30. Смерть приходит в дом друга

Порыв ветра, дующего с юга, принес запах дождя и быстро бегущие по небу темные облака, которые накрыли лес. Боринсон и прежде слышал раскаты далекого грома, но ветер донес до него ржание и запах коней. Отряды Радж Ахтена маршировали по почерневшим холмам.

Прошло всего полчаса с тех пор, как ускакал Габорн. Боринсон мысленно пожелал принцу, Иом и королю Сильварреста убраться отсюда поскорее и подальше. Габорн постарался так и сделать — покинул покрытые пеплом холмы и укрылся в спасительной тени деревьев. Несколько сломанных ветвей и конское фырканье — вот все, чем сопровождался их отъезд. Однако кони скакали так быстро, что уже спустя несколько мгновений даже эти звуки растаяли.

Боринсон тоже поскакал к лесу, но другой тропой, в сторону ряда древних дубов и ясеней с обуглившимися, черными ветвями.

Но только оказавшись уже рядом с этими деревьями, Боринсон заметил то, что выглядело невероятно странно. как будто перед ним обозначилась некая невидимая стена, позади которой стояли деревья, не затронутые огнем. Ни одна веточка не пострадала, ни одна протянутая между ними паутина не загорелась.

Это выглядело так, как будто… Как будто пламя докатилось сюда, испепеляя все на своем пути, и тут деревья сказали: «Этот лес наш. Дальше тебе ходу нет».

А может быть, подумал Боринсон, этот противоестественный огонь свернул в сторону, руководствуясь своими собственными мотивами. Какое-то время элементаль еще управляла движением огня, а потом постепенно начала рассеиваться и полностью растаяла.

Боринсон остановился перед рядом деревьев, боясь ехать дальше, настороженно прислушиваясь. Ни одна птица не пела под деревьями, в мертвых листьях не шуршали ни мышь, ни феррин. Словно бороды стариков или огромные полотнища, свисала с древних дубов многолетняя паутина.

Боринсон не раз охотился в этих лесах, но вот именно здесь ему не приходилось бывать. Он чувствовал, что углубляться сюда опасно.

Нет, огонь не по собственной воле свернул в сторону, понял Боринсон. Лес не пустил его. Здесь росли очень древние деревья, достаточно древние, чтобы помнить те времена, когда даскины установили свои Семь Камней. Этот лес посещали древние духи и силы, такие, с которыми человеку не следует сталкиваться в одиночку.

Казалось, он уже ощущал их присутствие. Воздух сгустился от разлитой в нем недоброй силы. Ветер все дул и дул, словно норовя унести Боринсона прочь. Он взглянул вверх на серое небо, на низкие облака, наплывающие с юга.

— Я не враг вам, — прошептал Боринсон, обращаясь к деревьям. — Если вы ищете врагов, скоро их сюда много набежит. Они уже рядом.

Исполненный благоговения и нежелания причинить вред, он пришпорил коня, понуждая его войти под темный древесный свод. Совсем недалеко, всего на несколько ярдов, чтобы иметь возможность привязать коня в затененной ложбине, тут же проскользнуть обратно на край леса и посмотреть, как армия Радж Ахтена появится на дороге у подножья холма.

Долго ждать ему не пришлось.

Совсем скоро рысью проскакала группа человек в двадцать, огромные боевые псы прыгали впереди. К ужасу Боринсона, возглавлял отряд сам Радж Ахтен.

До Боринсона долетали отдельные приглушенные расстоянием звуки, но он не владел индопальским диалектом, на котором говорили эти люди. Все они были родом с юга, и Боринсон знал всего лишь несколько ругательств на их языке.

Они преследовали Габорна! Охваченный ужасом, Боринсон никак не мог взять в толк, почему Радж Ахтену понадобилось непременно самому принимать участие в погоне за принцем. Может, Лорд Волк расценивал Иом и короля Сильварреста выше, чем представлялось Боринсону. А может, он хотел захватить Габорна как заложника.

Боринсон мысленно пожелал Габорну поторопиться и не делать никаких привалов, пока он не доберется до Лонгмота.

Отряд следопытов вихрем понесся по холмам слева от Боринсона, армия Лорда Волка продолжала свой путь по дороге. Прежде чем разразилась надвигающаяся буря, их золоченые шлемы сверкнули напоследок в солнечных лучах.

Впереди шли лучники, тысячи сильных воинов, марширующих по четверо в ряд. За ними скакали около тысячи рыцарей, потом — советники и чародеи Радж Ахтена.

Однако армия Лорда Волка интересовала сейчас Боринсона меньше всего. Он хотел увидеть то, что последует за ней. И вот, наконец, показалась огромная, обшитая деревом повозка. В ней находились Посвященные — человек сорок, не меньше. Повозку охраняли несколько сот «неодолимых».

Деревянные стены повозки были такой толщины, что никакая стрела не смогла бы их пробить. Боринсону стало ясно, что одному человеку совершенно бессмысленно пытаться напасть на тех, кто находился внутри.

Нет, нечего себе и голову морочить.

Радж Ахтен возил следом за собой, главным образом, векторов, надеясь, что никто не покусится на жизнь сотен Посвященных в Башне Сильварреста или в любом другом замке из числа тех, которые он захватил здесь, на севере.

Повозка протарахтела мимо, прошли повара, оружейники и прочая обслуга, за ними — тысяча мастеров клинка и еще тысяча лучников, замыкающих строй. Боринсону стало ясно, что убийство векторов Радж Ахтена — вещь невозможная.

Остается одно — сосредоточить свои усилия на том, что он может сделать в Башне Посвященных замка Сильварреста. Интересно, какая там охрана?

Все долгие часы, пока бушевала буря и небо было обложено тучами, Боринсон просидел, укрывшись под деревьями на краю леса. Ветер срывал уцелевшие листья. С наступлением вечера небо то и дело стали озарять вспышки молний, дождь лил как из ведра, не утихая ни на мгновение.

Натянув одеяло на голову, Боринсон унесся мыслями в Баннисфер, к Мирриме. У нес было трое Посвященных — утратившая разум мать и две безобразных сестры. Они отдали очень многое ради того, чтобы семья выжила, одержала победу над нищетой. На пути к дому Мирримы она рассказала Боринсону, как погиб ее отец.

— Мать выросла в одном из поместий и тоже имела дары, — сказала молодая женщина. — А отец был человек состоятельный, по крайней мере, до какого-то момента. Он шил очень хорошие зимние пальто и другую одежду для леди и продавал на рынке. Но однажды все его изделия сгорели вместе с магазином. Скорее всего, и наше золото погибло во время пожара, потому что потом мы так ничего и не нашли.

Гордая женщина не хотела говорить напрямую, что ее отца попросту ограбили и убили, но это и так было ясно.

— Мой дед еще жив, но взял в жены молодую женщину, которая тратит больше, чем он зарабатывает.

Боринсону стало интересно, к чему Миррима все это говорит, и тут она прошептала слова старой поговорки:

«Удача — это корабль на гигантских волнах, который то возносится вверх, то падает вниз».

Он понял. Миррима хотела сказать, что не доверяет удаче. Может, на данный момент она и поймала ее за хвост, согласившись выйти за него замуж, но это означало лишь, что сейчас она на гребне волны. Однако, не исключено, что уже в следующее мгновение ее маленький корабль рухнет в бездну и, может быть, навсегда.

Вот о чем думал Боринсон, заливаемый дождем, но не утративший надежду остаться на плаву и в прямом, и в переносном смысле этих слов. Сама идея послать одного человека напасть на Башню Посвященных казалась ему все менее осуществимой. Скорее всего, добравшись до Башни, он обнаружит там надежную охрану и вынужден будет ретироваться.

И все же Боринсон знал, знал, что, возникни у него хотя бы крошечный шанс проникнуть в Башню, он должен будет им воспользоваться.

Когда к вечеру буря утихла, он все еще сидел без движения, прислушиваясь к стуку капель, падающих с мокрых деревьев, и потрескиванию ветвей под порывами ветра. Вдыхал запах усыпанной листьями почвы, чистый запах леса и земли. И пепла.

Убийство Посвященных по-прежнему отталкивало его. Все эти долгие часы он старался утвердиться в решимости сделать это, пытаясь представить себе, как все может происходить, — как он перелезет через стену, как будет сражаться с охраной.

И как, в конце концов, выполнит свой долг.

Несмотря на то, что для всего этого потребуются героические усилия и жизнь его будет висеть на волоске, Боринсон жаждал поскорее выполнить возложенную на него ужасную обязанность. Которая настолько тяготила его, что он не испытывал бы даже страха перед возможной гибелью — если бы не Миррима.

Конечно, при дневном свете нечего соваться в Башню. Но хуже всего было то, что даже если он сумеет туда проникнуть и убить всех Посвященных, по возвращении ему придется доложить своему королю о том, что… произошло между ним и Габорном. И объяснить, почему он дал Сильварреста уйти.

От этой мысли Боринсону делалось совсем худо. Он был не в состоянии солгать королю Ордину, сделать вид, что они с Габорном не встречались.

Так он сидел и смотрел, как солнце медленно клонилось к западу, заливая золотом облака или, точнее говоря, тучи, потому что явно надвигалась новая гроза.

Потом Боринсон сходил за конем и поскакал к холму, расположенному к югу от замка Сильварреста.

Я не Смерть, снова и снова повторял он себе вопреки тому, что долгие годы его натаскивали быть хорошим солдатом. И из него получился прекрасный воин, во всех нюансах, соответствующих этому понятию. Вот только теперь ему предстояло стать еще и убийцей.

В сознании вспыхнул образ — королева Ордин, пять лет назад убитая в собственной постели вместе с новорожденным младенцем. Боринсон попытался догнать того, кто это сделал — крупного мужчину, который, тем не менее, двигался со змеиным проворством. В черном одеянии, с закрытым лицом. Но убийце удалось сбежать.

Ужасно тяжело вспоминать такие вещи. Но в особенности тяжело, если знаешь, что пройдет совсем немного времени, и ты будешь ничем не лучше этого убийцы.

По стенам замка ходили туда и обратно всего несколько охранников. Преданные Сильварреста солдаты погибли. Город сейчас напоминал орех с выеденной сердцевиной, но Радж Ахтен не желал, чтоб хотя бы один из верных прежнему королю солдат охранял эту «скорлупу». На стенах самой Башни Посвященных Боринсону не удалось разглядеть ни одного человека.

Это глубоко опечалило его. Там сейчас должны были бы находиться старые друзья — капитан Олт, сэр Вонхейс, сэр Читем — но те из них, кто уцелел, теперь наверняка оказались в Башне Посвященных. Боринсон вспомнил, как три года назад он во время охоты взял с собой черную патоку и разбрызгал ее на лесной тропе и как она пристала к сапогам Дерроу.

Проснувшись от того, что медведица лижет его ноги, Дерроу разбудил своим криком весь лагерь.

Боринсон достал белый флакон, вытащил пробку и выпустил туман.

Выждав с полчаса, он снял доспехи и приступил к решающему этапу своего рискованного предприятия. Взобрался на Внешнюю Стену с восточной стороны города и под защитой тумана переполз через нее.

Потом подобрался к внутренней или, как ее чаще называли, Королевской Стене и перемахнул через нес тоже. На ней прохаживался один-единственный молодой человек, который как раз в этот момент повернулся к Боринсону спиной.

До основания Башни Посвященных Боринсон добрался уже где-то около полуночи и остановился, настороженно изучая ее. Не доверяя своим глазам и опасаясь, что охранники могли спрятаться, он обошел Башню с се вера, стараясь укрываться за деревьями, растущими на могилах.

Дождь зарядил снова, мешая находить точки опоры между камнями. Боринсону понадобилось несколько долгих минут, чтобы, цепляясь за стену, вскарабкаться на нее.

И тут его ждало новое открытие — наверху никого не было. Однако сбегая по лестнице во внутренний двор, он заметил двух городских стражей, совсем молодых людей с небольшим количеством даров, укрывшихся от дождя под защитой крепостных ворот.

В тот миг, когда молния вспорола ночное небо, он метнулся к ним и зарезал обоих. Никто не услышал их криков — как раз в этот момент раздался оглушительный раскат грома, от которого Башня содрогнулась.

Даже в те мгновения, когда Боринсон убивал юношей, его не покидало недоумение. Как так — ни одного «неодолимого»? Посвященные оставлены вообще безо всякой охраны?

Что-то тут не так. Может, это ловушка? Может, охранники спрятались среди Посвященных?

Обернувшись, Боринсон внимательно оглядел блестящую от дождя Башню. В больших комнатах было уже темно, хотя на кухне фонарь все еще горел. Внезапно сквозь крепостные ворота во двор ворвался ветер.

Существовало целое искусство или, может быть, наука о том, как убивать Посвященных. Некоторые из них сами сумели бы защитить себя не хуже охранников — те, к примеру, кто, подобно ему, обладали дюжиной даров и имели многолетнюю практику обращения с оружием. Даже искалеченные — глухие или слепые, немые или лишенные чувства обоняния — они все еще могли быть очень опасны.

Поэтому простой здравый смысл подсказывал, что, расправляясь с Посвященными, нужно держаться подальше от таких людей и убивать в первую очередь тех, кто служит им в качестве Посвященных. Таким образом, удавалось добиться того, что более сильный противник оказывался ослаблен без соприкосновения с ним.

Далее, вначале следовало убивать женщин и совсем молодых людей, то есть, самых слабых. Убив мужчину, владеющего двадцатью дарами, можно было внезапно оказаться лицом к лицу с двадцатью пришедшими в себя Посвященными, способными поднять тревогу или даже броситься в бой.

Искушение пощадить одного-двух Посвященных следовало отбросить; поступив таким образом, можно было столкнуться с тем, что они позовут охрану. Если уж убивать, то убивать всех.

Нужно стремиться поскорее расправиться с простыми людьми, которые сами никогда не приобретали даров, а лишь отдавали их. И нужно начинать с самого нижнего помещения Башни, заблокировав все выходы и постепенно продвигаясь в направлении верхних этажей.

Но все эти «правила», конечно, пригодны лишь в том случае, если никто в Башне не проснется.

Начну-ка я лучше с кухни, сказал себе Боринсон. Взяв ключи у убитого стражника, он запер опускную решетку, чтобы никто не мог ни сбежать из Башни, ни войти в нее, и отправился на кухню. Дверь оказалась заперта, но Боринсон поддел ее с помощью боевого молота и снял с петель. При наличии у него восьми даров мышечной силы, для этого даже не потребовалось никакой особой ловкости.

На кухне он обнаружил девочку, которая подметала пол; это удобнее было делать вечером, когда на кухне никого нет. Лет восьми, не больше, с волосами соломенного цвета. Боринсон узнал ее — во время прошлого Хостенфеста она прислуживала принцессе Иом. Слишком юная, чтобы отдавать дары, подумалось ему. Без сомнения, Сильварреста так не поступил бы с ней.

Другое дело — Радж Ахтен. Еще сегодня утром он был здесь и наверняка заставил девочку отдать ему свой дар.

Увидев Боринсона в дверном проеме, она открыла рот, чтобы закричать, но не издала ни звука.

Голос — вот дар, которого она лишилась.

Боринсон почувствовал, что у него опускаются руки. К горлу подступила тошнота, ему стало нехорошо. Но — он был хорошим солдатом. Всегда был хорошим солдатом. И не мог допустить, чтобы девочка пролезла между прутьями опускной решетки и позвала кого-нибудь на помощь. Ее смерть станет жертвой, которая спасет тысячи жизней в Мистаррии.

Он бросился вперед и выхватил у нее веник. Она снова попыталась закричать, попыталась вырваться из его рук. В ужасе хватаясь за стол, перевернула скамью.

— Прости меня! — сказал Боринсон и одним движением сломал ей шею, не желая причинять лишние страдания.

Бережно положил труп на пол, услышал звук падения, донесшийся из кладовой, и увидел, как свет фонаря на мгновение перекрыла чья-то тень. Там стояла еще одна девочка, ее темные глаза поблескивали в полумраке.

Целый день он пытался представить себе, как все будет происходить, но даже и вообразить не мог, что в неохраняемой Башне ему придется убивать детей.

Так началась самая ужасная ночь в жизни Боринсона.

 

31. Вопросы, вопросы…

Пока они скакали по лесу под темными деревьями, Биннесман высоко держал свой посох, тусклое сияние которого освещало им путь. Это явно давалось ему нелегко, чародей выглядел измученным и ужасно старым.

Деревья быстро проносились мимо.

В голове у Габорна вертелись тысяча вопросов, душу тревожили сомнения. Ему хотелось поговорить с Биннесманом, но пока он помалкивал. В Мистаррии считалось дурным тоном расспрашивать чужестранца о том, что хотел выяснить Габорн. Принцу всегда казалось, что это правило вежливости — просто обычай, но сейчас ему стало ясно, что оно содержало в себе нечто — большее.

Задавая вопрос, один человек вторгался в Сферу невидимого другого. По меньшей мере, отнимал у него время. К тому же любая информация сама по себе представляет немалую ценность — как, к примеру, земля или золото — поэтому, добывая ее, один человек фактически грабил другого.

Чтобы не думать об обалин и исчезнувшей вильде Биннесмана, Габорн сосредоточился на этом открытии, размышляя о том, насколько часто в основе обычной человеческой вежливости лежит необходимость уважать Сферы других. Тут, несомненно, можно было наблюдать некоторую связь. И все же его мысли быстро вернулись к тому, свидетелем чего он недавно был.

Габорн подозревал, что Биннесман знал о надвигающихся темных временах гораздо больше того, о чем он говорил Радж Ахтену; не исключено, даже гораздо больше того, что он мог сказать. Чтобы стать чародеем, нужно было учиться долго и трудно. Габорну приходилось слышать, что даже основные принципы могли быть поняты лишь спустя недели или месяцы усиленных занятий.

После долгих размышлений Габорн пришел к выводу, что есть некоторые вещи, о которых не следует расспрашивать чародея. Какую цену пришлось заплатить Биннесману за то, чтобы вильде ожила? Этот вопрос ужасно интересовал Габорна.

Сейчас Охранитель Земли свернул с дороги на одну из боковых тропинок, петляющих под деревьями. Тьма стояла — хоть глаз выколи, ни один следопыт не смог бы проложить сквозь нес свой путь. Габорн не мешал чародею вести их в полной тишине, при свете звезд. Так продолжалось примерно с час, а потом они снова выбрались на дорогу. Отсюда Биннесман повернул коня на север и скакал в этом направлении до тех пор, пока дорога не привела их к гребню, по ту сторону которого лежали поля. Совсем рядом находилось селение Тротт, в двенадцати милях от замка Сильварреста.

Внизу на равнине виднелись сотни разноцветных палаток, принадлежащих купцам с юга. Эти люди прибыли на север, чтобы подзаработать во время Хостенфеста, но были вынуждены освободить поля рядом с замком Сильварреста в связи с появлением Радж Ахтена.

Биннесман остановил коня и посмотрел вниз, на темные поля. Выгорев под лучами летнего солнца, трава приобрела белесый оттенок и теперь отражала звездный свет, позволяя хоть что-то разглядеть.

— Смотрите! — прошептала Иом. Габорн проследил взглядом в том направлении, куда она указывала, и увидел, как по полям в сторону палаток с конями и мулами, предназначенными для караванов, крадется что-то темное.

Там внизу были нелюди, восемьдесят или сотня. Припав к земле, они ползли по полям поисках пищи. А на востоке, но краю леса вдоль гребня медленно двигались огромные горы; да ведь это же тройка Фрот великанов, понял Габорн!

Голодные. Они просто хотели есть. Радж Ахтен заставил их проделать долгий путь, потом на рассвете они пережили кровопролитное сражение и теперь были ужасно голодны.

— Нужно позаботиться о конях, — сказал Габорн. — Они нуждаются в еде и отдыхе. Но, может быть, безопаснее скакать по открытым полям, где никто не сможет подкрасться к нам незамеченным?

Габорн повернул коня на восток, в сторону замка Сильварреста. Отсюда была хорошо видна дорога, уходящая через Даркинские холмы на юг.

— Нет, нам нужно на запад, — возразила Иом.

— На запад? — переспросил Габорн.

— Моста у Хейворта больше нет. Если мы поскачем лесом, то можем пропустить Кабаний брод, да еще и рискуем наткнуться в темноте на армию Радж Ахтена.

— Она права, — заявил Биннесман. — Пусть Иом ведет нас.

Вид у него был предельно усталый. Интересно, в какой степени это объясняется выбросом энергии во время волшбы, подумал Габорн?

— Единственный путь на запад пролегает по Траммокскому тракту, — сказала Иом. — Он относительно безопасен. По приказу отца лес вырубили по обеим его сторонам.

Биннесман позволил дать коням еще несколько минут отдохнуть. Все спешились, с удовольствием распрямляя затекшие ноги и подтягивая подпругу.

Увы, совсем скоро Биннесман скомандовал:

— Пора. У нас всего несколько часов до тех пор, пока Радж Ахтен проснется. Нужно использовать их с толком.

И они поскакали вниз по склону холма, на равнину. Хотя кони вряд ли успели насытиться, а трава была высока, она уже успела высохнуть, да и ветер разнес семена, так что никакой особой питательной ценности она собой не представляла.

Проскакав по тракту с полчаса, они впервые за все время почувствовали себя достаточно свободно, чтобы поговорить и, в частности, обсудить некоторые планы.

— На этих дорогах мой конь будет быстрее ваших, — сказал Биннесман, — и, если не возражаете, немного погодя я поскачу вперед. Я тороплюсь в Лонгмот, в надежде найти свою вильде.

— Думаете, она там? — спросила Иом.

— Не знаю, — ответил Биннесман тоном, не располагающим к дальнейшим расспросам.

Вскоре впереди показалась ветхая ферма на берегу извилистого ручья. Позади нее виднелся маленький фруктовый сад и покосившийся сарай для свиней. Похоже, крестьянин, который жил здесь, опасался нападения — на сливовом дереве перед домом висел один фонарь, над дверью в сарай другой.

Еще бы этому крестьянину не бояться, подумал Габорн. Хибарка стоит на отшибе, никаких тебе соседей на расстоянии, по крайней мере, в милю. А великаны и нелюди нынче ночью охотятся в полях.

Отец Иом подскакал к фонарю и остановился, глядя на него, как зачарованный. Точно в жизни никогда фонарей не видел.

А ведь король Сильварреста и впрямь никогда фонарей не видел, подумал Габорн. По крайней мере, в той жизни, которую помнил. Сейчас все в мире для него внове, похоже на яркий, пленительный сон. Он все видит, но ничего не может по-настоящему понять.

Подскакав вслед за королем к фонарю, чтобы на его лицо падал свет, Габорн постучал в дверь. Почти сразу же она слегка приоткрылась и показалось лицо старухи, похожее на сморщенную репу.

— Не позволите ли напоить и покормить у вас коней? — спросил Габорн. — Может, у вас найдется что-нибудь и для нас?

— В это время ночи? — заворчала старуха. — Нет, будь вы хоть сам король! — и она захлопнула дверь.

Что это она, удивился Габорн? Он посмотрел на остальных. Биннесман улыбался. Иом негромко рассмеялась, подошла к сливовому дереву и сорвала несколько крупных фиолетовых слив. Габорн заметил мелькнувшую в окне хибарки тень — старуха пыталась разглядеть, что происходит у нес во дворе. Однако вместо стекла в окне был вставлен кусок выскобленной кожи, сквозь который можно было увидеть лишь тени.

— Не трогайте сливу! — завопила она изнутри.

— Можно, мы возьмем столько слив, сколько в состоянии унести, а взамен оставим вам золотую монету? — спросил Габорн.

Старуха мгновенно снова приоткрыла дверь.

— У вас есть деньги?

Из сумки, висящей на поясе, Габорн достал монету и бросил ее старухе. Она просунула руку в щель и схватила монету. Закрыла дверь, чтобы попробовать монету на зуб, а потом снова открыла се и прокричала, но уже более доброжелательно:

— В сарае есть зерно. Хороший овес. Берите, сколько нужно. И сливы тоже.

— Будьте благословенны и вы, и выше дерево, — сказал Биннесман. — Пусть оно хорошо плодоносит три года.

— Спасибо, — крикнул Габорн и низко поклонился. Вместе с Биннесманом они повели коней к сараю, оставив Иом кормить отца сливами.

Открыв дверь сарая, Габорн обнаружил там мешок овса и принялся пересыпать часть его в деревянную кормушку, чтобы покормить коней. Занимаясь этим, он внезапно заметил, с неприятным для себя чувством, что чародей пристально смотрит на него, не слезая с коня.

— У тебя есть вопросы ко мне, — сказал Биннесман. У Габорна язык не повернулся спросить о том, что волновало его больше всего.

— Ваши одежды изменили свой цвет на красно-коричневый, — вместо этого сказал он.

— Так и должно быть, — ответил Биннесман. — В весеннюю пору своей жизни Охранитель Земли накапливает силу, обучается владеть ею. Когда для него наступает цветущее лето, он достигает зрелости; тогда самый подходящий для него цвет — зеленый. Для меня же наступила осень жизни, время собирать урожай.

— А что же происходит зимой? — спросил Габорн.

Биннесман еле заметно улыбнулся.

— Не будем говорить об этом сейчас, Габорн задал вопрос, который волновал его, может быть, больше всех:

— Почему Радж Ахтен не видит меня? Он говорил, что здесь применено какое-то заклинание. Биннесман засмеялся.

— Помнишь, как у меня в саду Земля нарисовала руну на твоем лбу? Это символ такой силы, которую я, в моей слабости, не осмелился бы даже пытаться вызвать к жизни. Ты, Габорн, теперь невидим, — по крайней мере, для своих врагов. Те, кто служат Огню, не видят тебя. Чем ближе они к тебе подходят, тем сильнее сказывается на них эффект этого заклинания. Меня поразил уже сам тот факт, что Радж Ахтен вообще почувствовал твое присутствие. Это, наверно, Огонь наделил его таким могуществом. Тогда я этого не осознавал, зато теперь понимаю.

Габорн молчал, обдумывая услышанное.

— Однако особенно на этот дар невидимости не полагайся, — продолжал Биннесман. — Есть немало злых людей, которые не служат Огню, и они способны причинить тебе вред. Да и для Пламяплетов, обладающих большой силой, твоя маскировка проницаема, стоит им подойти к тебе достаточно близко.

Габорн вспомнил женщину-Пламяплета в замке Сильварреста, то, как она узнала его и каким взглядом смотрела на него, — точно на заклятого врага.

— Понимаю… — прошептал он. — Теперь я понимаю, почему Радж Ахтен не мог видеть меня. Но вот почему я не могу видеть его?

— Что? — от удивления брови Биннесмана поползли вверх.

— Прежде, в замке, я видел его лицо, узнал его шлем и доспехи. А вот сегодня ночью мне не удалось разглядеть его лица. Оно было скрыто от меня, как мое от него. Я смотрел на него и видел… множество людей в пламени, склонившихся, точно перед божеством…

Биннесман смеялся так долго, что едва не закашлялся.

— Возможно, твой взгляд проникает слишком глубоко. Припомни-ка, в какой момент возникло это видение?

— Когда я захотел увидеть его таким, каков он на самом деле, без воздействия всех этих даров обаяния.

— Давай-ка я расскажу тебе одну историю, — сказал Биннесман. — Много лет назад моим наставником был Охранитель Земли, который служил лесным животным — оленям, и птицам, и прочим в том же духе. Они приходили к нему, а он кормил и ленил их, если возникала необходимость.

— Я спросил его, откуда он знает, что именно им нужно? Он удивился. «А на что же тогда глаза?» — ответил он. И больше ничего, как будто этим было все сказано. Потом он прогнал меня, заявив, что я вряд ли могу стать

Охранителем Земли.

— Понимаешь, Габорн? Он обладал даром Зрения Земли, способностью читать в сердцах тварей земных и понимать, что им нужно, чего они хотят, что любят.

— Я никогда не обладал этим даром и не могу рассказать, как использовать его и как он работает. Поверь, я многое бы отдал за то, чтобы обладать им.

— Но у меня нет никакого такого дара… — запротестовал Габорн. — Я не могу заглянуть, к примеру, в ваше сердце или сердце Иом.

— Не забывай, ты побывал в месте, где земля обладает огромной силой. У тебя есть этот дар, просто ты не умеешь использовать его. Изучай его старательно, упражняйся в нем, учись владеть им. Со временем это придет.

Габорн продолжал недоумевать. Чародеи любят это выражение — «изучай старательно».

— Теперь на тебе лежит огромная обязанность, — продолжал Биннесман. — В свое время Эрден Геборен отбирал преданных ему людей, чтобы они сражались с ним бок о бок. Точно так же и ты должен начать отбирать своих сторонников. Это очень тяжкая обязанность. Те, на ком ты остановишь свой выбор, будут неразрывно связаны с тобой.

— Да, я знаю, — сказал Габорн.

Ему доводилось слышать легенду о том, как Эрден Геборен отбирал своих сподвижников и как после этого он мог читать в их сердцах, точно в открытой книге. Если им угрожала опасность, он узнавал об этом, так что, можно сказать, в любом сражении никто из них не был больше одинок.

— И тебе уже сейчас пора начинать этот отбор… — задумчиво проговорил Биннесман, устремив взгляд в сторону темных полей.

Габорн испытующе посмотрел на старика.

— Может быть, вам вовсе и не нужен дар Зрения Земли? Наверно, и впрямь есть такие Охранители Земли, которые служат полевым мышам и змеям, — но вам Земля приказала служить людям… в то смутное время, которое грядет.

Биннесман замер, пристально глядя на Габорна.

— Молю тебя, никому больше не говори об этом. Радж Ахтен не единственный среди лордов, кто захочет подчинить меня себе или убить, если узнает правду.

— Обещаю, — ответил Габорн. — Никогда никому не скажу.

— Может быть, мой учитель был прав, — сказал Биннесман. — Может быть, я и впрямь не слишком хорошо служу Земле…

Габорн понял, что старик подумал об утрате своей вильде.

— Она потеряна для вас? Может быть, погибла?

— Она — порождение Земли, ее не так-то просто убить. И все же я… Я беспокоюсь за это создание. Она не одета, ничего не знает. Мало ли что с ней может случиться без моего руководства и помощи? А между тем, она очень могущественна. В со венах течет кровь Земли.

— Она опасна? Каковы ее возможности?

— В ней сконцентрирована все моя сила, — ответил Биннесман. — Чародеи вод черпают свою силу из воды, Пламяплеты — из огня, а я — из Земли. Я десятилетиями отбирал самую подходящую почву, разыскивал нужные камни, и только потом, найдя все, что требовалось, вызвал к жизни мою вильде.

— Выходит, она… это всего лишь почва и камни? Больше ничего?

— Нет, — сказал Биннесман, — она гораздо больше. Я не могу управлять ею, она такая же живая, как ты или я. Свой облик она извлекла из моего сознания. Я попытался представить себе, каким мог бы быть воин, способный сражаться с опустошителями — зеленый рыцарь наподобие тех, кому служили твои предки. Но даже несмотря на все это, я не в состоянии контролировать ее.

— Может, вам имеет смысл разослать сообщения, — предложил Габорн. — Попросить людей помочь отыскать ее.

Биннесман слабо улыбнулся, вытянул из земли сочный стебель пшеницы и пожевал его.

— Итак, Радж Ахтен для нас потерян, — задумчиво произнес он. — По правде говоря, я надеялся на лучшее.

Конь сам привел Иом к сараю, туда, где Габорн и старый чародей кормили коней. Те набросились на овес и ели так торопливо, что Иом испугалась за них.

Предоставив коней заботам Габорна и Биннесмана, она повела отца к ручью и умыла его. Около Семи Камней он весь перемазался, и до сих пор у нее не было времени, чтобы позаботиться о нем.

Когда, в конце концов, Габорн подошел к ней, решив, что Биннесман и сам сможет проследить за конями, отец Иом был умыт, переодет в чистое и лежал у ограды фруктового сада, используя как подушку корень дерева и удовлетворенно похрапывая.

Необычная, но, тем не менее, мирная картина. Отец Иом был Властителем Рун, обладал несколькими дарами жизнестойкости и мышечной силы. Иом всего раз в своей жизни видела его спящим, и сон этот длился лишь полчаса. Может, он все-таки хотя бы иногда спал в постели рядом с ее матерью? Хотя Иом было доподлинно известно, что именно там он чаще всего обдумывал возникающие в королевстве проблемы.

Но спать, просто спать? Почти никогда. Скорее всего, этот длинный день изрядно утомил его. Габорн уселся рядом с Иом, прислонившись спиной к тому же самому дереву, что и она. Рядом с ней лежала горка слив, он взял одну и съел.

Снова набежали облака, небо потемнело, с юга задул порывистый ветер. Осенью в Гередоне такое случалось довольно часто. С перерывами не больше трех часов над головой возникали облака, а вслед за ними обрушивалась гроза.

Биннесман привел коней к ручью напиться. Утолив жажду, они по его команде оторвались от воды. После чего один из них принялся щипать короткую траву, а двое просто заснули стоя.

И только огромный жеребец Радж Ахтена стоял около ручья, с беспокойством кося взглядом на Биннесмана, словно стараясь не упустить ни малейшего изменения в его настроении. Спустя некоторое время чародей сказал:

— Теперь я должен оставить вас, но мы встретимся в Лонгмоте. Поторопитесь и помните — на этой земле нет почти ничего, чего вам следует опасаться.

— Да я особенно и не волнуюсь, — ответил Габорн. Обеспокоенный вид Биннесмана свидетельствовал о том, что на самом деле он вовсе не был так уж уверен в правоте своих слов. Тем не менее, Габорн не хотел лишний раз тревожить старика.

Биннесман взгромоздился на огромного боевого коня, прежде принадлежавшего Радж Ахтену.

— Постарайтесь отдохнуть немного. И кони пусть поспят часок-другой, но не больше. В полночь Радж Ахтен проснется и будет иметь возможность снова отправиться за тобой в погоню, Габорн. Хотя я и наложу на тебя защитное заклинание.

Прошептав несколько слов, Биннесман вытащил из кармана веточку какой-то травы. И пришпорил коня, бросив ее Габорну на колени. Петрушка.

— Не потеряй ее, — сказал он Габорну на прощанье. — Она впитает твой запах, сделав его недоступным для Радж Ахтена и его солдат. И еще, Габорн. Перед тем, как покинуть это место, вырви у себя волос и завяжи на нем семь узлов. Если Радж Ахтен доберется сюда, дальше он станет ходить кругами.

— Спасибо, — сказали Иом и Габорн.

Биннесман развернул жеребца на юг и скрылся во тьме.

Иом чувствовала, что она устала, предельно устала. Оглянулась по сторонам в поисках более мягкого местечка, где можно было бы прилечь. Габорн обнял ее за плечи и притянул к себе таким образом, что ее голова оказалась у него на коленях. Такой неожиданный жест. Интимный.

Она легла, закрыв глаза и прислушиваясь к тому, как он ест сливы. Неожиданно в животе у него забурчало, ей стало неловко.

Габорн протянул руку и погладил се по подбородку, по волосам. Хотя он и признался ей в любви, она не верила, что это было глубокое чувство.

Она стала такой уродиной. Самой страшной среди всех безобразных людей на свете, так ей казалось. Где-то в самой глубине ее сознания испуганный голос шептал:

«Так тебе и надо, ты это заслужила».

Это действовал дар, конечно — никогда прежде Иом таких чувств не испытывала. Обесценивание себя. Руна силы Радж Ахтена все плотнее «захлестывала» ее.

И все же, стоило Габорну посмотреть или прикоснуться к ней, на мгновение возникало ощущение, что заклинание слабеет. Чувство собственного достоинства возвращалось. Иом чувствовала, что Габорн, только он один изо всех мужчин на свете, и впрямь может любить ее. А как она боялась потерять его! И сама ужасалась этому страху — казалось, он вызван рассудком, не чувством.

Существовало и еще кое-что, заставляющее ее испытывать неловкость. Она никогда не была наедине с мужчиной, а сейчас именно это и происходило. Всегда рядом присутствовала Шемуаз, да и Хроно не спускала с нее взгляда. Но вот теперь она сидит бок о бок с принцем, отец спит, и все это вызывало чувство ужасной неловкости, которое с каждым мгновением возрастало.

Иом понимала, что дело тут не в самом факте прикосновения Габорна, а в воздействии его магии. Она чувствовала, как в его присутствии в ней начинает зарождаться желание, — точно зверек, против воли угнездившийся в голове. Нечто похожее она испытывала рядом с Биннесманом, но это чувство было гораздо сильнее. Кроме всего прочего, Биннесман был стар и, по правде говоря, не слишком привлекателен на вид.

Габорн — дело совсем другое; к тому же, он осмелился сказать, что любит ее.

Ее клонило в сон. Иом не владела дарами ни мышечной силы, ни метаболизма; только одним — даром жизнестойкости, полученным вскоре после рождения. Поэтому, даже отличаясь замечательной выносливостью, она нуждалась в отдыхе точно так же, как и всякий другой человек.

Однако электризующее прикосновение Габорна мешало заснуть.

Это совершенно невинно, уговаривала она себя, когда он погладил ее по щеке. Просто прикосновение друга.

И все же она страстно желала, чтобы он продолжал, чтобы его рука продвинулась дальше, к шее. И, более того, еще глубже, хотя в этом она не осмеливалась признаться даже самой себе.

Иом удержала его пальцы, мешая поглаживать свое лицо.

В ответ он взял ее за руку, поцеловал и положил между своих коленей. Нежно, так нежно, что у нее перехватило дыхание.

Иом слегка приоткрыла глаза. Было так темно, как будто они лежали под одеялом. Мы отгорожены от дома деревьями, подумала она. Эта женщина не может видеть нас, да и не знает, кто мы такие.

От этой мысли сердце у нее бешено заколотилось. И, конечно, Габорн не мог не почувствовать этого, не мог не видеть, как она с трудом сдерживает дыхание.

Его рука снова погладила Иом по щеке, от этого прикосновения она непроизвольно слегка выгнула спину.

Не можешь ты хотеть меня, думала она. Нет, это невозможно. Лицо у меня такое, какое и в страшном сне не приснится, а вены на руках похожи на голубых червей.

— Хотелось бы мне снова стать красивой, — одними губами, почти беззвучно прошептала она.

— Ты и так красива, — с улыбкой ответил Габорн.

Он склонился над Иом и поцеловал ее в губы. Поцелуй пах сливами. Прикосновение его губ чуть не свело ее с ума. Габорн подложил ладонь под ее затылок, притянул к себе и поцеловал снова, еще более пылко.

Обхватив Габорна за плечи, Иом подтянулась и уселась у него на коленях, чувствуя, как он трепещет от желания. Она не сомневалась, что сейчас, в этот момент, он верил — верил, что она прекрасна, несмотря на то, что Радж Ахтен лишил ее дара обаяния, а королевство отца лежало в руинах. Сейчас, в этот момент, он не замечал, как она уродлива, и хотел ее так же страстно, как она его.

Габорн оказывал на нее совершенно удивительное воздействие. Ей хотелось, чтобы он поцеловал ее более грубо. Его губы скользнули по щеке к подбородку. Она подставила ему шею, чтобы он смог поцеловать ямочку на ней. Что он и сделал.

Распутница. Я веду себя, как распутница, осознала Иом. На протяжении всей своей жизни она следила за собой, держала себя в руках и была свободна от желаний.

Теперь, впервые в жизни, она оказалась наедине с мужчиной. С мужчиной, которого — теперь это не вызывало у нее сомнений — она страстно желала.

Она всегда держала свои эмоции в узде, никогда не допускала даже мысли, что может наступить миг, когда она станет вести себя так… распутно. Все дело в его магии, снова и снова повторяла себе Иом. Это она заставляет меня испытывать такие чувства.

Задержавшись на ямочке на шее, губы Габорна скользнули к ее уху.

Взяв его за руку, Иом притянула ее к своей груди.

Он, однако, отдернул руку.

— Пожалуйста! — прошептала она. — Пожалуйста. Не надо быть сейчас джентльменом. Сделай так, чтобы я снова почувствовала себя прекрасной!

Отстранив губы от уха, Габорн перевел взгляд на се лицо. Если в тусклом свете он и увидел что-то неприятное и отталкивающее, то не подал вида.

— Я… Ох! — ослабевшим голосом произнес он. — Боюсь, я только и способен на то, чтобы быть джентльменом, — он неуверенно улыбнулся. — Слишком много лет только в этом и практиковался.

Он немного отодвинулся от нее, но не совсем. Непонятно почему, глаза Иом наполнились слезами. Он, наверно, считает меня бесстыдницей, испорченной, прошептал тоненький голосок внутри. Вот сейчас он видит меня такой, какая я есть — одержимой животным желанием. Похоть, внезапно овладевшая Иом, теперь вызывала у нее самой лишь отвращение.

— Я… Прости меня! — воскликнула она. — Я никогда не делала ничего подобного!

— Знаю.

— В самом деле — никогда!

— Никогда, я понял.

— Ты, наверно, считаешь меня дурочкой или блудницей! — или просто уродиной. Габорн рассмеялся.

— Вовсе нет. Мне даже… лестно, что я вызываю у тебя такие чувства. Лестно, что ты могла захотеть меня.

— Я никогда не была наедине с мужчиной, — призналась Иом. — Всегда рядом находились служанка и Хроно.

— А я никогда не был наедине с женщиной, — сказал Габорн. — За нами обоими всегда кто-нибудь присматривал. Я часто задумываюсь над вопросом: может быть, учитывая неусыпное око Хроно, мы ведем себя лучше, чем если бы этого не было? Никто не захочет, чтобы его темные делишки были увековечены, и весь мир смог бы узнать о них. Уверен, есть немало лордов, которые ведут себя и благородно, и скромно не по зову души, а лишь из нежелания, чтобы весь мир узнал об их подлинных наклонностях.

— Но может ли, Иом, и в самом деле считаться хорошим тот, кто ведет себя хорошо только на людях?

Габорн крепко обнял ее, прижав спиной к своей груди, но не целовал больше. Этим жестом он как бы снова приглашал ее отдохнуть, попытаться уснуть. Иом, однако, не отпускало напряжение, и она постаралась расслабиться.

Ничего не получалось, мысли не давали покоя. Почему он так повел себя? Пытается быть хорошим или просто не смог справиться с охватившим его отвращением? Кто знает? Не исключено, что даже самому себе он не решился признаться в том, каков истинный ответ.

— Иом Сильварреста, — внезапно произнес Габорн сугубо официальным тоном, — я проделал долгий путь из Мистаррии, чтобы задать тебе один вопрос. Два дня назад ты ответила на него «нет». Может быть, теперь ты изменила свое мнение?

Сердце Иом заколотилось, мысли в голове понеслись с бешеной скоростью. Что она могла предложить ему? Ничего. Радж Ахтен отнял у нес красоту, уничтожил весь цвет се армии и теперь хозяйничает в ее стране. Да, Габорн говорил, что любит ее. Однако Иом опасалась, что при жизни Радж Ахтена принц не увидит ее такой, какая она на самом деле, и, может статься, будет вынужден до конца своих дней «любоваться» той безобразной маской, которую она теперь носила.

Она не могла предложить ему ничего, кроме собственной преданности. Разве этого достаточно, чтобы удержать его? Будучи принцессой Властителей Рун, Иом даже представить себе не могла, что окажется в положении, когда не сможет предложить любимому и любящему человеку ничего, кроме себя самой.

— Не спрашивай меня об этом сейчас, — ответила Иом дрожащими губами. — В этом вопросе я не могу руководствоваться только… собственным желанием. Но если мне все же суждено стать твоей женой, обещаю сделать все, чтобы ты никогда не сожалел о том, что это случилось. И никогда не стану целовать никого так, как сегодня целовала тебя.

Габорн продолжал ласково обнимать ее, прижимая к груди.

— Ты — моя потерянная половина, — прошептал он.

Иом с блаженным чувством прижалась к нему, ощущая, как его свежее дыхание щекочет ей шею. Она никогда не верила старым преданиям о том, что каждый человек создан лишь с половиной души и обречен всю жизнь искать того, кто дополнит его. Но сейчас с необыкновенной силой ощутила, что это правда — как и слова самого Габорна.

Потом он с шутливой интонацией прошептал ей на ухо:

— И если в один прекрасный день я стану твоим мужем, обещаю сделать вес, чтобы ты не считала, что во мне слишком много от джентльмена.

Он обхватил ее за плечи, продолжая прижимать к себе. И хотя его левая ладонь оказалась у нес на груди, это прикосновение было ей приятно, но больше не вызывало ни возбуждения, ни неловкости.

Вот так все и должно быть, подумала она, — я принадлежу ему, а он принадлежит мне. Только так мы и можем стать единым целым.

Она снова почувствовала, что устала, что ее клонит в сон. Попыталась представить себе, как окажется в Мистаррии, в Королевском дворце. Позволила себе немного помечтать. Она слышала рассказы об этой стране. Белые корабли на огромной реке, каналы в городе. Зеленые холмы и запах морской соли. Туманы по утрам. Крики чаек и несмолкающий ропот волн.

Ей почти удалось представить себе даже Королевский дворец. Большая постель с шелковыми простынями, на окнах фиолетовые занавески, которыми играет ветер, и она сама, обнаженная, лежит рядом с Габорном.

— Расскажи мне о Мистаррии, — прошептала Иом. — «В Мистарии лагуны сверкают, как обсидиан, среди извилистых корней кипарисов…» — процитировала она слова старой песни. — Это и вправду так?

Габорн начал напевать мелодию, и хотя у него не было лютни, чтобы подыгрывать себе, его голос звучал очень приятно.

— В Мистарии лагуны сверкают, как обсидиан, Среди извилистых корней кипарисов, А над водою черной стелется туман И плавают лилии, как бакены у пирсов.

Ходили слухи, что в этих лагунах обитали чародеи вод и их дочери, нимфы. Иом сказала:

— У твоего отца есть чародеи. Какие они? Я никогда не встречалась с ними.

— Как чародеи, они довольно слабы. Большинство из них даже не способно отрастить себе жабры. Наиболее могущественные чародеи вод живут в океанских глубинах, а не рядом с сушей.

— Но они оказывают свое воздействие на ваших людей. Мистаррия — спокойная страна.

— Это точно, — сказал Габорн. — У нас в Мистаррии все просто одержимы тем, чтобы сохранять душевное равновесие. Очень спокойная страна. Кто-то может даже счесть ее скучной.

— Не говори о ней плохо, — попросила Иом. — Твой отец неразрывно связан с водой. Как бы это выразиться? Она даст ему способ… сохранять устойчивость. Он захватил с собой хотя бы одного своего чародея? Мне хотелось бы встретиться с ним.

Иом казалось, что отец Габорна, отправляясь в Гередон на Хостенфест, хотел продемонстрировать свою мощь, а для этой цели ему понадобились бы не только солдаты, но и чародеи вод. Да и в борьбе с Радж Ахтеном такой чародей очень даже мог бы пригодиться.

— Прежде всего, они не «его» чародеи. Не более, чем Биннесман — твой….

— Но в его свите есть хотя бы один?

— Скорее всего, да, — ответил Габорн. По его тону Иом почувствовала, что он тоже надеялся на помощь чародеев. Считалось, что чародеи вод, в отличие от Охранителей Земли, постоянно вмешивались в дела людей. — Но это — долгое путешествие, и на равнинах Флидса не часто встречается вода…

Габорн начал рассказывать ей о своей жизни в Мистаррии, об огромном учебном городке Дома Разумения, раскинувшемся по всему Аньюву. О том, что некоторые Палаты там представляют собой очень большие залы, где тысячи людей слушают лекции и принимают участие в дискуссиях. А в других Палатах, маленьких и уютных, похожих скорее на обычные комнаты в хорошей гостинице, зимой у огня собираются ученики — точно так же, как это делали их наставники когда-то — и учат свои уроки, прихлебывая подогретый ром…

Иом вздрогнула и проснулась, когда Габорн осторожно потряс ее за плечо.

— Пора, любовь моя, — прошептал он. — Нужно идти. Прошло уже почти два часа.

С неба сеялся мелкий дождь. Иом оглянулась по сторонам. Деревья над ними хорошо защищали от дождя, и все же казалось странным, что дождь не разбудил ее раньше. Как она вообще смогла уснуть? Габорн, наверно, использовал силу своего Голоса, чтобы усыпить ее, постепенно говоря все тише и тише, в напевном ритме.

Ее отец сидел рядом, уже совсем проснувшийся. Он протягивал руку, пытаясь схватить какую-то воображаемую вещь, и негромко хихикал.

Ловил бабочку.

Все тело, лицо и руки у Иом онемели. Проснулось сознание, но не тело. Габорн помог ей, и она поднялась, не чувствуя своих ног. Что она может сделать сейчас для отца?

Радж Ахтен превратил меня в старуху, раздираемую Тревогами, а отца — в ребенка, подумала Иом.

Может, ему лучше всегда оставаться таким, каков он сейчас, внезапно мелькнула у нес мысль? Таким невинным, таким способным удивляться любому маленькому чуду. Он всегда был хорошим человеком, но слишком беспокойным. Так или иначе, Радж Ахтен дал се отцу свободу, которой тот никогда не знал.

— Кони отдохнули, — сказал Габорн. — Дороги наверняка размыло, но уверен — мы доберемся быстро.

Иом кивнула, вспоминая, как всего несколько часов назад целовала Габорна. Внезапно в ней заговорил разум, смывая все воспоминания, и то, что произошло вчера, сейчас стало казаться просто сном.

Габорн на мгновение остановился перед ней, крепко обхватил за плечи и коротко поцеловал в губы — как будто стараясь внушить, чтобы она помнила все то хорошее, что случилось этим вечером.

Она чувствовала себя слабой и разбитой, но — что поделаешь? Они ускакали в ночь, позволив коням мчаться во весь опор. Биннесман оставил им коней Радж Ахтена в качестве запасных, и каждый час они останавливались, меняя их и давая возможность животным отдохнуть.

Пока они, словно ветер, мчались мимо спящих селений, в сознании Иом оживали картины, приснившиеся ей в то время, пока она спала в объятиях Габорна.

А снилось ей, что она стоит на башне грааков в замке своего отца, той, что севернее Башни Посвященных. Там обычно приземлялись грааки, на которых прилетали посланцы, принося сообщения с юга.

Во сне армия Радж Ахтена наступала через Даннвуд, сотрясая деревья. Единственной одеждой Пламяплетов был объемлющий их тела живой огонь. Все это Иом видела только вспышками — нелюди с их черными шкурами, крадущиеся в тенях под деревьями, рыцари на конях, в шафрановых и малиновых плащах, в боевых доспехах. А сам Радж Ахтен, такой гордый, такой прекрасный, стоял на лесной опушке, глядя на нес.

Даже во сне Иом охватил ужас, когда она увидела, как ее люди, крестьяне из Гередона, что было силы бежали к замку, надеясь укрыться в его безопасности. Они были везде, на всех холмах к северу, западу и востоку. Крестьяне в коричневых туниках и грубых сапогах. Крепкие женщины, окруженные детьми, мужчины с тачками, груженными репой. Дети, подгоняющие прутьями телят. Старуха со снопом пшеницы на спине. Юные влюбленные с мечтой о бессмертии в глазах.

И все торопились к замку, надеясь спрятаться в нем.

Но Иом знала, что замок не сможет защитить всех этих людей. Его стены не устоят перед Радж Ахтеном.

Тогда она поджала губы и подула изо всех сил, подула в направлении востока, запада и юга. Ее дыхание несло в себе запах лаванды и окрасило воздух в пурпурный цвет. Каждый человек, к которому оно прикасалось, — а она старалась сделать так, чтобы охватить все королевство — превращался в белый пух чертополоха, в белый пух, который покачивался и кружился при малейшем движении воздуха, а потом, внезапно подхваченный порывом ветра, поднимался ввысь и улетал над дубами, ольхой и кустарником в сторону Даннвуда.

Под конец Иом подула на себя и Габорна, который стоял рядом с ней. И они, тоже превратившись в пух чертополоха, полетели над Даннвудом, глядя вниз на осеннюю листву, золотую, огненно-красную и коричневую.

Она увидела, как армия Радж Ахтена с криками вырвалась из-под деревьев. Солдаты, размахивая боевыми топорами, устремились к замку. Но противостоять им было некому.

Вся местность опустела. Может, Радж Ахтен и надеялся заполучить что-то, одержав победу, но все, что ему досталось, это обезлюдевший, словно вымерший край.

Иом скакала сквозь ночь, и ее не покидало ощущение, что она убегает, оставляя весь мир за спиной. Вскоре после полуночи у нее внезапно закружилась голова и, взглянув на отца, она увидела, что он тоже покачнулся в седле. Она поняла, что это означало, и душу затопила глубокая печаль.

В замке Сильварреста кто-то — Иом подозревала, что Боринсон — начал убивать Посвященных.

 

32. Сколько стоит гостеприимство

Как и предполагал король Ордин, армия Радж Ахтена подошла к Хейворту вскоре после полуночи.

Хозяин гостинцы Стеведоре Харк проснулся в своей постели рядом с женой. Его разбудил цокот копыт, донесшийся с дальнего берега реки. Расстояние было значительное, однако из-за того, что звук по воде распространяется быстрее, слышно было совершенно отчетливо. Играло свою роль и то, что скалы, мимо которых проходила дорога, отражали и усиливали звук, создавая эхо.

Стеведоре Харк годами приучал себя просыпаться при звуке цокота копыт, поскольку, как правило, всаднику, путешествующему ночью, могли понадобиться кров и постель.

Крошечная гостиница состояла всего из двух комнат, и постояльцам частенько приходилось спать вчетвером, а то и впятером на одном соломенном тюфяке. Появление ночного гостя означало, что Харку придется расталкивать спящих — и утихомиривать недовольных, — прося их подвинуться, чтобы освободить место для вновь прибывшего. В общем, хлопот хватало.

Заслышав цокот копыт, Стеведоре Харк, все еще лежа в постели, попытался прикинуть количество всадников. Тысяча, две, мелькнуло в его затуманенном сном мозгу? Куда я их уложу?

