Лугоуцяо

Осенью 1936 г. Чан Кайши неоднократно встречается в Нанкине с японским послом Кавагое. Послу вменялось в обязанность поддерживать тайные контакты с Чан Кайши и стремиться склонить гоминьдановского лидера к соглашению с Токио на предлагаемых японской стороной условиях. Впервые после сианьских событий Кавагое был у Чан Кайши 6 марта 1937 г. Японский посол не стал ходить вокруг да около. Он прямо спросил: правда ли, что, как отмечалось в прессе, между Нанкинским правительством и КПК достигнут компромисс? Чан отрицал достоверность сообщений. «Правительственная политика по отношению к КПК, — заявил он, — не изменилась». Чан блефовал. Он, как и прежде, опасался войны с Японией, видя в ней угрозу своему положению в партии и государстве.

В генеральном штабе Японии в это время обсуждались предложения Квантунской армии о захвате Северного Китая, о нанесении удара по Нанкину. В мае японцы решили, что им необходимо закрепиться в Северном Китае. В середине месяца японские самолеты стали совершать полеты в сторону Пекина, сбрасывая над городом пропагандистские листовки.

8 июля 1937 г. Чан Кайши получил доклад о событиях у моста Лугоуцяо. Старинный мраморный мост через Юндинхэ, построенный в 1190 г. и расположенный в 15 км к юго-западу от Пекина, иногда называли мостом Марко Поло. Великий путешественник упомянул этот мост в своей книге. Район представлял для японцев стратегический интерес.

В ночь на 8 июля японские солдаты приступили к учениям восточнее моста Лугоуцяо. Вскоре они попали под обстрел китайского подразделения. Появилась версия: во время инцидента прогал японский солдат. И японская пропаганда целиком возложила вину за события «на коммунистические элементы 29-й армии».

Японский кабинет представил эти события как запланированный «недругами» Токио инцидент. Премьер-министр Коноэ, выступив перед журналистами, грозил: терпению пришел конец, в Китай будут направлены дополнительные силы для пополнения японского контингента. Инцидент привел в замешательство сторонников умиротворения захватчиков. Они не могли не считаться с растущим в стране возмущением — нашествие выходило за рамки допустимых границ. Чан Кайши предъявил Токио свои требования: признать ответственность за инцидент у моста Марко Поло, принести свои извинения, компенсировать потери и обещать, что подобного рода акции не повторятся. Он отдал приказ командованию 29-й армии не отступать, не принимать требований японцев.

Расчет японцев на внезапность нападения, на капитуляцию противостоящих им китайских войск не оправдался. Подразделения 29-й армии, перейдя в контрнаступление, отбили Лугоуцяо. Приказ Чан Кайши не принимать требований японцев соответствовал патриотическому подъему, захватившему всю страну. В канцелярию генералиссимуса хлынули телеграммы, петиции, письма, авторы которых требовали решительных действий против агрессора. Население с вдохновением воспринимало лозунги китайской компартии: «Северный Китай в опасности!», «Все на войну сопротивления!» Вооруженные силы КПК получили приказ защищать Северный Китай, оборонять линию по железной дороге Пекин — Тяньцзинь.

Генерал Такэо Имаи счел поведение противника вызывающим. Его ультиматум звучал категорически: наказать виновных, вывести все китайские войска из зоны железной дороги Пекин — Тяньцзинь. Японское командование, не дождавшись ответа на ультиматум, начало наступление на Пекин, Тяньцзинь и другие важные пункты. Чан Кайши расценил инцидент у Лугоуцяо как попытку задавить Нанкинское правительство до того, как оно будет способно принять решение. В его прокламации говорилось: «Если мы позволим событиям такого рода развиваться без контроля, то Пекин, веками бывший столицей нашей страны, культурным и политическим центром и бастионом Северного Китая, будет вторым Мукденом». Капитуляция не входила в планы Чан Кайши, и японцы, понимая это, стремились военными средствами толкнуть своего противника на отказ от сопротивления.

В конце июля 1937 г. пал Тяньцзинь. Японское командование бросило основные силы на Шанхай, подвергнув его жесточайшим бомбардировкам. Чан Кайши сосредоточил у Шанхая достаточно крупную армейскую группировку, но отдал приказ не ввязываться в военные действия. Зачем жертвовать собственными силами, если США и Англия не должны были допустить японцев к своим заветным анклавам. Но Чан Кайши просчитался. Западные державы, по существу, поощряли агрессию. Более трех месяцев китайские войска, невзирая на приказ Чан Кайши, вели ожесточенные бои за Шанхай. Китайские патриоты — рабочие, ремесленники, студенты, как и во время первой шанхайской обороны, вступили с солдатами в схватку с врагом. Но агрессор имел военное преимущество.

Японские войска, сломив сопротивление китайской армии, двинулись к древней китайской столице. Этот бросок иногда сравнивали с движением монгольских орд, взламывающих ворота Великой Китайской стены. Командование китайских войск, стремясь обеспечить спокойное отступление, избегало втягиваться в бои.

7 августа японское командование официально объявило о вступлении императорской армии в Пекин. Западный корреспондент обратился с вопросом к группе японских солдат: почему они здесь? Мы, японцы, ответил один из солдат, миролюбивы, но китайцы продолжают тревожить нас. Другой сослался на необходимость отомстить за погибших соотечественников. А третий заявил: «Мы пришли спасти Китай от коммунизма». Крестьянский паренек видел в этом исполнение своего долга — служить императору.

В условиях нависшей над страной угрозы порабощения Китай, как никогда, нуждался во внешней опоре. В самый тяжелый для китайского народа час северный сосед протянул ему руку помощи, подписав 21 августа с Китаем договор о ненападении. Китайский народ не остался в одиночестве. Страна Советов оказывала военную помощь сражающейся с фашизмом Испании, перестраивала свою экономику на военный лад в преддверии второй мировой войны. И, несмотря на это, советские кредиты, оружие, боевая техника стали важнейшим подспорьем для Китая в его борьбе с захватчиком. Чан Кайши осознавал, что развитие советско-китайского сотрудничества предполагает изменение его отношения к КПК, к проблемам единого фронта. На переосмысление прежней политики подталкивали и рост влияния в стране КПК, популярность в народе идеи единого фронта в связи с расширением японской агрессии.

Сразу же после Лугоуцяо Чан Кайши получил от КПК официальную декларацию с предложением о сотрудничестве между партиями. Но прояпонские элементы в гоминьдановском правительстве делали все, чтобы сдержать усилия по сопротивлению Японии. Хэ Инцин открыто заявил: Китай будет оккупирован за семь дней, если начнется война сопротивления. Пораженческие настроения захватили министерство иностранных дел. «Примиренчество приведет к беспорядку, — отмечалось в докладах МИД, — сопротивление — к поражению». Гоминьдановский министр иностранных дел выступил в канун взятия японцами Пекина с весьма пессимистическим прогнозом: недостаток средств и разгром лучших китайских войск на Севере сделали невозможным для Китая дальнейшее сопротивление. Он даже объявил о достижении предварительного соглашения по поводу прекращения военных действий.

Новый подход Чан Кайши к сотрудничеству с КПК в борьбе с Японией незамедлительно сказался на положении в армии. 20 августа 1937 г. из основных сил Красной армии формируется 8-я Национально-революционная армия под командованием Чжу Дэ. Чан Кайши официально признает 8-ю армию. Она получает от Гоминьдана три дивизии и одну бригаду. Чжу Дэ, пользовавшийся авторитетом не только в частях 8-й армии, но и в гоминьдановских, сычуаньских, юньнаньских войсках, стал заместителем командующего шаньсийским фронтом. Выступая перед военнослужащими этих формирований с докладами, он в положительных тонах высказывается о Чан Кайши. Заместителем Чжу Дэ стал Пэн Дэхуай. В роли заместителя начальника политотдела армии как энергичный работник проявил себя Дэн Сяопин.

23 сентября 1937 г. Чан Кайши объявил о готовности сотрудничать с КПК. В гоминьдановской печати появляется совместная, предложенная коммунистами декларация об основных принципах сотрудничества. В декларации звучал призыв к немедленному заключению договора с СССР, установлению с ним тесного единения «как с наиболее надежным, наиболее могущественным государством, наиболее способным оказать Китаю помощь в войне против японских захватчиков». Результатом переоценки прошлого опыта стало решение Чан Кайши об удалении из Национального правительства скомпрометировавшего себя прояпонской линией министра внутренних дел Чжан Цюбина ж других; он не только сместил с должности, но и казнил ряд генералов и губернаторов.

Наступление японцев снова обострило сычуаньскую проблему. Чан Кайши соблазняла возможность поставить под свой контроль военный потенциал провинции. К 1936 г. Лю Сянь имел независимые авиасилы. На предприятиях близ Чунцина при содействии чехословацкой фирмы «Шкода» выпускались пулеметы и современные ружья, зенитные орудия немецких образцов… К началу 1937 г. дополнительные подразделения войск центрального правительства начали движение в Сычуань из провинций Шэньси и Хубэй.

Лю Сянь стремился защитить собственные интересы в своей вотчине. Чан Кайши сделал небольшой публичный жест, объявив о намерении снизить уровень напряженности вокруг Чунцина, не ослабляя позиций центрального правительства. В мае 1937 г. он издал приказ, предоставлявший центральным властям право наказывать всех, кто «нарушил закон»: «Сначала наказывать., потом докладывать об этом». К июню Лю Сянь уступил силе: передал 10 самолетов центральному правительству. Вся политическая и военная власть в Чунцине переходила практически в руки Чан Кайши.

