Я никому кроме Ганса не стал рассказывать про то, что тогда ночью я налетел на Дитера-фашиста, который поджидал меня у выхода из подземелья. А может, никого он не поджидал, а просто проезжал мимо на велосипеде и увидел свет моего фонарика. Только непонятно, куда он мог ехать мимо замка так поздно, если наша дорога ведет только в замок и больше никуда.

Я никому не стал про это рассказывать, совсем не потому, что Дитер опять пригрозил меня убить, если я буду болтать, а потому что мне противно про это рассказывать. Не знаю, зачем ему понадобилось меня специально поджидать, чтобы наступать мне сапогами на лицо, ведь я ничего плохого ему не сделал. Я мог бы влезть обратно в подземный ход, но боялся, что он сделает какую-нибудь пакость и я не смогу оттуда вылезти. Поэтому я просто закрыл глаза, чтобы не видеть его противные сапоги у себя перед носом, но уши я закрыть не мог и мне пришлось выслушать все глупости, которые он наговорил.

Сначала он придумал, что я, наверно, подручный дракона, раз я выползаю прямо из скалы. Чтобы доказать ему, что никакой я не подручный, мне пришлось сознаться, что я просто выбираюсь из замка по подземному ходу. Тогда он начал приставать ко мне, чтобы я ему рассказал, зачем я пробирался в замок тайком по подземному ходу, если у меня есть ключи от ворот - уж не для того ли, чтобы подглядывать за Отто и фрау Штрайх? Потому что они вряд ли пригласили меня смотреть с ними такой завлекательный фильм, правда?

- А фильм ничего, да? - спросил он и загоготал - Особенно те девушки в

кустах, да? Или тебе больше понравилась толстуха в ванне?

Потом он придвинул свой черный сапог совсем близко к моему носу и сказал:

- Что же ты молчишь, крошка Клаус?

Я так испугался, что у меня язык приклеился к зубам. Откуда он мог знать, какой фильм смотрели Отто и фрау Штрайх, когда ворота были заперты и даже я не мог войти в замок? Но Дитеру, наверно, было неважно, отвечаю я или нет, потому что он оставил мой нос в покое и начал хвастаться, будто без него ни Отто, ни фрау Штрайх никакой фильм не могли бы увидеть. Все он, все он, Дитер! Но они, сволочи, не ценят, что ради их удовольствия он должен под дождем тащиться в гору, потому что его драгоценная тетушка не может ни на минуту оставить своего драгоценного старого идиота, а кассету нужно вернуть завтра утром. Но ничего, добавил он и противно заржал, старому идиоту это влетит в хорошую копеечку.

Из всей этой белиберды я понял только, что старым идиотом Дитер называет не меня, а Отто. Если бы я пересказал Ури всю чушь, которую молол Дитер, он, может, объяснил бы мне, как Отто может влететь в какую-то копеечку, когда он даже ходить не умеет. Но я не стал рассказывать Ури про Дитера, или пришлось бы объяснять, что я забыл дома ключи. А мне не хотелось, чтобы и Ури тоже думал, что у меня голова как дырявая корзина. И про то, что Дитер пинал меня, тоже не хотелось. Тем более, что мне быстро повезло: дождь усилился и Дитеру надоело мокнуть из-за меня. Он последний раз больно ткнул меня сапогом в ухо и припустил к своему велосипеду, а я дождался, когда он уберется, вылез, взял свой велосипед и поехал домой.

Мамка в ту ночь не вернулась домой ночевать и так и не узнала, что я ездил вечером в замок кормить свиней. Поэтому фрау Инге отдала все мои пятнадцать марок мне и у меня теперь есть куча денег, чтобы в День Охотника пойти в "Губертус" играть на автомате.

Конечно, было бы здорово, если бы Ури тоже пошел со мной поиграть. Совсем не потому, что он будет тогда бросать в автомат свои монеты, - сейчас мне это не важно, у меня есть целых пятнадцать марок, у меня так много никогда не было. Просто если я приду в "Губертус" с Ури, я могу не боятся, что туда припрется Дитер-фашист в своих блестящих черных сапогах. Интересно, он помыл свои сапоги после того вечера в карьере, когда он топтался вокруг меня под дождем, так что забрызгал их грязью до самого верха?

