существо. Стало легче дышать. Грудь теперь вздымалась ровно и спокойно. Свежий воздух наполнял легкие. Словно чугунные обручи спали с воспаленной головы. И проясненным сознанием она ясно и четко увидела свои мысли, свободно струящиеся в освобожденном от тягостного груза мозгу.

— Илонка… — прошептала она радостно. — Ты здесь?..

Порыв ветра закружился по комнате. Всколыхнулись занавеси на окне. Весело звякнула ложка в стакане. Мелодично зазвенела в серванте стеклянная посуда…

Лариса была не одна. Она поняла это. И слезы радости засверкали в ее глазах, заискрились в свете полной луны за окном.

Теперь ей ничего не было страшно. Свежая струя новой, удвоенной силы влилась в ее тело. Наполнила ее душу. На сердце стало легко.

Лариса встала с дивана, протянула руки навстречу Луне и радостно, победно расхохоталась.

Постепенно сияние в комнате начало угасать. Но, несмотря на это, легкость и ощущение влившейся в ее существо животворящей энергии не покидали Ларису.

Когда совершенно стемнело, она, уже ничего не опасаясь, зажгла верхний свет. Без сожаления швырнула порванные трусики, до сих пор валявшиеся на полу, в мусорное ведро. Потом зашла в ванную. Раздевшись догола, сначала включила душ. Затем наполнила ванну теплой водой и с наслаждением опустилась в нее. И долго нежилась и плескалась, смывая с себя остатки грязи и усталости. Вымывшись, вышла из ванны, насухо обтерлась. И, накинув на себя выстиранный загодя Светкин халат, прошла на кухню.

Вполголоса напевая какую-то внезапно пришедшую на ум мелодию, сварила себе крепкий кофе. И в сопровождении нескольких печенюшек с удовольствием, маленькими глоточками, не торопясь, выпила его.

Лариса не опасалась пить кофе на ночь глядя. А если говорить точнее, она и вовсе не задумывалась о том, когда положено, а когда не рекомендуется его употреблять. Она могла пить кофе с утра до вечера, нимало не беспокоясь, как это отразится на ее сне. Вопреки общепринятому мнению получалось даже наоборот. Выпив чашечку кофе перед сном, Лариса спокойно ложилась в постель, и сон нисходил на нее крепкий и глубокий, беспробудно продолжавшийся до самого утра.

И она не переставала удивляться тем, по ее мнению, чудакам, которые осторожничали с этим напитком, жалуясь на бессонницу даже в том случае, если временной промежуток между последней выпитой чашкой и отходом ко сну равнялся шести и даже более часам…

Лариса ополоснула посуду, вошла в комнату и включила телевизор. Закурила.

Старый черно-белый телевизор показывал плохо, и далеко не все программы. Лариса пощелкала переключателем. Попыталась посмотреть какую-то примитивную американскую комедию, постоянно к тому же прерываемую назойливо повторяющимися рекламными роликами. Но вскоре мельтешение серо-белых теней на тускло мерцающем экране до чертиков надоело ей, и она, зевнув, выключила этот хрипящий ящик.

Погасив верхний свет, зажгла настольную лампу. И, расположившись на диване, лениво начала перелистывать потрепанный порнографический журнал.

Внезапно раздался телефонный звонок.

Лариса протянула руку и сняла трубку.

— Слушаю вас… — полусонным голосом произнесла она.

В трубке раздался смешок и гадливо кочевряжущийся мужской голос:

— Привет, цыпочка. Как настроеньице?..

— Кто это? — безо всякого интереса спросила Лариса.

— Это я, цыпочка. Твой петушочек… Мы с тобой сегодня уже виделись… Саньку-то не забыла поди?..

— Ах, это вы… — так же равнодушно протянула она. — Чему обязана?.. Вы, как мне помнится, на какое-то там дежурство собирались…

— А я и есть на дежурстве. Бандитов и хулиганов ловлю… Да вот пока нет никого. Наверное, меня испугались. Прознали небось, гады, что Санька на работу вышел…

— А вы в зеркало посмотритесь, — посоветовала Лариса. — Гарантирую, что одного из них сразу увидите.

— Ты, шлюшка, мне не груби! — окрысился Саня. — А то я завтра из тебя всю душу вытрясу!..

— Это все? — поинтересовалась она.

— Нет, мочалка воню…

Лариса повесила трубку. Снова углубилась в журнал.

Телефон опять зазвонил.

Лариса подумала немного, потом взяла провод и с мясом вырвала его из стены. Спустя некоторое время зевнула, отложила журнал и погасила свет.

 

Глава 4

Банда вернулась на следующий день после полудня.

Лариса сидела на диване и курила, когда в замочной скважине заскрежетал ключ. Дверь распахнулась. Арвид первым вошел в комнату, за ним следовал Саня. Сегодня он был в штатском. Традиционная для подобного сорта людей черная кожаная куртка, джинсы и сумка через плечо. Он был не в духе.

— Вставай! — рявкнул он. — Хватит прохлаждаться. Если хочешь, чтобы тебе Светкины долги списали, с нами поедешь. Покажешь все свои закутки, чтобы нам лишний раз не рыться и время не терять. Тайники там всякие разные…

Лариса поднялась, надела зеленую курточку, повесила сумку через плечо и молча направилась к двери.

Все трое вышли на улицу. Там их уже дожидался старенький, давно привычный по советским временам «РАФик». В салоне сидели Васька и Толик. Дверца машины распахнулась.

— Залазь! — скомандовал Саня, подтолкнув сзади Ларису.

Подождав, пока рассядутся остальные, Арвид расположился рядом с водителем. За рулем сидел Васька. Толик, устроившийся на заднем сиденье, подвинулся, освобождая место для Ларисы. Вслед за ней на сиденье плюхнулся и Саня. Лариса оказалась между двумя парнями, стиснутая с обеих сторон. Саня похлопал ее по колену.

— К тебе в гости едем, — принужденно хохотнул он. — Надо было бы нам вчера тебя туда запихнуть, чтобы ты нам пирогов напекла…

Его юмор никто не поддержал. Остальные молчали. И вообще Ларисе показалось, что между Саней и парнями за прошедшее время что-то произошло. Словно черная кошка пробежала…

Ларисе почему-то вдруг захотелось, чтобы вместо этого подонка рядом с ней оказался Арвид. Она и сама не понимала почему, но какое-то смутное, неопределенное чувство неожиданно шевельнулось в ее груди. И она где-то с удивлением начинала замечать за собой, что подсознательно искала возможности или повода, чтобы оказаться поближе к этому серьезному и невозмутимому прибалту. Словно искала в его лице какой-то защиты…

«РАФик» выехал на полосу и, влившись в стремительно несущийся поток автомобилей, помчался к ее дому.

Возле знакомой парадной они остановились. Васька и Толик остались в машине, а Лариса, сопровождаемая остальными двумя, вошла в лифт и поднялась на пятый этаж.

— На, отпирай сама, — протянул ей ключи Саня.

Она открыла дверь. Сначала вошел Саня. Затем, пропустив даму вперед, перешагнул порог и Арвид.

Прошли в комнату. И Лариса остановилась как вкопанная…

— Ну и где же твой хваленый антиквариат? — насмешливо спросил Арвид, оглядываясь по сторонам…

К той опустошенности, которая встретила ничего так и не понявшего Игоря, вернувшегося домой после бесконечных блужданий по лабиринтам фантастических грез, добавились некоторые другие детали. И в частности, обрушившееся зеркало, опрокинувшее в своем падении пару стульев и разметавшее по полу осколки, которые издевательски поблескивали в льющемся из окна свете.

Саня подскочил к Ларисе. Схватил ее за плечи. Со злобно перекошенным лицом начал трясти ее, словно тряпичную куклу.

— Где, сука?!. Колись быстрее, куда ты его дела!.. — заорал он. — А то за ноги подвешу и буду этими осколками резать!..

Арвид обернулся. Заглянул в удивленные глаза ничего не соображающей Ларисы.

— Оставь в покое девку! — резко сказал он. — Не видишь, что ли, что она сама ничего не понимает?..

— Бл-лин!..

Саня подошел к уже знакомому ему креслу. Упал в него. Закурил сигарету от спички. Бросил спичку на пол.

— Зря улики оставляешь, — покосился на него Арвид.

— Чушь собачья! — с досадой отмахнулся тот. — Какие это к черту улики! Мало ли кто чего курит… Тут улик столько, что полгорода смело сажать можно. Это в кино только по какой-то сраной волосинке преступника вычисляют… — Потом обратился к Ларисе: — Тайники показывай. Ни за что не поверю, что не было никаких цацек, которые не были бы припрятаны.

По скрежещущим осколкам разбитого зеркала Лариса прошла в угол комнаты, показала носком кроссовки на валяющуюся полую деревянную ножку.

— Вот один, — внезапно усмехнувшись, сказала она. — А там второй…

Арвид поднял ножку, заглянул в выдолбленное углубление.

— Все ясно… — задумчиво произнес он. Потом повернулся к Ларисе: — Кто знал об этом? Муж? Впрочем, что он, дурак, что ли, собственную хату обворовывать…

Лариса пожала плечами.

— Родственники? Сестры, братья?..

Она вздрогнула. Неужели Гоша, которому давно не давало покоя это близкое, хотя и не принадлежащее ему богатство, решился на подобное?..

Саня перехватил ее растерянный взгляд:

— Брат?

Лариса кивнула.

— Где живет? — поинтересовался Арвид.

Лариса испуганно посмотрела на него. Он усмехнулся:

— Не бойся. К нему тебя не приглашаем. Не станем мы его раздевать. Просто припугнем слегка.

— Припугнешь его… — проворчала Лариса.

— Крутой, что ли? — заинтересованно спросил Саня. — Ничего, обломаем…

— Он адвокат.

Арвид вопросительно посмотрел на Саню. Тот промолчал. Пошарив по комнате, взгляд его уперся в фортепиано.

— Играешь, что ли? — спросил он у Ларисы. Та кивнула, несколько рассеянно. — Сбацай что-нибудь.

— Нашел время… — зыркнул на него Арвид. — А это кто? — спросил, указав рукой на белый прямоугольник бумаги, нацепленный на гвоздь. — Муж?

— Да, муж… — не глядя на шарж, снова как-то рассеянно кивнула Лариса.

— Любопытно…

Арвид сорвал листок со стены, подошел к окну, внимательно разглядывая рисунок.

— Он здесь похож на себя?

— Шарж — он и есть шарж, — пожала плечами Лариса. — Есть что-то…

— Ладно. Пора сваливать, — отложив в сторону листок, сказал Арвид. Подошел к шифоньеру, раскрыл дверцы. Взглянул…

Лариса тоже повернулась к шкафу. Ее гардероб исчез почти полностью.

— Думал, что-нибудь отсюда для тебя возьмем, — объяснил Арвид, повернувшись к ней. — Должна же ты в чем-нибудь более пристойном в люди выходить…

Лариса удивленно уставилась на него.

— У меня на тебя свои виды имеются, — усмехнулся он. — Кое-какие места нам придется посетить, куда в таком виде, в каком ты сейчас, не пускают.

— Что это ты надумал? — поинтересовался Саня.

— Потом расскажу, — небрежно бросил Арвид, не поворачиваясь к нему. Прошелся по квартире. Заглянул на кухню. Вернулся в комнату. — Ладно, пошли. Незачем здесь лишний раз светиться.

Направился к двери. Лариса тоже повернулась и только было сделала шаг за ним, как Саня стремительно выскочил из кресла и вцепился в рукав ее куртки:

— Погоди, цыпочка! Мы с тобой еще не договорили…

Арвид обернулся.

— Ты что, совсем охренел? — недовольно произнес он. — Другого места не найти?

— Ты иди пока… Мы ненадолго…

Арвид быстрым шагом прошел на кухню.

— Ну-ка, ты! Машина любви! — позвал он оттуда. — Выйди на пару слов.

Саня повернулся и неохотно, вразвалочку вышел из комнаты.

Лариса слышала, как два мужских голоса, хотя и приглушенно, но возбужденно и зло что-то доказывали друг другу. Потом долго, почему-то издевательски вкрадчиво нудил голос Сани.

Наконец появился Арвид. Его лицо горело. Лариса посмотрела ему в глаза. Тот взглянул на нее и быстро отвернулся.

— Разбирайтесь тут сами! — еле сдерживаясь, бросил он. Махнул рукой и вышел из квартиры.

Дверь громко захлопнулась.

— А теперь, цыпочка, быстренько расстегивайся, — весело сказал Саня, входя в комнату и стягивая с себя куртку. — И не выпендривайся. Некогда. Ребята ждут… — И вдруг осекся. — Ты что, убогая!.. А ну-ка брось это!

Лариса стояла прислонившись для большей устойчивости к стенке платяного шкафа. На руки были натянуты черные кожаные перчатки. Крепко сжатыми пальцами она держала туго обмотанные какими-то тряпками два длинных осколка толстого зеркального стекла.

Направленные прямо в лицо противника, они угрожающе сияли своими острыми, ледяными гранями. Лариса немного развела руки, медленно повернула эти своеобразные кинжалы, отчего грани засверкали еще ярче. Неровные, словно большие зазубрины, сколы блеснули синими искрами.

Лариса улыбалась. Медно-рыжие растрепанные волосы, словно змеи Горгоны, обрамляли ее оскалившееся в хищной улыбке лицо. Из торжествующе сияющих глаз сквозь угрожающе поблескивающие стекла очков тянулись переливающиеся каким-то мертвенным, фосфоресцирующим светом радужные лучи. Ее больше не пугал нагло уставившийся взгляд выпуклых Саниных глаз. Она видела в этих глазах неуверенность и страх. И чувствовала свою силу.

— Сейчас ты у меня схлопочешь, курва!.. — прошипел тот. Рванул молнию куртки. Выдернул из нее парабеллум. — Я тебя за это так отдраю, что целый месяц враскорячку ходить будешь…

Он направил пистолет в грудь Ларисы. Тяжелым тараном надвинулся на нее, словно желая запугать массой своих перекатывающихся мускулов.

— А ну брось! — зловещим шепотом выдохнул он. Внезапно выкинул левую руку, стараясь схватить ее за запястье.

Лариса мгновенно отдернулась, и крепко сжавшиеся в кулак Санины пальцы ухватили острый, как бритва, осколок стекла. Лариса резко выдернула его, и пальцы бандита тут же окрасились обильно хлынувшей из ладони алой кровью.

Он взвыл. Выронив пистолет, согнулся от боли и схватился правой рукой за разрезанную кисть.

Вторым резким, молниеносным ударом Лариса снизу вверх глубоко вонзила длинный узкий осколок в его напрягшуюся бычью шею. Мгновенно отпустила руки. И тут же отскочила в сторону.

Бандит захрипел. Повалился навзничь. Катаясь по полу, по хрустящим стеклам разбитого зеркала, он трясущимися руками пытался выдернуть осколок. Но скользкое от заливающей его крови стекло лишь еще глубже резало постепенно ослабевающие пальцы.

Лариса улыбалась. Хищно и торжествующе. Презрительным взглядом сощуренных глаз она с каким-то злорадным упоением смотрела, как эта мразь, которая, воспользовавшись вчера внезапной растерянностью, посмела изгадить ее тело, теперь, хрипя и захлебываясь собственной кровью, извивалась на полу, возле ее ног.

Но этого ей было недостаточно. Хотелось чего-то большего, впечатляющего. Чтобы до полного удовлетворения насладиться своей победой.

Она подняла валяющийся пистолет и направила его в голову корчащегося на полу бандита.' Нажала курок.

Пистолет молчал.

Она нажала еще раз.

Безрезультатно…

Уставившись в лицо Ларисы быстро заволакивающимися смертной пеленой, но все еще такими же насмешливыми глазами, Саня в последней судороге просипел сквозь пузырящуюся на губах розовую пену:

— С предохранителя сними, дура!..

Она поняла. Оттянула вверх какую-то защелку на боку пистолета и нажала на спуск.

Грохнул оглушительный выстрел. Яркая молния вырвалась из ствола парабеллума.

И вдруг время словно замерло…

Лариса с наслаждением наблюдала, как из пламени медленно, как-то даже лениво выплыла пуля. Как она, вращаясь, подлетела к вспотевшему лбу, вмялась в кожу. Она видела, как, прорвав кожу, пуля медленно вошла в черепную коробку. Как показались несколько капелек алой крови из круглого, с ровными краями отверстия. Через несколько мгновений стало видно, как понемногу начал расходиться череп. Затылочная часть увеличилась, съехала назад. Начала лопаться лоскутами туго натянувшаяся кожа. Какие-то волокна вытягивались и рвались, медленно разбрызгивая вокруг себя кровавые фонтанчики… Затылок отвалился. Из образовавшейся щели выпятилось белесое с красными прожилками тестообразное месиво…

Затем все вернулось в обычный ритм.

Затылочная кость разлетелась вдребезги, разбросав по полу ошметки кожи с клочками коротко стриженных волос. Сгустки мозга, похожие на комки светлого свиного фарша, вывалились наружу. Растеклась сиропообразная кровавая лужа…

Сверкнув в воздухе золотистым кузнечиком, выскочила из пистолета латунная гильза. Упала на пол и покатилась по затоптанному паркету…

Когда все было кончено, Лариса вышла в прихожую и накрепко заперла входную дверь. Затем прошла в комнату и выглянула в окно. «РАФик» теперь стоял на другой стороне улицы. Очевидно, бандиты, поняв, что нагружать его уже нечем, отъехали от парадной от греха подальше, чтобы не привлекать к своей машине любопытных взоров.

Лариса понимала, конечно, что они, не дождавшись своего предводителя, в конце концов должны будут подняться к ней, чтобы выяснить, что его здесь задержало. Но пистолет был в руке, обращаться с ним она уже научилась, хотя и несколько необычным образом. Поэтому теперь можно было без всякого страха достойно принять непрошенных гостей. А затем, как ни в чем не бывало выйдя из квартиры, исчезнуть отсюда и скрыться наконец в своем тщательно подготовленном убежище.

А пока необходимо смыть с себя кровь этого распростертого на полу подонка и хоть во что-нибудь переодеться, благо в шкафу кое-что еще осталось.

Она вошла в ванную. В свою собственную ванную, выложенную цветным кафелем, по которой она так уже истосковалась. Разделась. Бросив окровавленную одежду в угол, включила душ. И хотя и наскоро, но с наслаждением постояла под ним, омываемая горячими струями, ощущая всем своим телом свежесть и облегчение, наливаясь энергией и радостью от сознания близкого окончания затянувшейся нервотрепки.

Насухо обтеревшись и просушив волосы своим любимым феном, Лариса надела приготовленное заранее белье, натянула одно из оставшихся платьев, пускай и не самое модное, но вполне подходящее для носки. Затем перед зеркалом в спальной подкрасила губы, подвела брови, расчесалась хорошенько, слегка оттенила веки…

Потом вдруг вспомнила про бандитов. Выглянула в окно.

Пикап стоял на месте.

Странно… Ларису более устроило бы, чтобы бандиты начали врываться в дверь и, не ожидая никакого отпора, стали бы хорошей мишенью для ее пистолета… Но так или иначе, придется ждать, пока их терпение не лопнет.

А пока можно и покурить.

Лариса брезгливо пошарила в кармане Саниной куртки, нашла початую пачку «Кэмела» и, закурив, снова подошла к окну.

Все, что нужно было забрать, в том числе и паспорта, найденные в сумке этого ублюдка, было уже собрано и, запихнутое в собственный Ларисин дорожный баул, дожидалось в прихожей.

Внезапно ее взгляд упал на ключи от Игоревой «восьмерки», висящие возле телефона.

«Странно, — подумала Лариса. — Почему это муженек, настолько прикипевший к сиденью автомобиля, что уже и забыл, как надо передвигаться на ногах, не воспользовался своей любимой тачкой?.. Да и где, собственно, он?..»

Она через окно кухни выглянула во двор и увидела «восьмерку» спокойно стоящей на своем обычном месте. Сняла ключи и задумалась.

Хорошо бы как-нибудь проскочить во двор, сесть в машину и незаметно от бандитов выехать на улицу, чтобы скрыться от этой шайки куда подальше… Эта мысль захватила Ларису, и она всерьез начала было обдумывать этот вариант. Как вдруг увидела из окна комнаты, что дверца пикапа открылась и из него выкарабкался наружу сначала один, а за ним и второй бандит. Не дожидаясь, когда покажется и третий, Лариса схватила баул и поспешила на лестницу.

Она встретит их в лифте. И как только раскроются его двери, ничего не подозревающие подонки тут же получат свою порцию свинца. А сама она спустится пешком, сядет в собственную машину — чао, мальчики!..

Это был, по мнению Ларисы, великолепный план.

Выйдя на лестничную площадку, она услышала в глубине пролета гулкие мужские голоса, звук раскрывшихся дверей лифта. Затем — мерно жужжащее, подвывающее гудение поднимающейся вверх кабины.

Лариса отошла от лифта на расстояние вытянутой руки и направила ствол пистолета в сомкнутый стык раздвигающихся створок. По мере приближения кабины волнение нарастало. Сейчас главное — не упустить момент и, как только вся кабина с ни о чем не догадывающимися бандитами окажется у нее перед глазами, начать стрелять. В упор. В каждого. Чтобы никто из этой сволочи не остался в живых…

Гудение смолкло. Лариса затаила дыхание. Палец в напряженном нетерпении дрожал на спусковом крючке.

Створки раздвинулись.

В кабине никого не было.

Лариса почувствовала, как внутри нее что-то рухнуло глубоко вниз. И внезапно словно обмякла в накатившейся на нее парализующей волне слабости…

— Не трать патроны, подруга, — раздался сзади нее насмешливый голос. — Не шуми на лестнице.

Лариса даже не столько увидела, как почувствовала, что чужая жесткая рука спокойно вынимает пистолет из ее пальцев, как другая рука настойчиво поворачивает ее к себе. Перед ней стоял Арвид. Он улыбался.

Внезапный топот заставил ее обернуться. На площадку быстро поднимались Васька и Толик. Оба довольно ухмылялись.

— Ну что, сработало? — спросил Васька.

— Конечно, — ответил Арвид, крепко держа Ларисину руку. — А вы хотели двери взламывать… Как видите, все получилось без лишнего шума.

Лариса обреченно и с досадой смотрела перед собой.

— Какая баба-то, оказывается, клевая!.. — вдруг восхищенно произнес Толик. — Из Светкиного тряпья вылезла — сразу другой стала. Как из дома моделей!.. Жаль, я вчера отказался, когда Санька предлагал!..

Лариса с некоторым презрением покосилась в сторону неожиданного поклонника.

— Клевая-то, клевая… — со злостью отозвался Васька, — да крутая не в меру. Осадить бы не мешало… Людей как семечки щелкает. «Санька предлагал…», — передразнил он. — Допредлагался!..

Арвид бесцеремонно порылся в Ларисиной сумочке, достал ключи, открыл дверь квартиры.

— Сейчас «клопа» с Саньки сниму, — бросил он своим приятелям. — Нечего добру пропадать.

Лариса удивленно посмотрела на парней.

— Микрофончик такой маленький, — усмехнувшись, объяснил ей Толик. — Мы там в тачке сидели и ваш с Санькой диалог слушали. Ну а когда ваша беседа так хреново закончилась, стали думать, как тебя из квартиры выковырять. Ты ж сама должна понять, что оставлять ментам такое сокровище, как ты, нам как-то нерезонно…

Арвид вернулся. Захлопнул дверь.

— Средневековье какое-то… — передернув плечами, сказал он. Покосился на Ларису. Испытующе посмотрел ей в глаза. Встретив ее ответный вызывающий взгляд, молча отвернулся. Затем, вдруг что-то заметив, схватил левую руку, зажатую в кулак:

— Что у тебя там?

Пальцы разжались сами собой. На ладони лежали ключи от «восьмерки».

— Э-э!.. Так у тебя, оказывается, и тачка наготове!.. Ну-ка, сейчас покажешь, что за тачка.

— Правильно, — кивнул головой Васька. — Лишние колеса нам не помешают…

Внезапно щелкнул замок в соседней квартире. Дверь приоткрылась. Из образовавшейся щели высунулась пьяненькая, с затуманенным взором физиономия Сергея Сергеевича.

— Что вы тут шумите?.. — заплетающимся языком пробормотал он. — Людям отдыхать не даете…

Затем заметил Ларису. Ничуть не удивившись, поклонился ей.

— Ах, это вы, Лорочка?.. День добрый, день добрый… — закивал он головой. — Что-то давно вас видно не было…

Васька резким ударом ноги захлопнул дверь. Изнутри послышался звук падающего тела. Что-то зазвенело, покатилось по полу…

— Пошли! — приказал Арвид, зло взглянув на Ларису. — Это еще что за пьяная образина?

Он легко, но требовательно подтолкнул ее к распахнувшимся дверям лифта.

— Сосед… — задумчиво, словно ни к кому не обращаясь, ответила она. — Странно… Прежде он никогда не пил…

— Надо бы квартирку запомнить, — произнес Васька. — Может, глядишь, и опекунство оформим… Один хрен — сопьется. Жаль, если хата пропадет… Отдельная, говоришь?.. — покосился он на Ларису.

Она посмотрела сквозь него, как в пространство, и молча кивнула.

Спустились и вышли на улицу.

