Лицом к Северу

Чан Кайши (Цзян Чжунчжэн) родился 31 октября 1887 г. в Цикоу (провинция Чжэцзян), что затерялось среди покрытых зеленым ковром гор, испещренных террасами рисовых полей. Реки здесь стремительно несут свои воды с горных отрогов Наньшаньского хребта, орошая прибрежные поля. Чжэцзян принадлежала к наиболее богатым провинциям Китая. Население занималось земледелием (зерновые, чай, хлопок).

Дед Чан Кайши — Юй Бяо первым из своего рода изменил земледелию и занялся торговлей. Новое занятие — дань времени. Цикоу хотя и находилось вдалеке от оживленных центров (до порта Нинбо—40 км), не могло остаться в стороне от бурных событий, которые переживала страна. После подавления Тайпинского восстания (1850–1864 гг.) наступило всеобщее разорение и опустошение. Пришлось искать средств к существованию и родителям Чан Кайши.

Отец Чана умер, когда сыну исполнилось девять лет. Все заботы о ребенке взяла мать — третья жена покойного. Мать Чана, будучи на 22 года моложе своего супруга, играла роль «младшей хозяйки» в доме, что отнюдь не противоречило устоявшимся законам и обычаям, и ее дети уравнивались в правах с детьми от старшей жены. Чан женился в 1901 г. в возрасте 14 лет. Брак устроила, как было принято, мать. В 1909 г. родился Цзян Цзинго.

В 1903 г. шестнадцатилетним юношей Чан впервые покинул родительский дом. Император — лицом к Югу, придворные — к Северу, учитель — к Югу, ученики — к Северу — такова вековая традиция. Настало время Чан Кайши встать лицом к Северу — вступить на путь учебы. Сначала — в школе в уезде Фынхуа, а с 1905 г. — в школе Восточного Чжэцзяна. Здесь он познакомился с основополагающими догмами традиционной китайской философии, призванными служить интересам цинской (иероглиф Цин — чистый, светлый) династии, представители которой были выходцами из покоривших Китай в XVII в. маньчжуров.

Китай всегда отличался богатством культов, направленных на формирование в членах общества таких качеств, как безоговорочное послушание (главе семьи, любому вышестоящему на лестнице социальной иерархии лицу как неоспоримому авторитету). Тысячелетиями императорская система пронизывала все сферы общественной жизни, и вера во всемогущую сверхъестественную силу воздействовала на формирование представлений простого люда об отношениях с земными властителями.

Этико-политическое учение «совершенного мудреца» Конфуция освящало и оправдывало иерархию государственной власти. В детстве Чан Кайши видел, как повсюду прославляли вдовствующую императрицу Цыси (годы правления— 1875–1908 гг.). Конфуцианство призывало как правителей, так и подданных вести скромный образ жизни, и казалось, что этим этическим установкам должны следовать все. Цыси обслуживало 3 тыс. евнухов, ее рядовое меню состояло из 150 блюд, а в это время 307 млн крестьян из 388 млн населения собственно Китая и Маньчжурии изнывало под гнетом помещиков и продажной бюрократии. Императору, согласно конфуцианским канонам, приписывалось божественное происхождение, он выполнял повеление неба на земле, регулировал отношения между людьми.

На деле «регулирование отношений» в условиях феодального Китая приводило к тому, что 32,6 млн человек — членов семей господствующего класса, включая служилую бюрократию, с их челядью — пребывало в роскоши, восседая на шее крестьян — ведущей производительной части общества. Конфуцианская идеология способствовала консервации феодальных форм общественного устройства и производственных отношений в Китае, стала довольно эффективным в руках государственно-бюрократического аппарата средством, которое тормозило общественный прогресс в стране.

Китайские мыслители оставляли новым поколениям в основном метафизическое, одностороннее восприятие явлений в природе и в обществе: хорошее или плохое, черное или белое, жестокое или доброе и т. п. Молодого Чана, как и его сверстников, учили мыслить не самостоятельно, а в русле вековых традиций, в соответствии с высказываниями «совершенного мудреца». «Радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть, желание — вот семь природных велений человеческого сердца. Отец должен быть ласков, а сын — покорен; муж должен быть верен, а жена — послушна; старший должен быть снисходителен, а младший — послушен, государь должен быть человеколюбив, а чиновник — предан»— таковы справедливости. Чан Кайши мог прочесть на каждом семейном храме табличку с перечнем того, что следует почитать: «небо, землю, государя, родителя, учителя».

Традиционное мировоззрение китайцев мало чем отличалось от религии. Предки Чан Кайши веками преклонялись перед неодолимыми силами природы. В их воображении укоренялась передаваемая из поколения в поколение схема: все жизненные несчастья вызваны кознями духов, обрушившихся на смертного дьявольскими напастями. В семье знали много способов ограждения очага от злодейства и несчастий — заклинание бесов, приношение Будде и даосской троице. Мать Чана надеялась, что душа ее сына будет «водворена на светлый путь» (на языке буддистов — войти в «праведный плод») и жизнь его будет озарена священным светом Будды.

Судьба готовила Чан Кайши военную карьеру. Пренебрежительное отношение к военным всегда довольно четко прослеживалось в китайском обществе («военные — придурковаты»). Старшее поколение, испытавшее тяготы разрушительных войн и опустошительных нашествий, пыталось поднять авторитет военного мундира, передать своим слушателям в школах знания о войне. Учителя с усердием проповедовали безусловную необходимость изучения военных наук, прежде всего трудов о военном искусстве древнего китайского мыслителя Сунь Цзы. Военные постепенно продвигались к высшим слоям общества, ущемляя позиции владевших землей гражданских чиновников — шэньши.

Первое знакомство Чан Кайши с военным искусством состоялось еще в школе Восточного Чжэцзяна. Шел 1905 год. Японский милитаризм, одержав внушительные победы на Дальнем Востоке над армией царской России, пожинал реальные плоды от этой войны. Русская армия потерпела поражение на территории Китая, Япония завладела Порт-Артуром и Дальним, Южно-Маньчжурской железной дорогой, установила свое господство в Корее.

В это время в военных кругах Китая с уважением стали поговаривать о профессионализме, высоком уровне организации японской армии. Если в первых военных училищах в Тяньцзине и Кантоне (Гуанчжоу), открытых в 90-х годах XIX в., обучение строилось в основном по немецкой модели, то к началу XX в. наметилось преобладание японского влияния. Мечты японских милитаристов, осуществлению которых могла в конце XIX в. как-то препятствовать Россия, теперь претворялись в жизнь.

Японская военная мощь вдохновляла китайских националистов, стимулировала к заимствованию японского опыта. К тому же учеба у японцев обходилась гораздо дешевле, нежели у европейцев; стоимость поездки в Японию не шла ни в какое сравнение со стоимостью затрат на путешествие в Европу, китайцам было легче изучать йпонский, нежели какой-либо европейский язык.

Мыслями молодого Чана, как и многих его сверстников, не могла не завладеть идея поездки в Японию, в страну, перед экономическими и военными успехами которой уже всерьез преклонялось немало его просвещенных соотечественников, усматривая в этих успехах пример для подражания. Мать собрала деньги, пожитки, и сын отправился в дорогу, сопровождаемый родительским напутствием.

Настал наконец тот день, когда молодой Чан, сгораемый от нетерпения и восторженных ожиданий, высадился на японском берегу. Какой он встретил Японию в 1905 г.?

Японцев буквально захлестнула волна шовинистических настроений, они толпами стекались на поклонение к новым мемориалам и храмам, в которых воспевались подвиги японских солдат. Адмирал Того представал воплощением истинно самурайской доблести. С именем этого адмирала связано нападение японского флота на русский флот в Порт-Артуре и Чемульпо в феврале 1904 г. Того, будучи еще капитаном, вероломно атаковал и китайский флот в 1894 г.

Прибывшего в Японию Чан Кайши ждало разочарование: в военную академию принимали лишь по рекомендации военного ведомства китайского правительства. Но о такой рекомендации можно было лишь мечтать. Оставалось одно — пойти в школу изучать японский язык. Наиболее важным событием, как упоминал нередко сам Чан Кайши, стало его знакомство с Чэнь Цзимэем — политическим дельцом, известным среди денежных тузов и королей подпольного мира Шанхая. Чан Кайши попадает, по существу, под влияние Чэня, который был старше его на 10 лет и имел опыт деятельности в тайных обществах и бизнесе. Встреча с Чэнем заронила в душу молодого чжэцзянца семена надежды на удачу в поиске своего места в жизни.

Чан Кайши, возвратившись из первой поездки в Японию, не оставляет надежд на продолжение военной учебы. 1906 год стал важной вехой в биографии Чан Кайши. Военное ведомство объявило набор кадетов на краткосрочные курсы при Баотянской военной академии. Два обстоятельства, казалось, должны были охладить пыл молодого Чан Кайши, мечтавшего попасть в стены этой академии. Он был представителем не маньчжурской национальности, а хань, что в пору господства маньчжурской династии существенно ограничивало продвижение по службе. Перед поездкой в Японию Чан расстался со своей косой. Простят ли это?! Ведь со времени утверждения династии Цинов мужчины сбривали часть своих волос, а остальные заплетали в свисавшую назад косичку, что означало лояльность подданного к правящей династии. Один из маньчжурских лозунгов, отражавший жестокость тех времен, звучал так: «Либо ваши волосы, либо ваши головы». В ответ сторонники тирании слышали: «Берите наши головы, но не волосы». Долго и упорно сопротивлялись ханьцы такого рода стилю, но, увы, вынуждены были принять его. Те же, кто отрезал косичку, совершали по тогдашним общественным нормам акт неповиновения.

Чан Кайши все же стал одним из шестидесяти принятых в результате экзаменов. Претендентов из провинции Чжэцзян насчитывалось до 1000. Большинство инструкторов, под началом которых обучались кадеты, были японцами. Зимой 1907 г. среди учащихся стали набирать кандидатов на учебу в Японию. Чан предложил себя: был, мол, в этой стране, изучал японский язык. Среди сорока отобранных оказался и Чжан Цюнь, ставший другом и доверенным Чан Кайши на многие годы.

Китайские кадеты, прибывшие в Японию, поступали в созданную для китайских слушателей военную школу. Программа обучения была рассчитана на три года. В декабре 1910 г. выпускники школы получили направление на север, в Такада, для прохождения службы в японской армии в качестве кандидатов в военные академии. Чан Кайши, как и другие 16 выпускников школы, был зачислен в 19-й полк 13-й дивизии полевой артиллерии.

Молодой Чан с восторгом наблюдал, как японские военнослужащие безропотно, словно бессловесные механизмы, исполняли приказ командира. Солдат-фанатик, готовый в любую минуту пожертвовать своей жизнью во имя императора («свершить возложенную на него историческую миссию»), становился примером для подражания. С затаенной завистью посматривал Чан Кайши на японских офицеров и генералов, с гордостью восседавших на почетных местах во время различных празднеств, особенно посвященных армии и флоту. Перед ними в парадных колоннах маршировали его сверстники, находившиеся в плену шовинизма, милитаристских настроений. В чем сила японской армии? Уже тогда сверстники Чана задавали этот вопрос и отвечали: в беспрекословной дисциплине, в твердости политического духа и высоком техническом уровне.

Рутина исполнения повседневных обязанностей оставляла не так уж много времени для размышлений. Служба проходила в достаточно сложной для того времени обстановке. Не радовала погода: холод, ветры, частые снегопады. Приходилось вставать рано, умываться ледяной водой. Обычным делом для служащего артиллерийского подразделения была забота о лошадях как о тягловой силе для транспортировки тяжелых орудий. «Одно становилось весьма примечательным для Чан Кайши, — вспоминал сержант Симода, — впечатляюще отталкивающее выражение, которое появлялось на его лице, после того как он получал приказ о чистке конюшен».

Солдату в японской армии полагалась скудная пища, каждый раз одна рисовая, небольшая по размерам лепешка. Сверху на нее укладывалось несколько ломтиков жареного лука и небольшой кусочек соленой рыбы. Только в воскресенье лакомились соевыми бобами, зеленью в небольшом количестве и тонкими кусочками мяса. Сначала не покидало чувство голода, поэтому покупали вечером в клубе довольно низкого качества бисквиты, что-то брали из китайской кухни. Но вскоре стало привычным довольствоваться полученным.

Китайским военнослужащим, обучавшимся в Японии, запрещалось заниматься какой-либо общественной деятельностью, публиковать какие-либо материалы политического характера. Нарушение такого рода инструкции вело к высылке из Японии. Но могли ли молодые люди пройти мимо популярных для того времени политических веяний, отражавших подъем национального духа китайского народа? В Японии уже тогда довольно активно действовала созданная Сунь Ятсеном Китайская революционная лига. По соображениям конспирации эта организация именовалась просто Китайской лигой («Чжун-го тунмэнхуэй»). Печатным органом лиги стал журнал «Миньбао» («Народ»). Имя Сунь Ятсена к тому времени было хорошо известно как в Китае, так и за рубежом. Пламенный оратор, блестящий организатор, он по праву возглавил революционное движение в своей стране.

Молодой Чан не мог остаться в стороне от деятельности «Тунмэнхуэй». Путь в эту организацию он находит с помощью близкого друга и наставника — Чэнь Цзи-мэя. На очередном собрании «Тунмэнхуэй» Чан вместе с другими кандидатами в члены лиги дает клятву верности революционному долгу. Торжественно звучат слова присяги: «Клянусь бороться за изгнание маньчжуров, освобождение Китая, создание республики и установление равных прав на землю, клянусь!» И хотя лига избегала открытых антиимпериалистических деклараций, на ее заседаниях говорилось и о необходимости борьбы против засилья иностранных держав. Молодой Чан постепенно накапливал опыт конспиративной политической деятельности.

Столь непохожие друг на друга борцы против маньчжурской династии, объединенные в «Тунмэнхуэй», были выходцами в большинстве своем из Южного и Центрального Китая и представляли разношерстные группировки, отстаивающие различные цели. Провозглашенные Сунь Ятсеном принципы «национализма», «народовластия» дополнялись принципом «народного благоденствия», который иногда трактовался как социализм.

Чжан Бинлинь, сотрудничавший с Сунь Ятсеном, не разделял приверженность руководителя китайской революции принципам «демократизма», прославлял принцип «национализма», идеи установления режима личной диктатуры. В этот принцип Чжан Бинлинь вкладывал антиманьчжурское содержание, оставляя в стороне проблему борьбы с ханьскими феодалами, идеи социального преобразования китайского общества. По существу, Чжан проповедовал идеи великоханьского шовинизма.

Весной 1911 г. Чан Кайши, прибыв из Японии на каникулы, оказался в Шанхае. Словосочетание «шань-хай» означает «близ моря» или «над морем». Город жил бурной жизнью. Вольготно чувствовали себя здесь европейцы, осевшие в стороне от китайского города в богатейших кварталах. В справочниках, изданных европейцами на рубеже XIX–XX вв., упоминается «добровольческий корпус», имевший на вооружении артиллерию и предназначенный для подавления «китайской черни». Типично колониальное мышление руководило поступками иностранных хозяев Шанхая, хотя в городе и действовали политехнический институт, публичная библиотека, музей, а в летнее время звучала музыка духового оркестра.

