Глава 1

Как в песне поется? У природы нет плохой погоды? Андрей Павлович! Вы были коренным петербуржцем! Как же вас угораздило такое написать?! Я все понимаю, конечно. Образность мышления и изыски тех, кто пишет стихи, и речь-то, собственно говоря, не о погоде, но…

Обожаю Питер летом! И ненавижу весной, осенью и зимой.

В «южных» краях, откуда я родом, летом солнце плавит асфальт, и жаркое марево от нагретых домов и тротуаров окутывает тебя подобно одеялу, его не скинешь и даже руку или ногу не выпрастишь, чтобы хоть немного снизить температуру. А зима настоящая с морозами, сугробами по колено и прочими прелестями. Потому и здешняя погода с постоянными ветрами, колеблющимися по шкале от легкого бриза до урагана, серостью, промозглостью слегка угнетает.

Приезжим, решившим в Питере обустроиться и «зашедшим» за его изысканный фасад, город кажется уже не таким приветливым. Холодный и климатом и людьми. Причем, не скажу, что они плохи, они самодостаточны, в них нет (хотя, возможно, это мне повезло) той пренебрежительности, что свойственна москвичам. Петербуржцы похожи на серое небо Северной столицы: за хмурыми тучами может быть яркое солнце, но пробиться сквозь толстенный слой облаков не всегда представляется возможным.

Вот опять шлеп-шлеп по лужам (зима, называется!) до метро. Хорошо еще жилплощадь недалеко, всего-то километр. И квартира своя — несомненный плюс, сильно улучшающий отношение к погоде.

Метро по утрам субботы обычно не так запружено народом как в будни, если ваша станция не вокзал. А в моем случае это он родимый и есть — Ладожский, затесавшийся среди стеклянных кубов торговых и развлекательных центров, он напоминает замок с пузатой дозорной башенкой.

Мой любимый транспортный узел с эскалаторами с этажа на этаж, высокими стрельчатыми сводами и приятной мрачностью в отделке. Помнится, о здании вокзала кто-то писал, что это петербургский готический хай-тэк, спорить не буду.

Моя станция метро. Даже народ, тянущий за собой, аки бурлаки на Волге, багаж не мешает наслаждаться этим местом. Нравятся мне открытые станции метрополитена, где чувствуется приближение поезда: огромная железная машина толкает перед собой нагретый воздух, напоенный особым ароматом железной дороги, пусть она и под землей. Закрытые станции, где ты видишь лишь стены и двери, приятного внутреннего трепета не вызывают.

Но сегодня было не до трепета. Выспаться из-за отчета не удалось. Пробираясь между стоящих в кассу людей, сумки, охрану с рамками и лоточки с сим-картами, я героически пыталась восстановить в памяти, а взяла ли флэшку с подсчетами, или хотя бы удосужилась ли скинуть все это добро на почту?! Ведь через часик-полтора экран телефона осветится надписью «Начальник», и заиграет мрачная пронизывающая волынка — музыкальная заставка сериала «Охота на изюбря» (специально поставила, чтобы побольше драматизма нагнать или трагизма…) и мне надо будет что-то говорить.

Жетон в шести карманах куртки никак не хотел находиться, пригрелся. Бесстыжка! Но я, предвидя подставу, начала обшаривать «схроны» заранее. Там иногда приятно находить еще и спрятавшуюся часть зарплаты.

Удивительно, но вестибюль метро был практически пуст. Доставая на бегу телефон, и распутывая завязавшийся в узел провод от наушников, я подошла ко второму турникету. Возле первого стоял мужчина. Я лишь успела заметить черное длинное пальто и услышать тихий голос, ругавший чьих-то предков по женской линии. Его жетончик, похоже, не желал быть принятым автоматом и вылетал обратно. Как обычно у новоприбывших, в будни они создают гигантские пробки и в без того набитом вестибюле метро.

— Вы его чуть вверх подкиньте, — улыбнулась я.

Мужчина поднял на меня глаза, и улыбаться сразу расхотелось. Холеное, властное лицо с холодными зелеными глазами, белый свитер под горло, черный шарф, волнистые темно-каштановые волосы — все, что я успела рассмотреть, наткнувшись на презрительный взгляд.

Похоже, советы не входили в перечень того, что привыкли слышать его уши. Такие персонажи предпочитают создавать пробки наверху, проматывая часы в своих авто, не мешая простым смертным наслаждаться спокойным передвижением к месту исполнения рабской повинности.

Сделав вид, что вообще ни звука не произнесла, и ему послышалось, я протолкнула нагретый ладонью жетончик в машину и через секунду уже неслась вниз по эскалатору.

Поезда долго не было, и я углубилась в чтение, стоя на платформе. Хоть в чем-то могу выразить благодарность угонщикам моей машинки, потому как за два года ее наличия в моей жизни я прочитала в пять раз меньше книг.

Тоннель озарился светом фонарей приближающегося состава, заставив редких будущих пассажиров встрепенуться и подойти к ограничительной линии на краю платформы.

Не люблю сидеть в метро, да и работа моя есть «прилипание» попы к стулу, так что, прижавшись боком к противоположной двери, я продолжила чтение захватывающего романа о похождениях вора на службе короля.

Под равномерный стук колес и привычный голос какой-то знаменитости, озвучившей названия станций, окружающая действительность растворялась, оставалась только фантазия — картинки и образы становились почти осязаемыми: роскошь южной ночи, вздохи теплого океана, романтичный ореол охотника за удачей и его прекрасной леди, скрывавшей под маской благопристойности страсть.

Вагон был практически пуст, что удивительно, ведь суббота у многих день труда, а отнюдь не отдыха, как завещал иудеям Бог. А русские — любители присваивать приятные особенности и праздники других религий. Да и Новый год на носу. Большинство магазинов вскоре будет атаковано желающими развеяться и затовариться перед большими праздниками.

В покачивающейся железной коробке были, не считая меня, четыре человека. Две пожилые женщины, прилично одетые, с лицами заслуженных педагогов, они о чем-то переговаривались, склоняясь к уху соседки. Молодой человек в наушниках копался в плейлисте телефона. И тот самый мужчина, смотревшийся здесь не более уместно, чем новенький пылесос среди старых веников, застыл статуей возле первой двери по ходу движения поезда, уставившись во мрак за окном, ибо свет, лившийся с потолка, выхватывал лишь паутину кабелей на стенах тоннеля.

Он иногда чуть поворачивал голову, давая возможность рассмотреть лицо: его можно было бы назвать красивым, но выражение было каким-то злым и чуть высокомерным, и это больше отталкивало, чем привлекало.

Однако о мужчине я забыла о нем через мгновение, потому что сюжет романа вошел в крутое пике, и чтобы не запутаться в некоторых элементах детектива, пришлось сосредоточиться на чтении.

Мой путь лежал до «песочной» станции «Спасская». Облицовочный камень ее пробуждал желание оказаться где-нибудь в теплых краях, где в воздухе витает запах океана и экзотических цветов, где можно вот по такому песочку брести по берегу и наслаждаться тем, как набегающая волна омывает ступни. Но в ближайшее время мне светила работа, только работа, и ничего кроме работы.

Вагон до конечной станции довез уже приличную толпу спешащих по своим делам жителей города, туристов, нервно поглядывающих на карту метро, взмыленных студентов, чьи праздники омрачатся подготовкой к сессии. Я в потоке пассажиров нырнула в переход и оказалась на «Сенной», которая своим синим кафелем почему-то не навевала мысль о морях, а скорее походила на больницу. Пять минут, и я на Петроградке.

В парадной, где располагался наш офис, пахло Макдональдсом: картошкой, только что очищенной и окончившей жизнь в кипящем масле, и бумажными пакетами, в которые и упаковывались сии кулинарные изыски.

Сегодня работало два секретаря. Женщина за пятьдесят, со звучным именем Алла, моложавая, симпатичная, посвятившая жизнь себе и мужу. Но наверняка было в ее «истории» что-то, что заставило пойти именно таким путем. Сейчас она наслаждалась поездками, танцами, имела на зависть подтянутую фигуру и хорошую кожу. Вторая секретарь, Карина, моя ровесница, тоже приезжая, предпочитающая арт-хаус, хорошую компанию под хорошую закуску, бойкая на язык, но дружившая с головой. С ними было приятно работать. Они были в меру ленивы и на необходимом уровне дотошны, иногда улавливая то, что в текучке я могла проглядеть.

Клиентуры весь день практически не было, и я, сидя за их спинами в дальнем углу кабинета, слушая краем уха пространные рассуждения о важности здорового питания вперемешку с мистикой, предсказанием судьбы, допиливала скучнейший отчет, иногда отпуская свои комментарии по какому-нибудь вопросу.

К вечеру, как было сказано в одном из мультиков, которые так любит смотреть моя дочурка, героический герой справился, и на стол начальника лег распечатанный отчет за год без последнего месяца.

— Правильно она все сделала! — воскликнула Алла. — Какой смысл тянуть лямку с человеком, к которому уже ни то что уважение не испытываешь, а начинаешь тихо ненавидеть. Она, по-моему, по алиментам будет от него больше получать на ребенка, чем сейчас.

— Да, вот только прежде он ей весь мозг вынесет. Она и так на работе после его звонков иногда из реальности выпадает. А что будет, когда она его уже перед фактом поставит окончательно?! — удрученно качала головой Карина.

Словесные баталии, развернувшиеся в нашем коллективе после того, как всеобщая любимица объявила своего благоверному, что их ждет расставание, каждый день вспыхивали с новой силой. Но сегодня им, к сожалению, было не «воспылать». Ибо тут присутствовали две ярые защитницы Анны и ее решения. Я в этих разговорах принципиально участия не принимала и со своими советами не лезла, потому что сама нечто подобное пережила. И тут выбор оставался исключительно за тобой. А не за теми, кто «справа-слева-сверху-снизу».

Я считаю, что понять человека, доведенного до ручки, может не каждый (а уж тем более советовать), а лишь тот, кто был в схожей ситуации и то…

Меня зовут Соня. Если совсем официально, то Софья Аркадьевна Мизерная. Фамилия — единственное, что осталось мне от супруга. Потому как даже алименты от него приходили крайне редко и вполне соответствовали в размере значению этой самой фамилии. Да я, если честно, не сильно и старалась их из него вытрясти. Ведь самым обидным было то, что с ребенком он перестал общаться, с разводом вычеркнув его из своей жизни. Отцы, конечно, бывают разные, но я никогда не была сторонницей запрета встреч дочери и бывшего мужа, и тем более не собиралась малышку настраивать против него. Но папа решил, что ребенок — то, что останется в канувшем в небытие браке, а его новая жена всячески одобряла этот его взгляд на жизнь.

Посему, что-либо говорить Анне мне не хотелось. Пусть она и смотрела на меня, как на единственного человека в ее окружении, способного дать дельный совет. Только нет такого совета, и решения такого нет. И чтобы потом никого не винить, надо все решать самой, как бы это ни было тяжело. К тому же ее Саня мог оказаться благороднее нашего папы.

Правда, мне, в отличие от родившейся и имевшей кучу родственников в Питере Анны, приходилось гораздо тяжелее, да и до сих пор приходится. Ведь кроме нажитых тут друзей, родственников у меня не было. Из помощников только частный детский сад, и воспитательница, ставшая моей близкой подругой.

Мама и отец наперебой уговаривали меня вернуться в родные пенаты, но после десяти лет, прожитых тут, было бы странно проститься с насиженным местом и возвратиться обратно. Это был своеобразный Рубикон, который я перейти была не готова.

Распив под конец дня бутылочку подаренного вина, перемыв косточки паре клиентов, мы распрощались и ушли на заслуженный отдых. Понедельник опять «светил» мне работой, но это даже хорошо. Возможно, моя мечта — слетать в теплые края после новогодних праздников — реализуется, а заодно и свозить своего Абрикосика на море.

Абрикос плавать очень любит, ванна у нас занята по два часа в день, а радостный смех и возня заставляют сердце радоваться, как в прочем и мозг, что стоит кабинка, и последствия водной вакханалии сведены к минимуму.

Звонок той самой нянечки-воспитательницы выдернул меня из чтения книги уже на эскалаторе. Тома была моей самой близкой подругой, соседкой, матерью двоих детей и по совместительству усыновителем третьего — мужа. Она для меня светоч и героиня. Ибо когда я первый раз привела дочку в садик и увидела маленькую, но очень громкую толпу мелюзги, то прониклась к Тамаре просто таки любовью и уважением. Я с трудом представляла себе, на сколько минут меня хватило бы в попытках заинтересовать, накормить, напоить, и вообще собрать эту толпу крохотных таракашек, так и норовивших разбежаться.

Характер у Томы строгий и рассудительный, все-таки педагог по образованию. Она своими правилами вносила в мою жизнь некую упорядоченность. Что, однако, не мешало нам иногда тихо дебоширить. Плюс к тому, как и я, она была приезжей, пытающейся за семьей и работой рассмотреть и город, в которой ее так тянуло по молодости. Посему, она оставляла свою младшею и моего Абрикосика, одногодок, кстати, на попечение двух своих старших, да-да, и мужа тоже. И водила меня по театрам, кино и прочим увеселительным заведениям. Зарок — в месяц не менее двух походов. Так что ей я особенно благодарна, что не свихнулась после развода, когда хотелось сидеть дома и людей видеть как можно меньше.

— Привет, дорогая! Отчет сдала? — Тома была бодра и весела.

— Не напоминай! Полночи корпела, — закатила я глаза.

— Я мелких забрала к себе. Почитательницы этих… лошадей (а вся комната дочки Наташи у подруги была в постерах и игрушках персонажей детского мультика про пони, вызывавших у мамы зубной скрежет и панику при очередном походе в детский магазин) слезно молили оставить их на ночь. Припоминая, как ты выглядишь после отчетов, клятвенно заверяю, что накормлю, напою и умою. А ты отоспись!

Причина, конечно же, была еще и в том, что у Наташи будет ярый последователь — моя дочурка Настя, с которой, собственно, Ната и будет обсуждать все перипетии сюжета, а у мамы появится свободный вечер, вся суть которого будет сведена к тому, чтобы приготовить еду и быть пастырем до ванной и кроватки. Я же с ужасом сглотнула. Моя поклонницей говорящих непарнокопытных хоть и была, но не в такой степени, как Томина. Однако в поле зрении Абрикосика попался мультик про феечек, выглядящих как куклы, и все чаще стали появляться в тетрадках и альбомах девочки с крылышками и длиннющими волосами. Ох, первый звоночек приближающегося кошмара — увидеть такую же комнату, как у Наты, только вместо лошадей крылатые Барби.

— Ты знаешь, дорогая, я тебе доверяю сейчас больше чем себе. Заскочу через полчасика с вкусняшками.

— Иди домой! Сейчас перебаламутишь мне всех — твоя домой начнет проситься. Завтра ждем с тортиком. И ты не забыла? Нам послезавтра в театр! Наконец-то, я посмотрю на Боярскую во плоти!

Я долго рассыпалась Томе в благодарностях, она же прекрасно видела, какая я под конец года становлюсь, и это был очень приятный сюрприз — выспаться!

Забежав в магазин, я затоварилась свежим тортиком на завтра, бутылочкой вина на сегодня, и, решив по полной воспользоваться таким случаем, прикупила еще жуткий кошмар — замороженную пиццу.

Дмитрий, мой бывший муж, который очень любил готовить и считал себя гурманом, что, к сожалению, не отвечало размеру его заработка, на подобные покупки смотрел, закрыв глаза рукой. Я и сама все понимала прекрасно. Но! Гулять так гулять! Да и ждать прибытия курьера с заказом было лень.

Доченька по телефону отвечала односложно. Судя по переливам света в окне комнаты Наты, а квартира подруги располагалась в доме напротив, там вовсю шел просмотр поняш. В итоге в десять вечера я лежала, блаженно раскинувшись на кровати, пожелав Абрикосику и Сливке, как мы их с Томой величали, «Спокойной Ночи» и попивала вино. Хватило меня лишь на полбокала, после чего глаза сами собой закрылись, и мир, радужно переливаясь, закружился и провалился в темноту без сновидений.

Меня заставил проснуться настойчивый писк телефона. Сначала, как и положено, сердце ушло в пятки, я ведь жуткий параноик: мысли сразу бегут лишь в одном направлении: «Что-то случилось! Дома! С Абрикосом!»

Но на экране смартфона высветилась знакомая фамилия. Адвокат, точнее помощник адвоката, точнее один из помощников помощников адвоката. В общем, мальчик на побегушках. Первым порывом было послать полуночника куда подальше. Но дурацкий «рабочий» инстинкт сработал!

— Соня! — ор в трубке вытряс из меня остатки и без того перепуганного сна.

— Даник, ты же в курсе, сколько сейчас времени?! — на всякий случай поинтересуюсь, а то он, может, в Бразилии пьет коктейли, и как бы подзабыл, что у нас тут ночь!

— Сонечка! Софья Аркадьевна! Я знаю! Но вы — мое единственное спасение!

— Эээ!

— Согласие на выезд ребенка!

— В понедельник!

— Сейчас!

— Это не смешно!

— Соня, спасите меня! Я забыл подготовить и вас вызвать! Если вы мне откажете — меня уволят!

— Данил Олегович, вы шутите?

— Нет! Сонечка! На коленях молю! Прошу, заклинаю! Это наш очень крупный клиент. Я у него сейчас личный помощник! Жена с ребенком завтра в девять утра улетают. Молю! Я все оплачу! Разумеется, даже сверх! Я пришлю машину! Я повешу ваш портрет и буду на него молиться.

— Господи!

— Я даже это могу говорить в молитвах!

— Даник!

— Поможете? — это было сказано таким тоном, что перед глазами встала умильная рожица пресловутого кота из Шрека.

— Я…

— Машина у вас будет через пятнадцать минут!

— Вы мой адрес не знаете!

— Обижаете, Софья Аркадьевна! Я ж почти адвокат.

— Даник, я, эм, немного не в форме.

— Ой, ладно вам. Вы говорите и злитесь! Значит, более чем адекватны.

— Я даже не знаю, почему я на это соглашаюсь!

— Потому что, Соня, вы — бесподобная женщина! Я всегда это знал! Пятнадцать минут!

Мда! Вот оно «трудогольство». Зачем трубку взяла?

Собралась я быстро. Но еще быстрее Даник скинул на почту письмо с данными. Мальчику надо сказать «спасибо», взяв образец нашего согласия, он заполнил все сам, очень надеюсь, верно.

Виталий Аркадьевич Тропинин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, желал выдать согласие на выезд сына — Сергея Витальевича Тропинина с матерью Ильясовой Нонной Владимировной, в Бразилию, Австралию и Антарктиду!

Тут я выпала в осадок. Настрочила смс Данику, заявив, что Антарктида — это, е-мое, континент, а не страна! И она вроде как никому не принадлежит, и пограничников там нет. После чего мне написали такое, от чего волосы встали дыбом! Что-де ребенок с мамашей пройдут на яхте недалеко от «какого-то айсберга», считающегося пока частью континента, и на который претендует какая-то там страна, когда он соизволит уплыть в океан. И самый главный аргумент — клиенты очень «просят»!

В общем, я решила не спорить! Три часа ночи! Антарктида так Антарктида. Ребенку, правда, девять лет. По-моему, это папаше должно быть интереснее, мужчины любят такие штуки.

Взяв ключи от конторы, чтобы забрать бланки, печать и реестр, я вылетела из дома после смс Даника, умудрившегося просто сигнализировать, что шофер прибыл, вместо того, чтобы позвонить и объяснить, кто и на чем.

Я-то думала, что искать буду своего извозчика час среди тучи припаркованных в нашем комплексе машин, но пройти мимо уникального белого Гелендвагена, у двери которого дежурил хорошо одетый мужчина, с сигаретой в зубах, было сложно.

— Софья Аркадьевна? — поприветствовал меня курильщик.

— Она самая.

Дверь стоявшего с десяток моих квартир монстра радушно распахнулась и, кокетливо щелкнув, захлопнулась, едва я уселась.

— Адрес конторы уточните, пожалуйста, — голос у мужчины был совсем не сонный. Он, похоже, привык к внеурочной работе.

Я назвала адрес и засмотрелась на проносящийся мимо заснеженный город. Зима наступила внезапно: вместо дождя повалил снег, и серая унылая роба города на Неве превратилась в белый праздничный наряд.

Как же красиво! Мягкие огромные снежинки падали на дорогу, лобовое стекло, проносящие деревья и поребрики. Темная Нева, нескованная льдом, поглощала их, как бездна. Огромная сильная машина шла мягко и бодро. Водитель слушал нежные переливы радио Монте-Карло.

И это было потрясающе. Хотя, возможно, все еще играло вино.

Набережные утопали в огнях, подсвеченный мощными прожекторами парил над темной рекой Смольный Собор. Мосты были слиянием настоящего и прошлого. И вполне можно было вообразить себе, что на другом берегу расхаживают графини и царевны в длинных платья, чуть сжав предложенный кавалером локоть. Ночью Питер наводнен чем-то по настоящему старым, величественным и мистическим.

Только переехав в этот город, я часто гуляла, ездила на экскурсии, прикасалась к удивительному миру истории Северной Столицы, который так любила. Достоевский и его желто-серый Петербург, несший в себе крупицу безумия, рождавший в своих недрах тех, кто мог ему противостоять, и кто ломался под тяжестью его свинцового неба.

Петроградка: доходный дома, скверы, частые для этого времени машины. И куча воспоминаний, не моих, книжных. Но когда ты принимаешь все близко к сердцу, они становятся и твоими тоже.

Соборная мечеть. Кажется, она впитала весь свет по эту сторону реки, заложенная при империи, она пронесла себя сквозь целый век. Я никогда там не была: было страшно заглянуть туда, где меня не ждут. Не знаю, как на счет богов, но есть вещи, которые святы для человека, и не стоит в них входить тем, кто может, даже не желая, обидеть, нехорошо наследить. Слева пронесся ангел на верхушке Петропавловской крепости — Гробнице императоров.

Австрийская площадь, Дом Бенуа. Спасибо тебе, Дим. Для меня все это стало удивительно дорогим и удивительно близким. Когда я в школе писала реферат о Петербурге Достоевского, я и не думала, что жизнь повернется так, и я окажусь здесь, в некогда эпицентре жизни Российской Империи.

Из окон машин Петроградка кажется совсем иной, нежели днем, и для тех, кто выныривает из метро. Помнится, когда была машина, я была более мечтательна. Хотя дело в жизни, а не в транспорте.

Водитель аккуратно припарковался прямо на проспекте у входа в наше здание. Там, конечно, был знак, запрещающий парковку, но вряд ли у кого-то из стражей дорожного движения возникло желание спросить у водителя белого немецкого чуда, что он делает тут на «аварийке».

И я не торопилась; на бланк лег текст согласия; реестр оказался под мышкой; в крохотной сумке печать, и новый заезд уже на северо-запад города.

Лисий Нос. Место, где элитное жилье за высокими заборами перемежается со старыми развалюхами, владельцы которых крепко держатся за место, не желая получить хорошую горку миллионов и купить нормальное жилье.

Гелек остановился возле низко-этажного строения за оградой, сделавшей честь бы и Кремлю, видимо, даже с отдельным причалом.

Дверь высотой до самого потолка мне открыл улыбающийся до ушей Данил. Я шла за ним, даже не смотря по сторонам, и так понятно, что дом — полная чаша. Да и темновато было: лампы разгоняли мягким светом мрак лишь на маленьких пятачках вокруг себя.

В конце коридора показалась приоткрытая дверь, за которой, судя по книжным стеллажам, имел место быть кабинет хозяина, оттуда доносился тихий разговор. В кабинете бродила от стеллажа к стеллажу красивая женщина, нервно сцепив руки в замок, в кресле же, повернутом к окну, сидел, по ходу дела, сам хозяин всего этого добра, спрятанный от нас за высокой спинкой.

Женщина оказалась приветливой, несмотря на поздний час и сумму того, что на ней было одето. Она улыбнулась и поздоровалась, положив передо мной на круглый столик свидетельство о рождении и свой паспорт.

Даник ввел данные верно.

Мужчина в кресле вещал на итальянском или на испанском, я не понимала разницы, но владел он языком, по моим ощущениям, как своим собственным, так быстра и насыщена была речь. Его паспорт лежал на краешке стола, ближе к нему, куда ни один из нас не решался приблизиться.

Все сидели, замерев, ожидая поворота большого кожаного кресла.

Правда, мы уточнили с Нонной Владимировной шепотом даты и страны, покачали головой при мысли о погоде, которая может помещать вылету, и потеряли всякую надежду увидеть лицо, которому и надо было подписать документ, когда кресло повернулось, явив нам хозяина кабинета — брюнета с красивым злым лицом, жетончик которого на Ладожском вокзале сегодня, а точнее уже вчера утром, никак не хотел открывать ему врата в метро.

— Доброй ночи! — выдал он дежурную фразу, его язык будто заново привыкал к русскому, чуть растягивая слова, чтобы убедиться в правильности произношения. — Где подписать?

Я аккуратно положила на стол листок и реестр на нужной странице.

— Ознакомьтесь, пожалуйста, с содержанием, и можно ваш паспорт, Виталий Аркадьевич?

Он, бегая глазами по тексту, не глядя, пододвинул ко мне коричневую книжечку без обложки.

— Ты спятила? — вдруг тихо выдал он.

Я подпрыгнула, полагая, что это, видимо, ко мне вопрос. Но, как оказалось, гнев хозяина был направлен на его супругу.

— Куда ты тащишь ребенка?

— На отдых. Бразилия и Австралия — мечты Сережи, я уж молчу про айсберги. Сам знаешь. Корабль просто пройдет мимо Антарктиды. Круиз индивидуальный и не продолжительный, всего полторы недели. Он даже пропустит от занятий в школе всего дня три, — начала оправдываться женщина.

— Самолетом долетите! — рявкнул брюнет.

— Виталий, прошу, не устраивай разборок! Я понимаю, что ты ненавидишь водный транспорт, но с Сережей все будет хорошо!

— Я все сказал. Вы можете вычеркнуть это? — он воззрился уже на меня.

— Да, разумеется! — кивнула я.

— Витя, все уже оплачено, и Сережка очень хочет. Ты сам знаешь, какой он любознательный. Не лишай ребенка удовольствия из-за собственных фобий! — устало опустилась в кресло Нонна Владимировна.

Господин Тропинин так сжал ручку, что мне показалось, она рассыплется в прах. Губы его превратились в ниточку, а тишина надолго воцарилась в кабинете.

— В следующий раз я прошу обсуждать такие вопросы со мной заранее. Это и мой ребенок тоже, — процедил мужчина, ставя размашистую подпись на полоске под текстом.

Нонна Владимировна явно что-то хотела сказать и явно нелицеприятное, но решила не спорить при посторонних, а может и побаивалась мужа. Хотя мужа ли? Ее паспорт лежал передо мной, и я невзначай его пролистала. Штамп о разводе с Тропининым В.А. датировался аж две тысячи десятым годом.

— Итак, согласие на выезд и получение необходимых виз Тропининым Сергеем Витальевичем. Ребенок выезжает с матерью в период с двадцать восьмого декабря… по шестнадцатое января. Вот здесь, пожалуйста, еще фамилию, имя и отчество полностью, — я указала пальцем на бланк и реестр.

Мужчина закончил расписываться и чуть приподнял руки, чтобы я могла забрать все свое добро. Я сверила его паспортные данные и подпись и аккуратно положила книжечку с гербом перед ним. Роспись, печать, и согласие перекочевало в руки Нонны Владимировны.

Взяв реестр и уложив печать в сумку, я встала и открыла рот, чтобы попрощаться.

— Задержитесь на минуту, — обратился вдруг ко мне хозяин кабинета. Его взгляд многозначительно указал Данику и бывшей жене на дверь, которая за ними и захлопнулась через полминуты.

— Я знаю, что могу наложить запрет на выезд сына, подав заявление пограничникам. А могу ли я запретить не страну, а способ передвижения? — зеленые глаза выжидающе уставились на меня.

— К сожалению, нет. По крайней мере, наше законодательство такого не предусматривает. В теории, если у вашего сына есть… было бы какое-либо заболевание, например, и перелеты могли негативно сказаться на его здоровье, можно было бы обратиться в суд. Но, опять же, не уверена, что суд может принять подобное к рассмотрению. Все это только в пределах внутрисемейных отношений. Ограничить заявлением способы передвижения вы не можете. По крайней мере, о подобном я не слышала.

— Ясно, — губы мужчины опять превратились в тонкую ниточку. Мне же подумалось, что помимо законных способов, он вполне может позвонить какому-нибудь «знакомому» и решить этот вопрос другим путем.

Телефон Виталия Аркадьевича мелодично затренькал. Он приложил его к уху и опять заговорил на чужом языке. В этот раз ему пришлось еще и открыть стоявший перед ним ноутбук. Я же не стала ждать прощальных слов и вышла в коридор, тихо закрыв дверь.

 

Глава 2

— Откуда у нянечки детского садика такие познания в медицине? Интернет-образование? — я растянулась на диване, пристроив на животе почти остывшую чашку чая и, посмеиваясь, ожидала ответа от возмущенно хлопающей глазами Томы.

Наши чада в это время в комнате Абрикоса пытались определить между поеданием творожков, какого цвета будут у них крылья, если малышкам вдруг посчастливится стать феями.

— Во-первых, что за провинция?! Я — не нянечка, а воспитатель! — пробубнила Томочка, засовывая конфету в рот.

— Ой, простите! — я приложилась к чашке, чтобы скрыть улыбку.

— Во — вторых, я в медицинском колледже два года отучилась, уж имею представление о том, где у человека печень, как поставить укол и сделать клизму.

— Последнее звучит особенно забавно. А что же ты дальше учиться не стала?

— Да… Не мое это… Кровь… Фу! Как вспомню, так в дрожь бросает. Мама уж больно мечтала, что я по ее стопам пойду. Но не вышло. Думала, она будет мне припоминать это до скончания века. Но нет! Молчит! Она ведь у меня заслуженный медицинский работник в нашей области. Единственное, что мне от нее перепало, это умение с людьми ладить, но в моем случае, правда, с маленькими, — улыбнулась подруга, отхлебнув из своей чашки.

— Значит, ты порекомендовала отцу Николасика сходить на УЗИ печени? — тут я не выдержала и рассмеялась.

Папа новенького мальчика ранее прибывал в полной уверенности, что Тома в него безумно влюблена, а все из-за ее к нему отношения. Оно, по его мнению, было, хм… несколько предвзятым. На самом деле Тома докапывалась до всех родителей, исключительно в целях того, чтобы они за детками следили, и не сильно малышей баловали.

А сегодня, заглянув после работы в сад за Абрикосом, Сливкой и подругой я стала свидетелем этой «милой» сценки. Видя покрасневшее лицо бедного папани, стоявшего на коленях, согнувшись в три погибели над ножкой сына, который и сам мог бы в сапожки запрыгнуть, но вместо этого игрался с телефоном. Следует заметить, что бедолага-отец прижимал руку к правому подреберью, заметив это, жалостливая Тома ему и выдала по доброте душевной, что-де не мешало бы себя поберечь и «печенюшку» проверить. Лицо господина-не-знаю-имени-отчества невероятным образом поменяло окрас сначала на белый (от удивления), но потом плавно вернулось к пунцовому, уже от возмущения. Отец Николаса оказался не мужиком, а визгливой бабой, который усмотрел в сказанном великое множество оскорблений и даже обвинение в алкоголизме. Потребовал жалобную книгу, и, размахивая руками, начал угрожать Томочке, что оставит в Интернете о садике плохие отзывы в целом, и о ней — как о хамке, в частности. Современный метод видения военных действий в отношении неугодных лиц в действии.

Напугал!

Тома предложила ему оплатить Интернет и даже самой составить отзыв и отдать ему на проверку. Шутки он тоже не понял и вылетел из садика, волоча за собой сына в наспех застегнутой куртке без шарфа и варежек. А еще через пятнадцать минут начала названивать мать Николасика…

В общем, Тома заявила, что при всей ее любви к окружающим ее нужен отпуск. И на новогодние праздники они собрались поехать к родным, благо они у Томы не так далеко от Питера, в Пскове.

А вот тут мне взгрустнулось. Все разъезжались! Похоже, коротать нам Новый Год с Абрикосиком на пару.

Подруга еще минут пять повздыхала над горькой судьбинушкой и возвестила Наташе, что пора домой.

Растащить двух увлеченных рисованием девчонок то еще приключение. Угомонились и собрались все только спустя час после уговоров, криков и двух чашек чая с парой конфет в качестве антидепрессанта, которые мне потом аукнутся голодовкой. Ведь времени на спорт совершенно не оставалось, приходилось хоть как-то следить за фигурой. Хотя… Спорт был: забеги до работы и обратно, в магазин, и еще кучу мест, расстояние до которых кажется смешным, если под рукой личный транспорт. А вот при его отсутствии между той же почтой (а дедушка и бабушка балуют малую всякими вкусностями в посылочках с юга) и домом пролегает пропасть, которая имеет к тому же тенденции к росту.

Заплывы в ванной в связи с припозднившимися гостями и необходимостью укладываться спать были сокращены, и в десять зацелованная доча уже обнимала плюшевого зайца и сопела в обе дырочки, а я пыталась вымыть голову и подготовиться к завтрашнему походу на работу. Телефон завозился в сумке в тот самый момент, когда я пыталась расчесать влажные волосы.

Номер был мне не знаком, причем он был городской, что редкость в наше время. Однако, звонивший был настойчив и, приложив трубку к влажной щеке и пытаясь влезть в тапочек, я ответила на звонок.

— Соня, деточка! — хриплый женский голос ввел меня в ступор на пару мгновений. Женщина шмыгнула носом, она явно плакала недавно, пыталась совладать с собой и говорить нормально, но получалось у нее это очень плохо.

— Валентина Алексеевна?! — осознание того, с кем я говорю, было, скажем так, не из самых приятных — шумно дышала и всхлипывала на другом конце провода мать Дмитрия, моего бывшего уже как четыре года мужа.

Не могу сказать об этой женщине ни плохого, ни хорошего, потому как за пять лет, пока мы были в браке, я и видела ее всего раз пять (на ее дни рождения нас приглашали в гости), после развода, соответственно, не встречалась вообще. Она не пыталась со мной связаться, не интересовалась внучкой. А я не из тех людей, кто на подобном будет настаивать.

Мое весьма поверхностное представление о ней сложилось исключительно по рассказам мужа, его друзей и собственных умозаключений, за то короткое время, которое мы, так сказать, были знакомы.

Мать Димы была истинной женой, женщиной «замужем». Она никогда не принимала решений самостоятельно, по-моему, даже не имела права голоса на семейном совете. Все и всегда за нее решали сначала муж, а когда его не стало — сын. Она точно знала, где находится продуктовый магазин и поликлиника, все остальное, будь то плата за квартиру, оформление пенсии и прочие радости социума были под контролем мужчин.

Муж определял, что они купят, что они будут есть, куда они поедут. Бесправие какое-то! Для меня такое поведение было дикостью. Я привыкла работать, добиваться чего-то сама, принимать решения. Отчасти поэтому нашей с Димой семье не суждено было долго продержаться. В воспитании ребенка, в совместном проживании, при принятии решений я могла пойти на компромисс, просила совета, соглашалась, если знала, что это важно для мужа, хотя попа чувствовала, что это не всегда правильно. Но семья не виделась мне рабством и неуважением. И попытки Димы раздавать приказы (вынесенные из их семейного «домостроя»), его заявления, что все есть плод труда (притом, что до рождения ребенка, да и сейчас, думаю, моя зарплата значительно превосходила заработок мужа, и жили мы в квартире, купленной моими родителями) все вышеперечисленное вызывало сначала просто негодование, потом споры, потом ссоры. А потом… развод. Конечно, не только это стало поводом, но все же…

Пока эти не особо милые сердцу воспоминания проносились перед внутренним моим взором, женщина справилась с голосом и дыханием и заговорила.

— Сонечка, помоги, прошу тебя, милая! Дим-ма… Димочки… Он… — она опять заплакала навзрыд, со стоном вдыхая воздух. — Дима… разбился…

Мое сердце в тот момент ухнулось вниз, кажется, ударившись об пол, и замерло. Я пыталась его запустить, пыталась придумать сотни отговорок, оправданий, вариантов вплоть до того, что это сон, и я сейчас проснусь. Но слова были сказаны. Глаза наткнулись на белый лист бумаги, который малышки оставили на кухонном столе, не успев прикоснуться к нему цветными карандашами. Их мир бы получился ярче моего. Ярче грязного снега с черными прогалинами, тусклого серого льда, толпы темных призраков тех, кто придет на кладбище, полное серых надгробий. И над головой будет серое небо с черными точками воронья. Я уже видела такое. Раз, правда, когда умерла бабушка. Но и этого хватило.

Лавина памяти затопила так, что захотелось сжать руками сердце, которое вдруг забилось с неистовой силой.

Огромный, переливающийся огнями Невский проспект, прохладная августовская ночь, колышущиеся от легкого ветерка петуньи в кадках, ярко одетые туристы с мороженным и фотоаппаратами, громада колоннады Казанского Собора, приглашения прокатиться на речных трамвайчиках, плеск воды Фонтанки, четыре хрупких всадника и четыре диких коня, запруженная машинами Площадь Восстания, буквы, мелькающие в российский сериалах на гостинице Октябрьская «Город-герой Ленинград», старинные особняки и новостройки с мраморной облицовкой, Александро-Невская Лавра с гордым всадником на площади и, кажется, раздвинув само пространство — огромная Нева.

Теплый воздух от проносящихся машин, ветер на верхней точке моста Александра Невского, (его вот-вот разведут!) вырывает из рук кофточку. Горячая рука Димы. И мы уже бежим, чтобы успеть на ту сторону реки к началу Заневского проспекта, к надвинувшемся на реку силуэту Гидромета.

Километры по набережным, плавно перетекающим друг в друга, любопытство, где же граница, пунктир, который отделяет ту же Свердловскую от Арсенальной?!

Сотни метров, тысячи шагов. Если бы были крылья, я скользила бы над поверхностью Невы, в которой отражается самый красивый город в мире и целая звездная вечность — космос.

Захватывающий, опьяняющий поцелуй на первом свидании на Стрелке Васильевского острова. Мы не выбивались из толпы, там было много таких же под «наркотой» лета, тепла, ночи, залитого огнями Зимнего Дворца и близости счастья. Мы держали его в руках, это счастье. Может, поэтому Северный город так силен. Ведь тысячи людей отдают ему самые искренние, самые сокровенные чувства.

— Помоги, пожалуйста, Сонечка! Она же меня выгонит из квартиры. Она меня убьет!

Я замотала головой, скидывая наваждение.

— Валентина Алексеевна, что случилось-то? — нетерпеливо бросила я.

— Ой… Я… Я не могу…

— Так, отдай трубку! — оборвал стенания строгий голос женщины, послышалась возня, и разговор со мной продолжила, видимо, хорошая знакомая Диминой матери. — Вас Соня зовут? Вы — мать Настеньки, дочки Димы?

— Да, — я, если честно, была так ошарашена, что, наверное, все пин-коды от всех карточек бы сдала, если бы спросили.

— Я — соседка Вали, Маргарита Николаевна меня зовут. Тут такое дело, Сонечка. Сын ее в аварию попал неделю назад. Он шоферил, как я поняла, возил грузы в область, ну вот и занесло. А невестка тут такое устроила! У Вали приступ за приступом, только и успеваем, что скорую вызывать. Она сейчас и Валю на тот свет отправит. Ты бы приехала, а?!

— Но я… — дар речи ко мне еще не вернулся.

— Да, понимаю я, что этот охламон тебя с ребенком оставил. Дурил много! А ты не брыкайся, Валя. Как есть говорю. Только он, Соня, дурак был, но что-то почувствовал, Господь ведь не зря у себя на небе сидит. Димка ведь месяц назад завещание на квартиру на тебя сделал и на дочку. Невестка о том прознала, весь дом перевернула, все документы, фотокарточки, все порвала, криком кричала, что все ее тут, что место Вале в дурке нашла. Ты же девочка умная, Валя говорила, юристка. Сама знаешь, квартира какая…

О да, я это знаю! Эта квартира — та еще головная боль. Да, это центр города, прекрасный вид на Невский проспект, да, это почти восемьдесят квадратных метров. Да! Только в этот кошмар (запомнившийся мне при последнем визите туда почти шесть лет назад) надо вложить еще столько же, сколько пророчат агенты за его продажу. А, соответственно, найти сумасшедшего, который на это готов. Уйма денег, чтобы довести квартиру до ума — то бишь, сделать капитальный ремонт с перекладыванием стен, разбором пола, и, желательно еще и полдома прихватить, потому как деревянные перекрытия, видневшиеся в черных провалах потолка, где местами отвалилась не то чтобы штукатурка, а скорее часть этого самого потолка, меня лично пугали. И все это еще и согласовать со всем возможными учреждениями, ввиду того, что дом то не простой, а носит громкое название «памятник архитектуры».

Огромные старые деревянные окна, подгнившие со стороны улицы, на которые мать Димы слой за слоем из года в год наносила краску, купленную еще его отцом. Почти уже разобранный паркетный пол, дощечки от которого хозяйка прятала в чулан. Гудящие ржавые трубы в санузлах. Валентина Алексеевна в силу своей женской природы старалась поддерживать чистоту, но без мужской руки там было не обойтись, а иных особей мужского пола, кроме мужа или сына, она не признавала. Только первого уже не было лет десять как, а второй лампочку вкручивал с горем пополам.

Но дело было даже не в этом. Когда отставной полковник, отец Димы, получил эту квартиру от исполкома или от Минобороны, а точнее, когда пришла новая власть, и все начали массово жилье приватизировать, глава семьи хлопнул кулаком по столу и сказал: «Все сыну». Мать, разумеется, даже не пикнула. Хоть у нее и оставалось волшебное «право пользования», собственником она ныне не являлась.

— Валя еще и в долги влезла, Сонечка. Невестка-то платить отказалась за похороны, как узнала про завещание. Ой, Сонечка. Страшно Вале, да и мне страшно. Нынче вон пришла окаянная с бандитом, он чуть дверь не вынес, мы участковому звонить. А она орет на всю парадную, я — законная жена, и все мое.

Вот только этого мне не хватало!

— Валентина Алексеевна с женой Димы могут вступить поровну в наследство и продать квартиру! Я не хочу в это лезть!

— Да она ж Валю сгноит, дитятко! Ты приедь, милая, посмотри!

Кажется, вторая дама тоже готова была разреветься.

— Хорошо, хорошо, я завтра приеду вечером, после работы!

— Приедет она, Валя, не реви, завтра приедет. Сегодня? Ты что?! Ночь-полночь, а нее ребенок! Ждем тебя завтра, Сонечка!

Трубку положили молниеносно, видимо боясь, что я передумаю, а я так и сидела с телефоном в руках, уставившись в пространство.

 

Глава 3

Утро после бессонной ночи закономерно началось с неудач. Чашка разбилась. Абрикосик капризничал. Вещи куда-то попрятались. Я ворчала на дочку, которая, собственно, была абсолютно не причем. В конце концов Настюша посмотрела на обвинителя полными слез глазами, и мне захотелось себе врезать. А ведь когда-нибудь ей придется рассказать про папу.

Я прижала кроху к себе, и слезы все-таки побежали по щекам, я быстро стерла их тыльной стороной ладони и улыбнулась лапочке.

Тома, завидев меня, округлила глаза, а я махнула рукой, что, мол, потом объясню, и, расцеловав дочку, вышла на крыльцо садика. Толкаться в метро сил не было. Сил вообще ни на что не было.

Темнота за окнами подъехавшего такси, тепло и бубнеж радио вогнали меня в дрему вязкую и отвратительную. Ее хотелось сбросить, но она, точно паутина, липла к пальцам и лицу, не давая двинуться. Образ Димы призраком ходил вокруг.

В смерть всегда верится с трудом. А она — самое реальное событие в жизни, полной самообмана.

За окном мелькали гирлянды и елки, деды морозы и санта-клаусы, новогодняя атрибутика стала насмешкой над случившимся, которое к чертям рушит все настроение грядущего праздника.

Такси остановилось у входа в парадную, где располагался офис. Петроградка тонула в море людей, несущих на плечах капли дождя, обдувающих холодным ветром, проходя мимо. Я замерла у двери. Хотелось развернуться и поехать домой, сесть в кресло, пить вино и плакать. Только нельзя, некогда! Может, это и хорошо!

В будни работает полный состав секретарей. Возмущенные реплики одной из них я услышала еще на лестнице.

— Эта… Эта… Она опять встала на три места! Как?! Как можно быть такой криворукой за рулем! Я теперь понимаю зачем ей красный Бентли — чтоб шарахались все! Пришлось квартал под дождем топать!

Рядом с нашим офисом имелись три парковочных места. Они находились на территории ТСЖ, но нам разрешили заезжать за шлагбаум и ставить машинки там, потому как-либо владельцы квартир тут не обитали, либо парковались где-то в другом месте.

Но Ирина Викторовна, молоденькая супруга владельца агентства недвижимости, которое располагалось этажом ниже, видимо, считала, что это все принадлежит ей. А с учетом того, что она приезжала чуть раньше на работу, то одним своим розовато-красным авто захватывала все три парковочных места, становясь практически поперек. Зоя, которой было начхать на марку машины, уже не раз поясняла в красках симпатичной автоледи, что та не права. Но в данном случае анекдот про блондинок и куриц за рулем «зашел» бы на ура!

Это доводило Зою до белого каления, она бы и шины ей проколола, если бы не камеры и не стоимость колес: одно из четырех стоило дороже машины возмущенной девушки.

На столе уже лежала гора готовых документов, в приемной толпилась куча народу. Автомат с кофе позволил мне заполучить эспрессо, в котором стояла ложка, а воды было на грамм, но эта вода бодрила! А потом пошли люди. У них тоже кто-то умирал, кто-то уезжал, кто-то богател, кто-то открывал в себе таланты, кто-то заводил семью. Они говорили, раскладывали на столе ступки исписанной бумаги, открывали блокноты, доставали телефоны. А я ловила себя на мысли, что смотрю в окно. Там неслись по Каменноостровскому проспекту машины, дождь чертил на стекле лишь ему понятные узоры и схемы, перемигивались светофоры, чьи три глаза расплывались от водопада, бежавшего по стеклу в смазанные пятна.

— Димка погиб. Возьмешь Абрикоса? Надо к его матери съездить!

— Конечно, не вопрос, — голос подруги по телефону дрогнул. — Расскажешь потом!

Телефон пискнул и отключился.

Такси до дома матери Димы я вызывала и отменяла три раза. Это оказалось больнее, чем я думала — прикоснуться к прошлому. Не только из-за того, что Димы больше не было, но и потому, что я предпочла когда-то расстаться с плохими воспоминаниями и оставить лишь хорошие. И рушить сложившуюся систему совсем не хотелось.

Но делать шаг пришлось. Мы с таксистом постояли во всех возможных пробках. Под конец, я уже хотела встретиться, все решить и зажить спокойно.

Широкая лестница, лифт за витыми перилами в железной трубе, которая архитектором не предусматривалась, испортив и без того угрюмую парадную. Верхний этаж. Старые высокие двери толстые, деревянные, окрашенные в грязно-коричневый цвет. С сотнями отметин от сотен замков всех тех, кто жил тут когда-то.

Дверь приоткрылась и, подслеповато щурясь, в щелочку ограниченную металлической цепочкой выглянула женщина.

— Соня?

— Да, Валентина Алексеевна, это я.

Она захлопнула дверь, зашуршала замком, через мгновение распахнув огромную створку.

Мать Димы сильно постарела, да ей и было за семьдесят. Седые волосы прилизаны и собраны резиночкой, прямое черное платье, бледность и запах, застоявшийся запах старой квартиры, старых вещей, старых воспоминаний. Она была ниже меня почти на голову, хотя я ростом-то не отличаюсь. Хрупкая, худощавая. Дима был очень похож на нее в молодости. Блондинка с яркими голубыми глазами. Полковнику было чем хвастаться перед сослуживцами, когда он привез ее в гарнизон из Ленинграда в пестром ситцевом платье.

— Проходи, пожалуйста. Не разувайся! — замахала она руками и как-то благоговейно забрала у меня пальто. Не став вешать его на вешалку, где все еще висели куртки сына, она отнесла его в спальню и положила на кровать.

Я все-таки разулась и прошла на кухню. Она шла следом, и, присев на стуле, украдкой рассматривала меня. Повисло тягостное молчание.

— Дима от Светы ушел уже почти три месяца как, — заговорила она вдруг. — Пил, — сокрушенно покачала головой Валентина Алексеевна. — Приходил после работы, все пельмени варил и водки три рюмки одним махом. И спать шел. Ложился лицом к стене и так и лежал. Тосковал все, — старушка вскинула голову. — По дочке.

— А что не пришел? — я горько усмехнулась.

— Боялся, ты не пустишь. Он ведь денег мало давал. Все думал, как тебя задобрить. Вот и написал завещание. Чтоб тебе и Настеньке…

Внутри у меня случился мини ядерный взрыв, и затопила обида.

— Просто не хотел и все! — грубо перебила я.

Она вздрогнула.

— Простите, Валентина Алексеевна! Что было, то было. Не изменишь! Если я могу чем-то вам помочь…

Она вдруг подорвалась со стула и, схватив меня за руку, потянула из кухни в коридор с обшарпанными обоями и старым деревянным комодом, толкнув одну из дверей, женщина нашарила на стене выключатель.

Комната Димы. Из мебели кровать, стул, на котором аккуратной стопкой лежали рубашки и джинсы. Стол, на котором стояли ноутбук и принтер, шкаф и куча распечатанных фотографий на стене. Их явно было больше, но чья-то безжалостная рука уничтожила основную массу, срывая и сминая. А чья-то жалостливая разгладила смятые листы. На них была Настя. Разных возрастов: от самых первых, где она — крохотная мышка среди больших одногруппников, до совсем недавних, где они со Сливкой позируют на утреннике. Он брал их из соцсети, с моей страницы и из группы детского садика.

И одна фотография наша… свадебная. Дима был высоким, метр девяносто, и приколол ее высоко, так что разъяренная нынешняя жена не допрыгнула. Как и я, впрочем.

— Вот! Я его у Маргариты спрятала! — в руках матери Димы в файлике лежало завещание.

Черные петельки и завитушки по оранжевой поверхности бланка гласили: «Все имущество… на случай своей смерти я, Дмитрий Федорович… тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения, завещаю… в равных долях дочери — Анастасии Дмитриевне и жене — Софье Аркадьевне…»

— Жене… — я глупо таращилась на бумажку. Слова по одному понятны, а в предложение со смыслом не складывались.

В прихожей засвистел райской птицей звонок. Валентина Алексеевна испуганно сжалась, но отправилась открывать, а я все смотрела на бумагу с гербом и не понимала, что происходит.

— Ну что, она пришла?! — знакомый женский голос огласил весь коридор. — О, ну вот отлично! Пойдем на кухню, посидим.

Я положила документ на закрытый ноутбук, и как зомби пошла на кухню.

Маргарита Николаевна оказалась тучной, боевой старушкой в цветастом платье и большой вязаной шалью на плечах.

— Сонечка! — она вскочила при моем появлении и, подбежав, приобняла за плечи. — Присядь, дорогая. Ты ей показала завещание? — вопросила она замершую у старенькой раковины хозяйку. Та кивнула. — Ну, вот и отлично! Димка как чувствовал. Как знал! Помоги, Сонечка! Эта Светка — стерва та еще. Все под себя подгребет. А так, продадите квартиру, и внучке хватит, и вон Вале, где однушку, чтоб хоть на старости лет то спокойно…

— Да ничего мне не надо! — Валентина Алексеевна уткнулась в платок.

Очередной звонок в дверь. И вот тут я увидела настоящий испуг. Обе старушки застыли соляными статуями. Вскоре раздалась барабанная дробь в многострадальную дверь. Обе посмотрели на меня широко открытыми от ужаса глазами.

Уходить тот, кто тарабанил, не собирался. А слово «жена» никак из головы не шло, я встала и направилась к двери. Маргарита Николаевна, не успела поймать меня за руку, и теперь обе бежали за мной. Я отстегнула цепочку и распахнула дверь.

На пороге стоял мужчина не сильно приятной наружности. Рядом с ним топталась невысокая, крашенная блондинка в белом пуховичке.

Наше трио воззрилось друг на друга, бабульки застыли далеко позади посреди коридора.

— Ты! Вот сучка, а?! Ты посмотри, Сереж. Уже здесь! — женщина, точно очнувшись, уперла руки в бока и с ненавистью воззрилась на меня.

— Светлана? — на всякий случай уточнила я.

— А то не знаешь! Это ж ты Диме насвистела, чтоб он дурное это завещание написал! А этот бухарик и рад был стараться. Тварь! — она рванулась ко мне, но была перехвачена своим спутником. Тот аккуратно приподнял яростно трепыхающуюся женщину и, подождав пока она успокоится, поставил на место.

— Остынь, — грубо оборвал он подругу голосом заправского курильщика. — А тебе, — повернулся он ко мне, — я так скажу.

Двигался он быстро, боль шла гораздо медленнее, но когда она доползла до пункта назначения, голову пронзило словно током. Он ударил кулаком по губам. Не сильно, иначе просто сломал бы мне челюсть, но этого хватило, чтобы рот наполнился кровью.

— Полезешь — будет больнее! — в тусклом свете лампы его глаза были черными провалами, а лицо абсолютно спокойным, а мне стало страшно.

— Валя! Валя! Звони в милицию! — послышался крик Маргариты Николаевны за моей спиной. А я все встряхивала головой, как взнузданная лошадь, пытаясь скинуть подбирающийся мрак.

Мужчина, обхватив за плечи онемевшую Светлану, начал спускаться вниз по лестнице. А тьма закрутилась вокруг меня и продавила своей тяжестью в небытие.

 

Глава 4

Нет, сознание я все же не потеряла. Вцепившись в дверной косяк с выщербинами, оставлявшими в пальцах и ладони занозы, я сжала его что есть силы, чтобы боль из головы переместилась в руку. Весь мир будто был за тонкой невидимой пленкой, и она лишь слегка резонировала от того, что творилось вокруг.

Мне никогда еще за мои тридцать с копейкой не угрожали, никогда мужчина не поднимал на меня руку. Отец, помнится, раз ремнем по попе отходил, когда в седьмом или восьмом классе я прогуляла две недели школы, но он переживал это гораздо сильнее, чем тот, кто потер пятую точку ладошкой и пошел по своим делам.

Цепляясь за все тот же косяк, я кое-как поднялась на ноги. Вокруг крутилась и причитала Маргарита Николаевна, из соседней квартиры, вход в которую преграждали такие же древние деревянные двери, выглянула еще одна старушка. Валентина Алексеевна, привалившись к стене, держалась за сердце, хрипло дыша и закрыв глаза.

Губа распухла и была соленой на вкус, язык постоянно норовил прикоснуться к ней, смакуя волны неприятных ощущений.

— Сонечка! Ой-ой-ой! Валя, что же будет?! Ты посмотри, что творят, ироды! Чуть девку не убили! Что делается-то?! — старушка в разрисованном яркими маками и синими незабудками платье казалась сказочным торнадо. — Сейчас, дорогая, милицию вызвали! Сейчас! Может скорую?

Я отмахнулась, Маргарита Николаевна обхватила меня за талию и потянула на кухню.

— Валя! Валя! Я сейчас накапаю тебе корвалола! Господи, что делается?!

Она мельтешила по кухне, хлопая шкафчиками. Мой взгляд уже шестой раз натыкался на нужную бутылочку с сердечным лекарством при очередном открывании бестолково суетящейся женщиной дверцы. Она опустилась на колени и трясущимися руками начала зачем-то рыться в ящике со столовыми приборами, тускло поблескивающими в свете единственной лампочки.

Я тихо встала и, взяв бутылочку, открутила крышку и накапала положенные сорок капель в приготовленный Маргаритой Николаевной стакан с водой, и, прихватив его, вышла в коридор. Дверь в парадную так и была настежь открыта, Валентина Алексеевна прижавшись спиной к стене возле вешалки, вцепилась руками в рукав куртки Димы, ее плечи дрожали.

— Выпейте, — говорить было неприятно из-за раздувшейся губы. — Пойдемте на кухню.

Втиснув в руки, повернувшейся ко мне старушки стакан с лекарством, я подошла и бережно закрыла дверь. Она была сейчас нашим единственным спасением от того мужчины. По дороге назад я обняла крохотную женщину за плечи и потянула в сторону двери, откуда до сих пор доносились звуки открываемых и закрываемых шкафов.

Маргарита Николаевна все еще бегала по кухне, состояние шока не отпускало женщину, заставляя метаться туда-сюда, она уже даже не помнила, что искала, но завидев нас и стакан в руках Валентины Алексеевны, она замерла и через мгновение осела на стул.

— Надо тебе лед приложить, — вдруг подпрыгнула она и опять развела бурную деятельность, копаясь в морозилке.

Я усадила бабушку Насти на стул между подоконником, стеной и столом, женщина все еще стискивала стакан с лекарством, как последнюю надежду, едва его пригубив. Взяв пакет с кусочком мяса, который достала Маргарита Николаевна, даже не обернув тканью, я приложила к губе, стиснув зубы, и зашипев, как рассерженная кошка.

Маргарита Николаевна, все порывалась что-то сказать, даже открывала рот, но нарушить повисшую тишину так и не решилась.

Зато хватило у кого-то другого. В дверь в очередной с раз позвонили.

— Полиция! Открывайте! Что у вас случилось! — донесся до нас приглушенной дальностью и дверями голос.

Маргарита Николаевна с проворностью лани исчезла в коридоре, и уже оттуда прибывшим стражам порядка было доложено о происшествии в красках.

— Бабушку сжить со свету хотят! Все из-за квартиры! А у нее только сын умер! Этот бандит чуть законную наследницу не убил! Все лицо разбил! Вы идите, посмотрите!

Двое мужчин в толстых темных куртках с нашивками заглянули на кухню. И один из них грустно так поинтересовался, мазнув по мне взглядом:

— Заявление писать будете?

— Конечно, будет! — завопила активистка. — Разве можно такое спускать?! Он и Вале угрожает!

Дальше Маргарита Николаевна уподобилась великому сказителю Бояну, воспевавшему отвагу и хулившему преступников. Мужчины еще больше погрустнели. Нелюбимое слово нашей полиции «бытовуха», лезло изо всех щелей. Две жены не поделили квартиру, куда уж «бытовушнее».

— Травмпункт в соседнем доме, снять побои можно там, — вдруг проникся один из стражей порядка, вставив слово, в то время как Маргарита Николаевна пыталась набрать воздуха в легкие для новой тирады, и что-то черкнув на бумаге, вручил ее мне. — Подойдете потом сюда, заявление напишите. Где живет обидчик?

— Без понятия, — промямлила я.

— Валь, а ты знаешь, где Светка эта живет?! Ведь это ее новый хахаль же?! — поинтересовалась реинкарнация великого гусляра у подруги.

Та покачала головой.

— Когда вместе жили с Димой, квартиру на Пискаревском где-то снимали, а сейчас… — ее голос стал едва слышным.

Полицейские еще покрутились, дали что-то подписать, причем презрев весь опыт работы, то, что подписывала, я даже читать не стала, и, наконец, дверь входная щелкнула замком.

Голова болела до жути. Телефон в сумке настойчиво чирикал. Звонила Тома. Этот звонок проигнорировать я не могла.

— О Господи! — воскликнула подруга, услышав краткую сводку с фронта в моем изложении, а потом, видимо, сама себе рот рукой зажала, чтобы девочек не напугать. — Так! Ты все делай, что надо! За Настю не бойся! Все хорошо с ней, с Наткой играют. Андрей (муж Томы) дома! Когда с полицией закончишь — звони, он заберет!

— Спасибо, — сил говорить и объяснять, что в полицию я вряд ли сегодня пойду, не было, до врача бы добрести и то победа.

Маргарита Николаевна прислушивалась к моему разговору, и когда я отключилась, повернулась к сидевшей как нахохлившейся воробушек на стуле подруге.

— Ты, Валь пойдешь ко мне! Нечего тебе тут делать! У меня и комната пустует! Внуки все равно не скоро приедут, только после праздников.

— Нет, — покачала головой Валентина Алексеевна.

— Никаких «нет»! — хлопнула ладонью по столу старушка. — Донекалась уже! Что делать-то будешь, Сонечка?

Я пожала плечами. В голове была звенящая пустота.

— Вот телефон мой. Валя у меня пока поживет! — она вручила мне клочок бумаги с номером мобильного; не раз обведенные для ясности ручкой цифры черными змеями скользили по белому листочку. — Позвони, как оклемаешься.

Я кивнула и, встав, подошла к Валентине Алексеевне. Не знаю почему, порыв, наверное, но я обняла ее, прижав вздрагивающую одинокую женщину к себе. Такую же одинокую, как я.

Нет! У меня есть Настюша. Мысль о дочери, как маленькое солнце, согрела, озарила мрак, в котором я плавала. Старушка тихо заплакала. Я гладила ее по голове, мне было ее безмерно жаль, ведь ее некому было защитить.

Травмпункт оказался действительно рядом. Причем, напротив того самого отдела полиции, адрес которого мне вручил приехавший страж порядка. Процедура осмотра состояла в секундном взгляде усталого сонного врача, и нескончаемой писанине в куче бумаг, две из которых перекочевали в мои руки.

Когда я вышла на улицу, пошел снег. Белый, легкий он порхал, как стая мотыльков, ложился на мокрый, черный асфальт, припаркованные машины, жухлую траву крохотных газончиков. Его сил-крупинок не хватило бы, конечно, чтобы накрыть Питер белым одеялом, да и то, что есть, к утру превратится в воду под ногами. Ее впитают канализация и земля.

Старые двухэтажные здания отдела полиции и медпункта глядели друг на друга своими глазами-окнами, как два старых приятеля, они наверняка вместе прошли и пару воин, и революцию видели, может еще и восстание декабристов захватили.

Окна их были залиты светом, и там сновали люди. Разные люди разных эпох. Век назад за этими каменными стенами едва ли знали об изобретении Эдисона, и освещали их мир куцые свечки и лампы. Чуть больше полвека назад тут оживала жизнь после снятия блокады. А теперь тут ютились компьютеры и рентген аппараты.

Я позвонила Андрею, надеясь, что подруга уже спит, но не тут-то было. Ее советы и вздохи были хорошо слышны на фоне молчаливого мужа. Андрей заверил, что я их никоим образом не напрягаю, и он прибудет минут через пятнадцать-двадцать.

После всего перенесенного ноги держали с трудом. У отделения полиции под кустом, а ныне голыми ветками, ютилась небольшая лавочка, куда я и села, накинув капюшон и спрятав замерзающие руки в рукава пальто.

— А вы не знаете, сколько время? — детский голос заставил меня вздрогнуть и выйти из легкой дремы.

Передо мной в аккуратном темном пальтишке и черных шарфе и шапочке крупной вязки стоял, переминаясь с ноги на ногу, мальчик.

Я порылась в сумке и, нашарив телефон, сощурилась от яркого света, хлынувшего с экрана.

— Без пяти одиннадцать.

— Спасибо, — он вздохнул, еще с полминуты потоптавшись, уселся на скамейку рядом со мной.

— Ждешь родителей? — спросила я спустя минуту. Странно в такое позднее время оставлять ребенка и идти по делам.

— А… Да, — кивнул он, отчего верхушка шапочки тоже качнулась. — Наверное, — добавил мальчик уже менее уверено. — Папу жду.

— Понятно, — я вжалась в пальто сильнее. — Он у тебя в полиции работает? Это здорово.

— Нет. Я… Я думал, он меня тут найдет, — мальчик понурил голову, и шапочка накренилась вслед за носителем.

— Ты потерялся? — я села прямо и посмотрела на мальчугана.

Тот обернулся ко мне и, вздрогнув, отшатнулся. Ох, я и забыла про свою красивую губу, да и лицо в целом!

— Не бойся!

— А я и не боюсь! — он сглотнул.

— Так ты потерялся? — я опять скрыла лицо в тени капюшона.

— Нет, — испуганно замотал головой ребенок.

— Если потерялся, то папа тебя уже хватился и беспокоится. Иди в отделение, там уже знают, скорее всего, что тебя разыскивают. Если дети теряются, родителям очень страшно и плохо.

Мальчик посмотрел в сторону старого здания, куда только что подъехала с выключенными мигалками машина ППС, и вдруг пододвинулся ко мне ближе.

— Папа будет ругать, — его голос дрогнул, — я убежал.

— Ну, ничего себе! Тогда тебе надо быстрее домой! — я старалась говорить спокойно, как ни странно, после валокордина, выданного мне в травмпункте, это было гораздо проще. Хотя озноб начинал пробирать, то ли давление у меня росло, то ли температура на улице падала.

— Я не знаю, как попасть домой, — выпалил мальчуган.

— У тебя нет телефона? Обычно школьникам уже дают телефон родители. Ты можешь позвонить отцу, и он тебе заберет. Или я тебе мог дать свой.

— Когда я решил убежать, я прочел, что нельзя брать с собой телефон, потому что по нему можно найти, где человек спрятался, а номер я не помню. Папа подарил мне телефон, там уже были номера его и мамы, и бабушки.

— Почти все продумал? — улыбнулась я.

Шапочка опять запрыгала.

— Если хочешь, можем вместе пойти в полицию, я присмотрю, чтобы тебе помогли? — я качнула головой в сторону здания, зря я это сделала. Мир слегка поплыл от резкого движения, и я приложила холодные пальцы ко лбу.

— Соня! — послышался оклик.

Я повернулась и увидела мужа Томы, оглядывающего по сторонам у входа в травмпункт. Худощавый, невысокий мужчина с добродушным лицом увидел мою махнувшую руку и быстро подошел. Капюшон мой упал.

— Да! Дела! Хорошо, что хоть челюсть тебе не сломал! Добросердечная ты наша! Ну что, пойдем? Я тут за углом припарковался.

— Секунду! — я повернулась к мальчику. — Так что, тебе помочь? — не бросать же тут ребенка. Если не согласится, просто сообщу в отделение, что у них тут «потеряшка».

— А вы можете отвезти меня домой? — мальчик вскочил на ноги и умоляюще посмотрел на нас.

Андрей удивленно воззрился на меня.

— Убежал из дома, — проинформировала я. — Но ты же не знаешь, где живешь? — обернулась я к мальчугану.

— Я знаю, что место называется Лисий Нос, и дом я помню, как выглядит! Пожалуйста! Я очень хочу к папе!

— Лисий нос огромный! Дом ночью искать не реально, — растеряно развел руками Андрей.

— Там много охраны, и там море рядом, — затараторил мальчик.

— Часть поселка, особенно рядом с заливом, занимает элитная недвижимость, там полно охраны. Я там была пару раз по работе. Есть места, куда вообще не пускают простых смертных. Может лучше в полицию? — улыбнулась я мальчику.

По его личику побежали слезы. Мы с Андреем переглянулись. Последний почесал затылок.

— Его тут промурыжат и потом отправят в Дом ребенка до заявления от родителей, — покачала я головой.

— Ну, если ты приблизительно знаешь, где находится дом… Просто спросим у охраны. Фамилию то ты помнишь папину? — тяжело вздохнул муж Томы.

— Конечно, помню! — мальчик шмыгнул носом. — Тропинин его фамилия, и моя тоже, а папу зовут Виталий.

Я тяжело вздохнула, прижав ладони ко лбу.

— Поехали. Я, похоже, знаю, где живет наш гулена.

Маленький и большой мужчины удивленно воззрились на меня.

— Твоего папу зовут Виталий Аркадьевич? А тебя, наверняка, Сережа? И по логике вещей, ты сейчас должен быть где-то в Бразилии или, так сказать, на подлете к ней.

* * *

— А нам по шее не дадут? — Андрей, как и я впрочем, был не уверен, что мы поступаем правильно.

— Не знаю. Но я сейчас позвоню тому, кто нас будет защищать! А заодно известит папу молодого человека, что с ним все хорошо. О, Даник, прости за беспокойство! Мщу, так сказать, тебе за полночь полночью.

— Что такое? — голос помощника Тропинина был далеко не заспанным. Наоборот, молодой мужчина, чувствуется, был взволнован и зол. — Сонь Аркадьевна! Если не срочно, можно я перезвоню?! — он там чем-то хлопнул и вышел из помещения, на заднем фоне которого слышались возня и громкий разговор. — Хорошо? А то у нас тут ЧП!

— Да я, представь себе, в курсе, и даже повод знаю! — съехидничала я. — Тот, кто должен с мамой рассматривать айсберги — шастает по Питеру.

На другом конце провода повисла тишина.

— Не понял! А откуда? — парень напрягся.

А я жутко разозлилась. Видимо, начала отходить!

— От верблюда. Приедем минут через пятнадцать, адрес помню, но смутно. Можешь там присвоить себе все лавры и призы! Только пусть еду приготовят, ребенок, похоже, весь день не ел.

Я отрубила связь и зашипела, потому как больно задела пальцем губу.

— Это вы упали? — Сережа выразительно посмотрел на меня.

— Нет, малыш, это Соня Аркадьевна любит за всех заступаться и в истории попадать, за что и получает по шее. Очень нехороший дядя ее так, — пробубнил, озирающийся в поисках машин на перекрестке Андрей.

— Папа говорит, что девочек нельзя обижать. Так поступают только трусы и слабаки, — выдохнул удивленный ребенок.

— Очень надеюсь, что твой папа держит слово и в порыве радости не прибьет нас всех, — усмехнулась я, припоминая выражение лица господина Тропинина, когда он чем-то недоволен.

В машине повисла тишина.

— У меня там сок есть, если хочешь? — проговорил вдруг Андрей.

Сережа посмотрел на меня и кивнул. Пакетик он через трубочку опустошил за секунду.

— И как же тебя угораздило сбежать? — поинтересовался водитель.

— Я не хотел расстраивать маму, и папу обижать не хотел, — от выпитого сока, съеденной до этого шоколадки и тепла ребенок осоловел. — Папа очень боится кораблей и за меня. И я решил сбежать, чтобы не улетать завтра вместе с мамой в круиз.

— А почему ты адрес-то свой не знаешь? — удивилась я.

— Я живу в Москве с мамой, — он начал клевать носом. — А папа в Питере, я к нему приезжаю только на каникулы.

Он уснул мгновенно, пристроившись у меня под боком.

На подъезде к поселку я позвонила Данику и передала телефон Андрею, тот, ориентируясь по описаниям мужчины, через несколько минут остановился у памятного дома, на пороге которого уже стоял Данил Олегович в свитере с телефоном и еще один мужчина.

Даник распахнул дверь и заглянул в салон, наткнувшись на меня, округлил глаза, прямо как любит делать Тома, я махнула рукой и прижала палец к губам, указав на спящего малыша.

Второй мужчина наклонился и, аккуратно подхватив мальчика, понес его в дом.

— Где ты его нашла? — поинтересовался Данил, когда я выбралась из машины.

— Возле отдела полиции на Советской. Ждал, пока его начнут искать… и найдут, — улыбнулась я, правда, сразу пришлось сморщиться от неприятных ощущений.

— Это чудо какое-то! Тропинин уже готов национальную гвардию на подмогу звать. Летает где-то по городу в поисках сына. Хотя, сейчас уже едет обратно.

— Отлично, тогда мы тоже поедем. А то еще нарвемся на благодарность… У меня, как ты понимаешь, сегодня и так тяжелый день.

— А кто посмел на тебя руку-то поднять?! — возмутился Даник.

— Можно, я тебе завтра позвоню, мне нужна твоя консультация по вопросу, стоит ли уголовное заводить или нет.

— Конечно, без проблем, — Даник развел руками и вздохнул. — Ладно, пойду вешать твой портрет. А то, наобещал в прошлый раз, не сделал, и вот…

— Бог шельму метит, — улыбнулась я.

Уже на выезде из поселка мимо нас пронеслась автоколонна каких-то больших блестящих монстров во главе со знакомым белым Гелеком.

 

Глава 5

Белая Андреевская мазда скользила по набережным и проспектам. Снег, конечно, уже обратился в дождь, и вода вперемешку с грязью заливала лобовое стекло с такой скоростью, что дворники едва успевали бегать из стороны в сторону. Андрей молчал. А я, подальше засунув угрызения совести по поводу эксплуатации Томиного семейства, понимая, что толку от моего самобичевания никакого, смотрела в окно на мой любимый город.

Город мостов. Вот проносятся мимо Кантемировский, Сампсониевский, Лиговский. Связующие нити двух берегов, тысяч судеб. Для кого-то они — досадная помеха по пути на работу, создающая пробки. Но есть те, для кого мосты-артерии, где могли столкнуться две жизни и породить свою вселенную, делая из девчонки в легком летнем платье и парня в дырявых джинсах семью. Мосты собирают друзей в баре на Заневском под предлогом футбола, а на самом деле в ожидании того, что створки в небо откроются, и можно, как в молодости, позвонить и сказать: «Прости… Мосты развели…» И хорошо, если тебе не напомнит заспанный, а может взволнованный голос, что есть Вантовый мост.

Красота центральных улиц сменилась темнотой и извилистостью улиц жилых кварталов. Гаражи и мокрые тротуары, маленькие мостики, перекрестки с мигающим желтым, черные брызги из-под колес, припозднившиеся собачники.

Подумалось вдруг, что я уже и забыла, как водить машину. Мы с Димой любили кататься по ночному городу, когда купили первое авто. Зимой и летом. Мойка, Нева, Фонтанка, залив. Всеволожск, Зеленогорск, Стрельна, Тихвин, Шлиссельбург.

Он обычно сидел рядом на пассажирском сидении. Удивительно начитанный (физика, астрономия, политика, история) он рассказывал множество интересных вещей, а я слушала, запоминала, поражалась, заполняла вакуум: вроде много читаю, но все по работе, а целый мир проходит мимо.

Тепло и память уничтожили защиту, которую я так остервенело возводила вокруг себя, и все горести и страхи накинулись голодными крысами. До крика захотелось, чтобы меня обняли, сказали, что все будет хорошо.

— Томуля ждет, — задумчиво проговорил Андрей.

Вздрогнув и чуть наклонившись, я увидела, что окна их квартиры на кухне залиты уютным желтым светом.

— Я пойду домой, мне бы хоть переодеться, — я начала рыться в сумке в поисках ключей.

— Придешь к нам?

— Нет, и так вас умотала, спать ложитесь. Спасибо, Андрюш, огромное. Настеньку с утра заберу, — я заплакала, в темноте слез не было видно, а беззвучно я уже научилась.

Он остановился у парадной, и я выбралась из машины под дождь. Белая мазда с грязными боками, помигав поворотниками, исчезла в соседнем дворе. А я медленно прошла те несчастные пять — шесть метров до двери подъезда. Металл лифта манил, хотелось привалиться как пьяной и забыться.

В прихожей я сбросила сапоги, скинула пальто на маленький диванчик и сразу прошла в спальню, все что успела — захватить телефон. Упав на кровать, заснула моментально, знаю только, что слезы все еще бежали, от них щеки были солеными. Кажется, телефон завибрировал через секунду. Взглянув на часы, поняла, что так и есть, я отрубилась всего-то минут на пятнадцать. Звонила консьерж снизу.

— Софья Аркадьевна, — дрожащий женский голос заставил меня проснуться, — вас тут спрашивают настойчиво.

— Кто?

— Софья Аркадьевна, спуститесь, пожалуйста.

— Господи!

Я отрубила связь. Ноги не шли, а от усталости слезы навернулись снова. Я уже даже их не стирала. Юбка мятая, да и кофта видала лучшие времена, но какая сейчас разница. Распахнув дверь, я отпрянула. Лампы в общем коридоре освещали три мужских силуэта и женский. Нашу консьержку.

— А что…

Один из мужчин сделал шаг в мою сторону, я вздрогнула и попятилась. Он пер на меня как локомотив, а я не могла оторвать взгляда от перекошенного злостью лица того самого Тропинина.

Он оказался выше меня чуть ли на голову, возвышаясь точно Медный Всадник. Я запнулась о свой сапог, пятясь назад, и упала. Но его это мало волновало, он вошел следом, оглядел темную прихожую и, включив свет, захлопнул металлическую дверь за своей спиной.

А я едва приподнялась на локтях, загипнотизированная полным ненависти взглядом, его губы чуть скривились. Хотелось вытереть нос, но губа пульсировала, и прикасаться к лицу было страшно, оно ощущалось одним сплошным синяком.

— Отличный спектакль. Только не думай, дрянь, что все выгорело. Похищение ребенка — самое минимальное, что тебе светит, если раньше я тебя просто не прикопаю где-нибудь — зло прошипел мужчина.

— Вы идиот? — почему-то, после услышанного страшно быть перестало, было вообще все равно.

Его рука дрогнула и приподнялась.

— Давайте, господин Тропинин, мне уже сегодня показали, кто на этой планете правит.

Его взгляд замер на моей разбитой губе, глаза сузились.

— Я вашего сына нашла совершенно случайно возле отделения полиции на Советской, в центре. Он убежал, потому что не хотел вас расстраивать и улетать с матерью. Он просил отвезти его домой. Я это сделала. Если вам так надо на ком-то выместить страх и беспомощность, пожалуйста, милости прошу.

Я с вызовом посмотрела на него. С минуту он буравил меня взглядом, а потом вылетел из квартиры, так оглушительно хлопнув дверью, что вздрогнули все соседи на пару этажей в окружности, а я, сумевшая все-таки встать, дабы, если что, принять удар стоя, сползла по стенке и заревела.

Было больно и обидно, страшно и одиноко. Пальто упало с диванчика, и я, потянув его на себя, укрылась им, зажав в зубах краешек рукава. Розовый тапочек Абрикоса лежал на коврике у входа, и ботинок Тропинина оставил на нем грязный отпечаток. Я прижала испачканный комочек с бантиками к щеке. Не знаю, сколько так просидела. Долго, наверное. Холод от плиточного пола в прихожей пробрался до самого сердца.

Взяв себя в руки и где-то поднабравшись бессмысленной храбрости, я встала и открыла входную дверь. Коридор был пуст. Вдавив ногти в ладонь, чтобы не потерять самообладание с таким трудом собранное по кусочкам, я пошла в ванную. Жгучие струи под сильным напором, точно плети, впивались в кожу, но привели в чувство.

