До места начала миссии добирались почти две недели. Франк вроде и не гнал, но и не позволял расслабляться. Когда Хантел заныл об усталости, Франк оборвал его так резко, что нытье стихло надолго. Ни разу не пожаловался и не попросил об отдыхе Илем, хотя не только Диль замечал, как он морщился и старается пристроить руку поудобнее, обычно засовывая ее за пазуху. Повязку с нее Франк было снял – рана вроде и зарубцевалась, но, поразмыслив, намотал заново, да потолще: ощутимо похолодало, и это не добавляло Илему приятных ощущений.

Как и следовало ожидать, никто ни с кем не пытался сойтись поближе, но явных ссор тоже не наблюдалось, хотя Илем продолжал язвительно подкусывать торговца и вампира и грубить Лири. То есть с Лири он вроде и не разговаривал, но иначе чем куклой не называл и смотрел на нее крайне неприязненно. Кай держался ровно, но обособленно, тепло улыбался Дилю, но не спешил заводить дружбу.

Потом Франк вдруг призывно поднял руку, и все насторожились. Впереди поднимались башни незнакомого города.

Диль поежился. Вроде бы под порывом северного ветра, но на самом деле холод пришел изнутри. Начинается. Где-то здесь они должны встретить последнего участника миссии – воина.

Из-за деревьев вышел здоровенный детина с огромным топором на плече. Всех доспехов на нем было что кожаный жилет, под которым не имелось даже рубахи. Обнаженные руки производили устрашающее впечатление. Навидавшийся цирковых силачей Диль подумал, что они рядом с этим парнем – дети малые.

– Ну чего, – весело сказал он, – ты, стало быть, Франк, да? Мне тут уж рассказали, что вам воин потребен. Ну так вот это я. Ори меня звать.

Илем неприлично выругался и на строгий взгляд Лири не обратил внимания. Франк кивнул:

– Тебе объяснили цель?

– Ну типа мир спасти? Ага. Только я спасать не умею. Ежели чего, защищу кого надо, а так сильно не рассчитывайте. Мир-то, поди, головой спасают, а я с этим делом не очень. Вот ежели драка – то на меня рассчитывай.

Диль улыбнулся и получил ответную сияющую улыбку. Сияющую – в прямом смысле, зубы у Ори были белее горного снега, а увидев его глаза, Диль наконец понял, что такое васильковый цвет.

– Полный комплект, – вполголоса сообщил Илем. – Все основные расы представлены – люди, эльф, вампир и орк. До кучи.

Ну да, точно, орк. Диль и раньше, разумеется, орков видал. Они очень часто жили среди людей, работали охранниками или служили в самых разных армиях, и, по слухам, не было в мире лучше солдат, чем орк с топором. Какая ж лошадь его выдержит? Гигантский топор, тускло отражавший предзакатное солнце, был ростом чуть меньше Лири.

Лири улыбалась, когда они двинулись дальше. Орк ровно и широко шагал рядом с Франком, который втолковывал ему то ли правила поведения, то ли цель, то ли задачи.

– У нас служили орки, – сказала Лири тихонько. – Ну, то есть в Канди. Десяток. Стоили сотни других, честное слово. Я всегда удивлялась, почему ими пугают детей. Они милые. Как большие дети. Один все время тайком угощал меня леденцами на палочках, которые сам любил. Это был наш секрет. И посмотри, Диль, он же красивый, правда?

Диль согласился. Правда. Не Кай, конечно, ну так равняться на эльфа смешно. Но уж точно и не Диль или даже Франк.

– Спасибо, – совсем уж шепотом продолжила Лири, – спасибо тебе за все. Что не бросаешь… Я ведь тебе наврала. То есть не сказала правды.

– Я вам тоже, – пожал плечами Диль. – А расскажи вы правду, я бы и не поверил. Принцессы из дворца сбегают только в сказках.

– А ты бывал в Канди?