— Показывай тачку! — повернулся к Ларисе Толик. — Если на ходу, я следом поеду.

Лариса молча вошла под арку. Ее конвоиры не отставали ни на шаг. Оказавшись во дворе, она показала рукой на стоящую в углу темно-зеленую «восьмерку». Парни со скептическим видом осмотрели ее.

— Ничего, сойдет, — кивнул наконец Арвид. Протянул Толику ключи: — На, проверь.

Тот снял блокировку, открыл машину и плюхнулся на сиденье. Включил зажигание. Мотор заурчал.

— Все путем. Поехали! — махнул он.

Арвид, поддерживая Ларису под руку и перекинув через плечо ее баул с собранными вещами, вышел на улицу и направился к пикапу. Васька последовал за ними.

Сели в машину. Дождались, пока «восьмерка» выползет из подворотни, и дали газ. «РАФик» рванулся вперед. За ним помчался и зеленый «жигуленок»…

В полном молчании проехали несколько кварталов.

Внезапно сзади донесся душераздирающий, хотя и приглушенный автомобильными стеклами, вопль. Все невольно оглянулись.

Идущая сзади «восьмерка» завиляла, пошла юзом, развернулась куда-то в сторону, вылетела на тротуар и на полной скорости врезалась в угол ближайшего здания. Брызнуло стекло. Вспучилась обшивка капота…

— Что такое?!.

Пикап остановился. Лариса смотрела назад и ничего не могла понять. Васька быстро выдернул ключ от зажигания и выскочил из машины. Лариса тоже дернулась было…

— А ты куда?!. — шугнул ее Васька, но Арвид схватил ее за руку, выдернул из машины и потащил за собой.

Подбежав к «восьмерке», они увидели искореженный капот и перекошенное ужасом бледное лицо Толика.

— Ты чего?..

Васька распахнул дверцу автомобиля. Быстро белеющее лицо Толика, с рассеченным ударом лбом, прямо на глазах покрывалось росинками пота. Тело сотрясала мелкая дрожь. Еле шевеля губами, он рукой показывал куда-то себе под ноги. Глаза заволакивались смертной пеленой.

Арвид взглянул вниз и быстро отшвырнул Ларису от машины. Отскочил и Васька.

Из-под сиденья автомобиля ленивой тягучей лентой, свешиваясь к асфальту гадкой уплощенной головой, покрытой мелкими щитками, медленно выползала наружу золотистого цвета змея, вдоль спины которой отчетливо виднелась черная зигзагообразная полоса.

Арвид выбросил ногу и тяжелым каблуком высокого ботинка ударил по змеиной голове. С хрустом лопнул череп. Вдоль золотистой ленты пробежала судорога, и все было кончено.

— Бегом! Скорее!.. — бросил Арвид своим спутникам. — Толику уже ничем не поможешь, а сами погорим. Он умрет через пару минут. Это — армянская гадюка. Я таких на Кавказе видел… Бегом!..

— Не нравится мне все это, — после тягостного молчания произнес Васька, левой рукой направляя движение «РАФика», а в правой держа сигарету.

Арвид молчал. Сидя рядом с Ларисой, он крепко держал ее за руку.

— Слышишь, Арвид? — повторил Васька. — Не нравится, говорю, мне это все…

— Слышу. Что дальше? — отозвался тот.

— Чую, погорим мы из-за этой курвы… Вот что.

— Ты машину веди. Она тут ни при чем. — Потом обратился к Ларисе: — Теперь, кажется, начинаю понимать, что тебя действительно круто прижали. Ты мне все должна потом рассказать. Ясно?

— Хорошо, — ответила Лариса.

— Пристрелить бы ее к черту!.. — процедил Васька.

— Она мне для одного дела важного нужна будет… — Арвид испытующе посмотрел ей в глаза. — Наблюдал за тобой. Теперь вижу, что подойдешь для этого… А как сделаешь — можешь катиться на все четыре стороны. А до тех пор с нами побудешь. Ясно?

— Хорошо…

— Что ты все заладила «хорошо» да «хорошо»! — взорвался Васька, злыми глазами зыркнув на нее в зеркальце.

— Когда будет плохо, так и скажу: «плохо»! — огрызнулась она.

— Мужики погибли — вот что плохо!.. По твоей милости!..

— Ладно, — примирительно произнес Арвид. — Что до того, так собаке собачья смерть… А вот Толика действительно жаль. Хороший был мужик…

Лариса с удивлением взглянула на него. И промолчала.

Подъехав наконец к дому, «РАФик» остановился. Арвид вышел из машины, откинул переднее сиденье, помог выбраться Ларисе.

— Подожди меня тут, — бросил он Ваське.

— Ты смотри, — скривился тот. — Саньку вспомни. Колющие и режущие предметы от этой твари подальше держи…

Арвид усмехнулся. Повернувшись к Ларисе, взял ее под руку и направился к подъезду. Войдя в квартиру, осмотрелся.

— Значит, так… — проговорил он. — Поскольку с твоим антиквариатом у нас обломилось, займемся другим делом… — Прошел на кухню, открыл холодильник. — Жратвы хватит пока? — спросил он.

Лариса стояла поодаль и с интересом наблюдала за действиями этого странного бандита.

— Достаточно, — вдруг почему-то улыбнувшись, сказала она.

Тот покосился на нее. Хмыкнул. Ничего не сказал. Потом вышел в прихожую и открыл входную дверь. Обернулся:

— Завтра зайду. Побеседуем.

Лариса насторожилась. Сверкнула глазами.

Арвид невольно рассмеялся, сверкнув ровными рядами ухоженных зубов.

— Просто побеседуем, — сказал он и вышел из квартиры.

Снова заскрежетал поворачиваемый в замке ключ. С лестницы послышался удаляющийся топот каблуков. И все стихло.

Оставшись одна, Лариса задумалась.

В конце концов, надо что-то срочно предпринимать. Не сидеть же просто так взаперти в этой проклятой квартире, словно безвольная жертвенная овца, ожидая неизвестности и даже не предполагая, что еще взбредет в голову этим бандитам!..

Она подергала дверь. Хотя прекрасно понимала, что это бесполезно. Дверь была толстой, массивной, будто специально предназначенной для тюремной камеры.

Подошла к окну. Глянула вниз. Высоко… И к тому же рамы были наглухо забиты толстыми гвоздями, если судить по глубоко утонувшим в дереве круглым рифленым шляпкам.

Но что же можно сделать?.. Забарабанить в стену? Выбить стекла в окнах? Позвать на помощь, чтобы добрые люди вызволили из заточения бедную, невинную пленницу?..

Невинную… Лариса с горечью усмехнулась.

Что она скажет им, пришедшим на помощь? Ведь наверняка явится и милиция. И что тогда?

Кто она? Если Лариса Липская, то каким образом она вдруг воскресла? А если и не умирала, то кого же тогда похоронили вместо нее? Свету Ермакову? А с какой такой стати?..

Если она Света Ермакова, то как она оказалась в квартире Ларисы Липской? Ведь отпечатков пальцев, несмотря на тщательную предварительную уборку, да еще и после сегодняшнего, — в ее собственной квартире более чем достаточно. И свое пребывание там скрыть невозможно… И зачем она в этой чужой квартире самым жестоким образом убила сотрудника милиции, пусть даже и не при исполнении?.. Оборонялась? От кого? Почему? И кто это может подтвердить?.. Этот сотрудник сам был бандитом?.. Да полноте! Такого не может быть, потому что такого не бывает…

А змея в машине? Это еще что такое?..

Лариса села на диван. Вот этого она не могла объяснить ничем, как ни напрягала свои мыслительные способности.

Не Игорь же, на самом деле, ее туда сунул!.. В качестве противоугонного средства…

И совершенно маловероятно, что это как-то связано с ее собственными проблемами. Хильда здесь ни при чем…

Ларису не мучало раскаяние по поводу гибели этих двоих подонков. Но она прекрасно понимала, что при случае все это будет списано именно на ее счет… Перспектива не радовала.

Может быть, устроить здесь пожар? А затем выскочить из раскуроченной пожарными двери?.. Нет, этот вариант тоже не годится. В этом случае она опять попадет под заботливую опеку заинтересованных органов… Кроме того, нет гарантии, что до приезда пожарной машины она не сгорит сама или не задохнется в дыму…

Да и в конце концов, как же можно столь опрометчиво уйти отсюда, зная, что твои документы и, кстати, твое оружие находятся в чужих руках?

Лариса снова усмехнулась, поняв наконец, что она сама стала своей тюремщицей.

В любом случае необходимо уничтожить их всех. Чтобы не было больше никого, кто знал бы ее тайну, кто она такая на самом деле. А для этого придется терпеливо дожидаться, когда за ней придут. Тем более что она, кажется, и в самом деле им нужна. Не зря же этот белобрысый эстонец постоянно твердит о каком-то очень важном деле, в котором Ларисе отведена, очевидно, не последняя роль… А иначе чего бы ему было и в самом деле не пристрелить ее, как предлагал ему почему-то сразу возненавидевший ее Васька…

Интересно, что они замышляют? Что за дело такое? Ограбление банка, что ли?.. Или убийство?

Хорошо. Согласна на все. Лишь бы после всего этого ее наконец оставили в покое.

Лариса взяла принесенную из дому книгу и углубилась в чтение…

Люлько бушевал.

— Проморгали мерзавцев! — стуча кулаком по столу, кричал он. — Где их теперь искать прикажешь?!.

— Вы же сами, насколько я помню, предлагали закрыть это дело, — пытался защищаться Николай. — Для вас все было ясно. Одна баба шлепнула другую из ревности. Пистолет затем выбросила куда-то. А сама отравилась… Разве не так?.. Борису приказали заткнуться с его фотографиями и не рыпаться, чтобы отчетность по раскрываемости не портить…

— Так!.. — буркнул Люлько, откидываясь на спинку кресла и закуривая. — Да кто же мог предполагать, что они и до Синицына доберутся!.. Что он в этой квартире делал? Почему его убили?.. Можешь ты мне на это ответить?

— Не знаю… Одно только могу сказать, что стреляли из того же самого парабеллума, из которого стреляли в Бутенко. И который видели мелкие у Бирюкова… Значит, никуда его Липская не выбрасывала. Да и почерк тот же. Ее. Теперь уже с уверенностью сказать можно, что это ее рук дело… Маньячка какая-то. Сначала осколками в горло, а через некоторое время — пуля в голову…

— Упустили, т-твою мать!.. — раз досадованно произнес Люлько. — Таких сволочей упустили!.. А Бутенко небось догадывалась о чем-то. Вот ее и… Эх, Гаврилов, Гаврилов…

— У меня, правда, на этот счет сомнение есть. Зачем же Бирюкову было на салажат нападать? Да еще и с этой пушкой светиться…

— Да хрен с ними, с салажатами! Это как раз дело десятое. Бирюкова, хмыря этого, теперь искать надо. И супружницу его, маньячку треклятую…

— А как же с алиби Бирюкова?..

— Ну что алиби!.. На то оно и алиби, чтоб его делать… — отмахнулся Люлько. — Саньку жаль. Тоже мне Шерлок Холмс хренов!.. Небось полез по собственному почину, без того чтоб нам сообщить… На свою голову.

— Может, времени не было…

— Да уж, скорей всего… Семье его помочь бы надо… По скольку там мужики скидываются?

— По полтиннику… А вообще, кто сколько может.

Люлько полез за пазуху. Вытащил бумажник. Порылся озабоченно… Затем вдруг быстро взглянул в угол.

Гаврилов обернулся. Никого не было.

— Мерещится, понимаешь, всякое иногда… — смущенно усмехнулся Люлько.

 

Глава 5

Арвид пришел на следующий день. Из большой сумки выгреб продукты, сигареты. Несколько банок пива и бутылку сухого вина. Разложил все это на кухонном столе. Полез в пенал.

Лариса со смешанным чувством то ли удивления, то ли иронии искоса наблюдала за высоким широкоплечим бандитом, который как ни в чем не бывало совершенно буднично хозяйничал на кухне, гремя посудой и сервируя импровизированный стол.

— Давай-ка поедим, — сказал он. — А то я с утра не жравши хожу.

Сели за стол. Арвид вывалил на тарелки содержимое двух-трех банок.

— Извини, что не как в Букингемском дворце… Налить немного?

Лариса неопределенно пожала плечами. Арвид встал, достал из серванта два фужера, ополоснул их и наполнил вином.

— Прозит! — провозгласил он и выпил до дна.

Лариса сделала один глоток. Поковырялась в тарелке.

Закурила. Арвид ел молча, искоса бросая любопытные взгляды на свою пленницу.

— Чья это квартира? — спросила она, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся паузу.

— Моя. Мне ее дали как молодому специалисту. Еще при Советах.

— Так у вас что, и высшее образование имеется? — усмехнулась она недоверчиво.

Арвид недоуменно взглянул на нее:

— А почему же нет!.. Конечно имеется. ЛЭТИ. Имени Ульянова-Ленина по-старому… Что ж, по-твоему, если бандит, то и грамоте не обучен?..

Лариса рассмеялась. Совершенно неожиданно для себя самой.

— Невероятно, но похоже, что у нас с вами составилось вполне светское общество. Я филфак закончила. Классическое отделение.

Арвид удивленно поднял брови.

— Латынь, что ли?..

— Не только. И древнегреческий. И современные языки… Ну и литература, разумеется.

Арвид покачал головой. Фыркнул:

— Как же ты дошла до жизни такой?

Лариса замолчала. Погрустнела.

— Если позволите, я как-нибудь потом расскажу, — вздохнула она. — Не сейчас…

Арвид кивнул. Открыл банку пива. Подлил вина в Ларисин фужер.

— Ну а вы? — спросила она. — Тоже, как понимаю, не совсем по своему профилю работаете.

— Может быть, и не по профилю… — задумчиво произнес Арвид. — Кто знает, что нам свыше уготовлено?.. Ну а что делать прикажешь? Семью кормить надо? А контору прикрыли. Что ж мне, в ларек идти? Несерьезно для здорового мужика.

— У вас и семья есть? — посмотрев в сторону каким-то отсутствующим взглядом, рассеянно спросила Лариса.

— Есть, — кивнул головой Арвид, не заметив перемены настроения своей собеседницы. — Мы тут все семейные. Кормильцы, так сказать… А что, собственно? — пожал он плечами. — Рэкет тоже работа. Не хуже других. И кстати, очень вредная. И для тела, и для души… Все под Богом ходим… Вон, видишь, вчера двоих из нас как не бывало… Поэтому и стараемся успеть пожить как следует… Пока есть возможность…

По лицу Ларисы пробежала легкая тень. Она опустила глаза.

— Вы, вероятно, мне за своего друга мстить будете… — чуть слышно произнесла она.

Арвид покосился на нее. Усмехнулся:

— Тоже мне друг… Ничего, спишем на издержки нашего бизнеса…

Помолчал немного. Затем, как бы разговаривая с самим собой, не глядя на Ларису, продолжил:

— Слишком много на себя брать стал. Форму напялил — и сразу себя человеком почувствовал… Хозяином…

Открыл еще одну банку пива. Отпил глоток.

— Ладно, не бери в голову. Это наши разборки. И тебе об этом лучше не знать…

Лариса облегченно вздохнула:

— Значит, вы за вашего… Ну, сотрудника, что ли?.. На меня зла не таите?

Арвид помолчал. Закурил. Потом проговорил медленно:

— Ты же оборонялась. Что ж на тебя злиться… Санька дурак просто. Себя чересчур крутым посчитал. Командовать понравилось. Власть в голову ударила… А я сразу просек, что тебя лучше не трогать. Не унижать… Что-то есть такое у тебя в глазах… Гордость, что ли?.. Короче, сразу видать, что ты не из тех, кто будет на коленях о пощаде скулить…

— Он говорил, что я должна какой-то долг отработать… — начала Лариса.

— Ерунда все это. Не совсем так. Он просто запугать тебя думал. На пушку брал. Ни в каком розыске Светка не была. Да, действительно, она взяла у нас тысячу баксов на раскрутку какую-то. И вероятно, ничего у нее не получилось… Ну, помогала нам время от времени… Вот она при помощи твоего антиквариата и решила, очевидно, свои дела поправить… И тоже обломилось… Ну а поскольку теперь ты с нами повязана… И между прочим, извини, конечно, — Арвид многозначительно посмотрел на Ларису, — довольно круто повязана… То я уж попрошу тебя помочь мне в одном деле. А потом, честное слово, можешь идти куда хочешь… Хотя, по правде говоря, я не хотел бы с тобой связь терять. Ты девка хоть и интеллигентная, но крутая. И по всему видно, с тобой можно работать. Светке я этого не стал бы предлагать.

— Ну, положим, и Светочка ваша тоже… — глядя в пространство, произнесла Лариса. — Та еще… Какой-то гадости мне в рюмку подсыпала. Как говорится, не рой другому яму…

Арвид усмехнулся:

— Но ведь в конечном счете не она тебя, а ты ее отравила… И между прочим, так просто, за здорово живешь…

— Да, верно, — кивнула головой Лариса. — Но я загадала, кто из нас первый выпьет…

— На фортунку?.. Брось. Не юли.

— Согласна, — вздохнула она. — Вероятно, вы правы…

— Давай уж лучше на «ты», — улыбнулся Арвид. — А то все это как-то уж слишком не соответствует ситуации. Стиль общения нарушает. Мы ж с тобой бандиты как-никак…

— Хорошо. Давайте на «ты».

— Ну так ты что, все-таки не скажешь, от кого пряталась?

— Секта одна…

— Секта, говоришь?.. — Арвид задумался. — Это дело серьезное. Тут надо хорошенько поднапрячься… Потом займемся. Вот скоро это дело уладим… Потом расскажу какое. А там, если получится, и твоими проблемами займемся… Только тебе сначала прибарахлиться надо.

— У меня все было…

— Много у кого чего было…

Арвид закурил, затем задумчиво, словно обращаясь к самому себе, спросил:

— Неужели так никто и не заметил подмены?.. Невероятно…

— Никто, — иронически скривив губы, усмехнулась Лариса.

— Поразительно… И даже муж?..

— Муж… Что о нем говорить?..

— А не жаль тебе было его бросать? Квартиру? И все остальное?..

— Квартиру и все остальное — жаль. А муженька — нет… Я для него была все равно что какое-то домашнее животное, типа морской свинки… Мол, что-то там шевелится в углу — и ладно… А так — все с дружками своими… Серега у него есть такой… С подружками…

— Это от тебя-то?

— От меня-то…

— Дурак, наверное… — недоверчиво взглянув на Ларису, произнес Арвид. — Хотя, впрочем, чужая семейная жизнь — темная штука… У каждого свои заморочки… Но неужели он так и не понял, что это не ты была?.. А по глазам?.. Ну дает!..

— Увы, — развела руками Лариса. — Ты прав… Но я уже давно убедилась, что ему со мной скучно… Наверное, даже и рад был, что от меня избавился… Ну вот пусть и получает теперь то, что заслужил…

Некоторое время сидели молча, изредка тыкая вилками в наполненные из консервных банок тарелки.

— Тебе не скучно одной здесь сидеть? — вдруг спросил Арвид.

— Ну а по-твоему как?.. — усмехнувшись, покосилась на него Лариса.

— Извини, конечно. Глупость спросил… Я тут тебе пару детективов приволок для развлечения.

— В качестве учебников по бандитизму?.. — Она расхохоталась. — Так ты, оказывается, заботливый… Спасибо, почитаю. Хотя я взяла с собой кое-что из своих книг, когда мы в последний раз в квартире были…

— Покажи. Интересно, о чем ты в экстремальной ситуации в первую очередь вспомнила.

Лариса встала. Подошла к письменному столу, протянула несколько книг:

— Это Гораций, Катулл. А это — греческий мелос… Цветаева…

— Что такое «мелос»?

— Что-то типа лирики… Сафо, Анакреонт… Полагаю, слышал о них?

Арвид перелистал страницы. Удивленно поднял глаза:

— Так это что? Без перевода, что ли?..

— Естественно. Как же можно поэзию в переводе читать!

— Ну ты даешь!.. — изумился Арвид. Затем рассмеялся. — Вот уж поистине, самое бандитское чтиво!.. Тебе пора диссертацию писать. Об использовании высшего гуманитарного образования и знания древних языков в практическом применении к сфере преступной деятельности в условиях возрождающихся капиталистических отношений…

Лариса тоже засмеялась.

— А скажи, — вдруг спросила она. — Почему ты в Петербурге живешь, а не в Эстонии? Неужели по родине не тоскуешь? Тем более что вы теперь независимы. Сами себе хозяева… У нас, выходит, все же лучше?

Арвид помрачнел:

— Тоскую, конечно. И жалею, что все так по-дурацки получилось. Но я езжу туда иногда. Там у меня родители остались.

— В Таллине?

— Нет, в Тарту… Дерпт по-старому…

— Между прочим, его наш Ярослав Мудрый основал… И Юрьевом назвал в свою честь.

— С какой стати «Юрьев» имеет отношение к его имени? — удивился Арвид.

— С такой, что при крещении Ярослав принял имя Юрий. Так что еще под сомнением, на чьей земле этот город стоит.

— На эстонской, — жестко произнес Арвид. — Мало ли кто что когда-то основывал!.. Ригу тоже датчане строили. А что-то я не припомню, чтобы Дания к Латвии какие-то претензии предъявляла по этому поводу.

— Ладно, не сердись, — сказала Лариса. — Меня только одно бесит постоянно. Почему наши дураки все время пишут «Таллинн» с двумя «н» на конце? Это же не свойственно русскому произношению.

— Потому что по-эстонски там так написано.

— Ну пусть по-эстонски. Не по-русски же!.. Например, Лондон французы называют «Лондрэз». Это же англичан не обижает… Так же как французов не обижает, когда мы говорим «Париж», хотя никакого «ж» у них в этом названии и в помине нет… Какой-то комплекс неполноценности…

Арвид сверкнул глазами. Ничего не ответил. Потом улыбнулся.

— Ладно, — примирительно произнес он. — Оставим эти заморочки другим. У нас с тобой другие проблемы. Давай-ка лучше еще маленько выпьем…

Опустошив еще пару банок пива, Арвид как-то неловко засобирался.

— Мне пора. Надо еще кое-кого повидать. Уточнить некоторые детали нашего будущего предприятия.

— А что именно? — спросила Лариса, усмехнувшись. — Грабить кого-нибудь?

— Не совсем… Я это тебе накануне скажу… Тебе, в принципе, ничего и делать не придется. Только рядом побыть для отвода глаз. Все нормально будет… Мы все сами сделаем, не переживай.

— Да что уж тут переживать… — вздохнула Лариса. — Сама как дура вляпалась…

Арвид посмотрел на нее. Что-то непонятное мелькнуло в его глазах. Какое-то слово, оставшись непроизнесенным, застряло у него в горле. Он схватил свою сумку и направился к двери:

— Ну, бывай! Не сердись, что запираю. Так пока надо. На днях избавим тебя от своей опеки… Да еще бабок отстегнем за сотрудничество…

Дверь захлопнулась. Опять послышался знакомый скрежет ключа.

Лариса бросилась на диван и закрыла глаза…

Он вернулся через пару дней. Было еще раннее утро, когда Арвид вихрем влетел в квартиру.

Лариса вскочила с дивана, зевая и протирая сонные глаза.

— Собирайся! — выпалил он. — Сегодня вечером в театр идем. Балет любишь?

— Люблю… — недоуменно вскинув брови и невольно улыбнувшись, сказала Лариса.

— Вот и славно. Сейчас быстренько по шопам помотаемся, тебя соответствующим образом прибарахлим. Чтобы вечером была, как принцесса Диана… И вперед!

— А что дают? — заинтересованно спросила она.

— Черт его знает! «Дон-Кихот», кажется… Только нам это до лампочки.

Лариса приуныла:

— А я-то думала…

— Вот дело сделаем, бабки получим — и будем, как белые люди, по театрам ходить ради своего удовольствия. А сегодня у нас там важное мероприятие… надо успеть шмоток накупить, а потом тебя в парикмахерскую засунуть. А на это времени много уйдет. Так ведь?

— В принципе, да, — согласилась Лариса.

— Так что пей кофе или что там хочешь — и вперед. Васька внизу, в тачке дожидается…

Арвид вышел на кухню, давая ей переодеться.

— Мы там с одним человеком встретимся, — продолжал он оттуда. — Так что при нем называй меня Игорем. Хорошо?

— А зачем?

— Так надо. И будет лучше, если ты уже сейчас будешь называть меня так.

— Хорошо… Игорь… — хмыкнула Лариса.

Целое утро они втроем мотались по магазинам и наконец приобрели все, что, по мнению Арвида, было необходимо для экипировки Ларисы. Черное вечернее платье от Кардена, с короткими рукавами, туфли и тонкие вечерние перчатки. Лариса хотела было настоять на длинном рукаве платья и обойтись без ненужных, как ей казалось, перчаток, но Арвид заявил, что они необходимы. И она, до конца уяснив для себя, что дело состоит не в обычном посещении театра, вынуждена была согласиться. Но, в свою очередь, убедила Арвида, что бижутерию будет выбирать сама, и долго, придирчиво перебирала всевозможные серьги, браслеты и кулоны…

Наконец, когда все необходимое было куплено и Арвид собрался было уже нести все покупки домой, Лариса потребовала шляпку и сумочку.