Потом он вспомнил, что моста больше нет и что он обещал королю Ордину направить этих людей к Кабаньему броду.

Он вскочил, как ужаленный, и, не снимая ночного одеяния, торопливо натянул кое-что из верхней одежды, поскольку в такой близости к горам по ночам уже заметно похолодало. И, выбежав из гостиницы, посмотрел, что происходит на той стороне реки. Как раз для таких случаев фонарь под крышей гостиницы оставался всю ночь зажженным, однако сейчас вполне можно было бы обойтись и без него..

Там, вдоль всей реки, стояли солдаты, рыцари в полном боевом облачении. Впереди колонны четверо из них оплывающими факелами освещали дорогу. Вид воинов напугал его — эти белые крылья, которые топорщились на шлемах «неодолимых», эти кроваво-красные волки на их плащах. Можно было разглядеть и мастифов, и великанов, и каких-то темных тварей.

— Приветствую вас, друзья! — закричал Харк. — Чего вы хотите? Моста больше нет, вам тут не перебраться. Однако вверх по течению, миль этак в двадцати, есть Кабаний брод. Поищите, там есть тропа.

Он энергично закивал, указывая путь. Неприметная, редко используемая тропа и впрямь вела прямо к броду. В ночном воздухе пахло дождем, лившим много часов подряд, а ветер, шевеля волосы Харка, донес до него запах сосен. Темная речная вода негромко плескалась о берега.

Солдаты, не отвечая, продолжали глазеть на него. Может, слишком устали? Или просто не говорят на его языке? Стеведоре Харк знал по-муйатински несколько слов.

— Чота! Чота! — закричал он, тыча пальцем в сторону брода.

Внезапно, пробравшись из-за спин всадников, вперед протолкалась неясно различимая фигура. Невысокий смуглый человек со странно мерцающими глазами, совершенно лысый. Он посмотрел на Харка и вдруг широко улыбнулся, точно только что услышал добрую шутку.

Потом он скинул одежду, оставшись полностью обнаженным. Глаза его, казалось, на мгновение вспыхнули, и тут же, поднимаясь к ночному небу, одну сторону его лица охватило голубое пламя.

— Тайную ложь, вот что я чувствую в твоих словах! — прокричал этот человек.

Он поднял кулак, из его руки выстрелило голубое пламя, и понеслось над поверхностью воды, точно брошенный камень, направляясь прямо в сторону Стеведоре Харка.

Он завопил от ужаса, когда это непонятно что угодило в его гостиницу. Старые бревна вскрикнули, точно от боли, и исчезли в вихре пламени. Масло в висящих под крышей фонарях взорвалось, разбрасывая во все стороны огненные брызги.

Голубой огонь, между тем, понесся обратно через реку, и глаза маленького смуглого человека втянули его в себя.

Все еще крича, Стеведоре Харк бросился в гостиницу, надеясь успеть разбудить жену и постояльцев до того, как пламя охватит все строение.

К тому времени, когда он стащил жену и гостей с постелей, пылала уже вся кровля. Оранжевое пламя ярилось и корчилось, огненные языки лизали ночное небо.

Задыхаясь от дыма, Стеведоре Харк выбежал из гостиницы. На той стороне реки странный маленький человек стоял, глядя на него и по-прежнему широко улыбаясь.

Потом он махнул Харку рукой, повернулся и побежал по дороге — вниз по течению, в направлении моста Силы, расположенного примерно в тридцати милях к западу. Таким образом, армии Радж Ахтена придется, конечно, сделать крюк, но в засаду короля Ордина она не угодит.

Сердце Стеведоре Харка заколотилось. Для такого старого и тучного человека, как он, скакать в Лонгмот было делом немыслимым, да в городе и лошадей сильных не нашлось бы. Он не сможет предупредить Ордина о том, что его замысел с засадой провалился. Скакать ночью по лесам… Нет, нет, это было выше его сил. Он мысленно пожелал Ордину удачи.

 

33. Предательство

Уже в сумерках король Менделлас Дракен Ордин обошел защитные сооружения Лонгмота, обдумывая, как лучше организовать оборону. Это оказался странный замок, с необычно высокой внешней стеной, плиты которой были вырезаны из гранита, добываемого здесь же, в Лонгмоте. В крепости отсутствовали вторая и, тем более, третья стены, как в замках большего размера, таких, как у Сильварреста. Здесь не было хорошо обустроенного купеческого квартала, имелись лишь два удобных для обороны поместья и Башни самого герцога, его солдат и Посвященных.

Стены, однако, отличались редкой прочностью и были защищены рунами, обеспечивающими им прочную связь с землей.

Самым высоким строением в замке была башня грааков — предельно простое функциональное строение, где хватало места для шести гнезд этих больших пресмыкающихся. Наверху башня заканчивалась ровной площадкой, куда можно было подняться по каменным ступеням, вырубленным зигзагом в восточной стене башни. При строительстве этого сооружения никому даже в голову не пришло позаботиться о том, чтобы его можно было защищать. Отсутствовали и крепостная стена, за зубцами которой могли бы укрыться лучники, и широкие лестничные площадки, позволяющие сражаться на мечах. Всего лишь башня, заканчивавшаяся наверху ровной площадкой, на которую опускались грааки, и шесть круглых отверстий, ведущие к гнездам.

Вот уже на протяжении многих поколений герцоги Лонгмота не разводили грааков. Король Ордин считал это позором. На протяжении последних ста двадцати лет выпало несколько по-настоящему суровых зим, и здесь, на севере, грааки мерзли от холода. Великанов, напротив, снег и холод, казалось, притягивали, и они во время этих же зим кочевали на север. Однако потом, когда зимы становились теплее и дикие грааки возвращались с юга, королям Гередона было не до того, чтобы приручать их, как это делали их предки. Они предпочитали посылать сообщения с помощью верховых.

Такое отношение Ордин воспринимал как позор. Старые, ценные традиции утрачивались, и нация в целом становилась беднее, хотя, может быть, и в незначительной степени.

Башня содержалась в плачевном состоянии. Каменные поилки зияли пустотой, повсюду валялись обглоданные кости — остатки прошлых трапез.

Ордин годами отправлял сообщения на север с помощью грааков и некоторые грааки останавливались здесь. Никому и никогда даже в голову не пришло очистить пол от помета и теперь известь толстым слоем покрывала камень. Ступеньки, по которым можно было забираться наверх, обветшали со временем. По стенам карабкались виноградные лозы, цепляясь за выбоины и трещины; сейчас их голубые цветы раскрылись вслед заходящему солнцу. Однако Ордин обнаружил, что с площадки открывался прекрасный обзор — в том числе, и на крыши Башен.

Посвященных и герцога. Поэтому он разместил тут шестерых лучников со стальными луками, приказав им хорошенько спрятаться и наблюдать, а стрелы пустить в ход только в том случае, если солдаты Радж Ахтена начнут обстреливать их через ворота. Охранять лестницу король поручил одному-единственному воину, вооруженному мечом.

Уже заметно стемнело, король приказал своему телохранителю зажечь фонарь и в его колеблющемся свете обследовал Башню Посвященных. Снаружи она выглядела сурово, даже мрачно — просто круглая башня, в которой могло разместиться до тысячи Посвященных. Свет в нее проникал сквозь узкие щели, прорубленные в камне. Ордин подумал, что вряд ли кому-нибудь из здешних Посвященных удавалось в полной мере насладиться солнечным светом. Тот, кто отдавал свои дары герцогу, фактически обрекал себя на тюремное заключение.

Внутри, однако, Башня заключенных выглядела гораздо лучше. Выкрашенные белым стены у небольших подоконников были разрисованы голубыми розами и маргаритками. Каждый этаж представлял собой отдельное помещение, с кроватями, расположенными по кругу вдоль внешних стен, и прекрасным камином в центре. Такое устройство комнат позволяло по ночам всего паре сторожей присматривать сразу за сотней и более Посвященных. Во всех комнатах были шахматы и уютные кресла, а полы усыпаны недавно срубленным камышом и лавандой.

Короля Ордина терзала тревога за сына. Он все еще не получал никаких сообщение о местонахождении Габорна. Жив ли мальчик? Может, сидит в Башне Сильварреста, став Посвященным Радж Ахтена? Греется у огня, играет в шахматы, слабый, как котенок. Оставалось лишь надеяться. Нужно было надеяться. Однако надежда Ордина с каждым мгновением становилась все слабее.

В Башне герцога сейчас оставалось меньше сотни Посвященных, собранных в одной комнате. А ведь Ордин рассчитывал обнаружить здесь, по крайней мере, пятьсот Посвященных, часть которых смогла бы принять участие в обороне крепости. Однако около четырехсот этих несчастных погибли во время сражения, в результате которого замок снова оказался в руках людей герцога.

Свобода досталась ценой множества жертв.

Фортификационные сооружения Башни были сосредоточены на нижнем этаже. Ордин обследовал их в высшей степени дотошно, надеясь, что сражение с Радж Ахтеном будет происходить именно здесь, где он обладал определенными преимуществами.

Позади опускной решетки располагалась комната для охраны, откуда могли вести наблюдение, по крайней мере, дюжина копьеносцев. Механизм опускной решетки находился в отдельной комнате, куда вполне можно было поместить двух охранников.

Еще дальше за комнатой с механизмом опускной решетки располагались арсенал и сокровищница герцога. Арсенал содержал приличный запас стрел и баллистических снарядов — гораздо больший, чем представлял себе Ордин. Стрелы были связаны в пучки по сотне. Быстрый подсчет в уме позволил предположить, что здесь находится, по крайней мере, двести тысяч стрел, по больше части оснащенных серыми гусиными перьями — как будто герцог усиленно готовился к концу света.

Доспехи самого герцога и броня его коня исчезли — их, без сомнения, забрал один из «неодолимых» Радж Ахтена. Однако люди Лорда Волка оставили великолепный длинный меч из превосходной упругой Гередонской стали, заточенный до бритвенной остроты.

Ордин внимательно изучил рукоятку. На ней было вырезано имя Стройхорн — так звали исключительно талантливого механика, который жил около пятидесяти лет назад, подлинного Творца.

В глазах жителей Индопала, где еще пятьдесят лет назад в сражениях не надевали ничего, кроме кожаных кольчуг, доспехи и мечи северян не имели никакой ценности. Сражаться в условиях пустыни в тяжелых металлических доспехах было слишком жарко. Поэтому люди там носили покрытые лаком кожаные доспехи, а вместо тяжелых мечей северян применяли кривые сабли. Кривые лезвия значительно увеличивали режущую кромку, что позволяло одним-единственным ударом разрубить человеческое тело. Кроме того, кривые сабли выглядели элегантно, изящно и были, следовательно, всем хороши, — если речь шла о легко вооруженном противнике. Если же край кривой сабли раз за разом ударял по металлической кольчуге, то лезвие быстро тупилось и искривлялось.

Для сражения с человеком в металлической кольчуге требовалось тяжелое лезвие северян, с его прямым краем и твердой сталью. Такое оружие могло в толчке проткнуть металлическую кольчугу и разрубить се небольшие кольца.

Когда Ордин увидел этот брошенный в арсенале превосходный меч, в его душе снова вспыхнула надежда. Да, армия Рад ж Ахтена по численности поражала воображение. Однако его люди сражались в стране, которую плохо знали, а их оружие было ниже качеством, чем у северян. И еще — каково им, привыкшим к условиям пустыни, будет пережить надвигающуюся зиму?

Восемьсот лет назад короли Индопала послали предкам Ордина дары — пряности, притирания, шелк, а также павлинов и тигров — в надежде наладить торговлю между странами. Предки Ордина, в свою очередь, послали им свои дары — коней, золото, прекрасные меха, шерсть и северные пряности.

Короли Индопала с презрением отвергли эти дары. Меха и шерсть показались им совершенно лишними в теплом климате, специи просто не понравились. Коней — качества которых как домашних животных они оценивали невысоко — с их точки зрения, можно было использовать только в качестве тягловой силы.

Но вот золото… Золото им пришлось по вкусу. По крайней мере, настолько, чтобы отправлять на север караваны с товарами.

Да, интересно, думал Ордин, как быстро и насколько успешно воины из Индопала сумеют акклиматизироваться? Не исключено, что они оценят шерсть и меха лишь тогда, когда половина из них замерзнет от холода. И очень может быть, что спесь заставит их отказываться от коней, без которых невозможно обойтись в северных горах, точно так же, как она заставляет их пренебрегать мечами северян.

Сокровищницу Ордин обследовал в последнюю очередь. И обнаружил в ней поразительное количество золотых заготовок, используемых при чеканке монет. Король внимательно изучил штампы — с лицевой стороны на них было изображение Сильварреста, с обратной — Семи Стоячих Камней.

Странно… Зачем герцогу чеканить монеты? На полу стояли весы, и Ордин положил на одну чашу золотую монету, которую достал из собственного кармана, а на другую — золотую заготовку герцога.

Заготовка оказалась легче. Почему? Ответа король Ордин не знал. Либо она была несколько меньше, либо в ней золото было смешано с цинком или оловом.

Но не вызывало сомнений одно — еще до того, как стать предателем, герцог Лонгмота был фальшивомонетчиком.

— Подлый пес! — пробормотал Ордин.

— Милорд? — спросил один из его капитанов.

— Отправляйся и сбрось вниз тело герцога Лонгмота. Переруби кишки, на которых он висит, а потом брось труп в ров с водой.

— Милорд? — непонимающе спросил капитан. Так поступить с мертвым — это казалось настолько неуважительным…

— Делай, что я сказал! — рявкнул Ордин. — Этот человек не заслуживает того, чтобы провести еще ночь под благородным кровом.

— Да, милорд, — ответил капитан и выбежал вон.

Осмотрев Башню Посвященных, остальные башни замка Ордин обследовать не стал. Помещения, которые занимал сам герцог и его люди, никакой ценности собой не представляли; их и охранять не стоило.

Кроме того, разумнее было сосредоточить большую часть людей на внешних стенах. Лонгмот был настолько узок, что лучнику ничего не стоило послать стрелу с восточной стены до западной. Это означало, что даже если вражеские солдаты проломят одну стену, защитники, находящиеся на другой, все еще смогут сражаться с ними.

Тысяча пятьсот людей, от силы тысяча шестьсот. На данный момент это было все, чем располагал король Ордин. В надежде на помощь он послал гонцов к Гроверману и Дрейсу. Может быть, и отряд Боринсона понес не слишком большие потери.

Но все подкрепления, на которые он рассчитывал, должны прибыть сюда еще до рассвета, иначе грош им цена.

Король Ордин как раз заканчивал осмотр Башни Посвященных, когда в сопровождении Хроно, полной женщины средних лет, явился Седрик Темнеет, адъютант герцогини. Это был высокий, сильный мужчина с коротко постриженными вьющимися каштановыми волосами. В знак уважения шлем он нес в руке, но при виде короля Ордина кланяться не стал. На мгновение у Ордина возникло ощущение, что им пренебрегают, но он тут же вспомнил, что этот человек, как-никак, исполнял в замке обязанность лорда.

Вместо поклона Темпест протянул Ордину руку — как равному.

— Ваше высочество, мы счастливы, что вы с нами, и сделаем для вас и ваших людей все возможное. Боюсь, однако, что очень скоро нам снова придется сражаться. С юга приближается основная армия Радж Ахтена.

— Знаю, — сказал Ордин. — Будем сражаться вместе. Я послал гонцов к Гроверману и Дрейсу, прося прислать нам подмогу, но подозреваю, что они колеблются. Как-никак, эта просьба исходит от короля-иностранца.

— Герцогиня тоже посылала за подкреплением, — сообщил Темпест. — Вскоре станет ясно, что все это даст нам.

— Спасибо, — сказал Ордин, глядя ему в глаза. Не очень утешительно. Если помощь все еще не пришла, это означает, что Дрейс и Гроверман, узнав о вторжении, предпочли не ослаблять свои собственные позиции, распыляя силы. И мало кто на свете посмел бы осудить их. Помолчав, Ордин спросил:

— Можем мы побеседовать наедине?

Темпест сдержанно кивнул. Они направились в Башню герцога и поднялись по ступеням в одну из комнат. Люди Ордина остались снаружи, если не считать двух Хроно — самого короля и его сына. И, конечно, почтенной Хроно Темпеста, которая едва не наступала ему на пятки.

Пол в помещении все еще был в крови, пролившейся во время недавней бойни. Деревянные кресла расколоты, на полу — окровавленный топор и несколько длинных кинжалов.

Битва, которую пришлось вести герцогини, требовала именно такого оружия.

Две рыжие охотничьи собаки с любопытством уставились на Ордина, когда он вошел, и приветственно замахали хвостами. До этого они спали перед остывшим камином.

Король Ордин зажег принесенный с собой факел и поднес его к растопке в камине. Потом взял стул и уселся около огня напротив Темпеста, тоже опустившегося в кресло.

Темпест выглядел лет на сорок с небольшим, хотя точно определить его возраст не представлялось возможным. Люди с дарами метаболизма стареют быстро. Но Менделласу нередко удавалось определить относительно точный возраст воина, взглянув ему в глаза. Взгляд молодого человека даже с дарами метаболизма — независимо от того, как этот человек выглядел — сохранял некоторую невинность и неопытность. Взгляд оставался молодым — точно так же, как зубы, сердце и разум — хотя кожа покрывалась морщинами и пятнышками.

Однако в карих глазах Темпеста отчетливо проступало лишь выражение боли, тревоги, усталости. Заглянув в них, Ордин не смог бы сказать ничего. Глаза Темпеста были глазами тысячелетнего старца.

Король решил подойти к интересующей его проблеме издалека.

— Хотелось бы знать, что, собственно говоря, произошло. Судя по всему, Радж Ахтен оставил тут гарнизон своих солдат — и немалый. Как герцогине удалось справиться с ними?

— Я… Все, что мне известно, основано на рассказах других, — ответил Темпест. — Меня самого принудили отдать дар и, как водится, поместили в Башню Посвященных. Там я и находился, когда произошел мятеж.

— Вы сказали — Радж Ахтен «принудил» вас отдать дар? Внезапно на лице капитана Темпеста возникло очень странное выражение — почтения или, может быть, благоговения.

— Я хочу, чтобы вы знали — я отдал дар по доброй воле, — ответил Темпест. — Когда Радж Ахтен попросил, чтобы я сделал это, его слова пронзили меня, точно удар кинжала. Я взглянул ему в лицо и оно показалось мне прекрасным. Необыкновенно прекрасным, понимаете? Как роза или восход солнца над горным озером. Он был сама красота.

По сравнению с ним все, что когда-либо казалось мне благородным или красивым, выглядело жалкой подделкой.

— Однако после того, как я отдал свой дар, после того, как люди Радж Ахтена оттащили мое тело в Башню Посвященных, я почувствовал себя так, точно пробудился от сна. Осознал свою потерю и то, что меня просто использовали.

— Понимаю, — сказал король Ордин, мимолетно удивившись тому, каким огромным количеством даров обаяния и Голоса должен был владеть Радж Ахтен, чтобы получить такую власть над людьми. — И вес же, что произошло здесь? Каким образом герцогиня сумела справиться с ними?

— Точно не знаю. Оказавшись в Башне Посвященных, я был слаб, как щенок, и почти все время спал. До меня доходили лишь обрывки разговоров.

— Насколько я понял, герцогу заплатили за то, чтобы он позволил Радж Ахтену пройти через Даннвуд. Однако жене он не решился сказать об этой сделке и спрятал то, что получил в виде вознаграждения, в своих личных апартаментах.

— После его смерти герцогине стало ясно, что он не даром совершил свое предательство. Она обыскала его комнаты и нашла около сотни форсиблей.

— А, вот в чем дело, — отозвался король. — Она использовала эти форсибли, чтобы расширить возможности убийц?

— Да, — ответил Темпест. — Когда Радж Ахтен вошел в город, некоторые из наших охранников находились за его пределами. Четверо молодых солдат отправились в лес, чтобы проверить сообщение об опустошителе, которого какой-то дровосек видел в Гринтоне…

— Такие слухи о появлении опустошителей возникали часто? — спросил Ордин, придавая особую важность услышанному.

— Нет, но этой весной в Даннвуде обнаружили следы трех из них.

Ордин задумался.

— Какого размера были эти следы?

— Двадцать на тридцать дюймов.

— Сколько конечностей было у каждого, три или четыре?

— Двое — на трех конечностях, а третий, самый большой, на четырех.

Почувствовав, что во рту у него внезапно пересохло, Ордин облизнул губы.

— Вы отдаете себе отчет в том, что это означает?

— Да, ваше Высочество, — ответил капитан Темпест. — Это была триада, необходимая для спаривания.

— И вы не убили их? Вы попросту потеряли их.

— Сильварреста знал об их появлении. И послал по следам охотников.

Можно не сомневаться, Сильварреста рассказал бы Ордину об опустошителях.. В этом году мы смогли бы поохотиться не только на быков, подумал король. Конечно, услышанное обеспокоило его, ведь ему уже доводилось слышать об опустошителях, которые переваливали через горы группами от девяти до восьмидесяти особей вдоль всей границы с Мистаррией. И во время этого похода на север королева Флидса Херин Род рассказывала, что у нес возникли проблемы с опустошителями, которые убивали ее коней. Однако Ордин никак не ожидал, что их набеги распространились так далеко на север.

— Значит, кое-кто из ваших солдат находился за пределами города, — сказал Ордин, — когда Радж Ахтен захватил его…

— Да, и они там и оставались, пока он его не покинул. Увидев, что герцог повешен, они послали герцогине записке, спрашивая, что им делать. Она направила к ним своего Способствующего вместе с форсиблями, и солдаты принялись забирать дары у всех, кто отдавал их. До тех пор, пока не почувствовали, что у них хватит сил для атаки.

— Они штурмовали крепость? — спросил Ордин.

— Не думаю. Просто вошли без особых проблем, после того, как Радж Ахтен покинул ее. Сделали вид, что занимаются изготовлением свечей и тканей и принесли показать свой товар герцогине. Однако под свечами у них были спрятаны кинжалы, а под одеждой — кольчуги. Радж Ахтен оставил здесь всего две сотни солдат, и эти парни… Ну, в общем они быстро овладели ситуацией.

— Где они сейчас?

— Мертвы, — ответил капитан Темнеет, — все мертвы. Он проникли в Башню Посвященных и убили с полдюжины векторов. Именно тогда мы смогли прийти им на помощь, хотя это было и нелегко.

Ордин задумчиво кивнул.

— Капитан Темпест, полагаю, вам известно, зачем сюда пришли я и мои люди?

Задавая этот вопрос, он затронул очень деликатную тему, но Ордин должен был выяснить, захватил ли Темпест форсибли, перенес ли их куда-то из Бредфорского поместья. Правда, король уже послал за ними человека, но, как известно, ожидание — одно из самых неприятных занятий на свете. В особенности, если ждешь плохих новостей.

Капитан пристально смотрел на него с усталым безразличием во взоре.

— До вас дошли слухи, что на нас напали?

— Да, но я здесь не по этой причине, — сказал Ордин. — В Гередоне нет сейчас никого, на кого бы не напали, а что касается меня, то я предпочел бы направить свои усилия на освобождение замка Сильварреста. Я пришел именно сюда из-за сокровища.

— Сокровища? — переспросил Темпест, широко распахнув глаза.

Ордин почти поверил в то, что этому человеку ничего не известно. И все же по большому счету такая реакция еще ни о чем не говорила. Темпест явно из кожи вон лез, чтобы ничем не выдать своих чувств.

— Вы понимаете, что я имею в виду?

— Какое сокровище? — спросил Темпест, глядя на короля честным взглядом.

Неужели герцогиня не рассказала о существовании форсиблей даже своему собственному адъютанту? Ордин рассчитывал на то, что дело обстояло именно так.

— Вы знали, что герцог был фальшивомонетчиком? — спросил Ордин, призвав на помощь силу своего Голоса, чтобы получить правдивый ответ.

— Нет! — запротестовал Темпест, однако веки у него затрепетали, а зрачки сузились.

Ах ты бесчестный, грязный сукин сын, подумал Ордин! Вот сейчас этот человек точно лжет мне. Когда я заговорил о сокровище, он подумал, что я имею В виду золотые заготовки в сокровищнице герцога. Но одно ясно — о форсиблях Радж Ахтена ему ничего не известно. Интересно…

Выходит, герцогиня не доверяла Темпесту. Значит, и Ордин не мог доверять ему.

Король Ордин был мастер полуправды.

— Король Сильварреста прислал сообщение о том, что герцогине удалось разгромить отряд, оставленный здесь Радж Ахтеном и что она спрятала или зарыла в замке какое-то сокровище. Вы не заметили никаких признаков того, что в окрестностях недавно рыли землю? Или, может быть, кто-то обнаружил это сокровище?

Темпест, по-прежнему округлив глаза, покачал головой. Ордин не сомневался, что не пройдет и часа, как люди Темпеста перероют все вокруг.

— Кому герцогиня здесь доверяла больше всех? Кому она могла поручить спрятать это сокровище?

— Своему камергеру, — тут же ответил Темпест.

— Где он сейчас?

— Его тут нет! Он покинул замок сразу же после восхода солнца. Он… Я не видел его с тех пор! — по тону Темпеста можно было предположить, что он обеспокоен, как бы камергер не удрал вместе с сокровищем.

— Как он выглядит?

— Худой такой, словно ивовый прут, со светлыми волосами, безбородый.

Именно так выглядел гонец, которого Ордин нашел убитым. Значит, герцогиня послала Сильварреста сообщение Именно с тем человеком, который спрятал форсибли и никому ни слова о них не сказал. Может быть, капитан Темпест и прекрасный солдат, способный защищать замок, но он бесчестный человек. Если бы он узнал о сокровище, то вряд ли устоял бы перед искушением, а герцогиня не хотела, чтобы се предали снова.

На сердце у короля Ордина стало тяжело. Какая беда, что такой прекрасный король, как Сильварреста, тоже, может быть, пострадал из-за подобной неверности. Вся нация скомпрометирована!

Но если выяснилось, что даже такой человек, как Сильварреста, не мог положиться на любовь и преданность своих подданных, подумал Ордин, какие у меня основания доверять моим вассалам?

— Благодарю вас, капитан Темпест, — тон короля ясно давал понять, что беседа окончена. — И да, вот еще что, капитан, — добавил Ордин, когда Темпест задержался в дверях, пристегивая шлем. — Уверен, дополнительные силы от Гровермана и Дрейса вот-вот прибудут. Посылая им сообщение с просьбой о помощи, я рассказал и о сокровище. Все силы северян скоро окажутся стянуты сюда!

Темпест кивнул, вздохнул с облегчением и вышел. Почтенная Хроно последовала за ним.

Долгий час Ордин сидел в темноте, в кресле из орехового дерева, украшенном превосходной резьбой, хотя… Может быть, резьбы могло бы быть и поменьше. Выпуклые изображения веселящихся людей на спинке врезались в тело Ордина. В таком кресле не отдохнешь.

Тогда Ордин развел посильнее огонь в камине, бросив туда пару сломанных кресел, и улегся на пол, на медвежью шкуру, поглаживая охотничьих псов герцога, которые так и молотили по полу хвостами, почувствовав его расположение.

Его Хроно, который, всеми позабытый, до этого стоял в углу, уселся в одно из неудобных кресел. Хроно Габорна так и остался стоять в углу.

Ордин не лежал на полу, играя с собаками, с тех самых пор, как был мальчиком. Ему припомнился первый раз, когда он пришел в Лонгмот со своим отцом. Ему было тогда девять лет, он возвращался домой со своей первой большой охоты, со свитой не меньше ста человек. Это было осенью, на Хостенфест, конечно, где он встретил молодого узкоплечего принца с длинными волосами цвета янтаря.

Сильварреста. Первый друг принца Менделласа Ордина. Его единственный настоящий друг. Воины обучили Ордина боевым искусствам, и у него сложились неплохие отношения со многими молодыми людьми из менее знатных семейств. Может, они и любили его, но никогда не забывали о разнице в их положении, и это воздвигало преграду между ними и принцем.

Даже другие принцы обращались с ним как-то не так, как между собой, — они тоже всегда помнили о том, что его королевство богаче и крупнее любого другого.

Сильварреста был единственным, кому Менделлас мог доверять. Сильварреста всегда прямо говорил ему, если шляпа, которую Ордин считал элегантной, на самом деле придавала ему глупый вид, и смеялся, когда его копье пролетало мимо мишени. И только Сильварреста осмеливался указать Ордину на то, что он поступил неправильно.

Внезапно король Ордин почувствовал, что ему тяжело дышать. Я поступил неправильно, осознал он. Было ошибкой послать Боринсона убивать Посвященных Радж Ахтена.

Что, если Боринсон убьет Сильварреста? Прощу ли я себя когда-нибудь? Или чувство вины останется со мной на всю жизнь, точно боевой шрам — отметина этой войны?

Такое не раз случалось и с другими королями, напомнил себе Ордин. Их судьба тоже заставляла убивать друзей. Еще ребенком он от всего сердца жалел человека, которому пришлось убить собственного деда. Теперь он знал совершенно точно, что чувство вины — практически неизбежная расплата за то положение, которое он занимал.

— Хроно? — негромко позвал король Ордин, обращаясь к человеку, который сидел у него за спиной.

— Да, ваше лордство, — — ответил Хроно.

— Что нового стало тебе известно о моем сыне? Он знал этого человека всю свою жизнь, но никогда не воспринимал как друга или наперсника. И все же восхищался им как ученым.

— Рассказать вам об этом означало бы нарушить самые священные клятвы, милорд. Мы не вмешиваемся в дела государства, — прошептал Хроно.

Ну конечно, король знал, каков будет ответ. Хроно никогда не помогали и не мешали. Даже если король тонул в двух футах от берега, Хроно не мог протянуть ему руку.

— Может, вес же скажете? — попросил король. — Вы же знаете ответ.

— Да, — прошептал Хроно.

— Вам нет до меня никакого дела? Для вас неважно, что я чувствую? И моя судьба не важна, и судьбы моих людей? Вы могли бы помочь мне одолеть Радж Ахтена.

Хроно долго не отвечал, и Ордин почувствовал, что его терзают сомнения. Бывали случаи, это Ордин знал совершенно точно, когда Хроно нарушали свои клятвы, поверяли королям очень важные секреты. Почему бы и этому сейчас не поступить также? Почему?

И тут заговорил Хроно Габорна, все еще стоящий в углу.

— Ответив на ваши вопросы, он нарушит свои священные клятвы. И его двойник сразу же узнает об этом, — в тоне, которым это было сказано, прозвучала угроза. Ну да, Ордин забыл о наблюдателях, наблюдающих за наблюдателями. — Не сомневаюсь, вы все понимаете, ваше лордство.

Нет, такое бессердечие казалось Ордину непостижимым. Хроно с их религией нередко казались ему причудливыми и странными. Теперь он пришел к выводу, что они еще и жестокосердны.

И все же он постарался понять их. Хроно его сына явился сюда, а не последовал за Габорном. Почему? Потому что сын погиб, и Хроно просто не за кем было следовать? Или Хроно дожидался, когда Габорн появится здесь? Или… возможно ли, чтобы его сыну каким-то образом удалось ускользнуть даже от Хроно?

Ордин продолжал размышлять. Его Хроно обратился к нему «милорд», а ведь никогда прежде он так его не называл. Похоже, этот человек хотел ответить на его вопросы, почувствовал, что ему трудно и дальше оставаться всего лишь бесстрастным зрителем. Он сдерживал себя, но явно хотел внести свою лепту в более благополучное завершение этого грязного дела?.

Мог ли Хроно помочь ему, даже если в результате его собственная жизнь оказалась бы под угрозой? Из истории Ордин знал, что во время некоторых войн Хроно выдавали секреты. Однако о судьбе этих Хроно ему не было известно ничего.

В хрониках описывались дела королей и народов, но ни об одном Хроно, ставшем изменником, там не упоминалось. Все хроники выглядели так, как будто один и тот же бесстрастный наблюдатель следил за королем на протяжении всей жизни, тщательно фиксируя его дела.

Ордин потратил не меньше часа, размышляя обо всем этом.

Когда капитан Стройкер вернулся из Бредфордского поместья, он обнаружил, что Ордин лежит перед угасающим огнем и ласкает собак.

— Прошу прощения, милорд, — сказал капитан Стройкер, с чувством неловкости остановившись у порога. Ордин перевернулся и сел.

— Что вы нашли?

Стройкер мрачно улыбнулся. В правой руке он держал пучок свежей репы, а в глазах у него горело что-то… Может быть, досада?

— Вот это, милорд. Там хватит репы, чтобы накормить целую армию, — короля Ордина пронзило ощущение ужаса. Значит, форсибли исчезли? Украдены? — И это, — продолжал Стройкер с лукавой улыбкой.

Протянув руку за спину, он вытащил из-за пояса связку форсиблей.

На короля нахлынуло такое чувство облегчения, что он тут же простил капитану его шутку.

Он вскочил, схватил форсибли и внимательно оглядел их. На всех руны, выполненные в стиле Кантиш, выглядели безупречно, без каких-либо выбоин или царапин на поверхности кровяного металла. У Ордина не было с собой Способствующего, чтобы совершить обряд, но ему никто и не требовался. Обладая мудростью двадцати и даром голоса пятнадцати человек, он мог пропеть заклинания не хуже любого Способствующего.

Оружие. Вот оно, его оружие.

— Капитан Стройкер, — негромко произнес Ордин. — Вы, я и Боринсон — вот те трос, кто знает, где лежит это сокровище. Пусть все так и останется. Я не могу рисковать тем, что враг обнаружит их. Я не могу рисковать тем, что вы можете попасть в плен.

— Согласен, — ответил Стройкер таким тоном, что Ордин понял — этот человек решил, будто король хочет принести его в жертву.

Еще мгновение, и он прикончил бы себя прямо тут, на глазах у короля.

— Поэтому, капитан, — продолжал Ордин, — я хочу, чтобы вы объяснили людям, что требуется под охраной доставить в Мистаррию величайшее сокровище. Отберите для этой цели трех человек, молодых, но непременно семейных и с детьми. Отберите очень тщательно — может быть, этим вы спасете им жизнь. Потом возьмите четырех быстрых коней, набейте их седельные сумки камнями и уезжайте отсюда, приложив все возможные усилия, чтобы вас не захватили.

— Милорд? — воскликнул Стройкер.

— Да, да, вы не ослышались. Бой здесь начнется на рассвете. По моим рассветам, Радж Ахтен бросит против нас все свои силы — может быть, сотни тысяч. А я… Я не знаю, будут ли у меня союзники. Если замок падет, если все мы погибнем, вы обязаны вернуться сюда, выкопать сокровище и доставить его в Мистаррию.

— Милорд, вы не обдумывали возможность отступления? — спросил Стройкер.

Один из псов встал и мордой ткнул короля в ногу. Наверно, проголодался или жаждал внимания.

— Я думаю об этом все время, — ответил Ордин, — но мой сын скитается где-то в лесу, и мне даже неизвестно, что с ним. Пока я не получу донесения и не узнаю правду, можно предполагать все, что угодно. Что Радж Ахтен держит его в плену, может быть, в качестве своего Посвященного — или что он мертв, — Ордин с трудом перевел дыхание. Всю свою жизнь он старался защищать и воспитывать сына. Жена родила королю четырех детей, но лишь один Габорн выжил. И все же беспокойство из-за Габорна было лишь одним из множества других, терзавших сердце короля. Его голос задрожал, когда он продолжил. — И я послал своего самого несокрушимого воина, чтобы он убил моего лучшего друга. Если мои опасения не напрасны, капитан Стройкер, — если произойдет самое худшее, — я не хочу пережить предстоящее сражение. Я собираюсь обнажить меч против Радж Ахтена, напасть на него лично. Либо он погибнет, либо я. На рассвете мы создадим «змеиное кольцо».

Король Ордин поднял форсибли.

Капитан Стройкер побледнел, точно покойник. Создание «змеиного кольца» было очень опасной затеей. При наличии форсиблей Ордин мог взять дар метаболизма у какого-нибудь человека, а тот потом взял бы дар у другого, который, в свою очередь, взял бы дар у третьего и так далее. В результате каждый стал бы звеном в длинной линии векторов. В терминах Способствующих эта линия называлась «змеей», ведь возглавляющий ее человек становился невероятно могущественным, — таким же смертоносным, как ядовитая змея. Вдобавок, если он погибал — если «змее» отрубали голову, — на его место вставал следующий в линии, по мощи почти не уступающий первому.

Но если у человека оказывалось слишком много даров метаболизма, это означало верную смерть. Он мог стать величайшим воином на несколько часов или дней, но затем сгорал, точно падающая звезда. Иногда в прошлом такое делали люди, оказавшиеся в безвыходном положении. Однако это всегда было непросто — найти хотя бы двадцать человек, соглашающихся принять участие в создании «змеи» и тем самым добровольно пожертвовать своей жизнью.

В данном случае Ордин предлагал своим людям хоть какую-то надежду. Для этого требовалось, чтобы король отдал свой дар метаболизма последнему в линии и тем самым замкнул кольцо. Тогда каждый из входящих в него людей становился вектором по отношению к другому, и возникал своеобразный резерв метаболизма, из которого все они могли черпать. Ордин, как обладающий наибольшим количеством даров и самыми выдающимися боевыми навыками, должен был взять на себя задачу непосредственного сражения с Радж Ахтеном. Он станет «головой змеи» и при необходимости будет вытягивать из других участников кольца их запас метаболизма. Многие из солдат Ордина обладали даром метаболизма одного или даже двух человек. Следовательно, если кольцо будет состоять, к примеру, из двадцати звеньев, Ордин сможет двигаться со скоростью, в тридцать-сорок раз превышающей обычную человеческую.

А надежда для участников кольца состояла вот в чем: если сам Ордин сумеет уцелеть в этом сражении и «змеиное кольцо» останется цело, то каждый из его участников сможет в дальнейшем вести почти нормальную жизнь.

И все же это была очень, очень опасная затея. Если, к примеру, хотя бы одного из участников кольца заставили присоединиться к нему насильно, этот человек в критический момент мог оттянуть метаболизм на себя, уменьшая шансы Ордина на победу. Хуже того, если один из участников кольца оказывался убит, Ордин рисковал превратиться просто в вектора другого человека и мог внезапно, в самом разгаре битвы, потерять всякую способность двигаться.

Нет, если уж кому и погибать в этом сражении, то лучше всего, чтобы это оказалась «голова змеи» — сам Ордин. Если бы это произошло, если бы кольцо разомкнулось, тогда всю ношу общего метаболизма принял бы на себя следующий в цепи, тот, кто отдал Ордину свой дар.

Именно этот человек стал бы новой «головой змеи» и смог бы продолжать сражение.

И так до самого конца — как только «змее» отрубали бы голову, у нес тут же вырастала бы новая. На место павшего вставал бы следующий, готовый принести в жертву свою жизнь.

Но даже при самом благополучном исходе, — если сражение закончится в пользу Ордина и кольцо уцелеет — то, чего хотел король от своих солдат, требовало от них поистине невероятного самопожертвования. Пройдет некоторое время, пусть даже достаточно большое, и однажды кольцо все-таки неизбежно окажется разорванным. Любой его участник может умереть или хотя бы тяжело заболеть. Как только это произойдет, все остальные тут же впадут в состояние полудремы, за исключением того, кто станет новой «головой змеи». Этот последний будет обречен быстро состариться и умереть спустя несколько месяцев.

Независимо от того, как будет разворачиваться сегодняшнее сражение, каждый человек, давая согласие стать участником кольца, должен будет добровольно принести в жертву хотя бы некоторую часть своей жизни.

Ордину, конечно, все это было известно, и поэтому он испытал чувство глубокого удовлетворения, когда его капитан отвесил низкий, поясной поклон и с улыбкой произнес:

— Буду счастлив служить вам, если вы сочтете нужным включить в кольцо и меня.

— Благодарю, — ответил Ордин, — но вы не будете иметь возможности таким образом пожертвовать своей жизнью. Долг призывает вас в другое место.

Капитан Стройкер резко повернулся и вышел из зала. Ордин последовал за ним, чтобы проверить, как идет подготовка к сражению.

Его капитаны уже расположили людей на стенах. Артиллеристы установили катапульты на защищенных площадках в башнях над воротами и, несмотря на темноту, произвели несколько выстрелов, выявляя сектора обстрела. Не слишком подходящее время для пристрелки, но вряд ли при дневном свете у них будет возможность сделать это.

И тут на одном из холмов на западе затрубил горн, как раз со стороны дороги, уходящей к замку Дрейса.

Ордин мрачно улыбнулся. Ну вот, подумал он, эрл и явился, наконец. Без сомнения, в надежде принять участие в дележе сокровища.

 

34. Очень шустрый человек

В Кухраме говорят, что шустрый человек с ножом может за одну ночь убить две тысячи человек. Боринсон действовал еще быстрее, что не удивительно. Он был сильным воином и работал обеими руками, держа в каждой из них по ножу.

Он старался не думать о том, что делал, не приглядываться к трепетанию его жертв, не прислушиваться к треску ломаемых костей и бульканью крови. Большую часть ночи он просто делал свое дело, с ощущением внутреннего ужаса, но по возможности быстро и выкинув из головы все мысли.

Он закончил спустя три часа после того, как проник в Башню Посвященных. Как и следовало ожидать, кое-кто из Посвященных проснулся и попытался оказать ему сопротивление. Как и следовало ожидать, среди убитых женщин были красавицы, а среди мужчин — совсем юноши, которые только-только начинали жить. Как и следовало ожидать, его попытки вычеркнуть из памяти все происшедшее оказались бесполезны; некоторые сцены так и стояли перед глазами, и Боринсон знал, что никогда их не забудет. Старая слепая женщина, которая цеплялась за его плащ, умоляя пощадить ее; понимающая улыбка на лице одного из старых товарищей, капитана Дерроу, который подмигнул ему на прощанье.

Где-то посреди этого страшного занятия до Боринсона внезапно дошло, что Радж Ахтен не случайно оставил своих Посвященных без охраны, хотя не мог не предполагать, что их попытаются убить. Не имея к этим людям ни малейшего сострадания, он нисколько не ценил их.

Пусть друг убьет друга, а брат поднимет нож на брата. Пусть народы, населяющие северные земли, окажутся разобщены. Вот чего хотел Радж Ахтен, и, продолжая убивать этих ни в чем не повинных людей, Боринсон уже понимал, что стал орудием в руках Лорда Волка.

Не было никакой необходимости оставлять Посвященных совсем без охраны. Четырех-пяти крепких мужчин вполне хватило бы, чтобы обеспечить более-менее надежную защиту. Может, этот монстр получал какое-то извращенное удовольствие, поступая таким образом?

Боринсон чувствовал, что его душа плачет кровавыми слезами, словно зияющая рана, и с каждым мгновением боль становится все сильнее. Но что он мог поделать? Его долг — повиноваться своему лорду, не задавая вопросов. Его долг — убивать этих людей. Продолжая творить свое страшное дело, чувствуя, что вся его душа восстает против этой резни, он снова и снова спрашивал себя: «Всех ли я убил? Мой долг выполнен? Это все или Радж Ахтен спрятал кого-то из них?»

Ведь раз Боринсон не мог добраться до векторов Радж Ахтена — тот увез их с собой — он должен был убить всех до одного Посвященных, из которых Лорд Волк черпал свою мощь.

Вот так и получилось, что когда, в конце концов, он отпер опускную решетку, то был залит кровью от шлема до сапог.

Боринсон пошел по Рыночной улице, бросил свои ножи на мостовую и замер надолго, подставив струям дождя лицо и руки. Прохлада льющейся воды была приятна, но отмыть свернувшуюся и запекшуюся кровь оказалось не так-то просу.

Мрачное настроение овладело им. Он больше не хотел служить ни Ордину, ни любому другому королю. Шлем казался слишком тесным, стискивая голову, как будто стремясь раздавить ее. Он швырнул его на землю, и шлем с грохотом и лязгом покатился по каменной мостовой.

Потом Боринсон покинул замок Сильварреста.

Никто не остановил его, у городских ворот ему встретился лишь один жалкий охранник.

Увидев забрызганного кровью Боринсона, этот юнец заплакал и поднял указательный и большой пальцы, как обычно делают, чтобы защититься от призрака.

Боринсон что-то прокричал в ответ — звук эхом отразился от стен, — выбежал за ворота и по почерневшим полям понесся к далекой роще, где спрятал коня.

Тьма и дождь поглотили его, и тут с полдюжины нелюдей совершили ошибку, кинувшись к нему со своими длинными копьями. Они выскочили из небольшой канавки, словно из-под земли. Горящие во мраке красные глаза и густые гривы придавали их облику что-то волчье. Они зарычали и кинулись на Боринсона, подпрыгивая на коротких ногах и время от времени опираясь когтистыми лапами о землю.

У Боринсона мелькнула мысль не сопротивляться, дать им убить себя.

Однако тут же в его сознании всплыл образ Мирримы: шелковое платье цвета облаков, перламутровый гребень в волосах. Он вспомнил исходящий от нес запах и то, как она рассмеялась, когда он страстно поцеловал ее за порогом маленького коттеджа.

Сейчас ему была нужна она, а нелюди — это просто… продолжение Радж Ахтена. Его агенты. Он привел их сюда, чтобы убивать, и хотя люди Боринсона прикончили многих, а остальных разогнали по холмам, они еще на протяжении месяцев будут оставаться бичом здешних мест.

Радж Ахтена это мало волновало. Рыская по округе в поисках пищи — человеческой плоти, — они выполняли его волю. Они убивали, расправляясь в первую очередь с более слабыми — младенцами в колыбелях, женщинами, стирающими у реки белье.

Первый нелюдь бросился на Боринсона и, оказавшись совсем рядом, швырнул свое копье, каменное острие которого разбилось, ударившись о кольчугу.

Быстрым, змеиным движением Боринсон выхватил топор, висящий у бедра, и замахнулся.

Он был сильный воин, чего нелюди явно недооценили. Отсек руку одному, мгновенно развернулся и нанес другому удар в грудь.

На его лице заиграла улыбка, каждое движение было рассчитанным и точным. Просто убить нелюдей ему показалось мало: хотелось сделать это хорошо, превратив сражение в танец, обычный ратный труд — в искусство. Когда один из нелюдей бросился на него, Боринсон сунул кулак прямо ему в пасть, захватил язык и выдернул его.

Другой попытался сбежать. Боринсон прикинул его скорость, следя взглядом за подпрыгиванием стоящих торчком ушей, и со всей силой бросил топор. Просто расколоть череп нелюдю ему показалось мало; хотелось сделать это как следует, чтобы раскроить похожую на дыню голову точно пополам, на уровне носа.

Нелюдь рухнул на землю. Оставшиеся двое бросились на Боринсона разом, выставив копья. Не обладай он дарами зрения, ни за что бы ему не ускользнуть от этих черных копий.

Когда нелюди напали, Боринсон одним ударом сшиб кончики их копий, рванулся вперед между ними, выхватил копье, круто развернулся и насадил на него обоих нелюдей.

Пригвожденные нелюди застыли, потрясение глядя на него. Боринсон сделал шаг назад и посмотрел на них. Они знали, что умрут — от такой раны им не исцелиться. Одна из тварей зашаталась и рухнула, потащив за собой другую, которая упала на колени.

Боринсон продолжил путь, вспоминая то, как протекало это сражение, точность собственных движений.

И громко рассмеялся. Вот такой и должна быть война — когда человек сражается, защищая свою жизнь, дом и семью.

Эта схватка оказалась более сильнодействующим болеутоляющим средством, чем дождь. Боринсон убрал на место топор и вернулся к коню.

Не буду смывать кровь с рук, сказал он себе. Не буду смывать кровь с лица — до тех пор, пока не предстану перед моим принцем и моим королем. Пусть полюбуются на дела рук своих.

Боринсон сел на коня и поскакал сквозь мрак. Отъехав от города на четыре мили, он нашел мертвого рыцаря Ордина и взял себе его копье.

Его конь был не чета превосходному жеребцу Габорна. Однако, учитывая, что дорогу размыло не сильно, а дождь нес прохладу, конь Боринсона, казалось, мог скакать вечно.

Вскоре дождь прекратился, облака разошлись, и над головой засияли звезды.

Он собирался отправиться в Лонгмот, но, оказавшись у развилки и все еще находясь во власти мрачного настроения, неожиданно свернул на восток, в сторону Баннисфера.

Рассвет застал его посреди виноградников, где не было никаких признаков войны. Здесь, в двадцати милях от Баннисфера, молодые женщины собирали спелые гроздья и складывали их в корзины.

Остановившись, он наелся винограда, покрытого каплями ночного дождя. Ягоды показались ему такими сочными, точно он в первый раз в жизни попробовал их.

Невдалеке за зелеными полями широкой серебряной лентой мерцала река. Ночью у Боринсона возникло желание не смывать с себя кровь, но сейчас ему меньше всего хотелось предстать в таком виде перед Мирримой и тем самым навести ее на мысль, чем он занимался.

Дойдя до реки, он разделся и поплыл, забыв и думать о том, что его могут увидеть крестьяне, пригнавшие свиней на водопой.

Обсохнув на солнце, Боринсон оделся, однако окровавленный плащ бросил в воду; ткань, украшенная изображением зеленого рыцаря на голубом фоне, медленно поплыла прочь.

Сейчас, думал он, армия Радж Ахтена уже наверняка в Лонгмоте. Я слишком далеко забрался и, даже если поскачу туда, не мешкая, все равно не успею принять участие в битве. По правде говоря, его это больше не волновало. Независимо от того, как обернутся дела в Лонгмоте, он принял решение оставить службу.

Убив ни в чем не повинных Посвященных, мужчин и женщин, все преступление которых состояло в преданности своему доброму королю, Боринсон сделал больше, чем любой господин был вправе требовать от своего слуги. Все, с него хватит. Он имеет все основания считать данные Ордину клятвы расторгнутыми, станет Рыцарем Справедливости и будет сам решать, с кем и как сражаться.

Найдя рядом с покинутой фермой грушевое дерево, Боринсон залез на него и нарвал наверху самых сочных груш — для себя и для Мирримы с семьей.

С вершины дерева он заметил кое-что, заинтересовавшее его: рощицу ивовых деревьев и глубокое озеро, поблескивающее между ними небесной голубизной. Его поверхность была усыпана желтыми ивовыми листьями. Но вот что удивительно — на воде покачивались розы, белые и красные.

Здесь живет чародей, мелькнула у Боринсона смутная мысль. Чародей вод, и люди, испрашивая у него благословения, бросают в озеро розы.

Он быстро слез с дерева и побежал в сторону озера, но, оказавшись рядом, замедлил шаг и подошел с торжественным видом. В душе его затеплилась надежда, хотя у него не было ни роз, ни других цветов, чтобы предложить их чародею. Зато были груши, которые тот мог съесть. .

Подойдя к озеру, он уселся на один из широких темных ивовых корней, извивающихся на усыпанном гравием берегу. Жесткие листья над головой шелестели под напором легкого ветра. Помолчав, Боринсон позвал:

— О, чародей вод, возлюбленный моря! О, чародей вод, услышь мою мольбу!

Но поверхность озера оставалась неподвижной. В мерцающей глубине Боринсон не видел ничего, кроме водяных струй, от которых еле заметно колыхалась гладь озера, и коричневых тритонов, всплывших наверх и разглядывающих его золотистыми глазами.

Отчаявшись, Боринсон подумал, что, может быть, чародея уже давным-давно нет в живых, а люди бросают в озеро цветы в надежде, что здесь поселится новый. Или в этом озере кто-то утонул, и местные девушки бросают в него розы, чтобы задобрить дух утопленника.

Безрезультатно воззвав к чародею еще несколько раз, Боринсон, полулежа на корне ивы, смежил веки, просто вдыхая аромат свежей воды и думая о доме, о Мистаррии, о целительных водах озера Дерра, купанье в которых уносит прочь тревоги и тягостные воспоминания даже безумцев.

Внезапно он почувствовал, как что-то холодное — корень, так ему показалось — заскользило по его лодыжке.

Боринсон хотел было убрать ногу, но тут корень обхватил ее и нежно сжал.

Он посмотрел вниз. И увидел на краю озера, чуть глубже поверхности воды, девочку лет десяти, с чистой бледно-голубой, словно фарфоровой кожей и серебряными волосами. Она смотрела на него из воды взглядом немигающих, огромных зеленых глаз, оставаясь совершенно неподвижной. Только в такт дыханию пульсировали на шее темно-красные жаберные щели.

Отдернув руку от его ноги, она протянула ее под водой и ухватилась за корень.

Ундина. Слишком юная, чтобы обладать большой силой.

— Я принес тебе грушу, милая, если не откажешься, — сказал Боринсон.

Не отвечая, ундина продолжала пристально глядеть на него — сквозь него — своими огромными глазами, в которых не было души; эти создания лишены ее.

Сегодня ночью я убил девочку твоих лет, хотелось сказать Боринсону; нет, хотелось прокричать эти слова. Знаю, ответил ее взгляд.

Теперь мне никогда не будет покоя, мысленно произнес Боринсон.

Я могу дать тебе покой, заверил его взгляд ундины.

Но Боринсон понимал, что она лжет. Она может лишь утащить его под воду и подарить ему свою любовь, и пока она будет любить его, он останется жив даже в глубине озера. Но пройдет время, она забудет о нем, и тогда он утонет. Все, что она могла дать ему, это несколько мимолетных дней удовольствия перед неизбежной кончиной.

Мне хотелось бы, как ты, жить в мире и покос один на один с водой, подумал Боринсон.

Ему припомнилось море на родине, глубокое, отливающее зеленью, как старая медь, и белые буруны на волнах.

Это воспоминание заставило ундину еще шире распахнуть глаза; на ее губах заиграла улыбка, словно она благодарила его за это видение.

Взяв одну из налитых, золотистых груш, он опустил ее в воду, предлагая ундине.

Она протянула к ней влажную, тонкую бледно-голубую руку с длинными серебристыми ногтями, но внезапно ухватила Боринсона за запястье и подтащила себя вверх, достаточно высоко, чтобы поцеловать его в губы.

