From low to high doth dissolution climb,                   And sink from high to low, along a scale                   Of awful notes, whose concord shall not fail;                   A musical but melancholy chime.                   Which they can hear who meddle not with crime,                   Nor avarice, nor over-anxious care.                   Truth fails not; but her outward forms that bear                   The longest dale do melt like frosty rime,                   That in the morning whitened hill and plain                   And is no more; drop like the tower sublime                   Of yesterday, which royally did wear                   His crown of weeds, but could not even sustain                   Some casual shout that broke the silent air,                   Or the unimaginable touch of Time.

                      Восходит ввысь мелодией могучей                       Распад вселенский и на спад идет                       Неспешной чередой ужасных нот,                       Гармонией скрежещущих созвучий;                          Кто слышит их, — тот презирает случай,                          Бежит нечистых выгод и хлопот.                          Бессмертна правда; но она живет                          В обличьях дня, в их смене неминучей.                       Так иней, выбеливший утром луг,                       Растает; так седая башня вдруг                       От возгласа случайного качнется                          И, словно слепленная из песка,                          Обрушится, — когда ее коснется                          Невидимая Времени рука.

                 Tax not the royal Saint with vain expense,                  With ill-matched aims the Architect who planned —                  Albeit labouring for a scanty band                  Of white-robed Scholars only — this immense                  And glorious Work of fine intelligence!                  Give all thou canst; high Heaven rejects the lore                  Of nicely-calculated less or more;                  So deemed the man who fashioned for the sense                  These lofty pillars, spread that branching roof                  Self-poised, and scooped into ten thousand cells,                  Where light and shade repose, where music dwells                  Lingering — and wandering on as loth to die;                  Like thoughts whose very sweetness yieldeth proof                  That they were born for immortality.

                   Не упрекай святых за мотовство,                    Ни зодчего, что создал небывалый                    Великолепный храм — для горстки малой                    Ученых прихожан, — вложив в него                       Все, без остатка — мысль и мастерство!                       Будь щедрым; чужд взыскательным высотам                       Труд, отягченный мелочным расчетом;                       Так думал он, вознесший волшебство                    Резных колонн и арок невесомых,                    Где радуги дрожат в цветных проемах,                    Где в полумраке музыка парит,                       Блуждая в сотах каменного свода, —                       Как мысли, коих сладость и свобода                       Нам о бессмертье духа говорит.