На рощи у них ушло всего два дня. Чудовища не становились страшнее, все те же покойники да скелеты, мелкая нечисть в виде зубастых птиц размером с ворону и зверья, похожего на волчиков. Выработались приемы, какими надо справляться с каждой тварью. Скелеты надо было бить наотмашь, хоть плашмя меч упадет, хоть как, лишь бы сильно, от хорошего удара они рассыпались, ходячие трупы бесполезно было колоть, только рубить, а от нечисти – отмахиваться, порой одним приемом удавалось убить несколько птичек. Пару раз был ранен Берт, но несерьезно, и Лумис отпаивал его зельем из маленьких скляночек. В сундуках и ящиках он не обнаруживал ничего ценного, хотя, на взгляд Марта, оружие там было неплохое. Золота набралось уже столько, сколько Март в жизни зараз не видел; Лумис рассыпал его по своим и их карманам, не считая, – на всякий случай, рассовывал скляночки и себе и им в поясные кармашки – широкие ремни с карманами он нашел тоже в сундуках и велел нацепить. Кроме того, из одного ящика он вытащил кожаный шнурок для волос, покрутил в руках, разглядел, даже понюхал и вручил Марту с категорическим: «Надень, хоть волосы в глаза лезть не будут». Март послушался. А Ли повиновался очень подчеркнуто. Лумиса это злило. Сам виноват.

Когда вдруг после очередной драчки они выбрались в поле, Лумис радостно заорал нечто нечленораздельное, на родном языке Марта, но с таким жутким акцентом, что и понять-то было трудно. Потом он повернулся к спутникам и ликующе спросил:

– Кто говорил, что нельзя пройти сквозь дубовые рощи, а? Кто?

Вообще-то никто ему ничего такого не говорил, они молча удивлялись, тогда еще не очень осознавшие, что свободны, да и потом не высказывались, даже между собой не обсуждали. Но Лумис в ответах и тем более возражениях вовсе не нуждался. Он даже поплясал немножко сам с собой, никто его не поддержал: Ли принципиально, Март заодно с Ли, а представить пляшущим унылого Берта и вовсе было невозможно.

Внезапно став серьезным, Лумис сказал:

– Вот так. И поверьте, через Ведьмины болота мы тоже пройдем. И мастерство у вас выросло, хотя и незначительно, потому что вы и так мастера неплохие. Странно для нулевого уровня. И вообще все здесь странно, не так, как я думал. Я считал, что все это за меня додумывает подсознание, а сейчас вот… Невероятно, но этот мир живет сам по себе. Независимо от нас.

– Вы лечиться не пробовали, сударь? – невозможно светски поинтересовался Ли. Нормальный человек дал бы ему в зубы. То есть ненормальный, потому что на удары Ли обычно отвечал… черт, как он это называл? Адекратно? Нет, как-то по-другому. В общем, тем же и по тому же месту.

– Считаешь меня психом? Считай, – засмеялся Лумис. – Если тебе так легче – считай. Ну что, Берт, сориентироваться можешь? Нам бы к жилью выйти, пожрать хорошенько, лошадей купить. Теперь – на Сторшу. Долго ехать?

– День, может, чуть больше, – совсем уж замогильным голосом ответил Берт. Точно, он тоже был под Сторшей. Наверное, офицер… Благородные не служат солдатами. А как же выжил-то, офицеров на месте рубили или вешали. Могли походя живот вспороть и так бросить – сам помрет. Когда их после Сторши гнали в тюрьму, Март видел на обочине дороги молоденького капитана, уже даже не пытавшегося засунуть кишки обратно. Он даже не стонал уже, и Март еще обрадовался: значит, скоро отмучается. Человек не должен мучиться перед смертью.

Через три часа они встретили крестьянина. Тощая лошаденка тащила плуг с хорошим лемехом. Пока Лумис расспрашивал перепуганного мужичка, как до деревни дойти (а чего расспрашивать, дымком тянет, по запаху выйти можно, от силы миля осталась), Март, присел на корточки, рассмотрел – даже не железо, сталь оружейная.

– Из сломанных мечей переплавил? – спросил он без всякой задней мысли. Мужичок с лица сошел, даже оправдаться забыл. Лумис заржал:

– Перековали мечи на орала! Берт, чем не выход, а? Не бойся, ты правильно сделал.

– Если только хартинги не требуют сдачи найденного оружия, – заметил Ли. – А они могут.

– Чихал я на хартингов, – сообщил Лумис. Вот это он зря. Чихать-то можно, но не когда смерд рядом. Запросто настучит в надежде выслужиться или монетку заработать.