Это движение было неожиданным и быстрым, — словно рыбка выпрыгнула из воды — и Боринсон почувствовал лишь мгновенное прикосновение ее губ.

Он вложил грушу ей в руку, и потом на долгий час впал в такое состояние, что не мог даже вспомнить, какая боль привела его к этому озеру, на поверхности которого среди золотых листьев плавали алые и белые розы.

Потом, подозвав коня, он не спеша поскакал дальше, не мешая коню щипать траву по дороге, и вскоре добрался до небольшой лужайки рядом с Баннисфером, где среди диких маргариток стоял коттедж Мирримы.

Над костром, где готовилась еда, курился голубой дымок, и одна из сестер Мирримы — Инетта, так ее звали, вспомнил он — стоя на крыльце, кормила зерном костлявых цыплят.

При виде него на обезображенном лице Инетты появилась улыбка. И тут же угасла.

— С вами все в порядке? — спросила она.

— Нет, — ответил Боринсон. — Где Миррима?

— По городу проехал гонец, — объяснила Инетта. — призывая всех присоединиться к воинам лорда Ордина в Лонгмоте. Она… Миррима отправилась туда этой ночью. Многие городские парни ушли в Лонгмот, чтобы принять участие в сражении.

Как легко было у Боринсона на сердце весь этот последний час! Внезапно тяжесть с новой силой навалилась на него.

— В Лонгмот! — закричал Боринсон. — Зачем?

— Ей хотелось быть там же, где и вы! — ответила Инетта.

— Это… Это не пикник и не прогулка на ярмарку! — продолжал кричать Боринсон.

— Она знает, — еле слышно произнесла Инетта. — Но вы помолвлены. Она хочет жить, если и вы уцелеете в этом сражении. Если же нет…

Боринсон повесил голову, прикидывая так и эдак. Шестьдесят миль. Почти шестьдесят миль до Лонгмота. Она никак не смогла бы дойти туда на собственных ногах за одну ночь. Да что там — даже за пару ночей!

— Она отправилась пешком? Инетта оцепенело покачала головой.

— Поехала вместе с нашими ребятами, на повозке… Слишком поздно. Слишком поздно. Боринсон развернул коня и поскакал во всю прыть, чтобы попытаться перехватить Мирриму.

 

35. В надежных руках

В какой-то момент на пути в Лонгмот Габорн услышал, как Иом вскрикнула. Сначала он испугался, что в нее попала стрела. Они находились в дороге уже несколько часов, останавливаясь совсем ненадолго лишь для того, чтобы сменить лошадей, и Иом ни разу не пожаловалась на усталость. Габорн замедлил движение и повернулся в седле, чтобы посмотреть, что произошло.

Сначала ему бросилось в глаза, что король Сильварреста сидит в седле, кивая головой и вцепившись обеими руками в переднюю луку. Он тихо плакал, ловя ртом воздух, слезы потоками струились по его щекам.

Иом тоже сидела, странно согнувшись.

— Габорн, остановись. Нам нужно сделать остановку! — воскликнула она, схватив поводья коня, на котором скакал ее отец,

— Что случилось? — спросил Габорн.

— Ох! — вырвалось у Сильварреста.

— Наши Посвященные умирают, — ответила Иом. — Он… Не знаю, хватит ли у отца сил продолжить путь.

Габорн почувствовал, как на душу ему легла безмерная тяжесть.

— Боринсон. Мне следовало догадаться, — ошеломленно пробормотал он. — Прости меня, Иом.

Он подскакал к королю и взял его за подбородок.

— Вы можете скакать? Можете оставаться на коне? Вы должны! Держитесь! — он обхватил ладонями руки короля, прижимая их к передней луке. — Держитесь крепче! Вот так!

Король Сильварреста смотрел на него, вцепившись в переднюю луку.

— У тебя хватит сил скакать? — спросил Габорн Иом. Она кивнула с мрачным видом, устремив взгляд во тьму. Габорн пустил коня легким галопом, держась рядом с остальными. Король Сильварреста то смотрел на звезды, то следил взглядом за огоньками селений, мимо которых они проезжали.

Спустя пять миль на повороте король выпал из седла. Ударившись бедром, он соскользнул с дороги в грязную траву и остался лежать, тихо всхлипывая.

Габорн подошел, прошептал ему слова утешения и помог снова сесть на коня. Обхватил за плечи и весь дальнейший путь скакал сзади, придерживая его. Теперь король был в надежных руках.

 

36. Змеиное кольцо

Всю эту бесконечную ночь король Ордин нетерпеливо ждал появления сына. Это было нелегко — вот так ждать; труднее он не знал ничего.

Люди Ордина забрали из арсенала все двести тысяч стрел и отнесли на стены. С западной стороны на одном из переходов развели огромный костер — сигнал бедствия, взывавший к помощи всякого, кто заметит огонь или дым. Вплотную к костру поставили большие котлы с маслом, отчего замок вскоре заполнился едкой вонью.

Пятерым своим людям Ордин приказал отойти к северу на три мили и на вершине горы Тор-Ломан развести огонь, такой, чтобы его было видно с расстояния в двадцать лиг. Герцог Гроверман не откликнулся на зов Ордина. Может, хотя бы вид этих тревожных костров пристыдит его.

Незадолго до рассвета в замок и впрямь прибыли две тысячи рыцарей, посланные Гроверманом, и объяснили, почему задержались. Когда Гроверман узнал о падении

Лонгмота, у него тут же возникла мысль попытаться отбить его снова, но сначала он послал гонцов к Сильварреста. Те, по-видимому, так и не добрались до короля. Выждав день, Гроверман отправил к Сильварреста сотню следопытов, которые рассказали, что замок пал.

Интересно, подумал Ордин, какой дорогой скакали эти следопыты, что его люди не заметили их? Скорее всего, напрямик через лес.

Получив плохие известия о Сильварреста и дождавшись подкрепления из отдаленных замков, Гроверман послал, наконец, помощь в Лонгмот.

Его рыцари были хорошими, надежными воинами. И все же Ордин сомневался в том, что готов к бою. Он понимал, каким испытанием станет для него и его людей это сражение, и знал, что подготовиться как положено невозможно.

Появление эрла Дрейса тоже не принесло королю Ордину успокоения. Толку от этого человека немного, думал он, зато хлопот с ним не оберешься. Пробыв в замке меньше часа, Дрейс тут же начал раздавать приказы, пытаясь перехватить командование. Например, велел артиллеристам оттащить катапульты обратно в укрытия на башнях, сведя на нет всю работу по пристрелке.

Отправившись на поиски Дрейса, Ордин обнаружил его в бывших апартаментах герцога. Дрейс сидел развалясь и прихлебывал горячий чай, а слуга растирал ему ноги.

— Зачем вы приказали отвести артиллерию? — спросил Ордин.

У графа сделался такой вид, точно он мучительно решал для себя, ответить свысока или извиниться.

— Стратегия, мой дорогой друг, стратегия. Вот так-то. Если мы будем держать артиллерию в укрытии до тех пор, пока сражение не достигнет наивысшего накала, а потом внезапно пустим се в ход, это может произвести на армию Радж Ахтена устрашающее впечатление!

Король Ордин не знал, смеяться ему или плакать.

— Что, Радж Ахтен никогда не видел катапульт? — в конце концов, только и сказал он. — Лорд Волк взял приступом не одну сотню замков. Его не испугаешь видом орудий.

— Да, но…

— Тем более, что Радж Ахтен уже видел эти катапульты — он был здесь сутки назад. Для него они не неожиданность.

— Ах, я и забыл! В самом деле! — Эрл вскочил с кресла, оттолкнув слугу.

— Нужно вернуть катапульты на место и дать возможность артиллеристам снова пристреляться.

— Ну… ладно, — проворчал эрл с таким видом, точно обдумывал некий план.

— И еще, — продолжал король Ордин, — вы приказали своим солдатам защищать ворота замка, а моим людям занять позиции на стенах. Хотелось бы знать, с какой целью?

— Это разумно! — воскликнул Дрейс. — Не забывайте, что мои люди сражаются за свой дом, за свою страну. Защищать ворота — для них вопрос чести.

— Ваше лордство, — Ордин изо всех сил старался проявить терпение, — вы должны понять, что в разгаре этого сражения вес наши люди будут бороться прежде всего за свою жизнь. Мои воины сражаются за свои дома и свою страну так же, как и ваши. И я привел сюда своих лучших солдат, многие из которых обладают десятью или даже двадцатью дарами. Они будут драться лучше, чем простые воины, впервые в жизни взявшие в руки оружие.

— Нет, ваши люди, может быть, лучше владеют мечом и секирой, — запротестовал Дрейс, — зато мои вложат в дело всю душу и всю волю!

— Ваше лордство…

Дрейс поднял руку, прерывая Ордина.

— Не забывайтесь, Ордин, — сердито продолжал Дрейс. — Здесь вам Гередон, не Мистаррия. До тех пор, пока не объявится тот, кто имеет на это больше прав, в этом замке командую я.

— Несомненно, — сказал Ордин, слегка поклонившись, хотя никогда еще ему не требовалось такого усилия, чтобы склонить голову. — Я не хотел показаться самонадеянным. Просто надеялся, что некоторые из моих лучших гвардейцев будут сражаться рядом с вашими. Это показало бы Радж Ахтену нашу… сплоченность.

— Ах, сплоченность! — Дрейс тут же проглотил приманку. — Прекрасная идея. Светлая мысль. Да, да, я немедленно отдам приказ.

— Благодарю, ваше лордство.

Поклонившись еще раз, король Ордин повернулся, собираясь уйти. Теперь он понимал, каково приходится советникам Дрейса.

— Нет, не уходите! — остановил его Дрейс. — Могу и я задать вам вопрос? Насколько мне стало известно, вы подыскиваете людей для «змеиного кольца»?

— Да, ваше лордство, — ответил Ордин, заранее испугавшись того, что сейчас услышит.

— Я, конечно, присоединюсь к вам. Должен же кто-то стать «головой»?

— Вы хотите подвергнуть себя такому риску? — воскликнул Ордин. — Это, конечно, очень смело и благородно с вашей стороны, но кто же будет руководить сражением?

Для убедительности Ордин придал голосу по возможности жалобное звучание — так, наверное, поступали и советники Дрейса в подобных случаях.

— Ну, я убежден — если солдаты хорошо обучены и обладают должными принципами, они и сами управятся, — возразил Дрейс. — Мне нет никакой необходимости руководить сражением.

— Тогда, милорд, подумайте, пожалуйста, хотя бы о безопасности своей страны после битвы. Гередон и так понес немало потерь. Устоит ли он, если еще и вы погибнете? Займите достойное место где-нибудь неподалеку от «головы»…

— О нет, я настаиваю…

— Вам хоть раз в жизни приходилось убивать человека, милорд? — спросил Ордин.

— Почему нет? Конечно, да. Да. Три года назад я повесил разбойника.

Ордин понимал, что эрл, разумеется, никого не вешал своими руками, а приказал совершить этот подвиг капитану гвардейцев.

— Тогда вы знаете, как трудно, — сказал Ордин, — потом по ночам. Знаете, каково глядеть в глаза человеку, собираясь лишить его жизни. Знаете, что такое чувство вины. Да, чувство вины — вот плата, которую нам приходится платить за власть.

— Впервые я убил человека, когда мне было двенадцать, — продолжал Ордин. — Какой-то свихнувшийся фермер попытался избить меня палкой. С тех пор в сражениях от моей руки погибли около двадцати человек.

— Моей жене… все это не нравилось, и чем дальше, тем больше. Некоторые думают, будто женщины за это любят сильнее, но женщины знают, что любая пролитая кровь остается на руках, человек от этого делается лишь черствее и жестче. Кровь иссушает душу, так говорят женщины. Конечно, я не Радж Ахтен… Кто знает, сколько людей убил он? Две тысячи, десять?

— Да, чувство вины… — пробормотал эрл. — Грязное занятие, ничего не скажешь.

Ордин почувствовал, что мысль медленно, но овладела эрлом, пробудив страх. Самого Ордина не волновало никакое чувство вины. Он лишь хотел напомнить этому идиоту, сколько крови на руках Радж Ахтена.

— Занятие, которое опустошает душу, — добавил он, тем самым открывая эрлу путь к отступлению.

Теперь тот мог с гордо поднятой головой покинуть поле боя — не потому, что испугался, а желая сохранить свою праведность.

— Ну, форсибли-то ваши, — сказал эрл. — Вам и быть «головой».

— Спасибо, милорд. Постараюсь с честью выполнить свой долг.

— Но я займу место сразу за вами.

— По правде говоря, — возразил Ордин, — я надеялся оставить это место для другого — для капитана моих гвардейцев. Замечательный воин.

— А, ну-ну… — чем дольше продолжался разговор, тем меньше оставалось у Дрейса желания совать свою голову в это дело. — Может быть, так будет и лучше.

— Но сразу за ним можете встать вы, милорд, — сказал Ордин.

У него, конечно, и в мыслях не было отводить столь важное место такому простофиле. Но как только Дрейс передаст свой дар капитану, Ордин получит возможность отправить его на любой участок «змеи». Лучше всего, ближе к середине.

— Договорились, — сказал Дрейс тоном, который давал понять, что разговор окончен.

После чего эрл приказал слугам не беспокоить его до рассвета, чтобы выспаться перед боем.

А король Ордин вернулся на зубчатую стену, откуда, снедаемый тревогой, следил, не появится ли еще кто-нибудь и не приближается ли враг. Самых своих дальнозорких воинов, обладавших многими дарами зрения, он разместил на башне грааков — самой высокой башне замка — и разослал следопытов по всем окрестным холмам и. дорогам, чтобы не пропустить приближения Радж Ахтена.

Однако до сих пор никто не заметил никаких признаков приближения Лорда Волка.

На протяжение всей ночи отовсюду в замок шли и ехали люди. Более трехсот фермеров из окрестностей замка Дрейса — все с большими луками; не имея доспехов, они оделись в грубые шерстяные жилеты, которые, конечно, были слабой защитой от стрел и копий. Уже перед самым рассветом прискакал полк Боринсона, вернее, то, что от него осталось — восемьдесят воинов, среди которых после вчерашней битвы было много раненых.

Они рассказали, что засада у Кабаньего брода своей цели не достигла; армия Радж Ахтена там так и не объявилась. И еще сказали, что никто ничего не знает о судьбе Габорна.

С запада, из замка Джонник, прибыли двести конных копьеносцев. Поначалу они направлялись было к Сильварреста, но, услышав о падении замка и о том, что предстоит сражение в Лонгмоте, поскакали туда.

С востока постепенно собирались Рыцари Справедливости — дюжина оттуда, пятьдесят отсюда. В основном, это были либо старики, которым нечего терять, либо совсем молодые люди, достаточно наивные, чтобы верить в то, что война — славное дело.

Были полторы тысячи рыцарей, которых привел с собой эрл Дрейс, и две тысячи, присланные Гроверманом. Шли также сыновья фермеров и купцов из селений, расположенных по краю леса. Парни с угрюмыми физиономиями, вооруженные лишь топорами или косами. Щеголевато одетые молодые горожане, которые несли за поясом легкие мечи с рукоятками, слишком обильно украшенными золотом.

Их появление мало радовало Ордина; их нельзя было считать даже мало-мальски серьезной помощью. И все же король не мог отказать им в праве принять участие в сражении. Они пришли защищать свою землю, а не его.

Каждый раз, когда между двумя рядами огней, разожженных по обеим сторонам дороги, перед воротами замка появлялся очередной отряд, защитники на стенах разражались приветственными возгласами, трубили в рога и кричали: «Ура, сэру Фриману!» или «Ура, храбрым возчикам!»

Ордин узнавал эмблемы и мог назвать имена большинства рыцарей, лишь взглянув на их щиты. Но один всадник, который прискакал перед самым рассветом, и насторожил, и заинтересовал его своим появлением одновременно.

Этот огромный человек, повадками и сложением напоминавший медведя, появился верхом на черном осле, быстром, точно рысь, едва ли не самым последним в эту ночь. Герба на круглом щите с большим острым выступом не было, только из-под короткого шлема торчал коровий рог. Вместо кольчуги этот человек носил толстую куртку из свиной кожи, и его единственным оружием, не считая кинжала на поясе, был огромный топор с железной рукояткой футов шести длиной, который лежал на передней луке седла. Человек привел с собой пятьдесят человек, таких же нескладных на вид, как он сам, все с большими луками и топорами. Это были разбойники.

При виде этого добровольца с его бандой — иначе не назовешь — рыцари на стенах Лонгмота растерянно смолкли, хотя, без сомнения, его узнали. Это был Шостаг по прозвищу Дровосек. Вот уже без малого двадцать лет Шостаг со своими разбойниками был бичом всех Властителей Рун в отрогах Соласких гор.

Поговаривали, будто он был Лордом Волком старой школы и владел множеством даров, позаимствованных у псов. Глядя вниз на приближение Шостага, Ордин заметил мелькнувшие за спиной разбойников серые тени волков, которые бежали, избегая освещенных мест, перепрыгивая через каменные заграждения.

Шостаг остановил своих людей в сотне Ярдов от ворот, на краю развалин сожженного города. Несмотря на почти полную темноту, падавший от костра свет позволил разглядеть грязное, заросшее лицо и весь его неприглядный облик. Он сплюнул на золу, поднял взгляд на зубчатую стену и посмотрел прямо в глаза Ордину.

— Я увидел твои сигнальные костры, — сказал Шостаг, — и услышал, что ты собираешься убить одного из Властителей Рун. Не хочешь ли пригласить и нас принять участие в этой потехе?

Доверия разбойник не вызывал. Ему ничего не стоило в самый разгар битвы повернуть своих людей против него, посеяв хаос среди защитников замка.

— Сочту за честь сражаться бок о бок с людьми… известными своими боевыми подвигами, — ответил король Ордин.

Не в его положении было отказываться от помощи, даже от предложенной Дровосеком.

Шостаг прокашлялся, прочищая глотку.

— Если я со своими парнями убью для тебя этого ублюдка, то хочу получить помилование. Ордин кивнул.

— И еще титул и земли, не хуже, чем у любого лорда. Ордин задумался. В мрачном лесу на границе с Лонноком у него было имение. Унылая болотистая местность, которая кишела разбойниками и комарами. Имение вот уже три года пустовало, ожидая подходящего хозяина. Пусть Шостаг очистит эти леса от лесных хозяев.

— Если король Сильварреста не предложит ничего лучшего, могу пообещать тебе имение в Мистаррии.

— Заметано, — буркнул Шостаг и махнул своим людям, давая знак, что можно двигаться дальше.

До рассвета оставалось два часа. Не было ни Габорна, ни Боринсона, ни известий о них. Зато прибыл гонец и сообщил, что герцог Гроверман вскоре пришлет еще людей, прибывших из соседних замков, хотя вряд ли они сумеют добраться до Лонгмота к рассвету.

Радж Ахтен, конечно, появится раньше. Гроверман действовал правильно, думая в первую очередь о защите собственных владении, несмотря даже на то, что в Лонгмоте его ожидало неведомое сокровище. Он отправит людей только тогда, когда убедится, что сам надежно защищен.

Казалось, больше помощи ждать неоткуда. Разведчики по-прежнему не обнаруживали никаких следов Радж Ахтена, но Ордин не сомневался, что через час-другой тот появится.

Больше всего его тревожило отсутствие вестей о Габорне. Время шло, и с ним угасала надежда на то, что с сыном ничего не случилось, и, в конце концов, король решил, что ждать больше нечего. Габорн наверняка в руках Радж Ахтена.

Лорд Волк либо убил его, либо забрал дары. Придя к такому выводу, Ордин взял свои форсибли и выстроил в ряд добровольцев. Способствующий эрла Дрейса запел древние заклинания, и форсибли ожили, засветились, испуская снопы света по мере того, как один за другим люди отдавали свои дары метаболизма.

Ордин отдал свой дар последним, замкнув тем самым «змеиное кольцо». Это был акт отчаяния.

С тяжелым сердцем, имея в своем распоряжении менее шести тысяч человек, Ордин на рассвете запер ворота. Оставалось только ждать. Снаружи осталось лишь несколько разведчиков, которые должны были предупредить короля о появлении Радж Ахтена, но на прибытие подкреплений он больше не надеялся.

Он обратился к людям с последним напутствием, используя всю мощь своего Голоса, который был слышен в каждом самом дальнем уголке замка. И рыцари, и простой люд, и разбойники — все с надеждой смотрели со стен на него.

— Вы слышали, — сказал он, — что Радж Ахтен взял замок Сильварреста без единого выстрела. Он обезоружил воинов Сильварреста лишь с помощью Голоса и обаяния. И вам известно, что произошло после этого с рыцарями замка.

Мы не должны допустить ничего подобного. Радж Ахтен попытается вновь прибегнуть к воздействию своего Голоса, и потому я надеюсь, что ни один человек, находящийся от него на расстоянии полета стрелы, не станет дожидаться, пока он заговорит.

В этом бою погибнет либо он, либо мы. Любого из вас, молодые люди, кто не устоит перед воздействием его Голоса, мои рыцари сбросят со стен замка.

Мы будем сражаться, и не допустим, чтобы кто-то испортил нам все дело.

Да помогут нам Силы!

Когда король закончил, шесть тысяч человек дружно воздели руки, скандируя:

— Ордин! Ордин! Ордин!

Король Ордин посмотрел на стены. Он знал, что это предостережение, да к тому же произнесенное с использованием всей мощи его Голоса, окажет огромное воздействие на людей. Оставалось лишь надеяться, что Радж Ахтен не догадается, каким именно заклинанием король заворожил защитников замка.

Вдали, над Даннвудом, подул прохладный утренний ветер. Вот-вот мог выпасть снег.

Но где же Габорн?

 

37. Мальчики развлекаются

Раннее утро Миррима встретила в шаткой повозке, запряженной упряжкой лошадей. Повозка подпрыгивала на ухабах и скрипела. Особенно затрясло, когда они свернули с дороги среди Баннисферских полей и углубились в лес, где пришлось то и дело переезжать огромные корни деревьев.

Миррима ехала в компании еще девяти пассажиров, бежавших из Баннисфера. Это были молодые крестьянские парни, единственным оружием которых были копья, луки и мечта отомстить за недавнюю гибель родных.

Даже повозка была чужая; ее одолжил им фермер Фоке, ферма которого стояла неподалеку от города. Коней ни у кого из них тоже не было.

Но разговаривали они между собой и бахвалились так же, как юноши из благородных семей. Что-что, а язык у них был подвешен прекрасно.

~ Чтоб мне провалиться, если я не убью хотя бы одного «неодолимого», — заявил парень по имени Хоби Холлоувел.

Он был стройный, сильный, со светлыми соломенными волосами и голубыми глазами, которые вспыхивали всякий раз, когда он смотрел на Мирриму. Не так давно — всего несколько недель назад — она смотрела на него как на возможного жениха.

— Да кого можно убить из твоего лука! — захихикал Вейз Эйбл. — У тебя и стрелы-то кривые! Ничего не получится.

— А я и не собираюсь тратить стрелы, — засмеялся Хоби. — Я собираюсь дождаться, пока один из них полезет на стену замка, а потом столкну на него тебя, толстяк! Ты сделаешь из него лепешку, и при этом твоя задница ничуть не пострадает.

— Ха, как будто у тебя хватит силенок столкнуть меня со стены, — парировал Вейз, сорвал с Хоби шляпу и щелкнул по лбу.

Вейз был плотный малый, почти одинаковый что в ширину, что в высоту. Парни с хохотом тут же устроили потасовку.

Миррима слабо улыбалась, глядя на них. Она понимала, что все эти шутки рассчитаны на нее, что парни просто пытаются привлечь ее внимание. Почти со всеми из них она была знакома всю жизнь, однако с тех пор, как она стала обладательницей даров обаяния, их отношения изменились. Если раньше они смотрели на нее просто как на бесприютную, никому не нужную девчонку, то теперь в ее присутствии робели и забывали не только о манерах, но даже, как их зовут.

Стыд какой, думала Миррима, что моя красота воздвигла между нами барьер. Она вовсе не хотела этого.

Без особых усилий придавив Хоби к днищу повозки, Вейз перевел взгляд на Мирриму, ожидая увидеть на ее лице одобрение.

Она благосклонно кивнула ему и улыбнулась.

До Лонгмота оставалось всего несколько миль по холмам среди дубов, широко раскинувших над повозкой свои могучие ветви. Долгая дорога утомила Мирриму. Лошади, тянувшие повозку, были довольно средние, но в упряжке, работая вместе, проявляли недюжинную силу и выносливость — как и парни, которых они везли.

Добравшись до Лонгмота и увидев его высокие стены и дозорные башни, Миррима почти пожалела о том, что оказалась здесь. Больно было смотреть на разоренную местность, на разрушенный город, на сожженные фермы.

На холмах на севере и северо-западе от Лонгмота, покрытых Даннвудской чащей, темнели дубы, осины и сосны, на южных холмах тянулись луга, фруктовые сады и виноградники, которые сбегали по склонам вниз, подобно огромным волнам.

Ограды из светлого камня и живые изгороди разделяли землю на разноцветные квадраты и прямоугольники, превращая се в лоскутное одеяло.

Сейчас вся эта местность была пуста. Там, где прежде стояли фермерские дома, сараи и голубятни, теперь, словно открытые раны самой земли, зияли лишь обугленные развалины. Урожай в садах уже убрали, на полях не было ни ворон, ни лошадей, ни свиней, ни уток.

Миррима понимала, зачем жители Лонгмота и солдаты сделали, зачем сожгли город, не пожалев ничего. Чтобы плоды их трудов не послужили врагам Гередона, они уничтожили все в окрестностях замка, что представляло собой хоть какую-то ценность.

Эти места… они были так похожи на плодородный край Баннисфера! Мирриме стало грустно. При виде черных домов и пустых полей по спине пробежал озноб страха, — словно они служили предзнаменованием.

Повозка подкатила к воротам замка, которые оказались закрыты; Охранники встревожено глядели куда-то на запад.

При виде защитников стен Мирриме окончательно стало не по себе. Если это такие же парни, как ее спутники, на что рассчитывает король Ордин, как устоит перед «неодолимыми» Радж Ахтена?

— Кто вы? Откуда прибыли? — не очень приветливо спросил страж на воротах.

— Из Баннисфера! — прокричал Вейз Эйбл и поднял лук. — Мы пришли, чтобы отомстить за смерть наших людей.

Над воротами на стене замка появился человек в боевых доспехах, с грубоватым лицом и широко расставленными горящими глазами. Его нагрудную пластину украшало прекрасно выполненное изображение зеленого рыцаря, на плечи был накинут плащ из мерцающей зеленой парчи, отороченный золотом. Это был король Ордин.

— Вы уверены, что сможете кого-то поразить этими луками? — спросил он. — Солдаты Радж Ахтена не стоят на месте.

— Уж наверное, они не быстрее голубей, а их я перестрелял немало, — ответил Вейз.

Ордин вскинул подбородок при виде его внушительной фигуры.

— Думаю, ты и впрямь умеешь не только стрелять голубей. Приветствую вас. — Тут король заметил Мирриму, и глаза его вспыхнули таким восхищением, что у нес перехватило дыхание. — А это кто у нас? Женщина, владеющая мечом? Вы из семьи лордов?

Миррима, склонив голову, посмотрела на свои руки, сложенные на коленях. Не столько из уважения, сколько от смущения.

— Я друг… вашего сына. Я помолвлена с одним из ваших воинов — Боринсоном и пришла сюда, потому что хочу быть рядом с ним. Я не владею мечом, но могу готовить еду и скатывать бинты.

— Понятно, — сказал Ордин. — Боринсон — достойный человек. Я не знал, что он помолвлен.

— Это произошло совсем недавно.

— Миледи, его все еще нет в замке, хотя я-то ждал его к рассвету. Я отправил его с поручением в замок Сильварреста. Надеюсь, он скоро прибудет. Однако, по правде говоря, скоро сюда явится и Радж Ахтен. И трудно сказать, кто доберется быстрее.

— Ох! — воскликнула Миррима. .

Миррима растерялась. Оказывается, Боринсон не ждет се, его тут нет, и что делать в таком случае, она не представляла. Она не ждала чуда от предстоящего сражения. Но за то короткое время, что она провела с Боринсоном, она поняла, до какой степени он предан своему королю. Она и мысли не допускала, что он мог не выполнить поручение или погибнуть.

Теперь, в трудный час, ей хотелось лишь быть рядом с ним. Она знала, что такое преданность. Ее семье всегда приходилось нелегко, но если что и позволяло им выжить, так это преданность друг другу.

Миррима облизнула пересохшие губы.

— Я подожду его здесь, если вы не против.

 

38. Надежда

Только что рассвело, когда Иом и Габорн добрались до крошечного селения Хобтаун в двадцати шести милях к северо-западу от Лонгмота. В Хобтауне была кузница и. всего пятнадцать домов. Однако по субботам, как в тот день, сюда съезжались местные крестьяне и торговали своим нехитрым товаром.

Вот почему, когда Габорн, Иом и король Сильварреста прискакали в Хобтаун, некоторые его жители уже не спали. Это было кстати — коням требовались еда и отдых.

Иом заметила девочку лет двенадцати, которая выкапывала у себя на огороде лук. Вдоль живой изгороди пышно разросся клевер.

— Прошу прощения, добрая леди, — обратилась к ней Иом. — Нельзя ли нам пустить своих коней попастись на вашем клевере?

— Конечно, пожалуйста, ответила девочка. И, выпрямившись, замерла при виде Иом.

— Спасибо, — сказал Габорн. — Мы хорошо заплатим, если вы дадите нам перекусить.

Стараясь не смотреть на Иом, девочка перевела взгляд на Габорна, изо всех сил пытаясь вернуть себе самообладание.

— У меня есть немного вчерашнего хлеба и мяса, — предложила она, обрадовавшись возможности заработать.

В таких крошечных деревеньках деньги видели редко, здесь обычно меняли товар на товар. Порой крестьяне не видели денег по полгода, а то и больше.

— Спасибо, это то, что надо, — сказал Габорн.

Девочка бросила корзину с луком и опрометью кинулась в дом.

Иом изо всех сил старалась успокоиться, не думать о том, как больно ранило ее выражение лица девочки, вновь напомнившее о беде.

Отец Иом задремал в седле, и она была рада этому. Ночью он упал с седла и почти всю дорогу плакал. Сейчас Габорн поддерживал короля за плечи, точно ребенка.

Кони жадно принялись за клевер.

Иом оглянулась. Дома тут были из камня и дерева, крытые соломенными крышами. Окна застеклены настоящими стеклами, на подоконниках — горшки с цветами и травами. Похоже, немногочисленные обитатели Хобтауна не бедствовали.

Селение располагалось в красивой низине между холмами, на склонах которых росли дубовые рощи. Луга пестрели полевыми гвоздиками и маргаритками, в траве паслись сытые коровы. Все здесь так и излучает благополучие, подумала Иом.

Если опасения Габорна верны, отряды Радж Ахтена пройдут здесь уже сегодня.

Подняв взгляд, Иом заметила, что Габорн с улыбкой смотрит на нее. А ведь девочку охватил ужас при виде Иом.

Иом боялась, что навсегда теперь так и останется безобразной. Однако под взглядом Габорна она испытала странное чувство — словно и не утратила своей красоты.

— Как тебе это удается? — спросила Иом, исполнившись благодарности к нему за такое отношение.

— Что?

— Как тебе удастся смотреть на меня так, что я чувствую себя красивой?

— Позволь мне поставить вопрос по-другому, — ответил Габорн. — В Интернуке считаются красивыми только женщины с соломенными волосами, а во Флидсе — с рыжими и непременно веснушчатые. У нас в Мистаррии мужчины восхищаются женщинами с широкими бедрами и грудью, которая колышется при ходьбе. Однако здесь, в Гередоне, ценятся женщины с маленькими, торчащими грудями и мальчишеской фигурой.

В Рофехаване красивыми считаются белокожие женщины, а в Дейазе — смуглые и загорелые. И еще в Дейазе женщины носят тяжелые золотые серьги, которые оттягивают уши, но здесь такие удлиненные уши выглядели бы по меньшей мере странно.

Вот я и спрашиваю — кто прав? Какие на самом деле все эти женщины, красивы они или безобразны? Или такого понятия как красота вообще не существует?

— Может быть, физическая красота — всего лишь иллюзия, — задумчиво ответила Иом. — А ты способен видеть глубже.

— Не думаю, что красота — иллюзия, — сказал Габорн. — Просто мы к ней настолько пригляделись, что часто ее не замечаем. Она — как эти луга. Оказавшись тут, мы, гости, обращаем внимание на цветы, но крестьяне редко замечают, как прекрасна земля.

— А если лишаешься красоты?

Конь Габорна, который стоял рядом с конем Иом, внезапно переступил с ноги на ногу, и колено Габорна коснулось колена Иом.

— И этому нужно радоваться. Люди могут быть прекрасны и внутренне. Когда они теряют внешнюю красоту, они так хотят все равно остаться красивыми, что в сердце у них происходит перемена, и красота пробивается изнутри — вот как цветы на этом поле.

Когда я заглядываю в твою душу, — продолжал Габорн, глядя на принцессу так, словно хотел разглядеть се сердце, — то вижу там улыбку. Больше всего на свете тебе нравится, когда люди улыбаются. Так разве можно не любить то, что я вижу в твоем сердце?

— Откуда у тебя такие мысли? — спросила Иом, удивляясь тому, как он сумел в нескольких словах выразить се любовь к людям и надежду на то, что все еще можно исправить.

— От наставника Ибирмарля, который учил меня в Палате Сердец.

— Мне хотелось бы когда-нибудь встретиться с ним и поблагодарить, — улыбнулась Иом. — Но ты меня удивляешь, Габорн. Значит, в Доме Разумения ты учился в Палате Сердец — странный выбор для Властителя Рун. Зачем тратить время на трубадуров и философов?

— Я учился во многих палатах — в Палате Обличий, в Палате Ног.

— Ты учился тому, что нужно путешественникам и актерам? Почему тогда не в Палате Оружия или в Палате Золота?

— Владеть оружием меня научили отец и дворцовые гвардейцы, а в Палате Золота мне было… скучно, среди всех этих мелких князьков, которые завидовали друг другу.

Иом, удивляясь все больше, смотрела на него с улыбкой.

Из дома выбежала девочка и принесла несколько пшеничных лепешек, кусок мяса и три ветки с ягодами инжира. Габорн заплатил ей и сказал, что через несколько часов здесь могут показаться всадники Радж Ахтена.

Они отпустили коней пастись и напиться воды из пруда рядом с дорогой, а сами уселись под деревом. Габорн молча следил взглядом за тем, как Иом ест. Он попытался разбудить короля, чтобы и тот поел, но безуспешно.

Немного хлеба, мяса и ягод Габорн убрал на будущее. Прямо перед ними высились синеватые горы, от которых исходила какая-то неясная угроза. Иом никогда не заезжала так далеко на юг, но знала о существовании Опасного Провала, глубокого ущелья, пересекавшего почти все королевство.

Ей всегда хотелось увидеть его. Путешественники говорили, что туда ведет узкая и опасная тропа, которая тянется над пропастью на протяжении многих миль. Столетия назад се прорубили в скалах даскины; они же перекинули через Опасную реку огромный мост.

— Мне все же кажется странным, — сказала Иом, — что ты учился в Палате Сердец. Большинство лордов интересуются главным образом оружием; в крайнем случае Голосом.

— Если Властитель Рун хочет быть непобедим лишь в сражениях, то да, ему действительно нужна только Палата Оружия. Но я… мне кажется, это неправильно. Все из кожи вон лезут, лишь бы одолеть соседа. По-моему, когда сильный пытается получить власть над слабым, это нехорошо. Но зачем заниматься изучением того, что считаешь предосудительным?

— Затем, что это необходимо, — ответила Иом. — Кто-то должен ведь принимать законы и защищать людей?

— Может быть, и так, — согласился Габорн, — но наставник Ибирмарль тоже всегда осуждал это. Если сильный притесняет слабого, учил он, это так же низко, как если умный грабит глупого или терпеливый пользуется раздражением человека гневливого.

— Все это просто способы использовать людей. Почему я должен рассматривать людей как орудия — или даже хуже, просто как препятствия на пути к своим удовольствиям?

Габорн замолчал, устремив взгляд на север, туда, где в замке Сильварреста Боринсон этой ночью убивал Посвященных. По выражению лица принца Иом поняла, до какой степени он огорчен случившимся и, возможно, винит во всем себя, свою собственную наивность.

— Когда-то, — сказал он, — один старый пастух, важный человек в своем городке, отправил моему деду послание с просьбой купить у него шерсть. У города долгое время был контракт с купцом из Аммендау, который поставлял их шерсть на рынок, но этот купец скоропостижно скончался. Поэтому пастух попросил моего деда купить шерсть для своих солдат у него.

— Однако пастух не знал, что на западе шли затяжные дожди и шерсть начала подгнивать. Вскоре стало ясно, что на рынке за нес можно будет получить едва ли треть обычной цены.

— Мой дед, учитывая это, мог бы купить шерсть совсем задешево. И если бы он прислушивался к советам купцов, которые обучались в Палате Золота, то так бы и поступил. Для них это чуть ли не добродетель — купить дешево, продать дорого.

— Вместо этого дед послал за наставником из Палаты Ног, посоветовался с ним и снарядил караван, который должен был развезти эту шерсть по деревням и продать ее крестьянам по справедливой цене, то есть, значительно дешевле, чем они покупали прежде.

— Потом он связался с тем пастухом, рассказал ему о том, что сделал, и уговорил продать шерсть по се истинной цене беднякам, чтобы они не мерзли зимой.

Иом выслушала этот рассказ с чувством, близким к восторгу, поскольку прежде она считала, что род Ординов отличается жесткостью и равнодушием. Может быть, это было справедливо по отношению лишь к отцу Габорна. Может быть, он стал таким из-за трагедии, которая произошла с его отцом.

— Понимаю, — сказала Иом. — В результате твой дед завоевал любовь бедняков.

— И уважение со стороны тех пастухов, которые продавали шерсть. Вот таким Властителем Рун мне и хотелось бы стать. Способным завоевать сердца и любовь. Я мечтаю об этом. Взять приступом человеческое сердце труднее, чем замок, и сохранить доверие не легче, чем королевство. Вот почему я прошел обучение в Палате Сердец.

— Понимаю. И прошу прощения. — За что? — спросил Габорн.

— За то, что вначале я отвергла предложение выйти за тебя замуж, — сказала она с улыбкой, словно дразня его, но давая понять, что это истинная правда.

Габорн с самого начала показался ей необычным молодым человеком, а за прошедший день принцесса поняла, что многого она не разглядела. Теперь, если так пойдет и дальше, думала Иом, то к завтрашнему вечеру даже мысль о возможной разлуке станет для нее невыносимой.

Кони уже напились, пора было отправляться в путь.

Внезапно им открылся вид на величественный Опасный Провал — глубокое ущелье, по дну которого бежала река, а по краю змеей вилась узенькая тропа. Если верить легендам, Провал возник, когда даскины обрушили столбы, на которых держался Верхний Мир.

Предоставив коням идти по тропе, положившись на их чутье, Габорн и Иом с интересом смотрели по сторонам. Иом с восхищением разглядывала поднимающиеся из ущелья столбы белого и серого камня. Что это, спрашивала она себя? Те самые столбы из легенд или просто остатки скал, за много лет обретшие такую форму?

На крутых склонах ущелья росли огромные деревья, которые с такой высоты казались похожими на щетинки. Проехав еще милю к северу, они увидели, Опасная река водопадом обрывалась в бездну, дна которой было не разглядеть. До того глубоким было ущелье, что ни свет, ни звук не долетал до его мрачных глубин. Внизу летали огромные летучие мыши, кругами спускаясь в тьму бесконечной бездны.

Путники медленно двигались по опасной тропе. Король Сильварреста часто останавливался и, как завороженный, смотрел на туман, затянувший темные глубины.

 

39. Зеленый человек

Он уже бодрствовал, но все равно пребывал в мире снов. Двери его разума по-прежнему были закрыты. Он не помнил почти ничего — ни названий, ни имен, включая и свое. И все же многое вокруг казалось ему смутно знакомым. Кони, деревья.

Проснувшись, он увидел в небе ослепительное сияние, золотое и розовое, и знал, что уже видел его прежде.

Слева от тропы поднималась скала, справа была страшная пропасть. Король не помнил названий, не различал, где право, где лево. Все, что он видел, он видел словно заново. Далеко-далеко внизу клубился серый туман, чуть повыше топорщились ветки выросших на скалах сосен.

Вскоре на пути оказался узкий мост из цельного камня, соединивший два края пропасти. Мост крутой дугой поднимался в небо, и когда Сильварреста посмотрел с моста вниз, ему показалось, будто он висит в воздухе.

Король не помнил, бывал ли он здесь когда-нибудь.

Мост охраняли солдаты в темно-голубых плащах с изображением зеленого человека на щитах — рыцаря, чье лицо было обрамлено зелеными листьями. Молодой человек и женщина, которые скакали с ним рядом, приветствовали их радостными криками. Молодой человек задержался, чтобы поговорить с солдатами, потом распрощался с ними, и путники поскакали дальше.

Они пересекли мост, поднялись вверх по горному склону, заросшему соснами, и оказались в лесу.

Здесь порхали огромные птицы небесного цвета, а в воздухе чувствовалась прохлада и свежесть. Перевалив через хребет, путники спустились вниз по склону и оказались на равнине, расчерченной квадратами и прямоугольниками полей, где урожай был уже убран.

Вдали уже можно было различить неясный высокий силуэт замка из серого камня. При их приближении на зубчатой стене затрубили в рога и приветственно замахали каким-то знакомым флагом — черным, как ночь, с изображением серебряного кабана.

На стенах замка стояли сотни и сотни людей — с луками, в шлемах с широкими полями, с копьями и секирами. Некоторые были одеты в плащи с изображением зеленого человека, а в руках держали щиты, которые сверкали, точно вода в реке.

Увидев его, все эти люди разразились приветственными криками и замахали руками, и король в ответ тоже махал им и кричал, а потом подъемный мост опустился, и они оказались внутри.

Кони быстро одолели крутой невысокий склон, и вот уже копыта их коней зацокали по булыжной мостовой. Люди продолжали радостно кричать и хлопать в ладоши, но постепенно восторженные крики смолкли.

Кое-кто уже показывал на него пальцем, король видел, но не понимал странного выражения лиц, на которых отразились страх, ужас и потрясение.

— Посвященный! — кричали они. — Это Посвященный!

Потом его конь остановился перед невысокой башней из серого камня. Король Сильварреста замер, не в силах оторвать взгляда от красновато-коричневой ящерицы, которая пригрелась на солнце в небольшом садике рядом с входом. Яркая, словно солнечный луч, она была не длиннее его пальца. Король не помнил, видел ли он когда-нибудь что-то подобное, и несказанно удивился.

Испуганная суматохой, ящерица юркнула за угол башни и побежала вверх по стене на крышу. Король догадался, что это живое существо, и закричал от восторга, показывая на нее пальцем.

Молодой человек, который скакал рядом, сошел с коня и помог королю.

Вместе с этим же молодым человеком и сопровождавшей его безобразной женщиной король вошел внутрь и начал подниматься по лестнице. Он устал, от ходьбы по ступеням у него заболели ноги. Ему уже хотелось отдохнуть, но молодой человек не давал остановиться, подталкивая вперед, и, наконец, они оказались в комнате, где пахло сдой и горел огонь.

При появлении Сильварреста пара псов завиляли хвостами. Это отвлекло его внимание, и он не сразу заметил, что за столом сидят и что-то едят дюжины две мужчин.

Потом он взглянул через стол и изумленно разинул рот. В конце стола восседал высокий человек, красивый, темноволосый, бородатый, с широко расставленными голубыми глазами и крепкой челюстью.

Сильварреста знал этого человека, знал лучше, чем кого-либо другого. Это и был Зеленый человек. В зеленой тунике и плаще из мерцающей зеленой парчи.

Сердце Сильварреста затопило теплое чувство радости. Он вспомнил имя этого человека.

— Ордин!

Молодой человек, который стоял рядом с Сильварреста, воскликнул:

— Отец, если ты жаждешь смерти этого несчастного, то, по крайней мере, соблюди приличия и убей его сам!

Король Ордин поднялся из-за стола и нерешительно шагнул вперед, переводя взгляд с Сильварреста на молодого человека и обратно. Его глаза налились болью и яростью, рука потянулась к рукоятке короткого меча. Однако, похоже, это стоило огромных усилий, потому что он обнажил меч лишь наполовину.

Потом резким движением он вернул оружие в ножны, сделал шаг вперед, обнял Сильварреста за плечи и заплакал.

— Друг мой, друг мой, — произнес он сквозь рыдания, — что происходит? Прости меня. Прости!

Сильварреста замер, чтобы не мешать другу плакать и обнимать себя, и пытался понять, чем он его огорчил.

 

40. Приказ отменяется

Никогда Габорн не видел, как плачет отец. Ни одной слезы горя не пролилось из его глаз даже в тот день, когда убили мать Габорна вместе с новорожденным младенцем. Ни одной слезы радости не заблестело в глазах короля даже, когда он провозглашал тост за праздничным столом. Сейчас, обнимая короля Сильварреста, отец Габорна плакал слезами радости и облегчения.

Король Менделлас Дракон Ордин плакал и страдал. Это было столь непривычное и мучительное зрелище, что все, кто завтракал вместе с ним, тихо поднялись и вышли. В зале, кроме Ордина, остались лишь Иом, король Сильварреста, три Хроно и Габорн.

Габорн быстро окинул комнату взглядом, увидел своего Хроно и поежился. Он провел без своего молчаливого соглядатая несколько дней, и ему это понравилось.

Теперь же принц чувствовал себя, словно бык, которого вот-вот снова впрягут в ярмо. Маленький человечек вежливо кивнул, и Габорн понял, что теперь он не скоро останется один. Рядом с коротышкой стояла высокая рыжеволосая с проседью женщина лет сорока с лишним. Пока была жива герцогиня, она была се Хроно. Теперь женщина приветственно кивнула Иом. За этим отчетливо стояло: Я предназначена для тебя.

Итак, Хроно наблюдали за всем происходящим. И записывали.

Габорн благодарил судьбу, что Хроно теперь не придется описывать, как в трудный час король Ордин убил своего лучшего друга. Пройдет время, его отец умрет, и хроники расскажут о том, как он обнял Сильварреста и зарыдал над ним, точно дитя.

Но все же странно, подумал Габорн, что он не пролил и слезы облегчение, увидев меня.

Сильварреста какое-то время терпеливо ждал, но потом ему стало тесно в крепких объятиях Ордина, и он попытался вырваться. Только тогда король почувствовал, насколько ослабел Сильварреста.

— Он утратил свои дары? — спросил отец Габорна. Иом кивнула.

— Они оба лишились даров, — гневно добавил Габорн. — Вчера в замке Сильварреста был Боринсон. Мы ускакали, а он остался. Это ты послал его убить их, верно?

Произнося это обвинение, он не спускал взгляда с глаз отца. Когда Боринсон сказал, что ему приказано убить Посвященных Радж Ахтена, Габорн совершил глупость, решив, будто речь идет о желании, а не о намерении. Принцу и в голову не пришло, что король мог послать для убийства одного-единственного человека.

По взгляду короля он понял, что именно так и было. Ордин отвел глаза лишь на мгновение, но когда снова тут же взглянул на сына, в его взгляде была печаль, но не вина. Габорн молчал, давая отцу время оценить последствия. Посвященные Сильварреста погибли. Даже если Иом и король стали векторами Радж Ахтена, теперь Лорд Волк не мог получить от них ничего, кроме их даров.

— Значит, покидая замок Сильварреста, Радж Ахтен оставил там всех своих Посвященных? — спросил отец Габорна.

— Почти. Он увел с собой векторов, — ответил Габорн, и Ордин вопросительно поднял бровь, — но мне удалось вывести оттуда Иом и короля Сильварреста.

Король Ордин склонил голову и задумался. Ему необходимо было узнать, что именно сделал Габорн.

— Я… хотел бы знать… — он прокашлялся, — почему Боринсон позволил этим двоим уйти. Ему было приказано… поступить иначе.

— Я отменил твой приказ.

Король пришел в ярость, застав Габорна врасплох. Он ударил сына по лицу с такой силой, что, взглянув на хлынувшую изо рта кровь, принц решил, будто у него выбит зуб.

— Как ты посмел! — воскликнул король Ордин. — Ты можешь не соглашаться со мной, не одобрять мое решение, просить переменить его. Но как ты посмел пойти против меня? — его глаза вспыхнули от гнева.

И только тут он понял, что сделал. Круто повернувшись, он подошел к окну и, опираясь руками о каменный проем, выглянул наружу.

— Я связан клятвой защищать Иом и ее отца, — торопливо заговорил Габорн, поймав себя на том, что всё же нарушил данное Боринсону обещание не рассказывать об их встрече. Но он отмахнулся от этой мысли. — Мне не хотелось сражаться с Боринсоном, и я пообещал, что все объясню тебе и улажу, — принц понадеялся на то, что последние слова смягчат гнев отца.

Сквозь окно доносились приветственные крики — все новые и новые отряды стекались в замок, чтобы принять участие в сражении.

— Ты почти изменник, — не. оборачиваясь, пробормотал король Ордин. — Твой поступок противоречит всему, чему я учил тебя.

— Но зато он соответствует велению твоего сердца, — сказал Габорн. — Отдавая приказ убить лучшего друга, в сердце своем ты страдал.

— Откуда тебе знать, что творится в моем сердце? — холодно спросил Ордин.

— Я знаю… и все.

Король Ордин задумчиво кивнул головой, повернулся к сыну и посмотрел на него долгим взглядом, все еще не решив, как быть дальше. Он глубоко вздохнул и попытался произнести как можно спокойнее:

— Что же, тогда и я отменяю этот приказ. Спасибо тебе, Габорн, за то, что ты спас мне друга…

Принц вздохнул с облегчением.

Король Сильварреста, зашагал по комнате, потом подошел к столу, сел, взял обеими руками кусок ветчины и принялся есть. Потом сдавленно сказал:

— Боюсь, все же я потерял его.

— Его нет, пока жив Радж Ахтен, — сказал Габорн. — Потом ты вновь обретешь друга, а я — жену, — собственно говоря, Габорн не собирался рассказывать сейчас о своих планах, но лучше пусть отец узнает об этом не от посторонних, а от него самого. Принц был почти уверен, что сейчас последует новый взрыв. — Отец, я уже говорил тебе, что поклялся защищать Иом. Я связан обетом.

Ордин отвернулся, стиснув зубы. Он, похоже, и впрямь рассердился, но, когда заговорил, голос его заметно дрогнул:

— Понятно. Полагаю, это был лишь вопрос времени.

— Я огорчил тебя? — спросил Габорн.

— Да, но не удивил. И все же не могу не сказать тебе, что сейчас меньше всего следует предаваться угрызениям совести.

— Но ты не рассердился? Ордин подавил смех.

— Рассердился? Нет. Растерялся — может быть. И огорчился. Но с какой стати я буду сердиться? Единственный мой оставшийся друг связал себя обетом… — Король замолчал и покачал головой. — Я потерял тебя.

— Когда мы разделаемся с Радж Ахтеном, ты сам увидишь, что это не так, — сказал Габорн.

— Вряд ли.

— Имея в руках сорок тысяч форсиблей, мы справимся.

— Значит, Боринсон рассказал тебе и об этом. Что ж, форсибли у нас действительно есть, не хватает лишь сорока тысяч человек, чтобы привести их в действие.

— Ты хочешь сказать, что до сих пор ими не воспользовался? — спросил Габорн.

— Они так и лежат там, где их спрятала герцогиня. Я велел достать совсем немного.

Задохнувшись от изумления, Габорн посмотрел на отца. Если дело обстоит таким образом, существует единственный способ одолеть Радж Ахтена.

— "Змею"? Ты создал «змею»? Большую?

— Мы создали «змеиное кольцо», — стараясь придать голосу спокойствие, чтобы не пугать Габорна, ответил отец. — Из двадцати двух человек. У большинства, по меньшей мере, два дара метаболизма. Это главным образом те, кого ты видел здесь за столом, когда вошел.

Еще несколько минут назад принц думал, будто король попросту не в силах сдержать гнева и огорчения, теперь же он понял, что отец прав. Что бы ни произошло, они почти наверняка потеряны друг для друга. Только когда «змеиное кольцо» разрушится, Габорн узнает, какую жертву пришлось принести королю Ордину.

Теперь принц понимал и почему, почему отец не рассердился, узнав о данной им клятве. Мыслями и душой король уже отстранился от сына.

— Я собираюсь убить Радж Ахтена, сегодня, собственными руками, — король Ордин облизнул губы. — Будем считать, что это мой свадебный подарок. Его голова, Габорн. И рассудок моего старого друга.

— Сколько… Сколько у тебя людей? — спросил Габорн.

— Около шести тысяч, — ответил Ордин. Он отошел к окну, выглянул наружу и задумчиво продолжал. — Утром прискакали гонцы от Гровермана — он отказал нам на сегодня в помощи, потому что должен прежде всего укрепить оборону своего замка. От него прибыли лишь несколько человек, Рыцарей Справедливости, которые не согласны с таким решением. Мы надеялись на него. Но Гроверман — прекрасный, здравомыслящий человек. Он поступил так, как поступил бы и я.

Габорн улыбнулся.

— Твоя крепость не здесь, а в Мистаррии, и до нес тысяча двести миль. В трудный час ты никогда не повернулся бы к другу спиной.

Король искоса взглянул на Габорна.

— Я хочу, чтобы ты забрал Иом, короля Сильварреста и сейчас же, немедленно, покинул крепость. Скачи в замок Гровермана. Надеюсь, там крепкие стены.

— Нет, — сказал Габорн. — Мне надоело бегать.

— А если я прикажу? — спросил отец. — Я не желаю это обсуждать. На этот раз разум и сердце велят мне одно и то же.

— Нет, — еще решительнее ответил Габорн.