В Шанхае расцветала подпольная деятельность — как деловая, так и политическая. Чэнь Цзимэй в 1908 г. учредил здесь тайное общество содействия революции в Цзянсу и Чжэцзяне. Время было особенно неспокойным. Все больше в рядах противников маньчжурской династии действовало предателей и провокаторов, и их жертвой чуть было не стал наставник Чан Кайши. Чэню удалось ускользнуть, но его друзья были схвачены. Чан оказался достойным учеником — он спокойно вернулся в Японию, но разлука была недолгой. Вскоре вести о восстании в Ухане, в самом центре Китая, достигли Чэня, и он сразу же отправил телеграмму своему ученику в Японию. Чан Кайши в ту пору было 25 лет. Впоследствии, обращаясь к прошлому, Чан не скрывал восторгов по поводу первых своих шагов у истоков карьеры «Я чувствовал, что пришло время для нас, военных людей, послужить на благо отечества. Я поэтому немедленно возвратился в Китай для участия в революции. Это было действительно начало моей революционной карьеры. К этому времени я постарался завершить выполнение задачи, которую поставил перед собой в юности. В мои молодые годы я преодолевал различного рода трудности и препятствия, чтобы получить военное образование. Обращаясь к прошлому, я верю, что это дало мне огромное счастье».

Выбраться из 13-й дивизии оказалось довольно сложно. Пришлось пойти на хитрость, — увольнение на 48 часов получить было легче, нежели разрешение на выезд из страны. Добравшись до Токио, Чан и его собратья по учебе — среди них были его ближайшие соратники — Чжан Цюнь и Чэнь Синьсу — переоделись в местном отделении «Тунмэнхуэй» в штатское. 30 октября они прибыли в Шанхай. Генерал Нагаока в своих воспоминаниях описал отъезд Чана и его друзей из Японии более прозаично. По его словам, в один из октябрьских вечеров 1911 г. в Тэката, недалеко от северо-западного побережья Японии, офицеры местного гарнизона дали обед трем китайским коллегам. Они изменили свои планы в связи с революцией против Цинов и отбывали на родину. Чан Кайши стал благодарить за обед. «И поскольку он выпил, его лицо покраснело от эмоций, — вспоминал японский генерал. — Кто мог вообразить в то время, что этот слушатель будет когда-нибудь председателем китайского правительства? Никто из нас не думал, что Чан станет исторической личностью».

Чэнь Цзимэй с головой ушел в подготовку восстания в Шанхае и Ханчжоу, и первое поручение, полученное Чан Кайши в это смутное время, касалось военной операции в Ханчжоу. Гарнизон в городе пополнялся свежими частями, арсенал находился под усиленной охраной. Чан Кайши приехал в Ханчжоу с новыми рекрутами. Почти 100 готовых пожертвовать жизнями храбрецов согласились войти в ударный отряд. У повстанцев было в основном традиционное оружие, в том числе бамбуковые пики. На этот раз им сопутствовала удача. В плен попал маньчжурский губернатор провинции Чжэцзян.

В Шанхае революция развивалась почти бескровно. Покровитель и наставник Чана председатель революционной лиги Чэнь Цзимэй назначается здесь на пост губернатора. Именно в Шанхае Чан становится командиром полка. Подготовка армейских соединений финансировалась шанхайскими торговцами. Чан, отслужив всего лишь несколько месяцев, передает обязанности командира полка своему другу Чжан Цюню, а сам вновь уезжает в Японию. На этот раз он решил подготовиться к военной учебе в Германии. Чан изучает немецкий язык, занимается издательской деятельностью. В журнале «Голос армии» он пытается обсуждать международно-политические и военные проблемы Китая, вопросы границ и т. д. Начинающий автор рассуждает о будущей «республике мира», где все расы будут жить в гармонии и достатке. Войны, конечно, уйдут в прошлое, и лишь полиция будет наблюдать за порядком. Необходимость в армиях отпадет. Но пока он размышляет о китайской армии. Он призывает довести численность армии до 600 тыс. Увеличить расходы на военные нужды до половины валового национального продукта (ВНП), основное внимание сконцентрировать на сухопутных войсках. Вся военная власть, подчеркивал Чан, должна быть сосредоточена в руках центрального правительства. Такого рода взгляды были во многом созвучны с позицией отошедшего в конце концов от Китайской революционной лиги Чжан Бинлиня, отражавшего интересы правого крыла принявших участие в революции промышленников и торговцев.

 

На волне революции

По старому китайскому календарю 1911 год называли «Синьхай». Этому году и суждено было стать годом Синьхайской революции. Революционная волна прокатилась по всей стране. В октябре — ноябре из-под контроля цинского правительства вышли Цзянси, Шаньси, Юньнань, Аньхой, Гуйчжоу, Цзянсу, Чжэцзян, Гуанси, Фуцзянь, Гуандун, Сычуань. Пламя восстания охватило весь Южный и Центральный Китай, три провинции Севера — Шэньси, Шаньси, Шаньдун.

Чан Кайши не хотел быть в стороне от событий. Используя средства родни, ее связи, опираясь конечно же на Чэнь Цзимэя, он сколачивает бригаду, объединившую в своих рядах выходцев из различных слоев общества, в том числе шанхайских гангстеров, членов подпольной организации «Зеленых». Чан Кайши, имея свое вооруженное формирование, получает теперь долгожданное право занять законное место среди представителей военной знати. С неослабевающим напором действует и покровитель нового генерала — Чэнь Цзимэй.

Еще слишком туманны были перспективы революции, а губернатор Шанхая Чэнь Цзимэй уже старается нейтрализовать накал страстей в среде городской бедноты. Ему становится известно, что более 200 служащих шанхайского арсенала объединились в федерацию механиков и ратуют за «освобождение от капиталистической эксплуатации». Представители федерации напоминали: доставили оружие для революции механики, но заслуги присвоили себе чиновники из арсенала. Точно так же, говорили они, решительно боролись за победу солдаты, а ее лаврами воспользовались офицеры. Чэнь Цзимэй решил предотвратить возможность стачки с выдвижением непомерно высоких требований. В приказе губернатора говорилось:

«Так как арсенал является очень важным пунктом, то свободные союзы и свободная критика должны быть в нем запрещены… Все служащие и механики, работающие в арсенале, должны рассматриваться как военнослужащие, их положение коренным образом отличается от положения обычных рабочих… Поэтому начальнику арсенала вменяется в обязанность дать совет рабочим немедленно же распустить федерацию». Чэнь Цзимэй принимал участие и в организации карательных отрядов для усмирения бунтующих против помещиков крестьян.

Губернатор Шанхая приложил немало сил, чтобы объявить революционной столицей свой город, где сильны были позиции китайской промышленной и торговой буржуазии. Обстановка благоприятствовала этому замыслу: наступление войск цинского правительства на Ухань не позволило собрать там конференцию восставших провинций. Чэнь предложил созвать в Шанхае съезд для решения вопроса о создании единого центрального правительства. В конце концов в качестве центрального было признано правительство в Учане, а его главой — командир бригады Ли Юаньхун, ничего общего не имевший с революцией.

25 декабря 1911 г. Сунь Ятсен возвратился из эмиграции в Шанхай. Его авторитет как основателя первых организаций, ставящих своей целью свержение существующего в Китае режима, как талантливого пропагандиста революционных идей сыграл стабилизирующую роль в раздираемом противоречиями лагере революционных сил.

29 декабря конференция восставших провинций назвала Сунь Ятсена временным президентом Китайской республики.

Парламентская весна длилась недолго. В революционную лигу потянулись тысячи новых лиц, многим из которых чужды были провозглашенные Сунь Ятсеном цели, осуществленные им мероприятия демократического характера. В лигу вошел получивший образование в Америке ближайший помощник милитариста Юань Шикая, сосредоточившего власть на Севере, Тан Шаои. Оказавшись под давлением либерально настроенной элиты, Сунь Ятсен передает Юань Шикаю пост президента. Последний, несмотря на возражения Сунь Ятсена и его сторонников, добился признания Пекина в качестве столицы. Северный Китай стал выступать в качестве оплота феодальной реакции. Юань Шикай всюду насаждал своих ставленников, а главой правительства назначил Тан Шаои.

Чан Кайши, отложив поездку в Германию, вновь в ответ на призыв Чэнь Цзимэя устремляется в Шанхай. Назревали острые вооруженные столкновения между революционной армией и армией Юань Шикая.

В августе 1912 г. в результате слияния революционной ‘ лиги с четырьмя мелкими группировками была образована Национальная партия — Гоминьдан. Чэнь Цзимэй стал ближайшим соратником Сунь Ятсена в подготовке и создании новой партии: он занял пост главы Управления делами. Его протеже — самому младшему из вступивших в новую партию — Чан Кайши было 26 лет.

Создание новой партии не могло не упрочить позиции сторонников Сунь Ятсена. Самого Сунь Ятсена увлекли планы модернизации страны, и он целиком отдавал себя разработке проектов железнодорожного строительства. А в это время реакция, сгруппировавшаяся вокруг Юань Шикая, вынашивала тайные замыслы против революции. Появлялись новые герои и новые жертвы. 21 марта 1913 г. на вокзале в Шанхае от руки наемного убийцы пал фактический руководитель Гоминьдана Сунь Цзяожэнь. За спиной убийцы стояла зловещая тень диктатора Юайь Шикая.

Сунь Ятсен звал к вооруженной борьбе с диктатором. Многие руководители партии, среди них Чэнь Цзимэй, Хуань Синь, тайно и явно пытались дискредитировать этот призыв. Только в июле 1913 г., когда восстания против диктатуры Юань Шикая распространились на многие провинции страны, Чэнь Цзимэй и его соратники, в том числе и Чан Кайши, поддержали борьбу против Юань Шикая. Чан Кайши решил продемонстрировать свои возможности как военного специалиста: представил план овладения арсеналом в Шанхае. Сама по себе его идея заслуживала внимания. Арсенал представлял собой крупный военно-технический комплекс. Расположенный на берегу реки Вампу, он включал в себя верфь для строительства военных судов, оружейный завод и литейную мастерскую для изготовления артиллерийских снарядов. В его ведении находились пороховой и патронный заводы.

22 июля Чэнь отдает приказ начать штурм. Но атака захлебнулась. 28 июля — новая попытка. Защитники арсенала не дрогнули. Их поддержали орудия кораблей с реки Янцзы. И вновь неудача. Борьба продолжалась до вечера 29-го. Осада арсенала успеха не принесла, ее участники отступили на 20 км к северу от Шанхая. План Чан Кайши провалился.

Чэнь Цзимэй дал такую оценку событиям 1913 г. в письме к Чан Кайши:

«В 1911 г. господствовал дух самоотверженности и самопожертвования революционеров, который позволил последним, фактически безоружным, в количестве всего лишь нескольких сот человек, поднять знамя революции в Ухане и вовлечь в события всю страну. В 1913 г. они (революционеры. — В. В.) контролировали несколько провинций и армию, насчитывающую более одной сотни тысяч, и, несмотря на это, потерпели поражение. Причина в том, что революционеры не обладают таким вдохновением, как в 1911 г.» [7] .

Причины поражения летнего восстания 1913 г. имели, конечно, более глубокие корни. Когда горстка революционеров в Ухане бросила мужественный вызов маньчжурской династии, это вдохновило массу. Дело было теперь, разумеется, не в потере «вдохновения» революционерами. Люди на этот раз не пошли за вожаками, потому что потеряли доверие к тем, кто называл себя революционерами. С глубоким разочарованием китайцы встречали вести о предательстве известных революционной фразой политиков, шедших на поклон к милитаристам и диктатору Юань Шикаю.

Сунь Ятсен ищет возможности для подготовки нового восстания против Юань Шикая, стремится выявить оптимальные пути для организации вооруженной борьбы. Чэнь Цзимэй вместе с Чан Кайши направляется в Маньчжурию. В Даляне, где верховодили японцы, посланцы Суня обсуждали с местными гоминьдановцами возможности организации антиюаньшикаевского восстания в Маньчжурии. Однако в этом районе Китая не было cooтветствующей базы для развертывания революционной борьбы. Юань Шикай вступил в сговор с Японией: японский капитал нацеливался на строительство двух железных дорог в Маньчжурии. 10 февраля 1914 г. Чэнь Цзимэй получил секретное сообщение от Сунь Ятсена: изменяющаяся политическая обстановка требует прекращения подготовки восстания. Чэнь и Чан возвращаются ни с чем.

Вскоре Чан Кайши был направлен для организации нового восстания против Юань Шикая в Шанхай, где успех связывали с относительно прочным положением единомышленников Сунь Ятсена в воинских частях. Но и на этот раз Чан Кайши не добился успеха. Власти сумели напасть на след гоминьдановских боевиков. Несколько людей Чан Кайши были арестованы и расстреляны. Самому организатору выступления чудом удалось ускользнуть.

Осенью 1915 г. Чэнь Цзимэй подготовил новое восстание в Шанхае, который он еще 22 июля 1913 г. объявил «независимым» городом.

В октябре 1915 г. предпринимается новая попытка атаковать шанхайский арсенал. И снова в голове Чан Кайши вызревает план. Предусматривалось нападение не только с суши, но и со стороны реки. Готовился захват военного корабля. События развивались, казалось, строго по плану. Нападавшие сумели завладеть военным кораблем — «Чжаохэ». Из его орудий по арсеналу выпустили 30–40 снарядов. Но другие корабли не поддержали революционеров. Чан Кайши был в строю наступавших, которых возглавил Чэнь Цзимэй. Силы были, конечно, неравными. План Чан Кайши вновь провалился.

20 участников штурма отдали свои жизни, 100 получили серьезные ранения. Соратники Чэнь Цзимэя не хотели все же складывать оружия: в своем штабе они готовили новую вылазку, наивно полагая, что за ними, как и во время Учанского восстания, пойдут массы. Но полиция французской концессии окружила конспиративную квартиру. Сопротивление оказалось бесполезным. Ряд боевиков попал в ловушку. Чэнь Цзимэю, Чан Кайши и некоторым другим удалось скрыться.

В Шанхае у Чэнь Цзимэя имелась надежная опора: гангстеры из общества «Зеленых». История различных тайных обществ Китая насчитывает тысячелетия. К наиболее известным относились «Желтые тюрбаны», «Красная бровь», «Бронзовые кони», «Белая лилия», «Красные пики», «Белый лотос», «Мечи», «Общество всеобщего добра», «Триада», «Старшие братья». Свою тайную деятельность лидеры обществ облекали в религиозное, националистическое покрывало. Так, крестьяне, вступившие в борьбу с феодалами и тиранами-милитаристами, вооруженные пиками, которые имели красные кисти и наконечники, принадлежали к обществу «Красные пики». Сколько такого рода обществ действовало в различных уголках Китая и кого только не объединяли они! В них вовлекались не только мелкие собственники, но и разорившиеся крестьяне и ремесленники, бродяги, разбойники, проститутки.

Характерная черта обществ — строгая иерархия, слепая преданность вождю; дух насилия и религиозные предрассудки сочетались здесь с ненавистью ко всему иностранному. Различные цели ставили перед собой тайные объединения: одни вырождались в гангстерские шайки, торговали опиумом, занимались контрабандой, разбоем, содержали притоны, публичные дома, другие брали на вооружение освободительные идеи, извечную мечту о строительстве в «Поднебесной» общества всеобщего благоденствия.

В некоторых районах создавались женские тайные общества борьбы против насильственного брака. Такое общество в 20-х годах действовало в провинции Гуандун. Члены общества ставили перед собой благородную по своей сути цель — помочь девушке избавиться от принудительного брака. Поскольку часто бедность становилась главной причиной заключения таких браков, общество помогало девушке найти работу, получить постоянный заработок. Боевые отряды общества нападали на селения во время обряда бракосочетания и освобождали невест от насильственного брака.

Опора Чэнь Цзимэя — общество «Зеленых» брало свое начало от группы, отколовшейся от общества «Красных». Последнее окрепло в кровопролитных боях времен Тайпинского восстания и ставило перед собой задачу свержения власти маньчжуров и восстановления династии Мин. «Зеленые», учредив свой центр в Шанхае, взяли под свой контроль районы к югу от реки Янцзы.