— Это еще на кой хрен?!. — возмутились оба парня. — Сумка у тебя есть, а шляпа и вовсе ни к чему.

Лариса презрительно оглядела их с ног до головы и, вырвав руку, сама направилась в соответствующий отдел магазина.

— Ладно, черт с ней, пошли… — буркнул Арвид и долго и терпеливо торчал как истукан возле прилавка, пока Лариса, капризничая и перебраниваясь с продавщицей, не перемерила все имеющиеся в магазине головные уборы.

— Ты что, нарочно выпендриваешься? — прошипел он, когда наконец они вышли на улицу и сели в машину.

— Все должно быть в строго определенном стиле, — сама уже порядком вымотавшись, отрезала Лариса. — Одеваться так одеваться, как положено… Игорь…

— Подумаешь, на какие-то полчаса… — пробормотал Арвид.

Лариса ничего не ответила. Подозрительно покосилась на своего спутника и закурила.

Затем началась эпопея с парикмахерской.

Они ехали вдоль питерских улиц, и Лариса придирчиво отсеивала один за другим салоны, попадавшиеся им по пути.

— Чем они тебе не нравятся? — обернулся взбешенный и доведенный до белого каления Васька, сидевший за рулем.

Лариса смерила его пренебрежительным взглядом и ничего не ответила.

В конце концов ей самой надоело бессмысленно мотаться по улицам, и она показала пальцем на первую попавшуюся парикмахерскую:

— Хочу здесь.

Парни плюнули и повели свою подопечную в какой-то невзрачного вида салон. А затем около трех часов поочередно толкались в дверях, пока Ларисе подкрашивали волосы в цвет красного дерева, сушили под феном, укладывали прическу каким-то замысловатым образом, делали маникюр…

Наконец все было готово.

Все трое сели в машину и покатили к дому.

— Ты, сука, специально время тянула? — прошипел Васька. — Думала, что слинять получится?.. Хрен тебе! Никуда не денешься!..

Сравнительно деликатный Арвид тоже сидел темнее тучи. И одну за другой высасывал сигареты.

А у Ларисы от предстоящего вечера сердце то замирало, то начинало биться так, что было удивительно, как еще эти удары выдерживает грудная клетка. Она просто-напросто безумно боялась… Словно предчувствуя свои последние минуты…

Было непонятно, почему и Арвид, и Васька беспрекословно выполняли любые ее прихоти и не жалели денег на все эти отнюдь не дешевые наряды. Что-то тут было не так.

Но что именно, Лариса не могла понять.

И что, в конце концов, ей предстоит делать в театре? И почему Арвид вдруг непременно захотел изменить свое имя? Тем более стать именно Игорем?..

То, что ей грозила очередная неприятность, было однозначно. И скорее всего, слово «неприятность» лишь мягкое название неведомого нечто. И вероятно, ее ждала гибель…

И специально ради этого страшного «нечто» она тщательно готовилась, стараясь как можно более роскошно украсить себя. Чтобы если ей и суждено было умереть сегодня, то перед уходом быть неотразимой.

И поэтому, когда она уединилась в комнате, чтобы совершить последний свой туалет, — настолько усердно занялась своим макияжем, тщательно подбирая тончайшие цветовые оттенки помады, косметических карандашей и легкого грима, стараясь всем своим обликом создать целостную изящную цветовую гармонию, что вошедшие через некоторое время парни остановились как вкопанные, пораженные представшим их взору великолепием…

— Потрясающе! — с восторженно сияющими глазами только и смог воскликнуть Арвид. Затем обошел Ларису вокруг, почему-то погрустнел. Сел на диван. Закурил. — Ну и дурак же твой муженек, — глядя перед собой, проговорил он. — Такую девку прошляпил!..

Даже Васька, почему-то всегда открыто выражавший свою неприязнь к ней, скривился в некотором подобии восхищенной улыбки.

И тем не менее пора было ехать.

До начала спектакля оставалось чуть менее часа. Все трое вышли из квартиры и расположились в уже знакомом Ларисе черном «катафалке». Промчавшись по городу, оказались на Театральной площади и остановились возле громадного старинного здания. Васька остался в машине, Арвид и Лариса вошли в фойе.

Внутри было многолюдно, многолико и многоцветно. Каждый из присутствующих был личностью, и притом солидной и незаурядной, о чем свидетельствовало самодовольное выражение физиономии. Высокомерно держась, критически, а часто и пренебрежительно разглядывая остальных, личности группками прохаживались по зеркальному паркету, громко переговариваясь между собой или о чем-то доверительно беседуя со своими неразлучными телефончиками.

Лариса с удивлением спрашивала себя, куда исчезла та прежняя итээровская и эмэнэсовская восторженная театральная публика, гордая, за неимением прочего, своею собственной советской гордостью, а не туго набитым кошельком.

С одной стороны, было нечто романтически необычное в этом великолепии интерьеров, в нарочито вызывающем богатстве нарядов и украшений, кое в чем даже напоминающее благородные собрания былых времен (если верить историческим фильмам и старинным полотнам). Но с другой стороны — во всем этом блеске невольно выпячивалось что-то чуждое, напускное, дутое и откровенно карикатурное, гоголевское…

Начали, как и принято, с вешалки. Арвид помог Ларисе снять плащ, разделся сам и оказался в элегантном черном костюме и при галстуке-бабочке. Лариса с интересом замечала очевидное изменение к лучшему в облике своего спутника. Оставшись в черном платье и шляпке, она сразу ощутила на себе несколько впившихся в нее оценивающих и раздевающих догола взглядов.

— А бинокль? — вдруг вспомнила она.

— У меня свой, — ответил Арвид. — Не задерживайся. Пойдем сразу на места, чтобы не светиться.

Они поднялись к первому ярусу и, миновав коридор, вошли в совершенно пустую ложу.

— Лучше бы пониже, — разочарованно произнесла Лариса. — Или в партере…

— Нет, дорогая, именно здесь. Так надо, — резко оборвал ее Арвид. Чувствовалось, что он нервничал. Все его слова и движения напоминали о совершенно другой миссии этого вечера. И словно приказывали не отвлекаться по пустякам.

— Эта ложа полностью наша, — продолжал он. — Билеты на все эти места у меня. Никого здесь пока не будет, кроме нас с тобой. В антракте один человек подойдет и останется до конца. Вот и все… А ты сиди и смотри спектакль. Больше от тебя пока ничего не требуется…

— Дай бинокль, пожалуйста, — попросила Лариса.

— Возьми. Но особенно на публику не пялься. На сцену смотри.

— Но ведь все обычно публику разглядывают. Кто в чем одет, кто с какой дамой… Во все времена так было… Ты, Ар…

— Игорь! — напомнил он злым шепотом. — Заруби на носу. Или лучше вообще молчи.

Лариса обиженно надула губы.

Затем прижала бинокль к глазам, прошлась взглядом по сцене и занавесу. Потом все-таки не удержалась и заскользила по рядам партера.

— Что это они в театре по телефонам разговаривают? — удивленно спросила она, заметив в руках кое-кого из публики черные брикеты со штырьками антенн. — Дома, что ли, времени не нашлось?..

— Это твои русские, — усмехнулся Арвид. — Новые, так сказать… Деловые все до охренения. Жлобье…

— Ну, ваши, положим, не лучше… — пробормотала Лариса, не отрываясь от бинокля. — Какой кошмар… — Затем повернулась к Арвиду. — А знаешь… Игорь… — она с трудом выдавила его новое имя, — я интересную вещь вспомнила.

— Ну…

— Здесь, в Кировском… То есть в Мариинском… Стажировалась некоторое время внучка самого Муна…

— Какого еще Муна? — рассеянно спросил Арвид.

— Ну как какого!.. — удивилась Лариса. — Того самого, главы известной американской секты. А ты разве не знал?

— Нет… Извини, нам сейчас не до этого… — И вдруг крепко схватил ее за руку. — Тихо! Вот они!..

Лариса невольно повернула бинокль в ту сторону, куда скосил глаза Арвид.

До сих пор пустовавшая ложа напротив, расположенная в бенуаре, вдруг заполнилась черными пиджаками и бритыми затылками. Когда они расселись по местам, Лариса заметила в первом ряду ложи невысокого сморщенного старичка с крашеными реденькими волосенками, тщательно уложенными на прямой пробор.

— Кто это? — прошептала она.

— Сволочь одна, — так же тихо прошептал Арвид. — Мы его убрать должны. Он в своей берлоге окопался и никуда, кроме как в театр, не вылезает… Балет, видишь ли, обожает… Гнида…

Лариса, словно загипнотизированная, не могла отвести глаз от этого старика. И вдруг вздрогнула.

— Ой! — испуганно прошептала она. — Он на меня смотрит!..

— Быстро отведи бинокль! — зашипел Арвид. — Да не убирай от глаз! Как будто просто так по рядам зыришь!.. А то поймет…

Лариса, еле удерживая бинокль трясущимися пальцами, с трудом направила его на другой ярус и, стараясь как можно более плавно и непринужденно поворачивать голову, перевела взгляд на партер. Затем опустила бинокль на колени. Она была бледна.

— На кой хрен ты на него уставилась?!. — глядя перед собой ничего не видящими глазами, процедил Арвид. — Говорил же тебе — на сцену смотри!..

Потом осторожно скосил глаза в сторону ложи, где сидел сморщенный старик в окружении своих пронзительно зыркающих по сторонам головорезов. Никакого беспокойства не наблюдалось. Очевидно, никто из этой компании не обратил на Ларису никакого внимания. Один из них что-то бубнил в сотовый телефон. Старик воззрился в сторону сцены.

Свет начал постепенно меркнуть. Раздались аплодисменты. Старик в ложе тоже захлопал сухонькими ладошками…

Заиграла увертюра.

Занавес медленно поднялся.

Началось действие.

Лариса не отрываясь смотрела на сцену. Завороженная прекрасной музыкой Минкуса и великолепной хореографией, она все более и более погружалась в это волшебное очарование. Мысли о насущных проблемах отступали в дальние закоулки сознания. И душа, очищаемая красотой, словно вырвалась наконец из гнетущего плена и свободно парила в долгожданных просторах, все выше и выше поднимаясь над волнами жизнеутверждающих аккордов.

Из оркестровой ямы таинственными бликами выплескивались теплые лучи мерцающего света, отраженного лаком музыкальных инструментов. Словно далекие звезды вспыхивали на дрожащих в гармоничном звучании струнах скрипок, виолончелей… И волшебная палочка дирижера металась в бледных восковых пальцах, словно смелыми легкими мазками создавая некую фантастическую картину на невидимом холсте…

Феерия, царившая на сцене, плескала яркими красками. Стремительные, грациозные движения танцоров — батманы, фуэте — сменялись одно за другим, подвластные неиссякаемому вихрю этой колдовской музыки…

Лариса плакала и не замечала своих слез.

Занавес опустился. Наступил антракт.

— У тебя тушь потекла, — недовольно заметил Арвид. — Вытрись.

Лариса молча достала платок и принялась вытирать глаза. Потом пошарила в сумочке в поисках косметички и неожиданно наткнулась на какой-то жесткий прямоугольник. Вынув его, она с изумлением увидела свой родной паспорт.

— Что это?.. — удивленно повернулась она к Арвиду. На его лице промелькнуло выражение какой-то досады.

— Так надо… — буркнул он. — Пусть лежит. — Потом вдруг повернулся к ней всем телом и быстро зашептал: — Слушай, Лариса, сейчас парень подойдет с одной хреновиной. Короче, с дистанционным взрывателем. Мы нажмем кнопку, и ложа с этим старым пауком взлетит на воздух. Мы все сразу уйдем… Поняла? Начнется паника. Но ты не дергайся. Положи эту хреновину к себе в сумочку… А то нас обыскать могут. А тебя не станут… И пушку свою забери, если нужна… — Он вытащил откуда-то из-под пиджака парабеллум и быстро спрятал его обратно. — Потом отдам, когда уходить будем… Сразу на улицу выходи. И эту штуку в канал выброси. Тут рядом, с театром. Крюков, кажется… А потом переходи через площадь и иди к памятнику Глинки. Мы там тебя на тачке будем ждать… Усекла?.. Если не хочешь — можешь идти куда вздумается. Все. Ты свое отработала… Паспорт у тебя в сумочке. Вот твой номерок из гардероба. И бабки на первое время… Как-нибудь перекантуешься…

— А Светин паспорт? — несколько ошарашенно спросила Лариса.

— Ах да!.. Про него-то я забыл совсем… Ну так давай тогда к нам в тачку. Поедем ко мне и заберем, если хочешь…

— Мне в туалет надо… — хлопая глазами, робко прошептала она.

— Черт! — неожиданно рявкнул Арвид. — Я ей про дело! А она!.. Именно сейчас приспичило?

Лариса промолчала.

— Ладно. Пошли скорее! — сказал Арвид более спокойно.

Когда через несколько минут они вернулись на свои места, в ложе уже сидел какой-то парень, наголо бритый, в черном костюме с бабочкой.

— Где вас носило? — прерывающимся от волнения шепотом спросил он. — Я уже пять минут жду. Скорее надо…

— Да вот… — Арвид кивнул на Ларису. — Прохудилась не вовремя. Как там, все в порядке?

Парень кивнул. Достал из внутреннего кармана пиджака какой-то продолговатый предмет. Посмотрел в бенуар напротив.

— Сидит… — прошептал он.

— А его гориллы где? — спросил Арвид.

— В буфет пошли. С ним только двое остались.

— Ясно. Давай…

С напряженным, каким-то вдруг окаменевшим лицом Арвид взглянул на противоположную ложу, приподнял руку. Потом резко опустил ее.

— Давай!

Затем медленно, словно механически, повернулся к побледневшему парню.

— Что такое? — одними губами прошептал он.

Тот, закусив губу, с усилием давил на какую-то кнопку, выступающую из корпуса пульта, и глаза его все более и более расширялись от ужаса…

— Что, ребятки, не получается? — раздался сочувственный голос за спиной.

Арвид выхватил парабеллум. Развернулся. Но резкий удар тяжелого кулака выбил пистолет из его руки. Еще один удар, в челюсть, заставил его рухнуть на пол. Бритый парень выронил пульт. Вскочил. Хотел было вырваться из цепких объятий, словно клещами сжавших его с обеих сторон. Но вдруг с каким-то хрипящим воем повалился на кресло, поджимая колени к животу и харкая кровью.

Арвид, словно выпущенный из пушки снаряд, молниеносно вскочил и пружинистым винтом, тараня головой, сбивая все на своем пути, ринулся к перилам. Перевернулся в воздухе и выбросил свое тело в глубину партера.

Кто-то, гулко топая тяжелыми каблуками, помчался по коридору.

Ларису грубо схватили, заломили руки за спину. Выволокли из ложи. От неожиданности она даже не сопротивлялась.

Вслед за ней вынесли и другого парня, извивающегося и нечленораздельно что-то орущего.

Зрители, оказавшиеся свидетелями этой сцены, в панике разбегались, мгновенно позабыв о своем лоске и высокомерном достоинстве…

Сцепив руки за спиной стальными наручниками, пленников кинули в поджидавшие их на улице автомобили. Лариса оказалась в белом «мерседесе». Другого же, дополнительно к наручникам скрутив веревкой по рукам и ногам, словно куль, бросили в черный пикап. Машины сорвались с места и помчались по городу.

Мелькали улицы, проспекты, давно знакомые Ларисе места. По которым она когда-то гуляла, бродила, на которых бывала множество раз, по привычке не обращая внимания на их строгую красоту, как на интерьер давно знакомого, до самых потаенных углов облазанного родного дома. На эту красоту, которая, казалось, уже набила оскомину, постоянно оказываясь перед избалованным взором коренного петербуржца… И лишь в тот момент, когда оказывается, что ты никогда больше не войдешь в этот дом, никогда не сможешь пройти по этим проспектам, набережным, — именно тогда начинаешь обостренно чувствовать неожиданную утрату и, кусая локти, понимать, что ты потерял в своих безрассудных поисках…

Лариса даже не плакала. Она безучастно сидела на заднем сиденье, тесно зажатая с обеих сторон двумя здоровенными громилами, соревнующимися в остроумии в ее адрес и шныряющими грубыми лапами по всему ее телу.

Она равнодушно глядела на дорогу сквозь лобовое стекло, и до ее сознания с трудом доходило, что машина давно уже миновала черту города и теперь мчалась по какому-то шоссе, между лесов и деревянных строений…

Хильда осталась в театре и досмотрела спектакль до конца.

Она тоже любила балет…

 

Глава 6

«Мерседес» подкатил к высокому каменному забору с черными железными воротами, украшенными кованым орнаментом из прихотливо переплетающихся между собой арабесок. В глубине возвышался причудливой архитектуры особняк, один из тех многих, что повсеместно ныне возводятся в пригородах Петербурга так называемыми «новыми русскими».

Здание было построено в стиле модерн, и, несколько эклектически обогащенное новыми находками постоянно экспериментирующих художников, оно тем не менее отчетливо перекликалось своими формами и виньетками с традиционными образцами изысканной и томно-эротической архитектуры начала двадцатого столетия…

Но Ларису в данную минуту не интересовали проблемы градостроительства. В сопровождении пятерых громил с автоматами в руках она понуро плелась к ярко освещенному стеклянному крыльцу.

Миновав просторный холл, поражающий изобилием вьющихся и распускающихся большими цветами вечнозеленых растений, напоминающий уголок ботанического сада, с виднеющимися тут и там среди листвы фарфоровыми китайскими вазами и мраморными фигурами à la Роден, группа поднялась на второй этаж, проследовала через обитый темно-зеленым бархатом небольшой зал и вошла в комнату, сплошь увешанную коврами, с большой кроватью под тяжелым балдахином с одной стороны и изразцовым камином — с другой. В камине горел огонь. Возле камина в глубоком мягком кресле утопал тот самый, сидевший в бенуаре театра, сморщенный старичок, с редкими, крашенными хной волосенками, аккуратно зачесанными на прямой пробор, и в длинном, спадающем ломкими шелковыми складками халате ярко-оранжевого цвета. Рядом, на журнальном столике с витыми ножками лежали кое-как разбросанные письма и большие очки в золотой оправе.

— Вот, Валерий Геннадьевич. Привезли. К вам на расправу… — вежливым, елейным голосом сказал один из громил, подталкивая вперед Ларису и бритоголового парня, позеленевшего от страха.

— Ну что ты такое говоришь, Витенька?.. — недовольно поморщившись, произнес старик. — На какую такую расправу?.. На суд. На справедливый суд. А вовсе ни на какую не на расправу…

Он лениво обернулся. Не удостоив взглядом съежившегося парня, которого, заломив ему руки назад, крепко держали двое мордоворотов в черных костюмах, старик испытующе посмотрел на свою пленницу.

— А это еще что за Мария из Магдалы?.. — с какой-то беззлобной усмешкой спросил он.

— Киллерша, так сказать. Убить вас собиралась…

— Это она-то?..

Старик, кряхтя, попытался выкарабкаться из своего кресла. Один из его дюжих молодцов мгновенно подскочил и, бережно приподняв за локти, подвел к Ларисе. Старик обошел ее вокруг, осмотрел со всех сторон, приподнял подол платья, легонько ткнул пальцем в бедро. Благожелательно улыбнулся.

— Хороша, хороша… Славный товар… И даже в очках… Люблю, когда в очках. Меня это больше возбуждает…

Затем обратился к Ларисе:

— Что ж ты, красавица, мне весь вечер испортила? Балет посмотреть спокойно не дала?.. Нехорошо… Я люблю балет… Ну что ж, сядь-ка, милая, побеседуем с тобой о превратностях судьбы и бренности бытия… Принесите стул даме! — приказал он громилам.

В мгновение ока стул оказался возле Ларисы, и ее ненавязчиво, но настойчиво пригласили сесть. На бритоголового парня, которого привели вместе с ней, старик не обращал никакого внимания.

— Так вы говорите, киллерша? — начал он. — Никогда бы не подумал… А с виду такая славная. И глазки, и ножки, и грудки… Загляденье! И рыженькая… Никогда бы не подумал, что такое эфемерное, утонченное создание убить может. Разве что взглядом — в сердце наповал…

Старик скабрезно захихикал.

— Ну-ка, мальчики, посмотрите, что у нее в сумочке лежит. Может, еще одна бомба какая для меня припасена?

Один из громил вытряхнул сумку. Выпала косметичка, кошелек, паспорт… И какой-то сложенный вчетверо листок белой бумаги. Лариса с щемящей тоской смотрела на них. Старик перехватил ее взгляд. Улыбнулся чему-то.

— О! Так мы и при документах! — обрадовался он, потирая свои сухонькие ручки. — Ну-ка, ну-ка!..

Взял паспорт, перелистнул несколько страничек. Затем наконец обратился к другому пленнику.

— Как, говоришь, зовут того, кто тебя, суку вонючую, перекупил?

— Игорь… — чуть слышно прошептал тот.

— Эх, Дима, Дима… — вздохнул старик. — Митенька мой дорогой… Разве ты у меня не сытно жил? Разве с голоду умирал?.. Нехорошо, милый, так поступать… Думал на предательстве подняться? Человеком стать?.. Нет, миленький. На предательстве не поднимешься…

Отвернулся. Начал читать Ларисин паспорт.

— Так-так… «Зарегистрирован брак с гражданином Бирюковым И. А.» Игорем, значит… А как по батюшке-то? — обратился он к Ларисе. — Говори, говори. Не тяни время. Все равно ведь дознаемся.

— Анатольевич…

— Все правильно. И адресок имеется… Что ж, поищем твоего муженька. Побеседуем за жизнь… Запиши, Сереженька, — обратился он к одному из своих прислужников. — Бирюков. Игорь Анатольевич… И адресок…

Лариса дернулась.

— Спокойно, спокойно, милая. Молчи, пока не спрашивают… Значит, это он третьим и был… Жаль, что ушел. Ну да ничего. Отыщем.

Старик задумался, что-то припоминая.

— Липская… Знакомая фамилия… Откуда я ее знаю?

— Адвокат… — подсказал один из парней. — Недавно Лешку вытаскивал…

— Правильно! Адвокат!.. — Обратился к Ларисе: — Не родственник, случаем? Или однофамилец?.. Странная, любопытная ниточка вытягивается… Его тоже поспрошать не мешало бы… На всякий случай.

Старик отложил паспорт в сторону. Вздохнул:

— Эх, знать бы, кто позвонил… Предупредил об опасности… Спасибо сказать бы этой доброй женщине. Дай Бог ей здоровья и долгих лет жизни!.. Потом свечку поставлю ей во здравие.

Лариса вскинула брови. Страшная догадка поразила ее.

— Так у кого, говорите, в руках дистанционный пульт был? — спросил старик. — Кто на кнопку давил?

— У Димки.

— Все ясно… Спасибо тебе, Митенька, за любовь и ласку… Отблагодарил за добро… — Затем снова повернулся к Ларисе: — Тебя, милая, твой любезный муженек и вот этот поросенок неблагодарный просто-напросто подставили. Вот что я тебе скажу!.. Сначала меня убить собирались, а потом и тебя. Так, чтобы все концы в воду. И искать некого. И спрашивать не с кого. Вовремя мы эти машинки обезвредили. И все поняли… Как я догадываюсь, они хотели сами уйти, а пультик этот тебе оставить, чтобы ты его по дороге куда-нибудь выбросила… Так я говорю?

Лариса побледнела.

— Вижу, что так, — улыбнулся старик. — Так вот, эта штучка должна была взорваться через пять минут после нажатия кнопки. Не успела бы ты от нее избавиться, а разлетелась бы на тысячу кусочков… Боже мой! Неужели твой муженек так тебя не любит! Что-то даже не верится… Хотя всякое в жизни бывает… Так что мы, оказывается, тебя, дуреху, спасли… Это отработать надо. Ну да ничего… Отработаешь.

Старик повернулся к своей гвардии:

— Что вы там еще интересного нашли?

— Вот тут… Рисунок какой-то… — сказал один из парней, протягивая старику развернутый листок бумаги, выпавший из Ларисиной сумочки. Бросив косой взгляд, она с удивлением увидела тот самый шарж на Игоря, который заинтересовал Арвида в ее квартире.

— Что это? — поморщился старик. — Карикатура?.. А кто на ней? Тот, что сбежал, что ли?..

Парень неопределенно пожал плечами:

— То ли он, то ли не он… Галстук, как у него… Непонятно…

— Ну, раз непонятно, — бросьте… Тоже мне, фоторобот… У Митеньки тоже такая же бабочка… Больше ничего нет?

— Вот, Валерий Геннадьевич. Этот парабеллум на полу в ложе валялся. Им тот белобрысый… Игорь который… хотел было отстреливаться…

— Ну-ка, ну-ка… Вот с этого и надо было начинать. А то карикатура какая-то… — хмыкнул старик. — Дайте посмотреть. — Он повертел пистолет в руках. Удивился: — Антиквариат… Музейный экспонат, можно сказать… И даже вроде именной… Ну-ка, подайте-ка очки!

Нацепив очки, старик некоторое время разбирал надпись. Потом пожал плечами:

— Ничего не понимаю!.. «Мише Липскому на вечную память…» Опять эта фамилия!.. Что за день такой сегодня странный! Одни Липские… — Обратился к Ларисе: — Отца твоего, что ли? Деда?..