Отец всегда старался защитить его. И, кажется, собирался сделать это даже ценой собственной жизни. Но Габорн тоже был Властителем Рун, и, хотя даров у него было немного, они отличались большим разнообразием. Во всяком случае, благодаря дару мудрости и жизненной стойкости он мог оказаться в бою полезнее простого солдата. Кроме того, он разбирался в тактике и прекрасно владел мечом.

И хотя едва ли он мог сравниться с «неодолимыми» Радж Ахтена, все же он был неплохим защитником..

Иом тронула Габорна за рукав и горячо зашептала:

— Сделай, как говорит король! Отвези меня к Гроверману. Я прикажу ему идти на помощь, меня он не посмеет ослушаться!

Габорн с ужасом понял, что принцесса права. Гроверман находился на расстоянии чуть больше тридцати миль отсюда, одолеть которые за пару часов ничего не стоило.

— Послушайся ее, — сказал Ордин. — Может быть, это нас спасет. Гроверман собрал всех, кого мог. Сейчас у него наверняка не меньше десяти тысяч человек.

Габорн знал, что именно это и должен сделать — отвезти Иом к Гроверману. И все же меньше чем за пять часов не обернуться. Он не вернется к полудню, он точно не успеет, а к этому времени отряды Радж Ахтена, конечно же, доберутся до Лонгмота и начнут штурм.

Когда сотни тысяч воинов Радж Ахтена возьмут замок в кольцо, Габорн будет бессилен.

— Иом, — попросил он, — позволь мне поговорить с отцом наедине.

— Конечно, — ответила она и вышла.

Король Сильварреста по-прежнему сидел за столом и ел все подряд. В комнате остались только Хроно Габорна и Ордина.

От их присутствия Габорн вдруг почувствовал себя неуютно. И все же он подошел к отцу, обнял его за плечи и заплакал.

— Вот еще, — прошептал отец, — с какой стати теперь плачет принц?

— Я могу уехать, но это бесполезно, — ответил Габорн. — Что-то в этом… не так.

Он не мог подобрать слова, но хотел высказать нечто очень важное для обоих. На тот случай, если один из них погибнет. После смерти матери Габорна они не раз беседовали об этом, но сейчас Габорн впервые понял, насколько это возможно.

На прощание ему хотелось самое важное.

— Разве можем мы знать, чем закончится бой? — спросил Ордин. — Не исключено, что мне удастся сдерживать Радж Ахтена до твоего возвращения. Я буду держать наготове отряд конных рыцарей. Когда ты приведешь людей Гровермана, зайдите с севера, там ровный, пологий склон. Это даст твоим копьеносцам большое преимущество. Потом я открою ворота, выпущу рыцарей, и мы возьмем Радж Ахтена в тиски… Но ты должен пообещать мне одну вещь, Габорн. Я хочу сразиться с Радж Ахтеном сам, один на один, и ты не станешь вмешиваться. Я буду в голове «змеи», это под силу только мне.

— Радж Ахтен опаснее, чем тебе кажется, — сказал Габорн. — Он пытается стать Суммой Всех Людей. У него столько даров жизнестойкости, что убить его почти невозможно. Единственный способ — сразу отрубить ему голову.

— Я подозревал что-то подобное, — Ордин с улыбкой посмотрел на сына.

Заглянув в глаза отца, Габорн почувствовал, как полегчало на сердце. Замок маленький, защищать его не так уж и трудно. Может быть, с шестью тысячами защитников отец сумеет продержаться до прихода помощи.

Отец не рвется слепо навстречу смерти, он действует расчетливо и продуманно. Решение принято. Головой «змеиного кольца» станет он и он сразится с Радж Ахтеном. В глубине души Габорн прекрасно понимал, что в замке больше нет человека, способного выдержать эту схватку.

И все же ему было невыносимо больно от мысли, что больше они могут не увидеться, и если отец погибнет, принц этого даже не увидит.

— Где Биннесман? — спросил Габорн. — Он в силах помочь вам.

— Чародей Сильварреста? Не имею понятия.

— Он сказал, что… встретится со мной здесь. Этой ночью он вызвал из земли вильде, чтобы и она приняла участие в сражении. Он собирался в Лонгмот, — Габорн был уверен в том, что Биннесман не обманывал.

Габорн обнял отца, прикоснувшись лбом к его щеке. Если верить предсказанию, я стану Королем Земли, подумал он. Эрден Геборен, став Королем, так сильно чувствовал силы земли и жизни, что ощущал страх друзей, когда над ними нависала опасность. И надвигающуюся смерть тоже.

И сейчас Габорн ощутил опасность, нависшую над отцом, едва коснувшись. Он попытался проникнуть к нему в сознание, понять, что там — жизнь или смерть, ярко ли горит «свеча» жизни или вот-вот угаснет. У него возникло странное ощущение, которого он никогда прежде не испытывал, и не мог определить словами.

Прошедшей ночью он уже проделывал это. Открывшийся мир отца он видел еще отчетливее. Видение осталось даже, когда он отстранился. Неужели теперь он способен видеть и на расстоянии?

И это была не единственная перемена. Произошло что-то более странное и непостижимое. Принцу показалось, стоит ему захотеть, и он увидит еще больше. Он сможет использовать Зрение Земли. Снова обняв отца, закрыв глаза и сосредоточившись, Габорн попытался заглянуть в сердце короля Ордина.

Долго он не видел ничего и даже засомневался, действительно ли ему удалось этой ночью заглянуть в сердце Радж Ахтена.

Но потом видение все же возникло: точно издалека на него нахлынули непривычные запахи, звуки, разноцветные пятна. Принц увидел море, которое гордо и мощно катило свои голубые волны под ясным небом. В воде барахтались мать Габорна, а его сестры и он сам, маленький, плыли в волнах, точно тюлени. И король Сильварреста был там же! Мать Габорна почему-то показалась крупнее всех остальных, словно моржихой среди тюленей. Габорн почувствовал во рту вкус свежего тыквенного хлеба, посыпанного семечками, и легкого яблочного сидра. Вдалеке затрубил охотничий рог, послышался цокот копыт. Грудь наполнилась счастьем и гордостью, когда взглянул на королевский замок в Мистаррии и услышал приближавшиеся возгласы толпы:

— Ордин! Ордин! Ордин!

Сердце Габорна затопили любовь и тепло, — как будто вся нежность, которую он чувствовал за свою жизнь, слилась воедино.

Да, теперь он и в самом деле видел яснее, чем вчера. В сердце отца он прочел, что было для того дороже всего: морс, семья, тыквенный хлеб и яблочный сидр, охота, благополучие и любовь подданных.

Габорн вдруг отшатнулся, чувствуя себя виноватым. Зачем я делаю это, подумал он? Заглядывать в душу отца… нескромно, некрасиво.

Прежде всего нужно выполнить долг, сказал он себе, вспомнив, что делал Эрден Геборен, отбирая преданных воинов. Габорн хотел сделать все, чтобы защитить отца в этот тяжелый час.

Тебе предстоит сегодня сражаться, мысленно произнес Габорн, и я тебя не оставлю.

 

41. Выбор жертвы

Путь от Семи Камней до места встречи с войском оказался долог и труден даже для Радж Ахтена. Властитель Рун с дарами жизнестойкости и метаболизма, хотя и мог двигаться несравненно быстрее обычного человека, но тратил на это немало энергии. Силы даже Властителя Рун были не беспредельны.

Потому Радж Ахтен успел к рассвету нагнать свою армию, но дорогой ценой. Проскакав в полном боевом снаряжении сотню миль без крошки хлеба во рту, он потерял почти двадцать фунтов веса и еще десять ушло вместе с потом, который катился с него градом, несмотря на то, что Лорд Волк то и дело останавливался попить воды из ручьев и прудов. Потеря веса тяжело сказалась на почках и на костях. Радж Ахтен явно находился не в том состоянии, в каком следовало начинать сражение.

Он своими глазами убедился, что дела в его армии идут не слишком хорошо. По сторонам дороги лежали павшие кони и погибшие солдаты, а Фрот великаны и мастифы в бесчувствии валялись на берегах прудов, тяжело, хрипло дыша и истекая потом.

Когда Радж Ахтен прибыл, наконец, на место встречи, оказалось, что воинов нет. Они задержалась на четыре часа из-за того, что мост в Хейфорте оказался разрушен. Радж Ахтена это вполне устраивало — за эти четыре часа он успел как следует отдохнуть и поесть.

По пути в Лонгмот Лорд не мог избавиться от беспокойства. Предательство и побег Джурима; знамения у Семи Камней не выходили из головы. И вес же он старался об этом не думать. Всерьез его волновали только форсибли Лонгмота. Заполучив их, будет заниматься и другими проблемами.

Его люди двигались так быстро, что в городке Мартин-Кросс он разрешил устроить часовой привал, отправив солдат на поиски снеди в домах и амбарах.

Вскоре после рассвета на расстоянии тридцати миль от Лонгмота высланные вперед разведчики обнаружили скачущий в том же направлении отряд из сотни рыцарей под разными знаменами. Это были Рыцари Справедливости из замка Дрейса и соседних земель.

Радж Ахтен едва избежал соблазна отправить погоню. Но его люди слишком измотаны.

Он забыл о Рыцарях и продолжил путь в Лонгмот, устраивая по дороге короткие передышки. В десять утра, обогнув цепь холмов он увидел Лонгмот, до которого оставалось не больше двух миль.

Разведчики, поднимавшиеся на холм, откуда лучше была видна дорога, доложили:

— Генерала Виштимну еще не подошел, о Великий Свет!

Радж Ахтен отнесся к этому равнодушно. Чтобы установить осадные орудия и начать бомбардировку замка, шести тысяч людей и великанов хватит, а там появится и Виштимну.

Ордин не стал поднимать на крышах щиты, прикрывавшие людей от снарядов. Какой смысл? Для Пламяплетов Радж Ахтена они лишь дополнительная мишень.

Скоро можно начать бомбардировку. Если же ожидание подкрепления растянется на день, солдаты получат время, чтобы построить мантелеты, укрытия и осадные орудия. Кругом полно разрушенных домов, камни которых сгодятся и для строительства полевых укреплений, и на метательные снаряды. Впрочем, Радж Ахтен отнюдь не собирался возводить вокруг Лонгмота настоящие укрепления, чтобы приступить к осаде по всем правилам военного искусства. Чем дольше он проторчит здесь, тем больше у королей Рофехавана будет времени, чтобы собрать силы, и тогда, будь у него даже самая лучшая крепость, едва ли он сможет устоять. Нет, никакой серьезной осады не будет.

Зачем? С его-то «неодолимыми» и огромным арсеналом и магического, и простого оружия, которое можно пустить в ход?

Будь ты проклят, король Ордин, за то что влез не в свое дело, подумал Радж Ахтен. Ничего, к завтрашнему утру я тебя выкурю из твоей норы.

Следуя его приказу, солдаты Лорда Волка перевернули повозки кверху дном, чтобы использовать как временные укрытия, установили на холме, южнее Лонгмота, палатки и начали готовиться к осаде. На всех дорогах, ведущих в замок, были расставлены наблюдатели, в поле заняли позицию три тысячи лучников и рыцарей. Еще пятьсот человек и великанов отправились в западные холмы за соснами, из которых сделают лестницы и тараны.

Радж Ахтен велел распаковать воздушный шар, не раз служивший ему для разведки, и привязать к крепкому дереву. Пламяплеты грели для него воздух.

Остальные получили разрешение поесть и отдохнуть, , а сам Радж Ахтен расположился в тени единственного огромного дуба, в тридцати футах от повозки со своими Посвященными. Он сидел на подушках, покрытых пурпурным шелком, ел рис, финики и разглядывал защитные сооружения Лонгмота.

На стенах он насчитал всего около четырех тысяч человек — явно случайных: это были и дворяне, и молодые крестьяне и не пойми кто. Чародея Биннесмана среди них не было. Джурима тоже.

«Король идет! Король, который тебя уничтожит!»

Эти слова всплыли в памяти при виде короля Ордина, одетого в плащ из мерцающей зеленой парчи и с золотым щитом. Короля — властителя одного из самых могущественных государств в мире. Люди на стенах будут сражаться за него с яростью безумцев. Про такие битвы слагают песни. И если Радж Ахтен не ошибся, Ордин и есть Король Земли.

При обычных обстоятельствах «неодолимые» взяли бы такой замок без особых усилий. Однако сегодня, сейчас, даже он не был в этом уверен.

Зрелище сброда на стенах могло бы лишь успокоить, но что-то все же вызывало беспокойство; в расположении людей была какая-то неправильность. Радж Ахтен еще раз внимательно вгляделся в защитников — расстановка, оружие, доспехи. Увидел встревоженные лица, безоружных, которые стояли рядом с теми, кто был вооружен.

Защитники расположились небольшими тесными группками, в каждой из которых был человек с мечом и с копьем, а за их спинами — лучники.

Ничего необычного. И все же беспокойство не проходило. Ров вокруг замка, как всегда в это время года, был полон солоноватой грязной воды, служа рассадником комаров и болезней. Во рву плавали трупы. Вода, конечно, была стоячей, но достаточно глубокой — около сорока футов. Чересчур глубокой, чтобы саперы быстро сделали подкоп под каменный фундамент замка.

На прошлой неделе здесь был небольшой городок с населением всего в пять тысяч человек. За десятилетия городские стены подползли к замку на расстояние полета стрелы. Дома можно было бы использовать как прикрытие, чтобы установить осадные орудия и вести оттуда обстрел. Однако солдаты Ордина, видимо, тоже понимали это, потому что, готовясь к сражению, разрушили город до основания.

Нет, этот замок так просто не возьмешь, и защищают его, конечно, не только эти четыре тысячи, которые видны на стенах, но и другие, которые ждут его сейчас во дворе и на башнях. Боеприпасов у них хватит, на прошлой неделе Радж Ахтен сам видел груды стрел, сложенные в арсенале.

Он вздохнул. Затянись осада замка на зиму, людям Ордина пришлось бы пустить часть этих стрел на дрова. Но, конечно, он и сам не может ждать так надолго.

Спустя час после полудня генерал Виштимну еще не появился. Солдаты Радж Ахтена соорудили первые шесть катапульт и сотню грубо сколоченных лестниц, которые положили на холме, чтобы были под рукой.

Дальновидны на воздушном шаре заметили внутри замка группу людей; большинство держалось около стен, но во внутреннем дворе собралось несколько сот рыцарей на конях. Жителей городка внутри, похоже, не было, хотя трудно сказать, что творилось в Башне Посвященных. Ее охраняли двести человек отборных стражей Ордина. Может быть, король забрал дары у горожан, а их самих спрятал в Башне. Правда, много народу туда не поместится.

Хорошие новости. Да, Ордин завладел форсиблями, но у него нет не только сорока, но и четырех тысяч людей, способных отдать дары.

А это означает что большая часть форсиблей по-прежнему внутри замка и не использована.

У Радж Ахтена с собой было четыреста форсиблей, которые он взял из запаса в замке Сильварреста.

Призвав своих Способствующих, он произвел учет того, что у них имелось. Большинство форсиблей ценности не представляло — они несли на себе лишь руны, имеющие отношение к органам чувств, а ему не требовались дополнительные дары ни слуха, ни зрения, ни обоняния.

Очень много форсиблей он использовал, чтобы отобрать дары у подданных Сильварреста. Теперь в запасе у него не осталось форсиблей с рунами силы и привлекательности, но зато оказалось довольно много их с рунами мудрости.

К своему удивлению, он обнаружил всего двенадцать форсиблей с рунами метаболизма.

Жаль, что он не прихватил с собой больше. Взвесив все, Радж Ахтен почувствовал озноб неуверенности. Пламяплет, заглянув в будущее, предупреждала, что в Гередоне есть какой-то король, который может его убить. Сильварреста он уже усмирил; значит, речь шла об Ордине.

И уж Орден-то, конечно, позаботился о том, чтобы у него хватало даров метаболизма. Для битвы ему не нужны дополнительные дары привлекательности и мышечной силы. Так же как и мудрости. Разве что жизнестойкости. Впрочем, Радж Ахтен боялся только метаболизма.

Сколько у него этих даров? Двадцать? Ордину было лет тридцать пять, но если, по обычаю многих королевских домов, он получил дары метаболизма после женитьбы, физиологически сейчас он близок годам к сорока пяти. Даже дюжина даров жизнестойкости не в состоянии остановить процесс старения. Чтобы его остановить, нужны дары мышечной силы, грации, жизнестойкости и мудрости вместе.

Еще год назад шпионы донесли Радж Ахтену, что у Ордина больше ста различных даров. Но насколько? Об этом можно было только гадать.

В любом случае Ордин достойный противник. Итак, сколько же даров метаболизма он сейчас добавил к тому, что у него имелось? Пять. Нет, этого слишком мало. Пятьдесят? Если да, то для него это смерть. Он постареет и умрет в течение года. В этом случае Радж

Ахтену не нужно даже сражаться с ним. Пусть сидит в своей норе, стареет — и к весне превратится в выжившего из ума старика.

Рассказывают, как во времена Харридана Великого жил такой человек Маркориус, королевский гонец, которому однажды понадобилось срочно доставить в Полиполус сообщение о предстоящем сражении. Чтобы успеть вовремя, он взял себе сто даров метаболизма. Он побежал прямо по морю Кэррол, его удерживало поверхностное натяжение воды. Но через три месяца Маркориус умер.

Но сама мысль о возможности развивать столь феноменальную скорость привлекала многих, несмотря на то, что большая скорость всегда была сопряжена с большой опасностью. Властитель Рун, который двигался слишком быстро, слишком резко, мог, к примеру, сломать ногу. Требовалось немало даров мудрости и грации, чтобы научиться должным образом контролировать свои движения.

Ордин обладал мудростью и грацией в таких объемах, чтобы решиться добавить к ним соответствующее количество даром метаболизма.

Значит, король Ордин получил еще не меньше десяти, но и не больше двадцати даров метаболизма, решил Радж Ахтен.

Необходимо сделать так, чтобы он не уступал королю.

А позже можно будет убить тех Посвященных, у которых я взял дары метаболизма.

Он уже не раз прибегал к такой тактике. Однако, для поддержания боевого духа своих людей, делал это, не оставляя свидетелей.

— Приведите сюда двенадцать «неодолимых», из тех, у кого много даров метаболизма, — приказал Радж Ахтен Хеполусу своему главному Способствующему.

Способствующие торопливо покинули палатку и вскоре вернулись в сопровождении «неодолимых» — отборных стражей и убийц, каждый из которых имел, по крайней мере, по три дара метаболизма. Все они были крупными мужчинами, с крепким костяком, что помогало выдерживать нагрузку, создаваемую дарами мышечной силы и метаболизма. И неслабыми с точки зрения мудрости и грации. Радж Ахтену, конечно, будет не хватать их.

Он хорошо знал этих людей. И меньше других ценил человека по имени Салим аль Дауб, старого телохранителя семьи, которого неоднократно повышал по службе несмотря на то, что Салим оказался плохим убийцей. Дважды его посылали убить принца Ордина, и дважды он возвращался ни с чем, если не считать ушей детей и женщин.

— Спасибо, что пришли, друзья мои, — сказал Радж Ахтен. — Вы все доблестно служите мне вот уже много лет. Сейчас я прошу вас послужить мне еще раз. Я хочу, чтобы вы отдали мне свой дар метаболизма. Тебе, друг мой Салим, предоставляется честь стать вектором.

Слова текли из уст Радж Ахтена, точно мед. Ни один человек не мог воспротивиться силе его Голоса. Способствующие вытащили форсибли.

С юга подул холодный ветер, шелковые стены палатки Радж Ахтена затрепетали.

 

42. Холодный ветер

Со стороны огромной пурпурной палатки, куда вошел Радж Ахтен, холодный ветер до нее слабые звуки, в которых Ордин, тем не менее, узнал бормотание Способствующих. Лишь немногие люди на стенах услышали эти еле различимые звуки. Сам Ордин уловил их лишь потому, что сосредоточенно вслушивался в шепот листьев и шуршанье травы под порывами ветра; эти звуки напоминали ему шелест морских доли — привычный звук у него на родине.

— Что они затевают? — спросил один из «лучников» на стене замка, крестьянский парень, который понятия не имел о войне.

Они ждали уже около часа, но Радж Ахтен, казалось, не стремился ни вступать в переговоры, ни нападать.

Король Ордин прошел по стене, мимо людей, стоявших в четыре ряда плечом к плечу. С возрастающим беспокойством он наблюдал за действиями Радж Ахтена, за тем, как тот расставляет своих людей, организуя осаду.

— Не нравится мне это пение, — шепнул Ордину на ухо капитан Холмон. — У Радж Ахтена и без того даров хватает. Для нас было бы лучше, если бы сражение началось до того, как прибудет их подкрепление.

— Как? — спросил Ордин. — Самим напасть?

— Зачем? Можно раздразнить пса и заставить его броситься.

Ордин кивнул капитану Холмону.

— Ну, тогда труби в рог. Дай им понять, что я хочу вступить с Радж Ахтеном в переговоры. Нужно затащить его поближе, в пределах полета стрелы.

 

43. Стук сердца

Способствующие закончили перекачку Салиму даров метаболизма от девяти «неодолимых», когда послышались звуки рога, призывающие начать переговоры.

Способствующие вопросительно посмотрели на Радж Ахтена.

— Продолжайте, — приказал Радж Ахтен главному Способствующему.

Он снял доспехи и опустился на подушку, ожидая, когда придет время получать дары.

С возрастающим возбуждением вслушивался он в хорошо знакомое бормотание. Салим вскрикивал от боли каждый раз, когда форсибль обжигал его плоть, запах горящего жира и волос становился в палатке все гуще.

Получая дар, ощущая поцелуй форсибля, человек испытывает чувство огромного наслаждения. Его можно сравнить с тем, которое дарит любовь прекрасной женщины. Но получать дар от кого-то, кто имеет множество даров, испытывать все новые и новые комбинации эйфорического воздействия — это вообще экстаз, который невозможно передать словами. К тому времени, когда Салиму были перекачаны дары от одиннадцати человек, — а каждый из них имел не по одному дару метаболизма — он сосредоточил в себе комбинацию почти из сорока даров.

Радж Ахтену не так уж часто выпадало получать столь огромное удовольствие.

От волнующего ожидания он чуть не истек потом к тому моменту, когда Способствующий оторвал форсибль от Салема и, держа высоко его мерцающий конец, танцующим шагом пересек помещение, прочерчивая в воздухе огненную полосу.

Когда кончик форсибля прикоснулся к коже под соском Радж Ахтена, Лорд Волк затрепетал от такого невыразимого наслаждения, что оказался не в силах сдерживать его. Рухнув на пол, он забился в судорогах удовольствия, время от времени вскрикивая, точно испытывал оргазм. Наслаждение было настолько сильным, что только множество даров жизнестойкости позволили ему выжить, испытав его. Как бы то ни было, спустя некоторое время он потерял сознание.

Когда он очнулся, рядом на коленях стоял Способствующий, с тревогой вглядываясь в его лицо. Залитое потом тело Радж Ахтена мелко подрагивало. Он посмотрел на окружавших его людей.

— Милорд, с вами все в порядке? — спросил Способствующий Хеполус.

Слова прозвучали неразборчиво, как если бы он говорил очень медленно. Все вокруг выглядело странным и чужим, точно в каком-то смутном сне. Воздух казался тяжелым, густым, движения людей — замедленными.

Радж Ахтен вытер пот, стараясь не делать слишком быстрых движений.

Он уже давно заметил, что получение даров метаболизма каким-то образом влияет на слух. И дело не только в том, что кажется, будто люди говорят очень медленно — сами звуки воспринимаются иначе. Высокие кажутся ниже, а низкие делаются почти неразличимы. Если ему задавали вопрос и нужно было ответить так, чтобы его поняли, требовались и терпение, и великолепное владение Голосом.

— Со мной все в порядке, — следя за собой, ответил Радж Ахтен.

Способствующие многозначительно переглянулись. Их движения выглядели такими замедленными и осторожными, точно они были глубокими стариками.

Взмахом руки Радж Ахтен указал на Салима, который лежал на ковре тут же, в палатке.

— Отнесите моего вектора в повозку Посвященных, а к остальным приставьте охрану.

Теперь у Радж Ахтена было сорок два дара метаболизма. Даже попытавшись идти обычным шагом, он развил бы скорость свыше сто сорока миль в час. При совершенно неподвижном воздухе возникало ощущение, будто он движется сквозь ураган.

Сознательно сдерживая скорость движений, он натянул кольчугу, надел шлем. Случайно сделал слишком быстрое движение, застегивая шлем, и сломал левый мизинец, который тут же исцелился как и был, в скрюченном состоянии.

Радж Ахтен сломал его снова, выпрямил, и палец исцелился еще раз.

Стараясь выглядеть как можно естественней, Лорд Волк вышел из палатки.

На зубчатой стене замка, прямо на воротами, стоял король Ордин и махал зеленым флагом, давая понять, что хочет вступить в переговоры.

Между двумя великанами, которые стояли, точно стена, уже сидели на конях двенадцать «неодолимых» — личная охрана Радж Ахтена. Двенадцатую лошадь удерживали наготове для него самого.

Радж Ахтен подошел к коню и кивнул своим Пламяплетам, подавая им сигнал.

Конь галопом понесся к воротам, и Лорду Волку понадобились дополнительные усилия, чтобы усидеть спокойно.

Странное ощущение. Во время скачки Радж Ахтена то и дело подбрасывало вверх, но казалось, что эти мгновения тянутся так долго, что возникало ощущение, будто половину короткого пути он провел в воздухе, просто летя над землей.

Он успел отъехать совсем недалеко, как стараниями Пламяплетов над головой у него возник сияющий нимб — искрящийся золотистый свет, испускающий во все стороны ослепительно белые искры.

Радж Ахтен взглянул прямо в широко распахнутые глаза защитников замка.

Вид у рыцарей был угрюмый, недоверчивый. Не то что у мягкотелых горожан, с которыми ему пришлось столкнуться в замке Сильварреста. Многие свирепо сжимали в руках оружие, тысячи лучников на стенах подняли луки и натянули тетиву, готовые выстрелить. По их глазам можно было догадаться, что они стараются не упустить ни одного его движения, понять, что происходит.

— Люди Лонгмота! — воззвал к ним Радж Ахтен, стараясь говорить медленно и, используя все возможности своего Голоса, произвести впечатление человека мирного и разумного.

Ордин на стене замка поднял вверх стиснутые кулаки и закричал:

— Огонь!

Медленно-медленно вверх взлетел град стрел, черная стена стрел и баллистических снарядов заскользила в сторону Радж Ахтена.

Прикладывая неимоверные усилия, он постарался сохранить спокойствие, не среагировать на приближение снарядов слишком быстро. Когда понадобится, он увернется или просто оттолкнет их.

Смертоносный дождь приближался к Радж Ахтену, а он в это время оглядывался по сторонам. Его личные охранники испуганно подняли щиты, захваченные врасплох этой коварной, преднамеренной расправой.

Спасать их? На это у него не было времени.

Когда первая стрела поравнялась с ним, он схватил се на лету. Но относительная скорость и инерция его рук и стрелы были таковы, что деревянный черенок при этом разломился надвое. Верхняя часть полетела в сторону его груди и Радж Ахтен был вынужден быстро перехватить ее.

В этот момент смертоносный дождь стрел обрушился на его рыцарей и их коней.

Огромный железный снаряд баллисты свалил соседнего рыцаря. Радж Ахтен был вынужден поднять свой маленький щит и отбивать им стрелы, со свистом летящие к нему.

Одна стрела вонзилась между пластинами брони его коня, вошла вглубь, между ребрами. Конь зашатался, ноги больше не держали его.

Внезапно Радж Ахтен обнаружил, что уже не сидит на коне, а летит — медленно, как ему казалось — хватая и расталкивая стрелы на своем пути, извиваясь так, чтобы стрелы разбивались о нагрудную пластину, а не пронзали кольчугу.

Радж Ахтен был сильный человек, но даже он не мог отменить фундаментальные законы природы.

Инерция падения коня заставила его перекувыркнуться и перелететь через коня головой вперед.

Он понимал, что если сила приземления не размозжит ему череп, то конь, да еще в броне, окажись он под ним, уж точно расплющит его в лепешку.

Радж Ахтен постарался как можно больше смягчить удар о землю, сложился вдвое и покатился по траве, в сторону от коня.

Но этот маневр дорого обошелся ему. Пока он катился по земле, ярко разрисованная красным стрела вонзилась ему в ключицу сразу над верхним срезом кольчуги, а вторая угодила в бедро.

Радж Ахтен отполз от упавшего коня, глядя вверх на угрюмые лица солдат, стоящих на стенах.

Ухватившись за стрелу, которая попала ему в бедро, он выдернул ее и швырнул обратно в нападающих.

Но когда он вытаскивал из ключицы красную стрелу, она переломилась надвое.

Почему, удивился Радж Ахтен? Ведь он действовал очень осторожно. Не могла она расколоться от такого незначительного нажима.

А вот почему, понял он. Стрела была полая и с прорезью. Она и должна была легко расколоться. С какой целью? Радж Ахтен понял это еще до того, как почувствовал, что сильнодействующий яд подбирается к его сердцу.

Взглянув на стену замка, в сотне футов над собой он увидел одного из солдат — высокого, с худым лицом, с желтыми зубами, в грубой куртке из свиной шкуры. Этот человек подбросил вверх свой большой лук и победоносно завопил, что убил Лорда Волка из Индопала.

Первый поток стрел иссяк, небо очистилось.

Радж Ахтен вытащил из ножен кинжал. Рана на ключице горела как в огне. Яд так быстро распространялся по телу с током крови, что Радж Ахтен засомневался, помогут ли ему все его дары жизнестойкости.

Рану на ключице уже затянула новая кожа, конец стрелы остался внутри. Резким ударом кинжала Радж Ахтен вскрыл рану и вытащил наконечник стрелы.

А потом хорошо рассчитанным движением швырнул кинжал в торжествующего стрелка.

Перевернулся и медленно побежал прочь, опасаясь нового ливня стрел. Он даже не взглянул в сторону лучника, который рухнул на спину, сраженный ударом кинжала в лоб.

Зато Радж Ахтен услышал его предсмертный крик — этого Лорду Волку было вполне достаточно.

Он пробежал сотню ярдов по траве. Яд уже начал действовать угнетающе, Радж Ахтен с трудом переставлял ноги. Дыхание стало замедленным и тяжелым, он испугался, что яд попросту лишит его возможности дышать. Стрела угодила в область тела, близкую к легким, вошла глубоко в грудь, и рана все еще кровоточила.

Борясь за каждый шаг, он с ужасом думал о том, что его ждет. Сердце сдавило, точно его сжимал мощный кулак.

Добежав до своих людей, он закричал, чтобы позвали целителей, травников и хирургов. Из-за того, что течение жизни для него сейчас так ускорилось, минута казалась ему часом. Было страшно, что он умрет прежде, чем придет кто-нибудь из целителей.

Сердце билось неровно и сильно. При каждом вдохе Радж Ахтен ловил ртом воздух. Со всеми его дарами слуха, он был в состоянии слышать каждый стук, каждое бульканье, которые издавало его слабеющее сердце. Лежа на траве, он был в состоянии слышать, как шевелятся в земле под ним черви.

А потом сердце остановилось.

Наступила тишина, и шорохи, издаваемые червями, стали слышны громче, — как будто это были единственные звуки на свете.

Радж Ахтен приказал сердцу забиться снова. Бейся, будь ты проклято. Бейся…

Не хватало воздуха, он задыхался. И в огорчении стукнул себя по груди, обтянутой кольчугой.

Сердце забилось снова, слабо, еле слышно. Снова остановилось, спастически дернувшись.

Радж Ахтен сосредоточился. Еще удар, уже сильнее. Секундная пауза и новый толчок. Почувствовав, что легкие опустошены, он жадно вдохнул воздух.

Из глубины души он безмолвно обратился к своим Способствующим на далекой родине, призывая их пере качать в него побольше жизнестойкости, которая позволит ему выдержать все это. В памяти вновь вспыхнули слова, которые он слышал совсем недавно: «Король идет. Король, который может убить тебя.»

Только не так, умолял он, взывая к Силам. Только не такая позорная смерть.

Внезапно сердечный спазм стал слабее. Сердце заработало с новой силой, и Радж Ахтен, прямо во всей своей одежде и доспехах, обмочился, точно какой-нибудь старик, неспособный контролировать свой мочевой пузырь. И почувствовал облегчение, когда тело избавилось таким образом от некоторой доли яда. .

Он лежал на траве, чувствуя, что боль отступает. Ему казалось, что это продолжается уже целую вечность, хотя лучники на стенах только что выстрелили всего второй раз.

Еле-еле передвигая ноги, Радж Ахтен поднялся, пошатываясь, побрел туда, где стояли его солдаты и спрятался за коленями Фрот великана.

Оглянувшись, он увидел, как его личные охранники все еще пытаются укрыться от стрел, высоко поднимая свои щиты. Но лучники на стенах не давали им ни мгновенья передышки.

В душе Радж Ахтена поднялась волна гнева, слепого и всесокрушающего, но он заставил себя погасить его. Он мог бы стереть этих людей в порошок, но что толку?

Отойдя на расстояние, куда не могли долететь стрелы, он остановился, отдышался и закричал в сторону замка:

— Храбрые рыцари, бесчестные лорды! В эти трудные времена я пришел к вам не как враг, а как друг и союзник.

Его Голос зазвенел на полную мощь, оказывая дополнительное воздействие. Эти люди видели, как с ним обошлись — он сам оказался ранен, а одиннадцать его опытнейших воинов лежали мертвые на поле сражения.

Он стоял далеко от них, слишком далеко, чтобы использовать свое обаяние, но достаточно и одного Голоса, чтобы они заколебались.

— Давай поговорим, король Ордин, обсудим ситуацию! — продолжал Радж Ахтен. — Тебе, без сомнения, известно, что вот-вот ко мне должно подойти огромное подкрепление. Ты еще не видишь их сверху?

Он надеялся, что Виштимну уже рядом. Может, если Ордин увидит его собственными глазами, это посеет в его душе зерно трусости? Стараясь, чтобы его голос звучал как можно мягче и доброжелательней, Радж Ахтен продолжал успокаивающим, уговаривающим тоном:

— Вам не справиться со мной, но я не держу на вас зла. Бросьте вниз оружие. Откройте ворота. Служите мне. Я буду добрым королем, а вы станете моими подданными!

Он замолчал, рассчитывая, что капитуляция последует немедленно, как в замке Сильварреста.

Прошло, наверно, не меньше минуты, прежде чем они среагировали. Но вовсе не так, как он надеялся.

Всего человек тридцать юношей бросили вниз копья и луки. Послышалось клацанье о зубчатую стену, затем всплеск, когда оружие ушло под воду во рву.

Однако почти сразу же вниз полетели и те, кому эти копья и луки принадлежали, — более стойкие воины попросту столкнули своих слабовольных товарищей навстречу их гибели. Тела с глухим стуком покатились по слегка наклонной стене замка.

Крупный, похожий на толстого медведя мужчина, который стоял прямо над воротами, плюнул подальше, и брызги его слюны долетели до погибших рыцарей Радж Ахтена. Люди Ордина засмеялись, потрясая оружием.

Радж Ахтен стоял на холодном ветру, стиснув зубы. Странно. Ничего более впечатляющего в замке Сильварреста он не делал, а результат получился совершенно иной.

Может, все дело в его возросшем метаболизме. Может, он недостаточно медленно выговаривал слова. Или не с той интонацией. Каждый раз, обретая дары метаболизма, приходилось заново учиться говорить и слушать.

А может, все дело в дарах обаяния. С тех пор, как он покинул замок Сильварреста, их стало меньше. Он почувствовал это, когда умерла герцогиня Лонгмота, унеся с собой часть даров обаяния.

— Прекрасно! — закричал Радж Ахтен. — Не хотите по-хорошему, сделаем по-плохому, — если в задачу Ордина входило разжечь его гнев, то королю это удалось.

Почувствовав это, Радж Ахтен постарался успокоиться. Он знал, что говорил. Людям в замке и впрямь придется нелегко; во всяком случае, труднее, чем если бы они просто капитулировали. Радж Ахтен взял уже не меньше сотни замков, и некоторые из них были гораздо лучше укреплены, чем Лонгмот. У него было время отточить это искусство.

Я дам урок надменному королю Ордину, поклялся он.

Заняв позицию перед рядами своих солдат, он поднял боевой молот и рубящим движением резко опустил его.

Из катапульт вырвался первый залп камней. Те, что были помельче, пролетели над зубчатой стеной, более крупные обрушились на нес. Двое головорезов Ордина упали, сбитые камнями.

Ордин ответил артиллерийским залпом шести катапульт и четырех баллист. Катапульты могли бы причинить немалый урон — они стреляли небольшими железными ядрами, но получился недолет на пять ярдов. Ордину следовало бы взять ядра полегче.

Баллисты — это было совсем другое дело. На юге Радж Ахтену никогда не приходилось сталкиваться с баллистами, изготовленными из упругой Гередонской стали. В городах наподобие Баннисфера и Иронтона, изобретатели — чародеи земли, которые владели секретом таких ремесел, как металлургия и изготовление всяких механических приспособлений — немало потрудились, прежде чем научились лить такую сталь. Радж Ахтен был поражен, когда целый ливень металлических снарядов хлынул со стены и обрушился точно на ряды его солдат.

Один такой железный снаряд, выпущенный из баллисты, полетел прямо на Радж Ахтена. Он наклонился и услышал, как снаряд с глухим звуком угодил в кого-то за его спиной.

Обернувшись, он увидел, что один из Пламяплетов раскинулся по земле, а в животе у него зияет дыра размером с грейпфрут.

Внезапно, когда сила юноши вырвалась из-под контроля, его шафрановое одеяние вспыхнуло белым пламенем.

— Отступайте! — крикнул Радж Ахтен своим солдатам.

Им следовало срочно укрыться, но они настолько оторопели, что пришлось подтолкнуть их.

Он и сам побежал, когда Пламяплет внезапно буквально взорвался, — извиваясь спиралью, прямо из его тела изверглась массивная фигура элементали.

Постепенно приобретая более четкую форму, она превратилась в сидящего на земле тощего лысого мужчину высотой футов в сто, не меньше. Пламя лизало его череп, вырывалось из кончиков ногтей. С обеспокоенным выражением он не сводил взгляда с Лонгмота.

Радж Ахтен понимал, что это потеря, и существенная, Он годами воспитывал и обучал своих Пламяплетов, и вот теперь, за очень короткое время, потерял уже двоих. Такая трата невосполнимых ресурсов! Нет, это никуда не годится.

Теперь оставалось одно — ждать, пока элементаль сделает свое дело, а потом привести вес в порядок.

Элементаль стал наливаться гневом, что заставило вспыхнуть траву у его ног. Воздух взревел, словно в печи, и жар обрушился на Радж Ахтена, с каждым вдохом иссушая его легкие.

Надутый воздухом воздушный шар все еще маячил на высоте пятисот футов над полем битвы. Солдаты Радж Ахтена тут же оттащили его в сторону, пока жар элементали не заставил его вспыхнуть.

Элементаль явно тянуло к городу и он огромными шагами направился в ту сторону.

Люди на стенах Лонгмота тут же в ужасе принялись стрелять из своих луков. Крошечные стрелы полетели в сторону монстра, вспыхивая, точно звезды в ночном небе, за мгновение до того, как пламя пожирало их. Стрелы не могли защитить от элементаля, они лишь «подкармливали» его.

Наконец, элементаль добрался до ближайшего деревянного изделия — подъемного моста Лонгмота. Его пальцы, превратившись в извивающиеся щупальца зеленого огня, ласкали мост. Послышался треск — огромные балки начали раскалываться. Яростный взрыв обрушился на замок, люди на его стенах бросились бежать.

Люди Радж Ахтена разразились радостными криками, хотя сам он лишь мрачно улыбнулся.

Внезапно из арки моста хлынула вода, потекла ручейками изо ртов горгулий над воротами. Каменные стены замка заблестели от катящихся по ним каплям.

Вода поднялась и из рва, формируясь в огромную стену. От ее прикосновения гигантский элементаль начал превращаться в пар, уменьшаться и рассеиваться.

Закипая от злости, Радж Ахтен недоуменно смотрел на происходящее.

Один из его Пламяплетов закричал:

— Это дело чародея вод!

Замок, казалось, имел какую-то магическую защиту. Однако Радж Ахтену никогда не приходилось слышать здесь, в Гередоне, ни о каких чародеях вод.

Странно, продолжал удивляться он. Такая защита обычно сохраняется не дольше года, при этом требуется, чтобы на воротах замка была помещена магическая эмблема. Четыре дня назад никаких эмблем или рун на воротах он не заметил.

Потом он поднял взгляд над воротами. Там, прямо на арке, стоял Ордин, прижимая свой золотой щит к стене замка. Защита была встроена в этот щит и благодаря действиям короля распространялась сейчас на весь замок.

Лицо Радж Ахтена исказилось от гнева при виде того, как его элементаль тает прямо на глазах под бешеным напором воды. Монстр съежился до размеров ребенка, а потом и вовсе превратился в обычный огонь, бегущий по траве. Спустя мгновенье погас и он.

Ощущение собственного бессилия едва не сводило Радж Ахтена с ума.

И тут на коне Лорда Волка появился чародей Биннесман, прискакал с западных холмов; мгновение — и он уже оказался между армией Радж Ахтена и замком.

 

44. Чародей Биннесман

Король Ордин прижал золотой щит к груди. Он взял его с собой, собираясь подарить Сильварреста в честь помолвки их детей. Защита на нем предназначалась для замка Сильварреста. И вот теперь щит спас Лонгмот.

Однако в дальнейшем толку от него не будет — заклинания чародеев вод истекли из него, и он превратился всего лишь в мишень для стрел.

Ордин безмолвно выругал себя. Увидев, как Радж Ахтен упал, сраженный стрелой, он заколебался. А ведь мог выбежать из замка, напасть на Лорда Волка и отрубить ему голову. Вместо этого он понадеялся, что Радж Ахтен умрет от яда. А потом возможность нанести удар уже была упущена.

А теперь вот это.

Увидев целителя, скачущего на огромном коне по зеленой траве, Ордин почувствовал себя сбитым с толку. Охранители Земли редко вмешивались в дела людей. Однако складывалось впечатление, будто как раз этот был настолько. .. глуп, чтобы попытаться остановить военные действия.

Хотя Ордин не видел Биннесмана всего год, старый чародей изменился очень сильно. На нем было простор-нос одеяние цвета осенних листьев — карминно-красные оттенки перемежались с рыжевато-коричневыми и золотыми. В темных волосах стало гораздо больше серебряных прядей. Однако сидел он прямо, спину держал ровно, и в целом выглядел старше, но сильнее.

Перед ним на поле битвы стояли «неодолимые» Радж Ахтена, тысячи лучников, великаны в доспехах и мастифы в кожаных шлемах и ошейниках.

Биннесман проскакал мимо них, прямо к воротам замка.

У Ордина возникло странное ощущение надежды или, может быть, ожидания. Энергия, которую он черпал из своего поистине безграничного источника, так и бурлила в нем. По всему замку Лонгмот в подвалах, чуланах и небольших комнатах были спрятаны двадцать два воина. Каждый из них, оставаясь в доспехах и при оружии, лежал, прикрытый каким-нибудь тряпьем, готовый в любой момент отдать Ордину своей метаболизм. Король ощущал, как их энергия потоком течет сквозь него. Кровь едва не закипала в жилах, точно вода в котелке с водой.

Солдаты Радж Ахтена, стоявшие по всему полю под деревьями, были явно недовольны тем, как идет сражение. Радж Ахтен подошел к Биннесману, двигаясь так быстро, что его фигура превратилась в расплывчатое пятно.

— Радж Ахтен, — старый чародей распрямил спину и пристально посмотрел на Лорда Волка из-под кустистых бровей, — почему ты так упорно продолжаешь атаковать этих людей.

— Это не твоя забота, Охранитель Земли, — холодно ответил Радж Ахтен.

— Нет, это моя забота. Всю ночь я скакал по Даннвуду, вслушиваясь в голоса деревьев и птиц. И знаешь, о чем они мне рассказали? У меня есть новости, имеющие отношение к тебе.

Радж Ахтен прошел вперед еще на сотню ярдов, все еще оставаясь вне пределов досягаемости стрел, но снова оказавшись впереди своей армии.

— У Ордина мои форсибли, — ответил он на первый вопрос Биннесмана. — Я хочу их вернуть!

Звук его голоса прокатился над полем. Ордину с трудом верилось, что Радж Ахтен находится так далеко.

Старый чародей улыбнулся и откинулся в седле, точно отдыхая. Неподалеку на траве стояли три оставшихся в живых Пламяплета Радж Ахтена. Внезапно все они исторгли из себя огонь. Одежда на них вспыхнула, из тел вырвались языки пламени, желтые, красные и голубые.

— Почему ты решил, — спросил Биннесман, — что все форсибли на земле должны принадлежать тебе?

— Они из моих рудников, — лицо Радж Ахтена, продолжавшего двигаться вперед, сияло неземной, соблазняющей красотой. — Металл для них добывали мои рабы.

— Насколько я припоминаю, эти рудники принадлежали султану Хадвара — пока ты не перерезал ему горло. Что касается рабов, то они ими не родились, а были чьими-то сыновьями и дочерьми, прежде чем ты поработил их. Даже на кровяной металл ты не можешь претендовать — он всего лишь то, что осталось от твоих предков, которые погибли много лет назад во время ужасной бойни.

— А я все же претендую на него, — спокойно возразил Радж Ахтен. — И никто не сможет остановить меня.

— По какому праву? — воскликнул Биннесман. — Ты претендуешь на обладание всем миром, но ведь ты — всего лишь простой смертный. Неужто только смерть заставит тебя осознать, что на самом деле ты не владеешь ничем? Понимаешь? Ты не владеешь ничем. Земля день за днем кормит тебя, ей ты обязан каждым своим вдохом. Ты прикован к ней — точно так же, как рабы к стенам твоих рудников. Пойми, как велика ее власть над тобой!

Вздохнув, Биннесман поднял взгляд на Ордина, стоящего на стене замка.

— Что скажешь, король Ордин? Мне всегда казалось, что ты человек здравомыслящий. Ты отдашь форсибли Радж Ахтену ради того, чтобы пришел конец этой никчемной ссоре? — глаза Биннесмана улыбались, точно он ожидал, что Ордин рассмеется в ответ.

— Нет, — ответил Ордин. — Не отдам. Если он хочет получить их, пусть сразится со мной!

Биннесман поцокал языком, точно старуха, сердитая на ребенка.

— Слышал, Радж Ахтен? Вон стоит человек, который осмелился бросить тебе вызов. И я сильно подозреваю, что он победит…

— У него нет ни малейшего шанса, — с гордостью заявил Радж Ахтен, хотя лицо его побледнело от гнева. — Ты лжешь.

— Я? — переспросил Биннесман. — С какой же, интересно, целью?

— Ты хочешь вертеть нами всеми, заставить выполнять твои приказания.

— А, ты так это понимаешь. Жизнь — вот единственная драгоценность. Твоя, моя, твоих врагов. Я люблю и защищаю жизнь. По-твоему, спасать твою жалкую жизнь — это и означает «вертеть» тобой?

Гнев Радж Ахтена пошел на убыль. Не отвечая Биннесману, он лишь пристально смотрел на него.

— Я уже предпринимаю вторую попытку убедить тебя, — продолжал чародей, — и предостерегаю в последний раз: прекрати эту безрассудную войну!

— Лучше не стой у меня на пути, — ответил Радж Ахтен. — Тебе меня не остановить. Биннесман улыбнулся.

— Мне — да. Но другие смогут сделать это. Провозглашен новый Король Земли, его тебе не одолеть.

— Тебе-то какая от этого польза?

— Не воображай, что я явился сюда умолять тебя присоединиться ко мне, — ответил Биннесман. — Я знаю, ты этого не сделаешь.

— Но выслушай меня внимательно, сейчас я говорю от имени Силы, которой служу. Радж Ахтен, земля дала тебе возможность появиться на свет, земля кормила и лелеяла тебя, точно мать с отцом. А теперь она отвергает тебя! Ты лишаешься ее помощи и защиты.

— Я проклинаю землю, по которой ты ходишь, и она не будет больше поддерживать твое существование! Ты будешь спотыкаться о камни, которыми она усыпана. Я проклинаю твою плоть, твои кости, твои мышцы. И тех, кого ты породил на свет. Пусть у тебя руки отсохнут! Я проклинаю всех, кто связал с тобой свою жизнь — на их долю выпадут неисчислимые страдания!

— Я еще раз предостерегаю тебя: уходи отсюда, оставь эту землю в покое!

Охранитель Земли говорил все это с такой силой и убежденностью, что Ордин ожидал какого-нибудь знамения. Что земля задрожит, развернется и поглотит Радж Ахтена или что с неба посыплются камни.

Но ничего не изменилось ни внизу, ни наверху. Земля осталась неподвижна и солнце сияло по-прежнему.

Земля не убивает, вспомнил Ордин. Она не разрушает. Похоже, Биннесман так и не нашел вильде и не мог подкрепить свои проклятия какими-нибудь ужасными деяниями.

А может, со временем последствия проклятия чародея и станут заметны. Такого рода проклятия по пустячным поводам не давались, и старухи утверждали, что они были самой действенной формой магии. Если это правда, Ордин готов был пожалеть Радж Ахтена. Ну, почти готов.

Однако пока, в данный момент, ничего не произошло.

— Биннесман, уходи отсюда! — закричал Ордин. — Ты сделал все, что мог.

Биннесман посмотрел на Ордина с выражением такой ярости, что король невольно отступил назад.

Похоже, и сам Биннесман осознал исходящую от него угрозу, потому что внезапно повернул коня на запад, в направлении Даннвуда, и ускакал.

 

45. Кавалер, склонный к уверткам и отговоркам

Замок Гровермана стоял на невысоком песчаном холме в Мангонской пустоши, как раз там, где река Вертячка делает очередной большой поворот. Это был не самый прочный и не самый большой замок в Гередоне, но когда поутру Иом скакала к нему по равнинам, он казался ей самым прекрасным, со всеми его обширными угодьями, роскошными башнями и многочисленными воротами. Утреннее солнце вызолотило вереск и желтый песчаник замка, который сиял, точно расплавленный металл.

Иом, ее отец, Габорн и три Хроно мчались через пустошь, вспугивая стада полудиких коней и крупного рогатого скота.

Иом эти места были знакомы лишь но картам, описаниям и рассказам. Каждую осень и зиму Гроверман приезжал в замок се отца на Совет Лордов, но у него дома ей бывать не доводилось. Род Гроверманов правил этими землями уже не одно столетие, снабжая весь Гередон сильными конями и говядиной. В замке Сильварреста больших конюшен не было, не то что у Гровермана, у которого разведение коней было поставлено на широкую ногу. Здесь, на зеленых берегах реки Вертячки, кони вырастали крепкими и резвыми, а потом наездники Гровермана уводили их в королевские конюшни и распределяли жеребцов между вожаками стад.

Вожаками стад становились самые энергичные кони. Вожак стада, да еще с дарами силы и метаболизма, мог справиться с любым диким конем. Дикие жеребцы использовались как Посвященные, поскольку они благоговели перед стадными конями и, следовательно, могли лучше передавать им свои ценные качества.

Вот как получилось, что замок Гровермана стал очень важен для Гередона — он поставлял Сильварреста великолепных коней для его гонцов и солдат.

Но поздней осенью он также становился центром торговли. Осенью местные вассалы резали рогатый скот. Завтра же наступал первый день Хостенфеста, праздника, который проводился перед началом последних осенних работ. Спустя неделю после того, как он завершится, через весь Гередон на бойню в Толфесте поведут упитанных коров, на двадцать пятый день Месяца Листопада, перед тем, как выпадет первый снег.

Объездчики погонят не только коров, но и летних жеребцов. Вот почему вокруг замка Гровермана возник целый лабиринт скотопригонных дворов и палаток.

При виде него у Иом сжалось сердце.

Она почувствовала себя оскорбленной, узнав, что герцог Гроверман отказал в помощи Лонгмоту. Недобрый жест, хотя, может быть, и не такой уж значительный, но не в духе милосердия и мужества, которых можно было ожидать от лордов Гередона.

Но сейчас Иом стало ясно, что у Гровермана, возможно, была серьезная причина, чтобы не отправиться в Лонгмот. Все пространство за стенами замка было запружено людьми и животными — объездчиками и скотоводами, купцами, прибывшими на праздник, беженцами из Лонгмота и других селений, жители которых опасались остаться без защиты.

Вид беженцев из Лонгмота разбил сердце Иом. Они расположились по берегам реки Вертячки — женщины, дети, малыши. Для большинства единственной защитой от холода в предстоящую зиму станут одеяла, растянутые на шестах наподобие палатки. Хорошо еще, что Гроверман разрешил беженцам раскинуть лагерь под самыми стенами замка, которые защищали от ветра, гуляющего по равнинам.

Казалось, река нанесла сюда целый город людей, убитых горем и не знающих, куда себя деть. Седовласые мужчины бродили с потерянным видом, точно ожидая, что вот-вот придет зима, и они замерзнут. Женщины повсюду с собой носили младенцев, завернутых в толстые шерстяные одеяла — ничего теплее собственного тела и одежды у них для детей не было.

Когда Иом скакала сквозь толпу, со всех сторон раздавались звуки кашля, как будто в лагере начинался мор.

По оценке Иом, всего около замка Гровермана собралось около тридцати тысяч человек. Очень много, нелегко защитить.

И на стенах рыцарей оказалось совсем не так много, как ожидала Иом.

Да, Гроверману приходится прикладывать немало усилий, чтобы позаботиться о своих людях.

Вес это Иом успела разглядеть, когда скакала по широким улицам мимо загонов, набитых рыжими коровами. С момента, как они въехали в город, вес так и таращились на Габорна. Людям Гровермана не так уж часто приходилось видеть солдат, которые носили бы одежду с зеленым рыцарем. Да и тройка Хроно, скачущая позади, указывала на то, что это важные персоны, независимо от того, как выглядели Иом и ее отец.