Чайник закипал неимоверно долго. Крохотная чашка едва вместила пакетик и три ложки сахара — невообразимое количество для того, кто не пьет чай и кофе со сладким ядом. Но сейчас хотелось. Мазь от ушибов, купленная для Абрикоса пригодилась. Будильник на семь тридцать. И одеяло. Им хотелось отгородиться от всего мира.

Меня еще долго бил озноб. Мысли прыгали от темы к теме. В конце концов, натянув толстые шерстяные носки, я кое-как уснула.

 

Глава 6

Очнулась я только спустя пять дней. Целых пять суток потребовалось, чтобы мир приобрел ясность и резкость, перестав быть похожим на кисель из запахов, звуков и режущего света. Тумбочка возле кровати напоминала филиал аптеки батареей коробочек и пузырьков для таблеток. Кряхтя, я попыталась выпутаться из одеяла. На телефоне, отвоевавшем краешек столешницы у армии лекарств, имелось (ужас!) с полсотни пропущенных вызовов. Слабость была умопомрачительной. Средство связи весило, как хороший сладкий арбуз в начале сентября.

— Ух, ты, кто проснулся?! — в спальню заглянула Тома. — Настенька! Иди маму обними!

Послышался топот детских ножек, и в комнату ворвалась пахнущая мандаринами дочка.

— Мама! — ко мне прижались со всех детских сил, а я сжала в ответ мое сокровище.

— Как себя чувствуешь? — улыбнулась подруга, присаживаясь на край кровати.

— Хочется закопаться в землю, — прогнусавила я.

— Зря, мы тебя и так еле откопали. Три дня температура под сорок.

— Три дня!

— Да, вчера только спадать начала. Сейчас нет, но еще может к вечеру подняться.

— О Боже, вообще ничего не помню, как чистый лист. Вы же к родственникам собирались?! — я посмотрела на Тому с самым несчастным видом.

— Дорогая, забудь! Если бы я за тебя не волновалась, то, пожалуй, это самый лучший праздник за последние лет пять! Старые фильмы, мандаринки, шампусик, тишина и покой! Мечта!

— А Андрей с сынишкой?

— Поехали в Финку с друзьями, благо визы открытые весели. Родителям твоим я позвонила и Зое с работы. Так что основная масса в курсе, что ты жива и относительно здорова. Звонила Маргарита Николаевна, я так понимаю, подруга матери Димы, сказала, что все нормально. Никто не появлялся.

— Я думала, мне все это приснилось, — тяжело вздохнула я.

— Отек спал, синяк заживет, — улыбнулась Тома, намекая на мой фонарик на губе. — Так что, почти приснилось. А еще звонил некто Данил Олегович и очень просил тебя вернуть с того света и засунуть телефон в руку, ибо шеф его, которому вы сына вернули, психовал, чуть ли не до вызова полиции. Но звонил, правда, Данил четыре дня назад. Потом тишина.

— Черт! Этот придурок наверняка его уволил, — горестно вздохнула я.

— Андрюша мне пояснил, что папаша — тип крутой. Я ему посоветовала, если что, в Финке оставаться и кричать, что русские не сдаются, — Томка засмеялась.

— Ха-ха три раза, — пробубнила я, прижимая Настену к себе.

— Настя! — в комнату ворвалась Ната с тем же мандариновым шлейфом. — Пошли! Начинается!

Моя дочура прижалась сильнее, а потом, откинув голову и не разжимая ручек, посмотрела на меня.

— Поняшки твои? — сделав понимающее лицо, поинтересовалась я.

Малышка кивнула.

— Беги, — я поцеловала ладошку.

— Там всего одна серия! — малышка умчалась за подружкой.

Я завернулась поглубже в одеяло, зыркнула на Тому и нажала на телефоне вызов Даника.

— Соня Аркадьевна! — вполне себе радостный и довольно подвыпивший голос. — Ты там как? Можешь насчет Тропинина не волноваться. Отошел мужик. Бесновался, конечно, порядочно. Перенервничал. Ты же понимаешь. У них все повернуто на деньгах. Он думал, сына с целью шантажа хотели умыкнуть, а потом что-то не так пошло, и вернули, а может припугнуть хотели. Двое суток сидели над видео с камер, чуть ли не носом рыли, да и сыном шеф побеседовал, и теперь считает тебя новогодним чудом. Мало того, что сына привезла, так жена его так расчувствовалась, что мальчишку оставила с ним на каникулы. Так что, монстр в благодушном настроении.

— Тебя не уволили? — поинтересовалась я на всякий случай.

— Смеешься, мне зарплату повысили, — Данил Олегович был в стадии активного «отмечания» праздников и бонусов, преподнесенных судьбой.

Я выдохнула облегченно.

— Сонь Аркадьевна, твое дело терпит, или срочно надо? — поинтересовался Даник.

— Какое дело? — не поняла я, а потом озарило. — Ждет, конечно. Спасибо, Данил Олегович.

— С наступившим! Не болей!

Телефон погас.

— Даник сказал, что все нормально.

— Ну, вот и славненько! — Тома потерла руки.

Подруга глупой не была, но некоторые вещи, пугавшие меня до коликов, она могла воспринимать вполне спокойно и даже с некоторой долей пофигизма. Может, она просто не могла предположить, что такие, как Тропинин, могут навредить, а некоторые вполне способны и судьбу поломать. Вера в правовое государство, гражданами которого мы являемся, у некоторых таки наличествует.

— Тебе бы чего жидкого похлебать. Начнем с чая с сахаром, — подруга хлопнула ладонями по коленям и пошла на кухню, из зала послышалась возня, строгая Тома не преминула заметить, что девочки слишком близко подползли к телевизору.

Я же попыталась сесть. Как на корабле в шторм меня мотало из стороны в сторону. Но умыться очень хотелось, от того зубы были стиснуты, попытка влезть в тапочки отринута, и я отправилась в свой вояж до ванной босиком. Мое пальто аккуратно весело на вешалке, сумка стояла на диванчике, из нее выглядывали краешки документов. Стеночка стала хорошим помощником, другом и соратником в моем путешествии. В памяти всплывали мои пятидневные походы в ванную. Такой странной болезни у меня еще никогда не было. А может это и не болезнь вовсе, а нервный срыв?

Теплая водичка взбодрила. Зубная паста со вкусом кокоса показалась чуть ли не съедобной. Душ был бы кстати, но я решила пока не рисковать. Теплый, безумно сладкий чай и бутерброд с маслом приятно утяжелили желудок.

— Моль бледная превращается в человека. А вот не надо было все простуды на ногах переносить. И успокоительное попить не помешает, — Тома уселась напротив. — Ну, так расскажешь, что там с Димкой-то приключилось?

Я поежилась, но подробно рассказала подруге все, что сохранилось в прожаренных температурой мозгах.

— Ощущение, что вернулись лихие девяностые.

— Мы с тобой, дорогая, были маловаты, чтоб по достоинству оценить размах тогдашнего бандитского разгула, — усмехнулась я.

— И что ты будешь делать? Даже не знаю, как бы я поступила в такой ситуации, — Тома начала складывать из салфетки причудливую фигурку, чтобы занять руки. — Вроде, все по чести. Димка сам захотел отдать квартиру тебе и дочке. А не этой лахудре. Это он из-за нее же ушел?

— Ну, скажем, не совсем из-за нее. Мы уже не сильно понимали друг друга. Он стал успокоение на стороне искать. А она мимо не прошла. А может другая. Я не интересовалась.

— Ты не простила? — грустно усмехнулась Тома, окинув меня странным взглядом.

— Нет… Я… Я могла многое понять и на многое закрыть глаза, но не на измену. Это предательство. Хотя он просил его понять. Но я, как бы это сказать, поняла, но не простила. Конечно же, после этого я стала самой плохой. Может, и поэтому еще он с Настей так редко общался, думал, что я дочку науськаю против него. Обиделся. Дурак. Прости, Господи! Не говорят так о покойных. А вообще, Том, я не знаю что делать.

— Квартиры в центре на дороге не валяются, дорогая.

— Да не в квартире дело. Приятно конечно пару лишних кусков за душой иметь. Но проблем с ней будет больше. Мне мать Димкину жалко чисто по-человечески. Страшно, знаешь ли, в таком возрасте оказаться на ее месте. Может, предложить этой Светлане мировую? — я водила краешком ложки по столу.

— Какую?

— Пусть вступят спокойно вдвоем, как наследницы по закону. Продадут. Димкиной матери квартиру купят, а эта пусть делает что хочет, денег ей более чем хватит. И я не буду выглядеть как какая-то «халявщица»: четыре года не общались, а тут на тебе.

— Он — отец Насти, — прошептала подруга, поглядывая за мою спину.

— Настена с голоду не умрет. У меня есть, что дочке оставить! — вскипела я.

— Тьфу, на тебя, Сонька, дура ты! А что будешь делать с этим? — Тома кивнула головой, явно намекая на фингал.

— Спускать такое не хочется, но если это будет одним из способов надавить на Свету, заявление не буду подавать. Да и сроки, как я понимаю, уже все вышли. Маргарита заявила, что это новый бойфрэнд жены Димы. Вряд ли Светка захочет, чтобы у него проблемы были.

— Мда… — нахмурилась подруга.

— Так! Может, я и душ переживу? — решила я сменить тему.

Теплый душ действительно поправил самочувствие, особенно настроение улучшили вымытые волосы. Голове стало легко. Дома стояла жуткая жара, и из недр шкафа была добыта чистая майка на бретельках с мишками-аппликациями. У Настены была точно такая же, поменьше размером, мы купили этот забавный набор «мама-дочка» в прошлый поход по магазином. Доча была жутко счастлива. Розовые майки с медвежатами в районе пупков стали нашей любимой домашней униформой.

Завидев меня в «мишках» дочура помчалась переодеваться, и скоро маленькое существо радостно кружилось по залу в своей розовой майке, с гордостью демонстрируя подруге, что она как мама. А существо постарше сидело на диване, исчерпав остатки сил, и наслаждалось чистотой, теплом и приятной тяжестью в желудке.

— Надо бы до магазина дойти, бульончику сварить тебе, — заявила Тома. — Да и мелким чего вкусного прикупить. Хотя у нас универсам выглядит как после ядерной войны, полки пустые.

Пободавшись насчет денег и безбожно продув, я опять оказалась на диване. А Тома отправилась добывать мамонта. Звонок в дверь удивил. Тома метеор тот еще, но настолько быстро!

Я поднялась и направилась к двери, полагая, что у подруги руки заняты. Настена увязалась за мной, потому как «заказала» любимой Томе шоколадное яйцо с игрушкой.

Дверь распахнулась, и мы с дочкой удивленно замерли.

За дверью стояли двое мужчин, оба были мне знакомы, правда, тот, что постарше и побольше, оказался не таким высоким, как мне виделось в прошлую нашу встречу, вот ведь у страха глаза велики. Да и выражение лица у него было ныне не в пример добрее всех предыдущих встреч.

— Привет, — Сережа смотрел на нас с дочей, чуть округлившимися глазами.

— И тебе привет, путешественник! — улыбнулась я.

— Софья Аркадьевна, — кивнул Виталий Аркадьевич.

Оба Тропинина были тоже подозрительно похоже одеты: длинные черные пальто, черные свитера под горло, правда, на сынишке была шапочка. Отец себя головным убором утеплять не стал, и только сейчас я заметила, что в темной его шевелюре пробегают тонкие нити серебра. У обоих на плечах сияли не растаявшие снежинки.

Тропинин старший протянул мне плетенную корзинку на длинной ручке. В ней на виду лежали бутылка вина и куча выпечки и сладостей. Проглядывало и имбирное печенье. Я почувствовала, как рядом запыхтела Настена, схватившись за мою ладонь.

— Хотел выразить благодарность и несколько сгладить то, что случилось… — мужчина чуть сузил глаза.

— Спасибо, — я была обескуражена, но кивнула, принимая корзинку, хрустящую пакетом, в который была завернута. — Вам не стоило беспокоиться. Я понимаю, что такое дети. Главное, что с Сережей все хорошо, — я подмигнула мальчику.

— Мамочка! Там Эпл-Джек! — радостно захлопнула в ладоши Настена, заглядывая в корзинку с детской непосредственностью.

— Кто? — удивился Виталий Аркадьевич.

— Пони, — на автомате выдала я, но заметив приподнявшуюся удивленно бровь Тропинина старшего, быстро добавила. — Печенье в виде пони — персонажа мультика.

Виталий Аркадьевич воздел глаза к небу и улыбнулся. Улыбка его преобразила. Он стал чуть моложе и чуть проще.

— Ну что, дружочек, пойдем? — Тропинин положил руку на плечо сына. — С праздниками вас.

— Вас тоже. Спасибо за угощение, — я поставила корзинку на пол и подхватила любопытного таракана на руки.

— Спасибо, — дочурка застенчиво улыбнулась, кося хитрым взглядом на лакомство.

Мужчины стали удаляться по коридору, а мы закрыли дверь. Из комнаты появилась Ната, и начался учет и переучет содержимого корзинки. Я еле успела вытащить бутылку. Сей процесс активного дележа и застала удивленная Тома с пакетами.

— А это что?

— А это нас почтил визитом со своим «спасибо и извините» господин Тропинин, — я втихаря перепрятывала то, что поделили малышки. Тома решила действовать жестче.

— У вас попы слипнутся! — возмутилась подруга, отбирая у девочек основную часть добычи. — Суп, значит, они есть отказываются, а сладкое, так на ура! Ну, нет, дорогие мои, пюре и котлетки и потом по печенюшке. Все! Кыш в комнату!

— Эх, Тома, разрушитель праздников!

— Спаситель от сахарного диабета. Хм. Ну-ка дай сюда.

Бутылку у меня конфисковали. А название вина перекочевало на строку поискового сайта.

— Ну, надо же… Благодарен мужик. А где Андрюше благодарность? — засмеялась подруга, протягивая мне телефон.

Бутылка этого вина в Интернет-магазине стоила двадцать тысяч! Двадцать тысяч, Карл! Как Зоя с работы ни скажет!

— Гуляем? — приподняла я бровь.

— У тебя температура подняться может, тебе нельзя! — ехидно заметили мне с кухни.

— Плевать! Когда я еще такое дорогущее вино попробую!

 

Глава 7

Оставшаяся часть праздников прошла отлично. Температура больше не порадовала своим присутствием. Вкусный ужин и четверть бокала вина очень хорошо расслабили. Я отлично выспалась в обнимку с Настеной, предоставив в полное распоряжение Томе и Нате гигантский диван и телевизор в зале.

Пару дней мы сидели дома и наслаждались старыми фильмами, играми с девочками, устроили даже целый день Поняш, и официально были посвящены в сестричество коняшек-мультяшек: Тома ныне звалась Пинки Пай, а я — Радуга Дэш.

В ночь на Рождество повалил снег, он шел сплошной стеной. Ровный строй снежинок, устремившихся к земле, не смел нарушить даже извечный питерский проказник-ветер. Машины потихоньку обращались сугробами. Земля укрывалась белым пушистым одеялом. Опутанные гирляндами соседские окна дарили настоящее ощущение праздника. Куча народу высыпала на улицу, несмотря на позднее время, радуюсь такому редкому за последние несколько лет чуду.

Взрослые дяди и тети, уподобившись мальчишкам и девчонкам, носились по дорожкам и детской площадке, уворачиваясь от снежков, падая, заливаясь смехом. Снеговики росли как на дрожжах. Несмотря на вечные споры и ссоры о собачьих экскрементах, притертых бамперах и счетах за отопление, наш двор был полон вполне себе адекватных и веселых людей. А мы смотрели в окно и заключали пари.

Малышки уже давно спали в комнате Наты (мы решили сегодня прибраться и переночевать у Томы). Ее мальчики были в таком восторге от поездки, что оба слезно молили маму-жену разрешить еще побыть в Финляндии: Андрей был заядлым лыжником и тренировал сына. Их коттедж, которые они сняли на три семьи, располагался недалеко от какого-то горнолыжного курорта. В общем, мужской кайф: лыжи, вечером пиво, мясо и сауна. Тома ворчала, что мальчишки там приживутся и домой не вернутся, что и не говори, а без них ее идиллия все же не была полной.

На утро после снегопада мы отогрели семейную мазду и поехали кататься по городу. Заглянув в огромный развлекательный центр для детей, полакомились кофе с корицей и пирожками, пока девочки изображали обезьянок на батутах, резинках и прочей, на мой взгляд, жутко опасной ерунде. Я это не преминула озвучить Томе, но мне намекнули, что квартиры в центре получать по наследству гораздо опаснее.

Тут я устыдилась, хотя понимала прекрасно, что не звоню Валентине Алексеевне, потому что сказать мне ей нечего. Надо назначать встречу Светлане и решать вопрос. И лучше это сделать до того, как надо будет выходить на работу. Но и место хотелось выбрать, где народу побольше, а заодно и камеры для подстраховки. А посему…

Я кивнула Томе, чтобы она присмотрела за девочками и, прихватив телефон, пальто и сумку, вышла на крыльцо развлекательного центра. Ровно три гудка потребовалось чтобы оглушительное «алло» Маргариты Николаевны заставило меня подпрыгнуть.

— Сонечка! Ой, как хорошо, что ты позвонила! Я уж и сама собиралась. Тут Светка опять объявилась, правда, одна. Закатила истерику, что она желает в свою квартиру въехать. Вале опять плохо стало. Я ее опять к себе и забрала. Что делать-то будет, деточка?

Конец моему отдыху и хорошему настроению!

— Маргарита Николаевна, а вы связаться с ней можете? — поинтересовалась я.

— Со Светкой? Так вот в этот ее приход потребовала я от нее номер сотового, значит, телефона, а она ни в какую давать не хотела. Но я-то на хитрость пошла. Говорю, Валя, как оклемается, так позвонит. Записывай!

— Секунду! — я порылась в сумке в поисках блокнотика. — Диктуйте.

— А что ты решила-то? Ты с ней только одна не встречайся! — завопила Маргарита Николаевна.

— Да я хочу, чтобы она приехала в контору, где я работаю, и Валентина Николаевна пусть тоже подъедет. Организуете?

— А то! Побыстрее бы только, Сонечка, Валя вся на нервах.

Я попрощалась и отключилась.

Если бы курила, сейчас, наверное, полпачки бы опустошила. Наконец, собравшись с духом, я набрала номер Светланы. Телефон долго никто не брал. Но после почти минутного ожидания заспанный голос сказал мне невнятное «слушаю».

— Светлана?

— Да, кто это? — женщина насторожилась.

— Бывшая жена Димы, Софья.

Повисло молчание, дама явно с кем-то шушукалась, даже не удосужившись нажать удержание вызова или прикрыть микрофон рукой, и хоть разобрать, о чем говорилось, было невозможно, но судя по повышенным тонам, там шел яростный спор.

— Чего тебе надо? — голос «проснулся» и поднабрался агрессивности.

— Поговорить.

— А что тебе было непонятно в прошлый раз? — огрызнулась Димина жена.

— Да, мне, собственно, все понятно. Но завтра я могу пойти к нотариусу с завещанием, и заглянуть в полицию по дороге с медицинским освидетельствованием на предмет нанесенных мне побоев и заявление написать на твоего… хм… друга. Ему нужны проблемы? А тебе? — вежливой я решила не быть.

Опять послышалась возня.

— Где и когда? — поинтересовались глухим голосом через минуту.

— В понедельник к двум часам. Валентина Алексеевна тоже подъедет. Все решим. Адрес скину по смс.

Светлана отключилась, не попрощавшись.

Я еще немного постояла на улице, наблюдая за тем, как машины приезжают и отъезжают. Как малыши с папами за ручку далеко не чинно, а скачками пробираются сквозь сугробы к машинам. Воздух был наполнен смехом, болтовней, музыкой и магией новогодних праздников. Ее ощущала даже я, хотя известие о смерти Димы далось мне слишком тяжело и болезненно. А еще все эти проблемы…

Стряхнув снежную пыль с шарфа, я вернулась обратно в кафе и предложила подруге покататься. Набегавшиеся малышки, покушав и напившись чаю, заснули в своих детских креслах на заднем сиденье, а мы с Томой слушали музыку и, не спеша, наматывали круги по ночному городу.

Невский проспект тонул в огнях и новогодней иллюминации. Елки и витрины. Туристы и жители в смешных шапках. Запруженная народом Дворцовая площадь. Там шло какое-то музыкальное шоу, низкие басы перекрывали гул мотора. Ростральные колонны сияли точно две огромные свечки. Здание биржи, укутанное в кокон гирлянд. Нарядные мосты.

— Знаешь, почему-то именно в такие моменты немного жаль давно прошедшей студенческой поры, — усмехнулась Тома. — Я сейчас уже и не представляю, как могла бродить по городу до утра. И не только в Новый год, но и на Алые Паруса и День Города. И к слову, в жизни, тьфу-тьфу, все хорошо, а краски уходят, вместе с годами.

— Это нормально. Грустно, но нормально. Хорошо, что для кого-то этот город еще долго будет Радужным, — кивнула я назад, намекая на дочек.

— Дай-то Бог, — прошептала Тома и сделала музыку чуть тише.

* * *

— Даник, а ты можешь с чем-нибудь хорошим звонить? — возмущалась я.

— Ну, Сонь Аркадьевна! — заныли на другом конце трубки.

— Хочешь, я тебе опишу ситуацию. Ты ко мне ни с одним «приличным» документом еще не обратился. Вы все делаете Красниковской на Крестовском. Она, конечно, услышав вашу ситуацию, послала вас на три веселые буквы. И теперь ты звонишь мне…

— Софья… — начал было привычную песню Даник.

— Не! Не! Не! Даже не проси! — я настроена была быть жесткой.

— У них по-другому не получается! Они не состыковываются по времени. Тропинин прилетает из Италии в шесть вечера, самолет на Дубай его партнера улетает в тоже самое время, — Даник театрально вздохнул.

— У вас же там залог долей общества идет? И какова оценочная стоимость?

— Эмм, — замялся Данил Олегович. — Триста пятьдесят миллионов.

— А-ха-ха. Нет. Ни-за-что!

Ага, ищите идиота!

— Соня! Я твой портрет повесил между прочим!

— Не сотвори себе кумира, Даник! Все, чао! С прошедшими!

— Я приеду, и буду ныть, ты же знаешь, — перешел к угрозам личный помощник Тропинина.

— Я тебе могу предложить вариант. Этот ваш партнер приедет днем, подпишет все сопутствующие документы для сделки и доверенность на тебя на подписание договора. Вот тогда «да»! Хотя, при таком раскладе и Красниковская вам все сделает.

— Вредная вы, Софья Аркадьевна! Пойду, обсужу с шефом, — понурились на том конце провода, и трубка, обижено пискнув и мигнув огоньком, уснула.

Мало мне проблем, которые предстоят завтра, так еще и Даник! Но от него я, похоже, благополучно отвязалась!

Приготовления к первому дню рабочей недели шли полным ходом. Глажка, стирка, сбор игрушек, разбрасывание игрушек, попытки найти все, что было раскидано в период праздничной лени. Вечером я упала на диван, положила ноги на нагретый от праведных трудов пылесос и была готова отрубиться прямо так. Настена, пытавшаяся сделать вид, что она убирает игрушки, заснула в своей кроватке. Хорошо, что хоть поужинать успела. Я укрыла дочь одеялом, даже не став будить и утомлять переодеванием, тихо сгрузила средства для уборки в крохотную кладовку, приготовила себе чай и, приняв душ, направилась в спальню.

И вот именно в тот момент, когда я ставила будильник, Даник решил позвонить и сообщить, что господа согласны. Если честно, меня перекосило. И я, как и любой нормальный человек, начала искать лазейки, пути отступления: досконально выспросила у Даника, что он подготовил, но, молодой мужчина, со мной не первый год работает и знает, что и как. Его клятвенные заверения о том, что документы приедут утром, сопровождались благодарностями, между которыми у меня не получалось вставить и писк, не то что слово.

После чего белобрысая зараза быстренько отключилась. Самое забавное, что мне от суммы их сделки никакой радости не было. Потому как моя зарплата тоже имела некий потолок, и она, конечно, будет чуть «круглее», но пара тысяч не идет в сравнение с миллионами. А вот головная боль до самого снятия обременения с имущества гарантирована.

А самое главное — опять Тропинин. Я, конечно, после нашей предпоследней встречи отошла. Но, как говорится, ложечка нашлась, а осадок остался. В общем, пока ехала на работу, готовилась морально, как гладиатор к битве, пообещав себе кучу бонусов и приятностей, если удачно, а самое главное продуктивно, переживу этот день.

Народу было после праздников мало. Все деньги потрачены, едва открывшиеся глаза и еле шевелящиеся конечности с трудом доносили людей до работы, если мозг еще вспоминал, где она находится, эта самая работа. Так что четыре часа до встречи со Светланой показались мне адом, ничем неразбавленным. Я уже перепила весь кофе. С горя даже скушала самый большой гамбургер из «МакДака».

Без пятнадцати два в помещение конторы вошли Маргарита Николаевна в необъятном пуховике ярко-алого цвета и с боевым настроем, весьма четко вырисовывающимся на лице, так точно выглядели бойцы красной Армии, завидев белых. Валентина Алексеевна осунулась и похудела. Женщина куталась в огромный пуховый платок, сидя на краешке стула, и кидала на меня взгляд полный надежды.

Светлана пришла одна, опоздав на двадцать минут. Стянув белый пуховичек, она уселась за стол, даже не удосужившись поздороваться с Валентиной Алексеевной, и воззрилась исключительно на меня, смотрела с вызовов, понятное дело, готовая встретить в штыки любое мое предложение. Выглядела молодая женщина недурно. Она была, кажется, чуть моложе меня, но за счет своего небольшого росточка и миниатюрной фигурки смотрелась еще моложе. Если бы не взгляд.

Маргарита Николаевна умело игнорировала жену Димы. Валентина Алексеевна сидела тихо. А я себя ощутила центром вселенной и вершителем судеб. Никто не хотел быть первым. Пришлось инициатору. Я сцепила руки в замок и начала.

— Светлана, Валентина Алексеевна. В прошлый раз у нас нормального разговора не получилось. Все были несколько на взводе. Но, я думаю, сейчас, в спокойной обстановке, нам стоит обсудить сложившуюся ситуацию и прийти к тому решению, которое всех устроит.

Светлана скривилась.

— Я и сама понимаю, то, что сделал Дима, немного странно. Если бы оставил только дочери квартиру еще ладно, но я там действительно тут «ни каким боком».

Маргарита Николаевна открыла рот, чтобы возразить, но я подняла руку, призывая к тому, чтобы меня дослушали.

— Я предлагаю следующее. Мы забываем про завещание. Вы, Светлана, и, вы, Валентина Алексеевна, вступаете в наследство в равных долях. После чего я помогу вам с продажей квартиры. Вас, Светлана, не обделим, вы будете контролировать весь ход сделки. Каждый остается при деньгах. Мы спокойно купим квартиру для Валентины Алексеевны. А вы, — я кивнула Диминой жене, — будете вольны делать, что захотите. Но это при условии, что до оформления наследства и продажи квартиры вы, Светлана, не трогаете Валентину Алексеевну, даете ей спокойно жить в квартире. Полгода вы в состоянии потерпеть.

Димина мать тяжело вздохнула. А вот Светлана смотрела на меня в упор.

— Знаешь, при других обстоятельствах я бы согласилась. Но сейчас — нет! — ее лицо преобразилось и стало похожим на оскал. — Он мне задолжал слишком много. Он мне жизнь сломал! И я получу то, что мне причитается!

— К чему такая упертость? Даже если бы завещание было написано на вас, Валентина Алексеевна и моя дочь все равно могли бы вступить, — я была удивлена такой враждебности.

— Ну, рискните. Я свое слово сказала. Эта квартира — моя, — она вскочила, сорвав со стула пуховик, и вылетела из кабинета.

— Что за психованная дама? — я сидела с открытым ртом. — Я не понимаю, чего она хочет добиться.

— Так я тебе о чем и говорила, деточка. С ней невозможно говорить, — покачала головой Маргарита Николаевна.

— Это бред! Она все равно бы не получила квартиру целиком, — я никак не могла понять, что это был за спектакль.

— А все просто, Сонюшка. Ты испугаешься. А запугать Валю… Да ты на нее посмотри, она все отдаст. Она сына похоронила. Вывезут ее куда-нибудь в деревню в холодный дом, и все. Вон читала, внук бабку выкинул на улицу, а тут и не родня даже. А там уж подпишет, все что дадут.

Слезы-хрусталики побежали по морщинистому лицу съежившейся в своем платке женщине. А ведь и правда! У меня есть семья, друзья, родные, у нее нет никого. Она одна против целого мира.

Телефон сам собой оказался в руке, и на номер Светланы ушло смс.

«Сама напросилась. Вступаю по завещанию. Держись от нас подальше. Заявление в полицию подам».

Маргарита Николаевна просияла. Она первая поняла, что я приняла решение. По-моему, даже раньше, чем я. Заверив, что Валя будет жить столько, сколько надо у нее, она принялась тормошить подругу, но та застыла ледяной скульптурой.

— Боязно мне за тебя, Сонечка. Страшная она, эта Светлана. Всегда была страшной. Я уверена, что это из-за нее Димочка погиб, — вдруг прошептала старушка. — Не надо, пусть забирает. Мне и так, и так помирать.

— Валентина Алексеевна, мы все решили, — я подошла к женщине и сжала ее плечи. — Идите спокойно с Маргаритой Николаевной. Я всем займусь.

Пока Димина мать одевала пальтишко, Маргарита Николаевна отвела меня в сторону.

— У Вали долг еще. Она же на похороны сама деньги собирала.

— Сколько? — вздохнула я.

— Да, порядком, тысяч шестьдесят. Гроб закрытый был.

— Он же вроде в транспортной компании работал, ему разве не оплатили похороны, раз было ДТП на служебном транспорте?

— Так нет, пока разбирательство же идет, сказали, платить не будут, говорят, он сам виноват.

Шестьдесят тысяч — почти все, что было отложено на поездку с Абрикосом на море.

— Хорошо, — тяжело вздохнула я.

— Вот и славненько, — глаза Маргариты Николаевны засияли, кажется, я знаю, у кого заняла деньги Димина мама. Дама в алом пуховике посчитала, что раз уж я приберу к рукам квартиру, то и долги мне погашать.

Когда они ушли, мне потребовалось тридцать минут и капли Морозова, чтобы собраться с мыслями. Как раз к этому моменту приехал партнер и сторона по сделке с господином Тропининым.

Зрелый, загорелый мужчина с белозубой улыбкой и приятным голосом почему-то для меня олицетворял страну, куда сегодня унесет его самолет: он весь был напоен солнцем, особым шармом Востока, и от него ненавязчиво тянуло роскошью. Он был уроженцем Москвы, но, похоже, давно уже жил за границей и редко говорил по-русски, отчего обзавелся легким акцентом. Мужчина с удивительной теплотой говорил о Тропинине, иногда даже проскакивало у него вместо Виталия — Вита, несмягченная буквой «я» буква «т» делала имя Тропинина иностранным, весьма приятным языку и каким-то интимно-дружеским.

Все прошло гладко. Мужчина отбыл в аэропорт. А я занялась подготовкой бумаг лично, очень уж хотелось избавиться от воспоминаний о разговоре со Светланой.

В восемь вечера в кабинет, где на столе уже лежали готовые стопки документов на подпись, влетел Даник, а за ним вошел Тропинин. Он выглядел усталым, чуть прикрывая глаза, будто ему было тяжело на свету. Иногда его длинные, тонкие пальцы касались лба, чуть надавливая, но читал он все и слушал внимательно, не перебивая. Я сидела по левую руку от него, и в какой-то момент стала ловить себя на мысли, что все время хочу прикрыть губу рукой, на которой под слоем косметики все-таки угадывался синяк.

Когда настала пора росписей, я переложила аккуратно сложенные шарф и перчатки Тропинина со стола на стул и наклонилась, водя пальцем по бумагам. От его волос шел терпкий, но приятный аромат мужского парфюма. Пришла в голову глупейшая мысль, что так и должна пахнуть «его» Италия. Даник по секрету поведал мне, у Виталия Аркадьевича в Италии тоже есть свой бизнес, и он много времени проводит в этой стране, о которой Гоголь писал: «Кто был в Италии, тот скажи „прости“ другим землям».

Скинув наваждение, я перепроверила все, что есть, мужчины терпеливо ждали, не выказывая желание, как это обычно бывает, отправиться по своим делам.

— Все готово, Виталий Аркадьевич. Сегодня я отправлю сведения в налоговую инспекцию, но примут они в обработку только завтра. Думаю, в течение трех-четырех дней зарегистрируют.

— Отлично. Благодарю, — Тропинин кивнул, о чем-то спросил Даника, тот удивленно порылся в телефоне, а потом оба, попрощавшись, ушли.

Девчонки заглянули в кабинет с вопросом, собираюсь ли я домой. Я, тяжко вздохнув, сказала, что хочу закончить, потому как завтра не работаю, а сведения надо отправить. Мои сослуживицы вяло пособолезновали и, споренько собрав манатки, вылетели из конторы через пять минут, щелкнув входной дверью.

А я ушла с головой в битву с компьютерной программой. Стук во входную дверь офиса заставил меня вздрогнуть, а взгляд упасть на стул, там лежали шарф и перчатки Тропинина. Со времени его ухода прошло не больше пятнадцати минут. Наверняка вернулся за вещами. Я взяла шарф и перчатки, источавшие тот же аромат, что и волосы Виталия Аркадьевича, и щелкнула замком.

Грубая рука впечатала меня в широкий косяк старинного дома. А перед глазами блеснули нож и озлобленный взгляд того самого спутника Светланы. Его рука, схватив меня за косу, в которую я собрала волосы, что есть силы, потянула назад и вниз, заставив беспомощно прогнуться, откинув голову назад.

— Я тебя предупреждал, что будет больнее, но ты, кажется, из непонятливых. Но мой друг, — он кивнул на нож, сиявший острой гранью перед самым моим лицом, — тебе сейчас поможет стать опытнее и умнее.

Отпустив косу, больно дернув волосы, он прижал меня к стене, закрыв рукой рот. А я ничего не могла сделать. Он стоял так, что даже ударить его не получилось бы.

Когда острие коснулось моей щеки, я думала только о Насте.

Нож вдруг перестал колоть кожу, и я решила, что он замахнулся и сейчас ударит, и зажмурилась. Но рука, сдавившая рот, выпустила свою жертву, и мужчина захрипел. Я распахнула глаза. За спиной Сергея, вцепившись в руку с ножом, стоял Тропинин, второй рукой он ухватился за ворот куртки и тянул нападавшего от меня. Напряженные лица обоих мужчин исказила гримаса злости.

Но Сергей хоть и был ниже Тропинина, но весил явно побольше. Крутанувшись, вырываясь из рук более рослого соперника, он махнул ножом и вылетел в парадную. Послышался топот ног и хлопок двери во двор.

Мы с Тропининым смотрели друг на друга. И он, и я тяжело дышали. Он опустил руки, и вот тут я вскрикнула: по ладони правой руки его струилась и капала на пол алая кровь.

 

Глава 8

Тропинин, морщась, скинул пальто на диванчик в холле, оставшись в темном костюме и рубашке. Вместо того чтобы проделать тоже самое с пиджаком, он достал телефон из кармана брюк и, нажав пару клавиш, бросил короткое: «Лёнь, поднимись».

Как только телефон упал на пальто, я с шумом втянула воздух, наблюдая, как тягучие капли поглощает серый ковролин. Тропинин кинул на меня хмурый взгляд.

— Давайте, только без обмороков, — хрипло попросил пострадавший.

Это-то и заставило меня очнуться. Я поспешила к нему и помогла снять пиджак. Рукав рубашки был в крови. Я поймала его руку и, расстегнув пуговицу на манжете, начала закатывать рукав, Тропинин же прихватил край манжета и дернул, ткань с треском разошлась до локтя. Порез был небольшой, но глубокий, и сильно кровоточил.

— Вам надо в больницу, — шмыгнула я носом. — Я вызову скорую.

— Есть большая салфетка, а лучше бинт? — Тропинин зажал рану второй рукой.

Я кивнула. У нас была крохотная аптечка, которая в основном была богата препаратами от головной боли, но бинт и йод там каким-то чудом затесались.

Сделав небольшую прокладку, я приложила ее к ране и замотала весь этот кошмар бинтом. На бинте на месте раны сразу же проступило алое пятно.

Мужчина попытался расстегнуть ремешок часов, но пальцы, перепачканные в крови, скользили. Я опять перехватила его руку и аккуратно, почти не касаясь, сняла часы, которые упали мне на ладонь. За моей спиной распахнулась дверь. Лёней оказался тот самый водитель, что привез меня к Тропинину в первый раз.

— Твою же… — выругался мужчина.

— Вызови полицию. Позвони Варкову, — отдал распоряжения Тропинин. — Где у нас тут травма ближайшая? — мужчина вопросительно посмотрел теперь уже на меня.

— А… Ну… Первый Мед за углом. А дальше за Карповкой есть круглосуточный медцентр с травматологией. Был, по крайней мере, два года назад, — я судорожно копалась в недрах памяти, пытаясь выудить необходимую информацию; еще за то время, когда у меня была машина, и я могла позволить себе в пробках рассматривать витрины и вывески. Но перед глазами упорно стояли нож и кровь, в которой перепачкался Виталий Аркадьевич и мои пальцы.

— Оставайся с ней. Ключи! — здоровой рукой Тропинин засунул телефон в задний карман брюк и подхватил пальто.

— Но Виталий Аркадьевич… — хотел было возразить Лёня, но спорить было уже не с кем.

Тропинин исчез за дверью, а я стояла посреди коридора с зажатыми его часами в руке. Шарф и перчатки, которые я несла к выходу, сиротливо лежали там, где меня застал непрошенный гость — на полу у входа.

— С ним все будет в порядке? — сглотнув, я посмотрела на Леонида, подбирая дорогие вещи с пола и укладывая на диванчик.

— Надеюсь, — хмуро сообщил мужчина.

Он ничего не стал спрашивать. Четко выполняя указания шефа, набрал полицию, а потом связался с тем самым Варковым, с которым был крайне вежлив.

— Камеры тут есть? — спросил он, чуть отстранив телефон от уха.

— Да, — я кивнула, — вот там!

В углу, напротив входа мигала синим глазком новая камера, которыми начальник утыкал всю контору.

— Звони своему главному и сисадмину? — а потом вдруг опомнился. — Сама-то в порядке?

Я судорожно кивнула и пошла за телефоном.

* * *

И началась карусель. Полиция прибыла через десять минут, и ее было много, исключительно, полагаю, ввиду персоны, которая пострадала. Мне с грустью подумалось, что на мой труп столько бы не приехало.

Владимир Александрович, мой непосредственный начальник, примчался минут через двадцать. Как он это проделал с другого конца города — уму непостижимо.

Компьютерщика Диму принесло лишь спустя час. Все это время я сидела на стуле в кабинете, борясь с ознобом, который с постоянством океанских волн накатывал и отступал.

Тома была в ужасе. Сейчас, думаю, подруга оценила все, что происходит, на должном уровне, и была в панике за свою семью. Настену, она, конечно же, забрала. Но и ежу понятно, что Тома близка к истерике. Позвонила я и Маргарите Николаевне. Та, кажется, тоже была готова упасть в обморок. Теперь ее и Валентину Алексеевну тоже, скорее всего, будут допрашивать, ведь они общались со Светой и видели Сергея задолго до меня. Он ведь им тоже угрожал. И я тоже не придала этому значения! Тогда…

Испачканные в крови Тропинина пальцы я вытерла об юбку. Часы так и остались в руке, я сжимала их как последнюю надежду. Мне очень хотелось знать, что с ним все в хорошо. Кабинет заполнили мужчины в форме и в штатском: одни копались к ноутбуке начальника, куда записывалось видео с камер, вторые что-то строчили в куче бумаг.

— Ну, Софья Аркадьевна, начнем беседу, — один из прибывших в форме уселся напротив и разложил перед собой бумаги. — Нападение, судя по записи, было совершено на вас. Появление Виталия Аркадьевича вам спасло если не жизнь, то лицо точно. Меня зовут Анатолий Иванович, я следователь. Так в чем вы видите причину нападения?

— Все из-за квартиры, — я тяжело вздохнула.

— Давайте конкретнее. Вы — юрист, прекрасно понимаете, что мне нужны детали, — его глаза блеснули.

Я на мгновение зажмурилась, пытаясь собраться с мыслями, выходило это плохо, но моего рассказа ждали все, кто сидел и стоял в этой комнате.

— Около трех недель назад умер мой бывший муж…

— Около? Точную дату назовите, раз считаете, что это имеет отношение к делу, и имя его полностью.

— Дмитрий Федорович Мизерный. Даты точной я не знаю. Знаю, что он был, чем-то вроде водителя-экспедитора. Погиб в ДТП в области.

Мужчина начал записывать, от того как он нажимал на ручку, стол слегка дрожал, и это нервировало.

— Мне позвонила его мать, и сообщила, что он оставил завещание на квартиру на меня и на нашу дочь Настю. Его нынешняя жена Светлана, я не знаю отчество, и брала ли она его фамилию, потребовала, чтобы мне не сообщали. Она привела в дом свекрови того самого мужчину, что напал на меня. Они начали угрожать уже вдвоем. Валентина Алексеевна очень просила приехать, матери Димы уже за семьдесят. Двадцать восьмого декабря вечером я приехала к ней, через полчаса туда же пришла Светлана и этот самый Сергей, — я потерла ладонями лоб. — Он меня ударил и сказал, что если я полезу в это дело, будет еще больнее.

— Вызывали полицию? — не отрываясь от бумаг и не поднимая глаз, поинтересовался следователь.

— Вызывали. Я прошла медосмотр. У меня есть… акт об освидетельствовании, — темные разводы на юбке заставили тошноту подкатить к самому горлу. А мысли шли совсем в другом направлении.

Он же мог потерять сознание за рулем?!

— Светлана несколько раз приходила, требовала от свекрови отказаться от наследства в ее пользу. Сегодня мы с ними встретились. Я предложила вступить в наследство и жене и матери, забыв о завещании, и поделить деньги с продажи квартиры. Но Светлана уперлась, сказала, что Дима ей задолжал, и она заберет все, что ей причитается, — часы Тропинина в руке нагрелись. — Я написала ей смс, что буду вступать в наследство, раз она не хочет мирно договориться. Пригрозила, что напишу заявление на ее… друга. Ну и вот, — я развела руками.

Мужчина сделал какие-то отметки в протоколе и окинул меня странным взглядом.

— Что ж. Давайте еще раз. Когда умер ваш муж?

— Я уже сказала, что точной даты я не знаю.

— А что за квартира, из-за которой весь сыр-бор? — хмуро поинтересовался следователь.

— Трешка в старом доме на Невском проспекте, убитая в хлам, — мрачно выдала я.

Губы мужчины презрительно скривились.

— То есть, ваш муж оставил вам в наследство квартиру стоимостью больше десяти миллионов, а вы даже не знаете, когда он умер?

Внутри у меня всколыхнулся протест, обида расплавленной магмой потекла, обжигая внутренности.

— Бывший муж! Уже четыре года как бывший муж! Человек, которого я за четыре года с момента развода видела восемь раз! — я со всего размаха опустила ладонь на стол, второй крепко сжимая часы Виталия Аркадьевича, они, как ни странно, придали мне сил. — Восемь раз хмурый тип встречался со мной у метро, совал в руку деньги, которых не хватило бы и на один поход в продуктовый магазин, и исчезал, не спросив о дочери, не удосужившись узнать, как у нее дела! Плевать на меня! Развелись и развелись! Он о ней ни разу не поинтересовался. А теперь он вроде как ее любил, он вроде как по ней скучал, он вроде как горевал, что я не даю ему с дочерью общаться! Он вроде как меня облагодетельствовал. Но знаете что, вместо этого я себя считаю загнанной в ловушку. Он знал, что я не смогу послать его мать на все четыре стороны. Он на меня все свои обязанности повесил, — воздух и силы закончились, а тошнота стояла у самого корня языка. — Можно мне выйти на минуту.

Мужчина кивнул, я встала и, чуть пошатываясь, пошла в уборную. Опустив крышку унитаза и усевшись на нее, сжала голову руками, положив часы на краешек раковины. Тошнота отпускать не хотела. Так я и сидела, считая точки на узорчатой плитке пола. Сил оторваться хватило лишь на трехсотой. Холодная вода смыла потеки засохшей крови на щеке, где обнаружился небольшой порез от прикосновения Сережиного «друга». Тушь потекла, и я остервенело стирала с лица черные линии. Закончив и вытерев руки о многострадальную юбку, я пошла обратно, часы привычно оказались в ладони. Пряди выбились из косы, и я, сорвав резиночку, распустила волосы.

— Сонь, — Владимир Александрович поманил пальцем на нашу крохотную офисную кухню. — На, выпей, ты вся белая.

Мне протянули кружку, в которой вместо положенного чая плескался коньяк из личных запасов шефа. Руки дрожали. Я опрокинула в себя одним глотком янтарную жидкость и вымученно улыбнулась мужчине. Часы над входом в кабинет показывали без десяти двенадцать. Леонида нигде не было видно.

Только бы с Тропининым все было хорошо… Только бы…

И опять те же вопросы по кругу. От выпитого коньяка и пережитого меня стало клонить в сон. Внутри царила ужасная пустота.

— Так, вот тут подпишите.

Я ставила подписи, не глядя, перед глазами все плыло.

— Вызывать будем… — начал было следователь.

В этот момент дверь сзади щелкнула замком. Мужчина вскинул голову и радушно так улыбнулся, почти подхалимски, я бы сказала. А может мне показалось…

— А вот и настоящий пострадавший.

Я обернулась и увидела Тропинина бледного, сменившего порванную и окровавленную рубашку на темный свитер. Он подошел к нам, и я почти благоговейно протянула ему часы, чувствуя, как по щекам потекли слезы благодарности и усталости. Он забрал часы, и положил мне руку на плечо, чуть сжав, его ладонь была горячей, я чувствовала это даже сквозь ткань блузки.

— Девушка может быть свободна? — раздался тихий голос Виталия Аркадьевича.

— Да, — кивнул мужчина в форме, имя которого никак не хотело откладываться в памяти. — Можете идти, — кивнули мне.

Я же сидела до тех пор, пока теплая ладонь лежала на моем плече, но задержалась она ненадолго. Встав, я встретилась лицом к лицу с Тропининым, и прошептав одними губами: «Спасибо», пошла к выходу. Он ничего не сказал, слабо кивнув, уселся на мое место. А я выползла в коридор, где ждали Леонид и хмурый Даник.

— Ну, Сонь Аркадьевна, ты даешь! У тебя есть где пожить пока? Домой тебе не вариант, — начал с порога Даник.

— Больше некуда. Завтра дочку отправлю к родителям самолетом. Она у подруги. Они теперь там тоже сидят и трясутся, — я уселась на стул у входа.

— Так давай к подруге отвезу, — Даник оказался рядом.

— Чтобы он туда пришел, Сергей этот? — хотелось покрутить пальцем у виска.

— Ну, вряд ли он теперь будет спокойно расхаживать, — удивился Данил Олегович.

Разрушать радужные представления Даника о человечестве мне сегодня не хотелось.

— Я на такси доеду, — болтливый помощник Тропинина был сейчас не к месту.

— Да ты еле стоишь! — возмутился тот.

— Данил Олегович, пожалуйста, я доеду сама, — я сжала зубы и отправилась на поиски Владимира Александровича.

— Ну, смотри, — поняв, что со мной спорить без толку, сдался парень.

Леонид, молча наблюдавший за нашей беседой, кивнул на прощание.

Начальник сидел на кухне и потихоньку потягивал коньяк из чайной кружки.

— Владимир Александрович, я вам нужна еще?

Он вздрогнул и повернулся ко мне.

— Нет, Сонь, езжай домой. Я сам на охрану поставлю. Менты сказали, что опечатывать не будут.

— Спасибо, — я судорожно вздохнула. — Там надо отправить документы в налоговую по залогу, я почти все сделала.

— Не волнуйся, завтра все отправим. Иди.

Вызвав через Интернет такси, стала ждать звонка. Сообщение с номером и маркой машины застало меня в полусонном состоянии минут через пятнадцать, сидевшую за секретарским столом и опустившую голову на сложенные руки.

Накинув пальто, я взяла сумку и, пошатываясь, пошла на выход. В коридоре было пусто, ни Даника, ни Леонида не было, да и вообще, царила оглушительная тишина. Перчатки и шарф Тропинина, которые я подняла и положила на диванчик в приемной, тоже исчезли.

Спустившись вниз по широкой парадной лестнице, я вышла из здания. На улице было снежно и холодно. Редкие машины проносились по проспекту, оставляя за собой колею, видимо, реагенты и уборочная техника сюда еще не добрались. Дыхание срывалось с губ и растворялось в воздухе легким парком. Сунув нос в шарф, я пошла по направлению к площади Шевченко, где и припарковался таксист.

Краем глаза из-под капюшона заметив, что рядом со мной поравнялась машина, я испугано шарахнулась в сторону еще до того, как увидела белый Гелек. Машина проехала пару метров и остановилась, передняя пассажирская дверь распахнулась, и ногу на подножку спустил Виталий Аркадьевич.

— Не самый лучший вечер для прогулок. Садитесь, — это был скорее приказ, чем предложение.

— У меня такси… — пробормотала я.

Но Тропинина это мало волновало, он ждал, когда я сделаю то, что было велено.

Я открыла заднюю пассажирскую дверь и села за Виталием Аркадьевичем. Гелек под управлением Леонида тронулся и покатил по направлению к Ушаковскому мосту. Нарушать тишину в машине мне не хотелось, и я отменила заказ через личный кабинет в Интернете. Радио пело едва-едва. Огни за окном слились в разноцветные полосы, бежавшие вслед за машиной. А я уснула удивительно сладко и спокойно.

Проснулась я от того, что Леонид тронул мое колено, и, приложив палец к губам, кивнул на своего шефа. Тропинин, похоже, тоже спал.

Машина остановилась возле моего дома. Я кивнула и постаралась открыть дверь как можно тише и так же закрыть. Белый Гелек тронулся, а я пошла к парадной, кинув взгляд на окна квартиры Томы — света не было. Надеюсь, там все спали. А вот я сомневалась, что мне повезет попасть в царство Морфея, скорее меня ждет мир Кошмаров, где у Фредди Крюгера вместо лезвий на пальцах, будет в руке один длинный нож.

 

Глава 9

Все, что я успела сделать, это скинуть обувь и пальто, налить себе чаю и накапать валокордина (с содроганием понимая, что я на него подсела) в крохотную рюмочку, когда зачирикал телефон. Номер был незнакомый, и «ответить» я нажимала, если честно, в состоянии близком к панике.

— Слушаю.

— Тропинин. С вами все в порядке, Софья? — в его устах мое имя звучало мягче, чем это получалось у других, возможно, потому что он привык говорить на двух таких не похожих языках.

— А… Здравствуйте, Виталий Аркадьевич. Да, все нормально.

— Вам сейчас стоит быть осторожнее. С учетом моего участия искать его будут быстрее и тщательнее. Но все равно будьте осмотрительнее. Я вам отправлю номер своего знакомого, если у вас появится какая-либо информация, сообщите ему.

— Хорошо. Виталий Аркадьевич, у меня не было возможности вас поблагодарить. Спасибо вам большое и за жизнь… и за помощь, — словами не передать, как я была рада, что он забыл перчатки и шарф. И что он не сильно пострадал…

— Ну, как говорится, мы квиты. Вы вернули мне сына. Для меня это имеет определяющее значение. Удачи вам, Софья.

— Спасибо.

Он отключился. Я долго смотрела на растворившееся в воде лекарство, сделавшее ее мутной и, подумав, опрокинула рюмочку в раковину, решив за собственный сон и спокойствие бороться своими силами.

Уснула я моментально, правда, по-детски наивно поставив на широкую ручку входной двери толстый хрустальный стакан, в надежде, что… я проснусь. Но разбудил меня телефон. За окном стояла темень, как и в спальне. Вызывал меня незнакомый городской номер. На часах было шесть тридцать утра.

— Да, — голос был хриплым и чужим со сна.

— Софья Аркадьевна, — а вот у кого-то голос был вполне себе бодрый. — Следователь Варков, помните такого?

— Да… Здравствуйте, — холодная испарина на лбу уже обозначилась. — Эээ… — я, конечно же, опять забыла его имя и отчество.

— Анатолий Иванович, — подсказала мне трубка. — Софья Аркадьевна, надо бы вам подъехать в следственное управление.

— Когда? — я спустила ноги с кровати, откинув одеяло.

— Чем быстрее, тем лучше. Видео с камер не дает стопроцентной уверенности. Виталия Аркадьевича дергать мы не будем, сами понимаете. Опознать нападавшего сможете только вы.

Я только сейчас заметила, что у него был хорошо поставленный несколько манерный голос.

— Сейчас?

— К восьми сможете подъехать? Записывайте адрес, — все-таки голос чересчур бодрый.

Записывать не стала, и я так знала, где в центре это заведение серо-бежеватого окраса с решетками внутри на окнах располагалось.

Лежать смысла не было. Я вызвала такси и пошла собираться. Через полчаса авто несло меня в сторону центра. Город стоял, а хитрый житель «Ближнего Востока» вертко крутился по узким улочкам, еще более похудевшим из-за сугробов, уворачиваясь от припаркованных машин, и тех, кто желал следовать примеру таксиста, и успеть на работу, встав попозже.

Тома по телефону была чуть спокойнее, чем вчера; она взяла отгул, поменявшись со сменщицей и ждала меня дома с малышками.

В здании пришлось лезть за паспортом и за бумагой, которую мне выдал следователь еще в конторе. После чего меня отправили аж на пятый этаж. Было удивительно многолюдно. Я даже испугалась, что сидеть мне в очереди. Но, как оказалось, до пятого этажа вследствие каких-то мне неизвестных причин, народу добиралось не в пример меньше, чем до первых двух.

Варков Анатолий Иванович оказался тем самым следователем, который допрашивал меня в конторе, а еще тем, с кем уважительно говорил Леонид по телефону, и дружески Тропинин.

— Софья Аркадьевна, присаживайтесь.

Кабинет у него был вполне себе ничего для следователя: новая аппаратура, новая мебель. В убранстве и в поведении хозяина присутствовала педантичность. Хотя любовь к хорошим и дорогим вещам тоже проскальзывала. Он казался старше Виталия Аркадьевича, хотя не намного.

Мужчина достал из стола папку документов, где все было разложено, судя по виду, по росту, по весу и по значимости, и извлек листок с фотографией. Но вдруг вернул ее в папку, и, прикрыв другим листом, отодвинул в сторону. После чего, сняв очки с тонкими стеклами, положил их перед собой, перед этим осторожно сложив душки.

— Но прежде чем мы начнем, мне бы хотелось уточнить у вас одну деталь, — он сплел тонкий пальцы и внимательно принялся меня изучать. — Мне для более правильного подхода к делу, а оно принимает весьма серьезный оборот, необходимо знать, в каких отношениях вы состоите с Виталием Аркадьевичем.

— В каком смысле? — не поняла я.

— Мне известно, что произошло с его сыном, и о вашей роли в том событии. С одной стороны, это может быть своего рода благодарность, с другой, о жизни Виталия Аркадьевича известно крайне мало, он старается не афишировать своих отношений, и то, что он лично попросил помочь вам, как и то, что он оказался там, где на вас напали, наводит на мысль о некой близости, которая между вами может быть.

— Если это тактичный намек на любовницу, то нет, вы ошибаетесь. Я видела его всего-то раза три, и смею надеяться, что Виталий Аркадьевич решил помочь исключительно потому, что я нашла его сына, и у него доброе сердце.

Анатолий Иванович опустил глаза, изучая свои ухоженные ногти, и усмехнулся каким-то своим мыслям.

— Я вас понял, Софья Аркадьевна. Что ж, это сильно упрощает мне работу.

— А вот мне, почему-то, страшно, — честно сообщила я Варкову.

— И правильно, — не стал успокаивать меня следователь.

Он одел очки и, открыв папку, достал фото.

— Это он?

На меня смотрел Сергей. Поразительно, как фотографии преображают людей, на фото он был даже симпатичным. Губы его почти усмехались, в глазах стояла ленца свойственная хищнику, готовому в любой момент превратиться из ласкового пушистого зверька в опасное чудовище.

Сергей Андреевич Смоляков, тысяча девятьсот восьмидесятого года рождения, уроженец Ленинграда, а дальше на листочке под фото шел перечень статей Уголовного Кодекса, по которым он привлекался либо пытался быть привлеченным.

Номера статьей я за давностью лет подзабыла, никогда не любила уголовное право. Проработав месяц в прокуратуре еще в своем родном городе после института, практикантка в моем лице улепетывала оттуда, сверкая пятками, понимая, что лучше иметь личную жизнь и нормальную психику, чем погоны. Хотя, начинающему следователю, у которого я стажировалась, хороших дел не дадут, но, все же, мне хватило тогда трупов утопленников и висельников.

Однако, есть статьи, которые у любого юриста проходят красной нитью в памяти: сто пятая — убийство, сто тридцать первая — изнасилование, сто пятьдесят восьмая — кража, двести двадцать восьмая…

— Наркотики! — я вскинула голову и посмотрела на следившего за мной Анатолия Ивановича.

— Так это он, значит. Вы раньше его видели? Может он был в окружении вашего бывшего мужа? До развода?

— Нет, никогда. Димка наркоту ненавидел, его друг детства умер от передозировки, — я положила листок на его стол.

— Я вам так скажу, Софья Аркадьевна, исключительно потому, что Виталий меня попросил — дело неприятное. Я запросил у ГИБДД документы по ДТП. Они еще идут, но как мне вкратце пояснил знакомый: автомобиль отправлен на экспертизу по требованию транспортной компании, потому как в показаниях и протоколе сказано, что Дмитрий не смог остановиться и свернул в лес, чтобы не снести на груженой фуре колонну легковушек, которая еле двигалась из-за пробки. Транспортная компания настаивает, что осмотр тягача проводился перед рейсом, тормоза были проверены, в то время как показания инспекторов с места происшествия говорят о том, что он даже не тормозил. Бывает всякое. Согласен. Отказ тормозной системы. Зима. Гололед, хотя его тогда в области не наблюдалось. Теперь это все будут проверять. Но если система была намерено повреждена… И тут самым большим вопросом встает это завещание. Возможно, Дмитрий предвидел нечто подобное.

— Боже… — я пыталась осмыслить все, что сказал Варков.

— Есть еще один нюанс. Наш кадр, — кивнул мужчина на фотографию — имеет причастность к наркотрафику, идущему через Россию в Европу и наоборот. А Дмитрий последние полгода до смерти возил грузы в Турку (город— порт в Финляндии).

— Вы хотите сказать, что он перевозил наркотики, и его убили из-за этого?

— Вполне возможно. И возможно, что Светлана, которую мы не можем найти, к этому причастна, ведь она работала в той же транспортной компании.

— Она сказала, что Дима ей задолжал…

— Да, вполне возможно, они что-то не поделили. И вполне возможно, эта квартира была призвана покрыть их долг перед поставщиками. Не могу сказать ничего определенного.

— И что мне делать?

— Для начала, вы забываете, что Виталий Аркадьевич имел место быть при вчерашнем происшествии. Имя Тропинина не должно фигурировать в подобных делах. Это может навредить его деловой репутации.

— Дда… Конечно, — я сглотнула.

— Постарайтесь успокоиться и жить обычной жизнью.

— Это шутка? У меня дочь! — не удержалась я.

— Отправьте к родителям. Они у вас в другом регионе, как я помню, — порылся Варков в документах.

— А как же Димкина мать? Неужели они полезут к ней?

— Софья, если они должны кому-то выше, они пойдут на любые меры, потому что в противном случае им это землю больше не топтать. Раз он так открыто действует, значит, время их поджимает. И вы должны объявить всем знакомым бывшего мужа, что вступаете в наследство и тем самым ускорить события. Мы же назначим за вами наблюдение.

— Я не буду этого делать, — я замотала головой. — У меня ребенок и родители. Эти люди могут… Я на это не пойду. Нет, — я сжалась, понимая, как смалодушничаю сейчас. — Пусть мать Димы вступит в наследство, после всего случившегося им легче ограбить банк, чем трясти ее. А если с ней что-то случится, наследницей Светлана на ее долю никак стать не может, она ей никто.

— Если только не будет завещания… А подобное завещание оспорить сможете только вы от лица дочери, внучки Валентины Алексеевны Мизерной, — склонил голову к плечу Анатолий Иванович, приторно ласково посмотрев на меня.

— Но это смешно, они что, пытать ее будут?!

— Софья, мать Дмитрия исчезла ночью.

— Что? — я чуть не упала со стула.

— Квартира взломана. Гражданка Столярова Маргарита Николаевна с черепно-мозговой в больнице.

Я вскочила.

— Она жива?

— Состояние стабильно тяжелое, — он продолжал непринужденно перебирать бумаги.

— И вы хотите, чтобы я рисковала жизнью своего ребенка? Ради чего? — я смотрела на него как на умалишенного.

Он поднял глаза — адский холод и безжалостность это все, что я там увидела.

— Вы же понимаете, Соня, что мы и без вас раскрутим ваше участие в этом деле. Этого человека пытаются привлечь уже не первый год. В его послужном списке десятки жертв, это если считать тех, кого он убил, переправляя огромный партии наркотиков, и я отнюдь не о тех, кто их употреблял. То как он действует в данном случае, слишком не похоже на обычное поведение Смолякова. Ему легче было нанять «нарика», который отправит вас к бывшему мужу, сунув нож в печень. Но он сам действует. И я уверен, что в конторе он вас убить не хотел.

Варков поднялся и оперся ладонями на стол.

— На видео видно, что он даже ножом не замахивался в момент когда Тропинин его руку перехватил. Я уверен, он нож хотел убрать…

— Вы сейчас на что намекаете? — я в упор посмотрела на Варкова.

Он тоже начал буравить меня взглядом. Я зрительного контакта разрывать не стала, и подбородок вздернула. Он мой взгляд тоже не отпустил, пока ни усмехнулся.

— А вы чем-то похоже на Виталия. Даже забавно, — его улыбка превратилась в оскал, я уже начала понимать, что привыкаю к подобному выражению лиц окружающих. — Из города не уезжать. Вы по делу пока свидетель и потерпевшая, но… — он чуть наклонился вперед, — лично у меня под подозрением в похищении Мизерной Валентины Алексеевны, которая могла помешать вам вступить в наследство, в убийстве Дмитрия Федоровича Мизерного, одним из мотивов которого является получение выгоды от продажи квартиры и возможном сговоре со Смоляковым Сергеем Андреевичем, а также покушении на похищение Сергея Витальевича Тропинина.

Он подписал и протянул мне пропуск со слащавой улыбкой, за которой мерещилась вся Испанская Инквизиция.

— Вы все тут психи! — мне было больше нечего сказать. Хлопать дверью я не стала, боясь, что рассыплюсь сама.

 

Глава 10

Из здания Управления я попросту выбежала, так хотелось глотнуть влажного, пропитанного тьмой и холодом, воздуха. Ощущение, будто слишком глубоко ныряешь, легкие уже разрываются от потребности в кислороде, а солнце там, за толщей воды, еще так далеко. Я поймала себя на том, что бреду, куда несут ноги, не замечая людей и машин. Удивительно, но и они не замечали меня, хотя смотрели в упор и даже могли задеть.

Я не могла поверить, что Димка ненавидел меня на столько, что мог так подставить. Ведь у нас же есть дочь! Как же так? Разве я заслужила все это? Как же я буду смотреть в глаза Томе и Андрею! Последняя мысль вышибла дух напрочь. Я так резко замерла посреди улицы, что сзади на меня налетел какой-то парень, пребольно задев плечом.

Как там говорил какой-то герой из какой-то книги…

Двигаться, выжить!

Настя! Я отмела все лишние мысли и поставила одну конкретную крохотную цель — отдел регистрации смерти по Центральному району Санкт-Петербурга. Такси домчало меня туда за несколько минут. Паспорт, дочкино свидетельство о рождении в подтверждение родства и у меня на руках Свидетельство о смерти Димы. Теперь я знаю дату — семнадцатое декабря, и место — 131 километр федеральной трассы «Скандинавия».

Я точно шла с крохотным фонарем в кромешной тьме, желтое пятнышко света — все, что у меня было, а за его пределами в темноте прятались невидимые монстры, готовые разодрать свою добычу.

Рядом с отделом ЗАГСа располагался офис коллеги. Девушка, с которой мы вместе работали пару лет несколько лет назад, радушно поздоровалась, пожелала поскорее выздороветь, приняв меня за больную, и сделала согласие на перелет Настены в сопровождении сотрудника авиакомпании к моим родителям. Крупный центр по продаже авиабилетов тоже оказался под боком — вылет был назначен на шесть вечера.

Тома меня возненавидит. Друзьями друзьями, но семья есть семья. Никто и ничто не может быть дороже и важнее ее. А Тома Андрея любит. Они вместе уже тринадцать лет, но до сих пор в их отношениях проскальзывают нежность, привязанность, взаимная теплота. Разумеется, подругу раздражает, что любит муж поваляться перед телевизором или посидеть за компьютером, что он — не любитель посещать театры и кино, предпочитая домашний уют. Но Андрей — прекрасный отец. И, что говорить, о своей семье он заботится.

Вылет через семь часов.

Еще одно страшное испытание — звонок матери и отцу. Я не стала им говорить в Новый Год о том, что случилось с Димой и со мной. Но теперь придется выложить почти все, смягчив некоторые детали и недосказав страшные подробности. Родители уже в возрасте.

Мама, конечно, была взбудоражена. Она кричала в трубку, что приедет сама, чтобы я не дергалась, что это все ошибка. Натиск из слез и мольбы было крайне трудно выдержать. Хорошо, что на улице шел дождь. Хотя, мне кажется, я не плакала, нечем было. Эмоции кончились, осталось одно желание — двигаться с фонариком, храня в сердце надежду на лучшее, и знать, что с самым главным человечком на земле все будет хорошо.

Настя крутилась вокруг меня, пока я пыталась собрать ее чемодан, хотя очень хотелось посадить ее на колени, обнять и больше ни о чем не думать. Особенно после того как ушли Тома с Натой.

Я рассказала подруге всю правду, о подозрениях, об обвинениях, о том, что могут Андрея дергать. Подруга молчала. Также молча, она собрала притихшую Сливку и, также тихо за ней захлопнулась дверь. Я осталась наедине со своими страхами.

Настена бабушку с дедушкой любила и воспринимала все это как игру или каникулы. Она радовалась, что увидит Мурзика с теплым нежным животиком и постоянным стремлением быть приласканным, увидит и большого доброго Рокки, овчарку, который защищал малышку от чересчур назойливого соперника-приятеля кота. В шесть вечера самолет взвился в небо. Я просидела в аэропорту все два часа, пока длился перелет, и замигавший телефон с надписью «мама» схватила, наверное, на первом гудке. Все прошло отлично. Малышка, конечно, устала и сейчас в машине сладко посапывала. Мама шептала, чтобы я была осторожна. Она, похоже, сама начала пить успокоительные. Я заверила, что буду. Только есть ли в этом толк?

В полдесятого, оказавшись в пустом доме, где лежали раскиданные в спешке игрушки и вещи дочки, я не выдержала и вылетела из квартиры, боясь, что сойду с ума. За оставшиеся десять минут до часа «икс» — запрета продажи алкоголя, я посетила алко-маркет и затоварилась большой бутылкой коньяка. Мне очень хотелось забыться, чтобы отпустило хоть на минуту напряжение, державшее меня точно в тисках.

Из еды дома остались только печенье и сыр. И я вдруг с горечью осознала, что за последние полгода из-за работы так мало проводила времени с дочкой, что уже и забыла, когда готовила сама ей что-то жидкое.

Первые две рюмки отправились в желудок, не видевший сегодня еды, с тридцатисекундным интервалом. Внутри взорвалась маленькая бомбочка, и горячая волна заставила резко выдохнуть.

Под коньяк и тихую музыку я драила кухню целый час, понимая, что не усну, а если и усну, то вряд ли сон принесет мне облегчение. Сейчас, когда мне так нужно было, чтобы рядом были подруга и дочь, я осталась одна.

Часы показывали почти полночь, когда в дверь позвонили.

В крови уже плескалось полбутылки, и я, не задумываясь, открыла дверь. Алкоголь угнетал и страх, и боль, и инстинкт самосохранения, остались лишь пустота и «пофигизм». Правда, пришлось привалиться к дверце шкафа, потому как мир начинал потихоньку кружиться в легком вальсе.

На пороге стояла мечта женщин. Самая настоящая мечта! Правда, если ты смотришь на нее издалека, желательно из-за забора из колючей проволоки, или если она изображена на страницах журнала, позируя рядом с белым Гелеком и домом стоимостью под сотенку миллионов.

Главное, чтобы такие, как эта мечта, были далеко от тебя. Ты, конечно, на секунду представишь себя рядом на той же страницы, но благополучно захлопнув журнал, можешь пойти по своим делам в своем мире, оставив эту мечту — мечтой.

Тропинин окинул меня хмурым, привычным ему, злым взглядом, и, чуть отодвинув плечом, вошел в прихожую. Я даже не стала спрашивать ни о чем. Такие, как он, могут позволить себе почти все: иметь друзей, например, которые готовы найти козла… козу отпущения, наступить на тапочек Абрикоса, угрожать тому, кто не может ответить.

Если он приехал обыскивать, унижать или рассказать, что меня ждет, то зря. Сейчас мне было все равно. Я закрыла дверь и, молча, ушла на кухню. Коньяк закапал в рюмочку и наполнил рот горечью, правда, вкусовые ощущения уже притупились. Надо лишь правильно вздохнуть. И…

Не званный гость скинул где-то свое ультра модное черное пальто и остался в тонком сером свитере и темных брюках. Обувь он не соблаговолил снять. Я хмыкнула и налила еще одну рюмочку. Тапочки Абрикоса волновали меня больше всего. А их я благоразумно поставила на полочку в прихожей.

На кухне был плиточный пол, без всякого подогрева, но я стояла на нем босыми ногами и холода совершенно не чувствовала. Мир с ощущениями и без них у меня разделился, когда Настин самолет взлетел.

Вдруг в голову пришло, что я вообще-то вежливый человек, и, подхватив наполненную рюмочку, я повернулась к Виталию Аркадьевичу, предлагая.

Мужчина, стоявший в дверях кухни, сузил глаза и подозрительно уставился на меня. Обмозговав, насколько это возможно ситуацию, решила, что коньяк за тысячу деревянных явно не устроит мечту женщин, они такое не пьют, предпочитая потягивать вина стоимостью не меньше, чем мой месячный заработок.

Дабы дальше не оскорблять вкусы присутствующих, я пожала плечами и опрокинула рюмочку в себя.

— Я не привык ошибаться в людях. Но в тебе я ошибся уже дважды.

Я чуть выставила нижнюю губу, переживая очередной приятный взрыв внутри и согласно и почти сочувственно, покивала головой.

— Бывает, — взяв губку, я аккуратно провела ею вдоль раковины, убирая последние капли воды. Такой чистоты у меня еще никогда не было. Такая чистота возможна только, тогда когда нет семьи.

— Так нужны были деньги, или причина в чем-то другом?

— Деньги — они всегда нужны. Вот хотела смотаться с Абрикосом на море. А то мы никуда с Абрикосом не выезжали. Знаете, такая инфляция, садик почти тридцатку стоит, квартплата там, да и игрушки, одежда, еда. Да вот и коньяком надо иногда баловаться. Так что, наверное, все-таки дело в деньгах, — я вдруг рассмеялась совершенно искренне. — А что, деньги ни чем не хуже остальных причин.

Рюмочка опять наполнилась.

— Хотя может быть месть? — я вопросительно посмотрела на статую имени Тропинина. — Месть ведь тоже отличный повод. Но вот ведь незадача — вас до того вечера, когда удостоверила согласие, я ни разу не видела. А хотя нет, вру, видела, вы какого-то черта забыли в метро на Ладожском вокзале. Я вам хочу сказать, вы так больше людей не пугайте, такси берите. Вы там как золотое яйцо среди обычных смотритесь.

Брови Виталия Аркадьевича дернулись. Он к такому обращению явно не привык.

— А какой еще может быть повод? — я задумчиво подняла рюмочку и залюбовалась переливами света. — В вашем мире еще бывают поводы сделать человеку плохо кроме выгоды и мести? — я вопросительно посмотрела на Тропинина. — А вообще мир — интересная штука, я вот в мистику и прочее верила весьма условно, но, как оказалось, можно вредить даже с того света. Как там, наверное, мой бывший муж выплясывает. Так радуется, что отмстил неразумным хазарам. О, кстати, там тоже есть месть! Хотя, там это, наверное, звучит «пафоснее», типа воздал по заслугам! Только бы хоть пояснил за что?

Голова закружилась, и я зажмурилась, вцепившись в столешницу. Мне надо было лечь, чувствовалось, что вот-вот рухну. Держась за холодный камень, а потом за стенку, я прошла мимо так и стоявшего в дверях Тропинина.

— Вы когда уходить будете, просто дверь захлопните, — сказала я глухо. — В такую погоду (а за окном лил дождь) даже господин Смоляков из дома не выйдет, так что запираться — смысла нет. И не трогайте, пожалуйста, Андрея, он тут вообще не причем, а у него семья.

Еле доплетясь до спальни, я упала на кровать. Хотя нет, сил еще хватило натянуть одеяло. От выпитого дышалось с трудом и громко. Но все это быстро прошло, потому что тьма оказалась совсем рядом.

Проснулась я от дикого желания пить. Рот был похож на раскаленную пустыню. Пришлось встать. Мир вокруг казался каким-то иллюзорным. В квартире было темно. Я подошла к двери по дороге на кухню, но замок был закрыт изнутри. Удивилась, и тут же споткнулась о туфли, явно не моего смешного тридцать пятого размера.

Тропинин спал в зале в кресле, запрокинув голову на спинку и закинув ногу на ногу. В темноте было сложно различить, что-либо, но пустая бутылка моего коньяка, стоявшая рядом с креслом, ловила своими пузатыми стеклянными боками скупые лучи фонарей, которым удавалось победить тонкую ткань тюля.

 

Глава 11

Порой Дима засыпал так же, а я приходила глубоко за полночь — мне было на большой кровати одиноко и холодно — будила его, он обнимал, целовал в лоб и шел до спальни, доверчиво держась за руку.

За столько лет я отвыкла от мужчины в доме. Тропинин менял атмосферу своим присутствием, да, как и любой человек, впрочем: иной набор звуков и запахов. Его дыхание было размеренным, и эта размеренность, выверенная организмом, дарила покой.

Я стояла долго, сначала надеясь, что он проснется, а потом, просто слушая. Возникло глупое желание привести себя в порядок, ведь в данный момент эталоном красоты я не была. Да, и не в данный, тоже.

Вместо кухни, повинуясь какому-то древнему инстинкту, заложенному при рождении, закону для всех женщин, я пошла в ванную. Душ и зубная щетка вряд ли сделали из меня человека внешне, но внутренне… Мир перестал плавать в легкой дымке. Расческа придала порядок тому сумбуру, что творился на голове.

Закончив прихорашиваться, я сделала шаг к двери, вот тогда-то и прозвучал в тишине спящей многоэтажки отчетливый звук — щелкнул замок входной двери, располагавшейся рядом с ванной.

Он ушел.

Из окна комнаты Абрикосика я увидела, как заехавший чуть ли не в парадную, белый «немец» умчался в темноту между домами. Бутылка так и стояла там, где ее оставил последний выпивавший. Обидно не было. Скорее кольнуло чувство… пустоты. Я привыкла жить одна. Так было гораздо легче. Но странной тоской отдавала мысль, что я могла слышать чьи-то шаги, чьи-то озвученные мысли, и я говорю не о дочери.

Время было почти четыре часа утра. Спать не хотелось, и, заварив растворимого кофе, я уселась за компьютер. Мои собратья по соцсети видели самые сладкие предрабочие сны. Все, кроме Олеси. На ее имени и веселой аватарке с кроликами я и зависла.

Олеся работала секретарем при мне почти два года, желая сдать экзамен на стажировку, но на горизонте ее появился потрясающий Виктор, и вместо стажировки ушла Олеся в декрет, где и пребывала ныне. Я списывалась с ней недавно. Виктор вошел в активную стадию размножения, и Леська была опять беременна. Благо о финансах ей не приходилось думать. «Пахал» муж, как проклятый, плюс к тому обладал определенным набором правильных на женский и карьеристский взгляд амбиций. А Олеся оказалась ему в этом хорошим подспорьем. Она обладала отличным чувством юмора, высшим юридическим образованием, терпением, пониманием и братом, адвокатом по уголовным делам, как говорится, на всякий случай.

Олега, брата Олеси, я часто видела одно время, он приезжал за доверенностями и копиями, покуда наши суды, наконец-то, не сподобились делать их сами. Правда, пик нашего знакомства пришелся на то время, когда у меня еще не было Абрикоса, но я понадеялась, что этот ужасно обаятельный мужчина меня еще помнит. Ведь мы раньше не однократно собирались и не только на работе, но и в более приятных заведениях. Например, в кафе «Провинция» на Большом проспекте Петроградской стороны. Там снимали одно время сцены для «Улицы разбитых фонарей», чем Олега мы иногда подкалывали, он тогда только-только ушел из органов.

Сидеть и ждать, когда на меня еще и убийство Кеннеди повесят, совершенно не хотелось! Мне нужен мудрый человек и советчик в области уголовного права и уголовно-процессуального права, две эти дисциплины для меня, как гинекология для стоматолога. Подумав, я нашла Олега в списке друзей Олеси. Данику мне писать не хотелось, он был слишком приближен к Тропинину, и, вполне возможно, быть на стороне работодателя для него будет выгоднее.

«Олег, привет. Если помнишь, мы одно время с Олесей работали. Очень нужно твое профессиональное мнение».

Отправив сообщение, я закрыла вкладочку и полезла в новости интересующих меня групп, полагая, что раньше вечера мне вряд ли ответят.

«Соня! Ничего себе. Сколько лет, сколько зим!» — замигал в углу экрана ответ.

«Надеюсь, я тебя не разбудила?»

«Адвокаты не дремлют. Что случилось?»

«У меня, похоже, серьезные проблемы, и как раз по твоей части».

«Отшлепала назойливого клиента?»