Лариса кивнула.

Валерий Геннадьевич внимательно осмотрел пистолет. Вынул обойму. Заглянул внутрь.

— Ха-ха-ха!.. — вдруг скрипуче засмеялся он. — Тоже мне, киллеры!.. Пошли на дело, а пушку зарядить забыли!.. Неужто твой муженечек из этого пугача всерьез отстреливаться собирался?.. Так вы говорите, выхватил его, когда вы этих террористов сраных накрыли?.. Он что, совсем с ума спятил? Или с умыслом каким?.. Ничего не понимаю… Подставили милую, красивую девушку. Дали бомбу в руки. Пистолет незаряженный подбросили… Странные киллеры. Совсем очумели… Как вы думаете, мальчики, что бы это значило? — обратился старик к парням.

Те неловко замялись.

— Вот именно, — ухмыльнулся старик. — Никому не дано постичь логику идиота.

Он вставил обойму на место и, направив пистолет на фарфоровую вазу, стоящую на консоли, нажал на спуск.

Во внезапно возникшей тишине сухо щелкнул боек.

— Вот видите! — усмехнулся старик. — Игрушка. Пугач. И не более того.

Он положил парабеллум на журнальный столик возле камина и насмешливо покосился на Ларису:

— Эх ты, Машенька-Глашенька… Киллерша, едрена мать…

— Я не Машенька… — вдруг проговорила она. Но ее тут же резко дернули за плечо.

— Ах, и голосок-то у нее такой милый, певучий… — осклабился старик. — За один голосок полюбил бы… — Затем погрозил пальцем: — Но только ты молчи, милая. Не надо тебе ничего говорить. Пусть лучше умные люди поговорят. А ты послушай. То, что ты не Машенька, ни для кого не имеет ни малейшего значения… Хоть Феклой тебя назову. И ты на эту Феклу как миленькая откликаться будешь…

Он снова взглянул на нее. Прикинул что-то в уме. Покачал головой:

— Хотя, пожалуй, ты права. Действительно, не Машенька. И никакая не Лариса… Скорее, Катенька… Ну, вот так пока и будешь — Катенька…

Он прошелся еще раз вокруг Ларисы. Снова ткнул пальцем во что-то более мягкое, чем бедро…

— Ка-тя… Ка-тень-ка… — протяжно произнес он. — В этом имени есть что-то такое… как бы это поточнее сказать… Тягучее… Сексуальное… Ка-тень-ка…

Он снова дотронулся до Ларисы.

— Хороша… Хороша… Такой девочке не убивать надо. А любить. Много любить… — Он ласково улыбнулся. — Ничего… Ты будешь много любить. Я тебе в этом помогу. Устрою твою жизнь… А сегодня, — он лукаво подмигнул, — скорей всего, меня тебе любить придется. Уж не обессудь. Что-то уж больно, Катенька, ты мне глянулась…

Старик вдруг посерьезнел. Обернулся к парням:

— Додика позовите. Живо!

Двое из них опрометью бросились выполнять приказание.

Через пару минут в комнату чуть ли не вбежал невысокий худощавый субъект в очках на большом горбатом носу и в белом халате.

— Додик, милый, — обратился к нему старик. — Сейчас эта девушка на кое-какую экскурсию сходит, а потом мальчики ее к тебе приведут. Посмотри, пожалуйста, ее на предмет всяких там спидов-флюидов… Ну, сам понимаешь… Укол какой-нибудь сделай. На всякий случай… И в баньку. А потом, если все чистенько, то, как говорится, ко мне в опочивальню… Что-то уж мне невтерпеж становится, как на нее посмотрю…

— Не извольте беспокоиться, Валерий Геннадьевич. Все сделаем в лучшем виде, — закивал головой Додик и выскользнул из комнаты.

После его ухода старик еще некоторое время молча сидел в кресле, задумчиво качая головой. Потом повернулся к парням, все еще стоящим у двери:

— Ну что ж, мальчики. Все ясно… Этого — в люк. А девушку… — Он задумался на мгновение. — Да… Так, думаю, лучше будет. Пусть привыкает… Вы ей сначала покажите, как у нас делается с теми, кто мою доброту не ценит. А потом — к Додику. Ну, и сами знаете, что дальше… А этого… — Старик не глядя указал рукой на бледного, трясущегося от страха предателя. — Чтобы я его на этом свете больше не встречал. Мне от него ничего знать не нужно. Можете не пытать… Про этого Игоря нам потом девушка расскажет. Как я понимаю, она его лучше знает… Хотя… — Старик усмехнулся. — Как выясняется, тоже не до конца… Чуть было на воздух не взлетела с его благословения…

Дима упал на колени.

— Простите, Валерий Геннадьевич!.. — завыл он. — Не убивайте!..

Старик удивленно поднял брови. Брезгливо поморщился:

— Не о том просишь, Митенька… Лучше бы о том умолял, чтобы тебя пристрелили предварительно… А то ведь можем и пулю сэкономить. — Потом усмехнулся: — Да уж ладно. Я добрый сегодня. У меня волшебная ночь впереди… С Катенькой… Так и быть, мальчики, шлепните эту вонючку заранее, чтоб не мучился.

В сопровождении конвоя, состоящего из четверых громил, Лариса и еле передвигающийся на ногах Дима прошли мимо роскошных интерьеров второго этажа и внезапно оказались впихнутыми в маленькую неприметную дверцу, надежно скрытую под тяжелыми бархатными гардинами в простенке одной из многочисленных комнат. Затем по каким-то крутым узким лестницам спустились в подвал дома и некоторое время шли по выложенному красным кирпичом изгибающемуся тесному коридору. Вдоль стен тянулись многочисленные кабели и металлические трубы. Дойдя до конца коридора и уперевшись в массивную бронированную дверь, они остановились. Один из громил толкнул ее, и вся группа вошла в какое-то помещение. Вспыхнул свет.

Ослепительно яркая лампа над головой осветила небольшую кубообразную комнату, забетонированную со всех сторон. Из стен торчали разнообразные вентили и шланги. К углу был придвинут металлический стол, накрытый белой простыней, скрывающей от глаз нечто такое, что непроизвольно выпячивалось изнутри своими острыми геометрическими рельефами. В другом углу стояло вцементированное в пол устрашающего вида кресло, состоящее из приваренных друг к другу арматурных прутьев. В центре пола находилась самая обыкновенная, повсюду встречающаяся на улицах круглая крышка канализационного люка.

Ларису усадили в кресло. Рядом встал широкоплечий, коротко стриженный амбал и положил ей на плечо свою тяжелую лапу.

Лариса попыталась было поправить под собой задравшийся подол платья, чтобы железные рифленые прутья не так остро впивались в тело.

— Не рыпаться! — рыкнул на нее амбал и с силой вдавил в сиденье. — Тебе пока ничего не будет. Сиди и смотри. Валерий Геннадьевич приказал показать тебе, как у нас с суками поступают.

Грубый голос гулким эхом отозвался в этом бетонированном склепе.

Один из парней взял тяжелый металлический лом, расплющенный с одного конца, и со скрежетом отодвинул крышку люка. Из открывшейся черной дыры повеяло холодом. Комната мгновенно заполнилась едкой вонью.

— Кончай скорей! — недовольно сказал парень, державший Ларису. — Нечего нам тут смрадом дышать!..

Диму трясло как в лихорадочном ознобе. Зубы с костяным клацаньем громко стучали друг о друга.

— На колени, гнида!

Мордоворот ломом ударил его по ногам. Дима упал на пол.

— Нет! Нет! Не хочу!..

Он раскинул руки, в слабой надежде бессмысленно пытаясь хоть как-то сопротивляться.

— Будешь рыпаться — живьем бросим! — пригрозил мордоворот.

Дима послушно встал на колени, опираясь руками о цементный пол. Опустил голову. Тело содрогалось от рыданий.

Лариса сидела ни жива ни мертва, еле переводя дыхание. И широко раскрытыми остекленевшими глазами смотрела на происходящее.

Мордоворот с усмешкой повернулся к остальным:

— Как сам других бросал — нравилось. А теперь от страха обгадился… Чуете, несет?..

Затем обратился к Диме:

— Ну что, гнида? Как тебя туда сбросить? Живьем или сначала пулю в затылок?

— Пулю! Пулю!.. Пожалуйста!.. — затрясся в рыданиях Дима.

— А ты получше попроси. Ботинок поцелуй.

Дима вытянул шею и сложенными в трубочку губами припал к носку тяжелого ботинка ухмыляющегося палача. Тот приподнял ногу и резко ткнул рифленой подошвой в залитое слезами лицо. Голова Димы дернулась. Из носа заструилась алая кровь.

— Ладно уж… Кончай, — поморщился один из парней. — Ему и так хреново…

— Ничего… Нагни башку-то над люком! — рявкнул мордоворот. — Чтобы лишний раз пол кровью не марать… Ниже!.. Шестеркой жил, шестеркой и подохнешь…

Грянул выстрел.

Безумно хохочущее эхо долго в ужасе металось по замкнутому железобетонному подвалу.

— Это у нас резервуар с негашеной известью, — поднимая с кресла помертвевшую от страха Ларису, объяснил амбал. — Так сказать, для строительных работ…

Поддерживаемая под руки двумя дюжими молодцами, ступая ничего не чувствовавшими, ватными ногами, Лариса снова шла по каким-то коридорам и лабиринтам, совершенно не соображая куда и зачем. Наконец ее втолкнули в другое помещение, которое оказалось медицинским кабинетом. Широкий и просторный, он был уставлен всевозможным ультрасовременным оборудованием, и казалось, что при его обустройстве были предусмотрены буквально все ситуации, связанные с полной непредсказуемых приключений бандитской жизнью. Здесь стоял даже операционный стол с висящей над ним угрожающе сияющей многоглазой тарелкой…

— Сами разденетесь или помощь нужна? — обратился Додик к Ларисе.

— Сама… — безучастно прошептала она и автоматически начала стягивать с себя платье.

— Полностью, полностью!.. — с циничной небрежностью подгонял Додик.

Лариса разделась догола. В создавшейся ситуации ничто, даже присутствие ухмыляющихся парней, не смущало ее.

Додик тщательно осмотрел ее тело, время от времени ощупывая его вспотевшими от возбуждения руками.

— Тельце посмотрим… — бубнил он себе под нос. — Так… Чистенько… Хорошо…

Затем указал рукой на гинекологическое кресло. Лариса, задрав и широко раскинув ноги, опрокинулась на его спинку.

— Хорошо, хорошо… Не дергаться! Сейчас мазочек сделаем… Кровушку на анализ возьмем. И ладушки…

В конце концов закончив осмотр, он отошел от Ларисы и обратился к парням:

— Одежду здесь оставьте. Халат ей накиньте. И в баньку… Пусть Зинка с нее всю грязь уличную смоет. А я пока химией позанимаюсь…

Сауна мало-помалу приводила ее в чувство и даже принесла некоторое успокоение.

Толстая светловолосая Зинка, в одном халате, едва застегнутом на пару пуговиц, долго намыливала тело Ларисы, терла мочалкой, распластав его на полке. Быстрые пальцы пробегали по спине, груди, животу, то едва касаясь внезапно затрепетавшего тела, то с силой вцепляясь в него, комкая, пощипывая и тут же нежно разглаживая. Большие, полные груди постоянно вываливались из-за пазухи и, раскачиваясь в ритме Зинкиных движений, мягко скользили по телу Ларисы крупными, почему-то вдруг крепко набухшими сосками, доставляя ей этим своеобразное наслаждение…

И лежа на спине или на животе, нежась под теплыми струями и в прохладной воде бассейна, Лариса постепенно выходила из состояния шока, вызванного сегодняшними неудачами… В голове прояснилось, и наконец можно было подумать, что предпринять дальше.

После бани ее повели в так называемую гримерную, передав Ларису из рук Зинки в другие руки, которые и должны были довершить создание требуемого облика вожделенной «Катеньки»…

— Какую ей прическу делать? — покосилась сухопарая тетка в сторону одного из Ларисиных провожатых, которые вели ее от инстанции к инстанции.

— Валерий Геннадьевич сказал, что ничего делать не нужно. Пусть так остается. Разве что распушить немного…

— Ясно… Обрядить как? О белье заикался?..

— Черный пояс с резинками. И чулки, тоже черные… Бюстгальтер с кружавчиками…

— А трусики?

— Не надо… Сверху только пусть будет как гимназисточка…

— Тоже мне эстет!.. — усмехнулась тетка. — Козел похотливый…

— Чего, чего?.. — грозно напружинившись, переспросил парень.

— Заткнись, шестерка! — огрызнулась на него гримерша. — Твое дело помалкивать и делать что прикажут… А ты не трясись! — бросила она Ларисе. — Ничего страшного он с тобой не сделает. Нечем уже. Отгулял свое… Так просто обнюхает да полижет где-нибудь. А потом дрыхнуть завалится. Вот и весь секс…

Через пару часов Додик доложил, что все в порядке, и Ларису, в коротеньком коричневом платьице с белым кружевным воротничком, наконец допустили к Валерию Геннадьевичу.

Он обратился к парням:

— Вы за дверью побудьте. Если что понадобится, я позову. А без дела — до утра не беспокойте.

Когда они остались вдвоем, старик заблагоухал.

— Заждался, заждался, голубушка!.. — ворковал он, усаживая Ларису на кровать. — Неужто, думаю, что-нибудь не так?.. Обошлось, слава Богу!.. Умница, Катенька, не подвела, не испачкалась всякой гадостью… Ну так, присядь, присядь-ка на краешек…

Лариса молча исполнила приказание.

Валерий Геннадьевич семенил по комнате во фланелевых голубых кальсончиках в обтяжку и такого же цвета рубашке.

— Сейчас мы с тобой ляжем, и ты мне все это снимешь, — показал он на свое одеяние. — Сама. Своими ручками… Мне это очень приятно будет… А я с тебя — платьице. Сам расстегну… А уж там и поиграем…

— Ты меня, старика, уж извини, милая, — продолжал он. — Здоровьишко, понимаешь ли, уже не то стало… Так что оргазма тебе не обещаю. Ну, если сама сумеешь, то честь тебе и хвала… Мы с тобой, красавица, пошалим тут немного, пофантазируем… Ты ведь не против, правда? — вдруг спросил он с подозрением. — Конечно, не против… Ты, я знаю, умницей будешь. Так уж уважь меня, старика, будь поласковее. Сделай, так сказать, скидку на возраст. И постарайся понять, чего мне захочется… Будь добра, не отказывай, если о чем тебя попрошу… От тебя-то ничего не убудет, а мне приятное сделаешь. Угодишь. Вот тебе и зачтется… А то ведь если я в тебе разочаруюсь, — ну что тогда прикажешь мне делать? Нечего… Разве что мальчикам подарить… А они тебя хотят… По глазам вижу, что хотят… Да и как не хотеть?.. Уж от них-то ты точно оргазм получишь. И не один… А потом… Так что слушайся меня. Если мне угодишь, то и будущее себе обеспечишь. В хороший дом устрою. В дорогой… А не в какой-нибудь притон для бомжей залетных… Так что будь умницей…

Он сидел на краю кровати в своих голубых кальсонах и рассуждал. Случайно ему на глаза попался брошенный пистолет. Снова развеселился.

— Это же надо!.. — посмеивался он, вертя пистолет в руке. — Зачем же они тебя так подставили? Ума не приложу… А ты тоже не догадываешься?

Лариса помотала головой.

— Это хорошо, что ты молчишь. Понимать начинаешь… Умненькая девочка… Ну, садись, садись поближе… Не раздевайся пока. Я сам начну. Потихонечку… Чтобы удовольствие растянуть.

Старик показал жестом, что готов предстать перед нею во всем своем великолепии. Лариса, содрогаясь в душе от отвращения, но стараясь до поры до времени не обнаружить своих истинных чувств, начала медленно, как он этого требовал, стягивать с его тощего, сморщенного тельца голубенькие кальсончики и рубашку. Аккуратно, чтобы случайно не рассердить его, положила белье на одеяло…

Тот щурился и пускал пузыри от удовольствия. Сидел на краю кровати и игриво шарил сухонькими ручонками у нее под платьем…

Внезапно в глазах старика промелькнула какая-то мысль.

— Ни разу, понимаешь ли, с киллером не спал, — захихикал он. — Тем более с таким, который тебя же и убить собирался… В этом есть своеобразный шарм… — Он встрепенулся. — Ну-ка, давай поиграем!.. Держи свою игрушку!

Он сунул в руки Ларисы пистолет.

— Я сейчас лягу, а ты… Ну-ка, встань надо мной на коленках! Вот так… Чтобы мой животик между твоих коленок был…

Старик приподнял подол ее платьица.

— Ах, как красиво! Чулочки черненькие, ножки беленькие!.. И, так сказать, черненький Бермудский треугольничек прямо надо мной… Красиво… А ты целься как будто мне в голову. Целься… И приседай, приседай… своим треугольничком на меня… На меня… Вот так. Вот… Хорошо… Курок-то нажимай, нажимай… Не бойся, не выстрелит.

Лариса стояла в нелепой позе, раздвинув колени, держа в руках бесполезный пистолет. Краем глаза видела, как между ее ног слабо трепещет вялая, сморщенная плоть… С нарастающим презрением смотрела на осоловевшую от блаженства, морщинистую, лепечущую всякую чушь физиономию… И лихорадочно думала, как бы так быстро и бесшумно, чтобы не привлечь внимания дежурящих за дверью мордоворотов, расправиться с этой мерзкой образиной.

И тут ее осенило. Прилив свежих сил нахлынул на нее. И сознание собственного превосходства окрылило ее и приказало действовать. Решительно и беспощадно.

Вот кто заплатит за все мучения и унижения сегодняшнего дня!

Лариса улыбнулась.

Хищно. Плотоядно. Жестоко.

— Чего же смеешься? — почему-то обиженно и удивленно спросил старик, словно его окатили из ведра. — Ты что, Катенька?..

Лариса улыбнулась еще шире, в упор глядя на ничего не понимающего Валерия Геннадьевича.

Затем молниеносно схватила валявшиеся рядом голубые кальсоны и быстрым движением глубоко запихнула фланель в разинутый от удивления рот старика. Тот брыкнулся. Но Лариса лихорадочно начала впихивать туда все больше и больше ткани, как можно глубже проталкивая ее в глотку стволом пистолета.

Старик замахал руками, отпихиваясь, стараясь вырвать штанину кальсон, полностью забившую ему рот. Не в силах издать ни звука, он только утробно хрипел, бешено вращая наливающимися кровью глазами, извиваясь и дрыгая ногами. Голова откинулась назад. Нижняя челюсть выворотилась к самому кадыку.

Лариса уперлась коленом в солнечное сплетение, затолкнула в горло еще часть фланели, с силой воткнула туда ствол парабеллума и всей своей тяжестью налегла на рукоять пистолета, вогнав его буквально до предела, стараясь удержать равновесие и не дать сбросить себя с бьющегося в конвульсиях тела.

Глаза старика полезли из орбит. Лицо посинело. Он затрясся, засучил ногами и через некоторое время вытянулся и затих.

Взгляд остановился, подернулся туманом. Глаза погасли, остекленели…

Лариса подождала еще некоторое время, а затем с трудом вытащила изо рта ствол пистолета. Он весь был в крови и слизи. Лариса вытерла его о простыню, сунула за пояс и сошла с кровати. Огляделась.

За дверью было тихо. Пока еще никто не догадался ни о чем. Звуки барахтающихся тел и тяжелое учащенное дыхание, дрожь пола под ходящей ходуном кроватью и сдавленные стоны не могли дать повода к подозрениям. Эти звуки ничем не отличались от подобных себе, как правило порождаемых энергичными телодвижениями при любовных утехах…

Теперь надо было срочно отсюда уходить.

Но как?

Лариса босиком прошлась по комнате. Подняла свою небрежно брошенную сумочку. Положила в нее валяющийся на журнальном столике паспорт. Сунула туда пистолет. Кое-как, с трудом затолкала и туфли… Затем подошла к окну и осторожно потрогала раму. Она была заколочена. Лариса тихонько подкралась к двери, заглянула в замочную скважину. И ничего не увидела, кроме неяркого света, горевшего в соседней комнате.

По всему выходило, что она сама себе устроила западню.

Если бы старик остался жив, то можно было бы надеяться хоть на что-то. А теперь… Как ни был он омерзителен, как ни безрадостны были перспективы, нарисованные им, тем не менее оставалась какая-то возможность когда-нибудь вырваться отсюда… Теперь же не оставалось ничего. Совсем ничего.

Кроме люка с негашеной известью…

Лариса побледнела, с ужасом признаваясь себе, что опрометчиво поторопилась.

«Конец!..» — металась в мозгу обезумевшая от страха мысль.

— Конец!.. — хихикал с кровати мертвый старик, смешно выпучив налившиеся кровью глаза.

— Конец! Конец! Конец!.. — издевательски и радостно шептали какие-то голоса над головой…

Она обреченно стояла у стены возле камина, прижав к груди сумочку, и рассеянно смотрела на тлеющие угли. С трудом соображая, как бы использовать хотя бы это последнее средство для своего спасения. Пожар устроить, что ли?..

Или застрелиться бы…

Но пистолет был пуст…

Внезапно чья-то сильная рука цепко схватила ее за плечо и резко, с силой буквально выдернула из комнаты. Не успев даже пикнуть от неожиданности, она влетела в какой-то темный закуток, скрытый от глаз плотным тяжелым гобеленом. Другая рука крепко зажала рот.

— Тихо! — приказал чей-то шепот.

Она скосила глаза и тут же ошарашенно вытаращила их.

Перед ней стоял Арвид.

 

Глава 7

— Тихо! — шепотом повторил он, прижимая палец к губам. — Быстро за мной!

Осторожно, бесшумно скользящими тенями, сквозь какие-то низкие тесные щели с винтовыми лестницами и каменными ступенями они спустились вниз и оказались в том же самом кирпичном коридоре, по которому совсем недавно вели Ларису и приговоренного к показательной казни Диму. Пройдя несколько шагов, она увидела чуть заметную в полумраке маленькую железную дверцу. Арвид остановился и осторожно толкнул ее. Она не поддалась. Арвид толкнул еще раз, сильнее. Налег плечом. Но все было безрезультатно.

— Черт! — выругался он. — Уже заперли, сволочи!

Он растерянно озирался по сторонам. Лариса, бледная как смерть, стояла рядом, затаив дыхание и ничего не понимая. Арвид схватил ее за руку и потянул назад.

— Пошли! Там еще одна дверь должна быть…

Оба на цыпочках вернулись на винтовую лестницу. Поднялись на несколько ступенек, протиснулись в какой-то совершенно темный закуток. И уперлись в холодную кирпичную стену. Арвид пошарил на ощупь. В абсолютно полной, звенящей тишине звонко лязгнуло железо. Ничего не видя перед собой, Лариса вздрогнула. Что-то скрипнуло, и в темноту подвала ворвалась бледная вертикальная полоса света.

— Слава Богу! — прошептал Арвид. — Эта дверь только на засове была изнутри. Выходи!

Пригнувшись, он первым выбрался наружу. Миновав какую-то сырую темную галерею, они оказались во дворе, в плотной тени, отбрасываемой выступом стены.

Была ночь. Мертвенно рассеянное сияние фонарей разливалось по замкнутому пространству. Взгляд упирался в каменную ограду…

— Как же нам отсюда выбраться? — растерянно озираясь по сторонам, одними губами прошептал Арвид. Осторожно высунул голову. Затем цепко схватил руку Ларисы и потянул ее за собой.

Что-то громадной черной тенью возвышалось впереди. Они подкрались поближе, и Лариса увидела перед собой тупорылый нос какого-то грузовика.

— Будем надеяться, что он не на сигнализации… — шепнул Дрвид. — Иначе хана…

Он осторожно потянул дверцу на себя. Она бесшумно открылась.

— Залезай быстрее! — шепотом скомандовал Арвид.

Лариса, высоко подняв ногу, взобралась на подножку и, поддерживаемая сзади крепкой рукой Арвида, влезла в кабину. Тот поднялся за ней. Плотно закрыл дверь.

— Ключей, конечно, нет… — пробормотал он. Что-то поковырял в приборном щитке. Достал из кармана куртки большой складной нож, где-то поддел им и резким движением отодрал какую-то крышку. Вытянул оттуда два проводка.

— Пригнись, чтоб снаружи видно не было, — бросил он Ларисе.

Машина неподвижно стояла на месте. Вокруг было совершенно темно. Лишь фонари по углам каменной ограды, мертвенно сияя из-под ажурных кованых колпаков, освещали пространство двора. Грузовик находился в тени, и вряд ли снаружи можно было заметить двух человек, с напряженно-испуганными лицами затаившихся в кабине в ожидании подходящего момента…

Арвид уставился на ручные часы. В кабине царило гробовое молчание. Сердца колотились. Но грудные мышцы непроизвольно сдерживали стремящееся вырваться наружу прерывистое дыхание, и выдох словно бы поглощался легкими, не смея нарушить плавное течение воздушного потока, струящегося сквозь кабину автомобиля. Было слышно, как звонко тикают наручные часы. Казалось, что это длится уже целую вечность и что этому не будет конца…

— Ну, подруга, — побелевшими губами прошептал Арвид. — Либо мы сейчас уйдем, либо…

Он не договорил. По двору двигалась чья-то тень.