Диль покачал головой. Путь до Канди был неблизок, а тяги к путешествиям по другим странам Диль не имел. Он, конечно, бывал в соседних королевствах, но неизменно возвращался. Фарете, не самая большая страна в мире, для одного акробата была достаточно велика. Он не заходил в Ванреллу, но в остальных приграничных странах был. До Канди же следовало добираться через горы и, главное, через Мишерн, не самое гостеприимное место для бродяг. Из Мишерна Диль, пожалуй, почти улепетывал, не пытаясь давать представления. Они там просто помешались на культе Непорочной, всякое зрелище считали злом, а быть олицетворением зла Дилю не понравилось.

Башни города были символическими, как и ворота. Никто их на ночь не закрывал, потому что крепостной стены не имелось, только внутри города высился мрачный замок местного графа, окруженный глубоким рвом с мутной замусоренной водой. Франк выбрал подходящий, по его мнению, постоялый двор. Вампир немедленно скривил свой длинный нос: с кухни тянуло чесночной похлебкой. Диль подозревал, что на самом деле Бирам не был так избалован, как прикидывался. Ученые редко бывают богатыми. Ах черт… Так это, может, и правда, что вампиры не выносят чеснока? Диль считал это теми же сказками, как и бегство принцессы из-под венца.

Похлебка, кстати, была умопомрачительно вкусной, но Бирам заказал себе куриный бульон и потом еще придирался: то ему недосолено, то пересолено, то лука много, то укропа мало, и совершенно загонял служанку. А остальные ничего, наворачивали за милую душу, и принцесса не побрезговала. Девушкой она нравилась Дилю больше, чем мальчиком. Может, потому что перестала притворяться и старательно употреблять народные словечки. Диль, собственно, поэтому и понял, что она не крестьянская девчонка, что речь у нее была слишком правильной.

На ночь они получили несколько комнат, Франк, поразмышляв несколько секунд, решил взять на себя самого неприятного – Бирама. Дилю и Илему досталась маленькая комнатка под крышей, холодная и неуютная. Илем бросил свой мешок на пол и усмехнулся:

– Соображает наш предводитель, ничего не скажешь. Отправь он сюда торгаша – неделя нытья, орк просто не поместится, Лири замерзнет. Получается, самые безропотные мы с тобой.

– Самые неприхотливые, – поправил Диль. Поверх одеяла можно укрыться плащом – и замечательно. Все равно ночлег под открытым небом в сто раз неприятнее. – Уж насчет удобств скандалить не будем. Лири, кстати, тоже не будет.

– Это да, – согласился Илем. – Да я и не возражаю ни против помещения, ни против твоей компании. Ты тут самый нормальный. Сильно устал? Спать будешь?

– Я вообще не устал, – удивился Диль. – Сидеть верхом, когда лошадь идет шагом, не утомительно. У тебя просто рука болит…

Илем покивал, соглашаясь. Когда-то давно, еще в цирке, Диль сломал правое запястье, так что понимал, насколько хлопотно делать самые обычные вещи одной рукой. Потому он без разговоров начал помогать Илему, и тот без разговоров помощь принял, а ведь на привалах всегда справлялся сам. Гордый.

– Да ладно, – сказал он, вытянувшись под одеялом. – Не бери в голову. У меня уже почти все в порядке. Мерзнет только. Привыкну. Слушай, что ты думаешь обо всем этом? Что мы за бараны: нас поставили перед фактом – и мы послушно топаем следом. Спасать мир. Не смешно ли – вор и бродяга спасают мир?

– Торговец, спасающий мир, еще смешнее.

– Это верно. Да дело не в этом. Почему мы пошли? Ладно, принцесса тут же преисполнилась сознанием своего долга, про рыцаря и говорить нечего, торгаша награда привлекает, орку вообще пофигу, куда и зачем идти. А мы вроде вольные птицы.

