– Я бы на вашем месте друг от друга отцепился и постарался подальше от этого места свалить.

Голос был знаком, шел извне, потому был неинтересен и несущественен. Но это был голос Тарвика, и Женя кое-как вспомнила, что и он был в той же тюрьме, потому и выглянула из-за плеча Риэля. Так странно было видеть его улыбку. Нет. В том-то и дело, что не его. Ни Вик, ни Тарвик не умели улыбаться так – понимающе-устало-грустно-нежно. И все одновременно.

– И если есть хоть какие-то деньги, стоит воспользоваться транспортом, – добавил он. Риэль повернул голову и виновато сказал:

– Я не думаю, что от наших денег осталось хоть что-то. Стражники есть стражники…

– Тогда ножками. И все равно подальше. Неужели тебе самому этого не хочется?

Риэль, однако, еще постоял, прижимая к себе Женю, не меньше минуты, потом отпустил, но ненадолго, она только успела надеть рюкзак с лютней, как он вцепился в ее руку. Женя потерлась щекой о его плечо и наконец сказала:

– Привет, Тарвик.

Он хмыкнул, огляделся по сторонам и решительно свернул влево. Неужели он знает и этот город, и это место, или просто по давней привычке берет решение на себя? Налево, значит, налево, доверь вам, людям творческим, направление выбирать, вы полчаса еще на месте протопчетесь. А люди творческие послушно потащились следом. Ведомые. Нравится ему быть лидером – пусть будет, потому что у него это получится лучше. Хотя бы потому что абориген, в отличие от Жени. Да и сил у нее не было ни на что, кроме как медленно идти поближе в Риэлю и не выпускать его руки. Живой.

Тарвик привел их на «автобусную станцию» – и как вовремя, вот-вот должен был отправляться дилижанс. Куда – наплевать, главное, что отсюда. На всякий случай Женя вытащила свой кошелек – деньги были целы. Все двенадцать золотых и полтора десятка дин. Тарвик отдал золотой кондуктору, он же водитель, он же хозяин, и они разместились на голых лавках под открытым небом.

Часа через четыре невероятной тряски (захочешь вздремнуть – не получится) они доехали до постоялого двора, и Женя возрадовалась было, но напрасно, потому что Тарвик успел догнать уже отходящий дилижанс, отдать еще золотой, и снова они тряслись, отбивая зады на скамейках, а там и начало темнеть, и от второго постоялого двора они пошли уже пешком, пока Риэль не сказал покаянно:

– Я не могу больше. Так устал…

Тарвик тут же свернул в сторону, под прикрытие невысоких, но отвесных горок, неловко, одной рукой развернул одеяло и скомандовал:

– Ложись.

Риэль выглядел таким виноватым и таким несчастным, что Тарвик не поленился надавить ему на плечо, усаживая на одеяло. Женя стащила с его плеч рюкзак, утяжеленный виолой и флейтой. Риэль успел поймать ее руку и прижать к лицу.

– Я так боялся за тебя.

– Голову дам на отсечение, – заметил Тарвик, – что она не меньше боялась за тебя. Сядь, Женька, я принесу дров, а то ведь он пойдет за тобой. Сядь, не мельтеши. Вон целый куст гарты, плевать мне на экологию – обломаю.

Женя сняла рюкзак и села рядом в Риэлем. Господи, какой же он…

– Ты так похудела, – прошептал он. Он боялся спрашивать, как боялась и она.

– Я совершенно в порядке, – торопливо сказала она, – честное слово, меня пальцем не тронули, даже не кричали на меня. Клянусь!

Он просиял и почти сразу утомленно закрыл глаза.

– Так устал… Не уходи.

«Не дождешься, – подумала Женя и погладила его по щеке. – Никуда и никогда. Пока нас не разлучит смерть».

Тарвик принес охапку свеженаломанной гарты, затейливо сложил и поджег. Неровный свет заиграл на его смуглой и бледной коже – даже в этом полумраке было видно, как он бледен. Женя почувствовала угрызения совести за то, что почти не вспоминала о нем.

– Спит? Ну пусть спит. Жалко, что не поел.

– Так у нас же нечего…

– Ты меня плохо знаешь? – засмеялся Тарвик. – Чтоб я да упустил возможность пожрать? Купил на постоялом дворе хлеб, колбасу и сыр. Может, разбудить его? А, нафиг, не помрет до утра. Пусть лучше отдохнет. Ну рассказывай, как ты?

– А…

– Рассказывай, – перебил он жестко, – и не волнуйся, я тоже расскажу. Потом. Мы живы и даже не покалечены, это уже много.

Женя вздохнула и начала рассказывать, и заняло это очень немного времени, потому что она сумела не отвлекаться на свои переживания и страхи, а излагала только факты. О чем уж тут можно было долго говорить, если основное время у «тройки» уходило на уточнение одного и того же?

– Сработала история, значит, – задумчиво произнес он. – Неплохо.

– А откуда…

– Можешь не верить, но я действительно оказался там случайно. Следил за одним интересным человечком, но позорно его потерял как раз в окрестностях обители. Так что магическую атаку видел собственными глазами и девчонку около развалин подобрал. Она мне и рассказала потом об обители достаточно, чтоб сейчас пригодилось. Женя, она тебя не разоблачит, потому что умерла она. Натурально у меня на руках, через несколько дней. Спокойно и тихо. Атака ее зацепила основательно, хотя поначалу она этого и не поняла. Совершенно непроверяемая версия.

– Не сказала б, чтобы я на месте «тройки» ей удовлетворилась. Что ты так смотришь?

– Женя, я понимаю, что тебе очень трудно мне верить… но либо ты мне поверишь, либо шансов у нас мало. Нам надо уходить отсюда, и туда, где нас не ждут. Я знаю такое место. Пересидим там какое-то время.

– Какое?

Риэль беспокойно задвигался, скривились губы. Женя начала ласково-ласково гладить его спутанные волосы и худое лицо, и он расслабился, задышал ровно. Руку Жени он так и не выпускал.

– Не знаю. Ты не поняла, почему они тебя не тронули? Они боялись. Поверили они или нет, не суть важно, они предполагают, что ты действительно Джен Сандиния, и боятся тебя трогать. Слух-то уже пошел.

– А удавить ее, то есть меня, тихонько нельзя было? Кто ж узнает?

– Можно. Удавить – это легко. Два возражения. Надо давить и тех, кто тебя видел, включая стражу. И второе… странное, но очень может быть, верное. Они не знают, чего можно ждать от Джен Сандиния. И тем не менее я не исключаю того, что нас постараются догнать, чтобы тихо удавить. Или перерезать, как получится. Ну что, поверишь мне? Не косись на него, он сделает то, что ты захочешь. От одного только счастья, что ты жива. Достал меня переживаниями на эту тему.

Если бы Риэль не сжимал ее руку, Тарвик получил бы в лоб. Нет, не получил бы, потому что, когда Женя свирепо взглянула на него, то увидела немолодого и усталого человека. Измученного не меньше, чем Риэль.

– А знаешь, он обманул мои ожидания, – сказал Тарвик, заворачивая остатки еды в бумагу. – Хорошо держался. Куда лучше, чем я мог вообразить. Ну да. Он тебя не сдал. Я ошибся. Люблю ошибаться таким образом.

– Его пытали?

– Да. Хорошо, хоть маг за него не брался. Они ж проверяют, что ты можешь выдержать. Риэль везунчик – он быстро терял сознание. В отличие от меня. Только ведь ему это выдержать было труднее, чем мне… Жень, не плачь. На тебя уже и смотреть страшно. Он жив и не покалечен… разве что психически. Это, сама понимаешь, стресс даже для меня, а что уж о нем говорить. И что удивительно: он держался в камере. Ни одной фразы себе не позволил, которая могла бы навести на подозрения, что он врет. Ради тебя, Женька. И ведь не любовь между вами.

– А тебе и завидно, – безжалостно бросила Женя.

– Завидно, – согласился Тарвик. – Только в моей жизни такого быть и не могло, хоть иззавидуйся насмерть. Я другой. Не могу вызывать таких же чувств, как он.

– Ты сильный, – сказала Женя, чувствуя себя виноватой. Ну сколько ж можно ему мстить, да так мелко и глупо, за то, чем в конечном счете она довольна? Не будь Тарвика – не было бы Риэля. – Ты не можешь вызывать таких чувств, как он, не потому, что ты хуже. Ты сильнее. Хотя ты хуже. И я тоже.

Тарвик улыбнулся, но ничего не ответил. Почему он не ложится спать, он выносливый, двужильный, но зачем самому себя мучить, когда этим охотно занимаются другие?

– Ты решил нести ночную вахту?

– Вовсе нет. Бессмысленно. Мы никакого сопротивления все равно оказать не сможем. Он не боец в принципе, я – сейчас, ну а ты хрупкая девушка из обители Химен… Я, Жень, дышу воздухом свободы. Не думал, что удастся. Сейчас лягу. Тоже ведь устал.

Он не просто устал, как заметила Женя на следующий день. Он смертельно устал. Чем он держался, она не понимала. Волей. Больше нечем. Они шли медленно, часто останавливаясь, чтобы передохнуть. Примерно за неделю добрались до города, где Тарвик исчез ненадолго и вернулся с транспортным средством – таким же, на каком вез Женю в Комрайн, нечто вроде ландо на высоких колесах.

– Ты где деньги взял? – поразился Риэль. Тарвик ухмыльнулся, и Женя укорила себя: ну как же не поняла, дура набитая, что этот прохиндей просто не может не иметь заначек на черный день, недоступных для официальной конфискации! Но ведь тогда получается, что они ему нафиг не нужны были и прекрасно бы он без них справился…

Тарвик перебил ее мысли.

– Риэль, ты умеешь править? Мне, признаться, не хочется напрягаться, одной рукой неудобно. Если от Жени отрываться не хочешь, она может сесть рядом с тобой, а я, как барин…

Риэль улыбнулся, неохотно отпустил Женину руку и взобрался на козлы, оборудованные, кстати, вовсе не жесткой лавкой, а весьма удобным сиденьем на двоих. Женя и Тарвик загрузились внутрь.

Оказалось, не заначка, хотя Женя девушка умная и все поняла правильно, хотя и не до конца. Давний знакомец, который, естественно был ему должен, позволил воспользоваться его собственной коляской, а на месте Тарвик просто наймет кого-то перегнать ее обратно. До заначки надо еще доехать. Риэль вряд ли сможет петь в ближайшее время. И в обморок не надо, даже у сволочи с жезлом кары рука не поднялась его калечить. Психологическая травма. Тут поможет только время… и Женя.

Женя поцеловала его в щеку, вызвав некоторое потрясение. Ну и пусть потрясается, пусть думает что хочет, не дурак, сообразит, что это одновременно извинения за дурацкие подколы и благодарность за хлопоты. Она задумалась, глядя не по сторонам – пейзажи ее не трогали, а в спину Риэлю. Старая белая рубашка стала ему откровенно велика, придется откармливать. Надо будет – на панель пойду. Или еще лучше в содержанки, это тут практикуется не меньше, чем на Земле. Если бог дал привлекательную внешность, не грех ей и воспользоваться. Пением заработать получится вряд ли, то есть на троих и правда не заработать, не те таланты, за ее концерты разве что поесть дадут да на сеновал пустят, но хоть что-то, хоть как-то. Интересно, можно ли найти здесь филиал банка Комрайна? Ведь можно считать, что день настал черный, а там еще прилично денег. Итак, почему Тарвик не воспользовался своими заначками сразу или хотя бы когда немного оклемался? Зачем ему нужно идти рядом с ними? Рядом с ней. Не все так чисто с этой самой Джен Сандиния, и Тарвик, похоже, знает куда больше, чем говорит. Всегда ли знал, или выяснил, пока в бегах был?

– Я не Джен Сандиния, – пробормотала она, вдруг обнаружив, что прислонилась плечом к соседу, а сосед улыбается одновременно и насмешливо, и снисходительно, и ласково, и, хотя на нее и не смотрит, о ней думает.

– Не знаю, Женя. И пусть уж лучше они считают, что именно ты.

Очень емко получилось это «они». Может, и правда, ее не трогали, потому что чего-то опасались? Уж они знают, что это за зверь такой и почему командор ордена так был ей рад, что не побоялся всю свою банду ликвидировать…

Женя рассказала ему об этой банде и об этом командоре. Тарвик согласился: точно, ликвидировал непременно, но страдать по этому поводу не стоит, по большей части разбойников петля плачет, а по меньшей – бессрочная каторга, меньше мусора – легче дышать. Слухи о появлении Джен Сандиния росли и ширились, менестрелям просто пофигу, а он вот интересовался. При этом никто ведь особенного внимания на Женю не обращал, так что опасаться особенно нечего… Впрочем, у Тарвика тоже психическая травма, голова не соображает – после того, что было, опасаться есть чего. Почему к заначке не кинулся? А головой подумать? Хотел, чтоб о нем для начала забыли покрепче. Все очень просто: нормальный здравый эгоизм.

– Врет он, – не оборачиваясь, бросил Риэль. О тонком слухе менестреля они как-то не подумали. – Не слушай. Почему-то ему хочется казаться хуже, чем он есть. И он прав. Я не уверен, что смогу петь. Я попробую, конечно.

– Ты будешь вспоминать, как эта скотина обещала тебе жезлом по горлу поводить, – вздохнул Тарвик, – или заставить тебя его подержать. Не спеши. Выкрутимся и без твоего пения, королек.

– Выкрутимся? – усмехнулся Риэль. – Ты всерьез считаешь, что можно скрыться от Гильдии магов?

– Абсолютно. Вот если бы у них были официальные причины нас искать – да, шансов маловато. Но они ж искать нас будут втихую.

– Ты меня утешаешь или просто по привычке врешь? У нас и сейчас шансов нет. Мы приметные. Или на Гатае часто стали встречаться рыжие? Да и меня знают не только в Комрайне.

– Хотел утешить… Ну ладно, шансов у нас мало, однако есть.

– Козыри в рукаве? – спросила Женя. Он кивнул, но распространяться на эту тему не стал.

Несколько дней они ехали в коляске, останавливаясь только чтобы купить еды. Рогатые кони, оказывается, скорость развивали приличную, побольше, чем племенные рысаки на ипподроме, бежали мерно и очень быстро, по словам Тарвика, по хорошей дороге могли разогнаться километров до тридцати в час и держать этот темп весь день. На привалах Риэль распрягал рогача, и тот бродил кругами, хрупая травой, но далеко от лагеря не отходил, спутывать его нужды не было. «Умные твари, – с нежностью сказал Тарвик, оглаживая черную длинную морду, – умнее некоторых людей». Женя решила перестать бояться острых рогов и тоже погладила, и животина потянулась к ней совершенно по-лошадиному, взяла мягкими губами угощение и вообще всячески выказала расположение и добрый нрав. А ведь их едят…

Потом их догнали всадники. Было их аж шестеро. Они окружили коляску и молча подождали, когда Риэль спустится с козел. Женя выскочила, не воспользовавшись ступеньками, а вот Тарвик вылез медленно и не без труда. Никаких вольностей или грубостей не было, хотя один из всадников был Жене хорошо знаком, он был из той троицы, которую она прощать не захотела. Он спешился, довольно вежливо поклонился и чрезвычайно культурным тоном сказал:

– Тан Хайлан хочет видеть Риэля. Разумеется, ты, девушка, можешь его сопровождать.

– Что это за гуси? – осведомился Тарвик. Здесь назвать мужчину гусем было похуже, чем дома – козлом. Однако всадники, хотя и закаменели, промолчали, а непрощенный сухо спросил:

– Это тоже твой спутник, Риэль? Не попал ли ты в плохую компанию? Давай, лезь в коляску, прокатимся. Там и на троих места хватит.