«Почти. Убила бывшего мужа, бывшую свекровь и ее соседку за компанию. И вроде бы похитила ребенка».

«Маньячка. Трупы надо прятать лучше, я вот Леську не раз предупреждал. А если серьезно?»

«Куда уж серьезнее. Будет ли у тебя немного времени в течение дня? Когда скажешь, тогда и подъеду».

«Давай в час. Знаешь, где я обитаю?»

«На Литейном?»

«Да».

«Спасибо!»

В голове мелькнула еще одна здравая мысль, и я нашла среди списка друзей уважаемого Данила Олеговича и настрочила ему гневное послание.

«Даник, ты же говорил, что с „похищением“ сына Тропинин разобрался?»

Но вот тут ответа придется ждать долго.

* * *

Адвокатская коллегия, где состоял Олег, располагалась на Литейном проспекте недалеко от Невского. Сам же брат Олеси совершенно не изменился: те же за метр девяносто, улыбающиеся карие глаза, ямочки на щеках, ежик темных волос и море обаяния. Мы, если честно, были в него поголовно влюблены всей конторой, но он сумел обзавестись женой-цербером, готовой растерзать любую, слишком долго улыбающуюся мужу, дамочку. И в принципе мы все ее понимали…

— Соня! Очень рад! Дела, я смотрю, у тебя и, правда, не ахти. Вся бледная!

— Да уж, — пробурчала я себе под нос, бухнувшись в предложенное кресло.

— Так что случилось? — он уселся за свой стол и начал перебирать бумаги. Меня это не напрягало. Юристы умеют слушать. Разумеется, иногда требуется пресловутый зрительный контакт, некоторым он вообще необходим, но Олег чутко уловил: чтобы собраться с мыслями мне сейчас пристальный, а уже тем более жалостливый взгляд не нужен.

Я рассказала ему все, даже мельчайшие детали, сама для себя выстраивая ход событий. В конце моей печальной повести Олег уже не перебирал документы, а смотрел на меня округлившимися глазами.

— Ты же понимаешь, что это бред?! — выдал мне мужчина свой вердикт.

— О! Я как никто это понимаю. Но сейчас мне тяжело мозг включить, Олег. Я будто в трясине вязну. Димкина мать пропала. Соседка в больнице. Настю пришлось к родителям отправить. Да еще, похоже, и подругу потеряла. Осталось только по башке в темном переулке получить.

Олег покачал головой.

— Я — не спец в области наследственного права. Объясни-ка мне варианты наследования квартиры.

— Димка оставил завещание на меня и на дочь. У его матери есть право на долю имущества независимо от этого завещания в связи с ее преклонным возрастом. И она прописана в этой квартире. А значит фактически, приняла, наследство. Но суть в том, что Настя получается ее ближайшей родственницей. Если мы не пишем заявление о принятии наследства с Настеной по завещанию, и я не суюсь за дочь принимать квартиру по закону, то Валентина Алексеевна наследует квартиру вместе с женой. Но если Варков сказал правду, и Светлана могла быть причастна к гибели Димы, ее можно попытаться лишить наследства, признав недостойной наследницей. И тогда все переходит Димкиной матери и соответственно, в случае чего, опять же Насте, Если, конечно, Валентина Алексеевна не сделает завещание.

— То есть, ты практически при любых раскладах получила бы, если не всю квартиру, то ее часть точно? — уточнил Олег.

Я кивнула.

— И даже не я, а Настя. Так что, мое хм… устранение тоже может не решить проблему, если им нужна квартира.

Олег побарабанил пальцами по столу.

— Ну и где мотив? Долгов у тебя нет, ты вполне обеспеченная женщина. Даже благополучно прощала и не подавала на алименты. Муж и бабка с вами не общались. Доказать, что ты принудила Диму сделать завещание, тоже не реально. А вот по одному вопросу я сейчас уточню.

Олег достал мобильный и, полистав список контактов, стал ждать ответа.

— Здорово Горыч. Да-да, — заулыбался Олег (пять лет он работал в органах, посему, обладал приятным для адвоката его сферы набором друзей нужной профессии). — Так ты сам говорил, что как Лизка родит, пойдем отмечать. Жмот! Ну, хорошо — хорошо. Ловлю на слове! Слушай, Горыч, а ты можешь для меня один вопрос уточнить? Нет. Ага. Двадцать восьмого декабря прошлого года, прошлого, Горыч, а не позапрошлого, от некоего Тропинина Виталия Аркадьевича поступало сообщение о пропаже ребенка. Ну… Ага… Во сколько? Так… И все? Сто двадцать шестая? Да нет, я не смеюсь. Кто по шапке получил? Аха-ха! Ладно — ладно. Жду приглашения.

Олег отключился и посмотрел на меня с улыбкой.

— А ты вообще сто двадцать шестую УК помнишь?

— Нет, — покачала я головой. — Что это?

— Похищение человека. Там есть замечательное такое предложение в конце, как говорится мелким шрифтом, что если человек добровольно отпустил похищенного, и в его действиях нет другого состава преступления, то он освобождается от уголовной ответственности.

— Да, ты меня обрадовал, — скривилась я.

Олег ухмыльнулся.

— Некто Тропинин действительно заявил в шесть вечера двадцать восьмого декабря о пропаже ребенка. Правда, как говорит мне Горыч, там стоит маячок, что кто-то из шишек этот вопрос еще и курировал. Все по чести: запрошены видео с камер наблюдения, в том числе и у отделения полиции на Советской, пацан все время там и крутился, а его «как бы» никто не заметил. Так что начу отдела там влетело по самое не хочу. А так как нач отдела на Советской никем особо не любим, все дружно отметили это событие. И, смотрю, до сих пор отмечают. Дело закрыто.

Он бухнул огромное скопление макулатуры на стол перед собой и с тоской посмотрел на объем работ.

— Так что, ты — потерпевшая по делу о нападении и нанесении побоев. Других предположений нет, но думаю, из-за этого Тропинина Варков всю эту лабуду тебе на уши и вешает. Кто он вообще такой, этот Тропинин?

— Человек с деньгами. Одно из направлений — строительство, обо всем другом без понятия.

— Мда… Строительство в большинстве случаев — большие бабки, а большие бабки есть головная боль. Дело с наркотой меня напрягает. Там типы совершенно безжалостные. Кстати, а обыск в квартире мужа уже проводили?

— Не знаю, — я развела руками.

— Эх, Соня-Соня. В общем так. Если Варков тебя вызывает, пусть делает это повесткой, а не по телефону в шесть утра. Пишешь ходатайство о присутствии защитника. И я тебе сообщу по секрету, запретить выезд он тебе тоже не может. Подписка о невыезде, Сонечка, это такая бумажка, а не устное приказание, он тебе ее не давал, да и не мог бы. Ты же подозревая лишь по его словам, фактически-то ты потерпевшая. Тебя не знакомили ни с каким иным протоколом, не вызывали на допрос. Это все одна болтовня. Если честно я не понимаю, что за нелепые угрозы в твой адрес.

Дышать стало легче.

— Спасибо, Олег, огромное. Ладно, пойду я, мне еще на работу надо заехать.

— На Петроградку? — вскинулся адвокат, отодвигая дело.

Я кивнула.

— А мне тоже туда надо. Подброшу. Ты все там же работаешь? — запихивая с самым зверским видом кипу бумаг в сейф, поинтересовался Олег.

— А где же еще найти того, кто даст мне такой график?! — улыбнулась я.

— Ты выходи, я подъеду к выходу.

Я подхватила пальто и стала потихоньку спускать вниз по широкой мраморной лестнице. Вежливые, приятные сотрудницы с улыбкой здоровались, да, и разговор с Олегом очень поднял мне настроение. С полного-то нуля.

Сейчас страшнее всего было за мать Димы. То, что произошло и происходит, не поддавалось пониманию. Какой душевной организации должен быть человек, чтобы причинить вред двум старушкам?! От такого можно было ожидать чего угодно. Вопросов было полно, а ответы на них искать совсем не хотелось. Проснуться бы и забыть все это как страшный сон.

На улице стояла ветреная солнечная погода. Проспект тонул в шуме автомобилей. Быстро бегущие облака в голубом небе навевали ощущение, что наступила весна. Рядом посигналила машина, и я закрутила головой в поисках Олега. В паре метров от меня остановилась огромная переливающаяся Ауди.

— Присаживаемся, Софья Аркадьевна, не задерживаем движение! — пассажирское стекло опустилось, и бодрый голос адвоката заставил поторопиться.

— Ничего себе! Олег Юрьевич! А ты-то кого убил?! Это же последняя модель!

Широченная мальчишеская улыбка во все тридцать два зуба, блеск в глазах и прочие атрибуты того, что мечта человека сбылась, прямо таки сияли на довольном до нельзя лице Олега.

— Витя помог. Он удачно провернул пару дел с официальным представителем Ауди, и те предложили ему эту машину с вкусной скидкой и в кредит. Витька по машинам не загоняется, а я вот пройти мимо не смог, и вот уже второй месяц слушаю стенания жены.

— Я ее понимаю… — поддела я Олега.

— Сонь, один раз ведь живем. Если дают надо брать.

— Слоган к сериалу о взяточниках, — ухмыльнулась я.

Олег рассмеялся.

До Петроградки мы долетели за считанные минуты. Облака, машины, люди незаметно растекались в стороны. В обществе Олега было комфортно, в машине тепло и уютно.

Разумеется, проспект перед нужным нам зданием был забит под завязку «самыми умными» на аварийках, встававшими впритык друг к дружке, чтобы эвакуатор мучился дольше. Я начала рыться в сумке в поисках пропуска, а Олег пытался припарковаться, бессовестно уподобившись нарушителям закона.

— Я тебе дверь открою. Там лужа, — сказал мужчина, ставя машину на ручник.

— Ох, ты такой заботливый, — улыбнулась я.

Карточка нашлась только к моменту, когда Олег открыл дверь, и я спустила ноги на подножку.

Лужа была непреодолимой. Адвокат хмыкнул, видя мое растерянное выражение лица и замшевые сапоги. Длины его ног вполне хватило, чтобы встать на полусферу, выполняющую роль острова среди бурного грязного океана. Мужчина обхватил меня за талию, прижав к себе, приподнял и поставил уже на тротуар. Я сделала пару шагов в сторону, чтобы не мешать ему достать бумаги с заднего сиденья, он подавал их мне, а я едва успевала ловить. Поймав последнюю брошенную мне папку, я оглянулась по сторонам, дабы ознакомиться с местом расположения других прудиков из дождя и растаявшего снега.

Взгляд был мимолетным, но кольнуло узнавание. Олег на своей новенькой осуществившейся мечте глубокого темно-синего цвета припарковался прямо перед белым Гелеком, рядом с которым стоял Тропинин с поджатыми губами и буравил меня злым взглядом, возле него переминался Варков с чуть приподнятой левой бровью.

Я на автопилоте кивнула им в знак приветствия. В этот самый момент Олег достал последнюю нужную ему папку (а он с собой возил, похоже, всю библиотеку имени Ленина на заднем сиденье). Адвокат в отличие от меня головой по сторонам не крутил, да и руки его занимала приличная охапка документов. Мужчина, захлопнув дверь и нажав на брелоке кнопочку блокировки замков, приобнял меня и повел к входу в офисное здание.

— Соня, бегом!

Мне показалось, что взгляд господина Тропинина прожигает спину, причем так, что я чуть ли не побежала в сторону бизнес-центра, где располагалась моя работа.

В холле мы с Олегом простились. Он конфисковал папки, козырнул и отправился по своим делам. А я поплелась на пятый этаж.

— Сонька, ты чего тут делаешь? — выдала Зоя мне с порога.

— Хотела с Санычем поговорить, — скидывая пальто, проинформировала я.

— У него сделка большая, ждать придется минут тридцать.

— Подожду. Как дела? — я уселась на крохотный стол у самого входа.

— Все ок. Этот чувак с ментом приезжал, который тебя вроде как спас. С Санычем час трындели при закрытых дверях.

Я удивленно округлила глаза.

— Тропинин?

— Фамилию не помню, — шлепая по клавиатуре, выдала Зоя. Народу было полно, и секретари работали в поте лица.

— Что хотел? — любопытство меня съест.

— Без понятия, — «обломала» мои скромные надежды Зоя.

Телефон завибрировал в сумке, звонил Олег.

— Соня! Кто у вас в здании ведает камерами видеонаблюдения на улицу? И, ты не помнишь, мы когда припарковались, сзади нас кто стоял?

— Эээ… — неопределенно промычала я.

— Гавнюк! — возмущался адвокат. — Он мне чуть бампер задний не снес, поцарапал и уехал.

Причитания Олега еще долго слышались из телефона. А я с озадаченным выражением лица читала пришедшую смс.

«В одиннадцать буду у тебя».

В подписи сие послание не нуждалось, ибо пришло с номера незабвенного владельца белого Гелендвагена. Пока до меня доходил смысл этого более чем странного сообщения, телефон в руке опять завибрировал. Номер был городской, и явно другой области, потому как код, стоявший перед шестью или семью последними цифрами, был мне не знаком.

— Здравствуйте, вас Софья зовут? — поприветствовал меня молодой, слегка уставший голос, на фоне звонившей женщины была какая-то суматоха и звук сирены.

— Да.

— Областная больница Великого Новгорода. Скажите, пожалуйста, вы знакомы с женщиной за семьдесят, волосы седые, худощавая, маленького роста.

— Да! — я вскочила со стула. — Ее зовут Валентина Алексеевна Мизерная. Она у вас? С ней все хорошо?

— Она у нас в больнице, ее привезли два часа назад с вокзала. У нее сотрясение мозга. Вы родственница? Ваш телефон был записан на бумажке у нее в кармане. Документов при ней нет.

— Я бывшая жена ее сына. Ее разыскивает полиция питерская в связи с нападением.

— Сможете позвонить сыну?

— Я сама приеду, ее сын погиб.

— В регистратуру подойдите, как доберетесь, с полицией мы свяжемся. Санкт-Петербург, значит, — уточнила девушка и отключилась.

Я пролистала список вызовов, найдя телефон Варкова.

— Управление, — ответил серьезный женский голос.

— Будьте добры Анатолия Ивановича Варкова.

— Его нет на месте.

А то я не знаю! Он же работает в поте лица! С Тропининым по городу катается!

— А с ним можно как-то связаться?

— Оставьте сообщение.

Я чуть не зарычала. Номер, который мне прислал Тропинин, я благополучно стерла от злости на Варкова.

— Меня зовут Софья Мизерная, мне звонили из областной больницы Великого Новгорода, Валентина Мизерная у них. Я еду к ней. Она у вас в розыске. Мне звонила врач из регистратуры, сказала, что ее привезли с вокзала.

Ждать Саныча я не стала, и поспешила на Московский вокзал.

После всех обвинений Варкова и косых взглядов Тропинина с намеками намою жадность, я была зла и обижена на весь свет. Может, именно это и заставило меня отправиться в Великий за матерью Димы.

Ближайший поезд был только вечером. Зато с автовокзала на Обводном через час отходил автобус, туда-то я поспешила.

Жизнь моя в последний месяц представляла собой бешено вращающееся колесо, которое и не думало останавливаться. Уже в автобусе почти на выезде из Питера, экран телефона осветился номером Варкова. Брать не хотелось, но еще меньше хотелось неприятностей.

— Софья Аркадьевна, вы где? — голос у него был странный.

— Еду в Великий Новгород, — поведала я следователю.

— Я вам запретил покидать город, — рявкнул Варков.

— Подписку о невыезде я не получала, — парировала я. — И она, в конце концов, бабушка моей дочери.

Он помолчал секунда, и когда заговорил вновь, голос его был напряженным.

— Софья, ради вашей же безопасности, вернитесь.

Я промолчала. Он был, конечно же, прав, но я не могла больше сидеть и сходить с ума. Да и спасение утопающих…

— Когда доберетесь, сразу отзвонитесь мне! — обозленный мужчина отключился.

Я же позвонила родителям, и счастливые полчаса отдыхала за разговором с мамой и Абрикосиком.

 

Глава 12

Анатолий Иванович Варков швырнул трубку и практически зарычал, чего давно с ним не было. Он чувствовал себя между молотом и наковальней, причем Тропинин играл за оба эти инструмента. Следователь знал Виталия всю свою сознательную жизнь. Их отцы были близкими друзьями и работали при чрезвычайном и уполномоченном после СССР в Итальянской республике в период перехода от брежневского застоя к перестройке.

Отец Виталия был советником по экономическим вопросам с потрясающим знанием итальянского, французского, испанского и английского языков. Отец Анатолия же состоял в группе, регулировавшей вопросы внешней политики.

Разница в возрасте у мальчиков была всего лишь два года с хвостиком, и со временем она все больше сглаживалась. Семьи их тоже состояли в весьма близких отношениях, все были уроженцами Ленинграда, и имели множество общих знакомых на родине.

Солнечная Италия, жаркий, удушающий Рим, полный туристов, Ватикан, церковь Святого Ангела, огромный собор Святого Петра, фонтан Треви, монашки в смешных одеждах, паста, ризотто, страшные и интересные моллюски, вино, которое воровали мальчишки со стола родителей и втихаря, жмурясь, пили из высоких бокалов, эмоциональные загорелые итальянцы, велосипеды, изысканное муранское стекло, на которое с придыхание смотрели их матери, и которое для мальчишек было лишь цветными стекляшками тогда. Детство их было интересным и запоминающимся.

Семейство Тропининых в Италии выросло еще на одного человечка — младшего брата Виталия, Александра. Отец отлично зарабатывал, семье выделили прекрасные апартаменты недалеко от посольства, мать посвящала все время детям, сама при этом занималась переводами для души, практически в совершенстве зная английский. Все в их жизни было хорошо. Даже слишком хорошо, что есть первый признак катастрофы.

Восемьдесят пятый год стал для Виталия переломным, годом, когда одиннадцатилетний парень возненавидел корабли. Он панически их боялся, наверное, лет до тридцати, потом уже неимоверным усилием воли ему удавалось глушить этот страх, но Анатолий представлял, как тяжело другу.

А особенно тяжело бороться с воспоминаниями о дне, когда отец и мать Вита, он сам и младший трехгодовалый брат отправились на небольшом пароме вдоль побережья Адриатического моря. Ночью на них налетело другое судно, нарушив все правила судоходства, решив проскочить перед носом парома, от полученной пробоины тот затонул в считанные секунды.

Анатолий позже читал об этом случае, и о том, что советник ценой собственной жизни спас детей и жену из быстро заполнившейся водой каюты, а это было посреди ночи, когда большинство пассажиров уже спали.

Мать Виталия, Элона Робертовна, интеллигентная женщина из семьи преподавателей и научных работников была раздавлена горем. Она практически сразу после похорон улетела с детьми в Ленинград. Так, в какой-то мере, разрушилась та «правильная» любящая ячейка общества, в которой рос Вита.

А еще через пять лет в самый пик переходного возраста для Виталия, рухнула еще и страна, в которой он родился.

Страшные годы, когда перестали иметь значение старые связи и прежние посты. Матери Виталия, на руках которой остались два мальчика и квартира с видом на Фонтанку, полагавшаяся ей как вдове советника, пришлось очень нелегко. Преподаватель, доцент кафедры иностранных языков, она зарабатывала переводами и не брезговала даже работой на рынке, еле сводя концы с концами.

То время было для всех тяжелым, а для мальчишек без отца, без нормального достатка, когда встало производство, царили безработица и беспредел, оно стало серьезной школой жизни. Да что там, самому Анатолию с полной семьей и отцом, который в СССР был на приличном посту, пришлось со всем этим проститься и пробивать себе дорогу заново.

Виталий прошел все этапы этого становления. Будучи сопливым пацаном с амбициями, он ходил под более сильными. Ему, однако же, повезло. Он не только пережил «Тамбовские» разборки, когда летели головы не только главарей, но и простых пацанов, бывших пушечным мясом для заправил криминала, но и сумел занять свою нишу и отстоять ее.

Когда все начало рушиться, ему было всего шестнадцать, когда все начало устаканиваться и переходить на более-менее «легальные рельсы» ему было уже двадцать семь.

Конечно, сильно помогли ему связи с теми сослуживцами отца, которые после развала Союза решили домой не возвращаться, и остались жить кто в Италии, кто в Испании, кто-то переехал в Соединенные Штаты. Многие тогда в золоте не купались. Вот и крутились, как могли.

А Вита с каждым годом матерел. Он научился диктовать свои условия. Вокруг него концентрировались сначала местная шпана, которой хотелось бабок, а потом и те, кто уже был в состоянии отстаивать решения Итальянца на более высоком уровне. Язык он, кстати, не забросил, а лишь совершенствовал, для Вита это была память об отце, ниточка к прошлому.

Анатолия позабавила фраза дамочки про «доброе» сердце Виталия — иным казалось, что сердца у него нет в принципе. Понятия, мозг, расчет, знание — да. С сердцем у Вита были проблемы, особенно если это касалось баб.

Единственное, что могло ныне смягчить Виту — Сережка. А ведь раньше и Нонна была для него не объектом ненависти.

Он познакомился с ней в Университете, куда поступил в двухтысячном на строительный факультет, она училась на культуролога. Итальянца снесло. И было от чего. Натуральная блондинка с локонами до округлых ягодиц. А по задницам Вита загонялся всегда. С огромными миндалевидными глазами. Тропинин даже комплексовать начал, потому как после полученной в одной из разборок травмы, у него было плохо со зрением и приходилось либо щуриться либо носить очки.

После окончания первого курса он, собрав своих домочадцев, улетел в Италию, где сделал операцию, вернувшись уже во все оружии, приступил к покорению девчонки.

По щелчку его пальцев она, в отличие от большинства, не бежала. Хотя он позволял себе приезжать на шикарных тачках, носить хорошую одежду, быть изысканным и галантным, что выгодно отличало его от остальных. А еще он был старше мальчишек-однокурсников, и он был уже достаточно богат. Вита и на учебу-то ездил исключительно ради нее. Но Нонна, обладала чутьем кошки, понимая, что этот человек, умеющий выглядеть интеллигентно, опасен.

К тому же до развала СССР родители ее тоже были не из простых. Отец в то время пытался крутить дела в Москве, и желал перетащить поближе к нужным генералам жену с дочкой. Зятя в лице Тропинина он, конечно же, не одобрил. Но Нонна выбор сделала. Поженились они в Италии, сразу после окончания Нонной ВУЗа, а через два года у них появился Сережка. Вот над кем Тропинин по-настоящему трясся, даже больше чем мать.

А спустя три года грянул гром — Нонна ушла к крупному московскому бизнесмену. Для Тропинина это было ударом. Он бы и в драку полез, но из Москвы намекнули, что если он будет возражать, то его бизнес приберут к рукам. Виталий тогда вывел все активы из России, обезопасив себя со всех сторон, и только три года назад вернулся в Питер.

Новый муж Нонны, попав в какой-то коррупционный скандал, выбрался еле живым, оставшись практически на мели, по меркам того, как они привыкли жить. И Нонна обратилась за помощью к бывшему мужу. Анатолий полагал, что это должно было потешить гордыню Тропинина, но тот был мрачен как туча. Деньги, однако, на содержание сына отчислял исправно и в гораздо больших количествах, чем было надо.

Между двумя мужьями Нонны установился вооруженный нейтралитет, который и поддерживался ныне.

Помимо этого на Тропинине висело и все его семейство. Мать и брат давно уже проживали в Америке, брат женился, занимался преподаванием в одном из тамошних вузов.

А Элона Робертовна все ждала, что старший сын, вытащивший их всех из нищеты, обретет свое счастье. С Нонной. Эта потрясающая женщина, выглядящая в свои семьдесят на легкие пятьдесят, была без памяти влюблена в бывшую супругу сына, считая, что виной их разрыва был как раз таки любимый сын и его образ жизни, а не кареглазая предательница.

Сам же Тропинин от женщин в какой-то мере дистанцировался. С секретаршами все было просто. А вот что касается других… Если ему кого-то хотелось, он искал рычаги давления, чтобы не только приблизить, но и оттолкнуть в последствие, а это происходило в обязательном порядке, и уж тем более, ни о каких обязательствах речи не шло.

Именно эту отлаженную схему Тропинин и решил применить к Софье Аркадьевне Мизерной. Чем его затронула эта женщина, не понятно. Видимо тем, что открыто усомнилась в его умственных способностях, о чем Анатолию шепотом с усмешкой поведал Лёня. Иных причин Варков не видел. Красотой она не отличалась. Особенно, если учитывать ее боевое ранение. Хотя, что-то в ней было… Тональность и мягкость голоса, обаяние, задница опять же была, да, и как оказалось умишком ее головка тоже не обделена.

Вите показалось, что запугивание в ее случае сработает лучше и быстрее всего. Для этого и состоялся их разговор в управлении. По логике Тропинина женщина должна была прибежать домой, запереть все двери, сидеть, трястись, и ждать с хорошими новостями принимая, как светоча и освободителя, Тропинина, а еще лучше позвонить Вите и слезно просить снять с нее обвинения.

Но, где-то во вселенной какая-то комета свернула не туда, как любит говаривать теща Варкова, и госпожа Мизерная, как-то не спешила в объятия Вита. Это притом, что со многими даже не требовалось сложных схем, указующего перста было вполне достаточно.

Сегодняшняя сцена, когда из подкатившей новенькой Ауди недурно смотрящийся амбал вынес причину Тропининской ломки чуть ли ни на руках с последующим интимным «Соня», вызвала у Виталия Аркадьевича зубной скрежет. А это явление уникальное. Хотя более уникальным явлением стало то, что взбешенный Вита выгнал Лёню из-за руля и чуть не снес зад новомодной тачке, на которой и прибыла Софья, опустившись до мелкого вредительства.

Тут Варкову оставалось лишь развести руками.

Однако, в этом деле наличествовал и фактор, который Виталию пришлось учитывать, а именно то, что женщине может угрожать реальная опасность, ибо она столкнулась с теми, кто имел отношение к наркотикам.

И теперь ему, Анатолию, практически уже в звании подполковника надо позвонить и рассказать Тропинину, уподобившись провинившемуся мальчишке, что баба, которую тот желает разок затащить в койку, опять не сидит дома в ожидании спасителя, а «чешет» в Великий Новгород. Проблема была в том, что Варков был Тропинину кое-чем обязан. И проигнорировать просьбу не мог.

И вот на телефоне пошел набор номера…

— Тропинин, — жесткий голос ответил через три гудка.

— У нас проблема — Софья едет в Великий Новгород. Одна.

Тропинин молчал.

— Зачем?

— Ее, понимаешь ли, сложно контролировать, — начал оправдываться Варков. — Это тебе не студенточка, не забитая секретарша и не тупоголовая блондинка. Знаешь, с кем она приехала сегодня на работу? С Олегом Нестеровым, адвокатом по уголовным делам. Он ей, полагаю, пояснил, что мы можем делать, а что нам, то бишь, мне, делать не полагается. Я, знаешь ли, себя как-то странно чувствую, вроде бы все могу, а вроде и ничего. Я думаю, тебе стоит…

— Зачем она едет в Великий? — перебил Тропинин.

— Нашлась мать ее бывшего мужа.

— Где она?

— Областная больница. Вита…

— Я перезвоню, — Тропинин отключился.

А Варков тяжело вздохнул, предвидя проблемы.

 

Глава 13

Уже давно стемнело, когда автобус въехал в Великий Новгород. Усевшись поудобнее, я надеялась увидеть что-нибудь интересное, но все, что удалось разглядеть сквозь грязное окно — это неоновые очертания магазинчиков, мелькающие людские силуэты, пятна фонарей и пролетающие тени автомобилей.

Мы много раз порывались с Димкой съездить сюда, в город, где Рюрик обязался править и хранить эту землю от ворогов. Но все как-то не срасталось.

Муж поведал, что еще в пору его детства, где-то на границе Новгородской и Ленинградской областей у них была дача. Умелец-строитель, а по совместительству первый хозяин выделенных предприятием и государством соток, сделал домик в стиле миниатюрной копии барского особнячка с мезонином. При нем был большой сад со старыми яблонями, которые уже в пору приобретения дачи родителями Димы не плодоносили. Но тень их была густой и приятной, и Димка рос среди этих монахинь, устраивая на раскидистых ветвях гнезда и секретки. После смерти отца дачу продали. И новый хозяин прямо при Диме начал вырубать старые деревья. Я, помнится, улыбнулась и сказала, что история навевает мысли о «Вишневом саде». Дима тогда погрустнел…

Сейчас, когда ничего и никого не вернуть, подумалось с грустью, а могла ли я иногда просто промолчать?! Ведь порою, даже не желая того, своими репликами я задевала его за живое. Под конец нашей семейной жизни это стало происходить все чаще. Я была обижена, и все, что накопилось — выливалось в злые фразы и насмешки. С годами понимаешь, что действовать надо жестче, а вот говорить мягче. Люди болезненно относятся к словам, чтобы не говорили о возрасте и опыте.

Когда автобус прибыл на автовокзал, я, бросив взгляд на расписание, поймала такси до больницы, по дороге обсудив с веселым водителем, как же велика разница в цене на этот вид транспорта в мегаполисе и обычно городке.

Областная клиническая была такой же, как и любая другая больница в России: люди, плакаты, пластиковые двери и запах лекарств и чего-то еще, такого больничного… Как и всякий здоровый человек, больницы я ненавижу и стараюсь проводить в них как можно меньше времени, особенно, в таких, где предполагается стационар. Болезнь для меня схожа с тюремным заключением, и ей даже решетки на окнах не нужны.

Девушка в регистратуре в это позднее, по меркам провинциального города, временя, когда большинство уже закончили работу и давно сидели по домам, долго пыталась понять, что же мне надо. В связи с тем, что Валентину Алексеевну стражи правопорядка еще своим присутствием не почтили, она и числилась как неизвестная.

Бахилы, бумаги, бесконечные коридоры, но я добралась-таки до пункта назначения.

Небольшая палата на двух человек, удивительно чистенькая. Вспомнилось, как разок я заглянула в Питере в Александровскую больницу. Впечатлений было море. Постъядерная зима вместе с зомбиапокалипсисом отдыхали или были наиболее приближены к объему царившей разрухи. Правда, то было лет шесть назад.

На кровати, укрытая одеялом, лежала женщина. Бледное, осунувшееся лицо, закрытые глаза с темными кругами, бескровные губы. Мама Димы.

— Спит. У нее небольшой кровоподтек в затылочной области, — пояснила медсестра. — Ударилась или ударили, но слабенько, по касательной.

— Она проживала у знакомой в Питере. В их квартиру проникли. Знакомая в больнице в тяжелом состоянии. Мы подумали, что Валентину Алексеевну… похитили, — я наклонилась к старушке, стараясь расслышать слабое дыхание. Сколько же на ее долю выпало испытаний? Нет единственного сына… Я даже в страшном сне не подпускала к себе мысль, что с Абрикосом может что-то случиться.

— Не похоже, чтобы похитили, — авторитетно заявила медсестра. — На вокзале она была одна, как пояснили с бригады скорой. При сотрясении мозга могут наблюдаться дезориентация и частичная потеря памяти, других повреждений нет. Ни синяков, ни ссадин. Она, скорее всего, после травмы очухалась, сама оделась и ушла. Со стариками такое бывает.

— Это лечится? — грустно поинтересовалась я.

— Должно пройти со временем, — пожала плечами дама в халате. — Хотя, сами понимаете, в таком возрасте ничего обратимого не бывает. В любом случае, сутки — полтора мы будем ее наблюдать. Пойдемте, надо заполнить бумаги. Мы полицию известили. Они после десяти обещали подъехать, сказали раньше не ждать, раз родственники вроде как объявились.

— Полиция… — что-то я забыла. А точно, Варков!

— Одну секунду, надо сделать один звонок, — я полезла в карман юбки.

— Буду ждать на посту, — медсестра кивнула на выход.

Я последовала за ней и, подойдя к окну в холле, набрала внесенный в память телефона городской номер. Уж не знаю, какой режим работы в Управлении, скорее всего круглосуточный, Варков взял трубку быстро.

— Слушаю, — голос его был уставшим.

— Анатолий Иванович, это Софья. Вы просили позвонить.

— Да. Что там? Мне еще не отзвонились из Новгорода, — мужчина, чувствуется, был не в настроении.

— Сказали, что полиция по таким делам приезжает после десяти, ведь личность уже вроде как установлена. У Валентины Алексеевны легкое сотрясение мозга. Медсестра, которая за ней присматривает, сказала, что возможно ее никто и не похищал, а в результате травмы она сама могла бессознательно уйти из квартиры. Других повреждений нет.

Варков промычал что-то нечленораздельное.

— Поговорить с ней не могу, она спит, — продолжила я. — Ее тут еще сутки как минимум продержат. Мне завтра на работу. Но если все будет хорошо, послезавтра я могу приехать и ее забрать.

— То есть, вы обратно в Питер в ночь?

Я прямо представляю, как бровь Варкова поползла вверх.

— У меня нет выбора. Последний автобус уходит в одиннадцать вечера.

Телефон вдруг замолчал и порадовал смс, что мои денежные средства иссякли. А довершением приятных новостей стало то, что на экране замигала надпись об оставшемся заряде батарее в один процент. Вчера телефон на зарядку я поставить забыла, переобщавшись с коньяком.

— Черт! — хорошо, что хоть родителям позвонила.

Проковырялись мы почти до десяти. Но я дождалась приезда уставшего дознавателя. Он выслушал пояснения, по извечной русской традиции глубинок дал подписать пустой лист, списал данные паспорта и, уточнив, заберу ли я потерпевшую (а новгородские органы и рады были спихнуть это дело на своих питерских коллег) отпустил с миром.

Валентина Алексеевна так и не проснулась. Я оставила медсестре почти все содержимое кошелька, попросив присмотреть за старушкой, отложив немного денег себе на такси и на автобус, продиктовала номер телефона, попросила сообщить о ее состоянии и заверила, что приеду послезавтра. Понятное дело, никто не любит потерянных старушек.

И в половину одиннадцатого я вылетела из больницы и на такси, дежурившем у ворот, понеслась обратно на автовокзал, едва успев на автобус. Мне повезло, место оказалось удобными настолько, что можно было вытянуть ноги, попутчика по сиденью у меня не было, и я задремала.

Меня, как и то небольшое число пассажиров, что следовали в Питер, разбудил скрежет. Ехали мы не быстро, и водитель легко справился с управлением, хотя большая машина пару раз вильнула по дороге. Причиной стало колесо, отлетевшее и лежавшее в придорожной канаве.

Водитель мужчина средних лет прыгал вокруг колеса и чуть накренившегося автобуса, хлопал руками по коленям и поминал всех, кого знал, добрым словом, пока мы цепочкой выходили из транспорта.

— Запаска есть? — поинтересовался один из мужчин-пассажиров.

— Какая тут запаска? Ты посмотри! Тут тягач нужен, — водитель всплеснул руками.

— А нам как быть? — молодая женщина, сидевшая в автобусе прямо за мной, куталась в пальто и переминалась с ноги на ногу.

— Вызову автобус на замену, — водитель набрал номер и заговорил с диспетчером.

А я запрокинула голову и наблюдала за бегущими в небе тучами, вопрошая высшие силы — за что мне все это? Месяц кривой улыбочкой, выползая из быстро пробежавшего облака, напомнил, как глуп вопрос, адресованный вселенной, которой до крупинок-людей нет никакого дела. Вспомнилось смс Тропинина. Интересно, а чего от меня хотел он?

* * *

Анатолию Ивановичу которую ночь снился один и тот же сон. Приказ о повышении! Он пришел! Варков уже практически чувствовал запах краски и ощущал тепло бумаги, прошедшей нутро принтера и выдавшей ему то, к чему он стремился. Только обязательно сон прерывали: звонил телефон, пихалась жена, наступало утро, о котором извещал будильник. В этот раз во всем был виноват извивающийся на тумбочке мобильный.

И, ей богу, послал бы Варков просителя, но звонил Тропинин. Анатолий уже начал сомневаться, страдает ли Итальянец таким человеческим недостатком как сон.

— Да, Вить, — тихо пробормотал разбуженный.

— Где Софья? — Итальянец в общении с друзьями не утруждал себя общепризнанными фразами, то есть, не тратил время на «здрасте», «пока», «как дела», «а не разбудил ли я тебя». Это, по его мнению, было высшей степенью дружеских проявлений.

— Я же говорил, уехала Новгород Великий.

— И когда вернется?

— Собиралась ночью. Ей завтра на работу.

— Уже ночь.

— Вита, — обозлился Анатолий. — Автобус не самолет. Если она выехала в одиннадцать в лучшем случае приедет в Питер только в три ночи, там вроде часа три-четыре езды.

Варкову очень хотелось позвонить Софье и по-человечески умолять уже переспать с Итальянцем, чтобы тот успокоился. Зацикленность была хороша в определенных сферах жизни. Но тут! Похоже, его друг обзавелся парой комплексов в свои сорок с хвостиком. Варков уже мечтал о том, чтобы появилась в жизни Итальянца баба, на которой тот и успокоится. Потому как боялся представить, что будет с тем лет в пятьдесят! Хоть с Нонной пусть сойдется, хоть она и та еще…

— У нее телефон выключен, — мрачно сообщил Тропинин.

— Да, и такое бывает, вышки не везде ловят, — уже не шепотом возмутился Варков. — Телефон мог разрядиться, — зыркнув на округлившую глаза жену Ирину, Анатолий, кряхтя, встал и вышел из спальни и, пройдя на кухню, заговорил нормально, не опускаясь до шепота. — Вита, это реально не смешно, ты бабу эту видел сколько? Раза три? Четыре? Что за одержимость у тебя такая? Успокойся. В конце концов, она одинокая, взрослая, приехал с побрякушкой, цветочком и бутылкой. Не мне тебя учить. Она не откажет.

— Ты всегда, Якорь, позиционировал себя тем, кто разбирается в людях, — усмехнулась трубка голосом Тропинина. — Неужели не заметил, что Софья — девочка правильная. Но ты прав, что-то я загнался. Атмосфера в кризис накалилась, а это тебе не девяностые, стрелку не забьешь. Я подумал, что Мардук решил мне подгадить, ты знаешь, Сережка для меня все. Да и постоянно в напряжении. И тут она подвернулась в своих розовых медведях… Хрупкая… — голос Тропинина был каким-то странным. Мягким что ли…

— Не понял. В каких медведях? — Варков уже начинал потихоньку клевать носом.

— Забудь. Согласен с тобой, это уже идиотизм.

Варков не поверил и на всякий случай приложил телефон к другому уху.

— Отбой? Никаких плохой — хороший полицейский и прочих спектаклей?

— Да. С меня причитается.

Варков так облегченно вздохнул, что сдул салфетки, заботливо разложенные женой на кухонном столе. И пошел спать, очень надеясь, что погоны не так далеки от горячего листочка со званием, хотя бы во сне. А если вспомнить, что Вита выдал ему волшебную ссуду и подогнал прекрасный участок земли под дом, то жизнь начала налаживаться.

Сон приснился, но в нем почему-то был Тропинин, с обезумевшим лицом метавшийся среди бредущих куда-то людей, он кого-то искал, но не находил.

* * *

Автобус, который вызвал водитель нашего «травмированного» транспорта, прибыл спустя почти три часа, видимо, доехав из Питера до Новгорода и поехав обратно. Благо в нашем автобусе было тепло, и все, кто не поймал попуток или не рискнул это делать, смогли поспать.

В город на Неве автобус въехал в полседьмого утра. Сегодня был единственный день, когда я работала не у Владимира Александровича. Старая знакомая попросила вспомнить, каково это — сидеть на приеме. Они с мужем улетели в теплые страны, и на один день замены не нашлось, а лишней двойка тысяч не была, особенно ввиду возникших непредвиденных расходов.

Я поздравила себя с тем, что надела темную плотную юбку и свитер утром вчерашнего дня, по крайней мере, сильно помятой не выглядела. Новую зубную щетку уже давно хотела купить, расческа лежала в сумочке, а работать секретарем можно и без косметики. Девочек из коллектива я знала, и, поразмыслив (а точнее поленившись), поехала сразу в сторону далекой Комендантской площади на метро. Из-за задержки автобуса на такси до дома тратиться не пришлось, и у меня осталась пара сотен на кофе и булочку в крохотной кафешке рядом с бизнес — центром, где располагалась нужный мне офис.

Приморский район кусками жутко напоминает Москву. Огромные проспекты, новостройки-небоскребы. Многие рвутся сюда, и квартиры тут недешевые, мне же здесь не нравилось, не было уюта старых домов, крохотных сквериков, как-то много серости, как бы ни были разноцветно оформлены дома и магазины.

Одно время мы с Димой снимали квартиру рядом с первым по течению Невы в Питере разводным мостом — Володарским, если не считать неразводного Большого Обуховского моста, который кличут в городе на Неве просто Вантовым. Окна старой многоэтажки выходили на закрытую зону с радиовышками, похожую на маленький лес и Неву. В Новый год погода в очередной раз решила не радовать снегом и морозами, но в ночь на второе января пошел снег. Мы три дня сидели дома под одеялами, попивая чай, потягивая вино, пересмотрев все сериалы, засыпая глубоко за полночь. И вот под рождество я проснулась от того, что комната была залита светом. Рассвет больше похожий на закат, он окрасил землю, покрытые снегом деревья, Неву в потрясающий глубокий розовый цвет. Это была картина сумасшедшего, но безумно талантливого художника. Мне, жившей на тот момент в Питере всего-то три или четыре месяца именно с того утра стали открываться совсем другие цвета этого удивительного города.

Перед открытием конторы, приведя себя в порядок в крохотной туалетной комнате, я была вполне себе готова к свершениям. Обидным оказалось то, что зарядки для моего телефона не нашлось. Позвонив с рабочего родителям, предупредив, что все хорошо, пожурив Абрикоса, которая объелась мандаринами, я ушла в работу с головой. Что-то в этом есть — быть просто заводной куклой-исполнителем, которая не несет ни за что ответственности. Я вообще замечаю последнее время, что как-то много у меня обязательств перед всеми… Так поделиться хочется, что хоть распродажу устраивай или бесплатно раздавай.

После обеда меня заняли наследством. И если с бумажными делами проблем не было, то вот с программой, за которую я давно не садилась и не видела тучи прилагающихся к ней изменений, мне пришлось вступить в неравный бой. В конце концов, измучившись, я решила позвонить Зое, и проконсультироваться, так сказать, со специалистом.

Трубку конторы Саныча взяли с первого гудка.

— Анют, привет, дай мне Зою, пожалуйста, — пытаясь со злости не врезать по клавиатуре, попросила я сотрудницу.

— Соня? — голос девушки дрогнул. — Соня, это ты?!

— С утра была, — буркнула я, потому как окошко программы ехидно послало меня в начало пути.

Трубка зашелестела, зашипела, запищала и выдала звуковую волну, которая меня чуть не сшибла со стула.

— Мать твою, Соня, где ты есть? — завопила Зоя, отняв трубку у Анюты.

— На работе, ты прекрасно знаешь, где я. Предупреждала же, — удивленно напомнила я. — А что случилось-то?

— Тут такое! Тут такое! — кажется, у Зои кончился весь словарный запас.

* * *

— Анатолий Иванович! Труп, признаки насильственной, — отрапортовал опер по телефону.

Голова с утра болела, и Варков был не в настроении. Кофе не помог, пенталгин тоже, вот табельное, наверное, сделало бы свое дело…

— Ну и что? — приподняв одно веко, поинтересовался страдалец. — Сегодня дежурство Сергеича.

— Он уже там, но это дело… Вы его… Хм… Курируете, — делая многозначительные паузы, сказал опер.

— Какое дело? — пришлось Варкову открыть оба глаза.

— Где Смоляков засветился.

Сонливость и боль разом сняло, как рукой.

— Чей труп? — Варков покрутил головой.

— Неизвестно, лицо обезображено, документов нет. Молодая женщина. Бригада сказала, мертва уже часов пять. Квартира на пересечении Невского и Исполкомской.

— Вот как в воду глядел, — в сердцах плюнул Варков и, забрав папку и пальто, поспешил из кабинета к машине. Ранее даже с учетом участия Смолякова это дело не имело к Якорю, как звали Анатолия Ивановича самые «близкие», никакого отношения. Варков был следователем по тяжким преступлениям, в категорию которых побои, угрозы и шантаж не входили, да и наркотики тоже, как и то, что убийство бывшего мужа Софьи еще никто не подтвердил. Посему, по факту дело вело РОВД, но с контролем Варкова, чему опера и дознаватели районного отдела не знали радоваться или печалиться.

Прибыв на место, Варков был мрачнее тучи. Его встретили знакомый эксперт, участковый и полный набор остальных прилагающихся к такому случаю лиц. Старые двери квартиры были сильно повреждены, вот на тот звук, что свидетельствовал о пытках этих стражей квартиры, соседи и среагировали, вызвав сотрудников полиции. Посреди темного, обшарпанного коридора лежало тело. Цвет волос определить невозможно, все было перепачкано кровью. Пуховичек когда-то был светлый, теперь изорванный, грязный и в жутких разводах. Женщина была невысокой, сапоги до колена, юбка чуть задралась. Верхняя одежда скрывала истинные очертания тела. Предположить, что это могла быть госпожа Мизерная, было вполне возможно, но делать этого не хотелось.

— А я документы нашел, — улыбаясь, позвал Сергеича, сослуживца Варкова, лысеющий эксперт Петрович. — Права, правда, просроченные, уже лет пять как, на имя Софьи Аркадьевны Мизерной.

— Вот черт! — тихо выругался Анатолий Иванович.

* * *

— Вот такие вот дела! — закончила Зоя.

Я швырнула трубку и набрала родителей, трясясь как в ознобе.

— Сонечка, родная, как дела? Уже дома? — приветливо поинтересовалась мама.

— Нет. Мама, вы в порядке? — чуть ли ни заикаясь, спросила я.

— Да, милая, только с Настюшей с прогулки пришли.

— Мамочка, тут такое дело. Ты только не переживай.

— О Господи!

— В общем, если тебе позвонят в течение следующих пары часов, а может… Нет, не так! Тут путаница произошла. Убили женщину, а думают, что это я.

— Матерь божья! Софья! Немедленно лети домой. В смысле, к нам! Хватит! Еще не хватало Настюшу сиротой… — запричитала мама.

— Мам, я сейчас поеду к следователю и все узнаю. Но со мной все хорошо.

Я уже сама не верила собственным словам.

* * *

Татьяна работала у Варкова помощником уже год и была дочерью его очень хорошего друга. Для нее работа при Анатолии Ивановиче была не только опытом, но и это был один из способов впоследствии попасть в Следственный комитет. Девушка прекрасно понимала специфику работы, потому как самым хорошим учителем в этой области был ее собственный отец, и она была осведомлена о делах Анатолия Ивановича, разумеется, не обо всех нюансах, но, то что шеф присматривает за делом по просьбе крупного бизнесмена, знала, ибо должна была отвечать на вопросы, если вдруг позвонят или прибудут с визитом стороны этого дела.

Приехавший с места убийства Варков был зол и расстроен. Он ходил по этажу, занимаясь излюбленным делом — нытьем на несправедливость судьбы. Все телефоны он оставил на попечение Татьяны, которая помимо своих прямых обязанностей должна была объяснять, почему Варков не может в данный момент общаться, это касалось даже его жены, которая подозревала ее во всех грехах, его матери, его тещи…

Она едва успела ответить на звонок одного из оперов, когда замигал личный телефон шефа, вызывал Варкова контакт «Итальянец». Татьяна прекрасно знала, кто имел столь звучное прозвище, она видела его в обществе Варкова неоднократно.

Этот мужчина стоил внимания, но был значительно старше предела, который для себя установила девушка, а в этом вопросе у Татьяны была принципиальная позиция. Именно по его просьбе Варков и вел дело, из-за которого шеф ныне так убивался.

— Добрый день. Анатолий Иванович не может сейчас ответить, — вежливо проинформировала помощница.

— Пусть перезвонит, передайте по поводу моего ему должка, — ответил приятный мужской голос.

— Боюсь, это будет не скоро. В Вашем, — подчеркнула девушка, — деле труп.

От трубки будто повеяло холодом.

— Каком деле? — голос прекрасно знал, о чем говорила Татьяна.

— В деле о нападении на Мизерную Софью. Анатолий Иванович предупредил, что это сфера ваших интересов. Сегодня был обнаружен труп пострадавшей гражданки Мизерной.

— Дай Варкова, быстро, — голос мужчины был тих и спокоен, но этому приказу Таня не могла не повиноваться.

* * *

Варков смотрел на живую, конечно же, взвинченную и злую Софью, сидевшую перед ним и возмущенно хмурившуюся, и чувствовал эйфорию. Вот, ни с того, ни с сего! Хотя… Было с чего!

— А чего вы не позвонили?

— До вас через общий телефон не дозвониться, — насупилась посетительница. — Вы бы хоть сами раз попробовали, много интересного бы открыли для себя.

— Так значит, автобус сломался? — Варков готов был расплыться в счастливой улыбке.

— Я не уверена, Анатолий Иванович, что мы обсуждаем одну тему. Там вообще-то мертвая женщина, — глаза Софьи блестели непониманием, и в них плескался страх.

— Соня — это не вы. И поверьте, я очень сему факту рад. Только откуда права?

— Они старые. Срок годности истек давно, когда мы развелись они, видимо, остались среди бумаг Димы.

Варков, все еще пребывая в радостном настроении, позвонил Александру, помощнику Сергеича и попросил скинуть на почту фото с места преступления.

— Посмотрите? — он кинул любопытный взгляд на женщину перед ним.

Та не уверенно кивнула.

— А вы меня в этом тоже собираетесь обвинить? — насторожено поинтересовалась Софья.

— Нет, и в мыслях не держал. Смерть наступила ориентировочно в восемь часов утра. Вы были на работе на другом конце города, — Варкову вдруг вспомнился старый мультик еще советских времен, снятый тогда в весьма интересной манере — «Остров Сокровищ». Следователь себя ощущал в данный момент доктором Ливси — редко когда он был в столь позитивном настроении, а вокруг творилось всякое дерьмо, и он сам лично спокойно вещал об этом дерьме.

Анатолий уже попрощался с домиком в Новосаратовке. Нет, Итальянец, никогда бы не попросил ничего назад, он слово держит, и просьба его слегка надавить на Софью была не связана с ссудой и помощью другу. Но… Выслушав пояснения Варкова о том, что на трупе обнаружены права на имя Софьи, Итальянец просто отключился, не проронив и слова.

Да и самого Анатолию стало казаться, что они все заигрались. И вот пришла расплата. Она была очень близко. Она была в точном ножевом ранении, убившем женщину, похожую на Софью. Она была в том, что он слишком увлекся мечтами о радужном будущем в коттедже на берегу Невы, забыв про работу. Расплата за то, что Софья одинока, и ее некому защитить, была близка и к ней. А ведь у нее есть ребенок. И у ребенка больше никого нет. Хотя, как в наше время можно обвинять в одиночестве?

Если преподать всю эту ситуацию Итальянцу правильно, а когда-то у Анатолия получалось неплохо манипулировать людьми, Тропинин сможет и себя ублажить, и девчонку уберечь и дать Варкову время на то, чтобы найти убийцу. Инстинкт, прославивший Анатолия в прошлом, который благополучно почил благодаря сытой жизни, вновь проснулся и принес давно забытые, но до чертиков приятные ощущения. Работа когда-то была любовью Варкова, и пора бы уже эти отношения возродить из пепла. Ну, хотя бы попытаться!

Замигал значок о новом сообщении, и экран монитора осветился, кадрами из жизни Криминального Петербурга. Женщина сглотнула.

— Это Светлана.

* * *

Когда такси пробралось сквозь хаос машин к моей парадной, было двенадцать ночи, дрема, обуявшая меня во время беседы и заполнения протоколов, выветрилась, и жутко захотелось есть. Темнота, слякоть и страх вынудили забросить идею сходить в круглосуточный магазин, а ведь покупкой еды я так и не озаботилась.

После всего увиденного и услышанного меня трясло при мысли, что надо входить в парадную. Лицо матери Димы без кровиночки стояло перед глазами. Видение тела Светланы я гнала всеми возможными способами вплоть до прикусывания губы.

Зайдя в квартиру, я поспешила включить свет везде: немного помогло — страхи тенями разбежались по углам, затаившись до поры.

Заказав коробку китайской лапши и чизкейк и успев за время, пока ехал курьер, посетить ванную, сварить кофе и призадуматься, как же пережить следующий день, я плюхнулась в кресло, где недавно спал Тропинин.

Тихо запищал домофон — прямо скажем, непривычный звук для моей квартиры. В последнее время мои гости как-то умудрялись просачиваться в парадную без использования этого нехитрого приспособления. Молодой парень, получив лишние полторы сотни на чай и пожелав приятного аппетита, убежал развозить еду таким же полуночникам. А я вывалила «завтрак» на тарелку и, поставив кофе рядышком, пожалела, что Тропинин прикончил коньяк, он был бы как нельзя кстати. Собственно в этот момент тишину квартиры нарушил стук в дверь.

Я замерла с вилкой, обмотанной лапшой, у самого рта. Затылок заныл, как и живот. Сейчас до моего уставшего от кошмаров последних дней мозга дошло! Так сказать, обрушилась вся неприглядная правда жизни! Мне дважды угрожал опасный преступник. Я уже познакомилась с его кулаком и ножом, оставившим легкий порез на щеке. А я слишком безучастно, наплевательски к этому отношусь!

Однажды мы с Томой смотрели политический триллер, совещаясь по поводу того, кто же виновным окажется. Угадала Тома: интрига, закрученная вокруг смерти, больших денег и власти, где каждый в каждом видел врага, получила простое разрешение — случайность — важную персону убил воришка, даже не желавший того, лишь неудачно попавший не тем предметом не по той части тела. Подруга тогда долго потешалась, заявив, что я боюсь политиков и олигархов больше воров и наркоманов. Меня действительно в этой истории до сего момента больше напрягал Тропинин. А теперь он стал призрачной дымкой, милым ветерком на фоне набирающего силу торнадо.

Стук повторился. Так обычно делала Тома, если знала, что Абрикос спит.

Руки мелко задрожали. Все чувства обострились до гипертрофированных размеров.

На цыпочках подойдя к двери, я заглянула в глазок и, охнув, быстро зашумела замком. На пороге стояла бледная, растрепанная Тома в черном свитере и брюках. Прямо как на поминках. Да еще и глаза на мокром месте. Она сделала два быстрых шага и обняла меня, крепко-крепко.

— Том! — зашептала я испуганно. — Что случилось?

— Ты где была? Мы вторую ночь трясемся! Телефоны выключены. На работе тебя нет, — гневно зашипела подруга, а потом вдруг шмыгнула носом. — Прости, Сонь. Я дура. Да, мне страшно. У меня Наташка, и Славка, и Андрей… Но не должна была я так уходить. Андрюша мне тут мозг прочистил. Я даже не представляю, каково тебе сейчас!

— Но у вас-то все в порядке?

— Все нормально, — кивнула Томуля.

— Как же ты меня напугала! — я крепко обняла подругу.

Все закончилось соплями, которые мы на пару наматывали на кулаки. Я рассказала подруге про Олега, про мать Димы, про Светлану. Про то, что Тома и ее семья должны пока держаться от меня подальше. Томуля слушала и возмущенно сопела. Она все никак не могла успокоиться. Предложение о чае было встречено кивком.

Звонок в дверь я не слышала, набирая воду в чайник. А вот хриплое, мужское: «Где она?» заставило меня дернуться, я так испугалась за подругу, что пулей вылетела в коридор.

У входной двери стояли Тропинин и Тома. Он, как и она, был бледен, тяжело дышал, не отводя взгляда от заплаканного лица моей подруги.

— Виталий Аркадьевич? — удивление мое было безгранично.

Ровно через удар сердца я оказалась в объятиях под яростным сиянием зеленых глаз. Тропинин сжал руки, вытеснив чуть ли ни весь воздух из легких, и впился в губы. Нежности в этом поцелуе было ни на грош, одна давящая сила и злость. Я была в таком шоке, что даже желудок, до этого распевавший песни о голодной жизни и вселенской несправедливости, замолчал и сжался.

Его пальцы больно царапали плечи и спину, путаясь в распущенных волосах, путая их, дергая. Но в какой-то момент я утонула в этой жесткости. От него пахло сигаретами, автомобильным ароматизатором, дорогой и ветром, когда живешь в Питере — знаешь, как пахнет ветер, это ни с чем несравнимый запах озона. Тропинин кололся обозначившейся щетиной, от него едва тянуло коньяком и тем парфюмом, что запомнился мне с тех пор, как он подписывал сделку.

Почему-то опять мелькнули мысли об Италии, в которой я была лишь раз, и почему-то мне теперь казалось, что она пахла именно так, этой неповторимой гремучей смесью, особенно жаркой летней ночью. Не хватало, правда, вина и соленого привкуса моря, где звезды отражаются в темной воде, а водяная гладь стремится слиться с небом так, что разделить их горизонтом я бы не смогла.

 

Глава 14

В тот момент, когда он приник к моим губам, мне стало наплевать на все: на то, что Тома стоит с широко открытыми глазами и смотрит на нас, что целует меня тот, от кого разумнее держаться подальше. Все здравые мысли ушли на второй план. Да, что там! Далеко за тот горизонт, что я искала между небом и землей.

Сработала химия. Мои пальцы утонули в его волосах, а тело мое хотело быть как можно ближе к его. Ведь в его глазах плескалось столько облегчения…

В умных статейках в Интернете пишут, что мужчина сразу определяет женщину, которую хочет. Для него внешность — важнейший фактор, даже, скажем, первостепенный, чтобы там не плели про душу и прочее.

А для женщин определяющим является… А что для нас определяет мужчину? Уверенность, сила, ощущение того, что он хочет и может потянуть такую вещь, как тебя, и, черт его дери, момент! Да, момент! Удачнее время выбрать было сложно, я так устала бояться и переживать, я устала быть одинокой, а кольцо рук Тропинина отгородило меня от всего мира железным занавесом.

Но!

Эйфория от поцелуя схлынула быстро, собственно, в тот момент, когда я сделала глубокий вдох и поняла — от Тропинина коньяком не веет, от него им разит. Обладатель аромата Италии был пьян, и описание «в стельку» к нему подходило более чем… Более, чем хотелось бы любой нормальной бабе, организм которой отреагировал на жадность его желания.

Одновременно с осознанием состояния мужчины, у которого откуда-то брались силы сжимать меня в объятиях, я с ужасом тормознула свою ногу на середине его бедра. Тропинина остановить было труднее, мужская рука довершила начатое, заставив мою ногу замереть на его бедре. Однако, это все, на что ему хватило сил. Уткнувшись мне в шею, он промычал что-то нечленораздельное и начал заваливаться.

И если у мужиков есть инстинкт добытчика, который позволяет притаскивать мамонтов в пещеру, то у женщин точно наличествует поколениями выработанный рефлекс спасать покорителя мамонтов от позорного падения после празднования победы над представителем семейства слоновых.

Правда, Виталий Аркадьевич весил несколько больше меня, и рухнуть бы ему, но судьба была к победителю благосклонна, и рядом оказалась Тома.

По инерции сделав пару шагов, с нашей помощью конечно, господин Тропинин приземлился на диван, и, в чем был, по-детски подсунув ладонь правой руки под щеку, моментально отключился.

— Давно я так не развлекалась! — Тома покрутила головой, разминая шею. — Это что такое было?

— Это Виталий Аркадьевич Тропинин, — сдавленно выдала я.

— Вот «это»? — Тома ткнула пальцем в любимца бизнес-фортуны, совершенно позабыв о культуре и манерах.

Я закивала.

— А какого, прости, он тебя чуть в коридоре… — замялась подруга, подбирая слова, — не оприходовал? — и с подозрением уставилась на меня. — А ты еще и отвечала… — глаза сузились. — Два дня! — ко мне уже повернулись, многозначительно приподняв брови. — Соня?

— А если я рядом прилягу, это остановит допрос? — кивнула я на Тропинина.

— Размечталась! — рявкнула подруга. — Мы тут переживаем, места себе не находим, а ты?

— Да, я, как бы, сама не ожидала, — почему-то стало смешно, и я прыснула.

Накопленное напряжение, страх, дальность любимого Абрикоса, труп Светланы, болезнь Валентины Алексеевны, попытка взять на себя все то, что, по сути, было не моей проблемой, бессонная ночь, голод, радость от того, что Тома тут, странное поведение Тропинина, все это вылилось сначала в тихий, но плавно нарастающий по громкости истерический хохот, который я никак не могла остановить.

Томуля смотрела на меня, как на сумасшедшую, но я ничего поделать не могла. Слезы лились по щекам сплошным потоком, а смех раздирал грудь. Подруга махнула рукой и пошла на кухню. А я уселась на пол рядом с диваном, на котором сладко почивал виновник половины моих страхов, и рыдала от смеха.

Более-менее я успокоилась лишь спустя минут десять и двух стаканов воды.

— Диван тебе испачкал ботинком, — грустно выдала Тома.

Я чуть опять не прыснула, но стоически сдержалась.

— Что делать будешь? Может к нам? — кивнула подруга.

— Я же его одного тут не брошу, — промокая лицо салфеткой, которую притащила заботливая Тома, пробубнила я. — Уж он не опасен — факт. Хотя… Погоди!

Я поспешила в комнату Абрикоса и выглянула в окно. Там, конечно же, дежурил белый Гелек, в той же наглой манере заехав практически в парадную.

— Посиди тут, я сейчас, — кинула я Томе из коридора, накидывая пальто поверх пижамки, которую уже успела нацепить после душа, и всовывая ноги в сапоги.

— Эй, ты куда? — подруга выскочила в коридор.

— Может, тело заберут! — я кивнула на спящего Тропинина.

Спустившись на лифте, я поспешила к выходу, кивнув консьержке, которая весьма неодобрительно на меня смотрела еще с прошлого раза, а теперь, видя фары продукта немецкого автопрома в камеру наблюдения установленную над входом, была в состоянии крайнего негодования.

Леонид дремал за рулем. Когда я постучала в окно, он дернулся, стряхивая остатки сна, удивленно уставился на меня, чуть наклонившись и явно разыскивая шефа за моей спиной.

— Софья Аркадьевна, — проявил вежливость водитель, открыв дверь. Хотя, помнится, после вечера знакомства Сергея, его ножа и Тропинина, Лёня со мной был на фамильярное «ты».

— Леонид, ммм, не могли бы вы… ммм… помочь Виталию Аркадьевичу покинуть мою квартиру?

Водитель улыбнулся.

— Отрубился? — поинтересовался он, и в голосе его явно угадывалась усмешка.

— Ну, как бы, да! — закивала головой я.

— Не беспокойтесь, Софья Аркадьевна. У шефа есть способность — удивительная быстро преодолевать влияние алкоголя, он сможет в себя прийти часа через четыре, — утешил меня Лёня.

— Быстро?! А он может это сделать у себя дома? — я начинала негодовать.

— Лучше не трогать. Софья Аркадьевна, у него был… хмм… тяжелый день…

— Вы сейчас тонко пошутили? — взорвалась я. — Это у меня он был тяжелый!

— Виталий Аркадьевич в курсе, — выдал странную фразу водитель.

— Леонид, прошу вас! Мне завтра рано вставать и ехать за тридевять земель. Я не спала двое суток нормально. Не могу я еще приглядывать за Виталием Аркадьевичем! — взмолилась я.

— Но вам придется, Софья Аркадьевна, — посочувствовал Леонид.

— Я могу и полицию вызвать! — пригрозила я.

— Не стоит. Это совершенно бесполезно в вашем случае.

Он еще имел наглость пожелать мне «спокойной ночи», захлопнуть дверь, откинуть спинку и исчезнуть из поля моего зрения, приготовившись задремать уже основательно. Я в сердцах пнула колесо носком сапога, но Леонид бессовестно проигнорировало этот мой выпад. Стало совсем не смешно. Тома ждала меня в коридоре.

— Андрей звонил! Домой пора! Завтра, как приедешь, позвони! И поставь телефон на зарядку! — буркнула подруга.

Я порывисто обняла Тому.

— Как же хорошо, что ты есть, — пробормотала я, шмыгнув носом.

— Может, все-таки к нам? — кивнула подруга на Тропинина.

Я покачала головой.

* * *

Когда Тома ушла, я уподобилась рабыням, раздевавшим своего подвыпившего господина после бурного застолья, или женам… но исключительно в целях спасения моей мебели. Стянуть ботинки и удалить подсыхающие следы грязи, оказалось плевым делом. Хуже было с пальто. Вопрос — зачем я это делаю— решила не поднимать.

С горем пополам дорогая верхняя одежда заняла место на вешалке, ботинки у порога на коврике, голова Тропинина на подушке, а сам он был укрыт легким пледом.

Волосы у него рассыпались в беспорядке, и он бессовестно храпел. «Злое» выражение, которое он так любил надевать в состоянии бодрствования, исчезло, сменившись спокойно-довольным.

А так, мужчина и мужчина, симпатичный, ухоженный, даже в таком состоянии.

Интересно, а смогла бы я с ним…? Ведь это в принципе просто, и пару мгновений мне даже этого хотелось. Но сейчас…

Проглотив давно остывшую лапшу и подсыхающий чизкейк, я отправилась спать, поставив будильник на семь утра.

Меня разбудил тихий звук, будто стягивалась, скручивалась металлическая пружинка, а потом ей давали свободу. Я подлетела на кровати, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Надо было выйти из комнаты и посмотреть, что было источником странного «дзинь», но было жутко страшно.

Звук, однако, повторился, и подумалось мне, что вряд ли лучший способ — ждать! Через удар сердца я была уже в коридоре, где царила тьма. Выключатель дислоцировался возле входной двери. И когда вспыхнул свет, я чуть не заорала. Дверной замок, рядом с которым и был выключатель, медленно проворачивался. Конечно, перед сном я поставила на обычную задвижку, но она уже была сдвинута. С перепугу я со всей силы ударила ладонями в дверь. Замок замер. Припав к глазку, который, конечно же, изображением не порадовал, я опять отступила.

— Кто там?! — выдохнуть это получилось как-то чересчур тихо, кажется, сердце колотилось громче.

Замок опять отправился в медленное путешествие по кругу.

Я была в таком ступоре, что не знала, что и делать. Схватив телефон, который почему-то лежал на тумбочке у входа, набрала 112. А второй рукой схватилась за венчик замка, пытаясь остановить ее вращение.

— Пожалуйста, помогите! — едва услышав ответ оператора, заголосила я. — Ко мне в квартиру пытаются залезть.

— Адрес назовите!

Замок замер. Такой знакомый голос из-за двери заставил кровь заледенеть, а телефон выпасть из ослабевших пальцев, разлетевшись вдребезги от удара о плитку.

— Открой мне, Соня.

— Этого не может быть! — зашептала я, отступая назад. — Не может! Нет!

— Открой мне, Соня! — звал Дима. — Впусти меня, Соня! Ты одна слушала меня. Ты одна меня знала… Ты любила меня…

Замок щелкнул. Ручка опустилась вниз, и дверь начала открываться, вырисовывая знакомую фигуру. Я закричала, сделав еще шаг назад, но за спиной резко оказалась стена, отступать было некуда.

— Пойдем со мной, Соня! — силуэт Дмитрия дернулся, и ко мне потянулась его рука.

— Пожалуйста, не надо, прошу! — я сгребла ногтями по стене.

Дима становился ближе с каждым моим судорожным вздохом.

— Пойдем со мной, Соня.

За его спиной реальность точно потекла, меняя очертания, рисуя коридор их с матерью квартиры, страшный коридор, посреди которого темнело пятно. А в конце этого тоннеля была не глухая стена, а бьющееся от ветра, распахнутое в ночь окно, и оттуда шел адский холод.

— Пойдем со мной! Я кое-что подарю тебя, Соня! — голос Димы прозвучал над самым моим ухом, его силуэт рос, застилая весь мир.

Я в ужасе забилась, пытаясь отойти, убежать, но выхода не было.

— Соня! Соня! Проснись, — звал меня кто-то. Этот «кто-то» стоял за той стеной, к которой я прижалась спиной, которую я пыталась пробить, в попытках спастись от страшной участи. — Соня!

Я распахнула глаза. Надо мной навис мужской силуэт, во мраке я не могла различить черти, не узнавала голоса, отчего опять испуганно забилась.

— Нет! Отпусти! Нет! — захрипела я, выворачиваясь.

Он держал меня крепко.

— Соня, успокойся, это сон! Тебе ничего не угрожает! — мужчина, несмотря на прилагаемые усилия, говорил спокойно, чуть растягивая слова.

Тропинин!

Я замерла, а потом подалась вперед, прижавшись к нему, дрожа всем телом, вцепившись в его рубашку. Он обнял, успокаивающе гладя по макушке.

— Все хорошо! — повторял он. — Все будет хорошо!

Его губы скользнули от моего виска к щеке, от щеки к губам, сильные пальцы обхватили шею. Виталий Аркадьевич был живительно теплым после ледяного кошмара, что еще стоял на пороге сознания мрачным силуэтом Димы. Я обняла Тропинина и уткнулась в его плечо лицом. Томительно нежное «Соня» заставило тело мое устремиться ему на встречу. Голова откинулась назад, руки гладили плечи под тонкой рубашкой, а ноги обхватили его бедра.

Было легко и хорошо. Тепло и нежно. Мне будто налили того самого дорогого вина, что он подарил. Я смаковала его вкус, не спеша, целуя, перебирала пальцами жестковатые пряди его волос, слушала его ускорившееся дыхание. Купаж получился сногсшибательный. Настолько, что вскоре мы оба двигались в такт друг другу.

Эх, Соня! Кто с пеной у рта доказывал, что секс — вещь, без которой вполне себе можно прожить. Самое грустное, что и кончилось все быстро, а хотелось еще.

Тропинин вжал меня всем своим весом в матрас, согревая ухо дыханием, а я радовалась тому, что темно, и он молчит. Говорить не хотелось, это бы разрушило создавшуюся гармонию.

На прикроватной тумбочке завозился телефон, точнее будильник. Я завозилась вслед за ним. Руки Тропинина разжались на мгновение, но, поняв, что я хочу встать, опять сжались, не дав мне даже приподняться.

— Рано еще, — прошелестели у меня над ухом.

— Мне надо собираться. И успеть на десятичасовой автобус.

— Куда? — поинтересовался Тропинин.

— В Великий Новгород. Я должна забрать из больницы мать бывшего мужа.

— Я дам машину и водителя, — сообщили мне.

— Спасибо, — я замолчала, но вопрос так и рвался наружу. — Зачем вам мне помогать?

— Считай это платой за сегодняшнюю ночь, — зевнул Тропинин.

Был на этой земле самый жестокий способ развеять приятную атмосферу, и Виталий Аркадьевич его выбрал безошибочно. Я убрала руки, которым секунду назад нравилось чертить узоры на коже его плеч.

— Благодарю вас, Виталий Аркадьевич. Но я в оплате своих услуг не нуждаюсь.

Он приподнялся, явно желая лицезреть такое чудо, это дало мне возможность откатиться в сторону.

— Софья, ты не так поняла!

Я увернулась от его руки.

— Вряд ли.

Быстро приняв душ и одевшись прямо в ванной в джинсы и свитер, я, расчесываясь, пошла на кухню, очень жалея, что я у себя дома и не могу просто уйти. Он стоял в зале напротив окна и застегивал мятую рубашку. Чайник закипал ужасно долго. Тропинин на кухню не заходил, а я не выходила в зал. Но он, все же, пришел, когда я, налив себе чая, грела руки о чашку.

— Софья, я могу помочь, — он был уже в пальто (хорошо не в ботинках!)

— Спасибо, не стоит.

Он поджал губы.

— Как пожелаешь, — его лицо опять стало «злым» и холодным.

Дверь щелкнула, и я, полная обиды, пожелала, чтобы больше он на пороге моей квартиры и моей жизни не появлялся.

В восемь утра я позвонила медсестре в клиническую больницу Великого Новгорода. Но мне было сказано, что Валентину Алексеевну сегодня не выпишут. Ее тошнит и головные боли сильные. Я оказалась резко свободной и резко одинокой.

Побродив по квартире, безуспешно прячась от воспоминаний о Тропинине, я сдалась. Это было выше моих сил. Все на работе, податься было некуда. А дома безумно холодно и страшно, воспоминания о сне и Диме были слишком свежи.

Бывшего мужа похоронили на Ковалевском кладбище, Варков снял мне копию справки с места захоронения из дела, и я решила съездить туда, в конце концов, Дима — отец Насти, он дал мне самое дорогое, что у меня есть.

Само кладбище располагалось в области, недалеко от КАДа. Решив не заморачиваться с маршрутом автобусов, я вызвала такси. Ездить на кладбище, видимо, не любили владельцы приличных иномарок: шкоды и мазды с шашечками на крыше мой заказ проигнорировали, мне назначили старую, дышащую на ладан шестерку с хмурым мужчиной за пятьдесят в роли возничего. В машине было безумно холодно и неудобно, она гудела и стонала, требуя вечного покоя.

Серость и дождь на улице вполне соответствовали цели моей поездки. Я смотрела в окно на толпящиеся в небольших пробках машины, черные росчерки деревьев, грязь на дорогах, и тонула в собственной печали.

Мне вдруг жутко захотелось вернуться домой, на Юг. В тепло родительского дома. В комнату с большим камином, который отец любовно выкладывал своими руками, как, впрочем, и весь дом. В сад с грушами, вишнями и виноградом по забору, пихтами возле беседки, мамиными клумбами, высокому небу полному солнца, правда, сейчас там тоже зима…

Мне так захотелось влюбиться, как в молодости, как каких-то десять лет назад, когда для едва закончившей институт девчонки мир был полным надежд и ярких эмоций. Все было проще и легче.

Мне, как обычно «апосля», стало стыдно. Тропинин предлагал вполне разумные вещи, это была некая степень заботы с его стороны, только я восприняла это в штыки. А все практично и прозаично, как и должно быть в реальной жизни.

Водитель хмуро буркнул что-то на мое «спасибо» и погнал страдалицу-машину дальше. А я, купив две гвоздики, отправилась искать Диму. Народу было удивительно много для зимы и для буднего дня.

Диму похоронили вместе с отцом, Федором Николаевичем. На памятнике пока значился лишь старший Мизерный, о том, что там теперь и Дима, свидетельствовала лишь тонкая пластиковая табличка на штыре, вогнанном в мерзлую землю.

Вот, чем заканчивается любая жизнь, если ты не Ленин, конечно.

Воспоминания нахлынули, и они были светлыми, радостными, и оттого безумно трогательными.

Я действительно очень сильно любила мужа. Но мы не смогли преодолеть кризиса, особенно после появления ребенка. Кто из нас сдался первым, не понятно. Мы оба были виноваты, дело было и в моем дурном характере, и в его.

Слезы потекли, и я уселась на крохотную лавочку у могилы. Две дурацкие гвоздики на гранитном постаменте были приговором, я и Дима уже ничего не могли исправить.

Телефон забубнил веселую несуразную в этом месте песенку. Звонила мама. Я, хлюпая носом, взяла трубку и пять минут выслушивала, что все хорошо, что надо успокоиться. Мобильный на середине разговора опять запиликал, я еле расслышала за собственными всхлипами новый вызов.

О нет! Только не это!

Тропинин!

Нет! Не буду брать! Что ему-то от меня надо?

Но вызов все шел. Я извинилась перед мамой и переключилась.

— Да, — получилось вымученно, хотя совсем того не хотелось.

— Софья, где ты? — голос был жестким.

— На планете Земля, — выдала я, не задумываясь.

— Варков велел тебе сидеть дома или находиться в людных местах, — господин Тропинин был зол.

— Кладбище более чем людное место! — меня проперло на сарказм.

— Что случилось? Где ты, Софья? — его голос вдруг стал сиплым.

— Виталий Аркадьевич, что вам надо? — я вскочила с лавки и пошла от могилы по дороге к выходу с кладбища. Мне показалось кощунством разговаривать с Тропининым на могиле Димы. И обида, отметая все доводы рассудка, вновь затопила.

— Я хочу, чтобы с тобой все было в порядке! — рявкнули мне.

— А вы не заметили, что и благодаря вам тоже в моей жизни коллапс. Вы обвиняете меня в похищении вашего сына, ваш друг— следователь мне безосновательно угрожает, я чуть не потеряла близкую подругу, потому что все это могло затронуть ее мужа, который со мной привез Сережу в тот вечер. Вы приходите и уходите, когда хотите, в мой дом. Со мной все будет в порядке, если вы просто будете держаться от меня подальше!

Я отключилась и вырубила телефон, швырнув трубочку в сумку.

От ворот кладбища уходил автобус, и я даже не знала, куда он шел, главное в город, а остальное не важно. Мне было глубоко наплевать. Сев на заднее сиденье и накинув капюшон, я прижалась боком к окну и смотрела в окно. Автобус прибыл на Ладожский вокзал.

Домой я брела медленно, как во сне, сделав пару лишних кругов. На Питер накатывал вечер, ведя за руку ранние зимние сумерки, полил отвратительный холодный дождь. Хотелось пойти к Томе, погреться в уюте их семьи: ребячьей возни, запаха еды и красок, которыми рисовала Натка.

Подруга просила позвонить, а я не нашла в себе сил, да и сама Тома еще была на работе.

Надо прийти и лечь спать! Так будет гораздо легче! А завтра уже на работу!

У самой двери парадной, спрятавшись от лившейся с неба воды под козырьком, пришлось рыться в сумке в поисках ключей. Но едва пальцы коснулись холодного металла, как чужие руки развернули меня волчком.

— Виталий Аркадьевич! — я смахнула с головы капюшон.

— Пошли! — меня не особо деликатно потащили к символу проблем — белому Гелеку.

— Куда? Я не хочу! — я уперлась каблуками в мокрый асфальт, наивно полагая, что застопорю движение. Какое там! Тропинин накаченным не был, но в нем чувствовалась сила, даже с учетом его пострадавшей руки. Да и не драться же мне с ним!

На мои возмущенные реплики никто не среагировал, и через пару секунд я уже сидела на заднем сиденье машины, Тропинин не стал садиться вперед, а, обойдя машину, занял место рядом со мной.

— Лёнь, на Фонтанку! — приказал шеф.