Когда я попросил Ури пойти со мной в День Охотника играть на автомате, он сказал, что так далеко вперед он загадывать не может, тем более, что в этот день отгул и у меня, и у фрау Штрайх. Сегодня, когда он зашел в свинарник за фонарем, я хотел ему напомнить, что День Охотника будет завтра, но он от меня отмахнулся и сказал, что завтра будет завтра. А зато сегодня, если я потороплюсь, он поведет меня осматривать замок. Он не велел мне итти через кухню, а потащил мимо рабочих из города ко входу в комнаты Отто. У нас теперь полно чужого народу - входят, выходят, приезжают, уезжают, и я должен все время бегать открывать им ворота. А когда я мимо них прохожу, они толкают друг друга локтями, показывают на меня и смеются. Но сегодня я шел не один, а с Ури, так что пусть смеются сколько влезет, мне на них плевать.

В тот момент, как мы спускались по ступенькам, которые ведут к Отто, кто-то начал громко звонить в звонок у ворот. Я хотел побежать открыть, но Ури меня не пустил. Он сказал, что фрау Инге сама отопрет ворота, потому что она послала нас в ответственную экспедицию и мы не должны отклоняться. Я не успел спросить Ури, что такое "экспедиция", потому что фрау Штрайх выскочила нам навстречу и стала выяснять, что нам надо. Каждый раз, когда я встречаю фрау Штрайх, я не смотрю в ее сторону, чтобы она не догадалась по моим глазам, что я видел, как они смотрели тот фильм. Но она не понимает, в чем дело, и сердится на меня, что я с ней не здороваюсь.

Она и сейчас начала было сердиться, но Ури сказал ей, что она сегодня очень хорошо выглядит, хотя, по-моему, она была такая же уродина, как всегда, - и она от нас отстала. Мы пошли по подземному переходу и я только тут заметил, что Ури кроме фонаря держит в руке большое кольцо с ключами, которое всегда висит в кухне.

- Ты знаешь, что это за ключи? - спросил он.

Я сказал, что знаю: это ключи, которое всегда висят в кухне. Правильно, сказал Ури, а что кроме этого? Я не мог придумать, что еще, и тогда Ури спросил, трогал ли я когда-нибудь эти ключи? Я подумал и сказал, что я их трогаю каждый раз, когда вытираю пыль в кухне.

- А ты их считал? - спросил Ури.

- Зачем их считать? - удивился я. - Я и так знаю, сколько их.

- Ну, и сколько их? - спросил Ури.

- Тринадцать. - быстро сказал я, потому что знал точно.

- Тринадцать, говоришь? - переспросил Ури и остановился. Мы как раз дошли до того места, где от подземного перехода ответвляется коридор в круглый зал.

- Давай-ка пересчитаем.

И мы стали считать. Но сколько мы ни пересчитывали, у нас получалось двенадцать. Мне стало очень обидно, потому что я точно знал, что на кольце тринадцать ключей. Это не то, чтобы я придумал, а даже слово такое есть - чертова дюжина. Фрау Инге всегда говорит мне: "Клаус, ты уже перетер нашу чертову дюжину красавцев?". Потому что наши ключи очень красивые и большие, размером с мою ладонь, и головка каждого ключа изображает какого-нибудь рыцаря или героя. Я точно знаю, что их чертова дюжина, просто я их давно не пересчитывал - зачем пересчитывать, раз я и так знаю?

Мне стало так обидно, что я захотел тут же пойти к фрау Инге, - пусть она подтвердит, что она всегда называет их "чертова дюжина красавцев". Но Ури не пустил меня к фрау Инге, он сказал:

- Мы поговорим с ней потом. А сейчас пошли в зал, а не то скоро стемнеет и я не смогу показать тебе что-то интересное.

И мы пошли по коридору в круглый зал, - туда, где лестница вниз, из которого мы с Карлом выкатывали когда-то камни для постройки. Даже наш старый настил остался там, где мы его настелили: хоть никто больше им не пользовался, но никто его оттуда не убрал. Когда я сказал об этом Ури, он громко свистнул и засмеялся:

- Ах, так вот для чего этот настил!

Потом он посмотрел на меня как-то странно, схватил меня за волосы своей большой лапой и притянул меня поближе, но не больно, не так, как мамка, когда хочет меня проучить.

- Скажи, еще много секретов у тебя есть?

Я не знал, что сказать, и спросил у него, что такое секреты. Он объяснил, что секрет - это если я знаю что-нибудь такое, чего нельзя рассказывать другим. Тогда я стал вспоминать, какие такие вещи я знаю, про которые никому нельзя рассказывать. И оказалось, что таких вещей полно. Я, например, знаю про подземный ход, и про то, как Отто велел мне вызвать скорую помощь, а сам думал, что приедет полиция, и про то, что мы с Дитером-фашистом ехали в том вагоне, из которого Ури выпрыгнул на парашюте, и про то, какой фильм смотрели Отто и фрау Штрайх, когда думали, что никого нет дома, и про то, как Дитер-фашист наступал мне сапогами на лицо. Я только раньше не знал, что это секреты. И еще мне было непонятно, когда считается секрет - когда его знаю только я? Вот Дитер-фашист, например, тоже знает, что мы ехали в том поезде, так это считается секрет или нет?