Риэль молча повиновался, взобрался на пассажирское место, словно и не заметив Жени и Тарвика. Женя поднялась следом, села поближе и обняла его за талию. Тарвику осталось достаточно места. Место на козлах занял один из людей Хайлана.

Тарвик не задавал больше вопросов, хотя и намеревался, но глянул на помертвевшее лицо Риэля и прикусил язык. Коляску развернули в обратном направлении и ехали совсем недолго. Женя подумала, что обнаружили их случайно, а вот Тарвик, наверное, считал, что его старания пропали даром: раз какой-то тан Хайлан нашел, то уж Гильдия магов найдет всенепременно.

Это была гостиница из роскошных, но почти пустая. Может, Хайлан ее всю откупил, чтоб никто под ногами не крутился. Шагавший, словно заведенная кукла, Риэль все так же не смотрел по сторонам, но руки Жени не выпускал. Тарвик тащился сзади. Тан Хайлан встретил их с распростертыми объятиями. Натурально. Раскинул руки и обнял Риэля, а потом Женю. Тарвика обнимал не стал, покосился крайне неприязненно и холодно спросил:

– Неужто и этот твой спутник? М-да… жаль, что ты связываешься со всяким отребьем. Но я очень рад тебя видеть, мой дорогой. Женя, милая, ты не больна? Ты так похудела… Ничего, за несколько дней я постараюсь тебя откормить. Женщина не должна быть тощей, верно?

– Хайлан, – глухо проговорил Риэль, – я тебя умоляю: не сейчас…

– Иди в комнату, дорогой, – приказал Хайлан мясляно-железным голосом. – Давай не будем возвращаться к прежним проблемам, хорошо? Женя, располагайся, Арисса тебе поможет. Ну и этого… разместят. Скажи только, это твой друг или Риэля?

– Общий, – буркнула Женя, – то есть ничей. Он наш спутник, вот и все.

– Ну и славно, – обрадовался Хайлан, снова смерив Тарвика неровным взглядом: в нем чередовались отвращение и любопытство. – Располагайтесь. Отдохните, примите ванну, поешьте…

Он закрыл за собой дверь спальни, а Женя… В общем, Тарвик был потрясен, хотя уже ознакомился с исконно русской лексикой в ее исполнении. Всеобщий был крайне богат на подобные выражения, мог бы и с русским посоперничать, но родной язык все же казался выразительнее. На Ариссу Женя просто рявкнула: «Оставь меня в покое!» – и, втащив Тарвика за руку в предназначенную ей комнату, выразилась еще пару раз.

– И что это за личность? – спросил Тарвик. – Жень, не время для секретов.

В две минуты Женя сообщила, что это за личность, называя ее попеременно то по-русски козлом, то по-местному гусем. Тарвик покачал головой.

– Этого ему только не хватало… Женя, дело даже не в его душевном состоянии. Ему элементарно больно будет. Потому что сволочь эта с жезлом тоже геев не любит. Ты меня поняла, да? Риэль почти сразу сознание потерял, да только ведь все равно… Слизистые реагируют на этот жезл…

Женя расплакалась. Никуда не годится. Сколько лет держалась, и тут словно клапаны сорвало, такая рева, просто хрестоматийная истеричная девчонка, а уж в ее-то годы… Ну вот еще не хватало, Тарвик будет ее утешать… Она уткнулась лицом в его плечо и проревелась.

И часа не прошло, как их позвала Арисса. Недовольный Хайлан, босой и в одних штанах, расхаживал по большой комнате, а тройка телохранителей (или кто они?) провожала его глазами. Эти-то зачем?

– Женя, в чем дело? Они вас обидели? – он небрежно повел головой в сторону своих людей.

Женя не успела ответить. Тарвик, только что стоявший так, что, казалось, едва не падает, в пять секунд вырубил двоих людей Хайлана. Третий, самый, наверное, тренированный, успел вырвать черт знает откуда метательный нож, и Женя решила наконец проявить свои таланты: брыкнула ножкой, и очень удачно, даром что больше года не занималась, и тот прилег рядом с остальными. Арисса собралась было завизжать, но Женя сдернула роскошное покрывало с кушетки и еще в пять секунд обмотала им старушку.

– Не бойся, Арисса, не убьет он твоего Хайлана.

– Конечно, не убью, – удивился Тарвик. – Зачем мне это надо? Ты, высокородный тан, не дергайся, не успеешь увернуться, и целиться я буду не в горло, а в другое место. Давай поговорим, хорошо? Женя, ты бабуле рот заткни все-таки. Знаю я этих верных нянечек.

– Если ты закричишь, Арисса, он вынужден будет убить Хайлана, – сымпровизировала Женя, – а если будешь вести себя хорошо, то ничего страшного не случится.

Арисса плотно сжала губы. Поверила. Тарвик, поигрывавший тем самым метательным ножом, утомленно присел на кушетку.

– Сядь, тан, не отсвечивай. Я тебе сейчас объясню причину полного отсутствия энтузиазма у Риэля. Не бойся, причина – вовсе не его нежная страсть ко мне. Меня он терпеть не может. Ты не увидел разве, что ему больно?

– Женя, кто это? – сквозь зубы спросил Хайлан, благоразумно не делавший резких движений. Женя пожала плечами:

– Давний знакомый Риэля. Но не друг. Как видите, прощенный преступник. Выслушайте его. Или, если хотите, я объясню.

Тарвик покачал головой.

– Лучше я. У меня убедительнее получится. Ты слышал о жезле кары, тан Хайлан? Слышал, я вижу. Что чувствовал Риэль, когда ему этот жезл сунули туда же, куда ты совался? Уж прости, получилось так, что я втянул их в свою жизнь, и Риэля пытали. Ему не до тебя и ни до кого-то другого.

– Пытали… – почти беззвучно повторил Хайлан, бледнея на глазах. Любит он Риэля. Любит. Просто собственник. Не умеет любить, не подавляя. – Женя, неужели… – Он вдруг закаменел и отрывисто спросил: – Кто?

– «Тройка», – вздохнул Тарвик. – Ты уж прости, но и тебе Гильдия магов не по зубам.

– Откуда тебе знать, что мне по зубам? – процедил Хайлан. – Женя, освободи Ариссу, ей неудобно. Она не станет кричать.

– Ты уж извини, – простецки прищурился Тарвик, – но ведь иначе ты не стал бы меня слушать. Эти твои очухаются…

Хайлан скривился. Ну да, зачем ему телохранители, которых покалеченный немолодой мужчина в компании с хрупкой девушкой за несколько секунд вырубают весьма качественно.

– Отпустите его, тан Хайлан, – попросила Женя. – Пожалуйста. Ему и так очень плохо.

Не обращая внимания на Тарвика, Хайлан подошел к ней, взял за плечи и крепко встряхнул:

– За кого ты меня принимаешь, девушка? И от кого вы бежите? Можете ли вы убежать от Гильдии магов?

– Мы попробуем.

– О, Создатель! – прошипел Хайлан, и Женя немножко посочувствовала Гильдии. Может, маги его и сожрут, но он успеет им крепко напакостить. Почему-то Женя была в этом уверена. Тарвик вдруг мальчишески улыбнулся.

– Женя, ты б пошла утешить Риэля? Нет, никаких тайн, можешь остаться, конечно. Я думаю, нам с таном Хайланом есть о чем поговорить. А, тан? Найдется? Хочется поговорить о злых людях, так жестоко обижавших нашего милого Риэля?

Ну да, подумала Женя, направляясь в спальню. Обижать нашего милого Риэля позволено только тану Хайлану, да и то: какие обиды, это он все от любви, от привязанности, избавиться от которой он не может уже семь лет, не может не видеть это совершенство и не обладать им.

Риэль, абсолютно без ничего, лежат лицом вниз, уткнувшись в согнутую руку. Услышав шаги, он глухо и безнадежно проговорил:

– Хайлан, пожалуйста…

Женя села на кровать – настоящий сексодром – и коснулась его мягчайших волос.

– Он не придет.

Риэль повернул голову и сделал неловкую попытку натянуть на себя простыню. Женя его укрыла, раз уж такой стеснительный, поцеловала в щеку.

– Не бойся, мы его не убили и даже не побили. Тарвик просто рассказал… Тебе очень больно?

– Не очень, – тихо ответил он. – Не в боли дело. Это почти всегда сопровождается болью, но не только ею. Просто… просто я…

Тонкое бледное лицо исказилось. Он резко перевернулся на живот, чтобы Женя не увидела слез на глазах. Или на щеках. Женя прилегла рядом, обняла его и подумала в очередной раз: ну почему я его совершенно не хочу, никаких, даже самых смутных, признаков вожделения? Он не хочет – и это понятно, но я-то почему? Ведь не мужчина – идеал просто, мягкий, внимательный, заботливый, симпатичный… Слабый? Но разве ж это недостаток? Слабый ли, кстати говоря, ведь не оправдал ожиданий Тарвика – не сдал. Выдержал те пытки, какие могло выдержать его тело… А душа пострадала больше.

– Что я делал бы без тебя? – сдавленно, но уже как-то свободнее произнес в подушку Риэль.

– То же, что и я без тебя. Был одиноким. Продолжал быть одиноким. Надо ж было встретиться людям из двух разных миров… Ты ничего не рассказывал о том, что было там.

– Не хочу. Хочу забыть.

– Но ведь не забудешь, – вздохнула Женя.

– Тебя и правда не трогали?

– Чем поклясться?

– Верю. Нечего мне рассказывать. Все то, что говорил Тарвик, только мне меньше досталось. Знаешь, он этого, с жезлом, отвлекал на себя. Дерзил, оскорблял. Я и не знал, что человека можно вывести из себя парой слов. Я понимаю, с тобой Тарвик поступил скверно, но знаешь… он не плохой человек.

Он не плохой, подумала Женя, продолжая гладить легкие волосы и нежную кожу. Он настолько себе на уме, что, может, и сам себя не особенно понимает. Есть ему дело до Джен Сандиния, знает он, что это такое или нет, но уж не ради себя бродит он следом за менестрелем и его ученицей. Хитроумный Тарвик уж точно изыскал бы способ добраться до заначки и засесть где-то в тиши и покое, дожидаясь, пока не вернется подвижность руки. А кстати, уже. Он, конечно, не совсем хорошо ей владеет, но способен брать нетяжелые предметы. Судорожное дыхание Риэля становилось ровнее. А может, пнуть тана Хайлана разик, но так, чтоб о предмете своего вожделения он мог только вспоминать, а больше ничего не мог? Разве что любоваться совершенством.

Хайлан зашел, разумеется, без стука – к себе-то в спальню. Риэль повернул голову и печально на него посмотрел. Женя, снова превращаясь в благонравную и в меру застенчивую девушку, села на краю кровати, сложив руки на коленях. Хайлан многозначительно хмыкнул и сел с другой стороны.

– Почему ты не сказал мне?

– Разве ты меня слушаешь?

Ну и чем Хайлан отличается от «тройки»? Женя тихонько вышла. Пусть разбираются. В гостиной был только довольный Тарвик.

– Собирайся. Мы, кажется, нашли добровольного помощника. Как он будет пакостить Гильдии, его проблема, но вот нам он готов помочь. То есть, само собой, не нам, а Риэлю. Влюблен он, что ли?

– Ага, – кивнула Женя, – как ты в меня.

Тарвик слегка смешался – или изящно это сыграл, покачал головой и серьезно проговорил:

– Женя, я любил тебя. Не так, как ты того заслуживаешь, не так, наверное, как положено, но я иначе не умею.

– Пятьдесят тысяч золотых, конечно, существенно привлекательнее.

– Символ это, – криво усмехнулся Тарвик. – Символ независимости и отсутствия необходимости прогибаться под каждого, кто сильнее и богаче. У Риэля своя свобода, у меня своя.

Женя очень серьезно покивала и пошла собираться. Собственно, они и не распаковывались, так что она просто вытащила в гостиную все три рюкзака и все три футляра с инструментами. Сможет ли Риэль петь? Сможет. Рано или поздно все стирается, самые сильные ощущения остаются всего лишь горькой памятью. Он смог петь после смерти Камита и ухода Матиса – ох, твое счастье, Матис, что ты уже умер, попался бы ты мне под руку, не отделался бы так легко, как вырубленный охранник.

– Тэквондо или у-шу?

Ответить Тарвику Женя не успела. Появились Риэль, бледный и подавленный, и Хайлан, сосредоточенный и гневный.

– Как только Арисса принесет еду, можно отправляться, – сухо бросил он. – Ты все запомнил. Тарвик? Денег не жалей, меняй лошадей – и дальше до самого Уэлита, а там…

– Я помню, – оборвал его Тарвик. – Не волнуйся. Я и сам очень заинтересован в том, чтобы добраться до места целеньким. Риэль, ты так?

Женя ущипнула его за ляжку так, как может ущипнуть только злая женщина. Или очень злой гусь-вожак. Тарвик послушно заткнулся. Арисса принесла полную корзину еды, и они, провожаемые лично таном Хайланом, погрузились в его карету, а на козлах разместился тот самый непрощенный. Не чревато ли?

– Нет, – объяснил Тарвик, когда они уже разместились внутри: Женя и Риэль на раскладных диванах, а Тарвик разлегся на скамье напротив. – Он крепко повязан и, хоть ты тресни, предан Хайлану больше, чем тому самому бы хотелось. Ри, подбодрись. Все не так плохо.

– Не называй меня Ри, пожалуйста, – тихо попросил Риэль. Тарвик приподнял бровь, но не возразил и скоро, как показалось Жене, задремал. Ведь он просто бодрится, а на самом деле ему очень плохо, подумала Женя. Сколько раз замечала, как его смуглую физиономию заливает синеватая бледность, но едва она собиралась поинтересоваться его самочувствием, он начинал что-то говорить, шутить, в общем, всячески отвлекать от себя внимание. Он ел вдвое меньше, чем раньше, и ел далеко не все, он перестал пить вино, у него изменилась походка, и, черт возьми, ему трудно было подниматься по лестнице. И что делать, если он даже говорить об этом не позволяет? Супермен чертов…

Риэль смотрел прямо перед собой, как всегда, когда заглядывал в прошлое. О чем он думает: Камит, Матис, Хайлан, «тройка»? Самый безобидный человек из всех, кого она здесь встретила. Тогда за что ему эти испытания? Плата за данный Создателем талант? Жизнь поэта не только в России страшна? Тьфу, на патетику потянуло…

Бесконечное покачивание кареты утомило Женю, но мужчины, похоже, почти наслаждались отсутствием необходимости двигаться, потому она делала вид, что безумно рада возможности расслабиться и ничегошеньки не делать. Тарвик умудрялся большую часть времени дремать, а вот Риэль – нет, то в окно смотрел равнодушно, слегка отодвинув шторку, то перед собой, то на Женю – с нежностью и умиротворением. Разговаривали они немного. Риэль немного отходил, даже рассказывал кое о чем из тюремной жизни. В отличие от Тарвика, он чувствовал себя неуютно без одежды, хотя наготы вроде бы и не стеснялся, но одно дело, когда ты сам раздеваешься, и неважно по какой причине, и совсем другое, когда тебе велят раздеться и ты торчишь пнем без ничего в присутствии троих более чем одетых мужчин. Это даже не унижает – это убивает. Понимаешь, что ты для них просто не человек, пыль под ногами, пройдут – и не заметят. А пыли зачем прикрывать наготу? «Ты радуйся, что сложен хорошо, – подал голос вроде бы дремавший Тарвик, – было б у тебя пузо и кривые ноги, ты в себя еще хреновей чувствовал. Хоть тело красивое…» – «Ты оценил?» – ехидно спросил Риэль, и Тарвик поперхнулся, немножко чересчур демонстративно.