У дворцовых ворот процессию остановили четыре охранника.

— У вас сообщение для моего лорда? — спросил один из них у Габорна, делая вид, что не замечает Иом и ее отца.

— Да. Передайте, пожалуйста, его лордству, что принц Габорн Вал Ордин просит у него аудиенции и что вместе с ним прибыли король Джас Ларен Сильварреста и принцесса Иом.

Охранники изумленно открыли рты, глядя на заляпанную грязью одежду Иом. В облике короля Сильварреста и вовсе не осталось ничего королевского, в особенности, с тех пор, как он утратил свои собственные дары. Иом понимала, что оба они выглядели как пара самых что ни на есть жалких оборванцев из тех, которые скитаются по дорогам.

Осознав все это, Иом выпрямилась в седле, стараясь принять более горделивую позу. Это дорого обошлось ей, поскольку она тут же привлекла взгляды охранников. Взгляды, которые было так трудно и больно выносить.

Смотрите, как ужасна ваша принцесса, грустно прошептал голос у нес в голове. Больше всего ей хотелось съежиться и укрыть лицо, как делают некоторые Посвященные, отдавшие дар обаяния. И все же Иом предоставила охранникам разглядывать себя, изо всех сил сопротивляясь воздействию руны, которой слуги Радж Ахтена заклеймили се плоть.

Потом охранники перевели взгляд на троих Хроно — с таким видом, точно пытаясь проверить правдивость того, что они только что услышали. И тут же двое из них, едва не сшибив друг друга с ног, бросились за герцогом Гроверманом.

Герцог выбежал в просторный двор. Его золотистый плащ, богато украшенный кожаной отделкой с пришитыми к ней лазуритами и жемчужинами, хлопал на бегу. Вслед за герцогом появился его Хроно.

— Здесь! Сейчас! Что это? Что происходит? — воскликнул Гроверман, плотнее запахивая плащ.

Утром заметно похолодало, по небу быстро бежали серые облака, принесенные ветром с юга.

Остановившись в дюжине ярдов от них, Гроверман неуверенно переводил взгляд с Габорна на Иом и на короля.

— Доброе утро, сэр, — не слезая с коня, спокойно сказала Иом, выставив руку таким образом, чтобы он мог поцеловать ее кольцо. — Боюсь, что хотя в последний раз мы виделись всего четыре месяца назад, когда вы приезжали в замок Сильварреста, я с тех пор сильно изменилась.

Это было, конечно, еще очень мягко сказано. Что касается ее отца, то он превратился просто в тень самого себя. Теперь, после утраты обаяния, его лицо воспринималось как насмешка над тем красивым, представительным мужчиной, которым он был прежде. Об отсутствии мышечной силы свидетельствовала усталость, с которой он обвис в седле, а потеря разума проявлялась пустотой зачарованного взгляда, устремленного на замок.

— Принцесса Иом? — неуверенно спросил Гроверман.

— Да.

Гроверман шагнул вперед, взял се руку и, не скрываясь, понюхал ее.

Он был человек необычный. Некоторые называли его Лордом Волком, потому что он брал дары у собак. Однако в отличие от тех, кто делал это под давлением своей неуемной жажды власти, Гроверман утверждал, что брать дары у животных нравственно правильнее, чем у людей. Однажды Иом сама слышала его ночной спор на эту тему с королем Сильварреста, Гроверман тогда спросил:

— Что милосерднее, взять пятьдесят даров нюха у людей или один-единственный — у собаки-следопыта?

Да, он владел несколькими дарами, позаимствованными у собак. И, тем не менее, был добрым правителем, и подданные любили его.

С узким лицом, близко посаженными темно-голубыми глазами, Гроверман, казалось, внешне не имел ничего общего с королем Сильварреста. И вес же любой, увидев их вместе, не сомневался, что герцог Гроверман происходит из той же самой семьи.

Удовлетворенный обнюхиванием, герцог поцеловал кольцо Иом.

— Приветствую, приветствую вас в моем доме, — Гроверман протянул руку, чтобы помочь Иом спешиться и отвести се в дом.

— Нам нужно срочно кое-что обсудить, — сказал Габорн, стремясь поскорее перейти к делу.

Он так страстно желал как можно скорее вернуться к отцу, что даже не стал слезать с коня.

— А как же, конечно, — ответил Гроверман и снова кивнул Иом, приглашая ее проследовать во дворец.

— Мы торопимся, — сказала она, с трудом сдерживая желание прикрикнуть на Гровермана, напомнить ему, что сейчас не до формальностей и что он должен поскорее собрать своих воинов и отослать их в Лонгмот.

Он, конечно, станет сопротивляться, думала она, отговаривать и успокаивать ее, предлагать менее существенную помощь. У нее не было ни малейшего желания выслушивать его увертки и отговорки.

— Нам необходимо поговорить немедленно, — настаивал Габорн.

Герцог уловил тон, которым это было сказано, и бросил на Габорна недобрый взгляд.

— Что, миледи, принц Ордин говорит от вашего имени? И от имени короля?

— Да, — подтвердила Иом. — Он мой друг и наш союзник.

— Что вам от меня нужно? — спросил Гроверман. — Только скажите, я все сделаю.

Он говорил таким кротким тоном и держался так смиренно, что у Иом мелькнула мысль, будто он притворяется. Однако, взглянув в глаза герцога, и в них она увидела то же самое — мягкую покорность.

Иом тут же перешла к делу.

— В самое ближайшее время ожидается нападение на Лонгмот. Там король Ордин, Дрейс и другие. Как вы осмелились отказать им в помощи?

Гроверман в изумлении раскинул руки.

— Отказать им в помощи? Отказать в помощи? Что я еще мог сделать? Я отправил к ним лучших своих рыцарей и велел им мчаться во весь опор. Больше двух тысяч человек. Послал сообщения Коуфорту, Эммиту, Донейсу, Джоннику, и уже к полудню они будут здесь. Я ведь так и написал королю Ордину — что до наступления сумерек пришлю еще пять тысяч человек!

— Но… — пролепетала Иом, — Ордин сказал, что вы отказали ему в помощи.

— Клянусь честью, это какая-то ошибка! Я… никогда! — воскликнул Гроверман. — Если бы женщины были сквайрами, а коровы — рыцарями на конях, я бы, не мешкая, возглавил армию в четверть миллиона! Но отказать ему в помощи! Нет! Никогда!

Иом призадумалась. На стенах Лонгмота рыцарей и впрямь было немало. Она думала, что их привел Дрейс или что это были люди Ордина, которых он прихватил с собой.

Габорн тронул ее за локоть.

— Отец провел нас, теперь это ясно. Мне не следовало полностью брать его слова на веру. Он всегда говорил, что успех любой интриги зависит от того, сколько человеку известно. Отец обманул нас, точно так же, как он постарается обмануть Радж Ахтена. Он понимал, что мы не покинем Лонгмот, если будем уверены, что подкрепление не требуется. И придумал способ защитить нас, уберечь от опасности.

Иом покачала головой. Ордин лгал им с такой искренностью, заставил се воспылать к Гроверману такой неприязнью, что она не сразу смогла перестроиться и оценить ситуацию по-новому.

К этому моменту, если се расчеты верны, Радж Ахтен со своей армией уже в Лонгмоте. Даже если они с Габорном немедленно развернутся и поскачут обратно, в Лонгмот им уже не попасть. А ведь основные силы Лорда Волка еще только на подходе.

Гроверман собирался послать добавочное подкрепление в Лонгмот «до наступления сумерек». Нет, это слишком поздно. И все же это было невыносимо — просто сидеть здесь сложа руки и ждать, пока в Лонгмоте идет битва. У нее мелькнула мысль… Она напряженно выпрямилась в седле, когда идея обрела конкретную форму.

— Герцог Гроверман, — спросила она, — много ли у вас на данный момент щитов?

— Десять тысяч мужчин, готовых сражаться, — ответил Гроверман. — Но это всего лишь простые люди, которым раздали оружие. Все самые лучшие рыцари отправились в Лонгмот.

— Не людей — щитов. Сколько у вас сейчас щитов?

— Я… Может, я и наскребу тысяч двенадцать, если очищу арсеналы всех ближайших поместий.

— Займитесь этим, — сказала она. — Соберите также копья, доспехи и коней, сколько сможете. Всех женщин, мужчин и детей старше девяти, способных сидеть в седле. И весь рогатый скот, который есть у вас в загонах. Пусть беженцы сделают из своих одеял что-то вроде знамен, прикрепив их к шестам, на которые разломают ограду загонов. Да, не забудьте прихватить все боевые рога, которые сможете найти. И действуйте быстро. Мы должны выступить в путь не позже, чем через два часа.

— В Лонгмот и впрямь прибудет огромная армия, такая, что даже Радж Ахтен затрепещет!

 

46. Проклятие

Холодное, серое небо над Лонгмотом налилось тьмой, точно среди облаков внезапно возникла некая противоположность молнии. Охваченные багровым пламенем, составляющим их единственное одеяние, три уцелевших Пламяплета Радж Ахтена сейчас предстали во всем своем боевом великолепии. Стоя позади сваленных в груду камней — жалкая защита, которую соорудил еще какой-то крестьянин — они швыряли в замок Лонгмот один огненный шар за другим. Тянули руки к небу, захватывали солнечный свет — на мгновение все небо заливала мгла — и скатывали сияющие пряди в тугие комки света и жара, сияющие, точно крошечные солнца.

Толку от их усилий, по правде говоря, получалось немного. В древние камни замка Лонгмот Охранители Земли веками вплетали свои заклинания. Огненные шары, пущенные руками Пламяплетов, летели к замку, увеличиваясь в размерах — по мере их удаления Пламяплетам становилось все труднее концентрировать свою мощь. В конце концов, огромные мерцающие шары расплющивались о зубчатую стену, не причиняя ей существенного вреда.

И все же совсем бесплодными труды Пламяплетов счесть было нельзя. Они отогнали воинов Ордина от края зубчатой стены, заставив их спрятаться, а один из Пламяплетов первым же броском угодил в баллисту, и артиллеристам Ордина пришлось оттащить баллисты и катапульты в башни.

В данный момент атака вступила в относительно спокойную фазу — Пламяплеты без особого эффекта швыряли свои огненные шары, практически впустую расходуя силы, великаны загружали в катапульты такие камни, которые смогли бы перелететь через стену замка.

Временами, когда огненный шар попадал в стену чуть пониже навесных бойниц, объятые пламенем исчадия ада посылали вверх по прорезанным в бойницах щелям волны жара — туда, где укрывались лучники. Пламяплеты издавали торжествующий вопль, когда какой-нибудь солдат чувствовал остроту зубов их господина. Кроме того, заготовленные лучниками связки стрел вспыхивали, точно растопка.

Некоторые воины и великаны Радж Ахтена собирали топливо и стаскивали его в одно место. Обычно Пламяплетам хватало энергии солнечного света, но сегодня небо затянули тучи, и у Пламяплетов дела шли не слишком хорошо. Будь у них более близкий и ни от чего не зависящий источник энергии, их шары получались бы если не больше, то плотнее и смогли бы проскочить сквозь щели, предназначенные для лучников.

Великаны валили на холмах могучие дубы и складывали из них перед замком в огромную груду, напоминающую темный венец, сплетенный из шипастых ветвей. Когда костер запылает, и Пламяплеты смогут черпать энергию из его огня, их мощь заметно возрастет.

Спустя полчаса после отъезда Биннесмана, с западной стороны процокал копытами верховой. Он пронесся через весь лагерь и спрыгнул на землю у ног Радж Ахтена.

А, подумал Радж Ахтен, армия Виштимну, наконец-то, появилась. В том состоянии, в котором находился Лорд Волк, с его возросшим метаболизмом, ему казалось, что этот человек никогда не заговорит. К счастью, гонец не стал дожидаться разрешения.

— Прошу прощения, Ваше Величество, — сказал он, склонив голову. Глаза у него расширились от страха, — но у меня срочные новости. Я стоял на карауле около Опасного Провала. Должен сообщить, что к Провалу прискакал всадник и разрушил мост. Просто указал на него пальцем, произнес проклятие, и мост рухнул.

— Что? — недоуменно воскликнул Радж Ахтен. Неужели таким образом Охранитель Земли стремился отрезать от Радж Ахтена силы, идущие ему на подмогу? Чародей заявил, что в этом сражении не намерен присоединяться ни к одной из сторон, и Радж Ахтен поверил ему. Но теперь выходило, что чародей явно замышлял что-то.

— Мост разрушен. Пересечь Провал невозможно, — доложил дозорный.

Солдат Радж Ахтена обучали докладывать лишь о том, что они видели собственными глазами, не приукрашивая и не вдаваясь в ненужные подробности.

— Есть какие-нибудь признаки появления Виштимну?

— Нет, Ваше Сиятельство. Я не заметил ничего — ни высланных вперед разведчиков, ни облаков пыли на дороге. В лесу тоже тихо.

Радж Ахтен задумался. Тот факт, что дозорный не видел никаких признаков армии Виштимну, еще не означал, что она не идет. Чародей не зря разрушил мост — значит, знал, что они тут появятся. Но ничего у него не выйдет, просто Виштимну прибудет попозже. Вместе с армией ехали громоздкие телеги с продовольствием, одеждой и оружием; этих запасов хватит на долгую кампанию, хватит до конца зимы. Телеги, конечно, не смогут перебраться через . Провал, и Виштимну придется идти в обход, сделать крюк длиной в сто с лишним или двести миль.

Это приведет к задержке на четыре, а может, и на пять-шесть дней. Даже легкая на подъем кавалерия не сможет добраться до Лонгмота сегодня.

Не такая уж большая беда, этот разрушенный мост. Вот разве что… чародею было известно, что по лесу пробирается еще какая-то армия, и он решил отрезать Радж Ахтену путь к бегству.

А ведь Джурим, внезапно осознал Лорд Волк, сбежал всего несколько часов назад. Может, он сейчас занимается тем, что сам сооружает для Радж Ахтена какую-то ловушку?

Лорд Волк понял, что ему нужно делать. В двух с половиной милях к северу от Лонгмота, на уединенной вершине, на выдающемся над обрывом мысе, стояла древняя обсерватория; самая высокая точка на много миль в округе. Обсерватория была видна и отсюда — круглая башня с плоской крышей, сложенная из кроваво-красного камня. Ее называли Очами Тор Ломана.

Оттуда дальновидны герцога наблюдали за местностью на много лиг вокруг. У Радж Ахтена там никого не было. Его дозорные и дальновидны сейчас следили за дорогами, уходящими на север, юг, запад, восток, и возможности обзора у них были невелики. Кто знает? Может быть, как раз сейчас один из них скачет сюда с каким-нибудь новым недобрым известием.

— Продолжайте атаковать! — обратился Радж Ахтен к своим солдатам. — И разожгите для них погребальный костер!

Он круто повернулся и помчался по зеленым полям Лонгмота со всей скоростью, которую мог развить без опасности для жизни.

 

47. Очи Тор Ломана

Стоя на стене замка, Ордин видел, как к Радж Ахтену прискакал гонец и что-то сообщил ему, взволнованно жестикулируя. Тут же между замком и Лордом Волком плечом к плечу встали несколько великанов, чтобы помешать Ордину видеть.

Ордин не сводил взгляда с Лорда Волка, надеясь, что тот, в конце концов, попытается захватить замок. У него для этого имелось все, что нужно — и люди, и псы, и великаны, и лестницы. И маги. Однако Радж Ахтен продолжал тянуть время.

И все же, когда появился гонец, Ордин разволновался. Судя по поведению посланца, новости оказались скверными для Радж Ахтена. Тягостные раздумья, однако, продолжались совсем недолго.

Потом Радж Ахтен бросился бежать. Он мчался по полям, перепрыгивал через ограды. Ордин принялся считать секунды, пытаясь вычислить скорость Лорда Волка. Сто десять или, может быть, сто двадцать миль в час. Это когда он бежал по прямой, на поворотах чуть-чуть медленнее. И мчался он на север, туда, где стояла древняя обсерватория.

Если это все, на что ты способен, я побью тебя, возликовал Ордин. Он бросил взгляд в сторону своих людей, которые расположились на всех переходах.

По всей длине стены за се зубцами прятались молодые люди, дожидаясь очередного сверхъестественного «залпа» Пламяплетов. Через отверстия в навесных бойницах поднимались струи огня и жара, и каждый четвертый или пятый раз молодые люди издавали крик, точно их обожгло. У некоторых юношей это получалось очень впечатляюще. Как раз сейчас один из них вскочил и, прижимая к себе кожаный жилет, принялся с силой бить по нему, а потом упал, изображая, что он убит. Десятью минутами раньше он снял жилет и подсунул его поближе к щели, чтобы тот загорелся.

Многие парни, глядя на его ужимки, с трудом сдерживали смех. Но это были не просто шалости — они преследовали свою цель. Пока Радж Ахтен верил, что его тактика наносит ущерб замку, он будет держаться ее.

Ордин быстро прикинул свои шансы. Если он догонит Радж Ахтена, то сможет сразиться с ним один на один.

— Я, пожалуй, пойду, — сказал Ордин. Один из стоящих рядом капитанов проводил взглядом удаляющуюся фигуру Радж Ахтена. По его лицу было видно, что он и сам страстно желал расправиться с ним.

— Да не оставят вас Силы! — капитан хлопнул Ордина по спине.

— И ты, и я, и Сильварреста — мы все с наступлением сумерек будем охотиться в Даннвуде, — сказал Ордин. — Не бойся.

Подавая сигнал, Ордин подул в рог, издав глубокий, низкий звук. Подъемный мост тут же опустили. Ордин почувствовал невероятный прилив энергии, почерпнутой у тех, кто вместе с ним входил в «змеиное кольцо».

Внезапно воздух сгустился до консистенции сиропа. Ордин обладал сейчас мощью двенадцати человек и метаболизмом шестидесяти, и, чтобы дышать, ему нужно было прикладывать значительные усилия.

Король бросился вперед. Из оружия он взял с собой лишь щит и тонкий полумеч, достаточно острый, чтобы им можно было отрубить Радж Ахтену голову. Он учел предупреждение Габорна о том, что Лорда Волка можно убить, лишь обезглавив его.

Он сбежал со стены, прыгая по ступенькам и удивляясь тому, какую невероятную инерцию придал ему первоначальный толчок. Инерция была настолько велика, что, поворачивая за угол, он уклонился с курса.

Как только он добежал до ворот, его люди тут же начали поднимать мост, как им и было приказано. Он пронесся по слегка наклонной поверхности, совершил прыжок в сорок футов через ров и, приземлившись, побежал вдогонку за Радж Ахтеном.

Давление воздуха о щит было ужасающим. Пробежав несколько ярдов, Ордин бросил его, пронесся по улицам мимо обуглившихся домов и свернул на боковую дорогу, ведущую в поля.

Трава, омытая ночным дождем, выглядела удивительно зеленой, и повсюду среди нее были разбросаны венчики осенних цветов.

Ордин бежал по полям и, подобно Радж Ахтену, перепрыгивая через насыпи, буквально летел по воздуху.

Ему приходилось читать о людях, владевших большим количеством даров метаболизма. Он знал, что эти полеты в воздухе таят в себе некоторую опасность, поскольку, приземлившись и чувствуя, что скорость у него немного возросла, он оказывался вынужден тут же заработать ногами, чтобы амортизировать удар о землю.

Он свернул. Ему было известно, что научиться при этом наклоняться, — едва ли не самый трудный аспект бега при высоком метаболизме.

Многим людям с трудом давался также легкий покачивающийся аллюр, необходимый при таком беге. Им хотелось двигаться быстрее, сильно отталкиваясь ногами, как это делают обычные люди во время старта, но те, кто поступал так, ломали ноги. Тело не успевало за ногами, его инерция была слишком велика.

Все эти принципы Ордин понимал достаточно хорошо.

Но необходимость наклоняться при повороте под определенном углом ощущалась как нечто противоестественное. Разогнавшись как следует, Ордин обнаружил, что пытается повернуть, не меняя положения тела. Возникало ощущение, что он захвачен какой-то странной силой. Инерция удерживала его на линии движения, а когда он наступил на грязевое пятно, то с превеликим трудом удержался на ногах и едва не врезался в дерево рядом с тропой.

Теперь он понимал, что Радж Ахтен не просто так держал скорость в пределах ста миль в час. Бежать быстрее было опасно.

И все же Ордин увеличил скорость — ведь и сама его жизнь, и жизни всех его людей зависели от этого. Он понесся вверх по склону Тор Ломана, среди белоствольных осин, под их золотыми листьями.

Забравшись повыше, он оглянулся назад, на испещренную пятнами солнечного света лощину, и увидел огромного оленя-самца, с рогами, размах которых был больше широко раскинутых рук человека. Испугавшись, животное грациозно подпрыгнуло, пролетев по воздуху несколько футов.

Я запросто мог бы догнать этого оленя, подумал Ордин и заторопился дальше, увидев краем глаза, как зверь побежал в сторону ручья.

Ордин взбирался все выше и выше, туда, где на скалистом, узком утесе росли сосны. И заметил металлический блеск над головой в том месте, где Радж Ахтен углубился в лес.

Радж Ахтен понял, что его преследуют, услышав позвякивание металлических колец кольчуги. Оглянулся. И увидел Ордина, который мчался за ним по тропе.

Он даже представить себе не мог человека, способного бежать так быстро, чтобы догнать его. Пришлось удвоить скорость. Сейчас тропа пролегала между темных сосен, а в конце ее сиял луч солнца, похожий на копье. Еще дальше виднелось здание из красного песчаника — Очи Тор Ломана.

Радж Ахтен понял, что бежать бесполезно. Ордин был уже близко и мчался с большей скоростью.

— Я догнал тебя! — победоносно закричал Ордин всего в сотне ярдов позади.

Радж Ахтен решил использовать против Ордина его собственную скорость. Взобрался на небольшое возвышение и прыгнул. Почувствовал резкую боль в правой ноге, точно сломал малую берцовую кость.

Какая разница? Спустя считанные секунды он будет здоров.

Поднявшись, Радж Ахтен вытащил из-за пояса топорик и швырнул его туда, где, по его понятиям, должен был находиться Ордин.

К его удивлению, тот теперь двигался медленнее. И все же суммарная скорость соприкосновения Ордина и топорика должны была составить что-то около двухсот миль в час, но прицел пришелся выше.

Ордин ловко нырнул под летящий топорик.

Радж Ахтен полез вверх. Исцеление в сломанной ноге, конечно, уже началось, но все же это было только начало. Он сделал еще один прыжок и на этот раз сломал большую берцовую кость. Попытался сгруппироваться, чтобы приземлиться как можно мягче, перенеся тяжесть тела на здоровую ногу и плечи, но как раз в этот момент Ордин бросился на него, яростно размахивая коротким мечом. Учитывая возросший метаболизм Ордина, Радж Ахтен не мог успеть уклониться от нападения.

Он лишь откинулся на спину. Первый удар Ордина пришелся на горло. Во все стороны брызнула алая кровь, послышалось металлическое звяканье, когда стальное лезвие задело кость.

Увидев ужасную рану на горле Радж Ахтена, его красивые глаза, расширившиеся от ужаса, король Ордин возликовал.

Однако прямо на глазах рана начала затягиваться, на коже не осталось даже рубца. Этот человек владел столькими дарами жизнестойкости, что уже не казался больше человеком.

Сумма Всех Людей, со страхом подумал Ордин, вот что это за создание. Он присвоил себе жизнестойкость стольких людей, что уже не был простым смертным, не мог умереть. Радж Ахтен превратился в Силу, подстать стихиям или Лордам Времени.

Подобный случай уже был описан в хрониках. Именно это произошло с Дэйланом Молотом шестнадцать веков назад, и именно это подвигло его удалиться в пустыню, чтобы страдать в тишине и одиночестве. Бессмертие стало для него тяжкой ношей. Его Посвященные умерли, но это ничего не изменило. Он не мог умереть из-за происшедшей с ним трансформации. Дары, которые он получил с помощью форсиблей, впечатались в его плоть навечно — как проклятье.

У Ордина была отличная память, и в его сознании всплыли слова, которые он прочел, когда был еще молод и изучал фрагменты хроник, написанных одним из далеких предков:

«Дейлан слишком глубоко любил своих близких, и жизнь стала для него тяжкой ношей. Люди, с которыми он дружил, женщина, которую он любил — все они увядали и умирали, точно розы, которым отпущено одно-единственное лето. И только он один не менялся. Все это подтолкнуло его к тому, чтобы уйти из Инкарры, уединиться на одном из островов Иллиены, где, как мне кажется, он живет и до сих пор».

Все это вспыхнуло в сознании Ордина, когда он рубанул мечом по горлу Радж Ахтена, а потом увидел, как рана затягивается. И только тут до него дошло, что он размахнулся слишком сильно, и меч отлетел в сторону. Ордин протянул руку, пытаясь схватить оружие, и сделал это так стремительно, что потянул мышцы и сухожилия. Предплечье пронзила острая боль.

Сверкнув, меч упал на бугор, заросший папоротником.

Другого оружия у Ордина не было. Однако Радж Ахтен все еще сидел, замерев от ужаса перед мощью его нападения. Ордин подскочил и изо всех сил ударил Радж Ахтена ногой по голове.

На нем были военные сапоги с обшитыми сталью носками, перехваченными тяжелыми стальными же полосками. Ордин понимал, что этот удар наверняка раздробит его собственную ногу. Но, может быть, и разнесет череп Радж Ахтену.

Радж Ахтен сумел извернуться, и, вместо головы, удар пришелся на грудь, чуть пониже эполет.

Рвущая боль пронзила ногу Ордина, в которой не осталось ни одной целой кости, боль настолько сильная, что она заставила его вскрикнуть.

Да, я погиб, подумал он, но и Радж Ахтен тоже. В плече Лорда Волка образовалась вмятина, предплечье и ключицы треснули, и под ногой Ордина одно за другим захрустели ребра.

Радж Ахтен взвыл, точно умирающий.

Придавив своим весом грудь врага, Ордин несколько секунд сидел, хватая ртом воздух и обдумывая, как быть дальше. Потом он перекатился через Лорда Волка, надеясь удостовериться, что тот мертв.

К его удивлению, Радж Ахтен перекатился по траве, постанывая от боли. На его плече остался отпечаток сапога Ордина.

Лопатка у Радж Ахтена оказалась разорвана, из раны выглядывала окровавленная плоть. Правая рука была неестественно вывернута.

Он лежал на траве, с остекленевшими от боли глазами. На губах пузырилась кровь. В этот момент темные глаза и точеное лицо Лорда Волка были так изумительно хороши, что король оторопел. Ему никогда не приходилось видеть Радж Ахтена близко, во всем великолепии его красоты и обаяния. У Ордина перехватило дыхание.

— Служи мне, — страстно прошептал Лорд Волк.

И в это мгновенье Менделлас Дракен Ордин, сраженный силой обаяния Радж Ахтена, был готов служить ему от всего сердца.

Однако вслед за этим мгновеньем наступило следующее, и Ордину стало страшно: под доспехами Радж Ахтена что-то шевелилось. Плечо приподнялось, опало и приподнялось снова, как будто годы, которые понадобились бы обычному человеку на снятие воспаления, срастание костей, исцеление ран, спрессовались в один-единственный краткий миг. И вот уже плечо приняло обычную округлую форму.

Ордин попытался встать, понимая, что бой окончен.

Радж Ахтен потянулся к нему, ухватил за запястье правой руки и головой боднул в плечо с такой силой, что шлем свалился с головы Лорда Волка.

Все кости руки Ордина хрустнули, из горла вырвался крик боли. Скорчившись, он лежал на земле, со сломанной ногой, рукой и плечом, от которых не было никакого толку.

Радж Ахтен отодвинулся от него и поднялся, тяжело дыша.

— Стыдно, король Ордин. Нужно было получше запастись жизнестойкостью. Мои кости уже срослись целиком и полностью. Сколько дней пройдет, пока ты сможешь сказать то же самое о себе?

Кончиком сапога он нанес Ордину сильный удар, сломав ему и здоровую ногу. Едва не теряя сознание, Ордин лежал, откинувшись спиной на траву.

— Где мои форсибли? — холодно спросил Радж Ахтен.

Ордин не проронил ни звука.

Радж Ахтен ногой ударил его по лицу.

Из правого глаза брызнула кровь, а сам глаз, как ему казалось, потек по щеке. Ордин в полуобмороке припал к земле, прикрыв лицо здоровой рукой. Радж Ахтен нанес ему удар по ребрам. Внутри что-то разорвалось, и король закашлялся, сплевывая кровь.

— Я убью тебя! — выплюнул он вместе с кровью. — Я поклялся, что сделаю это!

Пустая угроза, он понимал это. Больше сражаться Ордин не мог. Все, что ему оставалось, это умереть. Нужно было вынудить Радж Ахтена убить его, чтобы «змеиное кольцо» разорвалось, и место Ордина занял следующий воин.

Воздух был таким густым, почти жидким; дышать становилось все тяжелее, а тут еще этот кашель… Радж Ахтен снова ударил его по ребрам.

А потом повернулся и начал карабкаться вверх, к основанию обсерватории, хватаясь за траву, усыпанную опавшими ягодами рябины. Вокруг башни, три раза обвивая ее, поднималась по спирали лестница. Он поднялся по ней, болезненно прихрамывая; одно плечо у него было на пять дюймов ниже другого. Наверно, лицо его оставалось таким же прекрасным, но со спины он выглядел самым обычным согбенным горбуном. Правая рука висела криво, правая нога, хоть и исцелившаяся, была короче левой.

Ордин лежал, потея от усилий, которые требовались, чтобы дышать воздухом, казавшимся густым, как мед. Трава, на которой покоилась его голова, пахла так сочно, что ему захотелось полежать на ней, немного передохнуть.

Иом и Габорн бок о бок скакали по пустоши, прокладывая путь сквозь огромную толпу. Габорн высоко поднял свой щит, держа в другой руке копье с привязанным к нему куском красной занавески с окна герцога. В центре этого обрывка ткани был приколот круг из другой, белой, что делало его похожим на знамя Орба из Интернука.

Везде на пространстве протяженностью в двадцать миль пестрели цвета Интернука. Габорн не сомневался, что Радж Ахтен отправил в дозор своих дальновидцев. Обычная тактика — во время осады рассылать во все стороны наблюдателей.

На протяжении последнего получаса голова у Габорна была занята только тем, что он непосредственно делал: гнать по равнине около двухсот тысяч коров и коней оказалось нелегкой задачей. Даже для опытных объездчиков и пастухов, не говоря уж о нем.

Эта работа осложнилась еще и из-за вмешательства неопытных парней, которые жаждали помочь, но вместо этого лишь пугали коров. Габорн опасался, что в любой момент огромное стадо может резко броситься вправо или влево, затаптывая женщин и детей, которые шли перед ним со щитами в руках, вытянувшись в длинную шеренгу, точно воины.

Однако при виде неба над Лонгмотом рука страха сжала его сердце еще сильнее. Серое, затянутое облаками небо над головой вдали, у горизонта, наливалось чернотой каждый раз, когда Пламяплеты Радж Ахтена притягивали к себе солнечный свет.

Значит, атака уже шла вовсю. Габорн опасался, что он стал причиной этого. Если бы его не удалили из Лонгмота, Радж Ахтен не напал бы на замок, а просто бежал бы оттуда в ужасе, так рассчитывал Габорн.

Во время скачки в его сознании начали всплывать полузабытые слова из какой-то древней книги. Он никогда по-настоящему не ощущал свою связь с силами Земли и, тем не менее, негромко запел древнее заклинание:

— Земля, в которую все мы ляжем, Защищает, как плащ, на ветру. Пыль, которая нас выдает. Укрывает от взгляда врага.

Габорн ужасно удивился, что именно это заклинание непрошено пришло ему на ум. Но, как бы то ни было, он вспомнил его и почувствовал, что оно соответствует данному моменту, — как будто он случайно наткнулся на ключ от почти забытой двери.

Силы земли все сильнее завладевают мной, понял он. И кем я, в конце концов, стану, неизвестно.

Беспокоясь за отца, он чувствовал, что тому грозит опасность, что она подобралась к нему совсем близко, окутывая его, точно серые одежды.

Габорн от всей души надеялся, что отец выдержит атаку. Он поднес к губам боевой рог, подул в него, и все вокруг, у кого были рога, сделали то же самое. Идущие впереди запели боевую песнь.

У Радж Ахтена, конечно, были дальновидны, но никто из них не мог сравниться с ним, никто не обладал столькими дарами зрения. Сколько именно этих даров было у него, точно не знал даже он сам. Порядка нескольких тысяч. На расстоянии сотни ярдов он мог различить прожилки на крыльях мухи, и при свете звезд видел не хуже, чем обычный человек днем. В то время, как других людей с большим количеством даров зрения солнечный свет ослеплял, Радж Ахтен, благодаря своей жизнестойкости, мог смотреть даже на солнце.

Он сразу же заметил на востоке облако пыли и понял, что приближается огромная армия.

Едва забравшись на башню. Радж Ахтен устремил взгляд на юг и на запад в надежде обнаружить признаки Виштимну, признаки того, что приближается подмога. Очень пристально, очень внимательно он вглядывался вдаль, надеясь заметить под пологом леса желтое знамя, или отблеск солнечного света на металле, или пыль, поднятую множеством ног, или пятна того цвета, для которого в человеческом языке нет специального названия — цвета разгоряченных тел.

Но даже для дальновидцев существуют пределы. Он не мог проникать взглядом сквозь стену, а в западном направлении лесная чаща стояла, точно зеленая стена, и была способна укрыть от взгляда не одну армию. Кроме того, ветер, дующий с южных пустошей, с безбрежных полей Флидса, был густо насыщен пылью и пыльцой растений, ограничивая обзор тридцатью-сорока милями.

Он долго стоял, затаив дыхание. Время не волновало его. То, что воспринималось им как «долго», на самом деле заняло не больше шести секунд. Обшарив взглядом горизонт в юго-западном направлении, он убедился, что там нет ничего. Армия Виштимну находилась еще слишком далеко.

Радж Ахтен бросил взгляд на запад и сердце у него замерло. По полям, на довольно далеком расстоянии, скакал Биннесман. Стало ясно даже, куда он направляется: уже на пределе зрения, у самого горизонта, рядом с серебряной лентой реки возносились в небо золоченые башни замка Гровермана. И от замка, направляясь сюда, маршировала армия, какую Радж Ахтену редко приходилось видеть: сотни тысяч человек.

Впереди шли копьеносцы, тысяч пять, наверно, и солнечный свет поблескивал на их щитах и шлемах. За ними — тысячи лучников и рыцарей верхом.

Они уже отошли от замка Гровермана миль на пять-семь. На таком большом расстоянии, да еще учитывая и поднятую ими пыль, разглядеть их как следует Радж Ахтен не мог. Неясно было, сколько там всего воинов, однако облако пыли из-под их ног поднялось на несколько сот футов и больше напоминало дым, всегда сопутствующий пожару.

Но даже сквозь пыль он ощущал исходящий от них жар — не жар огня, нет, но жар тысяч и тысяч живых тел.

То тут, то там над этими ордами развевались знамена разных цветов — зеленые из Лисле, серые из Северного Кроутена, красные из Интернука. Над толпой плыли рога — рогатые шлемы тысяч доблестных воинов из Интернука, известных своим умением работать боевым топором.

Это невозможно, подумал он. Пламяплет сказал, что король Интернука мертв.

Возможно, подсказал ему объятый тревогой разум, раз армия Интернука на марше.

Радж Ахтен сдержал дыхание, закрыл глаза. Внизу между деревьями свистел поднимающийся ветер, но в отдалении, перекрывая шум крови, текущей по его венам, трубили рога и из тысяч глоток вырывалась к небу боевая песнь.

Все армии Севера, понял он, вот что это такое. И все они выступили против него.

Тот посланец, который прискакал к замку Сильварреста, говорил, что король Ордин планировал это нападение не одну неделю. И что он подослал к Радж Ахтену предателя, который рассказал Ордину о форсиблях.

Радж Ахтен не поверил ему, не допуская даже мысли о том, что это правда — ведь если бы дело действительно обстояло именно так, это вторжение предвещало бы такие ужасные последствия, которые Радж Ахтен даже обдумывать не осмеливался.

Но если это все же была правда, если Ордин и впрямь уже недели назад вес так и задумал, он мог призвать королей Севера принять участие в битве.

Воинственные лорды Интернука вполне могли успеть собрать свои орды, усадить их в баркасы, чтобы они высадились на скалистых берегах Лисле, а потом повести сюда, после воссоединения с Рыцарями Справедливости из различных королевств.

Это будут не какие-нибудь простые солдаты, трепещущие от одного вида «неодолимых» Радж Ахтена.

Новый Король Земли идет, сказал старый чародей. Теперь Радж Ахтен понял, что стояло за этими словами. Охранитель Земли, вот кто сумел собрать воедино его врагов. Охранитель Земли, который и впрямь служит своему королю. «Земля отвергает тебя…»

Радж Ахтен почувствовал, что в его душе зарождается ужас, какого прежде ему никогда не приходилось испытывать. Он всем сердцем ощущал, что эту армию возглавляет величайший из королей. Король, которому служит чародей. Король, о котором его предостерегал Пламяплет.

И эта армия — не чета всем силам Радж Ахтена.

Тут случилась еще одна удивительная вещь. Огромное облако пыли над армией начало менять свою форму — высокие пики пыли образовали наверху некоторое подобие короны, а под ним возникло лицо, суровое, недоброе человеческое лицо, из глаз которого смотрела сама смерть.

Король Земли.

Я пришел сюда, охотясь за ним, а теперь он охотится за мной, понял Радж Ахтен.

У него оставалось совсем мало времени. Нужно было вернуться в замок, как можно быстрее захватить его, забрать свои форсибли и исчезнуть.

Чувствуя, как сердце колотится от ужаса, Радж Ахтен бросился вниз по ступенькам Тор Ломана.

 

48. Огонь

Радж Ахтен мчался вниз по лесной тропе, прыгая со скалы на скалу, наращивая скорость на ровных участках. Теперь он уже почти не сомневался, что форсиблей в Лонгмоте не было, что их оттуда увезли.

Все указывало на это. Ордин только что не умолял его прикончить себя. Совершенно очевидно, он был частью «змеи». Убить его означало обезглавить «змею», предоставив тем самым возможность сражаться следующему воину, обладающему почти таким же метаболизмом, как и сам Ордин.

Другое дело, если Ордин будет выведен из строя, но жив. Тогда «змея» останется целехонька, и все, что требуется Радж Ахтену, это как можно быстрее найти всех входящих в нес Посвященных и убить их. Разрезать «змею» на куски.

Тот факт, что Ордин прибег к созданию «змеи», и является доказательством отсутствия в Лонгмоте форсиблей. Имея возможность обрести сотни даров, стал бы Ордин полагаться на могущество «змеи»? Значит, форсиблей в Лонгмоте нет, он перепрятал их. Скорее всего, не так уж далеко. Люди, которые прячут сокровища, чаще всего хотят, чтобы до них можно было легко добраться. Хотя бы затем, чтобы снова и снова проверять, на месте ли они.

Однако существовала и другая возможность. А именно, что Ордин отдал их кому-то другому.

Все утро некая внутренняя сила, которой Рад ж Ахтен не мог дать названия, мешала ему энергично напасть на замок. Это ощущение было связано с солдатами на стенах замка, но только сейчас ему стало ясно, в чем дело: среди защитников он не увидел принца Ордина. Естественно было бы ожидать, что отец с сыном станут сражаться вместе, — как поется в древних песнях. Однако сына тут не было.

Новый Король Земли идет, сказал старый чародей, не делая, однако, ударения на слове «новый». Я возлагаю надежду на Дом Ордин, вот еще что он говорил.

Принц Ордин. Это имело смысл. Мальчишка владел заклинаниями Земли, они защищали его. Ему служил чародей. И еще — Габорн обладал бойцовскими качествами, Радж Ахтен это знал. Дважды он посылал Салима убить Габорна, чтобы помешать Мистаррии воссоединиться с другими, более приспособленными для обороны королевствами. И в обоих случаях убийца потерпел неудачу.

Он обошел меня на всех поворотах, убил моего Пламяплета, ускользнул от меня.

Значит, форсибли сейчас у Габорна, решил Радж Ахтен, Именно он, благодаря им, владеет теперь множеством даров и именно он возглавляет приближающуюся армию. Правда, у него было мало времени на то, чтобы набрать побольше даров, но эта проблема разрешимая. Ордин освободил Лонгмот три дня назад. За это время дюжина преданных солдат могли взять дары для Габорна, чтобы со временем, когда принц прибудет в замок Гровермана, выступить в роли его векторов. Этих новых Посвященных можно было спрятать хоть в Лонгмоте, хоть у Гровермана, хоть в любом из дюжины расположенных поблизости замков.

Радж Ахтен сам нередко прибегал к подобной тактике. Он обдумывал все это, возвращаясь в Лонгмот. Прикинул в уме, сколько времени уйдет на то, чтобы взять замок, убить его защитников и обыскать все внутри, с целью подтвердить или опровергнуть свое предположение.

У него имелось кое-что про запас, оружие, которое он не планировал пускать в ход сегодня. Не хотелось бы обнаруживать перед всеми, на что он способен. Но, может быть, у него не будет другого выхода.

Но кроме всего перечисленного, надо было еще и успеть скрыться. Сейчас армия Гровермана находилась в двадцати пяти милях отсюда, причем многие солдаты шли пешком. Если каждый из них владеет хотя бы одним даром метаболизма и одним — силы, они могут оказаться здесь через три часа.

Радж Ахтен собирался управиться за один час.

В замке Лонгмот капитана Седрика Темпеста терзала тревога — за своих людей, за Ордина, за себя самого. После того, как Ордин и Радж Ахтен убежали на север, обе армии замерли в ожидании, хотя воины Лорда Волка продолжали готовиться к сражению.

Великаны натащили со склонов холмов множество дубов и ясеней, словно собираясь разжечь костер, после чего Пламяплеты зашли в середину огромной груды, и мертвые деревья вспыхнули.

Троица принялась танцевать в огне, позволяя ему ласкать свою обнаженную плоть. Время от времени каждый обходил вокруг костра и чертил в воздухе мерцающие голубым огнем магические знаки, которые, поднимаясь вместе с дымом, повисали над стенами замка.

Сверхъестественное, завораживающее зрелище.

Продолжая кружиться, Пламяплеты запели. Странный это был танец, — как будто они синхронизировали свои движения с пляской пламени, с тем, как вспыхивал и метался огонь. Как будто они стали с ним единым целым.

Покачиваясь и подпрыгивая, Пламяплеты затянули песнь, в которой ощущалось страстное желание, мощный призыв.

Это была одна из самых сильных сторон Пламяплетов — их способность вызывать из нижнего мира всяких жутких тварей. Темпесту приходилось слышать о таких вещах, но мало кому из людей выпадало на долю стать свидетелями Вызывания.

Повсюду на стенах люди в страхе пытались чертить символы и бормотать полузабытые заклинания. Какой-то чародей-самоучка принялся рисовать в воздухе защитные руны, и люди стали потихоньку стягиваться к нему.

Темпест нервно кусал губу, глядя, как силы Пламяплетов растут. Огонь становился все насыщенней, приобретая неземной зеленый оттенок. А потом прямо в центре него возник светящийся проход.

И в нем одна за другой стали возникать полусформировавшиеся фигуры. Саламандры, сотканные из ослепительно белого пламени, извивающиеся, подпрыгивающие. Саламандры, вызванные из нижнего мира.

Седрик Темпест почувствовал, как при виде этих тварей мороз побежал у него по коже, пробирая до костей. Разве могут простые люди справиться с такими монстрами? Это было глупостью — оставаться здесь, вступать с ними в сражение.

Крик ужаса застрял у него в горле. Помощь! Нам необходима помощь, подумал он.

И тут он заметил размытое пятно к востоку от Лонгмота. Кто-то бежал по равнине, возвращаясь с Тор Ломана. Темпест от всей души надеялся, что это Ордин, взывал к Силам, моля их, чтобы король вернулся с победой.

Но на бегущем не было мерцающего плаща Ордина из зеленой парчи. Радж Ахтен мчался к ним, без шлема, с непокрытой головой.

Что там произошло, недоумевал Темпест? Догнал ли Ордин Лорда Волка? Потом капитан перевел взгляд на Башню Посвященных. Вторым после Ордина шел Шостаг-Дровосек. Если Ордин погиб, его место должен был занять Шостаг, став новой головой «змеи». Однако в Башне не наблюдалось никакого движения, и огромный разбойник не появился оттуда.

Может быть, Ордин все еще жив и примет участие в сражении.

Радж Ахтен прокричал слова команды, приказывая своим солдатам готовиться к сражению.

Старинная поговорка гласит: «Когда дерутся Властители Рун, гибнут простые люди». Так оно и есть. Посвященные в своих Башнях, самые обычные лучники, крестьянские парни, защищающие свою жизнь — все они падут без единого слова перед яростью Властителя Рун.

Седрик Темпест не желал для себя такой судьбы и всю жизнь стремился стать чем-то большим, чем простой воин. В двенадцать он был уже сильным солдатом, в шестнадцать стал сержантом, в двадцать два — капитаном охраны. За эти годы он привык к ощущению своей власти над людьми, к тому, что в его жилах течет здоровье и сила Посвященных.

Так было всегда — до этого самого мгновенья. Являясь сейчас фактическим командующим Лонгмота, он не решался вступить в сражение с Радж Ахтеном. В конце концов, в данный момент он не так уж сильно отличался от обычного человека. Во время битвы за Лонгмот большинство его Посвященных погибли, и теперь он владел лишь тремя дарами — мудрости, жизнестойкости и привлекательности. Ничего больше.

Кольчуга казалась ему непомерно тяжелой, держать боевой молот было неудобно.

Темпест поежился от холода, который нес ветер, дующий с юга. Хотелось бы знать, что сулит этот день. Он стоял, прячась за зубцами стены, и трясся от страха, ощущая разлитый в воздухе привкус смерти.

В подготовке к сражению тем временем произошла некоторая заминка. Солдаты, великаны и псы Радж Ахтена держались в отдалении, за пределами полета стрелы. Несколько долгих минут трудились только Пламяплеты, танцуя, изгибаясь и кружась в сердце своего костра, слившись воедино с пламенем. Мерцающие саламандры приобрели более отчетливые очертания и теперь походили на червей, сотканных из ослепительно белого света. Их магическое воздействие, в свою очередь, усиливало мощь Пламяплетов.

Потом Пламяплеты перестали танцевать и, как один, замерли, воздев к небу руки.

Небеса приобрели оттенок черного оникса, когда Пламяплеты потянули оттуда на себя энергию. Снова и снова воздевали они руки к небу и захватывали свет. Снова и снова собирали его в руках, просто удерживая, никуда не выпуская, от чего их пальцы наливались зеленым свечением, которое разгоралось все ярче и ярче.

Чародей-самоучка забормотал что-то и выругался.

Магия Пламяплетов приводила не только к тому, что небеса темнели. Сейчас, спустя несколько минут, стало заметно холоднее. На стенах замка начала появляться изморозь, рукоятка боевого молота в руке Темпеста обжигала холодом.

Иней проступил и на поверхности земли, хуже всего вокруг костра, но распространяясь и дальше, на поля, как будто этот невероятный огонь не отдавал тепло, а впитывал его в себя. Пламяплеты настолько интенсивно вытягивали из костра энергию, что Темпест подумал — может, и он мог бы стоять в самом сердце этого изумрудного пламени без вреда для себя.

У капитана застучали зубы. Возникло ощущение, будто тепло тела капля за каплей истекает из него. И саламандры в пламени стали видны гораздо более отчетливо — эфемерные создания с длинными огненными хвостами, которые плясали и подпрыгивали в пламени, глядя на людей, стоящих на стенах замка.

— Остерегайтесь взглядов саламандр! Не смотрите на пламя! — закричал чародей.

Темпест и сам осознавал кроющуюся тут опасность. Всего на одно-единственное короткое мгновение его взгляд приковало к себе то, что выглядело как острия огненных булавок — глаза саламандр, — но этого оказалось достаточно, чтобы огненные монстры стали плотнее, а его кровь холоднее. Люди отводили взгляды, стараясь смотреть на Фрот великанов, мастифов или «неодолимых»; на что угодно, только не на саламандр.

Постепенно огонь делался вес меньше похожим на обычный, создавая свой собственный замкнутый мирок, стены которого украшали могучие руны. Твари, пляшущие внутри, с каждым проходящим мгновением становились все могущественнее.

Вскоре так похолодало, что с неба посыпался град, отскакивая от зубчатой стены, точно гравий, молотя по шлемам и доспехам защитников замка.

Темпест чувствовал, что страх проникает в самую глубину его души. Он понятия не имел, что задумали Пламяплеты. Просто высасывать жизненное тепло из тел людей, стоящих на стенах? Или забрасывать их своими огненными сгустками? Или что-то еще более подлое?

Как будто в ответ на его вопросы, один из Пламяплетов внезапно прекратил свое кружение в самом сердце изумрудного огня. Свертываясь спиралью, прямо в его руки с неба потекли потоки зеленой энергии. Стало тем но, точно наступила непроглядная ночь. Где-то в отдалении загрохотал гром, но молнии Темнеет не заметил.

Потом наступила тишина, как будто все вокруг затаилось в ожидании.

Пламяплет умял энергию пальцами, — словно лепил снежок — бросил свой мерцающий зеленый снаряд в сторону замка и рухнул навзничь, точно остался совсем без сил.

Снаряд угодил в подъемный мост. Загромыхал гром, точно в ответ на небесный. От сотрясения замок содрогнулся, и Темнеет, стараясь удержаться на ногах, ухватился за край зубчатой стены. Дубовые планки и камень моста, связанные между собой мощными заклинаниями Земли, должны были, как предполагалось, устоять под натиском огня. Деревянные части моста лишь слегка обуглились, когда совсем недавно его коснулся элементаль.

Но что могло воспротивиться такому треклятому огню?! Под воздействием зеленого пламени железные поперечины моста начали плавиться, а вслед за ними и все остальные металлические части. Огонь быстро подбирался к цепям, которые удерживали мост в поднятом состоянии. Поразительно, но пламя не опаляло деревянные планки, не сжигало каменные опоры под ними. Оно пожирало только железо.

Содрогнувшись от ужаса, Седрик Темпест представил себе, какое действие это пламя может оказать на закованного в броню воина.

Послышался треск, мост упал.

Темпест закричал, приказывая людям бежать вниз, помочь тем, кто находился по эту сторону рухнувшего моста. Во дворе дожидались триста рыцарей верхом, готовые в случае необходимости тут же броситься в атаку. Но, кроме того, во дворе были свалены телеги и бочки. Они образовывали баррикаду, которой было явно недостаточно. В темноте, под беспрерывно падающим градом, люди метались во все стороны, стараясь занять позицию получше. Некоторые рыцари начали кричать, что, наверно, им следует напасть прямо сейчас, тогда от этого будет хоть какой-то толк. Другие воины подтаскивали баррикаду ближе к воротам. Кони ржали, били копытами, некоторые из них даже сбрасывали своих всадников и затаптывали их.

Небо над головами снова почернело — за дело принялся второй Пламяплет. И вот уже новый огненный снаряд полетел в восточную башню, которая возвышалась как раз над воротами.

Огонь тут же обежал по кругу основание башни — точно зеленое кольцо, надетое на каменный палец. Но это пламя было живым, оно стремилось пробраться внутрь. Извиваясь, пролезало сквозь щели для лучников. Подрагивая, лизало камни, разрушая известь, которая скрепляла их между собой. И, наконец, устремилось к окнам. Так или иначе, с нарастающим ужасом подумал Темпест, заклинание этого Пламяплета оказалось могущественнее первого.

Седрик Темпест многое бы отдал за то, чтобы не видеть дальнейшего; он был бессилен помочь, мог только наблюдать.

Камни башни, казалось, возопили от боли. Мгновение — и огонь нащупал все отверстия в башне снизу доверху, и каждая деревянная планка в ней, каждый шерстяной гобелен, каждый волос, кожа и одежда на каждом находившимся внутри человеке одновременно вспыхнули, объятые пламенем.

Из окон выбивался наружу яростный огонь, и капитан Темпест видел, как пойманные в ловушку люди отчаянно кричали и метались в адском пламени.

Как можно сражаться с такой магией? Что делать, в отчаянии думал Темпест? Сражение еще не началось, а ворота замка уже разрушены, и вход в него почти не защищен.

Из тьмы, сквозь завесу падающего града, послышался голос Радж Ахтена, эхом отдающийся от темных небес:

— Приготовиться к атаке!

В связи со всем происходящим Темпест на несколько мгновений выпустил его из вида. Сейчас Радж Ахтен стоял на склоне холма в окружении своих людей и глядел в сторону замка с выражением… безразличия.

Хорошо натасканные воины Лорда Волка знали, что делать. Артиллеристы начали обстреливать замок, и люди были вынуждены отойти от стен, оказавшись беззащитными перед падающим градом. Одна крупная градина упала на голову стоявшего рядом с Темпестом лучника, буквально столкнув его со стены. Защищаясь, люди подняли над головами щиты.

Темпест бросил взгляд в сторону чародея, но тот, с глазами, полными ужаса, скрючился под защитой зубчатой стены.

Ветер с юга раздул пламя, и на некоторое время стало светло, как днем. Темпест увидел, как шпионский воздушный шар Радж Ахтена, совсем недавно покачивающийся у самой земли, внезапно взлетел вверх, точно граак, несмотря на град, который барабанил по его поверхности. Четверо воздухоплавателей начали опорожнять в воздух мешки с колдовским порошком. К замку поплыли желтые, красные, серые облака.

Хватая ртом воздух, Темпест еле слышно воззвал к королю, чтобы тот пришел, наконец, и спас их. Лонг-мот — большой замок, защищенный рунами земли, подумал он. И все же ворота уже пали, хотя атака в полном смысле этого слова еще даже не началась.