– Ты меня спрашиваешь, почему ты пошел? – засмеялся Диль. Илем кивнул. Странно. – Может, потому что тебе тоже пофигу? Потому что больше некуда?

– Я вор, – пожал плечами Илем, – не этот город, так другой, не эта страна, а другая. Не смотри жалостливо на калеку. В общем, не пропаду. Но я иду с Франком и не понимаю сам себя. Ты вообще веришь во все это? По роже вижу, веришь. А я – нет.

Диль покосился на него. Илем лежал, закинув здоровую (или правильнее сказать целую?) руку за голову и смотрел в потолок. У него был четкий, словно нарисованный профиль, который мог принадлежать и мужчине, и женщине. Удивительное лицо.

– Я не думал об этом, – признался Диль. – Я вообще… не задумываюсь.

– Ага, – хмыкнул Илем. – Как Ори. Только орк не задумывается потому, что мозгов не хватает, а ты потому, что за тебя уже решили, а ты подчинился. Ты всегда подчиняешься?

– Когда выбора нет.

Илем надолго замолчал, и, когда Диль уже начал засыпать, спросил словно бы и самого себя:

– Что имел в виду Франк, когда говорил, что нас что-то объединяет? Сомневаюсь, что он имел в виду, что мы вытянули этот жребий. Скорее мы его вытянули именно поэтому. Диль, неужели тебе и правда все равно?

Диль притворился, что спит, а Илем притворился, что поверил.

И правда все равно. Сбежать? От себя не сбежишь, идти некуда, а здесь хоть кажешься полезным – Лири кружку с чаем протянуть или руку подать, когда она спрыгивает с лошади. А то, может, устроить им на привале маленькое представление, пожонглировать теми же кружками, только без чая. Какой еще прок от сломанной ветки?

Наутро Франк, накормив их сытным завтраком, скучно известил, что миссия начинается и смотреть теперь придется в оба, быть настороже и не только беречь собственную шкуру, но и о товарищах думать.

– Кто должен дойти? – поинтересовался Илем. – Кто наиболее важен в этой миссии?

– Все, – отрезал Франк. – Я должен довести всех. Никто не важнее, никто не ничтожнее. Доступно?

Недоступно это было для Бирама, что он немедленно отразил на своем длинном носу. Выразительный нос. Все чувства показывает в самых мелких подробностях. У миролюбивого Диля зачесались руки если не стукнуть, то хотя бы щелкнуть по этому носу.

– Бирам, – очень спокойно произнес Франк, – а вот меня злить не стоит.

Диль поверил мгновенно. Илем, кажется, тоже, потому что на мгновение лицо его перестало быть милым. Бирам смешался, но промолчал и просто перестал смотреть на кого-то. Уставился в какую-то точку на горизонте и изобразил своим носом полное равнодушие к окружающим. Илем фыркнул почти одновременно с принцессой, но под суровым взглядом Франка не смутился и спросил:

– А как ты будешь нас защищать? Один – всех?

– Увидишь, – пообещал Франк. – Через четверть часа чтобы все сидели верхом.

– Ой, – сокрушенно сообщил Ори, – а у меня и лошадки-то нету.

Лошадь нашлась. Когда Диль перебрасывал переметные сумы через круп коня, из конюшни вывели конягу настолько громадную, что и сомнений не возникло, кому она предназначалась. А что он со своим топориком будет делать?

Топор оказался аккуратно обмотан плотной тканью и довольно хитроумно прикреплен к седлу. Диль представил себе, что увидит это оружие в деле, и его заранее затошнило. Франк, как обычно, прочитал его мысли и, уже в пути, поравнялся с ним, оттеснив кобылку принцессы, и произнес:

– Неужели человеку должно быть стыдно, если ему противно даже думать об убийстве?

– Вы меня спрашиваете, гос…

Франк ловко извернулся, щелкнул Диля по лбу и пообещал:

– За каждого господина получать будешь. Да, я тебя спрашиваю.

