Властители рун

Волвертон Дэйв

КНИГА ВТОРАЯ

ДЕНЬ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ

Месяц Урожая день двадцатый

 

 

6. Воспоминания об улыбках

В тишине, под светом звезд, принц Габорн ехал по ночному Даннвуду, стараясь держаться подальше от оврагов и темных густых зарослей, где могли таиться странные существа.

Его окружали искривленные, наполовину уже облетевшие деревья. Сохранившиеся на березовых ветвях листья напоминали в темноте шевелящиеся пальцы. Плотный ковер опавшей листвы глушил перестук конских копыт.

Вскоре после наступления сумерек колдовской туман начал редеть — Радж Ахтен более не имел нужды скрывать свое войско за ею пеленой. Зато звезды над головой сияли необычайно ярко: видимо, пламяплеты пустили в ход какие-то чары, позволявшие собирать свет, чтобы армии Волчьего Лорда легче было пройти по лесу.

Несколько часов Габорн петлял, обходя основные силы Радж Ахтена и стараясь не нарваться на патрули. Ему удалось убить еще двух великанов и сразить стрелой одинокого всадника. Помимо врагов, приходилось остерегаться призраков и объезжать волшебные пруды. Рассказывали, будто в верховьях реки Вай встречались омуты, в таинственных глубинах которых обитали трехсотлетние осетры, разумом своим не уступавшие величайшим мудрецам из людского племени.

Однако принца удивляли не эти чудеса, а легендарная приверженность Даннвуда «праву» и «закону». Поговаривали, что даже облачные существа Небесных Владык редко пролетают над этим лесом. Еще реже решались углубиться в него люди, бывшие не в ладах с законом.

Согласно преданию, некогда в Даннвуд явился объявленный вне закона Эдмон Тиллерман, свирепый разбойник, бравший дары ума и мускульной силы у медведей, а потому и сам уподобившийся дикому зверю. Через некоторое время он неузнаваемо изменился. Жестокий грабитель стал поборником справедливости. Великим героем, вступавшимся за беззащитных крестьян, обиженных другими разбойниками, и защищавшим всех обитателей леса.

Ходили и другие истории, одна чуднее другой. Утверждали, будто несколько веков назад в лесу убили старую женщину. Труп закидали валежником, но старуха превратилась в странное существо из палок и сучьев, которое расправилось с убийцами. А взять разговоры о «каменных гигантах», порой выходивших на опушку и подолгу стоявших, задумчиво поглядывая на юг.

Никто не знал, почему древние даскин разорвали лес надвое, создав Опасный Провал, гигантский шрам на теле Земли. И зачем воздвигли они Семь Стоящих Камней, тех самых, что якобы «поддерживают мир»?

Было время — правда, оно миновало много веков назад, — когда Даннвуд относился к людям лучше, нежели теперь. В ту пору всякий мог путешествовать по лесу свободно. Но сейчас под сенью деревьев царила тревожная, напряженная тишина. Лес гневался на непрошеных гостей. Жар пламяплетов опалял деревья, стальные подковы боевых коней ранили почву. Солдаты и великаны шли напролом, вытаптывая все на своем пути.

Бесцеремонное вторжение армии Радж Ахтена ничуть не походило на осеннюю охоту короля Сильварреста. Жители Гередона относились к лесу с почтением. Они испрашивали у Даннвуда разрешение на охоту и делали ему подношения — саженцы деревьев, и целые кучи навоза. В прошлом году люди Сильварреста привезли с собой хворост для костров, а перед тем как вступить под лесную сень заручились благословением Биннесмана, Охранителя Земли. Войско Радж Ахтена терзало лес. Но что он мог поделать.

В ту ночь не кричали совы. Габорн дважды встречал гигантских оленей: продираясь сквозь чащу, они потрясали огромными рогами, словно готовясь к бою.

Справа от принца маршировала армия. По всему лесу распространялось возбуждение, как будто назревала буря*

Габорн слышал, что порой на головы нежелательных пришельцев падают тяжелые сучья, ветви сплетаются, преграждая им путь, а змеистые корни оплетают копыта коней, сбрасывая всадников наземь. Но стоило ли верить подобным сказкам?

Принц полагал, что лес не в состоянии остановить целое войско. Особенно, если с ним идут пламяплеты, готовые на ответные меры. Нет, Даннвуду придется смириться с насилием.

Час за часом ехал принц по лесу, и с каждой милей его все больше одолевала сонливость. Он чувствовал приятную слабость, подобную той, какую навевает пряное вино, выпитое на бивуаке у костра или приготовленный травником успокаивающий отвар из маковых лепестков.

Слипались веки. Когда, объезжая скалистый пик, Габорн перевалил через кряж и вновь спустился в долину, он уже едва ли не спал. Но тут его путь замедлился ибо повсюду, куда ни направлял он коня, дорогу преграждали густые заросли куманики.

Рассердившись, принц выхватил саблю и уже подумал о том, чтобы прорубить себе тропу, но тут же замер на месте. Из темноты послышалась брань, и звяканье металла. Прямо перед ним, сквозь ту же самую рощицу, прорубался какой-то воин в стальных доспехах. Странно, что он уловил эти звуки так поздно. Чуть ли не слишком поздно. Уж не сами ли деревья подталкивали его навстречу опасности?

Придержав коня, Габорн вгляделся в темноту, и за стеной деревьев увидел продиравшийся сквозь заросли патруль. Целую дюжину солдат.

Лишь когда они удалились на безопасное расстояние, принц позволил себе глубоко вздохнуть. Но и тогда он не двинулся с места. Долгий момент ушел у него на то, чтобы сосредоточиться и направить мысленный посыл.

— Никакого зла, — говорил Габорн лесу. — Я не причиню тебе вреда,

Лишь невероятным усилием воли принцу удалось сдержать желание пришпорить коня и опрометью пуститься вскачь. Навстречу неминуемой гибели.

— Я друг, — пытался сказать он. — Почувствуй меня. Испытай меня.

Мгновения тянулись, как вечность, но Габорн не оставлял попыток открыть Даннвуду всего себя, свой разум и сердце.

И лес откликнулся. Принц почувствовал, как в глубь его сознания медленно протянулись невидимые щупальца, опутывая рассудок, как корень оплетает камень. Он ощущал их тяжеловесную силу.

Даннвуд проник в него, добираясь до самых глубин памяти. Перед глазами Габорна замелькали воспоминания: детские страхи, испрошенные обрывки сновидений и юношеских фантазий. Все его надежды, желания и поступки.

Затем, так же медленно, щупальца начали отступать.

— Не гневайтесь на меня, — прошептал Габорн деревьям, когда, наконец, нашел в себе силы заговорить. —

Ваши враги — мои враги. Пропустите меня, чтобы я мог победить их.

Прошло еще несколько томительных долгих секунд, и тяжесть вокруг него стала ослабевать. Но принц все еще пребывал в мечтательной дреме, хотя при своей выносливости практически не нуждался в сне. Он думал о том, что привело его на север. О желании увидеть Иом Сильварреста.

В прошлом году, повинуясь неодолимому зову, Габорн тайно приехал в Гередон на осеннюю охоту, чтобы в полной мере оценить принцессу. Его отец каждый год являлся туда на Хостенфест. Примерно шестнадцать столетий тому назад Гередон Сильварреста сразил в Даннвуде копьем страшного мага-опустошителя. В память о этом событии ежегодно по осени отмечался великий праздник. В Месяц Урожая лорды Гередона съезжались в Даннвуд, где охотились на гигантских вепрей. Охотились с копьями, используя те же боевые навыки, что и в битвах с Опустошителями.

Габорн прибыл на охоту в свите своего отца, под видом простого оруженосца. Разумеется, все отцовские воины прекрасно знали, кто он таков, но ни один не осмеливался открыто произнести его имя. Даже король

Сильварреста, хотя и заметил Габорна, продолжал делать вид, будто ничего не знает. Прекрасные манеры не позволяли ему заговорить с принцем, пока тот сам не решится открыться.

Что же до гередонцев, не знавших Габорна в лицо, то никто из них не мог распознать наследного принца в усердном оруженосце, помогавшем рыцарям облачаться в турнирные доспехи, без устали ухаживавшем за лошадьми и чинившем амуницию. Свою роль Габорн сыграл неплохо: всю неделю, пока продолжалась охота, он даже спал в конюшне. В Пиршественном Зале, за торжественным обедом, знаменовавшим собой окончание празднества, Габорн, как и подобает оруженосцу, сидел на нижнем конце стола, подальше от королей, рыцарей и знати. Разинув рот, юноша глазел по сторонам с видом простака, впервые оказавшегося в обществе стольких важных господ, да еще и чужеземного государя.

Со своего места Габорн мог без помех разглядывать Иом — красавицу с безупречной кожей, великолепными темными волосами и такими же темными, глубокими и живыми глазами. Он был наслышан о красоте принцессы, причем многие рассказы свидетельствовали о том, что душа девушки не менее прекрасна, чем ее лицо.

Габорн получил отменное воспитание, но на том пиру впервые познакомился с придворным этикетом Гередона, Кое-что показалось ему необычным. В Мистаррии для омовения рук перед трапезой подавали чашу с холодной водой, тогда как здесь, на севере, гости ополаскивали лицо и руки горячей, такой, что от нее поднимался пар. Чтобы обсушить руки, в Мистаррии их попросту вытирали о тунику, а в Гередоне гостям подавали плотные полотенца. Уже потом, на пиру, их клали на колени, чтобы можно было обтереть жир или высморкаться.

На Юге на столы клали маленькие тупые ножи и такие же вилки: мера предосторожности на случай, если завяжется драка. При дворе Сильварреста каждый гость пользовался собственным ножом и вилкой.

Но, пожалуй, самое неприятное отличие касалось собак. Габорн привык к тому, что на пирах кости швыряли назад через правое плечо, чтобы их могли обглодать псы.

Здесь, в Пиршественном Зале, собак вообще не было. Кости оставались на тарелках до тех пор, пока слуги не меняли блюда. Неприглядный обычай, отдающий варварством.

Приметил Габорн и еще одну странность. Поначалу он решил, будто это еще один местный обычай, но приглядевшись понял, что таким манером ведет себя одна лишь Иом. При всех известных ему дворах слугам, подававшим на стол, не разрешалось есть до тех пор, покуда король и его гости не закончат трапезу. Пиры, как правило, начинались в полдень и затягивались надолго, ибо между переменами блюд гостей услаждали своим искусством менестрели и потешали, стараясь перещеголять друг друга забавными выходками, шуты. В результате слуги оставались голодными до самой полуночи.

Прислуживали на пирах дети. Пока лорды и леди обедали, им только и оставалось, что с завистью поглядывать на пудинги и каплунов.

Габорн не преминул очистить свою тарелку, выказывая уважение к столу хозяина, но, заметив что Иом оставляет на каждом блюде пару кусочков, призадумался, уж не оплошал ли он по части этикета. Принц пригляделся повнимательнее. Прислуживала Иом девочка лет девяти, по глазенкам которой можно было прочесть все се желания.

Принцесса улыбалась и благодарила девчушку так, словно та была не простой служанкой, а вызвавшейся оказать ей услугу леди. При этом Иом всматривалась в детское личико, прикидывая, насколько вкусным казалось девочке то или иное блюдо. Когда той что-либо нравилось, принцесса оставляла несколько кусочков и служаночка прибирала их с тарелки, направляясь на кухню.

Так, Иом почти не притронулась к фаршированной куропатке в апельсиновом соусе, но зато съела целую тарелку холодной капусты с пряностями, словно то был самый изысканий деликатес.

Лишь когда подали четвертое блюдо, Габорн обратил внимание на прислуживавшего ему мальчонку лет четырех, вес больше бледневшего при мысли о том, что ему, скорее всего, не есть до самой полуночи.

Поэтому, когда тот принес поднос с тушеной в вине говядиной, луком шалот и грецкими орехами, принц жестом приказал ему унести блюдо, чтобы ребенок мог отведать мяса, пока оно еще теплое.

К удивлению Габорна, его поступок не укрылся от внимания короля. Сильварреста уставился на него, и принц почувствовал неловкость, словно выказал себя невежей. Иом не заметила ни оплошности Габорна, ни реакции отца. Не прошло и пяти секунд, как она снова оставила служанке несколько лакомых кусков, но тут Сильварреста, задумчиво жевавший говядину, поднял на нее глаза и спросил.

— Дочь моя, неужто это блюдо оказалось таким невкусным? Если так, я прикажу кликнуть сюда поваров, и высечь их за недостаток усердия. Принцесса вспыхнула, смущенная этой шуткой.

— Я… о нет, мой лорд, все было очень вкусно. Боюсь, что я несколько переела. Но повара… они заслуживают награды, а не наказания.

Сильварреста рассмеялся, и заговорщически подмигнул Габорну. Он не раскрыл инкогнито принца, однако тот понял, что означал этот знак.

Вы с ней похожи. Я был бы рад вашему союзу. Однако сам Габорн, на основании своих наблюдений, пришел к выводу, что он, пожалуй, недостоин Иом. Когда маленькая служанка смотрела на свою госпожу, детские глаза сияли от восхищения. Принцесса пользовалась всеобщей любовью и не только любовью, но и почтением. Хотя ей минуло всего шестнадцать, все, кто знал эту девушку относились к ней с глубоким уважением,

Когда пришло время покидать Гередон, отец привел Габорна к королю Сильварреста на прощальную аудиенцию. — Итак, молодой принц, — промолвил король, — наконец-то вы соблаговолили посетить мои владения. — Я приехал бы раньше, — ответил Габорн, — но не мог оставить учебу.

— Жду вас на следующий год. И надеюсь, вы приведете под своим именем.

— Непременно, мой лорд, — промолвил Габорн. Сердце его учащенно забилось, но он собрался с духом и добавил. — Я жду этого с нетерпением. Кроме того, мой лорд, у меня есть дело, которое я хотел бы с вами обсудить.

Отец Габорна тронул сына за локоть, призывая к сдержанности, но Сильварреста лишь рассмеялся. Он понимал все, это было ясно по взгляду его серых проницательных глаз.

— На следующий год, — повторил король.

— Но дело важное, — не унимался Габорн.

— Вы слишком спешите, молодой человек, — сказал Сильварреста. — Вам не терпится завладеть величайшим моим сокровищем. Но я не собираюсь навязывать дочери свою волю. Вам придется завоевать ее. На следующий год.

Зима казалась долгой и холодной, серой и одинокой.

Теперь Габорн удивлялся себе, дивился тому, что отправился на север в стремлении завоевать любовь женщины, с которой ни разу не перемолвился словом.

От размышлений его оторвал резкий, звенящий звук спускаемой тетивы. Правую руку пронзила жгучая боль. Габорн вонзил шпоры в бока своего коня, и тот рванул с места так быстро, что принц откинулся назад и едва удержался в седле.

Мир потемнел. Сознание Габорна помутилось от боли. Он проглядел врага, не услышал и не учуял угрозы и лишь сейчас, поравнявшись с плотной купой деревьев, увидел всадника в темном капюшоне. Тот отбросил короткий кавалерийский лук и выхватил из висевших за спиной ножен изогнутый симитар. Габорн успел отметить остроконечную седую бородку и безумный, гибельный блеск его глаз.

Скакун Габорна пролетел мимо, перепрыгнул через упавшее дерево и стал размытым пятном в свете звезд. Принц выпрямился в седле, хотя голова его все еще кружилась от боли. Он чувствовал, как из раны в руке льется кровь. Попади стрела на три дюйма левее, она пробила бы легкое.

Вражеский всадник пустился в погоню, завывая на скаку, словно волк. Справа от Габорна послышался ответный вой. Вой боевых псов, способных выследить беглеца по запаху.

Битый час принц во весь опор мчался по холмам, не решаясь остановиться, даже чтобы унять кровотечение.

Стрела настигла его, когда он находился в тылу вражеской армии. Теперь, пытаясь оторваться от погони, Габорн свернул на запад, в самую чащу леса. Но по мере того, как он продвигался вглубь, звезды тускнели, словно их свет загораживала облачная пелена. Сгустилась такая тьма, что невозможно было разглядеть тропу. Надеясь, что враги потеряли его след, принц повернул назад, в направлении марширующих войск, численность и состав которых ему так и не удалось определить.

Когда звезды вновь засветили ярко, он неожиданно услышал треск ломающихся ветвей и тяжелый топот кованых сапог. Габорн поднялся на холм и, остановив коня в неглубоком гроте, окинул взглядом расстилавшуюся внизу долину.

Послышался лай боевых псов: ему не удалось сбить их со следа. Принц еще раз присмотрелся к низине. Судя по всему, на сей раз он оказался у головы вражеской колонны. Впереди, примерно в миле, виднелся просвет: болотистая, поросшая высокой травой низина, представлявшая собой ложе почти высохшего за лето озера.

И там, в траве, Габорн неожиданно увидел свет. На открытом пространстве появились вышедшие из-за темнеющих сосен пламяплеты Радж Ахтена. Пятеро мужчин, обнаженных, если не считать лизавших их безволосую кожу красноватых языков пламени, невозмутимо шагали по низине. Но они были не одни: вокруг и позади них вприпрыжку двигались какие-то существа. Черные, темнее, чем отбрасываемые соснами тени, они походили очертаниями на людей, но порой припадали на четвереньки, и бежали, касаясь земли костяшками пальцев рук.

— Обезьяны? — подумал Габорн. Ему случалось видеть обезьян, которых привозили на север как диковину. Кто только не служил Радж Ахтену — Неодолимые и пламяплеты, великаны и боевые псы. Возможно, он снабжал дарами обезьян и превращал их в воинов.

Но принц почему-то был убежден, что видит перед собой не обезьян и вообще не животных. Он столкнулся с чем-то гораздо более страшным. Может быть это нелюди — твари, упоминавшиеся только в древних преданиях. А то и вовсе неведомый ужас, лишь недавно объявившийся на земле.

Тысячи черных тел выплеснулись из леса, затопляя долину. Над их темным потоком высились великаны, а замыкали колонну Неодолимые, сверкавшие под светом звезд доспехами.

Но наблюдать было некогда — с запада по кровавому следу Габорна приближались боевые псы. Их вой и рычание раздавались совсем близко. На освещенной звездами тропе появился огромный мастиф в шипастом железном ошейнике и кожаной маске, защищавшей его морду. Вожак стаи, должно быть наделенный рунами, позволявшими ему издалека чуять добычу, без устали ее преследовать и, с невероятной для животного сообразительностью, разгадывать любые попытки сбить его с толку.

Габорн понял: пока этот пес жив, ему не ускользнуть от погони. Он достал из колчана последнюю стрелу и натянул тетиву. Мастиф мчался по тропе с немыслимой скоростью, его голова и спина время от времени подскакивали над папоротниками. Таким образом собаки, обладавшие дарами силы и метаболизма, могли преодолевать мили за считанные минуты.

С высоты холма Габорн смотрел вниз, ожидая когда пес приблизится на расстояние выстрела. Мастиф вынырнул из папоротников у подножия холма, ярдах в ста от принца. В свете звезд его покрытая маской голова походила на череп. Когда пес приблизился на пятьдесят ярдов, Габорн спустил тетиву. Стрела пробила кожаную маску, но отскочила от черепа.

Мастиф бросился вперед столь стремительно, что принц не успел выхватить саблю. Пес прыгнул, разинув пасть. Габорн увидел кровоточащую отметину на его лбу, там, где стрела вырвала плоть.

Принц отпрянул, и пес не смог вцепиться ему в горло, однако стальные шипы ошейника до крови расцарапали Габорну грудь. Конь испуганно заржал, перепрыгнул через гребень холма и во весь опор помчался сквозь сосновую поросль. Принц только и успевал, что уворачиваться от ветвей.

Пока конь несся вниз по крутому склону, Габорну все же удалось вытащить саблю. Лук был потерян, но принц решил, что это уже не имеет значения. Теперь он находился впереди авангарда вражеской армии, а значит, ему следовало не затевать стычки, а как можно быстрее скакать вперед. Но для этого надо отделаться от собак.

Воздев сверкающий в ночи клинок, Габорн пришпорил коня. На склоне лес поредел, и скакун впервые за долгие часы мог показать, на что он способен. Но и мастиф не уступал ему в скорости: с рычанием он забежал вперед, намечая новый прыжок.

— Прочь с дороги! — вскричал принц. Конь прыгнул и ударил копытом. Охотничьих скакунов в табунах короля Мистаррии обучали таким приемам, помогавшим им отгонять волков и вепрей. Получив подковой по морде, боевой пес взвыл, и поубавил прыть.

Но с вершины кряжа доносился лай целой своры. Габорн оглянулся, и позади собак увидел всадников в темных епанчах. Один из них поднес к губам рог и затрубил, созывая своих товарищей на охоту.

Враг слишком близко, — сообразил Габорн. — Я еще не оторвался от его авангарда.

Однако Радж Ахтен предпочитал двигаться вдоль опушки, опасаясь углубляться в лес. И не без причины.

Прошлой осенью, когда Габорн охотился в Даннвуде с отцом и королем Сильварреста, охотники разбили лагерь. Расположившись у походных костров, они подкреплялись жареными каштанами, свежей олениной, грибами и подогретым вином с пряностями.

Сэр Боринсон и капитан Дерроу демонстрировали искусство боя на мечах. Собравшаяся вокруг толпа, замирая от восхищения, любовалась поединком прославленных воинов.

Боринсон являлся мастером школы Танцующих Рук. Клинок его находился в беспрерывном движении, причем вращался столь стремительно, что за ним почти невозможно было уследить, а уж паче того предугадать, откуда будет нанесен смертельный удар. Капитан Дерроу придерживался иной тактики: берег силы и выжидал, когда противник совершит хотя бы малейшую оплошность, чтобы сделать стремительный и точный выпад.

Оба короля — отец Габорна и Сильварреста сидели на траве, поставив рядом светильник, и играли в шахматы, не обращая внимания на то, как мерялись силами их бойцы. Неожиданно из-за деревьев донесся стон, отчетливый, но столь страшный и неестественный, что по спине Габорна пробежали ледяные мурашки.

Боринсон, Дерроу и вся сотня вассалов застыли на месте.

— Не двигаться! — крикнул кто-то. — Не шевелиться! Все понимали, что привлекать внимание неведомой твари смертельно опасно.

Боринсон усмехнулся. Габорн ясно помнил его вспотевшее лицо, беспощадный оскал зубов и взгляд, устремленный вверх, туда, где за узким оврагом позади бивуака поднимался холм.

По гребню холма, издавая стоны, отдаленно походившие на завывание ветра в одиноких утесах, ехал всадник, очертаниями походивший на человека. От него исходил серый свет.

Габорну хватило одного взгляда на это существо, чтобы сердце его забилось от ужаса. У него пересохло во рту и перехватило дыхание.

Принц посмотрел на отца.. Оба короля продолжали игру: похоже, жуткое видение совершенно их не пугало.

Отец Габорна сделал ход своим магом, взял пешку, после чего поймал взгляд сына. Видимо принц был бледен, как смерть, ибо король усмехнулся и промолвил.

— Успокойся, успокойся. Наследнику трона Мистаррии не пристало пугаться обитателей Даннвуда. Нам позволено здесь находиться.

Король Сильварреста рассмеялся и лукаво, словно давая понять, что это не больше чем шутка, посмотрел на Габорна.

Однако принц чувствовал — отец сказал правду. Он, действительно, был каким-то образом защищен от порождений волшебного леса. Поговаривали, будто в старые времена короли Гередона повелевали Даннвудом и все его обитатели повиновались им. Правда, нынешние короли не чета древним, но все же принц призадумался. А ну как Сильварреста и впрямь командует лесными тварями.

Теперь, когда по следу Габорна мчались не только боевые псы, но и всадники, ему не оставалось ничего другого, кроме как попытаться скрыться в лесу. Пришпорив коня, он поскакал на запад, в самую чащу.

— Духи Даннвуда! — взывал принц. — Я Габорн Вал Ордин, наследник трона Мистаррии. Прошу вас, помогите мне!

Впрочем, он не слишком верил в действенность своих призывов. Духам умерших нет дела до забот смертных. Если Габорн и привлечет их внимание, то они разве что постараются вызнать, присоединится ли он к ним после смерти.

Конь с грохотом пронесся по пологому склону, промчался под ветвями огромных дубов и влетел прямо в болото. Некоторое время ему пришлось плыть в солоноватой воде, но вскоре он выбрался на поросший кустарником противоположный берег.

Никаких духов там не оказалось. Вместо жутковатых стонов принц услышал истошный визг, ибо его конь на скаку ворвался в стадо диких кабанов. Свиньи и поросята бросились врассыпную, но один громадный, ростом с добрую лошадь, секач помедлил. Его изогнутые, как сабли, клыки цвета слоновой кости запросто могли вспороть конское брюхо. Но в последний момент вепрь повернулся, и умчался вдогонку за стадом.

Петляя между дубами, Габорн вновь помчался вперед к сокрытому за стеной камышей обрывистому берегу. На полном скаку конь и всадник с высоты шестидесяти фунтов прыгнули в глубокую воду и, вынырнув на поверхность, поплыли к противоположному берегу.

На следующий день, вскоре после полудня, Габорн выбрался из Даннвуда. Перепачканный, заляпанный кровью, он примчался к городским воротам, призывая стражников готовиться к обороне. Юноша показал караульным гербовый перстень, свидетельствующий о том, что он принц Мистаррии и был немедленно препровожден к королю.

Сильварреста встретил его в Пиршественном Зале, где держал совет с ближайшими соратниками. Габорн устремился навстречу, чтобы пожать государю руку, но король остановил его взглядом. Странным взглядом, таким, словно он видел принца впервые.

— Мой лорд, — промолвил Габорн кланяясь лишь слегка, как подобало его сану. — Я прибыл, чтобы предупредить вас о нападении. Войска Радж Ахтена идут через Даннвуд и движутся очень быстро. К ночи они будут здесь.

По лицу короля промелькнуло выражение тревоги и неуверенности.

— Приготовиться к осаде. Быстро! — приказал он, глядя на капитана Олта. Многие короли не вникали в детали оборонительных планов, полагаясь на своих военачальников, но Габорну показалось что Сильварреста говорил как-то странно, словно хотел заручиться одобрением Олта.

— Надо разослать людей по городу, проверить, защищены ли крыши от пожаров. Что же до торговцев, расположившихся за стеной, то, боюсь, время любезностей прошло. Мы заберем их товары, но желательно обойтись без ненужной крови. Думаю, им следует оставить коней и кое-какие припасы, чтобы они могли вернуться домой и не перемерли с голоду по дороге. И еще — нужно убить всех слонов. Я не хочу, чтобы они раздолбали наши ворота.

— Да, мой лорд, — ответил капитан, отсалютовал и стремительно покинул зал. Лицо его затуманивала забота.

Казалось бы, все шло своим чередом: король отдавал распоряжения, вассалы выслушивали их и отправлялись исполнять. Но что-то было неладно, Габорн чуял это нутром.

Отпустив очередного советника, Сильварреста взглянул на Габорна обеспокоенными серыми глазами, и сказал:

— Я весьма обязан вам, принц Ордин. Мы ожидали чего-то в этом роде, но надеялись, что война не начнется до следующей весны. Как выяснилось — напрасно. Прошлой ночью убийцы Радж Ахтена напали на наших Посвященных. Правда, мы подготовились к этому и ущерб оказался не слишком велик.

Неожиданно Габорну стало ясно, что скрывалось за холодностью и неуверенностью короля. Сильварреста его не помнил!

— Рад с вами познакомиться, принц, — промолвил король, подтверждая его догадку. — Коллин, — бросил Сильварреста одному из придворных, — позаботься о еде и купании для нашего гостя. Да и о чистой одежде. Нельзя допустить, чтобы наши друзья ходили в кровавых лохмотьях.

Вконец измученный тяжелой дорогой, Габорн был рад возможности отдохнуть и переодеться, однако его не оставлял страх.

— Если Сильварреста забыл мое лицо, то что он забыл еще? — гадал принц. — Искусство защиты крепостей? Тактику оборонительного боя? Ну конечно, король собрал советников, чтобы свести воедино свои и их знания. Хоть как-то восполнить утраченное.

Но будет ли этого достаточно. Поможет ли это справиться с таким чудовищем, как Радж Ахтен.

