— Нет, ну надо же, всего-навсего 720 долларов! Несколько месяцев в этой дыре, в убогой комнатенке над баром, и такой мизерный результат!

Александра еще раз пересчитала деньги, старательно разглаживая смятые купюры, сложив «зелененькие» аккуратной стопочкой. Тоненькой она вышла, стопочка эта, и от повторного пересчета денег в ней не увеличилось, ни на один доллар. Н-да, такими темпами и за год, и за два нужную сумму не заработаешь.

А ведь твердо она для себя решила — полгода в этом притоне проведет, максимум — год, соберет несколько тысяч, чтоб и за проход через Периметр заплатить, и на жизнь что-то оставить, на первое время хотя бы. Но расходы на ежедневные нужды словно сжигали заработанное, будто в топку попадали деньги, тонкими, невесомыми хлопьями пепла вылетая в трубу этой проклятой печи.

Приличное питание, красивое белье, косметика — такие вещи стоят в Зоне просто бешеных денег, а ведь покупалось все довольно обычное, средненького качества. В прошлой жизни, за Периметром, Александра бы и не глянула на этакое вот — «неплохое», «ну более-менее….». Нет, не для нее совсем еще недавно были стандартные уловки небогатого человека — все эти распродажи, акции, пробники и прочая чушь. Всегда «первый класс» — только так, на себемы не экономим, ни в коем случае.

Конечно, теперь, в Зоне, можно и пониже планку качества опустить, экономию ужесточить, попытаться обойтись без нарядов стильных, кружевного белья, в общем, всего того, на что так падки дорогие клиенты. Но тогда с этой вот ступеньки «перворазрядных девочек» — для особо удачливых сталкеров, барыг Зоны и офицеров, как правило, из натовского контингента (да чтоб не ниже майора), можно вниз скатиться запросто, стать безотказным станком, работающим круглосуточно — столько, сколько нужно это будет клиентам и хозяину. И не будет тогда ни подарков, ни купюр «под подушку» от щедрого клиента — а значит, не будет и возможности выбраться наружу.

— Ну нет, — упрямо, до боли в челюстях, стиснула зубы Александра. — И думать не смей о таком, — мысленно наказала она себе, — я выберусь, выберусь во что бы то ни стало.

— Асхат, прелесть моя, жди меня, и я вернусь. Вернусь, и первое, что сделаю — потрачу заработанное с толком, что бы встречу нам устроили люди понимающие, и оказался ты при этом в полной моей власти — беспомощный, беззащитный. Желательно даже, крепко связанный — ну или в наручниках. Чтобы не помешал никто ни словом, ни единым жестом врезать от всей души. Так врезать, чтобы брызнули в разные стороны зубки твои белоснежные, чтоб на холеном смуглом лице остались шрамы на всю жизнь…. Зона многому учит — и теперь Александра сумеет ответить обидчику, да так, что память останется на всю оставшуюся жизнь. И жизнь эта будет недолгой — только что бы времени хватило понять, прочувствовать на своей шкуре, каково это — терпеть, когда нет уже никаких сил, когда не просто застонать — завопить хочется, но нет ни права такого, ни возможности.

Только эти сладостные мечты о мести и спасали от безумия, когда выть хотелось, когда сердце разрывали на части тоска, брезгливость и ужас. Но нет, не из того она теста сделана — с ума сходить. В такие мгновенья Александра закусывала угол подушки, давясь своими слезами и злостью, и молчала, и мечтала. Мечтала, как выберется отсюда, как отомстит Асхату, этому подонку, этой мрази….

Ах, как веселился он, наверное, отправляя беспомощную, одурманенную девчонку в Зону — как он думал, навсегда. Конечно, отсюда выбраться ей, проданной практически в рабство, почти невозможно. Но почти — еще не абсолютно, так говаривал папка в те недолгие, счастливые минуты, когда находилось у него время пообщаться — не спеша, выключив надоевший телефон, сидя дома за удобным кухонным столом.