Унижала не причиняемая боль, но беспомощность, еще большая, чем с Хайланом. Ты никто и ничего поделать не можешь, ты даже не принимаешь правила игры, ты им подчиняешься, и это все равно не помогает. Если не возражать Хайлану, следовать его требованиям, то даже возникает некоторая иллюзия обоюдности. Здесь же даже намека нет на то, что ты – человек. Ты отвечаешь, и тебе изначально не верят. Впрочем, не то что не верят, но считают своим долгом непременно спросить еще, и еще, и еще – а вдруг ты запутаешься в своей лжи или в своей правде, и тогда можно будет уцепиться за эту путаницу и начать все сначала…

Сыскарь ничего против Риэля лично не имел. Допрашивал, морду бил – и правда, жутко больно, когда кончиками пальцем наотмашь, переспрашивал, и Риэль как личность его вовсе не интересовал. Не было такой личности. Был говорящий предмет, и надо было добиться, чтобы предмет говорил только правду. Как Риэль настраивал виолу, подтягивая или ослабляя струны, так и сыскарь настраивал его на истину. А вот второй, который с жезлом, Риэля ненавидел и презирал одновременно, хотя это, казалось бы, и невозможно. И настолько сильно, что его удерживал маг, да и в невыразительных глазах сыскаря Риэль порой ловил то ли осуждение коллеги, то ли сочувствие к себе. Понятно, что он презирал мужеложца, не редкость, мягко говоря. Но почему он ненавидел менестреля? Почему он был так зол, когда ему не позволили лишить Риэля голоса или пальцев? Риэлю хватило испытанного ужаса перед такой перспективой. Дело даже не в том, что он не смог бы заработать – он не рассчитывал выйти оттуда живым, ведь и Тарвика выпустили не просто так, на него, как на живца, ловили… Заработать можно и как-то иначе, можно, наконец, вернуться в Сайтану, он неприхотлив, а братья и сестры добры, прокормят. Но как можно не петь?

Только все равно… Все равно. Не получается. Он пробовал. Горло перехватывает при одной только мысли и пении. Словно кто-то невидимый пытается задушить.

– Пройдет, – сообщил равнодушно Тарвик. – Ты и пострашнее чего переживал. Однако все равно петь начал. Тебя ж не убили, язык не отрезали, легкие не выдернули, а песня – твоя жизнь. Значит, будешь жить.

Останавливалась карета только для того, чтоб они смогли отлучиться в кустики, слегка размять ноги, даже ели на ходу. Вознице хватало для сна нескольких часов, но они все равно не выходили из кареты. Женя потеряла счет времени, да, собственно, и не вела его здесь – смысла не было считать дни, как считала их дома: два дня до выходных, четыре с половиной месяца до отпуска, неделя до Нового года… На Гатае не было времени…

Потом Тарвик решительно выгнал их из кареты, кивнул вознице и свернул в лес, густой, мрачный, неприветливый. В нем не ощущалась жара, но не было и ветра, потому они не особенно мерзли ночами, хотя спать старались поближе друг к другу, то есть Женя с Риэлем, как обычно, ложились спина к спине, а Тарвик подкатывался к ним поближе. Жизнь теряла смысл.

Женя устала меньше мужчин, зато отупела больше. Она автоматически переставляла ноги, где-то глубоко внутри удивляясь, что Тарвик на это еще способен. Верить в то, что он болен, не хотелось; он казался не то чтоб несокрушимым, но близко к этому. Получалось, без него, соблазнителя, прагматика и циника, никуда? А с другой стороны, не он ли втравил их в эту тяжкую и грязную историю? То есть втравились-то они совершенно добровольно: ведь не обуяй их нелепое в данной ситуации желание помочь, так и ходили бы по Комрайну без забот и осознания времени. Как птицы.

Тарвик, словно понимая ее подспудные мысли, поворошил ветки – гарта в этих местах, увы, не росла – и полюбопытствовал:

– Убедились, что за души прекрасные порывы, – при этом он подмигнул Жене, – приходится платить дорогую цену? Раскаиваетесь?

Женя промолчала, но не потому что раскаивалась, просто у нее язык не ворочался от тупости, а Риэль после непродолжительной паузы, которую он потратил на раздумья, покачал головой:

– Нет.

– А обосновать? – в точности копируя интонацию… господи, чью? как звали-то ее – Леночка, Катенька, Милочка? в общем, копируя интонацию кого-то из прежней Жениной жизни, спросил Тарвик. Риэль обнял колени, пристроил на них подбородок и, не сводя глаз с огня, обосновал:

– Мне, конечно, не может нравиться, что наша жизнь сломана, и похоже, окончательно. Но не уверен, что мне было бы хорошо и спокойно, если бы мы прошли мимо. Я только бы и думал о том, что с тобой и жив ли ты вообще…

Тарвик усмехнулся:

– Ну ты сравнил! С думами о моей печальной участи ты бы примирился… ну, хотя бы со временем. Ты и похуже чего переживал.

– Вот мне этого и хватило. Я уже чувствовал себя предателем. Если бы тебя там все же казнили, я бы, разумеется, пережил эту трагедию… и даже без особенного ущерба.

– Ну, допустим, я жалею, – сказала Женя, – и что? Волосы на себе рвать? Разве что-то изменится? Кроме того, что ты с удовлетворением подумаешь о том, что всякому великодушию есть пределы.

– Слушай ее больше, – улыбнулся Риэль. – И она не жалеет.

– Я, Женя, и так знаю, что всякому великодушию есть пределы, – сообщил Тарвик. – И уж поверь, никакого удовлетворения… кроме того, что начну думать, что вы решили наконец быть чуть пореалистичнее. А ты решила, в отличие от него.

– Она не жалеет…

– Не жалеет, не жалеет. Я не об этом. Она разумно рассуждает: а что проку жалеть, если это ничего не изменит… Ладно. Давайте спать.

Ночь была холодная для Гатаи, но Женя не очень замерзла, и закалилась уже, и от Риэля шло тепло. Утром Риэль пошел к озеру половить рыбу: они давно уже перешли на подножный корм, из всех запасов осталось немного галет, даже соль кончилась. Правда, они не голодали, и грибов в лесу хватало, и ягод, и орехов, и черт знает чего еще, да и Тарвику удавалось подстрелить мелкую живность – арбалет ему, как ни странно, вернули вместе со всеми вещами. Тарвик закинул за голову руку – левую, для правой такой экстрим еще никак не годился – и разглядывал небо, смутно просвечивающее сквозь листву.

– Он ни разу даже флейту не достал, – сумрачно проговорил он, – и это мне не нравится. Даже тебя не заставляет играть. Жень, может, подашь ему пример?

– Что у тебя болит, Тарвик?

Он медленно перевел на нее взгляд все так же блестящих коричневых глаз.

– А что у меня не болит? Не обращай внимания.

– Не могу. Тебе совсем плохо. Почему?

– Жезл. То есть я так думаю. Эта штука явно что-то излучает. Это что-то раздражает нервные окончания, всего лишь причиняя боль. Но я думаю, если им не просто касаться тела, а прижимать его сильно и подолгу, ткани начинают разрушаться. И думаю, что необратимо. Ну что смотришь испуганно? Ну да, похоже, я умираю. Только не завтра это случится, и даже не послезавтра. Мы успеем дойти. Должны успеть. Сердце работает нормально, а вот прочий ливер… желудок, как видишь, разваливается, печень…

– Ведь тебя знакомил с анатомией маг, почему ты думаешь, что это из-за жезла?

О чем я говорю? Ну какая разница? Он умирает, а ты поддерживает светскую беседу в стиле Тарвика Гана.

– Знаешь, Женя, маг, скорее всего, просто убеждал меня в том, что у меня завязываются в узел кишки или перекручивается желудок. Или воздействовал непосредственно на тот участок мозга, который отвечает за боль. А этот – действовал. К тому же маг не показывал мне, где у меня позвоночник, а этот козел… Заметно, что мне трудно идти, да? Ничего. Прорвемся. За Риэля не бойся, к его счастью, ему хватало прикосновения. Но на всякий случай слушай меня внимательно…

Послушать не дали. Коротко вскрикнул Риэль, и оба вскочили, причем Женя куда резвее, потому что Тарвик потратил секунду на то, чтобы потянуться за арбалетом.

– Брось, – сказали ему, – или дружку перережут горло.

– Дружку? – удивился Тарвик, выцеливая кого-то в кустах. – Вот уж не думал, что меня можно заподозрить в дружеских чувствах.

Но арбалет он бросил. Очень удобно бросил, при необходимости и достать можно было легко. От озера, подталкивая копьем в спину, привели Риэля. Их было всего пятеро. Разбойники? Сыскари? Губы Риэля слегка кривились, да и сам он перекашивался набок, но следов крови не было. Просто ударили. Скоты.

Тарвик дождался удобного момента и подал пример. Как он, полумертвый, умудрялся так двигаться? Женя, собственно, и не следила за ним, потому что занята была: она вырубала намеченных. С первым никаких осложнений не возникло: получив крепкий пинок в самое уязвимое место, он рухнул в свежеразведенный костер и теперь не знал, то ли кататься по траве, гася вспыхнувшую одежду, то ли в классической позе ударенного в пах корчиться на этой траве. А вот второй, имевший пару секунд на то, чтоб оценить ситуацию, ее оценил и начал сопротивляться. Женя не тренировалась давным-давно, и ее счастье, что он не тренировался никогда, поэтому после некоторых усилий она его все-таки вырубила основательно. Тарвик к этому времени разложил своих. И надо было видеть лицо потрясенного Риэля…

– Мы побеждали врагов, а ты их связывай, – хмыкнул Тарвик, переводя дыхание. – И покрепче.

Риэль кивнул и принялся за работу. Минут через десять все пятеро лежали в рядок, аккуратно упакованные широкими веревками, которые Риэль нарезал из их штанов. Трусов он им тоже не оставил – так, на всякий случай. Женя стыдливо отвернулась, но успела убедиться в том, что и на гениталиях случаются синяки.

– Собирайтесь, – скомандовал Тарвик, – а я их расспрошу… Если визжать будут, не надо умолять меня о гуманности, я ее потерял в дороге.

Риэль порывался поумолять, потому что Тарвик и правда не отличался деликатностью, но Женя ему не позволила. Не убьет. Да если и убьет. Почему-то это ее не взволновало нисколько. Отупела. От однообразия убегания.

– Разбойники, – со смесью облегчения и почему-то сожаления сообщил Тарвик. – Причем начинающие. И неудачливые – тоже бегут. Для нас это нехорошо – погоня за ними есть, так что они пусть тут полежат, а мы сматываемся. В хорошем темпе.

Женя не стала спрашивать, сможет ли он сам поддерживать этот хороший темп. Они отошли уже на приличное расстояние от связанных разбойников, когда Риэль вдруг спросил, не может ли кто помочь Тарвику. Тот засмеялся.

– Не знаю. Вряд ли, разве что высшие маги. Как ты думаешь, они станут это делать?

– Ты что-то хотел мне сказать. Велел внимательно слушать.

Тарвик отмахнулся.

– Передумал. Нам, в общем, не так и далеко осталось. Не надо смотреть на меня с таким выразительным подозрением, подозревали вы меня давно, но помалкивали. Давайте так и оставим.

– Такая прекрасная была жизнь, – с тоской произнесла Женя. – Я была попросту счастлива…

– Вот-вот, – одобрил Тарвик, – истерику закати еще. В самый раз. Ко времени.

Не дождешься, подумала Женя, обиженно умолкая. Риэль взял ее за руку. Идти было совсем не трудно, высокой травы не имелось, даже переплетения корней под ноги не лезли. Ей – легко. Да и Риэль шагал, словно по дороге, приноравливаясь уже не под Женю, а под Тарвика. Тот насвистывал что-то без особенной мелодичности, и Риэль, не выносивший фальшивых нот, никак это не комментировал. Случившееся в очередной раз надломило Риэля. Женя не знала, сколько ему осталось до того, как сломаться полностью. Он почти все время был погружен в себя, говорил очень мало, словно через силу и был даже не подавлен. Отстранен. И хорошо если временно.

Они шли, регулярно делая короткие привалы, чтобы дать Тарвику перевести дух. Риэль переложил его немногочисленные вещи в свой рюкзак, и Тарвик слова не сказал, кивнул без особенной благодарности: это было просто рационально, потому что у него болела спина и идти ему было трудно. Когда они улеглись спать, Женя накрыла Тарвика своим платком – хоть какое-то, да тепло, и тот снова не возразил, завернулся в одеяло и быстро уснул. Вымотался он основательно. А ведь не так и давно Женя считала его своим ровесником…

Еще день, еще ночь, и еще… Без приключений, без неприятностей типа отсутствия воды и еды, еда в этом лесу была совершенно непуганая и сама под ноги лезла: Риэль поймал кролика голыми руками. Потом лес начал редеть, и Тарвик немного оживился. Последнее время он был сосредоточен и сух, лицо осунулось еще больше, нос заострился. Женя понимала, на чем он сосредоточен: левой – правой, левой – правой, и чтоб не сбиться с ритма, чтоб не чувствовать боли в спине.

– Стоять.

Это был не приказ, так – информация, и настолько убедительная, что мужчины замерли, а Женя и подавно. Вокруг не было никого.

– Мешки снять. Поставить на землю. Отойти на два шага. Оружие на землю. Женщины тоже касается.

Скучные инструкции. Только вот отказываться им следовать не собирался даже неслух Тарвик. Он отбросил арбалет, Риэль и Женя туда же отправили свои кинжалы. И тогда из ниоткуда появились люди. То есть, они появились из-за деревьев, из кустов, встали из густой травы, но так неуловимо, что именно – ниоткуда. И одеты они были так, что с трех шагов могли слиться с пейзажем. Своего рода камуфляж, разве что чуть более щегольской.

Один подошел поближе, пока остальные держали их на прицеле. Женя оторопела. Такого не бывает. Вообще. Он был даже не красив, он был прекрасен, великолепен, потрясающ. Риэль – крокодил. Тарвик – урод. Райв – обезьяна. Пена золотых волос, совершенный овал лица, изумительного оттенка кожа, небывало синие глаза, тонкие неземные черты… Он был нечеловечески красив. И когда Женя сумела-таки оторвать от него взгляд, то убедилась, что и остальные – тоже. Нет, не все были синеглазыми блондинами. У одного волосы, вроде бы тоже золотистые, имели явственный розовый отлив, другой смотрел безупречными темно-розовыми же глазами, и это было безумно красиво. Как в японском мультике.

– Кто?

– Я Риэль, менестрель из Комрайна. Женя – моя ученица. Тарвик Ган – мой спутник, – торопливо ответил Риэль.

– Менестре-ель, – протянул синеглазый. – Ну только менестрелей нам и не хватало. Заблудились? В наши леса зашли? И что, никогда не слышал, что из наших лесов не выходят?

Женя ощутила у своего горла лезвие. Нет, не холодное. Оно было такое острое, что казалось горячим: Женя так и представляла, как сейчас кровь брызнет, а она теплая…

– Ну-ка спой нам.

– Я… я не могу петь.

– Спой. Или твои спутники умрут.

Риэль посмотрел на виолу, но синеглазый насмешливо покачал головой.

– Нет, ты без музыки.

– Что вам спеть? – обреченно спросил Риэль, не сводя взгляда с Жени.

– Что спеть? Ну, вот хотя бы «Карнийскую легенду».

– Я… – растерялся Риэль. – Боюсь, мне не по голосу…

Нож оторвался от шеи Жени и покачался у нее перед носом. Он был едва ли не прозрачный. Риэль опустил глаза, сосредоточиваясь, сменил позу и запел.

Боже мой… Женя, слышавшая его тысячу раз, знавшая, казалось, весь его репертуар и все его приемы, была потрясена. Какой там Гартус! Риэль выводил сложнейшую балладу, играя голосом так, как Гартус этого никогда не делал, и его звенящий тенор то летел, то плыл, то шептал… У Жени выступили слезы на глазах, когда он взял последние ноты – так небесно высоко, так чисто, так нежно…

– Неплохо, – резюмировал синеглазый. – Не будем мы убивать твоих спутников. А тебя?