* * *

Всю дорогу до загадочного пункта назначения под названием «Фонтанка» Лёня проявлял чудеса вождения, а Тропинин общался по телефону, меняя языки и темы, интонации и стиль. Но говорил он отрывисто, ограничиваясь больше короткими фразами. Край его пальто лежал рядом с моей ладонью и иногда задевал мои пальцы, когда хозяин, елозя по кожаному сиденью, менял положение.

Я не стала с ним спорить. Во первых, без толку, а во-вторых, мне жутко не хотелось домой. И это 'похищение' было мне на руку, отдаляя момент, когда я опять окажусь в плену стен и страхов.

Город стоял. Разномастные машины упорно двигались к победе, сантиметр за сантиметром покоряя дорогу. Крохотные малявки, чьи колеса больше походили на велосипедные, и огромные монстры типа нашего, стояли в одном ряду, Питер иной возможности не давал.

Машина, поплутав по городу остановилась возле одного из особняков, бесконечной линией вытянувшихся вдоль набережной, охраняя и без того закованную в гранит реку.

Лёня встал на аварийке. Дверь с моей стороны открыл, покинувший автомобиль минутой раньше, Тропинин. Пришлось взяться за предложенную руку, боясь заполучить еще пару синяков от его цепких пальцев. Лёня же в этот момент кинул вежливое 'До свидания'. Вильнув огромным белым задом, Гелек исчез в переулке.

Я последовала за Виталием Аркадьевичем. От верной комбинации набора цифр тяжелая дверь тихо щелкнула и открылась, представив взгляду изысканную парадную, которая выглядела значительно лучше, полагаю, чем в момент, когда архитектор сдавал свое детище первому хозяину, какому-нибудь графу. Лепнина, витая лестница, все было сохранено и отреставрировано с любовью. Но современные материалы заставляли старинные элементы выглядеть еще более роскошно.

— Проходи!

Я открыла рот, дабы возразить.

— Соня, я очень устал, давай не будем спорить, хотя бы на улице!

Вздохнув, последовала за ним. Четырехэтажный особняк с высоченными потолками был счастливым обладателем хромированного лифта, который, как ни странно, не портил общего впечатления, искусно спрятанный в специально встроенной трубе, и он был, видимо, еще и поквартирный.

Большой блестящий короб домчал нас на второй этаж с одной единственной дверью на весь длинный загнутый полумесяцем коридор. В руках Тропинина я только заметила кожаную папку с документами, которую он положил на столик в прихожей, где при появлении хозяина загорелись настенные лампы.

Что и сказать, квартира была как с обложек журналов. Каждый штрих был выверен, и ему придана своя уникальность и необходимость, каждый элемент кричал о своей нужности, в тоже время не выбиваясь из общей «симфонии».

Гостиная огромная, но до жути уютная. Резной стол поблескивал лаком на фоне узких шести окон, задрапированных мастерски подвернутыми шторами. Диваны, торшеры и журнальный столик, на котором сгрудилась куча книг. Дубовые панели придавали всему этому очарование и аристократичность. Все это дополняли потолок с розетками, картины в аккуратных неброских рамах.

Я замерла на пороге этой красоты. Тропинин же, спокойно скинув в кресло пальто, и, что удивительно, ботинки, оставив у входа (к своим домам он проявлял уважение) прошел куда-то в дальний угол этого уголка старой Англии и исчез за незаметной дверью, доставая на ходу телефон.

Возникла мысль смыться, но на двери стоял электронный, требовавший для выхода специальную карту, которая устроилась в кармане брюк хозяина.

Делать было нечего, я скинула обувь и куртку, а в прихожей имелась резная круглая вешалка за ширмой, и в носках протопала в гостиную, рассматривая картины и изящные фигурки, выстроившиеся на полках огромного серванта темного дерева. Кто-то явно увлекался коллекционированием фарфоровых хрупкостей.

За окном угадывалась река, и медленно ползла змея, сотканная из чешуек-фар.

— Соня! — голос за моей спиной заставил вздрогнуть и повернуться.

Пусть думает, что хочет. Как там Олег сказал?! Живем один раз! Я коснулась пальцами щеки Тропинина, оказавшейся удивительно нежной. Он наклонился, и к его губам приникла я сама. Он разрешил, дал возможность. Вот забавно, мы почти поменялись ролями. Тропинин наверняка решит, что мне от него что-то надо. И мне было нужно! Мне надо было заглушить пустоту внутри. Он был безумно сладким, хотя, ему и положено таким быть, это же Тропинин.

Свитер потерялся в гостиной, джинсы добрались до спальни, но пали на подходе к кровати. А я бессовестно наслаждалась Виталием и тем, что меня окружало, только теперь осознав в полной мере, что такое ловить все оттенки вкуса.

Я плавала в океане желания и нежности, когда в гостиной, куда была открыта дверь спальни, зазвонил телефон, и чуть погодя включился автоответчик, да есть такие забавные штуки в некоторых домах. Женский голос после тонкого писка негромко излил душу цифровому записывающему устройству.

«Вита. Я так по тебе соскучилась. Мне все осточертело. Я была дурой, Вить. Я была такой дурой все это время. Прости меня. Ты мне нужен, родной. Знаю, глупо звонить на Фонтанку. Ты там редкий гость. Но я… Я тебя люблю».

Голос Нонны Владимировны звучал настолько проникновенно, что Тропинин застыл, а я улыбнулась, скрывая горечь от разрушенной идиллии, которая и без того была похожа на призрак.

 

Глава 15

Прослушав монолог бывшей жены, Тропинин весь подобрался: руки напряглись, дыхание стало отрывистым, видимо, мозг пытался обработать важную для его носителя информацию.

А что мне оставалось? Во всем искать хорошее. Сожалений о том, что случилось в этой спальне, не было. Но и оставаться тут не имело смысла. Да еще по иронизировать над собой захотелось: странно было бы не получить ложечку дегтя в бочку меда. Нет, Сонечка, пока твоя полоса черна, как адская смола, и свет в конце тоннеля не предвидится.

— Пожалуй, мне пора, — тихо, но бодренько проинформировала я замершего возле меня мужчину.

Он отклонился, давая мне свободу. Соскользнув с кровати, я отправилась собирать свой разбросанный гардероб. По-хорошему, надо было заглянуть в ванну, а она по моим наблюдениям находилась в спальне, но там, откинувшись на подушки и уставившись в потолок, лежал Тропинин. Для него, похоже, стало потрясением, что женщина может пожалеть о содеянном, и у нее хватит духу позвонить и сказать об этом. Не знаю, что уж что там произошло в их жизни, но Тропинин в шоке.

А в ванную все же надо!

— Можно… — я кивнула на нужную мне дверь, заглянув в обитель раздумий Виталия Аркадьевича.

Тот посмотрел на меня с таким выражением, будто видел первый раз жизни, и лишь спустя полминуты медленно кивнул.

— Я вызову тебе машину, — «догнали» меня его слова.

— Не надо, спасибо, — я закрыла дверь и включила воду в душе.

Отделанный под старину санузел с двумя раковинами (никогда не видела в этом смысла) приятно грел ноги теплым плиточным полом. Огромное в золоченой раме зеркало призвано было радовать хозяйку и хозяина. Остальных оно, видимо, должно было вгонять в депрессию правильностью отражения. Но я была для него противником не по зубам. И чем больше старалось нанесенное на стекло серебро, тем менее значимыми виделись мои недостатки на фоне текущих проблем. Да, надо бы подновить прическу, выспаться, и маникюр давно по ногтям плакал. Но это все такая малость!

Может и правда улыбаться, говорят, помогает!

Я обнаружила Тропинина, стоящим босиком у окна в гостиной в мягких домашних штанах и футболке, попивающим алкоголь из пузатого бокала. Заслышав мои шаги, он повернулся и поставил его на стол, отразивший глянцевой поверхностью изысканность стеклянной посуды.

— Выпьешь? — его голос был хриплым.

Мыслями он явно был далеко. Может быть в Москве, где обитали Нонна Владимировна и его сын.

— Нет, спасибо, — я прошла к вешалке и сняла куртку.

Если Виталий Аркадьевич решал для себя важнейший, жизненный вопрос «Быть или не быть», то я маялась от сложившейся ситуации, не понимая, что мне делать и как поступить. И когда он приблизился, я просто положила ладонь на его грудь.

— Соня! — он протянул руку к моему лицу, но я сделала шаг назад.

— Все хорошо, — голос меня не подвел, и спокойное выражение на лице тоже. Хотя, в подобной ситуации я бы себя и в страшном сне не представила. Пришлось импровизировать.

— Соня, я… — его телефон неожиданно громко оповестил о том, что с Тропининым желают говорить. — Да, Лёнь. Хорошо.

Повисло молчание.

— Лёня уже подъезжает, он отвезет тебя домой, — сообщил мне Виталий Аркадьевич. О том, что я в этом не нуждаюсь, он не услышал или не захотел слушать.

— Спасибо, я подышу свежим воздухом внизу. Нет ничего хуже неловких слов и, тем более, неловкого молчания, — я кивнула на дверь.

Он подошел и приложил карточку к замку: присутствовала в его движениях какая-то заторможенность, он до сих пор был под впечатлением от звонка. Так выглядят люди, когда уходят в себя, и мир вокруг они воспринимают постольку — поскольку.

Я улыбнулась (подбадривая больше себя, чем кого бы то ни было) и вышла в коридор. Лифт прятался за поворотом в обрамлении кадок с растениями, темного мрамора и хромированной рамки. От двери квартиры меня видно не было, и я обняла себя за плечи, едва выступ стены отгородил меня от Тропинина.

На первом этаже оказалась через мгновение, двери дольше открывались и закрывались. Питер встретил меня морозным воздухом. Погода опять менялась. Я запрокинула голову и посмотрела в хмурое ночное небо.

Леонид затормозил у входа через секунду.

— Софья Аркадьевна, — он открыл дверь, желая помочь мне забраться в машину.

— Леонид, спасибо. Я сказала Виталию Аркадьевичу, что нет нужды меня отвозить. Но он проигнорировал. У меня тут недалеко живет подруга (вру-то как профессионально). Я к ней загляну. Извините, что зря вызывали.

— Софья Аркадьевна, я все понимаю, но меня шеф без кетчупа съест. Давайте, я вас до подруги подкину все же? — он кинул многозначительный взгляд в направлении особняка за моей спиной.

— Давайте до Московского проспекта, — капитулировала я.

— Без проблем, — он открыл дверь и подал руку.

Нутро машины было теплым и пахло Тропининской туалетной водой. Пересечения с одной из главных городских артерий мы достигли меньше, чем за минуту. Я поблагодарила Лёню и попрощавшись, выскользнула из машины. Он кивнул на прощание, и машина растворилась в толпе своих собратьев.

Кипящий транспортом и людьми Московский проспект взбудоражил. Я застыла на перепутье дорог, не зная, в какую сторону пойти. Все вокруг было каким-то быстрым и легким, а я себе казалась неимоверно медленной и тяжелой. Мелькали бесконечные перекрестки с Красноармейскими улицами, светофоры, магазины, кафе. Гул и гудки машин заполняли мир вокруг. Я давно не была в этой части города. К сожалению, жизнь в Питере, если ты реально живешь и работаешь, превращается в ту же рутину, что и везде. Сказочные театры, музеи, выставки хороши для туристов и для тех, у кого есть силы и возможность, но не тогда, когда у тебя работа, ребенок и проблемы, тогда мир сужается до станций метро возле офиса и дома, магазина и садика.

Одна из моих близких подруг еще по институту, сразу же после учебы вышла замуж и уехала за супругом в Сочи. И все у них хорошо и ладно: свой бизнес, большая семья. Мы часто переписываемся в соцсетях, болтая обо всем. Помнится, один год Питер накрыло жутко дождливое и холодное лето. Я прикупила себя до этого платьев, а ходила в теплых брюках и осенней куртке. Пожаловалась, конечно, на такое безобразие, предположив, что они-то летом лежат на пляже и наслаждаются морем. На что подруга прислала батарею ухохатывающихся смайликов, заявив, что вот как раз летом-то совершенно некогда дойти до моря.

Вот и тут также, некогда… Если бы не Тома, я бы и забыла, в каком городе живу.

Взгляд выхватил из кучи вывесок и реклам знакомую. Сеть небольших баров была раскидана по всему городу. В них подавали хорошее пиво и вкусные сырные шарики, а мне дико хотелось есть. Бар был практически пуст. Лишь у стойки сидели трое молодых мужчин, перед ними на большом экране бегали мальчики в бутсах и с мячиком, да парочка влюбленных расположилась подальше от и без того тусклого света ламп в самом темном углу.

Попросив столик у окна (а затемненные стекла не давали возможность видеть с улицы то, что происходит внутри помещения), я скинула куртку и, усевшись на диванчик, заказала большую кружку пива и любимое лакомство — сырные шарики. Пиво принесли сразу, но я решила подождать и пить пряное темное под горячую закуску.

На телефоне имелись три пропущенных с надписью «Не брать», скорее всего, звонили надоедливые спа-салоны и медцентры. Я почистила список входящих и набрала Тому. Подруга пыталась организовать мужу поздний ужин. Андрей опять работал допоздна, а Тома никогда не ложилась спать, не накормив «голодающее Поволжье» в лице супруга. Этот семейный устой не нарушался. Я рассказала все, кроме того, что случилось между мной и Тропининым, оставив это для приватной беседы, а, возможно, и для своего личного пользования; подруга потребовала на завтра рапорт и побежала спасать котлеты, которые кто-то начал подъедать без гарнира еще со сковороды, а я запустила в рот теплый шарик, которые услужливый официант только что доставил мне на красивой черной тарелке.

Нахлынуло странное чувство тревоги. Даже обернуться захотелось. Телефон запел мелодию, установленную на всех кроме родных и друзей.

Мария Степановна.

Я потерла лоб. А! Медсестра из Великого. Ну, точно что-то случилось!

Трубку брать не хотелось, к очередным плохим новостям я была не готова, уже даже не надеясь на что-нибудь хорошее.

— Софья, здравствуйте. Это Мария Степановна, — женщина была взволнована.

— Здравствуйте, Мария Степановна.

— Софья, не хочу вас пугать, но тут что-то страшное происходит. Заберите бабушку.

— То есть? Что случилось, — я напряглась.

— Сегодня в обед пришел человек, мужчина. Представился следователем из Питера, уж не знаю, правда ли, его бумаг не смотрела, за пропуск на этаж отвечаю. Я к ней проводила, оставила, все чин чином. А она в палате одна. Я на посту была, где-то через минут десять к бабушке вашей зашла в палату, лекарства ей принимать надо было. А он! Он там ее за шкирку как ухватил, и трясет, как тузик грелку. Я, конечно, закричала, посетители, пациенты все повыскакивали, а этот старушку отпустил и ушел, как ни в чем не бывало. Мы в полицию позвонили, конечно, и охрану вызвали, но они же с бабушкой сидеть не будут постоянно.

Вот в этот момент я почувствовала, что такое опустить руки. Я очень хотела отключить все телефоны, все забыть, и жить нормально. Только не получится.

— А как быть с выпиской?

— Вы сможете приехать, я в ночь дежурю с Петровичем, охранником? Бумаги я вам сделаю. Главврач подпишет.

— Сейчас полдесятого вечера. У вас я смогу быть не раньше трех ночи.

— Софья, приезжайте, — уверено сказала медсестра.

Телефон замолчал, а я еще минут пять глупо таращилась на запотевший бокал.

Что делать? Кого просить о помощи?

Собраться и думать!

Во-первых, надо позвонить Варкову.

— Управление, — ответил строгий женский голос.

— Будьте добры Варкова Анатолия Ивановича!

— Анатолий Иванович сегодня не работает. Оставьте информацию, он с вами свяжется.

— Спасибо, на мобильный позвоню.

Телефон следователя был вне зоны доступа. Надеюсь, он слушает голосовую почту, потому что иначе опять придется все рассказывать.

Дальше!

Владимир Александрович! Мне же завтра на работу! Если я еще и вернусь до утра… Нет, нельзя рисковать и подставлять.

— Владимир Александрович, здравствуйте, это Софья.

— Привет, Сонь, — начальник явно вкушал пищу и был в благодушном настроении.

— Владимир Александрович, у меня ЧП! Мне очень неудобно, но можно мне завтра рабочий день пропустить?

— По твоему делу? — голос начальника стал серьезным.

— Да. Мне надо ехать в Великий, — с грустью проинформировала я.

— Ясно, — настроение у мужчины резко спикировало вниз. Понятное дело, он отдохнуть хотел, и свои планы. — Ну, надо так надо.

Саныч все-таки отличный мужик.

— Спасибо огромное! Владимир Александрович. Еще хотела спросить, помните, ваш знакомый фирму вел по аренде машин?

— Да, Слава как вел, так и ведет.

— А они круглосуточно работают? — с надеждой поинтересовалась я.

— Да. Вроде. Тебе номер нужен?

— Это было бы замечательно, — закивала я.

— Пять минут подожди, скину. Найти визитки надо, — вздохнул начальник.

— Спасибо!

Он отключился, а я стала вспоминать, где у машины газ, а где тормоз, и как ее вообще завести. Два года не за рулем — срок, хотя до этого я много водила. Немного боязно, но сейчас это единственный способ попытаться успеть везде и не зависеть от автобусов, да и Валентине Алексеевне будет легче: остановимся, когда необходимо, если что.

Карточка в паспорте с заветными семьюдесятью тысячами на отдых обеднеет, но выбора нет. О долгах думать буду позже!

Начальник скинул номер. Фирма работала круглосуточно. Выезжать в область можно было, хотя это, конечно, было дороже.

Через сорок минут я уже покинула пределы Питера, и взяла курс на Великий Новгород по слабо освещенной трассе, вцепившись в руль и не превышая скоростного режима, честно признаваясь самой себе, что дело не в гражданской ответственности, а в трусости.

* * *

Варков отдыхал после тяжелого дня, совершенно искренне полагая, что вселенная за его труды обязана выделить ему как минимум восьмичасовой сон и еще пару часов приятного времяпрепровождения. Супруга встретила кормильца отличным ужином, дети у тещи. Это почти мечта. Компьютер и телевизор в его власти. И была надежда на то, что еще и голова у Ирины болеть не будет. Если вдруг и это чудо случится, Варков дал зарок поверить во всех возможных богов и осчастливить тех своей признательностью.

Но после девяти вечера Анатолий Иванович был весьма резко, но вполне ожидаемо, выдернут из рая, так что боги обломались, а вот существование демонов и чертей под сомнение более не ставилось.

Позвонил злой Тропинин. Очень злой. Такой злой, что говорил тихо, выдавливая из себя слова, шипя по-змеиному.

При виде выражения лица Варкова, голова у супруги резко заболела, а стянутый с плеча халатик вернулся на место, и к нему еще и кофта добавилась.

Ирина была в курсе, как обычно «совещаются» любимый муж и Итальянец. И через десять минут перед Варковым стояла бутылка виски, тонко нарезанная соленая рыба, сыр и лимон. Жена умудрилась избежать захвата рук долго прицеливавшегося супруга и с демонстративным видом кинула таблеточки от похмелья в портфель Анатолия Ивановича. Вишенкой на тортике садизма над почти подполковником стал воздушный поцелуйчик и плавное покачивание бедер в направлении спальни. Варков уже прикинул, что он в принципе все может успеть… Но домофон разрушил последнюю надежду, а Ирина, поприветствовав гостя и нажав на кнопку открывания замка, скрылась в спальне, плотно закрыв дверь.

Пока Анатолий Иванович шел по коридору встречать друга, в голове с мазохистским постоянством крутилась фраза из песни 'Лучший секс — это секс с женой'. Кто бы еще дал им время и возможность.

Очень хмурый Тропинин пожал руку друга и прошел на кухню, наполнив себе рюмку до самых краев, одним глотком отправил алкоголь внутрь.

Анатолий Иванович устроился на стуле, закинул ногу на ногу и приготовился. Вита редко изливал душу, но сегодня, похоже, будет вечер откровений.

Тропинин опрокинул еще одну рюмку и, наконец, уселся, уткнувшись лбов в открытую ладонь, зажмурился. Анатолий вздохнул. После травмы и операции, особенно к вечеру, зрение у друга сильно падало. Ему уже неоднократно намекали на необходимость повторной, но Вита все отказывался, понимая, однако, что рано или поздно придется пойти и на это. Варков понимал «трусость» друга в этом вопросе. У нас вместе со зрением можно потерять все…

Анатолий Иванович тоже налил себе рюмочку. Виски конечно так не пьют, но они пили, потому что это был способ не только расслабиться, но и развязать себе язык.

Виталий отправил в рот кусок сыра и заговорил.

— Что там у тебя со стройкой? Помощь нужна?

— Пока с проектом не определились даже. У меня же полный дом советчиком и королевских особ с высочайшими пожеланиями. Ирка, вон, хочет тридцатиметровую спальню и шестидесяти метровую гостиную. И чтобы дом был в скандинавском стиле, одноэтажным. Если прикинуть, мне на все запросы площади участка не хватит, — воздел глаза к потолку Варков. — А теще так вообще отдельный гостевой домик подавай, а я после этого ее не выгоню!

Тропинин хмыкнул в кулак.

Варков был обладателем многочисленного семейства: три сына — серьезный вызов отцовским способностям к воспитанию и заработку. То, что последнего будет вечно не хватать на эту ватагу, Анатолий Иванович понял уже давно. А вот подспорьем в воспитании пока являлись папин непререкаемый авторитет и ремень.

Когда Ирина позвонила после родов и сказала, что он — втройне счастливый отец, они с Витей и еще двумя близкими друзьями сидели в баре. Конечно же, УЗИ и прочие прибамбасы уже давно намекали на то, что он делать детей умеет. Но, одно дело, разглядывать размытое черно-белое «нечто», потому как в животе супруги мелкие сплелись в забавный клубок, и совсем другое — фотка Ирины на фоне трех забавно торчавших из одеялок носов, вот она была уже чем-то серьезным. Тропинин ржал в голос, когда Варков пару раз пересчитал детенышей, водя пальцем по экрану телефона.

Друзья выпили по рюмке и помолчали.

— Нонна звонила, — Тропинин сказал это очень тихо с таким выражением, будто все это время бывшая обитала на Марсе и с землей не общалась, хотя Варков прекрасно знал, что она исправно получает от Виталия очень хорошую сумму и даже прилетает в Питер, привозя Сережку бывшему мужу. — Намекнула на то, чтобы съехаться.

Варков закашлялся, пары алкоголя явно куда-то не туда свернули. Он никогда не говорил об этом Вите напрямую, хотя нет, говорил спьяну, но Нонна ему не нравилась. Она была прекрасной актрисой и манипулятором. Он не верил, что она способна на искренние чувства. В этом сложно было винить ее. Она выросла во время и в среде, где надо было выживать, а тем, кто был приближен или рожден среди денег и связей времен канувшего в небытие СССР, усилий надо было прилагать в миллион раз больше, их задачей была не только сытость, но и власть.

Да, молодой девушке вполне возможно Вита и нравился. Мать и отец вбили в него с рождения воспитанность и сдержанность, которая теми же бабами расценивалась как джентльменство. Тропинин мог бы показать и другую свою сторону, явно отличающуюся от того налета аристократизма, который ему приписывали. Ту, которую Питерские улицы воспитали в девяностые, но друг был влюблен в Нонну. Сильно. Не желая слышать доводов рассудка.

— И ты поверил? — изобразив скучающее выражение, поинтересовался Варков.

Тропинин кинул на друга возмущенный взгляд.

— Я что, по-твоему, идиот?

— Да, — закивал головой Варков. — почти десять лет ты был влюбленным идиотом. И уже лет шесть являешься идиотом, которого доят.

— Я содержу сына, — прорычал Итальянец.

— Ты содержишь бывшую жену, которая наставила тебе рога, ее мужа, с которым она наставила тебе рога, и который был слишком жаден, чтобы делиться с нужными людьми, прогорел, но не отвык жрать икру и запивать ее вискарем за пять сотен баксов, — Варков вошел в раж.

Легкий стук о дверной косяк заставил мужчин оторвать друг от друга взгляд и посмотреть на Ирину, стоявшую в дверях.

— Толь, тебе с работы звонят, — она протянула мужу распевающий песенки из стандартного набора мобильный.

— Да, — гаркнул Варков. — Нет, не могу и не приеду. Кочнев, давай сам разбирайся, до утра меня нет.

Ирина хотела уйти, вежливо кивнув Итальянцу, но супруг поймал ее за руку и, вложив в пальцы телефон, на секунду прижал ее ладонь к губам.

— Выключи и поставь, пожалуйста, на зарядку. Ну их всех! Достали!

* * *

Собеседники продержались до трех утра. Бутылка давно опустела, за ней последовала вторая. Они заснули на креслах в гостиной, но перед этим пришли к выводу, что действия Нонны имеют скрытый мотив, и по своим каналам, перед которыми, конечно, придется кланяться, Варков попытается узнать, не находится ли господин Радов, нынешний гражданский муж Нонны, «под колпаком» или пока «в разработке», вполне возможно, что ему нужны деньги, и он готов и поторговать супругой.

Звонок матери Сережи вытащил из друга то, что сидело глубоко, и было укрыто слоями ненависти и ярости, как салат «под шубой». Откровением для Варкова стало то, что в тот момент, когда Нонна вильнула хвостом, у Тропинина были серьезные проблемы с финансами. Виталий никогда никому этого не рассказывал, но он едва не лишился всего тогда. А Нонна чуть не вогнала гвозди в крышку, накрывающую его гроб. Двойное предательство. Что может быть хуже?

— Хочу разобраться, в чем подвох и забыть, — Тропинин зажмурился на секунду. — Из колеи выбила, с*ка. Не дай Бог начнет Сережкой шантажировать! Дерьмо еще и в том, что она позвонила при Софье.

Брови Варкова сложились милой двускатной крышей и поползли в коротко стриженным волосам.

— Софье? Мизерной? То есть ты…?

Тропинин отвечать не стал. Да и не надо было. Упертый баран добился своего.

— А в чем дерьмо-то? Тебе она и нужна была на раз, — хорошо делать выводы по пьяному делу, подумалось Варкову, можно все списать на зеленого змия.

Тропинин посмотрел на друга с осуждением, сильно того возмутив.

— Мне это девочка понравилась. Есть в ней что-то. Стрежень какой-то.

— И в чем стержень, в том, что покувыркалась с тобой? — поинтересовался Анатолий Иванович.

Тропинин усмехнулся.

— Она мне недавно заявила, если грубо и в переложении на женскую логику, что я — мудак, и жизнь у меня соответствующая. Мне, знаешь ли, кроме тебя и моего бухгалтера, правду не любят говорить в глаза. А уж особенно бабы, даже собственная мать.

— О Господи! — ладонь впечаталась в лоб, и Варков сполз в кресле. Вот не везет мужику даже на однодневок.

— Но с этим я разберусь. Мне надо понять, что нужно Нонне?!

Утром Ирина разбудила мужа, который сразу решил использовать вечерний намек жены и развел два стакана с лекарством себе и Тропинину. Вскоре оба хоть и не напоминали свежие огурцы, но были готовы к выходу. Сегодня Варков решил воспользоваться предложением друга и согласился быть доставленным на работу.

— Толя! — догнал его голос супруги на лестничной клетке. — Телефон!

— Черт! А я-то думаю, что так спокойно! — постучал себя по карманам по привычке следователь.

Усевшись на переднее сиденье Гелека, которое ему благородно уступил Тропинин, Варков включил мобильный, тот заверещал от радости, что еще нужен хозяину. Трель стояла с минуту. Смс о непринятых вызовах, с просьбами перезвонить, сообщения о голосовой почте.

— Софья звонила, — листая список полученного, заметил вслух Варков.

Тропинин сзади напрягся и нагнулся вперед.

— Когда?

— Вчера, минут пятнадцать одиннадцатого. И голосовое сообщение от нее.

Мягкий женский голос чуть искаженный динамиком и оцифровкой наполнил салон.

«Анатолий Иванович, не могла до вас дозвониться. В больнице Великого напали на мать мужа. Полицию даже вызвали. Медсестра просит забрать ее, потому что у них нормальной охраны нет по ее словам. Сказали, даже с выпиской помогут, чтобы проблем на больницу не навлекать. Я выезжаю в Великий Новгород».

Первым опомнился Тропинин, телефон в его руке блеснул и моментально набрал нужный номер.

Мощный динамик сообщил, что телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети. Варков тоже схватился за телефон. Первым стала больница Новгорода, чей номер быстро отыскался в Интернете.

— Доброе утро. Следственное управление Петербурга. Варков моя фамилия. Прошу предоставить данные, выписана ли пациентка Мизерная? Должна была ночью выписаться. А когда данные у вас появятся? А кому звонить? Телефон давайте.

Варков хмурился все больше.

— Варков. Следственное управление Петербурга, Мизерную Валентину забрали ночью? Жду!

Повисла пауза, которую заполнил Тропинин.

— Софью Аркадьевну можно услышать? Не работает сегодня? Отпросилась. Ясно.

— Да, — прогремел Варков на весь салон. — Забрали! Кто забрал? Да! Софья Аркадьевна Мизерная. Во сколько? Три часа ночи. А вы не знаете, как она планировала больную в Питер переправить? Что? На машине? Служба аренды автомобилей. Больше ничего не запомнили? Они выехали сразу? Ясно, спасибо.

Тропинин сжал зубы.

— Они могут быть уже дома и спать. У них консьерж в доме круглосуточный, она может подняться и позвонить.

— Таня, — набрав номер помощницы, приказал Варков, — найди мне телефон Управляющей компании или консьержа. Адрес скину в смс.

Помощница прислала телефон через минуту.

— Следственное управление. Мне надо чтобы вы поднялись в двадцать восьмую квартиру. Нет, милая, я не шучу, потому что если я приеду лично проверять, вы у меня работу больше нигде не найдете. Жду, — рявкнул Варков.

Тропинин безостановочно набирал номер Софьи, как заведенный.

Минуты тянулись невообразимо долго. Костяшки пальцев Виты побелели, он слишком сильно вцепился в спинку кресла Лёни, Варков взволнованно оглядывался на друга. Телефонная трубка Анатолия Ивановича завибрировала от вызова и смс, как и трубка Тропинина, одновременно.

— Софья, — моментально ответил Анатолий Иванович. — С вами все в порядке? Дома? Спали. А где пострадавшая? С вами. Понятное дело. Я могу к вам сегодня подъехать? Да. Давайте часа через три.

Варков отключился, облегченно выдохнул и обернулся к Тропинину, к тому возвращался цвет лица.

— Неужели и правда понравилась? — усмехнулся следователь.

— Поясни-ка мне, друг мой, что с этим делом? — поинтересовался Тропинин.

— Сам понимаешь, там, где замешана наркота, все не весело. Мотивов много, даже тех которые к «дури» и отношения не имеют. Первый — отжать квартиру. Но это имело смысл при живой жене покойного, который по совместительству бывший муж Софьи. Ради покрытия долгов? Легких денег? А может Смоляков решил расширить сферу деятельности и податься в черные риэлторы? Теперь же… Попытаться отжать можно, но сие есть чрезмерное палево. Если бывший Софьи был замешан в обороте наркотических веществ, точнее транспортировке, дело сложнее. Он мог задолжать Смолякову, мог заныкать партию, слить ее на сторону. Я почти на сто процентов уверен, что грузовик под откос не просто так улетел, выжить при ДТП на груженной фуре водителю сложно. Вполне возможно, что за фурой ехал автомобиль с помощниками по отправке на тот свет, если с первого раза не получится.

— Чем это грозит Софье?

— Смоляков появлялся возле нее, если она пыталась претендовать на квартиру. Сейчас, полагаю, она ему станет не интересна, иначе он давно бы уже… Да, Тань! — ответил Варков на телефонный звонок. — Что? Да ладно? Я все еще в России? Я подумал, что нас америкосы захватили за ночь… Ах, вон оно что! Прямо таки благодарность надо выносить. И что там? Ясно.

Следователь отключился и замолчал.

— Копию заявления из Великого прислали с ОВД. Это точно был Смоляков, он напал на бабку в больнице. Он хотел узнать, где товар.

Тропинин смотрел на мелькавшие за окном машины улицы.

— Не знаю, как ты будешь крутиться, но Соню я без охраны не оставлю.

— Не надо, Витя, светиться в этом деле. Кто она тебе? Баба на ночь? Таких сотни, при всем уважении к Соне. Хотел получить — получил. В сфере криминала ты давно уже не в теме, тем более там, где наркота, там либо отморозки, к коим и относится Смоляков, либо… Сам знаешь, кто у нас крышует наркобизнес в России. Живи и наслаждайся. Заведи себе девочку лет восемнадцати, которая будет в рот заглядывать и трать деньги.

Итальянец усмехнулся.

— Как ты наплевательски к человеческим жизням стал относиться!

Варков долго молчал.

— Я, Вить, видел слишком много трупов и грязи. Супермены в нашем мире не обитают, зато глупцов и преступников через одного. И я знаю, что почти невозможно защитить кого-то. Все остальное — сериалы о правильных ментах.

Анатолий Иванович ненавидел переживать за близкий и друзей, но он хорошо знал Тропинина, если тот вбил себе что-то в голову, он не отступит.

 

Глава 16

В Питер я лихо зарулила в семь тридцать утра.

Сказать, что мне было плохо — сильно смягчить выражения. Под конец путешествия подсветка арендованного авто начала создавать затейливую иллюзию, будто я курсирую среди небоскребов Москва-Сити, а никак не по КАДу или по трассе, где с высотными строениями было туговато. Состояние было сродни опрокидыванию на голодный желудок пары рюмочек водочки. Без закуски…

Валентина Алексеевна не спала всю дорогу, ни разу не попросив остановиться, передышки я делала сама, когда понимала, что и ей и мне уже невмоготу. Я минут пять просто стояла возле машины, положив руки на нагретый капот, а она открывала дверь, чуть наклоняясь вперед, вдыхала морозный воздух, подставляя лицо кружащимся снежинкам.

Город начинал потихоньку обрастать пробками, но мы ехали против заторов, и домой добрались быстро. К сожалению, наглостью Лёни я не обладала, и заехать носом в парадную позволить себе не могла, да и крохотная толстопузая машинка не справилась бы с таким Эверестом, как поребрик в нашем дворе, однако, улетевшие на работу ранние пташки дали возможность припарковаться недалеко от парадной.

Валентину Алексеевну качало, и мне пришлось поддерживать женщину. Хорошо, что сумка не большая и не тяжелая, а то бы остались две немощные в машине отдыхать. В голову пришла шальная мысль — съездить за вещами на ее квартиру, но героизм мой быстренько сдулся при мысли о Смолякове, о том, что двери-то, скорее всего, опечатаны, и о том, что доеду я в лучшем случае до ближайшего столба или, не приведи Господи, машины или пешехода.

Доставив мать Димы к себе домой, я поспешила в магазин, который бессовестно игнорировался мною вот уже пятый день, отчего мой холодильник сидел на жесточайшей диете, в нем даже мыши не на чем было вешаться. Брела домой уже на автомате, натыкаясь на полусферы вдоль тротуара.

Валентину Алексеевну я разместила в своей спальне, она поспорила бы, конечно же, но сил не было и, выпив кружку чая и пряча мокрые глаза, женщина ушла отдыхать. Я старалась, как могла, ее отвлечь, но она едва ли ни плакала от усталости и от воспоминаний. В прихожей, еще очень давно, я разместила коллаж с фотографиями, и он заполнялся постепенно. Небольшое раскидистое дерево с ветками— крючочками позволяло добавлять новые, а старые я не убирала. Мне не от кого было прятать прошлое. Я его не боялась, и не вызывало оно отторжения и желания порвать и сжечь картинки из другой жизни. Валентина Алексеевна задержалась возле «дерева» надолго, почти все время, пока я была в магазине, она стояла и рассматривала фотографии. Там были снимки моих родных, наших общих с Димой и моих друзей, коллег по работе. Но все это занимало лишь процентов тридцать, в остальном это была ода Абрикосу. От фото в роддоме, где темные курчавые волосики чуть выбивались из чепчика с черепашками, а огромные глаза едва помещались в объектив, до нынешних, где маленькая красавица позировала на фоне знаменитого Самсона, побеждающего льва.

Слопав бутерброд, на котором масла и сыра было по объему раз в пять больше, чем хлеба, и, запив все это великолепие жутко сладким чаем, я завалилась на диван, но сон не шел, дрема никак не хотела перейти границы бессознательности. Пришлось встать и, порывшись в аптечке, выпить успокоительное: я перенервничала сильно в дороге.

Сон неслышно подкрался, но едва я смежила веки, как в дверь стали настойчиво звонить. Чуть ли ни рукой колотили. С испугу я грохнулась с дивана, встретившись взглядом с округлившимися глазами матери Димы, выбежавшей из спальни. Подлетев к двери, с удивлением обнаружила за ней нашу рассерженную консьержку. Мне даже поздороваться не дали.

— Знаете что! Вы с полицией и со своими бандитами сами разбирайтесь! Это в мои обязанности не входит, — рявкнула женщина. — Я вам не секретарь, и не девочка на побегушках! — заметив мой непонимающий взгляд и вскинутые брови, она хмуро добавила. — Вас из следственного управления ищут.

Я хлопнула себя по лбу ладонью. Варков! Придется задобрить разозленную женщину, мне тут еще жить. Поблагодарив, я захлопнула дверь и, поставив телефон на зарядку, включила. Смс-извещение «Вам звонили» от Варкова было всего одно, а вот от Тропинина штук двадцать.

Следователь, которому я сразу же перезвонила, обрадовал тем, что приедет через три часа. Три часа! А когда же спать?!

Тропинину я по здравым размышлениям звонить не стала. Размышлять о том, зачем я ему понадобилась, да еще так настойчиво, сил не осталось, и я, успокоив, насколько было возможно, Валентину Алексеевну, а ее до сих пор трясло от попытки вторжения консьержки, залегла в комнате Абрикоса, где кроватка хоть была и не большая, зато плотные рулонные шторы создавали приятный полумрак.

Сон был странным, но теперь я точно знала, что это именно сон. Я стояла посреди зала в квартире Димы. На улице, куда вели распахнутые окна, было лето, и был день. Перегнувшись через подоконник, я выглянула наружу. По Невскому проспекту безумно далеко внизу, ползли редкие машинки пузатые и смешные, точно с открыток шестидесятых годов, и двигались призрачные силуэты. Страшно не было. Скорее, муторно. А еще мне очень не хотелось оглядываться. Но пришлось, потому что на мои плечи легли руки. Я резко развернулась, ожидая увидеть бывшего мужа, но там стоял Тропинин, почему-то в зимнем пальто и шарфе, хотя я была в легком платье и босоножках, себя я, конечно, не видела, но была в своем наряде абсолютно уверена. Тропинин руки переместил мне на талию, но смотрел в окно за моей спиной.

— Соня!

Шепот, заполнивший комнату, заставил нас вздрогнуть. Тропинин резко обернулся к двери. Его руки раскинулись в стороны, будто он приготовился поприветствовать вновь прибывшего доброго друга или защитить… Но вместо этого в нас ударил дикий порыв холодного, зимнего ветра, и полетели огромные хлопья снега.

Я проснулась внезапно, подхваченная этим ветром. Рядом на краешке кровати сидела Валентина Алексеевна.

— Сонечка! Прости, милая! Следователь пришел.

Я потрясла головой и потерла руками лицо. Но действие успокоительного не отпускало, оно, похоже, вошло в саму активную фазу.

— Да я… сейчас.

Проходя мимо зала, кивнула Анатолию Ивановичу, который расположился на диване и доставал бумаги из папки. Умывшись и расчесавшись, я надела чистую майку с медведями, чья вторая половинка уехала к бабушке с дедушкой в чемодане Абрикоса, и, заварив всем чаю, уселась в кресле. Варков же, пригубив ароматный напиток начал опрашивать Валентину Алексеевну.

То, что она рассказала, пробрало до костей. Ведь по дороге мы не говорили практически. Я слишком сильно переживала за то, что безумно устала и давно не водила, посему вцепилась в руль с круглыми глазами новичка. Разговоры бы меня отвлекали.

— Он сначала представился и вел себя спокойно. Все выспрашивал, есть ли у нас еще квартиры, дачи, гаражи. Но у нас ничего нет. Я так и сказала. А он… ударил по лицу и стал трясти, — старушка уткнулась в платок. — Кричал, что Дима где-то спрятал что-то, товар какой-то. Но сын возил продукты?! Я ничего не понимаю!

Я посмотрела на Варкова, тот закатил глаза, намекая на то, что пояснит позже.

— Валентина Алексеевна, а что вы скажите по поводу нападения в квартире Маргариты Николаевны? Помните что-нибудь?

Женщины покачала головой.

— Ничего. Ничего не помню. А что с Ритой? Соня не знает.

— Ей лучше. Она женщина… хм… сильная, — улыбнулся Варков.

Он продолжил разговор, а я, кое-как пообщавшись с родителями заплетающимся языком, начала клевать носом. Напряжение схлынуло, и то, что тут, с нами, сидел Варков, как-то успокаивало. Мир опять стал каким-то призрачным, голоса отдалились.

Когда в дверь позвонили, я еле поднялась с кресла, помотав головой в тщетных попытках стряхнуть сон. На пороге стоял Тропинин. Эффект дежавю — только Сережи не было. А так…

Те же снежинки на плечах черного пальто и темных волосах. Сделав шаг в прихожую, он замер, изучая меня. Кажется, мы оба плохо спали ночью, под глазами у него угадывались темные круги. А потом я задохнулась и серьезно задумалась о лунатизме. Его рука обвила меня за плечи и притянула к мужчине, прижимая голову к его плечу. Решила, что раз я сплю, то можно и возмущаться такой фамильярности и даже… обнять в ответ. А почему бы и нет? В конце концов, все равно проснусь, а так было теплее и уютнее. Ну и совсем я уверилась в своем бреде, когда он, чуть отстранив меня, скинул обувь, чем никогда не страдал и, приобняв за талию, повел в зал.

Варков блеснул глазами за тонкими стеклами очков, подвинулся, и Виталий Аркадьевич, скинув пальто в свободное кресло, уселся на диван рядом с ним, а я оказалась прижата к теплому боку Тропинина.

Таки мне начинал нравиться этот сон все больше!

Приложившись щекой к свитеру Тропинина, ощущая мягкость шерсти, я закрыла глаза. Это было так странно и непривычно, знать, что рядом кто-то сильный, мужчина, для которого ты не совсем чужая-прохожая.

Вот ведь накрыло, так накрыло!

Варков попросил подписать Валентину Алексеевну листы в нескольких местах. А потом заговорил Тропинин. Его голос журчал мягко, без нажима. А я сидела и думала, что как-то не хорошо, даже во сне, смущать пожилую уставшую женщину. Ведь я, вроде как, была за ее сыном замужем. А тут сижу перед ней, в обнимку с кем-то, кого сама едва знаю, он говорит какие-то важные вещи для нас с матерью Димы, смысл которых от меня ускользает, он принимает важные решения, и с ним не хочется спорить мне, по крайней мере. Я пыталась сконцентрироваться на его голосе. Но, как и во многих снах, не могла понять и слова. Может, мне снится, как он на итальянском говорит? Но другие персонажи морока все понимали. Вот Валентина Алексеевна всплеснула руками и заспорила. Вот Варков (от него я, правда, видела только ноги) сказал что-то ободряющее старушке. В тот момент мне подумалось, что я вот-вот приду в себя, но вместо этого провалилась в темноту, сладко заснув.

* * *

Когда я открыла глаза, было темно и тепло. Уютный плед мягко хранил мои сны, в них было много солнца и голубого неба. Ветра. Мне снился паром. Мы когда-то ходили на нем в Стокгольм из Питера с друзьями, превратив сие мероприятие больше в дружескую тусовку, благодаря неплохому алкоголю из дьюти фри и посиделкам, собственно, как и большинство пассажиров.

Утром, когда все еще спали по своим каютам, я вышла на палубу. Не спалось, а в телефоне имелось неплохое количество подходящей для созерцания и одиночества музыки. Темно-синяя вода поглощала рассветные лучи, приятный бриз трепал волосы. Сложно переливалась музыка в наушнике, унося в неизведанные дали.

Вот и во сне я стояла, исполненная покоя и какой-то удовлетворенности, только солнце, в отличие от настоящего, не двигалось ввысь. Оно зависло над горизонтом, насыщенным всеми красками живым огнем.

Спустив ноги с кровати в своей спальне, где я оказалась, причем, не помню как, решила пожурить Валентину Алексеевну, за то, что та не разбудила. В зале горел свет, и я направилась туда, пытаясь распутать свалявшиеся волосы. И заорала! Почти. Вовремя прикусив язык. В кресле, закинув ногу на ногу, сидел Леонид и приветственно махал мне пультом.

— Доброй ночи, Софья Аркадьевна, — улыбнулся мужчина.

— И вам того же! — я приподняла бровь, надеясь на пояснения. — А где Валентина Алексеевна?

— В данный момент в пансионате в Зеленогорске, и с учетом того, что время — одиннадцать вечера, полагаю, спит, — проинформировал меня Лёня, возмущенно всплеснув руками, потому что кто-то кому-то забил мячиком в ворота (а он смотрел матч).

Сонливость мою как рукой сняло.

— А вам необходимо собрать вещи, и проехать со мной, — не отрывая взгляда от экрана, ошарашил водитель Тропинина.

— В тюрьму? — первое, что пришло на ум, ляпнула я.

Лёня от просмотра оторвался и окинул меня подозрительным взглядам на предмет вменяемости.

— Это вы, пожалуй, загнули, Софья Аркадьевна. Вы переезжаете на Фонтанку, пока Анатолий Иванович не изловит злодея уж точно. Мне необходимо доставить вас в целости и сохранности. На работу вы будете ездить с Артёмом, вторым водителем Виталия Аркадьевича.

— Так, стоп! — я выставила руку в защитном жесте. — Мне надо умыться, а то мне какая-то ерунда мерещится.

В ванной я пробыла минут тридцать. Решив, что вполне готова поговорить нормально, я высунула нос в зал, только вот Леонида там не оказалось. Я уж собралась вздохнуть свободно, когда услышала звон посуды. Леонид варил кофе, абсолютно спокойно хозяйничая на моей кухне. Он отыскал раскрытый пакет с молотым, чашечки и даже турку отрыл из недр посудомойки.

— Спать охота, знаете ли. Поздно уже. А завтра в шесть тридцать на работу, — жалостливо так возвестил мужчина. — Но уехать я могу только с вами.

— Леонид, как вас по батюшке? — уточнила я.

— Для вас, Софья Аркадьевна, просто Леонид, — широко улыбнулся водитель.

— Леонид, — не стала спорить я. — Что происходит?

— Виталий Аркадьевич — человек богатый, он может себе позволить иногда проявить благородство и помочь двум дамам, попавшим в беду.

— Характеристика мушкетера, — я опустилась на стул.

Лёня хохотнул.

— Ну, так и есть где-то. Он предложил вашей свекрови уютный закрытый пансион. Разумеется, расходы он взял на себя. Там хорошая охрана и хорошие врачи. А это как раз то, что надо. Вас он также не мог оставить без присмотра, но контролировать вас легче, если вы будете под присмотром его людей.

— Зачем ему это? — мы добрались до сути.

— Ну, вы хотите в корректной форме или как есть? — улыбнулся Лёня, помешивая кофе.

— Как есть.

— Он же с вами спит, вот и проявляет… заботу, — совершенно не смущаясь, заявил мне водитель Тропинина.

Как хорошо, что я все еще не проснулась, и усталость до сих пор толком не отпустила, иначе реакция была бы бурной.

— Я бы посоветовал вам, Софья Аркадьевна, радоваться тому, что дают, и не создавать ему проблем, если хотите, чтобы дальше давали и радовали. Я это говорю от чистого сердца. А теперь будьте любезны собраться и проехать со мной.

— Никуда я не поеду, — чувствую, что все же начинаю закипать. — Силой вы меня не потащите. Это мой дом.

— Хорошо, — Леня снял пиджак, повесив его на спинку стула, а он уже приготовился к тому, что я выполню команду и, преданно заглядывая в глаза, побегу за ним с рюкзаком в зубах. — Я останусь здесь.

— Отлично, можете лечь на коврике в прихожей. Если Смоляков через вас споткнется, это, возможно, спасет мне жизнь, — злорадно прошипела я. Меня «слегка» задело, что все всё без меня решили.

— А вы не подумали, что пребывание старухи надо… хм… оплатить, если вы понимаете, о чем я? — усмехнулся Лёня, но глаза его улыбаться перестали.

— Могу ее забрать прямо сейчас, — наклонилась я вперед.

— Машину уже отогнали, — улыбка стала еще «ненатуральнее».

— Найму еще, — напугал!

— Вы — эгоистка, и вам не жалко бабульку, — припечатал Леонид.

Вот тут я задохнулась от возмущения, и уже открыла рот, чтобы выстрелить в Лёню всеми возможными колкостями, а также завуалированными и не очень оскорблениями, но зазвонил мой телефон, почивавший на кухонном столе. И звонил, конечно же, благодетель!

— Я отвечать не буду.

— Тогда Виталий Аркадьевич будет здесь минут через… хм… пятнадцать. Сначала взволнованный, потому что я тоже трубку не возьму, а потом… он будет не в настроении.

— Да мне, знаете ли… — попыталась я возразить.

— А он вам жизнь спас, между прочим! — звучало это, как если бы Тропинин сотворил вселенную, хотя для меня так и было отчасти.

Я опустилась на стул и уронила лицо в ладони, опираясь локтями о стол.

— Зачем ему все это? — жалостливо спросила я.

— Вы ему нравитесь, — просветил меня Лёня. — Пользуйтесь, пока есть возможность. В конце концов, ничего плохого в этом нет. Вы — большая девочка, Софья. У вас проблемы. У него же обычно это проходит быстро, так что это ненадолго, и для вас выгодно.

Трубка продолжила настойчиво пиликать, и я, помедлив пару секунд, ответила.

— Да? — голос у меня был тихий-тихий.

— Софья, — голос Тропинина чуть дрожал, будто он быстро шел. — Где ты? Лёня забрал тебя?

— Я… Я только проснулась, Леонид меня не стал будить, — бросила взгляд на водителя, тот попивал кофе, отвернувшись к окну.

— Лёня отвезет на Фонтанку. Там тебя уже ждут. Утром приедет Артём, он будет твоим водителем.

— Спасибо, — еще тише и вдобавок еще и хрипло выдала я.

— Ты заболела?

— Нет… просто… со сна… — я прокашлялась.

Интересно, а что там у него с бывшей женой?

— Тебе необходимо отдохнуть. Лёня сообщит мне, как доставит тебя до места. Твоя бывшая свекровь устроена в хороший пансион за городом. Завтра ей купят телефон, и она сможет с тобой связаться. За нее можешь не переживать.

— Спасибо, — почему я ему верю?

— Отдыхай. Спокойно ночи.

— И вам…

Он отключился. А я положила телефон на стол.

* * *

Собралась я быстро, сумка была крохотной. С Лёней в машине я принципиально не разговаривала, найдя в его лице козла отпущения, хотя он пытался занять меня дружеской беседой. Но я была слишком занята еще и тем, что логика поведения Тропинина от меня ускользала. Я жалостливой была в меру, хотя некоторые так не считают. И уж тем более, не считала я, что к жалостливым людям относится Тропинин, иначе он не был бы тем, кем являлся. Загадка!

А еще я ненавидела быть кому-то обязанной. Дима довел эту мою ненависть до апогея, когда мы разводились. По его словам, я ему была обязана всем. Хотя, кое-чем все же была — Настей. И все! Но в период расцвета конфликта, мужское эго требовало выплеснуть обиду, доказать самому себе нужность и мою от него зависимость.

Теперь я была обязана Тропинину. А Тропинин — не Дима. Возможности их не сопоставимы. Властность одного обоснована, что еще хуже. Отцу Насти мне было, что противопоставить, а тут… ничего. И от того, что он был вежлив и вел себя порядочно, становилось только страшнее.

Вот свинство! Ведь даже попытки выпадов в его сторону могли вызвать волнение моей собственной совести. Вот тебе и секс без обязательств! Вроде Тропинин старается, а почему-то обязанной себя считаю именно я?! И все считают, будут считать…

Окна квартиры на Фонтанке были мрачны и темны, на них явно имелось покрытие, не дававшее лишнему свету и лишним взглядам проникать в святая святых.

Леонид, не смущаясь, зажал пару неплохого качества машинок, припарковавшись на аварийке, и, подхватив мою сумку, направился к двери в парадную. Открылась она без лишних манипуляций со стороны Лёни, и за нею стоял высокий мужеподобный шкаф в костюме. Мужчины обменялись кивками, после чего водитель Тропинина провел меня к лифту и доставил на второй этаж. В знакомом холле нас уже ожидала женщина в темном платье. Хорошо еще передника и чепчика на ней не имелось, а то я вполне могла бы причислить ее к горничным из голливудских фильмов.

Женщина была, возможно, чуть старше меня, исполненная собственной важности и достоинства.

— Софья Аркадьевна, добрый вечер. Следуйте за мной, — она кивнула и поплыла по коридору походочкой от бедра.

В голове крутился вопрос, а спал ли Тропинин и с ней? Или он с горничными не спит, а подбирает баб с улицы.

Чтобы не утонуть в собственной желчи, ощущая полную беспомощность от навязанной помощи, я глубоко вздохнула и последовала за женщиной, попой чувствуя ухмылочку на лице Леонида.

Смоляков мне лично уже не казался такой уж проблемой. Но чтобы все это «разрулить» и вернуться домой, мне требовалось увидеть Виталия Аркадьевича и разговаривать с ним напрямую.

Леонид доставил меня до дверей, похоже, опасаясь, и обосновано, что я убегу, и исчез, пожелав приятной ночи.

Разумеется, гостям моего ранга никакой карточки от замка не полагалось. Что меня ни в коей мере не удивило и даже не оскорбило. Хотя съязвить по поводу кражи родового столового серебра меня так и подмывало. Поганее чувства нет, чем ощущать себя третьим сортом. Хотя… Что-то я перегибаю палку…

Анна Александровна (та самая горничная) оказалась носителем звучного титула «экономки», а они, в моем понимании, выглядели дородными умудренными опытом женщинами, а ни как Мисс какого-нибудь города (ну, это мои стереотипы, вынесенные из кучи романов) Госпожа экономка, разумеется, была в курсе моего статуса. Ее вежливость и обходительность были сродни куску льда во рту, от него ноет нёбо, и вода талая не так вкусна, как расписывают приверженцы здорового питания.

Квартира на самом деле оказалась огромной, занимая весь этаж, а ведь снаружи особнячки выглядели аккуратными и небольшими. Но в этом-то и заключается талант архитектора.

Мой путь вслед за Анной Александровной лежал, конечно же, не в хозяйскую спальню, которая находилась в левом крыле. А в противоположном направлении. Комната, которую мне выделили, была прекрасно обставлена, располагалась недалеко от гостиной и явно предназначалась для гостей. В ней старина уступила более привычному и удобному модерну. Серо-белые тона, мягкий свет настенных ламп. Красиво, черство и холодно. Дизайнер либо поленился вложить душу в свое произведение, либо целью заказчика было сделать так, чтобы гости тут надолго не задерживались.

— Будете ужинать? — поинтересовались за моей спиной.

— Нет, спасибо большое. Можно узнать, где кухня? Я бы просто выпила чаю. Если, конечно, мне не запрещено покидать эти покои? — вот пыталась же, но лимит моей сдержанности, похоже, исчерпался.

— Пойдемте, я покажу вам все необходимое, — вряд ли Анна Александровна была глупа, и она явно была более воспитана, чем я, ибо выпад пропустила мимо ушей.

— Извините. День был тяжелый.

Она сдержано кивнула и пошла по коридору. Кухня была грезой домохозяйки: с двумя окнами, выполненная в темно-коричневой гамме, в ней чувствовалось цельное дерево и натуральный камень, переливы стекла и хромированных поставок добавляли величественности и притягательности. Как ни странно, она была очень уютной и стильной.

Наверное, здорово быть в таком доме полновластной хозяйкой: встать воскресным утром, пока твое очаровательное семейство спит, а за окном солнце, мороз и сияет снег, Фонтанка спряталась от мира подо льдом. Быть в носках и теплом свитере до колена, с огромной чашкой чая, от которой идет парок и аромат. И знать, что в твоей жизни что-то получилось, что-то удалось. Только для этого надо быть Нонной Владимировной. Потому что даже такая вот Мисс «какого-то города» ходит по этой квартире в строгих платьях и балетках, а не на каблуках — шпильках высотой от одиннадцати сантиметров, дабы показать длину и стройность ног.

Чай и сахар стояли на полочках (что-то я подсела на сахар), вода в кране имелась, значит, проживу до встречи с Тропининым.

— Там, — кивнула Анна Александровна, — комнаты обслуживающего персонала. Если понадоблюсь…

— Анна Александровна, а у персонала свои спальни? — вдруг подумалось мне, что кухня к ним ближе.

— Да. Если хозяева тут живут, тут проживает и обслуга.

— А можно посмотреть на любую пустующую?

Женщина удивленно воззрилась на меня, но сделала приглашающий жест.

Ближайшая к кухне спальня пустовала. Обычная незатейливая комната. Чистая и убранная. Полутороспальная кровать, шкаф, небольшая ванная комната, стол. Как в трехзвездочных гостиницах.

— А можно я тут остановлюсь?

— Э… Но вы гостья! — Анна Александровна замешкалась.

— Да, ладно вам, какая гостья?! Недоразумение. И тут уютнее, чем в том сером гробу.

Я заметила, как она успела проглотить улыбку.

— Как пожелаете.

Я быстро вернулась за сумкой, повесив одежду на завтра на вешалку в небольшом встроенном шкафу, отправилась на кухню. Чай заварился, когда было глубоко за полночь. Спать не хотелось, я и так продрыхла целый день. Посему, истинным отдыхом стали книга на телефоне, крепкий сладкий напиток, приятный полумрак шикарной кухни, где я терялась, почти как в соборе Святого Петра в Ватикане. Зато хорошо — не сразу заметят.

Анна Александровна ушла к себе. А я сидела и размышляла, что ведь хотела в ту достопамятную субботу взять такси до работы. Если бы я тогда так сделала, а это была… да, суббота… семнадцатое декабря… Дима погиб семнадцатого. Может быть, линия судьбы свернула бы совсем в другом направлении?! Может, отец Абрикосика не погиб бы?! И Тропинина я бы не встретила. И всего этого не было бы. И я, пожалуй, была бы этому рада. Наверное…

 

Глава 17

Будильник на телефоне выводил рулады уже минуту, а выключить сил не было. Встреча с кроватью у меня состоялась только часа в три ночи, и закономерным итогом стало то, что в семь утра организм категорически отказывался выползать из-под одеяла и отрывать голову от подушки.

А ведь скоро должен прибыть Артем, его еще с вечера Анна Александровна «заказала» на восемь утра. Вытряхнуть тело из кровати я грандиозными усилиями смогла лишь к половине восьмого. Но была в этом состоянии определенно и положительная сторона — голова была девственно чиста от мыслей. Эх! Мне бы так недельку пожить! Без мыслей! Только об Абрикосе и о родителях! Еще о Томе можно! Ну, о работе чуть-чуть… В принципе, если Тропинин не появится, я могу даже представить, что у меня каникулы в доме-музее.

Сон умеет сглаживать острые углы, стирать лишние слова, дает возможность посмотреть на все с другой стороны. Я могу теперь не так сильно беспокоиться за мать Димы, надо будет только обязательно уточнить, где она находится, и хорошо ли ей там. Хотя… Скажет ли она правду?! Валентина Алексеевна так боится стать обузой!

Если Тропинин таким образом проявляет заботу, может это и хорошо. Я, в конце концов, не заперта в подвале, и кормят меня здесь не баландой. А с учетом недопонимания и странных обвинений я могу сказать, что оказалась в шоколаде. И вообще, на свете и воде сэкономлю.

Абрикос выработал у меня способность собираться быстро. Главное было понежиться пять минут под душем. Без десяти восемь я уже стояла на кухне, собранная и причесанная и даже слегка накрашенная, наблюдая перед собой чашечку хорошего кофе. А ведь могу и привыкнуть к такому сервису!

Анна Александровна выглядела сегодня гораздо ближе к этой земле и ее обитателям. Да и я была в меру адекватной. В целом утро задалось.

И стало утро еще краше, когда я увидела Артема. Сразу захотелось выпрямиться, втянуть животик, взмахнуть волосами и лучезарно улыбаться. Как бы сказала Томуля — есть, на что капать слюнками. Высокий, темноволосый, широкоплечий, в черной рубашке и брюках. С его внешностью надо было работать моделью, а не водителем.

— Софья Аркадьевна, — низкий голос с хрипотцой окончательно дополнил образ красавца. И добил меня!

— Здравствуйте, — так, Соня, сузь, пожалуйста, размер улыбки. — Вас зовут Артем?

— Все верно. Куда же мы вас доставим? — обаятельно улыбнулся красавчик.

— Хотелось бы много мест посетить, но придется довольствоваться работой, — Тома, где же ты, когда так нужна?! Так, вроде глупости не сморозила. Фух!

Адонис современности поблагодарил Анну Александровну за кофе, от которого он успел сделать лишь пару глотков.

— Жду вас у входа, Софья Аркадьевна!

— Он настоящий? — сорвалось с языка, когда Артем скрылся за поворотом коридора.

— Вполне, — ответила Анна Александровна, натирая и без того сияющую поверхность стола тряпочкой.

Накинув пальто, я степенной походочкой направилась к выходу, экономка, отложив свое кухонное творчество, последовала за мной.

— Во сколько вас ждать? Что вы желаете на ужин? — поинтересовалась женщина.

Я затормозила и повернулась к ней, желая расставить точки на i.

— Анна Александровна, если честно я надеюсь, что не вернусь. Постараюсь в течение дня поговорить с Виталием Аркадьевичем, объяснить свою позицию. Я ему очень благодарна за заботу, но это перебор.

— Вряд ли вы сможете поговорить сегодня с Виталием Аркадьевичем. Он улетел вчера вечером за границу. Вернется послезавтра. Обычно по всем срочным вопросам ему звонят его секретарь или помощник. Напрямую он трубку не берет. Полагаю, ваш вопрос терпит, — только что Анна Александровна «сделала» мой день. Артем уже не был красивым. Мир посерел.

— А если я просто после работы поеду домой? — вслух поразмышляла я.

— Виталий Аркадьевич будет не доволен, причем, нами, — ответила на мои размышления Анна Александровна.

— Я работаю до девяти, — пришлось сдаться. — Об ужине не беспокойтесь, я перекушу на работе.

— Как угодно, — она кивнула и приложила карточку к замку, выпуская заключенную.

Засунув нос в шарф, я вышла на улицу. У порога стоял автомобильчик, из подобных ему обычно выходит представительный мужчина в костюме от «кого-нибудь» знаменитого, или дама, чьи ноги первыми покидают сие произведение искусства на колесах, поправ землю изящными туфлями. Хотя какие туфли?! Мороз на улице!

Артем вежливо открыл дверь, и я шутки ради попыталась сесть с достоинством. Да, я все еще помню, как мы с Томой как-то озадачились вопросом правильной загрузки леди в авто. И, по-моему, на спор. Да-да, помню я и про сомкнутые колени при посадке и высадке. Шутки про то, как запрыгивать вперед попой в высокий автомобиль, я тоже помню. А вот Андрей наших издевательств не оценил, заявив, что мы ничего не понимаем, и чуть прикрытые юбкой колени и открытые икры на высоких каблуках выглядят очень завлекательно. Тома тогда уложила свои ладошки на плавный переход от талии к ягодицам и объявила ценителю, что теперь он лично будет открывать дверь с ее стороны, дабы получить вожделенные виды ног жены, а заодно забрать сумки, не дожидаясь, когда супруга героически выберется сама.

Замелькали улицы. Артем за рулем не разговаривал. Зато гонял. И музыка была включена на нужной волне. Ритм задавал темп движению. Лёня в сравнении с ним был дедулей на старой копейке. Хотя имела тут место некая безнаказанность, но модель делал все уверенно, кажется, рассчитывая миллиметры и габариты с точностью компьютера. Петроградка неожиданно быстро оказалась перед глазами.

— Позвоните, как освободитесь. Ориентировочно вы в девять заканчиваете? — поинтересовался красавчик.

— Да. Хорошо. Спасибо, — номер его мобильного мне выдала Анна Александровна.

Сделав фортель попой, я выскользнула из машины, чуть не поскользнувшись на льду. Эх, не умеешь ты выпендриваться, Соня!

* * *

Утро было… продуктивным!

Сначала я выслушала от мамы, какая я бессовестная, потому что редко звоню. На самом деле все оказалось проще — Абрикос умудрился расколошматить любимую мамину вазу, которая венчала обеденный стол, грохнуть с подоконника пальму в погоне за котом, отказаться есть шедевр бабушкиной кухни — кашу с тыквой. Мама не забыла «лестно» высказаться о полиции, которая ничего не делает, о погоде, которая не радует снегом и морозом, досталось даже папе, который не успел быстро среагировать на просьбу рассерженной супруги и теперь вместе с другом-псом отсиживался в гараже, пережидая праведный гнев хозяйки.

После чего позвонил начальник и дал тысячу указаний, с которыми и за месяц-то не управиться.

Затем позвонила Томуля, обозвала бесстыжей «не подругой», умудряющейся скрывать от нее все самое интересное. Узнав про то, что Тропинин стал моим не особо добровольным арендодателем в целях безопасности, чуть стихла. Но, чувствую, к вечеру разразится новая буря.

К обеду я уже захлебывалась в делах так, что чуть не сбросила незнакомый вызывавший меня номер, но вовремя сообразив, ответила. Это была мать Димы.

Голос Валентины Алексеевны стал значительно бодрее. Она назвала адрес и название пансиона, он располагался недалеко от Зеленогорска. Заверила, что она в полном порядке и идет на поправку.

Едва я закончила разговор, как в кабинет влетела Зоя!

— Ты, надеюсь, не забыла, милочка, какой сегодня день? Я понимаю, у тебя проблем выше крыши, но все же… — меня окинули таким взглядом, что захотелось себя осмотреть на предмет таблички с надписью «Предатель».

— Эээ…

— Вот! Я так и знала! Ты про мою днюху забыла!

Я с грохотом захлопнула челюсть и закрыла глаза.

— Только попробуй, Сонь Аркадьевна, сказать, что ты не пойдешь! — очень гневно сложила губки бантиком Зоя.

— Не скажу! Пойду!

— Правда? — девушка застыла, она-то приготовилась к масштабным военным действием. Зоя вообще у нас выступала за частые сборы после работы, которые в какой-то период времени сошли на нет, ибо штат Саныча постоянно обновлялся. Но сейчас «компашка» подобралась что надо.

— Правда-правда, только отпрошусь у мамы с папой, — прицокнула я языком и потянулась за телефоном. — А куда идем?

— В Бармалея! Ты что, правда, отпрашиваешься? — с недоверием уставилась на меня подруга.

— Ну, Зоюша, ты забыла, где я сейчас живу?!

— Да пошла ты на фиг, Рапунцель несчастная, — махнула рукой Зоя, — ни слову не верю!

— А меня всегда учили правду говорить! — улыбнулась я.

Зоя замерла у двери и, захлопнув ее перед носом спешившей в кабинет с документами Анюты, которая возмущенно заверещала, с видом тайного агента прижалась к стене, держась за ручку.

— Что, прямо у Тропинина этого? — вообще-то с Зоей мы хорошо сдружились, и, хотя она была чуть моложе, зато гораздо интереснее многих моих одногодок.

— Агась.

— А вы…

— Без комментариев, — я подняла руки.

— После пары рюмочек я из тебя все вытрясу! — кровожадно сверкнув глазами, обрисовала планы на вечер подруга.

— Ну-ну! — кивнула я.

В этот момент Анюта победила ручку двери и вошла, гневно глядя на Зою.

— Что вы тут шушукаетесь?! Ты идешь с нами, Соня?

— Очень надеюсь.

Дамочки вышли, перемигиваясь. А я, отложив документы, набрала номер Артема.

— Да, Софья Аркадьевна, — он, похоже, был за рулем.

— Артем, простите, мне очень неудобно, но у меня возникла проблема. У подруги день рождения, на которое я давно уже была приглашена. И, если честно, мне не хотелось бы его пропустить. Я возьму такси и доеду сама после вечеринки.

— Об это не может быть и речи. Я за вами приеду. Вы уже знаете, где будете?

— В Бармалее. В смысле в баре на Бармалеева недалеко от Большого.

— Знаю такой. Отзвонитесь минут за пятнадцать, я буду на Фонтанке.

— Мне как-то неудобно, — ни сидеть же мне дома из-за решений Тропинина, которые почему-то оспариванию не подлежат. Не сунется ко мне Смоляков. Ему до меня теперь дела нет. Если раньше был шанс заграбастать квартиру, то теперь у него и того не осталось. Да если бы что… он уже давно наведался бы ко мне, как к Валентине Алексеевне. Вот за мать Димы стоит волноваться. Варков, судя по молчанию, решил меня не приплетать к этому делу, так что я могу жить спокойно.

Голос Артема выдернул меня из размышлений.

— Софья Аркадьевна, это моя работа. Жду вашего звонка.

Он отключился, а я вернулась к делам.

* * *

Чем хорош небольшой бар на маленькой тихой улочке, вдали от крупных магистралей? Всем! У него свой особый контингент. Свой мирок, который не меняют под туристов. Он сделан для «нужд» обывателей, доставляя удовольствие всем от расположения столиков до выбора музыки и меню.

Бармалея мы всей конторой очень любили. И его сотрудники отвечали нам взаимностью. Пиво всегда доливалось до краев высоких бокалов. Сырных шариков подкладывали больше. А, возможно, потому еще, что владелец его, молодой симпатичный мужчина, часто захаживал к нам в контору. Мы были взаимно друг у друга постоянными клиентами. К слову, выглядел он, как настоящий байкер, а у бара часто стоял его массивный железный конь. Он, конечно же, был со своими тараканами, но эта живность в его голове была до жути интересной.

И вот уже полтора часа, как распив по первой, мы трещали без умолку. Особенность ведения разговора в дружной женской компании: говорить всем одновременно, умудряясь слышать собеседника и отвечать ему.

— Зоя, прекрати, а! — одернула Карина подругу. — Ты запарила на их столик оборачиваться. Сейчас еще придут знакомиться.

— А я этого и добиваюсь. Симпатичные же! Это вы тут все при мужьях, — брякнула Зоя, потом посмотрела на нас с Анютой, хмыкнула и добавила, — ну, почти все! А я вот тоже хочу замужем побывать для галочки.

На другом конце небольшого зала сидели двое молодых мужчин. Мне лично за вертящейся Зоей было не видно, да и не особо интересно. Крепкое темное и шарики — вот оно счастье. На пивной волне, я чувствовала, что белая полоса в моей жизни уже «топчется» на пороге.

— Ну вот! Я же говорила! Они идут! — буркнула Аня.

— Добрый вечер, — после этих слов четыре головы повернулись к приветствующему.

Мужчина, правда, был симпатичным: около тридцати с веселыми глазами и приятной улыбкой.

— Подарок себе решила организовать, — с улыбкой шепнула Анюта мне на ухо.

Его спутник, на мой взгляд, выглядел более интересно, но он был и старше.

— Алексей, — представился тот, что помладше. — Это мой друг Денис.

Зоя — метеор, конечно же, была впереди планеты всей.

— Очень приятно. Мои подруги: Аня, Соня, Карина. Я — Зоя.

Я прямо представила, как изогнулась бровь подруги, а на губах играет улыбочка.

— Можно к вам присоединиться? — Алексей повторил Зоину мимику, и получилось очень похоже, чем вызвал у нас с Аней понимающие ухмылки.

— Ох, даже не знаю, у нас тут тесная женская компания, особый «девочковый» повод посидеть.

— Готовы пойти на все, — Алексей продолжал с любопытством смотреть на Зою, она ему явно нравилась. Друг за его спиной посмеивался.

— Монолог Чацкого будет вам пропуском, — Зоя легких путей не искала.

Алексей и Денис переглянулись.

— Это там где про чепчики? — зашептала мне в ухо Карина.

— Угу, — ответила я в стакан с пивом.

Зоя считала, что жители культурной столицы России обязаны помнить основную школьную программу по литературе на зубок, потому что сама была по образованию учителем литературы и русского языка. Да-да, она и ругалась очень хорошо, и все «нехорошие» слова писала без ошибок. Но то, что двум мужчинам не повезло нарваться на ее «такое» настроение — это, конечно, провал.

Алексей нахмурил брови, после чего лицо его приобрело выражение страдания и грусти, плечи опустились, и он чуть ли не шаркающей походкой двинулся назад в сторону их столика, но вдруг замер, развернулся, в это момент музыка сделала перерыв, зато мужчина прекрасно поставленным голосом начал говорить:

Мы открыли рты, Денис сложил руки на груди и усмехался, глядя на нас. Алексей же вошел в экстаз, а точнее ввел в экстаз Зою, кажется, она уже влюбилась. Когда знаменитая речь Чацкого закончилась, публика в едином порыве начала рукоплескать артисту. Алексей приложил руку к сердцу, благодарно принимая ликования публики.

— Я бы даже сказала, что угощаю, — улыбнулась Зоя и подвинулась, пнув нас с Анютой. Мы для нее уже не существовали.

Денис сел напротив. Мы повторили заказ, и вскоре за столом уже велась оживленная беседа, заинтересовавшая даже меня, занятую исключительно успокоением нервной системы.

Алексей оказался актером. Правда, работал не по специальности. Но профессия, на которую он обучался в СПбГУ, была ему по душе. А еще он умел быть душой любой компании. Мужчина шутил без пошлостей, умело направлял разговор на темы, которые могут нас всех заинтересовать, но при этом умудрялся выделять Зою. Денис же был, по словам друга, отличным программистом, молчаливый, но не бука. Иногда он вставлял свое веское слово или шутку.

В баре имелся крохотный танцпол, там обычно выступал по выходным весьма талантливый мальчик с гитарой, пытавшийся сникать славу Никольского. Теперь же там, мягко переступая, двигалось несколько пар. В какой-то момент Денис ушел отвечать на звонок, Алексей умыкнул Зою на площадку, Карина и Аня удалились курить, а я осталась одна. Мягкие гитарные переливы и то количество пива, что во мне булькало, погрузили в приятное состояние невесомости. Я откинулась на диване и засмотрелась на три пары, двигающиеся по крохотному пяточку пола, залитую тусклым светом софит.

Забавно, каждая из пар была на своей ступени, на своем уровне дозволенного и сказанного! Зоя и вежливый Алексей не переступали границ: он придерживал ее за талию, а правую руку девушки сжимал в своей ладони. Рядом с ними пара — девушка положила голову на плечо высокого кавалера и закрыла глаза, они явно были в стадии сильной влюбленности, он тоже закрыл глаза и наслаждался близостью. Третья пара умудрялась что-то обсуждать, но это не мешало партнеру крепко обнимать двумя руками свою даму, а ей поглаживать пальцами его короткие волосы одной рукой и скользить по спине другой. Это было почти интимно, почти приглашение.

Дима никогда не танцевал. Не любил. Как бы я не просила. А мне так иногда хотелось побыть с ним наедине в толпе, когда можно раствориться в музыке и партнере. Это особое чувство единения. Вроде бы легко делать шаги в такт, и в то же время это целое искусство. Искусство это мы тоже не освоили.

Пузырьки побежали веселой гурьбой со дна стакана к поверхности, покрытой пенной корочкой. Телефон завозился, принимая смс. Я нажала на кнопочку, включая экран, и сердце сбилось с ритма.

«Не засиживайся допоздна. Ведь нормально ты так и не отдохнула».

Тропинин умел удивлять. Он же вроде не звонит по пустяковым вопросам, а обо мне ему уже доложили. И что на это отвечать? И стоит ли вообще отвечать?

— Муж? — кивнул Денис на телефон, усаживаясь рядом.

— Нет, — все еще под впечатлением ответила я. — Мужа у меня нет.

— Софья, а вы… ты… — он вопросительно посмотрел на меня, ожидая одобрения, — не хочешь завтра где-нибудь встретиться в более тихом месте? Я был бы рад.

— Я даже не знаю, Денис. У меня сейчас столько проблем… — попыталась выкрутиться я.

— По опыту знаю, что проблемы лучше решают две головы, — он улыбнулся.

— К сожалению, мои проблемы не решат и десяток. Я не готова к отношениям. Плюс к тому у меня есть ребенок, — вот это стопроцентный отворот.

— Хмм, то есть ты умудренная опытом женщина, — Денис покачал ногой и посмотрел в сторону танцующих пар.

— Что-то в этом роде, — я расслабилась.

— И все же, мне хотелось бы, чтобы ты позвонила, — он протянул мне визитку.

«Денис Фролов, менеджер по продажам»

Телефонов была два. Один шел серебряной гравировкой по толстой лаковой бумаге, а второй надписан ручкой.

— Лучше по второму, это мой личный, — Денис поднялся и протянул мне руку. — Потанцуем?

Я сунула телефон и карточку в сумочку и вложила ладонь в его руку.

* * *

Из коридора послышался шум. Спросонья я засунула голову под подушку и накрылась одеялом в довесок. Приятный сон еще не успел ускользнуть, и я всеми руками и ногами за него цеплялась. Из бара меня забрал Артем в двенадцать. За это время я раз шесть танцевала с Денисом, получила пинок от Карины, попыталась передать того же Дениса Карине, но не вышло. И почему-то мне очень хотелось избежать встречи Дениса и Артема. Друг Зоиного поклонника был мне симпатичен.

Когда мужчины ушли курить, Зоя, вздернув брови, посмотрела на меня с некоторым осуждением.

— А как же Тропинин?

— В смысле? — оторвалась я от смакования шарика.

— Ну, вы ведь вроде…

— Мы не вроде!

Я, кстати, отправила смс Тропинину с одним единственным словом «хорошо».

— Он тебе не нравится? — продолжила допрос подруга, нагнувшись к моему уху.

— Зой, о чем ты говоришь? Какая разница нравится он мне или нет. Мы все равно вместе не будем.

— Почему это?

— Мужикам за сорок, у которых была семья, есть дети и очень большие деньги это не нужно. Ты думаешь, он будет терпеть хоть один закидон? Нет. Не будет. Быть любовницей среди любовниц — нет, спасибо. К нему тут бывшая жена пытается вернуться. Да и если это абсурд себе вообразить, сама понимаешь, в его мире делать мне нечего.