Соратники Чэнь Цзимэя легко убедили его в том, что стоит только убить командующего гарнизоном Шанхая Чжэн Жучэна, как город перейдет в руки революционеров. Наместник Юань Шикая в Шанхае отличался особой жестокостью. На его совести было немало преступлений против участников революции.

Чан Кайши к этому времени не раз участвовал в террористической деятельности против политических и государственных деятелей. В начале 1912 г. Чэнь Цзимэй организовал убийство Тао Чэнчжана, одного из лидеров «Союза освобождения» (организации, составившей вместе с другими объединениями основу «Тунмэнхуэй»). Исполнителем воли Чэня называли молодого Чан Кайши.

И теперь, когда революционеры в октябре 1915 г. приняли решение устранить приспешника Юань Шикая, Чэнь Цзимэй обратился за помощью к Чан Кайши.

Начали с обсуждения плана покушения: 10 ноября в генеральном консульстве Японии должен был состояться прием по случаю коронации японского императора. Присутствие наместника Шанхая Чжэн Жучэна на приеме было обязательным. Чжэн, видимо, предупрежденный о готовящемся заговоре, решил добраться до иностранного сеттльмента не на машине, как это было обычно, а вниз по реке на судне, а затем уже пересесть в машину. Тем самым Чжэн лишь отдалил на некоторое время свою гибель. На мосту его машину ожидали два Вана: Ван Сяофэнь (из г. Цзилинь) и Ван Миншань (из Шаньдуна). Во время движения от пристани, когда водитель вынужден был замедлить ход на мосту, в машину полетели бомбы. Первая — промах! Вторая — убит шофер! Один из террористов бросал бомбы, другой разрядил в сатрапа обойму. Нападавшие даже не попытались скрыться, они безропотно сдались в руки полиции. Во время допроса арестованные спокойно заявили: они убили Чжэна, поскольку тот был агентом человека (то есть Юань Шикая. — В. В.), стремящегося задушить революцию и завладеть троном. Чан Кайши пригодился в организации такого рода акции опыт времен военной учебы в Японии. Готовность к самопожертвованию, вера в наивысшее предначертание — эти качества солдата-смертника японской армии Чан Кайши хотел видеть и в своих подчиненных.

Чэнь Цзимэй не забывал о своем протеже. 25 декабря 1915 г. вспыхнуло восстание в Юньнани. Военные, возглавившие восстание, объявили независимость провинции. В январе 1916 г. по инициативе Гоминьдана начались антиюаньшикаевские выступления в Гуандуне. Антиправительственные части стали именоваться революционной армией. Гоминьдановцы готовили наступательные операции на Юге.

14 апреля 1916 г. Чэнь Цзимэй дал указание Чан Кайши овладеть фортом Цзяньинь на южном берегу Янцзы между Нанкином и Шанхаем. Форт имел особое стратегическое значение для Шанхая. Пять дней часть под командованием Чана пыталась безуспешно овладеть фортом. Потерпев неудачу, гоминьдановцы рассеялись, а Чан Кайши скрылся в шанхайских лабиринтах.

С 1912 по 1921 г. Чан Кайши проводил большую часть времени в Шанхае.

Здесь Чан сблизился с Дай Цзитао, ставшим впоследствии виднейшим идеологом Гоминьдана. Чан Кайши вместе со своими друзьями Чэнь Цзимэем и Дай Цзитао поддерживал тесные отношения с одним из влиятельных дельцов Шанхая — Чжан Цзинцзяном. Этот толстосум финансировал тогда Сунь Ятсена. Чжан нажил громадное состояние на торговле шелком и предметами китайской старины. Его связи простирались до Парижа. Оказывая финансовую помощь окружению Сунь Ятсена, Чжан делал это зачастую ради вполне определенных интересов своего торгово-промышленного клана. Молодой офицер из окружения Сунь Ятсена заинтересовал Чжан Цзинцзяна, и Чан Кайши был привлечен к работе шанхайской биржи.

Ему, получившему военное образование в Японии, довелось пройти школу биржевого маклера, связать свою судьбу с местной мафией. Молодой офицер высоко ценил связи со своими земляками, процветавшими в Шанхае и занявшими к тому времени заметные позиции в тайных обществах, в торгово-промышленных кругах, в подпольном бизнесе. Китайские тайные общества входили здесь в соглашения с иностранными дельцами, с полицией. Чан Кайши получил блестящую возможность познакомиться с механизмом жизнедеятельности нелегального мира Шанхая, войдя в доверие к воротилам подпольного бизнеса. Новые друзья Чан Кайши не отличались разборчивостью в средствах в борьбе за достижение своих целей — они специализировались на похищении людей, устранении нежелательных политиков, слишком назойливых журналистов. Полиция закрывала глаза на их «деятельность».

В 1916 г. в судьбе Чан Кайши произошло значительное и весьма печальное событие. Наставник Чан Кайши Чэнь Цзимэй, выступая в качестве одного из лидеров Гоминьдана, ловко сочетал свои функции революционера с ролью защитника шанхайской мафии, деятельность которой он умело стремился направлять против диктатуры Юань Шикая. Диктатор решил избавиться от своего непримиримого врага. Агенты Юань Шикая воспользовались услугами провокатора. Чэня заманили в ловушку на территории французского сеттльмента, где ранее была раскрыта явка революционеров. 18 мая 1916 г. Чэнь Цзимэй погиб в возрасте 40 лет.

Чан Кайши на прощальной церемонии дал обет: «Твои убеленные сединой родители еще живы, твои дети в то же время еще малы… Я позабочусь о старых людях и поддержу молодых и навсегда сохраню тебя в своих мыслях». Его дальнейшие слова не могли не потрясти стоявших в скорбном молчании соратников: «Где я могу отныне найти человека, который знал бы меня так же хорошо и безгранично любил, как ты?!»

Что касается Чэнь Лифу и Чэнь Гофу — племянников Чэнь Цзимэя, обещание свое Чан Кайши сдержал: они станут ближайшими его соратниками на долгие годы.

 

Предательство Чэнь Цзюнмина

После смерти Чэнь Цзимэя Чан Кайши действует уже в окружении Сунь Ятсена. В 1916 г. молодой офицер едет по заданию в Шаньдун для участия в антиюаньшикаевском выступлении. Сунь Ятсен решил собрать в Японии и перебросить в Шаньдун отряды смертников. Китайские эмигранты, отвечая на призыв своих соотечественников, добровольно вступали в эти отряды. Направление Чан Кайши в Шаньдун вряд ли было случайным. Учитывалась скорее всего его длительная военная практика в Японии. Ведь именно здесь, в Циндао, японцы закрывали глаза на антиюаньшикаевское движение, даже порой потворствовали ему. Оружие поставлялось сюда из Японии. Здесь действовала верная Сунь Ятсену и возглавляемая Чжу Чжэнем китайская революционная армия. 4 мая 1916 г. Чжу, имея всего тысячу штыков, овладел Вэйсянем — важным стратегическим пунктом на железной дороге Циндао — Цзинань. Началась подготовка наступления на Цзинань.

Восстание против диктатуры Юань Шикая, начавшись в одной из самых отдаленных от Пекина южных провинций — Юньнани, распространилось на другие южные и юго-западные районы страны — Гуандун, Гуанси, Гуйчжоу, Сычуань, Хунань, Фуцзянь. Местные милитаристы делали все, чтобы антиюаньшикаевское движение развивалось под их контролем.

Жестокий диктатор Юань Шикай, столкнувшись с движением протеста в различных слоях общества, проявлял теперь, когда решалась его собственная судьба, робость и малодушие.

6 июня 1916 г. от сердечного приступа он умер. Смерть диктатора не могла избавить китайское общество от жесточайших войн, милитаристского угара, долгих лет кровопролития. Местные милитаристы, опираясь на собранные под их знамена армии, рвались к власти в Пекине. В Китае, по сути дела, не было и формального единства, которое смог в конце концов провозгласить Чан Кайши лишь в 1928 году. После смерти Юань Шикая на власть в стране претендовали в основном две силы: правительство северных (бэйянских) милитаристов, контролировавших большую часть Китая, и политическая группировка Сунь Ятсена. Среди милитаристских клик выделялись чжилийская, возглавляемая Фэн Гочжаном, Цао Кунем и У Пэйфу, и аньхойская, или аньфуистская, названная так, как и ее политический клуб в пекинском переулке Аньфу. Аньфуистских генералов объединил Дуань Цижуй, ставший главой пекинского правительства. Бэйянская клика милитаристов и бюрократов достигла высших ступеней карьеры еще при последних Цинах. Новый кандидат в диктаторы находил покровителей в Японии, где считали покойного Юань Шикая слишком проамериканским. Северо-восточные провинции контролировались Чжан Цзолинем (фэнтяньская группировка). С Юга своим соседям угрожали гуансийская клика Лу Жунтина и юньнаньская Тан Цзияо.

В июле 1917 г. Сунь Ятсен отбыл в Гуанчжоу. Чан Кайши оставался в Шанхае, готовя план вторжения войск в Фуцзянь и Чжэцзян. В сентябре этот план лежал на столе у Сунь Ятсена. Его составитель получил приглашение занять место начальника оперативного управления в штабе Гуандунской армии, действовавшей в южной части провинции Фуцзянь. Считалось, что эта армия — единственная, преданная Сунь Ятсену. Пребывание на новом посту оказалось довольно коротким: 26 сентября 1917 г. командующий Гуандунской армией поручил Чан Кайши одно из подразделений армии. Вскоре непосредственное участие в деле — и, как казалось, непоправимый удар по самолюбию — поражение в сражении с северянами в Яньтай. Способности Чан Кайши и его опыт в данном случае мало что значили. Гуандунская армия была далека от современных для того периода стандартов. Настоятельная необходимость реорганизации армии стала очевидной.

Юг Китая оставался основной ареной революционной борьбы: районы, расположенные к югу от Янцзы, были более развитыми, нежели на Севере. Республиканские идеи находили здесь более благоприятную социально-экономическую почву. Но милитаристы сохраняли свои позиции в политической жизни и на Юге. Гуанчжоу в ту пору был заселен преимущественно беднотой, занятой на отсталых в техническом отношении фабриках. Повсюду встречались убогие лавчонки, мастерские, где рабочий люд занимался мелким кустарным трудом. Главными фигурами здесь были, пожалуй, торговцы и ростовщики, захватившие в свои руки скупку и сбыт крестьянской продукции. Ростовщики, засевшие в меняльных конторах, держали в кабале местных жителей, спекулировали иностранной валютой, грели руки на обмене банкнотов различных банков. Милитарист Чэнь Цзюнмин, занявший Гуанчжоу в 1920 г., обещал превратить Гуанчжоускую провинцию в «образцовую для всего Китая».

В условиях социально-политической напряженности в июле 1917 г. рождается военное правительство в Гуанчжоу. Сунь Ятсена, возглавившего это правительство и поставившего перед собой благородные цели восстановления конституции, окружали не только преданные ему и его идеям люди, но и сонм милитаристов-авантюристов, продажных бюрократов.

В условиях военного давления с Севера Сунь Ятсен вынужден был в сотрудничестве с южными милитаристами создать войска, находившиеся в непосредственном подчинении военного правительства. Основой правительственных войск стала Гуандунская армия.

Каждый военный губернатор — дуцзюнь — располагал своим собственным войском, которое содержалось на средства, выжимаемые из крестьянства. Армии дуцзюней пополнялись за счет огромной массы бездомных люмпенов, бродивших по стране в поисках горстки риса и крыши над головой. Разоренные крестьяне, пауперы, объединялись в бандитские шайки. Города жили под страхом грабежей; насилия на дорогах, в домах становились обычным делом.

Гуандунская армия пополнялась из тех же «резервов», что и армии дуцзюней, и была далека от того, чтобы стать ядром действительно революционной армии. Во главе Гуандунской армии стал милитарист Чэнь Цзюнмин. В оценках, которые давал Чан Кайши Чэнь Цзюнмину, проявилась не просто личная антипатия к нему как к человеку. Чан Кайши скорее всего видел в нем сильного соперника.

Самым главным, определяющим отношения между Чан Кайши и командующим Гуандунской армией стала укоренившаяся среди милитаристов традиция приближать к себе выходцев из родной провинции. Гуандунцы составляли большую часть личного состава армии. Войска Чэнь Цзюнмина входили в Гуанчжоу с лозунгом «Гуандун для гуандунцев». Как человек служит, для карьеры ровно ничего не значило. Даже будь Чан Кайши гениальным, трудись он денно и нощно на Чэнь Цзюнмина, как говорили его соотечественники, «изображай для генерала вола или лошадь»— все было напрасным. Чан Кайши жаловался, что слишком трудно провести какие-либо реформы для повышения боеспособности армии, любые его предложения блокировались. На своем посту в Гуандунской армии Чан Кайши пробыл недолго. Гуансийская клика милитаристов взяла верх над сторонниками Гоминьдана. Весной 1918 г. Сунь Ятсен оказался отстраненным от власти и уехал в Шанхай. Чан Кайши снова в Шанхае. Осенью 1918 г. закончилась война в Европе. Шанхай переполняли иностранные бизнесмены. Китайцы уже услышали об Октябрьской революции в России, ощутили ее дыхание. Пеструю картину дополнили новые пришельцы с Севера — русские белогвардейцы. Беглецы, разбросанные революционной бурей в России, пересекая Сибирь, двигались к Владивостоку и Харбину, а затем стекались в Шанхай.

Шанхай, как и Гуанчжоу, и Тяньцзинь, в отличие от старых китайских городов, приобрел к началу века новые черты. Рост, хотя и слабый, промышленности умножал здесь ряды рабочего класса, усугублялось социальное расслоение, набирал силу национальный капитал. Рабочий класс растворялся в массе люмпенских элементов — кули, безработных, нищих и т. п. Едва сводившие концы с концами мелкие собственники — кустари, цеховые ремесленники, подмастерья, торговцы, владельцы убогих мастерских, чиновники — представляли многоликую массу городского населения. Именно эти группы становились той социальной почвой, на которой вызревали семена будущих выступлений против иностранных сдьяволов». Прорастанию этих семян способствовал и революционный взрыв в России. Наличие внешнего, общего врага стимулировало тенденции к временному сближению большей части элиты с «низами», что впоследствии благоприятствовало осуществлению концепции единого фронта.

Новое поколение китайских революционеров формировалось, судя по трудам иных западных авторов, лишь под воздействием жестокой политики Японии, в частности захвата японцами провинции Шаньдун, унизительных для Китая условий Парижского мирного договора. Это, однако, не вся правда. Известия об октябрьских событиях в России, о первых проникнутых интернациональным духом внешнеполитических шагах Советской власти не могли не сказаться на формировании демократических сил в китайском обществе. Появился новый, достаточно мощный стимул для пропаганды в Китае марксизма. Пропагандисты марксизма Ли Дачжао и Чэнь Дусю, классик китайской литературы Лу Синь все громче поднимали свой голос в защиту идей демократии и национальной независимости.

В этот период Сунь Ятсен и объединившиеся в китайской революционной партии его соратники делали ставку на мускулы в борьбе с противостоящими им милитаристами, искали сильных союзников среди военщины на Юге.

Чан Кайши не проявлял особого интереса к политическим событиям, происходившим в мире, своей инертностью в этом смысле он отличался от Сунь Ятсена, который жил революцией и старался вникнуть в смысл международных политических событий. Друзей Чан находил скорее среди бизнесменов, сколачивающих состояние за границей и дома, нежели среди бунтующей интеллигенции. Чан Кайши был тесно связан с крупнейшей группировкой денежной буржуазии, получившей название «чжэцзянской финансовой группировки».

