Пёрл-Харбор и межсоюзнические распри

8 декабря 1941 г. в 1.00 вести о событиях в Пёрл-Харборе дошли до Чунцина. Вице-министр информации, убедившись в правильности полученных сведений, позвонил Чан Кайши. Наконец свершилось! В 8 часов утра началось чрезвычайное заседание Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана. Обсуждался вопрос о политике Китая в связи с изменившимися условиями войны. Участники встречи приняли решение, изложенное в довольно категорической форме.

1. Все страны, выступавшие против агрессии, должны участвовать в военном союзе и объединять свои операции под американским руководством. Они должны создать Объединенный военный совет для координации стратегии войны на Тихом океане.

2. Великобритания, США, СССР и Китай должны объявить войну Германии, Италии и Японии.

3. Они должны прийти к соглашению не заключать сепаратный мир с Японией до достижения победы на Тихом океане.

9 декабря Чунцин официально объявил войну Японии, Германии и Италии.

Чан Кайши понимал, что англосаксонские державы, прежде всего США, заинтересованы в активизации китайского театра военных действий. Он, однако, не спешил с какими-либо наступательными операциями. Видя, что японцы рвутся в юго-западную часть Тихого океана и активизируют свою миротворческую дипломатию в направлении Чунцина («поток мирных японских предложений к Чунцину превратился в бурную реку»), гоминьдановский лидер делает ставку на использование создавшейся ситуации для маневрирования между враждующими сторонами.

Чанкайшистская дипломатия не только приветствует американские усилия, нацеленные на втягивание СССР в войну на Тихом океане, но и стремится создать для этого благоприятные условия. 8 декабря Чан Кайши вручил советскому послу декларацию. В ней выражалась надежда на вступление СССР в тихоокеанскую войну. Советская сторона считала необходимым сосредоточить главные силы для борьбы с основным и самым мощным противником — гитлеровской Германией.

23 декабря 1941 г. Чан Кайши, получив полномочия от Ф. Рузвельта, председательствует на конференции, где США представляли глава авиационного корпуса генерал Джордж Бретт и генерал Джон Макгрудер, Англию — глава английского командования в Индии генерал сэр Арчибальд Уэйвелл, Австралию — член кабинета Фредерик Иглестон. Прежде чем подготовить доклад Ф. Рузвельту, председатель предложил выработать компромиссный план, который после длительных дебатов и был принят.

Во время дискуссии американцы поддержали идею о направлении чанкайшистских дивизий в Бирму. Чунцин не только был озабочен сохранением бирманско-китайской дороги — единственного тогда канала, по которому поступали американские поставки в Китай, несомненно, здесь сыграли свою роль и его традиционные интересы в этом районе. А. Уэйвелл отклонил предложение о направлении китайских войск в Бирму.

Союзники признали, во-первых, важность сохранения в борьбе с врагом Бирмы. Рангун имеет особо важное значение в продолжающемся сопротивлении Китая Японии и в объединенных операциях против японских баз и опорных пунктов. Во-вторых, участники конференции отметили необходимость поддержки сопротивления Китая, чтобы обеспечить боеспособность и подготовку армий для окончательного выступления против Японии. В-третьих, китайским армиям надлежало продолжать отвлекать японские вооруженные силы нападениями или угрозой нападения по всему фронту и действиями против жизненно необходимых для Японии коммуникаций.

И наконец, было решено, насколько позволит обстановка, перейти в наступление всеми возможными силами Китая, Англии, США.

Чан Кайши не удалось взять на себя основную миссию в планировании тихоокеанской стратегии, хотя он прилагал к этому гигантские усилия. Но даже искусной руке, как говорили в Китае, трудно противостоять против двух кулаков. Американские и английские представители несколько охладили пыл китайского Бонапарта, претендовавшего на роль освободителя народов Азии от нашествия дьявола.

Чан Кайши не упускал случая, чтобы не напомнить Уэйвеллу — китайские войска готовы к походу в Бирму. Так случилось и во время завтрака 24 декабря. «Нельзя допустить, — заявил собравшимся хозяин, — чтобы Англия либо Китай потерпели поражение. Ну а если вы нуждаетесь в китайских войсках, мы можем направить 80 тыс. своих солдат в Бирму». Уэйвелл не стал медлить с ответом: «Мы, англичане, считаем ниже своего достоинства использовать китайские войска в целях освобождения для нас Бирмы. Все, что мы просим от вас, — разрешить нам использовать запасы ленд-лиза». Имперское мышление не позволяло допустить — даже перед лицом растущей угрозы — вторжения иноземцев в пределы территорий, на которые распространялась власть британской короны. Уэйвелл знал, с каким восторгом гоминьдановские лидеры встретили объявленную 14 августа 1941 г. Рузвельтом и Черчиллем Атлантическую хартию. Чанкайшисты выделили те положения хартии, где провозглашалась необходимость восстановления «суверенных прав и самоуправления народов». Чан Кайши смотрел вперед. И не благие устремления к созданию суверенных государств побуждали его к рассуждениям о «свободе азиатских народов». Все выглядело гораздо проще. В качестве важнейшего побудительного мотива поддержки Чунцином американского лозунга «антиколониализма» стало желание обеспечить за собой авторитетное слово при решении многочисленных проблем в азиатско-тихоокеанском регионе, не оказаться в стороне от дележа военной добычи. И не случайно английский генерал с осторожностью прислушивался к предложениям Чан Кайши о посылке китайских войск в Бирму. И после отказа Уэйвелла пойти навстречу генералиссимусу Чунцин с неослабевающей настойчивостью бомбардировал английское командование предложениями направить два китайских корпуса для «усиления бирманских сил».

Под давлением американской стороны Черчилль пошел навстречу Чунцину и по вопросу использования китайских войск в Бирме. В июне 1942 г. гоминьдановские войска появились в приграничных районах Бирмы. Гоминьдановцы свалили пограничные столбы и объявили, что англичане ушли и отныне они хозяева в стране. Чанкайшистская администрация просуществовала в этих местах до тех пор, пока японцы в конце 1943 г. не заняли эти районы.

В Лондоне прежде всего беспокоились о судьбе китайского фронта. Если бы японцам, писал Черчилль, удалось в 1942 г. «покончить с Чан Кайши», то «по крайней мере 15, а возможно, и 20 японских дивизий высвободились бы… после падения. Китая». Высвобождение этих дивизий, делал вывод Черчилль, позволило бы японцам начать «широкое вторжение в Индию» Чан Кайши, осведомленный о заинтересованности англичан в сохранении китайского фронта, требовал от Лондона увеличения суммы займа Китаю. Определенная в январе 1942 г. первоначальная сумма займа в 20 млн фунтов стерлингов была доведена к началу февраля до 50 млн.

Черчилль искал подходы к чунцинскому правителю. В своей речи по радио 16 февраля 1942 г. британский премьер превознес заслуги Чан Кайши. Падение в тот же день Сингапура означало триумф японского оружия. Значение китайского фронта резко возросло в свете интересов обороны Индии и Юго-Восточной Азии. Престиж английской армии катастрофически падал. Японцы усилили давление на Чунцин. Как в Лондоне, так и в Вашингтоне ожидали возможный компромисс Чан Кайши с японцами как «ужасный удар».

21 декабря 1941 г. на объединенном совещании Комитета связи и Высшего военного совета по руководству войной в Токио столкнулись различные точки зрения по поводу формирования позиции в отношении Чан Кайши. Представители оппозиции, возглавляемой принцем Фумимаро Коноэ, предполагали, что любые изменения в пользу гитлеровской Германии на советско-германском фронте побудят Чан Кайши на примирение с Японией. Сторонники компромиссного мира с Чан Кайши указывали на возможность участия японской армии в совместных с гоминьдановцами операциях «по уничтожению партизанских районов». Премьер-министр Тодзио поставил под сомнение возможность компромиссного мира. «Исторические связи Чан Кайши и его ближайшего окружения с Соединенными Штатами, — заявил он, — прошлое его в качестве союзника коммунистов в Северном походе, склонность к добрым отношениям с Советским Союзом — все это должно насторожить и рассматриваться как главное препятствие на пути переговоров с Чан Кайши» Главной опорой для Токио в Китае Тодзио считал правительство Ван Цзинвэя.