– Да ладно вам, – вдруг сказал Тарвик. – Он ведь и поверить может.

– А ты? – удивился тот, с розовыми глазами.

– А я знаю, что слухи о кровожадности эльфов сильно преувеличены. Самими эльфами.

Мужчины засмеялись. Женя оторопело переводила взгляд с одного на другого. Хрестоматийные эльфы. Нечеловечески красивые. Чужие. Чужие?

– Откуда у тебя эльфийское имя, менестрель? Ты ведь Ри? А Эль – это фамилия?

– Я не… не знаю.

– На полукровку ты не похож… Хотя как только не шутит Создатель… Ну что, Тарвик Ган, ты, кажется, шел именно к нам?

– Нет. Надеялся не встретиться. Гостеприимство вам не свойственно, как и кровожадность.

– Вот как? Не исключено, что ты будешь разочарован. Я, Лин Манили, приветствую тебя, Джен Сандиния. Успокой своих спутников. Мы не станем есть их на завтрак.

Женя оторопела, когда мужчины сихнронно склонились перед ней. Тарвик облегченно вздохнул.

– И прости за жестокую шутку, – не выпрямляясь, но поглядывая на нее снизу вверх, проговорил эльф с притворным покаянием. – Видишь ли, редко менестрели людей действительно умеют петь. Он – умеет.

Женя на деревянных ногах подошла к Риэлю и обняла его, и он обнял, защищающе… хотя, наверное, это было даже смешно. Неважно. Зато ей так было спокойнее.

– Отдохнете у нас? – предлагающе спросил синеглазый Лин. – Уверяю, никакая погоня не рискнет войти в наши края.

– Даже Гильдия магов?

Эльф презрительно усмехнулся, что весьма понравилось Тарвику.

– Даже Гильдия магов.

Оказалось, они шли совсем рядом с поселком эльфов – маленьким, скрытым среди деревьев, отличавшимся от аналогичных человеческих поселений разве что красками: дома были неизменно выкрашены в ясные прозрачные цвета, ни на одной стене краска не облупилась, ни одна ступенька не была поцарапана. Этакий эталонно отремонтированный к приезду начальства военный городок. Потемкинская деревня. Хотя на самом деле эльфы всего лишь были занудными аккуратистами. Ни в одном дворе не было заметно никаких следов беспорядка, всякая вещь лежала на своем месте, если на цветнике положено было расти только «слезам девственницы», то и росли только эти самые слезы, и никаких посторонних травинок. Точно так же было и в одежде: «камуфляж» был идеально подогнан, не мешая двигаться. Здесь жили в основном охотники – вот и камуфляж – и сборщики всяких лесных даров, то есть самые что ни на есть мирные люди… то есть эльфы. Их феноменальная красота была столь изысканной и в то же время столь вызывающей, что напомнила Жене рекламных див, рассыпающих на экране обработанные компьютерными программами волосы. Но смотреть на них было приятно, потому что они перестали строить из себя злодеев, оказавшись вполне приятными, смешливыми и совершенно непонятными созданиями. Чужими. Сторонящимися людей по миллиону только им понятных резонов, причем настолько, что с удовольствием распространяли о себе невозможные ужастики. Эльфы не любили людей без видимых причин. Ни Риэль, ни Тарвик не припоминали никаких репрессий против них и никаких их восстаний. Жили – и жили. Оказывалось, что они относятся к какому-то государству – чихали и продолжали жить, как прежде. Особо наглые короли пытались требовать с них налоги, держа наготове чуть ли не армии, – они платили, но переставали торговать с людьми, и получалось, что людям эта торговля нужнее, чем эльфам, и уж никак не простонародью: эльфийская «ювелирка», эльфийская вышивка и прочие предметы роскоши были чрезвычайно популярны среди людей богатых. И как-то незаметно потуги королей сводились на нет. Людей в городах эльфов не принимали. Мест в гостиницах не оказывалось вообще, никаких и никогда, а ставить палатки запрещалось местными правилами, иногда только что придуманными, но непременно записанными и заверенными во властных структурах. Да и сами они вовсе не рвались общаться, приезжали только чтобы продать – купить, и чаще продать, чем купить. Жене вспомнилось риэлево «война с тамошними эльфами кончится плохо». Подумав, она спросила Лина, так ли это, и он со свойственной ленцой ответил, что даже не плохо, а гораздо хуже, потому что эльфы знают людей насквозь, зато люди совершенно не знают, чего ждать от эльфов. Маги? Ну а как же, есть. Потому и Гильдия ваша… то есть, прости, не ваша, конечно, вы от этой Гильдии и натерпелись…

Они и правда рассказали эльфам все, вплоть до метода, каким Тарвик проверял Женино соответствие приметам (это вызвало смешки в адрес проверяльщика), вплоть до методов пыток, каким подвергали Тарвика и Риэля. Женя еще попросила местных врачей, если они есть, осмотреть мужчин – и их тщательно обследовали, и вовсе не только визуально, но и с помощью какой-то техники – гибрид магии с технологией, по словам Лина, придумали именно эльфы, а люди то ли подсмотрели, что почти невозможно, то ли просто пошли по параллельному пути, разве что существенно позже. Риэль, благодарение создателю, оказался здоров, а Тарвику оставалось не более года жизни. Врач сообщил это с обычной безмятежностью, а Тарвик с той же безмятежностью пожал плечами. Вот руку ему подлечили. О процедуре он рассказывал больше в матерных выражениях, потому что жезл и тот причинял меньшую боль (Риэль поежился), но как только процедура прекратилась, прекратилась и боль. В том числе и в руке. Тарвик уж и поднимал ее, и вертел ею всяко, и кулак сжимал – нет, не больно совсем и нигде.

Спокойная уверенность – вот что их отличало. Такая же спокойная отчужденность. При всей благожелательности эльфы общались с ними совсем не так, как между собой. Тарвик втолковывал Жене, что эти эльфы – совсем не те, про которых она в книжках читала, это не Толкиен и не Сапковский, это просто иные, в смысле другая гуманоидная раса, ну сложилось так, что есть маргиты, есть люди, есть эльфы… много кто еще есть. Просто красивы они, как в Жениных книжках и описывалось. Полукровки бывают, но, во-первых, редко, а во-вторых, как всякий продукт межвидового скрещивания, они бесплодны. Разный геном. Льва и тигра тоже можно скрестить, что в Новосибирском зоопарке и сделали, ну вот, получилась отдельная клетка для лигра, и ничего больше. Тут то же самое. Вроде и гуманоиды (больше, чем маргиты, с теми потомства не бывает… хотя бродят нехорошие слухи), и в то же время другие. Их на Гатае не так чтоб много, процентов несколько от общего населения, и пытаться завоевать малочисленные племена перестали еще во времена смутных войн, то есть очень давно. Если эльфы мобилизовывались на войну, для агрессора все кончалось крайне плохо. Для начала они просто убивали командующего вражеской армией. Если не помогало – того, кто отдавал ему приказы. И вплоть до королей. Как им это удавалось, черт знает, все равно не скажут.

А Женя спросила. Пользуясь своим несомненно привилегированным положением. И ей спокойно сказали: «А магия на что?» И показали. Стоял перед ней тот самый, с розовато-золотистыми волосами, красавчик – и нету. На пустом дворе. И вдруг сзади прикасается к волосам. Женя чуть заикой не осталась. В общем, умели они отводить глаза, а для таких важных акций еще и использовали особым образом подготовленных бойцов. «Спецназ», – хмыкнул Тарвик, однако проникшись уважением. Может, потому что и сам был подготовлен особым образом.

Главным среди эльфов был не Лин, а другой, постарше, поосанистее, с пенными русыми волосами с явственным зеленоватым отливом и совершенно не гармонирующими темно-розовыми глазами. Японские мультики. И, как и в них, розовые глаза выглядели красиво. Женя попыталась ему объяснить, что никакая она не Джен Сандиния, а просто Женя Ковальская с другой планеты, но он только отстраненно и снисходительно усмехнулся: думай как хочешь, но он, Тай Гилени, привык верить своим глазам. И Женя может не волноваться, какая бы погоня за ними ни шла, не дойдут. Заблудятся в местных лесах, и никакая магия не спасет. Не жалко ли ей преследователей? Ну и правильно. Излишняя добросердечность опаснее откровенной злобы.

Риэль отходил. Отгонял пережитое. Смог взять в руки виолу, смог петь. Признавался, что повторить подвига и снова спеть «Карнийскую легенду» не рискнет и не сумеет, но в тот момент он поверил – заставил себя поверить – в то, что, если он не справится, Женю действительно убьют, потому что он совсем не знал, чего ожидать от эльфов, и если слухи о них правда хоть наполовину, основания для страха были. Эльфы слушали его, даже сдержанно похваливали – ему все равно было. Он не для них пел, а для Жени. И ее заставлял. Вспомнил, что она всего лишь ученица, и снова начались упражнения, снова уроки игры на лютне… Женя была крайне благодарна эльфам за то, что они снисходительно не комментировали ее вокальный дар, особенно после того как услышала поющего эльфа. Не менестреля. Просто сидел молодой парень на вполне деревенской лавочке, починял охотничий многозарядный арбалет и пел себе песенку на непонятном языке. Риэль признался, что не только повторить, но даже и запомнить не смог, а уж на музыкальную память он не жаловался никогда.

Женщины были аналогичные – то есть красивые до умопомрачения и чужие. Найти с ними даже подобия общего языка (а-ля Милочка… или Катенька?) Женя не смогла и решила не пробовать. Сколько они пробудут здесь – еще неделю? Вряд ли больше. Тарвика что-то гонит, куда-то он хочет их привести – ее привести, Женю, а они, как бараны (она – как овца), покорно идут и даже не расспрашивают. Предоставили право выбора самому сильному. Женя знала цену своей «слабости». Не была она ни мягкой, ни слабой, была чужой. В новый мир вживаться можно в детстве, но не когда тебе заметно за тридцать. Она умела бороться с привычными проблемами, но не с магией, не с этой дурацкой Джен Сандиния – ведь и эльфы вовсе не рвались рассказывать ей, что это такое – что она такое. В стиле командора ордена по имени Стан и по фамилии, которую Женя забыла, спокойно и даже как-то равнодушно говорили: «Что рассуждать, пришла – и дело сделано, живи себе спокойно». Она и пыталась. Даже получалось, зато потом все пошло наперекосяк…

Эльфы экипировали их на славу. Если вдруг кто обратит внимание на эльфийский стиль и исполнение? Ну так и что? Даже лучше. Подумают, что вы либо феноменально богаты, либо эльфы по какой-то причине вас поддерживают. И это уж точно не плохо. Из прежней одежды эльфийка, занимавшаяся гардеробом Жени, оставила только подаренное Райвом платье. Новые штаны оказались идеальными для дороги, а места занимали ненамного больше, чем платье, поэтому эльфийка снабдила ее аж двумя парами штанов, тремя блузками, вязаным тонким свитером, скатывавшимся в малюсенький комочек и почти ничего не весившим, красивым и удобным бельем. Как это: женщина – и без косметики? И в рюкзаке оказалась кожаная шкатулка с минимальным набором – крем, пудра, тени, помада и даже тушь для ресниц в привычном тюбике. Мужчин тоже приодели и приобули, а Риэлю подарили еще и легчайший футляр для виолы – в знак благодарности за «Карнийскую легенду».

Тарвик выглядел повеселее, наверное, медики провели ему какой-то общеукрепляющий курс, да и рука больше не донимала, что его заметно радовало. Распрощавшись со странным гостеприимством эльфов, они отправились дальше. Предусмотрительные эльфы навьючили его свертком легкого и непромокаемого полотна, из которого при известной сноровке можно было соорудить палатку и даже втиснуться в нее втроем. Спать стало совсем тепло. Женя перестала интересоваться, куда и зачем они идут. То есть перестала не спрашивать у Тарвика, она особенно и не спрашивала, а перестала задаваться этой проблемой. Дорога – и дорога, как и прежде. Конечно, она обманывала себя, «как и прежде» осталось в невероятно далеком прошлом, когда она чувствовала себя птицей – свободным и счастливым человеком, когда имела блаженную возможность идти по пыльным или чистым дорогам, держа за руку лучшего своего друга…

Свободы как не бывало, но рука друга – здесь, и будем считать, что это главное. Эльфы? Ну и что? Экзотически красивые? Любовалась, пока не надоело, и что любопытно, ни один не вызвал ни малейшего женского интереса. Вот с Райвом не удалось встретиться – это жаль. Удастся ли когда-то? Получится ли вернуть прежнее счастье – ведь при желании отыскать в мире знаменитого менестреля не так уж трудно, достаточно только явиться на престижные состязания – и он там будет если не как участник, то хотя бы как слушатель. Вот бы сейчас сюда Райва… Ну и пусть он профессиональный бунтарь, пусть скрывает кратно больше, чем говорит, пусть агитирует за ущемление женских прав, пусть даже не любит геев – наплевать. Зато сильный и надежный. С ним спокойнее. Куда спокойнее, чем с Тарвиком. Вот почему – она доверяла Райву, но не доверяла Тарвику, однако шла сейчас именно за Тарвиком, терпеливо дожидаясь, когда он определит направление, стирая его белье в ручейках или озерцах, не пользуясь никакими приправами при готовке, потому что полуразрушенный желудок Тарвика приправ не принимал…

Он не враг. Пусть у него какие-то свои непонятные цели, но он не враг. Женя не понимала, то ли она и правда в этом уверена, то ли просто старается себя убедить. Ну очень уж сюрреалистично было бы, пройдя такие испытания, оказаться в лапах нового врага… Тарвик не был похож на фанатика, потому что никакой фанатик не скажет с такой легкой убежденностью, что пятьдесят тысяч любит больше, но сейчас он казался фанатиком. А кто еще, умирая и зная, что умирает, будет так целеустремленно продираться сквозь лесные дебри и карабкаться в горы?

Да, горы были мощные. Женя помнила, что самый низкий перевал находится на уровне Эвереста, и недоумевала, зачем же карабкаться туда, ведь не альпинисты, не влезут, а если и влезут, то задохнутся к черту без кислородных масок. Но – шла. Покорно, не капризничая (вот чего не умела!), даже не думая, почему идет. Может, вело любопытство? Просто узнать, что там в загашнике у этого супермена, который умеет, даже будучи больным, испытывая сильные боли в спине, за секунды вырубать по трое здоровых и молодых… А может, больше идти было некуда. Разве что поселиться в Райвовых комфортабельных пещерах.

Вдруг начали сниться сны. Вообще, с Женей это случалось не так чтоб часто: она обычно просто крепко спала, не запоминая, что виделось. А тут сны были не сны, а просто кино из серии ЖЖ. Один сюжет заставил ее проснуться в слезах. Приснилось, что они с Риэлем каким-то чудом попали на Землю, да при этом обладая фантастическими деньгами, позволяющими жить совершенно как хочется, и, получив паспорта (что было еще большим чудом!), купили трейлер и отправились в путешествие по белу свету, а во время остановок давали концерты – просто так, не прося за это денег, еды или крова, для удовольствия своего и слушателей…

Слава богу, мужчины продолжали спать. Неслышно дышал Риэль, беспокойно подергивал головой Тарвик. Бессмысленный путь. Дорога в никуда. Чей же это было романчик? Ах, да – Грин. Совсем не тот Грин, что «Алые паруса» написал. Женя, помнится, удивлялась, как это можно – написать столь разные вещи. А вот будь она писательницей, что творила бы в разные периоды своей жизни? Триллер, производственный роман, научную или не очень фантастику, фэнтези, снова триллер… Риэль вдруг улыбнулся во сне, и у Жени немедленно улучшилось настроение и высохли слезы. Почему – тупо топают вслед за Тарвиком? Потому что это почти нормально – идти за тем, кто готов вести. Вечные ведомые. Да уж, лидер из Жени нулевой, несмотря на упорство и умение выживать в тяжелой ситуации. Ей и не хотелось никогда быть лидером, ни в школе, когда она еще не знала, что умеет выкарабкиваться из трудностей, и вообще не знала, что трудности бывают, ни потом, когда уже ознакомилась с этим своим качеством и убедилась, что трудности даже не редкость, а система. Все равно. Даже когда она прорвалась, все равно не мечтала о высоких должностях, ответственности за кого-то, кроме себя, о желании принимать решения и вести за собой. Пусть ведут желающие, а идти или нет, мы посмотрим.