Тут Ури зажег керосиновый фонарь, который мы принесли с собой, и начал светить мне в лицо:

- Я вижу, у тебя оказалось много секретов! - засмеялся он. - Если ты уже все пересчитал, идем дальше! Вот тебе фонарик и пошли.

Я не стал спорить, взял у него электрический фонарик и прошел вслед за Ури под низкой аркой в узкий простенок, который никуда не вел. То-есть я раньше думал, что он никуда не ведет, но Ури подвел меня к кирпичной стенке и спросил, что это. Я сказал: кирпичная стенка! "Стенка, говоришь?" - сказал Ури с сомнением, поднес фонарь поближе к стенке и нажал ладонью на один кирпич. И тут весь кусок стенки направо от кирпича вдруг заскрипел и двинулся на нас. Я так испугался, что попятился и чуть не упал, но тут стенка остановилась и стала тихонько поворачиваться, открывая за собой совершенно черную пустоту, из которой на нас пахнуло противным гнилым запахом, каким иногда воняет из пасти Ральфа, когда он зевает.

- Видишь, это совсем не стенка, а дверь! - сказал Ури и вошел в черный проем, а я остался снаружи, потому что мне было как-то боязно туда идти - а вдруг эта дверь сама закроется и опять превратиться в стенку? И мы навсегда останемся там в вонючей темноте. Ури обернулся и посмотрел на меня:

- Не дрефь, Клаус! Я умею открывать эту дверь изнутри.

Он протянул руку куда-то влево, дверь повернулась обратно и с тихим скрипом сошлась со стеной. Ури исчез и я остался один в пустом простенке, который никуда не вел. И тогда я закричал-завопил-завыл так громко, что стена опять разошлась и вернула мне Ури вместе с запахом зевоты Ральфа. Ури смеясь выглянул из проема, схватил меня за рукав и потащил за собой прямо к Ральфу в пасть:

- Пошли, герой, пошли, хватить трусить!

Я стал упираться и хвататься пальцами за кирпичи, но кирпичи были гладкие и пальцы мои по ним скользили, не захватывая, а Ури был гораздо сильнее меня, так что мы с ним толкая друг друга протиснулись в проем и двинулись вперед, больно ударяясь о стенки коридора, который прятался от нас в темноте. Наконец, Ури остановился, поднял фонарь повыше и показал мне две железные двери, похожие на два глаза в очках, Он пнул ногой одну дверь:

- От этой двери ключ пропал, а эту, - он пнул вторую, - мы сейчас откроем.

И стал выбирать ключ из связки. И тогда я вдруг вспомнил секрет про ключ, но не стал его рассказывать, потому что если рассказать кому-нибудь секрет, то это уже не будет секрет. Но мне очень-очень хотелось рассказать Ури хоть что-нибудь и я спросил у него, что станет с секретом, если я его кому-нибудь расскажу. Ури объяснил мне, что надо сделать, чтобы секрет остался секретом: надо рассказать его по-секрету. Для этого тот человек, которому я расскажу свой секрет должен поклясться, что он больше никому его не расскажет.

- А ты можешь поклясться на крови? - спросил я Ури.

Он так удивился, что уронил ключ:

- Господи, Клаус, кто научил тебя таким глупостям?

Я чуть было не рассказал ему, кто меня научил, но вспомнил, что и это тоже секрет и спросил:

- А ты поклянешься на крови, что никому про это не разболтаешь?

- Ни за что, - сказал он и наклонился за ключем, - я не стану тратить свою драгоценную кровь на глупости.

Он поднял ключ и стал отпирать дверь. За этой дверью было еще темней и еще сильней воняло. Ури опять посветил мне в лицо и сказал:

- Ладно, если ты не хочешь, можешь со мной не ходить.

Но я не захотел оставаться один в темноте и мы вместе стали осторожно спускаться по лестнице, очень похожей на ту, что в круглом зале, только эта шла вниз до самого конца. Когда мы спустились, Ури начал светить вокруг большим фонарем, а я своим маленьким фонариком, и нам показалось, что это такой же круглый зал, как и наверху. Главное, мы убедились, что в полу не было дыр, и мы держась за стены смогли обойти весь зал: оказалось. что он не совсем круглый, потому что одна его часть отгорожена каменной перегородкой.