Посещение биржи удавалось совмещать с обязанностями инструктора военной академии. Доходы Чан Кайши не были слишком большими, но хватало и на развлечения, и на помощь семье. Шанхай предоставлял молодому человеку, не стесненному в финансовых средствах, много развлечений. К этому времени относится и рождение его сына Чан Вэйго. Позже шли разговоры, будто Чан Вэйго, приемный сын Чан Кайши, — плод любовной связи одного из его друзей и японской девушки из чайного домика. Называлось и имя этого друга — Дай Цзитао. Беспорядочная жизнь Чан Кайши, как и его друзей, не выглядела чем-то необычным для шанхайской публики.

Между тем командующий Гуандунской армией требует Чан Кайши к себе. Отношение Чан Кайши к Чэнь Цзюн-миню в принципе не изменилось, но он побаивался командующего и пытался как-то умилостивить его. Тем более что Сунь Ятсен просил «своего брата» (обращение в письмах Сунь Ятсена к Чану) поладить с гуандунским генералом. В письмах к Чэнь Цзюнминю Чан Кайши в основном занимался самобичеванием. «У меня плохой характер, — писал он, — и мне обычно недостает хороших манер… Я знаю, что был смешон… Моя беда в том, что я склонен к экстремизму». Чан Кайши просил простить его: если что-то и было не так, как нужно, то виноват в этом только несносный нрав самого автора писем. Своему шанхайскому патрону Чжан Цзинцзяну Чан Кайши четко разъяснил свою позицию: из-за болезни он не может присоединиться к Гуандунской армии. В то время как больной находился под присмотром матери, Гуандунская армия сражалась.

В конце апреля 1919 г. империалистические державы, по существу, благословляют Японию на захват бывших германских концессий в Шаньдуне. Эта акция потрясла китайцев, среди которых заметную роль играли шэньши, втянутые в патриотические кампании и либерально-конституционное движение.

До 5 тыс. студентов и учащихся средних учебных заведений 4 мая вышли в Пекине на демонстрацию на площадь Тяньаньмэнь. Рост национального самосознания в среде китайской молодежи отразили лозунги: «Защитим наш национальный суверенитет!», «Восстановим права в Шаньдуне!», «Накажем национальных предателей!» Возбужденные участники митинга двинулись к посольскому кварталу, чтобы заявить свой протест западным дипломатам. Последовали разгон демонстрантов и аресты. В Китае созрело и развернулось патриотическое движение, названное движением «4 мая». По — промышленным городам прокатилась волна стачек. Бастовали рабочие, торговцы, мелкие предприниматели. Китайские марксисты связывали с подъемом массовой антиимпериалистической борьбы освобождение страны как от иностранного гнета, так и от господства феодально-милитаристской реакции.

Правление милитаристов и междоусобные схватки различных военных клик дорого обходились китайскому народу. Сунь Ятсен, гневно разоблачавший феодальномилитаристскую верхушку, выступал в духе освободительных идей своего времени. «…Восемь лет управление нашей страной находится в руках бюрократии и военщины, — говорил он 8 октября 1919 г., выступая перед членами Союза молодежи в Шанхае, — против них и должна быть направлена революция; кроме того, революция должна смести политиканов, которые служат орудием в руках военщины».

Сунь Ятсен обличал коррупцию, моральное разложение, которыми была поражена — и, казалось, неизлечимо — бюрократическая и военная верхушка Китая. Идеолог китайской революции, указывая на вновь построенные фешенебельные, европейского типа особняки, говорил: «Их строили наши милитаристы. Раздирают страну, бесчинствуют и грабят, проводят дни за опиумом и картами, идут на все подлости, пьют из народа соки — и строят здесь европейские виллы, берут наложниц, дуются в мацзян (игра в кости. — В. В.), пьют заморские вина, лакомятся, в то время как рабочие и крестьяне голодают и ходят раздетые и разутые. Вот почему гибнет Китай. Вот почему мы ничего не добьемся, пока не покончим с военщиной».

Чан Кайши внимательно следит за действиями Сунь Ятсена. Так, в своей речи 11 января 1921 г. революционный лидер выдвинул предложение о создании в Гуанчжоу Национального (общекитайского) правительства. Здесь же принимается решение о созыве членов избранного в 1913 г. и распущенного потом Юань Шикаем старого парламента и объединении их в общекитайское правительство.

Чан Кайши призывал к осторожности. В своем письме к Сунь Ятсену 5 марта 1921 г. он предупреждал: время для избрания Сунь Ятсена на пост президента не настало — гуансийские враги имеют все еще преимущество, юго-западные районы не освобождены, парламент не обладает соответствующей базой и нет кворума. «После покорения гуансийских мятежников, — писал Чан Кайши, — мы, возможно, сможем пойти вперед с северо-востока для нападения на столицу нашего врага…» Объединение Китая не такая уж трудная задача — так закончил свое письмо Чан Кайши и снова предупредил: не доверяйте Чэнь Цзюнминю, которого Сунь Ятсен назначил военным губернатором Гуандуна.

21 апреля 1921 г. Чан Кайши получил указание Сунь Ятсена немедленно выехать в Гуанчжоу и принять участие в экспедиции против гуансийцев, но вскоре он должен был поехать на родину: 14 мая в Цикоу в возрасте 58 лет умерла его мать.

В мае 1921 г. Сунь Ятсен принимает на себя обязанности президента республики. Пост военного министра и министра внутренних дел занял Чэнь Цзюнмин. Провинция Гуандун стала первой революционной базой. Произошло укрепление позиций Сунь Ятсена, его партии.

В июле 1921 г. марксистские кружки объединяются в Коммунистическую партию Китая. Гоминьдан делает первые шаги к сближению с рабочим классом (контакты с коммунистами начались еще в 1920 г., до образования КПК). Состоялись встречи с представителями Коминтерна — Г. Н. Войтинским, Г. Марингом, С. А. Далиным. Сунь Ятсен завязывает переписку с наркомом по иностранным делам РСФСР Г. В. Чичериным. В начале 1921 г. в Гуанчжоу появляются представители советского агентства РОСТА. «Я чрезвычайно заинтересован вашим делом, — писал Сунь Ятсен в письме Г. В. Чичерину 28 августа 1921 г., — в особенности организацией ваших Советов, вашей армии и образования… Подобно Москве, я хотел бы заложить основы Китайской Республики глубоко в умах молодого поколения — тружеников завтрашнего дня».

Идея развития связей с революционным движением в Китае давно находила своих сторонников среди большевиков. Еще в разгар мировой войны, в 1916 г., В. И. Ленин, участвовавший в небольшом собрании большевиков на квартире русского эмигранта в Берне, высказал казавшуюся тогда абсолютно нереальной мысль о том, что русский пролетариат и миллионные массы Китая будут совместно сражаться! В 1918 г., когда молодая Советская республика задыхалась под натиском интервентов, а дорога в Китай была перерезана чехословаками, эсерами, Колчаком, Ленин запросил: нельзя ли среди китайских рабочих в России, пробужденных Октябрьской революцией, найти смелых людей, которые установили бы связи с Сунь Ятсеном.

Если в Москве смотрели на возглавляемый Сунь Ятсеном революционный Кантон (Гуанчжоу) как на символ единения различных социальных сил пробужденного Китая, восставшего против иностранного диктата, то иное отношение в связи с этим продемонстрировал Запад. Попытки Сунь Ятсена добиться поддержки США, займов со стороны их деловых кругов оказались тщетными.

Чан Кайши, как казалось внешне, целиком отдался новому течению. 23 июня 1921 г. Сунь Ятсен вновь направляет Чан Кайши телеграмму с требованием немедленно прибыть в Гуанчжоу. Чан не торопился и прибыл по вызову лишь в сентябре, когда экспедиция против Гуанси была закончена. Административный центр Гуанси — Гуйлинь был взят в августе 1921 г.

Сунь Ятсен стремился объединить страну под знаменем национализма, в его мечтах маячила идея возвышения ханьской нации. «Отныне следует развивать славу и величие ханьцев, — писал он. — Пусть те нации, которые вместе с нами строят государство, сплавятся в единой печи, вольются в ханьскую нацию и на востоке Азии создадут единое государство китайской нации… чтобы его величие потрясло весь мир».

Милитарист Чэнь Цзюнмин придерживался в большей степени федералистских взглядов. Для него Гуандун — собственная крепость, подобная таким же вотчинам иных милитаристов. Сунь Ятсен, озабоченный идеей объединения страны, готовился к Северному походу и требовал от Чэня всесторонней помощи для осуществления этого плана. Чэнь соглашался, но тайно готовил заговор, маневрировал, вел поиск союзников, укреплял свои позиции в Гуанчжоу.

В печати появились сообщения о заигрывании Чэня с главой чжилийской клики У Пэйфу. Последний открыто демонстрировал свои симпатии Чэнь Цзюнминю и неприязнь к Сунь Ятсену, его ближайшему окружению.

Сунь Ятсен направил к Чэнь Цзюнмину своего эмлс сара — Дэн Кэня, дабы получить объяснения. 21 марта 1922 г. Дэн был убит на вокзале в Гуанчжоу. Чан Кайши находился в дружеских отношениях с Дэн Кэнем. Внезапная гибель Дэна всколыхнула прежние обиды и унижения, которые испытал сам Чан в штабе Чэня. Чан Кайши настаивал на нелегальной дополнительной переброске войск из Гуйлиня в Гуандун, и этот план стал осуществляться.

Когда в апреле эти войска достигли Гуандуна, Чэнь направил Сунь Ятсену телеграмму с просьбой освободить его от занимаемых постов в правительстве. Сунь Ятсен приказал ему остаться на посту военного министра. Но Чэнь Цзюнмин предпочел укрыться в Хуайжоу, не вступая в переговоры со своими бывшими союзниками. Чан Кайши выражал готовность атаковать имеющимися в распоряжении Сунь Ятсена силами Хуайжоу. Письмо Чан Кайши к Чэню от 22 апреля 1922 г. с предложением вновь объединиться с Сунь Ятсеном и присоединиться к Северному походу осталось без ответа.

Войска Сунь Ятсена, дислоцированные на севере провинции Гуандун, перешли в наступление. Но Северный поход, не успев начаться, захлебнулся. На Севере чжилийская группировка милитаристов У Пэйфу вышла победительницей в междоусобной борьбе с фэнтянской кликой — союзником Сунь Ятсена. И вот тогда, когда верные Сунь Ятсену войска продолжали находиться в Цзянси, Чэнь Цзюнмин, вдохновленный победой У Пэйфу, перешел к решительным действиям. Он заявил: Сунь должен уйти в отставку. За Чэнем стояло кантонское купечество. Торговцы поддерживали Сунь Ятсена, пока его призывы не претворялись в жизнь. Но Сунь осмелился пойти дальше: налогами все больше и больше облагались богатеи, нередко от имени республики реквизировалась их собственность. Поэтому купцы поддержали Чэнь Цзюнмина.

Сунь Ятсен, приехавший 1 июня в Гуанчжоу, обосновался в президентском дворце (Гуаньиншань). Он мог опереться лишь на охранные отряды численностью в 200–300 человек. Сунь Ятсен, как и раньше, возлагал определенные надежды на помощь США и поддерживал контакты с американцами в Гуанчжоу. Но эти расчеты были построены на песке. США предпочитали У Пэйфу.

16 июня 1922 г. Чэнь Цзюнмин отдал приказ 2-й дивизии атаковать резиденцию президента. Чэнь обещал своим головорезам за Сунь Ятсена 200 тыс. долларов и три дня свободных грабежей. Сунь Ятсен был поставлен в известность о путче за несколько часов до событий. Пришлось последовать совету друзей и бежать. Он пробирался по тревожным улицам по направлению к военно-морскому штабу. В это время над его резиденцией, где остались книги и рукописи, уже поднимались яркие языки пламени. Адъютант Ма-Сян с честью выполнил порученное ему дело: он спас жизнь жене Сунь Ятсена — Сун Цинлин. Командующий флотом пригласил беглецов на крейсер «Юнфэнь», который проследовал по фарватеру реки Вампу.

Пятьдесят дней длилась вооруженная борьба с мятежниками. Чан Кайши присоединился к беглецу в начале августа. Вместе с Сунь Ятсеном ему предстояло пробыть на «Юнфэнь» около двух месяцев. Сунь Ятсен, всегда стремившийся привить окружавшим его людям собственные представления о чести, долге, не скрывал своего возмущения. Как мог Чэнь Цзюнмин, его протеже, действовать так злобно, так подло?! Ведь на такое обычно не решались даже его враги. «Мой лучший друг Чэнь Цзюнмин, — обращался Сунь Ятсен к представителю Коминтерна С. А. Далину, — оказался изменником, он подкуплен У Пэйфу, подкуплен англичанами из Гонконга!»

6 августа стало известно: преданные Сунь Ятсену войска потерпели поражение. Мятежники захватили Наньсюн (на границе провинций Гуандун и Цзянси). 9 августа Сунь Ятсен и его окружение, в котором находился Чан Кайши, отбыли на английском фрегате через Шанхай в Гонконг. У Чан Кайши не было другого выхода. Внешне могло показаться, что Чан делит невзгоды с Сунь Ятсеном из-за преданности революционному вождю. На деле же, однако, все было проще. Усталый, боязливый Чан, не имевший армии, давно уже не ладивший с Чэнь Цзюнмином, оказался бессильным перед лицом опасности и решил бежать. Вынужденный для Чан Кайши шаг послужил причиной его сближения с Сунь Ятсеном. «Помнишь ли ты, мой брат, те дни, когда мы находились на корабле? — писал в одном из писем к Чан Кайши Сунь Ятсен. — Весь долгий день мы могли лишь спать и есть, ожидая добрых вестей… Какие бы трудности ты ни встретил, какие бы испытания ни перенес, оставайся в армии, пока я веду… борьбу».

Сунь Ятсен теперь полагался на Чан Кайши в подготовке нового наступления на Гуанчжоу. Пока он укрывался на территории французской концессии, Чан по его заданию едет в Фуцзянь для установления контакта с аньфуистскими генералами, с которыми они связывали надежды на возвращение в Гуанчжоу. Переезжая из одного района в другой, он умело спекулировал именем Сунь Ятсена, ставшим магическим для мало-мальски разбирающегося в политике китайца. Во время пребывания в Фуцзяни Чан Кайши впадает в уныние. Он опасается, что зря тратит время на ненужные дела. В отчаянии Чан признается: «Если через 10 дней не достигну успеха, бросаю борьбу». Вот тогда Сунь Ятсен счел для себя необходимым оказать покровительство молодому революционеру, подбодрить, если понадобится, пожурить его. Сунь Ятсен пишет:

«Я только что видел Ваше письмо, в котором Вы утверждаете, что если не будет прогресса в течение десяти дней, то не будет никакого толка вообще…

…Что за бессмыслица! Даже если мы не достигнем прогресса, враг теряет каждый день почву под ногами. Например, его офицеры и солдаты начинают прозревать; народ в провинции Гуандун ненавидит врага все больше и больше…» [14]

Сунь Ятсен, зная о надеждах Чан Кайши на Запад, упоминает в письме, что и сам раньше питал подобные иллюзии, и сообщает о растущих в народе настроениях в пользу сотрудничества с КПК. «Нужно быть терпеливым, прилежным, не бояться работы и плохого, — поучает Сунь Ятсен Чана, — только тогда можно добиться хорошего результата. Но нельзя ведь так: если через 10 дней не будет успеха, то уже нет желания больше работать. Так, конечно, желаемой цели достигнуть нельзя».

Авторитета Сунь Ятсена не могли поколебать отдельные поражения в ходе развития революции. Сунь Ятсен поддерживал связь с армией Северного похода, рассредоточенной на двух направлениях. Войска залечивали раны после августовского поражения. Возглавившие Северный поход Сюй Чунчжи и Ли Фулинь овладели 12 октября центром Фуцзяни — Фучжоу.