И снова Пламяплеты воздели руки к небесам, притягивая потоки света. Зеленая стена пламени вокруг костра ослепительно сияла, как изумрудная, по всей ее поверхности мерцали сложные узоры рун. Почерневшие деревья внутри приобрели очень странный вид, напоминая скрюченные пальцы или руки, торчащие из огромной груды сгоревших тел. Или, может быть, куски железа в кузнице. Внутри адской изумрудной стены все светилось — и Пламяплеты, и саламандры, яростно мечущиеся посреди обуглившихся бревен.

По мере того, как Пламяплеты впитывали небесный свет, тьма становилась все плотнее, и поле сражения приобретало совершенно необычный, мерцающий вид. Градины стали крупнее, а дыхание Седрика Темпеста вылетало изо рта белым морозным облаком.

В этом призрачном свете капитан все же сумел разглядеть, что великаны поднимают свои лестницы, а люди на поле сражения вытаскивают оружие.

— Лучникам приготовиться! — закричал он, глядя неотрывно в сторону севера в надежде, что появится Ордин.

Хотя, по правде говоря, уже почти не верил в это. Скорее всего, Ордин еще жив, и «змеиное кольцо» цело. Может, Ордин так и не догнал Радж Ахтена и сейчас продолжает рыскать в поисках его. Или же в результате стычки он тяжело ранен и не может двигаться.

Сердце Темпеста колотилось как бешеное. Ему срочно требовалась помощь! А сделать он мог лишь одно — обратиться к рыцарям, входящим в «кольцо», с предложением сформировать новую голову. Но нет, понял он, и это не получится. Посвященные были разбросаны по всему замку, а у него не было времени разыскивать их и объяснять, в чем дело.

Он должен сам убить кого-то из Посвященных, и тогда разорванное кольцо вынуждено будет сформировать новую голову.

Стоя на склоне холма, Радж Ахтен поднял руку и сделал жест, словно сдергивая облако с неба. Черная волна мастифов хлынула в сторону замка. Красные маски и железные ошейники придавали им устрашающий вид, их вожак время от времени издавал короткие лающие звуки.

Одновременно Фрот великаны подняли свои огромные осадные лестницы, по двое на каждую, и вприпрыжку побежали к замку. Казалось бы, не очень быстро и, тем не менее, при каждом шаге продвигаясь на четыре ярда вперед. Черные чудища, крадущиеся в ночи.

У Темпеста не было времени объяснять кому-то, что нужно делать. Он оставил свой пост над воротами замка и бросился вниз по лестнице.

— Капитан? — окликнул его кто-то, может быть, решив, что Темнеет просто струсил.

Темпесту было не до объяснений. С оглушительным криком три тысячи лучников Радж Ахтена бросились к замку.

Прежде чем начать спускаться, капитан оглянулся через плечо. «Неодолимые» подняли щиты и тоже ринулись в атаку. Следом за ними бежали пятьдесят человек с огромным тараном, к концу которого была прикреплена железная волчья голова. Темпесту мало что было известно о применяемой при осаде магии, но догадаться, что железная волчья голова напичкана могущественными заклинаниями, не составляло труда. В ее мертвых глазах мерцал огонь.

Хотя подъемный мост был опущен, люди Темпеста сразу же на выходе с него установили деревянный мантелет — большое сооружение из бревен — в надежде, что таран застрянет в нем. Позади мантелета, трепеща от нетерпения, держа копья наготове и опустив забрала шлемов, стояли рыцари. Их кони переминались с ноги на ногу и тоже рвались в бой.

Град начал падать еще более интенсивно. Земля содрогалась под ногами «неодолимых», обутых в подкованные железом сапоги. Все эти люди обладали многими дарами жизнестойкости, мышечной силы и метаболизма.

Великаны тащили к замку лестницы, «неодолимые» — свой таран. Воздушный шар, рассыпая колдовской порошок, висел сейчас над воротами замка, — словно серая рука судьбы.

И тут катапульты, разбросанные по всему полю, дали мощный залп…

Радж Ахтен с одобрением наблюдал, как катапульты выплюнули снаряды, начиненные смесью серы, углекислого калия и магния. Этим веществам предстояло войти в соприкосновение с другими солями, облака которых клубились над замком.

Немалую роль здесь играл точный расчет времени. Снаряды должны были подняться в воздух как раз в тот момент, когда таран находился уже в сотне ярдов от подъемного моста.

Мало того, что защитникам замка мешали видеть темнота и беспрерывно падающий град. Заметив, что катапульты выстрелили, они отхлынули от стены и таким образом потеряли драгоценные секунды, которые могли бы использовать для того, чтобы прицелиться в «неодолимых», тащивших таран.

Пламяплеты были едва ли не самым лелеемым детищем Радж Ахтена. Годы ушли на то, чтобы сделать их тем, чем они теперь стали. В горах, к югу от Авена, костры горели постоянно, ублажая Силу, которой эти колдуны служат. И Радж Ахтен не сомневался, что его Пламяплеты стали самыми грозными среди всех, живущих на земле.

Очень много времени у них ушло на то, чтобы научиться создавать взрывчатые смеси. Уже давным-давно известно, что если в амбаре хранить вместе пшеницу и рис, одной небольшой лампы достаточно, чтобы все содержимое амбара не просто вспыхнуло, но взлетело на воздух. Горнорабочие, добывающие каменный уголь в горах Муйатина, тоже знали с незапамятных времен, что угольная пыль вспыхивает, если се коснется огонь их ламп, а иногда и взрывается с такой силой, что в горных выработках обрушивается кровля.

Люди издавна выращивали бурачник, настой из цветов которого делал их храбрыми, а детям доставлял массу удовольствия; бросив в огонь сухие стебли этого растения, можно было услышать отрывистый хлопок, который они издавали, взрываясь.

Но никому даже в голову не приходило, какую выгоду можно извлечь из взрывной силы таких химических веществ. Только Пламяплеты Радж Ахтена, всерьез исследовав этот феномен, научились готовить, растирать и смешивать нужные порошки.

И вот теперь Радж Ахтен с благоговением и удовлетворением наблюдал за тем, как годы обучения, — которые стоили ему немало денег — приносили свои страшные плоды. После того, как Пламяплеты притянули с неба последние солнечные лучи, стало темно, как ночью. Град барабанил, не переставая, над головой то и дело грохотал гром.

Огромный костер, в котором стояли Пламяплеты с вызванными ими из преисподней существами, внезапно погас, словно свеча, которую задули. Зеленые стены растаяли — создания, находившиеся внутри, втянули в себя весь их свет и жар.

Внезапно стало совсем темно, и в этом мраке ни один лучник не имел возможности прицелиться. На протяжении десяти секунд стояла кромешная тьма.

Стоя на стене замка и как бы бросая вызов мраку, рыцари Ордина запели. А что им еще оставалось?

Орды Радж Ахтена, тем временем, продолжали свой бег к стенам.

Лучники на стенах замка вскинули луки, собираясь выстрелить в невидимые цели, но внезапно были ослеплены ярким светом, вспыхнувшим в центре того, что совсем недавно было адским костром Пламяплетов.

Словно живое солнце с ревом взорвалось там, и волна зеленого пламени хлынула в сторону замка.

Призрачный свет выхватил из тьмы полные ужаса лица защитников замка. Храбрые парни утратили все свое мужество, храбрые мужи затрепетали, но все еще готовы были стоять на смерть.

Огненная волна неумолимо катилась к Лонгмоту и, достигнув его, вошла в соприкосновение с окружавшими его облаками порошка.

Возник взрыв такой страшной силы, что от арки над воротами не осталось и следа, а в небо медленно поднялось облако, похожее на гриб высотой не меньше мили, с «ножкой» шириной в сто ярдов. Мощный толчок разбросал защитников, точно тряпичные куклы. Многие упали, контуженные, ошеломленные. Другие зашатались, охваченные непередаваемым ужасом.

Но волна зеленого пламени стала не только запальной искрой для взрывчатой смеси. Она была способна на гораздо, гораздо большее.

С ревом ударившись о стены замка, волна смыла с них сотни стоявших там плечом к плечу людей, — словно гигантская морская волна.

С точки зрения использования взрывчатой смеси, Лонгмот оказался для Радж Ахтена идеальным местом. Его передняя, южная сторона была не шире ста двадцати ярдов, и именно на этом относительно небольшом пространстве сгрудились все защитники замка.

Одним махом Пламяплеты Радж Ахтена испепелили не меньше двух тысяч человек. Сейчас, когда дело было сделано и над замком вырос гигантский облачный «гриб», Пламяплеты потеряли сознание и рухнули прямо там, где стояли — на руинах своего погасшего костра. От него не осталось ничего — ни тлеющих угольков, ни дыма — Пламяплеты высосали из него всю энергию до последней капли. Даже огромные обуглившиеся бревна мгновенно рассыпались, превратившись в пепел.

Но оказалось, что огненные саламандры уцелели и только ждали своего часа. Как будто клетка, удерживающая их внутри того места, где недавно пылал костер, внезапно исчезла. Почувствовав свободу, они выпрыгнули оттуда и, словно голодные звери, бросились к замку.

Между тем, сцена у ворот замка напоминала ад кромешный. Под покровом темноты лучники осыпали стены смертоносным ливнем стрел, в чем, казалось, уже почти не было необходимости. Великаны приставили свои лестницы к стенам и «неодолимые» начали быстро взбираться по ним.

К этому моменту на южной стене не осталось ни одного защитника. Взрыв, а вслед за ним волна зеленого огня привели к тому, что все переходы опустели.

Ворота замка защищать было некому. Восточная башня превратилась в дымящиеся развалины. И только горстка людей, уцелевших в западной башне, сделала то единственное, что еще было в их силах. Они вылили на нападавших кипящее масло, и каменные горгульи над воротами внезапно извергли его на «неодолимых», как раз в этот момент подбежавших со своим тараном.

Кое-кто из них зашатался под ливнем кипящего масла, но инерция всех остальных была настолько велика, что движение не замедлилось, и таран врезался в манто-лет, стоявший сразу за воротами.

Соприкоснувшись с мантелетом, энергия заклинаний, которыми была начинена волчья голова, вырвалась на свободу с оглушительным взрывом, и во все стороны полетели расщепленные бревна. От защитников, сгрудившихся позади мантелета, осталось лишь мокрое место..

В этот момент в сознании Радж Ахтена зажегся странный, пугающий его самого огонек.

Он понимал, что нужно остановиться, что это неправильно — уничтожать людей так безжалостно. Гораздо разумнее было бы использовать их. К примеру, отобрав у них дары. Эти люди обладали ценными качествами и силой, которые не следовало растрачивать вот так попусту. Их жалкие, скоротечные маленькие жизни могли послужить великой цели.

И все же запах горящей плоти словно заворожил Радж Ахтена, . заставляя его трепетать от предвкушения. Несмотря на все его благие намерения, он жаждал одного — разрушать.

Когда волна зеленого пламени накрыла зубчатую стену и в небо вознесся гигантский огненный «гриб», Седрик Темпест находился позади мантелета, между двумя боевыми конями, по дороге на кухню, где был спрятан Шостаг.

К счастью, в момент взрыва он бежал спиной к нему и поэтому просто рухнул на булыжную мостовую. Шлем врезался ему в голову. От сухого жара одежда рассыпалась, обожженная кожа запылала. Горячий воздух обжигал горло.

Многие кони погибли в результате взрыва. Один из них рухнул прямо на Седрика, а сверху его придавило тело убитого рыцаря.

На некоторое время капитан отключился, а потом оказалось, что он ползет по камням между трупами павших коней. Со стен замка падали люди и части человеческих тел — жуткий дождь из почерневших тел и разорванной плоти.

В тот момент, когда он в ужасе оглядывался по сторонам, прямо на голову ему рухнул обуглившийся парень, а рядом — оторванная рука. Седрик понял, что не переживет этот день. Три дня назад он отправил жену и детей в замок Гровермана, надеясь, что там они будут в безопасности. Надеясь, что придет день, когда он увидится с ними снова. Ему припомнилось, как он обернулся, покидая их, и увидел: пацаны уселись верхом на козла, рядом стоит жена с младенцем на руках, а самая старшая дочка изо всех сил пытается выглядеть взрослой и с трудом сдерживает следы страха, хотя губы у нес дрожат.

Темпест поднял взгляд на стены замка — там почти никого не было. Оставшиеся выглядели ошеломленными, сбитыми с толку.

Внезапно между зубцами южной башни показалась голова саламандры. Она озиралась по сторонам, и Темпест опустил голову, чтобы не встретиться взглядом с ее жемчужными глазами.

В пятидесяти ярдах за его спиной раздался второй взрыв, на этот раз менее мощный. С трудом поднявшись на колени, Темпест оглянулся. «Неодолимые» Радж Ахтена своим тараном разнесли в щепки мантелет и баррикаду позади него. Баррикада взорвалась, во все стороны полетели куски пылающего дерева.

Большинство стоящих рядом с баррикадой людей разбросало в разные стороны, на ногах осталось лишь несколько человек. Среди рыцарей тоже уцелели немногие, но и те лежали, придавленные телами своих товарищей.

Сражение закончилось. Среди защитников не уцелел практически никто. Тысячи людей кричали и корчились от боли. Стрелы, перелетая через стены, смертоносным дождем поливали раненых.

С северной стороны замка к воротам бежали немногим более сотни человек, рассчитывая оказать хоть какое-то сопротивление нападавшим. Однако «неодолимые», с которыми им предстояло встретиться, исчислялись тысячами.

На улицы ворвались боевые псы в устрашающих кожаных масках. Перепрыгивая через павших коней и рыцарей, они рвали на части всякого, кто подавал признаки жизни, будь то животное или человек. И тут же пожирали их.

Темпеста все еще не оставляла надежда найти Шостага и убить его ради того, чтобы «змея» сформировала новую голову. В то же время он, как и остальные уцелевшие, чувствовал себя ошеломленным, сбитым с толку. С лица у него капала кровь.

И тут один из псов Радж Ахтена, который пренебрег им как добычей, пронесся прямо у него над головой. Темпест рухнул на камни и остался недвижим.

 

49. Король Земли наносит удар

Догоняя Габорна и Иом, Биннесман скакал через пустошь в облаках пыли, поднятой ногами сотен тысяч людей и животных.

Габорн пристально смотрел на приближающегося чародея. Это был первый случай, когда он видел его при дневном свете. Волосы Биннесмана побелели, как снег, мешковатое одеяние вместо зеленого стало красно-оранжевым, — точно листья, которые с наступлением нового времени года меняют свой цвет.

Габорн скакал так близко к Иом, что иногда их колени соприкасались. Увидев чародея, он не решился предложить остановиться и продолжал скакать, увлекаемый полноводным потоком людей и животных. Однако поговорить с Биннесманом, послушать его новости принцу очень хотелось.

Биннесман окинул долгим взглядом несметные орды Габорна и удивленно спросил:

— Эти коровы предназначены для того, чтобы накормить солдат Радж Ахтена или чтобы затоптать их?

— Это как он пожелает, — ответил Габорн. Биннесман покачал головой.

— Я слышал испуганные крики птиц, чувствовал, как земля содрогается под тяжестью множества ног. И подумал, что ты .наколдовал себе целую армию и что я не зря разрушил старый мост через Опасный Провал, отрезав дорогу подкреплению Радж Ахтена, которое он ожидает с запада.

— Очень мудро, — сказал Габорн. — Какие еще новости? Вы видели подкрепление, которое идет к Радж Ахтену?

— Нет. И не думаю, что оно близко.

— Может, удача нам улыбнулась.

— Может, и так, — согласился Биннесман. У горизонта, как раз над зелеными холмами, густо заросшими деревьями, небо снова потемнело, гораздо сильнее, чем прежде. Казалось, черная молния расколола небо.

Потом в воздух с ревом медленно поднялся огромный огненный столб — последствие такого мощного взрыва, каких Габорну в жизни не доводилось видеть. Без сомнения, произошло что-то ужасное.

— Габорн, — обратился к нему Биннесман, — закрой глаза. Используй свое Зрение Земли. Расскажи, что там творится.

Габорн так и сделал. На протяжении некоторого времени он не чувствовал ничего и даже подумал, не заблуждается ли Биннесман, прося его использовать Зрение Земли.

Потом, вначале очень слабо, возникла связь. Между ними и некоторыми людьми протянулись невидимые нити силы. Внезапно ему стало ясно, что уже на протяжении нескольких дней на его пути встречались люди, которых он выделял среди других. К ним относились Миррима, с которой он встретился на рынке, и, конечно, Боринсон. А также Шемуаз, когда он увидел, как она помогает своему отцу, и сам се отец. Этот отбор осуществлялся незаметно для самого Габорна и только отца он выбрал совершенно сознательно.

Сейчас он чувствовал их всех — Боринсона, своего отца, Мирриму, Шемуаз и ее отца. И еще он чувствовал… опасность. Ужасную опасность. Его охватил страх, что если они сейчас не вступят в бой, то могут погибнуть.

Ударьте, безмолвно воззвал к ним Габорн. Ударьте, если можете!

Спустя двадцать секунд по равнине прокатился звук еще одного мощного взрыва, похожий на отдаленный раскат грома. Земля ощутимо вздрогнула.

 

50. Начало

Обедая в кладовой замка Сильварреста, Шемуаз внезапно испытала неодолимое желание ударить. Оно возникло так неожиданно и было таким сильным, что она чисто рефлекторно ударила рукой по столу, смахнув круг сыра.

Миррима сдержала вспыхнувшее у нес желание ударить. и не без причины. Грохот боя сотрясал небольшое строение, где она пряталась, небо снаружи почернело. Нанести удар солдатам Радж Ахтена она не могла — куда ей до них? Она бросилась вверх по лестнице, надеясь спрятаться за кроватью лорда.

Шесть лет назад Эремон Воттания Соллет выбрал жизнь Посвященного Салима аль Дауба, потому что у него было две мечты. Первая — снова увидеть свою дочь. Вторая . — в один прекрасный день очнуться среди Посвященных Радж Ахтена, почувствовав, что привлекательность вернулась к нему, и он снова может сражаться.

Однако шли годы и надежды Эремона таяли. Способствующие Радж Ахтена вытянули из него столько привлекательности, что он чувствовал себя полумертвым. Потеряв гибкость, руки и ноги отказывались служить ему, и он лежал в состоянии почти трупного окоченения.

Жизнь для него стала мукой. Мышцы груди сокращались в достаточной степени, чтобы можно было сделать вдох, но для выдоха требовалось долгое и сознательное расслабление. Иногда сердце у него сжимало и никак не отпускало. Он лежал, молча страдая и каждое мгновение ожидая смерти.

Он не мог расслабить губы и потому говорил с трудом, сквозь стиснутые зубы. Не мог жевать. Если он проглатывал что-то, кроме жиденькой похлебки, которой его кормили слуги Радж Ахтена, пища оседала у него в животе, точно свинец; мышцы живота не могли сократиться как нужно и переварить ее.

Процессы опустошения мочевого пузыря или кишечника превращались в испытание и требовали многочасовых усилий.

Пять даров жизнестойкости стали для него тяжкой ношей, не давая ему умереть, хотя он уже давно страстно желал этого. Он хотел даже, чтобы король Сильварреста убил его Посвященных. Но король был слишком добр для этого и страдания Эремона продолжались. До прошлой ночи. Теперь, наконец, у него возникло ощущение, что смерть близка.

Он сколько угодно мог сжимать пальцы — в его кулаке не было силы. Хотя дары мышечной силы оставались при нем, некоторые мышцы рук и ног полностью атрофировались. Так он и лежал, заключенный в клетку своего слабеющего тела, — беспомощное орудие Радж Ахтена, которому суждено умереть неотмщенным.

Потом случилось чудо — первая мечта Эремона сбылась, когда Радж Ахтен решил взять его с собой в Гередон и продемонстрировать королю Сильварреста, во что превратился его верный слуга. Предполагалось, что это опозорит и устыдит доброго короля. Радж Ахтен часто не жалел усилий, чтобы опозорить человека.

Вот тут чудо и произошло — Эремон увидел свою дочь Шемуаз. Он помнил ее веснушчатой девчушкой, а теперь она превратилась в настоящую красавицу.

Увидев ее, он понял, что больше ему ничего от жизни не нужно; все, что осталось, это тихо угаснуть.

Хотя нет, как выяснилось, ему предстояло сделать еще одно дело. Когда он без сил лежал в повозке, она внезапно затряслась, какие-то люди поднялись по ступенькам и открыли дверь. Эремон медленно поднял веки.

В темноте над несчастными Посвященными тучами летали мухи. Мужчины и женщины, были свалены вместе, точно сельди в бочке, и лежали на подстилках из заплесневелого сена.

Способствующие в серых одеждах, стоя в открытой двери, брезгливо втягивали носами воздух. Солнечный луч, проникший внутрь повозки, ослепил Эремона, но он сумел разглядеть, что они прислонили к стене какого-то бесчувственного человека. Новый Посвященный. Еще одна жертва.

— Что это? — спросил охранник. — Метаболизм?

Способствующий кивнул. Эремону видны были шрамы на груди человека — в него перекачали не меньше дюжины даров метаболизма, и теперь он стал вектором.

Способствующие оглядывались по сторонам в поисках места, куда бы положить этого человека. Слепой Посвященный, который спал рядом с Эремоном, немного откатился во сне, в поисках тепла прижавшись к другому жалкому человеческому обломку.

Таким образом, рядом с Эремоном образовалась небольшая прогалина. Заметив это, Способствующие пробормотали на своем языке:

— Мазза, халаб дао або. Что означало:

— Сюда, тащи этот кусок верблюжьего дерьма.

Один из них отпихнул негнущуюся ногу Эремона, как будто и тот был не более, чем «куском верблюжьего дерьма». Нового Посвященного втиснули рядом с ним.

В пяти Дюймах от своего лица Эремон разглядел толстую физиономию евнуха Салим аль Дауба. Он дышал едва заметно, как это обычно бывает с людьми, лишенными метаболизма. Человек, который украл у Эремона его дар, сейчас совершенно беззащитный лежал рядом с ним. Вектор метаболизма. Надо полагать, вектор Радж Ахтена.

Салим спал глубоким сном. Эремон дал самому себе клятву, что он никогда не проснется.

«Неодолимый», охранявший повозку, уселся на стул в дальнем углу со скучающим выражением лица. На боку у него висел кривой кинжал. Быстрое движение могло бы привлечь его внимание, хотя, с другой стороны, Эремон уже шесть лет не делал быстрых движений.

Эремон пытался разжать пальцы правой руки. Дело шло медленно. Он был слишком взволнован, слишком раздражен. Его била дрожь. Ведь если бы ему удалось убить этого человека, он достиг бы двойной цели — вернул себе свой собственный дар и лишил Радж Ахтена некоторой толики метаболизма.

Бой снаружи становился все яростней. Небо потемнело, по повозке метались тени. Люди на стенах замка громко кричали.

Эремон пожалел, что прошедшей ночью лишился дара силы. Владея им, он уж извернулся бы как-нибудь и попросту задушил бы Салима.

Он прикладывал неимоверные усилия, пытаясь разжать свой бесполезный кулак, будь он проклят. Внезапно в душе вспыхнуло испепеляющее желание. Ударь.

Ударь сейчас, если можешь!

И когда эта мысль вспыхнула в его сознании, рука внезапно медленно разжалась, — точно цветок, открывшийся навстречу солнцу.

 

51. На горной тропе

По пути из Баннисфера Боринсон едва не сошел с ума. В сознании вспыхивали образы того, что он учинит, добравшись до солдат Радж Ахтена.

Он скакал с севера, холмы и горы перекрывали ему обзор, мешая разглядеть хоть какие-нибудь признаки сражения. Он не видел даже потемневших небес — из-за низкой облачности небо над горами всегда хмурилось. В какой-то момент ему послышались крики, но они доносились настолько издалека, что он счел их обрывками полубезумных фантазий, которые разыгрывались у него в голове.

К югу от горного селения Кострел он свернул с дороги на горную тропу, рассчитывая выиграть время. Ему не раз приходилось охотиться в этих местах с королем. Он находился немного севернее охотничьей сторожки Гровермана, довольно большой и удобной.

Возможность столкнуться в лесу с вайтами или зверьем не пугала его. Он боялся одного — что доберется до Лонгмота слишком поздно.

По мере подъема в гору становилось все холоднее. Зачастил мелкий дождь, тропа сделалась скользкой. Вскоре дождь сменился снегом и скакать стало еще труднее. В результате Боринсон потерял больше времени, чем если бы не свернул с дороги.

Выше в горах, где по краю полян росли осины, он заметил признаки опустошителя — лесную тропу пересекали отчетливые следы. Прошло всего несколько часов, как опустошитель проволок тут что-то тяжелое — вскоре после рассвета. На земле остались сгустки крови и капли маслянистой синовиальной жидкости из разломанных суставов. Кое-где видны были крошечные катышки глины. Да, тварь прошла здесь совсем недавно.

Сами следы опустошителя были не меньше трех футов в длину и двух в ширину. Четыре следа. Женская особь. Очень крупная.

Боринсон внимательно разглядывал тропу, не слезая с коня. Между разбросанных повсюду острых камней видны были зацепившиеся за них черные волосы. Возможно, опустошитель тащил по дороге труп кабана. Хотя, с другой стороны, для кабана волосы казались недостаточно жесткими. Боринсон принюхался. Определенно, медведь. Большой. Запах отдавал мускусом, как у Даннвудских кабанов, но был не такой едкий.

Боринсон снова втянул носом воздух, пытаясь различить запах опустошителя. Тщетно. Опустошители обладали сверхъестественной способностью подражать запаху того, что их окружало.

Боринсон подумал, что было бы неплохо выследить опустошителя. Может быть, задержаться ненадолго?

Мирриме может угрожать опасность. Скорее всего, Радж Ахтен не нападет на замок сегодня, потратит день на отдых и подготовку, дожидаясь подхода подкрепления.

Да, но если Боринсон не доберется до замка до того, как начнется осада, он не сможет помочь Мирриме.

А что же опустошитель или, точнее, опустошительница? Она поднялась к вершине горы и сейчас наверняка пожирает своего медведя. Почва тут неровная, усыпана листьями осин. Повсюду растут густые кусты, набравшие силу за долгое лето, и подниматься будет нелегко.

Подобраться к ней почти невозможно. Опустошители очень восприимчивы к движению и звукам, которые они ощущают как сотрясение воздуха. Приблизиться к опустошителю можно только ползком, очень медленно, с неровными интервалами.

Так догонять опустошительницу или нет, задумался Боринсон?

Внезапно возникло ощущение, будто далекий голос позвал его, настойчиво подталкивая к тому, чтобы… Ударь, потребовал голос. Ударь сейчас, если можешь!

Он нужен своему королю. Он нужен Мирриме.

Боринсон поскакал дальше по горной тропе. Снова пошел снег, впервые в это время года. Конь выдыхал крошечные облака пара.

Сердце у Боринсона колотилось часто и гулко. Завтра — первый день Хостенфеста, первый день охоты. Стараясь успокоиться, он сосредоточил свои мысли только на этом. Славная будет охота, по первому-то снегу. Кабаны побегут в долины, оставляя следы у края полян. Боринсон заключит пари с Дерроу и Оптом, чей лорд первым вонзит в зверя копье.

Как ему хотелось, чтобы все так и было! Услышать снова лай собак, трубные звуки охотничьих рогов. Ночью пировать у костра.

Но сейчас я должен нанести удар, подумал он, пришпоривая коня. Он хотел это сделать, хотел увидеть перед собой цель.

Его снова охватило беспокойство, всех ли Посвященных в замке Сильварреста он убил. Я сделал все, что мог, сказал он себе. Убил всех, кого нашел, но некоторые из Посвященных, возможно, находились в это время в городе, и невидимые нити все еще связывают с ними Радж Ахтена.

Сражение между Властителями Рун — всегда дело сложное, зависящее как от количества даров, так и от боевых навыков, полученных во время обучения.

Однако немаловажную роль играло соотношение всех этих составляющих. Радж Ахтен обладал таким множеством даров, что гибель некоторых из его Посвященных почти не имела значения. Но даже очень сильный Властитель Рун, лишившись мудрости и грации, и бою мог повести себя как простой деревенщина. А если лишить Властителя Рун метаболизма, то имей он хоть десять тысяч даров мышечной силы, ему не одолеть даже простого солдата, дары которого хорошо сбалансированы. Про таких говорят — «воин неудачных пропорций».

Убив Посвященных в замке Сильварреста, Боринсон лишил Радж Ахтена множества даров грации. По-видимому, их Лорду Волку и не хватало, раз именно эти дары он забирал у людей Сильварреста в таком количестве. А это означало, что он чувствовал переизбыток мышечной силы. Лишившись даров грации, он потеряет живость, станет ощущать некоторую скованность в мышцах. Может быть, даже такое сравнительно небольшое смещение балансировки поможет королю Ордину выстоять против Лорда Волка.

Боринсон надеялся, что сделал свое дело как надо. Мысль о том, что из-за его оплошности король Ордин мог потерпеть поражение, была невыносима. И еще он никак не мог справиться с чувством стыда, когда вспоминал, что король Сильварреста и Иом по его вине остались в живых.

Пожалев их, он был вынужден загубить множество других жизней. Пожалев их, он усилил мощь Радж Ахтена.

Ненамного, по правде говоря, Но если бы не только Боринсон, но и другие одновременно напали бы на Посвященных Радж Ахтена, он тоже мог бы стать «воином неудачных пропорций».

Сегодня моей мишенью станет Радж Ахтен, сказал себе Боринсон, позволяя воле к убийству проникнуть в каждую клеточку своего тела, окутать его, точно плащом.

В своем воображении Боринсон рисовал себе, как все произойдет. Здесь, в нескольких милях к северу от Лонгмота, он наткнется на дозорных Радж Ахтена. Нападет на них и перебьет всех, чтобы не оставлять свидетелей. Теплая кровь омоет его, как волна. Потом он переоденется в форму одного из них, поскачет туда, где стоят орды Радж Ахтена, и ворвется к нему как посланец, несущий важное сообщение. Этим сообщением будет смерть.

Воины Инкарры говорят, что Война — это Темная Леди и что добивается се расположения тот, кто верно служит ей. Они рассматривают Войну как Силу, наряду с Землей и Воздухом, Огнем и Водой.

Однако в королевстве Рофехаван Войну считают лишь одним из аспектов Огня; и потому, говорят здесь люди, никто не должен служить ей.

Но проклятые инкарранцы лучше разбираются во всем, что касается войны, подумал Боринсон. В этом деле они мастера.

Боринсон никогда прежде не стремился завоевать расположение Темной Леди, никогда не обращался к ней. Однако сейчас с уст его слетела молитва, древняя молитва, которую он слышал от других, но никогда не осмеливался произносить сам.

Возьми меня. Темная Леди, возьми меня. В погребальные одежды окутай меня. Пусть дыханье твое щеки мне холодит. И пусть тьма мной владеет и силу дарит.

Боринсон улыбнулся, а потом засмеялся глубоким горловым смехом, который, казалось, зарождался где-то вне его; среди холмов или, может быть, среди деревьев.

 

52. Лучший день жизни

Ордин очнулся от боли, понятия не имея, сколько прошло времени. Кровь на губах еще не засохла, от нее на языке ощущался привкус меди. Сейчас, подумал Манделлас Ордин, Радж Ахтен ударит меня снова, забьет до смерти.

Но ничего не происходило. Ордин лежал без сил, в полубессознательном состоянии, ожидая смертоносного удара, который так и не последовал.

Обладая множеством даров жизнестойкости, Ордин был способен выжить, получив даже очень серьезные ранения. Во всяком случае, сейчас жизнь его находилась вне опасности, возможно, на выздоровление понадобятся недели, но смерть ему не грозила.

Именно этого он и опасался.

Он открыл здоровый глаз и попытался осмотреться. Высоко над головой сквозь облака тускло светило солнце; потом небо потемнело.

Поляна, на которой он лежал, была пуста.

Ордин сглотнул, напряженно пытаясь понять, что происходит. Перед тем, как потерять сознание, он услышал слабое треньканье. Наверно, оцепенело осознал он, этот звук издавала кольчуга Радж Ахтена, когда он убегал отсюда.

Ордин оглядел поляну, прилегающую к подножью холма. Ветер негромко посвистывал в соснах, трава вокруг была сильно примята. Всего в пяти пядях от него, словно пух чертополоха, в воздухе порхала стая скворцов. Однако благодаря ускоренному восприятию, и их движения, и покачивание ветвей казались Ордину замедленными.

Радж Ахтен убежал.

Он не стал добивать меня, понял Ордин, потому что догадался, что я часть «змеи». Он не стал добивать меня, чтобы я не мешал ему атаковать замок. Издалека до Ордина донесся шум, похожий на рев бушующего моря. Достаточно громкий, точно огромные волны то вздымались, то опадали. И тут, наверно, измененное восприятие сыграло с ним шутку.

Скорее всего, это были крики, обычно сопровождающие сражение. Опираясь на одну руку, он с трудом приподнялся и с вершины Тор Ломана бросил взгляд на Лонгмот.

То, что он увидел, ужаснуло его.

Завеса из дождя или, может быть, мокрого снега полускрывала огромный костер, пылающий перед замком. Пламяплеты и саламандры вытянули ужасающую энергию из этого потустороннего огня, и сейчас гигантская волна зеленого пламени с ревом катилась в сторону замка. Фрот великаны подтаскивали к нему огромные осадные лестницы. Еще одна, на этот раз темная волна, хлынула в сторону Лонгмота — это мчались боевые мастифы в своих железных ошейниках и устрашающих масках.

Во тьме, окутывающей замок, со всех сторон к нему бежали «неодолимые» Радж Ахтена, размахивая мечами и подняв высоко щиты, чтобы защититься от стрел.

Все прислужники Радж Ахтена, точно смерч, обрушились на Лонгмот. По мере того, как Пламяплеты притягивали к себе солнечный свет, небо становилось все чернее;

Король Ордин с Тор Ломана видел все, что происходило внизу. С его метаболизмом, небеса, казалось, темнели медленно, и так же медленно скользили вниз солнечные пряди, вспениваясь и свертываясь спиралью, словно захваченные торнадо.

И он ничем не мог помочь защитникам замка. Не мог принять участие в битве, не мог даже ползти.

Он заплакал, тихо, без единого звука. Радж Ахтен лишил его всего, и прошлого, и настоящего. Теперь настала очередь будущего.

Менделлас с трудом повернулся и пополз по каменным ступеням, ведущим на обсерваторию.

Чтобы не думать о боли, терзавшей его переломанные конечности, он попытался вспомнить что-нибудь хорошее. Праздники во дворце в Мистаррии, в самой середине зимы, на День Милосердия.

Всегда в эти дни по утрам с болотистых низин поднимался такой густой туман, что человек, стоя на главной башне и глядя вниз, чувствовал себя как Небесный Владыка, плывущий по облачному морю, — таким тонким, просвечивающим был этот туман. Сквозь него проступали очертания более низких башен в гавани, далеких сосновых лесов на западных холмах и мерцающее в южной стороне море Кэррол, в котором отражалось небо.

В эти утренние часы ему всегда нравилось стоять в башне своей собственной обсерватории и наблюдать, как ниже него летят на юг темные клинья гусей.

В его памяти всплыло давнишнее воспоминание об одном из самых лучших дней его жизни, когда на рассвете он, бодрый, полный жизни, спустился со своей башни и отправился в спальню жены.

Он собирался отвести се в обсерваторию, чтобы показать восход солнца. За несколько недель до этого от раннего мороза в саду погибли вес розы, и Ордин хотел показать жене, как солнце медленно поднимается над горизонтом, окрашивая небо и полупрозрачный туман в мягкий розовый цвет.

Но когда он оказался у нее в спальне, жена лишь улыбнулась и сказала, что может предложить ему кое-что поинтересней.

Они занялись любовью на тигровой шкуре перед камином.

К тому времени, когда они закончили, солнце стояло уже высоко. На улицах Мистаррии перед замком собралось множество бедняков — в этот день всегда раздавали милостыню.

Весь остаток дня король и королева разъезжали по городу в огромных повозках, раздавая нуждающимся мясо, репу, сушеные фрукты и серебро.

Это была нелегкая работа. Время от времени Ордин и его жена делали небольшую передышку, с улыбкой глядя друг на друга.

Ордин не вспоминал об этом дне годами, хотя в памяти сохранилось все — и картины, и звуки, и запахи. Обладая двадцатью дарами мудрости, Ордин мог по желанию вызывать такие воспоминания во всей их полноте. Это был волшебный день. И именно в этот день, как стало ему известно спустя несколько недель, его жена забеременела их первенцем, Габорном.

Ах, как страстно он хотел ее до сих пор!

Когда Ордин полз по ступеням Очей Тор Ломана, в небесах снова появился свет, и король в ужасе увидел, как приближается к замку чудовищная волна огня, созданная тварями Радж Ахтена. В небе плыли странные разноцветные облака из разных порошков — серые, черные, красноватые, желтые от серы.

На таком расстоянии и учитывая скорость восприятия Ордина, казалось, что безбрежная волна зеленого огня накатывает на замок медленно. Пока Ордин полз по каменным ступеням, он, кроме всего прочего, ломал голову над тем, с какой целью приходил сюда Радж Ахтен. Уж наверно не для того, чтобы полюбоваться на Лонгмот. Ничего нового для себя он отсюда не увидел бы.

Нет, Лорда Волка беспокоило что-то еще.

Забравшись наверх, Ордин оглянулся. В восточном направлении над равнинами клубилась пыль, словно дым от огромного костра, и сверкали щиты, отражая солнечный свет. Со стороны замка Гровермана надвигалась какая-то армия.

Как ни велико было пыльное облако, Ордин рассудил, что армия не могла быть большой. От силы тысяч тридцать простолюдинов, впервые взявших в руки оружие. С «неодолимыми» Радж Ахтена им не справиться.

Но Ордин не сомневался, что возглавляет эту армию его сын.

Конечно, У Габорна хватит ума не нападать на Радж Ахтена. Нет, это просто какая-то военная хитрость. Ордин улыбнулся. Когда имеешь дело с таким человеком, как Радж Ахтен со всеми его дарами мудрости, попытка сбить его с толку может рассматриваться как оружие. Каждый сражается как может и его сын не исключение.

Почти во всех столкновениях победа остается за теми, кто отказывается подчиниться. Принц смиряться никак не желал.

Отлично задумано, сказал себе Ордин. Радж Ахтен не сомневался, что возьмет Лонгмот за два дня. Теперь ему стало ясно, что все не так просто и придется иметь дело еще с одной армией. Король Ордин очень надеялся, что уловка его сына сработает.

И все же в глубине души его терзал страх. Габорн, конечно, не станет атаковать Радж Ахтена. Или все же нападет на него?

Да, именно так он и сделает, больше Ордин не смог себя обманывать. Если будет убежден, что таким образом сможет спасти отца.

Страх нарастал. Мальчик рискнул собой, чтобы спасти Посвященных врага. Защищая женщину, мальчик стал лордом, Связанным Обетом.

У Ордина не осталось никаких сомнений. Конечно, Габорн ввяжется в бой с Радж Ахтеном, даже зная, что наиболее вероятным исходом будет смерть!

Как раз в этот момент гигантская волна захлестнула замок, взметнув в небо столбы испепеляющего пламени. Люди падали со стен, словно горящие птицы. Великаны, боевые псы и «неодолимые» ворвались в ворота.

И все же связанные с Ордином Посвященные были, по-видимому, живы, иначе он непременно почувствовал бы связанные с их гибелью внутренние изменения. Адское пламя не добралось до них.

Внезапно Ордин ощутил сильнейший толчок где-то глубоко внутри. Ударь. Ударь сейчас, если можешь!

И тут до него дошло, что фиаско, которое грозит защитникам замка, может подтолкнуть их к действиям и что ключ к победе находится у него. Если положение в замке станет безвыходным, люди, входившие в «змеиное кольцо», будут вынуждены сражаться, не имея возможность прибегнуть к метаболизму, который был их общим достоянием. Рано или поздно один из них погибнет и «змея» заработает. Но кто станет ее новой головой?

Уж конечно, не Дрейс, надеялся Ордин.

Нет. Это должен быть Шостаг. Могучий и на свой собственный грубоватый лад достойный уважения. Сильный воин.

Надо дать им шанс до того, как дело станет совсем плохо.

Ордин подполз к краю обсерватории и заглянул вниз. Очи Тор Ломана стояли на мысу, с западной стороны под ним торчали вверх острые скалы. Здесь, подумал Ордин. Самое подходящее место.

Не раздумывая больше, он бросился вниз. «Змеиное кольцо» должно быть разорвано. Пусть Шостаг-Дровосек потрудится, зарабатывая право на земли и титул. И пусть Габорн живет, чтобы унаследовать то, что принадлежит ему по праву рождения.

А я возвращаюсь в объятия женщины, которую люблю.

Со всеми его дарами метаболизма, Ордину казалось, что он падает медленно, почти плывет навстречу своей смерти.

 

53. Последний стук сердца

Огненный столб вознесся далеко в небо, словно гигантский гриб, и над равниной загрохотал гром.

Однако Габорн почти не заметил этого, что-то другое тревожило его гораздо сильнее. Далеко, далеко одно-единственное сердце затрепетало и… остановилось.

Душа Габорна точно раскололась надвое, беспредельный ужас пронзил его.

Покачнувшись в седле, он прошептал:

— Отец…

Габорну показалось — и, может быть, это было страшнее всего — что каким-то образом его призыв нанести удар Радж Ахтену стал причиной смерти отца.

Этот призыв исходил от него самого, не от Земли. Лишь собственная ярость подтолкнула его к тому, чтобы отдать такой приказ.

Нет, это невозможно, уговаривал он себя. Я не мог стать причиной гибели отца. И вообще, откуда мне известно, что это произошло, ведь я не видел его мертвым?

Чародей Биннесман посмотрел на Габорна, в его глазах стыла безмерная печаль.

— Ты только что позвал отца. Он… ушел?

— Не… Не знаю, — ответил Габорн.

— Используй Зрение Земли. Он ушел? Напрягаясь изо всех сил, Габорн попытался дотянуться до отца. Но контакта не возникало. Он кивнул.

Биннесман прошептал так тихо, что его услышал один

Габорн:

— Итак, ты больше не принц. Теперь ты король и должен делами подтвердить это.

Габорн наклонился вперед, пытаясь унять жгучую боль в сердце.

— Что я могу? Как остановить все это? Если я — Король Земли, что это мне даст?

— Много чего. Можешь обратиться к Земле за помощью, — ответил Биннесман. — Она защитит тебя. Укроет. Нужно только научиться делать это.

— Я хочу, чтобы Радж Ахтен умер, — безучастно сказал Габорн.

— Земля не убивает, — прошептал Биннесман. — Ее могущество в том, чтобы лелеять жизнь, защищать ее. А за спиной у Радж Ахтена другие Силы. Думай, Габорн. Как лучше защитить твоих людей? Весь человеческий род в опасности, не только те, кто в Лонгмоте. Твой отец тоже в опасности, да, но, боюсь, он сам избрал такой удел.

— Я хочу, чтобы Радж Ахтен умер! Сейчас же! — закричал Габорн, обращаясь не к Биннесману, а к Земле, которая обещала защищать его.

Однако в глубине души он понимал, что Земля ни в чем не виновата, У него было предчувствие, что отцу угрожает опасность, но он не внял этому предостережению, допустил, чтобы отец остался в Лонгмоте один.

Боль в сердце не проходила. Он находился в двадцати милях от Лонгмота. Конь в состоянии покрыть это расстояние меньше чем за полчаса. Но что это даст Габорну? Смерть? И все же…

Иом, казалось, прочла его мысли.

— Не надо, — сказала она, дотронувшись рукой до его колена. — Не уходи.

Опустив голову, Габорн посмотрел вниз. Из-под копыт коня во все стороны в страхе разбегались кузнечики, жирные, медлительные в конце осени.

— Как вы считаете, чем можем мы помочь тем, кто в Лонгмоте? — спросил он Биннесмана.

Чародей пожал плечами, на его лице явственно проступило выражение тревоги.

— Уверен, что ты помогаешь им уже сейчас, этой своей военной хитростью. Тебя, однако, интересует, как нанести поражение Радж Ахтену, так ведь? Не с этой армией, нет. Сражение кончится плохо для Лонгмота — как и для тебя, если ты сразу же бросишься в атаку. Твоя сила не в том, чтобы нести смерть, а в защите. Скажи своим людям, пусть при ходьбе поднимают побольше пыли. А там посмотрим…

Они поскакали дальше в тягостном молчании. Габорна не покидало ощущение, будто все внутри у него рвется на части, будто он обречен. Он винил себя в смерти отца, в смерти Рован, в гибели Посвященных в замке Сильварреста. Его слабость дорого обошлась всем этим людям. Будь он не таким размазней, он и действовал бы по-другому. Повернул бы налево там, где повернул направо, и, может быть, спас бы их всех.

Внезапно над равниной возник необычный звук — крик, подобного которому Габорн никогда не слышал, да и представить себе не мог.

Это кричит смерть Радж Ахтена, подумал он!

Однако почти сразу же послышался другой точно такой же крик, прокатившийся над пустошью, точно эхо.

Конь Биннесмана забил копытом и навострил уши. С неба повалил тяжелый мокрый снег. Чародей пришпорил коня и помчался в сторону Лонгмота. Габорн с болью в сердце проводил его взглядом, сожалея, что не может сделать то же самое.

— Давай, Габорн, веди свою армию! — закричал Биннесман. — Земля в беде!

Снег падал все гуще, создавая плотную влажную завесу, сквозь которую никакие дальновидны не смогут разглядеть приближающуюся армию. Если их уловка до сих пор не сработала, то грош ей цена.

Габорн с громким криком поднял кулак, призывая поторопиться.

 

54. Шостаг

Шостаг-Дровосек прятался в подвалах герцога, когда внезапно ощутил, как кровь быстрее побежала по жилам, как энергия забурлила во всех клеточках тела. Шостаг вскочил.

Значит, король Ордин мертв. Хотелось бы знать Шостагу, как это произошло.

За свою недолгую жизнь он расправился не меньше чем с дюжиной Властителей Рун. Не обладая ни глубоким умом, ни обширными знаниями, он просто держал глаза открытыми и очень быстро принимал решения. Большинство людей полагало, что тому, кто способен играть мышцами, недоступна игра ума. Они ошибались.

Сжав рукоятку боевого топора, он понесся по ступенькам и выбежал из подвала, просто вышибив дверь. Стоило ли терять время, открывая засов? Дверь так и осталась распахнутой, когда он выскочил наружу.

Дальнейший путь Шостага пролегал через кухонные кладовые и двери самой кухни, туда, где одетые в зеленое «неодолимые» Радж Ахтена сражались с защитниками замка. Среди них шныряли боевые псы, огромные, в серую крапинку твари в красных кожаных масках. На западной стене сидели саламандры с голодным блеском в глазах и на всех стенах лежали павшие и сражались уцелевшие.

С северной стены несколько лучников Ордина стреляли в людей, одетых в зеленое, но толку от этого было немного, поскольку они боялись попасть в защитников замка. Но даже самый быстрый боевой пес и любой «неодолимый» не могли двигаться хотя бы с восьмой долей той скорости, какую был способен развить Шостаг. Для него они выглядели не больше чем статуи. Самого Радж Ахтена среди зеленых он не заметил.

Описывая концом своего огромного топора сложную дугу, Шостаг двинулся сквозь толпу, увертываясь от стрел и смахивая головы «неодолимых» как бы между делом, а псов укладывая сразу парами.

Расправившись примерно с двумя сотнями ублюдков, он заметил быстрое движение в дверях. Прямо на неге оттуда выбежал Радж Ахтен.

Лорд Волк был без шлема, но в одной руке держал боевой топор, а в другой — кривую саблю. А может, Шостагу только показалось, что перед ним Лорд Волк. Лицо у этого человека сияло, точно солнце, но плечо было уродливо деформировано. Тем легче будет сражаться с ним, легкомысленно подумал Шостаг.

Едва взглянув на Шостага, Радж Ахтен улыбнулся.

— Итак, король Ордин мертв, а ты, значит, следующий? Шостаг выставил подбородок и яростно завертел топором.

— Знаешь, надоело валяться, дожидаясь тебя. Думаю, пора и за дело.

— Ну что же, попытайся.

Радж Ахтен взглянул на горы трупов и бросился вон из кухни.

Свернул влево и понесся по узкой улочке в сторону небольшого строения, принадлежавшего герцогу. По дороге он перерезал горло любому защитнику замка, до которого мог дотянуться, а своих людей просто отпихивал в сторону.

Шостаг бросился за ним. Ему было ясно, что задумал Радж Ахтен.

Сейчас двадцать один воин предоставили свой метаболизм в распоряжение Шостага. Причем многие из них имели по несколько даров, то есть, скорость Шостага возросла примерно в сорок раз. Если бы Радж Ахтен смог найти хотя бы одного входящего в «змею» человека и убить его; он лишил бы Шостага его мощи, «разрубив змею» надвое.

Тогда у «змеи» стало бы две головы, два воина обрели бы высокий метаболизм, хотя все же не такой, каким владел сейчас Шостаг. Радж Ахтен именно это и делал — охотился на Посвященных, входящих в «змею».

Если Шостагу повезет, Лорд Волк наткнется на человека, близкого к хвосту «змеи». Это лишь ненамного уменьшит метаболизм Шостага.

Однако Шостаг предпочитал не полагаться на удачу.

Оглянувшись, Радж Ахтен заметил, что Шостаг тоже выбежал из кухни. Значит, рассудил Лорд Волк, Посвященных в Башне, скорее всего, нет. Они спрятаны где-то в замке. Он побежал в сторону ближайшего здания.

Шостаг последовал за ним, слишком быстро свернув за угол. Инерция его движения была такова, что он сшиб с ног нескольких неудачно подвернувшихся защитников замка. Зацепился ногой за валявшуюся пику и чуть не упал. Выровнялся. Побежал дальше.

Воздух казался тяжелым, дышать было трудно. Шостаг не обладал дарами мышечной силы, которые облегчили бы ему процесс дыхания при таком высоком метаболизме. Он почувствовал головокружение.

Подбежав к зданию, Радж Ахтен ворвался внутрь. Шостаг за ним.

Шостаг тоже был Лордом Волком и обладал дарами нюха трех псов. Он воспринимал запахи так, как большинству людей и не снилось, и очень остро чувствовал человеческий запах. Поэтому его ничуть не удивило, когда Радж Ахтен, оказавшись внутри здания, почти сразу же рванул на себя дверь гардеробной. Как и Шостагу, ему не нужно было видеть человека, чтобы узнать, где тот прячется.

Вращая топором, Шостаг бросился на Радж Ахтена.

Тот увернулся, блокировав удар своим топором; посыпались искры. У Радж Ахтена топор был меньше и его железная рукоятка погнулась. Шостаг удивился, как это его мощный удар не раздробил Радж Ахтену руку. Сделав неожиданный выпад своей кривой саблей, Радж Ахтен вонзил се прямо в живот Шостагу.

Однако Шостага вряд ли можно было назвать новобранцем, и зрелище собственного вспоротого живота не испугало его. Жизнестойкости у него было побольше, чем у некоторых лордов; жизнестойкости, которой его одарили волки, длинными зимними ночами охотившиеся на медведей и кабанов.

Неглубокая колотая рана лишь разозлила его. Схватив топор обеими руками, он размахнулся и нанес Лорду Волку удар, который должен был раскроить его надвое.

Однако Радж Ахтен откинулся назад, бросил свой погнутый топор, уклонился от удара Шостага, всем телом обрушился на дверь в гардеробную и ввалился внутрь.

Посвященный лежал перед ним, наполовину укрытый платьями служанок и кедровыми щепками, приготовленными для растопки. В одной руке он держал боевой молот, в другой щит. Его звали сэр Овлсфорт и в «змее» он отстоял от Шостага всего на пять человек.

Шостаг понял: если он не убьет Радж Ахтена сейчас, другого шанса у него не будет. Он потянул на себя топор, собираясь обрушить его на голову Лорда Волка.

И тут сквозь глазную щель шлема Овлсфорта Радж Ахтен вонзил два пальца прямо ему в мозг.

Шостага едва не вырвало. Радж Ахтен уклонился от топора и, внезапно превратившись в расплывчатое пятно, метну лея к нему.

И на этом для Шостага все кончилось.

 

55. Крик

Кто именно станет новой головой змеи, Радж Ахтена волновало мало. Следуя указаниям своего носа, он обшарил еще несколько зданий и убил еще шесть Посвященных. А заодно и шестьдесят обычных защитников Лонгмота. В душе тлела слабая надежда, что среди них окажется и Джурим.

Сражение заканчивалось. Король Ордин погиб, так же, как и большинство защитников. Радж Ахтену редко доводилось нанести противнику столь полное поражение и притом самому, лично, пролить так много крови

Незадолго до этого был момент, когда он наткнулся на человека, который с огромной скоростью выбежал из какого-то здания. Явно из благородных. Радж Ахтен узнал в нем эрла Дрейса, не столько по пышной одежде, сколько по изображению серого коня и четырех стрел на щите. Еще одна голова змеи.

Он выглядел весьма эффектно, этот эрл. Высокий, с большими серыми глазами; вся манера поведения выдавала в нем человека дворянского происхождения.

Радж Ахтен подставил ему ножку, а когда тот упал, перерезал горло.

Сейчас, без сомнения, никаких неожиданностей быть уже не могло. Он стоял на небольшом холме рядом с Башней Посвященных, которую все еще охраняли около двухсот рыцарей Ордина. Солдаты Радж Ахтена захватили двор, на стенах практически не осталось защитников.

Трос саламандр трудились, очищая западные переходы замка, а солдаты добивали уцелевших в его восточной части. Отовсюду неслись крики и стоны умирающих. В воздухе остро пахло кровью, дымом и серой.

Дело было почти сделано.

Радж Ахтен побежал к Башне Посвященных, собираясь прикончить охранявших ее рыцарей, когда внезапно ему стало ужасно не по себе. Живот скрутило, как обычно бывало, если погибал кто-то из его Посвященных.