Один из тех мордоворотов, кто конвоировал Ларису по этому проклятому дому, ленивой походкой прохаживался по двору. Остановился. Поднял голову. Осмотрелся, медленно поворачиваясь на месте. На некоторое мгновение задержался взглядом на грузовике… Затем чиркнул зажигалкой и вразвалочку побрел к противоположному углу стены…

Внезапно в глубине дома что-то тяжело бухнуло.

Охранник обернулся…

— Вперед! — срывающимся голосом крикнул Арвид.

Быстро соединил проводки. Взревел мотор. Машина дернулась. Охранник вскинул автомат.

И в тот же миг грузовик рванулся с места. И, набирая скорость, ревущим тараном помчался по двору, прямо на запертые ворота. Послышался чей-то вскрик. Бампер словно тяжелой кувалдой ударил по массивным металлическим створкам. Замки разлетелись вдребезги. Ворота с железным лязгом и грохотом распахнулись. Затарахтела автоматная очередь…

И тут же захлебнулась в мощном, оглушительном, разрывающем барабанные перепонки взрыве.

Все пространство озарилось ослепительной вспышкой.

Лариса обернулась. Дом, в котором она находилась еще несколько минут назад, ярко пылал на фоне черного ночного неба. Пламя в безумной пляске мятущихся всполохов освещало пространство вокруг, погружая в еще более беспросветный мрак всё находящееся в отдалении, скрытое скачущими тенями растопыренных ветвей деревьев и притаившихся в страхе домов.

Грузовик вылетел на дорогу. Резко развернулся на месте. И понесся по улице.

— Что это? — одними губами прошептала Лариса.

Арвид довольно смеялся.

— Вырвались!.. — радостно воскликнул он, хлопнув себя по колену. — Вот что значит иметь высшее инженерное образование! Пригодилось все-таки!..

Через некоторое время грузовик резко затормозил. Арвид схватил Ларису и быстро выволок ее из кабины. Она заметила стоящий поблизости старенький «москвичок», дверцы которого вдруг распахнулись перед ними…

Арвид впихнул ее на заднее сиденье, сам плюхнулся на переднее, рядом с сидящим уже в машине Васькой.

— Опять эту курву приволок… — со злостью прошипел тот.

— Это не курва, — со смехом оборвал его Арвид. — А с этого момента наш новый сотрудник.

Лариса сидела ни жива ни мертва от страха и лишь хлопала удивленными глазами.

— Потом все объясню, — бросил Арвид. — А пока поехали!..

Он достал сигареты.

— Курить будешь? — повернулся он к Ларисе. Она кивнула. Закурила, с жадностью втягивая в себя успокаивающую струйку ароматного дыма.

— Понимаешь, Лариса, там у них подвал один был, — начал Арвид, когда автомобиль уже миновал поселок. — А под ним — резервуар с негашеной известью. Карбидом то есть… И краны водопроводные тут же… Короче, я туда потихоньку слазал и все эти краны пооткрывал и крышку люка сдвинул, чтобы вода внутрь сливалась. Дело в том, что при взаимодействии воды и карбида выделяется газ. И между прочим, довольно горючий… Ну так я все шланги, через которые вода течет, в этот люк запихнул, а рядом бомбочку нашу самопальную положил. Чтобы она в роли как бы детонатора, а точнее, зажигалки сработала. Ну и поставил на определенное время… Вот, как видишь, и сработала… Зато теперь можно не опасаться, что кто-то на хвосте повиснет. Там сейчас не до этого. Мы им крепко задницу прижгли…

— Я видела этот люк, — тихо сказала Лариса. — Они в него того парня сбросили, с которым нас поймали… Специально меня туда привели…

— Ах вот оно что… — равнодушно произнес Арвид. — Сволочи…

Он помолчал немного, рассеянно глядя на освещенную фарами ленту шоссе. Потом снова повернулся к Ларисе.

— А знаешь, как я там оказался?

— Сама удивляюсь…

— У меня там баба одна знакомая. Зинка такая… Так вот это она мне дорогу показала. План дома начертила. И сказала, где тебя искать в случае чего… Там подземный ход есть, через который я и пробрался. Снаружи начинается, из бункера для овощехранилища… Чуть ли не на краю села. Специально для отхода подготовлен… Правда, как помнишь, нам с тобой оттуда выйти не удалось. Какая-то сволочь дверь заперла… Хорошо хоть, что рядом человека не догадались поставить…

— Почему же эту Зинку тот парень не выдал? — спросила Лариса.

— Ее-то?.. Да потому что не знал. Главное в конспирации что, по-твоему?.. То, чтобы никто друг друга не знал… Кстати, эта Зинка мне на него и указала. Недоволен был чем-то… С гнильцой…

— Ну а зачем, в таком случае, надо было в театре комедию разыгрывать?.. — покосилась Лариса. — Почему сразу не здесь?

— На то он и театр… — хохотнул Арвид. — Ну, во-первых, чтобы наверняка этого старика замочить. Не с первого, так со второго раза. Во-вторых, чтобы при случае на ложный след навести… Они ж в этой фазенде не все поголовно коньки откинули… Кто-то и остался. Вот и будут теперь с пеной у рта искать несуществующую Ларису Липскую или ее мужа. Игоря… Ну так и пусть ищут.

— Меня-то сразу найдут.

— Нет. С Ларисой Липской покончено. Ксиву мы твою уничтожим. Или загоним кому-нибудь на толкучке. Тоже денег стоит… А ты теперь уже полностью становишься Светланой Ермаковой. Так теперь Светой и будем тебя называть. Начинай привыкать к этому имени… Тем более что ты всю кашу именно ради этого и заварила. Чтобы ею стать… На, выпей лучше за чудесное избавление!

Арвид протянул Ларисе плоскую бутылку. Она принюхалась:

— Это же водка!.. Как же без рюмки?..

— Ничего… Глоточек сделать сможешь. Зато нервишки подуспокоятся, — усмехнулся Арвид.

Лариса нерешительно поднесла горлышко к губам. Сделала глоток. Поперхнулась, закашлялась. Арвид рассмеялся. Взял бутылку из ее руки.

— Молодец. Для первого раза очень даже неплохо…

Сам тоже поднес бутылку ко рту и сделал пару больших глотков. Затем закурил.

— А ты боялся! — обратился он к Ваське. — Она, оказывается, так этого паука замочила, что у тебя на такое и фантазии не хватило бы! Его же собственные кальсоны в глотку затолкала. Тот лишь потрепыхался немного да ногами подрыгал…

Васька через зеркальце неодобрительно взглянул на Ларису.

— Стоящая баба! — восторженно продолжал Арвид. — Жаль было бросать такой ценный кадр. Мы с ней таких дел наворочаем!

— Наворочаем… — пробормотал Васька. — На свою голову…

Автомобиль мчался по ночному шоссе. По обеим сторонам тянулся бесконечный густой смешанный лес. Арвид замолчал и, посасывая сигарету, смотрел в сторону, как будто что-то обдумывая.

Лариса тоже курила. Водка действительно благотворно подействовала на нее. Настроение приподнималось. И действительность не казалась уже такой беспросветно мрачной в своей безнадежной обреченности. В конце концов ей надоело смотреть по сторонам через окна автомобиля, не видя ничего, кроме черной массы слившихся в темноте деревьев, тянувшейся нескончаемым коридором. И она отсутствующим взглядом уставилась в бритый Васькин затылок…

Внезапно автомобиль остановился. Васька откинулся на спинку сиденья. Лицо его было бледно.

— Ты что? — удивился Арвид.

— Убери ее!.. — прерывающимся голосом громко зашептал Васька. — Сию же минуту убери!.. Кругом лес. Ночь. Никто ничего не заметит… Я не могу с ней рядом находиться. А тем более чувствовать, что она за спиной сидит…

— Что это вдруг на тебя нашло?

— Не вдруг… Я давно это чувствую. Что-то исходит от нее. Как от удава какого-то… Она же сумасшедшая!.. Ты пойми, Арвид, — горячо доказывая, частил Васька. — Мы погибнем из-за нее… Она Светку замочила за здорово живешь. Подружку свою прежнюю… Саньку… Толик в ее тачке погиб. Мужа собственного подставила… Теперь вот старика удавила. Сам же сказал: таким способом, что у нормального человека фантазии не хватит… Я нутром чую, что она всех нас до конца изведет… Ты ей в глаза посмотри получше, повнимательней. Это же стекляшки зеленые, а не глаза. Смотрит на тебя — как будто в пустоту глядит… Она же шизофреничка! Маньячка!.. Зомби… Шлепни ее сейчас же! Прошу тебя!.. Или я сам ее пристрелю к чертовой матери!.. Или выйду сейчас и пешком пойду…

Арвид смотрел на Ваську каким-то странным, рассеянным взглядом.

— Ну что, кончил? — недовольно спросил он, когда тот, резко выдохнув, прервался на полуслове. — Все сказал?.. Что ты тут в истерике забился, как баба худая? Хлебни-ка лучше.

Он вытащил из сумки начатую бутылку водки. Васька замотал головой.

— Не хочу. Пусть она выйдет. Или я…

Арвид молча смотрел на него. Лариса притаилась на заднем сиденье как мышка и еле дышала от страха.

— Ладно, поехали, — спокойным голосом сказал наконец Арвид. — Хватит концерты устраивать. До дома доедем, а там разберемся.

Васька нехотя нажал на педаль, и машина тронулась с места.

Молча проскочили пару километров…

— Притормози-ка! — вдруг сказал Арвид.

— Что такое? — не оборачиваясь, проворчал Васька.

— Отлить надо.

— Медвежья болезнь на нервной почве?..

— Наверное, — Арвид сдержанно хохотнул.

Автомобиль подрулил к обочине. Остановился. Арвид приоткрыл дверцу, делая вид, что выходит из машины. Затем резко повернулся…

То, что произошло дальше, Лариса не сразу поняла. Раздался хлопок, словно от вылетевшей пробки, и Васька ткнулся лицом в лобовое стекло, всей тяжестью своей груди навалившись на руль… Арвид вышел из машины, выволок безжизненное тело наружу и, оттащив немного, столкнул его в глубокую, заросшую бурьяном канаву, тянущуюся вдоль дороги. Затем сел на Васькино место и дал газ. Автомобиль помчался дальше.

— Воздух чище будет, — коротко бросил он онемевшей от страха Ларисе. — А то он уже достал меня из-за тебя…

Некоторое время снова ехали молча.

Вдруг Лариса встрепенулась.

— А ты откуда знаешь, как я с этим стариком разделалась? — спросила она, прищурившись.

— Из-за ковра смотрел…

— И спокойно ждал?

— Нет. Хотел было всадить пулю ему в башку, да побоялся, что охранники из-за двери услышат. Даже несмотря на глушитель… Все равно слышно. Набежали бы его мордовороты — и хана нам обоим…

Лариса подозрительно покосилась на Арвида. И вдруг ее осенило.

— Я знаю, — сказала она. — Ты хотел его застрелить, а затем пистолет подбросить. Как будто это я его… А меня им на растерзание оставить. Верно? И все было бы шито-крыто. Никто не стал бы разбираться под горячую руку, кто именно стрелял…

На ее глаза навернулись слезы.

— Сволочи вы все…

Арвид смутился. Промолчал. Лариса промокнула глаза подолом платья. Потом усмехнулась сквозь слезы.

— Что же потом-то меня не бросил? — насмешливо спросила она. — Зачем вытащил? Ведь все, что ты планировал, было сделано…

— Увидел, какая ты на самом деле… — глухо произнес Арвид. — Как ты с этой гнидой расправилась. Прямо, как говорится, действительно «без шума и пыли»… Зауважал невероятно. Восхитился просто… Решил, что такую, как ты, ни за что бросить нельзя…

Наступила напряженная пауза.

— А в театре? — спустя некоторое время тихо спросила Лариса, искоса глядя на Арвида. — Там я тоже должна была умереть?

Тот молча кивнул.

— Мне старик этот все про взрыватель объяснил… — усмехнулась она. — Ладно уж… Расскажи все, как вы там задумали… Мне теперь все равно… Я же понимаю, что мне обижаться как бы и не к лицу. Я на самом деле. — и Светку, и Саньку вашего… подонка этого… На что уж тут обижаться?.. Это возмездие…

Арвид закурил. Потом выдавил из себя хриплым голосом:

— Что еще рассказывать? Ты и сама все правильно поняла. Так оно и было… Два варианта предусмотрели. Либо в театре, либо в его фазенде… Мы знали, что он всех девок через себя пропускает… И паспорт в сумочку тебе положили, чтобы их на ложный след навести. Поэтому я и назвался Игорем…

— И даже шарж подложить не забыл… — усмехнулась Лариса. — Все это я уже действительно поняла… Кстати, и старик тоже…

— Разве?..

— Что ж, по-твоему, одни вы такие умные?

— Извини, детка, — тихо произнес Арвид. Немного помолчал. — У нас крутой бизнес. Иногда приходится чем-то жертвовать…

— Тем более что я как бы и вне закона. Так?

— Что-то в этом роде…

— Спасибо, утешил… Ну а Игоря-то зачем было подставлять? Он ведь совершенно ни при чем.

— Ты что, жалеешь его? — хмыкнул Арвид. — По большому счету, ты же сама первая его и подставила… Да и на днях злилась на него за то, что тебе мало внимания уделял.

— Это же другое дело… А так-то он и не виноват ни в чем.

— Не виноватых ни в чем людей не бывает… Ничего, ему на том свете в случае чего зачтется.

— А нам?

— И нам, наверное, зачтется. Только по другому боку…

Арвид задумался. Затем его лицо приняло какое-то жесткое выражение.

— Ну и плевать! Зато на этом свете хоть поживем как люди. А то ведь может и так статься, что на загробный мир уповаем, сидим, как мышки, хвост поджавши. Чихнуть боимся… Все ждем, когда нам оттуда благоволение придет… А там, на небесах-то, может, и нет ни хрена… Вот и останемся в дураках. Обидно будет?

— Нет, не будет… — покачала головой Лариса. — Во-первых, все, что полагается, там есть… Может быть, и не так, как мы себе это пытаемся представить, но есть. А во-вторых, если даже и ничего нет, то и обижаться будет некому. Исчезнем — и все.

— Тогда тем более, нечего и голову пустяками забивать.

— Дай-ка сигарету, — сказала Лариса.

Закурив, глубоко затянулась и выпустила большое облако дыма. Арвид молчал, пристально глядя на дорогу сузившимися, металлически поблескивающими глазами.

— А я так думаю, — нарушил он затянувшееся молчание. — Эта наша жизнь — она как бы экзамен. Нет, не в том смысле, как об этом попы толкуют. А в том, что если ты здесь, на земле, проявил себя как личность, сумел подняться над остальными, то и там тебе почет и уважение. А если был лохом всю жизнь, так лохом и останешься. Даже после смерти. Ведь на тот свет те же самые люди уходят, среди которых мы на земле живем. И то, чего они здесь добились, и там пригодится… Ну подумай сама. Если был мужик здесь авторитетом, то неужели он на том свете какой-нибудь шестерке пятки лизать будет? Нет конечно. Чушь все это собачья!.. Вот и на кладбище так же, — продолжал он. — Солидный человек — у него и могила солидная. А если трудяга какой-нибудь безропотный — так и стоит над ним холмик распластанный, неухоженный. Его все, кому не лень, ногами топчут и окурки кидают…

— Любопытная у тебя теория, — усмехнулась Лариса.

— Нормальная теория, — отрезал Арвид. — Я на это еще в Лавре внимание обратил. Одними надгробиями, теми, что побогаче, люди любуются, надписи читают… А по другим ходят… Если будешь там, обрати внимание. Дорожки для удобства экскурсантов могильными плитами уложены. И, между прочим, тоже старинными!..

— Carpe diem… — пробормотала Лариса.

— Что? — не понял Арвид.

— Лови день, — пояснила она. — Иначе говоря, «ловите миг удачи». Так в Древнем Риме говорили…

— Правильно они говорили. Умные были люди, — одобрительно кивнул головой Арвид. — Скажи еще что-нибудь по-латыни.

— Et si male nunc, non olim sic erit… — вздохнув, произнесла Лариса.

— А это еще что?

— Это строка из Горация. Приблизительно переводится так: «Если сейчас плохо, когда-нибудь станет иначе…»

Арвид усмехнулся.

— Хорошо бы твой Гораций прав оказался… Ну а еще что-нибудь?

Лариса ничего не ответила. Только насмешливо покосилась в его сторону.

— Ты мне лучше скажи, зачем патроны из пистолета вынул, — вдруг вспомнила она.

Арвид удивленно обернулся:

— Какие еще патроны?

— Обыкновенные… Махал там в ложе пистолетом. А он пустой был совершенно. Вот, полюбуйся…

Потянувшись за сумочкой, Лариса наткнулась на торчащие из нее туфли и только сейчас вспомнила, что до сих пор сидит в одних чулках, пристегнутых к кружевным черным резинкам. Она достала парабеллум и протянула его Арвиду. Затем натянула туфли на ноги.

Арвид приостановил машину. Повертел пистолет в руках, вынул обойму. Недоуменно пожал плечами:

— С чего это ты взяла, что он пустой? Все на месте.

— Как?!. — подняла она голову.

Арвид показал обойму, до отказа набитую тускло сияющими латунным блеском патронами.

— Что-то ты, подруга, того… — недоверчиво засмеялся он.

— Старик тоже вынимал. Но там было пусто… Он еще издевался надо мной из-за этого…

— Да-да, припоминаю… — задумчиво произнес Арвид. — Действительно. С какой бы стати иначе он тебе его в руки дал?.. Ну хорошо. Старик вынимал обойму. А потом что?

— Потом нас увели. Этого — пристрелили и в люк сбросили, а меня — к врачу на осмотр и в баню…

— А потом?

— Снова к старику привели. И в постель.

— А пистолет где все это время находился?

— Да так и лежал на столике, куда его положили…

— Любопытненько… — озадаченно пробормотал Арвид. — Хотелось бы узнать, кто все это проделал.

— Думаешь, его кто-то разрядил, а потом снова патроны вставил?

— Наверняка… Только вот кто и зачем?.. Жаль, никогда, наверное, этого не узнаем.

Арвид помолчал немного. Затем махнул рукой:

— Хрен с ним! Главное — дело сделано и мы оба живы. Бабки получим, поделим — и за новые дела примемся. У меня уже еще кое-что на примете вырисовывается.

— И опять я в роли дурочки окажусь?

— Нет. Теперь все по-честному. Можешь мне поверить. На пару работать будем. Без посторонних… А если не хочешь — я не держу. Можешь полностью собой располагать…

Лариса невольно улыбнулась:

— Ты уже, помнится, отпускал меня на все четыре стороны… Правда, с бомбой в сумочке…

Арвид покосился на нее. Потом рассмеялся:

— Ладно, не бери в голову.

Протянул ей парабеллум.

— На, убери на место.

Лариса вскинула брови.

— Разве ты у меня его не отбираешь? — удивленно спросила она.

— Теперь — нет. Поехали дальше…

Некоторое время снова молчали. Вдруг Арвид сплюнул:

— Черт! Не допер сразу. Надо было с него хоть куртку содрать.

— С кого? — не поняла Лариса.

— С кого, с кого… С Васьки…

— Зачем?

— Ну как зачем? Для тебя же… Мы сейчас эту тачку бросить должны. Не на ней же нам через пост ГАИ в город въезжать!.. А потом пешим ходом на станцию переться надо. В Горскую… Первого поезда дожидаться. А ночь холодная… Да и видок у тебя тот еще… Весь Питер будет пальцами тыкать. Школьница какая-то…

— Это меня по приказу старика так вырядили. На мне даже и трусов нет…

— Да, это проблема! — хохотнул Арвид. — Придется померзнуть. Ну да потерпи немного. Дома отогреемся. От Новой Деревни сразу тачку берем — и до хаты. В метро соваться не будем: рискованно. А там, возле дома, проскочим как-нибудь, пока еще народу немного. Скамеечные старухи дрыхнут пока… Мало ли мы откуда идем… С маскарада, может быть…

— А где же твоя машина? — спросила Лариса. — Сейчас-то мы на чьей едем?

— Бензин кончился. Встали на полдороге. Пришлось на перекладных добираться… Какая-то сволочь, наверное, у нас бензин слила. А может, этот козел Васька просто заправиться забыл…

— Как это, на перекладных?

— А вот именно на том, в чем и сидим… Короче, взяли напрокат у хмыря одного. Ничего, потом найдет свою тачку, если ее кто-нибудь другой снова не уведет… А пока и пешком потопает. Полезно для здоровья…

— А пиджак с бабочкой?

— В нашей тачке… Я это все скинул к чертям. В куртке удобней по подвалам лазать… А тачка в надежном месте укрыта… Потом заберу.

Арвид замолчал. Затем неожиданно свернул в лес. Проехал несколько метров между деревьями. Остановился в густом кустарнике.

— Скоро открытое место. Аэродром… Пересидим здесь пока. Все ж таки лучше, чем на перроне мерзнуть и лишний раз перед ментами светиться… Когда пойдем, мою куртку наденешь. Ничего, сойдет для сельской местности… А для сугрева у меня еще кое-что в бутылке плещется…

Достал сигарету. Предложил Ларисе. Оба сидели в машине, скрытой зарослями. Курили и думали каждый о своем…

Приспустив стекло и выщелкнув в темноту недокуренную сигарету, Арвид как-то многозначительно хмыкнул. Повернулся к Ларисе:

— Что ты там насчет трусов говорила? Что? Совсем голая?..

Она внимательно посмотрела ему в глаза. Кивнула.

— Так, может быть… погреемся?.. Как ты на это смотришь?

Лариса усмехнулась про себя.

И снова кивнула…

 

Глава 8

На следующий день, ближе к вечеру, она, свободная и, несмотря ни на что, счастливая, с высоко поднятой головой гордо шагала по проспекту. На ней были все те же потрепанные Светкины джинсы, та же немыслимая зеленая курточка, стоптанные кроссовки… Но она была свободна.

Она шла в свое новое жилище, из которого вышла несколько дней назад, намереваясь вернуться часа через два, но поневоле задержавшись почти на целую неделю. Фантазия рисовала ей радужные картины новой, безоблачной жизни, не зависимой ни от кого, наполненной солнечным светом и ощущением своих неограниченных возможностей.

Сквозь стекла своих очков она со снисходительным видом смотрела на суетящуюся толпу. Презрительной улыбкой встречала бросаемые исподтишка в ее сторону оценивающие, ощупывающие взгляды. Они теперь совершенно не смущали ее. Не раздражали, как прежде, но, наоборот, даже смешили и тешили самолюбие.

Ей было легко, весело и хотелось хулиганить.

Она была свободна.

Домой они добрались только под утро.

Насытившись любовью в салоне автомобиля, вышли на шоссе и долго брели до станции, дрожа от пронизывающего насквозь холода осеннего утра. Затем, крепко прижавшись друг к другу, ехали в электричке. И, оказавшись наконец в городе, с трудом поймали какую-то допотопную колымагу, хозяин которой с большой неохотой согласился довезти их до Мечниковского проспекта. До дома дошли пешком, крепко обнявшись и согревая друг друга своим дыханием.

Зато в квартире было тепло. И несмотря на все ее попытки наконец-то избавиться от назойливого гостеприимства этих ненавистных стен; несмотря на то что все вокруг словно ополчилось против нее и неизбежно снова бросало ее в эту добровольно избранную тюрьму; несмотря на то что один только вид этой злополучной квартиры давно уже вызывал у нее приступы аллергии и тошноты… сейчас Лариса была рада и этому пристанищу.

Переодевшись во все теплое, что только можно было найти в квартире, они с Арвидом выпили взятую по пути бутылку водки, наскоро перекусили и, закутавшись в ватное одеяло, прижались друг к другу и, уже не помышляя ни о каких эротических развлечениях, быстро уснули.

Ей не снилось ничего.

И, проснувшись где-то около двух часов дня, она долго лежала и не могла понять, что с ней, где она, вечер сейчас или утро и есть ли кто-нибудь поблизости… Все вчерашнее наслоилось одно на другое, смешалось с какой-то невообразимой фантасмагорией и казалось не более чем хаотичными впечатлениями от просмотренного на сон грядущий нелепого американского ужастика…

Рассеянным взглядом она медленно скользила по стенам и окружающим ее предметам. И приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы понять то, что она видела их и прежде, и притом неоднократно. То, что она когда-то уже была в этой комнате, видела все, что окружало ее сейчас.

И поэтому на одно мгновение ей даже показалось, что она у себя дома, окруженная давно, с раннего детства знакомыми вещами. Ей показалось, что не было ничего из того, что с безжалостной неотвратимостью накатилось на нее в последнее время.

Затуманенное сознание с трудом воспринимало самое элементарное и упрямо отказывалось возвращаться в неприглядную действительность.

Но дрожащие, постепенно угасающие в свете наступившего дня видения, прихотливо переплетающиеся друг с другом, насмешливо ускользали от ее пристального внимания, от бесплодных попыток зафиксировать их в памяти и сквозь рассеивающийся туман уплывали вдаль, уступая место все более и более отчетливо проступающим картинам реального мира…

Она открыла глаза и, отогнав от себя остатки сна, увидела, что снова находится в квартире Арвида, услышала его тяжелые шаги за стеной, хлопанье дверцы кухонного стола, стеклянный звон пустой посуды.