Мятеж Чэнь Цзюнмина значительно ослабил военные возможности правительства Сунь Ятсена. Появились серьезные трудности с вооружением. Во время восстания Чэнь Цзюнмина был взорван пороховой завод, и взрывчатые вещества приходилось ввозить из-за границы. Англичане, опираясь на свои форпосты в Южном Китае, препятствовали перевозке военных грузов, предназначенных Сунь Ятсену. В своей деятельности, направленной на восстановление гуандунской революционной базы, Сунь Ятсен, как и раньше, делал ставку прежде всего на военные действия. Отсюда внимание к тем деятелям из его окружения, которые имели хоть какое-то специальное военное образование. Чан Кайши входил в число последних.

 

Притворное смирение

После захвата Фучжоу Сунь назначает главнокомандующим одного из левых лидеров Гоминьдана — Сюй Чунчжи, а начальником штаба — Чан Кайши.

В январе 1923 г. генерал Чэнь Цзюнмин вынужден покинуть Гуанчжоу: он не устоял перед единым фронтом армий Сунь Ятсена, гуансийских и юньнаньских войск. 21 февраля Сунь Ятсен — снова в Гуанчжоу.

Пока сторонники Сунь Ятсена в суровой борьбе с милитаристами отстаивали позиции Гоминьдана на Юге страны, представители пекинского правительства принимали участие в дипломатических играх Вашингтонской конференции ведущих капиталистических держав (1921–1922 гг.), хотя и не могли рассчитывать на равный голос в этом ансамбле.

6 февраля 1922 г. был предан гласности договор о принципах и политике в отношении Китая. Под договором стояли подписи США, Бельгии, Великобритании, Китая, Италии, Японии, Франции, Нидерландов, Португалии. Творцы вашингтонского договора, мыслящие категориями классического колониализма, превзошли, как казалось, себя в словесной эквилибристике. Какие только обещания не зафиксировало их детище! Они подписались под тем, что будут «уважать суверенитет, независимость, территориальную и административную неприкосновенность Китая». Действующие неравно: правные договоры остались за завесой молчания. Китай, согласно статье 3 нового договора, не имел права ограничивать деятельность иностранцев, их частных, коммерческих, промышленных и финансовых учреждений, препятствовать приобретению ими собственности на китайской территории.

Действия капиталистических держав, которые под ширмой международных договоров претворяли в жизнь проверенный колонизаторами принцип «разделяй и властвуй», вызвали сильные волнения в Китае. За движением «4 мая» последовало десятилетие бойкотов, забастовок, направленных против английских, японских и других иностранных концессий.

Сама жизнь диктовала необходимость развития сотрудничества между правительством Сунь Ятсена и Советской Россией. В пользу такого сотрудничества действовали вполне объективные факторы. Без надежной революционной армии одолеть милитаристов в кровопролитных схватках представлялось невозможным. Сунь Ятсен обратился к Стране Советов за помощью. В марте 1923 г. руководство РКП (б) и Советское правительство приняли решение оказать Сунь Ятсену финансовую и военную помощь.

16 августа 1923 г. молодой генерал Чан Кайши выезжает во главе делегации в Москву.

Перед Чан Кайши стояла вполне конкретная задача: обсудить военно-политические вопросы, достичь прямой договоренности о содействии Советского правительства в строительстве вооруженных сил Китая.

Посланец Гоминьдана прибыл в Москву 2 сентября 1923 г. Он пробыл в СССР около трех месяцев. Внимание Чан Кайши во время пребывания в Москве и Петрограде было сосредоточено на вопросах получения военной помощи, хотя в напутствии Сунь Ятсена содержалась просьба познакомиться и с опытом политической работы РКП (б) в массах, получить советы относительно организации политической работы Гоминьдана на Юге Китая. Китайскую делегацию принимали М. И. Калинин, Г. В. Чичерин, секретарь ЦК РКП (б) Я. Э. Рудзутак, заместитель председателя Реввоенсовета СССР Э. М. Склянский, главком С. С. Каменев, нарком просвещения РСФСР А. В. Луначарский.

«Мы, представители партии Гоминьдан, посланные в Москву, — обратился глава делегации к Я. Э. Рудзутаку, — прибыли сюда для того, чтобы ознакомиться главным образом с РКП в лице ее Центрального Комитета, получить ряд советов о нашей работе на юге Китая и взаимно информировать друг друга».

…В это время в Стране Советов разгорались дискуссии о путях строительства социализма. Некоторые видные партийные деятели — среди них выделялся Л. Троцкий — полагали, что революция в России должна стать искрой для мирового революционного пожара, в который, естественно, был бы вовлечен и Китай. В свою очередь этот революционный пожар, как предполагалось, неминуемо содействовал бы решению задач социалистической экономики в Советской России.

Два часа Я. Э. Рудзутак разъяснял Чан Кайши условия, в которых создавалась партия большевиков, давал обзор основных революционных событий в России, нэпа, национальной политики компартии. Рудзутак говорил в беседе с Чан Кайши о близости по духу российской компартии и Гоминьдана. Чан Кайши со своей стороны добавил, что Гоминьдан «всегда считал РКП своей родной сестрой».

Посланец Гоминьдана, как и следовало ожидать, проявил интерес прежде всего к военному опыту Советской власти. Он познакомился с организацией Красной Армии, института комиссаров, подготовкой военных кадров, посетил крепость Кронштадт, Военно-морскую академию.

Моложавый, сухощавый китайский офицер с острым взглядом черных глаз не вызывал особого любопытства у окружающих — в Москве встречались люди различных национальностей, среди которых было немало китайцев. Для передовой части китайских студентов и представителей интеллигенции в те годы характерна была тяга к изучению, пониманию социализма, интернационалистских основ марксизма. Китайцы, проживавшие в Москве, обратили внимание на посланника Сунь Ятсена. Их в немалой степени интересовал вопрос, что все же представляет собой Чан Кайши? Ординарный милитарист? Рядовой функционер Гоминьдана? В начале октября они собрались, чтобы послушать рассказ Чана о деятельности Сунь Ятсена в революции. Рассуждения представителя Сунь Ятсена вызвали бурную реакцию слушателей. Разве Маркс не сказал?.. Разве русский опыт не доказывает?.. Слушателям не понадобилось много времени, чтобы убедиться в теоретической беспомощности оратора. В его ответе прозвучало безразличие к интернациональному, политическому опыту революционеров. «Я не говорил о России! — вызывающе заявил Чан. — …Я веду речь о Китае. Вы должны изучать больше вашу собственную страну, прежде чем столь бойко рассуждать об иностранной теории». Некоторые слушатели отреагировали сразу же: «Национализм!» «Отъявленный национализм!»— послышались голоса.

В речи, обращенной к своим соотечественникам, оратор долго говорил об истории китайской революции, о роли личности в истории. Китайские студенты возражали, что не следует содействовать становлению культа личности. Это было довольно уместное замечание. Склонность к вождизму уже в ту пору становилась одной из заметных черт характера самого Чан Кайши.

На страницах московской печати того времени уже сквозила тревога по поводу грядущих событий в Европе. В журнале «Спутник коммуниста» № 4 (август — сентябрь 1923 г.) появилась статья Гуго Эберлейна, члена ЦК Компартии Германии. Автор рассуждал о боевых союзах фашистов в Германии. Эти союзы, как отмечалось, объединяли малосознательные в политическом отношении элементы, последние становились игрушкой в руках финансирующих их кругов и легко подчинялись — при отсутствии собственных воззрений — влиянию своих вождей. Автор статьи предупреждал: «Если… пролетариат несвоевременно вступит в бой, если буржуазии суждено на первых порах одержать в этой борьбе победу, то фашистские боевые организации в Германии получат новый значительный приток свежих сил…» Предостережение оказалось пророческим. Но тогда у фашизма не было еще единого центра, и уязвимость нацистов с этой точки зрения была очевидной. Каждый из партийных вождей хотел стать диктатором, вел против соперников ожесточенную борьбу. Гоминьдановские генералы находились во власти схожих страстей, и мечтой Чан Кайши становилась идея лидерства в Китае. А главным в то время для него было приобретение военного опыта в России.

Чан Кайши, согласно его же признанию, получил довольно четкие и широкие полномочия в переговорах с советским руководством, вплоть до обсуждения плана военных операций в Китае. Два часа он излагал Э. Склянскому и С. Каменеву план переноса военных действий с Юга, где силовое давление империалистов Запада отнюдь не ослабевало, в северо-западную часть Китая. Сунь Ятсен контролировал лишь одну провинцию — Гуандун. Но его влияние, как отметил Чан Кайши, распространялось и на соседние провинции — Гуанси, Юньнань, Гуйчжоу, Хунань, Цзянси, Сычуань. Сторонники Сунь Ятсена в этих провинциях признают власть в Гуанчжоу. Количественный состав армии Сунь Ятсена— 80 тыс. Гуанчжоу противостоит армия У Пэйфу со ставкой в Лояне. Союзник У Пэйфу — Цао Кунь контролирует провинции Чжили и Шаньдун. В их распоряжении войска численностью в 80 тыс. человек. Таким же количеством солдат располагал и Чжан Цзолинь в провинциях Ляонин, Цзилинь и Хэйлунцзян. На территории, близлежащей к южным от Урги районам, к границе между Монголией и Китаем, отмечал Чан, создавалась новая армия по образцу Красной Армии.

25 ноября военная делегация была приглашена на заседание Исполкома Коминтерна (ИККИ). Чан Кайши в беседе с представителями Коминтерна заявил: «Гоминьдан, действуя под знаменем трех народных принципов, стоит вместе со всеми угнетенными народами мира в борьбе с империализмом. В Китае наш величайший враг — милитаризм, вдохновляемый империалистами. Мы ожидаем, что через два или три года мы сможем достичь некоторых успехов в нашей революции. Я уяснил для себя достаточно много во время путешествия по Советскому Союзу. Мне кажется, что определенное недопонимание относительно реальностей китайской революции существует в Советском Союзе. Я надеюсь, что наши интернациональные друзья окажут нам честь и посетят Китай с целью ознакомления с китайской революцией и изучения общей проблемы революции на Востоке».

Раньше Чан Кайши не раз приходилось слышать от своих противников обвинения в том, что он слишком то прокитайский, то прояпонский. Теперь, когда Чана направили в Москву, некоторые стали упрекать его в прорусских симпатиях. Такого рода упреки раздавались в основном из богатых кварталов и банковских контор Шанхая. Но упреки эти не соответствовали реальному положению дел. Внешнее поведение китайского гостя и его суть оказались прямо противоположными. Чан Кайши, отмечая «недопонимание» в Советском Союзе реальностей китайской революции, имел скорее всего в виду вполне конкретные вопросы. Он, как и многие китайские милитаристы, преимущественное, если не все, внимание уделял силе оружия и наиболее эффективным средствам и путям его применения. Ссылки советских товарищей на опыт Октябрьской революции и гражданской войны, упорную работу РКП (б) по подготовке внутренних предпосылок к осуществлению успешных военных операций, если судить по реакции гоминьдановского визитера, лично для Чан Кайши не имели большого значения. Глава делегации сослался на трудности политической работы, подчеркнул специфику китайской революции.

Уже на этом этапе взаимоотношений между РКП (б) и Гоминьданом проявился определенный настрой советских руководителей и лидеров Коминтерна, рассматривавших события в Китае сквозь призму мировой революции. На III конгрессе Коминтерна В. И. Ленин говорил: «Мы думали: либо международная революция придет нам на помощь, и тогда наши победы вполне обеспечены, либо мы будем делать нашу скромную революционную работу в сознании, что, в случае поражения, мы все же послужим делу революции и что наш опыт пойдет на пользу другим революциям. Нам было ясно, что без поддержки международной мировой революции победа пролетарской революции невозможна».

В Коминтерне представления об Октябре как о части мирового революционного процесса нередко использовались противниками ленинской идеи единого фронта, прежде всего Г. Зиновьевым. «Левые» переоценивали степень зрелости масс. Они также отстаивали и на последующих конгрессах Коминтерна призыв, обращенный к зарубежным компартиям, — «Повторяйте за нами, делайте, как в России». Чан Кайши, опираясь на подобные настроения в руководстве РКП (б) и Коминтерна, подготовил для Сунь Ятсена доклад, в котором разразился бранью в адрес РКП (б). В докладе содержались упоминания о намерении РКП (б) превратить Китай в орудие своей политики в проведении стратегии «мировой революции», угрожающей, как отмечалось, движению за национальную независимость. Чан Кайши, ссылаясь на новую аргументацию, ставил, как и раньше, под сомнение целесообразность сотрудничества с Советской Россией.

Диссонансом выводам Чан Кайши прозвучал отчет члена делегации коммуниста Чжан Тайлэя. В этом докладе красной нитью прошла мысль о том, что, опираясь на дружбу с СССР, Китай одолеет и империалистов, и милитаристов. Такого рода мысли разделяли и члены Гоминьдана, верившие в дружеские чувства советского народа.

В то время, когда Чан Кайши вел переговоры в Москве, в октябре 1923 г. пост главного политического советника при Гоминьдане занял старый большевик М. М. Бородин, что подтвердило намерение Сунь Ятсена развивать отношения с северным соседом, сотрудничество с Коминтерном, с РКП (б).

Когда Сунь Ятсен объявил в ноябре 1923 г. о реорганизации Гоминьдана, он немало говорил о проблемах демократии, демонстрировал желание опираться на народные массы, призывал изучать революционный опыт России, учитывая и советы М. М. Бородина. Вместе с тем Сунь Ятсен осознал необходимость перестройки южнокитайской армии, создания войска, способного защитить завоевания республики. Чан Кайши отводилась большая роль в осуществлении подобных планов, и поездка в Страну Советов имела неоценимое с точки зрения его карьеры значение.

— Первая наша задача, — обращался Сунь Ятсен к военным советникам, прибывшим из СССР, — сформировать армию по советскому образцу, подготовить плацдарм для похода на Север… Мы надеемся, что вы, накопившие богатый опыт в борьбе против интервенции иностранных империалистов, изгнавшие их из своей страны, передадите этот опыт нашим курсантам — будущим офицерам революционной армии.

Речь шла о создании специальной военной школы для подготовки командного состава. Чан Кайши, еще будучи в Москве, встретил В. К. Блюхера и обсудил с ним возможности подготовки слушателей. К началу 1924 г. Блюхер представил проект по этому вопросу. В июне открылась школа. Блюхер (под псевдонимом Галин) возглавил аппарат военных советников. На пост начальника военной школы был назначен Чан Кайши. Военно-революционное учебное заведение разместилось на острове одного из главных рукавов Янцзы — реки Вампу (пекинское произношение — Хуанпу). Отсюда наименование школы — Вампу. Назначение политическим комиссаром школы подлинного революционера Ляо Чжункая говорило об отсутствии у Сунь Ятсена полного доверия к Чану. Между Чан Кайши и Ляо Чжун-каем возникли разногласия по ряду проблем, стоявших перед партией и государством. Чан не скрывал своего пессимизма: «Спасти государство — это то же самое, что лезхь на дерево, чтобы поймать рыбу». Ляо же показал себя активным сторонником действий ради прогресса в государстве. Первый демонстрировал непомерное самомнение, эгоизм. Он ссылался на неспособность гуандунских властей покончить с тяжелым финансовым положением, путаницей как в гражданских, так и в военных делах, не скрывал своих сомнений по поводу идей и планов Сунь Ятсена. Второй же — готовность к самопожертвованию, призывал соратников строже спрашивать с себя, бороться с грубостью, невоспитанностью. Чан предпочел притворное смирение, уход в сторону от дел, дабы избежать ответственности, Ляо же смело взялся за организацию школы.