Под уютно и мягко светившим абажуром рассказывал он всякие интересные истории из своей жизни и попутно поучал единственную дочь — что, мол, безвыходных ситуаций не бывает, что умный человек — мужчина это, или женщина, неважно, всегда найдет способ и средства, обратит свои слабости — в силу, реализует любую возможность и добьется намеченной цели. Но нет его на этом свете, два года уже, как нет. А встретиться с отцом «на том» свете Александра надеялась еще не скоро.

Грустные эти размышления прервали вопли, раздавшиеся в соседней комнате. Пронзительный, звенящий от злости девичий голос и неторопливые, успокаивающе-урезонивающие реплики Мадам Грейс. Хотя какая она Грейс — так, для шику, по-заграничному вроде бы, и воякам натовским нравится, а на самом деле просто Галина Ивановна. Тут и Александра — не Александра вовсе, а Анжелина, и остальные девочки тоже на такой лад вот манерный. Тьфу, гадость какая и пошлость, хотя, конечно, кто б говорил еще про пошлости, да уж ….

Нельзя быть продажной наполовину — либо ты за деньги работаешь, либо не строй из себя невесть что, а вали куда подальше, — никто особо не держит. Но валить было некуда, пробовали некоторые — без снаряжения, безо всяких приборов и датчиков, оружия….

Отходили они обычно совсем недалеко, так что хоронили потом на заднем дворе, по-простому — холмик земли, деревянный крест, дощечка с именем, это если было еще, что хоронить. И то, Мадам хоть на этом настоять смогла — Боров вообще хотел в лесу яму выкопать, и туда тела сваливать, что бы зверье потом кости растащило по кустам. Вот же скотина — зарабатывает на девочках огромные деньги, а не платит ничего — только записывает в тетрадочку, кто сколько зарабатывает. Как бы зарабатывает, условно — чтобы потом вычитать за еду да колготки-трусики. Да вычитает столько, что иногда «заначки» в ход идут — такая у него бухгалтерия хитрая.

— У-у, как я тут все ненавижу, — в тысячный, наверное, раз мелькнула ставшая уже привычной мысль.

— Да сколько же можно, — разорялась за стеной Ленка, то есть Элла, — я уже и так, и этак к нему, что я, не человек совсем?! Я помыться его попросила, всего лишь, по—мы—ться, понятно?! Ах, я ласковой должна к нему быть?! Да у него бумага туалетная к жопе прилипла, ясно?!

Достало все приятельницу, сорвалась. Не изменят ничего ее крики, кричит зря — да и не для того кричит, чтобы изменить что-то или добиться цели конкретной — просто злость свою, усталость и ненависть к скотству окружающему выкрикивает. Мадам это понимает, бубнит что-то успокаивающее. Сколько она таких вот истерик видела….

Внезапно в дверь сильно стукнули, и в тот же самый момент, практически одновременно со стуком, ввалился слоноподобный Боров — это манера у него такая, вроде он стучится, разрешение войти спрашивая. А на самом деле в дверь уже открывающуюся костяшками пальцев разок стукнет — для вида, и все. Шутник он у нас известный. Ну, может, и отольются ему эти шуточки — вместе со слезами девочек. Много, много их прошло через руки эти жадные, рыжими волосами поросшие — надолго тут мало кто задерживается. Кому повезет — обратно вырваться удается, но это редко. Почти все сильно пьют, многие еще и «дурь» разную употребляют, так что чаще вниз, в подвал перемещаются, а там и еще ниже — метра на полтора под проклятую землю Зоны ложатся.

— Слышь, Анжелка, — прогнусавил Боров. — Внизу клиент особый, повезло тебе.

— Кто? — равнодушно, обреченно-устало спросила Александра. Будто все равно ей — все они одинаковые, какая тогда разница…. А сердце забилось, запрыгало отчаянно — хоть бы не Фокусник. Кто угодно, только не он. Лучше трое, или четверо даже, чем садист этот проклятый. А может, и не садист, никто же не знает толком — наведывается он редко, но слухи ползут один другого страшнее. Фокусник — это девочки между собой так его прозвали. Мадам как-то в сердцах сказала — «Навязался со своими фокусами на мою голову, Коперфильд гребаный», оттуда и пошло прозвище.