Союзники испытывали неимоверные трудности в оказании помощи китайскому фронту. Англичане решили компенсировать неудачи в своих отношениях с Чунцином, сыграв на самолюбии гоминьдановского лидера. На груди у Чан Кайши засверкал новый орден: англичане вручили ему «Большой крест».

Чан Кайши согласовал с англичанами свою поездку в Индию. 10 февраля 1942 г. Чан Кайши с супругой отбыли в Индию. Англичане ожидали от высокого визитера определенного содействия в нейтрализации требования индийских национальных лидеров о немедленном предоставлении Индии независимости. Гость встретился с руководителями Индийского национального конгресса. На одной из встреч он заявил, что Индии следует согласиться, если ей английское правительство предложит статус доминиона. Позиция генералиссимуса выходила за рамки, определенные интересами хранителей Британской империи.

За спиной Чан Кайши стояли влиятельные силы США. Чан, как полагал помощник Ф. Рузвельта Л. Кэрри, представлял «азиатский национализм». Американская поддержка Чан Кайши в этом смысле подрывала тезис о единых действиях Лондона и Вашингтона в борьбе за сохранение колониальных империй и таким образом, согласно Л. Кэрри, обеспечивала большую свободу маневра для США в Азии.

Позиция Чан Кайши могла вполне удовлетворить Вашингтон, но англичане… Черчилль обратился с личным посланием к Чан Кайши, в котором категорически отвергал китайско-американское посредничество, которое могло бы затрагивать будущее Британской империи. «Мы уважаем суверенные права Китая и воздерживались от комментариев даже тогда, когда расхождения между Чан Кайши и китайскими коммунистами были наиболее острыми, — писал Черчилль, — поэтому мы надеемся, что Чан Кайши не будет втянут в отношения политического характера с индийским конгрессом и лицами, старающимися парализовать военные усилия правительства Индии и нарушить покой и порядок».

Чан Кайши вновь высказал опасение, что индийские лидеры могут примкнуть к японцам, если Объединенные Нации «не завоюют у них симпатий». Единственный выход, по его мнению, состоял в посредничестве США.

Все это определило весьма прохладное отношение Англии к своему китайскому союзнику. Английское правительство с самого начала войны на Тихом океане не хотело принимать всерьез претензий гоминьдановского Китая на активное участие в руководстве военными действиями. Американские политики рассматривали несговорчивость англичан в этом вопросе как попытку «списать Китай в интересах Британской империи».

 

Чан Кайши и Стилуэлл

Чан Кайши просил Вашингтон назначить в свой штаб опытного американского генерала. Им и стал Дж. Стилуэлл. Генерал Стилуэлл начинал свою карьеру с чина младшего офицера. В 1926–1929 гг. — во время захвата власти Чан Кайши — служил в Тяньцзине; в 1935–1939 гг. был военным атташе в Китае. Теперь судьба генерала оказалась накрепко связана с китайским фронтом. 6 марта 1942 г. ему предстояло занять посты главнокомандующего союзными войсками на китайско-бирманско-индийском театре военных действий, начальника штаба Чан Кайши и заместителя командующего союзными войсками на юго-восточном театре военных действий. Ф. Рузвельт дал блестящую характеристику Стилуэллу. «Я не знаю иного человека, — подчеркивал он, — который имел бы способности, силы и решимость, необходимые для предотвращения разгрома Китая».

Военный министр Стимсон, напутствуя Стилуэлла, дал ему необходимые инструкции:

— наблюдать и контролировать выполнение всех мер, принимаемых Соединенными Штатами для обороны Китая и оказания ему помощи;

— командовать всеми вооруженными американскими силами в Китае, подчиняясь Чан Кайши как главнокомандующему на китайском театре военных действий;

— представлять американское правительство на любом международном совещании в Китае и действовать в качестве начальника штаба Чан Кайши;

— поддерживать, улучшать и контролировать бирманскую дорогу, по которой поставляются вооружение, военные материалы и горючее в Китай.

3 марта 1942 г. состоялась встреча Чан Кайши и американского генерала в Лашо. Бросалось в глаза отсутствие порядка в управлении военными операциями. Ни  он, ни его коллеги не имели ни малейшего представления о намерениях Чан Кайши как главнокомандующего. Чан заявил командующим 5-й и 6-й армиями: Стилуэлл прибыл, все приказы получайте от него. Больше всего интересовал Стилуэлла вопрос: есть ли у Чан Кайши генеральный план операций в Бирме? Такого плана не было. У Уэйвелла, несмотря на похвалы Черчилля в адрес Чунцина, имелись разногласия с Чан Кайши.

Стилуэлл хотел взять на себя командование 5-й и 6-й армиями, которые по просьбе англичан должны были быть использованы в Бирме. Чан Кайши, формально передав командование армиями Стилуэллу, в частных разговорах обращал внимание на самомнение американского генерала: ведь последний должен вести себя как «начальник штаба» и советник, оставаясь в допустимых вежливостью рамках, а не как независимый командующий.

На одной из первых встреч Чан Кайши прочел Стилуэллу длинную лекцию о военном положении в Бирме. «Если англичане уйдут… — заявил он, — японцы загонят нас в могилу». Голоса подхалимов в генеральских мундирах слились в единый поддакивающий хор, приспешники вскочили со своих мест и стали без устали восхвалять военное искусство своего шефа. Стилуэлл на первых порах не перечил льстецам. «Как вы находите это?» — спросила Сун Мэйлин. «У меня, — вспоминал Стилуэлл, — хватило сообразительности ответить: я предпочитаю план генералиссимуса… наступление». Мадам пожаловалась на слабость китайской армии: армия обладает мощью лишь одной японской дивизии.

Американский генерал советовал начать наступление, пока противник не усилил формирования. Чан Кайши предпочел выжидать.

Чем глубже Стилуэлл вникал в проблемы китайско-бирманско-индийского театра военных действий, тем яснее открывалась картина царившей на фронтах неразберихи, и не только в силу каких-либо фатальных обстоятельств, а из-за нерадивости чанкайшистских генералов, некомпетентности и нежелания высших гоминьдановских чинов отдавать основные силы на борьбу с агрессором. Китайские генералы уклонялись от службы под американским командованием. Стилуэлл вынужден был возвращаться в Чунцин для получения заверений в том, что гоминьдановские генералы будут наконец подчиняться американскому командующему. Кампания в Бирме ярко показала слабость англо-китайских войск перед лицом хорошо обученного и вооруженного противника. Японцы обладали превосходством в воздухе, прерывали снабжение англо-китайских войск, сковывали их движение.

К середине апреля 1942 г. битва на бирманском фронте была проиграна, английские, индийские, китайские войска оказались полностью дезорганизованными. «Нам чертовски здорово вложили», — констатировал Стилуэлл. Паническое отступление англичан из Бирмы стало еще одним осязаемым ударом по престижу Британской империи. 6 мая японцы вышли к западному берегу реки Салуин, но здесь остановились, встретив на пути китайцев. Дорога, по которой шло горючее и военные материалы в Китай, оказалась прерванной.

Ставка Стилуэлла находилась в Чунцине. Военная обстановка превратила гоминьдановскую столицу в довольно мрачный город.

Чунцин, до 1937 г. обычный отсталый провинциальный город, теперь переживал тяжкие военные будни. Свалки кишели крысами, дома — болезнетворными насекомыми. Болезни, голод обрушились на Чунцин как стихийное бедствие. Лишь во время туманов и облачности Чунцин был скрыт от глаз японских летчиков, й сокрушительные бомбовые удары обрушивались на него, Как только они исчезали.

В то время, когда изможденные от голода люди строили на месте разрушенных бомбардировками зданий временные жилища из бамбука и вязкой глины, когда на улицах Чунцина в поисках пропитания бродили беженцы, предприимчивые дельцы наживались на черном рынке.