 

7. Приготовления

Во второй половине дня в городе продолжалась подготовка к осаде. Первоначальная паника уже схлынула: смолкли испуганные крики, утих детский плач. Многие, особенно старики и больные, спешно покидали город, но немало окрестных фермеров предпочло укрыться за Внешней Стеной, оставив свои усадьбы на произвол судьбы. Такого столпотворения на стенах не наблюдалось уже четыреста лет — даже те, кто не мог сражаться, теснились там из любопытства.

По улицам бродили коровы, свиньи, овцы и куры. Крестьяне и солдаты гнали скотину в город, чтобы не бросать на поживу врагу, и обеспечить пропитание на случай затяжной осады.

На лугах перед замком уже не пестрели шелковые шатры. Южных купцов прогнали прочь, позволив им взять с собой лишь припасы в дорогу.

Тем временем на холме, к югу от города, уже начинали сосредотачиваться выступавшие из леса войска Радж Ахтена. Первыми на виду появились Неодолимые, рыцари в алых и золотых туниках, надетых поверх вороненых кольчуг или пластинчатых лат. Затем к ним присоединились великаны и боевые псы. Однако армия держалась у опушки, скрывая свою численность.

При появлении неприятеля защитники города захлопнули ворота: никто больше не мог ни войти, ни выйти, хотя Радж Ахтен еще не провел через лес свои боевые машины. Его солдаты спешно рубили деревья, чтобы сколотить лестницы и соорудить осадные башни.

Лучники и копейщики заняли места на стенах, механики стояли у катапульт. Король Сильварреста разослал гонцов в соседние замки, призывая подмогу.

Солдаты были готовы к бою, но в Башне Посвященных — в самом сердце цитадели — приготовления еще не завершились. Даже каменные стены стонали от боли, когда мужчины и женщины отдавали дары своему лорду.

Две сотни слуг и вассалов Сильварреста собрались там, чтобы предложить лучшее, чем они обладали.

Эрин Хайд, королевский способствующий, в сопровождении двух своих подмастерьев, проверял добровольцев, выискивая тех, кто был в избытке наделен силой, умом, жизнестойкостью и иными полезными качествами. К предлагавшим дары предъявлялись самые высокие требования. Прошедших отбор направляли к канцлеру. Неграмотным крестьянам он помогал заполнить договор, обещавший в обмен на дары пожизненное обеспечение и покровительство Сильварреста.

Вокруг пожелавших отдать дары толпились их родственники и друзья, пришедшие поддержать близких, которым вскоре предстояло превратиться в безумцев или калек.

На внутреннем дворе Башни собрались и те, кто уже давно посвятил дары своему лорду. В замке жило около полутора тысяч Посвященных: способные самостоятельно передвигаться, видеть и понимать увиденное пришли посмотреть обряд посвящения.

Иом хорошо знала многих из них, ибо помогала ухаживать за немощными. Сейчас здесь толпилась целая армия, сотни и сотни убогих.

Посреди двора, на серой каменной глыбе, восседал блистательный, словно солнце, царственный, как ночное небо в звездном венце, король Сильварреста. В полном вооружении, но с обнаженной грудью.

Те, кому еще предстояло отдать дары, лежали на низких топчанах, ожидая Эрина Хайда с его форсиблями и заклинаниями. А среди только что прошедших обряд расхаживал Биннесман, главный придворный целитель и травник. С лица этого низенького, сутулого человека в зеленом балахоне с вечно перепачканными травами и кореньями руками не сходила улыбка. Для каждого из новых Посвященных он находил доброе слово, а когда требовалось — и целебный ароматный настой.

Как знаток трав Биннесман не имел себе равных. Смешивая бурачник, иссоп, базилик и другие растения, он составлял снадобья, о которых ходили легенды. Снадобья, заживлявшие раны, даровавшие успокоение и укреплявшие мужество перед битвой.

Его ждали на стенах, но здесь нужда была более настоятельной. Обряд посвящения, мучительный и опасный, в некоторых случаях мог закончиться смертью. Здоровенный детина, отдавший дар мускульной силы, становился таким слабым, что первые несколько мгновений не билось даже его сердце. Гибкий, как лоза юноша, поступившись грацией, впадал во временный столбняк, не позволявший набрать в легкие воздуху. Учитывая все это, Биннесман не имел возможности отправиться на стены. Ведь король Сильварреста мог пользоваться даром лишь до тех пор, пока отдавший его Посвященный оставался в живых.

Принцесса тоже оказывала помощь в приготовлениях к обряду, тогда как ее Хроно бесстрастно наблюдала за происходящим, стоя в тени у стены. В настоящий момент Иом склонилась над топчаном, где лежала Девин, матрона, заботившаяся о ней с детства. Несмотря на вечернюю прохладу, эта рослая, крепкая женщина исходила потом — так велико было нервное напряжение.

— Девин, — раскатистым голосом обратился к матроне король. — Ты уверена, что готова на это?

Девин слабо улыбнулась, ее напряженное от страха лицо посветлело.

— Мы все готовы бороться, каждый по-своему, — прошептала она, и в голосе ее Иом услышала неподдельную любовь. Любовь к королю Сильварреста.

Главный способствующий встал между Девин и королем, примеряя свой форсибль. Похожий на железный прут для клеймения, магический жезл из красноватого кровяного металла достигал фута в длину и дюйма в сечении. На одном конце форсибля была выкована руна. Хайд мягко прижал этот конец к мясистой руке Девин.

Затем способствующий запел звонким, высоким голосом. Песнь его более походила на птичью трель, чем на звуки, издаваемые человеком. Слова произносились так быстро, что Иом едва могла их различать. То было заклинание, которое способствующие именовали «песнь силы». Одно из тех заклятий, что в сочетании с рунами на форсиблях вытягивали жизненные качества из Посвященных.

Символ на этом форсибле представлял собой изображение орла, держащего в клюве гигантского паука. Извилистые линии, составлявшие руну, различались по толщине и изгибались под необычными, но казавшимися естественными, углами. То был символ жизнестойкости. Девин всегда славилась здоровьем, она в жизни не знала, что такое хворь. Теперь се жизненная сила поддержит короля. Возможно, даже спасет, если он получит в бою опасную рану.

Способствующий продолжал свою песнь. Неожиданно звонкая трель сменилась горловым рычанием, походившим то ли на клокотание лавы, то ли на львиный рык.

Кончик форсибля начал светиться. Кровяной металл раскалился добела.

— Ой, — вскрикнула Девин. — Больно! Клянусь Силами, больно! Женщина отпрянула от обжигающей руны. Лицо ее исказило страдание, губы дрожали, спина изогнулась дугой, оторвавшись от топчана. Ручьями струился пот.

Иом надавила на плечи женщины, укладывая се на место. Мускулистый солдат схватил Девин за правую руку, чтобы она не могла нарушить контакт с форсиблем и свести на нет действие заклятия.

— Взгляни на моего отца, — воскликнула Иом, пытаясь отвлечь Девин от боли, — Взгляни на своего лорда. Он защитит тебя. Он любит тебя. Он всегда любил тебя, так же как и ты его. Ты только взгляни на него!

Принцесса бросила на способствующего яростный взгляд, и тот сдвинулся в сторону, чтобы не заслонять короля.

— Я боюсь, вдруг и ему больно, — рыдая пролепетала Девин, но все же повернулась и с любовью посмотрела на короля. Это было необходимо. Она должна была помнить, ради чего терпит эту страшную боль. Обряд требовал, чтобы в момент посвящения она желала отдать свой дар, желала больше всего на свете. И лучшим способом помочь утвердиться в этом желании было дать ей возможность видеть того, кому принадлежала ее преданность.

Король Сильварреста, мощного сложения мужчина лет тридцати пяти, с ниспадавшими на плечи каштановыми волосами и аккуратно постриженной курчавой бородой, сидел на камне посреди двора. Оруженосец держал наготове кожаный подкольчужник, надевавшийся под доспехи, но король оставался обнаженным до пояса, чтобы способствующий мог приложить к телу форсибль.

Канцлер Роддерман призывал лорда поскорее отправиться на стены, дабы вдохновить своим присутствием воинов, тогда как старый мудрец гофмейстер Инглоранс побуждал его остаться и получить как можно больше даров.

Сильварреста предпочел остаться. Он посмотрел в сторону Иом, поймал взгляд страдающей Девин и удержал его.

В настоящий момент лишь это и имело значение. Король отмел суетливость оруженосца, настойчивость канцлера, даже саму мысль о скорой и неизбежной битве. Глаза его полнились бесконечной любовью, бесконечной печалью. Они говорили Девин, что он знает, сколь велика приносимая жертва и ценит ее по достоинству.

Иом было ведомо, как ненавистен отцу этот опустошающий людей обряд. Лишь необходимость защищать подданных вынуждала его принимать дары.

И вдруг в Девин что-то неуловимо изменилось: видимо, ее жертвенное стремление достигло силы, необходимой для передачи дара. Рычание способствующего сменилось требовательными криками. Заклятие работало в полную мощь: раскаленный добела форсибль дрожал и изгибался, словно змея.

Девин пронзительно вскрикнула от невообразимой боли. Ей казалось, будто на нес давит какой-то чудовищный груз. Что-то уходило из нес, заставляя сжиматься, словно она уменьшалась в размерах. Воздух наполнился едким запахом обожженной плоти. Девин корчилась, силясь податься в сторону, но могучий солдат удерживал се на месте.

Девин отвернулась и стиснула зубы так, что прикусила язык. Кровь и слюна текли но ее подбородку. В глазах этой доброй женщины принцесса на миг увидела всю боль мира. Затем Девин лишилась чувств. У нес больше не осталось жизненной силы, чтобы сопротивляться боли и усталости.

Способствующий, узколицый человек с козлиной бородкой, оторвал пульсирующий форсибль от обмякшего тела и уставился на пламенеющую руну. Ее свечение отражалось в его черных глазах. Спустя мгновение, он затянул торжественную, ликующую песнь и обеими руками воздел жезл над головой. За раскаленным кончиком тянулся светящийся след, подобный тому, что оставляют падающие звезды. Способствующий пригляделся к полоске света, словно оценивая ее плотность и яркость и, распевая на ходу, направился к королю, ведя за собой неугасающий луч. Все замерли, боясь приблизиться к волшебному свету и нарушить связь, которая устанавливалась между лордом и Посвященной.

Остановившись перед королем, способствующий поклонился и приложил жезл к его груди. По мере того как пение становилось все более мягким и вкрадчивым, кровяной металл крошился, превращаясь в белесый пепел.

Наконец, белый свет погас, а остатки форсибля рассыпались в прах.

Иом с детства не принимала даров и не помнила, какие ощущения сопровождают этот обряд. Однако она знала, что если отдающий дар испытывает немыслимые страдания, то принимающий переживает столь же сильный восторг.

Лицо Сильварреста покрылось потом, глаза расширились и засверкали в почти безумном, радостном возбуждении. В каждой черточке его лица читалось невообразимое наслаждение.

Однако король остался на месте: ему достало сдержанности и такта ничем больше не выразить своих чувств.

Биннесман подбежал к Иом. Дыхание целителя отдавало анисом. Его одеяние — темнейшего, глубочайшего оттенка зеленого цвета — было соткано из странных волокон, походивших на размятые корни. Ткань источала аромат пряностей и трав, которые он держал в карманах. Трава была вплетена и в его волосы. Никто не назвал бы этого невзрачного мужчину с толстыми и красными, как яблоки, щеками красавцем, но как ни странно он обладал некой сексуальной притягательностью. Как только он оказался рядом с Иом, она невольно ощутила пробуждавшееся желание. Это раздражало, однако принцесса знала что Биннесман являлся Хранителем Земли. Всякий, находившийся поблизости от волшебника, непроизвольно испытывал воздействие магии плодородия.

Целитель опустился на колени и перепачканными руками нащупал пульс на шее Девин. Выглядел он встревоженным.

— Чтоб ему провалиться, этому никчемному способствующему, — пробормотал травник себе под нос, шаря в карманах своего заляпанного землей балахона.

— Что-то не так? — выдохнула Иом. Тихонько, чтобы никто не услышал.

— Хайд воспользовался Скоррелскими заклинаниями, слишком сильно опустошающими людей. В расчете на то, что я приведу их в порядок. Не будь здесь меня, Девин не прожила бы и часа — и он это прекрасно знает!

Биннесман был добрым, сострадательным человеком из тех, кто готов возиться с выпавшим из гнезда воробышком, или выхаживать попавшую под тележное колесо травяную змейку. Сейчас его небесно-голубые глаза сочувственно смотрели из под кустистых бровей на Девин.

— Ты ее спасешь? — спросила принцесса.

— Может быть, может быть. Но сомневаюсь, что спасу их всех. Он кивнул в сторону лежавших на топчанах Посвященных. Некоторые из них, отдав дары, находились между жизнью и смертью.

— Жаль, что прошлым летом король не нанял того способствующего из Веймотской школы.

Иом слабо разбиралась в различных школах способствующих. Задача их сводилась к тому, чтобы способствовать передаче даров с помощью форсиблей и заклинаний, но в этом искусстве существовало много направлений. Последователи каждого из них громогласно уверяли в превосходстве собственного метода. Мастерство постоянно совершенствовалось, различные школы разрабатывали новые приемы, и лишь глубокий знаток, знакомый со всеми их достижениями, мог судить, что лучше на сегодняшний день. Некоторые мастера добивались особых успехов в передаче лишь тех или иных даров. Хайд был силен в работе со зрением и обонянием — дарами, которые король считал очень важными для лесного королевства. Но с дарами жизнестойкости и, особенно, метаболизма, он справлялся хуже. К тому же, в отличие от многих способствующих, Хайд не имел обыкновения тратить огромные деньги на кровяной металл, чтобы ставить опыты на собаках и лошадях.

В конце концов Биннесман. нашел в кармане то, что искал. Достав свежий листок камфары, травник разорвал его и каждую половинку положил под ноздрю Девин. Пот на верхней губе женщины удерживал обрывки листа на месте. Затем из кармана появились на свет лепестки лаванды, какие-то коричневые семена и разные травы. Все это Биннесман прикладывал к разным местам. У старого волшебника было всего два кармана, битком набитых травами, но он не утруждался выворачивать их или даже заглядывать туда. Не иначе, как находил все нужное наощупь, по одному лишь прикосновению.

Иом бросила взгляд на другой топчан. Подмастерье мясника, здоровенный парень по имени Оррин, готовился отдать лорду свою мускульную силу. У принцессы защемило сердце. Возможно, этот полный любви, мужества и юношеской энергии паренек, отдав дар, уже никогда не сможет подняться с постели. Казалось несправедливым взять его жизнь в самом ее начале.

Однако в конечном счете парнишке грозили не большие опасности, чем ей самой. Если Радж Ахтен завоюет Гередон, а король Сильварреста погибнет, подмастерье получит свой дар обратно. Уступить дар второй раз не возможно, а потому он сможет вернуться к своему ремеслу. Но что в этом случае ожидает Иом. Пытки? Смерть?

— Нет, этот паренек знает что делает, — твердила себе принцесса.

Возможно, его выбор лучший, из всех возможных. Он снискал высокую честь, а его служение в качестве Посвященного возможно не продлится и одного дня.

— Так мало времени, — пробормотал Биннесман, обмазывая Девин целебными грязями и поднося их к ее губам. Женщина тяжело задышала, но каждый вздох давался с трудом и травник принялся помогать ей, надавливая на грудь.

— Не мешать мне, вот что, — буркнул Биннесман тоном, каким мало кто решался бы заговорить с принцессой. — А, чуть не забыл. Молодой человек — вон там. Ему приспичило с вами поговорить.

Иом подняла глаза на каменную лестницу, что вела на южную башню, где были установлены метательные машины. Стоявшая там Шемуаз призывно махала Иом рукой. За спиной Девы Чести маячил караульный в черном мундире.

— Нет у меня времени на такие глупости, — отрезала Иом.

— Иди к нему, — приказал отец. Он сидел в пятидесяти футах от дочери, но воспользовался Голосом, а потому слова его звучали так, словно он говорил ей на ухо. — Ты же знаешь, как давно я хочу объединить наши семейства.

Итак, он явился просить ее руки. Иом уже созрела для брака, а достойного жениха у нее не было. Правда пара сыновей мелких лордов пытались добиться ее расположения, но земли их отцов нельзя было и сопоставить с владениями дома Сильварреста.

Но станет ли принц Габорн делать предложение прямо сейчас, когда вот-вот разразится битва? Едва ли, — подумала принцесса. — А, стало быть, мне предстоит пустой разговор. Потеря драгоценного времени.

— Я слишком занята, — сказала Иом. — Чересчур много дел.

Отец устремил на нес печальный взгляд серых глаз. В этот момент он казался необыкновенно красивым.

— Ты утомилась, тебе надо отдохнуть. Вот и отдохни сейчас. Иди, поговори с ним часок.

Принцесса собралась было спорить, но заглянула отцу в глаза и смолчала.

— Поговори с ним сейчас, — прочла она во взгляде короля. — То, что ты можешь сделать здесь, ничего не изменит в предстоящем сражении.

 

8. Меньше, чем час

Часу недостаточно, чтобы влюбиться, но час — это все, что было у них в тот по-осеннему прохладный день.

В лучшие времена Иом, возможно, порадовалась бы возможности побыть наедине с претендентом на ее руку, За прошедший год отец не раз заговаривал с ней о Габорне. Отзывался о нем с похвалой, надеясь, что когда придет этот день, дочь охотно примет суженого.

В нормальных обстоятельствах Иом надеялась бы встретить любовь. Готовила бы свое сердце к встрече, лелея эту надежду. Но теперь, когда королевству грозила беда, знакомство с сыном короля Ордина не сулило ей ничего, кроме, разве что, удовлетворения суетного любопытства.

Понравится ли он ей? А если и понравится, то не останется ли для нес эта встреча всего лишь горьким воспоминанием о возможном счастье.

Но скорее она почувствует к нему презрение: ведь, в конце концов, он — Ордин. Правда, брак без любви мог показаться не более, чем мелким неудобством в сравнении с тем, что, как боялась Иом, ждало ее впереди. К тому же принцесса понимала, сколь многим обязан Габорну се народ. Он оказал Гередону немалую услугу, а потому Иом, хоть и не желала иметь с ним дела, решила постараться изо всех сил и принять его если не сердечно, то, во всяком случае, учтиво.

Девушка зашагала вверх по каменной лестнице. Хроно направлялась следом, Шемуаз двинулась навстречу, и они встретились посередине.

— Он ждет, — промолвила Шемуаз с натянутой улыбкой, хотя в глазах ее угадывалось волнение. Возможно, она надеялась, что принцесса обретет любовь, но это напоминало ей о собственной утрате. Шемуаз была подругой детских игр Иом, и та могла даже по жестам угадывать мельчайшие оттенки се настроения. Когда Иом подняла взгляд, черты Шемуаз смягчились, а глаза заблестели. Очевидно принц пришелся Деве Чести по нраву.

Иом выдавила улыбку: сегодня, как ни в какое другое время, возбуждение подруги казалось ей неподобающим. Весь прошедший день Шемуаз словно блуждала в тумане. Терзаемая тоской по погибшему возлюбленному и тревогой за судьбу еще не родившегося ребенка, она забывала даже поесть, пока ей не напоминала об этом Иом.

Сейчас казалось, будто Шемуаз не понимает, что близится битва, Часть ее сознания погрузилась в сон.

А может и правда, не понимает, — подумала Иом. Наивность Шемуаз и в лучшие-то времена вызывала улыбки. Даже сержант Дрейс подшучивал над любимой, и бывало, говаривал:

— Для Шемуаз вся разница между боем на мечах и разделкой утки состоит в том, что, выпотрошив врага, солдат его не ест.

Дева Чести взяла Иом за руку и девушки поднялись наверх. После долгого пребывания в холодной тени башни принцессе приятно было ощутить тепло солнечных лучей.

Взойдя на стену, Шемуаз приветственно помахала принцу.

— Принцесса Иом Сильварреста, позволено ли мне будет иметь честь представить вам принца Габорна Вал Ордина.

Но Иом не смотрела на принца, вместо того она окинула взглядом укрепления. Шемуаз отошла шагов на сорок, чтобы принц и принцесса чувствовали себя свободнее.

К удивлению Иом, молодые воины, обслуживавшие катапульты, как сговорившись, последовали примеру Девы Чести. Иом присмотрелась к катапультам и метательным снарядам. Эти боевые машины никогда раньше не использовались против врага. Иом видела их в действии единственный раз, когда на какой-то праздник отец приказал метать в толпу караваи хлеба, колбасы и мандарины.

В отличие от солдат, Хроно остановилась всего в дюжине шагов от молодой пары, и обратилась к Габорну.

— Принц Ордин, ваш Хроно в настоящий момент пребывает при особе вашего отца. Я заменю его, дабы составить эту часть хроники вашей жизни.

Габорн промолчал, но Иом услышала шорох его плаща, словно он кивнул. По-прежнему не глядя на принца, она торопливо отошла к дальней стороне башни, уселась на зубец и принялась рассматривать осенние поля отцовского королевства.

Сейчас принцесса поймала себя на том, что слегка дрожит. Ей было боязно оказаться с Габорном лицом к лицу. В конце концов, он Властитель Рун, и, надо думать, невероятно красив. Но внешность обманчива, а Иом не хотелось, чтобы первое впечатление оказалось ошибочным. Именно поэтому она упорно смотрела вниз.

Правда, когда Габорн глубоко вздохнул, выражая восхищение се прелестью, на губах Иом появилась натянутая улыбка. Наверняка, у себя на юге он встречал женщин и покрасивее.

Налетел легкий ветерок, и от кухонь Пиршественного Зала повеяло дымком. Иом поерзала на своем насесте, отчего вниз, с высоты восьмидесяти футов, посыпалась каменная крошка. Во дворах кукарекали петухи, согнанные в город коровы мычали, требуя, чтобы их подоили.

За стенами замка, на побуревших полях виднелись каменные дома под тростниковыми крышами. С башни можно было разглядеть несколько деревушек, расположенных у реки Вай. Но и поля, и деревни были совершенно пусты.

Вместе с солдатами, одетыми в черные с серебром мундиры, на городских стенах толпились фермеры, купцы и ремесленники. Зеленые юнцы и седовласые отцы семейств вооружились луками и копьями. Но все выглядели так, словно собрались поглазеть на турнир. Оборотистые торговцы разносили по стенам цыплят и печенье, — точь в точь, как на ярмарке. С внутренней стороны городских ворот громоздили телеги, бочки и клети. Если солдаты Радж Ахтена сумеют проломить ворота, им придется карабкаться через весь этот хлам под стрелами королевских лучников.

Близились сумерки. Над лесом, к югу от города, кружили голуби и вороны. Птицы покинули свои гнезда, растревоженные присутствием множества людей. У опушки догорали костры, и казалось, что сами холмы клубятся дымом. Иом не могла оценить численность армии Радж Ахтена, большая часть которой все еще укрывалась среди деревьев.

Но признаки вторжения виднелись повсюду. Над лесом, на высоте в четыреста футов, уже около двух часов маячил удерживаемый на привязи воздушный шар. Выполненный в форме граака, он поднял в воздух двоих наблюдателей Радж Ахтена. Вдоль берега петлявшей по окрестностям широкой лентой реки Вай тянулся темный ряд боевых коней. Две тысячи скакунов находились под присмотром сотни рыцарей и оруженосцев, которых, похоже, совершенно не беспокоила возможность вылазки. Копейщики и косматые великаны стояли на страже. Из леса доносился стук топоров: люди Радж Ахтена рубили деревья для приставных лестниц и осадных машин. Каждые несколько мгновений дерево содрогалось и рушилось, оставляя дыру в зеленом покрове леса.

С юга пришла огромная армия и Иом дивилась тому, как могло случиться, что никто, кроме Габорна, ее не заметил. Герцог Лонгмот должен был предупредить короля об опасности. Правда, если Радж Ахтен выискал какой-то способ миновать владения Лонгмота незамеченным, герцог пошлет рыцарей на подмогу своему королю, как только узнает об осаде.

Но Иом почему-то заподозрила неладное и боялась, что Лонгмот помощи не пришлет.

Принц Ордин прочистил горло, вежливо стараясь привлечь внимание Иом.

— Я надеялся на более приятную встречу, — мягко промолвил он. — Мне хотелось прибыть в ваше королевство с радостными вестями, а не с рассказом о вторжении.

— Велика радость — предложение твоей руки, — подумала Иом. Ей казалось, что многие вассалы дома Сильварреста не одобрили бы этот брак, хотя все понимали желательность союза Гередона с Мистаррией, богатейшим из королевств Рохефавана.

— Спасибо за то, что вы, рискуя своей жизнью, поспешили предупредить нас, — промолвила Иом. — С вашей стороны это весьма благородно.

Принц подошел к ней и посмотрел с башни вниз.

— Как по-вашему, скоро ли они пойдут на штурм? — спросил он. Голос его звучал отстраненно. Габорн слишком устал даже для того, чтобы думать, но Иом истолковала этот вопрос как любопытство нетерпеливого юнца, рвущегося в драку.

— К рассвету, — ответила она. — Они не станут медлить, ибо не захотят, чтобы кто-нибудь ускользнул из замка. Мощь армии Радж Ахтена — его великанов, магов и легендарных меченосцев — была столь велика, что королевству Сильварреста, скорее всего, предстояло пасть.

Когда Габорн отвернулся, озирая окрестности, Иом покосилась на него краешком глаза. Ее беглый взгляд отметил широкие — им предстояло еще раздаться, когда юноша войдет в полную силу, — плечи, длинные темные волосы, чистый дорожный плащ синего цвета и узкую саблю. Она отвела глаза, не желая видеть ничего больше. Конечно же, этот широкоплечий, под стать ее отцу, молодой человек должен выглядеть сногшибательно. Так ведь оно и не диво, — в конце концов, он черпает обаяние от своих подданных.

Не то что Иом. В то время как иные Властители Рун маскировали природную неказистость за счет многочисленных даров, красота принцессы была дана ей от рождения. Когда она появилась на свет, две очаровательные служанки добровольно вызвались одарить се своим обаянием. Король и королева дали от имени дочери свое согласие. Но когда Иом подросла и начала понимать, чего стоят дары тем, кто их преподносит, она отказалась.

— На вашем месте я не стала бы стоять так близко к стене, — сказала принцесса Габорну. — Вас могут заметить.

— Кто? Радж Ахтен? Да что он оттуда увидит? Молодого человека, беседующего с девушкой, вот и все.

— В его войске полным-полно дальновидцев. Неужто они не распознают принцессу и принца?

— Столь очаровательную принцессу трудно не заметить, — согласился Габорн. — Но я сомневаюсь, что кто-нибудь из людей Радж Ахтена удостоит меня второго взгляда.

— Но ведь вы носите герб дома Ордин, разве не так? — промолвила Иом, решив что не станет возражать юноше, коль скоро он полагает, будто дальновидны не узнают принца по внешности. Правда, ей показалось, что на плаще юноши вышит зеленый рыцарь.

Габорн невесело рассмеялся.

— На мне надет плащ одного из ваших солдат. Нет, никто не узнает о моем присутствии в замке до прибытия отца. Цитадель может выдержать долгую осаду, ведь, если верить истории, замок Сильварреста никогда не был захвачен врагом. Но вам нужно продержаться самое большее три дня. Всего три дня!

Принц Ордин говорил уверенно, и Иом очень хотелось верить, что так все и будет. Король Мистаррии явится под стены замка, созовет на подмогу лордов Гередона, и воины двух государей совместными усилиями смогут отбить натиск чародеев и великанов Волчьего Лорда. Но, несмотря на высокие башни и глубокий ров замка, несмотря на лучников, катапульты на стенах и разбросанный по полям стальной «чеснок», в победу верилось с трудом. Радж Ахтен стяжал столь грозную славу, что само его имя внушало ужас.

— Король Ордин — практичный человек, — промолвила принцесса. — Едва ли он станет рисковать жизнью ради спасения замка Сильварреста.

Габорн обиделся.

— В чем-то мой отец, может быть, и прагматик, но это не так, когда речь заходит о дружбе. Кроме того, здесь он будет сражаться не только за вас.

Иом задумалась.

— Понимаю, — промолвила она, спустя мгновение. — Зачем вашему отцу воевать на своей земле? Видеть как гибнут его люди и рушатся стены собственного замка? Куда лучше постоять за свое королевство здесь. Габорн чуть ли не зарычал.