Пролежав неподвижно часа два, она все-таки уснула и даже не заметила, как выбрались из палатки мужчины. Снов больше не было, и пусть лучше так, чем с жуткой реальностью видеть невозможное.

– Понятно, что не веришь, – говорил Тарвик, – и не надо стесняться, свои люди. У тебя есть предложения? Вот именно. А у меня есть.

– Выход?

– Надежда. Не жди от меня слишком многого.

– Я не понимаю тебя.

– А я – тебя. И что?

– Разве мои мотивы тебе непонятны? Тебя удивляет только мое поведение, разве нет? То есть что я делаю, но не почему.

– Скорее – как ты делаешь. А что тебе непонятно в моих… хм… мотивах?

– Все. Если бы я не знал, что ты уже сделал с Женей, я бы думал, что ты делаешь это ради нее. Если бы я не знал, что к раскаянию ты не способен, то думал бы, что ты пытаешься искупить вину. Ты мне непонятен.

– Ага. – И смешок, неповторимый смешок Вика. – На благородство не способен, но поступаю если не благородно, то близко к тому. И в твоей голове это не укладывается. Странно, ты вроде никогда не видел мир черно-белым.

– Розовым тоже. Я могу понять, почему ты привел Женю сюда. Даже могу поверить, что ты хотел устроить ее в нашем мире, когда сорвалась твоя мечта о больших деньгах. Но вот остальное… Почему ты описал другую женщину? Почему предусмотрел это и даже что-то где-то подстроил? Куда ты нас ведешь? Не нас – ее. Если я завтра упаду с обрыва и сверну себе шею, ты вздохнешь с облегчением. К чему ты ее ведешь?

– Шею побереги, потому что Женя начнет безудержно рыдать над твоим телом и с места не стронется, пока от тебя не останется гладенький скелетик. А нам надо бы поторопиться.

– Хорошо, поторопимся. А во что ты втравил Хайлана?

После паузы Тарвик с восхищением произнес:

– И ты говоришь, будто я понимаю твои мотивы? Ты ненавидеть Хайлана должен, причем люто, а ты о нем беспокоишься?

– Если Хайлан упадет с обрыва и свернет себе шею, я вздохну с облегчением. Но быть причиной этого падения не хочу.

– Да брось, не собираюсь я твои белые и чистые ручки пачкать. Ни грязью, ни дерьмом, ни кровью. У меня свои есть.

– Разве я о себе? Ты способен ее пожалеть?

– Не так чтоб очень. А вот помочь ей – способен. Наверное. Риэль, избавь меня от тонкого психологизма, а? Я все равно не скажу того, чего не хочу говорить. И поверь, тебе и ей лучше и не знать того, о чем я говорить не хочу. Пока все идет нормально. Твой Хайлан отвлекает от нас внимание. И я вовсе не удивлюсь, если он отловит нашего с тобой друга вместе с его жезлом и станет развлекаться с ним так, как он развлекался с тобой. А потом свяжет и жезл в задницу засунет и так оставит.

– Неужели я слышу в твоем голосе сожаление?

– Слышишь. Я сам не прочь это проделать, но пока мне не до акций возмездия. Женька, хватит подслушивать, вылезай, мы уже рыбы нажарили.

– Разве она не спит?

– Не сопит – значит проснулась. А сопела потому, что плакала ночью, вот нос и заложен.

Женя выбралась из палатки, которую Риэль тут же начал собирать, мимоходом чмокнув Женю в щеку.

– О прошлой жизни плакала? Не надо, не смотри назад.

– А вперед – страшно, – буркнула она. – Ты не забыл, откуда я? И к чему привело это смотрение в будущее?

Она отправилась к озеру с твердым намерением как следует вымыться, но вода показалась чересчур холодной, и мытье было отложено на вечер. Снова дорога… Только уже не та, никакой эйфории, никакого умиротворения, сплошная тревога. Риэль боится за нее, да и за себя тоже, она боится и за себя, и за Риэля, один Тарвик ни черта не боится, идет себе, перешагивает через корни… не идет, а ковыляет, и кривится, когда никто его не видит. Вот бы этого, с жезлом, Жене на денек… Впрочем, у тана Хайлана получится гораздо лучше. Удастся это узнать или нет? Всемогущая Гильдия магов найдет способ убрать со своего пути помеху, как бы богата и влиятельна эта помеха не была. Несчастных случаев вон сколько…

Через несколько дней Тарвик вывел их к тропе, чему, как показалось Жене, и сам удивился, но дальше они шли уже легче. Жене мерещилось, что их кто-то все время сопровождает, но почему-то она не особенно волновалась. Если уж она подозревала негласное сопровождение, то Тарвик с его звериным чутьем не мог ничего не замечать.

«Не бойся, красавица. Мы провожаем».

Она споткнулась и не удержала равновесия, выстелилась во весь рост, ударившись коленом о корень, ободрав не только ладони, но и щеку, разорвав хорошенькую блузку.

«Почему ты испугалась?»

Риэль поднимал ее, отряхивал травинки, рассматривал царапины на руках и лице. Ничего страшного, поверхностно, пострадала только красота и немножко самолюбие, хотя и Тарвик не улыбался. Он занят был: крутил головой, определяя направление. Искал приметы, вдруг дошло до Жени. Он идет незнакомым путем, но знает определенные приметы и примерное направление.

«Ничего не бойся, пока я здесь».

Как ему отвечать, Женя не знала. Риэль озабоченно пробормотал:

– Несколько дней никакой лютни, ты и пальцы оцарапала. Ни к чему…

– Туда, – перебил его Тарвик. – Но вот проблема: я сомневаюсь, что смогу туда влезть.

Влезли. То есть Женя и Риэль карабкались вверх, а потом подтягивали Тарвика – предусмотрительные эльфы снабдили их веревкой. Это, надо признать, было тяжело, и Женя стыдилась того, что невольно думала: как хорошо, что он сильно похудел. Потом тропа снова обозначилась, и идти стало легче, хоть и в гору, но не изображая из себя скалолазов. Женя думала, почему вдруг решила, уверенно и окончательно, что жизнь начала терять смысл. Ведь Риэль был рядом. Это – главное.

Она утешала себя, понимая, что это происходило не с ее жизнью, и без того не особо осмысленной в обоих мирах. Смысл потеряла жизнь Риэля. Менестрель был лишен того, чем жил. И пусть он брал на привалах виолу, пусть и пел вполголоса, пусть и Женю гонял – все просто потому, что не мог не петь, он тоже видел, как обессмысливается его жизнь, но думать об этом не хотел… И не надо пока, хватит ему переживаний. Впечатлительный и ранимый Риэль держался из последних сил, и Женя боялась за него. Нервы у него были на пределе, и вряд ли напряжение прорвется истерикой, хорошо, если бы так. Нет, он уйдет в себя, а депрессия хуже истерики. Апатия хуже нервозности.

Тарвик неожиданно закашлялся так, что схватился за грудь, но остановиться никак не мог, и вдруг изо рта у него выплеснулась кровь, да так много, что Женя панически испугалась: он же сейчас умрет… Но обошлось. Кровотечение кончилось быстро, словно именно эта кровь мешала ему дышать. Он распрямился, посмотрел на растерянных спутников и слабо улыбнулся, и это было еще более страшно – улыбка на окровавленных губах. Женя выбралась из ступора, заставила его сесть, стараясь не смотреть на обширные пятна на камнях, напоила из фляжки, обтерла лицо и шею, стащила через голову рубашку (Риэль уже доставал чистую) и побежала к журчащему неподалеку ручью, чтобы заполоскать кровь. Руки тряслись. Он умирает. Он действительно умирает.

Тарвик расслабленно сидел на теплом камне, прислонившись спиной к другому, и спокойно разговаривал с Риэлем. Женя разложила рубашку на плоском камне – под солнцем высохнет очень быстро, и села возле Риэля.

– Не бойся, Женька, – подмигнул Тарвик. – Пока ничего.

– Ничего. Ты всего лишь умираешь.

– Ну да. Только это не завтра случится, я надеюсь. И уж тем более не сейчас. И вообще это не самое важное.

– Ее даже не это удивляет, – сказал Риэль, – а твое отношение.

– Ну, брат! Уж ты-то знаешь, что смерть – не самое страшное в жизни. Ты бы разве не предпочел умереть сам, но не хоронить Камита? Или умереть вместе с Матисом, лишь бы он тебя простил?

– Готов, – пожал плечами Риэль, – но ты говоришь о самых дорогих мне людях.

– Это не самое важное, – повторила Женя. – Даже для тебя?

– Тем более для меня. Важнее доделать начатое. Женя, ну как ты думаешь, мне что легче – благополучно скончаться здесь и сейчас или попозже, но с чувством хорошо выполненного долга?

– Долга?

– Все равно объяснять не стану. Сошлюсь на слабость и плохое самочувствие. Мы не дети. Хотя вы недалеко ушли. Но и вы должны понимать, что ежели я сейчас начну страдать по поводу своего растянувшегося во времени умирания, плакать и рвать на себе волосы, ни вам, ни, что интересно, мне лучше не станет. И ничегошеньки не изменится. Так что давайте на этом не зацикливаться, а? Я уже говорил, что если кто и может помочь, то высшие маги. И что? Пойдем в Гильдию? Ну ладно, обнаглели, пошли, даже, предположим, денег где-то нарыли много-много… Они ж просто откажутся. Без объяснения причин. Они клятвы Гиппократа не давали… Женя тебе потом объяснит, что это такое. Они сами выбирают, кому помогать, а кому нет, никто их не обязывает лечить или не лечить. Что я вижу, Риэль? Ты, кажется, не питаешь теплых чувств к Гильдии?

– Я не люблю магов.

– А зря. Среди них попадаются очень приличные люди… Не будете возражать, если я подремлю?

Он даже заснул, причем крепко, спокойно проспал около часа. Женя и Риэль не разговаривали, но не потому что боялись его разбудить. Разговоры казались неуместными. Открыв глаза, Тарвик подбадривающе бросил:

– Ладно, ребятки, главное, что вы живы.

Риэль покачал головой.

– Нет. Главное, что мы вместе. Главное, что в моей жизни появился смысл… Глупо, да? Но я не умею, как Райв, жить ради высоких и не очень понятных целей, не умею жить, как ты, ради какой-то конкретной цели. Я умею жить только ради кого-то. Ради Камита. Ради Матиса. Теперь ради Жени.

– А почему глупо? – удивился Тарвик. – Я зато именно так не умею. Никогда в жизни не имел таких привязанностей, чтоб жить ради кого-то. Ну что, в путь? Я основательно отдохнул и, можете поверить, дышится мне куда легче, чем вчера.

Они шли еще два дня, весело(!) болтая между собой, правда, больше на привалах, потому что дорога была для Тарвика трудной. Риэль всякий раз, когда они останавливались, укладывал Тарвика на живот и осторожно массировал ему спину, чтобы хоть как-то облегчить боль, и тот не возражал, даже уверял, что помогает, но Жене казалось, что он таким образом просто хочет доказать Риэлю его полезность. Она начала хорошо думать о Тарвике? И порой называть его Виком? Хотя этот был не Вик… а гораздо лучше.

– Сюда, – позвал Тарвик. Давненько мы не посещали пещер. Просто пасть какая-то, огромная, с неровным входом, со свисающими острыми зубьями, пронизанными прожилками сверкающего белого минерала. Они остановились, чтобы наготовить факелов: кто знает, есть ли внутри светящиеся кристаллы. Тарвик явно не был здесь. Риэль нарезал охапку подходящих веток, очистил их, обмотал узкими полосками ткани, пожертвовав для этого своим полотенцем, а Тарвик, оказалось, запасся у эльфов какой-то маслянистой жидкостью, которой они и пропитали бывшее полотенце.

Идти было не то чтоб страшно – Женя не страдала клаустрофобией, но скучно. Райвовы пещеры были красивее, и кристаллы там светились, и сталактиты со сталагмитами красовались, и стены местами были словно расписаны разноцветными и очень яркими пятнами минералов. Этот тоннель был словно выточен в мрачном черном базальте. Может, десять тысяч лет назад тут река текла, может, неведомый народ типа гномов постарался, а может, маги для развлечения или каких своих нужд прожгли. Потом тоннель превратился в нормальные пещеры и начал ветвиться, и Тарвик, повыше подняв факел, всматривался в эти новые входы, искал приметы. Но в конце концов они уперлись в тупик. Тарвик выразился так красочно и емко, что Риэль, никогда не ругавшийся, даже вздрогнул, а более закаленная Женя спокойно сказала:

– Ну, вернемся, поищешь снова. А сейчас отдохнем, я есть хочу.

Они поели, поспали, вернулись и снова несколько часов бродили по лабиринту. Женя всерьез опасалась, что Тарвик заблудился окончательно, но узкий ход вдруг закончился огромным залом. Самым настоящим залом с вырубленными ступенями – ну чисто аудитория для пещерных медведей. Тарвик присел на край этой ступени-скамьи и неопределенно повел рукой:

– Где-то здесь должны быть припасы… ну, еда, вода… и свет. Я…

Риэль расстелил полотнище палатки, сложив его в несколько раз, положил сверху одеяло и скомандовал:

– А ты просто полежишь и отдохнешь. Даже я устал, что уж о тебе говорить.

Тарвик без возражений перебрался на импровизированное ложе, пробормотал «что-то я и правда». Женя укрыла его своим одеялом, и он, как ей показалось, почти немедленно уснул. Они с Риэлем взялись обшаривать здоровенное помещение, наткнулись на ящики и обнаружили там приличное количество еды, фляги, в которых что-то булькало, и вряд ли вода, и, к великому Жениному удовольствию, горючие камни. Тарвика надо было накормить горячим, от сухомятки желудок у него скручивался болью, так что ел он как птичка. Риэль нашел светильники: прозрачные емкости с мхом (или лишайником, или грибами), процветавшим даже в таких условиях. Банок было всего две, так что от темноты они не избавились, зал был слишком велик, но стало определенно веселее. Риэль развел огонь, Женя занялась супом, стараясь сделать его повкуснее. В одном ящике она обнаружила самые настоящие консервы, заставила Риэля вскрыть пару банок – пахло мясом, попробовала – вкусно.

– Ну, – невесело пошутил Риэль, усаживаясь поближе к огню, – даже если этот неведомый человек не придет, мы тут долго проживем…

– Он придет, – пробормотал Тарвик, – он обязательно придет… Не знаю когда, но обязательно… Он не может не прийти…

– Мы подождем, – успокаивающе произнес Риэль, – ты не волнуйся. Если ты так в него веришь, значит, он действительно придет.