…«Обрати внимание, прохожий!» — такой призыв зазывалы, звуки хлопушек раздавались над движущейся по улице Чунцина пестрой процессией, состоящей из 12–15 обитательниц публичного дома. Впереди — хозяин заведения, он гарцует, как триумфатор, на белом коне. Зазывала провозглашал обычный для многочисленных сводников в отелях и постоялых дворов клич: «У нас самые лучшие женщины!» Сколько загубленных молодых жизней, сколько несчастных девушек из разоренных семей выступали в роли живого товара?

Нередко до ушей горожан докатывались звуки бравурного марша. Военный оркестр у ставки главнокомандующего оповещал о движении генералиссимуса по городу. За 5–8 минут до его появления по улице следовали машины с охраной. Все окна в домах по пути следования специальной колонны должны быть закрыты. Оркестр не умолкал до тех пор, пока Чан Кайши не преодолевал свой путь от дома до ставки.

Чан Кайши был убежден: японцы дальше не пойдут. Стилуэлл же стремился дать как можно более полный анализ поражения в Бирме.

На 50 страницах доклада генерал изложил причины поражения в Бирме. Он не стеснялся в выражениях по адресу английских и китайских командующих. Англичане, как отметил Стилуэлл, заботились о своих стратегических позициях в империи. Они отказывались от сотрудничества с китайцами, поскольку «в долгосрочном плане» усматривали угрозу «колониализму» со стороны Китая. Досталось и Чан Кайши. Стилуэлл обвинил его во вмешательстве в американское командование войсками, язвительно оценил существующую политическую и военную организацию в Китае как полностью безнадежную систему. Победа могла быть достигнута, считал автор доклада, только благодаря переподготовке, перевооружению китайского солдата, действующего под командованием офицера новой армии. Мечты о новой армии завладели Стилуэллом. Для этого нужно было реорганизовать гоминьдановскую армию численностью примерно 3,8 млн человек, объединенную в 300 небоеспособных, по существу, дивизиях, находящихся под контролем двенадцати региональных командующих.

В непосредственном ведении Чан Кайши находилось лишь до 30 дивизий. Главную свою задачу Чан Кайши видел в балансировании между противоборствующими группировками, между региональными командующими, которых он старался держать на привязи, используя рычаги снабжения и фондов. Львиная доля средств, предназначенных на повышение боеспособности армии, шла в карманы генералов.

Чета Чан Кайши смотрела с недоверием на Стилуэлла. Взаимная подозрительность возросла, когда в июне 1942 г. часть 10-го американского корпуса, обещанная Чан Кайши, перебрасывается вдруг на Средний Восток. В действительности, как объяснял Стилуэлл, военное министерство отказалось удовлетворить многие заявки Чунцина, любые объяснения генерала не действовали.

Чан Кайши подготовил Рузвельту запрос. Он показал его Стилуэллу. «Минимальные требования» содержали следующее:

— США должны направить три дивизии с 500 самолетами в Индию;

— США должны гарантировать поставки в Китай 5 тыс. тонн грузов в месяц по воздушному пути через Гималайский хребет.

— Все к концу августа! — воскликнул Стилуэлл. — Абсолютно невозможно.

Чан намекнул при этом, что у Чунцина есть иные предложения. «Китай не может дальше удержаться без помощи… чрезвычайно сильна прояпонская активность». Генералиссимус был недалек от истины. Под аккомпанемент бомбардировок и в условиях активизации действий марионеточной армии Ван Цзинвэя в Чунцин непрестанно забрасывались японская и ванцзинвэевская агентура. Чанкайшисты, соблазняемые сделкой на антикоммунистической основе, с почетом встречали и провожали «посредников» по секретному диалогу о мире между чунцинским правительством и Японией. Пронацистские настроения в Чунцине могли, несомненно, служить подходящей основой для компромисса между Чунцином и Токио. Американский дипломат Дж. Дэвис докладывал Стилуэллу в июле 1942 г. о существующем идеологическом сходстве между чунцинским режимом и нацистами. «В правительственных кругах, — выражал свое беспокойство Дж. Дэвис, — наблюдается благожелательное отношение — оно не скрывается — к нацизму, поощряемое известиями о военных успехах Гитлера. Единственными немцами в Чунцине, которых направили в концентрационный лагерь, стали… немецкие евреи, нацисты же оставались на свободе».

«Мирное наступление» Токио в Китае и тайные политические спекуляции Чан Кайши не могли не волновать американцев, глубоко заинтересованных в стабильности китайского фронта. Американская разведка тщательно следила за флиртом между Токио и Чунцином. Японцы, пытаясь расколоть Гоминьдан, делали ставку на военного министра Хэ Инцина, готовившего заговор против лидера Гоминьдана. Предполагалось выслать Чан Кайши в Индию либо в Иран, где ему предстояло попросить политическое убежище. Группировка Хэ Инцина предпочитала иметь дело после войны с японцами, нежели с американцами. Возможное японо-китайское сближение, докладывали хорошо осведомленные в делах Чунцина американские разведчики, может привести к созданию «антизападного» союза всех азиатских народов. Рузвельт разделял такого рода опасения, предполагая возможность заключения сепаратного мира между Токио и Чунцином.

Черчилль успокаивал Рузвельта: если Китай выйдет из войны, особой беды не будет. Но проблема состояла в другом. Запрос Чан Кайши предусматривал заем в 500 тыс. долларов от Вашингтона. Американцы считали, как всегда, деньги. Последовали вопросы: необходима ли такая сумма? Не пойдет ли она на удовлетворение нужд коррумпированной бюрократии? У Куна всегда под рукой были цифры: сколько требуется армии, сколько экономике и т. п.

Стилуэлл должен был контролировать американскую помощь Китаю и китайским войскам, находящимся под его командованием.

В своем июльском послании в Вашингтон генерал был откровенен: Чан Кайши требует американскую военную помощь не для совместных военных усилий, а главным образом для усиления своих позиций в верхнем эшелоне власти, стремится упрочить положение своей группировки в борьбе против других фракций в Гоминьдане. Аргументы генерала, казалось, были неоспоримыми: ни воздушная мощь, ни усовершенствованное оружие не обеспечат победу над Японией; ключ к разгрому врага в реорганизации армии, а не в технологии. У Стилуэлла создалось впечатление, будто никто, кроме него самого, не проявляет интереса к реорганизации наземных китайских сил. «Чэннолт обещал, — язвил генерал, — выбросить японцев из Китая за шесть месяцев, так почему бы не передать ему службы, чтобы он сделал это? Это ведь наиболее короткий путь к победе!»

Чан Кайши, встретившись в очередной раз со Стилуэллом, пошел в решительную атаку. «То, что происходит, — возмущался он, — означает неподчинение приказам президента… Китаю предоставлено менее 10 % всех обещанных президентом поставок. Я не имею никаких оснований сомневаться в искренности президента. То, что произошло, имело место без его одобрения и ведома. И вы, как начальник штаба, ответственны за контроль над тем, чтобы обещанные материалы поступали».

Стилуэлл конкретизировал свои предложения: формирование новой китайской армейской группировки в основном из частей, сумевших выбраться из бирманского ада. Группировка из 30 дивизий должна была быть дислоцирована на Юге Китая и, согласно расчетам Стилуэлла, открыла бы путь в Бирму.

Армия действительно нуждалась в реформах — в ней отсутствовало единство, большинство высших офицеров подчинялись лишь своим провинциальным командующим, средства, отпущенные на жалованье солдатам, бессовестно расхищались. Стилуэлл настаивал на подготовке новых вооруженных формирований, независимых от милитаристов. Чан Кайши, напротив, требовал участия американских подразделений в боях на китайском фронте, усиления американской авиации, от англичан он ждал повышения активности на море, наступления в Бирме.

Чан Кайши нашел Стилуэлла слишком надоедливым с его предложениями о подготовке армии к сражению за Бирму. Он направил в США Сун Цзывэню инструкции — потребовать от вашингтонских политиков отзыва зарвавшегося генерала. В Белом доме сочли не совсем благоразумным отстранить Стилуэлла от дел. Между тем отношения между главнокомандующим и Стилуэллом накалялись. Последний не скрывал надежд на замену генералиссимуса какой-либо удобной, с точки зрения Вашингтона, «фигурой». Но ни Стилуэлл, ни его либеральные соотечественники из среды дипломатов никого предложить не могли. Многие в стенах посольства США считали реальной силой КПК. Но коммунисты были неприемлемы для Вашингтона.