— Двадцать лет подряд мой отец приезжал сюда на Хостенфест. Знаете ли вы, сколько это вызывало завистливых толков. Он мог праздновать дома — или где угодно, — но всегда приезжал сюда. Из политических соображений отец посещает многих королей, но только одного называет своим другом!

Иом имела лишь смутное представления о том, какого мнения придерживаются другие монархи об ее отце. Но, судя по тому, что до нес доходило, мнение это было не слишком лестным. За глаза его называли «мягкосердечным глупцом». Как лорд Связанный Обетом, он принес клятву никогда не принимать даров, если они не предложены по доброй воле. Сильварреста даже не покупал дары, хотя многие бедняки согласились бы уступить свое зрение или голос. И уж, конечно, ее отец не опустился бы до того, чтобы вымогать дары угрозами и силой. Не то, что Волчий Лорд, проклятый Радж Ахтен.

Отец Габорна, сам называвший себя «прагматиком», подходил к этому вопросу иначе. Он тоже предпочитал дары, преподносимые добровольно, но в молодости покупал их, порой при довольно двусмысленных обстоятельствах. С точки зрения Иом, практичность этого человека граничила с беспринципностью. Его удачливость выглядела подозрительно: ему удавалось приобретать дары для себя и своих людей слишком часто и слишком дешево. Поговаривали, будто отец Габорна обладает более чем сотней даров.

И все же Иом знала, что король Ордин отнюдь не таков, как Радж Ахтен. Он никогда не позволял себе присваивать мускульную силу крестьян в зачет недоимок по податям и не имел обыкновения, завоевав любовь женщины, добиваться чтобы та, вместе со своим сердцем, отдала ему какой-нибудь дар.

— Прошу прощения, принц, — промолвила Иом. — Я была несправедлива, говоря о вашем отце. Это все из-за усталости и тревоги. Ордин всегда был хорошим другом и добрым королем для своего народа. Но я, действительно, боюсь, что он использует Гередон как щит, а когда мы дрогнем под напором Радж Ахтена, оставит нас на произвол судьбы. В конце концов, это было бы вполне разумно.

— Вы думаете так потому, что не знаете моего отца, — сказал Габорн. — Он истинный друг. Принц все еще был обижен, но слова его звучали так убедительно, что Иом поневоле задумалась — сколькими же дарами Голоса обладает этот юноша.

— Сколько же немых у вас в услужении? — едва не спросила девушка, пребывая в уверенности, что их должно быть не меньше дюжины.

— Конечно, вам лучше знать, но ведь не отдаст же король Ордин жизнь за наше спасение.

— Он исполнит свой долг, — холодно отозвался Габорн.

— Как бы мне хотелось, чтобы ничего этого не было, — прошептала Иом, чей взор невольно обратился к Башне Посвященных. У дальней стены стояла несчастная женщина, чей мозг был настолько опустошен, что она не могла следить за работой собственного кишечника. Вместе со слепцом, обычно водившим ее в трапезную, она поддерживала старика, отдавшего дар метаболизма. Бедолага двигался так медленно, что, вздумай он самостоятельно перейти из одной комнаты в другую, на это ушел бы целый день. И ему еще повезло: многие из поступившихся тем же даром просто впадали в зачарованный сон, длившийся до тех пор, пока не умирал лорд. Как и все Властители Рун, дом Сильварреста пользовался благами, цена которых была ужасна.

— Принцесса, ваше сострадание весьма похвально, но мой отец не заслужил неуважения. Когда б не его пресловутый «прагматизм», Радж Ахтен вторгся бы в северные королевства лет десять назад.

— Это не совсем верно, — возразила Иом. — Мой отец годами посылал на юг убийц. Многие из искуснейших наших воинов отдали жизни, других держат в плену. Если время и выиграно, то выиграно оно ценою крови наших людей.

— Разумеется, — промолвил Габорн легкомысленным тоном, намекавшим на то, что он сомневался в действенности усилий короля Сильварреста. Иом знала, что отец Габорна десятилетиями готовился к этой войне, и больше, чем кто бы то ни было стремился сокрушить Радж Ахтена. Сейчас она поймала себя на том, что пытается втянуть принца в спор — а зачем? Габорн вовсе не король Ордин, да и вообще, она его не любит и любить не собирается.

Правда, се так и подмывало посмотреть на принца, но она не решалась. А что, если лик его сияет как солнце? Если он так красив, что этого не выразишь словами? Не забьется ли ее сердце, как бьется о стекло мошка?

Темнело. Отблески лагерных костров играли на алой и золотой листве. Вдоль опушки расхаживали караульные великаны, столь большие и лохматые, что в сумерках их можно было принять за движущиеся стога сена.

— Еще раз прошу извинить меня, — сказала Иом. — Мне не следовало затевать спор. Дурное настроение не может служить оправданием моей неучтивости, а если уж и срывать его, так на людях Радж Ахтена. Почему бы не спуститься вниз, да не убить кого-нибудь из них?

— Принцесса, — воскликнул Габорн. — Обещайте, что не станете ввязываться в битву. С меченосцами Радж Ахтена шутки плохи.

Как многие девушки из знатных семей, Иом носила под юбкой прикрепленный ремешком к ноге кинжал и прекрасно умела им пользоваться. Конечно, девушка понимала, что вражеским меченосцам она не соперница, но ей захотелось подразнить собеседника.

— А почему бы и нет? — промолвила она то ли в шутку, то ли всерьез. — Фермеры и купцы собрались на стенах замка, а ведь их жизни значат для них не меньше, чем наши для нас. Они наделены лишь тем, что досталось им от родителей, я же обладаю дарами, способными меня защитить. Может рука моя и слабовата для меча, но почему бы мне не сразиться.

Иом ожидала, что Габорн примется урезонивать ее, будет твердить о том, сколь велика опасность. Мускулы великанов крепостью не уступали железу, рыцари Радж

Ахтена имели дары мускульной силы, метаболизма и жизнестойкости. Кроме того, все они были обучены для войны. Однако девушка неожиданно поняла, что не уступит здравому смыслу, ибо сказанное, поначалу как шутка, теперь казалось ей вполне справедливым. Простолюдины ценили свои жизни так же, как и она свою. Может быть ей удастся спасти одного из них, а то и двоих или троих. Она будет защищать стены замка. Точно так же, как ее отец.

Однако ответ Габорна удивил принцессу.

— Я не хочу, чтобы вы сражались, — промолвил он, — потому что мне горько думать о возможной гибели такой красоты.

Иом залилась звонким, словно птичья трель, смехом.

— Я решила не смотреть на вас, — созналась она, — из опасения, что мое сердце окажется сильнее рассудка. Пожалуй, вам стоило поступить так же.

— Вы воистину прекрасны, — сказал Габорн. — Я не мальчик, чтобы быть ослепленным прелестным личиком. Видимо он снова пустил в ход Голос, так проникновенно звучали его слова. — Нет, говоря о красоте, я имел в виду красоту вашей души.

Вероятно почувствовав, что скоро сгустится тьма и придет время расставания, он добавил.

— Скажу не тая, леди Сильварреста, есть и другие принцессы, с которыми я мог бы обручиться. В других королевствах — Хаверсинде-у-Моря или Интернукс. — Он помедлил, дав ей время осмыслить услышанное. Оба названных государства не уступали Гередону ни величиной, ни богатством, а укреплены были, пожалуй, даже надежнее, — если только не учитывать возможность вторжения с моря. А о красоте принцессы Эррули из Интернука ходили легенды. — Но вы заинтриговали меня.

— Я? Но чем?

— Несколько лет назад, — честно ответил Габорн, — у меня вышел спор с отцом. Он проговорился, что хочет приобрести для меня грацию одною молодого рыбака. Я возражал. Уж вам-то известно, что лишиться грации — почти все равно, что расстаться с жизнью. Все члены деревенеют: даже желудок твердеет так, что становится трудно переваривать пищу. Человек, расставшийся с грацией, с трудом может ходить… да что там ходить. Попытка заговорить или закрыть глаза причиняет ему боль. Я видел, как многие Посвященные чахли на глазах и умирали примерно через год после обряда. По мне, так изо всех человеческих черт лишиться грации тяжелее всего.

Короче говоря, я отказался от дара и отец рассердился. Но я назвал постыдной политику, позволяющую принимать дары от людей, настолько обделенных разумом и земными благами, что они почитают за удачу отдавать нам лучшее, что имеют.

Тогда отец рассмеялся: — Ты говоришь совсем как Иом Сильварреста, — сказал он. — Когда я последний раз обедал за ее столом, эта девчушка назвала меня обжорой. Не в том смысле, что я жаден до еды, а в том, что питаюсь несчастьем других. Это ж надо, а! Каково!

Пересказывая слова отца, Габорн вновь воспользовался Голосом и говорил точь-в-точь как сам король Ордин.

Иом хорошо помнила это замечание, по той простой причине, что оно обернулось для нее неприятностями. Отец мало того, что хорошенько отшлепал ее за дерзость в присутствии гостя, так еще и запер на целый день в спальне без еды и воды.

Лицо девушки зарделось от смущения. По правде сказать, к королю Ордину она питала смешанные чувства: презрение соседствовало с восхищением. В некоторых отношениях Менделлас Дракен Ордин представлял собой героическую фигуру. Могущественный, упорный в достижении цели, от слыл отважным бойцом. Его могучая воля на протяжении двух десятилетий связывала воедино северные королевства. Нахмуренный взгляд Ордина мог устрашить любого тирана, одно резкое слово могло лишить принца благосклонности собственного отца.

Некоторые называли его Делателем Королей, иные — Изготовителем Марионеток. Ордин обрел сверхчеловеческие качества за счет других, но, по большому счету, следовало признать, что сделал он это не из простого властолюбия или тщеславия. Подобно Властителям Рун древности, он должен был стать чем-то большим, чем человеком, ибо враги его отнюдь не были обычными людьми.

— Прошу прощения за опрометчивые слова, — уже в который раз извинилась Иом. — Ваш отец не заслужил подобного порицания, да еще от кого — от самоуверенной девятилетней девчонки.

— Простить? — отозвался Габорн. — Что тут прощать. Я согласен с вами. Может быть тысячу лет назад у наших предков и были основания калечить людей форсиблями. Но с тех пор многое изменилось. Тех, с кем приходилось сражаться героям древности нет и в помине, но мы — и я и вы — остаемся Властителями Рун. Лишь потому, что эта «постыдная политика» освящена обычаем!

Так вот, эта история заинтриговала меня настолько, что я попросил отца рассказать мне обо всем, что он когда-либо от вас слышал. Так он и сделал — припомнил все, что вы говорили в его присутствии с трехлетнего возраста. Во всяком случае то, что счел уместным.

Принц почти не оставил Иом времени сообразить, что за этим кроется. Как и всякий, кто был щедро наделен дарами ума, король Ордин помнил каждое когда-либо слышанное им слово, каждую, даже самую пустяшную фразу. А обладая дарами слуха, он мог разобрать, о чем шепчутся в трех комнатах от него, за толстыми каменными стенами. Будучи ребенком Иом плохо представляла себе возможности взрослого Властителя Рун и, наверняка, частенько говорила то, что не предназначалось для ушей Ордина. Который, оказывается, все слышал и мотал на ус.

— Понятно… — пробормотала девушка.

— Не стоит обижаться, — сказал Габорн. — И стыдиться вам тоже нечего. Да, отец находил забавными всякие шуточки на его счет, которые вы отпускали, беседуя с леди Шемуаз.

Принц кивнул в сторону Девы Чести: Иом скорее почувствовала, чем увидела этот кивок.

— Но при этом, даже когда вы были ребенком, он ценил ваше великодушие. Я давно хотел встретиться с вами, но все никак не мог выбраться. Наконец, в прошлом году мне удалось приехать на Хостенфест в свите моего отца, и я, наконец, вас увидел. Осмелюсь сказать, что за обедом, в Пиршественном Зале я глазел на вас так, что впору было бояться, как бы мой взгляд не пробуравил дырку. Вы пленили мое сердце, принцесса Иом. Я следил за всеми, кто окружал вас — прислугой, стражниками и Девами Чести и видел, как все они старались заслужить вашу улыбку. На следующее утро, когда мы уезжали и вы вышли нас проводить, вас тут же окружила стайка ребятишек. Помню, вы удерживали малышей близ себя, чтобы они, ненароком, не угодили под копыта коней. Вы любите свой народ, и он отвечает вам тем же. Равных вам нет во всех королевствах Рофехавана. Вот почему я приехал сюда. Приехал, влекомый той же надеждой, что вдохновляет ваших приближенных. Надеждой заслужить вашу благосклонность.

Слушая учтивые слова принца, Иом торопливо перебирала в памяти лица тех, кого видела на прошлогоднем празднике. Король Ордин всегда приводил в Пиршественный Зал одну, а то и две дюжины людей из своей свиты. Это соответствовало обычаю, ибо отличившимся на охоте подобало разделить стол с коронованными особами.

Пришедшие с Ордином в большинстве своем имели следы форсиблей: то были рыцари и мелкие лорды. Габорн явился на пир под видом одного из них.

Но он молод, тогда как спутники короля были зрелыми мужчинами. Ордин прекрасно знал, что лучшие, самые надежные воины это не задиристые юнцы, рвущиеся помахать мечом или топором, но многоопытные мужи, не склонные к суете и разящие только наверняка. Именно такие люди сопровождали короля на охоту.

Кроме… кроме разве что одного паренька, сидевшего в самом дальнем конце стола. Иом припомнила его привлекательное лицо, прямые волосы и проницательные голубые глаза, в которых светился ум, хотя держался этот малый скромно, и лишь с любопытством глазел по сторонам, словно простолюдин, впервые оказавшийся в столь изысканном обществе. Принцесса сочла его приближенным слугой или же оруженосцем, только-только начавшим службу.

Но не мог же этот парнишка, самый обыкновенный с виду, оказаться принцем! Властителем Рун! Сердце Иом екнуло. Опасаясь, что се подозрения подтвердятся, девушка обернулась, посмотрела на собеседника, и рассмеялась.

Разумеется, это был он. Обычный молодой человек с прямой спиной, темными волосами и теми самыми, ясными голубыми глазами. Симпатичный, но не более того. Едва ли у него имелось больше двух даров обаяния Габорн улыбнулся, радуясь тому, что принцесса развеселилась.

— Теперь, когда вы знаете причины моего приезда и увидели, наконец, меня самого, я позволю себе задать вам вопрос: если я осмелюсь предложить вам руку и сердце, примете ли вы это предложение?

— Нет! — искренне ответила Иом. Габорн отшатнулся как от удара. Казалось, он никак не ожидал отказа.

— Но почему?

— Вы чужой. Что я о вас знаю? Как можно любить человека, которого не знаешь?

— С вашей проницательностью, принцесса, вы без труда узнаете мое сердце. Наши отцы стремятся к политическому союзу, но я желаю союза схожих умов и схожих сердец. Вот увидите, леди Сильварреста, мы с вами… действительно схожи, во многих отношениях.

Иом слегка рассмеялась.

— Честно говоря, принц Габорн, когда бы речь шла только о руке, то есть о владениях Гередона, я бы возможно и согласилась. Но, предлагая свое сердце, вы хотите получить взамен мое, а я не могу отдать его незнакомцу.

— Чего я и боялся, — признался Габорн — Но ведь мы не познакомились раньше только лишь по случайности. Это поправимо. Будь у вас возможность узнать меня получше, в вашем сердце, возможно, нашлось бы место и для любви. Скажите, что я могу сделать для вас? Чего вы хотите больше всего.

— Ничего я не хочу, — промолвила Иом, и тут сердце ее забилось. Она явно поторопилась с ответом. Радж Ахтен стоял у ворот замка.

— Возможно, у вас есть желание, о котором вы даже не догадываетесь, — сказал Габорн. — Вы живете безвылазно среди лесов, и уверяете, будто ничего не хотите, однако вас, несомненно, терзает страх. Было время, когда Властители Рун походили на вашего отца. Давая клятву служить своим собратьям, они принимали лишь те дары, которые предлагались по доброй воле..

Теперь мы загнаны в угол. Радж Ахтен привел свое войско к вашему замку, а короли севера, считающие себя «прагматиками», озабочены лишь тем, как собрать для себя побольше даров, хотя и уверяют, что никоим образом не уподобятся Волчьему Лорду.

Но вы знаете, сколь ошибочны такие суждения. Еще будучи ребенком, вы поняли, в чем слабость моего отца. Он — великий человек, но, как и все мы, не лишен недостатков. Возможно, ему удалось уберечь себя от большего зла отчасти именно потому, что подобные вам люди порой своими невинными высказываниями предостерегали его, побуждая умерить свою алчность.

Так вот, принцесса Сильварреста, у меня есть для вас дар, который я приношу вам без принуждения, ничего не прося взамен.

Подойдя к девушке, принц взял ее за руку, и Иом решила, что он вложит в ладонь какой-нибудь подарок: драгоценный камень или любовное стихотворение. Но нет, принцесса ощутила лишь тепло руки и твердые мозоли на ладони. Габорн опустился перед ней на колени и прошептал слова клятвы столь древней, что теперь мало кто помнил ее язык. Клятвы столь могущественной, что почти никто из нынешних Властителей Рун не осмеливался ее принести.

— Клятва сия дана мною в твоем присутствии и да будет вся моя жизнь порукой в нерушимом ее исполнении.

Я, Габорн Вал Ордин, Властитель Рун, отныне и вовеки возглашаю себя твоим защитником и твоим слугой. Я обязуюсь никогда не вымогать даров силой или обманом, равно как и не покупать их у сирых и обделенных благами земными. Напротив, я стану оделять золотом бедных, не требуя ничего взамен. Лишь тот, кто возжелает присоединиться ко мне в борении со злом, сможет стать моим Посвященным.

Да будет так.

Вымолвить эти слова означало стать Связанным Обетом. Властители Рун обычно приносили такую клятву своим подданным, но порой она давалась менее могущественным лордам или даже дружественным монархам, которых Связанный брал под свою защиту. Решиться произнести ее было непросто, исполнять же — гораздо труднее. Она представляла собой священный договор самоотречения.

Иом почувствовала слабость.

Она Понимала, что сейчас, когда Радж Ахтен обрушился на север, дому Ордин потребуется вся его мощь. В таких обстоятельствах принесенный Габорном обет казался самоубийственным.

Она никак не ожидала от принца такого великодушия. Исполнение клятвы требовало величайшей твердости духа.

Сама-то она не сделала ничего подобного. Неужто потому, что была слишком… практична.

Но принцессу тут же кольнула другая мысль. В иных условиях поступок Габорна, наверное, привел бы ее в восхищение, но сейчас, он казался ей… безответственным.

Девушка оглянулась, желая увидеть реакцию своей Хроно. Глаза молодой женщины слегка расширились, в них застыло едва заметное удивление. Иом снова перевела взгляд на Габорна, поняв, что ей хочется удержать этот момент в памяти.

Часа недостаточно, чтобы влюбиться, но час — это все, что было у них в тот день. Габорн завоевал ее сердце в гораздо меньшее время, да еще помог ей получше понять себя. Он почувствовал, как любит она свой народ. Но и сейчас девушку не оставляли сомнения. Пусть даже Габорн принес обет в знак любви не только к ней, но и к людям, разве это не сущее безрассудство? Может быть этот принц любит свою честь больше, чем свой народ?

— Ненавижу тебя за это, — только и смогла сказать Иом.

Солнце уже почти закатилось за горизонт, и в этот момент великаны с грохотом забили в тяжелые медные барабаны. Из тени деревьев, пришпорив серых в яблоках скакунов, выехали всадники. Дюжина всадников, носивших поверх черных кольчуг золотистые туники с вышитым на груди красным волком Рад ж Ахтена. Скакавший впереди держал в руке длинное копье с треугольным зеленым стягом, означавшим вызов на переговоры. Все прочие имели обозначавшие их принадлежность к почетной страже вызолоченные секиры и щиты с изображением меча под звездами Индопала.

Все, кроме одного.

Последним ехал сам Радж Ахтен в вороненой кольчуге и высоком шлеме, осененном белоснежными совиными крыльями. В одной руке он держал щит, а в другой боевой молот на длинной рукояти, предназначенный для конного боя..

Казалось что от него, как от единственной звезды в черной и пустой ночи, или от плывущей по темным водам погребальной лодьи с разожженным на ней костром исходит манящий свет.

Иом не могла отвести глаз. У нее перехватило дыхание, хотя на таком расстоянии невозможно было различить черты его лица. Но даже издалека она, если не увидела, то ощутила несказанную красоту этого человека. И поняла, что смотреть на него вблизи — опасно.

Шлем с раскинувшимися белыми крыльями приводил се в восхищение. У себя в спальне Иом хранила два древних шлема.

— Как было бы славно, — подумала она, — добавить к ним и этот. Вместе с улыбающимся черепом Радж Ахтена.

Позади, силясь не отстать от блистательной кавалькады поспешал на гнедой кобыле Хроно Волчьего Лорда. Интересно, какие тайны мог бы он поведать…

Внизу, у ворот, послышались крики.

— Осторожно! — предупреждали командиры солдат. — Не смотрите! Не смотрите на его лицо!

Иом отметила, что многие воины на стенах растерянно вертели в руках оружие. Но капитан Дерроу, обладавший множеством даров мускульной силы, устремился вдоль парапета с огромным стальным луком, натянуть который не мог больше ни один человек в королевстве. Рыцарь намеревался послать несколько стрел в Радж Ахтена.

Как будто в ответ на предостережения командиров, над головой Радж Ахтена возникло клубящееся, словно водоворот крохотных угольков золотистое облачко. Оно опускалось все ниже, притягивая взоры к лицу величественного всадника.

Иом сообразила, что это какой-то трюк вражеских пламяплетов. Радж Ахтен хотел, чтобы защитники города смотрели на него. Она и сама смотрела, но полагала, что на таком расстоянии это не представляет опасности. Она не поддастся впечатлению и не лишится рассудка, пусть даже лик его светозарен.

Радж Ахтен скакал прямо к воротам. Кони его рыцарей двигались в боевом порядке, стелясь над полями, как ветерок. То были не обычные скакуны, а вожаки табунов, преображенные, как и их хозяева, искусством Властителей Рун. Стремительно и плавно, словно бакланы по водной глади, скользили они по равнине, наполняя сердце Иом изумлением. Никогда прежде не видела она столь великолепных коней, строй которых словно бы составлял единое целое. Трудно было представить себе зрелище более величественное.

Принц Ордин отбежал к лестнице и крикнул так, чтобы его услышали внизу, во дворе Башни Посвященных.

— Лорд Сильварреста, вы нужны здесь. Радж Ахтен явился на переговоры.

Король выругался и принялся торопливо облачаться в бряцавшие, пока он их надевал, доспехи.

Позади Радж Ахтена и его свиты, рядом с заброшенными фермами у опушки леса, из мрака начали появляться войска. Пять пламяплетов, настолько приблизившихся к слиянию с огненной стихией, что они уже больше не могли носить одежду, сияли в ночи, как маяки. Языки зеленого пламени лизали их кожу, под ногами вспламенялась сухая трава.

Отблески испускаемого пламяплетами света играли на полированных латах и клинках выдвигавшегося из леса воинства. В составе двинувшейся вперед многотысячной рати можно было увидеть и существа более диковинные, нежели огненосные чародеи.

Облаченные в кольчуги, косматые двадцатифутовые великаны, вооруженные окованными железом дубинами, старались не врезаться на ходу в наступавших меченосцев Радж Ахтена и не сбить их строй. Боевые псы — чудовищные мастифы, отмеченные рунами, — не отставали от великанов. Лучники готовы были осыпать защитников города меткими стрелами. А у кромки леса мелькали черные тени. Мохнатые существа с темными гривами двигались скачками, то и дело опираясь о землю костяшками пальцев рук. Их вооружение составляли длинные копья.

— Нелюди! — закричал кто-то. — Нелюди из Заинкаррских чащоб!

Иом никогда не видела живых нелюдей, хотя как-то раз ей показывали старую линялую шкуру. Об этих тварях рассказывали страшные сказки. Нелюди… Неудивительно, что армия Радж Ахтена продвигалась скрытно, таясь на марше под защитой леса. Волчий Лорд учитывал впечатление, которое должно было произвести неожиданное появление столь могучего воинства. Явление Радж Ахтена во всей силе и славе.

— Взирайте и трепещите, — говорил он всем своим видом. — Вы, северяне, обитающие в бесплодном краю, даже не подозреваете насколько бедны и слабы. Так узрите же безмерную мощь Волчьего Лорда юга. Узрите мои богатства.

Но народ Иом был готов к сражению. Она видела как зеленые юнцы и зрелые мужчины переминаются с ноги на ногу на стенах, поудобнее перехватывая древки копий или проверяя, удобно ли под рукой лежат стрелы. Люди намеревались дать отпор захватчикам.

Возможно, — подумала девушка, — об этой битве еще будут слагать песни, а со временем она войдет в легенду.

Тем временем ее отец облачился в доспехи, схватил оружие и взбежал по ступеням. Позади, силясь не отстать от короля, ковылял Хроно, седовласый старик.

Иом не могла не удивиться тому, как изменился отец. За последние несколько часов он принял шестьдесят даров, значительно увеличив свою мощь. Даже в полном вооружении король двигался как пантера, перепрыгивая по шесть ступеней за раз.

Когда он достиг вершины башни, фраут перестали бить в барабаны и армия Радж Ахтена остановилась. Воцарилась тишина, нарушаемая лишь отдаленным рычанием диких нелюдей, которым не терпелось ввязаться в бой.

Затем Радж Ахтен осадил коня и заговорил. Он обладал дарами Голоса, взятыми у многих сотен людей, а потому каждое его слово, невзирая на ветер, было отчетливо слышно в каждом уголке цитадели, даже на вершинах башен.

Голос его гудел, как могучий, мелодичный колокол.

— Король Сильварреста, народ Гередона! — воззвал Волчий Лорд. — Я не желаю вам зла. Взгляните на мое войско, — он широко развел руками, — вам не под силу одолеть его. Посмотрите на меня. Я не враг вам, и не сделаю ничего дурного если, конечно, вы не вынудите меня и моих людей мерзнуть холодной ночью под открытым небом, когда сами будете греться у очагов. Распахните ворота. Примите меня как вашего лорда и станьте моим народом.

Он говорил мягко и дружелюбно, скрыв угрозу за увещеваниями. Речь его звучала столь убедительно, что трудно было не внять затронувшему каждое сердце призыву покончить дело миром. Окажись Иом поближе к воротам, наверное не устояла бы и она.

В следующий миг принцесса услышала скрежет подъемных механизмов и увидела, как опускается мост. Сердце ее упало.

— Нет! — закричала, перегнувшись через парапет, девушка, пораженная тем, с какой легкостью некоторые из ее недальновидных подданных подчинились чарам завоевателя.

Король Сильварреста выкрикнул приказ поднять мост, но и он, и его дочь находились слишком далеко от ворот.

Но не все защитники крепости готовы были покориться. Капитан Дерроу, обуреваемый такой же яростью, как и Иом, спустил тетиву своего стального лука. Стрела его полетела с невероятной скоростью, растаяв в воздухе, как черная молния. Такой выстрел мог пробить любую броню, но Радж Ахтен превосходил Дерроу быстротой и силой. Властитель Рун попросту поднял руку и перехватил стрелу в воздухе. Казалось немыслимым, что Волчий Лорд решился принять столько даров метаболизма. Даже с высоты башни Иом могла оценить скорость его движений; она превышала обычную в пять или шесть раз. Живя с такой скоростью, Волчий Лорд должен будет состариться и умереть всего через несколько лет. Но прежде он успеет завоевать весь мир.

— Нехорошо, — мягко и рассудительно промолвил Радж Ахтен. — Более мы такого не потерпим.

Голос его зазвучал громче, парализуя всякую волю к сопротивлению.

— Хватит. Бросайте вниз ваше оружие и доспехи. Отдайтесь мне.

Иом вскочила на ноги и непроизвольно потянулась за кинжалом, готовая бросить его со стены. Удержала ее лишь рука Габорна.

Пристыженная своей слабостью, девушка взглянула на отца, боясь, что он рассердится. Однако даже король с трудом справился с желанием швырнуть наземь свой боевой молот.