Не обошлось и без кровавых инцидентов. Как только в 1937 г. административные властя Суйника соорудили флагшток для национального флага и начали кампанию по патриотическому воспитанию местных жителей, разразилась засуха. Слова «флагшток» и «засуха» близки в китайском языке по произношению, и пошли слухи, что бедствие вызвано сооружением «флагштока». Толпы народа потребовали снять флаг, и, когда власти отказались пойти на это, магистрат подвергся нападению. Полиция открыла огонь. Были убитые и раненые.

Захватив военной силой власть в провинции, Чан Кайши оставался в зависимости от местной бюрократии, которая не проявляла особого интереса к «сотрудничеству» с ним. Лю Сянь оберегал свои вооруженные формирования, несмотря на потерю, как он считал, значительной части территории. Когда же армии милитаристов стали участвовать в сражениях с японцами, Чан Кайши воспользовался и этим, чтобы ослабить военнополитические позиции своих потенциальных соперников. Сычуаньская армия, испытывая острую нужду в снаряжении, медикаментах, картах, в продовольствии, несла огромные потери.

В последние недели октября вслед за падением Шанхая Чан Кайши объявил: Национальное правительство переезжает в Чунцин. Официальное же сообщение об этом было сделано 20 ноября. Многие гоминьдановские лидеры и учреждения последовали сначала в Ухань.

Как показал сычуаньский опыт, Чан Кайши владел искусством управления находившимися с ним в каких-либо отношениях милитаристами. Он либо приближал к себе высокопоставленных генералов, либо раскалывал довольно хрупкие генеральские альянсы, противостоящие каким-либо путем его личной диктатуре.

…Уханьский университет расположен в поистине райском уголке, что за городом Учаном. Белые, утопающие в зелени дворцы университета удивительно сочетаются с покрытыми травой и цветами склонами горы Лоцзяшань, с раскинувшимся у подножия горы озером Дунху. Вскоре после событий в Лугоуцяо сюда 27 июля 1937 г. приезжает из Японии Го Можо. Десять лет он пробыл за границей, где вынужден был скрываться после переворота 1927 г. Теперь он великодушно прощен. Насколько восторженны его впечатления от красоты здешней природы, настолько сумрачны его рассуждения о поведений ведущего лидера Гоминьдана. Каждый понедельник на территории университета царило оживление. Высшая знать собиралась на церемонию чествования Сунь Ятсена. В огромном зале университета собирались видные сановники, разжиревшие на казенных харчах генералы, сверкающие знаками отличия. Не только их внутренний мир, но даже и внешний вид резко контрастируют с образом великого китайского революционера… Раздаются звуки оркестра, и присутствующие замирают по стойке «смирно». Появляется Чан Кайши.

Он бросает взгляд по сторонам, плотно сжав губы, белизной выделяются перчатки. Немного отступив от него, рядом следовали Чэнь Чэн и Дай Ли.

Смолкала музыка, и Чан Кайши начинал говорить.

— Сегодня… э… Я хочу рассказать господам… э… это… это… о любви к ближнему и почитании мудрого… о том, как править миром…

Оратор говорил целый час, 40 минут из которого отнимало слово «это». Все же лучше, вспоминал Го Можо, когда он ругался. Тогда речь его была более правильной, он не повторял слишком часто слово «это».

После взятия японцами Уханя в октябре Чан Кайши перебрался в Чунцин. К этому времени соратники Лю Сяня отвели подчиненные им силы в другие провинции. Вскоре наступила и развязка в отношениях между Чан Кайши и Лю Сянем. Гоминьдановское правительство создало 7-ю военную зону во главе с Лю Сянем. Штаб этой новой организации находился в Нанкине. Вскоре новый командующий 7-й зоной заболел. По настоянию Чан Кайши он лег в находящийся под иностранной опекой госпиталь в Ханькоу. Сычуаньский милитарист так и не вышел из госпиталя. Он скончался 20 января 1938 г. Вполне вероятно, что сычуаньского лидера убили агенты Дай Ли. На место Лю Сяня гоминьдановский лидер посадил генерала Чэнь Чэна.

Японцы продолжали наступление. Истекал кровью Нанкин. Высшая гоминьдановская знать увозила с собой имущество и капиталы, а нанкинцы были брошены на милость победителя. Старики, женщины, дети сгорали в пламени пожаров и умирали в мучениях от ран во время ожесточенных бомбардировок с воздуха.

В схватку с наглым агрессором в небе Нанкина вступили в бой советские летчики-добровольцы. Их было всего лишь семеро, но, только что прибыв, уже в первом бою 1 декабря над Нанкином они показали высокий профессионализм. Японские летчики встретили наконец достойный отпор; несколько самолетов агрессор потерял в первой же схватке с советскими пилотами. Но силы были неравными. Ко времени решающих схваток за Нанкин из 520 китайских самолетов в строю находилось лишь 20. Да и на земле, в армейских частях, отсутствовал порядок. Командиры подразделений покинули Нанкин задолго до начала осады. Когда город был окружен со всех сторон, началась паника. Солдаты метались в поиске хотя бы какой-то лазейки для выхода из окружения. Но трагедия еще только начиналась.

9 декабря японский летчик сбросил письмо генерал Матсуи гоминьдановскому генералу Тану с требованием согласиться на капитуляцию в течение 24 часов. Японцы, не получив ответа, обрушили на Нанкин жесточайшие бомбовые удары. Разрушались вековые стены, окружавшие город. 13 декабря захват города был завершен, потери китайской стороны достигли примерно 40 тыс. человек.

Стотысячная гоминьдановская армия в панике отступала. Генерал Матсуи показал свое великодушие: его люди будут беспощадны к тому, кто окажет сопротивление, но будут снисходительны к гражданскому населению и солдатам, сдавшимся на милость победителя. Приличия были соблюдены. А затем последовал и другой приказ генерал-лейтенанта принца Асаки Ясухико, положивший начало кровавой трагедии в Нанкине.

На город обрушилась озверевшая японская солдатня. Не успевших уйти китайских защитников города оккупанты связывали вместе по 40–50 человек и казнили. Около 7 тыс. китайских женщин получили приют в женском колледже, организованном Международным комитетом спасения. Но японские солдаты выталкивали несчастных на улицу, насиловали, а зачастую и убивали. Иностранные резиденты, члены комитета спасения, обращаясь к японскому командованию, взывали к милосердию. Все их протесты оставались без внимания.

Ефрейтор Масуда, один из участников нанкинской резни, описал события того времени. 4-я рота, в которой служил Масуда, войдя в город, приступила к уничтожению остатков «противника». Солдаты искали «врагов» прежде всего в нанкинской городской больнице. 14 декабря, на следующий день после вступления в Нанкин, была начата «очистка» района, где находился лагерь беженцев, опекаемый Международным Красным Крестом. Солдатам удалось обнаружить несколько сот безоружных китайских солдат. Несчастных раздели донага, связали электропроводом, зверски избили и после этого казнили.

Японская пресса того времени писала о редкостном соревновании офицеров императорской армии. Победителем был тот, кто, мастерски владея самурайским мечом, мог поразить 100 китайцев. Двух офицеров увенчали лаврами «победителей»: перед ними были безоружные горожане. В газете «Токио нитинити симбун» 40-х годов обращала на себя внимание фотография двух японских солдат. Подпись под фотографией гласила: «Один убил 106, другой — 105 человек».

…13 декабря 1987 г. У разрушенных стен Нанкина, символизирующих трагедию 30-х годов, собрались представители общественности КНР. Сюда пришли оставшиеся в живых свидетели кровавых событий. Со скорбью в глазах они смотрели на каменные барельефы на полуразрушенных стенах, воскресавшие события тех дней. Время не стерло память о трагедии. У ворот Цзяндун возник музей, в различных местах установлены мемориальные плиты. На серой гранитной стене воспроизведена надпись, сделанная рукой Дэн Сяопина: «Мемориальный музей жертв нанкинской резни, совершенной японскими агрессорами».

Оккупанты в течение двух месяцев истязали Нанкин. Во время нанкинской резни, которая потрясла мир, отмечалось в «Бэйцзин ревью» 20 июля 1987 г., было убито 300 тыс. человек. Треть жилых зданий города сгорела дотла. Агрессоры хотели сломить волю патриотов, лишить их способности к сопротивлению.

Исход войны, делал вывод 17 декабря 1937 г. Чан Кайши, будет решен не в Нанкине или в другом большом городе, он будет решен в сельской местности несгибаемой волей нашего народа. Генералиссимус, однако, полагался больше не на массовое сопротивление агрессору, а на содействие извне, со стороны США, Англии.

Вскоре после событий у Лугоуцяо, 21 июля, Чан Кайши встретился с английским послом. Он не скрывает надежды: США и Англия окажут в конце концов должное внимание сопротивлению Китая. Но Англия, озабоченная судьбой собственных интересов в Китае, стремилась избежать столкновений с Японией.

Агрессоры втайне надеялись, что давние и тесные связи Чан Кайши с Японией должны в конце концов сработать, а военные победы должны стимулировать про-японские настроения в Гоминьдане. Эти надежды не оправдались. Масла в огонь подлило опубликование закрытых лекций Чан Кайши, прочитанных им еще в 1934 г. в школе по подготовке офицерских кадров. Лекции были выдержаны в резко антияпонском духе. Для японских политиков казалось немыслимым, что получивший военную выучку в Японии Чан Кайши восстал против воли всемогущего императора. Принц Коноэ, отражая подобные чувства, заявил: «Когда имперские легионы захватят Чан Кайши в плен, ему не будет пощады — его просто обезглавят».