В начале июля 1942 г. в Китай прибыл помощник президента Л. Кэрри. Посланец Рузвельта приехал с надеждой, что ему удастся выполнить поручение президента: примирить американцев в Чунцине с Чан Кайши. Генералиссимус вынужден был выслушать мнение Белого дома: Стилуэлл не просто советник, а представитель американского правительства, что и определяет положение генерала в Чунцине. Чан Кайши твердо дал понять: ему нужен советник, выполняющий его указания.

5 августа Л. Кэрри покидал Чунцин. Это событие решили отметить. Собрались чета Чан Кайши, нашедшая убежище в Чунцине Сун Цинлин, супруги Кун и Стилуэлл. В Чунцине Сун Цинлин пришлась не ко двору: она была чужой на фоне бюрократов, развращенных богатством и властью.

Импульсивная супруга хозяина отличалась энергией, интеллигентностью, исполнительностью. Стилуэлл, как и его соратники, видел в Мэйлин достаточно сообразительную, смелую женщину, понимающую западную точку зрения. Она имела огромное влияние на Чан Кайши. «Если бы не она, — воскликнул как-то он, — бог знает, где бы мы были!..» Мадам Кун привлекательна, но бесцветна. Сестры выражали беспокойство: не станет ли генерал Стилуэлл «антикитайским»?! Для сестер не было секретом, что отношения между Чан Кайши и Стилуэллом обострились, и они в меру своих сил стремились как-то сгладить, нейтрализовать эти отношения.

На этот раз Л. Кэрри разочаровал Стилуэлла. В отчете о поездке в Китай он указал: напряженность в отношениях между Вашингтоном и Чунцином возникает из-за личных расхождений между Чан Кайши, Стилуэллом и Чэннолтом.

В Чунцине Л. Кэрри познакомился с представителями КПК. Мао Цзэдун готов был воспользоваться ситуацией и установить прямые контакты с официальными представителями США, тем более что опыт неофициальных контактов такого рода у него имелся. Чжоу Эньлай направил посланнику президента приглашение о встрече, но Кэрри в ответе подчеркнул «неразумность» для данного времени таких контактов. Представитель Вашингтона рекомендовал Ф. Рузвельту предпринять усилия по поддержке правительства Чан Кайши. Л. Кэрри, заключил Стилуэлл, искал легких решений, дабы произвести впечатление на президента. Кэрри был, однако, не одинок. В рекомендациях Объединенного комитета начальников штаба говорилось о решении дать широкую рекламу группировке Чан Кайши в США.

Игра затягивалась. Чан Кайши опирался на влиятельные в США силы, а они ограничивали возможности Стилуэлла.

 

Гниль в коридорах власти и трагедия народа

19 января 1943 г. Стилуэлл записал в своем дневнике:

«В 7.30 в русском посольстве просмотр фильмов. Отлично… День войны… Русские — в полном порядке… Какую борьбу они ведут. Нация, вполне очевидно, обрела себя. Двадцать лет труда и борьбы. Результаты: сильны физически, едины в целях, горды своими свершениями, полны решимости одержать победу… Суровые молодые солдаты. Твердые духом женщины. Все до последнего человека — женщины и дети участвуют в военных усилиях». Впоследствии некоторые сторонники Чан Кайши, ссылаясь на подобные отзывы о борьбе советского народа, обвинят генерала — поддался, мол, на удочку пропаганды. Но в том же духе писал с фронтов Отечественной войны соотечественник Стилуэлла Эдгар Сноу, который засвидетельствовал: «Кровь защитников Сталинграда смешалась с волжской водой».

Советский народ нес основное бремя борьбы с мировым фашизмом, судьбы второй мировой войны решались на фронтах России. Стилуэлл был прав. Только за 1943 г. Красная Армия разгромила 218 вражеских дивизий, уничтожила 14,3 тыс. самолетов, 7 тыс. танков, 5 тыс. орудий, было потоплено 296 неприятельских кораблей различных классов. Известен вклад американских вооруженных сил в общее дело борьбы против держав «оси»: ожесточенные бои за Сайпан, при овладении Марианскими островами американцы потеряли убитыми 5 тыс. человек, сражение у Лейте, схватки на ближних подступах к Иводзима и Окинава — эти и другие события говорили о значительной роли США в антигитлеровской коалиции. Японцы переходят к обороне, и их планы компромиссного мира с Чунцином связаны в основном с желанием компенсировать в Китае потери, понесенные на Тихом океане.

Китайский народ вел мужественную борьбу с агрессором. Его лучшие представители, как и патриоты различных стран, отдавали свои жизни за независимость своей родины.

Зарубежные наблюдатели, в том числе и сам генерал Стилуэлл, высоко отзывались о подлинных китайских патриотах: китайцы — честные, бережливые, деловые, бодрые, независимые, терпеливые, храбрые люди. Стилуэлл, например, обратил внимание на отсутствие в Китае религиозных барьеров среди населения. Поражала демократичность простых граждан при полном отсутствии разумного управления.

В мрачных тонах описывал генерал политику гоминьдановцев — интриги, двойная игра, отчаянное желание урвать побольше, единственная забота — «позволить» другим сражаться на фронтах. В то же время повсюду фальшивая пропаганда их «героической борьбы», равнодушие «лидеров» к своему народу. И все это в условиях колоссального невежества, неприкрытой глупости кадрового состава, полной неспособности сверху контролировать фракции и клики, обирающие народ. Стилуэлл поражался тому, что его страна стала помогать обанкротившемуся режиму, восхвалять его лидера — «великого солдата», «патриота».

Чан Кайши, конечно, знал об истинном отношении к своей персоне генерала Стилуэлла, но вынужден был его принимать как официального представителя Вашингтона. Да и Стилуэллу приходилось фальшивить, что довольно ярко проявилось на церемонии, когда Чану вручалась американская медаль. Но Стилуэлл в частных посланиях и беседах не жалел красок, характеризуя гоминьдановского лидера «упрямым», «невежественным», «свинячеголовым», «нетерпимым», «неблагодарным», «волюнтаристом» и т. д.

Командование союзных армий возлагало на Стилуэлла большие надежды в связи с перспективами удержания Китая в войне с Японией. А Чан Кайши в это время обсуждал с представителями Ван Цзинвэя условия компромиссного мира. 7 мая 1943 г. на чунцинском аэродроме приземлился самолет. По трапу сошел бывший, но довольно известный деятель из ЦИК Гоминьдана У Кайсян и сразу же попал в объятия видных представителей чанкайшистского правительства. Встреча была торжественной, миссия — тайной. 11 мая Чан Кайши принял У Кайсяна. Дай Ли позаботился о секретности встречи. Гость был наделен высокими полномочиями: он представлял правительство Ван Цзинвэя, а японцы использовали его в качестве «посредника» в диалоге о заключении компромиссного мира. Чан Кайши получил от У Кайсяна следующие условия мира:

— японские войска отходят от Уханя и Гуанчжоу, а Чан Кайши перебрасывает освободившиеся силы для борьбы с КПК на Севере;

— Нанкин и морское побережье «временно» остаются под контролем Японии;

— Северный Китай становится зоной «совместной борьбы» с КПК;

— судьба Ван Цзинвэя будет решена без затруднений.