Она остолбенела от ужаса. Если голос и обаяние врага издалека воздействует на Властителей Рун, чего же ждать от обычных людей, находящихся на стенах? Гораздо ближе к Радж Ахтену.

И словно в ответ на ее мысли те разразились приветственными криками. Мечи и фучарды, щиты и шлемы со звоном полетели на камни. Сброшенные с южной стены баллисты поплюхались в ров, поднимая брызги.

Под гром ликующих — словно Радж Ахтен явился к ним не завоевателем, а спасителем — восклицаний, широко распахнулись городские ворота.

Лишь некоторые из самых стойких и преданных солдат Сильварреста попытались закрыть их снова. Капитан Дерроу размахивал стальным луком, словно дубинкой, отгоняя обезумевших горожан, но все было тщетно.

Среди воинов на стенах нашлось несколько человек, обладавших достаточной силой воли, чтобы не покинуть своих постов и не расстаться с оружием, но на них навалилась толпа их же недавних товарищей. Верных стражей цитадели сбросили со стены на погибель.

Иом с трудом верила своим глазам. Она не надеялась на победу, но никак не могла предвидеть подобного исхода. Подъемный мост опустился. Решетки поднялись. Крепостные ворота открылись. Могучий замок Сильварреста пал, не нанеся врагу ни малейшего урона. Радж Ахтен неторопливо въехал в ворота, тогда как солдаты и горожане — возлюбленные подданные Иом! — с радостными возгласами растаскивали завал из бочек и клетей. Куры с кудахтаньем разбегались в стороны.

— Как же я слепа? — поражалась Иом. — Как наивна? Всего несколько мгновений назад ей казалось, что отец и король Ордин смогут противостоять Волчьему Лорду. Сейчас находившийся рядом с ней Сильварреста громко кричал, призывая немногих стойких прекратить сопротивление. Он не хотел видеть, как они умирают. Ветер подхватывал его слова и уносил прочь, в никуда. Принцесса никогда не видела своего отца таким — бледным, сокрушенным, раздавленным и совершенно потерявшим надежду.

— Даже голос его — всего лишь пепел на студеном ветру, — с горечью подумала Иом. — Он ничто перед Радж Ахтеном. Все мы ничто!

Никогда прежде не чувствовала она себя столь беспомощной.

Радж Ахтен подался вперед в седле: каждое его движение было исполнено стремительной грации. На таком расстоянии черты лица оставались неразличимыми: среди прочих оно выделялось, как сверкающая кварцевая песчинка на морском берегу. Но девушке казалось, что он молод. Молод и прекрасен. Тяжелую броню Радж Ахтен носил с большей легкостью, чем иные люди одежду. Поговаривали, будто Волчий Лорд обладал дарами мускульной силы тысяч людей, располосовать человека ему было не труднее, чем разрезать персик. Он мог перепрыгнуть крепостную стену и не делал этого лишь из опасения поломать кости.

Любая попытка остановить его была бы обречена на провал. Дары метаболизма позволяли ему двигаться с такой скоростью, что в битве он становился почти невидим. Даже в тесноте внутреннего двора ему не составило бы труда увернуться от всех ударов и поразить всех противников. Дары ума, полученные от великих мудрецов и воителей, делали его боевое искусство недосягаемым: не было меченосца, способного захватить его врасплох. А хоть бы и нашелся — несчетные дары жизнестойкости давали ему способность выдержать почти любой удар.

Радж Ахтен превратился в природную стихию. Он не был больше человеком. Ни в чем, кроме одного. У него имелась цель.

Одна единственная цель — покорить весь мир. И для достижения ее Радж Ахтен не нуждался в армии. Ему не были нужны слоны и великаны, способные сокрушать ворота, нелюди, умеющие карабкаться по отвесным стенам, и пламяплеты, заставляющие воспламеняться крыши домов.

В сравнении с его собственными возможностями вся эта грозная сила представлялась не заслуживающей внимания. Чем-то вроде стайки птичек, склевывающих насекомых из меха великанов.

— Мы бессильны, — прошептал король Сильварреста. — Во имя милосердия, совершенно бессильны!

Поблизости от своей щеки Иом ощутила прерывистое дыхание Габорна. Внизу толпы людей радостно устремлялись навстречу своему новому лорду. Лорду, который всех их погубит. Сознание Иом как бы раздвоилось. Она боялась Радж Ахтена пуще смерти, но в то же время, частью своего "я" приветствовала его вместе со всеми. Голос Волчьего Лорда склонял к этому даже ее.

— У твоего народа нет воли к сопротивлению, — печально промолвил принц Габорн Вал Ордин. — Я приношу Дому Сильварреста свои соболезнования и скорблю о потере столь славного королевства.

— Благодарю за сочувствие, — еле слышно пробормотала Иом. Голос ее звучал так, словно доносился издалека.

Габорн повернулся к королю.

— Мой лорд, могу ли я что-нибудь для вас сделать? При этом принц покосился на Иом, словно надеялся, что его попросят увезти ее.

Король недоуменно посмотрел на юношу.

— Сделать? Принц, вы всего лишь мальчик. Что вы можете сделать?

В голове принцессы теснились мысли. Первым делом она подумала о том, чтобы с помощью Габорна убежать из замка, но тут же поняла, что это невозможно. Радж Ахтен знал, что она находится здесь. Все члены королевской семьи у него на заметке. Попытайся Габорн выкрасть ее, Волчий Лорд выследит и настигнет обоих. Нет, принцу оставалось лишь попытаться спастись самому. Радж Ахтену ничего не известно о пребывании в городе сына короля Ордина.

По всей видимости король Сильварреста пришел к тому же умозаключению.

— Если вам удастся ускользнуть, принц, засвидетельствуйте мое почтение вашему отцу. Скажите — я сожалею о том, что нам больше не придется поохотиться вместе. Но, может быть, ему удастся отомстить за мой народ. Король запустил руку под стальной нагрудник и достал кожаный кошель в котором находилась небольшая книжица.

— Один из моих людей погиб при попытке доставить мне эту книгу, сочинение эмира Туулистана. Большую ее часть составляют стихи и философские рассуждения, но есть и описания военных кампаний Радж Ахтена. Думается, эмир надеялся, что я узнаю из нес нечто важное, только вот что именно, мне так и не удалось понять. Позаботитесь ли вы о том, чтобы она попала к вашему отцу?

Габорн взял кожаный кошель, и положил в карман.

— А теперь, принц Ордин, вам лучше уйти, покуда Радж Ахтен не прознал о том, что вы здесь. Учитывая нынешнее состояние моих верных подданных, это станет ему известно довольно скоро.

— В таком случае, я с прискорбием покидаю вас, — промолвил Габорн, кланяясь королю.

Но он не ушел, а, к немалому удивлению Иом, сделал шаг вперед и поцеловал се в щеку. Девушка поразилась тому, как забилось при этом се сердце. Габорн заглянул ей в глаза и тихо, но твердо прошептал:

— Не падай духом. Радж Ахтен не убивает людей без разбору, он их использует. А я вернусь за тобой. Я твой защитник.

Изящно повернувшись, принц поспешил к лестнице с такой легкостью, что Иом не слышала звука его шагов. Лишь биение сердца, да ощущение тепла на щеке, куда прикоснулись его губы, убеждало девушку в том, что все это ей не пригрезилось.

Капитан Олт последовал за Габорном вниз по лестнице.

— Как он надеется ускользнуть? — гадала Иом. — Ведь враги наверняка следят за воротами.

Габорн уже спустился во двор и теперь проталкивался сквозь толпу слепых, глухих, умалишенных и прочих калек — Посвященных Дома Сильварреста. Глядя на него со спины, принцесса отметила, что для Властителя Рун он не особо выделялся ростом и внешностью. Возможно, ему и удастся выйти из города, не привлекая внимания.

Странно, — думала девушка, мысли которой все еще путались, — можно подумать, будто я влюбилась в него. Она чуть ли не надеялась, что они и вправду смогут пожениться.

Так или иначе, сейчас ей нечего было предложить принцу Ордину. Ему следовало позаботиться о собственном спасении. К сожалению, этот день не мог закончиться ничем иным. Видимо оба они были большими прагматиками, чем хотели признаться даже себе.

— Прощай, мой лорд, — прошептала она вслед удалявшемуся Габорну и добавила старинное благословение, каким провожали воинов. — Да направят Всеславные каждый твой шаг.

Затем Иом отвернулась и перевела взгляд на Радж Ахтена, с улыбкой махавшего рукой своим новым подданным. Серый в яблоках конь горделиво ступал по мощеным улицам. Толпа расступалась перед ним, приветствуя всадника громогласными восклицаниями. Волчий Лорд уже миновал второе кольцо укреплений. Проехав Рыночными Воротами, он двинулся дальше, и стены домов на какое-то время скрыли его из виду.

Подошла Шемуаз. Принцесса сглотнула, размышляя о своей участи. Как поступит с ней Радж Ахтен. Обречет на смерть? На пытки? На поругание?

А может быть все обойдется? Вдруг Волчий Лорд оставит ее отца править королевством в качестве регента и дом Сильварреста сохранит свое высокое положение.

Оставалось надеяться лишь на это.

Тем временем Радж Ахтен обогнул угол и вновь оказался на виду, теперь всего лишь в двухстах ярдах от принцессы.

С такого расстояния она отчетливо видела осененное белыми крылами шлема лицо — ясную кожу, блестящие черные волосы, бесстрастные черные глаза Его совершенная красота поражала воображение. Казалось, что эти безупречные черты изваяны любовью богини

Волчий Лорд поднял глаза на Иом. Прекрасная, какой может быть лишь принцесса из семьи Властителей Рун, она знала, какое впечатление производит на мужчин ее внешность, и привыкла видеть желание в их взглядах.

Но все вожделение этих хищных взоров не шло ни в какое сравнение с тем, что узрела она в глазах Радж Ахтена.

 

9. Сад Волшебника

Габорн чуть ли не слетел вниз по лестнице Башни Посвященных, и стал пробираться сквозь запрудившую внутренний двор толпу убогих калек.

— Молодой сэр, — обратился к нему державшийся рядом капитан Олт. — Зайдите на кухню Посвященных и подождите, пока я не пришлю за вами. Солнце зайдет совсем скоро, а под покровом тьмы мы сумеем вывести вас за стены.

Габорн кивнул.

— Благодарю вас, сэр Олт.

Габорн предчувствовал, что в конечном итоге ему придется уносить ноги из замка, но никак не ожидал столь скорого падения могучей твердыни. Он рассчитывал на упорное сопротивление, ведь прочные и высокие стены позволяли выдержать длительную осаду.

Сейчас принцу хотелось спать. Вот уже три дня, как он не смыкал глаз, хотя, по правде сказать, мог обходиться почти без сна. Еще во младенчестве трос подданных одарили его своей жизнестойкостью — двое из них оставались в живых до сих пор. Как и все обладатели подобных даров, Габорн умел отдыхать в седле, почти отключая сознание, но продолжая двигаться в нужном направлении. Однако порой даже он был не прочь вздремнуть.

Но если сон не являлся для него настоятельной потребностью, с едой дело обстояло иначе. Даже Властители Рун нуждаются в пище. У принца аж живот сводило от голода, хотя времени перекусить почти не было. И, вдобавок ко всем прочим неприятностям, он получил рану, продолжавшую пульсировать и горсть даже после того, как ее промыли и перевязали. Вражья стрела попала в правую руку и, хотя опасности рана не представляла, она могла помешать орудовать мечом.

Но усталость, голод и боль могли подождать: прежде всего принцу следовало сменить обличье. Он убил одного из всадников Радж Ахтена, сразил трех великанов и подстрелил с полдюжины боевых псов.

Воины Волчьего Лорда наверняка будут искать убийцу своего товарища. Зная это, Габорн чувствовал себя загнанным в угол. У него не было уверенности в том, что ему удастся ускользнуть, даже когда город погрузится во тьму. Сам принц обладал двумя дарами обоняния, но его чутье не шло ни в какое сравнение с восприимчивостью некоторых воинов Радж Ахтена, превосходивших в этом отношении даже гончих. Они могли обнаружить его по запаху.

В присутствии Иом Габорн всячески изображал хладнокровие и уверенность, но на самом деле был изрядно напуган. Тем не менее он повел себя рассудительно и решил последовать совету Олта. Запах подсказал принцу, где находится кухня. Легко повернув латунную ручку, он открыл дощатую дверь и оказался в помещении между кухней и трапезной. Справа горели кухонные очаги.

Сверху, со стропил свисали ощипанные гуси, сыры, колбасы, копченые угри и связки чеснока. Габорн учуял варившийся в одном из котлов суп: в воздухе витали запахи эстрагона, базилика и розмарина. Как раз между ним и котлами молодая слепая девушка укладывала на большой металлический поднос вареные яйца, репу и лук. У ее ног темно-рыжая кошка играла с покусанной, полуживой мышкой. Дальше виднелись потемневшие от времени и въевшейся копоти сколоченные из толстых досок обеденные столы. Вдоль каждого тянулись скамьи. На столах горели тусклые масляные лампы.

Пекари, повара и кухонная прислуга занимались приготовлениями к ужину: в трапезную уже несли хлеб, мясо и фрукты. В отличие от многих подданных Сильварреста, устремившихся к стенам, чтобы поглазеть на битву, служители Башни помнили свой долг, состоявший в заботе о несчастных, уступивших свои дары королевскому дому.

Впрочем, как и на большинстве таких кухонь, здесь работали в основном сами Посвященные — те из них, кому хватало сил и ума, чтобы трудиться. Уступившие свое обаяние уроды накрывали столы, глухие и немые выпекали хлеб. Люди, лишившиеся зрения, осязания или чутья подметали дощатые полы и драили пригоревшие котлы.

Габорн отметил царившую вокруг тишину. Хотя в трапезной собралась добрая дюжина служителей почти никто не произносил ни слова, — лишь изредка слышались краткие распоряжения.

В помещении пахло разделанными тушами и свежим хлебом. Все это мешалось с застарелыми запахами плесневелого сыра, пролитого вина и прогорклого жира. Не слишком приятное сочетание, однако Габорн поймал себя на том, что у него потекли слюнки.

Узенький коридорчик вел из трапезной в пекарню. Принц учуял только что испеченный дрожжевой хлеб, от которого еще шел пар.

Не раздумывая, он взял со стола горячий каравай. Хорошенькая прислужница посмотрела на него с укором, но Габорн ответил ей уверенным взглядом, говорившим — это мое. Смутившись, девушка поспешила прочь. Принц отметил ее осторожные, неуверенные движения, свойственные тем, кто лишен дара осязания. Взяв со стола острый нож, он отрезал бедро лежавшего на тарелке гуся, заткнул нож за пояс и засунул в рот столько мяса, сколько могло там уместиться. Затем юноша откупорил бутылку вина и запил гусятину торопливым глотком, подивившись высокому качеству напитка.

Из под стола вылезла рыжая королевская гончая. Увидев, что Габорн ест, она села у его ног, завиляла хвостом и просительно подняла глаза.

Принц бросил ей мясистую кость, а сам ухватил еще один каравай, и принялся жевать. Все это время мысли его крутились вокруг побега. Возможно, кто-нибудь и попробует вывести его из замка, но в любом случае это будет непросто. Стоит ли в таких обстоятельствах полагаться на других? Габорн припомнил, что восточную стену цитадели омывает река, которая питает. замковый ров и вращает жернова водяной мельницы. Где-то там находилась лодочная пристань. К пристани должен был вести подземный ход, но как его найти принц не знал. Кроме того, за пристанью скорее всего следят. Нелюди Радж Ахтена видят в темноте, как днем, так что едва ли ему удастся раздобыть лодку.

На кухне могла иметься сточная труба для сброса отходов в реку, но и это представлялось маловероятным. В замке Сильварреста все шло в дело: кости отдавали собакам, внутренности и очистки скармливали свиньям, шкуры пускали на выделку, а все прочее выносили в сады. Но так или иначе, уходить следовало через реку. На суше боевые псы легко настигли бы беглеца по следу.

Кроме того, стоило поспешить. Дожидаться ночи было опасно. С наступлением темноты, когда улицы опустеют, люди Радж Ахтена выйдут на охоту.

Миловидная служанка вернулась с еще одной бутылкой вина, а также хлебом и мясом, предназначенными возместить то, что забрал Габорн.

— Прости меня, — прошептал он ей в затылок. — Я принц Ордин. Мне нужно добраться до реки. Знаешь ты, как попасть туда незаметно?

На какой-то миг Габорн почувствовал себя глупцом — мыслимое ли дело называть свое имя незнакомке? Однако он понимал, что должен произвести на нее впечатление и не нашел лучшего способа, чем открыться. Девушка обернулась к нему, свет лампы отражался в ее карих глазах.

— Интересно, — подумал Габорн, — почему она отказалась от осязания? Может быть, из-за несчастной любви? Решила ни к чему больше не прикасаться и не ощущать ничьих прикосновений. Жизнь се представлялась ему нелегкой, Расставшиеся с даром осязания переставали чувствовать жар или холод, боль или удивление. У них притуплялись и другие чувства — слух, зрение и чутье.

Словно обкурившись опиума, они могли порезаться или обжечься, совершенно ничего не заметив. Бывало, что холодными зимами несчастные обмораживались, не обращая на это внимания.

Принц не знал, кому отдала она свой дар — королю, королеве или, может быть, Иом. Он чувствовал уверенность в том, что король Сильварреста скоро умрет. Может быть, еще до рассвета, если только Радж Ахтен не захочет сначала подвергнуть его пыткам.

Вполне возможно, эта девица уже сегодня вечером впервые за долгое время ощутит на своей коже тепло очага или дуновение холодного ветра. Она вернется к нормальной жизни — что тоже не просто.

— Позади есть выход наружу, — промолвила служанка. Ее хрипловатый голос звучал на удивление приятно. — К тропе, по которой булочники носят с мельницы муку. Тропа неприметная, над ней до самой воды разрослись березы. У вас может получиться.

— Спасибо, — промолвил Габорн, и повернулся, чтобы выйти во двор. Он хотел покинуть замок, как можно скорее, но прежде считал необходимым попытаться нанести хоть какой-то урон врагу. Во дворе Башни Посвященных, где еще недавно работал способствующий, он приметил несколько дюжин оставшихся без присмотра форсиблей.

Магические жезлы изготовлялись из драгоценного кровяного металла, доставлявшегося с холмов Картиш.

Считалось, что для получения этого сплава необходима человеческая кровь. Габорн не мог позволить Радж Ахтену завладеть такими сокровищами.

Он уже собрался идти, когда служанка тронула его за плечо и спросила:

— Не возьмете ли вы меня с собой? В глазах се Габорн увидел страх.

— Я бы взял, — ответил он. — Да только не вижу в этом пользы. Здесь ты будешь в большей безопасности.

Принц по опыту знал, что Посвященные редко отличались отвагой. Они верно служили своим лордам, но их служение было пассивным, не требовавшим решимости и энергии. Качеств, необходимых для успешного побега. Обладает ли ими эта девушка?

— Если королеву убьют, — пролепетала она, — солдаты надругаются надо мной. Они мстят Посвященным поверженных врагов.

Теперь Габорн понял, почему девушка отказалась от осязания. Видимо ей пришлось пережить насилие, и потрясение оказалось столь сильным, что сама мысль об этом пугала се до сих пор.

И страх служанки не был лишен оснований. Все Посвященные составляли единое целое со своим лордом. Представляя собой источник его силы, они, тем самым, противостояли его врагам.

Если короля Сильварреста обрекут на смерть, всем этим несчастным не поздоровится. Поэтому, Габорн не стал отговаривать девушку, пугая ее опасностями предстоящего путешествия. Ведь они всяко не минуют ее, коли она останется здесь, в Башне.

— Я собираюсь переплыть реку, — сказал принц. — Ты умеешь плавать?

— Чуточку, — пролепетала служанка и пошатнулась, при мысли о глубокой воде. Губы ее задрожали, на глазах выступили слезы. В Гередоне умению плавать не уделяли внимания, не то, что в Мистаррии. Габорн выучился этому искусству у чародеев вод. Его до сих пор оберегали чары, не позволявшие утонуть.

Подавшись вперед, принц пожал девушке руку: — Мужайся, — промолвил он. — Все будет хорошо.

По пути к выходу служанка прихватила каравай, накинула на голову старую шаль и взяла в руки стоявший у двери посох.

Он стоял под вешалкой, на которой висела грубая туника, принадлежавшая, скорее всего, какому-нибудь пекарю. Наверное, он снял ее перед тем, как приступить к делу: обычно хлебопеки работают у печей обнажась до пояса.

— То, что нужно, — решил Габорн и натянул пропахшую дрожжами и потом одежду простолюдина. На место туники он повесил синий плащ, полученный от короля Сильварреста.

Теперь принц вполне мог сойти за слугу. Мешали только сабля и нож, но он не мог позволить себе остаться безоружным.

Закончив переодевание, юноша поспешил во двор, чтобы собрать форсибли. Уже стемнело. Во дворе сгустились тени, но из караульной вынесли факелы.

Едва ступив за порог, Габорн понял, что совершил ошибку. Большие деревянные ворота были распахнуты — в Башню Посвященных только что въехали гвардейцы Радж Ахтена. Воины, обладавшие таким множеством даров, что в сравнении с ними Габорн представлял собой лишь бледную тень. Посвященные Сильварреста жались к стенам, в страхе взирая на рыцарей врага.

Сам Радж Ахтен в это время покидал башню. Он находился за воротами, а вместе с ним Иом и лорд Сильварреста.

Габорн оглядел двор. Увы, форсибли исчезли. Их уже забрали. Один из гвардейцев углядел юношу. Сердце его забилось. Он отступил в тень, судорожно вспоминая, чему учился в Доме Разумения.

— Несчастный. Я несчастный, убогий, жалкий калека, — говорил он всем своим видом. — Ничтожный слуга, не стоящий внимания доблестных воинов.

Это должно было подействовать, но мешала сабля на поясе. Даже если его примут за Посвященного, то за глухого или немого, который все еще не оставил надежды сразиться за своего лорда.

Отступив еще на шаг, Габорн сгорбил правое плечо, неуклюже свесил руку, уставился в землю и глупо разинул рот.

— Эй ты, — окликнул его воин, тронув коня. — А ну, иди сюда. Как тебя зовут?

Принц обвел взглядом толпившихся вокруг Посвященных, словно не был уверен, что рыцарь обратился к нему. Никто из несчастных не имел при себе оружия. Нет, за Посвященного ему не сойти.

Он ухмыльнулся, придав лицу идиотское выражение: даже глаза смотрели в разные стороны. Порой в Башнях Посвященных жили и люди, убогие от рождения, не имевшие даров, которые могли бы предложить лордам, но любившие своих господ и служившие им в меру своих возможностей. Одного из таких слуг и надеялся сыграть Габорн.

Прищурившись, он ухмыльнулся воину и указал пальцем на его боевого скакуна.

— Гы. Славная лошадка.

— Я спросил, как тебя зовут, — повторил всадник. Он говорил с легким тайфанским акцентом.

— Алесон, — ответил Габорн. — Меня кличут Алесон Верный. Слово «верный» юноша произнес горделиво, словно то был титул лорда. В действительности так называли тех, кого отвергали в качестве Посвященных по причине полной никчемности. — Я… — он нащупал рукоять сабли, словно собираясь вытащить се из ножен, — я стану рыцарем. Вот.

Принц исхитрился слегка вынуть клинок и тут же вложить его обратно. Великолепная сталь могла усилить ненужные подозрения.

— Я слабоумный, — внушал Габорн гвардейцу. — Безобидный малый, что таскается повсюду с клинком ради пустого хвастовства.

В этот миг во двор въехала тяжелая повозка, полная людей в балахонах с капюшонами. Некоторые из них бессмысленно таращились в пустоту, другие, отдавшие свою силу, не могли даже сидеть. Руки их бессильно болтались, свешиваясь с подводы. Уступившие грацию походили на корявые корни: спины их искривились, пальцы скрючились, словно клешни.

Радж Ахтен вез в башню своих Посвященных. Повозку тащили четыре здоровенных тяжеловоза. Боевые скакуны стражи, пританцовывая, раздались в стороны. На дворе, полном всадников и глазеющих Посвященных сделалось слишком тесно.

— Хорошая сабля, паренек, — буркнул гвардеец Габорну, когда его конь подался в сторону от фургона. — Смотри не порежься.

Воин старался не придавить ненароком кого-нибудь из зевак, и ему было не до слабоумного юнца.

Шаркая ногами, Габорн потянулся за ним, зная что лучший способ отделаться от кого бы то ни было, это надоедливо к нему цепляться.

— Не, не порежусь. Клинок не острый. Хочешь посмотреть.

Подвода остановилась, и в самой гуще сидевших на ней Посвященных принц неожиданно увидел Шемуаз, Деву Чести принцессы Иом. Держа на коленях голову одного из несчастных она всхлипывала и без конца повторяла: — Отец… отец…

Это не просто Посвященные — понял Габорн, — а лишенные даров рыцари Сильварреста. Радж Ахтен привез с собой своих пленников.

Принц пригляделся к Шемуаз и се отцу, мужчине лет. тридцати пяти с выцветшими, ломкими волосами. Сейчас он не мог помочь ни им, ни их королевству, но про себя поклялся, что сделает для этого все возможное.

Неожиданно из темноты выступил грузный мужчина в грязной робе.

— Алесон! Опять бездельничаешь, паршивец вонючий! Кому было ведено вынести горшки из спальни Посвященных? А ну за работу! Нечего тут приставать к добрым людям со всякой дурью!

К немалому удивлению Габорна этот малый всучил ему два ведра, полных фекалий и мочи. Смердело от них омерзительно: для всякого, имевшего дары обоняния такая вонь была просто непереносима. Габорна чуть не вырвало. Он бросил сердитый взгляд на странного незнакомца — коренастого пожилого мужчину с кустистыми бровями и короткой седеющей бородой. Одетый в перепачканный балахон, в темноте он вполне мог сойти за одного из Посвященных, но Габорн узнал его. Перед ним стоял не кто иной, как травник Сильварреста, могучий волшебник, Хранитель Земли Биннесман.

Принц мигом сообразил, что происходит. Травник знал, что разведчики Радж Ахтена могли взять след Габорна, и решил обернуть их обостренное чутье против них самих. Никто их них ни за что не подойдет близко к ведрам, полным дерьма.

Габорн набрал воздуха, и поднял ведра.

— Не споткнись о тени, болван, — прошипел Биннесман . — Мне что, делать больше нечего, кроме как следить за тобой каждую минуту. Травник говорил тихим, сварливым шепотом, словно не желал, чтобы его брань слышали посторонние. В действительности он прекрасно знал, что любой воин из гвардии Радж Ахтена обладает столькими дарами слуха, что на таком расстоянии от него не укроется даже стук сердца Габорна.

Травник отвел принца на задворки кухни, где их встретила собравшаяся бежать молодая служанка.

— Как хорошо, что вы его нашли, — прошептала она.

Биннесман кивнул, поднес палец к губам, призывая всех к молчанию и, через маленькую железную дверь в западной стене, повел своих спутников в сад, где выращивались приправы для кухни.

Южную стену сада оплетали какие-то темно зеленые вьющиеся растения. В сгустившейся тьме Габорн все же распознал узкие, остроконечные листочки кендыря. Травник нарвал пригоршню листьев и принялся разминать их в ладонях. Обычному человеку запах кендыря мог показаться не более, чем неприятным, собаки же его не переносили. А магическое искусство Биннесмана позволяло ему усиливать природные свойства растений.

Спустя несколько мгновений Габорн учуял нечто неописуемое — жуткую, выварачивающую внутренности маслянистую вонь, словно бы порожденную ночным кошмаром и воплотившую в себе само зло. В сознании его возник образ гигантского паука, преградившего тропу своей губительной паутиной. Смерть! Смерть! — сквозило в мозгу. Принц представил себе, как все это должно подействовать на собак.

Биннесман разбросал растертые листья по земле и натер зеленой кашицей подошвы Габорна.

Закончив, он повел юношу через кухонный сад. Миновав его, спутники перескочили через низенькую ограду и вышли к Королевской Стене — второму кольцу городских оборонительных сооружений.

Дальнейший путь пролегал по узкой дороге, зажатой между стеной и задворками купеческих лавок. Через некоторое время травник остановился возле низеньких — пройти в них можно было только пригнувшись, — обитых железными полосами ворот. Их охраняли двое караульных. По знаку Биннесмана один из стражников достал ключ и открыл ворота.

