Черный человек вышел из дома. 

Дом Ника Броди показался ему удобным. Он был несравненно ближе к дому Авеля, чем дешевые мотели, расположенные за тринадцать кварталов отсюда. 

Улица Лоуди была тихой улицей. Из соседей он знал только Виктора, с которым успел познакомиться днем ранее. На все его вопросы он отвечал просто: 

— Я его отец. Я наконец‑то дома. 

И это было отчасти правдой. 

У черного человека не было дома. Никогда не было. Он вырос на улице и стал тем, кем сейчас является – там же. На улице он познал красоту и отвращение, видел слезы счастья и смерть. На улице он видел, как быстротечна жизнь. 

Жизнь – это тоже в какой‑то степени улица. Со своими правилами и дорожной разметкой, ежедневными появлениями на ней новых людей, с сухим завыванием ветра в переулках и ночному дождю в минуты скорби. 

Он наконец‑то обрел дом. 

Спальня Ника первоначально занимала одну комнату, но как только парень стал жить один, она вышла далеко за ее пределы. В гостиной теперь висели огромные гобелены с супергероями, беспорядок из одной комнаты затянул собой весь дом. В родительской спальне лежала трехгодичная пыль. 

Дом Ника Броди представлял собой рай для любого 15–летнего подростка. В нем было одновременно и все, и ничего. 

Черный человек занял комнату для гостей. Не обширный зал, не родительскую спальню, не комнату Ника. Он понимал, что он – гость. Гость в этом доме, этом квартале, этом городе. 

Лишь гость в этой случайной жизни. 

Он пришел на Лоуди не один. Он пришел с толстой папкой, набитой сведениями из жизни Авеля. Мирной жизни, которую он хотел нарушить. 

Заставить его понять – вот что было его целью в этом городе. 

Вера и ее муж Фрэнк все поняли. Они стали первыми. После того, как он оплатил лечение Фрэнка, он самолично пришел в его покои. Веры в тот момент не было рядом с ним. Фрэнк выжил. 

Не его лицо он хотел увидеть, когда открывал глаза. Но он увидел черного человека. 

И потом Фрэнк узнал правду. Обо всем узнал наш работяга Фрэнк. Он узнал, что не чудо Божие спасло его этим утром, не воля Господня даровала ему жизнь. 

А кое‑что похуже. Черный человек. 

Он заставил Фрэнка подписать свой «Absolvitor». 

Это – акт сделки. Если дословно, то это – оправдательный договор. В нем много неточностей со стороны юридического права, но человек с улицы никогда не учился в университете. И никогда не изучал латыни. 

Ниже латинской фразы всегда есть переведенная приписка – « Я есть судья твой». 

Черный человек был прагматиком. Он верил лишь в то, во что ему удобно было верить. Он верил в утренний рассвет, холодную ночь и в то, что зло должно быть наказано. Он верил, что жизнь – серьезное испытание. Он проповедовал, что люди должны быть честными сами с собой. 

Он верил в свою правоту, и этого было достаточно. 

В «обвинительном акте» все было расставлено на места. Вся жизнь Авеля, как представителя среднего сословия, наглядно иллюстрировала пример его акта. Авель был не тем, кто он есть. 

Пока не был. 

В тот день Фрэнк дважды изучил этот акт.

В тот день Фрэнк все понял, как и его жена Вера, которой позже он все рассказал. 

В тот день Фрэнк пожалел, что его спасли. 

Акт был рассчитан не для Авеля. Эту встречу он хотел отсрочить – пока. Но «Absolvitor» предназначался для таких, как Фрэнк. 

Тех, кто знал Авеля. Тех, кто бы убедил его. 

Визерион Коллинз ушел в запой после появления черного человека. По проверенному источнику черный человек знал, что он разочаровался. 

Что он не хочет дальше жить. 

«Вера и Фрэнк, Виз. Они уже знают правду. Неплохо бы было вручить парочку экземпляров тем лазутчикам, что шпионят за ним» — думал черный человек. Он заранее выбрал день, когда все случится. Ждать оставалось недолго. 

Один экземпляр для Джима Сэндера из его конторы. Другой – для Виктора, его нового соседа. 

Еще два – для той военной стервы и его психоаналитика. Итого четыре. 

В армии черного человека не хватало мест. Ему нужен был последний участник его крестового похода против Авеля МакФаллоу. Может, этот человек прямо сейчас был за его порогом. А может в двух тысячах миль на юго–запад? 

Черный человек не знал. 

Не знал, что ему нужен человек, деливший крышу с Авелем последние полторы недели. 

Не знал, что ему нужна Доротея. 

Ее будущего он не мог увидеть. 

Часы пробили 15:00. Черный человек надел шляпу, подтянул шарф, достал из шкафа черный плащ. 

Пришла пора обрабатывать остальных.

Копии «Absolvitor» — а тугой трубкой лежали у него в ладони. Ровно четыре экземпляра. 

На столе остался последний. 

Первый лист начинался так: 

«Я есть судья, а подсудимые – все мы…»