Стилуэлл и американский посол Гауе передали Чан Кайши недовольство Рузвельта закулисной дипломатией Чунцина и пассивностью гоминьдановских армий на фронте. Гоминьдановский лидер не мог не прислушаться к голосу из Вашингтона. Много лет спустя ревностные защитники Гоминьдана превозносили «геройский подвиг» Чан Кайши, якобы оказавшего неоценимую услугу всей антигитлеровской коалиции своей стойкостью в переговорах с Токио и отказом пойти на компромиссный мир. Чанкайшистские благожелатели непременно забывают, что в условиях побед на советско-германском фронте и коренного перелома в ходе второй мировой войны решение о компромиссном мире было бы для Чан Кайши равносильно самоубийству. Военно-политические планы Чан Кайши расходились не с личными убеждениями Стилуэлла, независимо от остроты оценок американским генералом китайского руководства, а входили в противоречие с курсом на осуществление основного стратегического замысла США. Позиция Стилуэлла, отражавшая этот замысел, нацеливалась на мобилизацию всех сил Китая в борьбе с основным империалистическим соперником США на Дальнем Востоке — с Японией.

Стилуэлл порой слишком резко осуждал Чан Кайши, игнорируя зачастую сложившиеся в Гоминьдане вполне объективные условия, соответствующие данному уровню развития китайского общества, скованного цепями феодализма, отягощенного стойкими традициями национализма и великодержавного шовинизма.

Несчастья, выпавшие на долю китайского народа, множились не только в результате чисто объективных причин — расширения агрессивных действий Японии, стихийных бедствий, которые обрекали население страны на новые страдания, — Чан Кайши, прикрываясь лозунгами борьбы за независимость и свободу, думал прежде всего об упрочении своей власти.

Диктатура Чан Кайши не могла мириться с оппозицией, хотя последняя готова была действовать против агрессора в рамках единого фронта. Чанкайшисты берегли силы для борьбы с окрепшими вооруженными формированиями КПК. В провинциях, где господствовали гоминьдановские генералы, оппозиция подвергалась жесточайшим репрессиям, демократические элементы преследовались агентами особой службы Чан Кайши. Единство, которое с таким энтузиазмом отстаивал Чан Кайши, принимало форму коалиции китайских милитаристов.

Бедность, безграмотность, нищета крестьянства поражали европейцев, когда они получали возможность наблюдать жизнь китайской деревни военных лет. Мизерный земельный надел с труднообрабатываемой почвой мог обеспечить полуголодное существование. Недоставало даже основной пищи — горьких овощей (гуцай). На обнищавшие деревни обрушивалась мобилизация в армию В отличие от голода и наводнений она посещала крестьянина два раза в год.

Однажды по весне Чан Кайши ехал днем по дороге, встречались лишь редкие путники. Но вот показалась группа во главе с офицером. Рекруты (их назвали «добровольцами») двигались на сборный пункт. Они были связаны по шеренгам веревками, чтобы никто не сбежал Такие сцены на дорогах нередко приходилось наблюдать иностранцам. Но Чан Кайши вышел из себя и жестоко избил офицера. Когда ему напомнили, что таковы китайские правила набора в армию, он тотчас сделал вывод: вина на генерале, ответственном за набор рекрутов, и также избил его. Через год генерала казнили. Поиск козла отпущения не приводил к улучшению положения крестьян в деревне, новобранцев в армии.

…Лето 1943 г. С ним пришло в Китай бедствие, последствия которого для населения страны стали роковыми. Приморские провинции Чжэцзян и Фуцзянь, внутренние Хубэй и Гуйчжоу и находящаяся под контролем Чунцина территория Хэнани оказались во власти голода. 1940–1941 годы в этих провинциях были неурожайными Ужасающая засуха уничтожила в 1942 г. все посевы Военная бюрократия, однако, не ослабляла налоговый пресс, и, когда были съедены все запасы, голод, а за ним и эпидемии стали буквально косить жителей охваченных бедствием районов.

Очевидцем событий стал совсем еще молодой корреспондент журнала «Тайм» Теодор Уайт. Перед ним предстала картина, которую Тэд запомнил на всю жизнь: повсюду лежали трупы, крестьяне сдирали с деревьев кору и тут же у дороги дробили ее и ели. К концу 1943 г в зонах, охваченных голодом, умерло до 30 млн человек. Уайт пытался на месте выяснить причины столь страшного бедствия. Один из офицеров заявил ему: «Если народ будет умирать, земля останется китайской, но, если солдаты будут голодать, японцы захватят эту землю».

Дело, однако, было не только в объективных трудностях военного времени. В ряде уездов власти требовали с крестьян больше продовольствия, чем они могли предложить. Крестьяне должны были отдавать сборщику налогов последний мешок зерна, предназначенного для посева. В это трагическое время возросли масштабы спекуляции землей. Купцы, чиновники и богатые помещики скупали у отчаявшихся крестьян наследственные земли просто за бесценок.

Надвигалась эпидемия. Из 30-миллионного населения Хэнани, согласно примерным подсчетам Т. Уайта и Э. Джекоби, примерно 2 или 3 млн человек бежало из провинции; еще 2–3 млн умерло от голода и болезней. На следующий год в провинции Гуандун разразился такой же голод, как в Хэнани.

Т. Уайт добился приема у генералиссимуса. Чан Кайши принял американского гостя в полутемном кабинете, сидя в широком мягком кресле. Со свойственным его возрасту жаром Т. Уайт нарисовал перед Чан Кайши картины голода в Хэнани: бесконечные поборы, вымогательство, невыносимый гнет военной администрации, смерть, смерть… Журналист сразу же понял: чунцинский правитель был равнодушен к трагедии своего народа.

«Я постарался, — вспоминал Уайт, — произвести впечатление на генералиссимуса, говоря о людоедстве». И в ответ услышал: людоедства в Китае не может быть. Журналист заявил, что видел собак, терзающих трупы на дорогах. Реакция последовала та же: в Китае этого не может быть. Вот тогда Уайт прибег к фотографиям своего коллеги Г. Формана. Трупы, трупы, собака, стоящая над умершим. Генералиссимусу стало не по себе. Чан Кайши взял ручку, стал делать пометки… просил назвать как можно больше имен официальных лиц, ведь на кого-то нужно было возложить ответственность. Он даже попросил американцев подготовить подробный доклад об увиденном.

Последовали различные меры. Когда до ушей мадам Сун Мэйлин — а она находилась в США — дошла информация Т. Уайта для журнала «Тайм» о голоде в Китае, она потребовала наказания журналиста.

Бороться с голодом, как полагали американские журналисты, можно было скорейшей переброской в бедствующие районы большого количества зерна. Администрация, однако, запретила жителям покидать территорию, где царил голод. В районы, где свирепствовал голод, Чан Кайши направил 200 млн китайских долларов. Но могли ли эти бумажки изменить положение?! Гоминьдановская пропаганда пыталась, естественно, обелить нерадивость руководителей режима, списать ответственность за трагедию на местные власти. Читателя, открывшего «Шицзе жибао», пытались убедить в «истинных» причинах голода: «Более 400 тыс. человек умерло во время голода в Гуандуне. В одном лишь уезде Тайсань умерло 100 тыс. крестьян. Одна из главных причин этой трагедии заключалась в головотяпстве местных чиновников, пытавшихся скрыть положение вещей. В прошлом году генералиссимус запретил провинциальным властям пропускать ложные сообщения о голоде, так как они могли быть использованы для того, чтобы саботировать полную уплату рисового налога. Этот приказ был передан дальше в уезды и был воспринят там как запрещение вообще давать какие-либо сообщения о голоде. Вот почему некоторые уезды не решались сообщать о положении у них». Гоминьдановская пропаганда не только преуменьшала количество жертв, но и извращала причины голода.

Чан Кайши зачастую искал козла отпущения, повторяющиеся неудачи в военной и гражданской сфере он стремился объяснять «ошибками», «произволом» местной администрации. Лучший путь к тому, чтобы отвести от себя возмущение народа.

 

Чета Чан Кайши: в объятиях славы, но перед лицом заговора

18 ноября 1942 г. Сун Мэйлин по приглашению Рузвельта тайно выехала в США. 27 ноября, прибыв в Нью-Йорк, она немедленно направилась в медицинский центр — для лечения кожного заболевания.