Они направились к деревне, щедро заплатили за возможность вымыться в бане, плотный, хотя и незатейливый ужин и ночевку на сеновале. Лумис опять сказал, что должен уйти, и уж куда он ходил, они даже между собой не обсуждали. Выстиранная одежда висела тут же на стропилах, а они, завернувшись в одеяла, попивали местное пиво, паршивенькое, Берта аж перекашивало иногда, однако он свою кружку тоже не отставлял. Ясно, что к другой выпивке привык.

– Говорят, благородные пьют такой напиток, крепкий, словно водка, но темный такой, - в пространство сказал Март.

– Коньяк? Пьют. Ты никогда не пробовал?

– А сколько он стоит, ты знаешь? – хмыкнул Ли.

– Не знаю… Я частностями не интересовался никогда. Ли, ты прости, я никак не хотел тебя оскорбить, а получилось вот…

– Простил уже, – безмятежно бросил Ли, – именно потому что ты не хотел. Эльфы, конечно, имеют вздорный характер, но не настолько же.

– Тогда чего ты на Лумиса вызверяешься?

– Я вызверяюсь? Март, что с тобой?

Март не стал спорить. Спорить с Ли? Нет, проще спуститься во двор и подискутировать с долбленой колодой, из которой свиней кормят. Вместо этого он задал вопрос, который задавать не стоило.

– Ты был при Сторше, Берт?

Он покачал головой. Не врет. А почему одно только слово это вызывает у него чуть не физическую боль?

– Ты готов смириться с хартингами, Март?

– Я уже, – усмехнулся Март. – Я, знаешь, и с дождем смиряюсь. Говорили уже.

– Я понимаю, что это не твоя страна. Но если бы была твоя, ты тоже смирился бы?

Берт был настойчив, и в то же время в его голосе слышались какие-то странные нотки. Словно он искал ответы. И кого в помощь берет – необразованного чужестранца?

– Наверное. Знаешь, если бы хартинги зверствовали или чего еще, ну, законы какие-то совсем уж дикие устанавливали, храмы разрушали, жертвы приносили, тогда, может, не смирился бы. Ну а что я могу? Драться до последнего? Я и дрался, хоть и не моя страна.

– Получается, что тебе все равно, если твою страну захватят враги?

– Ага. Все равно. Если они подати не увеличат. А что?

– А свобода? – с тоской произнес Берт. Марту стало его жалко. Свобода… Вот с тем крестьянином о свободе бы и поговорил.

– А какая разница, кто барин – хартинг или свой? Если положение не меняется к худшему?

– А десятки тысяч убитых? Повешенных уже после войны?

– Ну, – признался Март, – это как раз не располагает к сопротивлению. Когда понимаешь, что непременно повесят, если меч возьмешь. Лучше сделать из него плуг и забыть о том, что твой сын погиб при Сторше. Проще ведь короля обвинить в том, что солдат не щадил.

– Да, – после паузы согласился Берт. – Проще. Но ведь король знает чуть больше, чем крестьянин.

– Понятно. Я вот и про хартингов прежде и не слыхал, а король, может, и слыхал. И я его, короля то есть, понимаю. Для него-то свобода точно кончится, если чужеземцы его страну займут.

Ли заглянул в пустую кружку, с сожалением отставил ее подальше, лег, закинув руки за голову, и закрыл глаза. Сейчас будет демонстративно спать, прислушиваясь к разговору. А вот тебе – не к чему, Берт замолчал, а Март навязываться не стал. Неужели это новость для него, что верхи и низы живут по-разному и понятия для них разные? Что свобода для работяги? Важно, чтоб хуже не стало, налоги не увеличили, место не потерять, дом сохранить. Конечно, десятки тысяч полегли. Теперь что, остальных положить? Или все ж не стоит?

Нет, умом Март Берта очень даже понимал. Да что ум, когда реальность другая? Поначалу, может, и было недовольство, ненависть к захватчикам и все такое прочее, а потом гаснуть начало. Человек всегда приспособится. Всегда…

Лумис вернулся рано утром с намерением их растолкать. Смешной. Хороши бы охраннички были, если б их требовалось будить тычками. Он уж нагнулся, чтоб подергать за нос настойчиво спавшего Ли, и тот открыл глаза так мгновенно, и взгляд у него был такой, что Лумис невольно шарахнулся. А Ли протяжно зевнул прямо в морду работодателя и лениво спросил:

– Что, пора уже?