— Много ума не надо его деньги тратить, — выдала философскую мысль Зоя.

— Вот именно, его деньги. И там ничто и никогда не будет твоим, ты всегда будешь нахлебницей. Мне не восемнадцать лет, я не богатая, и не умею из мужиков вить веревки, как-то не научилась. Даже Димка, вон не выдержал моих скромных попыток, — горько усмехнулась я. — Да и не хочу ничего менять. У меня есть Абрикос, работа, которую я люблю, подруги, родители. Как говорит моя Томуля — надо завести мужичка для души. А Тропинин — это проблемы.

— А зачем тогда ты все это начала? — поинтересовалась подруга.

— Я начала? Я к нему по ночам приезжала? — возмутилась я, чуть не подавившись пивом.

— Ты же с ним переспала.

— И что? Я его к чему-то обязала? Или себя? Если честно, я не привыкла к заботе со стороны мужчин «послесексовой», так сказать. Конечно, мне приятно. Но, даже не зная его, я осознаю, он властный и… Понимаешь, он ведь наверняка все свое нажил не папиным трудом, у него не тот возраст. Его властность она… основана, что ли, на чем-то. Короче, он явно не из мажора такой получился. А это все равно, что тебя вручат какой-нибудь навороченный приборчик, и ты стоишь в руках его держишь и не понимаешь, что с ним делать.

— Ты любишь все усложнять, а просто радоваться не пробовала?

— Пробовала, единственным положительным результатом стал Абрикос.

Подруга замолчала.

— Денис телефон дал? — сменила тему Зоя.

Я усмехнулась, глядя на всезнайку.

— Он тут поинтересовался через Алекса, замужем ты или нет. Пришлось честно сознаться, что нет.

— Сдаешь информацию, — засмеялась я.

Слава Богу, Денису пришлось уехать по делам. Алексей предложил подкинуть Зою. А мы все тактично отказались, хотя он настаивал, беспокоясь за сохранность красивых девушек.

В двенадцать блестящее чудовище Тропинина поглотило меня в свои недра и понесло на Фонтанку. Где я, быстренько приняв душ, завалилась спать.

И вот громкий стук в дверь (не в мою) заставил меня натянуть одеяло. Двери тут были не ахти по звукоизоляции, в отличие от хозяйских. Голос Тропинина разнесся по коридору.

— Анна, где Софья?

На часах крохотного электронного будильника на столе мигали цифры — четыре утра.

Послышался щелчок двери.

— Виталий Аркадьевич, — голос экономки был заспанным, хриплым и полным непонимания. — Софья Аркадьевна была у себя.

— В гостевой никого нет, — рявкнул хозяин.

— А… Так она и не в гостевой. Она вот тут, в соседней комнате.

— Какого… ты ее тут разместила, у нас, что спален мало? — слова Тропинина были еле слышны.

— Но Виталий Аркадьевич, Софье Аркадьевне гостевые апартаменты не понравились, и она сама попросилась сюда. Я не стала ей навязывать. И она точно не могла уйти, у нее нет ключа.

— Ты не дала ей карту? — кажется, кто-то впал в тихое бешенство.

— От вас не поступало подобных указаний, Виталий Аркадьевич.

— А я должен все разжевать и в рот положить?

— Виталий Аркадьевич, она не хотела здесь оставаться, даже хотела с вами побеседовать об этом. Я и подумала, что смысла в эт…

— То есть, ты не создала условий, при которых ей бы тут понравилось.

Неее, точно не спал он с ней. Блин, пить меньше надо! О чем я думаю?!

— Но Виталий Аркадьевич, я… Простите, она же не статусный гость, я, возможно, ошиблась.

— Не статусный гость? — ох, зря вы так, Анна Александровна, даже меня задели.

— Я…

— Пошла вон.

Зазвучали шаги, которые на секунду замерли возле моей двери, а потом продолжили свой путь и затихли вдалеке. А я бессовестно сладко заснула.

* * *

Проснулась я рано. Голова болела, и воспоминаний о вчерашнем было как-то маловато.

Я дико соскучилась по Абрикосу. Мне всю ночь снилось, как я обнимаю дочку и играю с ней. Надоело просыпаться не в своей постели! И вообще, все надоело! Я же так хотела съездить на море! Только денег маловато. Хотя, может, стоит попытаться. Через две недели у меня будет целых семь дней отпуска. Я рехнусь, если проведу их одна и в Питере.

На столе в пакете стояли распечатанные кипы бумаги и книги, которые надо было прочесть, дабы быть в курсе изменений, внесенных в Гражданский кодекс. И все это за сегодня, потому как завтра уже на работу.

Приняв душ, нацепив футболку и джинсы, собрав волосы в хвост (даже привычную косу было делать лень), я взяла пакет с книгами и пошла на кухню.

Там, на высоком стуле устроился Артем в свитере и темных брюках, попивая чаек и читая что-то с планшета.

— Доброе утро, — прохрипела я, только сейчас осознав, как хочу пить.

— Доброе утро, — Артем улыбнулся. — Кофе?

— Пенталгин. А лучше новый мозг и тело, и растянуть сутки часов до сорока восьми, — я плюхнула пакет с книгами на маленький столик у окна и полезла в шкафчик за чашкой.

— Сегодня всем, я смотрю, не хорошо, Анна еще даже не встала, Виталий Аркадьевич тоже.

— Виталий Аркадьевич?! — застыла я с чайником в руках. — Он здесь?

— Да, прилетел в три утра.

Помнится, мне какой-то дурацкий сон про него снился, и про Анну… Он ее ругал. Или это был не сон?

В этот момент дверь в коридоре крыла обслуги хлопнула, и через мгновение показалась одетая Анна с чемоданом в руке.

— Доброе утро, — женщина была бледна, но, при этом, выглядела как с картинки.

— Анют, привет, — Артем поднялся навстречу экономке. — Ты куда это?

— Виталий Аркадьевич меня уволил.

Моя кружка с грохотом опустилась на стол.

— Ты шутишь? — Артем быстро подошел к женщине.

— Нет, — ее голос стал тихим.

— Тогда я тоже ухожу, — он обнял ее за плечи.

И тут до меня только дошло, что они — пара, кольца на пальцах. Господи Боже. Да они муж и жена. Что я там при ней об Артеме ляпнула?

— Не глупи, Тем. Ипотеку мы чем платить будем? — она уткнулась лбом в его плечо. — Когда я еще такую работу найду?!

Про меня забыли. А я вот про них нет. Так значит, это был не сон. А я-то надеялась на пьяный бред.

Прошлепав босыми ногами мимо грустных супругов, я направилась в сторону хозяйской спальни. Кому, как ни мне знать, где она находится!

Стук был не особо деликатный. Вот что я ненавижу, так это «засранство» власть имущих.

Дверь распахнулась секунд через двадцать. На пороге стоял заспанный Тропинин с взъерошенными волосами и в тех самых домашних штанах.

— Соня? — глаза его попытались сфокусироваться на моем лице.

— Это вы из-за меня уволили Анну?

Превращение из заспанного мужчины в строго хозяина произошло мгновенно.

— Анну уволили за неисполнение должностных обязанностей.

— Вы знаете, Виталий Аркадьевич, мы — простые смертные, не всегда можем угадать, чего желают такие великие как вы, тем более мы не в ответе за действия других людей, которые почему-то вашему выработанному плану не следуют.

Бровь Тропинина поползла вверх.

— Я своих решений не меняю.

— Весьма похвальная черта характера. Приятных вам снов, Виталий Аркадьевич.

И прошлепала обратно.

Артем и Анна стояли с круглыми глазами. Уж мои-то реплики они точно слышали.

— Софья Аркадьевна, вас отвезти? — на автомате поинтересовался Артем.

— Да, пожалуйста, домой! — крикнула я из своей комнаты, доставая сумку и закидывая свой крохотный набор вещей первой необходимости. Натянув носки и не забыв пакет с книгами, уже одетая я направилась в сторону гостиной. Там, в гардеробной, где квартировались мои сапоги и пальто с шарфиком.

Накинув пальто, я развернулась к выходу и… налетела на мужскую грудь. И это был не Артем.

— Мы не с того начали, Соня, — руки Тропинина легли мне на плечи.

— По-моему, мы с вами не тем закончили, Виталий Аркадьевич, — я посмотрела ему прямо в глаза, а они к слову у Тропинина были красные от лопнувших сосудов, он сильно устал, это было очевидно. — Я хочу вам выразить огромную благодарность за вашу заботу и за ваше внимание. Мало того, что вы спасли мне лицо, если не жизнь, вы предложили помощь Валентине Алексеевне, мы ни в коей мере не могли на подобное рассчитывать, а уж особенно я, после того, как меня обвинили в похищении вашего же сына. Я рада, что вы и этот инцидент благородно забыли.

— Соня…

— Анна Александровна совершенно не виновата в том, что мне не нравится здесь. Это не мой дом. Я тут чужая. Если бы Леонид не надавил, меня бы здесь не было.

Руки Тропинина соскользнули с моих плеч.

— Я пойду.

Обойдя Виталия Аркадьевича, я замерла возле входной двери. Артем и Анна поступили весьма умно и не высовывали носа.

Мужчина, успевший натянуть футболку, тяжело вздохнул и оперся о стену плечом, приложив пальцы к переносице.

— Соня, я пойду тебе на встречу. Анна никуда не уходит. Но и ты тоже никуда не едешь. Мне нужно хотя бы часа три поспать, у меня очень устали глаза. Потом спокойно сядем и поговорим о том, что мы начали и о том, что я не хочу заканчивать. Тебя устроит такой расклад?

— Я хочу домой, — уперлась моя внутренняя вредина, которая понимала, что дожать осталось совсем чуть-чуть.

— Пожалуйста, Софья, — он ссутулился и закрыл глаза ладонью.

А вот теперь и парочка высунула носы. В глазах Анны стояли слезы. Это было видно даже с моего места.

— Хорошо, — прозвучал мой ответ Тропинину.

 

Глава 18

Тропинин, предусмотрительно отобрав у меня пальто и поместив его обратно на вешалку, исчез в своей спальне. А я пошла в «свою» комнату, где и расположилась в окружении книг и бумаг. Путь мой, кстати, пролегал мимо Анны и Артема, весьма удачно изображавших скульптуры работы Микеланджело: «обрадованную» Рахиль и Давида «в непонятках», я же приняла облик пресыщенного туриста и молча прошествовала мимо произведений искусства, даже не остановившись.

Вот уже два часа как ручка формировала и заполняла таблички в рабочем блокноте, рисовала схематично цветы и домики на полях, пока я пыталась сохранить в памяти важные моменты изменений в законодательство.

Вспомнились институтские годы. Боже мой, больше десяти лет прошло! А до сих еще снятся выпускные экзамены по ночам, пробирая до костей, до замирания сердца: берешь билет и понимаешь, что ничего не знаешь.

А лето в тот год было безумно жарким, градусник зашкаливал на солнце за волшебные пятьдесят, а ты сидишь, зубришь, потому что красный диплом, вот он, почти в руках. Зачем это было нужно? Для самоудовлетворения только лишь. Это притом, что ботаником я не была. Наоборот, и прогулы имелись, и на сдачу зачетов по статистике и бухгалтерии мы скидывали деньги в зачетку. А о пересдаче одного важного экзамена пришлось договариваться чуть ли ни через проректора, ибо я весьма нелестно высказалась о дискриминации по половому признаку, которую пропагандировал преподаватель криминалистики, считая, что исключительно мужской пол его предмет может знать на четыре балла и выше.

Но годы учебы ВУЗе оставили и приятные воспоминания: рядом со мной были те, с кем можно было съездить ночью искупаться на реку, отправиться на пикник за город, в кафешку и в кино, на шашлыки, покататься на лыжах, распив после глинтвейн, сходить на танцы и в боулинг. Родители дали нам уникальную возможность не работать и наслаждаться молодостью, требуя лишь ответственного отношения к учебе. И мы не подвели ни их, ни себя.

Блокнотик продолжал заполняться авторитетным мнением и выдержками из статей, а мысли потекли в другую сторону… Если честно, в сторону Тропинина.

Зоя спросила, нравится ли он мне?! Но можно ли делать какие-то выводы на сей счет? Ведь если сложить все количество сказанных меж нами слов, то знакома я с ним меньше, чем с тем же Денисом, чья карточка отыскалась в сумочке, пока я копалась в поисках ручки.

Я не знаю о Тропинине ничего, кроме даты его рождения, того что у него отличный сынишка и бывшая жена, желающая вернуться под его крылышко. Ну, еще Виталий Аркадьевич знает итальянский, чем вызывает противное до чесотки чувство зависти. У меня, к сожалению, нет склонности к языкам. Да-да, я понимаю, все дается трудом и потом. И отсутствием лени и отговорок… И наличием времени…

Тропинин к тому же может быть требовательным, срываться, понятное дело, особенно после того, как сын потерялся. Может быть, с моей точки зрения, несправедливым, если говорить об обвинениях и попытке уволить экономку. Он может проявлять заботу. И ему не хватило двух предыдущих раз, он хочет повторить постельное приключение.

О его социальном статусе вспомнилось в последнюю очередь, образ его был от его положения неотделим. Такой мужчина не может работать экспедитором или программистом.

Разница между тем же Денисом и Тропинином в том, что первый мне понятен, а последний необычен и потому привлекает. И здесь для меня кроется опасность — я могу чересчур заинтересоваться, могу захотеть… Вот только конец отношений с Виталием Аркадьевичем очевиден, в отличие от Дениса… А быть отправленной восвояси после пары месяцев утех, для меня будет больно, в моей жизни сейчас и так слишком много эмоций и страхов. Я не хочу еще и это переживать.

В дверь постучали. Я вздрогнула и, судорожно вздохнув, поднялась (а я расположилась на полу) и направилась открывать.

В коридоре стояла Анна Александровна с подносом, на нем красовался белые чайничек с чашкой на блюдце, крошечная сахарница и горка печенья.

— Ой, спасибо, — я удивленно отступила в комнату, а женщина, улыбнувшись краешками губ, вошла и поставила поднос на столик.

— Уже два часа дня. Вы ничего не ели. И об обеде не просили.

— Да я… не голодна, спасибо большое.

Она окинула взглядом разложенные на кровати, на полу и на столе бумаги.

— Чай с женьшенем, говорят, помогает работе мозга, — она кивнула и вышла, тихо закрыв дверь.

Еще через два часа я решила размяться, и таки разузнать, где Тропинин, так жаждавший со мной пообщаться.

Анна Александровна сидела на кухне со счетами, толстой книгой и ноутбуком.

— Что-то желаете? — повернулась ко мне экономка.

— Нет. Спасибо. Решила перерыв сделать. Голова чумная. Анна Александровна, а Виталий Аркадьевич уже встал? — как бы невзначай поинтересовалась я.

— Встал еще в двенадцать и уехал с Артемом по делам.

— А когда вернется? — удивилась я.

— К сожалению, я не располагаю подобной информацией. Вообще-то, Виталий Аркадьевич здесь не живет. Только в последнее время зачастил. И, кстати, ваш ключ от замка, — мне протянули серую карту.

Из комнаты послышался припев знакомой песенки, меня кто-то требовал. Номер был мне незнаком, но это в последнее время уже не новость.

— Да.

— Привет, Соня. Это Денис.

Я удивленно захлопала глазами.

— Я понимаю, что номера ты мне не давала, возможно, и звонить не собиралась. Мне пришлось прокрутить сложную комбинацию и выпытать его у Зои. Просто хотел повторно предложить встретиться, посидеть где-нибудь. Прошу, не отказывай сразу. Дай мне шанс.

— Денис, мне очень приятно, но я, правда, сегодня… — взгляд упал на кипу бумаг, — не могу! У меня бумажной работы тьма, зашиваюсь, если честно.

— А я попытаюсь очаровать тебя быстро! — пришла мне улыбка с того конца «провода». — Хорошо, а завтра ты работаешь? У вас же есть обед?

— Работаю, есть, — улыбнулась я.

— Я приеду, посидим, — голос его окрасился надеждой.

Наверняка лев по гороскопу, такими настойчивыми могут быть только львы. А Тропинин, кстати, овен — это еще хуже… Вот честно, в гороскопы не верила, но иногда удивляешься сходству описаний и конкретных личностей…

— Денис…

— Прошу.

— Я позвоню с утра, хорошо? — сдалась я.

— Хорошо, — он признал себя победителем, это чувствовалось по голосу.

Я отключила телефон. Зое завтра будет нагоняй.

Легкий стук в дверь оторвал меня от размышлений.

— Добрый вечер, — в дверях стоял овен, в смысле Виталий Аркадьевич. Выглядел он свеженьким и бодреньким, был в костюме, но пиджак где-то потерял, оттого остался в белой рубашке, темных брюках и галстуке.

— Добрый, — кивнула я.

— Можно войти?

Я сделала приглашающий жест.

Тропинин шагнул в комнату и закрыл дверь. Остановился он возле стола, где устроилась стопочка посланий нашего любимого ведомства, кинул взгляд на то, что лежало сверху, удивленно хмыкнул и, взяв, приблизил к лицу.

— И что, из-за реконструкции сайта они не буду регистрировать сделки с недвижимостью две недели?

— Будут, но дедовским способом — через многофункциональные центры. Не осуществляется лишь электронная регистрация, — ответила я, делая пометку в блокнотике, так как про сие написать напоминалку забыла.

— Обожаю Россию, — хмыкнул Тропинин и вернул листок в кучку.

— В Италии тоже имеет место быть госрегистрация сделок, — сказала я, не отрываясь от просмотра бумаг.

— В Италии право на приобретенный объект появляется в момент подписания, как бы это по-русски сказать, окончательного контракта у нотариуса, и нотариус же право и регистрирует. Покупателю по сути все равно, как он будет это делать, ведь даже расчет производится в момент подписания. А у нас надо брать в охапку кипу бумаг, если хочешь получить деньги, и бегать по инстанциям, — Тропинин оказался ужасно близко, настолько близко, что запах туалетной воды коснулся моего носа, опять навевая мысли о солнечной стране.

— Полагаю, даже если что-то купите, конкретно вы не будете бегать, — улыбнулась я.

— Я не буду, — согласился Виталий Аркадьевич. — Если у меня шанс, Софья, откопать тебя из макулатуры и пригласить на ужин? — он засунул руку в карман брюк.

Я с тоской оглядела свое незавершенное дело, но упускать случай поговорить с Тропининым тоже не хотела.

— Если только никуда не надо будет идти, — гардероб-то мой беден.

— Надо будет, — он протянул руку и нежно отвел пальцами за ухо локон, выбившийся из смастеренного мною пучка волос на макушке. — Но недалеко, и о дресс-коде можешь не переживать. Это небольшой ресторанчик с прекрасной кухней.

— Итальянской? — улыбнулась я.

Тропинин вернул улыбку, став похожим на того мужчину, что принес корзинку со сладостями, которые Сливка с Абрикосиком угомонили с нашей, конечно же, с Томой помощью, за три дня.

— И итальянской тоже. Ресторанчик принадлежит моему другу. Он — отличный повар, это его хобби, и он не любит ограничивать себя национальностью блюд.

— То есть узбекский плов могут подать вместе с рататуем?

— Если войдет в раж, — пальцы его замерли на моей щеке. — Сколько тебе нужно времени, чтобы собраться?

Я чуть отстранилась.

— Двадцать минут.

Брови Тропинина дрогнули.

— Сколько? — голос его был полон удивления и недоверия.

— Долго? — ответила вопросом на вопрос.

— Я ожидал услышать цифру не меньше часа.

— Могу оправдать ваши ожидания, и оставшиеся сорок минут изучать всю эту, как вы ее нелестно обозвали, макулатуру.

— Через полчаса в гостиной, — он усмехнулся уголком губ и вышел из комнаты.

А я выдохнула.

Из одежды у меня были с собой юбка, блузка и кофта (пора бы уже и домой к родному шкафу). Волосы я заплела в аккуратную косу.

— Выглядишь как школьница, — припечатали меня в гостиной через полчаса.

Я пожала плечами.

— Простите, вечернего платья в моем гардеробе не оказалось.

— А я разве сказал, что плохо? — поинтересовались с усмешкой.

Он помог мне надеть пальто, хотя раненой рукой старался двигать меньше. Накинув шарф, я последовала за Тропининым, полагая, что мы посидим в утробе железного коня, но мужчина на улице галантно предложил мне локоть, на который я несколько удивленно положила свою ладонь, и мы пошли вдоль набережной в сторону Невского проспекта.

Было уже темно, свет фонарей игрался в замерзших лужах, стеклах автомобилей и домов, темное небо было подсвечено тысячами огней огромного города. Ветра не было, царило какое-то удивительное морозное спокойствие, такое редкое для города на Неве.

Ушли мы недалеко; всего-то через пару домов, в одном из собратьев-особнячков, нас встретил неприметный вход, появившийся здесь вопреки первоначальному строительному плану, но, надо сказать, все было сделано изящно, совершенно не испортив архитектуры здания.

В пальцах Тропинина мелькнула пластиковая карта, которая оказалась ключом, дверь открылась, и я оказалась в крохотном уголке Италии или Испании или юга Франции. Никаких особых изысков: стены и прочие предметы интерьера выкрашены в белый цвет, что после серо-темного Питера резануло глаз, но человек, оформлявший помещение, с любовью отнесся к своему детищу. В небольшой комнате было всего три столика, точнее они там угадывались, каждый стоял в своей нише за деревянной ширмой. Растения в кадках, на стенах, на полу и подоконниках настоящие, живые, цветы источали едва уловимый аромат. Никакого пафоса, душевность и уют, кажется, откроешь окно, а там переливается всеми оттенками синего Средиземное море, соперничая в мастерстве подбора красок с небом, игравшимся голубыми цветами.

— Вита? — из комнаты, прятавшейся за крохотной стойкой, показался удивленный мужчина в белой рубашке и светлых брюках. — Быть того не может!

Он выглядел моложаво, но было ему уже хорошо за шестьдесят, глаза выдавали, хотя задор в них никуда не делся.

— Может, Рома. Обещал же, что загляну, — Тропинин пожал протянутую ему руку.

— Рад. Как Элона? Как Сергей? Как Шурка? — мужчина был обрадован приходу Тропинина искренне. Я вспомнила, как Виталия Аркадьевича называл, господин, улетавший в Дубай, там тоже звучало «Вита». Ясно теперь, что это не акцент, так называли Тропинина те, кого он считал друзьями, те, кто был приближен к его прошлому и к его семье.

— Шурка женился, ждут первенца. Мать у них, помогает, чем может, — поведал Виталий Аркадьевич. — Сережа в Москве с матерью.

— Здоровья твоему семейству, Вита, — Роман приложил руку к сердцу. — А кто вы, очаровательная леди? — оба мужчины обратили взоры на меня, причем друг Тропинина кидал на последнего заинтересованные взгляды.

— Софья, это мой близкий друг, Роман Васильевич, лучший повар Северной Венеции.

— Возвысил прямо до небес, и совершенно безосновательно — пожурил Тропинина Роман Васильевич. — Приятно познакомиться, Софья.

Мои пальцы чуть сжала удивительно сильная рука.

— Мне нравится очаровывать молодых девушек своим умением, — лукаво улыбнулся Роман Васильевич, наклонившись к моему уху, доверительно сообщил. — Мужчины, красавица, приходят и уходят, а любовь к хорошей еде живет с нами всю жизнь.

— Не поспоришь, — улыбнулась я и сжала его руку в ответ.

— Проходите, — радушный хозяин, приобняв меня за плечи, повел за ближайшую к стойке ширму.

Столик был не большой, а вот стулья удобными и массивными, крохотная вазочка и салфетница — все, чем могла похвастаться поверхность стола.

Тропинин скинул свое пальто, повесил на вешалку, стоявшую у входа в наш кабинетик, и шагнул ко мне, его руки накрыли мои, приготовившиеся распутать длинный шарф, пальцы ослабили узел, а я почувствовала себя ребенком, или… Об этом лучше не думать. Но от его прикосновений по коже пробегали крохотные электрические разряды. Я чувствовала это даже через ткань пальто и толстую вязку шарфа.

Роман Васильевич отодвинул стул, помогая даме занять место у стола. Тропинин уселся напротив.

— И чем же ты нас сегодня удивишь, Роман Васильевич? — Виталий Аркадьевич достал из кармана телефон и, отключив звук, положил экраном вниз.

— Ох, Вита, ты же знаешь, Марьяша с мужем по всему миру мотаются, как неприкаянные. Вот недавно зазвали меня в Мексику. После этого бедно-богатого пестрого ада, Питер кажется еще серее, чем был, и роднее, все больше в этот город влюбляюсь, после каждой поездки. Грядут, дорогие мои, самые тяжелые месяцы, хочется весны, тепла, остроты чувств, — кажется, это был намек. — Узнал и попробовал хороший рецепт мексиканского кошачьего супчика. Сытный, что так важно в нашем климате. Предложу энчилады в соусе моле, остренько, пробирает. Выбор вин предлагаю гостям.

Тропинин кинул на меня задумчивый взгляд.

— На твой вкус, Рома, мы с Соней с Мексикой не знакомы, тебя доверяем целиком и полностью.

Это «мы» из его уст прозвучало как-то интимно. Или во мне проснулся параноик, или… Так, я — не параноик.

Роман Васильевич исчез. Минуты заполнились тихой музыкой, которую я даже не услышала, когда вошла. Наверняка жанр и исполнитель зависят от настроения хозяина, сейчас это были мягкие переливы аккордеона и гитары. Каждый вздох отдалял звук, а каждый выдох приближал, это создавало удивительный эффект того, что музыка живет вместе с тобой, в тебе.

Чуть откинувшись назад, Тропинин с любопытством посмотрел на меня. Зеленые глаза лукаво поблескивали.

— И почему же теперь не понравились гостевая комната?

— Такое впечатление, что вас этот вопрос занимал всю ночь? — пошутила я.

— Отчасти так и есть, тебе не понравилось мое творчество, — усмехнулся Тропинин, как-то по-мальчишески.

— Мне не не понравилось, просто там как-то холодно, — подобрала я правильное слово. — Как в плохую погоду в Питере.

— Когда я жил тут, на Фонтанке, это была моя спальня. Видимо, мое душевное устройство мрачнее, чем мне думалось.

— Вам не нравится общий стиль квартиры, раз вы сделали спальню отличной от других? — удивилась я.

— Модерн обладает большим удобством на мой взгляд, я привык к комфортной простоте.

— А по мне так английский стиль просто изумителен, такой семейный, уютный. Это забавно звучит с учетом того, что в Англии я никогда не была. Для меня это стиль романов Джейн Остин.

— Поклонница мистера Дарси? — улыбнулся Тропинина.

— Мистер Дарси… Ммм… Таких мужчин, на мой взгляд, существовать не может, которые в определенном возрасте, при сложившемся характере, притом, что они чего-то добились, вдруг пересмотрят свое отношение и поведение. Я, скорее, поклонница Элизабет, она ближе к реальности, характер, на мой взгляд, она не меняла, а лишь сумела преодолеть предубеждение и позволить обновленной версии Дарси войти в ее сердце.

— У тебя тоже предубеждение против мужчин, находящихся выше тебя по социальной лестнице? — Тропинин сощурился.

— Нет, у меня предубеждение против всех мужчин. Уж исторически так сложилось, что женщинам приходится быть гибче, приходится с большим мириться и меняться. Хотя, стоит отметить, что границы сейчас размываются. Если сравнивать поколение моих родителей и мое.

В наш импровизированный кабинет вошел Роман Васильевич. В руках его сияли гранями высокие бокалы, занявшие место возле нас с Тропининым.

Густое рубиновое вино наполнило каждый из них на треть.

— А Роман Васильевич, и правда, так хорошо готовит? — спросила я, понизив голос, едва повар ушел.

— Божественно, — кивнул Виталий Аркадьевич. — У него талант. Раз попробовав блюдо, он может приготовить абсолютно идентичное. Он как-то умеет улавливать все нюансы вкуса, специи, соль, ингредиенты. Но он считает себя скорее подражателем, нежели поваром, говорит, что придумывать что-то свое не умеет.

— Вряд ли он получает большой доход от трех столиков? — я пристроила бокал на салфетку. Вино было великолепным, терпким, сочным, я почувствовала, как оно побежало по венам после первого же глотка.

— Роман Васильевич более чем обеспеченный человек. Ему доставляет удовольствие готовка сама по себе. Это закуток для друзей и знакомых.

— Укромное место, где вы обсуждаете важные сделки и правите миром? — улыбнулась я.

Тропинин усмехнулся.

— Нет, у Ромы не принято говорить о делах, в том то и дело, что у него говорят о семьях, друзьях, событиях вне бизнеса.

С ним было поразительно легко и интересно. И дело было не в вине. Мы действительно не затронули вопросов его деятельности. Виталий Аркадьевич рассказал историю особнячка, в котором и разместился семейный ресторанчик, приютивший нас, легенду о призраке старика-сторожа, который до сих пор ищет свои ключи, бродя из помещения в помещение. Для Питера такие сказки не новы, мистикой тут пропитано все. Но Тропинин умел рассказывать, а не просто отдавать приказы, и быть недовольным.

Кошачий суп оказался наваристым, обжигающе горячим и потрясающе вкусным. Своеобразная мексиканская шаверма была остра, но специи не убивали аромата превосходного мяса и овощей.

Роман Васильевич каждым своим появлением давал нам новую тему для разговора. И во многом темы касались Тропинина и Питера. Оказалось, что детство Виталия Аркадьевича прошло в той самой квартире на Фонтанке, правда, тогда это была действительно квартира, а не целый этаж. Прошло оно и на крышах Серого города, которые для подростков были теми же улицами, в его подвалах и бомбягах, сирены, которыми мальчишки раздражали весь окрестный люд.

Мать Тропинина, имя которой с легким придыханием произносил Роман Васильевич, оказалась доцентом кафедры иностранных языков. Наш повар сокрушался по поводу того, что молодой Тропинин нервы ей подпортил основательно.

Я даже не думала, что мне будет так интересно и легко, что я будто смотрю пьесу. И в конце героям хотелось аплодировать, побыть восторженным зрителем.

Но в какой-то момент настроение Виталия Аркадьевича изменилось. Я почувствовала это нутром. Задумчивость пришла на смену веселости.

— Расскажи мне о себе, — голос его был тих, и сказал мужчина почему-то это с акцентом.

— Вас вряд ли интересует, какой садик я посещала и какую школу окончила, — взяв в руки салфетку, я решила занять руки.

— Ты права, мне интересно, чего ты хочешь от жизни, Соня? — вопреки правилам приличия он положил локти на стол, сцепив пальцы в замок и смотрел на меня выжидательно.

— Это почти так же, как спросить про смысл жизни, — я посмотрела Тропинину в глаза. — Хочу, чтобы у меня и Абрикоса было завтра. Когда ты — родитель, и, притом, единственный, жизнь, ее смысл смещаются на твоего ребенка.

— А чего ты хочешь для себя? — он подался чуть вперед.

— Лично для себя, — я задумчиво закусила губу. — Когда-нибудь сдать экзамен и занять вакантную должность. Работать на себя.

— Почему когда-нибудь? Почему не сейчас?

Я усмехнулась своим мыслям.

— У меня есть друг. При всей любви и уважении к нему, он полный профан в юриспруденции. Но его брали на работу в такие крупные фирмы, что все понимающие люди поражались. Да, долго он там не держался. Но все же. Обаяние, честный, прямой взгляд, положительный ответ на вопрос о том, что он знает все и обо всем. Я так не умею. Если иду на экзамен, собеседование, я должна быть уверена, что знаю все. Что ко мне не подкопаются. Поэтому и откладываю, я не уверена в том, что смогу ответить на все вопросы.

— То есть ты неуверенная в своих силах трусиха, — его губы сложились в улыбку, и мой внутренний параноик заподозрил в ней некую толику презрения. — Хороший доход. А что же еще ты хочешь, Соня?

— Всегда мечтала заняться танцами. В детстве я почти четыре года посещала бальные танцы. Даже что-то выигрывала, а сейчас уже и не помню ничего.

— А что мешает сейчас? — улыбка «эта» так и осталась на его губах.

— Надеюсь, что проблемы. И, может быть, когда они разрешатся, я исполню свою мечту, а может так и оставлю мечтой. Ведь нужна же человеку мечта, — мне хотелось сменить тему разговора или вообще уйти.

— Тебе нравится искать отговорки.

Мне он вдруг стал казаться холодным и колючим, хотя тон его остался таким же мягким, а может, потому что он говорил правду. Я действительно искала отговорки.

— Ты полезла во все эти дела с квартирой из-за денег? — он откинулся на стуле.

— Нет, — ответила я твердо, мне так показалось, по крайней мере.

— Тогда зачем? Ты сказала Варкову, что муж не помогал, и мать его вас не навещала после развода. Тогда зачем, Соня? Это неразумно и нерационально.

— Его мать, в смысле мать бывшего мужа, она — беззащитная старушка.

— Но она жила без тебя, и то время пока вы были женаты, и потом.

— Но не в такой же ситуации?! Вы намекаете, что если бы я не полезла, вам бы не пришлось со мной нянчиться? — мнительность выкарабкалась наружу.

— Нет, я спросил, зачем ты стараешься помогать людям, которым до тебя не было дело?

— Потому что мне ее жалко. Я так же одинока, как и она. И кто, если не я, поможет ей?

— Это дает тебе возможность считать себя правильной и особенной? — Тропинин сложил руки на груди.

— Может быть, — я посмотрела ему в глаза. Мне очень захотелось уйти. Казалось, что все то время, пока мы ели и пили, говорили, он собирал меня как пазл. И теперь увидел картинку целиком и сделал свои выводы.

Тропинин заговорил, а я от каждого его слова внутренне съеживалась все сильнее.

— Если разобрать тебя на составляющие, ты ничем не будешь отличаться от других. Ничем. Не способнее, не красивее, не умнее. Ты глупа в своей наивности, слепа в гордыне. Тебя устраивает твоя жизнь, твоя ниша, разве ты бы захотела что-то менять? Ты откладываешь все на потом. Ты боишься отказов и провалов, так, Соня? Если бы я предложил тебе быть вместе, что бы ты сделала? Испугалась? Согласилась, но подумала бы, что можно что-то с этого «поиметь». Правильно, но чтобы ты поимела: дорогу в нечто большое или деньги? Ведь от мотивации в таких случаях зависит и успех отношений, ты ведь это понимаешь?!

Сердце сжалось, кулаки сжались. Прекрасный вечер превратился в попытку раскатать меня. Но, по крайней мере, этот фарс закончится сейчас.

— Виталий Аркадьевич, вы абсолютно правы. Жизнь приучила меня к страху, особенно, когда я уже была не одна, когда у меня появилась дочь. Потому что я за нее отвечаю. Мой ребенок никому не нужен кроме меня. Да, я не смогу предложить ей столько, сколько вы своему сыну, и не заменю ей отца. Мой расчет гораздо горше вашего. Да, я боюсь отказов, и не всегда уверена в себе. И кстати, если бы вы вдруг мне предложили, я бы испугалась поначалу, потом подумала бы, и если бы я вдруг согласилась, я бы даже этот дурацкий язык выучила, я бы постаралась соответствовать, потому что я интерес к жизни не потеряла, я потеряла веру в чудо. Мне пришлось самой покупать Алые Паруса и корабль строить. Потому что даже тот, кто твердил, что любит меня, не сдвинулся бы и на сантиметр. Это я приехала в Питер к Диме. Не приехала, и он бы погрустил и нашел бы другую. Я захотела ребенка. И я не жалею. Может, моя дорога, усилия и мечты не так глобальны как ваши. Но они мои. И да, мне приходится довольствоваться своей нишей, потому что надо думать о том, что мне и Абрикосу завтра есть, и на что покупать жетон на метро.

Я швырнула салфетку.

— У нас больше не получится с вами нормального разговора, Виталий Аркадьевич.

— Потому что ты ждешь от меня только плохого.

— Не правда.

— Правда. Ты настроена на это. Для тебя финалом наших отношений будет расставание месяца через три, угадал? Ничего серьезного, просто секс. Опять угадал? Ты, вполне возможно, даже ждешь от меня привычных ухаживаний, но я не ухаживаю за женщинами, Соня.

— Я заметила. Видимо плохой опыт сказывается, — я уже не смотрела ему в глаза.

— Права, мне хватило того, что я потратил годы и уйму душевных сил на человека, который просто выкинул меня из своей жизни.

— Виталий Аркадьевич, вам больше не стоит переживать. Жизнь уже доказала, что земля круглая.

Я встала.

— Я не отпускал.

Я оперлась руками на спинку стула, встав за нее как можно дальше от него.

— А я не нуждаюсь в вашем разрешении. В этом разница между Лёней, Артемом, Анной и даже вашей женой и мною.

Я обошла стол, и направилась было к выходу, но его стальные пальцы сжала мое запястье.

— Давно ты на работу не устраивалась, Соня, — его улыбка вызвала прилив ярости. — Стрессовые ситуации ты переживаешь весьма странно.

— Стрессов у меня уже предостаточно. А у нас тут разве собеседование?

— Самое натуральное, — его руки окружили меня. — Я был груб, прости.

— На правду не обижаются. Отпустите меня, пожалуйста.

— Нет. Не хочу и не буду, — горячие ладони забрались по кофту и заскользили по спине. — Мне тоже тяжело, Соня. Я хочу, чтобы у нас с тобой получилось нечто большее, чем просто секс. Я в это верю сильнее, чем хотелось бы. Хочу верить, что ты не обманешь моих ожиданий. Я уже оступался. И сейчас не могу позволить себе ошибиться. Ты слышала, какой я тебя вижу, но чувствую я тебя своей, необходимой, правильной, честной, твердой, нежной. Я схожу по тебе с ума. Понимаешь? Нас с тобой обманывали, и мы как никто оценим то, что может быть между нами.

Зря я подняла на него удивленные глаза, его губы накрыли мои, и кислороду вместе со здравыми мыслями в доступе к мозгу было отказано. Его поцелуй был жадным и собственническим. А я вспыхнула как спичка, обвила его шею руками и не могла оторваться. Это было страшно и потрясающе, восхитительно и больно, потому что в чудеса я все же не верила.

 

Глава 19

Ладонь Тропинина скользнула за пояс юбки, а мои пальцы сминали ткань пиджака на его плечах: я сошла с ума, опьянела, меня приводила в исступление неспособность противостоять его запаху и вкусу. Я стала ведомой и послушной, подчиняясь движению его рук, прижимаясь все ближе, желая ощутить его до конца. Даже не верилось, что так бывает. Если я такая не особо красивая и не шибко умная (что, судя по моим действиям, факт очевидный), почему же тогда его дыхание сбилось, а пара моих жалких попыток отстраниться утраивали силу его объятий, это с его-то до сих пор перебинтованной рукой.

Не хочу думать, чем бы это все закончилось, если бы мой телефон не запел песню сверчков в летних сумерках, а солист «Несчастного случая» не затянул скороговоркой песню «Аркадий», стоически ассоциирующуюся у меня с Варковым.

— Это… Анатолий Иванович… — увернулась я от губ Тропинина.

Тот резко выдохнул и, прочертив пальцами по спине, точно когтями, отпустил меня. Я не пожалела, что не выключила звук, мне требовалась, как воздух, пауза в этом сумасшествии. Телефон все распевал про крестики и нолики в кармане пальто, мои руки слегка подрагивали, когда я, пригладив выбившиеся из косы пряди, выуживала его, аки опасное насекомое, чуть касаясь пальцами черных глянцевых боков.

Тропинин, похоже, не мог справиться с взыгравшими гормонами или не хотел, его рука легла на мой живот, прижимая к телу, жар его прекрасно ощущался даже сквозь тонкую рубашку.

— Дда… — мне едва ли удалось справиться с дыханием.

— Софья, с вами все в порядке? — голос Варкова был до невозможности громким в окружившей меня тишине, где даже музыка стала лишь призраком, а единственным реальным звуком было дыхания Виты. Губы его переместились на мою макушку, мужчина прекрасно слышал разговор.

— Дда… — очень захотелось оглянуться. — Вполне.

— Вам надо срочно приехать домой. С местного отдела сообщили, что вашу квартиру взломали…

Меня будто окунули в чан с кипятком. Я даже перестала чувствовать руки Тропинина. Мир застыл. А если бы Абрикос… Трубка быстро перекочевала из моих ослабевших пальцев в ладонь Виталия Аркадьевича.

— Толь, поясни, — мужчина отошел к окну. Лицо его становилось все более сосредоточенным, губы поджались.

Я же стояла в ступоре, каждая минута шлепала по темечку, заставляя ощущать себя жертвой китайской пытки. В голове водила хоровод одна и та же мысль: «А если бы Абрикос и Валентина Алексеевна и я…»

Тропинин отключился, на секунду застыл, прикрыв глаза, затем, скинув оцепенение, направился ко мне. Его горячие ладони обхватили мое лицо.

— Соня, — я подняла глаза, взгляд замер на его губах. Он говорил, что-то утешающее, а я словно впала в гипнотический транс. И лишь когда Виталий Аркадьевич наклонился и слегка коснулся моих губ, согревая дыханием, растапливая лед ужаса, сковавший меня толстой коркой, морок развеялся. — Нам надо съездить на твою квартиру, Соня. Анатолий считает, что это связано с делом твоего мужа, а не просто кража со взломом.

— За что мне все это? — совершенно искренне я ожидала, что он даст ответ на этот вопрос.

— В жизни бывает такие ситуации, их просто нужно принять и пережить. Все будет хорошо, Соня! — меня обняли.

— Спасибо. Если бы не вы…

— Соня, — его голос не давал панике подобраться к сознанию. — Поехали. Быстрее разберемся, быстрее окажемся дома.

Дома… Какого дома? Это мысль затмила все прочие. Отпрянув, я выхватила из его руки свой телефон и судорожно начала листать контакты в поисках номера мамы, мне было необходимо услышать голос дочки и родителей. Мама ответила быстро, на заднем фоне Абрикос подпевал заставке какого-то бабушкиного сериала, и ее звонкий голос чуть ослабил тиски ужаса.

Прощание с Романом Васильевичем вышло скомканным. Для меня, пребывающей в полной прострации, связью со всем внешним миром стала рука Виталия Аркадьевича. Его ладонь крепко сжимала мои холодные пальцы, и я послушно следовала за ним, ощущая себя гигантским Титаником, который вот-вот потеряет самообладание, налетит на айсберг, и море проблем сомнет обшивку, заполнит трюмы и потянет на дно. А Тропинин был крохотным корабликом, буксиром из порта, который, как в детской песенке, вел меня плавно вперед.

Он кому-то звонил, говорил тихим, уверенным голосом, а я держалась за его руку, мягко, стараясь едва касаться, боясь причинить боль. Он сам сжимал мои пальцы. Иногда, очень редко, когда рука его чуть поднималась, и рукав пиджака сдвигался, на запястье поблескивали те самые часы, что я сняла, когда Смоляков Тропинина ранил. Они были дополнительным стимулом к движению. Я плохо разбираюсь в мужских часах. Мне как-то не довелось познать прелесть выбирать их в качестве подарка любимому человеку, ведь Дима часов не носил. Может, какой-нибудь Ролекс, или Вашерон. Хотя, нет, может для других случаев такие часы у Виталия Аркадьевича и были: дорогие и красивые, но эти… Я так долго держала их в руках в нашу первую встречу с Анатолием Ивановичем, что заметила: они уже достаточно старые, простые, без нескольких циферблатов, поглощавших один другой, без камней, лишних бегущих стрелок. Обычные, по-армейски простые. Может, семейная реликвия… Память…

Оказавшись на улице, я вдохнула морозный воздух, пытаясь прийти в себя, но помогло мало. Страх только нарастал, а вместе с ним приходила паника. И неверие, что все это происходит со мной.

Артем мчал нас, усевшихся на заднем сиденье автомобиля, по городу, с немыслимой скоростью. За окном мелькнули росчерками набережная Фонтанки, Невский, Московский вокзал, вечно запруженная нерадивыми автомобилистами и оттого узенькая Гончарная улица, со старыми в облупившейся краске домами.

Супруг Анны решил объехать пробки и покатил в направлении Миргородской, где умело подсвеченная сияла Романовская церковь, а в темноте тонула Боткинская больница, о наличии в ней живых говорила лишь пара озаренных светом окон.

Я устало закрыла глаза и привалилась лбом к холодному стеклу, на кочках зубы стучали, но я бы еще так сидела, если бы не Тропинин, его руки мягко притянули меня в мужчине, устроив мою многострадальную голову на его плече. Я глаз открывать не стала, лоб быстро согрелся, а вот сердце нет.

* * *

В квартире было разрушено и переломано все. Кому-то хватило сил и времени даже отрывать дверцы шкафчиков на кухне и разламывать на части. Мебель, ламинат, игрушки Абрикоса…

Это было так страшно, что ноги в комнате дочки меня держать отказались. Я упала на колени и, уткнувшись в ладони лицом, заревела. Куски любимого Настиного медвежонка (слава Богу, зайца дочка увезла к родителям) валялись под слоем мусора. Дима купил на рождение нашего сокровища огромного плюшевого щенка, от него тоже ничего не осталось кроме воспоминаний и наполнителя. А ведь папа больше никогда и ничего дочери не подарит. На свою спальню мне было плевать. Я могла представить, что там сейчас. Но как можно было так изуверствовать над вещами ребенка?

Насколько же отвратительно чувство: чужой, злой человек, вор копается в твоих вещах, дотрагивается до самого сокровенного! Еще в бытность институтской практики в милиции я не раз читала протоколы и заявления, слушала показания граждан, столкнувшихся с этой бедой. Понимала, конечно, что со временем можно обрасти коркой цинизма и безразличия. Можно… Но это не мой случай! Видеть, как люди переживают за вещи, за воспоминания, за то, что было связано с украденным или уничтоженным, было выше моих сил. А ведь это просто вещи, а если теряют человека…

— Софья? — голос Анатолия Ивановича вытолкнул меня из трясины мыслей, и я с шумом втянула воздух, будто и правда была близка к тому чтобы начать задыхаться. — Вы можете определить, что пропало?

Я потерла лицо руками.

— Все.

Комнату затопило молчание. Несчастные несколько украшений не сравнятся с тем, что моя налаженная жизнь превратилась в хаос. Я растеряно поднялась с колен.

— Мне, похоже, придется квартиру продать и уехать. Я просто всего этого не потяну.

— Софья, — Анатолий Иванович остановился возле меня пытаясь разглядеть в моих глазах зачатки разумного существа. — Соображайте быстрее, — выглядел мужчина очень даже интеллигентно, но в голосе появлялись нотки недовольства тем, что я игнорирую его вопросы, а до этого оперативника и участкового.

— Якорь! — Тропинин стоял в дверном проеме, который лишился косяков и обналички.

Варков поджал губы.

— Софья, давайте соберемся. Что пропало?

— Денег я дома не держу, только украшения. Несколько золотых и серебряных колец и сережек, ничего особенного. Они лежали в специальном боксе в моей спальне с замочком, чтобы малыша, когда маленькая была, случайно не открыла и не проглотила, — я махнула рукой в сторону спальни. — На комоде в спальне стоял. А технику… Он все разбил… Это же был он? — я посмотрела на Анатолия Ивановича. — Смоляков?

— Мы еще не получили видео с камер в лифте и в парадной, но я предполагаю, что да, — Варков тяжело опустился на то, что осталось от кроватки Абрикоса: бамбуковый матрас ныне представлял кучу хвороста. — Он искал то, что забрал Дмитрий. Соня! Нам важно знать. Дмитрий действительно не пытался связаться с вами за пару месяцев до своей гибели? Может быть, он посещал или интересовался у вас какими-то объектами, квартирами, дачами, гаражами, которые вам не принадлежат, но вы имеете к ним доступ, например, в принадлежащих друзьям гаражах некоторые хранят резину.

— Я не знаю ничего. У него было достаточно друзей. Спросите у них.

— Валентина Алексеевна, сказала, что в последние три месяца он практически ни с кем не общался. А кто-нибудь из его друзей связывался с вами?

Я покачала головой. Друзья Димы придерживались решения бывшего супруга, и с нами тоже не особо общались. Даже в соцсетях обычные поздравления с днем рождения сменились полным «игнором».

— Нет, никто. Они считали меня виноватой в разводе.

— А доступ к вашей квартире у него был? — Варков перебирал какие-то бумаги в кожаной папке с замочком.

— Где-то через пару лет после развода я сменила замки. Не специально. Сломался нижний, а дверь была еще на гарантии, приехавший мастер осмотрел и предложил и верхний сменить, у него там тоже что-то расшаталось. Комплект ключей был у меня, родителей и у моей подруги Томы.

Тома! А вдруг и к ней!

Я судорожно полезла за телефоном и набрала номер подруги.

— Мама родная, — все, на что хватило Томулю. Она была дома с Андреем и детьми, и у них все было нормально.

— Ты где мотаешься?

— Живу у Тропинина, — сказала я тихо, хотя в этом не было нужды, мужчины вышли из комнаты: Виталия Аркадьевича затребовал его телефон, а Варков пошел командовать операми и следователями.

— Может лучше к нам? — глухо спросила Тома.

— Смеешься. Такое творится. Тома, это так ужасно, — я не выдержала и заплакала.

— Так. Вдохнула-выдохнула, — голос Томы обрел суровые преподавательские нотки. — Это не самое страшное. Самое главное, что ты в порядке и Настеныш. Чего они не ловят-то его? — уже возмущенно прошипела подруга. — Он мотается по всему городу, а они! Ната, брысь отсюда! Даже крепким словцом ментов не приложить.

— Я позвоню, как что-то известно будет, — улыбнулась я сквозь слезы.

— Звони по вечерам обязательно, — попросила подруга. — Если что, ты знаешь, куда тебе податься.

— Спасибо! — слезы потекли уже не от горя, а от благодарности судьбе за Тому.

Телефон затих. И я, закрыв глаза, сделала по совету подруги три глубоких вдоха. Как ни странно, отпустило. Главное — принять, как сказал Тропинин, а потом можно и решения искать.

Я пошла в зал, где крутились оперативники.

Варков выдал мне охапку листов бумаги и велел писать заявление, чем я занималась, пока не услышала удивленное «Соня». Вскинув голову, я замерла.

— Денис!

В коридоре стоял мой давешний партнер по танцам, так желавший меня быстро обаять. Он был в джинсах, темной крутке и с чемоданчиком, в котором, скорее всего, имел место быть ноутбук.

— Неужели твоя квартира? — мужчина прошел в зал и опустился возле меня на корточки.

— Да, — я криво усмехнулась. — Вот и такое бывает в жизни.

— Много пропало? — он взял мою ладонь в свои большие теплые руки.

— Да больше вандализм, нежели кража. У меня красть-то нечего, — я покачала головой.

— Вот мрази, — Денис чуть сжал мои пальцы.

— А ты что тут делаешь? — поинтересовалась я.

— А я работаю по совместительству в организации, которая камеры видео-наблюдения в вашем доме обслуживает. Вот вызвали, чтобы информацию скинуть с винтов.

— А как же твоя визитка? — там явно значилось не техник.

— Менеджер — основная профессия, но жизнь дорогая, хочешь хорошо кушать — вертись, — он улыбнулся и чуть подался вперед. — Понимаю, все это неприятно. Кстати, а где ребенок? — лицо Дениса вдруг стало хмурым и сосредоточенным.

— У родителей, — я чуть сжала его пальцы, благодаря за поддержку, и попыталась аккуратно руку изъять, но он сжал сильнее, захватывая мою ладонь в плен.

— Соня, — его глаза встретились с моими, — не переживай. Прорвемся.

— Соня, — голос Тропинина заставил меня вздрогнуть, а Дениса повернуться в сторону двери. — Новую дверь поставят в течение часа. Ключи тебе передадут. Квартиру пока опечатают. Возьми необходимые вещи. Бумаги заполнишь дома. Я жду в машине, — отдав приказания, Тропинин развернулся и исчез в коридоре, где под его ботинками захрустел мусор.

Ладони Дениса разжались, выпуская мою руку.

— Твой бойфрэнд? — он горько усмехнулся. — Поторопись. Это же ведь его армия навороченных тачек весь подъезд к парадной заняла?

— Денис… — я зачем-то попыталась оправдаться.

— Теперь понятно, почему ты не стала мне звонить. Ладно, забей. Не буду третьим лишним, — он вышел из комнаты, проследовав по тому же пути, что и Тропинин, и ботинки его издавали тот же хруст, круша жалкие остатки моей нормальной жизни.

* * *

Бокс с украшениями был вывернут, и колечки раскатились по полу, закопавшись в разбросанные вещи, осколки мебели, куски штукатурки и обоев. Как немой укор и символ всех мой несчастий, лежало на крохотном чистом пятачке пола обручальное кольцо. Простое, потертое в царапинах; когда-то я носила его с гордостью, потом по привычке, потом стала часто снимать, меняя на что-то более изысканное, и в итоге совсем забросила. Последние годы брака я даже не прикасалась к нему. Оно — замкнутый круг, в котором я пребывала. Развод стал отличным способом, чтобы его разорвать…

Почему-то сейчас из всех мужчин на земле мне был нужен живой Дима, чтобы спросить, почему он так поступил? Почему подверг опасности жизнь матери и своего ребенка? Что же за причина была, раз он, написав завещание, втравил нас во все это? Бывший муж был ленивым, эгоистом, но он не был глупым и не был безжалостным.

Чемодан я вряд ли найду в этом кошмаре. На кухне на полу валялись кучи пакетов. Один большой я и использовала в качестве временного пристанища для моей одежды, часть из которой вообще придется выбросить.

Боже, где взять такие деньги? Тут же практически капитальный ремонт нужен?! Это, считай, как в новостройку въезжать. А мебель, а техника, а игрушки… Продать эту квартиру и купить поменьше с ремонтом, чтобы хватило денег восстановить утраченное?

Слез не было, оттого было только хуже, внутри все жгло. Пакет выпал из руки, распахнув окно навстречу зиме, я уперлась руками в подоконник, глубоко дыша. Не знаю, сколько я так стояла, пока на плечи не легли теплые ладони.

— Соня, — голос Виталия Аркадьевича проник в заледеневшее сознание. — Это все пустяк. Ремонт сделают в течение недели, после того как Анатолий позволит. Тебе не стоит переживать так.

— Как мне не переживать? Неужели вы не понимаете, что такое для меня дом. Это все собиралось по крупицам. Это все… — я развела руками. — Это вся я. Я — пустяк?

— Это все лишь вещи, Софья, — пояснили мне спокойно, как ребенку.

— Значит, все же пустяк, — я была готова затопать ногами от обиды.

— Почему же ты такая глупенькая и упрямая, — он прижал меня к себе, его дыхание согрело мою щеку. — Соня, поедем домой.

— Нет, здесь, здесь еще остались вещи… и фотографии.

— Когда ты успокоишься, мы приедем, и ты заберешь все, что нужно. Я вызову клининговую компанию, они все разберут. Сейчас тут ничего нельзя трогать лишний раз.

— Зачем вам вся эта возня со мной?

Он усмехнулся мне в висок.

— Спишу это на шок. Мы говорили, о том чего я хочу, всего пару часов назад.

Я чуть отстранилась и посмотрела на него. Легкие морщинки в уголках глаз, тонкие седые нити на висках, тонкий прямой нос. Мои губы заскользили по его подбородку вверх, а руки тянули на себя за ворот пальто. Я целовала с открытыми глазами, следя за реакцией. Он же смежил веки, отдавшись ощущениям.

— Поехали домой, — почти простонал он.

— Это и есть мой дом.

— У нас есть все, чтобы попытаться сменить, условно говоря, место твоей регистрации, — прошептал Тропинин, едва касаясь губами моего лба.

— У меня есть дочь.

— А у меня есть сын, как ты знаешь.

— У меня проблемы.

— Ты не поверишь, я заметил.

— И вы хотите меня со всем этим прицепом?

— Если ты не изменишь своему характеру, своей честности, если ты будешь слушать меня и доверять мне. Если ты будешь на моей стороне, даже если не всегда будешь согласна.

— Ты не будешь помогать мне с моим прицепом и добавишь от себя еще парочку тележек, — мое сердце точно мокрая собака отряхнулось от пыли страха и забилось. Я капитулировала, и «ты» стало белым флагом моей крепости.

Тропинин чуть улыбнулся. Он все понял.

Так иногда хочется, чтобы кто-нибудь сказал, что все будет хорошо. Вот с этой самой минуты. А ведь даже если этот кто-то, доказав перед этим свою божественную сущность и дар предвидения, и скажет сии заветные слова, не поверишь…

* * *

Когда мы приехали на Фонтанку, было глубоко за полночь. Анна Александровна, не кинув в нашу сторону ни одного любопытного взгляда (а может просто я не засекла) быстро удалилась с пакетами с моей одеждой в прачечную. В гостиной на большом глянцевом столе по-царски расположился поднос с чаем, молоком, сахаром.

От еды мы с Тропининым отказались. А вот по чашечке чая распили. Еще в машине возле теплого бока Виталия, я решила, что раз жизнь «несет» меня в объятия Тропинина, и он сам того желает, зачем же я, уподобившись глупому ослу, буду отталкивать руками и ногами того, с кем мне хорошо. Мне хотелось верить в искренность того, что он сказал в ресторанчике. Вряд ли привередливая судьба подсунет мне еще один такой подарок. Тропинин не легкий человек, жесткий, жестокий, но что-то во мне тянулось к нему.

На вопрос, который был отражением его желания, но для меня звучал скорее как приказ — переехать в спальню Тропинина — я ответила кивком головы. Честно полагала, что будет секс, и была к нему готова. Но все оказалось гораздо лучше, когда я вышла из душа, Тропинин спал.

Огромная спальня тонула в густых сумерках, два окна выходили на Фонтанку, набережная которой не засыпала, фары машин неустанно шарили по дороге, выискивая кочки и прочие неприятности. Паркет под ногами был теплым. Прозрачная штора создавала иллюзию, будто я стою за занавесом, смотрю на рассаживающуюся по своим местам публику и вот — вот начнется представление, в котором мне отведена главная роль.

Интересно, а тут водятся призраки? Пожалуй, я бы с радостью побеседовала сейчас с какой-нибудь давно почившей графиней, которая поделилась бы своей посмертной мудростью, в том числе в отношении мужчин.

Заснуть долго не получалось. Простыни были прохладными, дыхание мужчины, выдергивало из сна непривычностью, для человека привыкшего спать в одиночестве, теплота и тяжесть руки, которая в какой-то момент оказалась на моей талии, заставили резко втянуть живот.

А еще очень хотелось узнать, почему же Варков угрожал мне обвинением в похищении Сережи? Ведь, судя потом, что я вижу, Тропинин меня за похитительницу не считал.

Сон сморил лишь под утро. Заслышав возню будильника на столике, я глубже зарылась в одеяло, и, как оказалась, подмышку Тропинина. Вставать категорически не хотелось. За окном и в спальне было темно. В руках Виталия было тепло и уютно.

— Сколько время? — хриплый голос разрушил сладкую дрему.

— Минут десять назад было семь, — я зевнула и перекатилась на спину.

— Тебе надо заполнить бумаги, которые тебе дал Толя. Он пришлет человека за ними, или Артем отвезет. Вечером я за тобой заеду на работу. Возьми отпуск. Шенгенская виза есть? — выдали мне из темноты тираду указаний.

— Виталий Аркадьевич, я — наемный работник, и не могу по своему желанию брать отпуск, когда захочу. Санычу надо найти человека на замену, а это не менее двух недель с учетом всех расшаркиваний с Минюстом.

— Послезавтра вечером мне надо будет лететь на два дня во Франкфурт, я бы хотел, чтобы ты была со мной, — он лег на бок, подложив под голову руку.

— Я не смогу, — тяжело вздохнув, сказала я.

Он тоже вздохнул.

— Хорошо. Но надо что-то решать с твоим графиком.

— Я не могу уволиться. Я не готова к такому, — лепнина на потолке такая интересная…

— К чему ты еще не готова? — поинтересовались у меня наверняка с кривоватой усмешкой.

Я приподнялась на локтях и посмотрела в его сторону.

— Я могу многое, но это слишком быстро, чересчур быстро. Ведь у нас может и не… Я не могу потерять работу.

— Ясно.

Черт возьми, почему я еще и чувствую себя виноватой! Это просто не честно!

— Я попробую отпроситься. У меня нет визы.

— Договорись с начальником, виза у тебя будет, — голос стал гораздо веселее.

Дать себе зарок, что я вот так вот последний раз делаю, иду на поводу? Сомневаюсь, что в том будет толк.

Победитель направился в ванную, а я все еще изучала лепнину на потолке, когда на тумбочке завозился телефон.

Смс от Дениса. Сообщение было злым, полным желчи.

«Итальянец — хороший выбор. Где ты его нашла? На форуме содержанок».

Ну, Зоя! По поводу раздачи моего номера я с ней проведу разъяснительную беседу сегодня! Но Денис… Он казался хорошим человеком. А как быстро делает выводы о незнакомцах. А ведь я ничего ему не обещала, не флиртовала.

Я удалила сообщение. Но слово «содержанка» неприятно царапало сердце. Вот как я буду выглядеть со стороны? А так ли это важно, что подумают другие?

 

Глава 20

Круговерть дел на работе затянула настолько, что я забыла о необходимости поговорить с Санычем и «обидеться» на Зою. К тому же весь рабочий день ловила себя на том, что поглядываю на часы и с трепетом ожидаю девяти вечера. Странное чувство какой-то вторичности происходящего вокруг никак не хотело меня покинуть, важными казались лишь мгновения, когда толстая ажурная стрелка часов замрет на девяти, а ее тонкая изящная сестрица на двенадцати, посему некоторые документы приходилось по нескольку раз перечитывать, а людей переспрашивать.

Бумаги Варкова я заполнила быстро, причем благодаря Зое, которая, как оказалось, мечтала работать в дознании, даже пошла получать второе образование. Сие заявление вызывало у меня удивление граничащее с неверием, на секунду даже изгнавшее мысли о Тропинине. Но, каждому свое!

За документами в обед приехал Артем, своим дефиле по коридору вызвавший дружный вздох даже тех особей женского пола, которые в этой конторе был лишь клиентами. Не представляю, как Анна Александровна с этим живет?! Хотя, если подумать, он должен испытывать схожие чувства, не думаю, что у нее мужчин-поклонников меньше, чем у него женщин.

И сказать по правде, мне в этом вопросе даже хуже. Красота? Проходящее. А вот быть Тропининым… точнее с Тропининым гораздо сложнее. Привлекательный, состоявшийся и состоятельный мужчина — голубая мечта для дамы, которая грезит о чуде. Но вот незадача, Тропинин — не принц, он скорее король в своем праве, абсолютный монарх, который когда интригами, когда жестким тоном, когда ласковым прикосновением, но своего добьется. Для кого как, а лично для меня его властность и решительность были деликатесом, вкус которого хотелось смаковать и не думать о том, что это палка о двух концах. Особенно при моем-то характере…

Помнится, изучали мы «постояльцев» одного брачного агентства с Томой: подруга одно время хотела заставить меня попытать счастье там, но моя натура и внушительный ценник заставили забыть о подобном мероприятии. Так вот, характеристика женщины, которая бы устроила тех, кто прятал за фото со схематично нарисованной манишкой не только лицо, но и некоторую состоятельность, у всех совпадала: тактичная, уважающая мужчин и их мнение. Ах, ну да, еще согласная идти на компромисс.

Уверена, есть на свете женщины, которые в багаже имеют мудрость и терпение, если ни сделать так, чтобы мужчина возжелал пойти в разрез с собственными принципами ради них, то поставить себе на службу мужской сложившейся характер точно. Я себя к таковым не относила. Может, будь я моложе, и проживи до этого другую жизнь, да, наверное, смогла бы. А сейчас, сейчас все сложно.

Но, надо сознаться честно, то, что происходило в моей вдруг резко образовавшейся личной жизни, выбивало из колеи. Даже то, что случилось с квартирой, было затерто впечатлением того, что я сплю в постели Тропинина.

Он не спрашивал «надо — не надо», хочу или нет. Будет ремонт, будет поездка, будет все… Когда мужчина принимает решения, делает то, что сказал, черт его дери, это заводит получше афродизиаков и прелюдий. Я к такому не привыкла, и мне это нравилось. Опять же, пока…

Но, слава Богу, мозг еще не находился окончательно «в плену» гормонов, и то, что случилось с нашим с Абрикосом жилищем не давало расслабиться полностью, и отдаться уже сто лет не испытываемому мною чувству окрыленности.

Меня пугала мысль, что в поисках того, что якобы спрятал Дима, псих — Смоляков может последовать за Настей. Я эту мысль озвучила Виталию Аркадьевичу, на что тот заявил, что Настя и родители мои могут приехать, им уж место найдется. Я, если честно, была поражена. Да, можно начать отношения, но то, что делал он, многие и после пары лет совместного проживания в браке не делали и не предлагали. Или может я просто не тех мужчин встречала?!

Вспомнить хотя бы Диминых друзей. Дружили они еще со школы и были практически одного возраста. Так, один из них до сих пор прожигал жизнь, перебирая одну за другой молоденьких девушек, которые велись на наличие у него некоего призрачного дохода, и если раньше и имелась весьма смутно сформулированная цель — найти жену, то теперь это было просто нежелание терпеть одного человека и свыкаться с его тараканами. О какой помощи в его случае может идти речь? Второй искал себя везде и всюду, в том числе и в браке с отличной девушкой, которая осаживала, толкала, но это его не устраивало, и он с позором был выгнан после трех лет брака, ныне пытаясь отыскать счастье в другой стране. Соцсети все же зло. Слишком много информации мы им поверяем. Еще пара друзей семьями обзавелись, но, я полагаю, лишь один из них оставался жене верен, второй слишком хотел глотать периодически «свежий воздух». Кто бы из них решился на то, что предложил Тропинин? И дело не только в финансах…

А кстати о них. Конечно, финансы имеют значение. И лично у меня состоятельность ассоциировалась с некой степенью скупости, как раз те, у кого деньги есть, их считать умеют. Тропинин, уверена, тоже умеет их считать.

В конце концов, я погрузилась в собственные переживания настолько, что забыла о работе, мне очень хотелось, чтобы, наконец, пробило девять, и Виталий приехал.

Я пыталась занять себя во второй половине дня всем, чем можно, и лишь в восемь вечера вспомнила о необходимости звонка начальнику, уже представив, как голос Саныча скатывается в… в общем туда, откуда потом из отпуска не возвращаются.

Телефон зазвонил сам, сообщив что звонит шеф, доказав в очередной раз, что от судьбы мне не спрятаться.

— Владимир Александрович!

— Привет, Сонь! — голос у шефа был какой-то глухой, и говорил с небольшой задержкой, будто пытался одновременно что-то сделать. — Все нормально?

— Все хорошо, выручка в сейфе. Зарплату девочкам раздала.

— Отлично… Отлично… Слушай, Сонь, у меня тут проблемы дома (шеф у нас родом из Москвы, где, собственно, жена его и проживала, молодая…) Как ты смотришь на то, чтобы пяток дней отдохнуть, а потом поработать две недельки? Я так понимаю, дочка еще у родителей? Да… недельки две с лишним…

Помнится, до рождения Абрикоса такие вот «лишние» деньки вылились в месяц работы без выходных, в конце срока заключения я ходила с глуповатой улыбкой по офису от хронического недосыпа. Но как ни странно, в этот момент я слегка подзабыла про то, что в моей жизни появился Тропинин, зато прекрасно помнила разруху в квартире и обедневшую карточку. Пара неделек… с лишним… это в рублях… Ооо!

— Конечно, согласна!

— Ну, вот и ладненько. Подготовь приказ, завтра буду умолять Минюст, — и Саныч отключился.

В итоге, все давно разбрелись по домам, стрелки перевалили за пятнадцать минут десятого, а никого не было: ни самого Тропинина, ни смс, ни звонка, ни Артема.

Виталий Аркадьевич, разумеется, человек занятой, но… Я набрала номер, и выслушала оповещение о том, что Тропинин вне зоны доступа, как и Артем. Это заставило еще больше приуныть.

Сердце начали тихо прихватывать два «жука-точильщика»: что-то случилось, и меня уже «продинамили» по-английски.

Методом сложных вычислений был обнаружен среди тучи невнесенных в контакты номер Анны Александровны. На звонок ответил деловитый женский голос, который сообщил мне, что Артем будет у меня через пять минут, у него какие-то проблемы с трубкой. Что касается хозяина, то «мне все пояснит Артем».

Черная коробочка телефона замолкла, оставив меня наедине с так и неразрешенными вопросами. Накинув пальто и шарф, и захватив сумку и журнал, все перепроверив и поставив на сигнализацию контору, я выскользнула в коридор и стала спускаться по широкой лестнице с витой решеткой, по которой порхали металлические птицы и цвели металлические цветы. Лестница, изломанная по форме квадрата, спиралью убегала, вниз оставляя между пролетами огромное пустое пространство, вызывавшее трепет даже у тех, кто не боялся высоты. Здание еще не опустело, многие фирмы работали до десяти-одиннадцати, особенно салоны красоты и аптеки.

В районе второго этажа мимо меня пролетел знакомый силуэт.

— Артем?

Мужчина застыл на три ступени выше меня и обернулся.

— Софья Аркадьевна, — лицо у него было хмурым и уставшим, хотя он попытался натянуть улыбку. — Прошу прощения за опоздание и за недоступность телефона, разбил. У вас все в порядке?

— Да, — кивнула я.

— Вы будете против, если мы по дороге на Фонтанку сделаем крохотный крюк, я возьму себе новую трубку? — он зачем-то похлопал себя по карманам пальто, видимо по привычке в поисках телефона.

— Нет, конечно, — пожала я плечами. — А где Виталий Аркадьевич? — это вопрос меня интересовал сильнее всего.

— У Виталия Аркадьевича… — он замялся, — сложности, — и, подумав, добавил, — семейные.

— Что-то с Сережей? — сердце у меня екнуло, так себя ведут, когда что-то происходит с очень близкими людьми, о «не очень близких» в тот момент забываешь. А из всей родни Тропинина я знала только о сыне.

— Нет, — развеял мои страхи Артем. Пояснений от него я так и не услышала.

Мы вышли на свежий воздух. Вокруг переливалась и бурлила Петроградка. Я глубоко вздохнула и наконец озвучила то, о чем размышляла, пока мы спускались.

— Я могу поехать к подруге?

— Зачем? — удивленно покосился на меня Артем. — Вас ждут на Фонтанке. Когда у Виталия Аркадьевича появится время, он с вами свяжется.

Спорить я не стала, если честно находясь в подавленном состоянии, как и всегда, когда планы, которые лелеешь целый день, с треском проваливаются. Пока Артем рулил, бегал по делам, а потом опять рулил, я с безучастным видом ковырялась в телефоне. Тома выложила в социальной сети в группе детского сада фотографии с представления, где малыши задорно аплодировали Иванушке-дурачку и его приключениям в поисках любимой лягушки. Мне захотелось вместо Германии слетать в родные края, желание накатило с такой силой, что даже обожгло глаза непрошенными слезами.

Анна Александровна встретила меня в гостиной, экономка была уважительна и приветлива, будто пыталась компенсировать неловкость ситуации. От ужина я отказалась, попросив лишь стакан чая с ромашкой и кефир, и, абсолютно без задней мысли, направилась в свои покои в «отсеке» для обслуги. Анна Александровна, решив, что я задумалась, тормознула меня в самом начале пути сообщением, что одежда моя приведена в надлежащий вид и в гардеробной комнате в спальне заняла положенное ей место, как и все мои вещи, причем экономка демонстративно кивнула в направлении спальни Тропинина. Уж не знаю, как вещам, но было ли там место мне, я уже была не уверена. Он ведь даже не позвонил…

Приняв душ и забравшись в огромную кровать, я приютилась у самого края, подальше от половины Тропинина. Суть романа, который я пыталась читать, ускользала, и я забросила это неблагодарное занятие. Телефон так и оставался немым: ни звонков, ни сообщений.

Конечно же, мне не спалось. Дурацкое состояние, когда не можешь из-за внутреннего разброда ничего делать, даже убежать в царство Морфея. Я долго крутилась юлой, сбив простыни, пару раз вставала и оправляла труд горничных. Но в итоге сон и усталость все же победили.

Меня разбудили руки. Пальцы скользили по обнаженному плечу. И я, лежа с закрытыми глазами, могла поклясться, что меня пристально изучают два зеленых глаза.

Его дыхание чуть щекотало кожу моей руки, которая, как выяснилось после приподнимания век, была рядом с его лицом.

В темноте спальни, где на нас падал лишь рассеянный свет из окон, мы лежали с минуту, смотря с Виталием друг на друга. Спустя эту самую минуту он наклонился и легко коснулся моей руки губами.

— Прости, что не позвонил. Был очень тяжелый день, — его голос был хриплым и уставшим.

— Все в порядке? — мой был не лучше.

— Теперь да, — он пододвинулся ближе. Запах сигарет и кофе защекотал нос, хотя могу дать руку на отсечение, что Тропинин не курил. Да если вдруг и курил, вряд ли отдавал предпочтение женским сигаретам с сильным запахом и вкусом ментола. Его волосы пропахли этим дымом. — Я хочу тебя, Соня.

Его рука скользнула под одеяло, притягивая меня к мужчине.

* * *

Он был очень уставшим, это чувствовалось в движениях и в дыхании. Он, несомненно, учитывал то, что вроде бы как должен доставить мне удовольствие, но его хватило ненадолго, а мне состояния экстаза было не достичь, слишком высока моя зависимость от эмоциональной стороны, и хотя я ощущала нежность и принимала ласки, но заставить мозг отключиться была не в моих силах. Посему я просто обняла его, уткнувшись губами в плечо, а думала совсем о другом. О том могу ли я… Нет, не так! Имею ли я право спросить, что же такого произошло, что Тропинин даже не позвонил? С одной стороны мы знали друг друга без году неделю, а с другой он сам был инициатором отношений такого рода. В общем Тропинин сладко спал, положив мне руку на бедро, а я нашла новый повод бодрствовать, так и не решившись открыть рот.

Было почти четыре утра, когда я плюнула на попытки заснуть. Забрав телефон тумбочки н и вынырнув из-под руки мужчины, я выскользнула из кровати, накинула длинную кофту, которую захватила из дома, и, плотно закрыв дверь, прошла к утопавшей во мраке кухне.

Хотелось чая с сахаром и лимоном, уютного места, где можно спрятаться ото всех и побыть одной. На ум пришла лишь комната, в которой я квартировалась до переезда в апартаменты Тропинина.

На кухне имелся кулер (обнаруженный мною еще прошлой ночью): ждать, когда закипит чайник, не пришлось, пусть заварку и не так прихватит, но зато быстро. Комната оказалась открытой, убранной и какой-то унылой после роскоши всех остальных помещений. Зато порадовал широкий подоконник с плотными шторами и видом на двор-колодец, где стояли-поблескивали в лучах фонарей, точно лоснящиеся спины огромных жуков — крыши машин. В шкафу нашелся плед, который меня грел целых две ночи. И усевшись на подоконник, я завернулась в его теплое нутро и тихо-тихо включила музыку, сама едва ее слыша. Но память прекрасно воспроизводила все аккорды и слова песен. Так легче думалось. В окнах старых домов не было света, лишь на первом этаже за плотными шторами угадывалась лампа. Там либо сидел консьерж, либо охрана.

А город спал.

Телефон вдруг заверещал гораздо громче, чем ему полагалось для нежной мелодии флейты любимого «Пастуха», я вздрогнула и, повернув экран, захлопала глазами с непривычки от яркого света. Входящий вызов от Виталия Аркадьевича, время — полшестого утра.

— Да, — сказала я почему-то шепотом.

— Соня, — у него был взволнованный голос, — где ты?

— Недалеко от кухни, — решила не сдавать пока своего укрытия. — Сейчас приду.

Соскользнув с подоконника и кинув плед на кровать, я поспешила по коридору. В сторону спальни.

Тропинин был в гостиной в своих незабвенных штанах с растрепанной шевелюрой, сжимая в кулаке телефон, он смотрел в сторону коридора, откуда должна была появиться моя персона. Он так и остался стоять между столом, чья поверхность превратилась в загадочное лесное озеро, тонувшее в ночи, ищущее света звезд, правда, безрезультатно и темным пятном дивана. Мне пришлось подходить самой.

— Я читала, не спалось, и не хотела разбудить, — лучше сразу пояснить.

— Ты расстроена, — он констатировал факт, не спрашивал.

— Нет, — покачала я головой. — Не совсем понимаю, как себя вести в данной ситуации. Это не расстройство и не обида. Непонимание, скорее.

Он тяжело вздохнул, и, обойдя меня и стол, упал на диван спиной к окну и ко мне.

— Тебе придется это терпеть, — судя по интонации, он горько усмехнулся. — Пока я не свыкнусь с мыслью, что ты есть в моей жизни. Пока не осмыслю в полной мере, что мое молчание может тебя задеть. Сумеешь?

— Не знаю, — я положила ладони на прохладный подоконник и засмотрелась на улицу. — Мне сложно обещать. С учетом того, что происходит в моей жизни, я чувствую себя в ловушке. Я могла бы в подобных случаях, когда ты… не можешь, уезжать к себе. Здесь… без тебя, я не в своей тарелке.

— Ты права, возможно, так было бы легче, для тебя, — согласился Виталий Аркадьевич.

Повисла пауза. Тишину нарушали лишь бегущие стрелки старинных часов, украшавших собой комод. «Жителями» этого сложного механизма были крохотные фигурки, стилизованные под дам и королей, валетов и тузов, бронзовые диковинки проезжали по замысловатому маршруту два раза в сутки, все остальное время прячась внутри изящного карточного домика.

— Но, пойми меня правильно, я рад, что все случилось именно так. Если оно и есть, так называемое провидение, то оно было на моей стороне. Ты появилась в моей жизни, пожалуй, в один из самых сложных моментов, когда, уверен, я выбрал бы неправильный вариант и ненавидел бы себя за это.

Я обернулась, посмотрев в темноту, туда, откуда шел звук его голоса.

— Ты уже второй раз спасаешь меня, Софья. Хотя нет, даже третий.

Если честно, я пребывала в полном непонимании. Но Виталий говорил искренне, это чувствовалось. Он однажды уже просветил меня о необходимости доверять ему. Мне же захотелось отпустить тревогу. Я подошла к дивану и села рядом с мужчиной, осторожно взяв его руку в свои ладони. Его пальцы сжали мои.