Она встала и медленно пошла к нему.

Все дальнейшее оказалось как бы продолжением какого-то фантастического и бессмысленного в своей абсурдности сновидения…

Она и думать забыла об этой бутылке.

Когда, блуждающе улыбаясь спросонья, Лариса появилась в дверях, Арвид стоял за кухонным столом и, приглашающе глядя на нее, держал в руках наполовину наполненный стакан. На столе стояла пустая бутылка «Амаретто» и наполненная рюмка.

Сначала Лариса ничего не поняла. Потом дернулась было, но что-то вдруг удержало ее.

— Carpe diem… — пронесся над ее головой чей-то вкрадчивый шепот.

Между тем Арвид поднял стакан и с каким-то радостным удивлением начал:

— Хотел уже в киоск бежать. А у нас, оказывается, тут одна осталась недопитая… — Он показал рукой в угол, где сгрудились разнокалиберные пустые бутылки. — Как раз кстати. Давай выпьем за наши будущие успехи… За твое здоровье! Прозит!..

Он открыл рот и быстро поднес стакан к своим губам…

Опершись плечом о косяк двери и все так же улыбаясь, Лариса с напряженным вниманием смотрела на него. С любопытством следила за тем, как рука со стаканом все ближе и ближе стремится к ожидающим прикосновения улыбающимся губам. Как губы потянулись навстречу и коснулись края стакана. Она смотрела. И ленивые мысли ее неохотно взвешивали все «за» и «против» неумолимо приближающейся развязки…

И вдруг ее словно ударило молнией.

— Нет! Нет!..

В унисон с ее пронзительным воплем зазвенело оконное стекло.

Она рванулась вперед. Задела стул. Чуть не упала. Руки, казалось, стремились вырваться из плеч, чтобы выбить из его рук этот ужасный стакан…

Он все понял. В глазах сверкнула догадка.

Но давно отработанное, привычное движение мышц до конца совершило роковой цикл…

Так, совершенно неожиданно для себя, она стала виновницей еще одной смерти…

Но постепенно, раз за разом все это уже начинало казаться какой-то заурядной обыденностью. Чувства притуплялись. Совесть молчала, покорно уступая место резонным доводам о совершенно естественной необходимости борьбы. За самосохранение и элементарное выживание…

Наконец теперь она окончательно проснулась. И с внезапно нахлынувшим облегчением огляделась вокруг. И улыбнулась.

Больше уже ничто не держало ее в этой квартире. Этот неожиданный всплеск был ложным порывом испугавшегося долгожданной свободы узника. Последний из ее тюремщиков лежал на полу, судорожно сжав горло побелевшими пальцами, и остекленевшими глазами бессмысленно смотрел в потолок. Этот случайно обретенный, странный не то друг, не то враг. Готовый заботиться о тебе, защитить при случае. И в то же время безо всякого колебания отбросивший бы тебя, как использованную, ненужную вещь. Он был мертв.

Лариса собрала свою немногочисленную поклажу и, не запирая двери, вышла из квартиры.

Настроение было приподнятое. И она гордо шагала по проспекту, не обращая ни на кого никакого внимания. Она не замечала ни пасмурной, промозглой погоды, ни холодного, сырого ветра. Все было прекрасно. И радость от долгожданной свободы озаряла все окружающее радужным, исходящим из самого ее сердца светом, с лихвой компенсируя отсутствие солнца над головой.

Она была свободна. Сильна.

Ей хотелось хулиганить…

Внезапно к тротуару подрулил сияющий перламутром автомобиль. И резко затормозил рядом с Ларисой. Дверца распахнулась.

— Эй, рыжая! Покатаемся? — высунулась из салона и весело крикнула ушастая голова какого-то подвыпившего сопляка.

Лариса покосилась на него. И как ни в чем не бывало продолжала свой путь.

— Давай, давай! Чего ломаешься?.. Посмотришь, как люди живут, — потянулся к ней салажонок, выползая из машины.

Лариса не отреагировала.

Он встал на пути. Раскинул руки. Пустил клуб дыма ей в лицо. Лариса приостановилась. Смерила его взглядом.

Какой-то тощий, щуплый. В длинном черном пальто, с тонкой шеей, на которой каким-то чудом держалась ушастая голова.

«И этот туда же…» — усмехнулась про себя Лариса.

— Будьте так любезны, оставьте меня в покое, — вежливо, но с нескрываемым оттенком презрения в голосе произнесла она.

— Пошли!.. — Он потянул ее за рукав. Обернулся к кому-то в машине, весело подмигнул. Изнутри одобрительно похохатывали.

— Чего из себя девочку строишь?..

Лариса была совершенно спокойна. Она приветливо улыбнулась. И в упор глянула в глаза этому уже начинавшему ее утомлять молокососу.

— Чего скалишься!.. — начал было он. Но не договорил. Осекся.

Взгляд Ларисы фосфоресцировал, ничего не выражая. Словно кто-то из ледяной бездны холодно и жестоко смотрел на него через эти глаза.

Парня передернуло. Он быстро убрал руку. Повернулся к машине. И под дружный хохот сидящих внутри сплюнул. С деланным пренебрежением отошел вразвалочку и неуклюже полез обратно в салон.

— Да пошла она!.. Шлюха очкастая!.. Соска!.. — бросил он кому-то внутри, захлопывая дверцу.

Автомобиль дал газ, вырулил на полосу и помчался дальше.

Лариса неподвижно стояла на тротуаре и провожала его недобрым взглядом.

Ей испортили настроение. Ее посмели оскорбить!.. Ее все-таки вывели из себя, как она ни хотела сдержаться… Ее разъярили!.. И кто?.. Какой-то сопливый, лопоухий щенок, возомнивший о себе черт-те знает что…

Лариса стояла. И шипела, словно мечущаяся капля на раскаленной плите. Глаза сузились и злобно искрились…

— Сейчас я покажу вам!.. И шлюху… и соску… — бормотала она. — Развлечься захотели?.. Сейчас получите.

Она погасила взгляд. Как-то рассеянно и безразлично посмотрела вслед уходящему автомобилю. Увидела себя на месте водителя и мысленно перетекла в его тело. Взглянула его глазами на перспективу дороги и торчащий впереди высокий фонарный столб. Опять же мысленно быстро прочертила воображаемую линию между столбом и машиной. И приказала этой линии не прерываться. Затем строго зафиксировала взгляд водителя, нацелив его на этот столб… И расфокусировала свой.

Автомобиль вдруг как-то резко вильнул. Заскользил на мокром асфальте, не успев вовремя затормозить. Краем бампера протаранил несколько заградительных тумб и ткнулся носом в чугунное основание столба… Удар!

С грохотом выстрелило сверкающим фонтаном ветровое стекло. Столб дернулся. И, как-то переломившись, верхней частью рухнул на капот автомобиля, сминая и топорща самодовольно сияющий перламутр обшивки и разбрызгивая по асфальту осколки плафонов…

Дверцы распахнулись и ошарашенная компания вывалилась наружу. Отчаянно матерясь, она принялась смешно прыгать вокруг своей иномарки. К ним тут же подрулил гаишный «вольво»…

«Развлекайтесь, господа…» — удовлетворенно улыбнулась Лариса.

Она торжествовала.

Вернулось хорошее настроение. Мир снова заиграл веселыми красками, и сознание собственного превосходства вновь окрыляло ее.

Легкой, игривой походкой она прошла мимо искореженного автомобиля, придавленного фонарным столбом. Бросила насмешливый взгляд на незадачливых суперменов, что-то невразумительно объясняющих гаишникам, и, миновав перекресток, пошла дальше.

Упоенная свободой, сознанием собственной силы и рисуя в мечтах картины безоблачной и радостной жизни, она снова целиком погрузилась в свои сладостные грезы…

И совершенно не обратила внимания на то, что следом за ней, на медленной скорости, бесшумно, буквально ползя вдоль тротуара, уже давно осторожно крадется вишневая «ауди»…

Послышался тихий смех.

Лариса вздрогнула.

— Ну, а со мною вы, надеюсь, не откажетесь прокатиться, Лариса Михайловна?.. — произнес за спиной ласковый женский голос.

Лариса остановилась как вкопанная. Она сразу заметила и пасмурное небо над головой, и пронизывающий насквозь осенний ветер, и сумерки, неотвратимо сползающие на город с крыш грязно-серых домов.

Плечи опустились. Взгляд потускнел.

В одно мгновение она из гордой и высокомерной Ларисы Липской превратилась в застигнутую врасплох напроказившую школьницу…

Она обернулась. И, обреченно глядя перед собой, словно в каком-то гипнотическом полусне, подошла к машине. Дверца услужливо распахнулась. Лариса обессиленно опустилась в кресло рядом с водительским сиденьем.

— Добрый день, милая, — прозвучал красивый женский голос. — Как самочувствие? Нагулялась?

— Здравствуйте, фрау… — прошептала Лариса, еле шевеля губами. — Благодарю… Хорошо…

— Ну и вид у тебя…

Лариса откинулась на сиденье. Покорно пристегнула ремень.

— Ну что ж, тогда поехали… — усмехнулась Хильда.

Машина плавно тронулась с места.

Хильда критически оглядела Ларису. Ее новую стрижку, цвет волос.

— Ничего… Так тебе даже идет. На валькирию похожа…

Помолчала немного, закурила сигарету.

— Будешь? — спросила она.

Лариса молча кивнула. Тоже закурила.

Автомобиль двигался не спеша, вежливо пропуская пешеходов, притормаживая на перекрестках, не стараясь успеть проскочить на желтый сигнал.

— Ну и чего ты этим добилась? — спросила наконец Хильда. — Взбаламутила всех. Все вверх дном перевернула… А в итоге — снова со мной… И никуда ты больше не денешься.

Она выпустила клуб дыма через приоткрытое окно. Покосилась на Ларису. Фыркнула.

— А ты вообще-то молодец! — вдруг засмеялась она. — Ловко эту девку использовала! Так никто ничего и не понял. Кроме меня, правда. Я, когда вошла к тебе за кассетой и увидела твою гостью, валяющуюся в твоих тряпках, сразу поняла, что это не ты… Уж меня-то тебе не провести. Я хорошо тебя изучила. А на похоронах — и вообще развлекалась, глядя, как тебя на тот свет провожали. И в первую очередь муженек твой…

Лариса невольно улыбнулась:

— Я видела…

— Через зеркало?

— Да.

Лариса с усмешкой вспомнила, как в день своего поминовения, сидя перед зеркалом в квартире Арвида, она вдруг увидела, как из мерцающей глубины выплыла на какое-то мгновение и тут же растаяла банальная картина разнузданного застолья и масляно сияющие пьяные глаза Игоря, облапившего тумбоподобную Таню…

Хильда поймала ее усмешку.

— Но ведь если ты умеешь пользоваться зеркалом, то неужели не сообразила, что я это умею не менее тебя? Зачем же в прятки со мной играть?.. Я же за каждым шагом твоим наблюдаю… Особенно в последнее время. Когда ты с этими непутевыми бандитами связалась…

— Испугалась…

— Чего ты испугалась?.. Меня?.. — Хильда как-то странно вздохнула. — Как раз меня-то тебе бояться менее всего надо… Это небось Роман, дурак, тебя запугал, наговорил черт-те знает что… Я и за кассетой помчалась только потому, чтобы ты глупостей натворить не успела. Звонила утром несколько раз… Не хотела, чтобы ее кто-нибудь посторонний увидел. Поэтому когда у тебя ее не нашла, сразу к этой рыжей дряни заспешила. К Илоне. Поняла, что твой непутевый муженек по дурости с собой ее прихватил. И была уверена, что они вместе с ней просмотрели все, что Люда там наснимала… Так что в смерти своей подруги детства ты больше всех виновата… Ты! Ты! Не мотай головой. По твоей милости все это произошло… Хотя, по правде сказать, я эту тварь всегда терпеть не могла. Никогда не забывала, кто она такая и чья она внучка. И когда она застала меня за поиском этой кассеты, то я, не задумываясь, размозжила ей голову. За тебя же и беспокоилась. Не хотела лишних свидетелей твоих развлечений оставлять… Здоровая оказалась, стерва. Живучая. Пришлось повозиться… А когда кровь с себя смыла и уходить собралась, так еще и из пистолета добавила. Из собственного пистолета ее деда. Чтобы этот Лешак с того света полюбовался, как Хильда фон Зигельберг этим сувениром распорядится… Впрочем, очевидно, именно таким образом и должна была свершиться моя месть. И чтобы все так четко совпало… А пистолет для того оставила, чтобы версию подкинуть для следствия, будто бы ты ее из ревности убила, а затем сама отравилась с горя… Ничего, вроде бы клюнули… Правда, одного не предполагала. Того, что эти воришки малолетние его утащат… Все-таки надо было бы входную дверь запереть… Ну да ладно. Зато теперь этот парабеллум снова у меня… Дай его сюда!

Лариса молча протянула пистолет. Хильда небрежно бросила его в свою сумочку.

— Хватит. Наигралась…

Лариса всхлипнула:

— Жалко Лошку… Она добрая была… Мы с ней помирились…

— Замолчи! — прикрикнула Хильда. — И чтоб я больше про жалость от тебя ни слова не слышала! Добрая, а мужика увела… Нечего их жалеть, — усмехнулась она своим мыслям. — Они сами себя хорошо жалеть умеют… И хорошо, что вас с ней в этот день вдвоем видели…

Помолчала и добавила с усмешкой:

— Что же ты, такая жалостливая, ни в чем не повинную девку отравила?..

Лариса прикусила губу. Затем, словно оправдываясь, тихо произнесла:

— Но ведь она сама отравить меня хотела…

— Не придумывай! Не ври. Ни мне, ни себе… Не отравить, а усыпить она тебя хотела на время. И, пользуясь сходством и твоей одеждой, вынести из квартиры столько, сколько в руки влезет. Чтобы на улице не заподозрили… Впрочем, действительно правильно сделала. Никчемная была девка. Такую не жаль. Хотя мне именно такая могла бы пригодиться… Ну и черт с ней! Зато ты лишний раз свой характер укрепила… Моя школа. Тем более что все это меня вполне устраивает. Теперь ты вроде как бы и не существуешь. И никто тебя искать не станет… Теперь ты моя. Целиком и полностью. Моя! — повторила Хильда. — Ты мое черное зеркало… Хотя и значительно порыжевшее, — добавила она и расхохоталась.

Некоторое время ехали молча. Лариса курила и обреченно смотрела перед собой.

Внезапно Хильда с подозрением покосилась на нее:

— Ты, кстати, с ней не спала? Ну, с этой…

Лариса помотала головой. Потом усмехнулась:

— Что ж ты спрашиваешь? Ты ж сама все видишь, все знаешь… За каждым шагом следишь…

— За всем не уследишь. Других дел достаточно… Ладно. Хорошо. Хотя и без того на тебе всякой гадости налипло сверх всякой меры… Добегалась… Проверю тебя. А до того к себе не подпущу.

— Я больше не хочу этого… И вообще ничего больше не хочу.

— Ничего, захочешь… От меня никому не уйти.

— А Марина?

— Что Марина?! — внезапно разозлилась Хильда. — Меня там не было в тот момент. А Роман, дурак, ей помог… Пожалел, видите ли, бедную евреечку!.. Я уже давно за ним замечать стала что-то недоброе. Совесть, видите ли, у него проснулась! По церквам зачастил, книжки разные почитывать начал… Прежде и буквы-то еле разбирал… Я его из дерьма вытащила, а то гнил бы на своей Колыме… Ничего, — злобно прошептала Хильда. — Он сполна получил за это свое предательство…

Лариса передернулась.

— И за кассету, — покосилась на нее Хильда. — И за язычок… А ты не скули! — цыкнула она на Ларису. — Будешь вести себя хорошо — наследницей сделаю. Власть передам. А заодно и коллекцию твою тебе верну.

— Как коллекцию? — удивилась Лариса. — Так это ты?

— Да, я. Вовремя из твоей квартиры вывезла и в надежном месте спрятала, пока твой дурень ее не пропил. Или пока ты сама на нее свою банду не навела… Вовремя успела.

— А где он, кстати?..

— Муженек-то? Тоже прячется.

— От тебя?

— Нет, — засмеялась Хильда. — От милиции. Ты ему такую кашу заварила, что он не знает, как ее расхлебать, чтобы живот не вспучило… — Она помолчала. — Он мне тоже пригодится. Вместо Романа будет. Постепенно подготавливаю его к этой роли. Хотя он об этом вряд ли подозревает. Только иногда за голову хватается…

Лариса во все глаза смотрела на свою наставницу.

— Откуда у тебя пистолет моего отца? — спросила она.

— Сам подарил.

— Неправда. Это ты его убила. И мать мою — тоже ты…

— Не говори ерунды. Зачем? Ради пистолета, что ли?

— Они догадались, кто ты на самом деле.

— Да если бы и догадались, им-то что?.. Я свой срок отсидела. На всю катушку. И на поселении пожила, не приведи никому…

— За то, что эсэсовка?

— Да, за это… За то, что в плен попалась… как дура.

Наступило молчание, нарушаемое лишь гулом переполненных улиц и урчанием обгоняющих автомобилей. Пару раз с ревом пронеслись рокеры.

— Я его просто стащила.

— Что? — переспросила Лариса, впавшая в какое-то отупляющее забытье.

— Пистолет стащила. Увидела дарственную надпись и не стерпела.

— Ты разве знала Илониного деда?

— Еще бы!.. — усмехнулась Хильда. — Мне ли его не знать!.. Его энкавэдэшники наш отряд под Шяуляем брали после войны. Мужиков — сразу в расход, а меня как красивую девку — на сеновал… Это и спасло.

— Ты мне этого не рассказывала.

— Не было повода… Ну а теперь можно.

Хильда свернула на пустынную улочку и на медленной скорости повела свою машину. Закурила. Протянула пачку Ларисе. Начала рассказ:

— Когда в конце войны наши из Литвы уходили, меня контузило. В спешке посчитали мертвой и бросили. Литовцы, спасибо, подобрали, выходили. Так с ними я и осталась. А когда Советы пришли, в лес подалась… Слыхала о лесных братьях? Так вот, я с ними была… Что там мой подвал! Детский лепет. Я, милая, и там, и у нас в гестапо… а затем и в ваших лагерях такого насмотрелась — в кошмарном сне не приснится…

Лариса со страхом и одновременно с каким-то восторженным интересом слушала свою наставницу.

— Борзенков. Иван Николаевич… — продолжала Хильда. — Я давно его знаю. Его Лешаком прозвали, потому что он в лесу, как в собственном доме, ориентировался. Поэтому и послали лесных братьев ловить…

Хильда затянулась. Глубоко и мечтательно.

— А нас он долго поймать не мог. Литовцы тоже не лыком шиты. Лес для них что горы для чеченцев. Своя земля… Но достал все-таки. Когда братьев взяли — никого в живых не оставили. Всех расстреляли. А меня он как трофей — под себя… А ведь ты не поверишь, я тогда девчонкой еще была… Да, да, не улыбайся! Здоровой, честной немецкой девчонкой. Гельдерлина читала, над «Вертером» слезы проливала, цветы любила. Своего Зигфрида дожидалась… Да, эсэсовка! Но не шлюха! Это уж потом, в лагерях, сделали из меня черт знает что… Хотя Лешак, наверное, и не понял сдуру, что ему девчонка попалась. Использовал во всех видах… А потом за собой таскал повсюду… Этим и спас. Хотя потом и сдал куда следует. Но пока тюрьма, допросы, пересылки всякие… Короче, выяснилось, что я беременна. Да еще и от русского. Поэтому и не расстреляли… Потом, уже в начале шестидесятых, в Ленинград приехала. С сыном. Хотела его с папочкой познакомить. Не успела. Умер Лешак. Зато семью его нашла. Все думала, как бы отомстить. Вот и дождалась. Пусть теперь его внученька на том свете ему привет от Хильды фон Зигельберг передает… В школу устроилась, где она училась. Ненавидела ее страшно. А тут тебя встретила. Потому что вы все время вместе были. А там и с твоими родителями подружилась… Ради тебя, дуры, все забыть решила. Оставить в покое его отпрысков… А ты все испортила…

— За что же мстить ему? — спросила Лариса. — Он же воевал. А ты кто была для него?.. Мы немцев к себе не звали…

— Да я не об этом… — как-то странно усмехнулась Хильда. — Понимаю, конечно, что я для него враг. И что наши тоже не ангелами были… Но ты себе даже представить не можешь почему… Влюбилась я в него. Вот так просто взяла и влюбилась… Пристрелить хотела, на куски разорвать, а не смогла. Хотя и случаев было предостаточно… Представляешь, Лариса: высокий, мощный. Глаза синие, волосы золотые… Словом, идеальный ариец. Зигфрид… Уж и намечтала себе в голове невесть чего… А он сдал меня властям, словно вещь какую-нибудь использованную, да и думать забыл о романтической немецкой девчонке…

— Ничего себе романтическая, — усмехнулась Лариса. — Эсэсовка… Даже представить страшно…

— Ну и ты теперь не лучше, — отмахнулась Хильда. — Помолчала бы… Кстати, ну-ка ответь, помнишь что-нибудь из Гельдерлина?

— Прости, забыла…

— Швайн! Я же учила тебя!

— Не до этого сейчас.

— Да, не до этого, — согласилась Хильда. Помолчала. — Другое меня бесило всю жизнь. Особенно когда узнала о его семье.

— Что особенного?

— Для тебя-то ничего. А для меня обиднее всего было, что этот Зигфрид после меня не нашел ничего лучшего, как с еврейкой снюхаться.

— С Софьей Наумовной-то? Она вместе с моим отцом служила.

— Теперь знаю. Все ваши родословные древа изучила.

— Зачем?

— А затем, что все знать люблю.

Хильда снова замолчала. Затем со злостью произнесла:

— Потому хотела отомстить, что даже сыночка своего юродивого только из памяти к нему оставила, а не прикончила как неполноценного… Хотя черт с ним! Это для Третьего Рейха он считался бы неполноценным. А для вашей дурацкой страны сойдет. Вы тут все неполноценные. Думала, хоть ты человеком станешь…

— Чем же мы хуже?

— А тем, что живете как свиньи. И на всех обижаетесь, что жить не дают. На нас, на американцев, на войну списываете… А сами разрушили еще больше… Мы ваши монастыри из орудий в упор не расстреливали и храмы просто так, за здорово живешь, не взрывали… Да и сейчас все, что еще осталось, разваливаете да разбазариваете. Полноценные, что ли? Как сама считаешь?

Лариса покосилась на Хильду. Вспомнила о Петродворце, Павловске, о бомбежках Ленинграда… Усмехнулась. Но промолчала.

— Вот и правильно, что молчишь. Нечего тебе сказать… Так что мой Иохан не дурней многих из вас… У него только одна блажь — на почве секса. Да и то не его в том вина.

— А чья?

— Хорошо, слушай дальше. Нервы у тебя крепкие — мое воспитание, — Хильда удовлетворенно улыбнулась. — Интересный рассказ будет… Так вот, было это уже после лагеря. На поселении. Меня, сама понимаешь, ни к Москве, ни к Ленинграду в те времена и на шаг бы не подпустили. Так что жила буквально там, где и срок отбывала. Сыну тогда лет двенадцать уже было… Квартировали мы в избе, разделенной на две половины. В соседней парочка проживала. Зек бывший со своей сожительницей, маленькой, узкоглазой и фантастически грязной. Оба вечно пьяные, каждый день драки, мат… У подружки его я никогда толком не могла глаз рассмотреть. Только щелки какие-то заплывшие. Словно постоянно в фиолетовых очках ходила. Синяки у нее один на другой наплывали и периодически лишь оттенок меняли. Может, и русская была, не знаю, но только в том состоянии, в каком она вечно пребывала, расовых отличий невозможно было выявить… Вот такие у меня были соседи.

Хильда закурила новую сигарету.