Габорн поставил на землю ведра с фекалиями, желая избавиться от пакостной ноши, но травник сердито шикнул.

— Держи их.

Караульные пропустили всех троих за ворота. Там находился сад, своим пышным великолепием превосходивший любой, в каком доводилось бывать Габорну. Под открытым небом юноша видел лучше, чем в тени узких улиц, и не мог не поразиться красоте этого дивного места.

Впрочем, слово «сад» казалось не совсем подходящим. Деревья и кусты не были пострижены и высажены правильными рядами. Напротив, они росли буйно, своевольно и в таком изобилии, что казалось, будто сама здешняя почва жива, и не может не порождать жизнь.

Необычные кусты, усыпанные белыми, похожими на звезды цветами, смыкались над тропинками, образуя живые арки. Ползучие растения вились по окружавшим сад каменным стенам, словно стремились ускользнуть прочь.

Сад простирался по меньшей мере на полмили в каждую сторону. Прямо перед спутниками раскинулся цветущий луг. За ним высился пологий холм, поросший соснами вперемешку с диковинными деревьями с юга и востока.

Многое казалось странным: рядом с теплым прудом красовались апельсиновые и лимонные деревья, которые просто не могли выжить в этом краю, с его суровыми зимами. Рядом с ними росли огромные папоротники и чудные деревья с листвой, похожей на волосы и покрытыми красной корой причудливо изогнутыми ветвями, как будто ворошившими небо.

Через сад с журчанием протекал ручей. У маленького пруда собралось на водопой семейство оленей. Землю устилал упругий ковер сочной травы, украшенный множеством цветов.

И на западе и на востоке темнели экзотические рощи. Даже в столь поздний вечерний час воздух полнился приглушенным жужжанием пчел.

Габорн глубоко вздохнул и ему показалось, будто он вобрал в себя ароматы всех лесов, садов и пряных трав мира. Животворное благоухание наполнило все его существо: такой запах хотелось бы ощущать вечно.

Бодрящий поток промыл его душу, унеся прочь боль и усталость последних дней. Аромат сада насыщал и пьянил. Принцу подумалось, что до этого мига он никогда не был по-настоящему живым. Ему не хотелось уходить, спешка представлялось нелепой. Но у него не было ощущения, будто время здесь остановилось. Скорее он чувствовал… надежность. Как если бы эта земля могла защитить его от врагов так же, как защищали растения Биннесмана от стужи и непогоды.

Волшебник нагнулся, снял свои башмаки и знаком велел Габорну сделать то же самое.

Юноша уже понял, что попал в сад волшебника. Легендарный сад, который, как поговаривали, Биннесман не покинет никогда.

Четыре года назад, когда умер старый волшебник Ярроу, некоторые ученые из Дома Разумения хотели, чтобы Биннесман занял освободившуюся должность мастера очага в Палате Сил Земли. Редкий чародей отказался бы от такой чести. Но тут начались шумные споры. За несколько лет до того Биннесман опубликовал трактат, где описывались свойства полезных растений. Этот труд вызвал ожесточенные нападки со стороны Хранителя Земли, по имени Хоуэлл. Тот утверждал, будто книга Биннесмана содержит множество ошибок: некоторые редкие травы названы неверно, подорожники на картинках изображены свисающими сверху вниз, словно листья деревьев, а шафран — таинственная и ценная пряность, привозимая с далеких южных островов, — представляет собой истолченные рыльца особого цветка, тогда как всему ученому миру известно, что это смесь цветочной пыльцы, собранная с клювов гнездящихся на юге колибри.

Многие верили в правоту Биннесмана, но Хоуэлл оказался не только видным ученым, но и ловким интриганом. Ему удалось перетянуть на свою сторону большинство гербалистов несмотря на то, что сам он, хотя и был Хранителем Земли, посвящал свои штудии созданию магических артефактов, каковое занятие имело весьма мало общего с изучением трав.

Так или иначе, Биннесман не стал мастером очага. Некоторые считали, что он отказался сам, пристыженный разоблачением своего невежества, тогда как по мнению других назначение не было утверждено. Габорн считал все это сплетнями, распускавшимися Хоуэллом, желавшим набить себе цену.

На сей счет упорно ходил и другой слух, которому принц склонен был верить. В Доме Разумения шептались, какой пост Биннесман у ни предложи, тот все одно не поехал бы в Мистаррию. Он ни за что не покинул бы свой любимый сад.

Сейчас, глядя на диковинные деревья, вдыхая дивные ароматы пряных трав и медоносных цветов, Габорн понимал травника. Этот сад был его шедевром, делом всей его жизни. Разве можно расстаться с любимым детищем?

Биннесман снова указал на сапоги Габорна. Служанка уже сняла свои туфли.

— Прошу прощения, ваше лордство, — сказал чародей. — но вам придется разуться. Это не обычная почва.

Принц повиновался, словно во сне. Ему хотелось лишь одного — разгуливать среди прекрасных растений, вдыхая пьянящие ароматы.

Волшебник кивком головы указал на ведра с фекалиями. Габорн поднял свою неаппетитную ношу, и вся троица неспешно зашагала по ковру из розмарина и мяты. Примятые ногами травы испускали мягкий, очищающий запах.

Биннесман провел Габорна по лугу мимо оленей, взиравших на старого Хранителя безо всякой робости, и остановился близ необычайно высокой рябины, выросшей в форме идеального конуса. Несколько мгновений кудесник пристально присматривался к растению, а затем кивнул.

— Здесь. То самое место.

Расковыряв дерн под деревом, он выкопал небольшую яму и знаком попросил Габорна поднести ведра. Принц передал смердящие сосуды волшебнику, который осторожно вылил их содержимое в яму. Внутри что-то звякнуло: Габорн с удивлением приметил среди фекалий темные металлические предметы. Форсибли Сильварреста!

— Не могли же мы допустить, чтобы они достались Радж Ахтену, — промолвил Биннесман в ответ на невысказанное изумление принца. Не обращая внимания на нечистоты, он положил форсибли в опустошенное ведро и понес к протекавшему шагах в пятидесяти ручью, где, выскакивая из воды и хватая на лету мошек, плескалась форель.

Ступив в поток, Биннесман тщательно, один за другим, омыл форсибли и сложил их на траве. Пятьдесят шесть магических жезлов. Солнце зашло около получаса назад, и форсибли выглядели всего лишь темными полосками.

Едва кудесник закончил, как Габорн оторвал полосу ткани от своей туники, и завернул форсибли.

Биннесман смотрел на него прищурившись, и во взгляде волшебника принцу почудилось одобрение. Затем травник задумался: широкие плечи этого невысокого, кряжистого человека поникли.

— Спасибо тебе, — сказал Габорн, — за то, что ты спас форсибли.

Биннесман не ответил, лишь взглянул принцу в глаза столь пристально, словно хотел запомнить каждую его черту.

— Итак, — промолвил волшебник после затянувшегося молчания. — Кто же вы такой? Габорн хмыкнул.

— Как это? Разве ты не знаешь?

— Сын короля Ордина, — пробормотал Биннесман. — Но кто еще? Какие обязательства приняли вы на себя? Человек определяется своими обязательствами.

При слове «обязательства» Габорн похолодел от страха. Он чувствовал уверенность в том, что Хранитель Земли имел в виду обет, принесенный им этим вечером принцессе Сильварреста. Обет, который сам принц предпочел бы сохранить в тайне. А возможно, волшебник говорил об обещании помочь молодой служанке, или даже о молчаливой клятве, данной Шемуаз и ее отцу. Габорну почему-то казалось, что такого рода обязательства могли прийтись волшебнику не по нраву.

— Я — Властитель Рун, Связанный Обетом.

— Хм… Пожалуй, это не так уж плохо. Вы служите не самому себе, а чему-то большему. Но почему вы здесь? Как оказались в замке Сильварреста за неделю до того, как ждали вашего отца?

Габорн ответил просто.

— Он послал меня вперед. Хотел чтобы я присмотрелся к этому королевству. Полюбил здешнюю землю и ее жителей, как любит их он.

Биннесман задумчиво кивнул, поглаживая бороду.

— Ну, и как? Как вам понравилась эта земля? Габорн хотел было сказать, как восхищается он прекрасным королевством и его народом, но слово «земля» было произнесено с таким нажимом, с таким глубоким почтением, что принц почувствовал: речь у них шла о разных вещах. Да, наверное так оно и было. Но разве этот сад, все эти диковинные деревья, свезенные сюда с разных концов земли, не часть Гередона?

— Я нашел ее достойной восхищения.

— Хм, — Биннесман окинул взглядом кусты и деревья. — Да… жаль, что все это не переживет нынешнюю ночь. Пламяплеты, все беда в них. Моя магия созидательна, а их чары требуют разрушения. Они служат огню, господину, который не позволит им вернуть себе человеческое обличье покуда не насытится пламя. А что может насытить его лучше, чем этот сад.

— А ты? Они убьют тебя? — спросил Габорн.

— Это… не в их власти, — ответил Биннесман. — Пришло время смены сезона. Скоро мои одежды станут красными.

Слова волшебника заставили Габорна призадуматься: следовало ли понимать их буквально. Платье старика было темно-зеленым, как сочная листва в разгар лета. Неужто оно может само по себе изменить цвет?

— Ты мог бы пойти со мной, — предложил принц. — Я постараюсь помочь тебе убежать. Биннесман покачал головой.

— В этом нет нужды. У меня есть навыки целителя. Радж Ахтен захочет, чтобы я служил ему.

— И ты согласишься?

— Я взял на себя другие обязательства, — прошептал Биннесман, выделив слово «обязательство» так же, как незадолго до того слово «земля» — Но вот вам, принц Габорн Вал Ордин, бежать необходимо.

В этот миг Габорн услышал донесшиеся издалека лай и хриплое рычание боевых псов. Глаза Биннесмана вспыхнули.

— Не бойтесь собак, — сказал травник. — Им не преодолеть мой заслон. Те, которые попытаются, — умрут.

В голосе волшебника явственно звучала печаль: сама мысль о гибели живых существ причиняла ему боль. Понурясь, Биннесман вышел из ручья. К удивлению Габорна, он наклонился и в полной темноте сорвал у берега какую-то лозу.

— Пусть ваше лордство закатает рукав. Я чую гноящуюся рану.

Габорн сделал как велено, и травник приложил к ране листья, которые начали оттягивать жар и боль. Габорн. осторожно опустил рукав, чтобы ткань удерживала примочку на месте.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Биннесман, обращаясь и к принцу, и к служанке. — Ощущаете ли голод? Тревогу? Усталость?

Не дожидаясь ответа, он принялся расхаживать по поляне, срывая то здесь, , то там лист или цветок. Габорн дивился тому, как ухитрялся травник находить нужные травы в такой темноте: не иначе, как он просто помнил, где что растет. Биннесман растер ступни лимонным тимьяном, а потом чем-то более острым и пряным, Затем он сорвал три цветка бурачника, голубые лепестки которых мягко светились во тьме, растер их так, что к лепесткам прилипли черные тычинки, и велел Габорну все это съесть. Разжевав медвяные цветы, принц ощутил полное спокойствие, поразительное в столь непростых обстоятельствах. Все страхи ушли.

Заодно травник скормил несколько цветков бурачника служанке, дав ей заодно и розмарина, чтобы помочь преодолеть усталость. Потом Биннесман подошел к травянистому склону, наклонился и отломил веточку какого-то куста. На месте отлома выступил маслянистый, ароматный сок. Травник провел линию над бровями Габорна и две других — на щеках под глазами.

— Это очанка, — прошептал он.

Неожиданно ночные тени перестали казаться такими уж глубокими. Принц изумился: обладая дарами зрения, он неплохо видел в темноте, но такого не мог себе даже представить. Создавалось впечатление, будто Биннесман в один миг добавил ему полдюжины даров. Ощущение было своеобразным: принцу вовсе не казалось, что вокруг стало светлее, но если еще недавно он мог различить очертания отдаленных растений лишь напряженно всматриваясь в темноту, сейчас это удавалось ему без малейших усилий.

Устремив взгляд в гущу деревьев, он увидел там темную массу — скрывавшегося за ветвями человека. Рослого, могучего человека в полном вооружении, который мог остаться незамеченным, когда бы не действие очанки.

— Интересно, что это за малый, — подумал Габорн, но тут же почувствовал, что, кажется, знает ответ.

Закончив пользовать травами служанку, Биннесман сунул ей какой-то стебель и тихонько сказал:

— Держи его в кармане. Возможно, еще до рассвета тебе придется разломать его и воспользоваться свежим соком.

Теперь принц понимал, что травник неспроста спрашивал его и девушку об их самочувствии. Скорее всего, волшебник никогда не трепал языком попусту. Он готовил обоих к ночному побегу. Притирания должны были изменить запах беглецов и сбить со следу погоню. Другие травы укрепляли тело и дух.

— Как теперь, усталость прошла? — спросил Биннесман служанку. — Не вызвал ли бурачник сердцебиение? Я б тебе и веслянки дал, да не хочу, чтобы ты перевозбудилась.

Быстро повернувшись к Габорну, он добавил:

— А вы держите в кармане маковое семя. Если вас ранят, пожуйте его, и боль отступит.

Затем волшебник отвел обоих к прогалине, над которой смыкались кривые ветви трех замшелых, похожих на многоруких чудовищ, деревьев. Неожиданно Габорн ощутил гнетущую тяжесть. Он чувствовал: кто-то или что-то присматривается к нему, оценивает его. А еще он чувствовал землю, причем не только под ногами, но и в нависших над ним деревьях.

Биннесман остановился у невысоких кустов, росших на холмике близко к центру прогалины.

— А вот и рута, — промолвил он. — Собранная на рассвете, она обладает многими полезными свойствами — и на приправы годится, и на целебные снадобья. Но к вечеру, особенно после жаркого дня, она становится ядовитой. Лорд Габорн, ежели преследователи подойдут к вам с подветренной стороны, бросьте им пригоршню в глаза. А еще лучше — в огонь. Дым от такого костра кого угодно отгонит.

Принц не решался прикоснуться к опасному растению, от едкого запаха которого у него даже сейчас слезились глаза. Но Биннесман склонился над невысоким кустом с увядшими цветами, и спокойно нарвал листьев.

— Не бойтесь, вам это не повредит, — буркнул травник, оглянувшись на Габорна.

Однако принц предпочитал держаться подальше. Так же, как и служанка. Она хоть ничего и не чувствовала, но вела себя осторожно.

Наклонившись к ногам принца, Биннесман поднял пригоршню жирной, глинистой почвы и вложил Габорну в ладонь.

— Вот. Я хочу, чтобы вы приняли на себя обязательство, — промолвил он таким тоном, что Габорн мгновенно понял — от его ответа зависит многое. Волшебник говорил торжественно и серьезно, чуть ли не нараспев.

Все это зачаровывало и, в то же время, пугало. Как только Габорн принял влажную горсть, земля под его ногами слегка дрогнула. Почва в ладони казалась невероятно тяжелой, словно на ладони лежала каменная глыба.

Волшебник прав, — подумал принц. — Это не обычная почва.

— Повторяйте за мной, — велел Биннесман . — Я, Габорн Вал Ордин, клянусь что вовеки не причиню вреда земле, а когда грядут времена мрака, посвящу себя спасению человеческого рода.

Биннесман вперил взгляд в глаза Габорна и, затаив дыхание, ждал ответа.

Державший пригоршню почвы принц ощутил внутреннюю дрожь и… чье-то присутствие в своем сознании. Могучее присутствие. Чувство было сродни тому, что испытал он в Баннисфере, когда, повинуясь неясному побуждению, предложил Боринсону жениться на прекрасной Мирриме.

Но сейчас все воспринималось куда острее: словно тяжкое движение скал и дыхание деревьев. Необычная сила пульсировала, вздымаясь под его босыми ногами, — сила самой земли.

Теперь Габорн понимал, что попал сюда не случайно. Отец послал его в Гередон, чтобы он полюбил эту землю. Землю! Неужто король произнес эти слова, повинуясь магическому внушению?

Та же сила коснулась принца и в Баннисферской гостинице, когда он отведал Дурманного вина. Лучшего вина, какое ему доводилось пробовать в жизни. Вина, из бутыли с литерой Б на восковой печати. Вина — сейчас это было ясно и без вопросов, — посланного Биннесманом. Как же еще могло оно оказаться столь чарующее воздействие? Все вело его в этот сад — и вот он здесь.

Но Габорн побаивался принести обет служения земле. Чего она потребует? Возможно, чтобы он стал Хранителем Земли, как Биннесман . Но принц уже связал себя иным обетом, обетом, который считал священным. А, как справедливо говорила Миррима, он не из тех, кто легко раздает обещания.

Вместе с тем он страшился и отказаться, ибо знал, что уже сейчас люди Радж Ахтена выискивают его след. Габорн нуждался в помощи Биннесмана.

— Клянусь! — произнес принц. Биннесман хмыкнул.

— Не так, глупец. Клясться нужно не мне, а земле. Тому, что в ладони и тому, что под ногами. И клятву следует произнести полностью.

Габорн нерешительно открыл рот. Он чувствовал на себе неотступное внимание травника и понимал, что требуемый обет более значим, чем можно себе представить. Сможет ли он сдержать обе клятвы: и данную земле, и ту, что уже связала его с Иом.

— Я… — начал было говорить Габорн, но земля под его ногами затрепетала. Только под ногами — вокруг него, в лесах, в полях и в саду почва оставалась спокойной. Но высившиеся вокруг деревья, казалось, сделались выше, гуще и сомкнулись над ним, образовав темную пещеру. На миг Габорну почудилось, что он оказался под землей.

В наступившей гробовой тишине стороннее присутствие стало еще более ощутимым. Могучая воля устремлялась к нему.

Биннесман отпрянул от куста руты, изумленно озираясь по сторонам. Почва у его ног вспучилась, трава расступилась, словно нечто вспороло самую ткань земли.

И тут из теней выступила черная фигура. Та самая, которую Габорн увидел, когда на него подействовала очанка. Но лишь сейчас он понял, что перед ним не смертный. Не человек.

То существо, слепленное из мельчайших комочков плодородной земли. Существо, принявшее обличье человека, причем человека, которого Габорн не мог не узнать. Из лесного мрака выступил закованный в латы воин с надменным лицом. Над его высоким шлемом распростерлись черные, как оникс, совиные крылья. Радж Ахтен. Точнее, некое подобие Радж Ахтена.

Странный пришелец вперил в Габорна насмешливый, слегка презрительный взгляд. Во мраке леса случайный наблюдатель мог принять это лицо за человеческое, — когда бы не полное отсутствие цвета. Но все черты Волчьего Лорда — каждая ресница, каждый волосок, каждая ниточка его плаща — были воспроизведены безупречно.

Затем пришелец заговорил. Вернее, заговорила земля. Странное существо не открывало рта. Голос его звучал как ветер, вздыхающий над полем, или шелестящий в одиноких деревьях. В нем слышался стон камней, уносимых горным потоком или увлекаемых вниз лавиной. Слова исходили отовсюду. Габорн не понимал их, хотя осознавал, что слышит обращенную к нему речь. Но стоявший рядом Биннесман тут же перевел.

— Ты должен принести клятву мне, о сын человека. Странные звуки продолжались и волшебник, подумав, добавил:

— Ты говорил, будто любишь эту землю. Но решишься ли ты принести обет мне, даже если я ношу личину врага?

Габорн взглянул на Биннесмана, ища ответа, и тот кивнул, побуждая принца говорить с землей напрямую.

Юноша никогда не видел ничего, похожего на это странное существо, о нем не упоминалось даже в преданиях. Земля явилась ему, приняв лик обозримый и внятный. Некоторые люди уверяли, будто, заглядывая в огонь, видели за ним истинный лик этой стихии, но Габорн всегда считал, что изо всех первоэлементов именно огонь наиболее доступен человеческому восприятию, тогда как наименее доступен воздух. О том, чтобы земля воплощалась в нечто зримое, ему даже не доводилось слышать.

— Я люблю эту землю, — произнес, наконец, юноша. Странный, отдаленный шум снова заполнил его уши.

— Как можно любить то, чего ты не можешь понять? — перевел Биннесман.

Габорн постарался ответить правдиво.

— Я люблю то, что понимаю и надеюсь понять все прочее.

Послышался грохот камнепада — земля смеялась.

— Когда-нибудь ты поймешь меня, — сказал Биннесман. — В тот день, когда твое тело смешается с моим. Ты боишься этого?

Смерть. Земля хотела знать, боится ли он смерти.

— Да.

Габорн не решился покривить душой.

— Значит, ты не можешь полюбить меня всем сердцем. Так станешь ли помогать мне, несмотря на это?

Габорн кажется понимал, почему земля приняла облик Радж Ахтена. И понимал, чего добивается от него извечная стихия. Большего, чем служение человеку. Большего, чем служение жизни. Он должен был принять смерть, увядание, разложение как неотъемлемую часть того, что являлось Землей.

На темном лике Земли появилось странное, нечеловеческое выражение. Габорн осмелился заглянуть в эти глаза, и перед его мысленным взором появились картины: пастбище, расположенное далеко к югу от Баннисфера, где белесые камни выступали из зеленой травы, словно зубы и живописные пурпурные горы Алькайр; такие, какими они видятся на расстоянии, к югу от его дома. Но кроме того он видел места, в которых никогда не бывал, — гигантские расщелины, огромные каньоны, чудовищные подземные пещеры. Его внутренний взор проникал сквозь толщу почвы и камня, сквозь бесформенную мешанину различных пород. Самоцветы и грязь, гниющие листья и кости умерших — все смешалось воедино. Юноша чувствовал запахи серы и пепла, травы и крови. Слышал, как журчат в темных глубинах потаенные реки и ощущал бескрайние моря, омывавшие лик земли, подобно сладким слезам. Бесчисленные образы навалились сразу: для смертного было бы немыслимо даже пытаться осознать все увиденное или удержать в памяти.

— Ты не знаешь меня, — говорила Земля устами Биннесмана. — Ты не можешь понять меня. Твой взор не способен прозревать суть. Хочешь видеть во мне союзника, тогда как я явлюсь и другом, и недругом.

— Почему ты добиваешься от меня обета? — набравшись решимости спросил Габорн. — И к чему он меня обяжет? Что значит, никогда не причинять вреда земле? Какие еще времена мрака, и как я могу спасти род человеческий?

На сей раз Биннесман без раздумий перевел ответ, прозвучавший как тяжкий вздох ветра.

— Ты не станешь противиться мне, но будешь стараться узнать мою волю. Определить, как лучше всего послужить земле.

— Но в каком качестве? — настаивал Габорн, стремясь как можно точнее уяснить, чего же от него хотят.

Странные шумы стали настойчивее и громче. Биннесман нахмурился, как будто подыскивая слова.

— Поскольку ты не можешь понять меня, мне тоже трудно понять тебя. Но одно ясно: ты любишь свой народ и стремишься к его процветанию. А значит, захочешь его спасти.

Было время, когда Огонь любил Землю, и солнце близило ко мне свой сияющий лик. Увы, та пора миновала. Ныне близятся времена мрака, и мне приходится искать новых союзников. Новых защитников моего дела. Я призываю тебя спасти остаток человечества.

Сердце Габорна учащенно забилось.

— Спасти от чего?

Земля издала шипение, словно затрещал чудовищный костер.

— От Огня. Все в природе разладилось, баланс сил нарушен. Тому, что вы именуете «Первой Стихией», силе, давно устранившейся от вмешательства в дела мира, предстоит пробудиться и пронестись по вселенной, сея повсюду смерть. Такова Природа Огня: он питает себя, стремясь пожрать все, что может. Многое в этом мире будет уничтожено.

Габорн достаточно знал о магии, чтобы понимать: хотя жизнь была порождена всеми Стихиями совместно, союз великих природных сил никогда не был устойчивым. Различные Стихии благоволили к различным формам жизни. Воздух любил птиц, Вода покровительствовала рыбам, а Земля — растениям, и всему, что ползало по ее поверхности. Огонь же, по-видимому, предпочитал змей и существ нижнего мира. Земля и Вода — силы постоянства, тогда как Воздух и Огонь — переменчивы. Будучи защитницей по самой своей сути, Земля стремилась оберечь все живое, объединяясь в этом с Водой.

— Я Властитель Рун, принц Мистаррии, — рассудил Габорн. — Мой народ издревле искушен в водной магии и я люблю землю. Возможно поэтому выбор и пал на меня.

— Ты предлагаешь служить тебе, — сказал юноша. — И только глупец отказался бы рассмотреть подобное предложение. Ты хочешь, чтобы я кого-то спас — это я сделаю с радостью. Но что ты дашь мне взамен?

Загрохотали камни и почва поблизости испустила пар:

Земля рассмеялась. Правда, Биннесман переводил без улыбки.

— Я прошу лишь одного, чтобы ты спас род человеческий. Если сумеешь, это деяние само по себе будет твоей наградой. Ты спасешь тех, кого сочтешь достойными жизни.

— Если сумею? — переспросил Габорн. Ветер зашелестел в вершинах деревьев.

— Некогда миром владели тот. Затем, на смену им, пришли даскин. Возможно, когда минуют времена мрака, тогда и человечество станет всего лишь воспоминанием.

Принц почувствовал, как холод сковал его сердце. Поначалу он думал, будто Земля хочет, чтобы он помог спасти народ Гередона от Радж Ахтена, но теперь понял, что речь шла о чем-то несравненно более опасном и разрушительном, нежели война людей друг с другом.

— Но что нас ждет? — спросил он. Ответ Земли прозвучал, как тихий шелест ветра. Биннесман нахмурился, помолчал и заговорил от своего имени.

— Габорн, я не могу сказать, что говорит Земля. Это слишком трудно истолковать. К тому же, даже Земле ведомо далеко не все. Будущее ведомо лишь Лордам Времени. Но Земля предвидит великие разрушение. Много погибнет в огне. Небо почернеет от дыма, так что полуденное солнце сделается тусклым и красным, как кровь. Моря задохнутся… Нет, все это для меня слишком сложно.

Волшебник умолк. Габорн отметил, что лицо его стало пепельно-серым: видимо, попытка проникнуть в сокровенный смысл сказанного далась ему нелегко. А возможно, услышанное устрашило Биннесмана настолько, что он уже не мог говорить.

Так и не поняв, каким образом предстоит ему исполнить обет, Габорн все же решился его принести. Он опустился на колени и произнес.

— Я, Габорн Вал Ордин, клянусь, что вовеки не причиню вреда Земле, а когда грядут времена мрака посвящу себя спасению человеческого рода.

Принц затрепетал, когда могучая фигура склонилась над ним, едва не коснувшись шлемом его чела. В ушах юноши завывал ветер, со зловещим стуком перекатывались камни.

— Я принимаю обет и прослежу за тобой, хотя со временем ты проклянешь меня, — прохрипел Биннесман.

Два слепленных из почвы пальца левой руки воплощенной Стихии коснулись лба Габорна и начертили на нем руну. Затем пальцы переместились к его губам. Юноша открыл рот и ощутил на языке чистую почву. В тот же миг волшебное существо стало терять форму, осело и рассыпалось, оставив после себя лишь небольшой холмик. Давление земной силы спало. Сквозь ветви деревьев тускло забрезжил свет, и Габорн глубоко вздохнул.

Побледневший Биннесман воззрился на земляной холмик с благоговейным трепетом. Наклонившись, он осторожно поворошил его пальцем, попробовал почву на вкус, а потом взял щепотку и бросил через левое плечо юноши. Затем он посыпал землей голову Габорна, приговаривая:

— Земля исцеляет, Земля сберегает, Земля своим тебя нарекает. Итак, — прошептал Биннесман, возложив руки на плечи принца, — отныне Габорн Вал Ордин будет зваться Землерожденным. Да служит он Земле, а она, в ответ, послужит ему.

Габорн по-прежнему ощущал едкий запах руты, но теперь он всего лишь щекотал ему ноздри. Юноша подошел к кусту, погладил увядший цветок, и сорвал несколько листочков.

Оглянувшись на волшебника, принц приметил, что тот взирает на него чуть ли не с благоговейным, страхом.

Но когда Габорн сорвал еще с дюжину листьев, Биннесман проворчал:

— Куда столько? Этого хватит на целую деревню. Лучше пойдем, а то время поджимает.