- Вот и все. - сказал Ури. - Жаль! Ни в темницу, ни в сокровищницу отсюда нельзя попасть, без того, чтобы пробить эту стену. Но ничего, мы с тобой что-нибудь придумаем, правда? Ведь должен же быть еще какой-то вход!

И мы пошли обратно. Мы поднимались по лестнице уже не так осторожно, как спускались, потому что идти наверх было совсем нестрашно. Когда я перестал бояться, мне стало очень весело оттого, что Ури взял меня с собой, чтобы показать мне секретную дверь и новый зал под лестницей. И тогда мне захотелось сделать ему что-нибудь приятное. Я только не знал, что. Может, рассказать ему какой-нибудь секрет?

- Ури, - спросил я, пока он запирал железную дверь. - Ты ни за что не хочешь поклясться на крови?

Ури не сказал ни да, ни нет, а только попросил:

- Посвети-ка мне сюда фонариком.

И стал расстегивать обруч с ключами, чтобы повесить на него ключ от железной двери. Мне показалось, что он на меня сердится, потому что он сегодня был какой-то странный, не такой, как всегда. Может быть обиделся на меня за то, что я ему не доверяю? И тогда я решил обязательно рассказать ему какой-нибудь секрет, даже если он не захочет поклясться на крови - пусть посмеется. Я так ему и сказал - я думал, что он обрадуется, но он отмахнулся от меня, совсем как мамка:

- Слушай, отстань от меня со своими глупостями.

И быстрым шагом направился к секретной двери, а я побежал за ним, пугаясь, что он выйдет первый и оставит меня одного в темноте. Но он все-таки вспомнил, что я боюсь, остановился перед самой дверью и пропустил меня вперед. Когда мы вышли, он нажал на кирпич, щель в стене закрылась и стена в простенке стала на вид обыкновеной стеной, как все другие.

Мы прошли под аркой и снова оказались в круглом зале. Там уже стало совсем темно, но все таки не так темно, как в подвале, а как бывает в замке, когда солнце уже зашло. Ури остановился возле лестницы и стал прислушиваться к тому, что творится наверху во дворе. Но он ничего не мог услышать, потому что во дворе было тихо. Строители, конечно, уже давно уехали в город в своем микро-автобусе и фрау Штрайх тоже - она никогда не задерживается после конца своего рабочего дня. Наверно, они с Отто смотрят свои фильмы днем после обеда, когда все в замке заняты делом и не обращают на них внимания.

Ури постоял-постоял прислушиваясь, а потом погасил большой фонарь и сел на обломок камня, который мы с Карлом не стали выволакивать отсюда, потому что он не годился для постройки. Он помолчал минуту и спросил:

- А что, тебе очень хочется рассказать мне какой-нибудь секрет?

Не знаю, как он догадался, но мне и вправду очень хотелось, хотя было уже поздно и мне пора было ехать домой обедать.

- Ну и расскажи, раз хочется. - посоветовал мне Ури. Потом подумал и добавил:

- Не бойся, я тебя не выдам.

Я сперва не знал, какой секрет ему лучше рассказать, но раз мы были в круглом зале, я начал рассказывать секрет про круглый зал, - как Отто попросил меня вызвать скорую помощь, а сам велел мне везти его по нижнему коридору вслед за Карлом, который куда-то спешил. И как Отто велел, чтобы я вез его быстрей и быстрей, и все время стучал мне лапой: "Скорей! Скорей! Скорей". Но мне показалось, что Ури слушает меня не очень внимательно, хотя я не видел его лица в темноте. Когда я дошел до того, как Карл велел мне итти наверх открывать ворота полиции, во дворе хлопнула дверца машины. Ури схватил меня за руку и сказал мне шёпотом:

- Стоп, замолчи!

Я сказал было еще одно слово, но Ури вскочил с камня и прикрыл мне рот ладонью. Я замолчал и услышал, как наверху зафыркал включенный мотор. Это была не наша машина, и не фрау Штрайх, а чья-то чужая, - наши машины я узнаю по звуку мотора. Ури стиснул мне локоть так сильно, будто боялся, что я убегу, хоть я никуда убегать не собирался. Куда я мог убежать в темноте? Чужая машина немножко поревела во дворе, разворачиваясь, выехала за ворота, погазовала на повороте и покатилась вниз к шоссе, так что скоро ее не стало слышно. Тогда Ури отпустил мой локоть и сказал:

- Ладно, хватит. Пошли наверх!

Я стал спрашивать его, кто там был в чужой машине, но он быстро зашагал впереди меня по темному коридору, не дожидаясь, пока я посвечу ему под ноги фонариком. Мне ничего не оставалось, как светить ему в спину, - спина выглядела так, как в тот вечер в поезде, когда он выпрыгнул из окна.