25 июля Чан в беседе с американским послом Нельсоном Джонсоном выражает надежды на американское содействие. США продемонстрировали заботу об обеспечении мира в Шанхае: они призвали не допустить кровопролития в этом городе. Гуманность становилась ширмой для голого практицизма — волнения были связаны прежде всего с проблемой сохранения американской собственности в Шанхае. Ведь американские компании купили в 1929 г. Шанхайскую электростанцию, в 1930 г. стали хозяевами телефонной сети, а в 1931 г. — и радиостанции Шанхая. 12 августа на заседании генерального штаба в Нанкине Чан недвусмысленно дал понять, что рассчитывает на активное вмешательство США и Англии в китайские дела. Он не верил в равнодушие хозяев «Стандард ойл», «Техас ойл», «Дженерал моторе» и других мощных американских монополий, чьи позиции в Китае были широко известны. Военные действия в бассейне Янцзы таили прямую угрозу интересам ведущих держав Запада, собственным интересам Чан Кайши в промышленном бизнесе Шанхая. Угроза этим интересам должна была определить в официальных заявлениях «пределы терпения» народа. И вот наконец настало время, когда Китай подошел, делал публичное заключение Чан, к той черте, когда стало необходимым «приносить жертвы и сражаться до конца».

Мадам Сун Мэйлин, как могла, помогала супругу. Пресса расписывала ее деятельность. Вот она спешит на фронт вдохновить солдат на подвиг. Сун Мэйлин попадает под обстрел, ее шофер, спасая жизнь первой леди, бросает машину на обочину дороги. Героиня отделалась лишь легкими ушибами, ее жизнь спасена. Сун Мэйлин — секретарь авиационной комиссии, шефствует над авиацией. Она посещает с супругом аэродромы, председательствует на банкетах с авиаторами. Блистая нарядом, супруга Чан Кайши произносит на банкете тост в честь советских летчиков-добровольцев по поводу их успешной операции — разгрому крупнейшей японской военно-воздушной базы на Тайване, вручает награды и подарки всем советским участникам налета на Тайвань. Она же вовлечена в активную дипломатическую деятельность. 12 сентября 1937 г. Сун Мэйлин обращается по радио к американцам, умоляет их о поддержке. Но ее призывы наталкиваются на глухую стену равнодушия: правящая Америка прочно увязла в путах изоляционистских настроений.

14 сентября президент Рузвельт объявляет: нейтралитет США распространяется на Дальний Восток. Торговым судам, принадлежащим США либо находящимся под их флагом, отныне запрещалось транспортировать и в Китай, и в Японию «оружие или любое иное снаряжение, предназначенное для ведения военных действий». Подобный акт, однако, в действительности отнюдь не коснулся Японии, а поставил в безвыходное положение жертву агрессии, лишив ее возможности получать материальную помощь от США.

24 сентября на пресс-конференции Чан напомнил американцам о Вашингтонской конференции 1922 г., зафиксировавшей обязательство девяти держав соблюдать принцип территориальной и административной неприкосновенности его страны. Один из основных тезисов на этот раз, как и в предыдущих выступлениях, указывал на ответственность Вашингтона за события, происходящие в Китае.

Наступление нового, 1938 г. Чан отметил посланием. Генералиссимус обращается к патриотическим чувствам своих сограждан. «Нам не следует, — подчеркивал он, — надеяться на другие нации ради нашего выживания, мы должны полагаться на себя». Чан выглядел героем ежегодной традиционной ритуальной церемонии «избиение дьявола», которая обычно происходит в храмах 1–2 марта, в канун нового года по тибетскому календарю. В старину, как повествует легенда, жил злой тибетский сановник Лондармо. Много горя принес он народу: уничтожались храмы, гибли люди. Казалось, что спасения от дьявольского наваждения нет. Но вот появляется неизвестный герой. Он танцует. Искрометный танец завораживает, но неожиданно из рукава его халата появляется кинжал — справедливость торжествует.

В действительности было, конечно, не совсем так, как хотел представить Чан Кайши. Китай все больше опирался на советскую помощь. В трудных условиях, сталкиваясь порой, казалось бы, с непреодолимыми препятствиями, советские пилоты перегоняли самолеты и необходимую технику через безлюдные монгольские степи. Для многих советских людей подвиги в схватках с воздушным агрессором стали продолжением той суровой борьбы, какую они начали в Испании. Среди них был летчик-истребитель П. В. Рычагов, сбивший над Испанией более 20 фашистских самолетов. Таких пилотов фашисты окрестили «красными дьяволами». «Жизнь их была суровой, дисциплина — строгой, — писал о советских летчиках-добровольцах Го Можо. — Они спали под крыльями своих серебристых птиц, не покидая аэродрома ни в воскресенье, ни в праздники…Мало кто знал, что в начале антияпонской войны советские добровольцы много для нас сделали (особенно в период обороны Уханя), они не щадили жизни, защищая нашу землю».

Развитие советско-китайского сотрудничества способствовало упрочению сил в рамках единого фронта.

В 1938 г. Чан Кайши дает согласие и на организацию Новой 4-й армии. Ее ядро составили революционные офицеры и солдаты, порвавшие с гоминьдановцами после шанхайского переворота 1927 г. Создается штаб по развертыванию партизанского движения в тылу врага, Чжоу Эньлай организует школу подготовки партизанских кадров в Хунани. «Политическая мобилизация народных масс на данном этапе войны, — говорил Чан Кайши на совещании в Хэшани в конце ноября 1938 г., — гораздо важнее, чем сама по себе борьба на фронтах».

«Пробуждение масс важнее сражений» — к этому лозунгу, как казалось, приобщался и сам Чан Кайши. Руководство КПК в это время поддержало генералиссимуса. Положение Чан Кайши как политического и военного лидера не ставилось под сомнение в рамках единого фронта и даже укреплялось благодаря успешному претворению в жизнь новой тактики. Генералиссимус публично рассуждал о том, что не следует идти на большие жертвы ради того, чтобы удержать какой-либо город или провинцию, а необходимо избрать поле боя, неблагоприятное для врага. Десятилетний опыт маневренной войны, тактика «окружения города деревней» были поставлены на службу войне сопротивления Японии. Чан Кайши, как военный человек, не мог не признать результативность военной тактики и пропагандистской работы КПК. «Не ругать мы должны коммунистов, — говорил он в одной из конфиденциальных бесед, — а учиться у них руководить массами». Коммунисты, признал в феврале 1938 г. генералиссимус, и их 8-я красная армия — «лишь часть вооруженных сил, добившихся удовлетворительных результатов» в войне с Японией. Гоминьдановские генералы получали совет «последовать примеру руководства КПК». Генералы, однако, помнили: в 1934 г., когда Чан Кайши окружил войска КПК, их лидер посулил за головы руководителей КПК — Чжу Дэ, Пэн Дэхуая и Мао Цзэдуна — до полумиллиона долларов.

В январе 1938 г. Чан Кайши передает пост премьера Кун Сянси. Новый премьер, отдавая дань идее единого фронта, объявляет об освобождении всех арестованных коммунистов, подчеркивает необходимость вооружить их как союзников в борьбе с Японией. Враг наступал. Генералиссимус помнил об угрозах из Токио. Он просит жену выехать в Гонконг. В новостях, появившихся в мировой печати 21 февраля 1938 г., Гонконг был назван местом свиданий семьи Сун. «Китайский премьер Кун Сянси нашел последнюю неделю самой подходящей, — отмечалось в новостях, — чтобы покинуть Ханькоу, где его правительство продолжало организовывать сопротивление Японии, и прибыл в колонию британской короны — Гонконг». Здесь его встречали мадам Кун, ее брат банкир Сун. В Гонконге находились и две другие сестры Сун — Мэйлин и Цинлин. Японская пропаганда изобразила семейство Сун бегущим с тонущего корабля с мешками валюты и драгоценностей в руках.

Японское командование, добившись успехов на центральном фронте, обратило внимание на Юг — особо важным для контроля над всей стратегической ситуацией в стране становились захват и освоение коммуникаций Южного и Юго-Восточного Китая. Чан Кайши и его американские друзья понимали, что достижение японцами цели окончательно похоронит надежды на получение Китаем помощи от западных держав, изолирует Чунцин от США и Англии. Гоминьдановские гарнизоны на южном побережье оказались беспомощными. 22 октября японцы овладели Гуанчжоу. Вскоре пал Уханьский промышленный район. Начинался второй этап японо-китайской войны.

 

Поиск внешней опоры

Самая популярная чета 1938 г. — супруги Чан. Об этом объявил журнал «Тайм». Рекламой популярная чета была обязана американским миссионерам. Редактор журнала «Тайм» Генри Люс — выходец из миссионерской семьи. Миссионеры использовали любую возможность, чтобы подчеркнуть принадлежность к западной религии большой части официальных лиц чанкайшистского правительства — выпускников христианских учебных заведений. Сун Мэйлин представлялась мировому общественному мнению чуть ли не святой, способной спасти страну от нашествия дьявола. Христианские миссионеры помогали сохранять США «дружеское лицо» в отношении китайского народа, маскируя зачастую неприглядную роль Вашингтона как пособника японской агрессии, жестокость политической практики Чан Кайши и его соратников.

В то время как Япония приступила к практическому осуществлению давно готовившегося плана создания «всеобщей сферы совместного процветания», а США и европейские капиталистические державы успешно проводили политику «умиротворения» агрессора, «друзья» Гоминьдана, в основном из среды миссионеров, потребовали от Белого дома прекратить поставки военных материалов в Японию. Инициаторы кампании призывали к решительной борьбе с широко распространенным, на их взгляд, мнением, будто для того, чтобы избежать конфликта с Японией, США должны удалить всех своих граждан и военнослужащих с территории Китая.