— Потерпи, Соня. Все наладится. Поверь, со своей стороны я приложу к этому все усилия.

И я поверила, даже не до конца понимая то, о чем он говорит.

* * *

Смоляков напоминал Варкову занозу, угодившую под ноготь: жутко нервировавшую, жутко болезненную и жутко недостижимую.

Почти подполковник поднял все и всех кого знал, но найти этого упыря никак не удавалось, зато интересным стало то, что поведал ему один из агентуры. Смоляков скрывался не только и не столько от органов правопорядка, сколько от тех, у кого руки были куда длиннее, чем у полиции — от своего собственного «начальства». Напрямую, конечно, информатор не сказал, да и вряд ли знал точно, но Смоляков потерял несколько месяцев назад товар на сумму с семью нулями и тянущую за собой всю эту связку «баранок» цифру, превышающую пять. За такие потери отвечают головой.

И, похоже, подозревал он в этом бывшего мужа новой Тропининской пассии. О том, что у этих двоих складываются отношения, которые после ухода Нонны Итальянец себе не позволял в силу крайне неприязненного отношения к женскому полу, недвусмысленно сказали и их приезд на ее разрушенную квартиру, взгляд Тропинина «просившего» не давить на Софью, и обнимашки, которые зафиксировало беспристрастное око видеокамеры.

Все, что оставалось Варкову, это лишь хмыкнуть и призадуматься о том, что его друг, возможно, наконец-то обзаведется женщиной, которая отучит его, хотя бы на время, заваливаться по ночам к друзьям, на которых потом дуются жены. В такой радужный исход верилось с трудом, уж больно уперт и требователен был Тропинин, недоверчив к тому же, да и постоянных отношений он раньше не искал, а тут, как-то слишком резко все закрутилось.

В любом случае, Итальянец приглядывает за Софьей, пристроил ее бывшую свекровь в дорогой закрытый пансион, тем самым слегка уменьшив груз проблем Варкова, которому не пришлось подключать людей к их охране.

Итак, что же Анатолий Иванович имеет в сухом остатке. Да ничего, одни лишь вопросы.

Если в этом замешан Дмитрий, значит, этот самый Дмитрий был одним из звеньев наркотрафика, шедшего из России в Финляндию, ведь он туда грузы возил. Что же могло заинтересовать принимающую сторону? Какой-то новый вид наркотика? Кокаин? Качество дури? Да и принимающую ли сторону?

Смолякову, чтобы выжить, надо либо найти сумму, заметно превышающую пятьдесят миллионов, либо найти то, что спрятал Дмитрий, если последний не сбыл украденное.

Светлана… Она устроила мужа на работу в свою транспортную компанию. И близко зналась со Смоляковым, значит, была в курсе происходящего. Вполне возможно, что она со Смоляковым не просто дружбу водила, а делила все прелести постельной жизни. Кто ее убил? Смоляков? Или ее трупом ему намекнули на то, что будет с ним, если он не вернет то, что задолжал? Характер ранений, нанесенных Светлане, говорил о том, что убийцей вполне мог оказаться и сам Смоляков, а мог и не оказаться. Потому как последний, по словам того же информатора, дурь сбывал, но сам к ней не притрагивался. А колотые раны были нанесены хаотично, будто убийца был либо сильно расстроен, либо сильно настроен на определенный лад определенным препаратом.

В квартирах ничего не было, в этом Анатолий Иванович был уверен. Дмитрий доступа к квартире Софьи не имел, а в «апартаментах» ее бывшего мужа после исчезновения его матери обыск был проведен, но результатов не дал.

На камерах в парадной Софьи Варков знакомого силуэта тоже не обнаружил. Возможно, Смоляков, если это был он, ушел через крышу, запросы на видео с камер в других парадных и лифтах уже был отправлен.

Оставалось только ждать. Пить кофе. И надеяться, что Смолякова прихлопнут свои же раньше, чем он опять что-то учудит. В данной ситуации это был самый приемлемый исход.

* * *

Есть выражение «Бойся своих желаний!». В моем случае его действие оказалось обратным. В силу каких-то важных дел Виталий Аркадьевич уже вечером того же дня, когда у нас с ним состоялся памятный разговор в гостиной, улетел в Италию без меня.

В Пулково мы приехали вместе. Его самолет на Рим улетал на тридцать минут раньше моего на Москву, откуда я с пересадкой должна была добраться до родного города и наконец-то зацеловать Абрикоса.

Тропинин ненавидел, когда все шло не так, как он запланировал. Потому в аэропорту он был хмур и сдержан. Хотя, кажется мне, причиной тому были еще те самые семейные трудности, которые так и остались для меня загадкой.

Варков заверил, что Смоляков после неудачи с квартирами и с учетом сложившейся вокруг него обстановки, вряд ли отправится в турне по России, а будет сидеть тише воды в крупном городе, где затеряться легче. Посему родителей можно не трогать. Верилось с трудом конечно…

После перелетов и нудной пересадки в Москве я, оказавшись в кругу родных, чуть не прослезилась. Ой, вру. Ревела с мамой на кухне вечером в три ручья, выплескивая все, что накопилось. Подумав, даже про Тропинина ей рассказала. Моя словоохотливая, скорая на советы мама в этот раз молчала, точно в рот воды набрала. По-моему, ей не до конца верилось, что все услышанное — правда, а не больная фантазия одинокой несчастной дочери.

В любом случае два с половиной дня настоящего рая дали мне возможность чуть успокоиться, собраться с духом и, еле оторвавшись от дочки, сесть в самолет на Питер.

Виталий звонил все три дня. Говорили мы мало, но я себе льстила тем, что в его словах проскакивали намеки на то, что ему меня не хватает. Хотя, судя по его голосу, спал он мало, больше работал, ведь речь шла, как я поняла, о каком-то крупном слиянии компании.

Рейс в этот раз был прямой и вечерний. Артем уже ждал меня возле выхода из зоны выдачи багажа, а ветер Северной Венеции подкараулил на улице, запутав в взвившихся от его порыва волосах целый ворох снежинок. Привычный монстр полетел по освещенным магистралям, едва касаясь колесами асфальта. А мне взгрустнулось. Рейс «Рим— Петербург» был задержан из-за погодных условий, по крайней мере, часов на шесть, а это значит, что Виталий прилетит не раньше, чем к утру.

Фонтанка встретила нас привычными пробками, особнячками и скованной льдом рекой. Артем был приветлив, даже шутил. Видимо, все в отсутствии шефа расслабились. И мне этот «домашний» вариант Артема понравился больше.

Остановившись на аварийке возле знакомого белого Гелека у входа в особняк, красавец удивленно хмыкнул.

— Странно, а что тут Лёня делает? — копаясь в бардачке, пробубнил себе под нос супруг Анны Александровны. — Досыпал бы последние часы. Вы ступайте, Софья Аркадьевна, я ваш багаж доставлю.

Я вышла из машины и знакомым маршрутом направилась в квартиру Тропинина. Карточка замку входной двери в обитель Виталия Аркадьевича приглянулась, и он, лукаво мигнув зеленым, пропустил меня внутрь. Гостиная была залита светом: все элементы декора и мебель заиграли удивительно насыщенными красками. На столе виднелся поднос с чайником и чашками. А в гардеробной, куда я завернула, на вешалках разместились незнакомые мне, но весьма элегантные пальто. Дамские.

Под ложечкой подозрительно засосало, но скинув верхнюю одежду и оправив распущенные волосы, я все-таки направилась в гостиную.

Чашечки с чаем определенно не госпожу Мизерную дожидались, да я про них и забыла моментально, потому как встретилась с двумя парами глаз, обладательницы которых (а одной из них была Нонна Владимировна) были настроены весьма не дружелюбно по отношению к новоприбывшей.

 

Глава 21

Современные авторы статей для дамских журналов пишут, что настоящая женщина должна, будучи (как оказалось!) от природы прекрасным актером и манипулятором, уметь, в том числе, управлять своими эмоциями, контролируя все от жестов до движений глаз. И, как один из результатов, достигшие в этом искусстве наивысшего мастерства представительницы слабого пола могут одной мимикой поставить на место менее способных оппонентов, если последние имеют хоть толику мозгов. Дамы, расположившиеся передо мной на большом кожаном диване в залитой светом гостиной, явно были профессионалами в этом вопросе. Хотя возраст разделял их далеко не на пять и даже не на десять лет.

Странно, что их чашечки с чаем, кои они придерживали за крохотные витые фарфоровые ручки, не покрылись инеем, потому что я почувствовала себя так, будто попала в холодильник.

Одну из них, Нонну Владимировну я уже имела удовольствие лицезреть, и в принципе представляла себе, что бывшая жена Виталия не девочка с улицы. А уж после ее памятного звонка, мое появление вряд ли бы могло вызвать на ее лице другое выражение, кроме холодного презрения, ведь ясно без слов, что приехала я в дом Виталия Аркадьевича не доверенность подписывать. А вот вторая сидевшая рядом с ней женщина за пятьдесят, имевшая холеное интеллигентное лицо с вполне себе аристократическими морщинками, показалась мне специалистом, чей класс по осаживанию взглядом во много раз превосходил уровень ее соседки по дивану.

— Софья Аркадьевна, — поприветствовала меня бывшая жена хозяина дома, проявив к тому же вполне предсказуемую осведомленность насчет моей персоны (конечно, возможно у нее просто хорошая память, хотя вряд ли). Женщина, аккуратно поставила чашечку и блюдце на журнальный столик, отражавший яркие потолочные светильники. — Присаживайтесь! — тонкая кисть с длинными пальцами, два из которых были украшены неброскими, но изящными кольцами, вежливо указала мне на кресло напротив.

Разговор из разряда «Выметайся» конечно же, следовало начать в более комфортной обстановке. Вот только садиться мне не хотелось. Хотелось извиниться, подмигнув зеленому огоньку в замке на двери, исчезнуть из этого дома, потому как хотя две представительницы высшего света мне еще ничего не сказали, но в их обществе мне уже было душно.

Может, потому что я чувствовала себя не на своем месте. Может, потому что не предполагала, что в моей жизни состоится подобного рода встреча, где я буду, аки нерадивая школьница на родительском собрании, куда пригласили всех учителей и директора школы с завучем в довесок, в надежде оказать на меня большое воздействие прилюдным разбором моих грехов. Может, потому что была не готова к тому, что выдернутая из тихой, уютной жизни в окружении родителей и моей крохи, я окажусь в пыточной, и никто меня об этом не предупредит.

— Элона Робертовна, мама Виталия Аркадьевича, — Нонна Владимировна вежливо кивнула головой в сторону пожилой дамы.

Это сразу же расставило все по местам. Холодноватые светлые глаза, чуть высокомерное, чуть злое выражение лица, говорившее о том, что сама природа наградила родительницу Виталия подобным строением губ, глаз и тонкого носа, а уж потом сама Элона Робертовна отдала сыну «всю себя».

Что ж, представляются обычно младший старшему, помнится мне по правилам этикета, а значит мать Вита прекрасно осведомлена, кто сидит перед ней. И, полагаю, в высоком уровне осведомленности не последнюю роль сыграли и Лёня, и Анна Александровна, которой не наблюдалось в гостиной, и которая, по идее, должна была первой приветствовать гостью.

Здесь вряд ли кто-то будет играть на моей стороне. Интересно, а Виталий в курсе этого собрания? А что? Идеальный способ избавиться от надоевшей любовницы не своими руками. Я не из тех, кто будет сносить оскорбления ради того, чтобы мягко спать и вкусно есть.

Очень хотелось потрясти головой, чтобы плохие мысли вымело из черепной коробки. Собравшись с духом я прошла к давно дожидавшемуся меня креслу и присела, стараясь держать спину прямо и не сильно задирать подбородок в попытке доказать самой себе свою же силу и достоинство.

— Приятно познакомиться, Элона Робертовна, — я вежливо наклонила голову в знак приветствия. — Нонна Владимировна.

— Чаю? — последовало любезное предложение от бывшей Виталия.

— Нет, спасибо, — мой собственный голос меня порадовал: по сравнению с той бурей, что бушевала внутри, он был удивительно спокойным.

— Рада, что ваш самолет удачно вылетел и приземлился, — парламентарий от их партии решила начать с непринужденной беседы. — Вот Вите так не повезло. Он сможет вылететь лишь утром.

Закралось у меня подозрение, что дамочки еще и ведовскими способностями обладают, и выверты погоды есть не что иное, как их колдовские шалости.

— Сережа по нему очень соскучился. Подумываю завтра с утра поменять билеты, чтобы они с сыном подольше побыли вместе. Они так редко видятся, что не хочется из-за плохой погоды лишать ребенка общества отца, — рассуждала вслух Нонна Владимировна, прихватив свою чашечку с блюдца и слегка оттопырив мизинчик с телесно-розоватым маникюром.

— Да, очень жаль, — пришлось согласиться и подать голос, потому как женщина вопросительно замерла, явно ожидая от меня какой-нибудь реакции.

— Погода в этом году не радует, — поддержала разговор Элона Робертовна.

Голос ее был низким с хрипотцой. Мне почему-то показалось, что она курит, но умело скрывает этот свой недостаток. Мать Виталия прижала к губам край фарфоровой красоты, делая крохотные глоточки, что не мешало ей, однако, открыто и совершенно не смущаясь, наблюдать за мной.

— Просто, Элона Робертовна, вы привыкли к климату Калифорнии. К солнцу и теплу быстро привыкаешь. Кстати, привет Шуре и его супруге! Я так давно не была в теплых краях. Из-за того, что Сереженька не захотел расстраивать папу, поездку в Австралию пришлось срочно отменять. А у вас есть дети, Софья Аркадьевна? — вдруг обратилась ко мне Нонна Владимировна. — Сережа говорил, что у вас дочка, кажется? Вы же знаете эту историю, мама? Софья Аркадьевна нашла Сереженьку, когда тот решил сбежать, чтобы не улетать, и доставила его Вите. Удивительное совпадение и везение.

Так! Кажется, сейчас меня во второй раз обвинят в похищении ребенка. Но мысли женщины свернули в совершенно ином направлении, оставив меня наедине с очередным намеком.

— Так о чем я?! А! Я о том, Софья Аркадьевна, что малышей обязательно нужно вывозить из этого жуткого климата хотя бы пару раз в год. Солнце и морской воздух для их здоровья просто необходимы.

Элона Робертовна опустила чашечку на блюдце и сокрушенно покачала головой.

— Ты права, дорогая! Даже здесь, на Фонтанке, стало как-то холоднее. Будто само здание промерзло, — у нее тоже был акцент, но не такой, как у Виталия, совсем другой выговор получался, видимо, она и правда большую часть времени проводила в Америке, и говорила по-английски. — Помню, когда я получила эту квартиру после смерти Аркадия, здесь было менее красиво, но удивительно тепло. От стен веяло стариной и историей. Духом тех, кто населял это дом еще до революции. А уж когда родился Сереженька, здесь был просто Рай. Надеюсь, все вернется на круги своя. Витя вложил душу в эту квартиру, хотелось бы, чтобы и женские руки подарили ей уют и тепло.

Использование такого забавного способа показать мне, что я тут для временного ублажения хозяина, которой даже прощается в силу, уж даже не представляю чего, то, что этот самый глава рода Тропининых со мной спит, я не ожидала. Это посмешило. И отдавало горечью. Ведь, несмотря на все, что происходило последнее время, я, прячась от собственного же здравого смысла, задумывалась о том, что мне бы, наверное, хотелось иметь такого мужчину рядом. Может быть, даже позволить себе помечтать о семье.

Семья… Правда, стал подспудно мучить меня другой страх. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что не всякий мужчина примет чужого ребенка, как, кстати, и не всякая женщина. А если подумать, Виталий может и хочет видеть меня рядом, но терзают меня смутные сомнения, что он рассматривает он меня как одинокую женщину. Но я не одна. И уже полна тоски от разлуки с дочерью, для меня ее ручки и поцелуи, рисунки и книжки, танцы под музыку, это жизнь, и без нее я себя не представляю. Отношения с тем, кто не примет моего ребенка, не имеют смысла а, говоря по чести, и не нужны.

Интернет, конечно, та еще свалка тупости и лицемерия. И на большее число информации с возрастом глядишь сквозь пальцы, пролистываешь, пропускаешь мимо ушей и глаз. Но задели меня рассуждения на одном мужском форуме, о том, что не стоит мужикам брать разведенку с ребенком. И хотя умом я прекрасно понимала всю глупость отдающих к тому же еще и эгоизмом рассуждений инфантильных представителей противоположного пола, да и отношений мне тогда не надо было (после развода с Димой, я в сторону мужчин смотреть не могла). Но цинизм высказывания, что разведенка это априори неудачница, да и большинство самцов «чужую сперму» никогда не воспримут как свою, вкупе с воспоминаниями о поведении бывшего мужа, всколыхнул во мне яркое мужененавистничество.

Конечно, рассуждать о подобном было рано в отношениях с Виталием, да я еще не скоро бы созрела до знакомства его и моей дочери, даже если бы все шло как по маслу. Вот только было ли бы так? Пусть говорят, что я глупая и тороплю события. Но есть перечень вещей, взгляды на которые изначально у партнеров должны совпадать. Или, я не права?

Мда… Если бы жизнь хотела меня порадовать, я бы провела этот вечер с Виталием, человеком к которому я чувствую нечто очень близкое к большой симпатии, желанию. Но вселенная намекнула, что не стоит расслабляться.

Две дамы продолжали беседовать на отвлеченные темы, каждой фразой подчеркивая то, что меня в мире Виталия не будет. Они так старались, что мне стало жаль, нет, не себя — их. И все это на фоне одной единственной мысли — ведь после приземления моего самолета Виталий не звонил. Последний раз мы говорили с ним пять часов назад, перед тем как мне зарегистрироваться на рейс и расцеловать на прощание родителей и дочку. Значит, он либо в курсе, что я прилетела, и его просветил кто-то из его окружения, либо я очень хорошо научилась себя обманывать, и Виталию все равно. А может наши понятия о жизни и заботе не имеют ничего общего?

Готова ли я к отношениям, к притиркам, к боли, к обидам, к тому, что надо здраво мыслить, осаживать себя, верить? Даже на короткий срок, особенно на короткий срок. Хороший вопрос.

— Простите, — сорвалось с языка. — Не хочу показаться бестактной, но, полагаю, вы собрались здесь не для того, чтобы поговорить о погоде.

Женщины замерли, взгляды их заполнил лед.

— Что ж, вы правы, Софья, — как ни странно, разговор со мной продолжила старшая Тропинина. — Мы с вами взрослые люди. Вы не глупы. И судя по тому, что я вижу и знаю, на охотницу за состоянием вы не похожи, — женщина сцепила пальцы в замок, устроив их на коленях. Ее руки с синими венками, змейками обвивавшими тыльную сторону ладоней, с аккуратными ногтями, говорили о том, что их обладательница умела и следила за собой. — Я даже предполагаю, что между вами и Витей возникло некое теплое чувство. Однако в сложившейся ситуации нам всем требуется пересмотреть свое поведение. Нонне следует занять место, которая она когда-то потеряла, рядом с моим сыном, чтобы семья, которой так дорожит Витя, была единой. То, что случилось между ними, есть череда непоправимых ошибок. Вите нужен сын, а моему внуку — отец. И сейчас судьба дает возможность, если не исправить совершенные ошибки, то хотя бы начать все заново.

То самое роднившее ее с сыном выражение злости сбежало с лица, на секунду на нем промелькнули два таких не сочетаемых чувства как надежда и страх.

— Вам тоже должно стать легче, Софья. За последние шесть лет у Вити было достаточно женщин. Но не одну из них он не поставил рядом с собой, даже не пытался. Воспоминания еще живы в нем и, я надеюсь, чувства. Вы же молоды, и вам стоит обратить внимание на более подходящие кандидатуры.

— Это была его инициатива? — поинтересовалась я, когда Элона Робертовна решила передохнуть. Верилось мне с трудом, что это его идея. Не хотелось верить.

— Нет, — Элона Робертовна покачала головой, и устало прикрыла веки. — Нам с Нонной еще предстоит получить свою порцию недовольства Вити, но это того стоит. Не разрушайте семью, Софья. Мы не хотим конфликта. И вы, и он — свободные люди, и имеете право вступить в… отношения, — подобрала она подходящее слово.

А мне вспомнилось, что ее сын тоже сидел на этом диване, правда, обстановка была более приятной, и он говорил, что все будет хорошо, что он постарается. Я ведь поверила его словам.

— Все же придется показаться невежливой, но я хотела бы услышать это от него самого, — я посмотрела в упор на мать Виталия.

Женщина поджала губы.

— Что ж, раз так… Жаль… Я попрошу вас покинуть мою квартиру, Софья. Если вы захотите в дальнейшем обсудить с моим сыном ваши отношения, ваше право.

Лучше бы с этого и начали.

Я встала.

— Надеюсь у вас есть куда отправиться? — что-то не чувствовалось в ее голосе сочувствия и беспокойства.

— Не волнуйтесь, под вашей дверью сидеть не стану. Я заберу вещи, если вы не против?!

— Разумеется, — кивнула Элона Робертовна.

— Благодарю.

Нонна Владимировна не проронила ни слова и предпочла изучать на пол под ногами, чем напомнила маленькую девочку, с обидчиком которой пришлось разбираться взрослым.

В спальне в сравнении с гостиной оказался удивительно свежий воздух. Пахло парфюмом Виталия, запах был едва уловим, и шел от свитера, который он в момент нашего отбытия оставил скомканным на кровати. Я его повесила на вычурную спинку стула, чтобы не мялся. Видимо, Анна Александровна хозяйское расположение вещей трогать не стала без соответствующего приказа.

Пустой экран телефона не смущал больше. А я собралась с силами и мыслями. Это не могло не радовать.

Так, завтра на работу. Тому дергать я не буду. Гостиницы сейчас пустые (не сезон), ночь я вполне могу провести недалеко от работы.

— Вам помочь?

Я оглянулась, на пороге стояла Анна Александровна. Женщина выглядела бледной и болезненной. Ее даже слегка шатало.

— Да, — замялась экономка, правильно истолковав мой взгляд. — Просто… простуда. Софья Аркадьевна, — она оперлась плечом о косяк. — Господин Тропинин так часто делает. С телефоном. Он к такому привык. Я уверена, когда Виталий Аркадьевич вернется — не обрадуется. Артем отвезет вас на квартиру, которая принадлежит одной из фирм.

— Анна Александровна, не стоит. Я поеду домой! — они издеваются что ли?!

— Но ваша квартира разгромлена, — женщина зажмурилась.

— Вам лучше прилечь, вы еле на ногах держитесь, — ушла я от ответа.

— Софья Аркадьевна, я работаю у Виталия Аркадьевича около трех лет и с Нонной Владимировной не была знакома, его мать я также видела лишь пару раз. Договор у меня подписан с господином Тропининым, и я буду отстаивать его интересы. Кое-какие черты характера работодателя я для себя уяснила, и представляю себе, во что выльется то, что произошло в гостиной. Виталий Аркадьевич ненавидит, когда кто-то пытается лезть в его жизнь и диктовать ему условия, даже его матери это не позволено. И если по прилету он узнает, что вы уехали одна к себе на квартиру, здесь клочки пойдут по закоулочкам, достанется всем.

— Но и вы меня поймите тоже, я не мячик, чтобы меня перекидывали по желанию туда-сюда.

— Софья Аркадьевна, прошу вас. Одна ночь. Артем — ваш водитель. Он останется с вами.

— Зачем вам это? — я непонимающе уставилась на нее.

— Я вам обязана работой, — вымученно улыбнулась экономка.

Вас-то я понимаю, а вот как быть со мной?! Господи Боже, я действительно жду плохого! Неужели Виталий прав?! Как же это больно — переступать через себя, и идти вперед, несмотря на страх нарваться на безразличие и равнодушие.

— Хорошо, — это все на что меня хватило.

* * *

Мой марш через гостиную с сумкой на колесиках, выделенной мне Анной Александровной, был тем еще зрелищем. Пришлось больше времени потратить на то, чтобы привести себя в порядок, чем на сбор вещей, которые я, бессовестно наплевав на труд экономки, покидала, не глядя, в чемодан… Зато кожа сияла, волосы, поддерживаемые аккуратным крабиком, застыли узлом на макушке. Уходить надо с достоинством. Не важно, чем закончится разговор с Виталием, если он вообще состоится.

Кажется, обе заговорщицы были не в своей тарелке. А я к своему удивлению усомнилась, что Элона Робертовна в душе желает того, о чем попросила, а точнее приказала. Странное ощущение того, что она будто зависела в своем решении от бывшей супруги Виталия, меня не покидало. Семейные тайны? Кстати, ни те ли это «трудности», которые так вымотали Виталия три дня назад?!

Артем широко улыбнулся, встретив меня за дверью и подхватив чемодан. Мы быстро спустились вниз и скоро уже неслись по ночному городу на север.

Многоэтажная высотка, в которой располагалась квартира, принадлежащая одной из фирм Тропинина, находилась на Коломяжском проспекте.

Коломяги — не бедный питерский район с частными домами, смотрящими на затянутое облаками небо, залитыми светом окнами в крышах мансард. Эти окна напоминали своеобразные входы в лисью нору, которая поглотила Алису, они манили своим радушием и теплом.

Но мне Коломяги помнились одной непримечательной церквушкой, о которой мало кто знает из приезжих. Ведь славу Исаакия, Спаса на крови или часовни Ксении Петербуржской перекрыть трудно, особенно последней, к которой идут паломники с самыми сокровенными желаниями и мечтами, и, уж проверено не раз, желания и мечты не только о здравии.

Крохотная деревянная церковь Димитрия Солунского, пережившая крах империи, становление социализма вместе с его упадком, блокаду, зарождение капитализма и ныне продолжавшая дарить утешение тем, кто приходит, своим скромным убранством, умиротворяющей тишиной и запахом воска.

И я бы, живя на «далеком» юге города, вряд ли бы тоже узнала об этом месте, если бы не рейс «Шарм-эль-Шейх — Петербург».

И хотя никто из моих знакомых на том самолете не был, душе было больно за безвинно погубленные души, а работа заставила прикоснуться к ужасу, что испытали люди, потерявшие близких в том ужасном теракте. Новости и фотографии никогда не передадут того, что способны поведать глаза человека. И вроде бы обычный день, обычный мужчина чуть за сорок, но его, именно его глаза до сих пор мне снятся иногда. В них и сила, и пустота, и жизнь, и смерть. На самолете летели самые дорогие его люди. Среди бумаг свидетельство о смерти с отметкой об отпевании в этой церквушке. И я не сильно набожная, верившая во что-то высшее, но никогда не ударявшаяся в религию, поехала поставить свечку за всех тех, кто не долетел до дома, потому что помнила, как дрожали мои руки с зажатой розовой бумагой, на которой черный шрифт отпечатал последнюю дату для крохотного существа.

Эта сама церквушка голубая, как летнее небо, в котором и утонул самолет, мелькнула за окном автомобиля. Воспоминания о Диме нахлынули как селевой поток, снесли все защитные стены, которые я возводила вокруг своего сердца.

Артем молчал, и если честно, мне начинало это нравиться. Он и Анна, они были похожи, и, кажется, были неплохими людьми, может они и преследовали свои цели, но это не мешало помогать мне, как оказалось.

Квартира была небольшой и уютненькой. Обычно тут «прописывали» приезжих сотрудников, которых искали по всей матушке России, а-ля поиск талантов, поведал Артем, усмехнувшись.

Как я поняла, в фирмах Виталия, сфера интересов которого выходила далеко за пределы строительства, платили хорошим специалистам хорошо, так что те на подобных служебных квартирах не задерживались, и либо уезжали не солоно хлебавши, либо быстренько обрастали собственной жилплощадью, хоть и ипотечной.

Две комнатки, небольшая кухня. Все необходимое. Я бы и спать завалилась, если честно, но мой и Артемовский желудки как по команде подали сигнал к атаке. Встретив дружескую понимающую улыбку соратника по голодовке, я отправилась изучать кухню, а Артем отбыл в магазин.

Вернулся он с целым пакетом вкусной и совершенно неполезной еды, но после сегодняшнего мне было как-то начхать на «Е» в составе продуктов. Артем же, вырвавшись из-под опеки жены, радостно поблескивал голодными глазами в сторону колбасы.

Но самой замечательной находкой оказалась на дне пакета бутылка красного сухого вина.

— Прямо праздник, — усмехнулась я.

— А что? Нас с Вами отпустили «погулять», — хохотнул в ответ водитель, чем вызвал мой удивленный взгляд. — Уж поверьте, Соня Аркадьевна, — потряс он меня еще и обращением, — завтра халява закончится. Я даже боюсь себе представить, что устроит шеф. Он с виду спокойный, а на самом деле, тот еще «мирный атом».

Я засыпала в кипящую воду макароны и, помешивая ложечкой, задумчиво поинтересовалась.

— Анна Александровна болеет. Вам бы лучше вернуться, о ней стоит позаботиться.

— Анна в полном порядке, — хитро улыбнулся Артем, усаживаясь на табурет возле небольшого стеклянного стола на кухне. — Отличный план против посетительниц, которых она не знает, дабы не отвечать на их вопросы, — мужчина хмыкнул. — А с вами удобно было использовать, чтобы разжалобить.

Ложка чуть из пальцев у меня не выпала.

— Артисты!

— А то, — задорная мальчишеская улыбка обезоружила весь тот запас нехороших слов, что столпились на языке. — Она у меня умница, одна из первых на курсе в Институте сценических искусств.

— Актриса!

— Режиссер! — театрально приложив правую руку к сердцу и воздев глаза к потолку, промолвил соучастник всего того действа, что предстало передо мной на Фонтанке. Оказывается, недалеко от БДТ такой талант обитает…

— Налейте-ка мне вина, Артем. А то, боюсь, я попрошу вас свозить меня обратно, дабы поаплодировать вашей супруге.

Пробка со звучным «чпок» вылетела из узкого горлышка, она остро пахла виноградом и, по-моему, орехами и цветами. Хрустальных предметов посуды для правильного настроения в наличии не имелось, зато нашлась чайная кружка и воспоминания об институтском способе разлива любого горячительного напитка и его последующего употребления.

— А вы где-то учитесь? — голодный желудок сначала сопротивлялся (для приличия), а потом радостно принял взятку.

— Я закончил Политех в своем родном городе, по образованию инженер, — орешки с солью исчезали из упаковочки с ураганной скоростью, Артем сейчас напоминал хитрющую белку. Пришлось по-хамски отобрать хрустящий пакетик и отсыпать себе.

— А я думала, что вы, Артем, модель, — я уселась с кружкой напротив водителя.

— Я? — мужчина удивленно захлопал глазами. — Нет. Хотя кривить душой не буду, предлагали. Но, как-то, не мое.

— Вы меня тогда не поймите неправильно, но зачем инженер шоферит?

Артем усмехнулся.

— Учеба Ани и ипотека, к сожалению, требуют хорошего такого объема вложений. А ненормированный день у господина Тропинина высоко оценивается. Как и умение держать язык за зубами, хорошо водить и знать город. Знаете, как в Лондоне таксисты сдают экзамен на допуск к управлению транспортом. Они должны знать все названия всех улиц, с кем и как они пересекаются.

— Как какие-нибудь яндекс-гугл-карты? — улыбнулась я.

— Да, — кивнул мужчина.

— И вы все знаете? — хитро сощурилась я.

— Ну не все, — сощурились мне в ответ. — Но большинство.

— А Анна Александровна, она ведь очень красивая женщина… — намекнула я.

— Пыталась одно время по подиуму ходить, — хмыкнул Артем, опустив глаза. — Но я попросил уйти. Стереотипы и не только… в отношении этого рода деятельности особенно для девушки уж очень сильны среди нас.

— Погодите, вы хотите сказать, что она… А сколько ей лет? — удивленно замерла я со своим «кубком» в руке.

— Двадцать шесть, — улыбнулся Артем.

— Ох, вот это я дала! Я думала ей за тридцать.

— Это все «штукатурка», которой она себя мажет по утрам, исключительно, чтобы придать себе возраста и важности.

— Второй прокол! — всплеснула я руками.

Вино нежно обволокло мозг, стесывая все острые углы переживаний, которые так больно кололись.

— И откуда же вы приехали? И почему Питер, а не Москва?

— Мы оба из Пскова. Здесь чуть легче поступить и купить жилье. Может позже и в Москву, — Артем высыпал остатки орешков на ладонь и закинул в рот.

— Артем, можно спросить? — этот вопрос меня все так же продолжал мучить.

— Попробуйте.

— А вам сегодня звонил Виталий Аркадьевич?

— Я ему звонил. Как только ваш самолет земли коснулся, — красивые карие глаза мужчины с любопытством изучали меня.

— А почему он сам не звонит мне? Почему его телефон всегда «в отключке»? — не выдержала я.

— Как я понимаю, это его «загон». Если кому-то нужно позвонить с решением или проектом, для этого есть его личный помощник и секретарь, которые все оформят и запишут в лучшем виде, Данил сейчас его личный помощник, вы его, кажется, знаете. Виталий Аркадьевич всегда предпочитал зрительный контакт. Телефон для него это скорее средство отдавать приказы. Или связываться с зарубежными партнерами. Вряд ли он будет звонить вам приказы отдавать. Я так понимаю, он сыну-то по телефону редко звонит. Если они и общаются, то в основном по Скайпу.

Вспомнились наши непродолжительные разговоры, пока я гостила у родителей. Действительно, он говорил мало. Спрашивал мало. Возможно, ему было достаточно слышать, что голос у меня бодрый, а уж если бы возникла проблема, я и так бы сказала, по его мнению.

— Но почему он сам не позвонил мне после прилета? — не могла я осмыслить до конца всей сложности характера Тропинина.

— Он знал, что с вами все хорошо, еще до того как трап подогнали, — совершенно спокойно проинформировали меня с соседнего табурета.

— Все равно странно.

— Нормально, — совершенно спокойно сообщил мне Артем. — Чего названивать?

— Он не знал, что мне устроили разбор полетов на собрании комсомольцев со сдачей партбилета?

— Нет. Телефон к тому времени он отключил. Лёня сказал, что отправил Тропинину сообщение.

— Лёня? — удивилась я.

— Ну да. Он меня поразил, когда я вас из аэропорта привез. Курил, не переставая. Он-то с Виталием Аркадьевичем работает уже больше десятка лет. Знает шефа хорошо. То, что происходит, как я понял, нечто из ряда вон.

Макароны с сыром как всегда не подкачали. Как и собеседник. И бутылка вина оказалась отличной приправой и к блюду и к разговору.

В итоге, беседа зашла о танцах. Как оказалось, Артем одно время увлекался, по просьбе Анны Александровны, конечно, танцами. Ей нужно было выработать пластичность, научиться чувствовать ритм, и для всего этого требовался партнер. А кто лучший партнер? Муж, конечно. Я же поплакалась, что это моя мечта, и с учетом всех приключений, свалившихся на мою голову, никогда мне ее не реализовать.

— Ну-ка, — Артем протянул руку и вежливо сдернул меня с табуретки. — Надо вам расслабиться, Соня (мы в какой-то момент стали Артемом и Соней, хотя продолжали добавлять к этому возвышенное «Вы»). Не думать ни о чем. Виталий Аркадьевич за вас подумает. Не переживайте!

Крохотная кухонька закружилась под заводную музыку по радио. Все слилось в калейдоскоп, где цветные кусочки складывались в замысловатые узоры, порой даже симметричные. Руки у Артема оказались на удивление горячими и сильными, и он отлично вел.

— А здорово у вас получается! — удивленно восклицала я.

— А инженерам это зазорно? — пришел мне в ответ смешок.

— Нее. Я обожаю танцы. Особенно медленные. Длинное платье, туфельки. Руки как-то по-лебединому легко и красиво лежат. Шея как струнка. А вы умеете танцевать вальс? — вдруг выдала я.

— Эм. Давно это было, — улыбнулся Артем. — Но вспомнить можно.

Он перехватил мою правую руку, его же права рука замерла на моей спине.

— Вам надо чуть опираться на мою руку. На правую руку, Соня.

Я удивленно нахмурилась.

— Так вы будете чувствовать, куда я буду вас вести. В подобного рода танцах мужчина — ведущий.

— Не помню, чтобы нам в восемь лет такое говорили преподаватели, — улыбнулась я. — Будто отдаешь кому-то контроль за своим телом.

— Но так и есть. Вы будете двигаться туда, куда надо мне. И лишь изредка мы будем меняться ролями.

— Надо определенно бальные танцы «феминизировать», — рассмеялась я.

— И танец покинет гармония, — совершенно серьезно заметил мой сенсей.

— Спасибо вам, Артем. Я даже не знаю, чтобы я делала после всего, что произошло сегодня.

Телефон на столе вдруг завозился. Я удивленно воззрилась на номер звонившего в такой поздний час. И вдруг улыбнулась. Звонил Тропинин.

Артем, заметив мой кивок и кинув взгляд на экран телефона, убавив с пульта звук музыки на радио, исчез в коридоре, я же, вздохнув, прижала трубку к уху.

— Да.

— Соня. Ты на Коломяжском? — ой, кажется, кого-то трясло от злости.

— Да, я здесь. Все хорошо. Артем привез меня сюда, и он тут, со мной.

— Со мной? — эхом повторил Виталий Аркадьевич, интонации его резко изменились, став приказными. — Дай ему трубку.

— Хорошо, — почему-то дурацкое желание улыбаться никак не хотело меня покинуть.

Артем сидел в зале в кресле и крутил в руках пульт.

— Это вас. Виталий Аркадьевич.

— Артем, — деловито поведал трубке мой партнер по танцам. — Нет. Конечно, — мужчина чуть кашлянул, кинув на меня удивленный взгляд. — Нет. Хорошо. Ждем.

Экран погас, а, значит, Виталий отключился.

— За вами приедет Леня и отвезет вас к Виталию Аркадьевичу.

— В Италию? — удивленно открыла рот я.

— В Лисий Нос. Он прилетел час назад.

* * *

Звонок в дверь прервал наше кофепитие с Артемом, которое, правда, уже подходило к концу. Мужчина ушел открывать, а я потерла пальцами лоб: вино стало потихоньку уходить, оставляя не сильно приятное ощущение, нечто сродни похмелью, хотя выпила я всего-то стакан.

Мои плотно сомкнутые опущенные долу глаза, распахнулись и наткнулись на ботинки, и что-то мне подсказывало, что это не Лёня.

Так и есть. Дорогой костюм. Расстегнутое пальто. Чуть растрепанная прическа, которую не пожалел озорник — ветер, круги под глазами, поджатые губы. Запах зимы.

Я протянула руку, и его пальцы переплелись с моими.

Мы так долго смотрели друг на друга, не разжимая рук, что реальность начала плавно исчезать. Я бы и дальше плавала в океане спокойствия, если бы рука Виталия ни соскользнула, и на обеденный стол ни опустился телефон.

— Он будет только для твоих звонков.

Его поцелуи были солоноватыми и сильными. И совсем недолгими. Ему зачем-то поминутно необходимо было заглядывать мне в глаза. И если сначала это удивляло и чуть раздражало, то потом мне понравилось. Мои пальцы коснулись его подбородка, и большой заскользил, едва касаясь нижней губы. При всей усталости желание вспыхнуло с неистовой силой, и сутки эти разделились для меня теперь на три части: райское утро, кошмарный вечер, и вот пришла сказочная ночь. Я сама испугалась того, как он мне нужен, как хорошо мне, и как до мурашек приятно и страшно при мысли сделать то, что никогда не делала, и даже не задумывалась о подобном — крикнуть дамам из гостиной: «Смотрите, он со мной, а не с вами, он — мой!»

 

Глава 22

Я знаю, над городом плыли облака. Вполне себе обычные Питерские облака, у которых нет ни конца, ни края, и только ночная мгла не позволяла по достоинству оценить переливы серого в их окрасе и прогибающиеся под тяжестью холодного дождя и снега тела. Эти облака, что пуховое одеяло, частенько накрывали наш город. Может, так они спасали его жителей от невзгод…

Пока белый Гелек покорял ночные дороги, мне было удивительно хорошо и спокойно, точно это самое одеяло из облаков укутало и меня с головой, дав передышку разуму и душе. О плохом не думалось и не вспоминалось. О хорошем не мечталось, и не надо. Было просто приятно ощущать плечо Виталия, сидевшего рядом, слушать, как он и Лёня что-то тихо обсуждают, хотя для меня их голоса были лишь фоном — смысл фраз ускользал и растворялся в тихом рокоте двигателя.

Мне нравилось смотреть на проносящиеся мимо окна многоэтажек, подсвеченные витрины давно закрытых магазинов, ночные автобусы с парой пассажиров-полуночников. Все это постепенно сливалось в непрерывные разноцветные полосы, скачущие как кардиограмма бегуна. Глаза потихоньку закрывались, и, как я ни старалась, реальность начала уплывать, размываться самим движением машины. Только рука Тропинина в моей ладони оставалась чем-то незыблемым, в который раз даря мне стабильность. Но даже мысли об этой стабильности уносились вместе с фарами встречных автомобилей, которые едва успевал ловить взгляд.

Что-то знакомое!

Давно это было. Я ехала домой уставшая и сильно расстроенная: тот день на работе не задался. Абрикосик? А она еще и не родилась. Ее не было даже в планах.

Колеса такси шелестели шипами по такому же мокрому асфальту, этот звук обычно мне нравится — тогда раздражал. Мужчина за рулем сосредоточен на дороге, набрав нужную скорость, он переключал передачи резкими движениями, бедный рычаг коробки было очень жаль.

Тогда за окном автомобиля струилась черной лентой Нева, в которой купались отблески уличных фонарей, освещавших проспект Обуховской Обороны, темнели на другой стороне реки силуэты старых домов, кирпичных заводских труб и котельных.

Что же случилось? Вспомнить бы. Я не так давно переехала в Питер, устроилась на работу, и слегка накосячила, за что мне снизили и без того небольшую зарплату. Я же не скажу об этом Диме? Нет, не скажу. За квартиру в складчину хватит платить. А так… Затяну пояс потуже. Сама виновата. Все эти новые программы. Огромная толпа людей, к которой я не привыкла, ритм работы! Конечно, я должна была быть внимательнее! И хотя никто не пострадал, ошибку я же нашла и поправила, вызвонив клиентов, и они даже не качали права, наоборот, милейшая семейная пара оказалась, но я не смогла спорить с начальницей, потому что чувствовала себя виноватой. Мда… А ведь тогда лишних денег на такси не было. Но и на метро ехать не хотелось.

Ненавижу ошибаться! Ненавижу, когда мне высказывают то, что и так понятно, и я себя корю за недосмотр гораздо сильнее.

Звонок крохотного телефона, забавно, маленькая трубка, таких и не делают уже. Я помню, звонил Дима, а кто еще мог мне звонить тогда?!

— Привет, красавица. Ты далеко? Я уже ужин приготовил.

— Пять минут, и я на месте.

— А что с голосом? — Дима чем-то загремел.

— Все нормально, — соврала я. — Устала просто.

— Завтра выходной, отдохнем, посидим, — он продолжал параллельно что-то делать, похоже, готовил. — Кстати, напомни, расскажу тебе интересную вещь! Ты такие штуки любишь, я знаю.

Интересную вещь… Что же он хотел рассказать тогда? Что-то ведь…?

— Соня, — голос Виталия у самого уха и его теплое дыхание выдернули меня из нахлынувших воспоминаний. — Не засыпай, мы почти на месте.

— Все нормально, я не сплю, — пробормотала я, глядя в окно. — Витя (первый раз я назвала его так!), а почему машина белая?

Тропинин хмыкнул. Это было понятно по ветерку, скользнувшему по моей щеке.

— Сережке больше понравилась.

Богатому мужчине, который покупает машину стоимостью за двадцать миллионов, цвет выбирает ребенок?! Цвет совершенно неподходящий для серого климата культурной столицы и российского бизнес менталитета. Интересно, а что позволял выбирать Тропинин Нонне Владимировне? Давал ли он ей достаточно свободы? Доверял ли он ей? А если она не просто так ушла? Ведь всегда виноваты оба… Почти всегда…

— Приехали, — голос Виталия разметал навалившиеся на неспособный отбиться мозг вопросы, как ветер листву.

Действительно, в свете фар медленно открывались автоматические ворота с кружевом причудливо изогнутого металла на верхушке. За ними показалась широкая аллея. Границы подъездной дороги очерчены фонариками. А впереди дом. Знакомый и чужой одновременно. Я была в нем лишь раз… Интересно, а почему Виталий не привез меня сюда сразу?

* * *

— Анатолий Иванович! — в кабинет следователя, где царствовали тишина, покой и темнота, ворвалась Татьяна. — Вам звонят из пансионата в Зеленогорске, где потерпевшая по делу Мизерного находится.

Варков резко сбросил ноги со стула, который предварительно подтащил к столу и накрыл листами бумаги, чтобы не снимать обувь. Ему очень хотелось спать. Очень. Настолько, что он даже не признал поначалу девушку, и даже забеспокоился, что такая красотка делает в его кабинете, и как на это отреагирует любимая жена. Это ж скандалов не оберешься!

— Кто? — переспросил следователь, потянувшись за очками, забравшимися на самый верх приличной пачки дел, которую он пытался себя заставить просмотреть.

— Валентина Алексеевна Мизерная, мать погибшего Дмитрия Мизерного, та, которую поместил в пансионат господин Тропинин, — доходчиво объяснила помощница заспанному Варкову.

— А… Да… — красная лампочка на телефонном аппарате призывно мигала, но мужчина спросонья заметил ее только сейчас. Трубка оказалась неприятно холодной по сравнению с ухом, нагретым рукой, на которой оно вместе с головой уютно почивало пару секунд назад. — Варков, слушаю.

— Анатолий Иванович? Это дежурный врач Зеленогорского пансионата. Отметка стоит в деле, что о происшествиях с нашей постоялицей необходимо сообщать вам сначала. Вот и звоню вас известить. Сегодня на территорию пансионата попытался проникнуть человек, чье описание и фото имеются в деле пациентки Мизерной. Есть видео с камер. Если честно, Анатолий Иванович, то, что его не пустила охрана, просто чудо. Мы с органами не враждуем, сами понимаете, а у него было удостоверение следователя областного отдела полиции.

— Он до бабульки не дошел? — сон у Варкова как рукой сняло.

— Нет, — проинформировал мужчина. — Хотя его уже пропустили на территорию пансионата, и он ожидал в холле. Но один из охранников позвонил в отделение, уж и не знаю, что ему не приглянулось в этом мужике. В полиции сказали что, разумеется, там таких нет, и не было. Но, вы сами понимаете, мы так обычно не делаем, хотя теперь похоже начнем… — задумчиво проговорил себе под нос врач. — Так о чем это я?! А! Вызвали наряд. Но этот, как его, Смоляков, видимо почувствовал чего и сбежал. Одному из охранников челюсть сломал, когда тот его задержать пытался.

— Можете видео с камер предоставить? — устало потер глаза Варков.

— А куда же мы денемся?! Но вы запросик-то черкните.

С пациенткой все в порядке?

— Конечно. Мы ей сообщать не стали. И… Анатолий Иванович, в деле указан еще один телефон… — голос врача замер на многозначительной ноте.

Забавно, что не начальник или кто-то из службы охраны пансионата звонит, а врач?! Видимо, не все в курсе, кто оплатил содержание бедной старушки в их слегка элитном заведении.

— Не звоните. Я сам сообщу, — тяжело вздохнул Варков, посмотрев на часы. Время уже было ближе к восходу питерского блеклого солнца, чем к полуночи.

— Вот и славненько, — голос у собеседника сразу стал противненько бодреньким. От своего организма Варков такого взрыва энергии уже и не ожидал.

Трубка медленно опустилась на стол, посигналила кнопочкой-лампочкой и отключилась. Вот так хотелось отключиться и Варкову.

Усталость и дела с начала года лишь копились. И конца этому не было видно. Анатолий Иванович совершенно искренне обиделся на судьбу за то, что та все никак не отправит Смолякова в преисподнюю, где тому самое место.

За появление этого индивидуума в жизни следователя надо сказать огромное «спасибо» Итальянцу. Но друзьям принято помогать, что собственно и делал Тропинин, и Варков не мог себе позволить уйти в сторону, свалив все на подчиненных или на кого другого. Да и чувство собственного достоинства Анатолия Ивановича было задето. Вот ощущал себя Варков точно в замкнутом пространстве с начинающей развиваться своеобразной клаустрофобией.

Никак он не мог понять нескольких вещей. Во-первых, как Смоляков умудрялся скрываться от своих же? С его родом деятельности это не просто. Его знают и поставщики и распространители, а, возможно, и многие крупные покупатели, которые смеют надеться на скидку в случае предоставления информации. Во-вторых, почему он, уподобившись барану упертому, достает старуху? И так понятно, что она ничего не знает. Как, впрочем, и Софья. В-третьих, каким идиотом был погибший Мизерный, присвоив партию на такую сумму? Если он хотел заработать денег, то ничего бы у него не вышло в девяносто девяти процентах случаев. Невозможно человеку со стороны сбыть такой объем дури. В итоге, мужик подставил всех и даже собственного ребенка под удар.

А еще Варков был уверен, что Смоляков не убивал Светлану. Хороший все-таки специалист-патологоанатом Семен Петрович. Еще бы! Столько-то в профессии! Он и приписал Варкову карандашиком на заключении, что удары наносил левша. И удары были точными и сильными, особенно в районе печени. Смоляков вряд ли натренировал обе руки.

А значит?

Смоляков хочет найти товар и исчезнуть? Попытается реализовать через конкурентов? У него-то уж куча связей. Лучше попытаться и, возможно, даже исчезнуть из страны, чем ждать конца, сидя в Питере.

Ко всему этому прибавилась еще и просьба Тропинина узнать о гражданском муже его бывшей.

Радов Дмитрий Николаевич. Когда-то бизнесмен, можно даже сказать крупный. Ну… как крупный? Нефтяными вышками не владел и у краников с газом не дежурил, но имел в закромах сеть весьма прибыльных клиник, ни только в столице, но и в провинции. А медицина у нас приносит очень неплохие деньги.

Радов по образованию врач, даже пытавшийся практиковать в далекую бытность свою. Вот и напрактиковался. Возжелал как-то господин Новый Муж Нонны попасть в депутаты Московской городской думы. Кстати, было это уже после того, как мать Сережки хвостом махнула и укатила в Москву. Радова, кстати, она давно знала. Точнее ее отец имел с ним какие-то связи. Ох, зря муженек ее решил в депутаты податься! Правда, так просто решения подобного рода не принимаются. Кто-то стоял за ним. Да и кто откажется от лишних позеленевших американских президентов?! Ну да не суть.

Как выдвиженец, он, конечно же, перестал быть владельцем основной массы своего приносящего доход имущества, распределив его между фирмами открытыми на родственников и знакомых. Но волшебный мандат до его рук так и не дошел, а большая часть имущества назад не вернулась. Рейдерские захваты тому были в помощь. Почему же такое случилось, к сожалению, источник Варкова не проинформировал, ибо не его ума дело. Что, к слову, следователя удивило. Хоть и попал господин Радов как кур во щи, но почему-то казалось, что кто-то его удержал на краю пропасти, не дал совсем пропасть, и как-то «прикрывал» что ли.

Радов ныне обивал пороги судов, пытаясь вернуть назад хоть часть того, что потерял. И ввязывался во все подряд. Разумеется, пара стоматологических кабинетов, которые остались в его ведении, не приносили даже близко того дохода, к которому он привык. Но мужик как-то крутился. Источник сказал, что Радов чист аки стеклышко. Даже налоговой придраться не к чему, да мытари и не заинтересованы были этого делать. А в последнее время так вообще намеки появились у Дмитрия Николаевича на расширение бизнеса. Но в сторону Питера ни одно из щупалец не тянулось. Значит, сие есть инициатива Нонны, уставшей ждать, когда Радов построит новое светлое будущее, и решившей вспомнить о своей большой любви.

Эх, женщины!

Завтра придется ехать в пансионат лично. Это Анатолия Ивановича очень расстраивало. Ибо завтра должен был быть его законный выходной.

* * *

Темные панели, маленькие солнечные круги под лампами, горящими через одну. Весь в огнях снаружи, внутри дом был мрачен и холоден, свет в нем боролся с мраком и проигрывал. Я же только сейчас осознала, как привыкла к роскоши Фонтанки за тот короткий период времени, что там обитала, и к тому, что там было уютнее во сто крат.

Этот дворец чем-то мне напомнил самого его хозяина, там, в метро в нашу первую встречу. Привлекательно — отталкивающим был тогда Виталий. Но если знаешь, каким он может быть нежным… В общем, для меня этот дизайн был насмешкой над словом «дом».

Если здесь и водились женщины, то они, либо по ночам не работали, либо попрятались. Сумку принес высокий, худощавый, молодой человек в костюме. Он даже не смотрел в мою сторону и, не проронив и слова, исчез. Я и его присутствие заметила случайно, выглянув из-за угла спальни, куда меня привел Тропинин. А спальня определенно была хозяйская.

Странно, если в особнячке размещение моих вещей в его комнате не казалось мне чем-то необычным, то тут нахлынуло чувство неправильности происходящего. Будто я делаю что-то зазорное, то, что осуждается людьми.

Два больших окна в спальне смотрели в ночь, видимо, там предполагался вид на залив, но сейчас все тонуло во мраке. Темные рамы под дерево идеально дополняли темный пол. Светлые стены. Кровать. И Двери, двери…

У окна расположилось два кресла. В одно из них я и опустилась. Взгляд пытался пробиться за стекло, в котором, как в зеркале, отражалась комната. Не уютно. Вряд ли нас кто-то видит, но ощущение, что я в аквариуме, не отпускало.

Эйфория от того, что Виталий приехал за мной, давно прошла, и остался в душе осадок того, что я могу мечтать, о чем хочу, но жизнь все равно расставит все по своим местам вне зависимости от моих желаний.

Тропинин опустился в кресло напротив. Он остался в рубашке и брюках, скинув пиджак на кровать. Под тканью угадывался бинт, который он носил после нападения. Это еще больше приблизило к реальности. Волосы его влажно поблескивали. Он иногда чуть жмурился. Я заметила, что сильнее всего усталость сказывалась на его глазах. В какой-то момент он перестал сражаться с опускающимися веками и замер, будто заснул. На нас снизошла тишина, удивительная тишина пустого дома, которая имела свое очарование.

— Предлагать тебе выпить уже поздно? Твое хорошее настроение уже улетучилось, — тихо произнес хозяин дома.

— Пожалуй, да.

Он вздохнул, подался вперед, уперев локти в колени.

— То, что случилось, Соня, я не предвидел подобного поворота, и тем более подобных действий со стороны матери, — он не оправдывался и не извинялся, он лишь сообщал мне очевидное.

— Элона Робертовна и Нонна Владимировна вместе представляют собой грозную силу. И цели их светлы, даже святы в каком-то смысле, — немного иронии все-таки просочилось, как я ни пыталась этого избежать.

Он усмехнулся.

— О святости Нонне надо было думать чуть раньше.

— Она изменила? — поинтересовалась я, не ожидая ответа, если честно.

— Она предала, — он сказал это спокойно, но эхо горечи в его словах я уловила. — Она не стала пояснять, забрала сына. Если бы ни его возраст и то, что я не могу ее обвинить, что она совершенно не годится на роль матери, я бы, не задумываясь, приложил бы все силы, чтобы лишить ее даже права с ним видеться.

Я поняла! В доме не было фотографий и милых безделушек. Он стер все, все, что напоминало бы ему здесь о существовании женщин вообще и Нонны в частности. Это была его берлога одиночества.

Когда Дима ушел, мне тоже хотелось все порвать и перебить. Ровно один час! А потом я будто прозрела. Я не зависела от него больше. Мне не надо крошить в труху фотографии, выкидывать мелкие вещи и усилено «забывать», чтобы не было больно. Больно было, но это бы не помогло. Я бы даже сохранила с ним вполне дружеские отношения, если бы не он сам. Я перегорела. А вот Тропинин, похоже, нет. Он слабаком не был. Но ведь если человек силен, то и привязанность его сильна, да и зависит многое от обстоятельств. Тем более у них есть сын, которого он любит и не бросил, и ему волей-неволей приходится сталкиваться с бывшей женой.

А может он просто пытается заменить ее мною и мне подобными?

Бесполезно, как в детской игрушке, забавной такой, я ее купила Абрикосу давным-давно. Шесть дырочек разных по форме и шесть формочек: звездочки, кружочки, квадратики… Треугольник никогда не пройдет в прорезь для квадрата, а кругу не стать звездой.

— Мне предстоит работать без выходных следующие две недели. У моего начальника семейные проблемы, — пальцы скользили по гладкому дереву, изучая рельеф подлокотников массивного кресла.

Виталий молчал и даже глаз не открыл, хотя губы его недовольно поджались.

— После этого ты пересмотришь свой график?

— Как ты это себе представляешь?

— Возьми отпуск для начала.

Я вздохнула.

— Хорошо. Я могу завтра позвонить Анатолию Ивановичу и спросить о возможности начать ремонт в квартире?

— Соня, — Виталий произнес это так, будто пожаловался на непослушного ребенка небесам.

Я же в это время изучала краешек своего свитера.

— Мне нужен свой угол на такие… случаи, да и вообще… у меня же дочь.

Подняв глаза, я наткнулась на взгляд Тропинина. Виталий не спорил и никак не отреагировал мою фразу. Но его взгляд… От него мурашки по коже побежали. Он встал и, сделав шаг ко мне, протянул руку. Я тоже встала, оказавшись к нему безумно близко. Моя ладонь свободно скользнула вверх по его запястью к локтю и выше к плечу. Там, под рубашкой, телу явно стало жарко. Одна рука Тропинина легка мне на талию и притянула к мужчине, а вторая аккуратно заправила прядь моих волос за ухо, согревая щеку.

* * *

Пожалуй, это были самые необычные две недели в моей жизни. Насыщенные интересной работой, и тем, что меня ожидало каждый вечер в Лисьем Носу, звонками родителей и малышки, общением с Томой и Валентиной Алексеевной. Размышлениями… А куда без них?! Хотя присутствовало еще и странное томление, ожидание чего-то глобального.

Я еще тогда, в первую ночь в доме Вити, лежа под теплым одеялом, ощущая тяжесть его руки на своем животе и слушая его мерное дыхание, дала себе установку, что проживу эти недели без метаний по поводу наших отношений. Я разрешила себе ими просто наслаждаться, не задавая вопросов о том, что он будет делать с недовольными матерью и бывшей женой и, в конце концов, со мной тоже. Сложная задача, скажу я вам! Но ведь и повлиять-то я ни на что не могу, и буду лишь зря себя накручивать. Я прочла эту мантру раз пятьдесят, пока сон бессовестно подкрадывался, чтобы напасть и утащить в свою волшебную страну.

Но утром мантра начала действовать. Во-первых, проснувшись еще до звонка будильника, причем, задолго до него, я стала бессовестно приставать к спящему Тропинину. Мне действительно этого очень хотелось. И я не стала себе отказывать в этом желании. Уж не знаю, какой распорядок дня у Виталия Аркадьевича в обычной жизни, но возражений не последовало, и будильник чуть ни разрушил приятную атмосферу, за что был быстренько отправлен в нокаут.

Юбка и блузка, как и большинство вещей, благодаря моим сборам на Фонтанке, помялись, и спасли меня лишь черные джинсы и тонкий свитер, не очень офисный стиль, но допустимый.

Тропинин одевался медленно, не торопясь, причем в домашнее. Вопрос о каком-либо приеме пищи тоже не встал, потому что я бессовестно опаздывала после удовлетворения своих потребностей. В итоге запрыгнула в машину к Лёне, который за считанные минуты довез меня до работы.

День прошел более чем успешно. Я попросила девочек чуть сместить прием, чтобы уехать пораньше и привести в порядок вещи, и клиенты пошли мне навстречу. Ближе к полудню позвонила Валентина Алексеевна. Голос ее был бодрым. Пансионат действительно помогал ей восстановиться хотя бы физически. Про психологический аспект можно было молчать еще очень долго. Единственное, о чем попросила мать Димы, это узнать, по возможности, как там Маргарита Николаевна себя чувствует. Старушка не помнила номера телефона подруги.

Что ж, а это был отличный повод позвонить Варкову!

Анатолий Иванович был сдержан и серьезен, сказал, что номер телефона скинет смс, и заявил, что пока с ремонтом мне придется обождать. Это, конечно, чуть подпортило мне эйфорию. Но с другой стороны к концу срока отработки у меня появятся деньги.

Хороших новостей о «моем обидчике» Варков мне так и не сообщил.

Ушла с работы я на час раньше, как и планировала. Приехал за мной Лёня, вполне себе довольный и веселый, даже разговорчивый. Дома Виталия не было. Как и моей сумки, все мои вещи в идеальном порядке уже заняли свое место в шкафу. Но самым приятным сюрпризом стало то, что Тропинин распорядился «перебросить» Анну Александровну и Артема сюда, в Лисий Нос, чтобы мне было уютнее. Это было очень приятно. Собственно, на них я и наткнулась, отправившись исследовать дом.

Анна Александровна, здоровая и румяная, рассекала по кухне, изучая содержимое шкафов и огромной кладовки. Артем, сидя на высоком стуле возле стойки, записывал то, что супруга ему диктовала. Оба моего прихода не заметили, оттого выглядели вполне себе супружеской парой, даже обменивались шуточками и смешками и какими-то только им понятными намеками.

— Кхе-кхе, — на мое слабенькое покашливание оба обернулись и улыбнулись, чем меня несказанно удивили, особенно Анна Александровна, которая не страдала проявлением эмоций на работе.

— Софья Аркадьевна, — экономка кивнула. — Добрый вечер. Что-нибудь желаете выпить до ужина?

Я подошла и уселась рядом с Артемом.

— А что спиртное раздают?

— Бар здесь отменный, — сообщила мне Анна Александровна. — А вот с едой проблемы. Я так понимаю, Виталий Аркадьевич тут почти не ест, либо еду заказывает в ресторане. Посему готовить почти не из чего.

— У него нет экономки тут? — удивилась я.

— Нет, у него тут только горничные. Ребята из охраны питаются отдельно, им еду привозят.

— А кто же теперь на Фонтанке?

— Тот, кого пожелает видеть Элона Робертовна.

— Погодите, а где же сын Виталия? — удивилась я. — Я думала, он здесь живет, когда приезжает в Питер. Да и Сережа говорил мне про Лисий Нос, когда я его нашла.

— Он на Крестовском сейчас. У Виталия Аркадьевича там большая квартира рядом с парком. Там и детская оборудована. Нонна Владимировна там же, как я полагаю, как и хозяин в данный момент, — проинформировал меня Артем.

Неприятно уколола мысль.

— Из-за меня, похоже, свершилось в семействе Тропининых «великое переселение народов», — горько усмехнулась я.

— Скажем, не вы стали его инициатором, — изучая содержание шкафа, заявила Анна Александровна, не оборачиваясь.

— Он останется там на ночь? — я понимала, как важен сын для Виталия, но сожаления все же не смогла сдержать. Ведь там еще и Нонна.

О, отлично, Соня Аркадьевна! Ты еще ревновать начни, чем не страдала ни разу в жизни.

— Нет, он сообщил, что прибудет через полчаса. Заказанную еду привезут чуть раньше.

— Вас тоже из-за меня выдернули?

Парочка переглянулась.

— Здесь даже лучше, Софья Аркадьевна. Для нас, по крайней мере. Больше площадь, больше работы, больше зарплата, — хитро сощурился Артем.

— Ну, хоть за вас могу порадоваться, — улыбнулась я. — Спасибо за одежду.

Анна Александровна кивнула и вернулась к переписи того, чего на кухне недостает, а я отправилась бродить по дому.

Первый этаж, выполненный в странном стиле — модерн с примесью дерева, камня и старины, навевал прохладу. Кожаные диваны в огромной гостиной, камин. Вроде бы все есть, а жизни нет. Хотя мужчине-холостяку, наверное, самое оно.

Дверь в кабинет, где состоялась наша вторая встреча с Витей, была приоткрыта, там горела лишь одна лампа. Я решила в царство хозяина без его ведома не вторгаться.

А вдруг у него на столе стоит фотография улыбающейся красавицы бывшей жены?! Дала бы себе подзатыльник, да головенку жалко!

Окна в гостиной тоже были большие, но не от пола до потолка, как на втором этаже, где располагалась спальня, зато арочные с мелкой сеткой стекол как в старых английских домах на картинках. И смотрели они в сад, где земля была чуть припорошена февральским снежком, тянули к небу тонкие голые ветки — руки деревья.

— Медитируешь? — голос Тропинина за моей спиной заставил вздрогнуть и обернуться.

— Раздумываю над тем, что хочется нарисовать лужу крови как Кентервильское привидение, пусть даже зеленкой.

Виталий Аркадьевич, расстегивая пиджак, направился ко мне.

— За что он ее там? Она была дурна собой и не умела готовить? — он улыбнулся.

— Да, что-то вроде того.

— Тебе не нравится здесь? — он остановился рядом со мной, и его теплая ладонь коснулась моей щеки. Кожа его пахла мылом.

— Почему же? Тут прекрасная акустика для звона цепями, — улыбнулась я. — Ты был у сына?

— Да, завтра они улетают все-таки, — он скинул пиджак на кресло и заложил одну руку в карман брюк, а второй чуть приобнял меня. — А мне предстоит серьезный разговор с матерью после всего произошедшего.

— Мне жаль, что я стала причиной ваших размолвок.

— А мне жаль, что моя мать уже столько лет идет на поводу у желаний Нонны. Это у нее какая-то болезненная мания.

— Она считает, что вы зря расстались, и все еще можно вернуть.

— Это то и грустно, — Виталий чуть отстранился и посмотрел на меня. — Сонь, когда я прихожу домой, я хочу оставлять все проблемы за дверями. Нонна — моя проблема. Как и мать. Здесь, — он ткнул пальцем в пол, — нет никого кроме нас. И мне хотелось бы свести к минимуму все разговоры о моих проблемах. Хотя бы по началу.

Меня это более чем устраивало, и я кивнула, принимая его условия. Он же замолчал, закрыв глаза, чуть запрокинул голову и глубоко вздохнул, расслабляясь.

— Я звонила Анатолию Ивановичу, он пока не разрешил заниматься ремонтом.

Тропинин как-то дернулся, но промолчал. А я продолжила.

— А мне звонила Валентина Алексеевна, ей в пансионате очень помогают, по голосу слышно. Спасибо большое, Витя.

— Больше она тебе ничего не сказала? — спросил он, не открывая глаз.

— Нет, — удивилась я.

Тропинин молчал с минуту, а потом все-таки сказал то, что заставило мурашки стадами курсировать по моей спине.

— К ней попытался наведаться Смоляков. Его не пустили, хотя у него были корочки следователя. Тебе следует быть осторожнее. Толя считает, что он будет все наглее действовать, потому что чем дальше, чем меньше у него остается шансов выжить, если он не найдет товар, который, как мы полагаем, увел у него твой бывший муж.

Я прерывисто втянула воздух.

— Моим точно ничего не грозит? Может, им стоит переехать на время к знакомым в область?

— Если такая возможность есть, хотя это скорее для самоуспокоения.

Я сглотнула. Настроение опустилось ниже плинтуса.

— Это когда — нибудь закончится? — голос мой дрогнул.

— Все будет хорошо, — он уткнулся носом мне в висок.

Ужинали мы, в тот вечер практически молча, каждый думал о своем. Тропинин заснул, едва коснувшись подушки. А я долго ворочалась, прислушиваясь к звукам нового дома. А когда все же уснула, обнаружила себя посреди квартиры Димы, напротив настежь распахнутого окна, от которого тянуло могильным холодом.

Утренние сборы в этот раз были размеренными и неторопливыми, сдобренными завтраком и ароматом кофе. Виталий тоже рано уезжал, ему надо было куда-то в область по делам стройки. Завтракал он со мной на кухне за небольшим деревянным столом, правда, уткнувшись в ноутбук, листая документы, хмурясь и бросая рассерженные взгляды на телефон, который поминутно «ерзал» по поверхности стола, принимая текстовые сообщения.

Горячий кофе остался уже на самом донышке моей чашки, когда Виталий, не отрываясь от чтения, выдал фразу, после которой я удивленно замерла.

— Спальня пустовата. Если тебе что-то надо из мебели и прочей этой вашей ерундистики — не смущайся. С Анной обсуди расходы.

Сказать на это было нечего, да он и не ждал.

У ворот нас уже ждал мой монстрик, белый Гелек и Лёня с Артемом. Тропинин, оторвавшись на секунду от экрана телефона, где, как я могла заместить, он писал что-то не по-русски, мазнул губами по моей щеке.

— Вернусь поздно, провожаю сына вечером.

Я кивнула и уже подошла к машине, но вдруг повернулась и ляпнула то, что висело на языке с вечера.

— Вить, а в доме что, нет ни одной ванны?

Я нашла кучу обустроенных по последнему слову техники душевых, но ванны даже самой маленькой не обнаружила, а мне иногда нравится полежать в пенке с книжкой.

Виталий Аркадьевич, как мне показалось, сделал вид, что не расслышал, а вот Лёня кинул на меня весьма странный взгляд, и, быстро захлопнув дверь за хозяином, поспешил за руль.

 

Глава 23

— Даже не знаю, что и делать, — Зоя горестно вздохнула, бесцельно перекладывая бумаги из одной стопки в другую. — Я ведь у него квартиру за коммуналку снимала. Понятное дело, знакомый, дальний родственник мамы. А теперь ему деньги нужны, а двушка, сама понимаешь, да еще недалеко от метро… Блин, комнату не хочу, а квартиру с моей зарплатой не потянуть. У тебя нет никого, кто квартиры сдает, ну или может, так сказать, одолжить на время?

Я покачала головой.

— Прости, дорогая. Друг сдавал за копейки, но у них второй малыш на подходе, и они хотят что-нибудь больше купить. В соцсетях есть пара неплохих групп. Сходи в агентство, у нас там куча постоянных клиентов — агентов, я думаю, подберут что-нибудь приемлемое.

— Нет уж, спасибо, еще на поклон к этой дуре Ирке идти, — фыркнула девушка, отшвырнув дела, отчего те проехали папочками по глянцевой поверхности стола.

— А она-то тут причем? — попыталась я скрыть улыбку, но, как уже убедилась, актриса из меня никакая — Зоя еще больше нахмурилась при виде моего лица.

— А ты думаешь, она не узнает, если мне тот же Василич (приводивший отличные сделки и получавший за это хорошие «чаевые» от Саныча агент) поможет? Деньги же через нее идут.

— А тебе не все равно?

— Нет, не все равно! Я этой… платить не собираюсь!

— Бентли против Матиза! Кто же выйдет победителем из этой схватки? — широко ухмыльнулась я.

— Иди ты знаешь куда?! — Зоя, чье настроение вот уже два дня как пребывало в состоянии близком к абсолютному нулю, шмыгнула носом и пошла работать, по дороге тяжко вздыхая, и повышая громкость этих самых вздохов по мере того, как росло расстояние между девушкой и моим кабинетом.

Намек на наличие в моей жизни Тропинина я проигнорировала. Это было очередное новшество, и я еще не знала, как к такому относиться, особенно когда это исходило от друзей. Исстрадавшееся лицо Зоюшки просто кричало: «Что тебе стоит у него спросить?» Да, собственно, ничего, кроме характера и жизненного опыта. Последний учил решать свои проблемы самой, именно по — этому, памятуя о предложении Виталия помочь (по его интонации это скорее звучало как «разобраться») с ремонтом в моей квартире, я решила, что постараюсь все сделать своими силами. В конце концов, приоритет — Абрикосова комната и кухня. А потом прорвемся. Один раз у меня уже был период, когда я униженно просила. Это отучило меня и подобострастно благодарить, а некоторым иной вид благодарности может быть просто неизвестен. Не хотелось думать, что Виталий к таковым относится.

Кроме того, Витя и так сделал достаточно. И делает. Вспомнить хотя бы Валентину Алексеевну.

Две недели вместе с ним показались мне целой жизнью, и до жалости, до слез это были безумно короткие две недели. Может и неправильно так думать, ведь Настенька была далеко, у меня была куча проблем, а Тропинин… Нас с ним будто выдернули из привычных коконов и дали подышать «другим» воздухом. Меня-то точно. И мне этот воздух определенно понравился.

Дня четыре я встречала его исключительно утром в кровати, сопящим под одеялом. Его миром была работа, его дело. Думается мне, Витя мог позволить себе где-то отпустить, переложить на кого-то часть вопросов, но он был человеком, предпочитавшим все контролировать и решать самостоятельно. Говорил он немного, как и я в прочем, посему, молчание не казалось тягостным или неправильным.

Он был нежен, ничего не требовал, не ставил ультиматумов, возможно, потому, что я крутилась на крохотном пятачке его жизни и дальше невидимых границ нос не совала. Опять же, с одной стороны жутко хотелось, а с другой не хотелось совсем. Потому что это странное шаткое положение — ты и «кто-то» и «никто» одновременно было комфортным для меня сейчас.

Будь я столь же открытой как Зоя, или жизнерадостной как Тома, возможно, меня бы это напрягло. Но я давно уже стала замкнутым человеком, тяжело впускавшим новых людей в свою жизнь. А в Виталии было что-то лично для меня близкое. Я даже сама для себя не могла найти этому определение. Что-то родное. Может, это как раз и есть последствие замкнутости, когда прорывает человека на чувства. Когда смотришь и понимаешь — это твое, до мозга костей твое. И как оно умудрялось быть от тебя так далеко все это время?! И сама же пугаешься этой мысли. Мне кажется, не знай я его, а просто мельком увидев его фотографию, где угодно, да хоть на сайте знакомств, я подумала бы тоже самое, поправ скептиков, высмеивающих теорию человеческой «половинчатости».

А те редкие минуты, которые мы проводили вместе, делали его еще ближе. Отчасти этому поспособствовал еще Лёня, чуть-чуть глаза на Тропинина мне приоткрывший. Хотя от него-то я подобного ждала в последнюю очередь, совершенно справедливо полагая, что Леонид считает меня лишней головной болью для своего шефа.

Вечером того дня, когда я задала Тропинину вопрос про ванну, он домой не приехал и был обнаружен только утром в крепости из подушек, который соорудил вокруг себя на нашей кровати. Будить Витю я не стала. Осторожно собрав вещи и косметику, юркнула в соседнюю комнату, которая ничем, включая размеры, не отличалась от спальни хозяина.

Одевшись и спустившись вниз, обнаружила на кухне завтрак и Анну Александровну, хлопотавшую над кучей вещей. Рядом топтался Артем, и не было похоже, что он готов сесть за руль своего верного коня и мчать меня на работу. Вместе с чашкой кофе я получила известие, что повезет меня на работу Лёня, так как ему надо по делам в город, а хозяин сегодня первую половину дня проведет дома. Кроме как пожать плечами, мне ничего не оставалось.

Лёня курил возле машины, выпуская колечки дыма в темное питерское небо. Я только сейчас поняла, что они с Витей где-то одного возраста. Может быть, Леня был чуть старше. Хотя… Мужчины в этом плане сильно разнятся, особенно после сорока. Ухоженному не дашь его возраст, а не особо следящему за собой можно начислить все шестьдесят.

— Сегодня с утра пробки. Можем немного опоздать, — проинформировал меня водитель, усевшись за руль.

— Ничего страшного, — я вздохнула и принялась листать странички новостей в Интернете.

И действительно, едва выбравшись из поселка, мы встали в пробку. Лёня в отличие от Артема, который бы уже издергался и юркал бы из одной колонны в другую, смирно стоял в ряду таких же страдальцев и никуда не спешил.

— Погода какая-то совершенно не зимняя, — фраза, сказанная Лёней спустя минут пятнадцать неспешного движения в потоке машин, меня настолько поразила, будто со мной заговорил сам белый Гелек.

— Да, вы правы, как-то дождливо для февраля, даже для питерского.

— Скажите, Соня, а вы… — он призадумался, подбирая слова, — слышали о Виталии Аркадьевиче раньше.

Ух ты, похоже, наш ждет интересный разговор за спиной у шефа. Я погасила экран и, сложив руки на коленях.

— Нет.

— То есть, вы про него ничего не знаете, и вас никто не… хм… просветил.

— Нет. По-моему, те, кто работают на Виталия Аркадьевича, умеют держать язык за зубами.

— Тут вы правы. С его… негодованием мало кому хочется иметь дело.

— А вы хотите нарушить закон?

— Ни в коей мере. Просто хочу, так сказать, в общих чертах обрисовать то, что может быть важным в вашем с Виталием Аркадьевичем общении.

— Вы меня заинтриговали.

— Это я умею делать, — нагло кивнул Лёня. — Вы уже имели удовольствие видеть Элону Робертовну. Мать Виталия Аркадьевича. Еще у него, как вы догадываетесь, есть младший брат. Александр. Он живет с семьей в США постоянно. Преподает в вузе итальянский. Их отец, Аркадий Витальевич, рано ушел из жизни, — тут Лёня замолк, провожая взглядом крадущегося между рядами машин мотоциклиста, для которого в Питере был еще «не сезон». — Он погиб, спасая жизнь сыновей и супруги. Корабль, на котором они плыли, затонул, и затонул очень быстро. Это все произошло на глазах Виталия Аркадьевича. Как я слышал, отца просто утянуло под воду, когда корабль затонул. Виталию Аркадьевичу тогда было лет десять-одиннадцать лет.

Я даже дышать перестала, пытаясь переварить то, что поведал мне Леня.

— Виталий Аркадьевич не любит большие и маленькие водоемы и все плавательные средства, как вы понимаете, не привечает.

Мне вспомнилось, как Витя возражал против круиза Сережи. А ведь Нонна Владимировна знала о его страхах, наверняка знала! И только маленький мальчик сообразил сделать все, чтобы не нервировать отца.

— Это к вашему вопросу о ванне.

— Что? — я была в таком шоке, что даже не поняла, к чему он клонит.

— В доме нет ванн и бассейнов тоже нет, — как маленькой разложил мне истину по полочкам Лёня.

— Боже!

— Он об этом не говорит, не любит. И вы этот вопрос не поднимайте.

У меня хватило сил только кивнуть, и хотя Леонид сидел ко мне спиной и следил за дорогой, я думаю, он мое молчание понял правильно.