— И вдруг зек этот ко мне любовью воспылал. И каждый вечер — ко мне в гости. Я сначала с ним по-человечески поговорила. Не понял. Затем — по-своему. Так, как меня на родине учили с недоумками обращаться. Несколько дней не показывался, только из-за стенки матом крыл во все горло. Но, очевидно, и это его не проняло. Только еще больше раззадорило. И в один прекрасный день снова явился. «Я, — говорит, — тебя, курву фашистскую, буду по-нашенски уму-разуму учить». Сына моего в тот момент дома не было. Так что этот ублюдок смело набросился на меня и начал ломать. Руки выкручивать. Долго я сопротивлялась. Но в него словно бес вселился. Одолел все-таки. За руки, за ноги к кровати кое-как привязал. Платье, белье в клочки разодрал, навалился на меня и начал… А тут сын вошел. И остановился как вкопанный. Глаза вытаращил. И глядит. А кобель этот пьяный с меня соскочил. В одной рубахе, всклокоченный. Ноги и живот голые, грязные. И член торчит. Иохана моего сгреб, к стулу накрепко веревками прикрутил. «Гляди, — кричит, — как надо с немецкими шавками обходиться!» И снова на меня. Краем глаза заметила — сидит мой сын. Весь напряженный. Бледный. Глаза сверкают. Рот раскрыт. Из носа кровь сочится. И молчит, как внезапно обезумевший. А на мне эта сволочь корячится. Чувствую, как грязная вонючая плоть меня изнутри до самого живота протыкает. Вижу перед глазами эту пьяную харю, шею бычью, потную, напряженную. И кадык туда-сюда ходит. Дыхание смрадное, хриплое… И тут я не выдержала. Одна рука как-то сама собой из веревок выскользнула, и я ею, этой свободной рукой накрепко обхватила его за шею, чтобы вырваться не смог. Рот разинула как можно шире, напряглась, как кошка. Изогнулась. И — в горло зубами. Даже всосала в рот эту шею, чтобы захватить побольше. Сомкнула. Сцепила. И сжала, как клещами железными. Он взвыл. Захрипел. Вырываться начал. Кулаками лупить. А я глаза закрыла и зубами все глубже и глубже. Умирать так умирать, думаю. Но и ты, гнида ползучая, жив не будешь. Чувствую, зубы в мясо погружаются. В губы колючая щетина впивается. По языку — грязь, пот течет. Рот кровью наполняется. Еле проглатывать успеваю. Грызу. Буквально жую это горло. Головой мотаю, чтобы как можно больший кусок из него выкусить. И чую, зубы смыкаются. Кадык перекусывается. С хрустом каким-то… И тут, понимаешь, Лариса, такой я вдруг оргазм ощутила!.. Такое наслаждение!.. Готова была всех мужиков перегрызть, чтобы это бесконечно продолжалось…

Хильда помолчала, как будто переводя дыхание.

— Короче, сдох он. Затрясся. На меня навалился. Дернулся, вытянулся. И затих… Как я тогда из-под него вылезла и как из веревок выпуталась, уж и не помню. Иохана отвязала. А он сидит и не шевелится. Словно чурка деревянная. Не плачет. Не кричит… Молча сидит. И на меня, голую, растерзанную, всю окровавленную, во все глаза смотрит… С той поры свихнулся. Несколько месяцев словно немой был. Слышит, понимает, но молчит… Еле выходила. Шаман один помог. С женщинами ничего не может. Как увидит — трясется. Чувствую, хочется ему девку. Знакомить пробовала. Поженить… Все бесполезно. Боится, что загрызут… Вот только с мертвыми и может.

— А если ее усыпить на время? — спросила Лариса. — А не убивать.

— Пробовала. Бесполезно. Боится, что вдруг проснется и набросится… Ему нужно своими глазами видеть, как ее убивают. А еще лучше — если он сам это делает…

— А что дальше было? — поинтересовалась Лариса.

— В каком смысле?

— Ну, после того как ты этого зека убила.

— Ах тогда-то… Много чего было. Но сначала уходить надо было. Бежать.

— Почему? Это же самооборона.

Хильда презрительно скривилась:

— Какая там еще самооборона!.. Это и обыкновенному человеку доказать не под силу. А я сама знаешь, кем была для окружающих. Немкой. Фашисткой… И до суда бы не довезли. Растерзали бы… Бежать надо было.

Ну, сначала предприняла кое-что. Труп этого подонка на части разрубила и потихоньку в погребе закопала. Но не у себя, а на другой половине. А предварительно соседку свою до смерти напоила.

— На самом деле до смерти?

— На самом деле. Почти так же, как и ты со своей подружкой поступила. — Хильда усмехнулась. — Только я без яду обошлась. Для этой цели мне и самогону хватило. Влила ей в глотку столько, что едва из ушей не потекло… Короче, сделала так, что она захлебнулась им. Тут уж никакого следствия не надо. Весь поселок знал, какие у этой парочки между собой отношения были… Но это все только для того, чтобы время оттянуть. Все равно могли бы дознаться. Вот я ночку подходящую выбрала, и ушли мы с Иоханом в леса, надеясь выйти хоть куда-нибудь. Хотя заранее знала, что это дело безнадежное. Либо сами по себе где-нибудь в лесу сгинули бы… Либо зеки беглые поймали бы и сожрали с голодухи… Такое там тоже бывает… Просто повезло нам. На шамана наткнулись. Травы собирал. Год у него прожили. Этот шаман меня многому научил… Он и Иохана моего на ноги, как говорится, поставил. Более-менее в сознание привел и речь вернул. У него и с Романом встретились. Прятался от лагерной охраны… Короче, выжили.

Вот в честь него, этого шамана, я и провожу этот ритуал…

— Страшный был шаман? — спросила Лариса.

— Страшный! — коротко бросила Хильда. — Не спрашивай о нем никогда…

Она снова закурила. Помолчала некоторое время.

— В итоге правдами и неправдами, как видишь, в Ленинграде оказались. С хорошими документами и добрыми именами… Пожалуй, и достаточно об этом.

Вдруг резко повернулась к Ларисе:

— Так что ты, милочка моя, больше таких фокусов не выкидывай! Ты еще многого про меня не знаешь. И не надо тебе ничего знать. Только одно. Против меня не иди.

— Страшная ты. И злая, — прошептала Лариса.

— Только не для тебя, — отрезала Хильда.

— Не для меня?.. Неужели ты полагаешь, что я стану такой же, как ты?

— Если захочешь…

— А если не захочу?

— Зря спрашиваешь. Ответ сама знаешь. Подвал. — Хильда пристально взглянула в глаза Ларисе. — А во-вторых, ты хочешь. Я знаю.

Лариса подняла глаза, полные слез:

— Хильдочка, пожалей… Не делай этого…

— И не подумаю. Замолчи! Ты мое создание, креатура. Ты моя вещь, в конце концов!.. Что же ты хочешь, опять с бандитами якшаться? Под забором где-нибудь, без имени, без жилья околеть?.. Нет у тебя иного выхода! Запомни! Если не будешь со мной, то в твоем положении мой подвал для тебя — милосердие!..

Хильда помолчала, затем каким-то странным шепотом добавила:

— Тем более что скоро тебя начнут искать. Именно тебя.

— Почему?

— Потому что кассету я так нигде и не нашла. Она исчезла, и, в чьих руках находится, я не имею ни малейшего представления. Вот почему. Но раз ты снова со мной, то мне до этой кассеты дела нет. Пусть смотрят, кому захочется. К вашему общему другу, — Хильда с ядовитой иронией посмотрела на Ларису, — к Барину вашему сразу не догадалась зайти. А когда опомнилась, поздно было. Но по всему видать, и тот, и муженек твой самого главного в ней так и не увидели. Тебя во всей твоей красе… Эти кассеты не для тебя снимались. А для тех, кого припугнуть следовало. И заставить делать то, что я от них потребую. Как, например, ту дуру, которая из окна сиганула. Ты — это ты. Тебе нечего бояться. Это они тебя теперь бояться должны.

— Но я же ничего не соображала, — попыталась оправдаться Лариса. — Я не хотела ничего этого. Ты же меня опоила чем-то…

— Сначала — да. Несколько раз опоила. А потом… — Хильда многозначительно посмотрела на нее. — Потом просто сок наливала. Гранатовый. Так ведь?

Лариса смутилась:

— Да, я чувствовала… Но все равно…

— Так что не притворяйся, милочка. Тебе это понравилось. Власть. Кровь… И бежала ты не от меня, а от себя самой. Узнала наконец, кто ты есть на самом деле. В черном зеркале души свое истинное «я» увидела… Но ты своего добилась. От себя убежала. Нет теперь Ларисы Липской. Есть Верховная Жрица Луны. Вот кто ты теперь. Так что прими это как должное…

Хильда замолчала. Потом резко подрулила автомобиль к обочине и, опустив руки, медленно повернулась к Ларисе. И совершенно изменившимся голосом прошептала:

— Поцелуй меня…

Лариса удивленно заглянула ей в глаза. Из леденяще холодной голубизны тянулись к ней какие-то доселе неведомые, искрящиеся лучи, одновременно зовущие и умоляющие.

— Но ты же сама сказала, что не подпустишь меня к себе, — пробормотала она. — Я не умыта…

— Пусть… Целуй…

Лариса обняла ее, и губы этих странных любовниц слились в долгом и нежном поцелуе…

Сознание медленно угасало. Окружающее заволакивалось прозрачной пеленой искрящегося тумана. Течение мысли прерывалось. Внутренний голос невнятно нашептывал какие-то бессвязные фразы.

«Да и что же это, как не желание любить и ласкать самое себя? — шептал он. — Любить то, что любишь в себе… Что же это в итоге, как не жгучее желание преодолеть невозможное?.. Желание отдаться себе самой или обладать самою собой?.. Что же это такое, как не любовь к собственному образу, к своему отражению в зеркале любви?.. Юный Нарцисс умер, не имея возможности во всей полноте своего желания излить переполняющее его чувство прекрасному отражению… А разве та мраморная печальная статуя не ожила на мгновение, чтобы вернуть тебе твой жаркий, полный горячей истомы, сладостный поцелуй?..»

Перед внутренним взором Ларисы вдруг явственно предстала увиденная много лет назад мраморная скульптура, украшающая чье-то старинное надгробие. Случайно замеченная Ларисой на каком-то городском кладбище и почему-то настойчиво притянувшая к себе ее внимание.

Это было изображение прекрасной коленопреклоненной девушки. Лариса подошла поближе, чтобы получше рассмотреть статую, и вскрикнула от неожиданности. Ей вдруг показалось, что это она сама. Печальное лицо мраморного изваяния в точности, словно отражение в зеркале, повторяло черты самой Ларисы…

Завороженная, она долго стояла перед статуей. И внезапно, в каком-то стремительном порыве, крепко поцеловала ее мраморные губы. И отпрянула в ужасе.

Ей показалось, что статуя ответила поцелуем…

Несколько дней Лариса ходила как завороженная. Все мысли, как бы далеко они ни находились, в конечном итоге словно каким-то неведомым магнитом притягивались к поразившей ее в самое сердце картине: кладбище, надгробие… И она сама, изваянная из мрамора, коленопреклоненная, скорбящая о ком-то… Быть может, о себе самой?..

Она вспоминала известный в литературе сюжет об ожившей статуе. Припоминала и «Венеру Ильскую» Проспера Мериме, и «Флорентийские ночи» Гейне, и, как наиболее древний из известных ей памятников литературы, поведавший об этой удивительной статуе, — «Римские деяния»…

Кончилось тем, что Лариса в итоге примирилась с неожиданно пришедшей к ней мыслью о том, что именно она и похоронена в этой могиле, и эта мысль, постепенно нанизывая друг на друга нескончаемые звенья этой странной логической цепочки, порождала сомнение в собственном земном существовании. В этом фантасмагорическом, каком-то ирреальном состоянии души ничто уже не могло помешать ей полностью погрузиться в мир таинственных грез и неудержимой фантазии…

Стремящаяся к какой-то особой, неземной красоте, напоенная феерическими видениями, навеваемыми ей строками античной поэзии, воспевавшими красоту земной и божественной любви, Лариса с ранней юности упивалась стихами Сафо, с упоением читала о древнейших культах Афродиты, Астарты, Кибелы, Весты и душою своей, внутренним зрением видела и осознавала себя жрицей этих великих богинь, мечтала о необузданных эротических посвящениях в храмах, наполненных таинственными откровениями божественного экстаза…

Именно в этот момент в ее жизни и появилась Галина Николаевна.

Когда в их класс пришла новая преподавательница биологии, Лариса не обратила на нее никакого внимания. Ну красивая, очкастая, какая-то высокомерная и невероятно, до жестокости строгая… Последнее особенно напугало не слишком прилежную ученицу. И поэтому Лариса усиленно налегла на изучение этого, казалось бы, малоинтересного предмета. И неожиданно для себя вдруг увлеклась им. И даже до такой степени, что стала отличницей.

Галина Николаевна отметила Ларисино усердие, начала благоволить к ней и мало-помалу сделала ее своей любимицей. Как-то раз зашла в дом, поближе познакомилась с семьей Липских и со временем стала другом этой семьи.

Кроме цветов, животных и всего прочего, что так или иначе было связано с предметом биологии, Галина Николаевна была прекрасно эрудирована в литературе, особенно в античной и немецкой, в искусстве, и родители Ларисы не могли нарадоваться тому, что их дочь оказалась под опекой столь интеллигентной, обаятельной и во всех остальных отношениях достойной дамы.

Галина Николаевна осталась их другом и после того, как Лариса окончила школу и по доброму совету своей наставницы поступила на классическое отделение университета.

Семьи часто обменивались визитами и не раз вместе отдыхали на даче у Липских.

По настоянию родителей, что, мол, надо как-то определяться в семейном плане, Лариса вышла замуж. Вначале все эти хлопоты, приготовления к свадьбе и перспектива чего-то нового несколько заинтересовали ее. Природный инстинкт заставил вспомнить о каких-то общепринятых традициях, о продолжении рода и обо всем тому подобном.

Но муженек на поверку оказался личностью не совсем соответствующей ее возвышенному идеалу, не тем идеализированным в мечтах сказочным героем. И поэтому, быстро разочаровавшись, Лариса потеряла к семейной жизни всякий интерес.

Тем более что у нее была другая любовь…

Галина Николаевна представлялась для Ларисы неким недостижимым совершенством. Постоянно находящаяся в прекрасной форме, всегда подтянутая, аккуратная. Справедливо строгая и в то же время на удивление жесткая по отношению к тем, кто осмеливался ей противоречить. Она была утонченно интеллигентна и… необычайно красива.

Лариса была влюблена в нее.

Та прекрасно догадывалась о чувствах своей подопечной и мало-помалу приручала восторженную девушку, влюбляя ее в себя все больше и больше. В конце концов это взаимное влечение вылилось во вполне конкретное чувство, которое уже невозможно было таить друг от друга и тем более от себя и которое окончательно и взаимопроникновенно соединило их тела, в горячем желании обоюдно стремящиеся слиться в единое целое… И Лариса со всей долго сдерживаемой страстью подчинилась и отдалась своей хотя уже и не молодой, но по-прежнему прекрасной наставнице…

После свершившегося они постоянно старались оказаться вместе. И вместе с любовью Лариса жадно впитывала всем своим существом все мысли и чувства, которыми жила ее старшая подруга.

Единственное, что несколько смущало Ларису, так это то, что та почему-то не одобряла ее дружбу с Илоной, с которой они росли чуть ли не с пеленок. Ревновала, что ли? И при упоминании ее имени всегда как-то презрительно усмехалась и всячески стремилась разделить их. И она же впоследствии намекнула Ларисе, что ее супруг неравнодушен к ее закадычной подруге и на то, что все это, похоже, не так уж и безгрешно…

К сожалению, и тут ее наставница оказалась права, хотя это для Ларисы уже не имело почти никакого значения.

А когда погибли родители, Галина Николаевна заменила Ларисе всех и с новой энергией взялась за ее воспитание в своем, каком-то своеобразном духе…

Начались таинственные беседы, верчения столов, гипнотические сеансы, медитации… Эзотерические собрания, посвящения, постепенно сменяющиеся ритуально-эротическими мистериями, переходящими в откровенные оргии… И наконец, начались жертвоприношения.

Когда Лариса вдруг опомнилась и осознала, во что она в итоге влипла, то перепугалась не на шутку и решила бежать. Любой ценой.

Но было уже поздно.

Ее мечты сбылись.

Она стала посвященной жрицей…

— Смотри, Генка! — раздался снаружи гадкий голос. — Лесбиянки лижутся!..

Хильда оторвалась от обнаженной груди Ларисы. Затуманенным взором посмотрела вокруг себя.

Возле машины стояли двое подвыпивших парней и, приплюснув к затемненному стеклу свои ухмыляющиеся физиономии, заглядывали в салон, слюняво хихикая и тыча корявыми грязными пальцами в боковое окно автомобиля, чуть ли не в самое лицо Хильды.

Она лениво, словно выполняя какую-то давно привычную и надоевшую обыденную необходимость, приоткрыла дверцу. Так же лениво вынула из сумочки пистолет и, направив его на ничего не понимающих парней, два раза нажала на спуск. Дважды резко хлопнуло, и парни, с удивленными лицами и еще не остывшей улыбкой на смешливых губах, повалились на асфальт.

Хильда обессиленно упала на сиденье. Провела рукой по лбу. Затем ласково улыбнулась Ларисе, захлопнула дверцу и надавила на стартер. «Ауди» стремительно сорвалась с места и помчалась вперед.

Машина пронеслась по набережной. Свернула на мост, втискиваясь в тесный поток автомобилей. И, выехав на другой берег, юркнула в малозаметный переулок. Здесь Хильда наконец сбавила скорость.

— За нами, вероятно, уже гонятся… — с некоторым равнодушием в голосе произнесла Лариса. — Там, кажется, еще какие-то машины были. Наверняка заметили…

— Конечно, заметили, — злорадно улыбнулась Хильда. — Только им это не даст ничего. Как заметили, так и забудут…

— Понятно…

— Умная девочка, — похвалила Хильда. — Быстро схватываешь мою науку. Знаешь, — что твоя старая подруга понапрасну рисковать не станет. Именно там, где мы с тобой стояли, находится граница энергетических полей, при мгновенном пересечении которой стирается сиюминутная информация…

— А как же нас увидели те двое?

— Они, очевидно, слишком медленно шли. Брели не торопясь. По сторонам глазели… Гуляли, одним словом… А так сама по себе эта набережная немноголюдна. Единственно, что с другого берега заметить могли… Но там Нева широкая, с одного берега трудно разобрать, что на другом происходит… Да к тому же мы с тобой оттуда и убрались как можно скорее…

— Понимаю…

— Хорошо, что понимаешь… — как бы про себя произнесла Хильда. — А теперь домой пора. Хватит. Накатались…

«Ауди» свернула на проспект и понеслась по нему. Лариса, казалось, задремала. Что-то снова наплыло на нее. И какие-то тени, перемежаясь с яркими блестками, плыли у нее перед глазами. Из далекой глубины туманной дымки нечетко вырисовывался до боли знакомый образ, укоризненно глядящий на нее и шепчущий что-то, словно предупреждающий о чем-то надвигающемся — то ли опасности, то ли освобождении…

— Что это вдруг рокеры раскатались? — недовольным голосом вдруг произнесла Хильда. — У них что сегодня, показательные выступления перед городской публикой?..

Лариса открыла глаза. Огляделась. По обоим бортам их автомобиля вровень с ними неслись черные мотоциклы, словно сопровождающий особо важную персону кортеж. Хильда занервничала.

— Что это они задумали? — прошептала она.

Попыталась прибавить скорость. Мотоциклы прибавили тоже.

Попыталась свернуть. Но наткнулась на целый сомкнутый ряд черных наездников, и не помышляющих о том, чтобы хоть как-то посторониться и дать дорогу ее автомобилю, заставляя ехать в заданном ими направлении.

— Сейчас я им устрою показательное выступление!.. — прошипела Хильда.

Она резко остановила машину. Тут же вокруг нее роем больших черных мух, рыча моторами, хищно закружились мотоциклы с черными седоками в больших круглых шлемах, похожими на каких-то инопланетян. Клубы отработанного газа громко выстреливали из выхлопных труб, создавая своеобразную грязно-голубую дымовую завесу вокруг нее. Едкая вонь заполнила салон автомобиля.

— Сволочи!

Хильда открыла дверцу и вышла, нащупывая в сумочке рукоять пистолета.

Но едва она успела оглянуться, чтобы выбрать подходящую жертву, как один из мотоциклистов сорвался с места, налетел на нее, пронесся мимо и, выбросив вперед ногу, тяжелым ботинком ударил ее в бок. Хильда рухнула на асфальт. С заднего сиденья другого мотоцикла соскочил другой рокер, влетел в кабину автомобиля и дал газ.

Взвизгнув, бешено вращающиеся колеса проскрежетали буквально в каком-то сантиметре от ее головы, брызнув в лицо мелкими песчинками.

«Ауди» рванулась с места и, со всех сторон словно облепленная черной саранчой, унеслась вдаль.

С большим трудом поднявшись на ноги, Хильда видела, как эта шальная, рокочущая и ревущая кавалькада уносила ее Ларису…

 

Глава 9

— Будешь рыпаться — прибью, — спокойным голосом предупредил парень, ворвавшийся в автомобиль и теперь направлявший его в неизвестность, окутанную спустившимися на город плотными сумерками.

Лариса покосилась на него. Лет восемнадцать, не более. В черной косынке на бритой голове и до предела затертой кожаной куртке. Какие-то цепи, брелоки, булавки… В ухе — золотая серьга. Разлохмаченные снизу джинсы с поперечными рваными дырами на коленях… Дешевка.

Лариса презрительно усмехнулась.

— Ну и куда же вы меня везете? — поинтересовалась она.

— Куда надо.

— А зачем же надо было с дамой так обращаться?

— Ничего, оклемается…

Лариса отвернулась и с некоторым любопытством стала ожидать продолжения этого нового приключения. Она уже начинала привыкать к различного рода похищениям, как к естественной и неотъемлемой части созданного ею самою нового образа жизни.

В сопровождении почетного эскорта машина выехала на окраину и остановилась на каком-то пустыре, напоминающем бескрайнюю свалку или останки большого города после длительной бомбардировки. Одинокая лампочка, болтающаяся на покосившемся столбе, своим мертвенно сияющим светом выхватывала из вечерней мглы небольшую его часть и насмешливо предоставляла взору любоваться этим сюрреалистическим пейзажем, пророчески напоминающим о судьбах канувших в небытие цивилизаций.

Заваленные битыми кирпичами фундаменты каких-то домов. Полуразрушенный, сгнивший сарай. Железные баки, трубы, раскатившиеся бревна, ржавая, перекрученная арматура. Обгоревший остов допотопного троллейбуса с одной оставшейся изогнутой штангой, напоминающей вопросительный знак. Лишь кое-где у горизонта, на фоне вечернего неба светились многочисленными далекими огоньками небрежно разбросанные кубики новостроек…

Мотоциклы сгрудились в кучу. Рокеры, словно большие черные жуки, разбрелись по группам, расселись на валяющихся бревнах. Захлопали крышки открываемых пивных банок.

От одной из групп отделилась маленькая черная фигурка. Подошла к машине. Лариса мгновенно узнала младшую сестру своего мужа.

— Привет, покойница! — усмехнулась Иришка. — Как там в крематории? Не слишком жарко было?

— Добрый вечер, Ирина Анатольевна, — без особого энтузиазма ответила Лариса. — Как ты догадалась, что я жива? Сама же на похоронах присутствовала.

— Присутствовала!.. — засмеялась Иришка. — И даже земельки в могилку посыпала, чтоб ты не вылезла. Ан опять свиделись…

Потом обратилась к сидящему за рулем парню:

— Поди погуляй пока. У нас тут семейный разговор будет.

Парень вылез из машины. Иришка плюхнулась на его место. Достала сигареты.

— Закуривай, покойница.

Лариса приняла сигарету. Закурила. Несмотря ни на что, ее начинала забавлять создавшаяся ситуация.

Иришка покосилась на нее. Фыркнула:

— Ну ты всех приколола. Отпад!

Она расхохоталась. Лариса тоже сначала как-то неуверенно хмыкнула, затем ее смех все громче и громче заполнил салон автомобиля, сливаясь с хохотом Иришки.

— Представляете, мужики! — высунувшись из машины, сквозь смех крикнула своей команде Иришка. — Сама же я этой мочалке цветочки на могилку сажала. Там даже плита стоит с ее именем. А она — здесь с нами. Покуривает как ни в чем не бывало… Привидение, одним словом… Ну-ка, дай я его рукой потрогаю!..

Она небрежно хлопнула Ларису по плечу.

— Клевое привиденьице! — взвизгнула она. — Что надо! Хоть сейчас в койку!..

Лариса наконец успокоилась. И теперь искоса поглядывала на Иришку. Та тоже угомонилась.

— Ну а теперь давай о деле, — сказала она, захлопывая дверцу. — По большому счету, Лариска, ты стерва каких еще поискать. — Лариса с удовлетворенной улыбкой кивнула головой. — Я, честно говоря, тебя раньше просто в упор не видела. Стебанутой считала… А ты, оказывается, вон какая… Ты ж понимаешь, какую свинью ты Игорю подложила? Он до сих пор пятый угол найти не может. Даже из города слинял. У него от твоих заморочек уже крыша поехала…

— Сам виноват, — пожала плечами Лариса. — Жену беречь надо. И любить, между прочим… Бог с ним… Ну так как же ты все-таки догадалась, что я жива?

— Что ж ты меня — за последнюю дуру держишь? Я это сразу, еще в крематории просекла… Да любому, кто тебя хорошо знал и был понаблюдательнее, сразу бы стало ясно, что в гробу не ты лежишь… А вот сейчас — другое дело. Ты — это ты. Даже несмотря на твой новый окрас…

— Вот видишь, Ирина, — думая о другом, произнесла Лариса. — Если бы Игорек меня на самом деле любил, разве ему сердце не подсказало бы?..

— А то ты его любила!.. Тоже мне, Джульетта нашлась…

— Неважно… Так что в своих проблемах пусть сам и разбирается. Я ни при чем. Увольте… А как ты узнала? По корням волос?

— Какие еще такие корни волос? — удивилась Иришка.

— Ну, дело в том, что у покойников волосы продолжают расти…

— Серьезно, что ли? — недоверчиво покосилась она на Ларису.