Но что могли противопоставить миссионеры политической игре правящей Америки, увидевшей главную для себя опасность в Советском Союзе? Миссионеры и их «друзья» организовывали различные комитеты, которые призывали к бойкоту японских товаров и шумно ратовали за отказ от «участия в японской агрессии».

Строители дальневосточной политики США оказались перед довольно сложной дилеммой: совместить, казалось бы, противоположные цели — обеспечить интересы американского капитала в Китае, сохранить лицо «друзей» китайского народа и остаться при этом партнером японского милитаризма в борьбе с «коммунистической опасностью».

17 сентября 1938 г. чунцинское правительство назначило Ху Ши (Ху Шичжи) послом в США. Это назначение известного в Китае и за рубежом ученого-обществоведа хорошо восприняли как в официальных, так и в научных кругах США. Ху Ши, как и другие почитатели и ученики американского философа Дьюи, воспитанный в классических канонах американского прагматизма, смотрел на США как на «символ непревзойденной морали», как на «неиссякаемый источник вдохновения». Ху Ши тогда убежденно верил в «ценности американской демократии», призывал покориться силе «западного ветра», «идти на Запад». С появлением в Вашингтоне Ху Ши в качестве посла Чан Кайши начиналась новая веха в китайско-американских отношениях. Вслед за Ху в США последовал известный шанхайский банкир П. К. Чэнь. Предстояли переговоры о предоставлении Чунцину финансовой и экономической помощи. Сам Чан Кайши обращается с личным письмом к Рузвельту.

Еще во время осады японцами Нанкина Чан пошел навстречу предложениям Германии и Италии о мирных переговорах с Японией. 21 ноября 1937 г. немецкий посол Траутман представив гоминьдановцам подготовленный японцами ультиматум, содержащий ряд унизительных требований, в том числе признание, по существу, имперских завоеваний, запрещение антияпонской деятельности и т. д. Через месяц были повторены ультимативные, но еще более жесткие требования. Японская сторона поставила чунцинского диктатора в сложное положение.

Гоминьдановцы 2 января 1938 г. решились обратиться через Траутмана к Гитлеру с просьбой «повлиять на японцев», добиться хоть какого-то смягчения их требований. Германское посредничество между противоборствующими сторонами в Китае вызвало досаду в США и Англии. Последние опасались потерять инициативу.

16 января 1938 г. премьер Коноэ заявил, что терпение Токио лопнуло и нет необходимости вступать дальше в какие-либо переговоры с Чунцином. Япония активизировала усилия с целью внести раскол в Гоминьдан изнутри. Сторонники Вац Цзинвэя — Чжоу Фохай, Тао Сишэн и другие — организовали в Нанкине, Ханькоу капитулянтские группы; в Токио, Гонконг, Шанхай едут из Чунцина тайные эмиссары.

В трудное для Китая время, когда рухнули расчеты гоминьдановцев на содействие Запада в мирном урегулировании конфликта, Советский Союз усилил оказание моральной и материальной поддержки Китаю. К марту 1938 г. в Китай поступили советские танки, большое количество артиллерии, стрелкового вооружения.

И лишь 16 декабря 1938 г. Экспортно-импортный банк США предоставил Китаю кредит в сумме 25 млн долларов для закупок сельскохозяйственной продукции и промышленных товаров. Этот кредит был скорее демонстрацией Вашингтоном солидарности с Китаем, нежели выражением самой солидарности. Министр иностранных дел Японии Арита заявил 20 декабря 1938 г.: «Кредит не помешает установлению «нового порядка» в Азии». Соглашение министерств финансов США и Китая (8 июля 1937 г.) предусматривало поставки китайского серебра в США, что, как полагали в Вашингтоне, должно было прочнее связать доллар и юань, обеспечить таким образом американский контроль над китайской денежной системой. Японцев больше тревожила боевая советская помощь, которая обеспечивала китайскому командованию не только возможность сдерживать натиск агрессора, но и переходить нередко в наступление.

Чан Кайши был вынужден заявить о «бескорыстном характере помощи Советского Союза китайскому народу в его борьбе против японской агрессии». И это была правда. Советские кредиты обеспечивали поставки в Китай различного вооружения, боеприпасов, транспортных средств.

Чан Кайши хотя и говорил публично о большой роли советских военных советников, на деле ограничивал их деятельность. Невежественных генералов, окружавших генералиссимуса, беспокоила прежде всего личная судьба, их заботили привилегии, которые они стремились во что бы то ни стало сохранить. Люди, приехавшие из Советского Союза и воспитанные в духе иных человеческих ценностей, вызывали у них лишь подозрительность и недоверие. Но диалектика взаимоотношений между СССР и Китаем уже в то время отличалась гораздо большей сложностью, нежели это было показано историками в первые послевоенные годы. Культ личности Сталина не мог не бросить на эти отношения свою неприглядную тень. Советские военные советники не были изолированы от событий в своей стране, где репрессии захлестнули и Наркомат обороны. В ведущих управлениях Генерального штаба в 1937 г. практически сменилось все руководство, обстановка слежки, всеобщего недоверия сковывала деятельность и военных специалистов, вовлеченных в китайские дела. В то же время в условиях культа личности Сталина появились благоприятные условия для деятельности различного рода приспособленцев, авантюристов, обязанных сталинскому покровительству своей карьерой. Одним из таких деятелей был полковник Власов. Последний, как вспоминал М. С. Шмелев, состоял при ставке Янь Сишаня. «Сталинский полководец» не стеснялся в средствах. Он усердно пишет рапорты на имя Чан Кайши. Один из таких рапортов пришелся по душе генералиссимусу, поскольку в нем русский советник «разоблачил» маневры его соперников. Услуга за услугу. И Власов становится кавалером высшего ордена Золотого дракона. Лавры великого полководца не дают Власову покоя. С его благословения издается плакат, на котором изображены Янь Сишань, Власов, возглавляющие устремившиеся в бой против японцев войска. Поведение Власова не остается не замеченным в группе советников. Был поставлен вопрос об исключении Власова из партии. Но из Москвы ему протянули руку помощи, и он, будучи отозванным из Китая, вновь оказывается на коне и пишет рапорты на своих начальников, которые многие считают ординарными доносами. И вот уже Власов — генерал-майор, а на его груди новенький орден Боевого Красного Знамени. «Товарищ Сталин оказал мне доверие…» — говорил и писал нередко Власов. Перешедший в годы войны на службу к гитлеровцам, Власов был казнен за предательство Родины. Но не такие люди, как Власов, делали погоду в отношениях между СССР и Китаем. Из 3600 советских военных советников подавляющее большинство честно выполняло свой долг.

К 40-летию разгрома милитаристской Японии политическая академия ВМС Китая опубликовала материалы о советской помощи Китаю во время антияпонской войны. Согласно этим материалам, СССР с 1938 по 1940 г. предоставил Китаю кредиты на сумму 450 млн долларов в виде оружия; с октября 1937 по сентябрь 1939 г. из СССР было поставлено в Китай 980 самолетов, более 80 танков и 1300 орудий.

Японцев не устраивали развитие связей СССР с правительством Чан Кайши, рост советской военной помощи гоминьдановскому Китаю, и они усилили военное давление на гоминьдановский режим.

Захват японцами Гуанчжоу и Уханя несколько подорвал тезис Чана о том, что не следует идти на большие жертвы, чтобы удержать какой-либо город. Ведь после новых успехов японского оружия на китайской земле вновь в рядах Гоминьдана вспыхнули раздоры, наносившие ущерб престижу партии и ее лидеру. Потеря Гуанчжоу и Уханя привела к росту недовольства политикой Чан Кайши среди населения Юга. Видный гоминьдановец Евгений Чэнь потребовал устранить Чан Кайши с поста главнокомандующего. «Японское вторжение, — говорил он, — распространилось на самые богатые районы Китая. Мы не можем спасти Китай и самих себя от завоевателя, если будем думать, что Чан Кайши выиграет войну… Оскорбительно представить себе, что Чан Кайши есть лучшее, что может породить нация» Приверженец Сунь Ятсена, каким прослыл Чэнь, вел себя вызывающе. Чан Кайши такого не прощал.

Чан Кайши ощущал давление не только слева, но и со стороны прояпонских элементов. Успехи японцев, рассчитывавших военным давлением вынудить гоминьдановцев стать на колени, не привели, однако, к желаемым для Токио результатам. В декабре 1938 г. премьер-министр Японии Коноэ, отмечая новые победы императорской армии — захват Гуанчжоу и уханьского трех-градья, пригрозил Чан Кайши: если Национальное правительство не прозреет, будет придерживаться политики сопротивления Японии и сотрудничества с коммунистами, то военные действия будут продолжаться до полного уничтожения врага. Если Чан Кайши не покорится, намекнул при этом Коноэ, то найдется и другое «китайское правительство», с которым империя будет иметь дело.