I съезд Гоминьдана (январь 1924 г.) оформил единый фронт. Партия стала блоком, объединившим представителей различных слоев населения. Политическая платформа единого фронта содержала новую трактовку «трех народных принципов». Национализм означал теперь борьбу не только с империализмом, но и с милитаристами, за объединение страны, за равноправие национальностей Китая. Суверенная демократическая республика, согласно второму принципу — демократизму, способна отстоять свою независимость, исключить монопольное господство «жирных котов» (господствующих классов). И наконец, третий принцип — народное благоденствие — предполагал ограничение в городе крупного капитала, осуществление лозунга «каждому пахарю — свое поле», выполнение плана выкупа земли у помещиков, подъем жизненного уровня трудового народа.

Чан Кайши не мог принять подобную программу, но вынужден был смириться, считаясь с революционным духом того времени.

В подготовку и проведение I съезда Гоминьдана внесли свой вклад представители КПК, советник М. М. Бородин. В работе съезда участвовали многие члены ЦК КПК, в том числе Мао Цзэдун. Тогда Мао Цзэдун и был избран в состав ЦИК Гоминьдана, ему пришлось совмещать деятельность в Исполнительном бюро КПК с обязанностями члена Исполнительного бюро Гоминьдана в Шанхае. Деятельность КПК и Гоминьдана координировали вместе с Мао Цзэдуном Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь.

В те январские дни работа съезда была неожиданно прервана. Пришла весть из России: скончался В. И. Ленин. К делегатам съезда обратился Сунь Ятсен: «И вот Ленина не стало. Какие же мысли рождает у нас его образ и какой урок мы должны извлечь для себя, думая о нем? Мне кажется, что Революционная партия Китая может извлечь немалый урок. В чем же его смысл? В том, что мы должны укрепить фундамент нашей партии и сделать ее такой же хорошо организованной и сильной, как революционная партия России… Ленин умер, но дух его живет. Вот что является самым поучительным для нас!»

Гуанчжоу оделся в траур. «Дух Ленина»! Для партии, которая провозгласила себя революционной, это означало действительно многое. Но были ли китайские революционеры подготовлены к тому, чтобы воспринять и осуществить на практике принципы демократизма, подлинного интернационализма? Этот вопрос не мог не волновать ведущих представителей общественно-политической мысли в Китае, всерьез изучавших марксизм-ленинизм.

Оформление единого фронта сказалось на окружении Чан Кайши. В школе Вампу появился новый политический деятель, представитель КПК, политкомиссар Чжоу Эньлай.

В 1924 г. Чжоу Эньлаю исполнилось 26 лет. Молодой Чжоу имел к тому времени довольно значительный опыт революционной деятельности. Он испытал на себе влияние Сунь Ятсена, первых пропагандистов марксизма в Китае — Чэнь Дусю и Ли Дачжао, его тогда знали как участника политического движения китайских студентов в Японии, где он пробыл с 1917 по 1919 г.

Чжоу Эньлай прочно связал себя с антиимпериалистическими силами. В начале 20-х годов, когда Чан Кайши в Шанхае проводил время между биржей и увеселительными заведениями, Чжоу Эньлай, находясь на учебе в Париже, знакомится с работами классиков марксизма, перебиваясь случайными заработками. В августе 1924 г. после четырех лет пребывания во Франции Чжоу Эньлай оказался в стенах военной школы. С этого времени начинаются контакты Чан Кайши с Чжоу Эньлаем, а через него и с руководством КПК.

Начальник школы долгое время вообще не показывался на глаза, чем в немалой степени удивил военных советников. Оказалось, что Чан Кайши, выдав выходное пособие преподавателям, объявил: школа открыта не будет, а сам на некоторое время скрылся в Шанхае. Начальник школы, как тогда показалось многим из его окружения, перепугался насмерть. Находившиеся в Гуанчжоу милитаристы были недовольны созданием школы, и Чан решил предусмотрительно унести ноги. Советские советники смотрели тогда на Чана как на последователя Сунь Ятсена; они и не ведали о его шанхайских покровителях. Тем не менее сам облик начальника школы, его поведение не могли не настораживать. «Чан Кайши тогда было около сорока лет, — вспоминал А. И. Черепанов. — Коротко остриженные поредевшие волосы торчали на маленькой голове. Беспокойно бегали злые глаза. Держался он подчеркнуто по-военному, явно рисуясь. Слушая Бородина, время от времени в знак согласия издавал какие-то бессвязные звуки, напоминающие карканье вороны. Смех его звучал искусственно, глаза оставались злыми».

Преподавательский состав вверенной Чан Кайши школы отличался удивительной пестротой. Одни, глубоко уверовав в правоту линии Сунь Ятсена, пришли сюда с искренним желанием посвятить себя делу защиты революции. Другие — и их было немало — руководствовались чисто карьеристскими соображениями; последние смотрели на Вампу как на трамплин для получения в перспективе желанной синекуры. Карьеристы не скупились на революционную фразу, стремились представить себя последователями Сунь Ятсена. О таких любителях революционной фразы обычно говорили: «На устах мед, а за пазухой нож».

Внешне казалось, что Чан Кайши горит на работе. Ежедневно встает в 5 часов утра и начинает обход, немало удивляя тех, кто еще находился в кроватях. На военных советников, однако, производило впечатление другое: отсутствие у Чан Кайши хоть какого-либо желания по-настоящему вникнуть в организационные и учебные дела школы. Но когда проходили массовые митинги, то он давал волю своим эмоциям. Оратор надрывался, выкрикивая лозунги: «Долой империализм!», «Долой милитаристов!», «Смести феодалов!» и т. д., демонстрируя свою приверженность революции, трем принципам Сунь Ятсена. «Допустим, я, Чан Кайши, нарушил принципы нашей партии, — заявил он однажды, — вы, слушатели школы, можете выступить против меня, начальника школы… Если я, начальник школы, когда-нибудь нарушу дисциплину или изменю принципам нашей партии, то, безусловно, я должен быть расстрелян на месте!..» Политическое лицемерие, столь характерное для игравших в революцию милитаристов.

Чан Кайши и его шанхайские друзья смотрели на Вампу как на кузницу преданных кадров, но не для революции, а для себя. К тому же поход в центральные и северные районы должен был — о чем втайне мечтал Чан Кайши — поднять его авторитет как военного и политика, объединившего Китай. Достижение таких целей связывалось с необходимостью создания армии на современной основе, с подготовкой офицерских кадров.

В начале июня 1924 г. в Гуанчжоу вспыхнул мятеж опиравшихся на западные державы юньнаньских и гуансийских милитаристов. В центре мятежа — купеческие отряды, или; как их называли в народе, «бумажные тигры». Эти отряды, содержавшиеся на средства купечества, были созданы после революции 1911–1913 гг. В начале мятежа в городе находилось до 12 тыс. «бумажных тигров». Они пользовались покровительством английской администрации в Гонконге. Любовь к англичанам имела вполне земные основания — превалировали интересы компрадоров. Ведущий среди гонконгских компрадоров, представлявший интересы «Шанхай бэнкинг К°», Чэнь Ляньбо захватил лидерство в отрядах «бумажных тигров». Чэнь закупил у германских фирм в Гонконге большое количество оружия, которое было погружено на норвежский корабль, шедший в Гуанчжоу.

Начальник школы Вампу оказался в центре событий. 9 августа Сунь Ятсену стало известно о норвежском корабле и грузе для «бумажных тигров». Чан Кайши получил приказ завладеть оружием. Утром 10 августа корабль с оружием был захвачен. Хозяева оружия располагали официальным разрешением на его транспортировку, но, согласно этому разрешению, оружие должно было прибыть через 40 дней. Нарушение рассматривалось как основание для конфискации. Чэнь Ляньбо грозил объявлением всеобщей забастовки. Сунь Ятсен в ответ обвинил «бумажных тигров» в контрабанде оружия. Был отдан приказ об аресте Чэнь Ляньбо. Но тот сумел скрыться и появился в 15 км от Гуанчжоу, где собирались верные ему отряды и откуда мятежники установили связь с милитаристом Чэнь Цзюнмином. Положение в Гуанчжоу накалялось. Торговцы, в основном крупные, объявили забастовку. После длительных консультаций со своим окружением Сунь Ятсен решил возвратить часть оружия купеческим формированиям. Это составило более 2 тыс. винтовок, около 2 тыс. маузеров, около 125 тыс. патронов. Оружие сразу же было пущено в дело.

«Бумажные тигры», вдохновляемые зарубежной агентурой, решили поставить под свой контроль весь город. Правительство Сунь Ятсена искало выхода из сложившейся ситуации, и первым шагом стало избрание Революционного совета. Чан Кайши стал командующим войсками, подчиняющимися этому совету.

Военными действиями против мятежников командовал сам Сунь Ятсен. Победа над «бумажными тиграми», за которую было заплачено многими жизнями, упрочила положение гуанчжоуского правительства, мятежники рассеялись, купечество вынуждено было подчиниться. Переписка Сунь Ятсена с Чан Кайши показала: сам Чан не был готов «справиться с чрезвычайными делами». Он не выполнял приказов Сунь Ятсена, не доставлял оружие туда, куда требовалось, срывал намеченные ранее планы, забирая боевые средства у подчиненных Сунь Ятсену отрядов, и т. д.

В книге Жана Рода «Современный Китай» дается обобщенная характеристика некоторых участников революционного движения в Китае в тот период: «Пламенный реформист в период торжества передовых идей, он с такой же легкостью превращается в горячего реакционера в угоду изменчивым настроениям и прихотям двора. Наивная готовность, с которой он спешит отказаться от своих вчерашних убеждений, равняется разве только его притворному смирению в моменты крупных поворотов в политических настроениях правящих сфер. В такие критические моменты трусливый мандарин притворно просит подвергнуть его наказанию, уволить его в отставку, рассчитывая ценою этой пошлости и лицемерия спастись от падения, так пугающего его».

Чан Кайши принадлежал к деятелям такого рода, за политической демагогией которых нередко просматривалось отвратительное нутро трусливого мандарина. Для него соблазн скрыться в трудную минуту был слишком велик, и он, поддаваясь этому соблазну, хотел перепоручить советникам принимать все необходимые от его лица решения и отсидеться в тени. Но поведение начальника школы в значительной степени находилось в зависимости от воли его шанхайских покровителей, а с этим нельзя было не считаться, и он продолжал выполнять свои обязанности.

 

На пути к расколу

31 декабря 1924 г. тяжело больной Сунь Ятсен приезжает в Пекин. Чжилийская клика милитаристов распадалась. Во время схватки между Чжан Цзолинем и У Пэйфу Фэн Юйсян обратил оружие против последнего. Фэн на практике убедился в силе освободительного движения и решил вступить в союз с революционным лагерем. Он стал декларировать приверженность принципам Сунь Ятсена, а свои войска именовать национальной армией. Его просьба о военной и иной помощи в Советском Союзе была удовлетворена, начались его контакты с Гоминьданом и кпк.

23 октября 1924 г. войска Фэна захватили Пекин. Победитель объявил о необходимости созыва Национального собрания для организации центральных органов власти. Присутствие Сунь Ятсена было необходимым. Но недолго Сунь Ятсен смог радоваться этой победе. 12 марта 1925 г. стал последним днем его жизни. Д-р Сунь Ятсен ушел из жизни в трудное для его страны время. Китай раздирали на куски готовые перегрызть друг другу горло милитаристские клики, жестокие расправы ожидали тех, кто каким-либо образом противился их насилию.

Похороны лидера китайских революционеров проходили в соответствии с христианской процедурой. По койный последние годы жизни не посещал церковь; он подчеркивал свою принадлежность не «христианской церкви», а «религии Христа», которого он причислял к лику революционеров. Тысячи последователей Сунь Ятсена, охваченных глубокой скорбью, сторонников его учения в траурном молчании отдавали последний долг своему кумиру. Здесь же хор студентов Яньцзинского университета, в их руках горящие свечи, звучит одна из любимых песен покойного учителя: «Прекрасный мир — дар любви господней». Подавленная горем болезненная вдова опирается на руку своей младшей сестры Мэйлин и приемного сына Сунь Фо. Здесь же банкир Кун, женатый на сестре вдовы, и другие родственники и ближайшие друзья. Мальчики из церковного хора возглавляют процессию, из часовни появляется гроб, сопровождаемый двадцатью четырьмя носильщиками.

…Служба закончилась.

Наследство Сунь Ятсена оказалось в центре политических и идеологических столкновений как в самом Китае, так и за его пределами. В Стране Советов рассматривали Сунь Ятсена как полного благородства и опти мизма революционного демократа. А для многих соратников Сунь Ятсена глава китайской революционной партии представлялся чем-то вроде лидера одного из влиятельных тайных обществ. Среди заговорщиков, ловких политиканов и занял свое место Чан Кайши. Рядом с организатором китайской революционной партии оказались, что закономерно, случайные люди, политические авантюристы, представители подпольных синдикатов. И это объяснялось специфическими социальными условиями, в которых развивалось революционное движение в Китае. У отсталых, угнетенных империализмом народов процесс антиимпериалистической, антифеодальной революции развивался в условиях многоукладности, неразвитости общественных отношений, слабой социальной дифференциации. У Сунь Ятсена не было и не могло быть четкой социальной программы. Он нередко прославлял уравнительный, примитивный коммунизм, примеры которого можно было найти в истории Китая.

В Китае только нарождалась та почва, в которой могли дать всходы семена, посеянные Сунь Ятсеном. Стихийный протест против иностранных колонизаторов весной 1925 г. охватил различные слои китайского общества: рабочих, студентов, мелких собственников, торговцев.

На проспекте Нанкин-роуд (Наньцзинлу) в Шанхае произошли кровавые события. Нанкин-роуд — вторая по значению улица Шанхая. Здесь, в центре иностранного сеттльмента, расположились богатые магазины и рестораны, стиль жизни во многом определялся присутствием иностранного капитала. 30 мая 1925 г. привычный ритм деловой жизни на Нанкин-роуд был прерван. Из китайской части города сюда, вдохновленные призывом КПК, направлялись студенты учебных заведений Шанхая. Возбуждение достигло, казалось, предела, уж очень много они понаслышали об арестах и убийствах своих собратьев. На кумачовых полотнищах были начертаны лозунги: «Долой империалистов!», «Шанхай — китайцам!», «Народ Китая, объединяйся!» Смута «желтых рабов», как нередко называли китайцев англичане, вспыхнула в ответ на насилия против забастовщиков-текстильщиков Циндао и Шанхая, на убийство 15 мая в Шанхае японским мастером рабочего текстильной фабрики Гу Чжэнхуна. В рядах безоружных демонстрантов были женщины и дети. На пути шествия появился отряд иностранной полиции. Начальник отряда англичанин Эверсон отдал роковой приказ. На шанхайских улицах пролилась кровь. Демонстранты были рассеяны огнем пулеметов. Четверо упали замертво, из 24 раненых семь скончались, около 600 человек арестованы.

Расстрелы в Шанхае отозвались эхом гневного протеста в различных уголках страны. Жертвы взывали к мщению. 1–2 июня 1925 г. началась забастовка в Шанхае, вспыхнула 16-месячная гонконг-гуанчжоуская забастовка; выступления рабочих, студентов, торговцев принимали ярко выраженный антиимпериалистический характер. Из-за забастовок прекратили операции банки, китайские служащие в иностранных банках отказались выполнять свои обязанности. Замер шанхайский торговый порт. В забастовку включились служащие: работники магазинов, хлебопекарен, телефонной компании и т. д. К И июня количество участников забастовки достигло 500 тыс.