Растерев листья руты между ладонями, Биннесман снял с шеи кошель, ссыпал туда зеленое крошево и повесил кошель на шею Габорна.

Принц хотел бы задать волшебнику не меньше сотни вопросов, но сейчас, в отличие от того момента, когда он вступил в сад и почувствовал себя в безопасности, юноша понимал, что мешкать нельзя. Время и впрямь поджимало, так что на расспросы его уже не было.

Поманив за собой служанку, стоявшую на краю поляны с испуганным выражением на лице, Биннесман повел ее и Габорна вниз по склону холма, к южной стене сада. Принц торопливо шагал по узкой тропинке, сжимая в одной руке связку форсиблей, а в другой рукоять сабли. Чувствовал он себя странно, слишком уж много на него навалилось. Было бы не худо передохнуть, и как следует поразмыслить о случившемся.

Но добравшись до дальнего края луга, где росли диковинные деревья Габорн услышал донесшиеся сзади крики. Он оглянулся.

В сгустившейся тьме вырисовывалась громада замка. Кое-где — в караульных Башни Посвященных и в личных покоях короля Сильварреста, горели огни. На небе уже зажигались звезды: принц едва ли не удивился этому, ибо благодаря воздействию очанки видел все так ясно, что почти забыл о наступлении ночи.

Однако выше по склону, где начиналась тропа, появилось свечение, куда более яркое, чем все другие огни. Трепещущие языки зеленого пламени лизали безволосый череп огненного человека.

Когда пламяплет подошел к воротам — тем самым, в которые совсем недавно вошел Габорн, — стражники расступились. Чародей протянул руку и с его ладони сорвалась яростная вспышка. Железные скрепы ворот оплавились и искорежились. Кудесник вступил в сад.

За ним следовали люди в темных одеяниях. Разведчики Радж Ахтена принюхивались, выискивая запах Габорна.

— Скорее! — прошептал Биннесман. Обычных преследователей принц мог бы не опасаться, но он чувствовал, что на охоту за ним вышли не только простые смертные. Сам Огонь желал настигнуть его.

Спутники припустили вдоль ручья, по заболоченной роще. Ниже, в нескольких сотнях ярдов от подножия холма, поток сливался с рекой, за которой Габорн рассчитывал найти убежище. Волшебник и девушка с трудом поспевали за юношей. Возле маленькой, крытой соломой хижины, обнесенной выбеленным плетнем, Биннесман остановился.

— Дальше я не пойду, мне надо спасать семена, — запыхаясь прохрипел он. — Рован, ты знаешь дорогу к мельнице. Отведи туда Габорна. И да пребудет с вами Земля!

— Идем, — сказала служанка. — Сюда.

Взяв Габорна за рукав она потянула его к вымощенной кирпичом дороге. И принц и девушка помчались по ней со всех ног, подгоняемые доносившимися сзади криками. Юноша по-прежнему держал в руках сапоги, сокрушаясь о том, что не успел обуться, ибо острые камушки впивались в ступни. Рован тоже бежала босиком, но она ничего не чувствовала.

Все это время юноша сожалел о том, что не имеет возможности перевести дух и осмыслить произошедшее. Но в данный момент ему было не до того.

На краю сада Габорн обратился к девушке.

— Постой, Рован. Надень туфли, а не то ноги собьешь.

Девушка остановилась и сделала как ведено. Габорн тоже натянул сапоги, и оба поспешили дальше.

Выбежав из ворот сада, служанка стремительно направилась к огромному деревянному зданию Королевских Конюшен и распахнула известную ей дверь.

Мальчишка конюх, спавший на охапке соломы как раз позади двери, поднял крик, но Габорн и Рован, не обращая внимания, пронеслись мимо него вдоль длинного ряда стойл, где содержались кони, которых удерживала на ногах лишь прикрепленная к потолку подвесная упряжь. Посвященные кони, отдавшие дары королевским боевым и охотничьим скакунам. Миновав стойла, Рован выскочила в заднюю дверь. Снаружи находились загоны, где ржали и метались перепуганные лошади, и Внешняя Стена. Ручей, тот самый, который протекал через сад и петлял по загонам, нырял в каменную трубу под стеной и уходил наружу.

Даже Габорн, не говоря уж о девушке, не мог перебраться через отвесную стену высотой в пятьдесят футов. Вместо того Рован устремилась под стену, в каменное ложе ручья. Проход был узок, слишком узок для воина в полном вооружении, однако юноша и тоненькая служанка протиснулись в него и, вымокнув в ледяной воде, выбрались наружу. За стеной склон становился круче, и поток с шумом устремлялся вниз. По берегам его росли высокие, раскидистые ивы.

Оглянувшись, Габорн посмотрел наверх и увидел стоявшего на стене как раз над ним лучника. Солдат заметил беглецов и намеренно отвернулся.

Земля возле стен была расчищена от деревьев, чтобы неприятель не мог приблизиться к городу незамеченным. Ниже, ближе к подножию холма, темнела небольшая — ярдов двести в длину и сто в ширину — роща. За густым березняком и ольховником Габорн увидел широкую, черную полосу воды и услышал ее мягкое журчание.

Неожиданно принц резко остановился и удержал Рован: на другой стороне реки он приметил движение. Великаны и нелюди разбивали лагерь. Нелюди сновали по сжатому полю, словно черные тени. Принц знал, что эти твари охотятся при свете звезд, прыгая на свою добычу с деревьев, но понятия не имел, насколько далеко видят они в темноте.

Нелюди нагрянули с моря тысячу лет назад, но Властители Рун истребили каждого десятого, и даже снарядили флот, отправившийся в темные земли за морем Кролл, что6ы покончить с напастью. Боевые кличи нелюдей смолкли давным давно, само их имя стало почти легендой. Однако, по слухам, они до сих пор обитали в горах Хест за Инкаррой: очистить дождевые леса от опасных соседей инкарранцам так и не удалось. Рассказывали, что нелюди похищают и едят детей. Не любят открытого боя, но темнота делает их опасными противниками. Габорн не мог знать, насколько правдивы эти рассказы, но опасался, что ночные охотники способны увидеть его даже с другого берега.

Слева, где роща становилась гуще, принц увидел сложенную из камней мельничную запруду. Огромное колесо с плеском вращалось под напором воды, приводя в действие жернова.

— Я пойду первым, — прошептал он и осторожно, стараясь не попасть на глаза толпившимся на противоположном берегу нелюдям, пополз между ивами к роще. Девушка последовала за ним.

Под защитой деревьев беглецы перевели дух. Они находились на крутом берегу: с востока текла река Вай, с

Юга тянулся ров. Медленно, стараясь, чтобы не хрустнула ветка, Габорн повел Рован в глубь рощи. Он надеялся, что Радж Ахтен не расположил там своих солдат.

С вершины холма, из самого сердца замка Сильварреста донеслись отдаленные крики. Возможно, там завязалась схватка. Но тут голоса раздались гораздо ближе.

— Туда! За ним! — перекликались люди на тайфанском наречии. Следопыты Радж Ахтена вели поиск за пределами городской стены. Цепляясь за деревья, Габорн и Рован сползли к реке.

Наверху разгорался пожар. Повеяло дымом: сад Биннесмана охватило пламя. Огненные блики походили на отблеск рассвета.

На другом берегу принц увидел косматых великанов. В их серебристых глазах отражалось пламя. Вокруг них метались черные тени. Нелюди отворачивались и прикрывали глаза, чтобы не смотреть на слепящий огонь.

Река выглядела мелкой. Хотя уже наступила осень, сильных дождей в последнее время не было. Габорн боялся, что если он нырнет и поплывет под водой, нелюди все равно углядят его на столь незначительной глубине. С другой стороны, пожар полыхал так, что казалось будто вот-вот займется весь город. Возможно, черные твари были в какой-то мере ослеплены.

Позади хрустнула ветка, и принц развернулся, мгновенно выхватив саблю. Над обрывом, среди деревьев, высилась окаймленная свечением пожара фигура одного из следопытов Волчьего Лорда.

Воин заметил беглецов, но не бросился на них. Он выжидал, уверенный, что его надежно укрывает ночная тьма. Рован бросила взгляд наверх, куда смотрел Габорн, но, кажется, ничего не увидела. Принц и сам заметил врага лишь благодаря очанке Биннесмана.

Одетый в черное, защищенный кожаным лакированным нагрудником человек держал в руках обнаженный меч. Габорн не мог знать какими дарами наделен этот воин, насколько он силен или быстр. Однако и следопыт не ведал на что способен тот, с кем ему предстояло иметь дело.

Скользнув взглядом по воину, Габорн стал всматриваться в лес справа от него, делая вид, будто не приметил ничего подозрительного. Затем он и вовсе повернулся к преследователю спиной. Положив на землю сверток с форсиблями, принц, как бы лениво почесываясь, левой рукой вытащил из за пояса нож. Он держал клинок плотно прижатым к запястью, так что нож оставался незамеченным.

Затем Габорн прислушался. Мельничное колесо издавало шум, похожий на грохот катящихся по склону камней. Сверху доносились отдаленные крики: возможно, пожар перекинулся на город, и люди боролись с огнем. — Подождем здесь, — сказал принц девушке. Следопыт заскользил вниз по склону, и Габорн затаил дыхание. Противник двигался совершенно бесшумно, но очень быстро. Он обладал даром метаболизма.

У Габорна подобного дара не имелось. Несмотря на молодость, он не мог тягаться в скорости с таким неприятелем. Однако надо было что-то предпринимать: принц боялся, как бы вражеский воин не поднял крик, который неминуемо привлечет из-за реки великанов и нелюдей.

Юноша выжидал, когда следопыт подберется поближе. Тот приблизился уже футов на двадцать, когда под его ногой тихонько хрустнул прутик. Прикинувшись, будто ничего не услышал, Габорн выдержал еще полсекунды. Сейчас, по его расчетам, враг должен был смотреть себе под ноги, сосредоточившись на том, чтобы не издать ни звука. Упускать момент было нельзя.

Мгновенно развернувшись, Габорн молча прыгнул навстречу воину, пролетев мимо Рован.

Следопыт поднял свой меч так быстро, что принц не успел уловить его движение. Враг стоял в боевой позиции, слегка согнув ноги в коленях и выставив вперед клинок. Он явно превосходил Габорна в скорости. В скорости, но не в хитрости.

С расстояния в десять футов Габорн метнул нож, угодив рукояткой в переносицу воина. Тот отвлекся лишь на долю секунды, но принц уже совершал второй прыжок, делая вид, будто целит в колено противника, хочет раздробить его коленную чашечку.

Противник мгновенно опустил клинок, чтобы отразить удар, но Габорн вскинул саблю вверх и полоснул воина по горлу.

Следопыт пошатнулся и, не понимая, что уже мертв, нанес встречный удар. Габорн уклонился, но вражеский меч все же скользнул по левой стороне его груди. Вспыхнула жгучая боль. Принц отскочил. Следопыт захрипел и, пошатываясь, сделал шаг вперед. Из рассеченного горла, пульсировавшим в такт биению сердца, фонтаном полилась кровь.

Понимая, что этот человек долго не протянет, Габорн снова отступил, опасаясь получить еще одну рану. Умирающий враг запнулся за корень и упал на землю, однако меча не выронил и продолжал держать его наготове.

Однако спустя мгновение глаза бойца стала затягивать пелена смерти. Он попытался ухватиться за молодой побег, промахнулся, с полсекунды оцепенело таращился в никуда и, наконец, выронив меч, рухнул ничком.

Габорн посмотрел вверх. Других следопытов Радж Ахтена над обрывом не было. Мысленно поблагодарив Биннесмана за пряные травы, сбившие преследователей со следа, юноша осмотрел рану. Она кровоточила, но не так сильно, как он опасался. Уняв кровь, Габорн вспомнил о форсиблях, и направился вниз, к Рован.

Девушка смотрела на него, задыхаясь от страха, ей казалось, что рана убьет Габорна.

Стараясь держаться прямо, чтобы успокоить служанку принц отвел ее вниз, к самой кромке воды, где беглецы укрылись под ивами. Зарево пожара становилось все ярче.

С противоположного берега встревоженно поглядывали нелюди. Скорее всего они услышали шум схватки, но огонь слепил их. Скрытые в тени деревьев Габорн и Рован оставались незамеченными. К тому же нелюди вовсе не были уверены в том, что в лесу действительно произошла стычка. Скрежет мельничного колеса сбивал с толку, заглушая другие звуки, к тому же нелюди вовсе не рвались лезть через реку. Габорн припомнил, что они, вроде бы, боятся воды.

Прячась за стволами росших на отмели ив, принц по пояс вошел в реку и посмотрел вниз по течению. Рован дрожала от страха.

У излучины, по колено в воде, стояли три великана. Один высоко поднял горящую головню, двое других сжимали окованные железом дубины. Они всматривались в воду, готовые своими орясинами глушить всех, кто попытается ускользнуть рекой, как рыбаки глушат сомов.

Зарево пожара, ослеплявшее нелюдей, лишь помогало великанам видеть лучше. Габорн пригляделся к ним и пришел к выводу, что у него и Рован нет ни малейшей возможности проплыть мимо фраут незамеченными. Глубина реки в том месте никак не превышала трех футов.

Неожиданно Рован ахнула, схватилась за живот и скрючилась от боли.

 

10. Лик чистого зла

Когда Радж Ахтен и его стража подъехали к воротам, Иом стояла на вершине южной угловой Башни Посвященных. Над полями сгущалась тьма, и пламяплеты двинулись к городу, шагая по сухой траве. За ними тянулись огненные Следы, но, к великому удивлению принцессы, пламя не распространялось вокруг. Сверху каждый из пламяплетов походил на комету с ярким хвостом длиною в сто ярдов.

За пламяплетами, подпрыгивая на выбоинах грязной дороги, ведущей из города в Даннвуд, ехала тяжелая подвода, полная людей в бесформенных балахонах.

Легендарные Неодолимые Радж Ахтена тоже выступили к городу, выстроившись в двенадцать рядов, по сто всадников в каждом.

Прочее воинство осталось на месте. Косматые фраут держались у кромки леса и по берегам рек, тогда как нелюди, чьи обнаженные тела были чернее ночи, окружили замок, усеяв луга темными точками, Ускользнуть от них не имелось никакой возможности.

К чести воинов, несших караул у деревянных ворот Башни Посвященных, они не сразу впустили Радж Ахтена. Пока Волчий Лорд ехал по улицам, самая охраняемая башня цитадели оставалась наглухо запертой. Воины ждали приказа своего короля. Сильварреста спустился по лестнице рука об руку с Иом. Короля и принцессу сопровождали их Хроно и Шемуаз.

— Вот и хорошо, — подумала Иом. — Пусть-ка Волчий Лорд хоть чуток постоит перед запертыми воротами, дожидаясь истинного властителя замка Сильварреста. Это казалось ей пусть и маленьким, но воздаянием за то, что уже случилось и, как она знала, должно будет случиться. На лице отца принцесса не замечала признаков страха, но слишком уж крепко сжимал король ее руку.

Спустя мгновение король и принцесса подошли к воротам. Здесь стояли на страже лучшие рыцари королевства, ибо Башня Посвященных представляла собой святая святых, средоточие мощи Сильварреста. Ведь гибель любого из Посвященных означала ослабление могущества короля.

Двое стражников у ворот поверх кольчуг были облачены в щеголеватые, черные с серебром туники.

По приближении короля рыцари выхватили мечи, направив их острием к земле. За воротами, сквозь подъемные решетки, можно было видеть Радж Ахтена.

— Мой лорд? — Обратился к королю капитан Олт. По приказу короля преданный воин готов был сражаться до последней капли крови. Или же убить и государя, и его дочь. Спасти их от мучений, мысль о которых повергала Иом в ужас.

— Уберите оружие, — сказал Сильварреста, но голос его дрогнул от неуверенности.

— Будут ли у вас какие-нибудь приказы? — спросил Олт.

Сердце Иом сжалось. Неужто отец велит убить их обоих, чтобы они не попали в руки врага.

Среди лордов Рофехавана уже долгое время велись споры относительно того, как следует поступать в подобных обстоятельствах. Победители нередко вынуждали побежденных отдавать им свои дары, отчего становились еще сильнее. А Радж Ахтен и без того уже был могуч сверх меры. Некоторые считали, что достойнее будет убить себя, нежели подчиниться захватчику.

По мнению других, остаться в живых означало сохранить надежду когда-нибудь послужить людям. Отец Иом колебался. Потеряв два дара ума, он сделался очень осторожным в суждениях, ибо постоянно боялся совершить ошибку.

Король Сильварреста с нежностью посмотрел на дочь.

— Жизнь так сладка, — прошептал он. — Как ты считаешь?

Девушка кивнула.

— Жизнь… Жизнь, Иом, это нечто странное и прекрасное. Она исполнена чудес, даже в самые мрачные часы. Я всегда верил в это. Если у человека есть выбор, следует выбирать жизнь. Будем жить, в надежде послужить нашим людям.

Иом слушала отца с трепетом. А вдруг он ошибся? Что, если их смерть послужила бы народу гораздо лучше.

— Открой ворота, — шепнул Сильварреста Олту. — И пусть принесут светильники. Нам потребуется свет.

Могучий капитан угрюмо склонил голову. По его глазам Иом поняла: рыцарю легче было умереть, чем видеть как его государь теряет свое королевство. Он не одобрял решение короля, однако молча отсалютовал мечом, коснувшись острием навершия своего шлема.

— Ты вовеки останешься моим лордом, — говорил этот жест.

Сильварреста благодарно кивнул. Гвардейцы сняли засовы и распахнули открывавшиеся наружу ворота.

Радж Ахтен восседал на сером жеребце с белыми пятнышками по крестцу. Его окружали телохранители. Позади держался Хроно, рослый мужчина с непроницаемым лицом и седеющими висками. Кони Волчьего Лорда выделялись особой статью. Иом слышала об этой породе, называемой «имперской», но никогда прежде таких скакунов не видела. Их привозили из почти легендарного царства Тот, за морем Кэролл.

Радж Ахтен выглядел подлинным властелином. Черная кольчуга облегала тело как блестящая чешуя. Распростертые над шлемом крылья притягивали внимание к его лицу. Он вперил в короля и принцессу бесстрастный взгляд.

Лицо Волчьего Лорда не было ни молодым, ни старым, ни вполне мужским, ни женским; так всегда происходило с тем, кто принимал слишком много даров от людей обоего пола. Однако он был прекрасен, столь беспощадно прекрасен, что, у Иом заныло сердце. Ей хотелось заглянуть в его черные глаза. Облик Радж Ахтена внушал благоговейный восторг, ради такой красоты человек мог пойти на смерть. Но голова Волчьего Лорда неуловимо качалась(двигалась) из стороны в сторону; признак переизбытка даров метаболизма.

— Сильварреста, — промолвил он с высоты седла, опуская титул, — разве в Гередоне не принято приветствовать своего лорда?

Сила голоса Радж Ахтена была столь велика, что ноги Иом подкосились сами собой. Не властная над своим телом, она пала ниц, хотя внутренний голос шептал ей.

— Убей его, пока он не убил тебя. Отец Иом преклонил колено и произнес.

— Прошу прощения, мой лорд. Добро пожаловать в замок Сильварреста.

— Теперь этот замок называется замком Радж, — поправил его Волчий Лорд. За спиной Иом послышалось бряцанье металла: стражники вынесли из караульной светильники.

Радж Ахтен взглянул на свет — пламя отразилось в его глазах, — а потом легко соскочил с коня и подошел к Сильварреста. Иом. всегда считала своего отца рослым мужчиной, но Волчий Лорд был выше его на полголовы.

Девушка замерла от ужаса, ибо не знала, чего ожидать от грозного победителя. Радж Ахтен мог взмахнуть мечом и мгновенно обезглавить обоих. От его клинка не укроешься и не уклонишься.

Никто не сумел бы предсказать, как поступит этот человек, всего за несколько последних лет покоривший все южные королевства вокруг Индопала, и стремительно возвысившийся в своей несказанной мощи. Он мог проявить как щедрое великодушие, так и нечеловеческую жестокость.

Рассказывали, что когда султан Авен был осажден в его зимней резиденции в Шемнарвалле, Радж Ахтен захватил в плен жен и детей Противника, остававшихся в летнем дворце, и пригрозил, что ежели султан не сдастся, катапульты осаждающих станут метать в его крепость его же собственных детей. Неукротимый Авен ответил тем, что, выйдя за стену, схватился за пах, и вскричал:

— Валяй, у меня есть молот и наковальня, чтобы сделать сыновей получше!

Сыновей у султана было много, и люди рассказывали, что в ту ночь, когда каждый из них превратился в пылающий факел, жуткие вопли разносились на много миль. Лишь когда они смолкли, обгорелые тела детей начали метать через стены. Султан все равно не хотел сдаваться, но его воины не выдержали всего этого ужаса и открыли ворота. Радж Ахтен захватил Авена, желая, чтобы его участь стала примером для непокорных. Что случилось потом, Иом сказать не могла. Есть вещи, которые цивилизованные люди между собой не обсуждают.

Но все знали, что Радж Ахтен судил королей еще до того, как затевал с ними войны. Он заранее решал, кого зверски убить, кого поработить, а кого сделать регентом.

Сердце Иом неистово колотилось. Ее отец был лордом, Связанным Обетом, человеком достойнейшим и честнейшим. Она считала его самым добросердечным правителем во всем Рофехаване.

Радж Ахтен, напротив, слыл самым черным злодеем, ступавшим по земле за последние восемь столетий. Этот похититель престолов никого не признавал равным себе и всех монархов мира считал своими вассалами. Столь разным людям не разделить между собой трон Гередона.

Радж Ахтен выхватил из петли за спиной боевой молот, насаженный на длинную, чуть ли не в его рост, рукоять, и оперся им о землю, обхватив рукоять обеими руками и положив подбородок на костяшки пальцев. Затем он игриво улыбнулся.

— Нам не помешает кое-что обсудить, Сильварреста. Боюсь, по некоторым вопросам у нас имеются разногласия.

Как раз в это время подъехала и остановилась огромная подвода. Огонь светильника выхватил из мрака лица заполнявших ее людей. Иом пригляделась и, в ужасе, поняла, что некоторые — капрал Делифон, мастер клинка Скаллери — ей знакомы, хотя она не видела их годами.

Неожиданно Шемуаз ахнула и бросилась вперед. Ближе к передку подводы лежал скрюченный, неспособный даже моргать человек. Суставы его не гнулись, пальцы свело, искаженное мукой лицо походило на маску смерти. То был Эремон Воттания Солетт, отец Шемуаз, пропавший шесть лет назад.

Дочь устремилась к отцу. Иом шагнула было следом за Шемуаз, но остановилась, ибо боялась приближаться к Радж Ахтену. Однако, даже с расстояния в тридцать футов девушка учуяла исходивший от телеги смрад. Многие из сидевших на ней разинув рты, таращились в пустоту отсутствующими, без проблеска понимания, взорами. Все эти люди — некогда грозные бойцы — лишились одного из «великих» даров: ума, мускульной силы или метаболизма. Теперь они были совершенно беспомощны.

Когда Шемуаз с рыданиями прижала отца к своей груди, Олт придвинулся ближе, подняв трепещущий факел. Рука его слегка дрожала. Колеблющийся свет озарял бледные, внушавшие ужас лица несчастных.

— Многие из этих людей и впрямь когда-то служили мне, — осторожно признал король Сильварреста. — Но я освободил их от присяги. Это вольные воины. Рыцари Справедливости. Я не их лорд.

Король сказал правду — но не всю правду. Люди в повозке, действительно, являлись Рыцарями Справедливости, ибо каждый из них дал клятву истреблять Волчьих Лордов, подобных Радж Ахтену. Считалось, что такая клятва освобождает от обязательств по отношению к тому или иному лорду Однако отец Иом покровительствовал Рыцарям Справедливости, снабжал их оружием, деньгами и всем необходимым для борьбы с Радж Ахтеном. Отказ от ответственности за их действия звучал двусмысленно, как если бы лучник отказался взять на себя вину за урон, нанесенный выпущенной им стрелой.

Радж Ахтен не принял отговорку короля. Лицо его исказила гримаса боли, и на миг он отвел взгляд в сторону. Сердце Иом дрогнуло, она увидела, как в глазах Волчьего Лорда блеснули слезы.

— Ты причинил мне немало бед, — сказал он. — Твои люди убивали моих Посвященных. Пал мой племянник. Погибли многие из тех, кого я считал близкими друзьями и верными слугами.

Голос его заставил Иом испытать чувство вины. Она ощутила себя ребенком, пойманным на том, что он мучил котенка.

Девушке было мучительно стыдно, ведь слова Радж Ахтена звучали так искренне. Он так любил своих Посвященных.

Но разум подсказывал ей, что верить Волчьему Лорду нельзя.

— Он хочет, чтобы ты поверила, — говорил внутренний голос, — но все это не более чем уловка. Он любит не людей, а лишь силу, которую дают ему эти люди.

Принцесса пыталась внять голосу рассудка, но это давалось ей с большим трудом.

— Пойдем в твой Тронный Зал, — промолвил Радж Ахтен. — Ты сам довел дело до того, что мне пришлось улаживать наши разногласия таким образом. А теперь, сколь сие ни печально, мы должны будем обсудить… …условия сдачи.

Король Сильварреста кивнул. Голова его так и осталась склоненной, на челе выступил пот. Иом стало легче дышать. Они будут говорить! Обсуждать условия! На большую снисходительность принцесса не смела даже надеяться.

Поймав взгляд Радж Ахтена, его телохранители въехали в Башню Посвященных. Скакуна Волчьего Лорда взяли под узцы и повели на конюшню, а сам он направился к Королевской Башне.

Иом, не чуя под собой ног, безмолвно двинулась следом. Шемуаз осталась с отцом: держа Эремона Воттанию за руку, она шептала ему слова утешения.

Иом, ее отец и все три Хроно шли по пятам за Радж Ахтеном. Путь их пролегал через обнесенный стенами рынок, мимо богатейших торговых рядов Гередона, где в прекрасных лавках продавали серебро, самоцветы и тончайшие ткани.

В Королевской Башне уже зажгли светильники. Иом вынуждена была признать, что сооружение это отнюдь не радовало глаз. Квадратная каменная твердыня, высотой в шесть этажей, была лишена каких-либо украшений, кроме стоявших у ее основания шестнадцатифутовых гранитных статуй былых королей. Правда, над желобами водостоков красовались фигурки менестрелей и танцующих фантастических зверей, но такие маленькие, что снизу их было не углядеть.

Сердце Иом учащенно билось. Ей очень хотелось метнуться в какой-нибудь проулок и спрятаться за одной из укладывавшихся там на ночь коров.

Ступив на порог Королевской Башни, принцесса едва не лишилась чувств, и устояла лишь потому, что отец держал ее за руку. Девушку мутило, но она покорно поднималась по лестничным пролетам. Миновав пять этажей, все добрались до королевских покоев.

Радж Ахтен проследовал через Палату Аудиенций в огромный Тронный Зал, где высились лакированные деревянные троны короля и королевы с алыми шелковыми подушками на сиденьях. Изголовья, подлокотники и ножки обоих тронов украшала резьба в виде отделанных золотой филигранью листьев. Престолы не поражали великолепием: Сильварреста имел троны получше, но их устанавливали лишь по особым случаям. Зато сам зал, с высоченными, от пола до потолка окнами вдоль южной, северной и западной стен выглядел впечатляюще. По обеим сторонам каждого трона горели светильники. В огромном камине танцевал огонек.

Волчий Лорд расположился на троне короля. Судя по всему, он чувствовал себя в доспехах, словно в домашнем платье.

— Я полагаю, моя кузина Венетта чувствует себя хорошо, — промолвил он, обращаясь к Сильварреста. — Ступай, и приведи се сюда. Заодно можешь переодеться. Все это… — Радж Ахтен махнул рукой, указывая на латы побежденного короля, — тебе уже не потребуется.

Сильварреста покорно склонил голову и направился в свои покои. Иом была настолько напугана что, вместо того, чтобы пойти к себе, последовала за ним.