Японские политики решили ввести в игру возглавлявшего гоминьдановский Политический совет Ван Цзинвэя. Подготовка началась заранее…

12 ноября 1938 г. в различных частях города Чанша вдруг вспыхнули пожары. Японские войска находились в 180 км севернее города. Среди населения поползли слухи, что это дело рук Чан Кайши. Расследование показало: пожары на совести командующего местным гарнизоном Чанша генерала Фэн Цзы, начальника управления общественной безопасности Вэн Чжунфу и других. Предлог для поджогов — японцы на подступах к городу (город действительно был захвачен императорской армией, но лишь спустя шесть лет). А тогда, в 1938 г., в городе было уничтожено 50 % строений, боеприпасов, снаряжения, погибло до 5 тыс. жителей. За спиной поджигателей маячила тень Ван Цзинвэя. Как только загорелся город, Ван Цзинвэй публично обрушился на инициаторов политики «выжженной земли», которая, по его словам, несла китайскому народу «бесчисленные жертвы». Инициаторы пожаров в Чанша рассчитывали спровоцировать анархию, показать власть имущим опасность для них линии на вооружение простого народа, окончательно скомпрометировать Чан Кайши, добиться его отставки, открыть путь для заключения мира с Японией.

Ван Цзинвэй и его сторонники просчитались. За Чан Кайши стояла армия. 18 декабря 1938 г. Ван Цзинвэй начал в Куньмине переговоры с губернатором Юньнани генералом Лун Юнем, пытаясь склонить его к сепаратному миру с Японией. Для японцев такого рода сделка имела бы огромное значение, поскольку подвоз вооружения в Китай осуществлялся с Юга, через Бирму и Индокитай.

И здесь Ван Цзинвэя постигла неудача. Чан Кайши узнал о поведении Ван Цзинвэя от самого Лун Юня. Чану не раз приходилось вступать в конфликт с Ван Цзинвэем, но теперь, когда его противник стал действовать с открытым забралом, опираясь на помощь и содействие японцев, их дороги разошлись окончательно. Ван Цзинвэй в декабре 1938 г. бежал со своими единомышленниками в Ханой. Они всерьез стали пропагандировать идею создания «китайского правительства мира с Японией».

Ван Цзинвэй мечтал, как вспоминал брат Мао Цзэ-дуна Мао Цзэминь, захватить в правительстве портфель министра финансов. Это действительно был чрезвычайно важный пост. Недаром после смерти Сунь Ятсена наследником лидера революции считался Ляо Чжункай, занимавший пост министра финансов. Ван Цзинвэй и его сторонники, согласно версии Мао Цзэминя, были весьма раздосадованы, когда узнали, что министром финансов стал Кун Сянси. Состоялась неприятная для Ван Цзинвэя встреча с Чан Кайши. После нее главком разослал всем командующим армиями телеграммы, где сообщал о намерении Ван Цзинвэя заключить с японцами мир, те в своих ответах заклеймили Ван Цзинвэя как предателя.

Китайские историки Шэнь Цзяшань и У Дэхуа, обращаясь в середине 80-х годов к истории перехода Ван Цзинвэя в лагерь агрессора, дадут оценку причин его разрыва с чунцинским правительством. Признавая давнее соперничество между Чан Кайши и Ван Цзинвэем в качестве одной из причин этого разрыва, они проанализируют главные факторы, повлиявшие на поведение отступника. Альянс Вана и Чана на антикоммунистической платформе в начале 30-х годов оказался временным. После сианьских событий и начала японской агрессии между ними обостряются разногласия, в центре которых оказывается вопрос о войне с Японией и едином фронте с КПК. Попытки Вана убедить Чан Кайши в пагубности сопротивления Японии, неизбежности поражения Китая оказались тщетными. У Дэхуа видит главные причины предательства Ван Цзинвэя в «полной утрате национального духа, капитулянтстве, ненависти к КПК и революционным силам и, кроме того, в стремлении стать верховным лидером Гоминьдана».

Чан Кайши решил, о чем свидетельствуют появившиеся в середине 80-х годов источники, расправиться с Ван Цзинвэем испытанным способом. На роль мстителя избирается 25-летний Ван Луцзяо, закончивший полицейскую академию в Чжэцзяне. Террорист настиг Ван Цзинвэя в Ханое, но промахнулся. 8 июня 1939 г. правительство Чан Кайши издает указ об аресте Ван Цзинвэя и наказании его. Но и эта акция не имеет практических последствий. В июне 1939 г. Ван Цзинвэй и его сподвижники — Гао Чжун и Чжоу Фокай улетают в Токио.

В тяжелой обстановке, сложившейся в стране после бегства Ван Цзинвэя, видные деятели КПК, озабоченные судьбами единого фронта, выступили в поддержку Чан Кайши. В Яньани проходила политическая кампания под лозунгом: «Поддержим генералиссимуса Чан Кайши, долой предателя Ван Цзинвэя».

Это было время кульминации политики «умиротворения» Японии, проводимой США и Англией, что нашло отражение в переговорах английского посла Крзйги и министра иностранных дел Японии Арита 21–22 июля 1939 г. Соглашение, достигнутое в результате переговоров, развязало руки японской военщине в Китае.

Чан Кайши взял под защиту интересы китайского национального капитала, крупных китайских землевладельцев. Этим он противопоставил себя Ван Цзинвэю, опиравшемуся на ту часть китайской торговой и промышленной буржуазии, чьи интересы так или иначе были крепко связаны с японским бизнесом, страдали от блокады портов, контроля Национальным правительством иностранной валюты и торговли. Под напором японских агрессоров, не щадивших никого и ничего на своем пути, толстосумы бросились кто куда: одни, используя любые лазейки, бежали за границу, другие перебирались на территории иностранных концессий, третьи искали защиты у Чан Кайши, благословлявшего их на деловую активность в отсталых районах Юго-Западного и Западного Китая.

Представители национального капитала, мечтавшие сбросить с себя груз зависимости от своих иностранных хозяев, жаждали увидеть Гоминьдан в качестве ведущей и основной силы в рамках единого фронта. «Мы должны вести себя так, — призывал демократ Чжан Цайли, — как ведут себя пассажиры на пароходе… Они вверяют свою судьбу рулевому». Иной кандидатуры на роль рулевого, помимо Чан Кайши, эти круги предложить не могли.

Чан Кайши, действуя в рамках общенародного анти-японского фронта, одобрил курс на некоторое сокращение налогов в деревне, снижение арендной платы, ослабил гонение на рабочих, разрешил легально отмечать праздник 1 Мая. Поступить иначе в то критическое для страны время генералиссимус не мог. Союз с японцами лишал бы чунцинского диктатора знамени освободителя китайского народа, а с этим Чан Кайши смириться не мог. Японцы обещали его обезглавить, и генералиссимус, зная Японию, не мог отбросить мысли о такого рода печальной для себя перспективе. И Чан Кайши сохранял твердость. 17 апреля 1939 г. он выступил по поводу японских «принципов» отношений с Китаем, предусматривавших создание «нового порядка в Восточной Азии». «Цель китайской оборонительной войны, — заявил он, — заключается в сохранении существования, самостоятельности и свободы всей китайской нации в целом. Наша борьба не может быть прекращена ни на один день до тех пор, пока мы не добьемся этой цели… Если даже вся территория Китая будет оккупирована, то все равно у нас останется уверенность и убеждение в том, что мы сумеем отобрать у японцев всю нашу территорию и на ней восстановить всю вашу власть». И это были не только слова.

После падения Ханькоу Чан Кайши готовил ежемесячно 98 тыс. солдат. За время войны к 1939 г. в Китае было мобилизовано примерно 4,5 млн человек, из них 2 млн — в действующую армию, 700 тыс. — в резерв, 500 тыс. — партизанские войска. Китайские солдаты приобретали опыт. Соотношение потерь японской и китайской армий, согласно данным, которыми располагала КПК в то время, было в начале войны один к пяти, к 1939 г. — один к одному.

Рост политических настроений в пользу единого фронта объективно способствовал авторитету КПК как внутри страны, так и за рубежом, что не могло не противоречить конечным целям Чан Кайши. Именно тогда американцы впервые смогли опубликовать материалы о положении в районах, контролируемых КПК. И это не отвечало интересам гоминьдановцев. Мадам Чан дала понять представителям западной прессы, что не доверяет сообщениям корреспондентов, посетивших Яньань. Эти сообщения показывали высокую общественную и личную нравственность коммунистов, их честность, готовность к самопожертвованию, решимость и благородство духа. Такого первая леди Китая перенести не могла. «Но я не понимаю, — патетически восклицала она перед журналистами, — разве коммунисты могут быть благородными и честными, как вы их изобразили?!»

Генералиссимус усилил давление на КПК. 1 апреля 1939 г. Чан Кайши выступил на заседании Политического совета. Тезис о едином фронте вдруг исчез из лексикона генералиссимуса. «Главной заботой правительства и командования, — заявил оратор, — является ликвидация баз коммунистической деятельности и пропаганды». Чан Кайши поставил эту задачу рядом с задачей борьбы с агрессором.

В апреле 1939 г. Чан Кайши призвал к уничтожению «баз коммунистической деятельности», а в июне того же года направил командованию Новой 4-й армии телеграмму: «Ваша твердая решимость всегда идти вперед и никогда не отступать показывает, что вы преданы родине. Я доволен вами». Гоминьдановцы, выполняя приказ генералиссимуса, блокировали базы КПК, ее вооруженных сил на территории Северного и Центрального Китая, готовили наступательные операции против 8-й и Новой 4-й армий. Знавшие двуличие генералиссимуса люди не могли не вспомнить народную мудрость: «Не бойся, если у тигра родилось три тигренка, бойся человека, у которого в груди два сердца».

Чан Кайши блокировал пограничный район Шаньси — Ганьсу — Нинся, где находилось командование 8-й и Новой 4-й армий. Гоминьдановские войска общей численностью 750 тыс. человек приняли участие в операциях против отрядов КПК. Будто и не было призывов к единому фронту.