— А ты не знала?

— Откуда? Нет конечно.

— Растут. И волосы, и ногти тоже…

— Отпад! — рассмеялась Иришка. — А, собственно, причем тут все эти корни да ногти?

— А притом, что у Светки… То есть у той, которая вместо меня там лежала, свои волосы были светлыми. Она их красила в черный цвет. И даже если предположить, что она покрасилась накануне смерти, то все равно уже через несколько дней, к похоронам скажем, волосы отрасли бы и…

— Все ясно. Усекла, — кивнула Иришка. — Только все это ни при чем. Никакие не корни. А просто так почему-то… Просто смотрю я тогда в гроб этот и нутром чую, что не ты там лежишь.

— А вот родной супруг не почувствовал… Что же ты ему об этом не сказала?

— Думала, так лучше будет… Не знаю почему… Может быть, чтобы не усложнять?.. Короче, не знаю. — Иришка покосилась на Ларису. Многозначительно улыбнулась. — А скорее всего, чтоб мужика не разочаровывать…

— Премного благодарна!.. — несколько обиженно бросила Лариса. Глубоко затянулась. Выпустила колечко сизого дыма. Дунула на него. Колечко разорвалось и растворилось в клубящемся тумане насквозь прокуренного салона.

— А впрочем, ты, Ирина, молодец, — оживилась вдруг Лариса. — Сразу поняла. Ты, очевидно, экстрасенс от природы.

— Никогда в эту чушь не верила, — поморщилась та.

— А зря. К сожалению, это не сказки… — вздохнула Лариса. — Ну, как разыскала меня? Тоже благодаря интуиции?

— Какая, к черту, интуиция!.. Это для нас проще простого. Раз плюнуть… Отксерили твою фотку, каждому из наших раздали, а потом по Питеру помотались дней несколько. Мы ж не менты. Нам люди больше доверяют. Поспрошали мелких по дворам, бабулек на лавочках…

Бабульки-то, они, конечно, народ недоверчивый. Пугливый. А иные и знают, да из вредности не скажут… А мелкие за «Сникерс» тебе королеву Англии отыщут… Тем более что ты девка приметная, в глаза бросаешься… Короче, таких, как ты, то есть похожих на тебя, с десяток набралось. А уж из десятка-то мы тебя быстро вычислили… Мы тебя давно уже пасем. Да только вокруг твоей персоны постоянно какие-то крутые ошивались. А вот сегодня одну застали. Не считая этой старой галошины. Ну так она нам не помеха. — Лариса скептически улыбнулась. — Сегодня мы долго вас вели. Потом вы куда-то исчезли. Словно сквозь землю провалились. А затем снова нарисовались. Уже за мостом…

Лариса пытливым взглядом посмотрела на Иришку.

— А, собственно, зачем?.. — подозревая что-то недоброе, спросила она.

— Зачем? — усмехнулась та. — Сейчас скажу зачем… Затем, что после твоей так называемой смерти всякие заморочки начались.

— Ну уж это не моя вина…

— Не скажи…

Лариса насторожилась:

— Это почему же?

— А потому, что я вдруг одну видеокассету просмотрела. Она до сих пор у меня лежит. Могу показать, если хочешь…

— Что?!!

Лариса отпрянула.

— Что слышала, — насмешливо покосилась на нее Иришка.

Лариса вытащила из пачки сигарету, нервно закурила. Глубоко затянулась несколько раз и молча уставилась перед собой. Иришка искоса наблюдала за ней, но не прерывала молчания. Затем глубокомысленно вздохнула и тоже закурила.

Потом усмехнулась, состроила гримасу:

— Ну и семейка же у вас… Прикольная!.. Брат — по мужикам, сестричка — по бабам…

— Откуда про Гошу знаешь? — не оборачиваясь, глухо спросила Лариса.

— Да как же мне-то не знать! — Иришка засмеялась. — Вон там, посмотри, один из его потенциальных любовников трется.

Она кивнула головой в сторону. Лариса проследила взглядом и увидела знакомое лицо. Эдичка о чем-то оживленно разговаривал с одним из парней.

— Еле его из лап вырвала, — продолжала Иришка. — Можно сказать, из тлетворных объятий твоего братца… Сейчас вроде ничего, человека из него делаю. А то совсем пацаном был… Ему с нами нравится. Кстати, именно его можешь благодарить за то, что мы эту кассету нашли.

— Каким образом?

— Понимаешь, мы с Эдькой на твоих поминках сконтачились… — Иришка вдруг засмеялась. — Правда, прикольно звучит «на твоих поминках», когда ты рядом сидишь?

— Недурно, — согласилась Лариса.

— Ну так вот, на следующий день встретились, потусовались с ребятами, по городу помотались. Ну и решили где-нибудь кости бросить и оттянуться. Мозгами пораскинули и не нашли ничего более стоящего, чем их контора…

— А что, разве там никого не было?

— Так ведь воскресенье было… А ключи от нее у нас имелись.

— У этого-то? — Лариса недоверчиво взглянула на Эдичку.

— Ну да. Дело в том, что Эдька на работу раньше всех приходил. Вот ему ихний шеф, Барином звать, вторые ключи и доверил… Короче, пришли, побалдели, оттянулись слегка, а потом по комнатам гулять пошли. Мне любопытно, а Эдька — он как бы экскурсоводом… Сунулись к шефу — заперто. А нам хочется. Залезли в стол к секретарше его. Маринка такая, знаешь небось? — Лариса кивнула, невольно усмехнувшись при упоминании о ней. — Так вот у нее в столе ключ от кабинета и отыскали. Входим — стол, диван и видак стоит. То, что надо. Мы сначала на диване побарахтались, а потом кина захотелось. Врубили видак — и увидели…

У Ларисы прервалось дыхание.

— Все увидели?..

— Естественно! — хмыкнула Иришка. — Интересно же посмотреть, как там женушка твоего родного брата в голом виде вокруг идола скачет и с девками лижется!..

Лариса невидящими глазами смотрела в одну точку.

— Ладно, не бери в голову… — скривилась Иришка, искоса взглянув на нее. — Мне-то все это до лампочки. Трахайся с кем хочешь… У меня к тебе другой вопрос. Более серьезный… Сечешь, на какую тему?..

Лариса кивнула:

— Спрашивай…

— Чувиху привязанную помнишь? Ту, которую потом растерзали?..

Лариса посмотрела в глаза Иришке.

— Она твоя подруга? — внезапно догадалась она.

— Нет, не моя. Андрюхина… Того парня, что тебя в этой тачке вез… Пропала — и с концами. Розыск объявляли. По ящику через «Вавилон» спрашивали… Бесполезно… Потом только сообщили, что голову ее на помойке нашли… А в этом кине я ее и увидела. Так сказать, последние минуты ее жизни… — Иришка глубоко затянулась. Жестко посмотрела на Ларису. — Колись, Ларка! Говори, как все было. Если ты к этому причастна, мы тебя мотоциклами на части разорвем. Привяжем за ноги и за голову — и в разные стороны на полном газу… Сечешь? И я же сама к этой казни команду подам.

— Они знают? — побледнев, прошептала Лариса.

— Нет. Только Эдька. Но я его заставила пока молчать… Ты ж понимаешь, что стоит мне эту кассету нашим мужикам показать, от тебя мокрого места не останется.

— Что же мне сказать, чтобы ты мне поверила?

— Как говорится, правду, и ничего, кроме правды… По крайней мере мне.

— Я тебя недооценивала…

— Меня многие недооценивают… Тем хуже для них. А этим, — Иришка кивнула на рокеров, — я сказала, что хочу тебя за брата наказать. Так сказать, сделать родственное внушение… Мы тут все друг за друга горой… — Она засмеялась. — Они небось ждали, что я тебе при встрече глаза выцарапывать начну. Поэтому должного уважения и не оказывали. Ты уж на них зла не держи.

— Ладно, Ира, дай подумать. Ведь, как я понимаю, доказать свою невиновность мне будет непросто…

— Непросто, Лариска, — вздохнув, кивнула Иришка. — Тем более что ты и брата моего, так сказать, по миру пустила…

— Есть у тебя выпить что-нибудь? — вдруг спросила Лариса.

— Ты ж вроде раньше это дело осуждала!.. — удивилась Иришка. — Ладно, сейчас поспрошаю.

Она вышла из машины, вынув предварительно ключ зажигания. Подошла к парням. О чем-то пошушукалась с ними. Те оглянулись в сторону Ларисы. Заржали.

Через несколько минут вернулась с едва початой бутылкой.

— Водяру будешь? — недоверчиво спросила Иришка.

— Что угодно…

— Налить есть во что?

— Дай…

Иришка с удивленной улыбкой, не веря своим глазам, протянула бутылку Ларисе.

— Ты ж у нас вся из себя такая… великосветская…

Ничего не ответив, Лариса взяла бутылку и, не отрываясь, прямо из горлышка, маленькими глотками долго вливала в себя жгучее пойло. Потом поперхнулась, закашлялась…

— Все. Больше не могу…

Иришка восхищенно глядела на нее:

— Ну отпад! Я от тебя этого не ожидала! Такая стала крутая!..

— Станешь от этой жизни…

Лариса достала сигарету. Закурила. Отвалилась на спинку сиденья.

— Давай и ты…

— Как скажешь… Давай.

Иришка отхлебнула глоток. Тоже закурила.

— Плохо мне, Ира… — начала Лариса.

— Могу представить… — отозвалась та.

— Не можешь…

Ее повело. На глаза навернулись слезы. Не оборачиваясь, она нащупала Иришкину руку. Сжала ее. Повернулась.

— Ирочка! — вдруг зашептала она. — Помоги мне!..

— Как? — странно усмехнувшись, спросила Иришка. Пристально посмотрела в глаза Ларисы. — Нет уж, подруга. Извини, но ты не по адресу. Я мужиков люблю.

Она освободила руку.

— Ты не поняла… — Лариса запнулась. — В другом смысле… Мне одну гадину убить надо…

— Что я, киллер, по-твоему? — скосилась Иришка. — Думаешь, если мы на мотоциклах, все такие черненькие и страшненькие, так нам и все по финту?.. О чем это ты?

— Меня Хильда от себя не отпускает… Замучила своей опекой…

— Какая еще Хильда?

— Ну Галина Николаевна… Та, в чьей машине мы сейчас сидим…

— Вобла-то эта очкастая?

— Да. Это она… Ты хорошо этот видеофильм помнишь?

— Ну, более-менее…

— Помнишь тот момент, когда на экране появляются руки с чашей, из которой эта девушка наркотик пьет?

— Чашку помню. Руки?.. Вроде тоже припоминаю…

— Пересмотри еще раз. Ты заметишь на одной руке шрам. Точно такой же шрам, если сумеешь, ты сможешь увидеть и у Галины Николаевны. То есть у Хильды… Клянусь тебе!.. Это она всем руководит. Всех гипнотизирует, а затем снимает на пленку и шантажирует… Поверь, Ириша. Она бывшая эсэсовка. Немка пленная. И шрам этот у нее оттого, что после лагеря эсэсовскую татуировку сводила… Мне обо всем Роман рассказал, ее бывший помощник. Он у нее чуть ли не рабом был. Все исполнял. Он и кассету мне передал… Она и Маринку Баринову хотела в жертву принести, да Роман ее спас… Он раскаялся, а она его за это убила. И, наверное, не просто так убила, а замучила, как в гестапо у них… Ты помнишь Романа? Он тоже был на поминках…

Иришка сидела вытаращив испуганные глаза.

— Помню, конечно… — быстро закивав, прошептала она. — А Барин?.. Он тут при чем?.. Ведь в его же видаке кассета оказалась.

— Он тут совершенно ни при чем. Очевидно, они с Игорем решили собственное расследование провести… Дураки!.. Не приведи Господь, если они в Хильдины лапы попадутся! Она их обоих уничтожит. Она никого никогда не щадит… А теперь и меня… Уже точно не пощадит… Помоги, Ириша!..

— А этот Роман?.. Он, что ли, и был тем шаманом?..

— Нет, это ее сын. Он маньяк… Он только с мертвыми может любовью заниматься… Некрофил…

Иришка во все глаза смотрела на Ларису. Потом вдруг взвизгнула в ужасе. Всплеснула руками. Схватилась за лицо.

— Ой! Господи!.. Так она же и до меня доберется!.. Я ж помню, как она тогда на поминках на меня какими-то масляными глазами зырила!..

— Да, Ирочка… Раз она знает, что я теперь с вами, то и вас в покое не оставит…

Иришка растерянно смотрела на Ларису.

— Что же теперь делать?.. — всхлипнула она. — Я не хочу!.. Я боюсь… Ты все про каких-то эсэсовок, про маньяков… Я думала, это только так… в кино… Я ничего не понимаю…

Лариса взяла из рук Иришки бутылку, отхлебнула еще немного. Потом посмотрела на нее как-то сочувственно и обреченно.

— Слушай, Ирка. Давай-ка я тебе все расскажу. По порядку. С самого начала…

— Давай, Лариска. Так, думаю, даже лучше будет…

Где-то через час рокеры, блаженно оттягивающиеся на этом забытом Богом клочке изуродованной земли, один за другим недоуменно начали оборачиваться в сторону вишневого автомобиля, из салона которого доносился громкий, нестройный, прерываемый истерическими всхлипываниями женский плач. Подойдя поближе, они смогли увидеть, как две молодые, красивые и в значительной степени пьяные женщины, крепко обнявшись и поглаживая друг друга, мерно покачивались на переднем сиденье автомобиля, время от времени содрогаясь от несдерживаемых рыданий…

 

Глава 10

Город тонул в ранних ноябрьских сумерках.

С болью в боку, испытавшем на себе удар тяжелого ботинка, Хильда доковыляла до остановки. Дождалась битком набитого трамвая и, втиснувшись в вагон, с полчаса мучилась зажатая между ворочающимися телами, с нетерпением и яростной злостью ожидая ближайшей станции метро.

Дамская сумочка, перекинутая через плечо, как-то неловко перевернулась и, плотно прижатая к телу, больно врезалась в ушибленный бок жесткими выпуклостями лежащего в ней пистолета.

Проклиная все на свете, Хильда боялась, что, случайно задетый каким-нибудь неуклюжим пассажиром, пистолет вдруг выстрелит самопроизвольно в одну из этих копошащихся туш. И одновременно, с тайным наслаждением, страстно желала этого.

Но все обошлось. И, подъехав к метро, трамвай выдавил наконец из себя всю эту тяжело дышащую людскую массу, мгновенно расползшуюся по окружающему пространству.

Неимоверно уставшая от долгого стояния в неудобной, какой-то вывернутой позе, Хильда зашла в ближайший сквер, чтобы передохнуть на скамейке. Но вблизи от входа в сквер все скамейки были либо затоптаны следами, либо на них уже сидел кто-то, и ей пришлось дойти до конца аллеи, чтобы найти наконец никем не занятую и не слишком грязную. Усевшись и вытянув ушибленную ногу, она в конце концов смогла спокойно закурить и обдумать случившееся.

Сейчас ей хотелось погрузиться в такое состояние, при котором ее отключившаяся от суетного напряжения мысль смогла бы беспрепятственно, мгновенно пронизав пространство, оказаться именно там, где ей сию минуту во что бы то ни стало необходимо было находиться самой. Возле Ларисы.

Обычно это у нее получалось и, благодаря многолетнему опыту, не требовало особых усилий.

Но сегодня, как Хильда ни старалась, ничего у нее не выходило. Что-то мешало ей, назойливо вклинивалось в мозг и сводило на нет любые попытки. Она явственно ощущала возле себя чье-то присутствие.

— Кто ты? — прошептала она.

— Нас много, — прошелестело вокруг. — Мы рядом. Мы всегда возле тебя…

Порыв ветра качнул обнаженные ветки деревьев. Шуршащей волной пробежался по кустам. Покатил по земле спутанные клочки засохших травяных нитей… И все стихло.

Хильда снова попыталась сосредоточиться. Но смутный образ Ларисы, едва появляясь перед ее мысленным взором, вдруг начинал дрожать и расплываться, как бы растворяясь в многочисленных расфокусированных образах, которые то проносились мимо, захваченные неким вихревым потоком, то назойливо кружились перед глазами, словно стараясь оградить от враждебного взгляда свою подопечную.

Хильда собрала всю свою волю и, словно лазером, попыталась пронизать скопление, мельтешение ополчившихся против нее видений. Горячей сверкающей стрелой своей неукротимой энергии она внезапно прошила плотный туман, раздвинула тяжелые завесы и, пробив преграды всепроникающим лучом сконцентрированного желания, наконец четко увидела свою Ларису…

— Простите, не помешаю? — раздался громкий насмешливый женский голос.

Хильда вздрогнула. Обернулась. Видение, словно выпорхнувшая из рук птичка, мгновенно исчезло. Рядом никого не было.

Хильда узнала этот голос.

В последний раз она слышала его в тот самый день, когда рылась в чужой квартире, куда проникла в поисках исчезнувшей видеокассеты. Это был голос Илоны. И последние ее слова…

Хильда поняла, что продолжать бесполезно. Неведомая враждебная сила встала у нее на пути и сумела остановить ее всепроникающий взгляд. Она поднялась со скамейки и быстро пошла прочь.

Все существо ее горело злобой. Желание убивать, кромсать… Изо всех сил лупить чем ни попадя. Кого бы то ни было… Это желание нарастало с каждым ее шагом. Она лихорадочно выискивала, на ком сорвать эту злобу. Выплеснуть все накопившееся в груди бешенство…

Выйдя из сквера, она медленно брела по тротуару. И, дрожа от нетерпения, от лихорадочного возбуждения, искала малейший повод, чтобы обрушить хоть на кого-нибудь яростный шквал своей ненависти…

Освещенная ярким сиянием стоящего рядом киоска, у пивного ларька толкалась группа замызганных мужиков. Хильда презрительно скосилась в их сторону и вдруг остановилась как вкопанная.

Перед ней стоял Иван Лешак.

Нет, естественно, не он. Тот умер уже давно… Но то же лицо, та же самая мощная фигура. Те же синие глаза и густая светлая шевелюра, правда взлохмаченная, растрепавшаяся и засаленная немытыми пальцами.

Словно и не прошло тех долгих пятидесяти лет с той поры, когда она, юная, красивая, изнасилованная им… И по странной прихоти судьбы полюбившая его, гладила такие же точно волосы и мечтала о нем, о своем в столь необычном облике явившемся ей Зигфриде…

— Что, дура, уставилась?!. — огрызнулся мужик, оторвавшись от кружки. — Канай отсюда! Пиво в глотку не лезет!..

Теперь он был пьяный. Какой-то опухший. Грязный, обношенный…

И такая мразь имеет наглость быть похожей на того, кого она когда-то любила!..

Вот кто должен ответить, заплатить за все. И за своего двойника. И за неудачу в сквере…

Ханыги, стоящие рядом, подобострастно расплылись в беззубом смехе, заблеяли:

— Слышь, Шалый, тетка к тебе клеится…

Затем повернули свои оплывшие физиономии к Хильде:

— Пожалей сиротку, тетенька. Подкинь на пивко…

Шалый пьяным, похотливым взглядом медленно прополз по ее телу, словно раздевая с ног до головы.

— А ничего. Еще крепенькая… — осклабясь, загыкал он, отхлебывая из кружки. — Сойдет…

Хильду брезгливо передернуло. Побледнев, она медленно раскрыла сумочку.

— Не жмоться, тетка! — нетерпеливо заерзали ханыги. — Отстегни на пузырек… Или на парочку…

Хильда достала пистолет. Сняла с предохранителя.

Булькнув в последний раз, смех застрял в горле. Мужики осеклись. Вытянулись. Замерли, застыв на месте, ошалело уставившись в черный глазок ствола…

— Ты что, дура!.. — беззвучно, одними губами прошептал перетрусивший Шалый.

— Гутен абен, майн либе Иохан!.. — пробормотала Хильда. И пулю за пулей разрядила всю обойму в широкую грудь.

Шалый огромным грязно-бурым продырявленным мешком медленно, словно приседая на корточки, опустился на землю, затем перевернулся на бок, дернул несколько раз стоптанными драными ботинками, затем как-то вытянулся, будто стараясь лечь поудобнее, и затих…

Когда, словно ветром сдунутые, ханыги робко высунулись из ближайшей подворотни, Хильды уже не было. Только латунные гильзы мертво поблескивали на асфальте и ядовито пахло пороховым дымом…

По пути к дому Хильда зашла в отделение милиции и заявила о пропаже своей машины.

Этим же вечером наконец-то подходила к своему новому, давно ожидавшему ее пристанищу и Лариса.

Прошла, наверное, целая вечность с тех пор, как она была здесь. Поход за паспортами после множества приключений в конце концов завершился.

Она зашла в густые заросли возле дома. И хотя было уже темно, без особого труда отыскала осколок кирпича. Поковырялась в земле и вытащила из своего тайника заветные ключи. Теперь можно было спокойно отдохнуть в своем заблаговременно подготовленном убежище.

Она вылезла из кустов, равнодушным взглядом скользнула по ухмыляющейся физиономии какого-то парня и поспешила в заждавшуюся ее квартиру.

Войдя в нее, Лариса первым делом проверила, все ли на месте. И деньги, и драгоценности спокойно лежали там, где и были оставлены несколько дней назад. На диване валялись небрежно разбросанные тряпки. Будильник давно остановился. В туалете, как и тогда, весело журчал тоненький ручеек. На кухонном столе черствел батон и стояла чашка с недопитым кофе.

Лариса отбросила тряпки, плюхнулась на диван и с наслаждением закурила. Свои любимые «LM». Непредвиденные приключения окончились, и можно было подумать о будущем.

Было, конечно, немного жаль, что Хильда отобрала пистолет. Но в нем уже и не было особой необходимости. В конце концов, если хорошенько сосредоточиться и не паниковать, то в экстремальных случаях вполне можно обойтись и без оружия.

Зато теперь наконец-то в сумочке лежали оба паспорта. Были деньги. Были молодость и красота. И появился весьма уже значительный жизненный опыт. И все это наводило на мысль, почему бы и в самом деле ей не стать Светой Ермаковой. Затем выскочить замуж за какого-нибудь старого богатого дурака или купить загранпаспорт и исчезнуть куда-нибудь, раствориться в бескрайних просторах доселе малоизведанного мира…

Что толку впустую бессильно махать руками! Не лучше ли просто взять и сбежать от всех. От Хильды с ее бешеными девками, от бандитов с их проблемами и разборками, от Иришки с ее рокерами… Которые хотя вроде и поверили в невиновность Ларисы, но кто может знать, какие шальные фантазии со временем придут в их сумбурно шевелящиеся мозги?..

Продолжать с ними общение у нее не было ни малейшего желания. Представившись одной из невинных и покорных жертв своей маниакально зацикленной наставницы, Лариса рассказала им и о Хильдином подвале, и о ее ритуальных шабашах, чем вызвала у скорых на расправу юнцов желаемое для нее чувство справедливого негодования и спровоцировала рокеров на борьбу с этой кровожадной хищницей.

Конечно, можно было бы и принять ее предложение, став всесильной и неприступной Верховной Жрицей… Но Лариса подсознательно чувствовала, что добром все это не кончится. Какой-то внутренний голос шептал ей, что власть Хильды подходит к концу. И наращивать ради сомнительного триумфа свою и так уже достаточно отягощенную карму просто не желала. А точнее, боялась. Ведь, в конце концов, в мире существует определенный баланс. И все свои нынешние подвиги рано или поздно придется отрабатывать…

В том, что попытки рокеров отомстить Хильде за подругу обречены на провал, Лариса ничуть не сомневалась. Жестокая фурия раскидает их, как беспомощных щенят. И в лучшем случае превратит их в послушное себе стадо. Но отговаривать их от этой затеи, мысль о которой распалила их азарт, подогретый вином и травкой, она не стала. Да просто-напросто и не смогла бы этого сделать. Так что пусть хоть перегрызутся между собой…

Да за примером, лишний раз доказывающим их тупое упрямство, далеко и ходить не надо.

Как Лариса ни отговаривала, парень, перехвативший после Хильды управление автомобилем, упрямо настоял на том, чтобы забрать эту машину себе. Или в крайнем случае разобрать ее на детали, а затем продать на толкучке. Спорить с этими щенками было бесполезно. Их обостренное детское самомнение и категоричность не допускали никакого вмешательства извне. И какие бы то ни было благоразумные советы оказывались пренебрежительно осмеянными и тут же начисто забывались.

И поэтому Лариса, буквально на пальцах доказывавшая, что эту машину во избежание лишних неприятностей было бы лучше отогнать куда-нибудь подальше и без сожаления бросить, в итоге безнадежно махнула рукой.

— Клевая тачка! — заявил рокер. — Втюхаю кому-нибудь. Я не лох какой-нибудь, чтобы от бабок отказываться…

«Ну и черт с тобой!» — подумала Лариса.

В машину больше не села, а пристроилась на заднем сиденье одного из мотоциклистов. Попросила высадить где-нибудь в центре, чтобы сразу раствориться в гуще толпы. И, доехав до Гостиного двора, сошла и нырнула в метро…

Теперь же в первую очередь было необходимо как-то обезопасить свое жилище от чьего бы то ни было вторжения и привести себя в цивилизованный вид.