– Мужчина не должен бояться битвы…

Франк недовольно перебил:

– Не надо мне тут прописные истины вещать, давай-ка прямо: что ты сам думаешь?

Диль не привык, чтоб его мнением интересовались, потому растерялся.

– Я акробат, а не воин. Я даже драться не умею… и не хочу учиться.

Улыбка Франка оказалась неожиданно теплой, мягкой, как у Кая. Он ничего больше не сказал, пришпорил коня, а с Дилем немедля поравнялась Лири и принялась болтать, как в старые добрые времена. Правда, тогда Дилю порой хотелось отвесить ей подзатыльник, чтоб трещала хотя бы с перерывами, а сейчас этот стрекот был даже в радость, отвлекал… Диль даже не понимал, от чего отвлекал.

Не нравилась ему эта затея.

Было страшно. Заранее. А показывать это не хотелось ни Лири, ни Франку, чтоб опять не начал советовать. Будто это так легко – отключить чувство. Вот сейчас не боюсь, а через полтора часа начну.

– С тобой легче, – услышал он и кивнул:

– Всегда легче, когда видишь знакомое лицо.

– Всегда легче, когда видишь человека, которому можешь доверять, – очень серьезно поправила она. – Знаешь, самое жуткое, что со мной было, до встречи с тобой – одиночество. Я так всего боялась, ужас просто, а с тобой не страшно. И не смейся. Я понимаю, что ты ни от волков, ни от разбойников не защитишь и что ты тоже боишься. А вдвоем легче. Я ведь как – в лесу зашуршит что-то, и я уже в панике. А на тебя посмотрю – ты внимания не обращаешь, и я успокаиваюсь.

– Ничего страшнее людей в лесу не бывает. Волки нападают только весной, когда очень голодные, и то так редко… Я за свою жизнь и видел-то их несколько раз, издалека, летом, когда они сытые и наглые.

– А медведи?

– Ну тем более. Если только шатун зимой… но я не встречал.

– А если б встретил? – вклинился в разговор Бирам. Ну и слух у него. Диль повернулся так, чтоб и его видеть, и принцессу.

– Тогда медведь бы узнал, что акробаты умеют не только кувыркаться, но и быстро бегать. И лазать по деревьям.

– Медведи тоже могут! – сделала страшные глаза Лири.

– Но не так высоко, – улыбнулся Диль. – Я вешу намного меньше самого маленького медведя.

Бирам преисполнился презрения. Забавно, а он предполагал, что с голодным медведем надо драться? Палкой отбиваться? Или ножом, годным только рыбу выпотрошить да хлеб нарезать?

– А вы, сударь, голыми руками, наверно, десяток шатунов победили? – простодушно спросил Ори. – Слыхал я, что вампир, ежели его раздразнить, драться горазд.

– Ага, – поддакнул Илем, – страшнее любого медведя. Загрызет и всю кровь выпьет. А с медвежьей крови похмелье бывает?

– Не стоит, – подал голос Кай. – Вампиры пьют кровь не потому, что им это нравится, а потому что не могут иначе. Для них не пить кровь то же самое что для нас не пить воду.

– Что-то он не выглядит страдающим от жажды, – хихикнул Илем и вдруг с преувеличенным ужасом начал хвататься за шею, проверяя, нет ли следа укуса.

– Потому что он, тебя жалея, пьет кровь животных, – бросил Франк, – но когда надоест, думаю, ты будешь первым, кем он полакомится.

Илем пригорюнился.