Эремон Воттания Солетт душил Салима аль Дауба. Удавить человека, да еще обладающего дарами жизнестойкости — это требовало немало времени. Эремону пришлось очень и очень нелегко. Он вспотел, пальцы намокли и скользили.

Салим не сопротивлялся, так и не придя в сознание. И все же он слегка повернул голову, затрудняя убийце его работу; наверно, подсознательно хотел избежать своей участи. Ноги у него ритмично дергались, губы посинели, язык вывалился наружу. Охваченный паникой, он открыл невидящие глаза.

Охранник ничего не замечал. Он стоял у открытой двери повозки, наблюдая за тем, что творится в замке. Дурно пахнущие, полубольные Посвященные тоже не обратили внимания на происходившую рядом с ними молчаливую борьбу. Ритмичные удары ног Салима потонули в окружающем шуме, его сознание воспринималось как попытка Посвященного устроиться поудобнее на прогнившем сене.

Только один из Посвященных, глухой, который лежал неподалеку, не сводил с Эремона расширенных от ужаса глаз. Это был не какой-нибудь недавно захваченный лорд с севера, а один из собственных Посвященных Радж Ахтена, вектор, через которого Лорд Волк получал сотни даров слуха. Он верно служил своему господину, но обращались с ним хуже, чем с собакой. У этого человека были веские причины ненавидеть своего лорда, желать ему смерти. Все время, пока Эремон душил Салима, он не спускал с глухого глаз, надеясь, что тот не поднимет крик.

Салим дернулся посильнее, ударил по полу обутой в сапог ногой.

Охранник обернулся и увидел, как дергаются ноги Салима. Мгновенно оказавшись около Эремона, он нанес ему удар кривым ножом, отрубив руку чуть пониже локтя.

Из обрубка хлынула кровь, руку пронзила жгучая боль. Но его рука, рука, лишенная грации, которую ему на протяжении многих лет с трудом удавалось разжать, продолжала стискивать горло Салима, точно воплощенная смерть.

Охранник схватил ее и попытался оторвать от горла Салима, но Эремон сумел нанести ему сзади удар по колену, и тот рухнул среди Посвященных.

И тут Эремону стало легко, как не было уже давным-давно. Украденная грация снова хлынула в его тело. Сердце и мышцы обрели свою гибкость — впервые за много лет.

Он сделал глубокий вдох, в последний раз ощутив прекрасный вкус воздуха свободы.

А потом охранник набросился на него.

Голова кружилась, мир вокруг почти остановился. То, что Радж Ахтен воспринимал как глухое пощелкиванье, на самом деле было криками умирающего эрла Дрейса, его мольбой о помощи. Попытавшись остановиться на бегу перед стражниками, сгрудившимися возле Башни Посвященных, Лорд Волк почувствовал, что ноги у него скользят.

Возникло ощущение, что у него осталось всего шесть даров метаболизма — то, что было всегда. Некоторые из этих рыцарей имели не меньше.

Он издал боевой клич такой невероятной мощи, какой не могло бы исторгнуть ни одно человеческое существо. Его целью было лишь как следует напугать рыцарей у Башни.

Однако эффект значительно превзошел даже его собственные ожидания.

Люди попадали на колени, хватаясь за шлемы, точно у них заболела голова. Стены Башни за их спинами начали дрожать и вибрировать, из трещин в камне поднялись столбы пыли, точно его Голос был прутом, а Башня — ковриком, который вытряхивали.

Лорд Волк обладал огромным количеством даров Голоса и мышечной силы, что в сочетании позволяло ему сотрясать воздух с поистине невероятной силой. Но даже он сам никогда не предполагал, что способен на такое.

От удивления он понизил звучание Голоса на несколько октав и из стен полетели камни и гравий.

Осознав, что может использовать Голос как оружие, Радж Ахтен набрал побольше воздуха и закричал снова, с еще большей силой.

В хрониках рассказывается, что когда-то в Тейфе воины эмира Муссат ибн Хафира тоже прибегали к подобному крику, пробив с его помощью брешь в кирпичных стенах города Абаниса, через которую прошла кавалерия эмира.

Но тогда разрушительный звук издавали тысячи воинов, специально обученных кричать в унисон, а городские стены были сделаны из кирпича, скрепленного раствором.

Этот вопль назвали Смертным Криком Абаниса — звук, раскалывающий камень так же надежно, как голос специально обученного певца — кристалл.

Сейчас Радж Ахтен сотрясал всю округу таким криком в одиночку.

Полученный эффект порадовал его. Воины падали, точно от удара дубиной, многие теряли сознание, некоторые умирали. Из ушей и носов у них хлынула кровь.

На пике звучания Голоса Радж Ахтена огромная каменная Башня Посвященных затрещала и раскололась почти от основания до верхушки.

Но пока еще не рассыпалась.

Тогда он закричал снова, то повышая, то понижая тональность, нащупывая ту частоту, которая позволила бы ему задеть чувствительную струнку камня.

И на этот раз Башня не устояла. Обломки ее рухнули на землю, подняв облако пыли, каменные плиты попадали на лежащих в прострации защитников.

Радж Ахтен отвернулся от Башни и окинул взглядом стены Лонгмота. Во многих местах они тоже дали трещины. Башня герцога выглядела так, точно над ней поработала артиллерия. Из ее стен вывалились огромные каменные блоки, подоконники раскрошились, горгульи упали.

Те, кто уцелел, смотрели на Радж Ахтена глазами, полными ужаса.

Поражение. Лонгмот потерпел полное и безоговорочное поражение.

Радж Ахтен стоял, упиваясь своей мощью. Король Земли идет? Пусть приходит, подумал он. Против меня не устоит даже сама Земля.

Все, даже его собственные солдаты, смотрели на Радж Ахтена с ужасом. Из «неодолимых» от Смертного Крика пострадали немногие. Каждый из них обладал минимум пятью дарами жизнестойкости; по-видимому, этого оказалось достаточно, чтобы уцелеть под напором разрушительной мощи его Голоса.

Но среди защитников было много простых людей, впервые взявших в руки оружие. У одних полопались барабанные перепонки, другие лежали без сознания.

«Неодолимые» ходили среди них, добивая оказывающих сопротивление и оттаскивая тех, кто сдавался, во двор замка.

Уцелевших оказалось всего человек четыреста. Их заставили разоружиться, снять доспехи.

Саламандры замерли на стенах, с вожделением глядя на пленников. Однако по мере того, как становилось все яснее, что одержана полная победа и новых жертв не пред видится, они становились все призрачнее, мерцали все слабее, а потом и вовсе убрались в преисподнюю, откуда были вызваны.

Радж Ахтен, смакуя вкус победы, долго стоял, любуясь сценами учиненного им разгрома.

Потом он обратился к уцелевшим, не мудрствуя лукаво.

— Мне требуется информация. Тому, кто ответит первым, я гарантирую жизнь. Остальные будут убиты. Вопрос следующий: где мои форсибли?

К их чести, большинство рыцарей отказались отвечать. Некоторые выкрикивали проклятия, однако несколько человек закричали:

— Их нет! Ордин приказал увезти их отсюда! Тех, кто готов был купить жизнь ценой предательства, оказалось шестеро. У одних из ушей все еще сочилась кровь, другие плакали, третьи просто были слишком молоды и никогда прежде не сталкивались с опасностью. Возможно, среди них были и люди семейные, которых заботила судьба жен и детей. Радж Ахтен узнал капитана, который несколько дней назад был его Посвященным; однако Лорд Волк не помнил, как его зовут. А один из этих шестерых, уже старый, совсем седой, просто струсил, как подумалось Радж Ахтену.

Лорд Волк приказал им выйти вперед и отвел к подъемному мосту, предоставив «неодолимым» добивать остальных.

— Итак, вас шестеро, — сказал он. — В руках одного из вас его собственная жизнь, а может быть, и судьба всех остальных, — Радж Ахтен не сомневался, кто заговорит первым — трусливый старик. Но ему нужно было не просто чтобы они ответили, а чтобы ответили правдиво. — Следующий вопрос. Куда он отослал мои форсибли?

Они заговорили все разом.

— Не знаем…

— Охранники ускакали куда-то, не сказав никому ни слова…

Двое промолчали. Радж Ахтен выхватил саблю и прикончил их. Может быть, с излишним энтузиазмом, но его не отпускал страх, что форсиблей здесь нет, что все это сражение было пустой тратой времени.

— Ваши шансы уцелеть уменьшаются, — злобно пробормотал он. Четверо оставшихся в ужасе не сводили с него взглядов. На лбу у каждого выступили крупные капли пота. — Отвечайте: когда он отослал форсибли?

Двое заколебались. Капитан сказал:

— Сразу же после того, как Ордин прибыл сюда. Четвертый молча кивнул, соглашаясь. Видно было, что он утратил всякое мужество. Тот самый старик, трус. Он понимал, что упустил свой шанс.

Радж Ахтен прикончил еще двоих. Теперь перед ним стояли два последних человека. На капитане все еще была одежда цветов Лонгмота; может, из этого человека получился бы ценный шпион. На старом трусе была куртка из свиной кожи; скорее всего, охотник. Вообще-то Радж Ахтен сильно сомневался, чтобы ему было что-либо известно, и оставил его в живых просто ради создания атмосферы конкуренции.

— Где Габорн Ордин? — спросил он. Старик в кожаной куртке не знал ответа, Радж Ахтен прочел это на его лице.

— Он прискакал в замок на рассвете и вскоре покинул его, — ответил капитан.

Из замка доносились крики и стоны последних умирающих. Старик в кожаной куртке съежился от страха, чувствуя, что настала его очередь. Капитан часто и тяжело дышал, истекая потом.

Взгляд у него был затравленный, как у человека, отдающего себе отчет в том, что поступает подло. Радж Ахтен не был уверен, что на следующий вопрос он ответит честно; для любого человека существует определенный предел.

Шагнув вперед, он разрубил надвое старика в кожаной куртке.

И задумался: может быть, прикончить и капитана? Он не хотел оставлять свидетелей, которые могли бы рассказать другим о секрете его волшебных порошков или об особенностях военной тактики. Выпустить ему кишки — и вся недолга…

И все же капитан мог еще пригодиться. К примеру, запугать северян рассказами о том, как Радж Ахтен разрушил стены Лонгмота с помощью своего боевого клича,

Пусть знают — все северные замки, вес гордые крепости, которые простояли тысячи лет и уцелели даже в те времена, когда люди сражались с Тот, нелюдями и всякими другими тварями; все они сейчас никого не защитят. Смертельные ловушки, не больше.

Северяне должны узнать об этом. Должны быть готовы к тому, что им придется капитулировать.

— Поздравляю, — сказал Радж Ахтен капитану. — Ты одержал победу в борьбе за свою жизнь. Я помню, недавно ты был моим Посвященным. Теперь пришло время послужить мне еще раз. Я хочу, чтобы ты рассказал остальным, что тут произошло. Когда будут спрашивать, как тебе удалось уцелеть, отвечай: Радж Ахтен сохранил мне жизнь, чтобы я свидетельствовал в пользу его могущества.

Капитан еле заметно кивнул. Он едва держался на ногах. Радж Ахтен положил руку ему на плечо и спросил:

— У тебя есть семья, дети?

Тот кивнул. Слезы брызнули у него из глаз, он отвернулся.

— Как тебя зовут?

— Седрик Темпест. Радж Ахтен улыбнулся.

— Сколько у тебя детей, Седрик?

— Три… девочки и мальчик. Радж Ахтен понимающе кивнул.

— Ты считаешь себя трусом, Седрик Темпест. Думаешь, что поступил как предатель. Но детей своих ты сегодня не предал, не так ли? «Дети — вот наше сокровище. Поистине богач тот, у кого много детей.» Ты будешь жить ради них?

Седрик энергично закивал.

— Героизм и преданность могут принимать разные формы, — продолжал Радж Ахтен. — Не сожалей о том, что принял такое решение.

Повернувшись, он направился к своей палатке на холме, но остановился и вытер лезвие сабли о плащ одного из убитых. Голова уже работала над тем, что делать дальше. Форсибли отосланы — в Мистаррию или куда-нибудь еще. Подкрепление задерживается. И вдобавок на него надвигается какая-то армия.

Зато он открыл для себя новое оружие, с помощью которого мог выиграть день, требующийся для ожидания.

Однако надо было учесть и то, что собственные люди Радж Ахтена в значительной степени пострадали от его крика. Не следовало применять это оружие в непосредственной близости от них. А это означало, что если он хочет убить Габорна силой своего Голоса, лучше им встретиться один на один.

Со свинцового неба к его ногам начали падать снежинки. А он и не заметил, как сильно похолодало.

Снаружи замок тоже был сильно разрушен. Тут и там змеились трещины, множество камней оказались расколоты. Однако в целом черные массивные стены выстояли. В их основании лежали камни тридцати футов в толщину, сорока в ширину и двенадцати в высоту. Каждый такой камень весил тысячи тонн. Эта крепость нерушимо простояла тут на протяжении столетий. На ее воротах можно было различить защитные руны Земли.

Даже самые сильные заклинания Пламяплетов и обстрел из катапульт не смогли нанести существенного вреда этим стенам. И только его Голос расколол некоторые из этих массивных камней.

Даже ему самому это казалось чудом. Кем же или чем же он стал? Ему удалось захватить замок Сильварреста исключительно с помощью своего обаяния. Теперь выяснилось, что и Голос его превратился в мощное разрушительное оружие.

В королевствах на юге каждое мгновение умирал кто-нибудь из его Посвященных, но новые тут же пополняли их ряды. Конфигурация свойств, которыми он обладал, постоянно менялась. Но одно ощущение оставалось бесспорным: количество вновь приобретенных даров превышало количество утраченных. Он и вправду становился Суммой Всех Людей.

Возможно, сейчас настало самое подходящее время встретиться лицом к лицу с этим молодым глупцом — Королем Земли — и его армией. Радж Ахтен почувствовал нарастающее возбуждение.

Повернувшись, он закричал, как бы обращаясь к безмолвным стенам замка:

— Я сильнее, чем .земля;

Послышался треск — вся южная стена содрогнулась.

Седрик Темпест, который как раз в этот момент выбежал из ворот, упал, обхватив руками шлем. К ужасу Радж Ахтена, внешняя половина башни герцога осыпалась влево, придавив многих из его людей. Оттуда послышались крики и стоны. Это выглядело так, как будто силы Земли, защищающие замок, окончательно распались.

В то же самое мгновение он услышал треск у себя за спиной.

Огромный дуб рядом с его палаткой сломался и верхняя половина дерева рухнула прямо на крышу повозки с Посвященными.

Радж Ахтен мгновенно ощутил гибель некоторых из них. Дыхание перехватило, голова закружилась — как обычно бывало, когда он терял часть своих даров.

Все движения вокруг ужасающе замедлились. На протяжении многих лет Радж Ахтен возил эту повозку за собой. В ней, в частности, лежал Дервин Фейл, человек, который когда-то отдал Радж Ахтену свой дар метаболизма и стал его вектором.

Дервин только что умер, так же, как Посвященный, который выполнял роль вектора обаяния, и несколько других, менее значительных людей.

Радж Ахтен удивился, почувствовав, что скорость его восприятия резко уменьшилась. Что это, подумал он? Мой Голос сломал дерево или Земля таким образом наказывает меня?

Неужели Земля нанесла-таки удар? Ответа на этот вопрос он не знал, хотя и понимал всю важность проблемы. Чародей Биннесман проклял его, казалось бы, безо всякого эффекта. Может быть, его проклятие сейчас проявилось в том, что дерево рухнуло?

Или причиной падения стал Голос самого Радж Ахтена?

Такой, на первый взгляд, незначительный удар. И, тем не менее, такой эффективный.

Все это было, конечно, очень интересно, но в данный момент Радж Ахтена волновало другое. Он, который одержал победу над Лонгмотом, только что, в один миг, потерпел сокрушительное поражение. Со всеми своими дарами мудрости, грации и мышечной силы, с утратой скорости он в один миг превратился в «воина неудачных пропорций». И даже самый обычный солдат, мальчишка, не владеющий никакими дарами, был в состоянии убить его.

Если Габорн обладает хотя бы пятикратной скоростью и дарами жизнестойкости еще пяти человек, Радж Ахтену его не одолеть.

Он в отчаянии повел взглядом по сторонам. Пламяплеты выбыли из строя. Форсибли неизвестно где. Саламандры вернулись в преисподнюю и вызвать их оттуда снова будет нелегко. Волшебные порошки истрачены.

Моей целью было сокрушить Сильварреста и Ордина, подумал он. И я преуспел в этом, но в процессе своей задачи нажил еще более могущественного врага.

Не оставалось ничего другого, как покинуть Лонгмот, покинуть Гередон и все королевства Рофехавана. Покинуть и пересмотреть свою тактику. Несмотря на все победы, одержанные на севере, он чувствовал, что сейчас королевства Рофехавана ему не удержать.

Он владел тысячами, тысячами даров. Но рудники его иссякли, а форсибли находились в руках врага. Значит, этот новоиспеченный король очень быстро сможет сравняться с ним.

Радж Ахтену стало по-настоящему страшно.

По-прежнему падал снег. Первый снег за эту зиму. Еще несколько недель и перевалы станут непроходимы.

Спор еще не окончен, но его можно будет продолжить позднее. Все равно — это был удар. Радж Ахтена пугала мысль, что ожидание может затянуться до весны.

Он закричал, приказывая своим людям отступать. Грабить замок было уже некогда.

Прошло несколько долгих минут, пока солдаты подчинились и принялись складывать палатки, запрягать коней, загружать повозки.

Из замка вышли Фрот великаны; они тащили трупы защитников, собираясь сожрать их по дороге. В западных холмах печально выли волки, точно оплакивая гибель Лонгмота.

Советник Радж Ахтена, Фейкаалд, покрикивал высоким голосом:

— Шевелитесь, бездельники! Оставьте мертвых в покое! Эй, вы, там… Помогите загружать эти повозки!

Снег пошел гуще. Спустя несколько мгновений он уже покрывал землю на два дюйма. Радж Ахтен стоял, не сводя взгляда с замка Лонгмот и ломая голову над тем, как случилось, что победа тут обернулась для него поражением, как и почему Джурим предал его.

Замок Лонгмот был мертв. Ни огонька, ни стонов раненых. Только Седрик Темпест, точно потерянный, бродил туда и обратно у ворот, держась за кровоточащее ухо и ругаясь себе под нос. Возможно, он сошел с ума.

Радж Ахтен сел на коня, вспомнив в очередной раз, что его собственного украл чародей Биннесман, и поскакал по холмам.

 

56. Последняя встреча

К тому времени, когда Габорн добрался до Лонгмота, в замке уже никого не было, а его развалины оказались покрыты слоем свежевыпавшего снега.

Габорн намного опередил большую часть своей армии, только пятьдесят рыцарей смогли угнаться за ним. В лесах к западу уныло и жутко выли волки, модулируя голосами то вверх, то вниз.

Биннесман ускакал вперед и теперь бродил у развалин Башни Посвященных, разыскивая что-то среди булыжников.

Смерть и разрушение царили вокруг. Стены и башни Лонгмота лежали в руинах, солдаты Ордина были погребены под камнями. Только около дюжины воинов Радж Ахтена остались лежать на поле сражения.

Лорд Волк одержал тут победу — победу, которую не способен был охватить человеческий разум, почти сравнимую с темп, что описывались в хрониках. Все последние часы Габорн пытался подавить свои мрачные предчувствия, свои подозрения относительно того, что отец мертв. Теперь он опасался самого худшего.

На поле битвы стоял лишь один уцелевший воин в одежде цветов Лонгмота.

Габорн подскакал к этому человеку с бледным, как смерть, лицом и глазами, в которых застыл ужас. Кровь сочилась из его правого уха, вытекая из-под шлема; темные бачки покрылись коркой.

— Капитан Темпест, — Габорн вспомнил, что уже видел этого человека сегодня утром, — где мой отец, король Ордин?

— Он мертв, мой… милорд, — ответил капитан и сел прямо на снег, свесив голову. — Все они мертвы.

Габорн ожидал именно такого ответа и все же эта новость поразила его в самое сердце. Он прижал руку к животу, почувствовав, что не может свободно дышать. Я ничем не помог им, подумал он. Все, что я делал, оказалось впустую.

Чем внимательнее он вглядывался в то, что его окружало, тем сильнее его охватывал ужас. Никогда в жизни не приходилось ему видеть таких ужасных разрушений; и это всего за несколько часов!

— Как вам удалось уцелеть? — ослабевшим голосом спросил он.

Капитан покачал головой, как бы затрудняясь с ответом.

— Радж Ахтен захватил нескольких из нас в плен. Он… убил всех остальных. А меня оставил в живых как свидетеля.

— Для чего? — спросил Габорн. Темпест кивнул в сторону башен.

— Первыми нанесли удар его Пламяплеты. Вызвали каких-то тварей из преисподней, обрушили на замок свои заклинания, которые плавили железо, и закидали его огненными шарами. Они взрывались над воротами, расшвыривая людей, точно ветки.

— Но это было еще не самое страшное. Потом Радж Ахтена криком своего Голоса разрушил даже основание замка. Он убил сотни людей!

— Я… У меня в шлеме толстая кожаная прокладка, но я до сих пор не слышу правым ухом, а в левом не прекращается звон.

Габорн онемел, глядя на замок.

Ему представлялось, что Радж Ахтен привез с собой какие-то ужасные сооружения, чтобы обстреливать эти стены; он допускал также, что его Пламяплеты могли пустить в ход свои невыразимые словами заклинания. Он видел огромный огненный «гриб», вознесшийся в воздух.

Но чтобы стены могли осыпаться просто от крика… Солдаты медленно бродили по полю сражения, надеясь обнаружить хоть какие-то проблески жизни.

— Где… Где мой отец? Темпест кивнул на тропу.

— Он побежал вот этой дорогой на Тор Ломан, догоняя Радж Ахтена. Прямо перед тем, как началось сражение. Габорн развернул коня, но капитан Темпест опередил его и рухнул на колени.

— Простите меня! — воскликнул он.

— За что? За то, что вы уцелели? — Габорн и сам испытывал чувство вины перед теми, кто погиб. Очень тяжелое чувство. — Я не только прощаю, — я хвалю вас за это.

Конь рысью понесся по заснеженному полю под рыдания Темпеста, несмолкающий вой волков и позвякивание кольчуги Габорна. Вначале он сомневался, что скачет в правильном направлении, поскольку снег скрыл от него тропу. Однако спустя примерно полмили, оказавшись под осинами, он заметил грязь и опавшие листья. Следы, оставленные неестественно большими шагами людей, владеющих огромным метаболизмом; шагами, вдесятеро превышающими шаг обычного человека.

Теперь потерять тропу было уже невозможно. Тем более, что она поддерживалась в хорошем состоянии; все кусты были срублены. Скакать по ней было легко, почти приятно.

И все время Габорн видел оставленные отцом следы. Добравшись, в конце концов, до голой вершины Тор Ломана, он обнаружил на мысу древнюю обсерваторию герцога. В снегу — здесь его слой достигал уже трех дюймов — валялся шлем Радж Ахтена.

На нем образовалась глубокая вмятина, но сам шлем был великолепен. Над глазными щелями и выступом, защищающим нос, его украшал сложный рисунок из переплетенных огненных лент, которые Пламяплеты притягивают с небес. На лбу между глазами сиял огромный бриллиант. Габорн взял шлем как военный трофей, связал разорванный ремень и прикрепил шлем к седлу, стараясь не помять белые перья.

Привязывая его, он принюхивался к холодному воздуху. Снег в большой степени очистил его, впитал в себя все запахи, и все же Габорн уловил слабый запах масла, которым отец смазывал доспехи. Да, отец где-то здесь, неподалеку. Может быть, живой, хотя и раненый.

Поднявшись на обсерваторию, Габорн посмотрел вдаль. Минут десять назад снегопад прекратился, видно было хорошо, хотя он обладал всего двумя дарами зрения, и никто не назвал бы его дальновидцем. В десяти милях к востоку через пустошь скакали Иом и се люди. Они приближались со стороны Даркинского тракта.

В южном направлении, на пределе зрения Габорна, отступала армия Радж Ахтена. Расстояние приглушило яркость их цветов, красного и золотого.

Среди них он заметил некоторых людей, которые остановились и, повернувшись назад, смотрели, казалось, прямо на него. Возможно, это были дальновидны, которые заинтересовались тем, кто стоит на обсерватории. Возможно, в числе них был сам Радж Ахтен.

— Я уничтожу тебя, Радж Ахтен, — прошептал Габорн.

И поднял кулак в знак того, что бросает вызов. Но разглядеть, ответил ли ему кто-нибудь из людей на далеком холме, он не смог. Они просто развернули коней и скрылись за гребнем холма.

Будь в моем распоряжении какая угодно армия, подумал Габорн, сейчас Радж Ахтен для меня недостижим.

И все же в глубине души он почувствовал некоторое облегчение. Он, так же, как и отец, любил эту страну. Оба они добивались одного, — чтобы Радж Ахтен ушел отсюда, предоставив ей быть самой собой, прекрасной и свободной. Пусть на время, но им это удалось.

Да, но какой ценой?

Габорн перевел взгляд вниз. Снег пошел уже после того, как Радж Ахтен покинул Очи Тор Ломана, и все же в воздухе до сих пор ощущался металлический привкус крови.

Итак, рассудил Габорн, Радж Ахтен поднялся сюда, увидел вдали облака пыли под ногами множества людей, коров и… ушел; .так или иначе, военная хитрость сработала.

Это открытие порадовало Габорна; выходит, Радж Ахтена можно обмануть. Значит, его можно и победить.

Габорн обошел башню, пытаясь заглянуть вниз. Воображение подсказывало ему такую картину: противники боролись здесь, на башне, а потом Лорд Волк сбросил отца с кручи.

И в какой-то момент он увидел то, чего больше всего опасался: руку, торчащую среди камней у основания обсерватории. Мертвая ладонь была полна снега.

Габорн сбежал по ступеням, нашел труп отца и потряс его, сбрасывая снег.

То, что он увидел, разбило ему сердце. На закоченевшем лице отца застыла широкая улыбка. Может быть, в самый последний момент какое-то мимолётное воспоминание заставило его улыбнуться. Или, может быть, то была гримаса боли. И все же Габорну хотелось думать, что отец улыбался ему, — точно поздравляя с победой.

 

57. Вот теперь я и вправду — смерть

Габорн уже ускакал вперед, когда к Иом вернулось ее обаяние. Она понятия не имела, как именно погибла женщина, служившая вектором Радж Ахтену, но ощутила внезапное облегчение. Как и Иом, эта несчастная женщина была всего лишь орудием в руках Лорда Волка, среди множества других, которых он использовал.

Как бы то ни было, к Иом вернулась ее красота. На сердце стало легче, она почувствовала себя гораздо уверенней. Точно распустившийся цветок.

Однако это была не та противоестественная, заимствованная красота, которой она обладала с самого рождения. Кожа на руках разгладилась, морщины исчезли. На щеках заиграл румянец юности. Впервые в жизни она стала сама собой, без того преимущества, которое давало обладание дарами.

Этого было достаточно. Ей ужасно захотелось, чтобы Габорн оказался здесь и смог увидеть ее. Но, увы, он был уже далеко впереди.

Хотя гонцы, прискакавшие из Лонгмота, описали то, что ей предстояло увидеть, и рассказали, как Радж Ахтен почти полностью разрушил замок одной лишь силой своего Голоса, Иом оказалась неподготовленной к тому, что открылось се взору.

Сейчас за ней следовали всего десять тысяч человек из замка Гровермана и окрестных селений. Многие женщины уже повернули назад, торопясь к своим близким, в свои дома. Они сделали свое дело.

Но многие и остались. В особенности, те, которые прежде жили в Лонгмоте. Им хотелось увидеть, что осталось от их жилищ.

Увидев разрушенный замок и опустевшие поля, по которым рыскали волки, многие женщины и дети залились слезами, поняв, чего они лишились.

Всего три дня назад они покинули свои дома, но эти несколько дней, проведенные под обрывками одеял вокруг замка Гровермана, показали со всей определенностью, как трудно им придется без крова. В особенности, с учетом того, что уже начал падать снег.

Конечно, большинство из них надеялись, что, вернувшись домой, отстроятся заново. Но сейчас, когда в любой момент снова могла разразиться война, в первую очередь нужно было восстанавливать хотя бы некоторые фортификационные сооружения.

Замок лежал в руинах. Огромные каменные блоки, устоявшие под натиском двенадцати столетий, сейчас развалились на части. Почти на уровне подсознания Иом стала прикидывать, что потребуется для восстановления крепости. Пятьсот каменщиков из Эйремота — они считались самыми лучшими. Возчики для растаскивания камней. Фрот великаны из Лонгнока, которых придется нанять, чтобы укладывать камни на место. Люди для очистки рва. Дровосеки для спиливания деревьев. Повара и кузнецы. Строительный раствор, зубила, пилы, шила, топоры и… Этот перечень можно было продолжать без конца.

Но к чему все труды? Если Радж Ахтену достаточно закричать, чтобы замок снова развалился на части?

Оглянувшись, она увидела на поле, неподалеку от замка, Габорна. Он стоял на коленях в снегу, над телом отца, которое он перенес под дуб. Рядом с ними лежала огромная ветка.

Вокруг в землю были воткнуты копья, как бы создавая заслон от волков.

Над трупом отца Габорна на дереве висел его щит, а шлем лежал в ногах короля — знак того, что отец пал в бою.

Повернув коня, Иом поскакала к ним, ведя в поводу коня Сильварреста. За ними следовали три Хроно: ее самой, отца и Габорна. Всего несколько минут назад король Сильварреста спал мертвым сном прямо в седле, но сейчас проснулся и широко улыбался, глядя еще затуманенными глазами на снег. Ну, просто дитя, которого все приводит в восторг.

Габорн поднял взгляд на Иом; лицо у него было мрачное, опустошенное. Иом поняла, что нет слов, которые смогли бы успокоить его. Ей нечего было предложить ему. За последние несколько дней она потеряла почти все — дом, родителей, красоту… и многое другое, чему не было названия.

Смогу ли я когда-нибудь снова спокойно заснуть, подумала она? В ее сознании безопасность всегда ассоциировалась с замком; в мире, насыщенном опасностью, он казался единственно надежным, спокойным местом.

Которое больше не существовало.

Она чувствовала, что и детство, и присущая ему невинность — все это осталось позади. Часть жизни у нее безжалостно украли.

И дело было не только в том, что ее мать умерла, а один из замков сейчас лежал в руинах. Еще утром она задумалась о том, что же, собственно говоря, с ней произошло. Вчера ее пугала мысль о том, что Боринсон проскользнет в замок Сильварреста и убьет Посвященных. В глубине души она догадывалась, что именно это он и собирается сделать.

И что же? Она не стала возражать, не стала с ним спорить, фактически одобрив его действия. Озноб ужаса со вчерашнего дня то и дело пробегал у нее по спине, когда она вспоминала об этом. Сейчас Иом чувствовала себя совершенно беззащитной. Она не спала уже две ночи и часами испытывала такое сильное головокружение, что боялась свалиться с коня.

Возникло ощущение, как будто огромный невидимый зверь, таившийся прежде в глубине се сознания, внезапно выпрыгнул оттуда и захватил власть над ней.

Собираясь сказать все же несколько утешительных слов Габорну, Иом внезапно ощутила, как слезы заструились по ее замерзшим щекам. Она попыталась вытереть их и почувствовала, что дрожит.

Усилиями Габорна король Ордин выглядел хорошо — насколько это возможно для мертвого. Волосы расчесаны, на бледном лице — печать смерти. Красота покинула его вместе с жизнью, и тот человек, который лежал сейчас перед Иом, очень мало напоминал сильного, царственного короля Ордина, каким он был при жизни.

Сейчас он выглядел как какой-нибудь престарелый землевладелец — со своим широким лицом и обветренной кожей. На губах застыла загадочная улыбка. Он лежал на деревянной доске, одетый в доспехи и накрытый своим мерцающим парчовым плащом.

Руки сжимали бутон голубой розы, скорее всего, сорванной в саду герцога.

Увидев выражение лица Иом, Габорн медленно поднялся, как будто это усилие причиняло ему боль. Подошел к ней, обнял за плечи, как только она соскользнула с коня, и прижал к себе.

Она подумала, что он поцелует ее, скажет: «Не грусти».

Вместо этого глухим, мертвым голосом он прошептал:

— Поплачь вместе с нами. Поплачь.

Боринсон ворвался в Лонгмот, как вихрь. Еще с расстояния в пять миль, поднявшись на хребет очередного холма и увидев развалины замка и множество людей вокруг, он понял, что новости окажутся дурными. Люди в толпе были одеты по-разному, но цветов Радж Ахтена он не заметил.

Трепеща от ярости, какой он никогда не испытывал прежде, Боринсон жаждал сразиться с Радж Ахтеном, жаждал убить его.

В таком настроении он с севера прогалопировал в Лонгмот и увидел тысячи оборванных новобранцев; никто из них не был одет в цвета Ордина.

Боринсон проскакал мимо пары подростков, которые обшаривали труп солдата Радж Ахтена. Одному было лет четырнадцать, другой выглядел постарше. Сначала Боринсон подумал, что юные грабители охотятся за кошельками или кольцами, и собрался пристыдить их. Но потом разглядел, что один из парней поддерживал труп, а другой в это время стягивал с него доспехи.

— Хорошо. Они искали доспехи и оружие, на покупку которых у них, конечно, не было денег.

— Где король Ордин? — спросил Боринсон, пытаясь сдержать свои эмоции.

— Умер, как и все остальные слабаки в этом замке, — ответил тот, что был помоложе.

Он стоял спиной к Боринсону и не видел, с кем разговаривает.

Из горла Боринсона вырвалось что-то вроде рычания или хрипа.

— Все?

Его голос, должно быть, все-таки задрожал от боли, потому что парень обернулся и со страхом посмотрел на него. Уронил тело и отскочил назад, вскинув в салюте руку.

— Да… Да, сэр, — осторожно подбирая слова, объяснил старший. — В живых остался только один человек, — чтобы рассказать, что произошло. Все остальные умерли.

— Один? Уцелел мужчина? — сдержанно спросил Боринсон, хотя больше всего ему хотелось закричать, позвать Мирриму по имени и услышать, как она откликается.

— Да, сэр, — продолжал старший парнишка. И сделал шаг назад, очевидно, подумав, что Боринсон может ударить ею. — Вы… Ваши люди храбро сражались. Король Ордин сформировал «змею» и сцепился с Лордом Волком один на один. Они… Мы никогда не забудем этой жертвы.

— Чьей жертвы? — спросил Боринсон. — Моего короля или этих слабаков?

Младший парень повернулся и дал деру, словно боясь, что Боринсон вот-вот набросится на них. И он так и сделал бы, но злость на них быстро испарилась.

Он оглядел окрестные холмы, как будто ждал, что на одном из них стоит Миррима и машет ему рукой. Вместо этого взгляд его наткнулся на высокий дуб и Габорна под ним.

Принц положил тело короля Ордина на землю, окружив его кольцом копий погибших воинов, как это было принято в Мистаррии. Сам он стоял рядом с мертвым отцом, обнимая Иом. На принцессе был плащ с капюшоном, но ошибиться Боринсон не мог — он узнал контуры ее фигуры. В нескольких ярдах в стороне сгрудились три Хроно, наблюдая за происходящим с заученным терпением.

Безумный король Сильварреста слез с коня, вошел внутрь кольца копий, наклонился над Ордином и с потерянным видом оглядывался по сторонам, как бы умоляя о помощи.

Ужас и отчаяние захлестнули Боринсона с такой силой, что он вскрикнул.

Замок пал. Король погиб.

Может быть, это я убил его, мелькнула у Боринсона дикая мысль. Убил своего собственного короля. Ордин сражался с Радж Ахтеном один на один и потерпел поражение. Я имел возможность выполнить приказ моего короля — убить всех Посвященных. Если бы я в точности выполнил его приказ, может быть, это что-то и изменило бы. Может быть, сейчас на месте короля лежал бы мертвый Радж Ахтен.

Я допустил, чтобы мой король умер.

Чувство вины, терзавшее Боринсона, приняло совершенно невероятные размеры — буря, обрушившаяся неизвестно откуда и проникшая до самых глубин его существа.

Древний закон в Мистаррии гласит: последний приказ короля должен быть выполнен, даже если король пал в сражении. Последний приказ короля должен быть выполнен.

Воздух, казалось, сгустился вокруг Боринсона. Он взял наизготовку копье, быстрым движением подбородка опустил забрало шлема и пришпорил коня. Из его горла вырвался хриплый смех, больше похожий на карканье.

Он крепко, стиснул зубы.

Что-то белое, легко падающее с серых облаков. Мягкий мороз. Застывшая красота, искрящаяся под лучами солнца.

Король Сильварреста изумленно оглядывался, иногда постанывая от восхищения при виде какого-нибудь нового прекрасного явления — корки льда на лужице или комка подтаявшего снега, упавшего с дерева. В его лексиконе отсутствовало слово «снег», он не помнил его.

Все казалось восхитительно новым. Он чувствовал, что очень устал, но не мог уснуть с тех пор, как прискакал к замку.

Здесь было слишком много странных людей. И они плакали, точно от боли. Взглянув в сторону замка, он увидел разрушенные башни. Даже они выглядели для него как чудо.

Какая-то женщина повела его коня в поводу, направляясь в сторону огромного дерева, где кружком стояли воткнутые в землю копья.

Поначалу Сильварреста попытался прислушаться к тому, что молодой человек говорил этой женщине, но потом поднял взгляд на дерево. На ветке, глядя на него, сидел оранжевый кот, полудикий мышелов из тех, какие обычно живут на фермах. Он встал, выгнув спину дугой и помахивая хвостом, а потом медленно пошел по огромной ветке над головой Сильварреста. Издавая голодное мяуканье, кот пристально глядел на что-то, что лежало на земле.

Проследив за его взглядом, король Сильварреста заметил человека, лежащего на земле и накрытого мерцающим зеленым плащом. Он узнал этот королевский плащ, тот самый, который очаровал его еще сегодня утром. И узнал лежащего под ним человека.

Король Ордин. Его друг.

И в тот же самый миг он отчетливо понял, что что-то в происходящем было не так. Ордин не двигался, его грудь не вздымалась и не опускалась. Он лишь стискивал в пальцах голубой цветок.

В одно мгновенье прекрасный, новый мир Сильварреста рухнул. Он вспомнил, что все это означало; воспоминание всплыло из самых глубин его сознания, где оно затаилось вместе с другими ужасными воспоминаниями.

Он закричал — без слов, потому что не знал, как это называется — и спрыгнул с коня. Ударился о землю, завозился в снегу, оскальзываясь в грязи. Потом, наконец, поднялся на ноги и, прорвавшись сквозь ограду из копий и свалив некоторые из них, схватил Ордина за руку.

Пальцы Ордина стискивали единственный цветок, голубой, как небо. Сильварреста схватил эти холодные пальцы, потянул вверх и попытался заставить их двигаться. Дотронулся до щеки Ордина, погладил се — такую же холодную, как и рука, которую он сжимал.

Сильварреста заплакал и повернулся к остальным, чтобы выяснить, известна ли им эта ужасная, мрачная тайна, знают ли они, что за зверь подкрадывался ко всем ним.

Заглянув в глаза молодого человека и женщины, он увидел в них ужас.

— Да, — мягко сказал молодой человек. — Смерть. Он умер.

Да, им была известна эта тайна.

Женщина произнесла с грустью и как бы отчитывая его:

— Отец… Ох, пожалуйста, уйди оттуда! Из полей прямо на них мчался рыцарь на огромном коне, летел, точно стрела, опустив забрало шлема и держа наизготовку копье. Так быстро он скакал! Так быстро.

Крик вырвался из груди Сильварреста; одно-единственное слово, в котором была заключена ужасная тайна, только что вновь открывшаяся ему:

— Смерть!

 

58. Сломанные судьбы

Габорн услышал цоканье копыт, звон пластинок кольчуги, который они издавали, соприкасаясь друг с другом. Он подумал, что это скачет какой-то местный рыцарь — и вдруг услышал горловой смех, звук, наполнивший его сердце ужасом.

Принц смотрел на короля Сильварреста, потрясенный и огорченный тем, что этот несчастный, почти ничего не понимающий человек был вынужден столкнуться с проявлением смертной природы человека. Точно смотришь на ребенка, разорванного на части собаками.

Все, что Габорн успел сделать, это оттолкнуть Иом себе за спину, повернуться, поднять руку и закричать:

— Нет!

Потом, звеня доспехами, Боринсон на своем мышастом жеребце пронесся мимо. Огромный. Неудержимый.

Боринсон держал копье так низко, что его черный стальной кончик едва не касался снега. У Габорна мелькнула мысль броситься вперед, оттолкнуть копье, но Боринсон уже промчался мимо.

Габорн стоял в тридцати футах от короля Сильварреста, испытывая ощущение, будто время внезапно замедлилось.

Сотни раз ему приходилось видеть, как сражается Боринсон. У этого человека была твердая рука. Он прекрасно владел оружием, мог пронзить копьем сливу, подложенную на столбик забора, даже сидя верхом на коне, скачущем со скоростью шестьдесят миль в час.

Боринсон развернулся и поскакал обратно, держа копье все так же низко и согнувшись в седле, точно у него болел живот. Потом Габорн увидел, как копье немного приподнялось, нацелившись прямо в сердце Сильварреста.

Сам Сильварреста, казалось, не осознавал происходящего. Лицо короля исказила гримаса, — он только что вспомнил то, с чем, как надеялся Габорн, ему никогда не придется столкнуться. И, вспомнив, он закричал:

— Смерть!

Хотя, конечно, он не имел в виду свою собственную.

Потом конь оказался рядом с Сильварреста. Боринсон слегка передвинул копье, как будто не хотел задеть одно из тех копий, которые Габорн водрузил вокруг тела отца.

Конь рванулся вперед, сметая одни копья, растаптывая другие. И почти в то же самое мгновенье кончик копья Боринсона коснулся Сильварреста чуть пониже грудины.

Король откинулся назад, вскинув ноги.

Ломая ребра, копье вошло в грудь Сильварреста на десять футов, а потом Боринсон внезапно выпустил его из руки.

Конь перепрыгнул через труп отца Габорна, пронесся сквозь стену копий и дальше, мимо ствола огромного дуба.

Какое-то время король Сильварреста стоял, с недоумением глядя на пронзившее его копье, на кровь, стекающую на снег. Потом его колени подогнулись, голова упала, и он завалился влево,

Умирая, он смотрел на дочь и слабо стонал.

У Габорна не было при себе оружия — боевой молот так и остался притороченным к седлу.

Рванувшись вперед, он выдернул из земли копье и окликнул Иом. Подгонять ее не было нужды. Ее конь испуганно заржал, услышав крик Габорна.

Иом побежала вслед за Габорном. Он подумал, что она понимает, какая опасность ей угрожает и готова положиться на его защиту. Но очень скоро стало ясно, что об этом она думала меньше всего и побежала в ту же сторону просто потому, что таким путем могла добраться до своего отца.

Боринсон развернул коня, вытащил из ножен боевой топор и поднял забрало шлема. А потом на мгновение замер, просто глядя перед собой.

В его голубых глазах застыла боль и это была боль безумия. Лицо пылало, он яростно скрипел зубами. И не смеялся больше.

Забежав вперед, Таборн сорвал с ветки дуба щит Ордина, поднял его, защищая Иом и Сильварреста, и не много отступил в сторону, оказавшись в пяти футах от остывшего трупа отца.

Он не сомневался, что Боринсон не посмеет перепрыгнуть через труп короля Ордина, понимая, что это было бы оскорблением по отношению к покойнику. Однако в том, что Боринсон не нападет на него, уверенности у Габорна не было. Боринсона принудили совершить кровавое убийство Посвященных в замке Сильварреста. Он оказался перед выбором — либо убить короля Сильварреста и его людей, среди которых было немало друзей самого Боринсона, либо сохранить им жизнь, предоставив возможность служить Радж Ахтену.

Жестокий выбор, рождающий вопрос, на который не было четкого ответа. Точнее говоря, не было такого ответа, с которым можно было бы надеяться жить дальше.

— Отдай ее мне! — закричал Боринсон.

— Нет! — ответил Габорн. — Она больше не Посвященная.

Взглянув на Иом, которая сейчас откинула капюшон, Боринсон увидел, что морщины на ее лице исчезли. Увидел ее ясные глаза. И удивился. Ужасно удивился.

Мимо Габорна с невероятной скоростью промчался один из рыцарей Сильварреста с огромным метаболизмом и кинулся к Боринсону. Тот уклонился в сторону, взмахнул молотом и хватил им воина по лицу. Кровь брызнула во все стороны, умирающий воин налетел на коня Боринсона и упал.

Свидетелями убийства Сильварреста стали сотни людей. До сих пор все внимание Габорна было сосредоточено на Боринсоне и только сейчас он осознал присутствие других.

Выхватив оружие, по склону холма бежал герцог Гроверман в сопровождении сотни рыцарей, за ними спешили новобранцы. Одни выглядели разъяренными, другие испуганными. Некоторые до сих пор не могли поверить в случившееся. До Габорна донеслись крики:

— Убийство, подлое убийство!

— Смерть ему!

Лица молодых парней, вооруженных лишь прутьями и косами, были перекошены от ужаса.

Иом упала на снег, положила голову отца себе на колени и, всхлипывая, закачалась из стороны в сторону. Из раны на груди Сильварреста хлестала кровь — точно из молодого бычка, зарубленного мясником. Кровь собиралась в лужу, смешиваясь с подтаявшим снегом.

Все произошло так быстро, что Габорн все это время просто стоял и смотрел, ничего не предпринимая. Его собственный телохранитель убил отца женщины, которую он любил. А теперь еще и жизнь самого Габорна оказалась в опасности.

Он закричал, стараясь использовать всю силу своего Голоса:

— Стойте! Я сам с ним разберусь!

Услышав этот крик, конь загарцевал, и Боринсон с трудом удержал его. Те, кто был ближе всех к Габорну, остановились в ожидании. Остальные продолжали сбегать с холма, не совсем понимая, что происходит.

Увидев своих людей, Иом подняла руку, останавливая их. Габорну показалось, что одно лишь ее приказание толпу не задержало бы; немалую роль сыграл грозный вид Боринсона. Однако отчасти из страха, а отчасти из уважения к своей принцессе, люди замедлили бег, а те, что были постарше и помудрее раскинули руки, пытаясь удержать самых горячих.

Боринсон с презрением посмотрел на толпу, взмахнул молотом, указывая на Иом, и сказал, глядя Габорну в глаза:

— Она должна умереть, как и все остальные! По приказу твоего отца!

— От отменил этот приказ, — как можно спокойнее произнес Габорн, используя все, чему его учили с точки зрения управления Голосом и стараясь говорить как можно убедительнее, чтобы Боринсон понял — все сказанное им правда.

Челюсть Боринсона отвисла от ужаса; гнетущее его чувство вины стало еще тяжелее. Габорн хорошо представлял, какие слова будут шептать за спиной Боринсона годы и годы спустя:

— Мясник…

— Убийца…

— Это он убил короля…

И все же Габорн не мог сказать ему ничего, кроме правды, сколь бы горька она ни была, как бы ни тяжело ее было слушать его другу

— Мой отец отменил этот приказ, когда я привел к нему короля Сильварреста. Он обнял его как друга, который был ему дороже брата, и молил о прощении! — для большего эффекта Габорн концом копья указал на Сильварреста.

Если у него прежде уже мелькала мысль о том, что Боринсон безумен, то теперь принц не сомневался в этом.

— Нс-е-е-е-т! — взвыл Боринсон, и его глаза наполнились слезами. Глаза, которые сейчас глядели мимо Габорна и видели что-то свое, доступное только ему одному, но от этого не менее ужасное. — Не-е-е-е-т!

Он яростно затряс головой. Правда оказалась для него невыносимой; как жить дальше, зная эту правду?

Боринсон то ли уронил, то ли отшвырнул свой молот, повернулся в седле, перекинул через коня ногу и неуклюже слез на землю, точно опускаясь с очень высокой ступеньки.

— Нет, пожалуйста, нет! — воскликнул он, качая головой из стороны в сторону.

Стащил с себя шлем и отшвырнул его, оставшись с непокрытой головой. С напряженной шеей наклонился вперед и таким странным манером — голова опущена, колени едва не касаются земли — не столько зашагал, сколько потащился в сторону Габорна.

До того, наконец, дошло, что Боринсон никак не может решиться, что делать. То ли подойти к нему, то ли рухнуть на колени. Голову он, однако, не поднимал.

— Милорд, милорд, ах, ах, возьмите меня, милорд. Возьмите меня! — Боринсон, наконец, упал на колени и пополз вперед.

Какой-то парень взмахнул молотом, как будто собираясь нанести ему смертельный удар, но Габорн закричал, чтобы он оставался на месте. Настроение толпы становилось угрожающим, Люди явно жаждали крови.

— Взять тебя? — спросил Габорн Боринсона.

— Возьмите меня, — умоляюще повторил тот. — Возьмите мой разум. Возьмите его. Пожалуйста! Я ничего больше знать не хочу. Не хочу понимать. Возьмите мой разум!

Габорну не хотелось, чтобы Боринсон стал таким, как Сильварреста, чтобы эти глаза, которые он так часто видел смеющимися, стали пусты и бездумны. Но в глубине души он понимал, что, может быть, сейчас этот выход был бы для него благом.

Это мы с отцом подтолкнули его к краю безумия, сказал себе Габорн. А теперь еще взять у него дар — нет, это было бы подло, низко. Так поступают короли, которые заставляют бедняков трудиться до седьмого пота, а когда те не могут больше платить, говорят себе, что, забирая у них дары, проявляют великодушие.

Я совершил насилие над ним, сказал себе Габорн. Вторгся в его Сферу Невидимого, лишил свободы воли. Боринсон всегда старался быть хорошим солдатом, но больше он никогда уже не сможет воспринять себя не только как хорошего солдата, но и человека.

— Нет, — сказал Габорн мягко. — Я не стану отбирать у тебя разум.

Но, даже произнося эти слова, он до конца не был уверен, какими именно мотивами руководствовался, принимая такое решение. Боринсон был прекрасным воином, лучшим бойцом Мистаррии. Лишить его разума было бы слишком расточительно — все равно как если бы крестьянин убил прекрасного коня, чтобы набить себе брюхо, в то время как для этого было достаточно и курицы. Неужели мной руководят просто прагматические соображения, спрашивал себя Габорн?

— Пожалуйста, — снова затянул Боринсон. Он уже дополз до Габорна и находился от него не дальше, чем на расстоянии вытянутой руки. Голова у него вздрагивала, трясущимися руками он дергал себя за волосы. Не осмеливаясь взглянуть вверх, он не отрывал взгляда от ног Габорна. — Пожалуйста… вы, ах, вы не понимаете! Миррима была в этом замке! — Он указал на Лонгмот. — Мирримы больше нет. Возьмите меня… Возьмите мой метаболизм. Не хочу больше ничего знать, пока война не закончится.

Габорн в ужасе отпрянул назад.

— Ты уверен? — он старался говорить как можно спокойнее и рассудительнее, хотя на самом деле все разумные соображения выскочили у него из головы. Габорн почувствовал смерть тех, с кем был связан — своего отца, отца Шемуаз и короля Сильварреста. Но в отношении Мирримы такого чувства у него не возникло. — Ты видел ее? Видел тело?

— Она еще вчера покинула Баннисфер, чтобы быть здесь со мной во время сражения. Она была в этом замке, — голос Боринсона сломался, он упал на землю и зарыдал.

Когда Габорн увидел их вместе — Боринсона и Мирриму — у него сразу же возникло ощущение, что все правильно. И что, соединяя их, он действовал не сам от себя, а какая-то Сила вела его. И уж, конечно, он вовсе не имел в виду, что все закончится так трагически.

— Нет, — твердо сказал Габорн, приняв окончательное решение.

Он не лишит Боринсона его дара, даже если чувство вины угрожает раздавить того. Он не мог позволить себе совершить такой акт милосердия, и неважно, какие муки при этом терзали его.

Боринсон стоял теперь на коленях, выставив перед собой руки ладонями вверх и опираясь ими о землю. Традиционный жест пленника войны, означающий, что он предлагает себя обезглавить.

— Если не хотите брать мои дары, — закричал он, — тогда возьмите мою голову!

— Я не стану убивать тебя, — ответил Габорн, — если ты отдашь мне свою жизнь. Вот ее я возьму… и буду рад такому соглашению. Я выбираю тебя. Помоги мне разделаться с Радж Ахтеном!

Боринсон покачал головой и зарыдал снова, так сильно, что ему стало нечем дышать. Габорн никогда не видел, чтобы он так плакал, и даже не предполагал, что этот человек способен испытывать такую боль.

Он положил руки на плечи Боринсона, показывая тем самым, что просит его подняться, но тот не вставал с колен, продолжая заливаться слезами.

— Миледи? — послышался чей-то голос.

На поле, между тем, воцарилось гробовое молчание. Гроверман со своими рыцарями стояли совсем рядом, наблюдая за всем происходящим с ошеломленным видом. В ужасе глядя на Боринсона и не понимая, что они должны делать в такой ситуации. Какой-то рыцарь окликнул Иом, но она по-прежнему сидела на снегу, положив голову отца себе на колени, покачиваясь и почти не обращая внимания на то, что творилось вокруг.

Потом, спустя несколько долгих минут, она подняла взгляд. В глазах у нес дрожали слеза. Наклонившись над отцом, она нежно прикоснулась губами к его лбу. Прощальный поцелуй.

Отец так и не понял до самого конца, кто она такая, подумал Габорн. Забыл о ее существовании или просто не узнал се, лишенную дара обаяния. Может быть, для Иом это было едва ли не тяжелее всего.

Она встала, оглядела своих рыцарей и сказала самым твердым тоном, на который была способна:

— Оставьте нас.