Приходил он в обычном сером комбинезоне, на котором ни знаков различия, ни шевронов группировок, ничего. Не поймешь даже, кто он — сталкер, военный или кто еще. Но Боров перед ним явно гнулся, этого человека всерьез опасаясь.

Что за это фокусы такие таинственные, для которых таинственный заказчик девочек брал, никто из живущих в верхних комнатах не знал, но все подозревали, что дело тут не в только в обычных постельных утехах (к необычным в заведении тоже привыкли). Конечно, Мадам и Боров что-то знали, или догадывались, по крайней мере, но с персоналом они не откровенничали никогда, дистанцию держали.

Однажды Фокусник на целый день увез с собой Риту. Вернулась она поздним вечером, и была немного не «в себе» — глаза круглые, как плошки, трясется вся. Ну, отпоили ее чаем и коньяком, успокоилась как-то, заснула, хотя спала плохо, во сне кричала. Но ни утром следующего дня, ни потом ничего не рассказывала, говорить о Фокуснике отказывалась наотрез, и все попытки ее расспросить приводили к истерике — пришлось оставить эту тему в покое. Синяки на руках, правда, сходили долго, но побоями тут никого не удивишь, и до истерики не напугаешь, так что дело не в них было, это ясно. Ну а вскоре Рита, после того случая начавшая крепко выпивать, перешла вниз, в подвал под баром, да так и сгинула.

Вот еще Фаину забрал месяц назад Фокусник, с собой увез, и больше никто о ней не слышал. Тихая, невысокого росточка, покорная и постоянно печальная, она нравилась Александре, они даже дружили — совсем немного, так, поболтают иногда наедине, посплетничают. Даже такая дружба лучше, чем вовсе никакой, нужно же хоть иногда забыться, да от мыслей черных отвлечься.

— Ну, ты ж сама догадалась уже, — скотски улыбаясь, ответил Боров. — Я знаю, вы его между собой Фокусником зовете. Да-да, именно он. И никакой не садист, не извращенец, нечего выдумать, — враз посерьезнел Боров. — Да, причуды у него бывают, ну так он и платит за это нормально. Короче, ты ж у нас типа умная очень — так давай тогда так, по-взрослому. Платит он десять штук. Десять тысяч зеленых американских долларов, без дураков. В нашем «Хилтоне» ему с тобой не интересно общаться, так он тебя на прогулку свозит. Уж не знаю, что он там удумал, но тут такое дело. Просьбу его исполнишь, вернешься с деньгами. Пятьдесят на пятьдесят — твоих пять штук будет. Вот и испытаешь удачу свою, а?

При этих вот, последних своих словах Боров изменился прямо на глазах — всегдашняя ухмылчока пропала, глаза стали такие….серьезные, задумчивые. Словно не о деньгах он думал, а гадал, вернется ли Алекесандра назад. Похоже, затеи Фокусника интересовали его не на шутку, и такая информация ему была интересна гораздо больше денег.

Это бы Шанс. Тот самый, с большой буквы и выпадающий лишь однажды.

— Интересно, — мимолетно, в глубине где-то промелькнула у Александры мысль, — а сколько человек сгинуло в Зоне, успокаивая себя вот так, про свой главный шанс и все такое? И все же, все же…. Риск против денег — это почти честно. Не очень-то тут согласия спрашивают, но хоть предупреждают, кто ее ждет.

Собиралась она долго. Как ни странно, Боров ее не торопил, а она пыталась собраться с мыслями, не спеша перебирая немногочисленные наряды, укладывая волосы в затейливую конструкцию, и лихорадочно при этом раздумывая — что может пригодиться, что такого можно взять с собой из числа вещей обычных, но в случае чего способных послужить если не оружием, то хотя бы подручным средством. Ничего кроме металлических спиц-заколок, здорово подходящих к восточному костюму, в голову не приходило, и, в конце концов, пришлось спуститься к клиенту.