Хроно короля и принцессы не пошли с ними. Даже они, заносившие в летописи все деяния лордов, не осмеливались нарушить неприкосновенность опочивален Властителей Рун. Хроно Радж Ахтена присоединился к своим товарищам по ордену в старинном алькове перед входом в королевскую спальню, где, бывало дожидались пробуждения владыки телохранители и слуги. Они повели беседу на тайном наречии, какое часто использовали при встречах Хроно из враждующих королевств. Иом не понимала ни слова, а потому просто закрыла за собой дверь.

Королева Венетта Сильварреста, облаченная в тончайшие шелка, со всеми подобающими ее сану регалиями, сидела в кресле, повернутом спинкой ко входу. Глядя в выходившее на юг окно, она красила ногти прозрачным лаком.

Эта горделивая, обладавшая десятью дарами обаяния дама, значительно превосходила красотой свою дочь. У нее были черные волосы и оливковая, как у Радж Ахтена кожа — гораздо темнее, чем у Иом. Драгоценности в короне Венетты не могли соперничать с небрежной миловидностью се лица. На коленях королевы лежал скипетр — золотой жезл со вделанными в набалдашник жемчугами.

— Итак, — выдохнула она, не повернув головы. — Ты потерял наше королевство.

В голосе звучала горечь, какой Иом никогда прежде не слышала.

— Я это предрекала, — продолжила королева. — Ты слишком мягок, чтобы удержать власть. Твое падение было лишь вопросом времени.

Сильварреста снял латные рукавицы, отстегнул и бросил к ним шлем и принялся возиться с креплениями наручей.

— Я не стану сожалеть о содеянном, — промолвил он. — Наш народ жил в относительном мире и благоденствии.

— О да, — с иронией подхватила Венетта. — В мире. Не имея ни союзников, ни сильного короля, способного защитить страну. Чем обернулись все твои благодеяния.

Гневная ирония матери поразила Иом. До сих пор Венетта всегда сохраняла строгое спокойствие и во всем поддерживала мужа.

— Я отдал народу все, что мог, — сказал Сильварреста.

— А много ли получил взамен? Будь ты настоящим лордом, люди поднялись бы на твою защиту! Сражались бы бок о бок с тобой, даже не имея надежды.

Иом помогла отцу снять верхние наручи и оплечья. Затем он положил на кровать нагрудник. Принцесса только сейчас заметила, что отец выкладывал детали доспехов так, что создавалось впечатление, будто на постели лежит ничком стальной человек.

Венетта говорила правду. Король Сильварреста не вызывал восхищения и поклонения подданных. Казалось бы, милосердный правитель, Властитель Рун, Связанный Обетом, должен привлекать сердца, внушать любовь и почтение. Но на деле все обстояло сложнее.

Многие люди, желавшие уступить дары, отдали их чужеземным королям, вроде Ордина, от которых можно было получить более высокую цену.

Такие государи как Сильварреста редко получали поддержку, в которой нуждались, пока не объявлялся какой-нибудь Волчий Лорд, вроде Радж Ахтена. Лишь столкнувшись с узурпатором, вымогавшим дары гнусными угрозами, люди устремлялись под знамена доброго короля. Зачастую, слишком поздно.

— Ну, конечно, — сообразила Иом, — потому-то Радж Ахтен и не стал опустошать ближние к его владениям королевства, а нанес удар именно сюда.

— Вы слышите меня, мой лорд? — спросила Венетта. — Слышите, что я не слишком высокого о вас мнения.

— Я все слышу, — отозвался король. — И по-прежнему тебя люблю.

Только теперь мать Иом повернулась. По щекам ее лились слезы. Губы были сжаты до боли, глаза полны любви и страдания. Принцесса поняла, что Венетта бросалась на мужа от отчаяния, как раненая собака кусает хозяина, который хочет перевязать рану.

— Я буду любить тебя вечно, — всхлипывая произнесла королева. — Ты в тысячу раз больше король, чем мой гнусный кузен.

Король Сильварреста уже снял кольчугу и стоял посреди спальни в кожаном подкольчужнике. Повернувшись к Иом, он взглядом попросил се оставить родителей наедине.

Она вышла, но не осмелилась вернуться в Тронный Зал, где находился Радж Ахтен, а потому осталась в алькове. Дожидаясь отца, она прислушивалась к оживленному, но невнятному ей разговору Хроно. При прежних королях слуги и стражники оставались в алькове на всю ночь, Сильварреста отменил этот обычай, но в помещении по-прежнему стояли скамьи, а места хватало и для девушки, и для трех Хроно.

Несколько минут спустя король и королева вышли из опочивальни. Отец Иом оделся как подобало лорду, лицо его выражало решимость. Мать ее оставалась при всех регалиях.

Проходя мимо дочери, Венетта шепнула:

— Помни, кто ты.

Она решила играть роль королевы до самого конца. Иом последовала за родителями в Тронный Зал. К се удивлению возле Радж Ахтена стояли на страже двое Неодолимых. Все трос выглядели впечатляюще.

Король Сильварреста выступил вперед и преклонил колено на краю расстилавшегося перед троном малинового ковра.

— Джас Ларен Сильварреста к вашим услугам, высокочтимый лорд. Имею честь представить вам мою жену, вашу дражайшую кузину, Венетту Мошан Сильварреста.

Королева, молча наблюдавшая за поклоном мужа, выждала момент, после чего склонилась сама, не сводя с Волчьего Лорда настороженного взгляда.

Когда она наклонила голову, Радж Ахтен неуловимо быстро мотнулся вперед, выхватив из ножен короткий меч.

Подхваченная клинком корона Венетты взлетела в воздух и со звоном ударилась о каменный потолок.

— Ты ведешь себя слишком дерзко! — предупредил Радж Ахтен.

— Я пока еще королева, — возразила Венетта, глядя на него с опаской.

— Это мне решать.

Радж Ахтен бросил латные рукавицы на шелковую подушку трона королевы и вонзил в эту подушку свой меч, после чего вцепился руками в подлокотники. В его поведении Иом уловила едва заметную нервозность. Он чего-то хотел от них. Явно чего-то хотел.

— Джас Ларен Сильварреста, по отношению к тебе я долго проявлял редкостное терпение. Ты ссуждал деньгами рыцарей, нападавших на меня безо всякого повода. Мне пришлось явиться сюда, чтобы положить этому конец. Я требую… соответствующего воздаяния.

Несколько мгновений отец Иом молчал, се мать опустилась на колени перед троном.

— Чего вы желаете от нас? — спросил, наконец, Сильварреста.

— Прежде всего, получить заверение, что ты никогда больше не станешь злоумышлять против меня.

— Даю слово, — промолвил Сильварреста, глядя в лицо Волчьего Лорда.

— Благодарю тебя, — тяжело роняя слова сказал Радж Ахтен. — Твое обещание стоит многого. Ты был достойным правителем, Сильварреста. Справедливым лордом. Твое королевство процветает, подданные обладают множеством даров, которые могут преподнести мне. В иные времена я предпочел бы заключить с тобой союз. Но… с юга на нас надвигается сильный враг.

— Инкарранцы? — спросил Сильварреста. Радж Ахтен отмахнулся.

— Гораздо хуже. Опустошители. Последние тридцать лет они размножаются, как кролики. Это они прошли по лесам Дэнхэма и выгнали нелюдей из потайных горных убежищ. Еще год, и опустошители выступят против нас. Я намерен остановить их, но для этого потребуются силы всех северных королевств. Вот зачем мне нужна власть.

Иом ощутила полнейшую растерянность. Похоже, и ее отец чувствовал тоже самое.

— Но мы могли бы побить их вместе, — воскликнул Сильварреста. — Поднять северные королевства против общего недруга. Вам не было нужды затевать эту войну.

— Вот как? А кто возглавил бы объединенное войско? Ты? Король Ордин? Я? Тебе лучше знать.

Лорду Сильварреста стало не по себе. Радж Ахтен был прав. Никто не мог повести за собой северных королей. Взаимное недоверие, укоренившиеся раздоры и мелочная зависть не позволяли им объединиться. Вздумай Ордин повести армию на юг, кто-нибудь наверняка напал бы на его оставшиеся без защиты владения.

И уж конечно ни один король не доверился бы Радж Ахтену, Волчьему Лорду. Властители Рун испокон веку нападали на всякого, кто стремился возвыситься сверх меры. В незапамятные времена некоторые алчущие власти вожди пускали в ход форсибли, чтобы получить дары от волков. Первоначально именно их именовали Волчьими Лордами.

Впрочем, люди, жаждавшие обзавестись необычайно острым чутьем или слухом, зачастую заимствовали дары у щенков: иметь дело с собаками было проще, чем с волками, да и содержание их в качестве Посвященных не требовало особых хлопот. Даже жизнестойкость и мускульную силу порой получали от мастифов, специально выращенных для этой цели.

Однако всякий, решившийся принять дары у животного, становился недочеловеком: какой-то частью своего "я" он сам превращался в животное. Со временем «Волчьими Лордами» стали называть всех Властителей Рун, отличавшихся жестокостью и коварством. Таких, как Радж Ахтен, который, вполне возможно, никогда не брал даров у животных.

Никто из королей севера не встал бы под знамена Радж Ахтена. Люди, заслужившие прозвание Волчьего Лорда, становились отверженными. Обычай предписывал правителям всячески поддерживать Рыцарей Справедливости в их безжалостной войне с этими выродками. Волчьих Лордов надлежало истреблять как настоящих волков, забравшихся в овчарню.

— Но вовсе не обязательно действовать таким образом, — сказал Сильварреста. — Существуют и другие способы вести войну. Десятая часть рыцарей каждого королевства…

— Обязательно! — прервал его Радж Ахтен. — Неужто ты дерзаешь оспаривать мое мнение? И это при том, что я обладаю тысячей даров ума против твоих… — он заглянул в глаза Сильварреста… — против твоих двух.

— Он просто догадался, — пыталась убедить себя Иом. На севере бытовала поговорка: «Мудрость короля не во множестве даров ума, а в числе мудрых советников». Здешние государи редко принимали более четырех даров, и Сильварреста придерживался этого обычая. Но девушку не оставляла мысль, что Радж Ахтен каким-то образом, прочел по глазам се отца, сколькими дарами ума тот обладает.

Однако, куда больше ее поразило признание Волчьего Лорда в том, что сам он получил дары ума тысячи человек. Такое трудно было себе представить. Обладатель более чем четырех даров помнил все, что когда-либо слышал, думал и чувствовал. Некоторые лорды утверждали, что, приняв несколько даров сверх этого, можно обрести большую прозорливость и глубокомыслие. Но тысяча! Радж Ахтен сложил руки на груди.

— Я изучал опустошителей — как они распространяются по нашим землям. Проникают повсюду, вместе со своими королевами. Это настоящий потоп. Поэтому, Сильварреста, несмотря на твои миролюбивые заявления, я потребую от тебя большего. Обнажись.

Сильварреста нервничал, а оттого казался неловким, неуклюжим, как ученый медведь. Развязав пояс, он сбросил с плеч полуночный синий шелк, открыв волосатую грудь. Под правым соском, как отметины зубов возлюбленной, виднелись красные шрамы — следы форсиблей. С одного взгляда Радж Ахтен оценил возможности побежденного.

— Твой ум, Сильварреста. Я хочу получить твой ум. Отец Иом обмяк и упал на оба колена. Он знал, каково это будет: мочиться в штаны, не помнить своего имени, не узнавать ни жену, ни детей, ни самых близких друзей. Король уже успел ощутить боль утраты, когда лишился части своих воспоминаний.

— Нет! — Сильварреста затряс головой.

— Ты не можешь отдать или не хочешь? — спросил Радж Ахтен.

Лорд Сильварреста широко развел руками, не в силах произнести ни слова.

— Ты должен повиноваться!

— Я не могу, — вскричал отец Иом. — Лучше возьми мою жизнь!

— Зачем? Какую ценность представляет для меня твоя смерть? Ум — вот, что мне нужно.

— Я не могу! — повторил Сильварреста. Отдать дар врагу само по себе плохо, но Радж Ахтен получил бы больше, нежели ум побежденного. Поскольку Сильварреста уже был одарен, подчиниться для него означало стать вектором Радж Ахтена.

Человек мог отдать дар единожды в жизни и, когда это происходило, между Посвященным и его лордом устанавливалась магическая связь, прерывала которую только смерть. Если умирал лорд, дар возвращался дарителю. Если умирал Посвященный, лорд терял то, что получил от этого вассала.

Но Сильварреста являлся Властителем Рун. Согласившись отдать свой ум, он, тем самым, передал бы Рад ж Ахтену умы всех своих живых Посвященных, равно как и другие дары ума, какие мог получить когда-либо в будущем. В качестве вектора Сильварреста должен был превратиться в посредника, бессознательно поддерживающего связь между Волчьим Лордом и собственными Посвященными. Стать своего рода живым каналом, который можно было использовать, чтобы пропускать к Радж Ахтену чужие дары. Возможно, дары сотен людей.

— Можешь, — заверил его Радж Ахтен. — Еще как можешь: все, что тебе нужно — это соответствующий стимул. Как насчет твоих людей? Они ведь не безразличны тебе, разве не так? Твоя жертва могла бы спасти их. Сам посуди, если мне придется убить тебя, я не оставлю в живых и твоих Посвященных. Мужчин и женщин, которые уже не смогут предложить даров, но которые, вполне вероятно, захотят отомстить мне.

— Я не могу, — простонал Сильварреста.

— Даже ради того, чтобы купить жизни сотни вассалов? Тысячи?

В зале воцарилась отвратительная, гнетущая тишина. Получить дар можно было только с согласия дарителя. Некоторые лорды добивались этого, играя на струнах любви, иные покупали дары за деньги. Радж Ахтен использовал гнусный шантаж.

— Ладно, а как насчет твоей прекрасной жены — моей кузины? Неужто ты не пойдешь на уступку даже ради нее? Ты ведь не захочешь, чтобы с такой красавицей обошлись… без должного почтения.

— Не делай этого! — вскричала Венетта. — Ему меня не сломить!

— Ты мог бы спасти ее жизнь. Уступи, и я не только оставлю ее в живых, но и сохраню за ней трон, который она так любит. Она получит регентство и будет править Гередоном от моего имени.

Сильварреста обернулся к жене и нерешительно кивнул. Губы его дрожали.

— Нет! — воскликнула королева. В одно мгновение она развернулась и побежала. Иом показалось, что мать ударится о стену, но та устремилась не к стене, а к высоким окнам позади Хроно.

Неожиданно — за его движением невозможно было уследить взглядом — Радж Ахтен оказался рядом с ней и схватил се за руку. Венетта попыталась вырваться.

— Отпусти! — крикнула она и, неожиданно, вцепилась ногтями в запястье Волчьего Лорда. Брызнула кровь. С уст королевы снова сорвался крик, — на сей раз крик торжества.

— Смотри, мой милый, — воскликнула Венетта, обращаясь к мужу. — Сейчас он умрет!

Иом мигом вспомнила о прозрачном лаке и поняла: поведение матери было игрой, рассчитанной на то, чтобы Радж Ахтен оказался рядом, и она могла вонзить отравленные ногти в его плоть.

Королева отступила назад, высоко подняв руку с окровавленными ногтями. Последнее, что должен был увидеть Радж Ахтен, перед тем, как его постигнет смерть.

Волчий Лорд тоже поднял правую руку. Кровь его почернела, запястье распухло прямо на глазах. Но он держал руку как будто с вызовом и, спустя несколько показавшихся бесконечными мгновений, Венетта побледнела от страха.

Иом взглянула на руку Радж Ахтена. Кровавые порезы затянулись в считанные секунды, опухоль спала и потемневшее было запястье уже возвращало себе природный цвет.

Сколькими же дарами жизнестойкости обладал Волчий Лорд? Сколькими дарами метаболизма? Принцесса никогда не видела такой исцеляющей силы и слышала о ней лишь в легендах.

На губах Радж Ахтена появилась устрашающая, хищная улыбка.

— Ага, выходит, я не могу доверять тебе, дорогая кузина, — прошептал он. — Жаль. Я человек добросердечный. Надеялся, что родственницу можно и пощадить.

Он ударил ее тыльной стороной кулака. Не изо всех сил, но то был удар Властителя Рун. Лицо Венетты вмялось, брызнула кровь, шейные позвонки треснули. Она отлетела на дюжину футов, врезалась в окно, со звоном разбившееся вдребезги и вывалилась наружу, потянув за собой длинную штору. С полсекунды казалось, будто королева неподвижно зависла в ночном воздухе. Затем уже мертвое тело рухнуло вниз с высоты пяти этажей и шлепнулось на каменные плиты внутреннего двора. Иом остолбенела. У Сильварреста вырвался крик ужаса. Радж Ахтен с досадой смотрел на разбитое цветное стекло и колыхавшиеся на ветру красные шторы.

— Мои соболезнования, Сильварреста, — сказал он. — Сам видишь, у меня не было выбора. Всегда находятся люди, считающие, что убить или умереть легче, чем жить в услужении. И они правы. Смерть не требует никаких усилий.

Иом чувствовала себя так, словно кто-то разорвал ее сердце. Отец девушки по-прежнему стоял на коленях. Его била дрожь.

— Так вот, — продолжил Радж Ахтен. — Мы собирались заключить сделку. Мне нужен твой ум. По правде сказать, для меня еще несколько даров ума не столь уж великое приобретение. Ты можешь приобрести куда больше. Отдай мне свой ум, и твоя дочь получит регентство.

Будет править королевством вместо тебя. Ну что, договорились?

Сильварреста кивнул, сотрясаясь от рыданий.

— Пусть приносят форсибли, — простонал он. — Я хочу уподобиться младенцу, и забыть этот день.

Отец был готов на все, лишь бы спасти жизнь дочери.

Устрашенная Иом непроизвольно опустилась на колени. Мысли путались, она не знала, что делать. «Помни, кто ты», — сказала ей мать. Но что это значило?

— Я принцесса, — думала девушка. — Я должна служить своему народу. Но как? Попытаться напасть на Радж Ахтена? Броситься в окно, следом за матерью? Что это даст?

Получив регентство, она сохранит хоть какую-то власть. Пока жива — сможет подспудно бороться против Радж Ахтена. И позаботиться о благе своего народа. Именно поэтому ее отец все еще жив. Поэтому он не предпочел сражаться до смерти, как поступила мать.

Сердце Иом колотилось. Не зная на что решиться, на что надеяться, она вдруг вспомнила лицо Габорна. Он обещал вернуться за ней. Быть ее защитником.

Но что мог сделать Габорн? Он не имел сил бороться с Радж Ахтеном. Ему было не совладать с Волком Юга. Однако Иом оставалось только надеяться. Радж Ахтен кивнул одному из Неодолимых.

— Пусть явятся способствующие.

Спустя несколько мгновений в зал вошли низкорослые, суровые люди в шафрановых одеяниях. Один их них нес на атласной подушке форсибль. Способствующие Радж Ахтена основательно поднаторели в своем искусстве. Один из них начал распевать заклинания, тогда как другой, державший лорда Сильварреста, монотонно повторял с сильным картишским акцентом.

— Смотри на свою дочь. Ты делаешь это ради нее. Сделай это ради нее. Она — все. Она единственная, кого ты любишь. Ты делаешь это ради нее…

Иом, ошеломленная и растерянная, смотрела на отца. Она слышала крик, вырвавшийся у него, когда форсибль раскалился, утерла пот с его лба, когда металл искривился, словно нечто живое. Она не отрывала взгляда от его ясных, серых глаз, пока они не стали пустыми. Форсибль вытянул ум Сильварреста прочь, и девушка с ужасом поняла, что отец больше не помнит ее имя.

Издав последний вопль, он рухнул к ногам рыдающей дочери. Способствующий, с раскаленным добела жезлом, за которым тянулась полоска света, направился к Радж Ахтену. Тот снял шлем, так что черные волосы рассыпались по плечам, стянул кольчугу и, распахнув кожаный подкольчужник, обнажил мускулистую грудь, столь густо покрытую шрамами от форсиблей, что Иом едва могла углядеть несколько участков нетронутой плоти.

Получив дар, Радж Ахтен вновь уселся на трон и, прищурившись, посмотрел на Иом. Глаза его сияли от удовольствия.

Девушке хотелось броситься на него с кулаками, но она не смела дать волю своему гневу. Придерживая голову отца, принцесса гладила его по волосам, бормоча слова утешения.

Ненадолго придя в сознание, Сильварреста поднял глаза на Иом, и разинул рот, словно дивясь, откуда взялось это прекрасное, незнакомое создание.

— Гыы, — всхлипнул он, и на красном ковре под ним стала растекаться лужица мочи.

— Отец… отец… — тихонько шептала Иом, целуя его и надеясь, что со временем он хотя бы поймет как она его любит.

Завершив обряд, способствующие ушли. Радж Ахтен потянулся за своим мечом и извлек его из трона королевы.

— Иди сюда, займи место рядом со мной, — сказал он. Девушка снова увидела в его глазах неприкрытое вожделение и могла лишь гадать, жаждет он се тела или ее даров.

Иом оказалась на полпути к трону, прежде чем поняла, что Волчий Лорд воспользовался Голосом. Смиряя бессильное негодование, она села на вспоротую подушку, стараясь не смотреть на лицо Радж Ахтена. Немыслимо прекрасное лицо.

— Ты понимаешь, почему я должен был это сделать, не так ли? — спросил он. Иом не ответила.

— Когда-нибудь ты поблагодаришь меня, — Радж Ахтен откровенно изучал ее. — Ты занималась в Доме Разумения или читала хроники?

Принцесса кивнула. Хроники она читала — по крайней мере, избранные отрывки.

— Слышала ты имя Дэйлана Молота?

— Воителя? — имя ей доводилось слышать.

— В хрониках его именовали «Сумма Всех Людей». Шестьсот восемьдесят восемь лет назад, здесь, на побережье Рофехавана, он разгромил захватчиков Тот со всеми их чародеями. Разгромил, можно сказать, один, почти безо всякой подмоги. Он имел столько даров жизнестойкости, что, когда меч пронзал его сердце, оно заживало сразу, как только клинок извлекали. Представляешь, сколько для этого требуется даров?

Иом покачала головой.

— А вот я знаю, — сказал Радж Ахтен, распахивая рубаху. — Попробуй, если хочешь?

Иом колебалась всего лишь миг. Это казалось вампирством, но она понимала, что другой возможности ударить Волчьего Лорда ножом ей скорее всего не представится.

Вытащив спрятанный под юбкой кинжал, девушка заглянула ему в глаза. Во взгляде Радж Ахтена читалась спокойная уверенность. И тогда Иом вонзила кинжал между ребер Волчьего Лорда. Тот ахнул, глаза его затуманились болью. Принцесса повернула клинок, но, вопреки ее ожиданиям, кровь из раны не хлынула. Она лишь слегка выступила там, где сталь соприкоснулась с плотью. Как только Иом извлекла кинжал, рана затянулась.

— Видишь? — спросил Радж Ахтен. — Твой кинжал не может повредить мне, так же, как не мог яд твоей матери. Среди Властителей Рун не было никого, равного Дэйлану. До нынешних времен.

В моей земле говорят, что, получив достаточно даров, он перестал в них нуждаться. Его поддерживала любовь народа, она перетекала к нему. Когда умирали Посвященные, его сила не уменьшалась.

Ни о чем подобном Иом не читала. Сказанное противоречило всем ее представлениям об искусстве Властителей Рун, но в это хотелось верить. Хотелось надеяться, что когда-нибудь и Радж Ахтен перестанет выкачивать дары из людей, как не делал этого ее отец.

— Мне думается, — мягко сказал Радж Ахтен. — что я почти приблизился к нему. Полагаю — я сравняюсь с ним, и уничтожу опустошителей, не потеряв пятьдесят миллионов человеческих жизней, что в ином случае было бы неизбежно.

Иом снова заглянула ему в глаза, ища в себе ненависть. Отец лежал у ее ног, в луже собственной мочи. Труп матери валялся на каменных плитах двора. Но ненависти не было. Слова Радж Ахтена казались такими искренними, лицо его — таким прекрасным.

Он погладил Иом по руке, и та не осмелилась отпрянуть. Уж не задумал ли он соблазнить се? А если задумал, то достанет ли ей сил противиться соблазну?

— Ты очень мила. Не будь ты моей родственницей, я взял бы тебя в жены. Но, боюсь, приличия это воспрещают. Однако, тебе придется внести свой вклад в мою борьбу с опустошителями. Ты отдашь мне свое обаяние.

Сердце Иом едва не выскочило из груди. Она представила себе, каково это: иметь грубую, бесцветную кожу, сбившиеся в колтуны волосы, взбухшие вены на ногах. Отвратительно выглядеть, отвратительно пахнуть, — быть отталкивающей во всем.

Но ее утрата не исчерпалась бы даже этим. Обаяние представляло собой нечто большее, нежели просто красота, или физическая привлекательность. Оно проявлялось в свежести кожи, блеске пышных волос, свете, сияющем в глазах, равно как и в осанке, решимости и манере держаться. Суть его зачастую коренилась в уверенности человека, в его любви к себе.

Форсибль безжалостного способствующего мог отнять все это, сделав Иом не только безобразной, но и презирающей самое себя.

Принцесса покачала головой. Она понимала, что должна противиться Радж Ахтену всеми доступными способами, но решительно ничего не могла придумать.

— Ну же, дитя, — вкрадчиво, произнес Волчий Лорд. — Как распорядишься ты своей красотой, если я оставлю ее тебе? Завлечешь в постель какого-нибудь принца? Что за мелочность! Уверен, поступив так, ты жалела бы об этом всю оставшуюся жизнь. Надоедливые мужчины вечно таращатся на тебя с вожделением. Уверен, ты устала от их похотливых взглядов.

Его тихий, доброжелательный голос заставлял Иом стыдиться своего желания сохранить красоту.

— В пустыне, неподалеку от места, где я родился, — продолжал Радж Ахтен, — стоит грандиозный монумент в триста футов высотой, наполовину занесенный песком. Это статуя давно забытого короля. Лицо его выветрилось, но сохранилась высеченная у ног надпись на древнем наречии. Она гласит: «Падите ниц пред Великим Озивариусом, владыкой земли, чья власть да пребудет вечно».

Однако ни один книжник не может не то, чтобы рассказать толком про этого короля, но даже вспомнить, когда он правил.

— Все преходяще, Иом, — голос Радж Ахтена упал до шепота. — Поодиночке мы обречены на забвение. Но вместе… вместе мы можем стать чем-то большим.

В словах его слышалась такая мольба, что рассудок Иом не мог им противиться. Ей почти хотелось отдать все, о чем он просил. Но внутренний голос подсказывал иное.

— Поступив так, я стану ничем. Все равно, что умру.

— Ничего подобного, — возразил Радж Ахтен. — Если я стану «Суммой Всех Людей», твоя красота останется жить во мне. Какая-то часть тебя всегда пребудет со мной, вызывая любовь и восхищение.

— Нет, — в ужасе пролепетала Иом. Радж Ахтен бросил взгляд на пол, где в грязной луже лежал король Сильварреста.

— Даже ради того, чтобы спасти его жизнь? Но принцесса знала, что отец не одобрил бы такую сделку.

— Нет, — с содроганием повторила она.

— Подумай, каково умалишенному подвергнуться пыткам. Каково страдать, не зная причины страданий, не зная даже о том, что существует смерть, способная положить конец мукам. Представь, что палачи, терзая его каленым железом будут беспрестанно повторять твое имя, так что со временем он станет вопить от страха при одном его упоминании. Это было бы поистине ужасно.

Жестокость Волчьего Лорда лишила Иом дара речи. Сердце ее разрывалось, но принцесса не могла сказать — да.

— Приведите девчонку, — приказал Радж Ахтен.

Один из Неодолимых вышел, и скоро вернулся с Шемуаз. Шемуаз, которая должна была находиться в Башне Посвященных, утешая своего отца. Шемуаз, которая уже понесла столько утрат, претерпела столько страданий по милости Радж Ахтена.

И как он узнал, что за чувства испытывала Иом к своей наперснице. Неужто она выдала подругу взглядом?

Глаза Шемуаз округлились от ужаса. Увидев распростертого на полу короля, девушка зарыдала. А потом пронзительно вскрикнула, — стражник подтащил ее к разбитому окну с явным намерением выбросить наружу. Сердце Иом сжалось. Две жизни! Радж Ахтен убьет двоих — и Шемуаз и се неродившееся дитя.