Последовало долгое, но неспокойное молчание. Кто-то раскашлялся. Герцог Гроверман не сводил с нес немигающих глаз.

— Моя королева…

— Вы тут ничего не сделаете. Здесь никто ничего не может сделать!

Габорн понял, что она имела в виду не убийство, не обуявшую всех жажду расправы, а все в целом — Радж Ахтена, развязанную им бессмысленную войну. И, конечно, прежде всего она имела в виду непоправимую смерть.

— Эти люди… Тут совершено убийство, — продолжал настаивать Гроверман, — И Дом Ордин должен поплатиться за него!

По древнему обычаю, лорд нес ответственность за своих вассалов, — точно так же, как крестьянин несет ответственность, если его корова заберется в чужой огород. Согласно этому обычаю, Габорн был виновен в той же степени, что и Боринсон.

— Отец Габорна погиб, а вместе с ним две тысячи его лучших рыцарей, — ответила Иом. — Чего еще вы хотите от Дома Ордин?

— Мы понимаем, что принц не убийца. Нам нужен рыцарь, который лежит у его ног. Это вопрос чести! — закричал какой-то воин, решив, по-видимому, занять позицию, что Габорн не виноват в случившемся.

— Вам кажется, что задета честь? — спросила Иом. — Рыцарь, который лежит у ног Габорна, сэр Боринсон, вчера спас жизнь мне и моему отцу. Защищая нас, он убил одного из «неодолимых» Радж Ахтена. И он сделал все, чтобы изгнать этого мерзавца из нашего королевства…

— Это убийство! — закричал тот же рыцарь, потрясая топором.

Гроверман, однако, поднял руку, призывая его к молчанию.

— Вы говорите, что это вопрос чести, — запинаясь, произнесла Иом. — А известно ли вам, что именно король Ордин, лучший друг моего отца, приказал нас убить?

— И у кого из вас повернется язык сказать, что это неправильно? И я, и отец стали Посвященными нашего заклятого врага. Кто из вас осмелился бы не подчиниться такому приказу, если бы вы оказались на его месте?

— Мой отец и я отдали свои дары Радж Ахтену, считая, что это не так уж важно. Однако много мелких неправильных поступков способны породить великое зло.

— По-вашему, этот рыцарь совершил убийство? Ведь он всего-навсего выполнил приказ, расправился с тем, кого считал врагом. По-вашему, это бесчестный поступок?

Иом стояла, свесив руки, запятнанные кровью; слезы струились по ее лицу. Она от всего сердца стремилась добиться оправдания Боринсона, и Габорн не был уверен, что в подобных обстоятельствах сохранил бы такое же присутствие духа.

Что касается самого Боринсона, то он безучастно смотрел на рыцарей, точно его не волновало, чем все для него закончится. Можете убить меня, можете оставить мне жизнь, вот что выражал его взгляд. Только решайте что-нибудь.

Гроверман и его люди, не продвигались вперед, но и не расходились. Чувствовалось, что Иом их не убедила, однако и особой решительности они не проявляли.

Иом до крови прикусила дрожащую губу, не заметив этого, глаза вспыхнули от ярости и боли. У нее больше не было сил убеждать их. Эти люди не успокоятся; а ведь ей так тяжело — всего за два дня она потеряла всех близких.

Габорн и сам пережил когда-то смерть матери и вот сейчас — и отца. Он понимал, каково Иом, чувствовал, насколько боль, которую испытывает она, сильнее той, что терзала его самого.

Иом обратилась к нему, стараясь говорить как можно более спокойным, почти ироническим тоном:

— Милорд король Ордин, сэр Боринсон… За все, что вы для меня сделали на протяжении этих двух дней, я вынуждена предложить вам покинуть нас, пока мои люди вас не убили. Наша земля разорена и мы не в состоянии проявить обычного гостеприимства. Уезжайте отсюда. За вашу верную службу я дарую вам жизнь, хотя мои вассалы хотели бы, чтобы я не проявляла подобной щедрости.

Она произнесла все это, как бы слегка высмеивая своих людей, но Габорн понимал, что она говорит совершенно серьезно, что у нее просто больше нет сил бороться с их упрямством.

— Уезжай, — прошептал Габорн Боринсону. — Встретимся в Бредсфорском поместье.

К его облегчению, Боринсон встал, сел на коня и без единого возражения выполнил приказ.

Габорн подошел к Иом, снял латную рукавицу и положил правую руку ей на плечо. Под тонкой тканью платья она выглядела такой хрупкой, такой слабой. И как ей удастся держаться под давлением той ноши, которая обрушилась на нее?

Она не казалась теперь прекрасной, как первая вечерняя звезда. Но и морщины тоже исчезли. Сейчас она в полной мере была сама собой, и любить ее сильнее, чем в этот момент, Габорн просто не мог; любить и страстно желать, чтобы она осталась с ним всегда.

— Я люблю тебя, ты знаешь, — сказал он. Иом кивнула, еле заметно. — Я пришел в Гередон, чтобы просить твоей руки, и по-прежнему хочу получить ее. Хочу, чтобы ты стала моей женой.

Он говорил все это не для того, чтобы напомнить Иом о своих чувствах, а исключительно ради ее людей, ради того, чтобы они знали, как обстоит дело.

В толпе засвистели. Некоторые возмущенно закричали:

— Нет!

Габорн понимал, что в данный момент они к нему не расположены. Эти люди понятия не имели, что он сделал ради их освобождения: Они стали свидетелями лишь того, что случилось совсем недавно и что не прибавило ему чести в их глазах. Сегодня их сердца ему не завоевать, хотя он надеялся со временем сделать это.

Иом погладила его руку, но успокаивать не стала.

Габорн зашагал вверх по склону холма, туда, где его конь скреб копытом снег в усилиях добраться до свежей травы, и вслед за Боринсоном поскакал на юг.

Пробившись сквозь толпу, за ним, точно тень, следовал его Хроно.

 

59. Целитель

Сидя над телом отца, Иом не чувствовала уверенности, хватит ли у нес сил пережить хотя бы еще один день. Казалось, у нее иссякла вся энергия, все воля к борьбе — точно так же, как два дня назад истаяла се красота.

Отец лежал у ее ног, а ей отчаянно хотелось закричать во весь голос. Или уснуть, забыть обо всем. Холодный снег растаял, ее сапожки промокли, промозглый ветер пронизывал насквозь, проникая сквозь тонкое платье.

Ее люди успокоились, хотя и не были довольны. Им требовался лорд, чтобы защищать их, но Иом не обладала ни мудростью, необходимой для того, чтобы направлять их, ни обаянием, которое позволило бы увлечь их за собой, ни мышечной силой и боевыми навыками.

Они смотрят на меня, но не видят, и все потому, что я лишена привлекательности, думала Иом. Они понимают, что я обманщица, ничтожество. Все Властители Рун ничтожества, если лишены своих Посвященных, которые снабжают их силой, придают значительность.

Стоя на холме и дрожа от холода, Иом обнаружила, что сейчас ее людям как бы нет до нее никакого дела.

Никто не принес ей шаль, не подставил плечо, чтобы она могла на него опереться. Никто не осмелился даже приблизиться к ней. Может быть, им казалось, что ей нужно побыть один на один со своим горем.

Но Иом было тяжело страдать в одиночестве.

Она чувствовала себя сбитой с толку. Габорн не приказывал убивать ее отца. Напротив, он сделал все возможное, чтобы тот остался жив. И, тем не менее, она каким-то образом чувствовала себя преданной. Может быть, потому, что он даже не рассердился на Боринсона.

Прими он решение лишить этого человека мудрости или тем более, жизни, она сочла бы Габорна жестоким и слишком суровым. И вес же какой-то частью души ощущала, что Боринсон заслуживал наказания. Пусть даже и не представляла себе, какого именно.

К удивлению Иом, первым приблизился к ней чародей Биннесман, спустя час после того, как она осталась одна. Он накинул на нес одеяло и протянул кружку с теплым чаем.

— Я… Я ничего не хочу, — сказала Иом. И это была правда. Горло у нее перехватило, живот свело. — Мне просто нужно поспать, — она чувствовала себя такой усталой, что не было сил даже смотреть на него.

— Иногда отдых вполне может заменить сон, — Биннесман стоял, пристально глядя на нее. — В этот чай я положил лимонный бальзам, липовый цвет, немного ромашки и меду.

Он заставил ее взять горячую кружку и Иом отпила из нес. Она и раньше знала — Биннесман всегда лучше нес самой понимал, что ей требовалось, что он способен облегчить боль се сердца не хуже, чем боль раны.

Чай, казалось, позволил зажатым мышцам расслабиться. Она прикрыла глаза и откинула голову, поражаясь этому эффекту. Возникло чувство, точно всего несколько минут назад она пробудилась от сна, хотя где-то в самой глубине ощущалась такая усталость, которую не мог снять даже этот чудесный чай; усталость и боль в костях.

— Ох, Биннесман, что мне делать? — спросила Иом.

— Ты должна быть сильной, — ответил он. — Прежде всего ради своих людей.

— Я не чувствую в себе сил.

Биннесман ничего не ответил, лишь обхватил шишковатыми руками за плечи — как делал отец, когда она была еще ребенком и просыпалась, увидев страшный сон.

— Габорн поможет тебе стать сильной, если ты позволишь ему, — сказал он, в конце концов.

— Знаю.

Внизу посреди поля рыцари начали разбивать лагерь. Тонкий слой снега уже почти растаял, ночь вряд ли будет холодной. Однако лишь часть замка выглядела пригодной для жилья. Казармы герцога и один из его небольших домиков все еще стояли, хотя и по их стенам змеились трещины. Поскольку было ясно, что тысячи людей там не поместятся, рыцари начали устанавливать палатки с расчетом на то, чтобы у всех было ночью где укрыться.

При этом многие, в особенности, новобранцы бросали в ее сторону подозрительные взгляды и ворчали.

— Что эти люди там, внизу, говорят о Габорне?

— Как обычно, — ответил Биннесман. — Так, болтают…

— О чем именно?

— Им кажется, что ты должна была среагировать сильнее на смерть отца.

— Радж Ахтен лишил его разума. В этом человеке ничего не осталось от моего отца.

— Ты сделана из прочного материала, — терпеливо продолжал Биннесман. — Но, может быть, если бы ты плакала и требовала для Биннесмана смерти, твои люди чувствовали бы себя… спокойнее.

— Спокойнее?

— Кое-кто полагает, что это Габорн приказал убить твоего отца.

— Габорн? Да как им это в голову пришло? — изумилась Иом.

Она поглядела вниз по склону холма. Старуха, тащившая хворост из леса, смотрела на нее таким взглядом, точно подозревала в чем-то.

— Он ведь может жениться на тебе и заполучить твое королевство. С точки зрения некоторых, тот факт, что ты сохранила ему жизнь, доказывает, что ему удалось заморочить тебе голову и что ты, можно сказать, уже у него в когтях.

— Кто осмеливается говорить такие вещи? Кто осмеливается хотя бы думать так? — воскликнула Иом.

— Не обижайся на них, — улыбнулся ей Биннесман. — Это так естественно. За последние несколько дней они пережили так много, а подозрительность возникает так легко. Доверие рождается гораздо труднее и далеко не сразу.

Иом ошарашено покачала головой.

— Это ничем не угрожает Габорну? Он в безопасности?

— Думаю, сейчас здесь есть люди, — ответил Биннесман, — которые не прочь поквитаться с ним.

— Вы должны пойти к нему и предупредить, чтобы он держался отсюда подальше! — горячо сказала Иом. Только сейчас до нее дошло, что в глубине души она надеялась — Габорн вернется этой же ночью, и ей не придется свыкнуться с мыслью о разлуке с ним. — Скажите ему… Скажите ему, что нам нельзя видеться, что это опасно. Может быть, со временем… Через несколько месяцев, — эта мысль заставила се содрогнуться.

Несколько месяцев — да это все равно что вечность! А ведь через месяц-другой снега выпадет столько, что добираться от одного королевства до другого станет нелегко.

Она не увидится с Габорном до весны. Самое меньшее, пять или шесть месяцев.

Эта мысль почти сокрушила Иом. И все же для них обоих будет лучше не спешить, предоставить ее людям время для того, чтобы они поняли. Никакой другой принц не захочет ее, никакой другой принц не согласится взять в жены женщину, которая была Посвященной врага.

Теперь, когда ее отец и король Ордин мертвы, Хроно начнут медленно распространять хроники, описывающие их дела — том там, том здесь. Может быть, когда истина выплывет наружу, ее люди изменят свое мнение о Габорне в лучшую сторону.

И тут она вспомнила еще об одной проблеме. Шемуаз, ее Дева Чести, будет уже на сносях к тому времени, когда Иом снова увидится с Габорном. Если се люди явно не одобряли союз Иом с Ордином, как люди Габорна отнесутся к ней?

Надо думать, Габорн прибыл сюда и стремился к этому союзу потому, что благополучие и безопасность Гередона давали определенные преимущества Мистаррии. Но Радж

Ахтен лишил их благополучия, превратил замки Гередона в предмет для насмешек, украл красоту у принцессы.

Иом нечего предложить ему, кроме своих чувств, а она знала, что чувства стоят недорого.

Она все еще надеялась, что Габорн любит ее, но боялась, что обманывает себя, надеясь на союз с ним. Это так глупо! Точно в детской сказке о ленивом мужике, который мечтал разбогатеть, когда дождь смоет грязь у него на поле и станет виден спрятанный там горшок с золотом.

Конечно, за предстоящие месяцы Габорн поймет, что ей нечего ему предложить, и передумает. Хотя он и говорил, что любит ее, но наверняка придет к выводу, что этой любви недостаточно для того, чтобы их королевства объединились.

Пока Иом обдумывала все это, Биннесман тоже углубился в свои мысли, и, судя по выражению его лица, был обеспокоен. Однако из-под густых бровей он внимательно следил за Иом.

— Значит, ты хочешь, чтобы я предостерег Габорна и посоветовал ему держаться подальше отсюда. Больше ничего не нужно ему передать?

— Нет, — ответила Иом. — Разве что… Это касается Боринсона.

— И что о нем?

— Не знаю прямо, что… делать с ним. Он убил моего отца, короля. Такой поступок не может оставаться безнаказанным. Однако его и так гложет ужасное чувство вины. Наказывать его сверх этого было бы жестоко.

— Иногда рыцари, совершившие оплошность, получают второй шанс, — ответил Биннесман.

 

60. Сокровище найдено

В Доме Разумения, в Палате Сердец, Габорну объясняли, что бывают сны и воспоминания настолько тяжелые, что разум не в состоянии удержать их.

По дороге к Бредсфорскому поместью он догнал Боринсона и, поглядывая на его лицо, думал о том, удастся ли когда-нибудь этому человеку придти в себя после всего, что произошло.

Снова и снова голова у Боринсона падала, а губы вздрагивали, точно он хотел сказать что-то невыразимое словами. И все же каждый раз, когда он поднимал голову, взгляд его немного прояснялся, делался не таким рассеянным, чуть более осмысленным.

Габорн подозревал, что на некоторое время — на неделю или на месяц — Боринсон вообще мог забыть о том, что наделал. Станет говорить, что какой-то другой рыцарь убил Сильварреста или что король погиб в бою.

Габорн от всей души надеялся, что так и произойдет. Они продолжали скакать в молчании. Хроно Габорна изредка покашливал, как будто мерз все сильнее.

Спустя двадцать минут Боринсон повернулся к Габорну. На первый взгляд он выглядел почти беззаботным, так глубоко затаилась его боль. Но она никуда не исчезла.

— Милорд, я недавно проезжал мимо охотничьего домика герцога и заметил след опустошительницы. Очень большой. Может, мне стоит вечером попытаться догнать ее?

Очевидно, это была шутка.

— Только вместе со мной, — в том же духе ответил Габорн. — Прошлой осенью я охотился в Даннвуде на кабанов. Этой осенью мы будем охотиться на опустошителей. Может, и Гроверман отправится с нами. Что скажешь?

— Ха, это вряд ли, — Боринсон сплюнул. — Нет, после того, что я натворил!

Его глаза тут же налились тревогой и болью, Габорн постарался отвлечь его.

— Обещаю тебе, что если мы убьем опустошителя, ты съешь его уши, — пошутил он. Съесть уши первого убитого на охоте кабана считалось великой честью. Но у опустошителей уши отсутствовали, да и вообще они были несъедобны. — Или, по крайней мере, срежешь у него кусок шкуры в форме уха.

— О, вы слишком великодушны, милорд, — захихикал Боринсон, подражая крестьяночке на рынке, рассыпающейся в благодарностях перед дворянином. — Ох, вы так добры. Все вы, лорды, такие… лордные-лордные, если ухватываете мою мысль.

— Благодарю вас, милая леди, — сказал Габорн, копируя тяжеловесный акцент одного маркиза из Фересии, известного позера. Задрав нос, он понюхал воздух — в точности так, как это делал маркиз — и использовал всю силу своего Голоса, чтобы усилить впечатление. — Будьте благословенны и вы, и ваша лачуга, и все ваши курносые детки, дорогая леди. Только пожалуйста, не подходите ближе, а то я могу расчихаться.

Боринсон засмеялся — маркиз и вправду часто начинал чихать, когда грязные крестьянки оказывались рядом. Из-за того, что он так этого боялся, крестьянки всегда держались от него подальше, и у него не выработалась толерантность к запаху их бедности.

Довольно грубоватый юмор, но в данный момент ничего лучшего Габорн придумать не мог, а Боринсону явно стало легче. В душе Габорна даже вспыхнула надежда, что когда-нибудь все в их отношениях станет как прежде.

Они скакали по низинам, перемежающимся округлыми холмами.

Облака начали потихоньку рассеиваться и дневное солнце растопило снег. На расстоянии мили от Лонгмота вдоль дороги сохранились крестьянские дома с несгоревшими соломенными крышами. Урожай уже убрали, животных в загонах не было, и все это создавало неприятное ощущение заброшенности.

Поднявшись на очередной холм, они увидели Бредсфорское поместье, уютно прилепившееся на склоне. Длинное строение из серого камня с двумя флигелями по бокам. Позади него виднелись сараи, голубятни и помещения для слуг; стены были увиты цветами и ползучими растениями. Перед поместьем среди цветов и аккуратно постриженных деревьев вилась дорожка и тек глубокий ручей, перекинутый через него белый мостик казался продолжением дороги.

На ступенях поместья сидела женщина в сером платье, темные волосы каскадом спадали с ее левого плеча.

Вскочив, Миррима удивленно уставилась на них. За прошедшие дни она не потеряла ни капли своей красоты. Габорн почти позабыл, как она хороша, как соблазнительна.

Боринсон пришпорил коня и понесся вниз по склону холма.

— Как…? Что ты делаешь здесь? — закричал он, спрыгнул с коня, и Миррима упала в его объятия.

Габорн остановился на расстоянии около сотни ярдов. Обнимая Боринсона, Миррима одновременно и смеялась, и плакала.

— Тебя не оказалось в Лонгмоте. Король Ордин сказал, чтобы я дожидалась тебя здесь. Небеса потемнели, ужасный крик потряс землю. Армия Радж Ахтена проскакала мимо, прямо вот по этой дороге, и я спряталась, но им было не до меня, они так спешили…

Габорн развернул коня и в сопровождении своего Хроно поскакал вверх по склону холма, чтобы дать этим двоим возможность побыть хотя бы несколько минут наедине. Он остановился под вязом, там, где на земле не было слякоти тающего снега. Ему стало легче, намного легче. Так или иначе, у него еще прежде возникло ощущение, что Миррима важна для его будущего, что она сыграет значительную роль в предстоящей войне. Он почувствовал благодарность к отцу, который сумел спасти ее, отослал туда, где она оказалась в безопасности.

И в то же самое время он почувствовал что-то вроде зависти к тому счастью, которое читалось на лицах Боринсона и Мирримы.

Иом испытала такое ужасное потрясение от столкновения с Радж Ахтеном, чувствовала себя после него такой разбитой. И то, как именно погиб ее отец, без сомнения, отдалит их друг от друга. Габорн не был даже уверен, захочет ли она когда-нибудь вообще разговаривать с ним.

Может быть, для него было бы лучше забыть о ней. И все же ее счастье и благополучие по-прежнему были ему небезразличны. Все эти мысли сильно взволновали его; дыхание стало отрывистым, время от времени он крупно вздрагивал.

Им обоим война нанесла ужасные раны, а ведь это было еще только начало.

Мы, однако, не имеем, право поддаваться своей боли, продолжал размышлять Габорн. Наша обязанность как Властителей Рун состоит в том, чтобы надежно оградить своих вассалов от опасностей. В случае чего, принять на себя удар врага, чтобы не пострадали простые люди, лишенные нашей возможности защищаться.

Чувствуя невыразимую боль, Габорн, тем не менее, не плакал и даже не позволял себе горевать по поводу собственной потери. Точно так же, мысленно поклялся он, как никогда не позволит себе дрогнуть перед лицом опасности.

Однако его страшила мысль о том, что все, случившееся сегодня — и не только сегодня! — будет снова и снова являться ему во сне.

Хроно Габорна стоял рядом с ним под вязом. Габорн сказал:

— Мне недоставало тебя, Хроно. Я не задумывался об этом, но сейчас понимаю, что мне не хватало твоего присутствия.

— Так же, как и мне вашего, ваше лордство. Насколько я понимаю, вам пришлось пережить немало приключений.

Это была обычная для Хроно манера — таким образом, он просил Габорна заполнить пробелы в его знаниях о нем. А ведь и в самом деле Хроно многого не знал — как Габорн поклялся служить Земле, как он читал книгу эмира Туулистана. Как он влюбился, наконец.

— Скажи-ка, Хроно, — сказал он, — в древние времена вас называли «Стражами Сновидений». Это соответствовало действительности?

— В прежние времена, на юге, да.

— Почему?

— Позвольте задать вам встречный вопрос, ваше лордство. Случается ли вам во сне, бродя по хорошо знакомым местам, вдруг оказываться где-то совершенно в другом, не связанном с предыдущим месте?

— Да, — ответил Габорн. — Иногда мне снится, что я скачу по дороге позади отцовского дворца в Мистаррии и вдруг попадаю в поля неподалеку от Палаты Сердец, которые находятся на расстоянии, по крайней мере, сорока миль от дворца. Или, бывает, я скачу по этим полям и вдруг оказываюсь у какого-нибудь пруда в Даннвуде. Это имеет значение?

— Только как признак организованного ума, пытающегося осмыслить окружающий мир, — ответил Хроно.

— Тогда каким образом это можно рассматривать как ответ на мой вопрос? — продолжал допытываться Габорн.

— В снах бывают и такие пути, которыми вы страшитесь следовать. Разум боится некоторых воспоминаний, хотя они тоже являются частью ландшафта снов. Вы ведь помните и их, верно?

Да, так оно и было. Ему вспомнилось, как много лет назад он отправился с отцом на прогулку в горы и как отец добивался, чтобы он проскакал по обрывистому, узкому ущелью, где между скалами висели полотнища паутины. Габорн кивнул.

Прищурив глаза, Хроно посмотрел на него и кивнул в ответ.

— Хорошо. В таком случае, вы человек мужественный, поскольку только люди мужественные помнят такие места. Пройдет время и однажды то, о чем вы сейчас подумали, приснится вам во сне. Заставьте себя поскакать этой тропой и увидите, куда она вас приведет. Может быть, тогда вы и получите ответ на свой вопрос.

Габорн удивленно посмотрел на Хроно. Он слышал, что существует такой трюк — когда человек говорит себе, что он должен сделать во сне. Проинструктированный таким образом разум выполняет команду.

— Ты хочешь знать, что случилось со мной за прошедшие три дня? — спросил Габорн. — Ты не сочтешь меня эгоистом, если я не стану рассказывать об этом?

— Человек, который считает себя слугой всего сущего, не должен уступать своим эгоистическим желаниям, — ответил Хроно.

Габорн улыбнулся и рассказал ему обо всем, кроме книги эмира.

Рассказ занял довольно много времени, и, закончив его, Габорн мысленно вернулся к своим новым обязанностям. Сейчас все Посвященные его отца вновь обрели свои дары; значит, жители Мистаррии уже знают, что их король мертв. Эта новость, без сомнения, пугает их. Маленьких мальчиков уже наверняка послали на грааках в замок Сильварреста. Габорну следовало отправиться сейчас туда, чтобы отослать домой письма. И спланировать, как он будет вести войну.

Миррима прервала его беспокойные раздумья. Она поднялась по склону холма, играя бедрами под серым шелком, вздымающимся вокруг них, точно волна.

Так, как она, на него до сих пор не действовала ни одна женщина.

Подойдя, она сочувственно положила ему на плечо руку и просто погладила, заглядывая в глаза. Немногие женщины осмеливались проявлять в отношении него такую фамильярность.

— Милорд, — прошептала она. — Я… Ваш отец был хорошим человеком. Многие любили его, многим будет его не хватать. Я всегда буду… с почтением вспоминать его.

— Спасибо, — ответил Габорн. — Он заслужил такое отношение.

Потянув Габорна за руку, Миррима сказала:

— Пойдемте в поместье, в сад. Здесь замечательный сад. Там вы отдохнете душой, пока мы с Боринсоном состряпаем обед. Виноград еще не убран, в поле есть зелень, а в коптильне я нашла ветчину.

Габорн ничего не ел с прошлой ночи. Он устало кивнул, взял ее за руку и, ведя коня в поводу, пошел в поместье. Вслед за ними поскакал молчаливый Хроно.

В саду позади поместья все было так, как описала Миррима. Снег уже почти полностью растаял, и сад выглядел влажным, как будто только что умытым. Со всех сторон его окружали заросшие розами и глициниями стены; повсюду росли травы и цветы.

По лужайке извивалась широкая дорожка. Тут и там виднелись небольшие пруды, обложенные камнями. В них подставляла спинки солнцу жирная форель, время от времени пытаясь схватить пчел, с жужжанием летающих над цветами, которые росли на берегу.

Габорн провел в саду не меньше часа, внимательно рассматривая растения. Здесь, конечно, не было того великолепия, как в саду Биннесмана; не было того многообразия, того потрясающего сочетания диких, ползучих и всяких прочих растений. Габорн, как и большинство принцев, не слишком хорошо разбирался в травах. Все, что он мог сделать, это попытаться найти то, что ему было необходимо: кендырь, растущий на решетках на южной стене поместья; пастушью сумку — се настой помогал уснуть. Вокруг росло множество трав, а Габорн понятия не имел, что с ними делать.

Увлекшись сбором корешков мальвы, хорошо помогающей при ожогах, он не сразу заметил Биннесмана, появившегося перед самым обедом.

— Приветствую, — сказал чародей у него за спиной, напугав Габорна. — Травы собираешь?

Габорн кивнул. Вряд ли такому специалисту по травам, каким был Биннесман, его усилия покажутся хоть сколько-нибудь стоящими. Габорн стоял на коленях среди ароматных, зазубренных листьев и внезапно засомневался, действительно ли эти розовые лепестки принадлежали мальве или он ошибался.

Биннесман лишь кивнул, улыбнулся, встал на колени рядом с Габорном и помог ему вырывать из земли корешки.

— Корни мальвы лучше помогают при ожогах, если они свежие, — сказал он, — хотя продавцы торгуют сушеными. Однако и сухой корень мальвы, если его намочить в воде, может принести некоторое облегчение.

Габорн прекратил работу, но Биннесман заставил его продолжать.

— Обрати внимание на верхнюю, самую толстую часть корня. Тебе будет полезно научиться тому, какую часть как использовать, — он разломил пурпурно-коричневый корень и показал Габорну. Сок потек ему на руки, и старый чародей дотронулся измазанным соком пальцем до лба Габорна. Прикосновение вызвало ощущение прохлады. — Понимаешь?

— Да.

Между ними повисло неловкое молчание, Биннесман заглянул Габорну в глаза. На коже чародея заметны были зеленые крапинки, но одежда оставалась все той же — золотисто-багряной, цвета осенних листьев.

— Тебе кажется, что я обладаю какой-то невероятной силой, — сказал Биннесман, — но это лишь та сила, которую дает служение земле.

— Ваши травы гораздо действеннее тех, которые мне приходилось видеть в Мистаррии.

— Тебе хотелось бы понять, в чем тут секрет? — спросил чародей.

Габорн кивнул, в душе сомневаясь, однако, что Биннесман станет тратить время, давая ему объяснения.

— Сажай семена сам, Мой Король, в почву, которую ты вскопал собственными руками. Поливай их собственным потом. Служи им — давай и делай для них все, что требуется — и тогда они, в свою очередь, послужат тебе. Очень редкие люди, даже среди самых мудрых, понимают, как много может дать им такое служение.

— И это все? — удивился Габорн.

— Мои растения неплохо послужили людям этой страны. Ты видел, как я удобрял их выделениями людей. И делал это на протяжении многих десятилетий. Поэтому растения и служили людям, которые их кормили.

— Мы все… очень тесно переплетены между собой. Растения, люди, земля, небо, огонь, вода. Мы — не нечто отдельное, независимое друг от друга; мы — одно и то же. И осознав это, мы сливаемся в Единую Великую Силу.

Биннесман замолчал, не сводя с Габорна пристального взгляда.

Поразмыслив, Габорн пришел к выводу, что до него начинает доходить смысл сказанного чародеем, хотя и не во всей своей глубине.

— Эти сады в Мистаррии, — произнес он, наконец, не зная, что еще сказать. — Мне, наверно, нужно обратиться в Дом Разумения, узнать, где можно достать семена. Как можно больше разных семян.

— Ты позволишь мне взглянуть на твои сады? — спросил Биннесман. — Может, я смогу посоветовать, как лучше за ними ухаживать.

— Конечно, я не против. Но вы ведь живете здесь. Вы так и останетесь в Даннвуде?

— Зачем? Семь Камней разрушены. Последний обалин мертв. Я ничему больше не смогу научиться у них, мой сад погублен. Значит, и служение мое здесь окончено.

— А что с вашей вильде?

— Я искал ее сегодня весь день, вслушивался в шепот деревьев и трав. Если она снова ушла в землю, это, наверно, произошло далеко отсюда. Придется продолжить поиски во Флидсе и дальше на юге. Может быть, и в Мистаррии.

— А каково вам придется без этих лесов?

— Они в самом деле прекрасны, — ответил Биннесман. — Мне будет недоставать их. Однако теперь ты мой король. Я последую за тобой.

Было так странно слышать это проявление преданности. Насколько Габорн знал, Охранители Земли никогда не проявляли верности королям. Они держались сами по себе, в стороне от обычных людей.

— Это будет что-то ужасное, правда? — спросил Габорн. — Я имею в виду войну. Она надвигается, я знаю. Чувствую, как что-то… смещается под землей. Ощущаю движение энергии.

Биннесман просто кивнул в ответ. Взглянув вниз, Габорн заметил босые ноги чародея, хотя кое-где среди зелени еще оставался снег.

Внезапно у него вырвались слова, которые не давали ему покоя весь день.

— Я выбрал его среди прочих и сделал это от всей души. Я имею в виду отца. И пытался защитить его, пытался служить ему. То же самое относится к Сильварреста, отце Шемуаз и Рован. Но у меня ничего не вышло. Все они погибли, несмотря на то, что я хотел их спасти. Скажите, Биннесман, что еще мне следует делать?

Чародей, не скрываясь, внимательно разглядывал его.

— Ты не понимаешь, милорд? Недостаточно просто хотеть спасти их. Ты должен вкладывать в служение им весь разум, всю свою волю.

То, что стояло за этими словами, ужаснуло Габорна. Возникло ощущение, что весь мир колеблется, смещается у него под ногами, а ему не за что уцепиться. Ведь он так любил и отца, и Сильварреста, так старался, чтобы они уцелели!

— Это моя вина, что Радж Ахтен еще жив, — задумчиво произнес Габорн. — Паутина, которую я сплел, чтобы поймать его, оказалась слишком тонкой для такой большой мухи, — этот образ заставил его улыбнуться.

Однако существовало и еще что-то, что он должен был сделать; нечто ускользающее от понимания и, тем более, не поддающееся определению. Он еще плохо чувствовал свои недавно обретенные силы. Не понимал ни меры своей ответственности, ни новых обязанностей.

И тут Биннесман произнес слова, которые, понял Габорн, останутся с ним навсегда. Слова, от которых у него помутилось в голове.

— Милорд, ты еще не понял? Отобрать людей — этого мало. Сила Земли слабеет; Сила Огня, напротив, становится все сильнее. Чем больше людей ты постараешься спасти, тем более жадно Огонь стремится их погубить. И яростнее всего он будет пытаться уничтожить тебя.

Габорн от изумления открыл рот, сердце у него замерло; он чувствовал, чувствовал все это и прежде, но не понимал до конца. Расплата за новое могущество, которое он все сильнее ощущал в себе, будет ужасной. Полюбив человека, пожелав его спасти, он тем самым помечает его, превращает в мишень.

— Как же быть, в таком случае? Что я могу сделать? — воскликнул Габорн. — И какой прок человеку от того, что я выделю его среди других?

— Со временем мы научимся использовать твою силу, — ответил Биннесман. — Тебе кажется, что для человека в этом немного проку. Может быть, ты в каком-то смысле и прав. Но с другой стороны, так уж ли мало, если речь идет о том, жить ему или умереть?

Пересмотрев в свете такого подхода свои поступки, Габорн пришел к выводу, что кое-что он все же сделал правильно. Спас Иом от Радж Ахтена. Сумел сохранить жизнь Боринсону, несмотря на все, происшедшее в Лонгмоте. Не без его вмешательства Миррима оказалась здесь, хотя до конца Габорн не понимал, почему это так для него важно. Зато у него внезапно возникла уверенность, что если бы он не послал Боринсона предостеречь Мирриму о вторжении, то вся семья погибла бы.

Многие были бы сейчас мертвы, если бы не еще не окрепшие силы Габорна.

Да, кое-что удалось. Но нужно сделать больше, гораздо больше.

— Какие у тебя планы, милорд? — спросил Биннесман, словно прочтя его мысли.

— Что вы мне посоветуете?

— Ты король; я — простой слуга, даже не советник, — ответил Биннесман. — Земля послужит тебе так, как она никогда мне не служила. Понятия не имею, что тебе делать.

— Где-то в этом саду спрятаны форсибли, — задумчиво произнес Габорн и вздохнул. — Нужно найти их. Радж Ахтен считает, что они у меня, что я уже воспользовался ими. И ко времени его возвращения так и будет. Может, он и станет Суммой Всех Людей, зато я стану суммой всех его ночных кошмаров. Вы хорошо знакомы с древними учениями. Он действительно может сделать это? Стать Суммой Всех Людей?

— Не всех людей, — ответил Биннесман. — Он страстно жаждет могущества как гарантии бессмертного существования. Мне не так уж много известно о Властителях Рун, но ясно одно: если он и в самом деле стремится стать Суммой Всех Людей, возможно, ему придется обратиться к первоисточнику, чтобы узнать, как этого достичь.

— Что вы имеете в виду?

— Мы, Охранители Земли, живем долго. Жизнь, отданная служению всего, продолжается долго, а жизнь, отданная служению Земле, продолжается, наверно, дольше всех. И вот, когда я был еще молод — четыреста лет назад — как-то мне пришлось встретиться с одним человеком с юга. Это произошло в старой гостинице неподалеку от Данверс Лендинг. Он выглядел как молодой Властитель Рун, которому вздумалось попутешествовать. Однако сто восемьдесят лет назад я снова встретил его в замке Сильварреста. По крайней мере, я убежден, что это был он. В тот год на севере было неспокойно, то и дело возникали слухи о нападении опустошителей и просто разбойников. В такие времена этот человек уходил на юг.

— Дейлан Молот? Вы хотите сказать, что Дейлан Молот все еще жив? Сумма Всех Людей? Спустя шестнадцать веков?

— Я хочу сказать, что, возможно, он все еще жив, — ответил Биннесман и задумчиво покачал головой. — Хотя яс исключено, что я ошибаюсь. До сих пор я никому об этом не рассказывал. Может, не стоило рассказывать и тебе.

— Почему?

— Он не производил впечатления счастливого человека. Если у него есть тайны, пусть они и останутся при нем.

— А оно существует вообще — счастье?

— Да, в конечном счете я верю, что существует, — ответил Биннесман. — Именно это и должно быть целью нашего существования — жить в мире и радости.

Габорн задумался над его словами.

— Может, я не прав, собираясь в войне с Радж Ахтеном использовать его же тактику? Может, не стоит бороться с ним вообще?

— Бороться с ним очень опасно. Не только для тебя — для всего мира. Я бы только радовался, если бы вы с ним были заодно. Но он выступает против, и не мое дело учить тебя, стоит с ним бороться или нет. Твоя задача — сохранить род человеческий, отделив «злаки» от «плевел». Тебе решать, кого спасти, кого отбросить в сторону. И ты уже начал выполнять эту свою задачу, — он взмахнул рукой в сторону поместья, где Боринсон и Миррима готовили обед.

Ничего себе задача, с содроганием подумал Габорн — научиться каким-то непонятным образом определять ценность людей, спасать одних, а других отбрасывать за ненадобностью. Это потребует неустанной работы души и постоянного, напряженного обдумывания. Но даже и эти титанические усилия не гарантируют, что он добьется успеха.

— А что Иом?

— Хорошая женщина, по-моему, — ответил Биннесман. — Она чувствует силу, улавливает даже ее самое тонкое, неуловимое воздействие — лучше, чем ты или я. Она будет очень полезна.

— Я люблю ее, — признался Габорн.

— Тогда почему ты здесь?

— Нужно дать ей время побыть одной, оплакать свою потерю. Кроме того, я очень опасаюсь, что се люди могут взбунтоваться, если она отнесется ко мне благосклонно. Они не примут меня.

— Ее люди волнуют меня несравненно меньше, чем она сама. Неужели ты думаешь, что ей и в самом деле хочется сейчас быть в одиночестве, без тебя? Или, по-твоему, она не любит тебя?

— Она любит меня, — ответил Габорн.

— Тогда отправляйся к ней и поскорее. Раздели се печаль. У того, кто имеет возможность поделиться своей болью, раны заживают быстрее.

— Я… Наверно, это неразумно. Нет, не сейчас. И, наверно, не скоро. Потом.

— Я говорил с ней всего час назад, — сказал Биннесман. — Она спрашивала о тебе. У нее есть какая-то настоятельная проблема, которую она хотела бы обсудить с тобой. Сегодня вечером.

Габорн внимательно и удивленно посмотрел в лицо чародею. Отправиться к Иом прямо сейчас — это казалось безумием, учитывая настрой ее людей в отношении Габорна. И все же, если она спрашивала о нем, наверно, у нее имеются для этого серьезные основания. Им есть что обсудить. Ей понадобятся деньги на восстановление замка. Да и вообще — Дом Сильварреста сейчас нуждается и в кредитах, и в людях…

Он, конечно, поможет ей всем, что в его силах.

— Все правильно, — сказал Габорн. — Я увижусь с ней.

— На закате. Не оставляй ее одну после захода солнца. Слова Биннесмана улучшили настроение Габорна. В самом деле, рассудил он, какой смысл иметь в советниках чародея и не прислушиваться к его советам?

 

61. Мир

Однако покинуть поместье до заката у него не получилось. Понадобилось время, чтобы нагреть немного воды, выкупаться, втереть в волосы лаванду и начистить доспехи мягкими листьями ягнячьего уха; Габорну хотелось предстать перед Иом в приличном виде.

К вечеру небо полностью очистилось от облаков, воздух заметно потеплел, почти как если бы сейчас стояло позднее лето. В воздухе ощущались сильные запахи травы и дубовой коры.

Боринсон и Миррима остались в поместье.

Габорна сопровождали в Лонгмот лишь его Хроно и Биннесман. Там, несмотря на сумерки, продолжали трудиться тысячи людей — вывозили припасы из замка, хоронили мертвых. С дальнего севера прискакали и другие воины — восемь тысяч рыцарей из замка Дерри во главе с герцогом Мардоном, они прибыли неожиданно по вызову Гровермана.

Габорн добрался до лагеря, и охранник, по виду настроенный довольно дружелюбно, проводил его к Иом.

Согласно Гередонским обычаям, мертвых следовало предать земле до заката того дня, когда они скончались. Однако на холмах вокруг Лонгмота лежало столько погибших лордов и рыцарей, что короля Сильварреста еще не успели похоронить. И короля Ордина тоже; может быть, в знак уважения, чтобы потом предать земле обоих королей вместе, а может быть, потому, что люди не хотели хоронить чужого короля в своей земле.

Слишком много людей хотели попрощаться с погибшими, тела которых были снесены в специально установленные палатки.

Когда Габорн вошел, Иом все еще оплакивала своего отца. Тела были подготовлены к захоронению и лежали на прекрасных одеялах, постеленных поверх настила из булыжников.

При виде погибших рана в сердце Габорна снова открылась. Он подошел к Иом, сел рядом и взял ее за руку. Она стиснула его пальцы с такой силой, словно от этого прикосновения зависела сама ее жизнь.

Она сидела, опустив голову и глядя перед собой. Габорн не знал, то ли так ей было легче бороться со своей болью, то ли просто она прятала лицо, поскольку сейчас выглядела не более привлекательной, чем какая-нибудь служанка.

Долгие полчаса они сидели рядышком, а солдаты Сильварреста проходили мимо, отдавая последнюю дань уважения своему королю и еле слышно перешептываясь. Многие при виде того, что Габорн так фамильярно держит Иом за руку, бросали на него неодобрительные взгляды, на что Габорн просто не обращал внимания.

Он очень опасался, что эта небольшая, в сущности, победа Радж Ахтена может вбить клин межу двумя народами, которые долгое время относились друг к другу по-дружески.

Во всех низинах вокруг на пространстве около мили в ночи начали разгораться костры. Пришел солдат, принес два факела и установил один над их головами, а другой в ногах погибших королей, но Биннесман велел ему убрать их.

— Они погибли, сражаясь с Пламяплетами, — объяснил он. — Ни к чему, чтобы сейчас огонь горел так близко от них. Света звезд вполне хватит, чтобы разглядеть все, что нужно.

Небо и в самом деле было усыпано звездами, такими же яркими, как огоньки костров.

Такое высказывание в устах Биннесмана показалось Габорну странным. Может, он боялся огня не меньше, чем любил землю. Даже сейчас, несмотря на вечернюю прохладу, он по-прежнему был бос, не желая прерывать контакт с источником своей силы.

Однако почти сразу же после того, как факелы унесли, тело Иом напряглось, точно у нее все мышцы свело.

Она вскочила, поднесла руку к глазам и закричала, пристально глядя на окружающие холмы:

— Они идут! Они идут! Берегитесь!

Может быть, подумал Габорн, от недосыпа на протяжении последних двух дней сейчас она просто уснула с открытыми глазами, и ей что-то приснилось? Ее взгляд обежал все вокруг и с удивлением остановился на деревьях у западных холмов.

Сам Габорн не видел ничего. Однако Иом продолжала кричать, стискивая его руку, точно происходило нечто удивительное и страшное.

И тут чародей Биннесман тоже вскочил и закричал:

— Стойте! Стойте! Вернитесь! Не двигайтесь! Взгляды всех людей в лагере с беспокойством обратились в сторону костра, горевшего рядом с обезумевшей принцессой и чародеем, который выкрикивал свои непонятные предостережения.

Биннесман взял Иом за локоть, притянул к себе и прошептал удовлетворенно:

— Они в самом деле идут.

Потом издалека, очень издалека, до Габорна долетели звуки: посвист ветра среди ветвей, ветра, веющего с, севера. Странный, противоестественный звук, который становился то сильнее, то слабее и напоминал волчий вой или завывание ветра в трубах каминов в отцовском зимнем дворце. Только в этом звуке ощущалась такая сила и такая настойчивость, каких ему никогда не приходилось слышать прежде.

Когда Габорн бросил взгляд на запад, возникло ощущение, точно его коснулся холодный, пронизывающий ветер. Однако если это и был ветер, он почему-то не качал ветки деревьев, не пригибал к земле траву.

Нет, это не ветер, решил Габорн. Это больше похоже на шелест опавших листьев и травы под подошвами множества ног. А потом из глубины леса, вплетаясь в эту странную песнь странного ветра, донеслись слабые звуки охотничьих рогов, лай собак и крики людей.

Под деревьями на дальних холмах замелькали бледные огни, вскоре уж можно было различить тысячи всадников. В тусклом свете с трудом удавалось разглядеть, в чем они одеты — как если бы Габорн смотрел на них сквозь закопченное стекло.

Однако кое-что он видел и с каждым мгновением все отчетливее: это были древние лорды Гередона на своих конях, а с ними — их леди, собаки, слуги и сквайры; одетые как для охоты, с копьями, рассчитанными на кабанов. За ними следовала свита — дети, простой люд, безумцы, ученые, выжившие из ума старики и мечтатели, служанки и леди, крестьяне и шлюхи, пажи и кузнецы, ткачи, объездчики лошадей и чародеи; все радовались предстоящей потехе.

Тот странный звук, который Габорн воспринял как вой ветра, на самом деле был смехом; призраки радостно смеялись, точно на празднике.

Добравшись до деревьев у западных холмов, духи Даннвуда остановились, выжидательно глядя на Габорна и Иом.

Некоторые из них были Габорну знакомы — капитан Дерроу и капитан Олт, Рован, другие мужчины и женщины из замка Сильварреста, большинство из которых так и остались для него безымянными.

Короля, который скакал во главе этой «охоты», Габорн узнал лишь по золотому щиту с древней эмблемой в виде зеленого рыцаря.

Эрден Геборен.

Его спутники усеяли вес холмы в окрестностях замка.

Король-призрак обеими руками поднял к губам охотничий рог и подул в него.

Мощный, глубокий звук покатился над холмами, заставляя смолкнуть тех немногих смертных. которые осмеливались хотя бы перешептываться

Именно так дул в свой рог король Сильварреста год назад, открывая охоту и призывая всадников сесть на коней.

Габорн ощутил прикосновение пугающе-холодного ветра и озноб, который пробрал его до костей.

Ему стало так страшно, что он замер, не осмеливаясь даже мигать. Если я пошевельнусь, то погибну, чувствовал Габорн. Он стоял, вспоминая слова отца: «Принцам Мистаррии не нужно бояться духов Даннвуда».

Уголком глаза он заметил-, как призрак короля Сильварреста поднялся из тела, лежащего на одеяле. Сел и устремил на поля взгляд, в котором читалось страстное желание присоединиться к великой охоте.

Протянув руку, он потряс короля Ордина за плечо, и тот тоже пробудился от своего глубокого сна.

Короли встали и, казалось, обратились с призывом к тем, что ждал вдалеке. Их губы двигались, но Габорн не услышал ничего, кроме странного стона, пронесшегося над полями.

Ответ на их призыв последовал незамедлительно. От толпы отделились две леди и поскакали в сторону замка; каждая вела в поводу оседланного коня

Габорн узнал их. Одна — королева Венетта Сильварреста, а другая — сто собственная мать.

Обе излучали радость и выглядели самыми беззаботными существами на свете. Довольными Счастливыми.

Король Сильварреста и король Ордин взялись за руки и пошли по полю, точно прогуливаясь, как не раз делали, когда были молодыми людьми. Сильварреста, похоже, произнес какую-то шутку, и король Ордин рассмеялся от всего Сердца и встряхнул головой. Их голоса воспринимались как странный щебет, слов Габорн не улавливал.

Они двигались с обманчивой быстротой, эти призраки, точно олени, скачущие по траве. Всего несколько шагов, и вот уже короли встретились со своими женами, поцеловали их и взгромоздились на коней.

Со всех сторон из мертвых тел поднимались рыцари и спешили к месту, где их ждала великая охота. Вот мимо дуба промчался отец Шемуаз и заскользил дальше через поле.

Как только погибшие присоединились к ожидающим, все призраки развернулись и ускакали обратно в Даннвуд. Снова слышны стали отдаленный лай собак, едва различимый смех и крики всадников, трубный глас охотничьего рога Эрдена Геборена.

Сидя на спине своего коня, отец Габорна задержался у края поля, глядя на раскинувшийся вокруг замка лагерь с таким выражением лица, точно увидел его впервые. На мгновение рот его огорченно открылся, как будто он вспомнил некоторые подробности своей смертной жизни, которая Теперь, возможно, казалась ему просто беспокойным сном. Потом глаза у него прояснились, он широко улыбнулся. То, что творилось в мире смертных, больше не волновало его.

Развернув коня, он тоже поскакал к лесу. И исчез.

Ушел навсегда, понял Габорн. Или, вернее, до тех пор, пока я не присоединюсь к нему.

Внезапно он понял, что плачет. Не от горя или радости, а от удивления. В последний раз, когда они вместе охотились в Даннвуде, отец сказал, что королям Мистаррии и Гередона не нужно бояться призраков Даннвуда. Теперь Габорн понимал, что он имел в виду.

Мы все — призраки Даннвуда, осознал он.

Однако когда всадники развернулись и стали исчезать в лесу, один из них остался. Устремив на Габорна долгий, пристальный взгляд, он пришпорил коня и поскакал вперед.

Он видит меня! Он видит меня, понял Габорн, и его сердце бешено заколотилось от ужаса — всем известно, что привлечь к себе взгляд вайта означает смерть.

Двигаясь с такой скоростью, какая возможна только во сне, величайший из королей во мгновение ока пересек долину и спустя несколько секунд уже смотрел со своего седла вниз, на стоящего перед ним Габорна.

Габорн поднял на него взгляд. На короле были доспехи из зеленой кожи, в одной руке он держал щит. Круглый шлем выглядел очень просто и был украшен древними рисунками.

Король глядел Габорну прямо в глаза; чувствовалось — он знал, кто перед ним.

Габорн представлял себе Эрдена Геборена молодым человеком — как в древних сказаниях; молодым, отважным, благородным. Однако король был уже в возрасте, его лучшие годы остались далеко позади.

Эрден Геборен указал на землю у ног Габорна и тот посмотрел вниз.

В траве, словно подхваченные ветром, зашевелились, зашелестели сухие дубовые листья. Внезапно они взлетели вверх, закружились в водовороте, зацепились черенками друг за друга и опустились на недавно вымытые и аккуратно причесанные волосы Габорна.

Все люди в огромном лагере, и мужчины, и женщины, удивленно раскрыли рты.

Эрден Геборен короновал Габорна венком из листьев. То был древний символ Мистаррии, признак Короля Земли. И произошло это в канун Хостенфеста.

Среди замершей толпы прозвучал одинокий голос:

— Ура новому Королю Земли!

Глядя в глаза призрачного короля, Габорн внезапно Понял, что может командовать этими духами; может командовать любым из них. Чувствуя, как в душе закипает ярость, Габорн сказал:

— Ты сделал меня своим королем, и теперь я приказываю тебе и твоим легионам защищать эти леса. Радж Ахтен унес множество жизней. Следи, чтобы он не смог унести еще больше.

Эрден Геборен торжественно кивнул, развернул коня и поскакал над полями к Даннвуду.

На мгновение звуки охотничьих рогов зазвучали громче, но быстро затихли, как только призрачный конь и призрачный всадник растаяли вдали.

Все молча смотрели на Габорна. Многие выглядели обеспокоенными, как будто не знали точно, что произошло, или не могли в это поверить. Другие просто ошеломленно застыли. Говорят, древние короли командовали Даннвудом, и лес служил им. А сейчас Габорн осмелился отдать приказ самим призракам!

Он понимал, что любое сказанное им сегодня слова стоящие вокруг люди запомнят на всю жизнь, и от страха у него перехватило дыхание.

Иом посмотрела на Габорна блестящими от слез глазами. Они держались за руки — ее правая, его левая — и она сильно стиснула его пальцы. А потом подняла руку вверх.

В обоих королевствах во время свадьбы проводилась следующая церемония: жених и невеста стояли, держась за руки, и кто-нибудь из друзей связывал их запястья белой лентой. Потом новобрачные вместе поднимали связанные руки, чтобы все их видели.

Вот почему все поняли смысл се жеста. Я простая женщина и я хочу выйти замуж за этого человека, вот что он означал.

— Только что вы сами видели, — закричал Габорн, обращаясь к людям в огромном лагере, — что Сильварреста и Ордин ускакали вместе — точно так, как делали это при жизни. Их связывала подлинная дружба. Даже смерть не смогла разлучить королей. Пусть же и наши народы всегда будут неразлучны!

Все замерли, никто не осмеливался даже пошелохнуться.

В двухстах ярдах от Иом и Габорна стоял герцог Мардон. У его ног горел костер, освещая лицо герцога. В руке Мардон держал золотой кубок, который только что наполнил. Это был высокий, сильный человек, едва ли не самый выдающийся предводитель Гередона. Люди любили герцога и прислушивались к его мнению.

И сейчас все взоры с ожиданием обратились на него. Как он отнесется к происшедшему? Одобрит? Осудит?

Мардон был далеко не глуп и наверняка понимал, что этот союз нужен Гередону, что Мистаррия — богатое и влиятельное королевство. Однако скорее всего ему было ясно, что Короля Земли лучше иметь в качестве союзника.

Если эти расчетливые мысли и мелькали в голове герцога, они никак не проявили себя. Всем показалось, что он тут же поднял свой золотой кубок, отдавая, салют Габорну, и широко улыбнулся ему.

— А что скажете вы, миледи? — спросил он. Крепко стискивая пальцы Габорна, Иом подняла их сомкнутые руки повыше. Повернулась к Габорну и взглянула на него; в ее глазах отражался звездный свет.

— От имени Дома Сильварреста, я присоединяюсь… с радостью.

Герцог Мардон высоко поднял свой кубок.

— Похоже, наш король Сильварреста и в этом году отпразднует Хостенфест охотой, как и прежде бывало. Давайте присоединимся к нему и… его дочери. У нас получится двойной праздник! — быстро осушив кубок, он швырнул его в темноту.

Славный трофей для кого-нибудь из бедняков в лагере.

Этим поступком Мардон навсегда завоевал сердце Габорна.

И дал возможность всем людям в лагере вздохнуть облегченно, возрадоваться сердцем.