23 июня 1925 г. рабочие направились к набережной Шацзи напротив о-ва Шамянь — иностранной концессии в Гуанчжоу: они хотели заявить свой протест консульствам Англии и Японии в связи с шанхайской трагедией. Среди тысяч рабочих, школьников, студентов, собравшихся отметить день памяти шанхайской трагедии, находились и слушатели школы Вампу. Воспитанники школы, как и другие демонстранты, прошли по улицам города, выкрикивая антиимпериалистические лозунги. Но вот у набережной их встретили пулеметные очереди. Сраженные пулями демонстранты падали на мосту, в реку, истекали кровью раненые на набережной Шацзи. 52 убитых, 178 раненых — таков был итог кровавого побоища. Жертвами трагедии стали студенты, школьники, санитары, пытавшиеся оказать помощь раненым, 22 слушателя школы Вампу. Зверства англичан, применивших новые для того времени разрывные пули дум-дум, вызвали бурю возмущения.

Правительство приняло ряд мер против иностранного вмешательства в конфликт: были ограничены экономические связи с Англией, началась забастовка, имевшая целью парализовать жизнедеятельность английской колонии — Гонконга. Тысячи рабочих покинули Гонконг, направляясь на материк, население колонии уменьшилось на 40 %.

Борьба внутри Гоминьдана, которая усилилась после смерти Сунь Ятсена, бурный рост революционных настроений в китайском обществе вступили в новую фазу.

В начале мая 1925 г. Чан Кайши и Ван Цзинвэй пришли к согласию: первый получил пост главнокомандующего вооруженными силами. Чан Кайши всюду повторял, что «глубоко тронут любовью к нему Вана».

30 июня Политбюро представило на рассмотрение ЦИК Гоминьдана проект организации Национального правительства. На пост председателя правительства было выдвинуто две кандидатуры — Ван Цзинвэй и Ху Ханьминь. Все одиннадцать принявших участие в тайном голосовании высказались за первую кандидатуру. Ван Цзинвэй проголосовал за себя.

1 июля 1925 г. было провозглашено Национальное правительство Китайской республики. Ван Цзинвэй старался совмещать пост главы правительства с руководством отделом пропаганды Гоминьдана. Фактически же отдел пропаганды возглавлял представитель КПК Мао Цзэдун, официально находившийся на посту заместителя заведующего отделом. Мао Цзэдун проработал в центральном аппарате Гоминьдана до осени 1926 г.

Коммунисты, входя в Гоминьдан на основе концепции единого фронта, влияют на линию правительства слева, играют заметную роль в организации революционной армии. Но в то же время активизируются и силы, отражающие в рамках единого фронта интересы феодально-помещичьих кругов.

С благословения и под контролем Чан Кайши в рамках школы Вампу создается «Общество пропаганды суньятсенизма», или «Суньятсеновское общество». Оно порывает с Лигой военной молодежи, организованной Чжоу Эньлаем и находящейся под эгидой КПК. Лидером общества стал Дай Цзитао. С 1919 по 1925 г. он проделал путь от поклонника левого радикализма до ведущего идеолога правых гоминьдановцев; Дай снискал себе известность как вульгаризатор марксизма. «Суньятсеновское общество» со дня своего основания провоцирует напряженность в отношениях с КПК, с советскими советниками. Многие из них не без основания полагали, что первые чанкайшистские попытки переворота в Гоминьдане во многом были спровоцированы Дай Цзитао.

Искренние патриоты связывали надежды на продолжение дела лидера китайской революции с видным соратником Сунь Ятсена министром финансов Национального правительства Ляо Чжункаем. Правые называли Ляо «скрытым коммунистом» и мечтали как можно скорее избавится от него. Разве могли они простить ему развитие отношений с Советским Союзом?! Ведь Ляо не раз выполнял на этом поприще ответственные поручения Сунь Ятсена.

Утром 20 августа Ляо, сопровождаемый женой Хэ Сяннин, выехал на заседание ЦИК Гоминьдана. На пути в машину подсел Чэнь Цюлинь — редактор гоминьдановской газеты в Гонконге. Вскоре прибыли к зданию ЦИК. Первым открыл дверцы машины Ляо, за ним вышли Чэнь Цюлинь и Хэ Сяннин. Тотчас же прогремели выстрелы. Вдова Ляо вспоминала: не меньше 20 человек приняли участие в злодейском убийстве. Четыре террориста стреляли в Ляо, остальные прикрывали их. Охрана Ляо не смогла противостоять внезапному нападению. Акция была продумана в деталях. Предстоящее заседание ЦИК и оживление в связи с этим в здании и вокруг позволили заговорщикам замаскировать свои действия. У раненого преступника, арестованного после убийства, было обнаружено удостоверение на право ношения оружия. Оружие в руки убийц вложили правые гоминьдановцы. Ляо Чжункай умер, так и не придя в сознание.

Еще не успели отдать последние почести Ляо Чжункаю, а на заседании ЦИК Гоминьдана решался вопрос о руководстве партии.

Среди претендентов на наивысший пост в партии называли Ван Цзинвэя, Ху Ханьмина и главкома гуанчжоуской армии Сюй Чунчжи. Чан Кайши, взвешивая свои шансы, понимал, что уступает главному сопернику в ораторском искусстве, в литературных способностях (Ван был известен как лучший публицист в партии), да и в артистизме. Ван Цзинвэй учинил спектакль у гроба Ляо Чжункая: на его лице гнев сменила скорбь, он грозил убийцам, топал ногами, размахивал кулаками, действительно лицедействовал как заправский актер. Ван Цзинвэй, как земляк Сунь Ятсена (из провинции Гуандун), имел преимущества перед другими кандидатами.

На самого молодого из преемников Сунь Ятсена Ван Цзинвэя смотрели как на лидера революционного движения нового типа. Председатель правительства, как вспоминали знавшие его люди, походил скорее на красавчика актера, всегда любовавшегося своей не по возрасту моложавой внешностью. Он появлялся перед аудиторией в европейском костюме, гладко причесанный, с блестящими от бриолина волосами. Сторонники Ван Цзинвэя напоминали соратникам по партии: их лидер стоял рядом с Сунь Ятсеном у колыбели общества «Тунмэнхуэй» в 1905 г. Популярность Вана была действительно высокой — ведь за подготовку террористического акта в 1909 г. против маньчжурского принца-регента его приговорили к пожизненному заключению.

От политиков различных мастей можно было услышать тот или иной вариант легенды о подвиге Ван Цзинвэя. Когда бомба, брошенная террористом, не взорвалась, Вана схватили и утром должны были казнить. Дальнейшее развитие событий имело две версии. Согласно одной, Ван бежал с помощью подкупленной стражи, но, заблудившись в лабиринтах дворца, угодил в спальню императрицы… Утром он получил полную свободу. Другой вариант подчеркивал как великодушие, так и бескорыстие императрицы. Она увидела с балкона, как красавца вели на казнь; сердце повелительницы дрогнуло. Тотчас же был отдан приказ расковать узника. Ван вышел на свободу, сопровождаемый высочайшим напутствием: «Иди и плоди себе подобных!» Ван, естественно, отвергал легенды, распространяемые злыми языками, и говорил: «Двери тюрьмы мне открыла революция». Он был близок к Сунь Ятсену, располагал значительным состоянием, многие окружающие считали его баловнем судьбы.

Ван Цзинвэй публично выступал за связи с Советским Союзом, считался даже левым, но окружавшим было ясно: у него нет каких-либо четких политических принципов.

Другой претендент на лидерство в партии — Ху Ханьминь известен был как один из последователей Сунь Ятсена в области теории и революционной деятельности. Ху оказывал Сунь Ятсену до революции содействие через гонконгскую газету, которую редактировал в то время, снискал славу ученого, длительное время был секретарем Сунь Ятсена.

В 1903–1906 гг. Ху Ханьминь учился в Японии, где изучал право, политику, экономику, там он познакомился с новейшими течениями политической и экономической мысли на Западе, приобщился к деятельности «Тунмэнхуэй» и уделял, в отличие от Чан Кайши, большое внимание мировоззренческим проблемам. Молодой теоретик пропагандировал идеологию Гоминьдана и в качестве наиболее важной ее черты — национализм, что вытекало из борьбы с маньчжурским господством. Вместе с тем у него, как и у других претендовавших на роль теоретиков революции мыслителей, проявился идеалистический, в немалой степени наивный подход к партийному строительству. Гоминьдан, как утверждал Ху Ханьминь, основан на «любви» и «честности». С энтузиазмом он выступил против сторонников «просвещенного абсолютизма», с централизованной деспотией он связывал все невзгоды своих соотечественников («яд деспотии скопился в центре»). Чан Кайши с молодых лет уверовал в право сильного уничтожать непокорных, Ху Ханьминь — в магическую силу оружия слова просвещенной части китайского общества. Чан Кайши ненавидел интеллигенцию, а Ху Ханьминь говорил о ее высоком предназначении и в то же время о ее колебаниях («стоило ей лишь поднять голову, как сразу правящий класс привлекал ее на свою сторону») .

Чан Кайши сделал ставку на Ван Цзинвэя. Изоляции Ху Ханьминя способствовало немало причин. «У него есть один недостаток, — говорил о Ху Ханьмине М. М. Бородин. — Если он о чем-нибудь узнает, то об этом узнают его приятели, а затем и англичане — и все провалится». Нелестную характеристику Ху Ханьминю давал и один из твердых последователей Сунь Ятсена Ляо Чжункай (Ху Ханьминь — «дурак и баба»).

Как же среди многих политических фигур выглядел Чан Кайши? Скорее всего на него смотрели как на «темную лошадку». События, однако, развивались в пользу «темной лошадки». Расследование заговора против Ляо Чжункая показало, что среди его участников был брат Ху Ханьминя. Ху Ханьминь нашел убежище в доме Чан Кайши. Отношения между Чан Кайши и Ху Ханьминем были довольно сложными — они часто ссорились, но на этот раз Чан протянул своему сопернику и соратнику по партийным делам руку. Вскоре Ху направили в почетную ссылку.

Чан Кайши сполна продемонстрировал свои способности фигляра. И в этом отношении он поднялся, пожалуй, до уровня Ван Цзинвэя. Он показывался перед аудиторией в гневе, затем, сбрасывая маску мстителя, проявлял чудеса перевоплощения. За словами последовали дела. Под арест попали 17 военачальников, в которых Чан Кайши усматривал своих потенциальных соперников. Среди арестованных были и соратники Ху Ханьминя, претендовавшие на военную власть в Гуанчжоу.

События, связанные с убийством Ляо, позволили Чан Кайши использовать идею «контрреволюционного заговора» в качестве предлога не только для разгрома своих непосредственных конкурентов, но и для подавления всех, на кого они опирались, для упрочения своих позиций в Гоминьдане.

На пути Чан Кайши к заветным высотам власти оказался Сюй Чунчжи — военный министр Национального правительства и главком гуанчжоуской армии. Официальный пост главкома гуанчжоуской армии не обеспечивал ему прочного положения в этом раздираемом острыми междоусобицами, разношерстном военном формировании. Основные проблемы решались на Военном совете, а не в кресле министра. Сюй не скрывал своей антипатии к Чан Кайши, смотрел на него как на карьериста, выскочку — да и что можно было ожидать, по его мнению, от уроженца провинции Чжэцзян?! Настало наконец время, когда для Чан Кайши Сюй стал «кэци», то есть тем, «кого следует убрать».

20 сентября верные Чан Кайши курсанты из Вампу неожиданно окружили и разоружили преданные Сюй Чунчжи силы. Сюя сняли со всех постов, выдворили из Гуанчжоу и направили в Шанхай.

Оставался Ван Цзинвэй. Еще во время мятежа «бумажных тигров» Чан Кайши получил против него серьезный козырь. Так, 10 октября 1924 г. Сунь Ятсен написал Чану: «Революционный комитет должен быть создан немедленно, для того чтобы справиться с чрезвычайными делами… Ван Цзинвэя, пожалуй, можно не включать. По характеру он ближе к соглашательству и далек от твердости в решениях… Если же положение не удержится и развалится, мы должны острым ножом разрубить запутанную пеньку и не считаться с тем, одержим мы победу или потерпим поражение. Нынешний Революционный комитет является подготовкой к такой мере, а для этого Ван Цзинвэй не подходит».

Ван Цзинвэй держал в своих руках все политические посты, Чан Кайши — военные. Ван оказался на пути Чан Кайши к абсолютной власти.

Претендент на кресло диктатора не бросался в политические схватки сломя голову, а предпочитал действовать как заправский интриган: он продвигался по ступенькам карьеры бесшумно, кошачьей походкой, тщательно высматривая добычу. Чан не разделял взглядов коммунистов, ему были больше по душе великодержавные амбиции идеолога Гоминьдана Дай Цзитао. Ведь именно Дай с усердием проповедовал исключительность китайской нации, взывал к возрождению былого ее величия.

Чан Кайши понимал, что такого рода идеи полностью соответствуют его властолюбивым замыслам, но на этом этапе не могли служить делу единения Китая. Реальным средством как объединения страны, так и упрочения его власти могла быть лишь армия, в организации которой принимали живое участие советские специалисты и китайские коммунисты.

Чан Кайши вынужденно мирился с «полевением» Гоминьдана, что позволяло поддерживать представление о нем как об искреннем стороннике единого антиимпериалистического национально-революционного фронта. В этом фронте, как предполагалось, должны были объединиться крестьяне, рабочие, передовая интеллигенция, представители не связанных с иностранным капиталом торгово-промышленных кругов. Чан Кайши, однако, пребывал в ожидании подходящего момента. Он, несомненно, сознавал, что коммунисты обращают первостепенное внимание на политическую работу в народных массах, и втайне надеялся, что в борьбе за власть он подавит силой безоружных людей.

 

20 марта 1926 г.

Еще совсем недавно в Гуандуне располагалось двухтысячное войско, больше похожее на одно из обычных милитаристских формирований, где царили разброд и анархия. Возглавлявшие его генералы готовы были в борьбе за власть разорвать друг друга на куски. К 1926 г. благодаря деятельности гуанчжоуского правительства, помощи советских советников, институту политработников, среди которых активную роль играли коммунисты, положение начинает меняться.

Растет массовое антиимпериалистическое движение, укрепляется революционная база в Гуандуне. Советские люди вместе с коммунистами делают все для упрочения на Юге военной, административной, финансовой власти Национального правительства. Идет реорганизация вооруженных сил Гуандуна, на их базе создается Национально-революционная армия (НРА). И все же советские советники порой переоценивали достигнутые успехи, недооценивали опасности справа.

Дисциплина в армии оставляла желать лучшего. Младшие чины и высшие командиры были наемниками, по своему духу они весьма далеко отстояли от идей национальной революции. Жажда обогащения, обеспечения своего личного благополучия приводила их в гуандунскую (как и в другие) армию. Пышным цветом процветали здесь карьеризм, вымогательство, взяточничество. Высшие офицерские чины не упускали случая, чтобы не поживиться за счет солдат.

В 20-х годах пособие для солдат НРА составляло 10–12 юаней в месяц. На эту скромную сумму нужно было прокормиться, одеть себя да еще, по возможности, немного денег отложить про запас. Но командиры, получая солдатское жалованье, обычно утаивали для себя часть денег. Личные связи генералов определяли размеры финансовых субсидий для их частей. Главнокомандующий присваивал для своих нужд 700–800 тыс. юаней в месяц, а для других корпусов отпускал по 100–200 тыс. Аппетит генерала Чана рос не по дням, а по часам. Немало средств правительство ассигновало на медицинское обслуживание, но деньги зачастую не доходили до госпиталей, переполненных ранеными солдатами. Чан Кайши и здесь нашел источник для обогащения. Чтобы снабдить армию одеялами на целый год, достаточно было 300 тыс. юаней. Чан Кайши получал ежемесячно на эти цели полмиллиона юаней.