Фокусник сидел в Баре, в самом темном углу. Боров стал ему что-то торопливо объяснять, тот отмахнулся — потом, мол, не сейчас. Крепко взяв за руку, чуть повыше локтя, притянул к себе Александру, пристально взглянул ей в лицо, и удовлетворенно кивнул — то ли Борову, то ли себе самому. Нехороший у него был взгляд, тухлый — словно у дохлой рыбины. Взгляд этих необычных, довольно светлых, чуть навыкате, глаз ничего не выражал — или странное это выражение было ей просто не разобрать.

До нужного, известного одному Фокуснику места добирались довольно долго — около двух часов. УАЗик с тентом петлял по проселочной дороге, как заяц, оставляя за собой шлейф пыли. Сидевший за рулем Фокусник периодически сверялся с картой, странным образом разрисованной разноцветными обозначениями. Приборная панель у машины была тоже странной, довольно необычного вида. В прошлой жизни, за Периметром, Александра и сама водила, ездила в машинах самых разных марок и производителей, но такого количества различных датчиков и приборов непонятого назначения не видела никогда.

Впрочем, езда в Зоне требовала особых навыков. Привычные шкалы, показывающие обороты двигателя, скорость движения и расход бензина были не главными — для успешного передвижения требовалось тут совсем другое, «лихачи» в Зоне отсутствовали. На особо глубоких рытвинах мотор машины натужно ревел, иногда колеса пробуксовывали, но Фокусник сидел в своем кресле, как истукан — ни одного крепкого словца, ни единого возгласа не услышала от него Александра за всю поездку. Поначалу она пыталась завязать разговор, спрашивала осторожно — куда едем, далеко ли еще, но Фокусник только хмурился, поглядывал недовольно, один раз только буркнул — «На месте узнаешь», так что беседы не вышло.

Заложив крутой вираж, машина объехала скопление валунов, и остановилась сразу за ними, напротив полускрытого кустами входа в бетонный бункер.

— Приехали — абсолютно спокойно, без тени эмоций, объявил Фокусник, — выходи.

Снаружи вход и видимая часть сооружения выглядели давно заброшенными. Однако, дверь с цифровым кодом скрывала несколько помещений, содержащихся в полном порядке и оборудованы эти помещения были довольно солидно. Полы выложены светлым кафелем, раздвижные стеклянные двери, много какого-то сложного оборудования, мощное освещение, на стенах толстые жгуты проводов…..Все это напоминало то ли небольшой подземный госпиталь, то ли научно-исследовательский комплекс в миниатюре. И охрана, у каждой двери находились охранники в серо-синих защитных костюма. Наемники, значит, — отличить их форму от обычных военных Александра вполне способна.

Фокусник привел ее в отдельное помещение, где у дальней от входа стены находилась натуральная клетка — толстые металлические прутья образовывали решетку, в одном углу миска — то ли с водой, то ли с едой, а в другом сидел на полу человек — обычный с виду парень, худой, в военном комбинезоне. Он сидел прямо на полу, уткнувшись лицом в согнутые колени, обхватив руками голову. Клетка была ярко освещена мощными лампами на хромированных ножках, которые заливали не только клетку, но и всю эту большую комнату ярко-белым, режущим глаза светом.

— Так, — заговорил стоявший за спиной у Александры Фокусник, — это и есть твоя задача. Раздевайся, входи в вольеру. Как правило, он не опасен, так что действуй. Твоя задача — добиться, чтобы между вами состоялся сексуальный контакт. Будь осторожней, чрезмерные усилия могут привести к приступу ярости, почти бешенства — были уже подобные случаи.

— Я хотела бы знать, кто он, что с ним, — не поворачивая головы, продолжая рассматривать объект, спросила Александра.