Об изощренных методах психологического давления на Красную армию со стороны Чан Кайши подробно рассказал в своих мемуарах маршал Пэн Дэхуай. В частях Красной армии пользовался известностью командир 3-го корпуса Хуан Гунлюэ, его же дядя — Хуан Ханьсян находился по другую сторону баррикад. Накануне третьего карательного похода Чан Кайши гоминьдановские средства информации объявили о назначении Хуан Ханьсяна командующим со штабом в Наньчане, а вскоре в расположении частей Красной армии появился бродяга по имени Хуан Мэйчжуан. Пришелец, как оказалось, приходился Хуан Гунлюэ старшим братом. Но зачем ему понадобилось пересекать линию фронта? Пэн Дэхуай, ранее встречавшийся с Хуан Мэйчжуаном, оказал гостю теплый прием, его ожидал роскошный ужин. Ликер «Чжуе цин» («Зелень листьев бамбука») сделал свое дело. Охмелевший Хуан предложил от имени Чан Кайши пост главнокомандующего Пэн Дэхуаю и командира корпуса — Хуан Гунлюэ. В подтверждение своих слов он достал из тайника чемодана письма от Чан Кайши и Хуан Ханьсяна к Хуан Гунлюэ. «Когда я был начальником офицерской школы Вампу, — писал Чан Кайши, — то вел дела недостаточно умело, в результате чего курсант Хуан Гунлюэ вступил на ложный путь». А Хуан Ханьсян напоминал в своем письме о добродетелях генералиссимуса, о своей готовности добиться от него изменения отношения к Хуан Гунлюэ. Чан Кайши получил ответ в чемодане Хуан Мэйчжуана. «Чан Кайши, — говорилось в ответе, — бандит и предатель родины, ответственный за массовые убийства рабочих и крестьян, за свои преступления он заслужил смертную казнь, Хуан Ханьсян идет по стопам Чан Кайши и тоже заслужил высшую меру наказания…» Рядом с ответом лежала голова хозяина чемодана.

В блокаде освобожденных районов, находившихся под контролем КПК, принимали участие японские войска. Командование 8-й армии приняло решение нанести в августе — сентябре 1940 г. удар по коммуникациям, активно использовавшимся японской армией и марионеточными войсками Ван Цзинвэя. Операция известна как «битва ста полков». Части 8-й армии под командованием Пэн Дэхуая нанесли серьезный урон противнику: было убито, ранено и взято в плен до 46 тыс. японских солдат и офицеров. Ущерб, нанесенный противнику, оценивался в 100 млн иен. В годы «культурной революции», как пишут китайские историки, «битва ста полков» расценивалась «не как большое достижение, а как преступление». Китайские авторы отмечают «битву ста полков» как самый большой успех 8-й армии в период антияпонской войны. Пэн Дэхуай вел боевые операции, а гоминьдановцы продолжали блокаду партизанских баз. Особую заботу у Чан Кайши вызвали действия Новой 4-й армии. Численность армии возросла к 1941 г. до 100 тыс. человек.

Район, очерченный треугольником Нанкин — Шанхай — Ханькоу, — один из богатейших. Несмотря на японскую оккупацию, ближайшее окружение Чан Кайши смотрело на эти места как на свою вотчину. Рост авторитета сражавшейся против захватчиков 4-й армии среди народа, возможность упрочения здесь влияния КПК отнюдь не входили в планы Чан Кайши.

Чан использовал любые аргументы для оправдания своей политики, нацеленной на подрыв единого фронта. Одним из таких аргументов стала директива Мао Цзэдуна командованию 4-й армии, с которой Чан Кайши ознакомился через несколько дней после того, как она была доставлена адресату. Директива предлагала 8-й армии «установить связь с городами по южному берегу Янцзы и проводить кампанию подрыва доверия к Гоминьдану, создавать организации «спасения родины» и борьбы против реакционной линии политического и экономического угнетения масс». Этого было достаточно. Чан Кайши отдал приказ: Новой 4-й армии перейти на северный берег Янцзы. Маршрут передвижения этой армии по южной части провинции Аньхой гоминьдановцы предусмотрительно передали японскому командованию. Гоминьдановцы окружили соединения этой армии с востока, юга и запада, японские войска ударили с севера. Недаром говорили и писали о Чан Кайши: он принимал решения обычно с малой долей риска, будучи уверенным в успехе. Новая 4-я армия понесла большие потери. Командующий армией Е Тин, будучи раненным, попал в плен к гоминьдановцам и был брошен в тюрьму. Советская сторона не могла не реагировать на эту акцию, ведь в данном случае помощь СССР могла идти не на нужды борьбы с агрессией, а на развязывание Чунцином гражданской войны. Советское правительство приостановило реализацию займа.

25 января 1941 г. посол СССР А. С. Панюшкин сделал заявление. В нем говорилось: «Нападение на Новую 4-ю армию ослабляет военные усилия китайского народа, а это на руку японским захватчикам». Именно тогда, когда японские войска терзали китайскую землю и несколько месяцев назад (сентябрь 1940,г.) вошли в Индокитай, необходимы были единые действия китайского народа.

Террор гоминьдановцев направлялся не только против коммунистов, но и против либерально настроенной интеллигенции, ненавидевшей диктатуру. Усиливался поток беженцев из Чунцина, Гуйлиня, Куньмина, спасавшихся от преследований службы Чэнь Лифу и Дай Ли.

Весть о событиях в провинции Аньхой вызвала протесты в Китае, за рубежом. Чан Кайши ограничился ничего не значащим обещанием «расследовать» инцидент с Новой 4-й армией. Главное для Чунцина на этом этапе было достигнуто. Позициям КПК в долине Янцзы был нанесен, как казалось, непоправимый удар.

Чан Кайши, проявив солидарность с японцами в нападении на Новую 4-ю армию, отказывался в то же время идти навстречу «миротворческим» инициативам Ван Цзинвэя. Этим он путал карты японских политиков. Ведь из 200 дивизий гоминьдановской армии, действовавшей на фронте, до 53 находились в непосредственном ведении генералиссимуса. Использование этих сил против КПК означало бы для Токио достижение малой кровью успеха в политике по созданию «сферы совместного процветания». Расчеты Токио строились на возможности объединения в прояпонском правительстве Ван Цзинвэя и Чан Кайши, разрыва таким путем антияпонского фронта, уничтожения сил сопротивления, КПК как враждебной агрессии силы. Военные победы на китайском фронте вдохновляли политиков в Токио в их игре вокруг прояпонской группировки в Гоминьдане. К 1940 г. до 2 млн солдат и офицеров китайской армии отдали свои жизни в угоду воинственным амбициям архитекторов «нового порядка в Восточной Азии». С падением Тяньцзиня, Пекина, Шанхая, Ханькоу и других промышленных центров Китай потерял 90 % своей промышленности. Упорство Чан Кайши не было, однако, сломлено.

30 марта 1940 г. японские правящие круги инсценировали создание в Нанкине так называемого центрального национального правительства во главе с Ван Цзинвэем, противостоявшего чунцинскому правительству Чан Кайши.

Все отчетливее становилась поляризация сил в Китае. Ф. Рузвельт заявил о решимости Вашингтона поддерживать лишь одно правительство в Китае — чунцинское правительство Чан Кайши.

 

Горький опыт 30-х годов

10 февраля 1939 г. японский самолет высадил десант на острове Хайнань (один из островов Южно-Китайского моря). Чан Кайши, узнав о событии, пригласил «посоветоваться» несколько человек. Среди приглашенных были Чэнь Лифу, Го Можо, Чэнь Бошэн и другие. Го Можо вспоминал впоследствии беседу:

«— Японцы высадили десант на острове, как вы оцениваете это? — задал вопрос хозяин и бросил вопросительный взгляд на Го Можо.

— Японский флот прощупывает англичан и французов, особенно англичан, — отвечал Го Можо. — Если они не предпримут ответных мер, Япония, вероятно, начнет военные действия в Южном Китае. Между командованием сухопутной армии и военно-морских сил Японии существуют серьезные разногласия: первое требует продвижения на Север, второе — на Юг. Сухопутная армия пыталась прощупать Советский Союз в районе озера Хасан и потерпела поражение, поэтому японский флот решил прощупать почву на Юге.

— А как поступят англичане и французы?

— Мне кажется, Англия и Франция ничего не будут делать. Они еще не готовы к войне на Дальнем Востоке. В Европе Англия и Франция придерживаются политики «умиротворения» агрессора, здесь же, возможно, они займут позицию сторонних наблюдателей.

— А что в этом случае будут делать японцы?

— Японцы нападают на слабых, а не на сильных. Если Англия и Франция не окажут противодействия, японцы пойдут на крупный военный акт.

— Как же вести пропаганду? — спросил Чан Кайши, обращаясь к Го Можо.

Присутствующие не могли дать ответ.

— Как же быть с пропагандой? — не унимался хозяин, прощупывая присутствующих взглядом.

Все смотрели на генералиссимуса, но никто не отвечал.

Чан Кайши взял инициативу на себя.

— …Мы должны, так сказать, поднять Англию и Францию, чтобы они выступили, э… чтобы они вмешались. Если они не выступят! Это посягательство на их интересы. Это посягательство на интересы Англии в Гонконге, в странах Южных морей, на интересы Франции в Аннаме и Гуанчжоуване. Э… к тому же Англия заинтересована и в Южном Китае! Англия не может сидеть сложа руки!.. Так вот, э… мы и должны вести пропаганду».

В подобных рассуждениях Чан Кайши не было, конечно, чего-то необычного. Традиционный подход милитариста, предпочитающего исполнять роль «мудрой обезьяны, сидящей на горе и наблюдающей за борьбой тигров».