— Прости меня за малодушие, — хотелось сказать Иом. Она понимала, прекрасно понимала, что уступка являлась проявлением слабости. Если бы никто, никогда не уступал шантажу, Радж Ахтена давно не было бы в живых. Но принцесса знала и другое: отдав обаяние, она не слишком обогатит Волчьего Лорда, но спасет жизни самых близких людей.

— Я не могу отдать дар тебе, — сказала Иом, даже не пытаясь скрыть презрение. Она, действительно, не могла отдать дар ему. Ему лично.

— Не можешь мне, отдай вектору, — предложил Радж Ахтен.

Что-то шелохнулось в сердце принцессы. Решение было найдено. Если уж ей суждено расстаться с обаянием, и она отдаст его своему отцу, — ради спасения Шемуаз. Отцу, а не Радж Ахтену.

— Пусть приносят форсибли, — сказала Иом. Голос ее дрогнул.

Спустя несколько мгновений в зале появились способствующие. Они привели несчастную женщину, отдавшую свое обаяние. Глядя на уродливую каргу в грязной одежде, — такую, какой вскоре предстояло стать ей самой, — Иом пыталась представить себе былую красоту этой Посвященной.

Зазвучали заклинания. Иом сосредоточилась на Шемуаз, которую все еще держали возле разбитого окна: принцесса силилась вызвать в себе желание отдать дар. И оно пришло. Ей захотелось расстаться со своим обаянием, чтобы купить нечто куда более драгоценное. Жизнь подруги и ребенка, которого та носила.

Зашелестело шафрановое одеяние: способствующий направился к Иом держа светящийся, раскаленный форсибль. Приблизившись, он прижал кончик жезла к выемке над се грудью.

В первый момент ничего не произошло, и кто-то прошептал:

— Ради твоей подруги. Сделай это ради подруги. Иом кивнула, по лицу ее струился пот. Перед мысленным взором предстал образ Шемуаз — Шемуаз, державшей на руках дитя, прижимавшей его к себе.

Затем принцессу пронзила невыносимая боль. Кожа ее рук потрескалась и иссохла, словно опаленная адским пламенем, вены набухли и выступили на запястьях как корни, ногти стали хрупкими, ломкими точно мел. Упругие молодые груди обвисли, и она схватилась за них, остро чувствуя утрату. Теперь принцесса жалела о совершенной сделке, но было уже слишком поздно. Ей чудилось, будто она стоит на отмели и вода подмывает песок, который уходит из под се ног. Все, чем она обладала, — вся красота, все очарование — вытекало прочь, вытягиваемое форсиблем.

Пышные волосы поблекли и потускнели.

Иом вскричала от боли и ужаса. На какой-то миг ей показалось, будто она увидела себя со стороны, увидела и исполнилась отвращения. Впервые в жизни принцесса почувствовала, что она ничтожество. Всегда была, и всегда будет ничтожеством. Она стыдилась собственных криков, своего мерзостного, режущего слух голоса.

Но что-то внутри говорило ей — это ложь. Ложь! Ты не столь безобразна. Радж Ахтен может заполучить твою красоту, но не твою душу.

Затем принцесса словно отпрянула от пропасти и ощутила… одиночество. Она осталась наедине со своей невыразимой болью.

Каким-то образом девушке удалось совершить немыслимый подвиг: хотя безжалостный жар форсибля был таков, что казалось, будто тело ее пожирает пламя, Иом не лишилась чувств.

 

11. Обязательства

Холодная черная вода клокотала у бедер Габорна, словно мертвая рука пыталась схватить его и увлечь вниз по течению. И тут с берега, из темноты, раздался стон. Рован схватилась за живот и сложилась вдвое.

— Что с тобой? — прошептал Габорн, едва осмеливаясь разжать губы.

— Королева… она мертва… — проскулила служанка.

Он понял все. После долгих лет оцепенения, отрешенности ото всех ощущений на Рован обрушился мир чувств. Холод воды и ночи, боль в израненных ногах, усталость после трудного дня: все то, о чем она успела позабыть.

Когда к человеку, уступившему осязание, возвращался его дар, он начинал ощущать весь мир словно впервые в жизни. Это могло стать немыслимым потрясением. Могло даже повлечь за собой смерть, ибо все воспринималось в двадцать раз острее, чем раньше. Габорн встревожился: ему подумалось, что молодой женщине будет не под силу продолжить путь. Слишком уж холодна вода.

Хуже того, если умерла королева, значит Радж Ахтен решил не щадить членов правящей семьи Гередона. Вполне возможно, он готовил зверскую расправу над королем Сильварреста и над Иом.

Обязательства. Габорн чувствовал, что перегружен обязательствами. Он взял на себя ответственность за Рован, а теперь не знал, как переправить ее через реку. Кроме того, он обещал вернуться за Иом. Спасти ее.

Принцу хотелось встать на колени, чтобы поток охладил жгучую рану на его груди. Легкий ветерок раскачивал над головой ветки ольхи и берез. По поверхности воды плясали оранжевые отблески пламеневшего наверху пожара.

Сад Биннесмана был охвачен пламенем. С другого берега доносилось рычание нелюдей. Они таращились через водную гладь, но заросли надежно укрывали принца — во всяком случае, пока он не шевелился. Ниже по течению за отмелями следили фраут. Несмотря на это, Габорн полагал, что в одиночку он мог бы выбраться отсюда и сообщить отцу о падении замка Сильварреста. Будучи превосходным пловцом, принц надеялся, что сумел бы проскочить мимо врагов даже на мелководье. Сумел бы, не будь с ним Рован. К тому же он просто не имел права покинуть замок Сильварреста.

— Я поклялся Иом, — размышлял принц. — Обещал защитить ее. Меня связывает этот обет, равно как и обет, данный Земле.

Оба обета были не из тех, какие можно легко нарушить.

Днем раньше, на рынке в Баннисфере, Миррима упрекнула Габорна в том, что он неохотно принимает на себя обязательства. Что соответствовало действительности. Ко всякого рода обещаниям принц относился более чем серьезно.

— Кто есть Властитель Рун, — наставляла его мать еще в детстве, — как не человек, верный своим обязательствам. Вассалы одаряют тебя умом, и ты мудро правишь страной. Они отдают тебе мускульную силу, и ты сражаешься за них с яростью опустошителя. Получаешь от них жизнестойкость, и не зная устали трудишься ради их блага. Ты живешь ради них. И, если любишь их так, как должно, ради них умираешь. Ни один вассал не станет попусту растрачивать свой дар на Властителя Рун, который живет только ради себя.

Такими словами поучала Габорна мать. Эта сильная женщина всегда говорила, что за внешней черствостью его отца таится твердость принципов. Правда в прошедшие годы король Ордин покупал дары у бедняков, что многие считали сомнительным, с точки зрения морали. Однако владыка Мистаррии смотрел на это иначе.

— Некоторые люди, — говаривал он, любят деньги больше, чем своих близких. Почему бы не обратить их слабость в свою силу?

И то сказать — почему? Этот довод звучал убедительно в устах человека, всегда стремившегося лишь к процветанию своего королевства. Однако еще три года назад король перестал приобретать дары у бедных.

— Я был неправ, — сказал он Габорну. — И впредь буду принимать дары лишь если мне достанет мудрости верно оценить мотивы дарителей.

Однако нельзя было не признать, что стремившиеся продать дары бедняки как правило имели на то свои резоны. Многие, даже самые малодушные, не были лишены некоторых благородных чувств — любви к родине и своей семье., — а потому, продавая дар, совершали своего рода акт самопожертвования. Кроме того, к такому решению зачастую подталкивала беспросветная нужда: люди просто не видели иного способа избавить близких от нищеты, кроме как запродать себя. Четыре года назад, после разорительного наводнения, один несчастный крестьянин умолял отца Габорна купить его слух.

— Какой мне прок в ушах, — говорил он. — Коли все, что я слышу, это крики голодных детей?

Увы, мир был полон отчаявшихся людей, по той или иной причине уже не ждавших от жизни ничего хорошего. Однако король Ордин не стал покупать слух того земледельца. Напротив, он снабдил его припасами, позволявшими пережить зиму, выделил древесину для восстановления дома и направил ему в помощь плотников, и дал бедолаге семян, чтобы по весне тот мог засеять свое поле.

Надежда. Король дал этому человеку надежду. Интересно, — подумал Габорн, — что бы сказала Иом, услышь она эту историю? Возможно, се мнение о моем отце изменилось бы в лучшую сторону?

Хотелось надеяться, что принцесса доживет до того дня, когда он сможет рассказать ей, на какие поступки способен прагматичный король Ордин.

Принц поднял глаза и посмотрел вверх, сквозь выглядевшие черными мазками на темном фоне деревья. Вид павшего города наполнял его сердце отчаянием.

— Я мало что могу предпринять против Радж Ахтена, — размышлял Габорн — Можно, конечно, укрыться в городе и нападать из засады на вражеских солдат. Но долго ли это продлится?

Скорее всего довольно скоро его выследят и поймают. Но если он убежит сейчас, то бросит на произвол судьбы тех, кого должен бы защищать. И Иом, и Биннесмана и… всех остальных. С другой стороны, его отцу следовало узнать все об обстоятельствах падения замка Сильварреста.

Колебания принца отчасти объяснялись тем, что его тянуло домой. Габорну нравился Гередон, нравился и здешний народ, и величественные каменные здания со столь высокими потолками, что в огромных помещениях гулял ветерок, и разбитые чуть ли не на каждом перекрестке сады удовольствий. Все это восхищало, но оставалось чужим.

Последние восемь лет принц почти не бывал во дворце: все это время он провел милях в пятидесяти от родного очага. В Доме Разумения, где заправляли строгие ученые и царил аскетический уклад. Еще перед поездкой в Гередон, он с удовольствием предвкушал возвращение. Не один год он мечтал как заснет на мягкой перине, на какой ему доводилось спать в детстве, а поутру проснется от свежего дуновения ветерка, что налетел с пшеничных полей, всколыхнув кружевные занавески.

Эту зиму он рассчитывал провести дома: вкусно есть, сладко пить, изучать военную тактику под руководством отца и оттачивать боевое искусство в поединках с королевскими рыцарями.

Боринсон обещал Габорну познакомить его с лучшими питейными заведениями Мистаррии. А еще принц лелеял надежду привезти на родину Иом. Еще недавно зима сулила ему столько удовольствий.

Габорну хотелось домой. Он испытывал наивное, глупое желание отрешиться от всех забот и вновь почувствовать себя ребенком. Юноша вспоминал, как в детстве целыми днями пропадал в зарослях орешника, охотясь на кроликов со старой рыжей собакой. Вспоминал счастливые дни, когда отец брал его ловить форель на реку Дьюфлад, где низко склонялись над водой плакучие ивы, а с ветвей на шелковых нитях свисали, поддразнивая рыбу, зеленые гусеницы.

В ту пору жизнь представлялась ему вечным летом. Но вернуться домой Габорн не мог. Не мог, хотя сомневался, что оставшись, сумеет покинуть замок Сильварреста живым.

По большому счету у него не было весомых причин, которые оправдали бы бегство. Отец и без него узнает о падении замка довольно скоро. Крестьяне разнесут эту весть по всем окрестностям. Король Ордин уже в пути. Уже дня три, как в пути. Он услышит обо всем к завтрашнему дню.

Нет, у Габорна не было необходимости покидать замок. Здесь его удерживали взятые обязательства. Ему следовало доставить Рован в какое-нибудь теплое, безопасное место, где та могла бы оправиться. Следовало позаботиться о Иом. И подумать об исполнении еще одного, только что принятого обета.

Габорн поклялся никогда не вредить земле. Поклялся, полагая что исполнить клятву несложно, ибо он отроду не желал земле зла. Однако теперь принц задумался о смысле данного обещания. Пламяплеты жгли сад Биннесмана. Требовал ли принесенный обет, чтобы он помешал им, вступил с ними в бой?

Юноша прислушался к своему сердцу, надеясь, что ответ ему подскажет земля.

Огонь на холме разгорелся еще ярче — впрочем, возможно, пламя отражалось от зависших над садом облаков дыма. За рекой завывали нелюди. По слухам, эти твари боялись воды. Хотелось верить, что они боятся се настолько, что не решатся переплыть реку.

Земля молчала. Ничто не подталкивало Габорна немедленно броситься на спасение сада. В конце концов, он рассудил, что Биннесман сам вступил бы в борьбу за свое детище, сочти он это необходимым.

Принц медленно вышел из реки и направился к Рован, скорчившейся под ивами. Обняв девушку за плечи, он задумался о том, где бы укрыться. Ему хотелось зарыться под землю, забиться в какую-нибудь нору. Неожиданно Габорн понял, почувствовал, что это желание подсказано ему землей. Земля укроет его.

— Рован, знаешь ты место в городе, где можно как следует спрятаться? Погреб, подвал — что-нибудь в этом роде?

— Спрятаться? Разве мы не поплывем?

— Здесь слишком мелко, да и вода слишком холодная. Тебе нельзя плыть. Поэтому, — принц облизал губы. — Поэтому мы останемся в городе. Я буду бороться с Рад ж Ахтеном, как смогу. Здесь у него есть солдаты и Посвященные. Может быть, мне удастся нанести ему урон.

Рован прижалась к нему, стараясь согреться. Зубы ее клацали. Юноша ощутил округлость се груди, развевавшиеся на ветру волосы щекотали его щеку. Пролезая под стеной, она вымокла до нитки и сейчас дрожала не столько от страха, сколько от холода. У нес не было жизнестойкости Габорна.

— Вы собираетесь остаться, потому что боитесь за меня, — стуча зубами пробормотала девушка. — Но мне нельзя оставаться. Радж Ахтен устроит перепись…

Обычно всякий новый король проводил перепись своих подданных, дабы исчислить причитающиеся подати. Не приходилось сомневаться в том, что Радж Ахтен поступит так же. Его способствующие станут выискивать тех, кто способен отдать дары. Если они узнают, что Рован была Посвященной погибшей королевы, бедняжку наверняка подвергнут пыткам.

— Об этом мы подумаем позже, — сказал Габорн. — Первым делом необходимо спрятаться. Так что расскажи мне про какую-нибудь нору. Желательно с сильным запахом.

— Может быть, погреба с пряностями? — прошептала Рован. — Это наверху, у королевских конюшен.

— Погреба?

Габорн сразу почувствовал, что это подходящее место. Как раз такое, где его может укрыть земля.

— Летом Биннесман закладывает туда на сохранение травы. На праздник их продают: король покупает, что ему нужно. Сейчас там все заполнено коробами. Это вверх по холму, еще выше конюшен.

Габорн призадумался. Все получалось складно — им не придется забираться в глубь города, да и вернутся они по своим следам.

— А как насчет охраны? Пряности стоят немалых денег.

— Есть там сторожка, а в ней ночует поваренок. Да только он спит без просыпу: говорят, его и гром не разбудит.

Габорн подобрал узелок с форсиблями и с трудом засунул его в карман. Погреба казались ему именно тем, что требовалось, а уж погреба со специями и паче того. Ведь аромат пряностей перебьет любой запах.

— Идем, — сказал принц, но отнюдь не направился вверх по склону. Вместо того, он поднял Рован на руки, вошел в реку и медленно, пригибаясь чуть ли не к самой воде, двинулся по мелководью, вверх по течению. Габорн хотел сделать все возможное, чтобы сбить врага со следа.

Выше по. реке течение ускорялось: от основного русла отделялся рукав, приводивший в движение мельничное колесо и питавший ров. Под прикрытием крутых, высоких берегов этого протока Габорн перешел вброд отмель и вышел прямо к колесу, которое с шумом расплескивало воду, вращая жернова. Справа от него высилась каменная стена, отделявшая мельничный проток от русла реки и отводной плотины. Слева стояла мельница, от которой вверх, к замку, вела крутая, узкая тропа.

Принц остановился. Идти дальше по воде он не мог.

Пришло время выбраться на берег и подняться по тропе к замку.

Оказавшись на суше, Габорн приметил возле самой мельницы выделявшуюся на пожухлой стерне темную фигурку. То был феррин — крохотное человекоподобное существо с крысиной мордочкой. Карлик держал в руках острую палку, служившую ему копьем. Он стоял спиной к Габорну, охраняя дыру-подкоп под фундамент мельницы. Из норы вылез другой феррин, он тащил набитый чем-то узелок.

Вне всякого сомнения, карлики воровали муку. Скорее всего просто сметали то, что оставалось на полу мельницы, но и это было опасным занятием. Многие феррин убивали за меньшее.

У кромки воды под деревьями появились движущиеся тени: шесть человек с мечами и луками. Один из них был облачен в чешуйчатую броню. Габорн понял, что разведчики Радж Ахтена снова напали на его след.

Принц припал к склону, укрываясь в высокой траве. Долгих две минуты он наблюдал за солдатами. Надо полагать, они наткнулись на тело убитого товарища и двинулись за Габорном и Рован, ориентируясь по запаху. Взгляды их были устремлены вниз по течению. Преследователи полагали, что Габорн направится туда, — попытается проскользнуть мимо великанов и укрыться в относительной безопасности Даннвуда. Это представлялось единственно разумным решением. Никому и в голову не приходило, что беглец, сумевший выбраться из замка, вздумает вернуться обратно.

Принц проезжал по лесу не далее как сегодня утром. ЕСЛИ бы поиски увлекли врагов в Даннвуд, запах Габорна мог увести их довольно далеко.

Однако малый в чешуйчатом панцире упорно таращился в сторону мельницы. Габорн стоял ниже по ветру, а потому не думал, что командир следопытов его учуял.

А может, внимание врага привлек феррин, — бурое пятнышко, выделявшееся на фоне серой мельничной стены? Жаль, что он почти не шевелится, иначе воин сразу бы понял, что видит всего лишь безобидного карлика.

Обучаясь в Доме Разумения, Габорн не слишком утруждал себя занятиями в Палате Наречий. Кроме родного, рофехаванского, он говорил лишь на ломаном индопальском. Занятие языками принц откладывал на будущее, на те времена, когда он обзаведется еще несколькими дарами ума и сможет схватывать чужеземные наречия на лету.

Однако холодными зимними вечерами Габорн порой наведывался в пивнушки, в компании приятелей с подмоченной репутацией. Один из них, мелкий воришка, приучил парочку феррин приносить ему монетки в обмен на еду. Карлики подбирали деньги где угодно: находили оброненные монеты на улицах, на полях, в лавках и даже воровали из гробниц те, которыми прикрывали глаза усопших.

Приятель знал несколько фраз на языке феррин, примитивном наречии, представлявшем собой смесь резких посвистов с утробным урчанием. Габорну, с его дарами Голоса, не составляло труда воспроизвести эти звуки.

— Еда, — просвистел он. — Еда. Дам еды. Феррин наверху встрепенулся.

— Что-что? — проурчал он. — Слышу тебя. — Габорн знал, что у феррин слова «слышу тебя» зачастую означают просьбу повторить сказанное.

— Еда. Дам еды, — просвистел принц как можно дружелюбнее. Его словарный запас был весьма ограничен. Из леса над мельницей донесся ответный свист.

— Слышу тебя. Слышу тебя, — повторяли карлики на дюжину ладов. Что еще они говорили, Габорн разобрать не мог, хотя, кажется, узнал слово «идем». Звуки были вроде бы знакомыми, но, видимо, здешние феррин пользовались другим диалектом.

Из-под мельничной стены появились крошечные фигурки — не менее полудюжины. Карлики осторожно приближались к Габорну, принюхиваясь и урча на ходу.

— Что? Еда? Еда?

Принц перевел взгляд на следопытов. Сейчас их командир отчетливо видел у мельницы целую стайку феррин. Разум подсказывал ему, что находись беглец там, карлики пустились бы врассыпную.

Немного помедлив, воин в чешуйчатой броне взмахнул широким мечом, указывая направление поисков, и выкрикнул какой-то приказ. Слов Габорн не расслышал — их заглушил шум мельничного колеса — однако следопыты поспешили к деревьям и повернули на юг, явно вознамерившись осмотреть лес ниже по реке.

Убедившись, что они ушли и больше за ним никто не следит, юноша понес Рован вверх по склону.

 

12. Выбор

Шемуаз Солетт была потрясена до глубины души. Видя как Иом на се глазах лишается красоты и очарования, она едва не лишилась чувств.

Покончив с принцессой, Радж Ахтен вперил оценивающий взгляд в Деву Чести. Ноздри его трепетали от алчного вожделения.

— Ты прелестна, — прошептал Волчий Лорд. — Будешь служить мне.

Шемуаз не могла скрыть отвращения. Ее ближайшая подруга лежала на полу, обезображенная до неузнаваемости. Ее отец валялся на грязной телеге во дворе Башни Посвященных.

Девушка промолчала. Радж Ахтен усмехнулся. Волчий Лорд не рассчитывал получить какой-либо дар: ненависть Шемуаз была так сильна, что поколебать ее не мог даже его Голос. Но он имел возможность взять у нее нечто иное. Радж Ахтен рассматривал красавицу так, словно она стояла перед ним нагая.

— Отведите ее в Башню Посвященных, до поры, — приказал он. — Пусть ухаживает за своим королем и своей принцессой.

Холодок страха пробежал по спине девушки, однако она смела надеяться, что Радж Ахтен про нес забудет.

Стражник поднял Иом с пола и, придерживая за локоть, вывел из зала. Шемуаз последовала за принцессой вниз по лестнице, а затем к Башне Посвященных. Затолкнув Иом в ворота, где уже стоял караул Радж Ахтена, солдат сказал что-то по-индопальски. Караульный понимающе усмехнулся.

Шемуаз поспешила к отцу, которого к тому времени отнесли в Холл Посвященных и уложили на чистый тюфяк.

Трудно было смотреть без боли на этого несчастного человека. Семь лет назад отец Шемуаз, Эремон Воттания Солетт, стал Рыцарем Справедливости. В тот день он поклялся убить Волчьего Лорда Радж Ахтена, освободившись тем самым от присяги, принесенной королю Сильварреста. Путь его пролегал через зеленеющие весенние поля в далекое царство Авен.

Тогда Шемуаз с гордостью взирала на своего отца, великого воина на прекрасном коне. Девятилетней девочке он казался непобедимым. Сейчас его платье пропахло заплесневелой соломой и кислым потом. Руки беспомощно скрючились, подбородок упирался в грудь. Дочь принесла воды и чистую тряпицу, чтобы вымыть отца, но стоило ей начать протирать ему лодыжки, как Эремон застонал от боли. Ноги его были до крови натерты кандалами.

Радж Ахтен шесть лет продержал отца Шемуаз в цепях. Подобное обращение с Посвященным казалось неслыханным. Здесь, на севере, к Посвященным относились с почтением и окружали их заботой. Но Радж Ахтен пренебрегал обычаями. Поговаривали, что ради утоления своей жажды даров, он обращал людей в рабство.

Дожидаясь, когда с кухни принесут похлебку, Шемуаз держала отца за руку, снова и снова покрывая ее поцелуями. Эремон неотрывно смотрел на дочь неспособными мигать глазами.

Из Королевской Башни донеслись крики — кто-то еще отдавал дар. Чтобы отвлечься, девушка начала говорить.

— Отец, я так рада тебя видеть. Я ждала тебя так долго.

Брови Эремона изогнулись в печальной улыбке. Он хрипло вздохнул. Шемуаз не знала, как сообщить ему о том, что она ждет ребенка. Ей хотелось порадовать отца, уверить, что в ее жизни все хорошо. Признать, что она нанесла урон чести принцессы значило усугубить его страдания. Зачем ему знать горькую правду? 'Пусть лучше пребывает в заблуждении, способном дать хоть какое-то утешение.

— Отец, я ведь теперь замужем, — прошептала она. — За сержантом Дрейсом, из дворцовой гвардии. Помнишь его? Он был мальчишкой, когда ты уехал.

Эремон чуть заметно склонил голову в сторону.

— Он славный, добрый человек. Король пожаловал ему земли возле самого города.

Тут Шемуаз осеклась, испугавшись, не наговорила ли она лишнего. Даже самым лучшим сержантам редко даровали земельные владения.

— Мы живем с его матушкой и сестрами. Очень хотим ребенка — и он, и я. Так что я жду дитя.

Она не могла рассказать о том, что ее возлюбленный погиб от руки посланного Радж Ахтеном убийцы, рассказать, как призывала она дух в том самом месте, где не раз предавалась запретной страсти, навлекая позор на свою семью и свою принцессу. В ту ночь холодная тень проникла в ее чрево и Шемуаз впервые ощутила, как шевельнулся младенец. Это казалось чудом.

Она бережно распрямила сведенные судорогой пальцы отца и тот пожал ей руку в знак признательности и любви. Однако пожатие Эремона, сохранившего дары мускульной силы, причинило ей боль. Несколько секунд Шемуаз терпела, но потом не выдержала, и прошептала:

— Отец, не надо так сильно.

Эремон попытался разжать руку, но не смог: человек, лишившийся грации, почти не способен расслабить мышцы. Его усилие привело лишь к тому, что хватка стала еще крепче. Шемуаз прикусила губу.

— Отец… — взмолилась она, — отпусти, пожалуйста отпусти.

Бедняжке показалось, что он разгадал обман и хочет ее наказать. Лицо Эремона исказила страдальческая гримаса. Собрав всю волю, он снова попробовал ослабить хватку. В первое мгновение, рука его стиснула нежное запястье дочери еще сильнее, но потом пальцы все же разжались.

Похлебку все еще не принесли, а утративший эластичность желудок Эремона мог переваривать только жидкую пищу.

— Отец, — пролепетала Шемуаз сквозь слезы. — Я ждала тебя так долго. Если бы ты мог рассказать, что с тобой случилось…

Эремон Воттания Солетт был захвачен в плен в Авене, в зимней, приморской резиденции Радж Ахтена.

Вскарабкавшись по белокаменной стене, он забрался в окно, прикрытое кисеей бледно-лиловых занавесей, и попал в помещение, где курился жасминовый фимиам, а на низких кушетках спали темноволосые, нагие, если не считать полупрозрачных вуалей, женщины. То был гарем Радж Ахтена. На сандаловом столике — латунный кальян с восемью трубками, отходившими в стороны как щупальцы осьминога. Черно-зеленые шарики опиума внутри уже прогорели почти до пепла. На какой-то миг рыцарь позволил себе помедлить, залюбовавшись обольстительными красавицами. В расставленных между кушетками золотых жаровнях тлели уголья, наполняя комнату приятным теплом. Мускусный аромат красавиц казался бы райским, но впечатление портил резкий запах опиума.

Из соседней комнаты послышался прерывистый женский смех и сладкие стоны. Эремона охватило возбуждение, у него появилась надежда застать Радж Ахтена врасплох. Напасть на Волчьего Лорда когда тот, обнаженный и безоружный, предается любовным утехам.

Прижавшись спиной к стене, облаченный в черное, воин уже вытащил свой кинжал, когда одна из одалисок неожиданно открыла глаза и увидела за занавеской темную фигуру.

Одним прыжком преодолев разделявшее их расстояние, воин вонзил кинжал в горло несчастной женщины, но было уже поздно. Та успела издать крик.

Увлекшись лицезрением красавиц, Эремон не приметил маленького алькова, где дремал страж гарема. Пробужденный испуганным воплем евнух выскочил оттуда и обрушил на голову рыцаря тяжелый посох За поимку убийцы этот упитанный малый с женоподобными, как свойственно евнухам, чертами, высоким голосом и мягкими, словно у лани, карими глазами получил от Радж Ахтена щедрую награду. Евнуху по имени Салим аль Дауб было позволено принять дар грации у самого Эремона.

Возможно, Рыцарь Справедливости предпочел бы смерть необходимости уступить дар слуге Волчьего Лорда, но он остался в живых, ибо в сердце его теплились две великих надежды. Первая заключалась в том, что он надеялся вернуться когда-нибудь в Гередон и хотя бы разок взглянуть на свою дочь

Сейчас, видя перед собой юную женщину, столь же прекрасную, какой была ее мать, Эремон не мог сдержать слез. Мечта его стала явью.

С болью в душе взирала Шемуаз на отца. Каждый вздох давался ему с великим трудом. Казалось немыслимым, что человек мог выдержать такую муку в течение долгих шести лет.

— Отец, милый, что я могу для тебя сделать? — спросила она.

Несколько долгих мгновений Эремон силился заговорить, и под конец сумел вымолвить всего два слова.

— Убей… нас.