Американцы нашли Сун Мэйлин требовательной гостьей: она принимала как должное подхалимаж многочисленных помощников, крепко держала прислугу. Перед американской публикой старалась выглядеть все же как можно скромнее. Если на родине она появлялась увешанная драгоценностями, в роскошном наряде, ничуть не стесняясь упреков и зависти, то здесь заставляла, несмотря на соблазн, сдерживать себя. Иногда она демонстрировала, по свидетельству очевидцев, такие платья, будто они приобретены на дешевой распродаже, чтобы показать, насколько Китай истощен войной и как он нуждается в помощи. Г. Гопкинс подготовил все необходимое для проведения курса лечения в госпитале. Уже 28 ноября раздался звонок госпожи Рузвельт. Она интересовалась самочувствием гостьи и передала пожелание президента встретиться и обменяться мнениями по проблемам Китая. До февраля 1943 г. Сун Мэйлин находилась в госпитале, защищенная от назойливых посетителей. Ее почтовый ящик ломился от различного рода посланий — до 1000 поступлений ежедневно. 12 февраля высокопоставленная пациентка закончила лечение. Чета Рузвельтов встретила ее на вокзале, оказала гостье подчеркнутое внимание, пригласила провести несколько дней в имении президента.

17 февраля Сун Мэйлин официально была принята в Белом доме, а на следующий день выступила перед объединенной сессией конгресса. Перед сенаторами и членами палаты представителей выступила очаровательная женщина, которая, несмотря на свою не первую молодость, выглядела девушкой: сказывалось и искусство косметички. Слушатели, кто с любопытством, кто с недоверием, ожидали слова представительницы Азии, воспитанной в американских университетах.

«Когда Япония развязала тотальную войну против Китая в 1937 г… — обратилась к истории Сун Мэйлин, — военные эксперты всех государств не дали Китаю ни малейшего шанса». Оратор вежливо напомнила конгрессу: западные державы игнорировали нужды борющегося Китая. Супруга Чан Кайши заявила: «…когда же Японии не удалось поставить Китай на колени, мир, признав этот феномен, объявил, что военные возможности Японии были переоценены… После Пёрл-Харбора японцы маршировали от победы к победе, и мир начал думать о них как о сверхчеловеках». Здесь представительница Чунцина подошла к тезису, призванному подчеркнуть значение азиатского направления США: развенчать опасное, с ее точки зрения, заблуждение, будто поражение Гитлера имеет большее значение, нежели поражение Японии. «Давайте не будем забывать, — обратилась она к американцам, — что Япония на всех оккупированных ею территориях обладает большими ресурсами, нежели Германия… Давайте не будем забывать, что, чем дольше Япония будет безоговорочно контролировать эти ресурсы, тем сильнее она может быть. Каждый прошедший день войны приносит в жертву все больше американских и китайских жизней… Китай сражается не только за себя, а за все человечество!»

Все американские радиостанции передали в эфир, все газеты на первых полосах поместили ее выступление. В последующих речах во время поездки по стране она в разных вариантах подчеркивала значение Китая во второй мировой войне.

Ради успешного пребывания Сун Мэйлин в США немало потрудился министр иностранных дел Сун Цзывэнь, прибывший в Вашингтон еще весной 1940 г.

Сун Цзывэнь, встречаясь с официальными лицами США, не скрывал своего беспокойства по поводу побед советского народа и роста в связи с этим авторитета и влияния Советского Союза на Дальнем Востоке. Сун готов был приветствовать нападение Японии на советские границы, нежели спокойно наблюдать за победным шествием Красной Армии на запад. Это была, конечно, не только личная точка зрения Сун Цзывэня. Чан Кайши, несмотря на вести о победе под Сталинградом, не потерял надежд на японо-советское столкновение и даже намекал своим американским союзникам на необходимость способствовать такому развитию событий. Посол США в Китае Гауе изложил основные идеи Чан Кайши в своем докладе в Вашингтоне 13 марта 1943 г.

Сун Цзывэнь положил практически начало активной деятельности китайского лобби. Очевидцы, соприкасавшиеся с китайскими лоббистами, отмечали: это движение было беспримерным по силе вмешательством иностранных интересов в правительственные сферы и в дело формирования общественного мнения США. Китайское лобби объединило в своем составе бизнесменов, политических маклеров, мечтавших об ослепительном взлете карьеры, авантюристов, падких на любую грязную пропагандистскую стряпню.

Во время пребывания в США посланцы Чан Кайши развили бурную деятельность, сблизились с «влиятельными друзьями», установили контакты с Гарри Гопкинсом, Генри Моргентау (министр финансов), Генри Л юсом (владелец «Тайм», «Лайф» и других изданий), с одним из газетных королей — Роем Говардом, с обозревателем Джозефом Олсопом. Эти силы обеспечивали Сун Мэйлин всяческую поддержку в США.

Национальный совет выпускников университетов принял решение выдвинуть Сун Мэйлин в качестве кандидата на получение ордена «За заслуги». Совет претендовал на то, будто он отражает мнение 400 университетов, 7,5 млн граждан США. Этот шаг напоминал миру: первая леди Китая — выпускница американского университета. Сун Мэйлин, принимая орден, воздала должное американской демократии: «Америка была и является арсеналом демократии, находящимся в авангарде оружия войны. Чтобы выполнить свой долг в качестве лидера человечества, она должна быть по-прежнему арсеналом демократии, возглавляющим оружие мира».

Сун Мэйлин слушали в Нью-Йорке. Дань уважения оратору отдали лидер республиканцев Уилки, командующий ВВС США генерал Арнольд и другие.

Приезд мадам Чан Кайши в США означал и изменения в восприятии американцами образа Китая. Еще совсем недавно, в 30-х годах, этот образ связывался с поведением героев комиксов, романов, кинобоевиков, которые появлялись перед читателем и зрителем в роли «желтых дьяволов» — садистов, убийц, вымогателей. С американского экрана бросал свой кровожадный взгляд на публику доктор Фу Манчу; из фильма в фильм злодей Фу мучил, травил, душил, пытал, наслаждаясь мучениями своих жертв. Расистская Америка нуждалась в культивировании подобных представлений о Китае и китайцах.

Новые подходы в китайской политике, нашедшие отражение в блестящем приеме Сун Мэйлин в США, не могли не повлиять на формирование нового представления американцев о Китае и китайцах. Усилия американских средств информации направлялись теперь на то, чтобы стереть в памяти американцев образ представителя китайской национальности как убийцы и кровожадного садиста, а на его место поставить героя, наделенного всевозможными добродетелями, отличающегося необыкновенным трудолюбием. Крупным в США событием — особенно на фоне усиления давления на американских граждан японского происхождения — стала отмена в 1943 г. запрета на въезд в США представителей китайской национальности.

Сун Мэйлин обсуждала с президентом США послевоенные проблемы. Президент, несомненно, знал, какой огромный интерес в Чунцине проявляли к будущему ряда территорий. Великоханьский национализм, великодержавный шовинизм — характерные черты внешнеполитических концепций правых гоминьдановских лидеров. Чан Кайши размышлял не только о возвращении утерянной территории, но и о распространении своего контроля на ряд соседних стран.

Американцы поощряли подобную позицию Чунцина, имея в виду прежде всего ее направленность против держав классического колониализма. Ф. Рузвельт, встретившись с гостьей из Чунцина, заверил Мэй, что Маньчжурия и Тайвань должны быть переданы Китаю; Гонконг станет «свободным портом» под китайским суверенитетом; Корея перейдет под временную опеку США и Китая. Эти мысли Ф. Рузвельт излагал и ранее в своей переписке с Чан Кайши. Сун Мэйлин была удовлетворена.

Приезд и удачные выступления в США жены Чан Кайши, писал посол СССР в Вашингтоне М. М. Литвинов, значительно укрепили позиции Китая. Она произвела хорошее впечатление на американцев умением владеть собой, хорошим английским языком, выдержкой.