Западные державы стремились подтолкнуть Японию к борьбе с Советским Союзом, а Чан Кайши хотел, хотя от его желания и мало что зависело, втянуть как можно глубже англичан и французов в противоборство со своим главным врагом — Японией.

Присутствующие на заседании продемонстрировали свои верноподданнические чувства, казалось, что их осенило само небо; они закивали головами, открыто выражая свое согласие. Один из соратников — Чжан Цзилуань — взял на себя смелость высказать «правду», как он ее понимает: «Его превосходительство очень глубоко проник в суть дела».

Чжан Цзилуань предложил разъяснить Англии, США и Франции печальные для них последствия последних событий на Тихом океане. Если нам удастся побудить эти страны к совместному выступлению, вещал оратор, тогда японскую агрессию в Азии можно будет остановить.

События развивались независимо от воли Чан Кайши и его соратников. Они могли лишь констатировать случившееся, но не влиять на ход развития событий.

Жене Чан Кайши вновь понадобилось выехать в Гонконг: кожное заболевание требовало постоянного внимания высококвалифицированных специалистов. Айлин и Цинлин прибыли в Гонконг, чтобы встретиться с сестрой. После длительной беседы все трое приняли решение возвратиться вместе в Чунцин. Перед отъездом на родину сестры предприняли несвойственный им шаг. Они пошли на обед в гонконгский отель. Ни одна из сестер публично ранее не появлялась в подобном месте, да и за десять последних лет они не собирались вместе. В этом и была необычность встречи. Они устроились у одной из стен, наблюдая за гонконгской элитой — английскими чиновниками, офицерами, молодыми англичанками, местными китайскими миллионерами и их женами. Веселье было в разгаре. Новость о присутствии здесь сестер Сун быстро облетела зал. Можно было поверить, что две сестры встретились здесь. Но трое?! В представлениях английских консерваторов появление вдовы Сунь Ятсена в обществе своих сестер представлялось невероятным.

В апреле 1940 г. три сестры вылетели в столицу сражающегося Китая — Чунцин. Встреча сестер и решение быть вместе отвечали росту настроений на их родине в пользу единого антияпонского фронта.

Для Чан Кайши май — июнь 1940 г. были весьма тревожным временем. Англия, войдя в сделку с Токио по вопросу о закрытии бирманской дороги, ущемила интересы гоминьдановского Китая. Чан Кайши не удалось получить желаемый заем от США. Постоянные поражения на фронте понижали моральный дух армии, возрастали экономические трудности.

Вскоре пришли новые вести. Еще не высохли подписи под Тройственным пактом, заключенным 27 сентября 1940 г. Германией, Италией и Японией, признавшим руководящую роль Японии в создании «нового порядка» в Восточной Азии, а министр иностранных дел Японии Мацуока обещал Берлину начать военные действия против Сингапура. Чан Кайши такое развитие событий устраивало — они приближали непосредственное вступление в войну на Дальнем Востоке Соединенных Штатов.

В ноябре 1940 г. Чан Кайши принимает посла США Нельсона Джонсона и Англии — Арчибальда Кларка Керра. Повод был вполне подходящий: 5 ноября Ф. Рузвельт был избран на третий срок президентства. Генералиссимус хотя и принял послов по отдельности, рассчитывал на совместные усилия Вашингтона и Лондона для поддержания Китая. Расчет Чан Кайши имел вполне реальную основу, ведь различные звенья общей цепи международного бизнеса связывали английские и американские интересы в защите своих обширных азиатских рынков. «Интернэшнл телефон энд телеграф корпорейшн» контролировала объекты связи в США, Западной Индии, Центральной и Южной Америке и в некоторых странах Дальнего Востока. Американские Дюпоны тесно сотрудничали с английской «Империал кемикл индастриз» (ИКИ). ИКИ ревниво оберегала свои позиции в странах Британской империи, в США.

В окружении Чан Кайши не могли не понимать, что теперь, когда в небе сгущаются тучи японо-американской войны, необходимо искать более эффективные формы отношений с возможными союзниками, расширять сферу активной дипломатической игры. Прошедшие годы показали, как постепенно, шаг за шагом США подбирались к Китаю. На Филиппинах под прикрытием американских штыков расцветали центры финансовой деятельности, тесно связанные как с США, Англией, так и с Китаем. Названия банков говорили сами за себя: «Бэнк оф Индия», «Острэлия энд Чайна», «Гонконг энд Шанхай бэнкинг К0». Их основной хозяин — английский капитал, «Чайна бэнкинг К0», «Филиппин бэнк оф коммю-никэшн» действовали от имени китайского капитала; под смешанным американо-китайским контролем находился «Пиплз бэнк энд траст компани». Разобраться в этой пестрой картине, за которой скрывались порой сложные комбинации черного рынка, было не под силу даже матерому дельцу. Ясно было одно: рост японской экспансии ставил под угрозу систему налаженных связей между деловым миром США, Англии, Китая.

Накануне встречи Чан Кайши с американским и английским послами в октябре в Японии начали издаваться правительственные законы о мобилизации ресурсов Страны восходящего солнца для обеспечения военной экспансии в Восточной, Юго-Восточной Азии и в бассейне Тихого океана. Здесь агрессор шел на новые авантюры, побуждаемый своей внешнеполитической программой и философией большой войны. С другой стороны, он пытался подогревать эгоистические устремления своих конкурентов и будущих противников на Тихом океане, их ложные расчеты и сохранявшуюся еще веру в движение Японии на Север.

Чан Кайши, представляя свой план американцам и англичанам, учитывал настроения в правящем лагере США и Англии: японские милитаристы, умело используя свои географические и стратегические преимущества, поднимали свой меч не против Советского Союза, а над американской и английской вотчиной на Дальнем Востоке. Японский милитаризм все больше воспринимался в Вашингтоне как основной вдохновитель международного кризиса на Дальнем Востоке.

План Чан Кайши состоял в следующем:

— Англия и США вместе или в одиночку предоставят Китаю финансовую помощь в размере от 200 до 300 млн долларов для содействия в стабилизации валюты;

— США предоставят Китаю кредит для закупки от 500 до 1000 самолетов. От 200 до 300 самолетов должны были быть предоставлены в 1940 г. Была выражена также просьба к США и Англии предоставить и другое военное снаряжение, типы и качество которого следовало согласовать во время переговоров;

— в Китай должны быть приглашены советники по военным и экономическим делам, по связи;

— при вовлечении США и Англии в военные действия против Японии вооруженные силы Китая будут сражаться рука об руку с армиями союзников и аэродромы Китая будут предоставлены в их распоряжение.

Большое внимание Чан Кайши к авиации не было случайностью. Еще несколько лет назад он направил официальное приглашение поступить на службу в Китае в качестве эксперта по авиационным делам американскому генералу в отставке Чэннолту. Интерес Чэннолта к Китаю подогревался письмами друзей, служивших инструкторами в китайских воздушных силах.

В Китае к концу 30-х годов действовала группа иностранных наемников — 14-я бомбардировочная эскадрилья. В ней объединилось 12 пилотов во главе с Винсентом Шмидтом. Вскоре после того как 1 марта 1938 г. группа, ведомая советским летчиком Ф. П. Полыниным, совершила налет на Тайвань, эскадрилья Винсента Шмидта была расформирована. Тем не менее американские летчики, побывавшие в Китае, нашли возможность рассказать мадам Чан Кайши о чрезвычайных способностях Чэннолта. Чэннолт появился в Китае всего за месяц до событий у Лугоуцяо. При встрече в Нанкине его приветствовали сама мадам Чан Кайши, австралийский советник генералиссимуса В. Д. Дональд. Первая леди Китая очаровала американского летчика, и он назвал ее «принцессой».

Чан Кайши всячески поощрял Чэннолта на более активное китайско-американское сотрудничество в сфере военной авиации. Интересы партнеров совпадали. Уже в 1940 г. генерал предложил использовать в Китае американцев не только как пилотов, но и в качестве специалистов по наземным службам. Американской стороне оказалось довольно сложно принять решение по такому деликатному делу. Американцы, идущие на службу Чунцину, рисковали: их могли лишить гражданства США. К концу 1940 г., когда в правящих кругах США стали смотреть на японскую экспансию в Китае не как на события на другом берегу, положение изменилось. Чэннолт стал обретать силу. Между Чунцином и Вашингтоном налаживалось сотрудничество по организации «добровольческого» американского авиационного подразделения для операций в Китае. Идея стала осуществляться первоначально от имени Центральной компании по производству самолетов, созданной в рамках торгово-экономического сотрудничества между Китаем и США и имевшей авиационное предприятие недалеко от бирманской границы.

Был создан американский 14-й авиационный корпус под командованием генерала Чэннолта.

Чан Кайши дал своему послу в США Ху Ши четкие инструкции: выяснить, сумеют ли США остановить агрессию Японии против Китая. Государственный секретарь К. Хэлл ограничивался уклончивыми ответами: вопрос о выводе японских войск, мол, не обсуждался. Чан требует от Ху Ши заявить американской стороне протест и поставить К. Хэлла в известность о позиции китайской стороны — любое послабление либо модификации американских торгово-экономических ограничений с Японией приведут к подрыву китайского сопротивления, и тогда никакая дальнейшая американская помощь не принесет пользы. В Чунцине не могли не понимать, что Вашингтон затягивает игру в надежде на успех «дальневосточного Мюнхена».

В условиях весьма противоречивой обстановки на Дальнем Востоке, накануне войны на Тихом океане, японский милитаризм вдохновлялся успехами своей агрессии в Китае и маневрами инициаторов «дальневосточного Мюнхена».