– Ну вот, мало мне было кровопускания, еще и на корм вампиру предназначили…

Ну и слух у них всех. Это ж надо, ехать в нескольких шагах впереди и слышать негромкий разговор. Лири демонстративно приотстала и позвала Диля. Отпустив еще парочку реплик, угомонился даже Илем, а Лири так и продолжала трещать, но это не было утомительно. Возможно потому, что она не сообщала ему то, что он и так видел, не рассуждала и не приставала с расспросами, а рассказывала о своей добродяжьей жизни. Историй о принцессах Диль прежде не слышал – только сказки да слухи. Было интересно, хотя ничего особо королевского она не сообщала. Была вторым ребенком, имела двух братьев – чуть старше и чуть младше, все дети «уложились» в пять лет, в детстве была необыкновенно хорошенькой, этакий ангел с ясными голубыми глазками и в белых кудряшках. Потом кудряшки пропали, глазки перестали быть яркими… В общем, мама на нее обиделась, а папа разочаровался. Диль подумал: как странно, всем королева, а этой девочке – мама, всем король, а ей – папа… Мама-королева как раз была красавицей неописуемой и надеялась, что дочка уродилась в нее, а дочка вообще неведомо в кого уродилась. Полчаса Диль пытался убедить Лири в ее привлекательности, сначала деликатно, а потом уже открыто сказал, что неописуемой красавицей ее не назовешь, но она очень симпатичная. Лири немедленно прицепилась: а закрутил бы он с ней роман? Нет. А почему – потому что принцесса? Нет, и с подружкой-бродяжкой тоже не закрутил бы. А это почему? То есть не надо закручивать, не к тому разговор, но почему не закрутил бы, раз такая очень симпатичная. Да потому что вдвое моложе. И он вряд ли намного старше ее отца.

Лири уставилась на него широко распахнутыми глазами. Это не приходило ей в голову.

– Да, – сказала она наконец, – и правда. Я ведь к тебе отношусь… нет, не как к отцу… Но и как к отцу. Как к старшему другу. Отец – он жесткий, командовать любит. Монарх, что с него взять. Знаешь, когда приехали послы с предложением, он просто возликовал. И помыслить не мог о таком удачном браке: ведь не принц сватался – король. Такой могущественный союзник ему оказался дороже дочери. Понимаешь, Диль, он меня даже из вежливости не спросил… даже не объяснил ничего. Поставил перед фактом: ты выходишь замуж, должна гордиться, и неважно, что женишку пятый десяток, быстрее овдовеешь. Мама хоть уговаривала, братья, в общем, тоже… Особенно Вэлин, старший. Все верно, трон ему наследовать… вместе с союзниками и врагами, вот он и старался, чтоб союзников побольше, а врагов поменьше. Вот я и сбежала. Ты меня осуждаешь?

Диль покачал головой. Кто он, чтобы осуждать. Наверное, родись он королем, по-другому рассуждал бы, а так… продать дочь ради выгодного союза, будь то союз королевств или цехов башмачников, – это казалось ему жестоким. Несмотря ни на какое ванрельское воспитание. Возможно, цирковые нравы изменили в нем кое-что.

Свобода.

Пусть ты никто, акробат, циркач, пусть ты стоишь в самом низу пирамиды, пусть от тебя ничего не зависит в этой жизни, кроме настроения зрителей, – ты свободен. Ты настолько ничтожен, что никто не обращает на тебя внимания, и ты можешь решать сам за себя.

Из дома он ушел не за свободой. Тогда он был совсем мальчишкой, его просто захватил мир цирка, и только позже, года через два он вдруг, именно вдруг, ощутил на губах вкус этого слова.

Девушки, наездницы, гимнастки, помощницы фокусников, сами решали, с кем им быть. Кругом это считалось распущенностью, и сам Диль так бы считал, будь он постарше, когда познакомился с цирком. Эта свобода давала ему возможность быть самим собой. В том числе и решать, окунаться ли в поток вседозволенности или оставаться собой. Он выбрал второе, и пусть над ним слегка посмеивались, но его выбор уважали и принимали. Как принял его выбор Аури.

Конечно, свобода не выходила за пределы узкого круга своих, но даже этого хватало, чтобы ощущать себя человеком, а не частичкой общества, мелкой, ничтожной и ничего не значащей. И разве понять это принцессе, представления не имеющей о том, что такое Ванрелла.