У меня, конечно же, возникли тысячи, миллионы вопросов, я ведь так мало знала о Вите. Но водитель затеял разговор с одной единственной целью, и, достигнув ее, включил радио, тем самым показав, что никаких иных сведений мне сегодня уже не сообщат.

— А зачем тогда жить у самого залива? — вырвалось у меня.

— А залива не видно, стена забора выше дома, — хмыкнул Лёня.

Пришлось сглотнуть отвратительную вязкую слюну. Я ведь приезжала в дом в Лисьем Носу и уезжала еще затемно. Я ни разу не видела сада и территории участка целиком. Как же тяжело даются Вите такие, казалось бы, простые вещи?!

— Почему Питер? Это же практически город на воде? — не удержалась я.

— Москву он ненавидит больше собственных страхов, — вздохнул Лёня и поставил в нашем разговоре жирную точку, прибавив звук на магнитоле.

* * *

— Да ладно? Вот это да. Жуть какая! — Томуля приложила ладонь к губам и округлила глаза. — Бедный мальчик. Такое пережить.

— Ужас просто, — согласилась я, гоняя крохотной ложечкой кусочек лимона в чашке с горячим чаем.

— Вот и не знаешь, где беда подберется, — вздохнула подруга. — Уже страшно и летать, и плавать, и ездить, да и пешком ходить.

Я кивнула, опустив голову. Мы с Томой, у которой был незапланированный выходной по просьбе сменщицы, коротали мой обед в небольшом суши-баре, наконец-то дорвавшись друг до друга. Я рассказала все, что произошло со мной, а она поведала, как проходит ее на удивление спокойная жизнь.

— И что же ты думаешь делать дальше? Ведь рано или поздно все закончится, — подруга подалась вперед. — В смысле, Настена вернется.

— Не знаю, если честно. Я когда пытаюсь об этом думать, как обрыв, пустота, — я отложила ложечку и обняла себя за плечи.

— Знаешь, дорогая, это все очень здорово. Он такой весь из себя крутой мужчина. Будь ты безмозглой куклой, я бы тебе сама ковровую дорожку постелила. Но, Сонь… Не принесет он тебе счастья. Понимаешь, ты ведь потрясающий человек, я-то уж тебя знаю. Но… Как любовник, пожалуйста. Но как что-то большее… Мне за тебя страшно. Ты знаешь, я… я могла бы тебе сказать — развлекайся. Но ты же ко всему серьезно и со всей ответственностью. Я помню. Это ты сама себя со стороны не видела, когда Дима ушел.

Я знала, что кусающая губу Тома права, знала, но сил в себе кивнуть не находила. Прошлый вечер мы с Виталием провели вместе. Он заехал за мной пораньше, дома ждал вкусный ужин, терпкое белое вино к рыбе. Его взгляд, касание пальцев, мягкий голос, он обволакивал, заставлял почувствовать себя важной и нужной, а самое главное заставлял верить в это. Некуда было торопиться, никто не ждал нас кроме нас самих, это было незабываемо. Я впервые за много лет, а может, в какой-то мере первый раз в жизни сконцентрировалась лишь на своих ощущениях: я в безопасности, мне есть на кого опереться. Это лучше любого наркотика для женщины. И эта эйфория плавно перетекла в плоскость кровати, а там лишь усилилась.

Но здесь и сейчас, сидя за столиком с Томой, я была в том мире, к которому привыкла. Где-то надо бояться, сдерживаться, оглядываться, не верить, все делить как минимум на два. А так не хотелось… Только как бы я не старалась рисовать вокруг свой импровизированный обережный круг солью, все же чувствовала, почти предсказывала, что не будет жизнь ко мне столь милосердна.

* * *

— Да, Господи Боже, куда же делся этот дурацкий номер?! — вопрошала я возмущенно у экрана компьютера, мышки, клавиатуры и приткнувшегося рядом горшка с крохотной фиалкой.

Зоя и сидевшая рядом с ней Анна переглянулись и сочувственно вздохнули.

— Эх, Сонь Аркадьевна! Утро — крайний срок, надо сделку отменить, а то крику будет! — подала голос Зоя.

— Да в курсе я! Между прочим, сканы распечатывались вместе с сопроводительным письмом, в котором были номера телефонов! И куда же они делись, интересно знать? — возмутилась я.

— Ой! Нашла, что вспомнить. Это когда было? В ноябре! Клиенты сами хороши! Мы не хотим, мы не можем, мы пьем, у нас похмелье, у нас старый новый год! — размахивая руками и закатывая глаза, скопировала Зоя низкий голос агента тех, кто так хотел избавиться от пары комнат в коммуналке.

У меня, по правде сказать, тоже сложилось впечатление, что сопровождающий сделку и продавцы были корешами, и до сих пор не закончили праздники отмечать. Но самое интересное, что, наконец-то, разродившись датой сделки, они были готовы прибыть завтра и свершить сие великое действо, но арест, который, как оказалось, успел наложить после праздников пристав на отчуждаемую недвижимость, совершенно негуманно нарушил их планы. А я никак не могла найти то самое письмо с телефоном горе-риэлтора, дабы порадовать заранее.

Зоя, уже полчаса как делавшая вид, что работает, и, устав таки притворяться, сложила дела, устилавшие весь немаленький стол перед ней, в объемистую стопку, и, переместив ее в шкаф, замерла с видом спринтера готового услышать выстрел и мчаться вдаль. При этом еще постоянно поглядывала на часы над моей головой, чем безмерно раздражала.

— Иди уже, Леша приехал наверняка! — махнула я рукой, что роль «выстрела» и сыграло. Девушка сорвалась с места с широченной улыбкой и исчезла в соседнем кабинете. И уже оттуда последовала реплика.

— Ты по поисковику ищи, по фамилии там, не все же письма теперь открывать!

— Спасибо тебе, Кэп Очевидность! — рявкнула я. — Не помню, е-мое, фамилию, да и на какую почту он прислал сканы документов, тоже не помню, — я с грустью посмотрела на Анну, которая свою партию дел складывала, не торопясь.

Коллега понимающе покивала головой. Завтра первый день работы Саныча, и будет «ор»! Саныч будет недоволен!

В кабинет заглянула одетая Зоя с нахлобученным на голову капюшоном.

— А ты в курсе, кстати, госпожа начальница, что почты можно объединять! Зарегистрировала, небось, штук сто?!

— Есть такое, — виновато развела я руками. — Что, правда, можно?

— В меню смотри. Но все равно, в каждую надо зайти. Ладно! Чао, нубы! — кабинет прямо-таки озарила злорадная улыбка человека, который едет домой в тепло и даже к возможной сытости, и не ему завтра выслушивать недовольного начальника с утреца.

Анна хмыкнула и тоже пошла собираться. А мне пришлось тяжело вздохнуть. Да, почтовых ящиков я действительно наплодила, аки непуганый таракан потомство. На три из них знакомые клиенты присылали свои просьбы и пожелания, на один приходило все, что было связано с Абрикосом и детским садиком, другие были завалены тысячами ссылок женских интернет-журналов, девяносто девять процентов из которых я даже не открывала, и понятия не имела, когда успела оформить на них подписку и рассылку. Был ящик для юридических форумов, для «около юридических» форумов, ящик для… Ой, надо было давно половину удалить! Но как-то все лень и недосуг! Но делать нечего, и я продолжила копаться в куче писем, и, как ни странно, все-таки обнаружив несчастный телефон, даже «порадовала» продавцов.

И в принципе на этом можно было закончить, но я так увлеклась, что продолжила изучать историю сообщений, плавно перейдя к старой части, которую не посещала уже несколько лет. Вспомнить пароли было к ним уже просто нереально, пришлось восстанавливать, благо мой секретный вопрос оригинальностью не выделялся.

Это был один из самых старых ящиков, я завела его еще дома, до переезда в Питер. Мы с Димой только познакомились и переписывались, присылали друг другу фотки, куски понравившихся книг и цитаты, забавные картинки кое-где и эротического содержания. Удивительно, но даже вездесущей назойливой рекламы тут не было, только поздравления с днем рождения от почтовой службы. И было одно единственное не открытое и непрочитанное письмо от пятнадцатого декабря прошлого года, автором которого был тот же, кто присылал мне вырезки из фантастических романов и статей о политике. Дмитрий. Пятнадцатое декабря!

За два дня до гибели!

Пальцы зависли над клавиатурой, сердце замерло. Я потрясла головой, пытаясь справиться с дрожью, и тем, что зашевелилось глубоко — глубоко внутри: воспоминания, боль, обида, страх. И злость! Да, она тоже наличествовала, и родилась она в тот момент, когда я зажмурилась, боясь увидеть как сделает свое дело нож Смолякова, когда самолет с Настюшей взмыл в небо, разделяя меня с моим ребенком, когда в руках остались лишь осколки моей жизни — разбитая и изувеченная квартира, когда я слушала вздохи Валентины Алексеевны в машине по дороге из Великого Новгорода: она пыталась сдержать слезы, рвавшиеся наружу, и не смыкала глаз, хотя устала и была больна.

Ладонь все же нащупала отброшенную мышку, и курсорчик, пробежавшись по строкам и буквам, достиг цели, открыв мне послание бывшего мужа. Первые же слова заставили меня громко выдохнуть от негодования.

«Как же я тебя ненавидел! Особенно первое время! Ты должна была мне сразу сказать, еще до свадьбы, сколько ты хочешь, чтобы я зарабатывал, что ты хочешь детей, что тебя не устраивает то, как я живу! Но нет! Ты — лицемерка! Ты говорила, что все хорошо, что любишь. Мне казалось, ты не похожа на других, что ты — не серая масса со спущенными сверху задачами работать и размножаться. Разве нам плохо было вдвоем, Соня?

Ты воспользовалась моим к тебе отношением, ты захотела все переделать, перекроить под себя, заставить плясать под свою дудку. Что ты мне сказала? Что уйдешь, если я не соглашусь на ребенка? Я пошел против себя! Ты это знала! Но я пошел навстречу тебе!

Но тебе было и этого мало. Ты знала, что мне нравится моя работа! Да, она не приносит денег! Но ты знала с самого начала, что мне и не важен доход. И когда ты поняла, что этого не будет, что эту часть своей жизни я менять не намерен, ты ушла. И ты даже не подумала, что отняла у меня?! Ты отняла у меня дочь! Вечера с Настюшей! Помнишь, перед сном мы втроем барахтались на кровати. Помнишь, она все время говорила „папа“ (ее первое самое ранее слово), как она смеялась, как обнимала нас. Я помню, как ты уносила ее в спальню, а она махала мне рукой. Как она подбегала встречать меня у двери и обнимала за ногу. Как приносила книжки и игрушки. Тащила огромный мяч. Зачем ты все это забрала, Соня?

Тебе легче одной? Так если тебе легче, зачем ты все это начала? Чего же ты хотела? Ты знала, ты должна была понимать, что я не буду зарабатывать столько, сколько тебе хотелось. Ты знала, черт возьми, это с самого начала. Тогда зачем? Ты заставила меня ненавидеть себя самого! Я ведь против себя пошел, потому что в какой-то момент перестал отвечать твоим представлениям, но ведь до рождения дочери все тебя устраивало!»

Я вскочила. Стул упал, и звук его падения эхом прокатился по пустому помещению. Да как он смел! Да, конечно меня до рождения Абрикоса все устраивало! Потому что до этого я работала сама, только когда родилась дочь, я поняла, с кем я живу. Униженно просить денег на еду и одежду Его ребенку! Выслушивать, что есть его деньги, которые я не имею права считать, и он не согласен с тем, что малышка по совету педиатров должна питаться особой дорогой смесью, дабы избежать аллергии, мучившей нас с рождения. Помогали мои родители. Но этих денег едва хватало. Мне пришлось выйти на работу, когда Абрикосу было всего-то семь или восемь месяцев. И он обвиняет меня! Обвиняет в том, что его вполне устраивало приходить в уютный, обустроенный дом к семье, но не прилагать к этому ни капли усилий! Я долго терпела, надеялась, что он поймет, вырастет. Но он не понял, лишь злился, отмалчивался, уходил, обижался.

А ведь помимо этого я была практически все время одна. Своих родственников, даже собственную мать Дима не приглашал. А у меня никого не было из родных поблизости. Друзья еще все бездетные и незамужние были заняты на работе. И вот тогда, когда я находилась уже в состоянии под названием «собираю вещи и еду обратно с ребенком» я познакомилась с Томулей. Человеком, поначалу пожалевшим меня, конечно, а потом ставшим моим самым близким другом. Она работала воспитателем в ясельной группе, куда и свою Наташеньку привела. И жила она с нами в одном комплексе, мы неоднократно встречались с колясками. Она еще тогда тактично заметила, что никогда не видела Настю с папой, который в те редкие дни, когда оставался с ребенком, сидел дома, даже в прекрасную погоду. Предпочитая Насте планшет.

Ее поддержка стала для моей души целебным бальзамом, помогла собраться с духом и… обнаружить, что Дима, которому, разумеется, частенько отказывали в постельных утехах в связи с тем, что после работы, ребенка и дома у меня просто не оставалось сил, разве что добраться до кровати с использованием ее исключительно для цели «отрубиться». Дима уже тогда стал… отдаляться: он упорно чистил историю браузера, ходил в обнимку с телефоном, долго пропадал вечерами и выходными. Дурой я не была. И от понимания ситуации руки опустились, мне было страшно остаться одной, страшно разрушить семью. И тут родители спасли меня в прямом и переносном смысле — наскребли денег на квартиру, то от чего мы с Настюшей сильно зависели, потому что основная часть зарплаты Димы уходила на оплату аренды жилья, мои же средства все шли на малышку. Благодарности и слезам моим конца не было. Я не стала мучиться поисками и купила двушку в том же комплексе, которая была преобразована на остатки средств в своеобразную трешку.

Ненадолго, но нас с Димой это примирило. Он просил простить его холодность, Настюша тянулась к папе, плюс к тому высвободилась энная сумма денег, которая ранее уходила на оплату съемного жилья. Но…

Я не смогла. Не смогла забыть звонков с неопределенных номеров на его мобильный, молчания, того, что он перестал смотреть в глаза. И вот однажды я проснулась, и мир для меня изменился. Совсем. Многие женушки-подружки тогда бухтели, что, мол, дура ты, Софья. Ребенок есть. А как же ты без мужчины? Какой-никакой, но есть! Но удила я уже закусила.

Было солнечное воскресенье. Я отвела Настюшу к Томе, прибралась, заварила чай, сделала бутерброды. И собрала Димины вещи. Он, увидев меня спокойно попивающую чай, и свою поклажу у двери, испробовал на мне весь свой арсенал от угроз, что отберет ребенка у официально неработающей, без жилья (а квартира была куплена на мою маму) до смешных заявлений, что он никуда не уйдет, и, если я желаю его выставить, то могу вызывать полицию.

По его словам во всем была виновата я: в крахе нашего семейного счастья (особенно настояв на ребенке, которого он изначально не хотел) в его неудовлетворенности (припомнив мне мою же фразу про секс за принесенную им домой зарплату). Да много всего. Апофеозом стало заявление, что я не умею любить. Что для правильной женщины, не составило бы труда принять все, как есть.

Чай уже давно остыл, бутерброды кончились, и я собирала пальцем крошки с тарелки, понимая лишь одно, когда он накричится и уйдет, я лягу спать. Я буду спать долго. Я не буду больше стирать и гладить его вещи, я не буду носить домой сумки с продуктами и готовить еду для него, тратить силы и время, чтобы выслушать потом, что я чего-то не досолила или не доложила приправы, я больше не буду тем, кому читают лекции о том, что я не умею обращаться с ребенком, что я трачу деньги не понятно на что.

Да, это взгляд с моей стороны. Со стороны женщины, муж которой ни разу не встал к малышке ночью, когда на просьбу сходить за лекарством, мне было сообщено, что аптека в соседней парадной, куда я в состоянии дойти сама, а он устал. Человек, который считал, что я не могу приучить ребенка к горшку, и, по его мнению, видимо, в год Настя должна была защитить диссертацию, а раз этого не произошло то, я в воспитании полный ноль.

Когда дверь за ним закрылась, я убрала всю квартиру, всю. Вплоть до того что отодвигала шкафы и вытирала там пыль. Мне хотелось стереть его из моей памяти, даже запах. Вдруг подумалось, а не перестаралась ли я?

И вот спустя годы, все те же обвинения, те же слова, что я виновата во всем.

У меня так билось сердце, и кровь стучала в висках, что я и представить себе не могла, почему голова не взорвалась как перезревший арбуз. Я до жути хотела забыть про письмо, не читать, но и заставить себя оторваться уже не могла.

«Я тоже в чем-то был не прав. Но я всегда любил тебя, Соня. Ты ведь это знаешь!

И все будет! Все будет так, как ты хотела. Помнишь, ты мечтала увидеть Алые Паруса, не стоя в толпе? И тот дорогой ресторан на Дворцовой Набережной, откуда лучший вид на это детское шоу. Все будет, Соня! Будут деньги, милая. Если все получится — деньги будут. А если нет, я квартиру тебе отписал с Настей.

Мне хочется, чтобы ты меня простила, как я простил тебя. Может у нас еще будет шанс все вернуть, как было. Я все для этого сделаю».

Странно, что монитор и клавиатура с мышкой пережили бурный взрыв моих эмоций! Хотя, кажется, горшочек с фиалкой самостоятельно отполз к краю стола, подальше от меня. Я материлась вслух, я вспомнила весь словарный запас неправильного русского. Я забыла, как было больно, когда узнала о его гибели. Господи, как же сейчас я его ненавидела, такого не было ни в период брака, ни после развода. А вот сейчас, когда из-за него Настя была далеко, а опасность ко мне и к его матери так близко, я была готова убить его, воскресить и убить вновь.

«Ты ведь даже не поверишь, что я сделал. Ты ведь всегда считала, что я ни на что подобное не способен. Но я это сделал, Соня! Я не хочу думать, что совершил ошибку, потому что боюсь накаркать беду. Да, я стал суеверным в последнее время. Я просто хочу, чтобы ты прочла это и позвонила, я хочу, чтобы ты сделала шаг. Хотя бы один. Я прошел уже километры навстречу. Рассказывать не буду. Ты бы сейчас кричала, что это аморально, незаконно. Но я уверен, все получится. Ведь тебя устроит с полсотни миллионов? Тебе хватит? Знаешь, даже странно сидеть рядом с такой кучей денег».

И тут только до меня дошло: Дима был весьма образованным, но это послание он строчил явно под влиянием хорошей доли алкоголя, оно пестрело грамматическими ошибками, которые он в нормальном состоянии высмеивал у всех и каждого.

Но это лишь прибавило ненависти. И негодования. Если бы он был бы рядом, клянусь, я бы придушила его собственными руками. Глаза заволокло пеленой, и это были не слезы. Это была злость.

Все перемешалось. Воспоминания, старые обиды, предательство, обвинения. Как он мог?! Как он мог считать меня меркантильной? Я всего лишь хотела, чтобы у нас была нормальная семья, чтобы ребенок ни в чем не нуждался. Для человека здорового с двумя ногами, двумя руками и головой это не так и сложно. Я разве просила звезд с неба? Прощать меня? За что? Он меня любил? Да он…

Телефон запищал, принимая вызов так неожиданно, что я ощутила себя выдернутой из страшной пыточной машины, где пол и потолок устремились навстречу друг другу, а я оказалась четко посредине и металась в поисках спасения.

Звонил Тропинин. Тропинин, который тоже однажды спросил, а не пошла ли я на преступление ради денег. Тропинин, у которого были деньги.

Руки тряслись. Ответить я просто не могла. Во мне ярким пламенем горела обида. Он ведь тоже считает меня такой. Как и Денис. Просто может себе позволить, в отличие от Дениса, тратиться на содержанок.

Сердце закололо от обиды. От недоверия. От боли. От того что меня обманут. Только еще более жестоко. Потому что Тропинин мне понравился.

Телефон перестал елозить по поверхности стола и замер, глядя ярким глазом-экранам в потолок.

Оказывается, я во всем виновата! Всегда я!

Схватив сумку, я помчалась к выходу, на ходу сорвав с вешалки пальто и шарф. Дверь с грохотом закрылась, сигнализация пискнула и заработала, а я слетела на один этаж вниз и нырнула в длинный общий коридор. Пройдя весь этаж, спустилась уже по другой лестнице и выбежала на улицу. Так и знала. У выхода, которым мы обычно пользовались, стоял белый Гелек. И в нем явно сидел мужчина, который уже сказал мне однажды, что во всех своих бедах виновата я одна.

Это ты лицемер, Дима! Ты обклеил комнату фотографиями и не удосужился даже позвонить ни разу. Ты обвинил меня в том, что я отобрала у тебя Настю, а сам не сделал ни единой попытки вернуться. Какие километры ты прошел, если последние алименты — несчастные десять тысяч, я видела от тебя год назад?

Свет проносящихся мимо автомобилей скользил по мокрому асфальту. Мелкий бисер дождя неприятно бил в лицо.

Не будет он говорить, что он сделал! Да и не надо! И так уже все ясно! Пятьдесят миллионов! Не представляешь, значит, как это странно сидеть рядом с такими деньгами? А лежать в могиле представил как? Мог бы их с собой захв…

Я резко свернула в арку и прижалась спиной к стене, не задумываясь о чистоте пальто.

Сидеть рядом!

— Помнишь, ты мне рассказывала на днях про бабульку, которая свои драгоценности припрятала по всей квартире, — Дима сидел за столом, закинув ногу на ногу и потягивал пиво из обычного чайного стакана, потому как других мы пока еще не купили.

Я сидела рядом в старых джинсах, толстенных носках и свитере (на съемной квартире в старом фонде, было жутко холодно) и уплетала горячий суп, стараясь не думать о работе, на которой были проблемы, и про четыреста рублей, которые выкинула на такси. Но его реплику сквозь голод и депрессняк, услышала и мотнула головой.

— Так я хотел тебе рассказать. Мой отец, когда квартиру получил на Исполкомской, ремонт затеял. Там же коммуналка была раньше, а до революции доходный дом, или что-то типа того. Так вот, тогда отец решил рамы сменить, ну и выбивал старые. А стены в таких домах, сама знаешь, какие, больше полуметра. Подоконник старый сняли, а подоконник — дубовая плита толщиной в кулак, под ней, ясное дело, кирпичи. Он когда нагнулся, и в щель между кирпичами крестик попал и, видимо, зацепился, отец дернул, а крестик там и остался. Он такого допустить не мог, уж больно за этот крестик радел, а ведь нерелигиозный был, но это подарок его сослуживца, который в Афгане погиб. Отец с потерей не смирился, отколупал кирпичи, а там и крестик и схрон, представляешь, оружие старое трофейное. Вот такие вот и интересные вещи в старых домах попадаются.

Интересные вещи…

Димина комната. Именно там отец нашел тайник.

А что если?

Я вылетела из арки и побежала обратно в сторону работы. Под ногами хлюпали лужи, прохожие шарахались от брызг из-под колес и моих сапог. Гелек стоял на том же месте, возле него знакомый силуэт с телефоном у уха. Тропинин. Вторая рука его была сжата в кулак.

— Витя!

Он обернулся мгновенно. Лицо его было злым, глаза холодно поблескивали в свете уличной иллюминации.

— Ты где была, черт возьми?

— Витя! Я знаю! Я знаю, где наркотики! — я схватила его за рукав пальто и потянула к машине, из которой выпрыгнул Лёня.

— Что? — Тропинин сначала застыл, потом выдернул рукав из моих ослабевших пальцев.

— Позвоните, пожалуйста, Анатолию Ивановичу! — я умоляюще посмотрела на Тропинина, даже не заметив, как перешла на «вы». — Леонид! Прошу! Мне надо на Исполкомскую!

Водитель замер, уставившись на Тропинина в ожидании его реакции, сам же Виталий Аркадьевич смотрел на меня тем самым взглядом, которым он наверняка одаривал людей, существование которых в своей жизни не одобрял. Я вдруг с испугом подумала, что сейчас-то меня тоже отправят лесом. И пришло вдруг осознание, такое резкое и яркое, как включенная лампочка, разгоняющая тьму в комнате, что Витина фобия воды не влияет на его жизнь, а я окружила себе эфемерными страхами, которые мне мешают дышать и думать. Я боюсь постоянно, за Абрикоса, за работу, за то что не справлюсь, что меня обвинят в чем-то, как это сделал Дима, что поступлю не правильно, ошибусь, боюсь малейших изменений в своей жизни, предвидя, что они повлекут катастрофу, в конце концов, я начала бояться услышать от Вити, что ему наш роман уже надоел, и теперь я боюсь потерять и его.

Слава Богу, в этот момент Тропинин кивнул водителю и протянул мне руку. Усевшись в машину, мы помчались по ночному городу, в котором царствовал настоящий ливень, смывающий все цвета, кроме одного.

Серый город. Он для меня давно уже таким стал. Просто инерция жизни не давала осознать, что всю палитру красок он растерял много лет назад.

 

Глава 24

Они приходили и уходили, говорили, кто громко, кто почти шепотом. Одни были в форме, другие в гражданской одежде — крупной вязки свитерах неопределенного темного цвета с высоким горлом, коротких, мешковатых пуховиках, куртках. В руках у них мелькало все: от крохотных телефонов до чемоданов, папок для документов, новых или уже потрепанных, а кое-где с облупившимся кожзаменителем и потрескавшимися краями. Руки у приходящих тоже были разные: были тонкие пальцы и мясистые, широкие как лопаты, бледные и смуглые, с тускло поблескивающей полосой золота, с синими прожилками вен, черными отметинами татуировок.

Они все шли и шли, сменяя друг друга, кидали в мою сторону задумчивые взгляды, любопытные взгляды, осуждающие взгляды и не меньше было взглядов подозрительных. Буфером между мной и ими был Анатолий Иванович, который, зарывшись в кипу бумаг, сидел рядом на колченогом стуле и окроплял чернилами все новые листы.

Кухня квартиры Димы тонула в скудном свете единственной лампочки. Но еще больший мрак ей придавала обшарпанность, полностью изгонявшая из сознания слово «уют».

Я куталась в пальто, хотя сидела рядом с батареей. Усталость и «похмелье» после эмоционального всплеска от послания из прошлого — это то, что я чувствовала. И все это в совокупности порождало пустоту. Хотя, не только это…

Тропинин, едва мы отъехали от моего офиса, набрал Варкова и попросил, чтобы тот срочно прибыл на квартиру Валентины Алексеевны, а потом Виталий Аркадьевич исчез, будто его и не было.

Гелек остановился на Невском проспекте и выплюнул меня из теплой утробы под проливной дождь. Сверху сразу накрыл спасительный зонт Варкова, успевшего оказаться там раньше нас. Мигнув поворотником, скорей требовавшим впустить его в ряд неспешно двигавшихся автомобилей, нежели просившим, машина Вити растворилась в потоке моментально, чудо для высокого белого немецкого чуда.

Только Тропинин исчез гораздо раньше, еще в машине. Он вроде бы сидел рядом, но был далеко, растворяясь в темноте салона, где даже свету фонарей и фар не хватало сил пробить тонировку стекол. Мужчина молчал, его телефон, любивший радовать хозяина текстовыми сообщениями, молчал. Я тоже молчала, затихла, затаилась, сжавшись в своем углу, согревая руки, спрятав их в рукава пальто.

Может, надо было прояснить ситуацию, все объяснить, ведь Виталий… Он, скорее всего, не понял, что я имела в виду. Но сил говорить не было. Начать говорить! А ведь одного его слова было бы достаточно, чтобы меня прорвало. Но он молчал. И я молчала. Знаю, он был зол, он старался защитить меня, а я моталась по городу одна. И не только по этому. Он ведь мог подумать, что все это время я знала, где наркотики! Что я лгала! А еще мне так не хотелось, чтобы он узнал о письме Димы. Страшно представить себе, что Тропинин прочтет и (о ужас!) с чем-то даже согласиться, это пугало похлеще Смолякова.

— Эх, Соня-Соня, ты как влюбленная кошка. Только его и видишь. Вокруг посмотри. Ты в таком городе живешь! Мужиков полно! Разве он семьянин? Для себя живет ведь…

Мама частенько именно с этой фразы начинала разговор о Диме. Да, нельзя зацикливаться, нельзя так любить, мир не должен сливался, стягивался в одну крохотную точку, в одного конкретного человека, но я не могла остановиться. Я любила Диму, не замечая эгоизма и отсутствия цели, той, которая мне была нужна. Цель-то у него была, правда, к семье она не имела никакого отношения. Пределом мечтаний бывшего мужа был так называемый дауншифтинг. Можно полностью посвятить себя, в понимании Димы, просветлению в виде книг и компьютерных игр, последнее для создания некоего контраста, видимо. Для этого даже не обязательно было куда-то ехать, как делали особо продвинутые представители «течения», создававшие коммуны на Гоа.

Грусть-печать Димы заключалась в том, что для этого нужна была хотя бы одна «лишняя недвижимость», которую можно сдавать и, пусть не шикуя, но жить, так чтобы хватало на Доширак и Интернет, и не работать! И, возможно, он мог что-то сделать с этой чертовой квартирой на Невском, но тут в дело вступала лень, а может совесть. Надеюсь, последнее…

А я была слишком влюблена в симпатичного высокого мужчину, способного интеллигентно пошутить, поддержать любую беседу. Я была слишком тщеславна, вырвавшись из-под опеки родителей, будучи единственным и самым любимым ребенком в семье, уехав в другой город, пытавшаяся всем и каждому, а особенно себе, доказать, что все могу. И было время, когда я зарабатывала очень хорошо, средняя питерская зарплата умножалась на три. Но никто не научил меня мудро относиться к деньгам, да и муж лишь стимулировал это незнание. Мы покупали дорогие гаджеты, катались за границу, я могла позволить себе покупать сумочки или ботиночки ценою с четырьмя нулями. Да, приходилось много работать, очень много, но мне это нравилось. Сильно. Особенно нравилось, что в тот период я не просила у Димы денег, даже давала, если просил он. К тому же я платила аренду.

Муж часто говорил на тему «надо поговорить с матерью, которая живет в огромной квартире одна… можно продать, вложиться… есть надежда на свое жилье без ипотеки» Это были грандиозные планы… того, кто ничего не собирался делать. Только прозрение вместе с расплатой за мою глупость и недальновидность пришли, когда я поняла, что хочу малыша.

Я безумно благодарна судьбе за то, что это было не на волне «Надо», это было именно «Хочу». Хочу крохотного человека, который будет расти, будет открывать мир, и ему можно и нужно помогать в этих открытиях, познавая его вместе, заботиться о нем, любить его. Ребенок был для меня зернышком — плодом моей любви к Диме.

Но приблизительно с этого момента розовые очки пришлось снять.

Дима считал, что я меркантильная. Может, в чем-то он и прав. Но мне кажется, мы с ним в это слово вкладывали разные значения, будучи изначально разными людьми.

Я все же не считала себя меркантильной. Да, мне нужны были деньги, они позволяли моим маленьким человеческим мечтам реализовываться. Пусть Дима получал… мало. Но я, когда работала, не хотела ущемлять себя в своих желаниях куда-нибудь поехать, например, и мне нужно, чтобы он был рядом, разделял мои впечатления, озвучивал свое мнение, ведь он многое видел под совсем другим, интересным углом, нежели я, Мне было хорошо с ним, пусть он и не платил ни копейки.

Я никогда не считала себя карьеристкой. Да в моей работе особо по трупам и не пойдешь (к слову, и не хотелось), но мне нравится, что многие из моих коллег и клиентов считают меня хорошим юристом, и именно ко мне идут за советом. Я никогда не стремилась ползти вверх, сжав зубы, отдавая этому все свое время и силы, отчасти, возможно, в этом было влияние Димы.

Годы после рождения Абрикоса стали для меня хорошим уроком. Экономить, расставлять приоритеты, ни на кого не полагаться, кроме себя и родителей (хотя приятным исключением стала Томуля), вот чему меня научила жизнь.

Ты его сама разбаловала!

Вердикт всех, кто знал о наших отношениях. Конечно же, потом все принимались меня жалеть и хаять Диму, который вел себя далеко не так, как должно мужчине, мужу и отцу. И я соглашалась, правда, поначалу защищала, пытаясь «нарыть» среди его поступков достойные. Я искала ему оправдание. И себе… Своему выбору.

Понимание этого обрушилось на меня именно на этой старенькой кухоньке совкового пошива в той самой многострадальной квартире. Озарение, что я сама во многом виновата, что за собственными амбициями я не видела и не хотела видеть, что Дима совершенно другой человек, что его невозможно изменить, да ему и не хотелось меняться. И невероятно глупо было ждать от него иного, чем-то, что произошло.

Как невозможно ждать теперь, что Виталий будет рядом.

На ум пришла фраза, сказанная Анатолием Ивановичем еще на первом допросе в управлении, о том, что имя Виталия не должно светиться в этом деле никаким боком. Никто не должен даже по намекам связать преуспевающего бизнесмена и наркотики. И пока шла за Варковым к парадной, где располагалась квартира Валентины Алексеевны, я утешала себя этой мыслью, но лишь утешала, прекрасно понимая, что дело не только в этом.

А ведь сейчас он мне был очень нужен. Он нужен, но его рядом не будет. И возможно, так будет всегда. И теперь, после двух часов на стуле в плохо освещенной комнате, я поняла, что не возможно, а так и будет.

Взрослая, сильная, независимая! Не эгоистка! Должна все понимать, со всем справляться! Сама! Одна! Принимать все, как есть!

Интересно, а Денис… Он был бы рядом? Для него было бы важно, что завтра напишут в СМИ, если он знал бы, что мое плечо так нуждается в его руке.

— А ты кинологов не вызывал? — бубнил Анатолий Иванович в телефонную трубку. — А что?! А что?! — передразнил следователь. — А надо было! Ты же не косяк искать выезжал.

Друг Виталия был хмур и сосредоточен. Прежде чем начала прибывать армия полицейских и представителей других ведомств, он ознакомился с письмом Димы, которое я открыла на своем телефоне. Мне было тошно показывать чужому человеку все измышления бывшего мужа о нашей семейной жизни. Правду знают только двое, все остальные могут домыслить и представлять себе все в совершенно ином свете, чем это есть на самом деле. И зная, что Варков — друг Вити, мне было важно, что он подумает, ибо он потом доложит. Он ведь доложит!

Но когда с письмом стали знакомиться почти все, кто приходил, я быстро обросла коркой: их взгляды больше не царапали, вызывали лишь глухую тоску по теплу человека, мнение которого было для меня сейчас было особо важно.

Приехали кинологи. Овчарка с черным пятном на спине и огромными как у ослика ушами, оказалась одной единственной, кто смотрел на меня дружелюбно, но у всех своя работа, и пес вильнул хвостом и исчез в соседней комнате, откуда слышались щелчки фотокамер.

Позже послышался грохот: металлический лом начал кромсать стены. Шелест осыпающейся штукатурки, стоны деревянной рамы, звон разбитого стекла. Никого не заботило, что уже поздний вечер, и, например, в спальных районах люди уже ложатся в теплые постели под одеяла и мягкий свет ночников, читают книги и договаривают то, что не успели обсудить с любимыми за день. Здесь это никого не волновало.

— Иваныч! — в комнату заглянул молодой человек, кто-то из оперов, и махнул рукой.

Следователь отложил бумаги и, встав, кивнул мне, приглашая следовать за ним. Комната Димы, и так не блещущая ремонтом, ныне напоминала зону боевых действий: вывороченный подоконник и старые рамы, оторванные обои, выбитые кирпичи, лужа от залетавшего дождя на полу. С Невского вместе с потоками холодного воздуха прилетали завывания сирен, это заставляло внутренне содрогаться.

У окна крутились мужчины, расширяя огромную дыру в подоконнике, словно жуки-паразиты зарывались они под кожу дома, а тот отвечал лишь глухой обиженной тишиной.

Все, молча, делали свою работу. Один из них, увидев, что мы с Варковым почтили собрание своим присутствием, наклонился и достал из зияющей дыры кулек — пакет из дешевого супермаркета. Возле стены, рядом с нами, стояли трое мужчин разных возрастов, одетых по-домашнему — понятые, которым повезло присутствовать при вскрытии тайника.

На расстеленной на полу клеенке пакет был вскрыт, в нем лежало несколько небольших прозрачных пакетиков с белым порошком. «Гробики» выкладывались по серой клеенке, точно плиточки-кабанчики, которые Томуля для «фартука» на кухню долго выбирала, измотав Андрею все нервы.

А сердце мое закололо. Вспомнилось, как через полгода после знакомства с Димой я приехала домой после работы (а мы уже жили вместе на съемной квартире), у него как раз был выходной, и застала я его на диване. Глаза мужа были открыты, но меня, комнаты, да и всей вселенной, для него не существовало. Дима позже уже рассказал, что кто-то из развеселых его друзей привез травку, которую они и раскурили. Правда, к чести Димы стоит сказать, что после того случая он при мне, да и без меня, я думаю, тоже, эту дрянь в рот не брал. И сработали-то ведь не крики и скандалы, а простые издевки и подколы. А потом от передоза умер друг.

Но выражение полного отсутствия на лице меня поразило. Я много читала об этом в учебниках, но столкнувшись с подобным, была поражена. Вот только то, что сейчас лежало передо мной, Варковым, операми, понятыми и прочими важными личностями, было во много раз страшнее — причина смерти тысяч и тысяч людей и отнюдь не престарелого возраста.

«Будут тебе деньги!»

Не сойти мне с этого места, если я или мой ребенок дотронулись бы до таких денег!

Меня затошнило с такой силой, что я рванула в ванную, но в коридоре замерла как вкопанная перед темными пятнами на полу.

«…пятьдесят миллионов…»

Странно, что судьба распорядилась так, что это оказалось «место» Светланы, а не Валентины Алексеевны, мое или Абрикоса.

Что же ты наделал, Дима?! Как ты мог!

Я зажала рот рукой.

В коридор выглянул Анатолий Иванович. Ему одного взгляда хватило, чтобы понять, что я несколько в «неадеквате». Он приобнял меня за плечи и провел на кухню. Стакан с водой, стул, теплые руки на плечах. Тропинин рассказывал, что у следователя жена и тройняшки-сынишки. Он уж не допустил бы такого, он бы своих не подставил. Для него бы не пришлось искать оправданий. Почему же я искала для Димы?

Передо мной легли пустые, еще неисписанные его убористым почерком, бланки.

— Подпиши и поезжай домой.

Руки дрожали, но я сделала все, как он просил. Меня сейчас мучил лишь один вопрос.

— Это же теперь закончится? — слезы были в голосе и в хриплом дыхании, но щеки были сухими.

Варков собрал подписанные листы в папку и кивнул, задержав на мне задумчивый взгляд. Спустя минуту мужчина подал мне мои сумку и шарф и повел на лестничную площадку, где курили те самые ребята — опера.

— Валера, девушку домой отвези. Вась, — кивнул Варков второму парню, — за мной.

— Валера, — молодой человек кивнул мне. — Спускайтесь, я пойду машину прогрею, — и, перепрыгивая через две ступеньки, мужчина поспешил вниз.

Медленно обмотав шарф и застегнув пальто, я, вцепившись в перила, тоже начала спускаться, делая это крайне осторожно, боясь упасть, ощущая себя будто в невесомости, пугаясь легкости собственного тела и нахлынувшей свободы.

Возле парадной мягко гудел старенький Форд. В салоне было тепло и пахло дешевеньким освежителем воздуха. Играла обычная российская попса тихо-тихо. Лежали кусочки бумажек с телефонами, пачка сигарет, трубка мобильного в подстаканнике, скрепки, погрызенный карандаш. А на заднем сиденье две потрепанные птички из достопамятной игры и адаптер для ремня со зверюшками.

В какой-то из реальностей у меня, наверное, все также: муж, ребенок, дача с шашлыками по выходным летом или походы в крупные развлекательные центры зимой, игрушки по акции из гипермаркетов, машина, которую надо бы обновить, но хочется на море съездить или на кухне ремонт доделать.

Мужчина, который при свете потолочной лампы оказался совсем не таким уж и молодым, а вполне себе моего возраста и с приятной улыбкой, поинтересовался: «Куда едем?»

— Домой, — улыбнулась я в ответ.

Навигатор мигнул и быстро построил маршрут. И вот мы уже спешим по ночному городу. Хорошо, что зима, спасительные питерские мосты-нити еще не разводят.

Мост Александра Невского, Заневский проспект, черная Нева, все так, как и должно быть. Я еду домой. Для него важнее репутация. А для меня важнее… я! И раз у него нет возможности быть со мной, когда мне тяжело, у меня нет необходимости ехать к нему.

* * *

Конечно же, сообщение в СМИ о том, что в квартире на Невском проспекте обнаружена приличная партия наркотиков, появилось еще до того, как уже клевавшие носом понятые расписались в протоколах и разошлись по домам.

Варков нажал кнопочку отправки сообщения на телефоне знакомому с Интернет портала СПб, испытывая кровожадность. Смоляков теперь труп окончательный и, следователь сказал бы, уже даже окоченевший.

Это не была победа органов следствия и контроля по обороту наркотических веществ, это было выполнение просьбы Тропинина. Больше Смолякову не нужны будут ни старуха, ни Софья.

Удовлетворение от исполненной просьбы смешалось с горечью. Он видел достаточно женщин и мужчин, потерявших многое, если не все, тех, кого предавали самые близкие, тех, кого подставляли под удар. Каждый по-разному выражал горе. Но Софья вызвала, если можно так сказать, приятное чувство. Она не бегала в панике по помещениям, не причитала, не заламывала руки, не кричала, не плакала, не крыла бывшего мужа проклятиями. Все, что чувствовала, женщина скрывала глубоко внутри. Выдавали лишь глаза, в них плескался океан страха и обиды, надежды, ее Варков увидеть совсем не ожидал, а еще свободы. Неожиданно для себя мужчина отметил, что она вполне себе красавица. Только красота ее чуть холодновата.

Будет жаль, если она для Итальянца лишь временное развлечение. Даже кольнуло желание посоветовать ей задуматься о том, что Тропинин не особо ей не подходит. Но жизнь научила Варкова, что каждый сам делает ошибки, и сам за них отвечает.

Было глубоко за полночь, Анатолий Иванович шел к машине, пытаясь отыскать в папке ключ, на который давно уже хотел повесить какой-нибудь внушительный брелок, когда в кармане завыл телефон. Так как Варков не страдал ерундой под названием «на каждого своя мелодия» (хотя пацаны уже вовсю подбирались к папиному смартфону), мужчина пребывал в абсолютной уверенности, что звонит Ира с ехидным вопросом, а ни нашел ли он семью на стороне с меньшим количеством спиногрызов, потому как сегодня явно не его смена, а в последнее время Варков старался не мешать выходные и работу. Но звонил Итальянец.

— Поздновато для разговоров, друг мой, — вместо приветствия выдал Варков, подражая Тропинину.

— Софья где? — голос у Итальянца был глухим, в нем чувствовались усталость и злость, только не к Варкову она относилась.

— Как это где?! Опер ее доставить домой должен был часа два назад как минимум, — удивился Анатолий Иванович.

— Домой — это куда, Толя? — вкрадчивый голос заставил Варкова дать себе пинка мысленно. Да, это он тоже должен был проконтролировать!

— Минуту, — поставив звонок на удержание, он нашел номер Валеры. Тот заспанным голосом сообщил, что отвез девушку, куда попросила, назвав адрес, который был далеко не в Лисьем Носу. Софья уехала на свою квартиру. Опер сообщил, что до двери проводил, все чин чином. — Она у себя дома…

— Какого она там… — начал было Итальянец.

Нервы у Варкова сдали.

— Слушай, Вита, ты чего мне звонишь?! Почему ты ни звонишь ей? Одиннадцать цифр номера наверняка забиты в твоем телефоне. Она ведь не просто так не в твою кровать побежала. Если хочешь, чтобы баба с тобой была по-настоящему, так покажи ей, что она для тебя не ноль без палочки, если не забыл, как это делается, а если нет — оставь ее в покое! Девке и так не сладко пришлось из-за урода бывшего.

В этот раз Варков отключился сам, послав прощальный привет домику на берегу Невы.

* * *

Хорошо, что я зарядку для телефона с собой вожу теперь. Единственная выжившая розетка на кухне давала возможность поставить телефон на «прикол» и слушать музыку, а вино прекрасно шло прямо из горла бутылки, благо даже у Смолякова сил не хватило штопор сломать. Спасибо вам, жители Южных Республик, за наплевательское отношение к законам о времени продажи алкоголя. Да, в два раза дороже, но так определенно легче. Благодаря вам, я спела половину любимых песен, почти разобрала кухню и опустошила бутылку наполовину.

Сколько все-таки ненужных вещей мы храним?! Боимся выкинуть часть воспоминаний, а на самом деле собираем хлам, которым заваливаем дальние углы шкафов. Но, в конце концов, мне это даже понравилось! Будто в сокровищах пиратов копаешься.

Через час после моего прибытия домой новостной портал Санкт-Петербурга уже пестрел сообщениями о том, что доблестные правоохранительный органы нашли гигантскую партию наркотиков в центре Питера, в одной из квартир старого фонда на Невском проспекте. Подробности в интересах следствиях не раскрываются.

Мешки с мусором собирались и копились у двери. В принципе можно было уже собрать мини пирамиду Хеопса. А на кухне уже виднелась плитка со сколами, которые там образовались отнюдь не благодаря нашим играм с дочкой в футбол.

Я уже решила, что жить тут определенно не смогу. Квартира более не дарит той защищенности и уюта, чтобы привести сюда Абрикосика. «Требуется ремонт» не самая грустная статья в объявлениях о продаже.

Звонок в дверь не стал неожиданностью для того, кто почти угомонил бутылочку вина. Со смешком подумалось, что так делают воры и добропорядочные граждане. Смоляков вряд ли соизволит известить о своем желании пообщаться, он же не вор!

Да, я еще помнила, как пользоваться глазком.

Конечно же, там стоял Тропинин. Отряхнул юбку, правда больше размазав по ней пыль, чем отчистив, я распахнула дверь.

Ему хватило одного взгляда, чтобы оценить степень моей «хорошести». После чего меня весьма негалантно передвинули, дабы не путалась под ногами, фактически усадив на диванчик, точнее на его уцелевший остов. Он пробежался по квартире, выключая свет, на кухне послышалось шевеление. Я не удержалась и, привстав, заглянула за угол. Тропинин сваливал телефон, зарядку, кое-какие другие личные вещи, которые я разложила по разбитой столешнице, в мою сумку, подхватил пальто и шарф, развешанные на выжившей дверце шкафа, после чего с непроницаемым лицом мужчина вернулся в коридор. Завязал шарф, засунул мои руки в рукава пальто, точно одевал куклу, и потащил к выходу.

Судя по выражению лица, вякать что-то против было глупо. Ничего страшного — покатаемся по городу и вернемся. Может, поговорим и все проясним.

Пока мы ехали в лифте, я заметила, что выглядит он как-то не так. И действительно, на нем были джинсы, вот уж не думала, что такое в его гардеробе водилось. Свитер и короткая куртка. У подъезда, изображая из себя белый Гелек, правда, с сильной натяжкой, стоял мой монстрик.

Меня усадили на переднее пассажирское сиденье, моя сумку была закинута на заднее, а Тропинин уселся за руль и одел очки. Надеялась же, несмотря на объем выпитого, что я себя контролирую, но нет, нижняя челюсть все же вниз поползла.

Черканув защитой по поребрику, он сполз с тротуара и стал петлять по дворам. Я украдкой осмотрелась, ища Лёню или Артема на худой конец, но мы были в машине одни. Вряд ли они добровольно заползли в багажник? Через десять минут машина вырулила на КАД и понеслась в сторону… как оказалась Пулково.

Прибыв в ярко освещенный аэропорт, я почувствовала себя Алисой в Стране Чудес. Мы подъехали прямо к терминалам. Тропинин вышел и поздоровался с подошедшим к нему мужчиной, хлопнул багажник, затем с заднего сиденья, обдав меня холодом, исчезла моя сумка, а потом пришла моя очередь. Правда, прежде чем вытянуть меня, Виталий открыл бардачок и достал два загранпаспорта.

Меня аккуратно, под локоточек, вывели из машины, оглядели с ног до головы и недовольно сморщили нос. Возле Тропинина стоял чемодан на колесиках, который подхватил наш провожатый. Я оглянулась и увидела, как за руль монстрика садится Артем, широко мне улыбнувшись.

Рамки. Досмотр. Регистрация. Девушка, сверявшая фотографию в паспорте и оригинал, как-то подозрительно на меня посмотрела (правда, уже в зоне вылета, узрев себя в зеркале туалетной комнаты, я не поняла, почему неотложку не вызвали сразу, хотя… понятно почему, рядом со мной стоял Тропинин, который явно ограниченно дееспособным или пьяным не выглядел). И Амбал — Перевозчик чемоданов оказался еще и работником аэропорта.

Мне без разговоров поставили штампик и отправили восвояси.

Когда в руки наконец-то попали мой паспорт и билет, я осознала, что Страна Чудес еще только ждет меня. Рейс «Санкт-Петербург — Венеция, Италия».

Он давно уже все сделал. В пустом паспорте, который я получила сразу после рождения Абрикоса, но выехать никуда не успела, конечно, красовалась итальянская виза. Неделю назад, я вроде подписывала заявление и сделала фото, даже забыв об этом.

Бизнес-класс самолета был крохотным — всего-то на четыре места, причем два соседних пустовали. Сам самолет был забит. Из эконом-класса, несмотря на поздний час, доносились детский веселый лепет, гул голосов, шорох одежды и щелчки застежек поясов и верхних багажных отделений.

Меня усадили возле окна. Сам же Тропинин сел рядом, скинув куртку и передав свою одежду и мое пальто симпатичной бортпроводнице. Та приветливо улыбнулась, спросила нужно ли нам что-то, но получив вежливый отказ, исчезла в салоне за нашей спиной.

— При всем моем к тебе хорошем отношении, начинают напрягать твои постоянные попытки сбежать, — на меня смотрели два чуть красноватых от лопнувших сосудов глаза.

— У всех свои недостатки, — ответствовала я, — и фобии, — а это было сказано тише.

Но Тропинин услышал и отвернулся.

— Ты же понимаешь… — начал было Виталий.

— Да, я все понимаю, — оборвала я Тропинина, глядя, как мигают огоньки на крыльях соседних самолетов.

— Сложно мне смоделировать ситуацию, когда женщина что-то понимает, — хмыкнул Тропинин.

Промолчала, все еще смотря в иллюминатор. Понятно, о чем шла речь. О том, что его не было со мной рядом.

— Ну, если что, труп мой опознавать надо будет лично, Виталий Аркадьевич, тут уж вам придется быть рядом, — я сказала это, повернувшись к нему.

Зеленые глаза сузились и зло блеснули. Но теперь промолчал он.

— Мы летим в Италию, — поставили меня в известность. А спустя минуту. — И что, не будешь возражать и возмущенно пыхтеть? — осведомились у самого уха.

Я покачала головой.

— Нет. Я очень хочу жить, Витя. Сейчас. Сегодня. Завтра. По-настоящему.

* * *

В горной области Италии (где у Вити был дом) мы провели целых четыре дня. Вместе, одни, если не считать женщины, которая появлялась и исчезала, а с ней появлялись чистое постельное белье, еда в огромном холодильнике и некая степень чистоты, которую я принципе пыталась поддерживать сама.

Добротный двухэтажный дом, деревянный, чем-то напоминающий шале, с просторным холлом-гостиной, с бесподобным видом из окна (и это сейчас, а летом, наверное, красота была неописуемой) заворожил меня своим уютом и простотой.

Мы делали все то, что делают обычные люди, когда им хорошо: спали, говорили, занимались любовью, гуляли, сидели в крохотных ресторанчиках, а некоторые даже пытались запомнить пару фраз на итальянском. Тропинин не насмехался над моей неумелостью, помогал, подсказывал. Он как-то изменился. Чуть-чуть, самую малость! Будто пытался себя пересилить в чем-то. И это стало понятно спустя день, когда мы сидели в маленькой пиццерии, полной непередаваемым запахом, который сам по себе способен был насытить.

Он рассказал о Нонне, которая предпочла его московскому бизнесмену, правда об этом, конечно же, упоминалось вскользь. Самой большой сложностью стал Сережа. Каким ударом было для отца мальчика то, что в то время как вокруг Вити крутились все от криминала до налоговой и ОБЭП, Нонна забрала сына. Как почти два года не давала видеться с малышом. И только получив первый чек, позволила прилетевшему в Москву Тропинину провести с мальчиком час.

Я тоже многое рассказала Вите о своей жизни, показала то самое письмо Димы. Но уже без внутренней дрожжи. Без страха. С нежностью к человеку, который хмуро двигал страничку пальцем. Мы стали осторожно, может, чуть трусовато, но все же, строить планы на будущее.

А я была собой, такой, какой и должна была бы быть, с оптимизмом смотрящей в будущее, нет в чудеса я не верила, но во что-то хорошее… А почему бы и нет?! Я не стремилась завоевать Витю или покорить. Это все равно лишь секунда, не удержишь того, кто захочет уйти, я теперь это знаю. И уж тем более я не буду искать никому оправданий. Даже себе. Я хочу меняться и развиваться, я готова к этому, я точно муха в смоле, которой судьба дала шанс не стать застывшим раритетом в янтаре.

Если примет Тропинин меня, то такой, какая есть.

Он чувствовал изменения, и, кажется, был не против.

* * *

Когда мы прибыли в Тессеру за окнами аэропорта кипела итальянская ночь, переливаясь огнями, а я смотрела на наше с Виталием отражение, ожидая вызова на посадку. Он был в темном пальто, найденном в закромах дома, и писал кому-то сообщение, а я улыбалась вполне себе милой женщине, которая сжимала локоть приятного мужчины, вспоминая замечательную куклу, которую прикупила в магазинчике в Венеции, где мы пробыли полдня до отлета. Малышке должна понравиться такая подружка, Сережке Витя тоже купил подарок — какой-то навороченный гаджет.

Объявили посадку, и все пассажиры нашего рейса двинулись к выходу. Я заторопилась вслед за Тропининым, сжавшим мою ладонь, но только накатила вдруг беспричинная дрожь, и я оглянулась. Шел дождь, но в то самое окно, возле которого мы ожидали вызова, билась мелкая белая крупа, точно питерский снег из моего сна, где между мной и чем-то очень страшным встал Витя.

 

Глава 25

Перелет вышел тяжелым: самолет нещадно трясло, отчего надпись «Пристегните ремни» с крохотного экранчика над головой практически не сходила. Витя хмурился, изучая бумаги, распечатанные еще в домике в Италии. Глаза у него сильно устали, но было очевидно, что оторвать мужчину от работы чревато проблемами. А для человека с благими намерениями особенно. Стюардесса принесла кофе, которое он опрокинул залпом. Это было очередным подтверждением гипотезы, что в данный момент его лучше не трогать. И как итог, я, не удержавшись, скользнула пальцами по его ноге, Тропинин будто очнулся, его поцелуй был сильным, коротким и требовательным, только требовал он, чтобы Вите не мешали.

Я оставила трудоголика в покое и отвернулась к окну, занявшись изучением темноты за стеклом иллюминатора и слушая аудиокнигу Карамзина об истории Государства Российского. Мне в тайне очень хотелось, чтобы Абрикос побыстрее пошел в школу, интересно было взглянуть на программу, которая, как говорят, сильно отличалась от того, что преподавали нам.

Огни Питера вспыхнули резко, как-то только мы, начав снижение, прошли щит из облаков, чтобы практически нависнуть над третьим по численности населения городом Европы.

Погода и здесь подкачала, самолет, пропустив взлетно-посадочные полосы и аэропорт, пошел на второй круг, скользя над дорогами и домами, превратившимися в точки света с черной дырой залива, устрашающе к Северной Столице подбирающегося с запада.

Кружили над городом мы минут двадцать, готовясь к посадке. В какой-то момент машина начала сбрасывать скорость, отчего гул моторов стал ниже и бил по нервам.

— Будем разбиваться? — спросила девочка, летевшая с папой в кресле позади нас.

Я вздрогнула и обернулась. Крошечка, почти как Абрикос, сидела на коленях у молодого мужчины с планшетом в руках. Отец же, уставшим голосом, одернул ребенка: «Что ты глупости говоришь».

Тропинин, постучав бумагами по коленке, выравнивая листы в более-менее аккуратную стопку, откинулся и закрыл глаза. Похоже, летать он тоже не любил. Хотя скорее просто устал.

Навстречу понеслись огни посадочной полосы. Толчок, и мы на земле, но еще не в безопасности. Еще секунда, и включен реверс. Турбины взвыли, тормозя металлическую птицу. Я вцепилась в руку Вити, как-будто, и правда, сейчас собралась умирать. Но машина лавировала между себе подобными, петляя в лабиринте разметки, понятной только пилотам. Из салона эконом-класса послышались хлопки. Всегда скептически относилась к этой придуманной непонятно кем традиции, но сегодня хотелось присоединиться.

За Абрикосом поеду на поезде!

Пальцы Вити из моей ладони исчезли сразу, как капитан воздушного судна начал вещать о том, как приятно было видеть нас на борту. Зато мне передали мое пальто и шарф. Шесть пассажиров бизнес-класса уже ожидал минивэн, и мы укатили к зданию аэропорта раньше, чем эконом-класс веселой гурьбой стал выбираться из самолета.

Встречал нас Артем бодрый и подтянутый. Витя сел на переднее пассажирское сиденье, оставив меня на заднем в темноте и тепле, но в одиночестве. Похоже, что-то случилось, потому что Виталий Аркадьевич начал звонить, почти без перерыва, говорил он мало, лишь «да» и «нет», больше говорили, оправдывались и даже пытались что-то доказать боссу те, кто был на другом конце провода.

Мимо неслись рекламные билборды, развязки; неспешно двигающиеся по своим полосам машины; пролетавшие мимо фонари напоминали трассирующие пули.

Надо было приходить в себя, сбрасывать счастливое оцепенение, подаренное Италией. Да, я забыла обо всем: плохое и хорошее, друзей и врагов, может мне и нужна была эта передышка, но теперь стоило приниматься за такую необычную жизнь, где нужно решать вполне обычные вопросы.

Когда Артем доставил нас в Лисий Нос, было уже ранее утро. Хмурое серое небо не сулило хорошей погоды. А Виталий, даже не заходя домой, пересел в белый Гелек под управлением Леонида и уехал, на прощание чуть приобняв и поцеловав в висок.

Артем донес наши чемоданы до гостиной, где их приняла Анна, заявившая, что займется вещами лично. Я ей полностью доверилась. Она ведь мой чемоданчик и собирала четыре дня назад, когда Витя забрал меня из моей квартиры и отвез в маленький Рай.

Выпросив кофе, я уселась на кухне с ноутбуком. Мне очень хотелось забрать Абрикоса и вернуть свою жизнь в привычное русло. И если честно тут меня поджидал тупик. Я не могла бы привезти дочь сюда. Ведь это и без того стресс для ребенка, а тут еще вдали от садика, кружков, подруги, А это значит… А что это значит? Что надо что-то решать с квартирой, делать ремонт, продавать и покупать что-то новое. И как же быть с Витей?

Анна Александровна, разбирая вещи, с видом знатока крутила в руках коробку с подарком для дочки: молодая женщина оценила, и, если бы это было в пределах нормы поведения, даже похвалила бы мой вкус. Купил ее, конечно же, Витя: я бы в жизни столько не выкинула за игрушку, по крайней мере, за последние четыре года отучилась смотреть на такие дорогие вещи.

Но кукла понравилась мне самой. Она была похожа на дочку: карие глаза, темные волосики, пухлые щечки, чуть улыбающиеся губы и удивительная наивность и чистота, переданные мастером настолько хорошо, что невозможно было поверить, что это лишь игрушка. Я бы ее поставила на полку. Но та же жизнь научила меня, что хорошие вещи надо использовать, когда они «трудятся» — они «оживают», получают продолжение, не застывая статуями в вечности, обращаясь из красоты в пылесборник.

Витя позвонил, предупредив, что сильно занят, и чтобы его не ждали. А я все равно ждала, даже когда попыталась лечь спать, посматривая из-под полу прикрытых век на экран телефона, занявшего место на краю тумбочки.

Хозяин дома и к вечеру не появился. Резкий переход от прекрасного отдыха к рабочим будням немного выбил из колеи, напомнив, что Витя не любит звонить и много работает. Так и не сумев поспать днем — вечером я легла пораньше, лишь на следующий день узнав от Анны Александровны, что Виталий Аркадьевич остановился в гостинице на ночь в области, и сообщил об этом по привычке не мне.

* * *

— А вот с виду и не скажешь, что ты вся из себя такая влюбленная, — хмыкнула Зоя, усаживаясь напротив и обнимая пальцами с длинными ухоженными ногтями, выкрашенными ярким лаком, чашку чая.

— На столе сплясать? — улыбнулась я, перекладывая бумаги.

— Так, значит, он все-таки победил? — Зоя многозначительно воздела глаза к потолку.

— В каком смысле?

— Ой, Сонечка, а то ты не знаешь в каком смысле?! Не ты ли мне говорила, что ничего с ним не будет?

— Ну… Я не то чтобы прямо так и говорила. По-моему, мы сошлись на том, что Тропинин — это проблема.

— И ты подумала и решила, что проблемы решать интереснее, — хитро сощурилась подруга.

— Нет. Я подумала, что когда с человеком хорошо, то не стоит быть дурой и бегать от этого. Несмотря на последствия…

— Ух ты! А я думала, ты у нас осторожная, пока распробуешь. А ты вон как, с места да в карьер.

— А как там Алексей? — решила увести со своей любимой персоны беседу я.

Если говорить честно, Зоя сказала правду, я сама от себя не ожидала, что так ринусь навстречу чувствам.

— Прекрасно, — чуть скривилась Зоя.

— Что так? — я тоже пригубила чай, уже основательно остывший.

— Мы знаешь, он из разряда… ммм… Вечный парень! Знакомый мне типаж, который о семье не задумывается еще, и если задумается, то лет через десять. Я, конечно, тоже не тороплюсь, но ждать вечно не намерена.

— Это ты так его за три недели хорошо изучила?

— Ну тебе же хватило того же срока, чтобы решиться на своего миллиардера. Хотя в твоем случае ситуация, уж прости, другая.

— Намекаешь на то, что я хочу с ним быть из-за денег?

— Ну почему же… Я его видела. Мужик очень даже… — закатила глаза Зоя.

— Но… — многозначительно наклонила голову в ожидании пояснений я.

— Но глупо говорить, что тебе не нравится, как он возит тебя по «заграницам», наверное, подарки покупает, и живешь ты в его шикарном доме, — Зоя совершенно искренне не понимала, зачем она разжевывает очевидное.

— То есть, вот так это выглядит со стороны? — покачала я головой.

— Со стороны это выглядит — вот повезло бабе, давайте ей все дружно завидовать!

— Отлично, — теперь скривилась я.

— Кстати, ни желаешь завтра посидеть в суши. Светка приедет, — вдруг сообщила мне Зоя. (Света — бывшая сотрудница, давно и основательно засевшая у другого начальника на более высокой зарплате).

— Вечером? — переспросила я.

И вдруг с полной очевидностью поняла, что сейчас я завишу не от Томули, которая может или не может взять Абрикоса, а от желания Тропинина. Ведь если он будет не доволен — я не поеду, и не потому, что не могу, а потому что не хочу его расстраивать. Он работает или… еще что-то делает, но если он свободен, то наверняка считает, что я должна это время проводить с ним. Или нет?!

Зоя либо не обратила внимания на мои округлившиеся от пришедших в голову мыслей глаза, либо тактично промолчала. Девушка удалилась на свое рабочее место, а я осталась с кипой бумаг и «мыслехаосом» наедине.

Приехав домой после шести с Артемом, я застала Гелек отдыхающим в гараже от праведных трудов. Водителя не наблюдалось, начищенные бока машины сияли: с учетом того что на дорогах была грязь, огромного белого мамонта уже успели ублажить влажной уборкой и будто вымазать блеском для губ, так он переливался.

В холле я столкнулась с экономкой. Оказывается, нас ожидает ужин через полчаса, а Витя принимает душ. Он его и принимал, судя по еще влажным волосам, но сейчас сладко спал на кровати, завернувшись в одеяло, и захватив все подушки, в том числе и мою.

Я присела на краешек ложа, будить его не хотелось. Круги у него под глазами были хорошего такого оттенка грозового неба.

А еще мне очень хотелось понять, как же теперь должна выглядеть моя жизнь. Планы имелись. Но они были настолько абстрактными, будто целями их являлось развитие вселенной, а никак не маленькая жизнь человека, зависящая от сотен тысяч факторов. А еще мысль про посещение с подругами «сушеролльной», как ее шутливо величала Зоя, из головы весь день не выходила.

— Давно приехала? — голос Вити вывел меня из задумчивости. Он лежал, закинув руку за голову и закрыв глаза, ожидал моего ответа.

— Нет, минут двадцать назад, — я прилегла рядом, устроившись на его плече. — У тебя есть на завтра какие-нибудь планы? — и чуть подумав, добавила. — На меня?

— Интересная постановка вопроса. А ты что-то хотела? — он сжимал и разжимал ладонь в кулак. У него были очень красивые руки с длинным пальцами, аккуратными ногтями. Особенно мило они смотрелись с куском горячей пиццы в Италии. Интересно, а он носил кольцо, когда…

— Хотела вечером сходить со знакомыми в бар.

Витя приоткрыл глаза.

— Поезжай, конечно. В ближайший месяц я никуда кроме работы не ходок.

— Что-то случилось? — я чуть приподнялась.

Он посмотрел на меня из-под длинных ресниц.

— Строительство крупного объекта входит в финальную стадию, а значит, надо будет решить кучу проблем, потому что от первоначального плана мы слегка отклонились.

— Слегка? — я чуть приподняла бровь, не ожидая, что он ответит.

Но он, притянув меня ближе к своему телу, мягко, но настойчиво сжал грудь.

— Мда, вместо небольшого спорткомплекса у нас получился развлекательный центр в шесть раз больше по площади.

— Да, действительно, слегка… — сказать это без непроизвольного вздоха не вышло. А что уж лучше сигнализировало бы о моем согласии?!

Его губы занялись изучением груди, которую освободили от лишнего длинные мужские пальцы.

— Да… — пришла мне усмешка. — Слегка обогатится небольшое количество людей. Основная проблема — как бы сделать их обогащение незаметным для всего остального мира и выгодным для нас.

— В… какой стране мы живем…

— Нормальная страна… в ней проблемы можно решить.

Ужин пришлось отложить. Я бы и вообще никуда из кровати не вылезала, но мне хотелось быть рядом с Витей, а ему хотелось есть.

Завидую большинству мужчин. Как они умудряются есть в любой время суток, и при этом, куда что девается?!

Мне пришлось ограничиться салатом и бокалом вина. Хотя ароматнейший кусок мяса просто кричал о необходимости оказаться во рту. Но, правда, вместе с гарниром из смеси круп и специй.

Витя ел молча, но тишина совершенно не напрягала, наоборот, давала возможность насладиться едой. Я даже себя одернула, потому как при наличии Абрикоса в моей жизни, если дочура была со мной, я еде уделяла крайне мало времени и внимания, своей…

В гостиной горел камин, создававший приятную теплую атмосферу сглаживая холодный дизайн. Дрова потрескивали, а плясавший огонь рисовал причудливые тени на стенах и полу. Пожалуй, шторы здесь были бы к месту. Без них огромная комната смотрелась как офис, несмотря на горевший очаг.

Витя, раскинувшись на диване, листал каналы на огромном экране, а я, устроившись недалеко, читала книгу. Украдкой лазая по ссылкам фирм, предлагающих ремонт (как-то подзабыв, что сидевший рядом мужчина вполне может владеть парой таких компаний, с учетом сферы его деятельности) и по сайтам строительных магазинов.

Путешествие в Италию слегка успокоило мою нервную систему, как и заверения Варкова в том, что Смоляков больше в нашей жизни не появится. Надо все же было уточнить у следователя, могу ли я приступать к столь ответственному занятию, как восстановление из руин моего жилья?! По здравым размышлениям квартиру я решила не продавать. Спешить мне некуда, в конце концов.

Ушли спать мы глубоко за полночь, когда Тропинин уже задремал, обнявшись с пультом, а я, наконец-то, осилила одну единственную главу, зато выбрала обои и ламинат.

Меня разбудил поцелуй Вити, который уже в семь утра бодренько бегал по комнате и собирался.

* * *

— Снег… — Анна наблюдала за тем, как за окном Петроградка исчезла, а мир заполонили огромные белые хлопья, несущиеся к земле под порывами ветра.

— А чего вы хотели? Весна на дворе! — Алла передала последнему клиенту паспорт с черновиком документа для проверки и потянулась.

Я же, вот уже час как, сидела за дальним столом, разбирая почту, и слушала сдобренную сарказмом историю Анны о том, как она начала тренировать мужа. Молодая женщина все же пошла по пути сохранения семейного очага, давая отцу своего ребенка шанс, как бы тактичнее сказать, пересмотреть политику поведения. Уж не знаю, что там на него подействовало, но парень включил голову и вроде как начал даже что-то делать, вот только надолго ли — это вопрос.

Переливы стационарного телефона прервали эпичный монолог на самом интересном месте. Девчонки, сгрудившиеся у стойки, проигнорировали звук напрочь, так что пришлось отвечать мне.

— Девушка, здравствуйте, — сипловатый мужской голос на другом конце провода намекал на хорошую такую простуду. — Подскажите, а можно ли мне с Софьей Аркадьевной поговорить?!

Даже в выходной не спрятаться, не скрыться.

— Я вас слушаю.

— Софья Аркадьевна, здравствуйте. Мне тут вас посоветовали. Отец хочет завещание составить, но он не ходячий. Это как-то можно сделать?

— Конечно, вы можете записаться на любой удобный для вас день на вызов.

— Отлично, а можно вас вызвать завтра, например? Вы к моим знакомым приезжали, понравились им. У меня отец в годах и болен. С чужими людьми не особо разговорчив.

— Хорошо. Но вы понимаете, сначала я приеду выяснить, что желает отразить в завещании ваш отец, и понять, смогу ли я что-то сделать вообще: иногда с человеком общаться уже не представляется возможным в силу болезни.

— Понимаю, конечно. Ничего страшного. Надо так надо.

— Где вы находитесь?

— Улица Подковырова…

Дом оказался не так уж и далеко от работы. Пешком минут пять-семь. Старые дома с коммуналками, с заваленными хламом общими коридорами, шкафами со старыми скрипучими дверками, которые на место уже не вставали, крохотными двориками, черным снегом вдоль обшарпанных стен и какой-то безнадегой.

Эту часть Петроградки я не любила, все, кто вызывал туда юриста — люди сильно обделенные достатком, и даже полуторократный размер тарифа для них был накладен, не говоря уж о транспортных расходах. И было грустно смотреть, как старики вытаскивают из кошельков последние мятые заначки. Этот вызов из того же разряда. В книге приемов вчерашний день забит не был, и я записала мужчину на вечер, сообщив, что приду к нему сама.

В баре мы посидели очень весело, а уж с учетом того, что я была практически звездой программы… Сдается мне, ради этого меня и пригласили, без моей персоны не состоялось бы столь фееричного вечера. Конечно, не каждый день коллега находит себе т-аа-аакого мужчину. Я выслушала много интересного, вплоть до того, что он уже наверняка задарил меня бриллиантами и машинами, которые я просто не хочу показывать. Я, как оказалось, девочка хваткая. Очень много о себе узнаешь, стоит лишь слегка выпить в окружении тех, кто хоть немного в курсе о твоей личной жизни.

И, похоже, мне придется осваивать новое мастерство — уметь сказать много, но ни о чем.

Вечером, пока Артем покорял городские артерии, я написала Томуле, которая вот уже второй день со всем семейством лежала дома с простудой. Подруга была зла на весь мир, заявив, что как только поставит всех на ноги, обязательно постарается выбраться на встречу со мной. Я очень нуждалась в ее мудром совете по поводу квартиры.

Вити, конечно же, дома не было. Но мне прислали смс, в которой сообщили, что в связи с делами опять будут только завтра. И тут я столкнулась с интересной проблемой. Как — то странно было оставлять сообщение без ответа! А что написать, я не знала. «Поняла»? Не вариант. «Скучаю»? Правдиво, но Витя не сентиментален, и наверняка считает пустой тратой времени подобные сообщения.

В общем, пока я маялась с тем, как ему ответить, виновник моих метаний позвонил сам. Я так удивилась, что даже трубку не сразу взяла.

— Привет, — голос у него был бодрый, а на заднем фоне приглушенно играла музыка, и слышались голоса.

— Привет, — я слегка растерялась, думала, что он уже спит, а оказывается нет.

— Хорошо посидели?

— Да. Я уже… в кровати (язык назвать это место «домом» не повернулся).

— Умница. Передай Анне, чтобы она приготовила мне костюм темно-серый и весь набор к нему. Завтра вечером у меня важная встреча.

— У него номера случаем нет?

— У кого? — не понял Тропинин.

— У костюма, — я улыбнулась. — Видела вашу гардеробную, Виталий Аркадьевич. Там чтобы понять, что брать, надо инвентаризацию проводить.

Он усмехнулся.

— Предложи идею Анне, она оценит. Мне пора. Отдыхай.

Мде, вот и еще одна сторона жизни с Тропининым и ему подобными. Сон бессовестно забился в щели, отдавая первенство размышлениям на тему «Что это такое было?»

Я больше не хотела быть на месте того супруга, которому изменяют. И не важно, что не супруга, и что спим мы вместе всего-то чуть больше месяца, и о каких-то обязательствах говорить рано, и если бы не обстоятельства, меня бы тут точно не было.

Прошлепав по полу босиком, я замерла у окна. Границы сада тонули во тьме, как и спальня за моей спиной, а я стояла в тонкой полоске света, лившегося с улицы. Хотя полоской назвать это было сложно: из-за затемненных стекол она была лишь на полтона светлее, окружавшей меня темноты.

Я не ревновала, но мне было бы обидно снова ощутить себя преданной. И хоть повода не было, сердце болезненно сжалось.

Вернувшись к кровати, включила лампу. Втиснув ноги в балетки и вытащив из гардеробной толстую кофту, я выглянула в коридор. Там тускло горели потолочные светильники. Дом спал. Тишину не нарушали привычные мне по квартире хлопки и топот, гул лифта, машины. Спустившись на первый этаж, я засунула ноги в сапоги и, накинув пальто, повернула массивную ручку двери. Она была не заперта. Понятное дело, тут охраны больше чем жителей в округе.

Я постояла на крыльце, вдыхая морозный воздух и заодно дав понять тем, кто наверняка бдит за мониторами, что не собираюсь из дома шедевры искусства выносить, пошла по дорожке, обходя дом.

Снега выпало немного, и он нежно поскрипывал под ногами. Задаваться вопросом о том, что я делаю, было глупо. Раз уж вышла — надо посмотреть. И я шла среди ровно подстриженных кустов, которые ныне были лишь остовами самих себя, сосен, стеной заслонявших дом от всего мира, за ними действительно была стена, настоящая, и она действительно была очень высокой. Там, где должен был быть вид на залив, высилась выложенная облицовочным кирпичом преграда.

Тропинин мог оградиться ото всего мира, но ведь такие «стены» могут встать и между нами. И строить их он будет не один, я ему помогу. Только… можно ли обойтись без них. Как пересилить себя, как поверить человеку, если в прошлом похожие грабли хорошо мне в лоб прилетели.

Разбуженный телефон, который я по инерции захватила с собой, возмущенно завозился в кармане.

«Чтобы твоя головка не болела, важная встреча — это инвесторы, и те, кто будет давать добро на перерезание ленточек».

Улыбка бессовестно наползла на лицо, и почему-то дышать стало легче и вкуснее. Как же мы зависим от таких вот вовремя полученных сообщений или звонков.

«А ленточки всегда красные?»

Я повернулась спиной к страхам и не только Витиным и пошла к дому, стараясь попадать по-детски в свои же следы.

«Да, рыцари с такой традицией въезжали в покоренные крепости. Это символ разрушения преград».

«Преграды такие значительные?»

«Ни одному рыцарю и не снилось…»

* * *

Первый рабочий день был муторным и ужасно долгим.

Я позвонила Валентине Алексеевне, чтобы справиться о ее здоровье. Бабушка Абрикоса чувствовала себя хорошо и уже интересовалась, когда закончится ее пребывание в доме отдыха.

Витя предупредил, чтобы я не беспокоилась на сей счет. Пока идет следствие, мать Димы может спокойно жить в пансионе. Да и куда ей было возвращаться, ее квартира лежала в не меньших руинах, чем моя.

Вечер заглянул в окна, неся темноту и метель. Пора было выдвигаться на вызов, которые я не брала вот уже два месяца. Идти до Подковырова не далеко, но хлещущий в лицо снег делал передвижение не шибко приятным. Как и предполагалось, все было погружено во мрак. Двор уныл, и несмотря на валивший снег, сер и грязен.

Дверь коммуналки открыла старушка в платке. Явно глухая, потому что смотрела на мои губы, и невыразительно кивнув на соседнюю дверь, исчезла в бесконечном коридоре, тонувшем во тьме.

Я, отряхнув пальто и шарф от снега в крохотной прихожей, подошла к нужным дверям и постучала по старым ссохшимся створкам.

Послышался кашель и звук возни, а когда дверь распахнулась, в комнате оказалось темнее, чем в коридоре, а это надо было постараться. Мужской силуэт чуть посторонился, пропуская меня. Дверь за моей спиной захлопнулась.

— Добрый вечер, Софья Аркадьевна.

Я рванулась к двери, ровно в тот момент, когда между спасительным выходом и мною встал Смоляков.

— Не торопись, нам теперь торопиться некуда.

Он резким движение развернул меня, припечатав к двери лицом, сжал голову рукой, не давая повернуться или отойти. Укол в шею заставил оцепенеть, а по телу побежала странная дрожь. Ноги подкосились, и если бы ни тот, кто стоял сзади, я бы упала. Перехватив поперек живота, мужчина швырнул меня как куклу на диван, притулившийся совсем рядом с выходом.

— Да, милая, нам теперь торопиться некуда.

Смоляков похлопал меня по коленке и достал телефон.