— Это лишнее. Задача тебе поставлена, действуй. Ну, — раздраженно добавил Фокусник, — или можешь отказаться, и я верну тебя назад. Но тогда Борову придется вернуть аванс. Я думаю, деньги он уже считает своими, и в случае отказа, пожалуй, тебе придется возместить ему потерю. Не знаю, сможешь ли ты с ним рассчитаться, но выбор за тобой. Итак, что ты решила? — холодно, видимо не сомневаясь в результате, спросил он.

Выбирать было практически не из чего. Если Борову придется вернуть пять тысяч….трудно представить, до чего он додумается, но ничего хорошего, однозначно. Да и выход из ситуации, «рецепт», угадать нетрудно — попытается перепродать ее, что бы вернуть хоть часть потерянных денег.

А кто купит — бандиты? Какая-нибудь шайка мерзавцев, для которых живой человек — не более чем товар, имеющий свою цену, вполне может это себе позволить в «складчину», на общих правах. Представив себя собственностью десятка или даже двух озверевших, забывших о всяких понятиях приличия и морали, давно не видевших женщин, бродяг, Александра ужаснулась. Да, это и будет смерть, вне всяких сомнений, и притом смерть страшная, отвратительная. Нет, на такое она не согласна.

— Ну, сколько можно раздумывать, — подхлестнул ее сомнения Фокусник. — Давай-ка живее, иди и делай, что умеешь.

Злость и обида, вспыхнувшие от этих слов, от вынужденности, предопределенности ее выбора, известного заранее, придали Александре решимости.

— Я вам что, кукла? — резко ответила она. — Вы себя профессионалом считаете, так и мне дайте возможность сделать свою работу достойно. Объясните мне, что с человеком, почему он выглядит, как затравленный зверь? Чего Вы хотите добиться с моей помощью? Дайте мне хоть немного информации, а я, — с вызовом сказала Александра, — уж поверьте, приложу все усилия, чтобы эти сведения даром не пропали.

— Надо же, какие у нас амбиции, — скупо усмехнулся работодатель. — В информации, значит, нуждаешься? Изволь: наша э-э…группа изучает методы лечения расстройств психики, пораженной пси-излучением. Это не зомби — тех лечить бесполезно, это солдат одной из частей регулярной армии, попавший под воздействие Выжигателя — хотя и ослабленного расстоянием и шлемом защитного костюма. Мы пытаемся вывести его из коматозного практически состояния, но пока все наши попытки привели только к вспышкам неконтролируемой ярости, так он реагирует на внешние раздражители — такие как боль, тепло, холод.

Сексуальный контакт, половой акт — это довольно резкое изменение психологического и эмоционального состояния. Еще в третьем рейхе разрабатывали методики восстановления пострадавших от переохлаждения, сильного психологического стресса, контузий и тому подобных состояний, посредством удовлетворения сексуальных влечений объектов. И даже просто тепло обнаженного женского тела….но это не важно. Твоя задача — добиться от парня ответной реакции, вступить с ним в сексуальный контакт, в идеале — вообще вывести его из данного состояния. Пока опыты в этом направлении к положительным результатам не привели. Вот, этого тебе должно быть достаточно.

— Ясно. Что ж, я готова и сделаю все, что в моих силах — а умею я многое. Можно ли выключить свет этих ламп на треногах?

— Нет, мне нужна качественная видеосъемка процесса. Ты что, при свете стесняешься своим делом заниматься? — иронично уточнил Фокусник, манерно, аристократически изогнув одну бровь.

— Да от этого света у здорового человека мозги закипят. Вам съемка нужна, или результат положительный? — зло ответила Александра.

— Ну, хорошо, хорошо, положимся на мнение «специалиста»….

Лампы погасил помощник или ассистент, до этого никак в процессе не участвовавший и молча сидевший на обычном деревянном стуле у длинного ряда металлических шкафов.

— Надо же, шутка! Не такой уж он «каменный», — отметила Александра на будущее, но молча отметила, мысленно. А тело не размышляло, тело привычно выскользнуло из одежды, отрешившись от всего вокруг, не замечая ни Фокусника, ни приглушенного, но довольно сильного верхнего освещения, ни устроившегося минуту назад в кресле, за пультом, оператора. Никого и ничего вокруг она более не замечала. Во вселенной остались только ОН и ОНА.