ЦИК отобрал кандидатов для учебы в Советском Союзе. Чтобы отправить их в Москву, удалось наскрести всего лишь 3 тыс. юаней. Чан Кайши же для обмундирования своей личной охраны выбил у правительства 7 тыс. Пример Чана вдохновлял приближенных. Его соратники по Вампу Чэнь Чэн и Ху Цзунань стали символами разложения в рядах армии. Зачастую жалованье погибших шло непосредственно в карманы командующих.

Один из неприятных для Чан Кайши вопросов во взаимоотношениях с военными советниками — финансирование НРА. Советники не могли равнодушно смотреть, как разбазариваются средства, и мириться с отсутствием справедливости в их распределении. Имевшие за плечами героическую школу революции, гражданской войны, весьма щепетильные во всем, что касалось чести и достоинства революционера, они с возмущением воспринимали махинации главного инспектора НРА. Вопрос справедливого распределения средств так или иначе возникал на заседаниях Военного совета. Н. В. Куйбышев, который сменил В. К. Блюхера — начальника Южнокитайской группы советников, твердо требовал положительного решения этого вопроса. Советник Главного штаба Национально-революционной армии В. П. Рогачев, заместитель Куйбышева по политчасти И. Я. Разгон (Ольгин) открыто выступали в поддержку этой позиции. Для Чан Кайши деньги обеспечивали контроль в армии, ему, безусловно, было небезразлично, идут ли средства верным ему людям либо направляются в части, где сильны позиции его противников по Гоминьдану — коммунистов.

Ван Цзинвэй, выступая в этих щепетильных делах в поддержку линии советников, пытался создать о себе представление как о левом политическом деятеле. Советники же, озабоченные созданием дисциплинированной, боеспособной армии, искренне пытались изменить то, что веками создавалось в китайском обществе. Главный политический советник М. М. Бородин понимал, что глубокие революционные изменения не могут иметь место при существовавших базисных структурах. «Самым главным оплотом империализма в Китае вообще и в особенности в Гуандуне, — писал М. М. Бородин, — являются не милитаристы, а земельные отношения, отсталые средневековые отношения».

События, казалось, благоприятствовали Чан Кайши. Действия одного из самых оголтелых милитаристов — Чжан Цзолиня вызывали мощные антиимпериалистические выступления. Влиятельные круги на Западе забили тревогу и сделали все для примирения Чжан Цзолиня и У Пэйфу. Перед этой коалицией, опиравшейся на поддержку Японии, Англии, США, Франции и Италии, национальная армия Фэн Юйсяна не смогла устоять. Разгул милитаризма, реакции привел к расстрелу 18 марта 1926 г. мирных демонстрантов в Пекине, шедших под антиимпериалистическими лозунгами.

Через два дня после пекинской трагедии начался мятеж в Гуанчжоу. Его острие направлялось против коммунистов и советников. Заговор готовился давно: 9 марта 1926 г. Чан Кайши созвал совещание доверенных лиц, где и было принято решение о мятеже. Успех левых после II съезда Гоминьдана (январь 1926 г.) встревожил Чана. Треть делегатов съезда — коммунисты! Еще одна треть — под их влиянием! В ЦИК Гоминьдана укрепляла свои ряды оппозиция. Среди 36 членов ЦИК к оппозиции примыкало 16, а семеро были коммунистами. Видное место в оппозиции занимали вдова Сунь Ятсена Сун Цинлин, ее брат Сун Цзывэнь, вдова убитого Ляо Чжункая Хэ Сяннин.

Назревало все большее размежевание сил в рядах Гоминьдана. Только недавно, в ноябре 1925 г., у усыпальницы Сунь Ятсена в храме Биюньсы в Сишаньских горах под Пекином состоялась Сишаньская конференция. Участники провозгласили эту конференцию 4-м пленумом ЦИК Гоминьдана. Казалось, что в преддверии II съезда Гоминьдана в партии преобладали коммунисты и левые. Но здесь, в Сишаньских горах, слышались призывы к исключению Ван Цзинвэя из партии, изгнанию из страны Бородина как представителя Коминтерна, выводу из партии коммунистов и т. д. Влиятельные в Гоминьдане силы провозгласили лозунг «Долой союз с КПК, с СССР!». Сишаньскую встречу приветствовали Дай Цзитао и другие известные гоминьдановцы. Достаточно громко раздавался в оппозиции голос Сунь Фо. Сын Сунь Ятсена не унаследовал от своего отца приверженность идее единого фронта. Политическое лицо Сунь Фо определяли его связи с компрадорскими кругами, с Гонконгом, его обласкали «жирные коты», ворочавшие гигантскими состояниями. Крупные дельцы содействовали возвышению Сунь Фо, который, будучи членом гуандунского правительства, возглавил, по существу, блок правых в ЦИК Гоминьдана. Сунь Ятсен не раз требовал суда над своим сыном за казнокрадство, но дело прекращали из-за уважения к отцу.

Правое крыло не отличалось однородностью, здесь помимо сторонников Сунь Фо отстаивали свои позиции хозяева дельты реки Чжуцзян (Жемчужной) — их интересы защищал главарь полубандитских формирований Ли Фулинь. За спиной милитаристской клики Ли Фулиня стояли чиновники-бюрократы, землевладельцы-феодалы, все, кто потянулся за «Суньятсеновским обществом».

Одна из причин обострения обстановки — укрепление новой власти в Гуандуне, за чем последовало введение упорядоченного сбора налогов. Нередко НРА стремилась уравнять себя в правах на землю с представителями дореволюционной феодально-помещичьей и чиновнической бюрократии. К этому времени в Китае насчитывалось, согласно официальным данным, до 200 помещичьих владений по 10 тыс. му (му — 1/16 га) и более, до 30 тыс. владений свыше 1 тыс. му каждое. Милитаристы, вступавшие со своими войсками в какую-либо провинцию, считали, что приобретают право на лакомые куски. Крестьянин, ремесленник, мелкий торговец испытывали на себе двойной гнет: помещиков и милитаристов, ведь и те и другие порой умудрялись собрать налоги с населения за 10 лет вперед. Не отставали от них и генералы НРА. Когда правительство поставило под сомнение существующую систему сбора налогов, стало обдумывать меры по ее перестройке, разразилась политическая буря. Милитаристы, помещики, полиция (минтуань), различные акционерные компании не могли примириться с такого рода нововведениями. Любое покушение на их «право» безраздельного грабежа крестьянина они рассматривали как удар по священным для помещичьей бюрократии привилегиям. Обстановка в Гуанчжоу обострялась.

В тот день, когда принималось решение о мятеже, коммунист Ли Чжилун, исполнявший обязанности командующего гоминьдановским флотом, получил от имени Чан Кайши приказ: крейсерам «Чжуншань» и «Баоби» встать для инспекции в док Вампу. Чан Кайши видел в Ли Чжилуне одного из достойных противников: это он, Ли, еще год назад осудил «Суньятсеновское общество» за антидемократическую деятельность, направленную на подрыв единого фронта. По телефону Ли получает новое указание: крейсеру «Чжуншань» быть готовым для инспекции. Ли Чжилун, не теряя времени, погрузил на крейсер отборную часть и позвонил Чан Кайши: крейсер готов. Впоследствии Чан Кайши, оправдываясь, ссылался на этот телефонный разговор: когда Ли сказал «крейсер готов», он-де воспринял это как подтверждение опасений относительно попыток похитить его. Свои прежние приказы по поводу «Чжуншань» Чан, конечно, отрицал.

Ли Чжилун был ранен в стычке и арестован. Под арестом оказались десятки коммунистов в самом городе. Войска мятежников окружили плотным кольцом место пребывания советских людей, охрана была обезоружена. Среди арестованных — 25 человек из кадрового состава военной школы. Вместе с ними был коммунист Чжоу Эньлай. Слухи о событиях в Вампу еще не распространились по городу, а штаб профсоюзов подвергся нападению, лидеры арестованы, рабочий стачечный комитет и его пикеты разоружены, все вооружение изъято, деятельность комитетчиков парализована. Мартовские события застали коммунистов врасплох, в их рядах готовы были возобладать панические настроения, многие из них были в замешательстве: ведь против них выступил генерал, которого они считали «левым».

Чан Кайши поддерживал напряженность: ввел комендантский час; вооруженные отряды, подразделения полиции, уличные патрули прочесывали город, то тут, то там происходили внезапные обыски. Оружие оказалось в руках сторонников Чана. В сельских районах, где хозяйничали шэньши, полиция зверски расправлялась с крестьянскими вожаками. Правые в Гоминьдане активно распространяли слухи, будто выступление Чан Кайши было ответом на заговор коммунистов с использованием крейсера «Чжуншань». Ван Цзинвэй понял: Чан хотел бы избавиться от него. Постепенно он убедился — сила на стороне Чан Кайши и последний в должное время полностью откроет свои карты.

0 тех событиях много интересного рассказал военный советник А. И. Черепанов. Некоторые приведенные им детали представляют особый интерес. Было 3 часа ночи 20 марта, когда Чан Кайши приказал тотчас же найти комкора Чжу Пэйдэ. Чжу явился в 4 часа. Чан Кайши поставил его в известность о решении совещания доверенных ему командующих подразделениями и предложил Чжу присоединиться к выступлению. Чжу не дал согласия и отправился к военному министру Тань Янькаю.

В 5 часов утра Чан Кайши, несмотря на ночные переговоры, держал речь перед войсками гарнизона. Он старался говорить убедительно. Слушатели должны были поверить — во всем виноваты коммунисты! Но аргументы звучали неубедительно: они-де захватили канонерки и решили восстать против Гоминьдана. Необходимо наказать их. Списки коммунистов, подлежащих аресту, были составлены заранее. Утром коммунисты 2-й дивизии и флота оказались в кандалах.

Вскоре Чжу Пэйдэ вместе с Тань Янькаем направился к Чан Кайши. Оба делали все, чтобы как-то образумить зарвавшегося генерала, просили его одуматься. Чан, видимо, понял, что переоценил силы мятежников, возможность поддержки армейского руководства. Уже вечером 20 марта он бил себя в грудь, пытаясь теперь доказать — уже советским представителям — свою невиновность: все, мол, было совершено помимо его воли, он готов извиниться. Арестованных освободили. Да, возможно, он в своих действиях выходил из допустимых рамок. Но это объяснимо, ведь переработал, нервы ни к черту. Его жизнь оказалась в опасности, а ее необходимо сохранить для революции. И Чан Кайши, сославшись на плохое самочувствие, отошел, хотя и на короткое время, от дел.

Оппозиция убедительно продемонстрировала свои возможности, и заговор принес ей определенные политические дивиденды. Судьбе Чан Кайши благоприятствовали обстоятельства: Гоминьдан не располагал рычагами, способными поставить на место властолюбивого генерала, и заговорщикам все сошло с рук. Более того, генералу удалось оказать нажим на коммунистов, поставить их перед выбором: либо уступки, либо выход из Гоминьдана. Коммунисты вынуждены были принять предъявленные им условия, которые во многом совпадали с требованиями Сишаньской конференции. Был устранен со своего поста глава гуанчжоуского правительства и один из оставшихся соперников — Ван Цзинвэй. Ему пришлось покинуть пределы страны — предстояла увлекательная поездка в Европу для «ознакомительных целей». Генерал Тань Янькай занял временно пост главы правительства. Но вся полнота власти фактически перешла к Чан Кайши. Позиции КПК в Гоминьдане, таким образом, значительно ослабли.

Чан оказался перед трудноразрешимой дилеммой: как использовать сотрудничество с Советским Союзом, с КПК для создания современной армии и в то же время ограничить влияние коммунистов в Гоминьдане? Выбору линии мешало окружение — уж больно сильно давили справа. Постоянно Чан Кайши приходилось слышать: русские хотят от него избавиться, советники относятся к нему плохо. Мятежные генералы подогревали своего патрона, играя на его бонапартистских настроениях, самонадеянности, потакая его тщеславию. Дьяволу-искусителю ничего не стоило соблазнить лишенного элементарных представлений о нравственности политического дельца. Чан Кайши нашел выход в балансировании между различными группировками в Гоминьдане.

15 мая 1926 г. на пленуме ЦИК Гоминьдана Чан Кайши осуждает попытки коммунистов разжечь борьбу против помещиков, предлагает специальную резолюцию «О приведении в порядок партийных дел». Резолюция направлялась на ограничение роли коммунистов в Гоминьдану и его организациях. Он потребовал предоставления полного списка лиц, совмещавших членство в КПК и в Гоминьдане: ведущие посты в Гоминьдане не должны были находиться в руках членов КПК. Пленум запретил КПК выдвигать своих членов на какие-либо руководящие посты в центральном аппарате Гоминьдана; им предоставлялось право занять не более одной трети должностных мест. Чан Кайши не хотел, да и не мог, в то время порвать с единым фронтом, с КПК, с Советским Союзом. Он не только полностью не отстранил левых, но и ради Северного похода пожертвовал некоторыми своими соратниками справа, чтобы лишний раз показать свою «преданность» революции. Главнокомандующий не упускал случая, чтобы напомнить: он послал своего сына Цзян Цзинго на учебу в Москву.

Во время мартовских событий 1926 г. Чан Кайши, воспользовавшись растерянностью среди соперников, царившей неразберихой, сумел пристроить своих людей на влиятельные должности в Гоминьдане. В свое время Чэнь Цзимэй помог ему выбраться на поверхность из шанхайского болота, затягивавшего и не таких искателей славы и благополучия. Теперь он сумел отдать долг своему покойному патрону. Так, племянник Чэнь Цзимэя Чэнь Лифу, исполнявший обязанности секретаря Чан Кайши, был введен 20 марта 1926 г. в орготдел Гоминьдана. Чэнь Лифу основал Центральное бюро расследования и статистики (ЦБРС) орготдела ЦИК Гоминьдана. Этим было положено начало деятельности тайной службы Чан Кайши. ЦБРС внедряло своих агентов в колледжи, университеты, газеты, различные культурные учреждения. Управляющие гоминьдановскими газетами были прочно связаны с ЦБРС.

Другой племянник, брат Чэнь Лифу, — Чэнь Гофу пришел в орготдел Гоминьдана из тайного общества.

Чан Кайши все смелее выступает с претензиями на роль единственного и законного наследника Сунь Ятсена. Подобные бонапартистские замашки не могли не встретить осуждения среди сторонников единого фронта. Некоторые пытались воздействовать на совесть Чан Кайши. Но тщетно! Да и можно ли было говорить о каком-либо значении для такого политика, как Чан Кайши, призывов к чести, справедливости. Утверждения, что в Гоминьдане нет преемника Сунь Ятсена, достойного занять место вождя, Чан Кайши воспринимал как личное оскорбление.

В ЦК ВКП(б) в то время располагали уже информацией от советских советников относительно сложных проблем сотрудничества с Гоминьданом. Еще совсем недавно Чан Кайши был гостеприимно принят в Москве, и казалось, что с его визитом в Советскую Россию начался новый этап в развитии отношений Советского государства с Гоминьданом. Но прошло всего лишь четыре года после этого события, а деятельность Чан Кайши, мало что общего имеющая с программой сотрудничества, намеченной в Москве, уже начала приносить свои первые плоды.

Чан Кайши становился фактически полновластным главой Гоминьдана. Армия, полиция, все государственные и партийные учреждения находились практически в его непосредственном подчинении как главнокомандующего Национальной армией. Он контролировал финансы, арсенал, политический департамент, школу Вампу. Борьба за власть, однако, на этом не закончилась. Далеко еще маячила заветная цель объединения страны, соперники и завистники не складывали оружия. Чан Кайши крался к власти — и это показали события 20 марта 1926 г., — осторожно ступая, как по натянутому канату.