8 марта 1941 г. в Вашингтоне начались секретные американо-японские переговоры. Вопрос о Китае фигурировал в качестве одного из основных. После длительных дискуссий американцы дали согласие учесть японское предложение и обсудить вопросы о «совместной борьбе против коммунистической деятельности», о «размещении» японских войск на территории Китая и в дальнейшем — вопрос о признании Маньчжоу-Го. Вашингтон стремился избежать кризиса или во всяком случае оттянуть его. Американский план напоминал в известной мере тихоокеанский вариант мюнхенского сговора, который, как предполагалось, был бы осуществлен за счет интересов Советского Союза и Китая. Японцы стремились обезопасить все же северное направление. 13 апреля 1941 г. японский министр иностранных дел Мацуока подписал в Москве японо-советский пакт о нейтралитете. Во время пребывания в Берлине он узнал о намерении Гитлера напасть на Советский Союз.

В феврале — марте 1941 г. помощник Ф. Рузвельта Л. Кэрри посетил Китай. Чан Кайши выдвинул в беседе с ним требование о финансовой поддержке режима в размере 50 млн долларов и напомнил об обещании предоставить Китаю современные самолеты. В это время мадам Кун беседовала с американским военно-морским атташе Маккю, прекрасно зная о его тесных отношениях с Л. Кэрри. Она сообщила: до Кун Сянси только что дошли новые японские сигналы о мире. Гоминьдан должен познакомиться с японскими условиями. Шантаж произвел впечатление на помощника президента. Вернувшись домой, он доложил: если США хотят сохранить и усилить роль Китая в качестве барьера на пути японской экспансии, для Вашингтона нет иного пути, кроме расширения своего влияния на китайскую политику. Необходимо, полагал Л. Кэрри, вдохновить Чан Кайши на реформы, рассматривать Китай в качестве важнейшего союзника США.

Чан Кайши не просто пребывал в ожидании начала американо-японского столкновения, а усиливал свой нажим на Вашингтон с целью получения как можно большей помощи от США. 16 апреля 1941 г. он обратился к американскому послу Н. Джонсону с просьбой проинформировать Вашингтон о настроениях глубокого разочарования в Чунцине в связи с недостаточными поставками конкретной американской помощи, несмотря на данные ранее обещания.

Сохранить Китай в противоборстве с Японией могла, как полагал возвратившийся из Чунцина Л. Кэрри, спасительная сила реформ.

Но это были лишь иллюзии. За спиной Чан Кайши стояли земельная аристократия, милитаристы феодального типа, подкреплявшие основы власти чунцинского диктатора. На американскую помощь окружение Чан Кайши смотрела как на подспорье в борьбе за упрочение чунцинской диктатуры.

Реакция США на японо-советский пакт затронула и китайскую политику Вашингтона. В апреле 1941 г. Ф. Рузвельт издал директиву, разрешающую военнослужащим увольняться из армии с целью поступления в добровольческий корпус в Китае. 10 июня первый контингент добровольцев отплыл из Сан-Франциско на голландском судне в Сингапур. А 1 августа Чан Кайши отдал приказ об учреждении «добровольческого» отряда («летающие тигры»).

Генерал Маршалл, глава Объединенного комитета начальников штабов, убедил Рузвельта направить в Китай американскую военную миссию во главе с генералом Дж. Макгрудером. Миссия должна была действовать скрытно до того времени, пока США не вступят непосредственно в войну. Маршалл имел в виду и еще одну — цель миссии: контроль над предоставлением помощи Китаю со стороны военных.

В Чунцине и Вашингтоне в 1941 году особенно внимательно следили за событиями в Европе. Ведь там было хорошо известно о возможном нападении гитлеровской Германии на Советский Союз. Уже 22 мая Чан Кайши направил телеграмму Л. Кэрри. Со ссылкой на данные разведки в ней сообщалось о возможном вторжении Германии в Россию где-то в июне текущего года.

На следующий день Чан Кайши, встретившись с американским послом Н. Джонсоном, затронул вопрос о возможном нападении гитлеровцев на СССР. Хозяин решился даже дать Вашингтону «совет»: оставаться до определенного времени в случае советско-германского конфликта в стороне. Основной мотив подобного поведения Чан Кайши следовало, конечно, искать в желании видеть США прежде всего на своей стороне, не делить американскую помощь с какой-либо жертвой агрессии.

События нарастали как вал, и вскоре они со всей очевидностью подтвердили иллюзорность надежд США и Англии на скорый вооруженный конфликт между Японией и СССР. В Чунцине враждебно встретили подписание японо-советского пакта о нейтралитете. В гоминьдановской печати появились обвинения СССР в «предательстве». С советской стороны последовали заявления наркоминдела В. М. Молотова послу Китая в Москве Шао Лицзе и посла СССР в Китае А. С. Панюшкина. В заявлении отмечалось: советско-японский пакт не означает изменения дружественной политики СССР по отношению к китайскому народу. Чан Кайши, знавший о предстоящем нападении Гитлера на Советский Союз, признал: «Главной целью СССР при подписании пакта о нейтралитете с Японией является не предательство интересов Китая, а избежание войны на два фронта в случае нападения Германии на СССР на Западе».

Для Чан Кайши известие о нападении Гитлера на Советский Союз не было неожиданностью. Но как дальше поведет себя Япония? Вести из Токио указывали на бурный рост там ультрапатриотических настроений. Милитаристы, прославлявшие их журналисты наперебой предлагали лучший, с их точки зрения, вариант дележа территории СССР, подавления сил КПК в Китае, умиротворения Чан Кайши. Чанкайшистский генеральный штаб следил за событиями и ограничивал активность своих войск и против КПК, и против агрессоров. Немецкие дипломаты в Чунцине развернули лихорадочную деятельность: в то время, когда гитлеровские полчища надвигались на Москву, они убеждали Чан Кайши «воспользоваться благоприятной обстановкой и опереться на поддержку Германии. Нападение Японии на Советский Союз поможет, — утверждали они, — с помощью Гитлера остановить японское продвижение по китайской территории». Окружение военного министра Хэ Инцина склонялось к тому, чтобы использовать предоставляемую державами «оси» возможность. Для Чан Кайши казалось вполне естественным, что вслед за падением Москвы должны были сложить оружие и китайские коммунисты. В Яньани ограничили вылазки против оккупантов, там ссылались на «нежелание Чан Кайши воевать против японцев», «невыполнение Чунцином своих обязательств по снабжению 8-й и Новой 4-й армий оружием и боеприпасами».

Вашингтон не ослаблял дипломатическую активность.

24 ноября 1941 г. государственный секретарь Хэлл созвал представителей Англии, Китая, Австралии, Нидерландов. Ху Ши требовал разъяснений по поводу обсуждения китайской проблемы на американо-японских переговорах. Хэлл успокаивал представителя Чан Кайши: американским военным нужно время для подготовки обороны на Тихом океане, а переговоры дают им эту возможность. Ху Ши трудно было убедить. Японии, заявил посол, должно быть позволено сохранить весьма ограниченное количество солдат в Индокитае. Даже 25 тыс. японских войск в Индокитае, разъяснял Хэлл, ссылаясь на мнение военных, не представляют угрозы для Китая.

25 ноября Чан Кайши обратился к Вашингтону с резким посланием: «…китайский народ будет вправе считать, что Китай полностью принесен в жертву Соединенными Штатами. Результатом станет падение морали всего народа, и каждая азиатская страна потеряет веру в демократию…» Он призывает к благоразумию: ведь поражение Китая станет катастрофой для всего мира. Ху Ши высказал Хэллу опасение Чунцина по поводу американских поставок Японии. Хэлла эта позиция раздражала. «Мы слишком много получаем от Чан Кайши, — жаловался он английскому послу, — истерических посланий». Государственный секретарь просил не преувеличивать опасность: разве может ограниченное количество американской нефти усилить японский военно-морской потенциал до какой-либо существенной ступени? Это была полуправда. На американские доллары, предоставленные США Японии в виде займов, закупались оружие и обмундирование для японских солдат. К Пёрл-Харбору всего лишь через несколько дней должны были подойти боевые корабли, вышедшие из японских доков, но построенные по американским чертежам из американского металла.

Чан Кайши получил телеграмму от Ху Ши с весьма пессимистическим заключением: «Компромисс между США и Японией неизбежен». Американо-китайские отношения достигли, казалось, критической стадии. Беспокойство Чунцина дошло до Лондона. Премьер У. Черчилль пишет Ф. Рузвельту: «Как обстоят дела с Чан Кайши? Не имеет ли он слишком щадящей диеты? Наши устремления обращены к Китаю. Если китайцы потерпят поражение, общая для нас угроза неимоверно возрастет. Мы уверены, что забота США о китайских делах будет направлять Ваши действия». Ху Ши ошибался в своих выводах. Черчилль был ближе к пониманию ситуации. 7 декабря японские самолеты напали на американский флот, базирующийся в Пёрл-Харборе.

«Горький опыт 30-х годов, — напишет государственный секретарь Дж. Шульц в 1987 г., — научил нас, что только с помощью силы и солидарности демократии способны убедить экспансионистские державы в том, что авантюризм и чрезмерное военное наращивание не сулят легких успехов» Этот опыт со всей очевидностью показал, что попытки Запада умиротворить агрессора за счет интересов Советского Союза и Китая привели мир на грань катастрофы, дорогой ценой обошлись они и американскому народу.

Разгром американского флота на Гавайских островах окончательно означал крах расчетов на «дальневосточный Мюнхен».