Женя прислонилась к нему. Здесь было не то чтоб холодно, но как-то знобко, гораздо хуже, чем в пещерах Райва. Неужели маячит завершение трудностей? Или хотя бы объяснения? Не верилось. И вообще было почти все равно. Женя понимала, что это следствие усталости, не столько физической, сколько психологической, и тем не менее почти ничего не чувствовала. Главное, что Риэль здесь. Почему он стал настолько необходим? И почему она стала настолько необходима ему? Просто встретились два одиночества – это прекрасно, поэтично и ничего не объясняет. Мало ли таких одиночеств встречается и даже совпадает… или костру разгораться не хочется. Не было сто раз читаного в книжках «ты – это я и наоборот», нет, Женя была Женей, Риэль – Риэлем, они были разные и на жизнь смотрели по-разному, и характеры у них были тоже разные, и дело уж точно не только в благодарности за протянутую руку…

Разбудив Тарвика часа через два, Женя накормила его супом. Он ел с видимым удовольствием, и даже глаза снова блестели, и вид стал пободрее… Может, он и правда просто очень устал, трудная дорога могла доконать не самого здорового человека.

Они ждали… а кто ж знает, сколько ждали. Поспать успели четыре раза, но это не значит, что прошло четыре дня. Они просто отсыпались, отдыхали, да и делать больше было нечего – только спать да разговаривать. Жене очень нравилось слушать споры Тарвика и Риэля, а вот когда Риэль выяснял отношения с Райвом – не нравилось. Риэль был деликатен, даже с Тарвиком и Райвом, но вот Райв не сдерживался, а Тарвик… Тарвик, похоже, просто понял, что Риэль отличается от того представления, которое у Тарвика сложилось после вынужденного соседства во времена потопа. Совместное пребывание в тюрьме заставило их поменять отношение друг к другу. Тарвик зауважал Риэля, Риэль потянулся к Тарвику. Еще она слушала рассказы обоих об этом пребывании, поражалась тому, с каким юмором Тарвик вспоминал не лучшие дни своей жизни, и понимала, почему Риэль допустил Тарвика до своей души. Наверное, их нынешнее положение просто требовало откровенности или довело их до состояния, когда скрывать движения души казалось бессмысленным.

Тарвик оживился, даже какие-то упражнения начал делать, а глядя на него, и Женя решила руками-ногами помахать. Риэль сначала просто наблюдал, а потом присоединился, начал повторять их движения, неумело, иногда неуклюже, и совсем не обижался на подтрунивание. Иллюзия безопасности. От внешнего мира с «тройками», Гильдией и прочими проблемами их отделяло бог знает сколько километров базальта…

Он пришел, когда Женя уже собиралась вываливать в кастрюльку вскрытую банку консервов.

– Тарвик! – услышала она незнакомый голос и едва не осталась заикой. Банка покатилась по каменному полу, обозначая маршрут кусочками мяса и дорожкой жира. – Черт возьми, Тарвик, я уж и не надеялся!

Мужчина не первой молодости, с роскошной осанкой и еще более роскошным профилем, кинулся к Тарвику с объятиями. Через его плечо Тарвик удовлетворенно сообщил:

– Я ж говорил, что он придет. Рот закрой, Риэль.

– Я чертовски рад видеть тебя, Тарвик.

– А уж как я рад тебя видеть, Кастин. Что так долго?

– Когда ты подал сигнал, я был слишком занят, прости. Что такое было с тобой? Я потерял тебя так давно, что…

– Забыл, что я живучий? Когда «Стрелу» разнесли, я ушел в бега, и связаться с тобой не было никакой возможности. Да и потом… Кастин, а мы не можем перебраться в более уютное место, а? Я тебе все-все расскажу, но тут так холодно…

– Да, – окидывая быстрым взглядом зал, согласился Кастин, – местечко не из лучших. Идемте… Да оставьте вы все, неужели я вам одеял не найду? О! Королек Риэль? – Он подошел поближе и повторил: – И правда – Королек Риэль. Как его сюда занесло, Тарвик?

Риэль поклонился со сдержанным достоинством. Тарвик подмигнул и от души поддал ногой по своей лежанке.

– В теплом месте, Кастин! И не смущай парня, он у нас застенчивый.

Кастин хмыкнул и решительно отправился куда-то в глубь пещеры. Женя так испугалась, что он уйдет, а они останутся здесь навсегда, что мгновенно подхватила рюкзак и футляр с лютней одной рукой, а второй вцепилась в Риэля и потянула его за собой, он едва успел поднять свои вещи. Тарвик фыркнул. Кастин никуда не ушел, он стоял возле слегка перекошенной дверной рамы, которой здесь еще вчера не было.

– Готовы? Пошли.

Перед шагом сквозь дверь Женя крепко взяла Риэля за руку. Тарвик ухмыльнулся, пропуская их вперед. И ничего не случилось. То есть они попали в другое место, но вдвоем, то есть вчетвером, то есть никто не потерялся в пространстве и времени во время миниперехода. Женя полагала, что они остались на Гатае. Дверь была… не такая. Не реальная. Она зыбко подрагивала и напоминала голограмму. А та, меж мирами, была прочная, основательная, хотя и кривоватая.

Помещение было роскошным. Иных слов в Женином обширном лексиконе на всех известных и полузабытых языках не имелось. А еще, пожалуй, изысканным. Ничего не лезло в глаза, зато было таким, какого она не видела не только на Гатае, но и на Земле, когда доводилось бывать на тусовках олигархов местного масштаба.

– Может, у тебя тут еще и ванна есть? – с надеждой спросил Тарвик, оглядевшись. Кастин поднял палец.

– Гораздо лучше! У меня здесь есть термы.

– О-о-о, – застонал Тарвик, закатывая глаза. – Тогда все потом. Все-все-все потом! Сначала – термы. Куда идти?

– А девушка?

– Девушке, – мрачно сказала Женя, – будет вполне достаточно горячего душа или ванны.

– Стеснительная она, – пояснил Тарвик. – Будто голых мужиков не видала. Я уже прямо здесь раздеваться начинаю. Риэль, рот закрой. Я тебя уже просил, кажется.

Кастин улыбнулся.

– Что ж ты так растерян? Я полагал, менестрели куда более раскованны.

– Разве я здесь в качестве менестреля? – смущенно спросил Риэль. – Если бы это было выступление, я и держался бы иначе, а сейчас… просто не знаю, что делать.

– Раздеваться и топать в термы! – захохотал Тарвик. – Боязно с королем в одной бане париться? Женя, теперь ты рот закрой. Король Кастин собственной персоной. Но все потом.

И Женя, закрыв рот, подумала: а ведь и правда, все потом. Все объяснения и проблемы потом. Казалось ведь, что она изнывает от желания понять, достичь какого-то конца – а вот на тебе, то ли страх побеждает, то ли апатия, и не то чтоб знать не хочется, а вот отложить это знание на потом хочется. И Женя послушно пошла туда, направила ее царственная длань с напутствием: «Где-то там и полотенца, и халаты, ты, главное, не стесняйся». Ну и не буду. Не стеснительная. И в термы не пошла не из скромности, потому что голых мужиков видала, и мужики ее видали, а потому что никогда не любила ни баню, ни сауну, ни, вероятно, термы, хотя в термах побывать не довелось. Женя скинула изрядно грязную одежду и встала под душ. Сначала отмыться, потом кайфовать! В ванну налить чего-нибудь вот из тех баночек, вряд ли это чистящие средства, сомнительно, чтоб король собственноручно начищал фарфор, нырнем и…

Она провалялась в ванне часа полтора, пока программа не начала повторяться. Джакузи? Жалкая подделка. Убожество. Ничего ей не пришлось наливать в ванну, оно само наливалось, выливалось, булькало, бурлило, покачивалось и вообще. Расслабленная и умиротворенная Женя встала около сушилки – ну точь-в-точь как в «Стреле», потом намазалась с ног до головы эльфийским кремом, надела самый мягкий и уютный из десятка обнаруженных в шкафу халатов и босиком выбрела из ванной. Диван-то какой славный… И ваза с фруктами… хотя лучше бы изрядный кусок мяса…

Мужчины появились минут через десять, тоже задрапированные в халаты. На груди Риэля темнел синяк. Женя вскочила, но Тарвик поймал ее за руку.

– Тихо, тихо, не истязали мы его там. Вот, смотри! – Он раздвинул полы халата у себя на груди, и Женя села, потому что сил стоять не оказалось. Это были даже не синяки, а жуткие черно-багровые пятна. Рука Кастина погладила ее по плечу.

– Один из бассейнов терм наполнен целебной водой… не без магии. Болезни проявляются. Я совершенно здоров, поэтому на мне нет никаких следов. А их пытали. Это, девочка, следы жезла кары. Очень хорошо, что они проступили. У менестреля все пройдет, как проходят синяки, и никаких последствий не останется. Если бы не это, возможно, что через год-два-пять у него начались бы проблемы со здоровьем.

– А Тарвик? – замирая от ужаса, спросила Женя. – Он же умирает?

– Он не умрет, – успокоил Кастин. Король Кастин. – Хочешь, я исцелю его прямо сейчас?

– Нет! – запротестовал Тарвик. – Сначала нормальный обед!

– Дурак ты, дружище. Обед… Ей кусок в горло не полезет. А ну, ложись. И халат сними! Девушка отвернется.

Тарвик порассуждал на тему, что девушка может и не отворачиваться, потому что имела счастье лицезреть его во всяком виде, даже и в синяках, правда, смотреть сейчас совершенно не на что и вряд ли уж когда… А импотенция исцелению подлежит? Надо сказать, надежда в его голосе мелькнула.

– Подлежит, – хмыкнул Кастин, толчком отправляя его на диван. Торс Тарвика был сплошь черно-багровым, правая рука была покрыта пятнами, ягодицы и ляжки тоже. – Я сниму последствия действия жезла, а с остальным уж как-нибудь сам. Прости, но вряд ли ты сможешь продолжать разгульную жизнь в ближайшие полгода, никакая магия не снимет психологической травмы…

Тарвик хрипло заорал и напрягся, словно все мышцы враз свело судорогой, и расслабился через нескончаемые пять минут. Тело стало таким, каким его помнила Женя, разве что существенно худее. Ни следа от синяков… Кастин резко перевернул его на спину, и все повторилось.

– Ну вот. Теперь можешь одеваться. И что, аппетит пропал?

– Пропал? – проворчал Тарвик, не очень уверенными движениями натягивая халат. – О Создатель, до чего ж я не люблю магию… То жезлы придумывают, то способы с ними бороться…

– В магии все обоюдно, – пожал плечами Кастин. – На каждое заклинание есть контрзаклинание. На каждое действие – противодействие. Поэтому война магов бессмысленна, как и война с магами. Риэль, если хочешь, я уберу и твои…

– Нет, – торопливо поблагодарил Риэль, – спасибо, пусть лучше само пройдет.

– Это правильно, – одобрил Тарвик. – Потому как ощущения хуже, чем от самого жезла, поверь. Но хоть быстро и с пользой для здоровья. Так что, Кастин, получается, что я не умру?

– Ты разочарован? – фыркнул король. Не по-королевски он себя вел. Женя, конечно, смутно себе представляла правила этикета царствующих особ, однако вряд ли у себя во дворце он держался так же. Даже когда вручал награду королю баллады. Корольку Риэлю. Женя взяла Риэля за руку, и он расцвел улыбкой. Тарвик в свою очередь фыркнул, и они расхохотались одновременно. Такое нормальное мужское реготание – непонятно отчего, беспричинно, просто – живы, просто – встретились наконец. И кто из них больше рад, еще вопрос. Врал Тарвик, что никого у него нет, что к дружбе он неспособен и все такое прочее, или действительно был в этом уверен? Типа королевская дружба и не дружба вовсе, а так, фавор, в любой момент готовый перейти в опалу? Черт их, королей, знает, но данный конкретный Кастин был не просто рад видеть Тарвика, и не просто рад, что Тарвик жив. Он был раз изнутри, вовсе не демонстрируя свой восторг, прорывавшийся только самую чуточку – вот в этом безудержном гоготе без повода.

За стол сели прямо так – в халатах. У Жени дома остался примерно такой – мохнатый, с капюшоном и абсолютно не нужными карманами размером с чемодан. Еда была не особенно разнообразна, то есть не десять перемен, а всего-то пара супов, штук пять «вторых» – и рыба, и птица, и мясо, и какие-то гады морские, и нечто неопознаваемое, что Женя есть не рискнула, немерено закусок и столь же немерено вина, так что Женя только делала вид, что пьет свой четвертый бокал. И так уж захмелела, а впереди решение множества вопросов. Или хотя бы ответы на них. Примерно то же настроение было и у Риэля, он никак не хотел расслабляться в королевском присутствии, говорил редко, если только к нему обращались, поглядывал на Женю, улыбался ей. Подстричь его пора…

– Ну что, – похлопал себя по животу Тарвик. – Я, кажется, обожрался. Женя, я рассказал Кастину все, что с нами случилось. Риэль снизошел до того, что в паре слов изложил события до того, как вы напоролись на меня.

– Потому что не было особенных событий, – возразил Риэль, – особенно имеющих отношение к делу.

– Ну да, конечно, и встреча с командором тоже отношения к делу не имела, – хмыкнул Тарвик. – Да, Кастин?

Король не ответил. Он внимательно смотрел на Женю и был очень похож на короля. Ну, или на президента или генерального секретаря. В общем, на человека, способного, готового и имеющего право вершить чужие судьбы.

– Значит, это ты, – сообщил он.

– А то! – самодовольно бросил Тарвик. Король отмахнулся.

– Я был уверен, что ты притащишь некую рыжую девицу, мало-мальски подходящую под приметы. А ты притащил ее. Я поражен. Ты полагала, девушка, что я жаждал встречи с тобой? Увы. Не с тобой. Со старым своим другом и агентом Тарвиком Ганом. А тут так сложилось…

– Погоди, – стал серьезным и трезвым Тарвик. – Ты хочешь сказать, что это действительно она? То-то «тройка» к ней пальцем не прикоснулась…

– Еще бы. При таком-то охранном заклинании.

Риэль выронил вилку, которой вяло гонял по тарелке что-то вроде маслины, и изумленно вытаращил глаза. Тарвик склонил голову.

– Заклинание? Ну, это наверняка Ворон.

– Ворон? – переспросил король. – Вы встретили Ворона? И что?

– И он, похоже, влюбился в Женю, – ухмыльнулся Тарвик, – с определенной степенью взаимности. Жень, не обижайся, я почему про степень говорю: мне показалось, что ты не постоянно о нем думаешь и он вовсе не заполнил твое сердце настолько, чтоб ты бросила все и пошла за ним на край света, заикаясь от любви.

– Ты о Райве? – удивилась Женя. – А разве он маг?

Очередной приступ хохота они с Риэлем не поддержали. Слишком много было непонятно, а удовольствие от прекращения изматывающего бегства уже немножко сгладилось ванной, теплом, едой… и тортиком. Очень, надо признать, вкусным.

– Не обижайся, – просмеявшись, попросил король. – Ни тебе, ни Риэлю это неизвестно. Райв не просто маг. Ворон – величайший из магов, мне до него… ну, примерно, как Тарвику до меня. А дар Тарвика… не спорь, только человек, обладающий зачатками магии, может пользоваться артефактами. Но Тарвик, разумеется, не маг, он не способен сам по себе ни на какие магические действия. Я же… ну, скажем, кое на что способен.

– То есть он – великий маг, – пояснил Тарвик. – Высшей ступени. Куда там эльфы…

Король подпер подбородок рукой, в которой была зажата вилка с наколотым микроскопическим огурчиком, и пригорюнился.

– Бунтарь, – сообщил он. – Райв – вечный бунтарь. Неугомонный. Он не способен бороться с Гильдией так, как я: сидя на месте и интригуя. Он партизан. Ему нужны активные действия… ну вот как Тарвику.

– А Тарвик не борется с Гильдией, – обиделся Тарвик и засунул в рот такой же огурчик. После торта – в самый раз. – Тарвик с Гильдией сотрудничает, потому и был милостиво отпущен на свободу в качестве раскаявшегося…

– Ах, да, – вспомнил Кастин, – сейчас.