Длительное отсутствие Сун Мэйлин в Чунцине дало повод к распространению различных слухов о личной жизни генералиссимуса, далекой от принципов христианской морали. Друзья советовали: необходимо что-то предпринять, идут разговоры, будто у Чан Кайши до трех наложниц, а одну из них он навещает каждый день. Для ординарного китайского милитариста такой образ жизни — обычное явление, но для представителя семьи христиан подобное поведение равносильно грехопадению. Решили действовать. Генералиссимус устроил прием. Собралось много иностранных представителей и гостей. Хозяин взял слово. С нетерпением ожидавшая сенсации толпа была удовлетворена: Чан Кайши напомнил ей о грязных сплетнях и своем твердом намерении опровергнуть их. «Как член революционной партии, — заявил Чан Кайши, — я обязан подчиняться революционной дисциплине. Я должен, как христианин, соблюдать заповеди. Если я нарушу дисциплину и заповеди в общественном или частном моральном поведении, то должен буду восстать против Христа, против нашего отца — Сунь Ятсена, против миллионов моих соотечественников, которые отдали жизни нашему делу». Такое поведение, заключил оратор, заслуживало бы моего отстранения от дел в соответствии с дисциплинарными правилами и заповедями. Сцена, конечно, не могла не произвести впечатления на присутствующих. Добропорядочные миссионеры торжествовали. Но кто мог ставить под сомнение «высокую нравственность» диктатора?! Сун Мэйлин решила окончательно подтвердить моральную чистоту Чан Кайши. «Я никогда ни на йоту, — заявила она, — не сомневалась в своем супруге». Хорошо организованное представление не положило, однако, конец слухам.

Когда в Чунцине аплодировали успеху Сун Мэйлин за океаном, Стилуэлл начал отрабатывать различные варианты перемен в чунцинском руководстве. Один из вариантов предполагал замену Чан Кайши и Хэ Инцина. Новым сильным человеком представлялся Чэнь Чэн — выпускник Баотянской академии, возглавивший группировку молодых офицеров школы Вампу. Появилась даже идея: с помощью Управления стратегических служб (разведка военного времени во главе с Донованом) и опираясь на американских врачей, задержать Сун Мэйлин в США, ограничив, таким образом, ее воздействие на Чан Кайши. Все эти расчеты так и остались лишь в памяти сторонников Стилуэлла.

В конце 1943 г. Сун Мэйлин и Сун Айлин проявили вдруг желание помочь Стилуэллу в изоляции Хэ Инцина. Американский генерал, видя, что к этому предложению присоединяется и их брат Сун Цзывэнь, опасался оказаться жертвой нового компромисса. Опасения были не лишены оснований. Сун предпочитал укреплять свои позиции, нежели поддерживать Стилуэлла. Тем не менее американский генерал призвал своих союзников к проведению дополнительных военных реформ.

Во время беседы 6 декабря 1943 г. в Каире Стилуэлл постарался возвратить президента к интересующей его проблеме.

«Я обращаю ваше внимание на то, что наша политика имеет в виду строительство Китая.

Рузвельт:

— Да, да. Построить его. После этой войны будет огромная нужда в нашей помощи. Они хотят займов.

Мадам Чан и генералиссимус хотят получить сейчас заем в миллиард долларов, но я сказал им, что будет трудно получить на это одобрение конгресса. Теперь я не эксперт по финансам (!!), но у меня есть план взять 50 или 100 миллионов долларов и скупить китайские бумажные доллары на черном рынке…»

Президент надеялся, что таким путем он сможет спасти Китай от тяжелого недуга — инфляции… Стилуэлла же интересовало другое. И Рузвельт, как бы улавливая мысли генерала, спросил, сколь долго может пробыть у власти Чан Кайши. Стилуэлл поделился с президентом своими предположениями о возможном смещении Чана с поста главы государства в результате заговора. Ведь в Чунцине снова зашевелилась оппозиция.

«Ф. Рузвельт, выслушав генерала, заявил:

— Хорошо, тогда мы должны искать другого человека или группу людей на его место.

Стилуэлл:

— Они, вероятно, будут надеяться на нас».

Рузвельт просил своих дипломатов держать его в курсе дела относительно развития ситуации в Китае. Помощник президента Г. Гопкинс получил от соратника Стилуэлла Дж. Дэвиса послание со следующими словами: «Генералиссимус, возможно, единственный китаец, который разделяет широко распространенное среди американцев заблуждение, будто Чан Кайши олицетворяет собой Китай».

…В один из холодных дней зимы 1942/43 г. начальник штаба американского соединения в Куньмине Фрэнк Дорн был приглашен в резиденцию Сун Цзывэня. Хозяин простудился и шумно сопел, втягивая лечебные запахи ингалятора. Но его тонкие губы презрительно кривились, когда он начинал говорить о ненавистном своем родственнике. Сун вспомнил, что Чан Кайши обязан был ему своей жизнью в то лихое время, когда различные группировки Гоминьдана столкнулись в борьбе за лидерство в начале 20-х годов. Но нахальный родственник ни разу не проявил и тени благодарности. А периодически обостряющееся кожное заболевание Сун Мэйлин? Оно связано с нервной реакцией — Сун уверен в этом — на отвратительный нрав Чан Кайши.

Из разговора в доме Суна можно было понять, что хозяин нацелился выяснить через гостя реакцию Стилуэлла на свой план замены Чан Кайши. Сун хотел выдвинуть на роль главы правительства представителя военной клики генерала Сюе, а сам надеялся взять в свои руки реальные рычаги власти. Вскоре Сун рекомендовал генерала Сюе генералу Стилуэллу. Но американцы не проявили особого интереса к этой фигуре, дело ограничилось обсуждением.

Расстаться с диктатором оказалось не менее сложным, нежели найти на его место нового человека. Ф. Дорн вспомнил в связи с этим сенсационные факты.

Стилуэлл, возвратившись из Каира в Китай, сразу же в сугубо доверительной форме поведал Дорну об устном распоряжении Ф. Рузвельта, которое, по признанию самого Стилуэлла, поразило американского генерала. Стилуэлл даже замолк на некоторое время. Наконец, сосредоточившись, заявил: «Хорошо, приказ есть приказ, и у нас нет иного выхода, кроме как последовать ему… Я должен руководить подготовкой плана террористической акции по уничтожению Чан Кайши». «Если вы не можете действовать совместно с Чан Кайши, — якобы так сказал Ф. Д. Рузвельт и так были переданы Стилуэллом слова президента, — не можете его заменить, то покончите с ним раз и навсегда». Сам приказ исходил, как предполагал Дорн, либо от помощника президента Гопкинса, либо от одного из высокопоставленных офицеров Пентагона.

— Уничтожить Чан Кайши? — спросил с недоверием Дорн.

— В приказе не утверждается: убить его, — разъяснил генерал. — В нем говорится: подготовить план, что означает только план. Такой план, который никогда не возложат вину за совершенное ни на правительство США, ни на какого-либо американца.

— И все же это приказ, — заключил Дорн.

— Я знаю, насколько это отвратительно, — ответил либерал Стилуэлл. — Обдумайте тщательно план и помните: абсолютно ничего и никогда не записывать. Я обязан сказать вам, что все это дело должно быть особо секретным. Если что-либо просочится наружу, пока идет война, мы окажемся вместе в адском дерьме.

— Но почему я?

— Я обдумывал это с того времени, как покинул Каир. Я остановился на вашей кандидатуре в силу двух причин: вы знакомы с китайской ситуацией лучше, чем кто-либо другой, и вы знаете, чего нельзя сделать в Китае, а в данном случае это настолько же важно, как осознавать, что может быть там сделано…

— Могу ли я, сэр, спросить, кто отстаивал идею подготовки подобного плана? — не унимался подчиненный.

— Конечно, вы можете спрашивать все, что вам угодно. Я не отвечу, однако, на ваш вопрос. Но сообщу вам вполне определенно одно: это не моя идея. Она родилась на самом верху. В следующий раз я буду следовать через Куньмин, дайте мне знать о том, что вы сварите. Вы, вероятно, должны будете готовить это с одним или двумя тщательно отобранными офицерами. Ну а это на ваше усмотрение…

Через неделю Дорн встретился с двумя наиболее доверенными офицерами штаба. «Осознаете ли вы, что может означать подобная акция? А если провал?»— офицеры задавали один вопрос за другим. Собеседники, конечно, понимали, насколько серьезны политические последствия американского заговора против главы союзного государства, да еще в разгар военных действий с державами «оси».