Александра шагнула внутрь клетки, пройдя мимо распахнувшейся навстречу двери. Страха не было — совсем, его вытеснили жалость и желание помочь, и еще сочувствие, сожаление о несчастной судьбе этого бедолаги — подневольный ведь человек, как и сама она, попавший в беду в силу обстоятельств.

Ступая осторожно, плавно, она подошла к парню, присела напротив, и замерла, стараясь услышать ритм его дыхания, уловить, не вспыхнет ли в нем крошечный огонек желания. Но парень ее присутствия словно не заметил — все так же сидел, дышал спокойно, размеренно. Тогда она медленно взяла его за руки, мимолетно поразившись, какими холодными, просто ледяными были его ладони.

Да, были иногда клиенты, приходившие не за сексом — за теплом. За тем теплом, которое, если ты одинок, не получить ни под одним, даже самым теплым одеялом. Одиночество гнало таких бедолаг в бордель, и заплатив деньги, старались они купить себе немного душевного уюта и спокойствия, когда отдыхает и отогревается сердце. И конечно, за свои деньги получали не то, в чем нуждались — у Мадам Грейс торговали совсем другим товаром.

Все же такие вот, истосковавшиеся по доверительным, душевным отношениям мужчины были рады даже видимости настоящей близости. Платили они очень прилично, и «на чай» девочкам перепадало почти всегда.

Так что Александра знала точно и твердо была уверена — горячие ласки, африканские страсти, все эти вопли-стоны, или, что там еще воображали себе тупицы ученые — это все ни к чему, если не протянется между двумя людьми тонкая нить взаимности. Добиться подобного было сложно, и когда удавалось, оставалось потом, после, какое-то противное послевкусие, какая-то горечь, которую не перешибить было ни спиртным, ни крепкими сигаретами.

Но сейчас был случай особый. Все мысли о выпавшем шансе, надежде на удачу, страх, злость на обстоятельства, все это было отброшено, отлетело, осталось за границей крошечного островка, который создала вокруг них Александра, сплетая две души в одно целое.

Все у нее получилось. Следуя потянувшимся навстречу друг другу душам, соединились, слились тела. А когда вихрь эмоций и страсти улегся, когда разгоряченные тела разъединились, парень медленно, неуверенно поднял голову. В глазах его читалась растерянность, он был ошеломлен, не понимал, что происходит, но явно приходил «в себя».

Тогда она засмеялась — раскатисто, звонко, ликующе, наполнив это мрачное помещение серебристыми переливами своей радости, а потом оглянулась, только теперь заметив вокруг суету — яростно чиркающего что-то в блокноте Фокусника, щелкающего переключателями и тумблерами помощника, и вбежавших в помещение пожилых дядек в белых халатах.

— Позвольте, я помогу, — подал ей платье на выходе из клети Фокусник, и она продела руки в рукава, отметив про себя это вот «позвольте». Запахнулась, завязав пояс — застегивать пуговицы и продолжать одеваться при всех не стала, подхватив остальную одежду со стула цепким, кошачьим движением.

— Послушайте, — начал один из вбежавших в зал ученых мужей, — я хотел бы для начала….

— Для начала, — перебила его Александра, нутром почуяв, что пора наглеть, — я хочу получить обещанную сумму, душ, и чашку приличного кофе.

— Разумеется, разумеется, — зачастил толстяк, — прошу пройти за мной, в жилой бокс.

В стене, позади пульта, распахнулась дверь, за которой были ступени лестницы, уходившей вверх.

— Вверх, — восхитилась Александра, — наконец-то вверх.

20 июня 2…9 года.

P.S. Выражаю огромную, искреннюю благодарность Кате Боровиковой за помощь, советы и идейное соавторство — без нее рассказ не был бы написан, тем более в таком виде, никогда.