Он протянул руку в сторону Тарвика и помахал пальцами. Тот зашипел и скривился, а Женя с ужасом и восторгом увидела, как тает клеймо на его щеке, а потом и на запястье.

– Казнь была совершенно противозаконной. Так что спасибо и за это, дружище. Разрешение на публичную казнь, да еще такую изощренную непременно должен давать король, то есть я. А меня спросить забыли. И помилование государственного преступника – исключительно монаршья привилегия. А уж менестреля пыткам подвергать и вовсе… В общем, вы дали мне неплохие козыри, дорогие мои. И я могу несколько изменить свою политику в отношении Гильдии. Девушка, пожалуйста, расскажи мне поподробнее, что там за отношения у тебя сложились с «тройкой». И не пугайся, я не собираюсь расспрашивать тебя о Райве. Он мне не враг. И тебе тем более – охранное заклинание наложил, скорее всего, он, а это… ну как бы тебе сказать… Не на всякую девушку он будет его накладывать: сил много требует, да и хлопотно – поддерживать надо, что довольно трудно делать на расстоянии.

– А что оно дает? – спросила Женя.

– Хождение по краю, – усмехнулся король. – Оно не избавит тебя от неприятностей, но не позволит сорваться с этого края. Тебя может ранить стрела, но не сможет убить разбойник. Ну не получится у него. Желудь с дерева свалится – и прямо в лоб. Бешеная старга бросится из кустов. Молния ударит. А уж применить к тебе магию захочет только безумный, потому что никто не знает, чем это обернется.

– А я думал, ее не трогали, потому что она эта самая Джен Сандиния, – покачал головой Тарвик. – Риэля ведь не пожалели, а он не просто менестрель, скажем так… а великий менестрель.

– Она не Джен Сандиния, – крайне серьезно сказал Кастин. – Но как тебя угораздило привести именно ее… Одно лицо! То есть не похоже, а просто – одно.

– Откуда ты знаешь? Ты видел ее изображение?

– Верю собственным глазам. Я видел ее. Девушка…

– Меня Женя зовут, – буркнула она.

– Очень приятно. А меня – Кастин. Ты можешь расслабиться. И ты, Королек. Большая часть ваших бед кончилась. Не говорю, что все… Собственно, может, и все. Гильдия будет за вами таскаться еще долго, будет наблюдать, может, даже палки в колеса ставить, но ничего не предпримет. Больше – ничего. Я им объясню, что так поступать нехорошо. Вы можете пожить здесь какое-то время – да хоть все оставшееся до конца света время, но столько, я думаю, вы не протянете. Можете пожить где захотите. Выбирайте страну, город, густой лес – что угодно. Можете продолжать странствовать. И почем-то я уверен, что вы выберете именно это. Бродяги не умеют сидеть на месте и наслаждаться ничегонеделаньем.

– Тарвику вот пятьдесят тысяч золотом дайте, – проворчала Женя. Кастин удивился.

– Это еще зачем?

– Ну так мечта всей жизни. Надежда на спокойную старость. Он пятьдесят тысяч любит больше, чем меня.

Как он хохотал! Утирал слезы, раскачивался на стуле, тыкал в Тарвика пальцем, а по физиономии Тарвика бродила непонятная улыбка. Риэль склонил голову и улыбнулся.

– Ох, Женя! Милая моя, Тарвик как никто другой умеет вживаться в роль. Тарвик, тебе нужно пятьдесят тысяч?

– Ага. Как девятая розовая кофточка. Чтоб была.

– У тебя уже есть? – поинтересовался Риэль.

– Нет. А надо?

– Вик, конечно, не бессребреник, – пережив еще один приступ смеха, продолжил Кастин. – Только никогда он не был фанатом денег… и уж точно фанатом обеспеченной старости, потому что и обеспечен уже, и до старости вряд ли доживет. Ты разве не видишь? Он же авантюрист! Он по лезвию ходит не потому, что я ему деньги плачу, а потому, что иначе не хочет.

– А ты мне платишь? – оживился Тарвик, вынудив своего короля снова развеселиться.

– В любой момент он может уйти и никогда не заботиться о деньгах, – сказал он в конце концов. – И знает это прекрасно. Он уже столько для меня сделал, что заслужил двести пенсий.

Женя поставила на стол локти – все равно еда уже не лезла, сцепила пальцы и положила сверху подбородок. От этого ее жеста в той жизни мужики фигели, теряли разум и пускали слюни. В этой, похоже, аналогично: у Тарвика глаза заволоклись тоской воспоминаний и невозможностью их реанимировать, а Кастин уж так старательно начал изображать радушное внимание, что улыбнулся даже Риэль. Его этот жест не пронял.

– Ну замечательно. Вик у нас хороший и бескорыстный, я Джен Сандиния…

– Нет, – перебил король. Тарвик вытаращил глаза. – Джен Сандиния вообще не человек. Вик, я, кажется, еще не просил тебя закрыть рот. Так вот – закрой. Джен Сандиния – всего лишь два слова на древнейшем языке, которого почти никто и не знает уже. И я, кстати, плохо знаю. Джен Сандиния – надежда мира. И все. Просто так случилось, что в незапамятные времена олицетворением этих двух слов стала рыжеволосая женщина с карими глазами. Вылитая Женя. Разве что обладала она страстностью и непоседливостью Ворона, то есть Райва. А со временем… знаете, как это бывает: начальная суть теряется, зато сохранилось изображение Тинны, да только помнят ее имя всего несколько человек – я, Райв…

– А вы не могли бы просто объяснить? – деликатно попросил Риэль. – Кто придумал, что надо искать Джен Сандиния в другом мире, что ее надо сюда привести?

– Кастин меня зовут, – проворчал король. – Вне трона – Кастин, понял? Ну а там – ваше величество и все такое. Ты здесь трон видишь? Вот и успокойся. Придумали фанатики в ордене. Я только внедрил в их тупые головы идею, что, мол, настало время для надежды мира… Они наняли «Стрелу», ну а «Стрела» не могла поручить это дело кому-то другому, потому что денег платили много, а Вик у них лучший… Ладно. Попробую рассказать.

Это было фантастически давно. То ли три тысячи лет назад, то ли четыре с половиной. Впрочем, существенной разницы все равно нет, как и свидетелей и даже материальных свидетельств. История, как всегда, писана победителями, к тому же с тех самых пор Гатая переживала нешуточные потрясения, включая стихийные бедствия небывалой мощи. В общем, древняя история есть древняя история. Древние языки умерли вместе с носителями. Получается, что достоверного ничего и нет.

Сохранились только иные магические манускрипты, писаные магами такой силы, что нынешним ее и не оценить. Собственно, манускрипты и сохранились только потому, что маги хотели их сохранить. Всякая бумага и прочие материалы, на которых принято писать, давно рассыпались в пыль, включая глиняные таблички и дощечки из… эээ… мандилы гигантской, дерева прочного, зато хорошо годящегося на растопку. А этим томам ничегошеньки не сделалось за тысячелетия, что не укладывалось в голове магов современности. А не-маги о них и не слыхали.

Так вот, суть не в магии, суть в том, что среди страниц этих манускриптов обнаружились разрозненные странички – то ли дневник древнего мага, да что мага – магистра, то ли просто заметки, то ли наброски романа. Исключать нельзя и этот расклад. Странички, были разной степени сохранности. Такое впечатление, что маг на них экспериментировал, создавая способ сделать книги вечными. Язык, разумеется, был неизвестен, зато логичен и весьма структурирован, так что специалистам удалось неплохо его изучить. В том числе и Кастину с Райвом.

В ту давно минувшую пору миром безраздельно правили маги. То есть так принято считать, а на самом деле они не правили, потому что им это было не нужно. Если магу что-то требовалось, он брал, вот и все, и понятно, что связываться с этим никто не рисковал. К тому же магами тогда было чуть не все население, разве что с разным потенциалом. Вот и брали друг у друга, провоцируя злобу и ненависть. Но потом магистры чего-то не поделили, и следствием стали те самые стихийные бедствия, едва не уничтожившие планету. Гатая оказалась крепкой, да и человечество, если подразумевать все разумные расы, тоже не сдалось, выжило, выкарабкалось и снова поперло в гору. Маловато осталось эльфов, предположительно именно потому, что эльфы и были наиболее сильными магами. Но ни свидетелей, ни достоверных источников, увы, нет. Поперло оно не само по себе. Было оно, человечество, разрознено до полного безобразия, каждый, что называется, за себя, максимум – за своих близких да соседей, да вот постепенно становилось ясно, к чему ведут войны магов. Кто же сформулировал основные постулаты выживания, узнать тоже уже нельзя, но сами постулаты сохранились. Магия должна быть регламентирована. Магия не должна главенствовать в мире. Магия должна быть контролируема. Иначе крах. Интана камтур джен сандиния. В этом состоит надежда мира.

Выкарабкались. После катастроф количество магии пошло на убыль и само по себе, и развитие ее тоже. Маги контролировали сами себя. Тех, у кого дар был мал, не учили и, более того, ограничивали, останавливали, стирали. Постепенно магов стало меньше, магия стала слабее, угроза катастрофы сошла на нет. Мир успокоился. Рождалось все больше детей, лишенных магии. Ситуация стабилизировалась, и ушло на это ни много, ни мало, а пара тысяч лет. Гатая благоденствовала… Нет, кое-где грохотали войны, кое-где в них использовалась магия, но, так сказать, локально, с учетом экологических требований. Всякий маг обязан был состоять в Гильдии. И, кстати говоря, первой Гильдией была именно магическая, это уж потом появились другие, взявшие за основу принцип регламентирования, упорядочения и прочей бюрократической белиберды.

Шли столетия, прошлое забывалось, связь между катастрофами тысячелетней давности и магами сначала перестала быть фактом, потом перестала быть очевидной, потом стала сомнительной, потом маги, насмотревшись на бездарных королей и императоров, порой топивших свои страны в крови то врагов, то друзей, решили поучаствовать в управлении в качестве советников. Это вошло в моду, и каждый мелкопоместный барон рвался заполучить в свой замок хотя бы паршивенького мага. Маги советовали. В силу своей профессии они были людьми сдержанными в проявлениях эмоций и старались привить те же особенности своим… хм… суверенам. Удерживали от опрометчивых поступков, помогали просчитать последствия тех или иных шагов, давали советы разной степени дельности. Короли порой слушались неохотно, продолжали совершать свои кровавые королевские ошибки, и маги исключительно из благих помыслов принялись слегка использовать не только жизненный опыт и здравый смысл, но и магию, аккуратно корректируя действия тех, кто не желал следовать их мудрым советам.

Теперь войны не вспыхивали потому, что император отпустил остроту в адрес короля. Теперь они планировались, разрабатывались тактика и стратегия, буйно цвели интриги, невиданный высот и широт достиг шпионаж, разумеется, магический.

Власть неуклонно возвращалась к магам, только теперь не разбросанным по просторам Гатаи, а объединенным в Гильдию со строгим уставом… И однажды эта Гильдия созвала всех советников, чтоб выработать единую линию.

Сопротивлявшихся королей заменили покорными.

Власть пьянит, и никак не только обычных людей. Людей, обладающих возможностями, она пьянит еще больше. Мир неторопливо скатывался в бездну абсолютной регламентации. Даже разрешение на брак следовало просить у Гильдии, и там еще долго думали, стоит ли его давать: а вдруг у невесты в роду были сумасшедшие? а вдруг прадед жениха страдал стыдной болезнью?

Выбрать профессию без Гильдии тоже было нельзя. Маги решали, кто к чему более пригоден, и если полагали, что гончаров в этом городе уже хватает, то мечтавшего о создании кувшинов несказанной красоты юношу безжалостно отправляли учиться на ткача, или кровельщика, или золотых дел мастера.

Солдат подвергали обязательной коррекции, стирая у них чувство страха и усугубляя преданность суверену.

Историю переписали.

Древние рукописи изъяли.

Религиозные отправления разрешались только те, которые устраивали Гильдию.

Разброд и шатание внутри самой Гильдии искоренялись самыми простыми средствами: был сомневающийся – и нет сомневающегося.

Наступили темные века. Народ терпел – а куда ему было деваться, знать молчала – а куда было деваться ей, образованные люди роптали, и Гильдия начала регулировать университеты.

Вот тогда и всплыли слова «Интана камтур джен сандиния», раскопанные в недрах библиотеки одной умницей и красавицей Тинной Маури. А дальше – в общем, ничего оригинального. Наверное, часть общества дозрела до протеста, другая часть возмечтала о свободе, третья всегда рада подхватить любую смуту – и волна сопротивления залила Комрайн. Маги, лишком уж успокоенные и упоенные своим величием и всевластием, умудрились прошляпить самое начало. Бунты стоит давить в зародыше, потому что потом уже поздно. Противостояние магов и не магов стало таким, что маги запаниковали, или сглупили, или просто понадеялись на остатки своей власти, и решили от главной бунтарки избавиться. Обвинение ей предъявили банальное и неумное, суд устроили тоже банальный и неумный и вовсе уж сдуру казнили ее публично, а она держалась на эшафоте так, как не сумел бы доблестный рыцарь. И вот женщина, вовсе не возглавлявшая сопротивление, а всего лишь волею судеб ставшая его источником, превратилась в жертву, а там и в символ надежды мира на свободу и право человека самому определять свою жизнь.

Через десять лет ее называли только Джен Сандиния.

Через тридцать никто не помнил ее имени.

Через пятьдесят Гильдия была побеждена.

Ее не запретили, магов не стали развешивать по деревьям за разные части тела – ну только что некоторых, но от власти отстранили бесповоротно. Гатая встряхнулась, ожила и начала выбираться из средневековья. Пока маги не решили-таки, что ими пренебрегают… Случилось это лет пятьсот назад. В истории эти времена называются периодом смутных войн – пара сотен лет разброда, шатаний, войн. И вот тут появилась рыжая красотка со светло-карими глазами, полыхающими не праведным гневом, но мечтой о лучшем. О надежде на добрую, чистую, честную жизнь для детей. Оказалась она блистательным оратором, настоящим лидером, способным поднять массы, сплотить их не вокруг себя, но вокруг Джен Сандиния – Надежды мира.

Звали ее Мира Силтан, волосы у нее были огненного цвета, как у большей части тех немногих рыжих, что есть на Гатае, и на Тинну она не была похожа ничем, однако орден надежды благоразумно об этом умолчал. У них было единственное в мире изображение Тинны. Но возник орден через много лет после ее смерти, и имени ее они уже найти не смогли, вот и решили, что звали ее именно Джен Сандиния.

Символ. Всего лишь символ. Объединяющая идея. И этой идеи хватило, чтобы приструнить распоясавшихся магов. Будь ты хоть самый великий, когда против тебя не сотни, а десятки тысяч, ты мало на что способен. Сначала прошел слух, что в мир вернулась надежда, потом слух стал уверенностью, и орден надежды впервые за все свое существование выступил открыто, и вдруг оказалось, что всякий командор ордена – маг, всякий член ордена – боец, и только в мирное время они мирные философы. Тогда Гильдия приуныла и приутихла, потому что маги, изучая основы своего ремесла, первым делом усваивали закон не только физики, но и магии: на всякое действие есть противодействие.

А в последнюю сотню лет Гильдия снова начала становиться могущественной, на сей раз оседлав не власть, но науку и технологии, не делясь ни с кем секретами, привязывая своими знаниями и умениями не только королей, но и многих, многих… И становится это уже серьезным и опасным. Не для Кастина или хотя бы Комрайна. Для Гатаи. Вот так. Приспело время для появления Джен Сандиния. Символа, позволяющего сплотить разрозненных людей.