— Алле, контора, здрасте. Я тут к отцу нотариуса вызывал, так вроде сказала — подойдет, а все нет и нет. Да уж поторопите ее, пожалуйста.

Мой телефон завозился в сумке через полминуты. Звонила Зоя, судя по мелодии, которую выхватывало мое сознание. А я полулежала, раскинув руки, в то же позе, не двигаясь и даже выдыхая с трудом. Мир вокруг менялся с невероятной скоростью, и вместо темноты, вокруг меня как в центрифуге крутилась радуга.

* * *

Это было последним и единственным, пожалуй, что запомнилось отчетливо.

Я выкрутила руль до упора, под оглушительный хохот Смолякова. Бледное лицо Вити мелькнуло совсем близко, и большая машина забралась на отбойник и, пробив ограждения, застыла на самом краю моста.

Я бы не смогла. Не смогла причинить ему вред. И не важно какова цена. Я бы не смогла причинить вред Вите.

Датчики сработали, и подушки безопасности выстрелили в тот самый момент, когда автомобиль, накренившись, полетел в черную Неву носом вниз, как ныряет пловец-олимпиец.

Смех Смолякова все не утихал, он и канул со мной в пустоту и обжигающе холодную воду. Пожалуй, это было последним и единственным, что запомнилось отчетливо.

Мне было так жаль…

 

Глава 26

Анатолий Иванович, расположившись в тускло освещенной, пустой в такой час столовой, листал дело, подлежащее передаче в суд, придвинув к себе дымящуюся чашку чая. Дело было явно проигрышным для стороны обвинения, а хотелось бы посадить хоть пару ублюдков и повысить, так сказать, показатели.

Варков любил «чаёвничать»: крепкий напиток стимулировал мыслительную деятельность — появлялась надежда увидеть то, что пряталось между строк протоколов допросов, обысков и очных ставок, ведь одно слово в состоянии решить исход дела, а может… он просто пытался создать свой ритуал. Хотя бы один.

Собственная жизнь Анатолию Ивановичу давно перестала принадлежать. Она делилась между семьей и работой, кренясь то в одну то в другую сторону, но в любом случае не оставляя ему право на нечто личное.

Может, поэтому Ирина подозрительность вызывала порой глухое раздражение, как железка, скребущая по стеклу, режет слух, но боли не причиняет. А попытки доказать жене, что не тот он человек, чтобы о «походах на сторону» думать и тем более на нее ходить, Анатолий Иванович давно забросил. Устал!

Ира не поверит, что он так и представлял себе жизнь. Ну, может не совсем так… Но нечто близкое. Дети. Жена. Проблемы… Только приблизившись к тому, чего хотел, удовлетворения он не испытывал. Удивительно, правда?

Жена недавно читала мальчишкам сказку Александра Грина. Варков сего романтичного фантаста и сам полистал в далеком детстве, но уж конечно не девчачьи «Алые паруса». Анатолию Ивановичу больше нравился «Блистающий мир», и то в аспекте полета главного героя. С такими-то даром наворотил бы дел маленький Толя. Но ныне на многое уже смотрелось с другой стороны. Летать Варков боялся, как и высоты. А красивый корабль, скользящий по водной глади, зачаровывающий умы детей и юных дев исполнением желаний, следователю виделся призраком, чья красота алых всполохов размылась самой жизнью.

От него так много хотели все, и особенно он сам, что в какой-то момент Анатолий Иванович стал смотреть на себя как бы сбоку, будто отделяясь от собственного бренного тела, оставляя тому «себе» ответственность и совесть, гнет проблем, забирая лишь логику, любопытство и любовь к изыскательству. Раньше эта способность помогала ему в расследовании, а теперь лишь усугубляла самокопание.

Телефон зачирикал, и Анатолий Иванович схватился за трубку, не глядя, по привычке.

— Следователь Варков, — сказано это было буднично, так кассир в супермаркете заученной фразой интересуется, нужен ли пакет.

— Анатолий Иванович! ЧП! — встревоженный голос помощницы Тани, умудрившейся задержаться на работе дольше положенного, выдернул мужчину из размышлений, но не более того, а брошенное «ЧП» и не подумало всколыхнуть в следователе переживания. Он потом только для себя решил, что перегорел, и, похоже, по-настоящему.

— Под конец моей смены и без ЧП… — фыркнул Варков, захлопнув толстую папку.

— Нет, Анатолий Иванович, это по делу Итальянца, — выпалила девушка.

Варков замер. Он при Татьяне никогда прозвища Виты не произносил. Таня — девушка смекалистая, и, конечно же, знает, как в узких кругах зовут Тропинина, но это, как говорится, не для ее уст, значит, что-то случилось.

— Звонил начальник Софьи Мизерной. Говорит, она пропала, ушла по работе полчаса назад и не вернулась. Телефон не отвечает…

Дослушивать Варков не стал, сразу начал рыться в телефонной книге в поисках номера начальника Софьи, с которым он имел дело после нападения. Владимир Александрович помнился ему вполне вменяемым мужиком, который тревогу просто так поднимать бы не стал. Как оказалось, ему позвонили секретари, а тем в свою очередь звонил клиент, который Софью так и не дождался, хотя проживает в соседнем с офисом доме.

Бегом спускаясь по лестнице, следователь отдавал указания семенящей за ним Татьяне, забыв напрочь о том, что она вполне может уйти домой. Сейчас он пытался сосредоточиться лишь на одном — позвонить Тропинину и узнать, не умыкнул ли Итальянец Софью. И это надо сделать до того, как следователь поднимет на уши всю королевскую рать.

Тропинин долго не брал трубку, а в холодном салоне авто, куда плюхнулся следователь, время тянулось в разы дольше.

— Да, — четкий, резкий ответ Итальянца развеял дымку надежды, которую нагонял Варков.

— Соня с тобой? — мир опять стал видеться чуть сбоку, как и всегда, когда надо было указать на очередной просчет и недальновидность, обремененного тысячами табу и проблем мозга.

— Что случилось? — голос Итальянца стал глухим, будто он уже знал ответ.

— Пропала, ушла по работе и не вернулась почти час назад.

В трубке повисло молчание. Тропинин никогда не был глупым, потому и имел то, что имел.

— Не вздумай поднимать шум, — это был почти приказ.

* * *

Шеф был сер, когда садился в машину. Таня же старалась унять дрожь в руках, будто была причастна к похищению или, того хуже, не оправдала надежд облеченных деньгами и властью. Будто была на месте Варкова.

Трагедия ее семьи заключалась в том, что девушка прекрасно знала, каково это. Отец, имевший когда-то должность, заработок и хорошие перспективы, так же «не угодил» одному из «таких», имеющих доступ к нитям, что опутывают систему и уходят куда-то вверх, теряясь в тумане званий и денег. И ей бы не работать сейчас тут даже со своим красным дипломом и светлой головой, если бы не еще более высшие, заступившиеся за отца, сумевшие стать плотиной между ужасным потоком, который бы смел ее родителя, не оставив никаких надежд. И хоть из органов отцу пришлось уйти, но все было сделано тихо-мирно, по состоянию здоровья, без тени, которая покрыла бы весь его род.

Хотя, конечно же, определенные должности даже при усердии и удаче Татьяне не светили, ну так они не светили и женщинам в принципе, уж больно специфична область, в которой так нравилось работать молодой женщине. Вотчина мужчин, как звала ее мать уголовный розыск.

Но Варкову было, пожалуй, хуже. Ведь Итальянец был еще и его другом. А с друзей всегда больший спрос. Тут не отпишешься, не забудешь.

Но Таня все же призналась самой себе, что взбудоражена как никогда. Такие дела как красные мазки по унылой серой рутине. Вполне возможно, что женщина похищена. И, возможно, с целью выкупа. Выживет она, или уже мертва, что скорее всего так и есть, если преступники — не идиоты, это в любом случае будет интересно. Ведь те, кто за этим стоит, понимали, кто маячит за спиной заложницы, кто поднимет трубку и позвонит «главному генералу» какому-нибудь? Психи! Или псих…

А Смоляков при своей биографии на роль психа очень даже подходил, по мнению отца Тани, которая без имен, но историю поведала, очень хотела мнение отца услышать. Тот в психологии преступников хорошо в свое время разбирался, да и сейчас интуиция следока, закаленная еще в СССР и девяностые, никуда не делась. По мнению отца Смоляков был способен на ужасные поступки. Он был слишком тих для своих кругов, исполнителен, приносил прибыль, за что его и ценили. Возможно, даже скорее всего, сам он наркотой не баловался, сильной точно, если умудрялся в таком дерьме столько лет крутиться и выживать. Там надо свежую голову иметь. И теперь, когда он должен серьезную сумму, когда способны сдать нервы у любого живого существа, он был крайне опасен.

* * *

Он собирался медленно, тщательно зашнуровывая кроссовки, заправляя майку в джинсы, разглаживая складочки на свитере. Он никуда не торопился, ничего не боялся, изредка кидая в мою сторону насмешливые фразы, но иногда взгляд его застревал в пространстве, а лицо выдавало целую гамму эмоций, будто он смотрел невидимый фильм и сопереживал героям и даже готов был вступить с ними в диалог.

Забавно, он даже казался красивым, хорошо сложенным мужчиной, и улыбка у него могла быть вполне милой.

Я же тихо сходила с ума. Невозможность двигаться и неспособность контролировать собственное сознание, которое так и норовило скатиться во тьму, заставляли сердце колотиться с неистовой скоростью. И лишь потихоньку ритм его замедлялся, наверное, то, что вколол мне Смоляков, действовало и на сердце тоже. А вот мозг рвался внушить мне идею, что это все это мне снится.

— Мне вот интересно! Я любопытный, знаешь ли, от природы. Стоишь ты пятьдесят миллионов? А что? Хорошая цифра. Красивая! Вот твой бывший муженек считал, что стоишь. Достаточно ли ты ублажила Итальянца, чтобы он тоже так считал? Делаем ставки, господа и… дамы!

Смоляков хитро сощурился и хохотнул. Порывшись в моей сумке, мужчина достал телефон и принялся копаться в адресной книге, прежде поставив его на беззвучный режим, потому как аппарат почти безостановочно распевал песни.

— Такс. Виталий Аркадьевич. Аж потряхивает от волнения! — по секрету поведал мне Сергей.

— Ты его убил? — губы едва шевелились, а голос был настолько сиплым, что вопрос еле можно было разобрать.

— Кого? — оторвался от изучения экрана Смоляков. — Муженька твоего? Нет. Я раньше считал, что того, кто имеет ключ к твоему спасению, убивать невыгодно. Теперь так не считаю. Я эту гниду собственными руками бы на тот свет отправил. Что смотришь? Это Светка его так. Дура ему простить не могла, и если б товар — она ему тебя простить не могла. Что все это он ради тебя, а не ради нее затеял!

Он умолк, опять смотря в пустоту перед собой.

— Самый жестокий зверь — баба. Не уступит, не простит! Себе готова навредить… Я ей, суке, все бы отдал, а она как бульдог в Димку. Ничем челюсти не разжать. Вы даже любить и то не умеете!

Мозг, оставив попытки внушить мне нереальность происходящего, и выдал предположение, что Смоляков либо пьян либо под действием наркотиков. От этого и накатила паника. Если бы могла, я бы боролась, кусалась, только чтобы попытаться уйти, сбежать от его полного ненависти взгляда. Но страшный человек лишил меня даже этого.

* * *

Варков, широко шагая, пересек крохотный грязный дворик и направился к парадной, где и располагалась злополучная квартира, куда вызвали Софью. Навстречу ему, запихивая в папку мятые листы бумаги, вышел капитан Мирошин, глава местного убойного отдела.

— Он прошел по чердаку в третью парадную. Там камере с угла дверь не видно. Женщину он нес на руках. Тут темно, освещение — одно название. Свидетелей нет. Бабка из соседней комнаты дверь открыла, потерпевшую видела. Но она почти слепая и глухая, толку от нее как… Говорит, в той комнате, куда пришла потерпевшая, студенты жили. Я уж хотел смеха ради, уточнить, не пионеры ли, мне кажется, она все в прошлом веке живет, — попытался чуть разрядить атмосферу Мирошин, но по виду Варкова понял, что это бесполезно, и продолжил. — Проверяем. Силуэт машины видно, но понять марку и модель невозможно. Запросил камеры с домов на Каменноостровском. Ждем, — отрапортовал капитан.

— А быстрее нельзя?

— Иваныч, ты как первый раз! В комнате нашли шприц и ампулу. Отправили на экспертизу.

— Наркотик? — Варков поджал губы.

— Митрич считает — не похоже, скорее какой-то лекарственный препарат, он там сказал умное длинное слово, я так понял, это типа транквилизатора.

Телефон неприятно завозился в кармане брюк.

— Ира, мне некогда. У тебя что-то срочное? — Варков устало надавил пальцами на глазные яблоки, стараясь снять напряжение.

— Хотела узнать, когда ты приедешь домой.

— Ира, я на работе. Это такой процесс, от результата которого зависит, что вы с тройкой спиногрызов будете жрать! Мать твоя у нас, если тебе неймется, иди погуляй с подругами, — постарался пресечь на корню разговор на тему «Почему» Анатолий Иванович.

На том конце повисло молчание. Оно было очень схожим с тем, что не так давно он уже «выслушал», позвонив Тропинину.

— Если ты не заметил, родной, сейчас прилично поздний вечер для посиделок с семечками, да и холодновато. А последние шесть лет у меня нет ни подруг, ни знакомых. У меня есть трое детей и ты. Хотя «ты» бываешь крайне редко, и я сомневаюсь, есть ли ты вообще у меня. Ведь ты даже не знаешь, что сыновья сегодня у твоих родителей ночуют, — голос Иры потускнел.

— Нет у меня никого, — выпалил Варков по привычке, только заныло под ложечкой оттого, что Ира считает его никчемным отцом.

Осознав до конца слова жены, Анатолий Иванович взбеленился. Он ведь все делал для них. Все! Для них!

— Если ты хотела этот гребанный дом, то можешь с ним попрощаться, потому что любовницу Тропинина я только что просрал.

Все! Для них?!

— Нам нужен был ты, а не дом. Чтобы ты хоть часть своего времени уделял нам.

Для них?

— Ира…

Гудки монотонно сообщили о том, что супруга отключилась.

— Он сам вызвал ее и сам позвонил в контору. Значит, захотел ускорить события. Иначе, вряд ли кто-то забил бы тревогу в ближайшие пару часов, — капитан за спиной решил продолжить разговор, пока Варков стоял, уставившись на исписанную граффити стену.

— Ее телефон нашли?

— И телефон, и сумку, и шарф. Все осталось в комнате.

— Твою же мать!

* * *

Он нес меня на руках как куклу. Я даже и не помню, чтобы меня кто-то так носил.

Мы с Димкой, когда свадьбу играли, гостей не приглашали, церемонию заказали исключительно для фотографий. Помню, я купила неброский белый костюм: юбку и корсет. После окончания торжественной регистрации фотограф, махнув нам карточкой, исчез выполнять другой заказ, а мы пошли к набережной, рядом с которой и располагалось здание. Машины гудели нам вслед, помню. Выпили бутылку шампанского у овеваемого всеми ветрами парапета. Целовались. Было холодно и жарко одновременно. Ноябрь. Дождливый и унылый, но для меня он был цветным. Кольцо непривычно утяжелило палец. Муж свое сразу снял. Питер тонул в серости, готовясь к зиме. По дороге в съемную квартиру мы купили куру-гриль и лаваш. Вот такая была моя свадьба. И я была счастлива. Очень! Но и тогда меня не носили на руках.

Дима… Никто не заслуживает такой страшной смерти, Варков ведь упомянул, что тело было сильно повреждено в ДТП.

— Светлана убила Диму?

— Она заставила техника слегка подкорректировать тормозную систему, он был ей должен. Ни один эксперт сходу бы не доказал нарушения. Только после случившегося металлолом отправили на новую экспертизу. Я-то поначалу думал, что это мне предупреждение, а потом дошло — это он ее убил, на него ведь теперь всех собак повесят. Сейчас я бы ее сам с радостью прикончил! Она должна была понимать, что делает, но мозг отключился, — Смоляков вдруг улыбнулся. — Димка знал толк в бабах. Об него подошвы вытереть было жалко, а вы к нему липли, как мухи!

Да, не всегда мы замечаем достойных. И уж еще реже они замечают нас.

* * *

Тропинин влетел в квартиру, откуда исчезла Софья, через десять минут после приезда Варкова. На стол следователя под удивленные взгляды присутствующих оперов, эксперта и капитана лег телефон. На его экране горела смс.

— Пятьдесят миллионов! Да он обкурился! — капитан удивленно поднял глаза на Варкова.

— Почти лям баксов за ба… заложницу, — один из оперативников закашлялся, стараясь слиться из-под взгляда Итальянца.

— Сумма, на которую наш друг проштрафился с наркотой. Пятьдесят миллионов… — Анатолий Иванович покачал головой.

— Мне нужно два часа! — слова Тропинина заставили мужчин в комнате затаить дыхание.

Варков сглотнул.

— Вить, — позвал он Итальянца.

Тот вскинул голову. От него шел шлейф парфюма и коньяка. Но глаза были трезвыми, и в них плескалась пустота.

— Ты же понимаешь, она… Она, скорее всего…

— Мертва. Ты это слово подбираешь? — холодно поинтересовался Тропинин.

— Это. У тебя есть пятьдесят миллионов налом? — сменил тему следователь.

— Через два часа у меня будет почти миллион долларов. Его устроит, — поведал Виталий Аркадьевич.

Мужчины в комнате дружненько выдохнули.

— Где он хочет передачу? — отозвался один из оперов, стоявший у окна.

— Ладожский мост.

— Трасса Кола. Странный выбор.

— И он хочет, что бы сумку передал ты, — дочитал сообщение Варков.

— Он следил за Соней, а ты его не нашел! Ты это не пресек! — Итальянец не стал бы устраивать разборки с другом на людях, но в нем как в вулкане клокотала ярость, требовавшая выхода.

Варкову же было нечего сказать на это. Его план-надежда, что свои Смолякова и оприходуют, не сбылся. Он действительно не ожидал, что это псих пойдет на подобное— бросит вызов Итальянцу.

— Ты ответил ему уже, как я понял? — вскинул голову следователь.

— Да.

Телефон завозился на столе. Вызывала Татьяна. Варков нажал на громкую связь.

— Сообщение от Иванова. Машина Смолякова — темно-зеленый джип Прадо старый, девяносто седьмого — девяносто восьмого годов. На изображении четкости мало, но внешних повреждений и отличительных признаков нет. Номерной знак…

— Только попробуй перехват ввести, — голос Тропинина был тих, но в нем рычал тигр. Таня с испугу замолчала. — Если она жива, он ее убьет.

— Дим, Леш, — Варков молчал почти минуту. — Собирайтесь, мы выезжаем к Ладожскому мосту.

Оба опера переглянулись, но спорить не стали, и, исполняя приказ, вышли в коридор, плотно закрыв дверь.

— Как думаешь, правда, даст? Я слыхал про Итальянца. И него одна «недвига» в Питере дороже стоит.

— За жену, за ребенка, это я еще понимаю. Лям баксов. А за бабу…

— А может она ему не просто баба…

— Ставлю косарь, что не соберет, и ждет нас перестрелка, погоня и труп, как в дерьмовом американском боевике.

— Принято. Блин! Бумаги же теперь измараем — не отпишемся…

* * *

Свет фар тонул во тьме, изредка выдергивая блестящие вкрапления в асфальте.

Смоляков не стал сваливать «груз» в багажник, как об этом в романах пишут. Наоборот, меня чинно усадили на переднее пассажирское сиденье, пристегнули ремнем и поправили ворот пальто.

Губами я шевелила с трудом, тело до сих пор не слушалось, хотя в пальцах рук стало покалывать. Похоже, действия того лекарства что, он вколол, начинало ослабевать.

Направление, в котором мы двигались, было мне знакомо. Мелькнула развязка на проспекте Большевиков, пост ДПС со скучающим стражем дорожного движения. Вальяжный пенсионерский джип, на котором мы ехали, его не заинтересовал, а вот мчавшая впереди нас модненькая, крохотная машинешка, сильно сбавившая скорость, привлекла его внимание, удостоившись помахивания полосатой палки. Вдали мелькнули огни крупного торгового центра и леса новостроек, над головой пронесся КАД.

Смоляков почти час назад, прежде чем начать наматывать круги по городу, отослал на номер Вити смс с предложением обменять меня на пятьдесят миллионов, что не преминул мне озвучить с тем же страшно счастливым выражением лица.

Разум, разложив по полочкам все, что я знала и чувствовала, выдал ответ. Нет! Ни один человек не даст такую сумму. Во-первых, ее просто невозможно собрать за столь короткое время. А, во-вторых, с какой стати Тропинин должен платить за меня? Кто я для него?! Сердце щемило. Мне не хотелось думать о смерти! Я не имела права умирать. У меня Настюша! Я буду трепыхаться до последнего! Но предчувствие плохого не отпускало!

Сергей напевал песенку, был бодр и весел, и даже не думал мне угрожать. Оттого смотрелся он совершенно безжалостно, лишь подчеркивая всю безысходность ситуации.

Правая моя рука упала на сиденье и сжалась в кулак, лекарство в крови слабело, но я прекрасно понимала, это совершенно бесполезно.

До поворота на Шлиссельбург оставалось чуть меньше десяти километров.

* * *

— Ты не будешь передавать деньги. Мы с тобой внешне похожи. Роста и сложения одного. Ночь. Ему все равно, кто вручит ему миллион долларов, который он и не ожидает получить.

Варков расстегнул пуговицу рубашки, сдавившую горло, и уставился в окно.

— Нас с тобой сделал нарик, Толя. Мы расслабились, и случилось то, что случилось.

— Вит…

— Если есть хоть малейший шанс, что это спасет ей жизнь, я рисковать не стану, — это было сказано спокойно, но спорить с этим было бесполезно. — Он ведь не так прост. Он бросил вызов мне!

— Черт!

— Виталий Аркадьевич, — подал голос Лёня, не отрывая взгляда от дороги. — Слишком опасно. Именно, потому что нарик.

Артем, сидевший рядом, качнул головой, соглашаясь.

— Искомая машина выехала из города сорок минут назад. Инспектор с поста ДПС на Мурманке доложил. Там с фонарями невесело, но он говорит, что на переднем пассажирском сидела женщина, — Варков на секунду сжал зубы. — Вить! А если это все же… Если она с ним заодно? Если это просто спектакль?

— Какой спектакль, Толь? — Тропинин устало закрыл глаза. — Как она могла знать, что я ей предложу место в своей постели, когда он ей врезал на квартире бывшего мужа? Или в конторе, когда он чуть ее ножом не исполосовал? Это надо быть экстрасенсом, чтобы догадаться, что я вернусь.

Но Варков не мог остановиться, будто ища лазейку, оправдание себе.

— Она слишком правильная. Слишком невинная, что ли. Так не бывает!

— Не стоит судить других по нам с тобой, Толя. По Нонне. Ирку вон ты святой считаешь. А знаешь, почему еще? — Тропинин вдруг усмехнулся, и хоть боли и тревоги в его улыбке было в миллионы раз больше веселья, все же это была улыбка искренняя и светлая. — Именно потому, что она правильная, она и огребает больше остальных. Ты ж библию читал, с хорошими всегда так.

Они долго молчали.

— Если живая останется, испорть ее, а! Я знаю, ты можешь!

* * *

— Ты только подумай! Принес! Почти миллион долларов! Принес! — Смоляков засмеялся. Перед этим он проглотил, кажется, с десяток таблеток, запив их минералкой, и сейчас напоминал чайник на сильном огне, чью крышку туго закрутили, а вода и пар внутри бурлят и вот-вот победят преграду, дабы выплеснуться наружу. — Ты стоишь миллиона! — он посмотрел на меня так, будто выиграл приз, и приз сидит рядом с ним. — Как здорово!

Джип стоял на середине моста на аварийке, а в самом начале, приткнувшись к отбойнику, тоже на аварийке поблескивал немецкий красавец.

Перед этим Смоляков покрутился по лесу, а потом, наплевав на все правила дорожного движения, поехал по встречной полосе моста. Машин было мало, мимо нас пронеслась фура, не переставая сигналить, и какой-то крошечный автомобиль, тоже не преминувший «обругать» собрата.

Когда Смоляков дернул ручник, мои глаза нашарили то, что мой водитель заметил уже давно. Витин автомобиль! Смоляков хмыкнул и набрал смс на дешевой трубке с кнопочками. И почти сразу получил ответ, который его так порадовал.

Внутри же у меня все заледенело. Момент, который решит мою судьбу, вот-вот настанет.

Прошло минут десять, судя по часам на приемнике, мне они показались вечностью, когда, наконец, дверь Гелека блеснула и по направлению к нам зашагал в расстегнутом пальто мужчина, неся в руке большую спортивную сумку. Мелкие снежинки кружились в свете мощных фар белого автомобиля. А ветер трепал черные полы верхней одежды того, кто нес мне спасение.

Витя! Он был здесь! Так близко! Как во сне!

Видимо, препарат отпустил окончательно, сердце сорвалось в галоп. Мне до жути захотелось жить, до крика, до того чтобы броситься на Смолякова и задушить его собственными руками.

— Дорогая моя! — мужчина громко, подражая оперным тенорам, пропел. — Какой забавный каламбур! Дорогая… — он на мгновение задумался.

Тропинин остановился, чуть разведя руки в стороны, видимо, давая понять что один и без оружия.

— В конце концов, интересно же! — Сергей будто разговаривал сам с собой. И вдруг резко обернулся ко мне. — Убей его! Ты для него стоишь миллион. А он для тебя стоит твоей дочери? — его сумасшедшие глаза впились в меня. — Сбей его.

— Ты спятил? — вырвалось у меня. Я уставилась на мужчину, не веря, что тот говорит серьезно.

— Ну, дорогая, мне интересно! Что для тебя важнее! Сироткой Настенька оставшаяся, потому что я продырявлю тебе башку. Зато он — живой. Или мертвый он, но ты и дочка сольетесь в нежных обнимашках.

— Я… я не смогу.

— Говорят, материнский инстинкт сильнее всех прочих.

— Он же привез деньги. Зачем тебе все это? — слезы потекли по щекам.

— А ты думаешь, они мне нужны теперь? Когда за мою голову назначили награду. Таких проколов, как у меня, не прощают, — он сверкнул совершенно сумасшедшей улыбкой. — Мне было просто интересно, есть ли люди, которые стоят миллион?! И не истончилась ли кишка у Итальянца за столько лет мира и процветания?! Ну, так как?! Неужели тебе не жалко дочку? Останется ведь без отца, без матери. Такая крошка! А он, — кивнул Смоляков на Витю, — он, знаешь ли, и людей убивал. Может не своими руками. В нашей стране состояние делалось, дорогуша, в девяностые как на Диком западе, — он вдруг легко подскочил и перелез на заднее сиденье. — Садись!

— Нет!

Щелкнул курок. Я не видела оружия. Он, похоже, держал его в кармане куртки.

— Я не могу, — горло мне сжал спазм.

— Я видел, как ты руками двигаешь. Действие токсина закончилось. Быстро! — в этом приказе не было и намека на усмешку, только безжалостность и злость.

Ноги не слушались, я с трудом, задевая и ударяясь обо все, перелезла на водительское место, а через мгновение Смоляков занял мое место.

— Ключ зажигания…

Холодная сталь уперлась мне в висок:

Я перестала дышать, боясь пошевелиться.

— А ты думала, я только в наркоте понимаю? — Смоляков улыбнулся, но на его щеке пролегла влажная дорожка. — Выдави сцепление!

Ствол шевельнулся, обжигая кожу на виске холодом:

Я все еще не шевелилась. Больше не было страха и боли, только пустота и холод.

Было слышно, как там за пределами машины гудит ветер. Он свободный, несется на просторе, нет для него преград. И белые крупицы снега, подчиняясь, летят вслед за струями воздуха…

Последнее четверостишие Ахматовского крика души влюбленной женщины Смоляков прошептал тихо-тихо:

Руки и ноги сделали все за меня. Привычка — великая вещь. Даже с годами она не ослабела. Мне хватило нескольких секунд, чтобы зависти послушный автомобиль, выжать сцепление, переключить рычаг, и осознать, что не смогу убить человека, и не важно, Витя это или кто-то другой.

* * *

Сваленный в кучу спрессованный снег, который руки у рабочих так и не дошли убрать, стал для машины отличным трамплином. Большой старый джип, несшийся на Тропинина, вильнул в сторону метрах в пяти от Итальянца, и, воспарив над отбойником, пробив носом парапет, полетел в воду.

Варков, стоявший у самого начала моста, вцепившись в перила, замер, наблюдая за падением огромного японского чудовища. Предрассветные сумерки превращали все, что развернулось перед его глазами, в некую иллюзию. Страшную сказку.

Нева не была скована льдом, и черные воды ее обхватили автомобиль и потянули вниз, засасывая в холод и тьму. Пальцы Анатолия Ивановича вцепились в ледяные поручни моста.

Краем глаза следователь увидел бегущий силуэт, послышались крики. Через несколько секунд с берега сорвался и поплыл, рассекая воду мощными гребками, мужчина.

Холодная вода. Ледяная. Настолько холодная, что дыхание перехватывает. Варков знал это, потом что теща с матерью не раз гоняли его окунаться в прорубь на крещение.

Машина, упавшая с моста не так далеко от берега, уже погрузилась по крышу. Вода вокруг пенилась и бурлила. А через секунду задние фонари, блеснув, ушли под воду. Пловец нырнул в метрах трех от все еще бурлящей воды.

Прежде чем помчаться к берегу, Варков кинул взгляд туда, где был Тропинин. Вита так и остался стоять в той же позе, что и пару минут назад, когда автомобиль пронесся мимо. Мужчина даже головы не повернул, обратившись статуей. Перехватив одного из оперативников, пробегавших мимо, Анатолий Иванович ткнул пальцем в сторону Тропинина.

— Следи, чтобы чего не выкинул!

— Есть!

Ноги донесли Варкова до края бетонных плит, которые устилали берег, за пару ударов сердца. От бега и попытках удержаться на сколькой поверхности в груди саднило, а в ушах звонили колокола.

Тот, кто вопреки здравому смыслу полез в воду, так и не показался. Может, выныривал, но Варков упустил этот момент. Следователь понимал, что чудес на свете не бывает. Понимал, что десять, а может и все пятнадцать метров — это высоко. Температура слишком низкая, течение слишком сильное. И все-таки он ждал того, кто рискнул прыгнуть в воду.

Он ждал, вспоминая, что очень хотел летом научить пацанов плавать, мечтал съездить на рыбалку со знакомым майором, которому жутко везло в ловле на живца, что мальчик в посольстве получавший вместе с бледной едва живой матерью траурную ленточку с орденом, стал мужчиной, и теперь готовится принять еще одну.

Тропинин теперь не то что замкнется в себе, он…

Вода вдруг вспенилась. И в первый момент Анатолий Иванович не поверил. Не поверил, но пальто полетело на плиты, и он, держась руками за торчавшую арматуру, постарался не мгновенно, но по возможности быстро опуститься в воду.

Тот, к кому на помощь рванулся Анатолий Иванович, плыл, гребя одной рукой, отфыркиваясь как собака, второй рукой удерживая голову женщины, запрокинутую на его плечо.

Ледяная вода впилась в тело следователя тысячами игл, делая реальность мутной. Но Варков плыл, прикусывая язык, чтобы соображать. В отличие от мужчины, в котором следователь едва узнал Лёню, плавал Анатолий Иванович не так хорошо и быстро. Они встретились, когда спаситель уже преодолел две трети пути, но сил у того, похоже, не осталось. Варков, перехватив тело Софьи, дал мужчине отдышаться, и погреб к берегу.

Достигнув плит, они обменялись ношей. Анатолий Иванович, отплевываясь и тяжело дыша, едва смог взобраться на парапет. Лёня приподнял, как мог, Софью, давая возможность ухватиться за ворот ее пальтишка. Через секунду возле них оказался один из оперов и Артем. Втроем они достали и аккуратно уложили женщину на берегу. Артем помог Лёне вылезти, того ноги едва держали, и бил озноб.

Мужчины сгрудились возле женщины, увы, не подававшей признаков жизни. Пуговицы на ее пальто оторваны, бурые пятна на светлом свитере, бледное лицо с мокрыми ресницами. Едва, у все еще пытавшегося отдышаться Варкова, хватило сил оторвать взгляд от Сони, как следователь в шоке замер — он не видел никогда Итальянца таким. Друг всегда был собранным, готовым ответить ударом на ударом, но сейчас он превратился в маленького мальчика. Даже не того, кого Варков встретил в посольстве после гибели отца. Тот мальчик был хмур со сжатыми губами. Но ребенок даже тогда не терялся, придерживая мать под локоть. А сейчас Тропинин растерял себя. Он сидел на плитах, которые устилали сход к воде, беспомощно следя за тем, как Лёня, на четвереньках подползший к Софье, орал благим матом, надавливая на ее грудную клетку, пытаясь запустить сердце.

Завывания сирен слились с криками. К ним спускались медики с чемоданами, платную бригаду которых Варков вызвал заранее, а Вита все сидел и смотрел на нее, не отрываясь, не мигая, не двигаясь. Он, кажется, не дышал вместе с ней. И Анатолию от этого становилось страшно.

* * *

Ей повезло. Пока, по крайней мере, потому что определить, что же повреждено вот так сходу, было сложно. Но сердце забилось, легкие заработали, заставив горло выплеснуть целый фонтан воды и скорчившись хрипло задышать.

Скорая умчалась в сторону Питера, за ней полетел Гелек с хозяином, цвет лица которого мало чем отличался от цвета его собственной машины.

Варков сидел в автомобиле одного из оперов, стянув мокрое белье и завернувшись в куртки, которые, не сговариваясь, скинули мужики, с печкой, работавшей на полную мощность и с фляжкой коньяка в руке. Рядом расположился Лёня.

Говорить не было сил, но Варкову жутко хотелось знать одну вещь.

— Ты ведь не просто водитель?

Леонид приоткрыл правый глаз и посмотрел на следователя, и спустя мгновение чуть усмехнулся.

— Мастер спорта по плаванию. Чемпион России двукратный.

Варков хмыкнул.

— Молодец Витька, держит того, кто знает его врага в лицо, к себе ближе матери родной. К воде не приближается, но утонуть боится.

— Мне повезло в это раз, — заметил Лёня.

— Нам все повезло, — вздохнул Варков и, закрыв глаза, уперся затылком в подголовник.

 

Глава 27

Палата отдельная, бело-бежевая, с высокими окнами, черной дырой тонкого телевизора, тихо мурчавшим холодильником и огромной корзиной цветов на столе. Жаль запаха их я не чувствовала. Может, потому что нос был сломан, а может из-за лекарств, которые в меня капали, вкалывали, заставляли есть вместо завтрака, обеда и ужина.

Я — везучая, поведала мне мама. Мне сделали пластику лица, после удара перелом носа и серьезные порезы могли оставить шрамы. Кроме носа ничего сломано не было, только сильные ушибы и ссадины.

Мне была предписана куча медицинских процедур. Сколько все это стоило, я не знала, но знала, кто за это заплатил.

Когда я очнулась, Витя был первым, кого я увидела. Он вошел в палату, будучи идеально побритым с идеальной прической в костюме идеально чистом, чище, наверное, белых халатов, которые мама накидывала на плечи, и бледным как смерть. Говорить мне было нельзя, а ему и не надо было. Он сжал мою руку и поцеловал в не забинтованную щеку. Тонкие губы дрогнули в улыбке, плечи расслабились. Только глаза остались потерянными настолько, что мне захотелось просить у него прощения. Почему-то казалось, что именно я — причина этого взгляда.

Его появления до прилета дочки и мамы были самыми приятными минутами за весь день. Надолго ко мне никого не пускали. Собственно, никого не пускали кроме Тропинина вообще, это мне потом Тома рассказала: она вместе с девочками с работы очень рвалась увидеть выжившую, но их развернули еще на подходе к регистратуре.

Прилетевших маму и Абрикоса встретили и отвезли в квартиру на Коломяжском, предоставив в абсолютное «пользование» Артема. Увидев меня, всю в бинтах, доча разревелась. Представляю, что там напридумывала себе бабушка. А дети… они же все чувствуют, и все понимают. Это мы себя утешаем их возрастом.

Мне повезло — на мне все заживало как на собаке. Посему нахождение в центре не продлилось дольше месяца.

После выписки Витя посчитал, что мне пока еще нужна сиделка-медсестра. Женщина приезжала в Лисий Нос утром, еще до того, как я открывала глаза, и уезжала поздно вечером, удостоверившись, что температура в порядке, а неугомонная пациентка спит, приняв все положенные пилюли.

Мама и Абрикос улетели обратно на юг, пока я окончательно не встану на ноги и не решу все проблемы. Витя не раз предлагал привезти мое семейство в Лисий Нос, уверив, что поселил их на Коломяжском, исключительно потому, что там им будет уютнее, чем в огромном пустом доме, куда вход чуть ли не пропускам. И я тут с ним не могла ни согласиться.

То, что бабушка улетела с Настей обратно, заставило Тропинина чуть приподнять бровь. Я же сослалась на то, что пока не в состоянии оказать Насте должный уход и заботу, бессовестно ткнув пальцем в нанятую им же медсестру, как в подтверждение своей правоты. Мы оба все понимали, но оба предпочли молчать об истинных мотивах моих поступков. Мне было еще страшно. И от воспоминаний о произошедшем особенно. Мне хотелось увериться, что я в состоянии отвечать хотя бы за себя.

Затонувший джип подняли вместе с телом Смолякова, в его крови было столько наркотика, что Варков удивлялся, как тот вообще мог говорить. Нашли и пистолет.

Если честно, я до сих пор не знаю, почему он не выстрелил?! Сергей ведь понял, что я не смогу никого убить…

Показания я давала еще в больнице. В палате присутствовали лишь Анатолий Иванович и Витя. Конечно же, первым вопросом стало, почему вместо Смолякова за рулем была я?

Я ответила честно, мне не за что было себя корить. Мужчины долго молчали. Варков нарушил тишину первым и продолжил допрашивать. Витя, а между ними чувствовалась какая-то отчужденность, так и стоял у окна до конца нашего разговора со следователем. Когда Анатолий Иванович закончил, и, собрав вещи и пожелав мне скорейшего выздоровления, направился к выходу, Тропинин оторвался от созерцания крохотного больничного парка и бросил: «Я провожу».

Следователь не стал спорить, и оба мужчины исчезли.

Я закрыла глаза в полной уверенности, что Витя не вернется сегодня. Как закрылась и открылась дверь, я не услышала, погрузившись в дрему, но мой лоб согрелся от теплого его дыхания.

— Это моя вина, что тебе пришлось все это пережить. Мне жаль, — прошептал Витя. — Отдыхай. Я приеду завтра.

Он ушел, а я блаженно уснула.

Выздоровление шло своим чередом. Количество прочитанных книг и просмотренных сериалов множилось. Как росла и привычка засыпать и просыпаться рядом с Витей. И тихо ныть о том, что мне уже можно на работу. И все бы было хорошо! Все сложилось бы! Но судьбе было необходимо расставить все точки над i.

* * *

Она приехала, когда вечер уже плавно перетек в ночь. Витя спал, а я, прижавшись к его теплому боку, досматривала фильм.

Анна Александровна, чей силуэт мелькнул на фоне экрана, наклонилась к моему уху.

— Элона Робертовна приехала, — она сказала это шепотом, чтобы не разбудить хозяина. — Хочет говорить с вами.

Я воззрилась на экономку, но все же встала и, укрыв своим пледом спящего Тропинина, последовала за Анной Александровной в кабинет, куда проводили гостью.

Она сидела в кресле с прямой, как струна, спиной, волосы собраны в аккуратную прическу, золотые серьги, сцепленные в замок руки, темный костюм и туфли лодочки. Эта женщина была аристократкой до мозга костей. Возраст лишь придал ей еще больше царственности.

Когда я вошла, она, кивнув, принялась изучать меня.

— Я рада, Соня, что все так сложилось, и что вы с Витей вместе.

Удивлению моему не было предела. Ни она ли так хотела, чтобы я исчезла из жизни ее сына?!

— Вы в нем всколыхнули то, что, как он считал, давно почило, — она улыбнулась, и улыбка ее была до безумия горькой. — Страх потерять дорогого человека. Страх показал, насколько вы для него важны.

— Вы должны понять — мне странно слышать это от вас, — сказала я, когда мать Вити умолкла.

— Понимаю. Собственно, поэтому я здесь, — она на секунду прикрыла веки, они чуть подрагивали. — Позвольте я присяду? Этот разговор для меня не легок. Я так долго жила с этой тайной. А когда поняла, что больше вреда приношу, чем помогаю, решилась рассказать это.

Она опустилась в кресло, приложив руку к сердцу.

— Вам плохо? — я быстро подошла к ней. — Может воды?

— Нет, благодарю. Терпимо, — она посмотрела нам меня. — Я не знаю, Софья, как мне поступить! Как сказать Вите! Для него это будет ударом, — она говорила быстро, взволнованно. — Мой первенец, любимый мальчик, папина гордость, а я так поступила. Но я верила, что делаю это во благо всем. Я сохраняю семью и не одну. Я скрываю позор. Я… — она сжала кулаки и втянула воздух, громко всхлипнув. — Я не знаю как…

— Что ты не знаешь, мама? — этот голос заставил нас обеих вздрогнуть.

Возле двери стоял Витя, чуть растрепанный, но если сонливость и имела место быть, она уже слетела, вернув его лицу то самое выражение, что я имела счастье лицезреть на Ладожском вокзале в нашу первую встречу. Злость и высокомерие.

Повисла тишина.

— Наверное, я лучше пойду… Вам необходимо поговорить, — предложила я.

— Нет, — Элона Робертовна вцепилась в мою руку, удержав. — Софья, останьтесь. Это и вас касается тоже, раз вы для моего сына — нечто большее, нежели подружка на ночь.

— В чем дело, мама? — Тропинин подбадривать не умел. Хотя, скорее не хотел.

Женщина вздрогнула и побелела, но собрав силы, произнесла:

— Сережа… Он не твой сын.

Мне показалось, что Тропинин сейчас заржет в голос и будет искать скрытую камеру на предмет розыгрыша.

— Мама, ты что-то принимаешь? — голос сына наполнил голос психолога, который делать свою работу не умеет, ибо сострадания и понимания в нем было ни на грош. Хотя, после такого заявления с трудом представляю, как бы сама себя вела.

— Он — сын Саши. Они с Нонной… Он тогда диплом защитил. В Италии. Он даже и не помнил. И не знает. Аборт она сделать не успела, Семен Валерьевич, позвонил тебе первому, поздравить…

Тропинин белел на глазах, не отрывая взгляда от матери. Я же даже пошевелиться не могла, боясь сделать лишний вдох и обнаружить свое присутствие для этих двоих, которые обо мне и забыли.

— Она ушла, потому что испугалась. Испугалась, что ты узнаешь. Помнишь, в годик ему делали кучу анализов. И ты тогда заявил, что хочешь абсолютного подтверждения того, что он твой сын. Ты сказал это в шутку, а она испугалась.

— Это бред какой-то! — Тропинин не верил ни единому слову.

— Нонна, она… Ты сам виноват! — вдруг взорвалась мать. — Ты сам тогда не умел держать себя в рамках: пил и работал. Ты дал и ему и ей слишком много возможностей, слишком много свободы. Слишком! Молодая девка, дорвавшаяся до денег и власти. А Сашка?! То, что он учился хорошо это твоя заслуга, да, но он тоже ни в чем не знал отказа. Я не говорила тебе. Но я их застала, когда они наркотики нюхали с Нонной в компании друзей, которые были похожи на отпетых наркоманов. И я уверена, в тот раз они тоже были под препаратами. Ты хоть понимаешь, что я тогда испытала?!

Элона Робертовна вскочила, сжав кулаки.

— Я пригрозила Нонне, что расскажу все тебе, а Сашку увезла в Америку в клинику, потому что у него уже сформировалась зависимость, он уже рыскал по окрестностям в поисках дозы. И трясся от ужаса, что ты догадаешься. Роман Васильевич помог. Ты не знал. А Нонна, она… Она ведь тебя любила. Она изменилась, ты ведь помнишь, после того как забеременела. Ты ведь помнишь, какой она стала!

— И ты столько лет молчала? — Витя оперся рукой о комод для книг у входа.

— Боже… А что мне было делать! Он же мой внук! Сережка-то чем виноват?! Ты бы… Ты бы убил! — женщина вздернула подбородок, но губы ее дрожали. — Нонна… Она ведь тебе не изменяла с Радовым. Радов по ней всю жизнь вздыхал. Еще к ее отцу сватался. Она его использовала, чтобы ты оставил ее в покое, ты же дикий был, когда она ушла.

Тропинина шагнула к мужчине.

— Сынок, я так хотела, чтобы ты был счастлив. Я так надеялась, что вы с Нонной проживете нормальную жизнь, а самое главное — Сережа будет счастлив.

Бледные руки с тонкими синими прожилками вен потянулись к Вите, но тот, вздрогнув, отступил.

— Нонна здесь, — женщина вздохнула. — Она прилетела вчера. Она ушла от Радова. Сережа с ней. Они на Фонтанке, — руки ее опустились. — Я думала, что поступаю правильно, но теперь… Радов узнал, что Сережа не твой сын и угрожает этим Нонне, требует, чтобы она вернулась, потому что ты по факту спонсировал его едва живой бизнес.

Женщина пошатнулась, сын не двинулся с места, мне пришлось поддержать ее за плечи и усадить в кресло.

Тишина оглушала. Мы обе смотрели на сурового мужчину с непроницаемым лицом и ждали.

— Я не желаю видеть ее, его и тебя, — спокойный голос произнес поистине страшный приговор.

Из Элоны Робертовны будто выкачали воздух. Она с ужасом смотрела на того, кто был ее сыном, и не верила, что он способен такое сказать матери.

— Витенька, сынок, накажи меня, Нонну, но прошу, молю тебя, не сына. Сережа любит тебя!

— У Сергея есть отец. Он будет рад пополнению в семействе. Соня, пойдем!

Он посмотрел на меня в упор и, развернувшись, исчез в коридоре.

Я долго пыталась справиться со ступором. Приказам двигаться тело не подчинялось, как от лекарства Смолякова.

— Помогите нам, Соня! — мать Вити закрыла глаза и глубоко дышала, пытаясь сдержать слезы. — Если вы его любите, не дайте ему совершить ошибку. Сережа не виноват в том, что случилось. Он и так колесит всю жизнь между родителями, и если он потеряет одного, да еще так, по нашей глупости, если отец выкинет его из своей жизни, это сломает ему жизнь и психику.

* * *

Тропинин стоял у окна нашей спальни, засунув руку в карман штанов.

Его очень хотелось обнять, но совсем не хотелось тревожить. Он сам развернулся. Сам подошел. Его поцелуи были жесткими, пальцы, задевая волосы, нещадно их дергали. Ни единого раза он не коснулся моего лица, губы обжигали шею, грудь и плечи, он был почти груб. Но у меня был миллиард поводов его понять и простить. Миллиард без одного.

Сережа.

Чужой ребенок. Ребенок связи его брата и его жены. Никто никогда не простит такое. Хотя, о чем это я… Прощают и не такое. Мальчик, так похожий на Тропинина. Мальчик, считавший его отцом.

Лоб Вити с капельками пота уткнулся мне в плечо.

— Знаешь, почему он сбежал тогда? — я сказала это, даже не успев подумать.

Тропинин замер.

— Мы не будем об этом говорить, — это был приказ жесткий, почти злой, его пальцы сжали мои до боли, заставив закусить губу.

— Он тебя расстраивать не хотел. Нонна знала, чего ты боишься, но Сережа решил, что не имеет права тебя расстраивать.

— Замолчи…

— Девятилетний мальчик между приключениями и айсбергами выбирает отца, — вот что будет ждать Настю. Всегда чужая…

— Заткнись, — он перехватил вторую мою руку.

— Я не знаю, что там с кровью, но он — это ты, твоя маленькая копия. Он тебя боготворит.

— Соня, замолчи! — его глаза блеснули у самого моего лица.

Внутри все сжалось. Но, как поезд без тормозов, да под горочку, меня было уже не остановить.

— Не делай этого, Витя! Я понимаю, тебе больно…

Он вскочил с кровати, не смущаясь своей наготы.

— Что ты понимаешь? — его голос был полон презрения. — Тебя не предавала собственная семья!

— Вообще-то… — начала было я, приподнявшись на локте.

— Что? — он криво усмехнулся. — Расскажешь мне горькую сказочку о том, как твой бывший потрахивал девок с работы. Многие живут и ничего. Но ты же свою гордыню не заткнула, ребенка без отца оставила. А он потом, как я вижу, с горя еще и дел наворотил.

В нем говорили гнев и обида, это было ясно. А, может, я опять ищу оправдания?

— Ты его любишь, ты вложил в него столько сил!

— Да зачтется мне это на том свете!

— Витя! Ты понимаешь, что мне страшно. Ведь у меня дочь! И если ты можешь так легко перечеркнуть девять лет жизни ТВОЕГО сына, то как ты поступишь с нами если…

— Не придумывай. Я не против твоей дочки.

— Она для тебя чужая!

— Я надеялся, что ее мать станет для меня родной.

Я застыла. Это было признание. Уж больше сказать сложно. Атласные простыни облегчили скольжение. И через секунду я не могла оторваться, целуя его и сгорая в его руках.

* * *

Витя со мной в душ не пошел. Телефон отвлек. И, судя по тону, звонил кто-то по работе. Горячие струи били по коже. Все было хорошо. Все было отлично.

Все было неправильно!

Я так не умею!

— Соня! — голос Тропинина заставил вздрогнуть и выронить мыло. — Мне надо отъехать на пару часов!

Его силуэт едва угадывался за паром и капельками на стекле.

— Да, конечно.

— Ложись спать.

И я легла. Подушка пахла его туалетной водой. Только вот сжатые пальцы и узловатые вены на руках его матери не давали мне покоя. А еще Сережка в машине, тогда с Андреем.

«… папа боится кораблей…»

Какой ребенок будет заботиться о чувствах отца, когда ему ни в чем нет отказа?! Может, в помощи брату и в любви к жене Тропинин был губительно щедр, но сын получился идеальным.

Не мне судить?

А кому?! Кто еще скажет правду?

Таблетки и биодобавки, которые ныне составляли большую часть моего рациона, сморили, и приход Тропинина я сладко проспала.

Утро было удивительно прекрасным. Мягкий свет лился в окна. Яркое голубое небо. Теплая рука на моей руке. Он бледен, но взгляд хитрый со знакомой мне ленцой. И я — это я…

— Ты ведь не серьезно сказал про Сережу?

Зеленые глаза холодеют, рука чуть сжимает мою.

— Я не буду с тобой это обсуждать.

— А если ты делаешь ошибку?

— А если ты лезешь не в свое дело?

— Разве твои решения это не мое дело?

— Не все.

Я так не смогу.

Его лицо вдруг стало абсолютно спокойным. Даже безмятежным.

— Тогда, пошла вон!

Сон слетел. Солнце за окном потухло, сделав мир серым. Стена там, на границе участка, кажется, выросла до небес, отгораживая Тропинина от всего мира и от меня…

А я не поверила. Я не могла представить, что можно вот так…

Спустив ноги с кровати, я точно зомби направилась к гардеробной. И тихо закрыла дверь.

Он ведь придет? Он ведь скажет, что это все это глупость и чушь?!

Чемодан заполнялся вещами. И с каждой пережитой секундой с каждым вздохом я все больше верила, что он придет, и все явственней понимала — нет!

 

Глава 28

Долго у меня не получалось поверить, что все кончено, и его в моей жизни больше нет. Слишком мало времени мы провели вместе, чтобы успеть свыкнуться с яркостью этих отношений, найти в них минусы. И чувства, будто отрезанные ударом топора жестокого мясника, кровоточили. Это не была тупая боль и обида, как при расставании с Димой — там было, что вспомнить и хорошего и плохого. А вот рана, нанесенная Витей, именно кровоточила, потому что я не могла найти ничего такого, чтобы меня обидело, а так… будто отобрали конфету у послушного ребенка, который старался сделать, чтобы всем было хорошо, и все было правильно.

Я спала и ела, даже в душ ходила с телефоном, кидаясь к каждой смс, к каждому вызову. Хотя, если говорить о телефоне, и по первым аккордам мелодии было понятно, что звонит не Витя. Но это не мешало вздрагивать каждый раз, даже зачитывая на работе договоры, выдавая документы, замечая удивленные взгляды клиентов, ведь поначалу трубку я брала молниеносно, и лишь со временем научилась, скосив взгляд, мазнуть им по экрану. Это уже была не надежда, а скорее привычка, которой тоже скоро суждено было раствориться среди забот.

Отчасти, теперь я могла понять Диму, ведь я также не дала ему и шанса, считая его неправым, не тем, с кем можно идти дальше, просто вычеркнув его из своей жизни. Очень больно оказаться по другую сторону баррикады, даже если знаешь, что поступила по совести.

Нет, я не раскисла и не ударилась в депрессию. На все это я право не имела! Слишком много дел предстояло, и от меня зависели два беспомощных человека. Чтобы ни говорили, я не могла теперь бросить Валентину Алексеевну на произвол судьбы. И в этот раз совсем не потому, чтобы считать себя правильной, а потому что так по-человечески. Я уж молчу про Абрикосика — ради нее я закусила удила и пошла на все, чтобы быстрее вернуть дочку обратно. А что касается Вити, я же знала, что так и будет, не этот повод так другой. Тропинин был прав — я всегда жду плохого, вот и накаркала.

Едва успев сделать хоть какой-то косметический ремонт в своей квартире и купить мебель, я, заселив Валентину Алексеевну, уехала за Настюшей. Правда, перед этим мне пришлось съездить и, к сожалению, не раз в управление к Анатолию Ивановичу. Он не знал, что я и Тропинин более не вместе: после случившегося Витя не связывался с другом, считая, что тот виноват в том, что произошло, или чуть не произошло. Варков мне об этом, конечно же, не сказал, но и так было понятно.

Я прекрасно понимала, что следователь ничего бы не смог сделать, и, думаю, Витя в душе это понимал. Но у мужчин свой взгляд на мир, на то, что кто-то должен делать, и за что должен нести ответственность. Самое смешное было в том, что от таких решений, принимаемых нами под действием обстоятельств, беднее становимся именно мы. Ведь груз отречения остается у нас на душе!

О том, что случилось между мной и Тропининым, я рассказала только тем, кому доверяла без остатка: Томе и маме. И если мама смолчала, стараясь больше не ворошить прошлое, где все уже принято и обжалованию не подлежит, то Тома высказала свое отношение к случившемуся.

— Знаешь, дорогая. Может, я не права, но тут я тебя не понимаю. Ну не его ребенок, так тебе только лучше! Понятное дело, мальчонку жалко. Но вы бы может своих бы сделали. Да и это, скажем правду, не совсем твое дело, разве нет? — подруга подняла глаза на меня, и ей хватило одного взгляда, чтобы почесывая макушку пробубнить извиняющимся тоном. — Не слушай меня! Чушь несу…

Видимо, вид у меня был действительно жалкий. Томуля вздохнула и выглянула в коридор, мелкие в тот вечер в зале играли в куклы. В их детских играх принц и принцесса могли идти друг другу навстречу, говорить жестокие вещи и не обижаться. В жизни так не бывает. Или бывает очень редко.

Когда я вышла из дома Тропинина со своим чемоданом на колесиках, который, кстати говоря, моим-то и не был, у ворот меня встретил Лёня. Без лишних вопросов погрузив мой багаж в машину, мужчина открыл для меня дверь. Я думаю, как бы молчаливы и выдержаны ни были работники Вити, все уже знали, что меня хозяин из дома выставил.

Белый Гелек утробно заурчал, едва ключ утонул в замке зажигания.

— Куда вас, Софья Аркадьевна? — голос у него был… сочувствующим.

— На Петроградку, пожалуйста.

Ирония судьбы — как начиналось, так и закончится наше знакомство.

Лёня повернулся ко мне, приподнял бровь, но от комментариев и вопросов воздержался.

Всю дорогу я сидела, молча, закрыв глаза, это был единственный способ не расплакаться.

А Питер готовился к весне. К настоящей, не календарной, которая и так уже имела место быть, и даже уже подходить к концу. Солнце ласкало тротуары, влажные после недавнего дождя, и ветер, он изменился, неся ощущение будущего обновления. Нева торопилась к заливу, она уже не была черной и по зимнему неприветливой, нет, в ней играли оттенки синего и зеленого. А прохожие чуть ослабили шарфы, предчувствуя возможность вскорости хоть ненадолго, но позабыть про теплый аксессуар.

Скоро парк Елагина острова покроется шапкой листвы, начнут курсировать трамвайчики и лодочки с туристами. Жизнь продолжается! Я не могу себе позволить замкнуться и опять впасть в апатию, в которой пребывала чуть ли ни три года после развода с Димой.

Лёня по прибытию к офису достал чемодан из багажника, его взгляд чуть дольше задержался на мне, когда я попрощалась и совершенно искренне пожелала ему все самого лучшего.

— Я помогу до офиса донести, — он удерживал тяжелый чемодан на весу, но я-то знаю, сколько силы в этом человеке, ему хватило этой силы, чтобы выдернуть меня из лап смерти, из ледяной воды и металлического капкана.

— Спасибо, Леонид, не надо, там лифт есть. Удачи вам! И спасибо за все!

Он кивнул и, подняв ладонь на прощание, исчез за высоким джипом.

А я, вздохнув напоенный машинами, ветром и влагой воздух, поспешила в здание.

Сгрузив вещи на кухоньке под округлившиеся глаза девчонок, я махнула рукой и поспешила на этаж ниже. Мой любимый агент Лариса, была на месте. Молодая женщина удивленно приподняла брови, завидев меня, а она попивала кофе с булочкой и читала журнал, толстым черным фломастером обводя подходящие объявления.

— Привет, Сонечка? Как ты?

— Привет, Лара, пока барахтаюсь, но мне нужна твоя помощь и очень скорая, — я уселась напротив.

— Что стряслось?

— Мне нужна комната, а лучше квартира, недалеко от работы, где-то на месяц. И мне надо продать свою квартиру и купить что-то поменьше, но с хорошим ремонтом.

— Ничего себе! — Лара отложила журнал и открыла ноутбук. — С квартирой легко. Я свою хочу сдать, от бабки получила. Там, правда, еще не все доделано: часть кухни не собрана. Могу пока сдавать тебе ее за коммуналку. Если, конечно, тебя устоит.

— Более чем!

Квартира оказалась в старом фонде с высоким потолками, видом в тихий двор-колодец, и гнездом какой-то птички прямо под крышей. Ремонт агент сделала неплохой, все было чисто и аккуратно. Да и знали мы с Ларой друг друга не первый год — ей можно было доверять.

На следующий день, едва подрав глаза, я поехала в Зеленогорск. Валентина Алексеевна была мне рада, и я без утайки рассказала ей почти все, что произошло. Зам главврача пояснил мне все по поводу договора: Тропинин оплачивал счет на неделю вперед. И как раз в понедельник должен быть выставлен новый.

Когда старушка ушла собираться, я уточнила у мужчины вполне располагающей к себе наружности, какова сумма за весь период, который тут находилась мать Димы. Сумма была приличной. Не критичной, но по карману била.

Я решила пока эту проблему не трогать. Если Тропинин выставит счет, тогда и подумаю. Мне надо было решить кучу других проблем.

Матери Димы надо было определиться, что делать с квартирой. Как и я в свою, она на Исполкомскую возвращаться не хотела. Ее трясло при одном упоминании о ней. Я же тоже не хотела связывать себя обязательствами из-за завещания. Валентина Алексеевна считала же, что последняя воля сына должна быть исполнена. Плюс к тому, Дима был женат, и родственники жены могли заявить права на квартиру. Если мы с Абрикосом не будет вступать в наследство по завещанию. А доказать, что Светлана причастна к его смерти, почти так же реально, как допрыгнуть до луны, кстати, Варкову я рассказала, о технике, который мог испортить тормоза.

На том и порешили. А Лариса обзавелась новым объектом для продажи.

Я оказалась не права! При всем плачевном состоянии экономики и ужасном состоянии квартиры, агент нашла нам покупателей на нее быстрее, чем мы смогли получить свидетельства о праве на наследство. Покупатели настояли даже на заключении предварительного договора.

По истечении шести месяцев с момента смерти Димы, когда вовсю брызгал красками июнь, мы получили на руки документы и обязанность купить недвижимость на имя Абрикоса, ведь половина папиной жилплощади была отдана ей. Хотя самым веселым было снятие ареста в связи с уголовным делом о хранении наркотиков.

На деньги от продажи квартир мы купили две жилплощади рядом, недалеко от того места, где жили раньше, не нарушая привычной жизни Абрикоса. Двушка и однушка с отличными планировками на одной лестничной клетке. Хороший кирпичный дом с прекрасным видом на тихий двор. И метро стало еще ближе. Правда, на разницу в деньгах я купила машину — крошечку Фабию. И теперь мы с дочкой, Томулей, Сливкой, а иногда и с бабушкой, которая теперь жила совсем рядом, катались по достопримечательностям, в Финляндию и Эстонию.

Моя жизнь стала ярче. Я сама была инициатором многих поездок, походов в театр, а потом я затащила Томулю в фитнесклуб на танцы. Подруга отбрыкивалась, но через пару занятий виляла бедрами с удовольствием. Мы выкраивали время на себя, и, как ни странно, времени стало хватать на все, даже на то, чтобы возить девчонок в бассейн.

Тоска по Вите была со мной, но больше не диктовала, как мне жить, как в случае с Димой. Я любила Тропинина и верила, что жизнь не обделит его мудростью и счастьем. Главное, чтобы он не сломал своих отношений с сыном, потом ничто не вернет расположения обиженного ребенка.

Моя личная жизнь тоже не стояла на месте. Олег с женой в конце лета закатили вечеринку, куда пришел очень симпатичный мужчина, тоже адвокат. Роман оказался весьма приятным в общении, конечно, чуть с закидонами, как и любой, кто не обделен деньгами, которые сам и зарабатывает. Но он, похоже, дожил до того периода, когда стал задумывать о семье. И, кажется, нашим первым свиданием он был доволен. Ужин прошел в приятной атмосфере.

И вот начало сентября. День определенно не задался. Во-первых, меня, теперь уже автолюбителя, взбесила Ирочка (что особенно порадовало Зою). Ну, правда, как можно так парковаться? Когда я купила машину, господа владельцы агентства недвижимости, видимо, находились в длительном отпуске, потому как красного Бентли видно не было.

Но сегодня с утреца госпожа вернулась и заняла все три парковых места, привычным королевским жестом расположившись точно поперек.

Из-за этого мне пришлось притулиться за квартал от работы рядом с трамвайными путями, благо моя Фабия был мала и влезла на пяточек между тем, кто проснулся раньше меня (а может, еще и не проснулся) и выездом из дворов.

Народ весь день шел уникальный, предпочитающий слышать только то, что ему выгодно, а не то, как грустно обстоят дела на самом деле. Из-за навалившихся дел Абрикос чуть не лишился похода в бассейн — спасла бабушка, которая собрала, сопроводила, забрала и накормила Настюшу. И теперь я летела по ночному городу, омываемому дождем, чтобы хоть в десять дома оказаться и успеть поцеловать дочку перед сном.

Размечталась!

Наш жилой комплекс делил выезд вместе с небольшим элитным домиком на тридцать квартир. С неплохой планировкой (знаю, потому что приходили ко мне продавать и покупать там хоромы). Там, говорят, даже какой принц живет, то ли страны в Африке, то ли острова в Тихом океане.

На выезде стоял один из представителей их братии, мигая левым поворотником — крохотный мерседесик. Я же остановилась и тоже включила левый.

Ударчик был несильный ни я, ни водитель мерса не разогнались достаточно, что бы прилично друг друга помять. Вылезать, правда, пришлось через пассажирскую дверь, так как дамочка — а именно дамочка сидела за рулем крохотного немца — приехала мне в бок и заблокировала дверь.

Девушка так и осталась сидеть, вцепившись в руль руками, но с ней явно все было хорошо. Все, кроме настроения.

Я полезла за телефоном, документами и карточкой с номерами КАСКО. Знака аварийной остановки я как назло еще не прикупила, предыдущий владелец мне его не подарил. Может у второй стороны имеется?

До дверцы мне оставался один шаг, когда та резко распахнулась, выпуская наружу молоденькое чудо попугайского вида с ногтями, длине которых позавидовал бы медведь.

— Ты что по сторонам не смотришь совсем? — выдали мне дрожащим, писклявым голоском.

— Что, простите? — я удивленно застыла с трубкой у уха.

— Я же выехала, а ты меня подрезала.

Я удивленно посмотрела на место расположения автомобилей, да и на всю ситуацию в целом и приподняла брови.

— Вы головой ударились? — так на всякий случай поинтересовалась я.

— Я тебе сейчас так ударюсь! — заорала блондинка и начала рыться в сумочке, которую потащила за собой из салона. Выудив телефон, она начала дрожащими руками тыкать невидимые кнопочки на экране.

— У вас знак аварийной остановки есть? — ну так уж на всякий случай спрошу.

— Что? Нахрена!

— Придется штраф платить.

— Димочка! Димочка! У меня тут тааакое! Меня тут коза какая-то подрезала! (я возмущенно икнула) Да, зайчик, приезжай! Да! Не знаю! Эта дура вызвала, наверное!

Вечер будет долгим.

Я не стала слушать продолжение этого бреда и набрала телефон спасения. Зафиксировав все данные и поинтересовавшись, не нужна ли скорая (я чуть не ляпнула про санитаров из психушки), женщина-оператор отключилась.

А я села в машину. Дождь лил как из ведра. Холодно не было, но туфли намокли. Со своего места я могла различить окна детской спаленки Насти, там уже горел только ночник.

Аварийка мигала, отражаясь в лужах и бегущих ручейках. Дамочка в машине размахивала руками и кому-то названивала, а мне жутко хотелось спать. Неделя выдалась не из легких. А тут еще такое! Ну, ничего, до отпуска полторы недели. Десять дней! И мы полетим в теплые края к бабушке и дедушке есть жутко сочные яблоки и, возможно, успеем захватить арбузы, сидеть вечером в беседке с мамой, слушая стрекот кузнечиков пение птиц и далекий перестук трамваев. Красота!

Я почти погрузилась в сладкую дрему, когда возле нас резко, будто осаженный конь, затормозил большой черный джип. С водительского и пассажирского сидений показались двое мужчин. Один из них сразу направился к девушке, а второй остановился, разглядывая повреждения и, как мне было видно со своего места, пытаясь сдержать усмешку.

Спаситель извлек из машины и прижал к себе артистку с погорелого театра. А через минуту он же бросил взгляд на мою машинку, меня, повреждения, и, что-то шепнув девушке, направился в мою сторону. Остановившись, он настойчиво постучал в стекло. Пришлось открыть дверь и выйти, благо дождь превратился в легкую изморось.

— Ну, и что же ты по сторонам не смотришь? — выдал мне покровитель ангелочка.

Сказала бы что папа, но на роль папы он не шел. Был скорее всего чуть постарше меня и с завышенным чувством собственной важности. Я знала, что вступать в спор с такими личностями глупо.

— Яночка сказала, что ты на нее орать начала! — выдал он, наступая на меня.

— Кажется, ваша дочь ударилась головой, — не могла ни съязвить я.

— Это не дочь, а жена, — рявкнул взбешенный петух.

— Ой, простите. Супруга. Такое иногда бывает, когда путаешь газ с тормозом и врезаешься в чужую машину, — мне было уже даже весело.

— За языком следила бы, — у него тоже был плохой день, и ему надо было на ком-то выместить злость. — Тебя ж виновной сделают. Платить будешь — ОСАГО не покроет, — зло усмехнулся он.

— Конечно, конечно, — я прикрыла глаза и закивала головой.

Но это разозлило его еще больше. И он, как оказалось, мог позволить себе все то, что так любят делать мужчины с нарушениями психики в отношении женщины, заведомо физически слабее их. Он схватил меня за ворот пиджачка и притянул к своему лицу.

Я уже порылась в памяти на предмет телефона Олега. Однако, в этот момент произошло чудо, да, на самом деле, с тех пор я верю чудеса. Раздался резкий звук торможения, когда колодки большой и сильной машины едва справляются со своим назначением. И темный джип, который как раз стоял перед моими глазами за плечом супруга Яночки, дернулся вперед от удара.

Мужчина развернулся, и я проследила за его взглядом. Собственно, мне хватило доли секунды, даже не надо было видеть номер. Это был белый Гелек. Затонированные вкруг окна не давали рассмотреть, что происходит внутри знакомой мне машины. Но то, что это машина Вити, я не сомневалась.

Немая сцена имела место быть целую минуту, прежде чем приехавшие спасать Яну мужчины, сама Яна и я отмерли и задвигались. Мужик выпустил мой воротничок, напрочь забыв о владелице сиротливо жмурящейся Фабии, и ринулся к белому авто, которое (в чем я уверена), не повредив себе ничего, умудрилось отворотить кусок бампера своего темного собрата.

— Эй, ты что творишь! — заорал пострадавший.

Дверь машины Тропинина распахнулась, и оттуда выскользнул Лёня, приветливо мне улыбнувшись. Сказать, что я впала в ступор в тот момент, не сказать ничего. Мой спаситель, не обращая внимания на мужика, вертевшегося возле отвалившегося куска дорогой иномарки, направился ко мне.

— С вами все в порядке, Софья Аркадьевна?

Я похлопала глазами и кивнула.

В этот момент задняя пассажирская дверь Гелека открылась, и на мокрый асфальт приземлились две белые кроссовки.

— Привет, Соня! — к нам подбежал Сережа. Он был в темной майке, джинсах и был жутко похож на Тропинина. Даже во взгляде имелось что-то царское и покровительственное. Кто бы сейчас мне что сказал про кровь?! Мужчина в нем имелся уже в таком возрасте. Вот что значит воспитание и характер. И он был здесь, значит, Витя все-таки…

Однако, мы подзабыли, что все еще в стане врагов находимся.

— Мужик, мать твою, ты спятил? — орал, размахивая руками теперь уже супруг Яночки.

Но, как оказалось, еще даже не все актеры вышли на сцену: со стороны наших домов показался автомобиль, свет фар резанул по глазам, и черный бампер остановился в сантиметре от бедного мерседеса, так резко, что Яна вскрикнула, а ее мужчина замер.

Это был «мой монстрик». Ну, то есть не мой уже, конечно. Дверцы его открылись, и появился хмурый Артем и царственный папа Сережи в костюме и с чуть взъерошенной прической.

— Да какого… — заорал мужик, мечась между джипом и машиной жены.

Тропинин же, не глядя по сторонам, проследовал к нам, мимо открывших рот Яны и водителя молодой пары. И не замечал он их ровно до момента, когда Сережка звонким голосом поведал: «Он хотел Соню ударить! Представляешь, папа».

Тропинин очень медленно повернулся к бедолаге, который явно доходами обделен не был, но до уровня Виталия Аркадьевича не дотягивал. Откупить и задобрить не выйдет.

— Соня, возьми Сережу, и езжайте домой. Мы скоро освободимся.

Я удивленно застыла. Артем оказался рядом и вложил в мою ладонь ключи от монстрика, а Сережа, видимо, умевший различать оттенки настроений отца по голосу, уже бежал к машине.

Я мало что понимала, поэтому просто взяла ключи, телефон и пошла за руль. Мужчины, кажется, про нас забыли. Яне тоже хотелось испариться, она запрыгнула на водительское место и захлопнула дверь. До двоих ее защитников же стало доходить, что ситуация осложнилась.

* * *

Я сидела на кухне. Сережа смотрел какой-то научно-популярный фильм и пил молоко с печеньем. Настена, категорически отказавшаяся укладываться спать, сидела рядом с ним, и чуть испугано, но с интересом наблюдала за взрослым мальчиком, который при знакомстве протянул ей руку и вежливо представился.

Валентина Алексеевна перенервничала и была отправлена спать с капельками валокордина. После всего случившегося ей хотелось лишь посочувствовать. Для всего требуется время. Кстати, удар по голове был совершенно не связан со Смоляковым: в квартиру Маргариты Николаевны хотели проникнуть воры, не ожидая встретить там двух старушек.

Звонок в домофон заставил меня вздрогнуть.

Я не стала спрашивать, сразу нажала на кнопку открывания двери, и, достав ключи от монстрика из кармана пиджака, положила их на столик у зеркала.

Он хочет поговорить со мной?

Пока я кормила малышей — передумала сотни дум. Он выезжал из моего комплекса, что он тут делал? Приезжал по делам? Ко мне?

Сережу я боялась спросить, точнее, боялась ответ услышать. Боялась, что он знает, зачем Тропинин приехал. Мне, только успокоившейся и начавшей жить и оглядываться вокруг, было страшно.

А ведь там, под дождем он шел ко мне смотрел так, как смотрят на кого-то… Ну, скажи это, Соня! Кого-то дорогого. Не было жестокости и ненависти, которыми горели его глаза после разговора в Лисьем Носу.

Судьба дала мне шанс обдумать все и решить, хочу ли я этого разговора, ведь если бы Яночка не приехала мне в бочину, я была бы поставлена перед фактом, а теперь…

Теперь у меня было время подумать.

Сережа был счастлив, по поведению его и по виду это было очевидно. Отец не отдалился от сына. В судьбе мальчика ничего к худшему не поменялось. Тропинин подумал и решил не терять то, что дала ему судьба. И я рада, Витя — прекрасный отец. Этим могут похвастаться так мало мужчин.

И вот теперь он поднимается, и сердце сжималось от неизвестности и какой-то глупой радости. Дверь я открыла заранее и вернулась на кухню, стараясь отсрочить момент встречи.

В коридоре все так же было тихо, хотя по всем мыслимым и немыслимым расчетам лифт должен был уже приехать.

На столе запел мобильный. И этот номер ни перепутать с другими, как и мелодию.

Я приложила трубку к уху. Тропинина окружала тишина. Мне кажется, я слышала его дыхание. На секунду закрыв глаза, я сказала то, что думала.

— Дверь открыта.

Он молчал, и я сказала то, что кричало сердце.

— Я тебе рада.

Он выдохнул облегченно, и через секунду дверь щелкнула. Когда я нашла в себе силы повернуться к двери, он стоял рядом с перекинутым через руку пиджаком и телефоном, тем самым «моим» телефоном. В руках Витя держал бутылку чего-то не сильно горячительного. Я удивленно приподняла брови.

— Выпьешь со мной? — знакомый голос согрел душу.

— А какой повод?

— Сегодня вступило в силу решение суда, Сережа будет жить со мной.

* * *

— Решила таки проучить бедную девушку? — руки Вити заскользили по спине, затуманивая сознание, его усмешка возле самого моего уха заставила стадо сладких счастливых мурашек отправиться в путешествие по позвоночнику, а меня прижаться к его телу сильнее. — Тебе тоже купить красный Бентли? Просил же на этой клоунской бутафории не ездить!

Я почти оскорбилась за то, как нелицеприятно Витя отозвался о моей трудяжке— Фабии, но короткая рубашечка поползла вверх от того, что его рука сжала ткань в кулак на моей ягодице, заставляя дыхание сбиваться ритма.

— Зачем же… Не люблю я Бентли… И вообще… Мне скоро машина понадобится с большим количеством места.

— Да ты что?!

— Угу. Весь набор того, что надо на всех тренировках и кружках у меня в багажник не умещается.

— А я-то подумал… — он расстроено вздохнул.

— Ну и правильно подумал. Полагаю, теперь можно и начать.

— Ууу, — супруг был явно доволен этой новостью, и тем что жена в данный момент была абсолютно в его власти, чем и не преминул воспользоваться.

А вот Ириночку, жену нашего уважаемого главы агентства, вскоре ждал сюрприз — на тех самых спорных местах, которые она чудом умудрялась занимать, стоял мой новенький белый Додж Рем и охранял почти прижавшийся к нему в порыве благодарности Матиз Зои, и занимали мы четко два места, оставив хозяйке красненького автомобильчика шанс научиться парковаться.

 

Эпилог

— Нет, мы поставим тут кровать! — Ирина топнула ножкой в изящной туфельке, подняв облачко строительной пыли с пола, представлявшего собой пока еще голый бетон. Но бетон их спальни с двумя окнами, ванной и огромным балконом с видом на реку. Их дом, о котором они так давно мечтали и строили почти три года.

— Я готов хоть сейчас раскладушечку и спать, — почесывая небритую щеку и позевывая, пробормотал Анатолий Иванович, который никак не мог начать наслаждаться отпуском.

— Кстати говоря, ты согласие сделал? — жена уперла руки в бока и повернулась, сверкая голубыми глазами.

— Какое согласие? — почти испугано вопросил подполковник Варков.

— Толя! Я тебе сто раз говорила! Ребята едут на соревнование в Польшу! Вот так и знала, пока сама не сделаю, от тебя не дождешься.

В руках Ирины мелькнул телефон, она, с воинственным видом глядя на мужа, приложила его к уху.

— Сонечка, привет! Все хорошо? Отлично! Свекровь там тебя не скушала? Что серьезно, Сережка выиграл? Ну, так весь в Витальаркадича! А Аркашка как? Пошел! Я же тебе говорила! А ты переживала! Мужики-лентяи! Особенно маленькие! Уж мне ли не знать! Конечно в силе, встречаемся. Слушай, дорогая, мой оболтус должен был согласие сделать на выезд наших дзюдоистов, можешь помочь? Конечно, все вышлю. Секретарь подъедет? Красота! Хотя погоди, у тебя, кажется, есть секретарь — парень? — Ирина подозрительно скосила глаза на мужа. — Да, вот он, если можно, пусть приедет! Спасибо. Не обгорите там!

— Мне кажется, семейство Тропининых нам скоро выставит лимит на количество просьб, — ухмыльнулся Варков.

— Не уходи от темы! Так что насчет кровати? — на губах жены гуляла коварная улыбка. А вот Анатолию Ивановичу захотелось сглотнуть — так ведь четырех спален в новом убежище Варковых будет мало. Уважаемые читатели, если Вам вдруг пришлась по душе книга, оставьте свой отзыв по ссылке или просто оценочку) Спасибо и приятных Вам книг. https://www.litres.ru/alena-voronina/raduzhnyy-gorod/