— Шеф, это невозможно осуществить, — заявили Дорну его офицеры.

— Хорошо, подобное не может быть осуществлено. Тем не менее мы должны работать над этим.

Часами обсуждали различные пути осуществления заговора. Застрелить Чан Кайши? Подобный план требовал привлечения к акции американца, и если бы он был убит охраной — возможность такого рода рассматривалась как вполне вероятная, — ответственность за заговор полностью ложилась бы на правительство США. Исключался и яд. Продукты, прежде чем попасть на стол Чан Кайши, опробовал врач. Отрицалась и подготовка взрыва. Тайная полиция могла не только обнаружить взрывное устройство, но и докопаться до его происхождения. «Дворцовый переворот» привлек бы слишком много участников, что резко ослабляло гарантии секретности заговора, к тому же генералиссимуса постоянно окружали хорошо подготовленные и вооруженные охранники.

Наконец один из офицеров предложил вроде бы приемлемый план: вместе с Сун Мэйлин убедить Чан Кайши отправиться в инспекционную поездку в Рамгархский центр военной подготовки в Индии, а в пути их самолет потерпел бы аварию. Чета должна была как бы «случайно» получить неисправные парашюты. При этом приходилось пожертвовать и несколькими американцами. Детали согласовали тогда же. Люди, ответственные за парашюты, должны находиться в неведении о предстоящих событиях. Пилот получит секретный приказ лишь в воздухе.

Две недели спустя Дорн излагал этот план Стилуэллу.

— Я думаю, что подобный план сработает, — поддержал своих коллег генерал. — И вы правильно полагаете, что американские офицеры должны быть в самолете, даже если мы рискуем потерять из них одного или двух.

Стилуэлл предупредил о необходимости иметь абсолютные гарантии желаемого поведения пилота. Это Дорн брал на себя.

Итак, заговор против Чан Кайши имел место, но, согласно признанию его инициаторов, президент никогда не давал окончательного одобрения идеи устранения генералиссимуса. Сун Мэйлин, принимая орден «За заслуги», очевидно, и не предполагала, что под сенью демократии американские эксперты разрабатывают планы элементарной физической расправы с четой Чан Кайши.

В послании Ф. Рузвельта от 27 октября 1943 г Чан Кайши получил приглашение на Каирскую конференцию глав великих держав. Конференция в Каире открылась 22 ноября. С 1 по 5 декабря после окончания Тегеранской конференции (28 ноября — 1 декабря) проходил второй этап Каирской встречи. Чан Кайши прибыл в Египет на конференцию, расположился в одном из старинных особняков в предместье Каира. Главу Китая распирало от гордости: наконец его посадили на равных за один стол с главами великих держав.

В беседах Рузвельта с Чан Кайши и со Стилуэллом явно проявилось желание американской стороны подорвать позиции европейского колониализма в Азии. Ф. Рузвельт спросил Чан Кайши: хотел бы он заполучить Индокитай? Чан Кайши лицемерил: «Ни при каких обстоятельствах!» Он говорил президенту США неправду. Уже в 1942 г. американский посол Гауе, докладывая президенту о территориальных притязаниях Чунцина, обращал внимание на планы гоминьдановцев в отношении Индокитая: если Индокитай не будет готов к самоуправлению, предложить на международной конференции передать мандат на Индокитай Китаю.

В беседе со Стилуэллом президент изложил свой план превращения Гонконга в «свободный порт». Прежде всего он считал необходимым поднять в Гонконге китайский флаг, а затем Чан Кайши должен был сделать «великий жест» и объявить город «свободным портом». Сепаратные обсуждения колониальных проблем настораживали стойких защитников британской короны.

В Каире чета Чан Кайши имела возможность побывать в обществе У. Черчилля. Премьер, как отмечали биографы Чан Кайши, посмотрев сверху вниз на Сун Мэйлин, спросил: «Так, мадам, я думаю, вы считаете меня негодным, подлым империалистом, стремящимся захватить как можно больше колоний и не желающим делиться тем, что мы уже получили». Мадам предпочла ответу свой вопрос: «Почему вы уверены, что я так думаю о вас?»

Чан Кайши не мог не догадываться о растущем недоверии Черчилля к Чунцину, к его сепаратным переговорам в Каире с Рузвельтом. Создавалось впечатление, что Рузвельт поднимал роль Чан Кайши, а Черчилль старательно ее принижал. Присутствие Чан Кайши, по мнению английского премьера, лишь мешало переговорам подлинных участников войны на Тихом океане.

В дискуссиях по вопросам планирования военной стратегии Чан Кайши следовал прежде всего политическим интересам, его заботило сохранение милитаристской опоры его личной власти. Развитие военных операций на материке ставило под угрозу существование Ьерных ему дивизий, на которые он рассчитывал в противоборстве с КПК. «Бирма является ключом ко всей кампании в Азии, — заявил генералиссимус на одном из заседаний. — После того как противник будет изгнан из Бирмы, его следующим рубежом будет Северный Китай и затем Маньчжурия. Потеря Бирмы была бы серьезным ударом для японцев, и поэтому они будут упорно цепляться, чтобы сохранить свои позиции в этой стране».

Но когда участники встречи в Каире пытались заставить Чан Кайши начать наступление в Северной Бирме, то не встретили взаимности. Союзники обещали помочь китайской армии десантными операциями в районе Бенгальского залива (операция «Бакканир»).

После Тегерана Стилуэлл в разговоре с Рузвельтом спросил: «Как же Чан Кайши объяснит своим подданным неудачи союзников в реализации планов по открытию бирманской дороги?». — «Но если мы не пойдем на эту операцию, — отозвался президент, — то сможем перебросить грузы большим тоннажем через Гималаи. Да, мы сможем доставить больше грузов этим путем…»

Генерал Маршалл без особого восторга воспринял эту позицию Ф. Рузвельта. Ему порядком надоели многочисленные требования Чан Кайши доставить в Китай новые самолеты, летчиков. С раздражением Маршалл заявил: «Это, в конце концов, американские самолеты и американские летчики, и позвольте нам самим ими распоряжаться. А если Китай хочет получить больше материалов, пусть воюет сам и открывает бирманскую дорогу!..»

Чан Кайши подводил итоги своей поездки в Каир. На пленуме ЦИК Гоминьдана генералиссимус превознес усилия США, нацеленные на «создание независимого и равноправного китайского государства». Оратор обратил внимание на Каирскую декларацию, опубликованную в Каире 1 декабря 1943 г. Благодаря успехам китайской дипломатии, констатировал Чан, в декларации говорилось о возвращении Китаю Тайваня, Маньчжурии, островов Пэнхуледао, предоставлении Корее «в должное время» независимости. Каирская декларация отражала освободительный дух борьбы народов против держав «оси», торжество принципов справедливости и идей антиколониализма.

Чан Кайши несколько преувеличивал свою роль на Каирской конференции. Черчилль остался при своем мнении: он не разделял позицию Ф. Рузвельта, настаивавшего на восприятии Китая в качестве «великой державы», а Чан Кайши как величайшего лидера. В Каире Чан добивался признания своего международного статуса; он хотел также получить как можно больше оружия для своих арсеналов в Юго-Западном Китае. Военные действия союзников, надеялся генералиссимус, откроют ворота с Юга в Чунцин, и оружие, снаряжение хлынут к нему, как из рога изобилия. Американцы, однако, убеждались, что переправляемые с таким трудом в Чунцин грузы не идут впрок.

Чан Кайши стремился выиграть время, чтобы воспользоваться плодами победы союзников. Но Вашингтону уже надоели бесконечные просьбы из Чунцина о помощи оружием и деньгами. И генералиссимус получает от президента сообщение, где говорится об отказе союзников от операции «Бакканир». Это был неожиданный политический удар, который потряс чунцинские верхи.

Единственный козырь, предназначенный для воздействия на Белый дом, был всегда под рукой. «Китай не сможет продержаться в войне, — писал Чан Кайши Рузвельту, — и поэтому не исключена его капитуляция». В Чунцине с глубоким разочарованием признали: интересы Чан Кайши принесены в который раз в жертву англо-американской стратегии.