Все молчали. Тарвик крошил хлеб и был этим всецело поглощен. Риэль привычно завесился волосами. Кастин разглядывал бокал с темно-желтым вином. Женя смотрела на него и ровным счетом ничего не чувствовала. Никаких эмоций, никаких ощущений – ни тебе неловкости от того, что халат норовит разъехаться на груди, ни тебе неудобства от того, что стул высоковат. Одна ярость. Даже не гнев, а чистое бешенство.

– То есть меня выдернули из моего мира ради двух слов? Перевернули всю мою жизнь, лишили меня всего, что я имела, ради символа?

– Ну да, – ничуть не смутившись, ответил Кастин, переведя взгляд с вина на Женю. Спокойный и уверенный в своей правоте вершить чужие судьбы. – Да, Женя, ты оказалась пешкой в чужой игре. Мелкой разменной монетой. Тебя злит, что я говорю об этом так же легко, как о вине или о погоде? А король твоей страны поступил бы иначе? Увы, это нормальный цинизм правителей. Я бы и рад думать о каждом конкретном человеке, но не могу. Мне приходится думать даже не о стране, но о планете. О целом мире, Женя. И я даже не скажу, что этот мир уже потерял надежду. Пока – нет. Но потом будет гораздо труднее.

– Ради двух слов! – выкрикнула Женя, срываясь на визг. Риэль вздрогнул и еще ниже опустил голову. – Даже не ради дела! Я ведь вам и не нужна!

– Абсолютно, – хладнокровно согласился Кастин. – Мне нужно было, чтобы в надежду мира поверили, а не чтобы она появилась. И у меня получилось, несмотря на все старания Гильдии. Ты посмотри – орден надежды попытались уничтожить, а это такая разветвленная организация, с такой сложной структурой и такой железной дисциплиной, что ее просто невозможно уничтожить вот так, в одночасье.

– И на это ты тоже рассчитывал, – буркнул Тарвик, собирая крошки в одну горку.

– Разумеется. Я же знал об этом. А теперь орден из безобидных философов превратился в хорошо организованную сеть отличных воинов, имеющих не только осуществление своей мечты – Джен Сандиния пришла, и ее видел командор, но и куда более приземленный стимул – желание отомстить Гильдии магов. А если учесть, что командором ордена может стать либо неслабый маг, либо выдающийся боец, либо гениальный проныра, то мы имеем мощного союзника.

– Ну а что насчет «Стрелы»?

– «Стрелы» нет, – вздохнул Кастин, но не с сожалением, а так терпеливо, словно учитель, старающихся втолковать туповатому ученичку нечто простенькое вроде круговорота воды в природе. – И только не говори мне, что ты был особенно привязан к ней или к кому-то в ней.

– Нет, – пожал плечами Тарвик, – я интересуюсь, входило ли это в твои планы.

– Не задумывался. Мне неинтересно, что стало с сыскным агентством. Да, Тарвик, и ты мелкая разменная…

– Я знаю, – удивился Тарвик, – и всегда знал. И ты знал, что я знаю. А… ты говоришь это для Жени… Женька, нормальная политика. Разница только в том, что я это понимал и шел на это сознательно, а тебя впутали, не спросив.

– Сколько людей работали в «Стреле»? – как бы невзначай спросил Риэль. Кастин удивился: такие мелочи королей не волнуют. Ответил Тарвик.

– Около сотни. Ну, и так на жалованье было довольно много. Пожалел, что ли? И напрасно. Сволочи вроде меня.

– И Фир?

– Женька, не кипи. Фир ни тебе не был другом, ни мне, ни самому себе, А сволочью… Ну, можешь считать его ангелом во плоти. Особенным благородством он отличался, когда списывал чье-то сознание… особенно когда он учился это делать. Увы, в таких конторах не работают порядочные люди. Даже уборщицами. Но вообще то, что ты рассказал, Кастин… сильно. Интересно бы знать, сколько ты развесил лапши по нашим ушам…

– Что? – не понял король. – А, ты имеешь в виду, не врал ли я. Нет, Тарвик, я не врал и даже если умолчал о чем-то, то несознательно. Мне нечем клясться, ты знаешь, но это так.

– Нормально, – заговорила Женя. – Очень нормально. Подкинуть идею – и успокоиться, не интересоваться, что случится дальше, лишь бы поверили, лишь бы символ, лишь бы получилось – а там и можно на помойку, и меня, и Вика, которого вообще-то другом называют, а Риэль и вовсе сбоку припека, вляпался сдуру, вообще ничего не понимая. Что там баба какая-то, даже не землячка, инопланетянка какая-то…

– Погоди, – смеясь, перебил ее Кастин, – тебя волнует, что ты оказалась вне дома? Ну что ж, считай, что это приключение. Не скажу, что немедля, но через несколько дней я отправлю тебя обратно. Для этого нужен стационарный портал, а здесь его нет.

Женя растерялась. Растерялась настолько, что понесла всякую чушь на тему потерянного года и порушенной жизни, и король снова ее прервал:

– Хочешь в то же время и в то же место? Никаких проблем. Тарвик проводит, если хочешь – он же знает твой мир.

В то же время… домой. В свою любимую «однушку», к уютному дивану, телевизору, японскому, Люське и ББ, духам «Анаис» и фольксвагену… или у нее была другая машина? В тихий скучный серый мир?

– Представь, что тебе это снилось, – продолжал говорить Кастин, – что ты это нафантазировала. Вернешься домой, к привычной жизни. Здесь ты уже сыграла свою роль – вся Гатая уже только и говорит о Джен Сандиния. Вы даже не представляете, как быстро распространяются слухи. И главное, что в это верит Гильдия, да и Ворон своим заклинанием совершенно их запутал. Ты действительно больше не нужна. Если я могу как-то восполнить твои потери… ну, я не знаю. Деньги, побрякушки, что угодно.

Риэль не прятал глаз, смотрел на нее с улыбкой, открыто, ласково. Риэль.

– Не прикидывайся, – сердито сказала ему Женя, – будто ты умеешь скрывать свои чувства. Что умеешь не хуже Тарвика вживаться в роль.

– Я не хуже Тарвика умею скрывать свои чувства, – неожиданно ответил Риэль, – и всегда умел. Просто не считаю нужным это делать. Я и правда рад за тебя. Ты пережила многое, это верно, но в конце концов все кончилось хорошо, правда? Ты получила бесценный опыт, какого никогда не было бы в твоей прежней жизни. Ты научилась петь и даже играть на лютне. Ты, главное, не торопись. Не повторяй своих… пещерных глупостей.

– Я…

– Все, – остановил ее Кастин весьма королевским жестом. – Я думаю, всем стоит отдохнуть. Даже мне. Здесь найдется достаточно спальных мест. Не спорь со мной, девочка, я вижу, как ты устала. Что? Что ты хочешь спросить?

– Сколько вам лет?

– Что-то около полутора тысяч. Точно не помню, ей-богу. А что? Маги живут долго.

– И сколько же вы правите Комрайном?

– Да лет двести или около того. Риэль, ты должен был это учить в школе?

– Я учился в Сайтане, так что точно тоже не знаю, – спокойно отозвался Риэль. Он что, знал? И не сказал? Ну да, зачем, собственно, было бы говорить – где король, и где бродяги-менестрели.

– Сто девяносто два, – позагибав пальцы, сообщил Тарвик. – Женя, короли-маги не редкость. В Сайтане, кстати сказать, то же самое, только правит подольше и маг попаршивее.

– А главное, он просто дурак, – кивнул Кастин. – А вы ей даже и не говорили? О любимом короле?

– Я в роль вжился, – ухмыльнулся Тарвик, – а авантюристу Гану, сам понимаешь, король пофиг, знать-то знает, но вот не считает нужным помнить.

– Почему Джен Сандиния не могла родиться на Гатае? Если уж так надо было, нашли бы сговорчивую даму, покрасили волосы…

– Настолько сговорчивую? – перебил Тарвик. – Женька, даже не смешно.

– Потому что у наших рыжих волосы бывают только огненные, милая девушка. Космический катаклизм немного изменил атмосферу. Ты заметила, что на нашем солнце не выгорают ткани, что не меняется цвет кожи? Изменилась… ну как бы тебе сказать? структура цвета. Рыжих вообще становится все меньше. Ну а то, что ты почти идентична Тинне, – всего лишь случай.

– Кастин, – успокаивающе беря Женю за руку, попросил Тарвик, – ты не мог бы узнать об одном господине… он нам помогал. Тан Хайлан.

– Узнаю, – равнодушно бросил король. – Все. Спать. Тарвик, первая дверь налево, Риэль – вторая, Женя – третья. Если предпочитаешь спать не одна, то пусть лучше Риэль идет с тобой в третью, чем ты с ним во вторую, – третья просто самая шикарная.

Женя вообще-то так и хотела, но Риэль с неожиданной твердостью покачал головой, когда она потянула его за руку в коридоре.

– Нет. Тебе стоит побыть одной и подумать. Ты только, главное, подумай наконец и о себе, хорошо?

Он выдернул руку и развернул Женю дальше, к третьей двери. Она послушно добрела до роскошной спальни, оставившей ее совершенно равнодушной. Наверное, если в каком-то шкафу пошариться, можно и ночную рубашку найти, но Женя не стала этого делать и забралась на кровать прямо в халате. Она уже знала, что в подобных строениях жарко не бывает. Спать она вообще-то не собиралась, но то ли разморило с еды и тепла, то ли в вино что подмешали, но заснула она быстро, не успев даже разложить по полочкам новые сведение и новые обиды.

Утром – а может, и вечером, она не обнаружила окон, и время определить было трудно – в кресле возле кровати обнаружилось ее платье, рядом на кокетливой табуретке лежал рюкзак, а поверх платья – белье. Интересно. Никого, кроме них, в этом месте вроде бы и не было… Женя представила себе, как король Кастин лично стирает ее трусики и лифчик, и хихикнула, хотя настроение было прескверное. Она, конечно, спала, но организм запомнил главную проблему и всю ночь (или день?) услужливо подсовывал ей картинки из прошлого, причем заботливо выбирал не самые неприятные. Решать? Господи, да что уж тут решать, и так же ясно, что Гатая стала ее домом, пусть гостеприимство подрастеряла, магов чокнутых по следу пустила, Риэля обидела, ну так а там, на Земле, намного лучше было, все хорошо, все радужно? Есть к чему возвращаться? Есть – к кому? Что осталось там, кроме крохотной могилы Славика…

Женя вздрогнула. Пятнадцать лет она не произносила имени сына даже про себя. Не произносилось, не только губы не складывались и язык не проворачивался, он и в мыслях был сын, мальчик, малыш. Славик Ковальский. Вот почему не произносила: так на памятнике было написано, маленьком, убогом: Славик Ковальский, и две даты с разницей всего-то в тринадцать с половиной месяцев. Начав хорошо зарабатывать, Женя хотела было поменять памятник на что-то более приличное, даже пришла в соответствующий магазин, где юноша с неубедительно скорбным лицом сначала просто тенью следовал за ней, а потом увлекся рекламированием товара, и Женя малодушно сбежала, решив ничего не делать. Славику было все равно, а она… она все равно не плакала, сажая анютины глазки и тщательно выпалывая сорняки. Мама сначала намекала, потом просила, потом чуть не требовала, чтобы Женя привела могилу в порядок – ну мрамор, позолота, искусственные цветочные гирлянды, а Женя не спорила, но и не слушалась и даже не опасалась, что мама возьмет это на себя: дорогое удовольствие, а мама, так долго отказывавшая себе в любых мелких радостях, не захотела бы возвращаться к картошке и капусте, чтоб накопить на этот самый мрамор…

Женя задумчиво стояла перед креслом, глядя на платье и забыв, что с ним надо делать, когда без стука вошел Тарвик. А халат она уже сняла…

– Прости, – не особенно смутившись, сказал он. – Я думал, ты еще спишь. А ты похудела… слишком, я бы сказал. Не бросай на меня гневных взглядов, я теперь женщинам не страшен, и дай бог, если это не навсегда.

– Платье поможешь застегнуть, раз не страшен, – проворчала Женя, тоже не шибко стесняясь. Видел он ее уже всяко. А платье было очень красивое, да вот только застегивалось на спине, и прежде ей помогал Риэль, потому что они никогда не брали две комнаты в гостинице. Женя сходила в душ, потом спокойно оделась, понимая, что ее равнодушие Тарвика задевает, а и ничего, потерпит. Что больше всего унижает мужчину? Бессилие. А он сейчас вроде евнуха. Что больше всего унижает женщину? Что пятьдесят тысяч золотом любят больше. Тарвик ловко, словно горничная, застегнул платье, даже не прикоснувшись к коже.

– Я знаю, что ты мне мстишь. Имеешь право.

– Раскаиваешься? – покосилась на него Женя. Ну да, раскается он.

– Нет. Я дело делал, ты уж прости. Я действительно не знал всех планов Кастина. И даже не потому, что он мне не доверял. Я, конечно, выдержал беседы с «тройкой», но ведь мог и сломаться, верно?

– И что я мелкая разменная монета, ты тоже не знал.

– Знал.

Он пожал плечами, а Женя неожиданно для себя самой погладила его по щеке. Тарвик, ожидавший скорее пощечины, засмеялся, поймал ее руку, чмокнул ладонь и решительно повлек за собой.

Король и менестрель вели неспешную беседу, и Женя бы не удивилась, если на отвлеченные темы. Риэль просиял, увидев ее, и Женя, буркнув невнятное «здрасьте, ваш-лич-во», села рядом с ним на маленький двухместный диванчик. «Кастин меня зовут, – напомнил король со вздохом, – могу я хоть изредка быть человеком?» Тарвик придвинул к ней столик с завтраком. Понятно. Она переспала всех. Ну и ладно. Буду одна трескать эти… это вот, в общем. Забыла, как тан Хайлан называл эти деликатесы. Зачем помнить-то, если все равно пробовать доведется вряд ли.

– Не надо меня обратно отправлять, – сказала она. – Даже в то же время и то же место. Здесь мое место.

– Женя!

– А ты молчи. Знаешь, Риэль, когда встречаются два одиночества, далеко не всегда происходит что-то хорошее. Я без тебя не уйду, а тебе не место в моем мире. Значит, останемся здесь.

– Ты хорошо подумала?

– Нет. А что, если я через месяц передумаю, вы меня не отправите? Предложение действует только сегодня?

– Почему же. Никаких проблем. Приходишь во дворец, мне сообщают – мне всегда сообщают о менестрелях, и вопрос решается. Ты остаешься из-за него?

– Из-за всего, – сказала Женя, удивляясь, почему так спокойна и уверена. Даже больше, чем когда выбирала между Райвом и Риэлем. – Прежде всего… нет, не из-за него. С ним, если вы понимаете разницу. Мне с ним просто здорово. Я не могу это объяснить, потому что вовсе не влюблена в него. Но я хочу быть с ним. Так лучше. И вообще так надо. Плевать мне на ваши королевские замыслы, делайте что хотите, но не советую разлучать нас с Риэлем. Устрою тут вам… надежду мира.

Они даже не улыбнулись. Сдержанные мужчины, умеющие вживаться в роль. И что, интересно, она сможет сделать с этим… вечным жидом, как бишь его звали, которому полторы тыщи лет? который маг не из последних, а из первых? который играет роли, играет людьми, даже теми, кого друзьями называет?

– В общем, нам, наверное, и правда, стоит где-то пересидеть, и пусть это будет вашей головной болью…

– Необязательно, в общем, – невежливо перебил Кастин. – То есть пожалуйста, где угодно, как угодно и сколько угодно, только бояться не нужно. Я получил много интересных сведений, но дело даже не в них. Гильдия не отважится причинить тебе вред. А ты можешь спокойно говорить им то, что только что мне сказала. Они верят, что ты и есть Джен Сандиния, и особенно их убедило в этом невозможность что-то с тобой сделать. Охранное заклинание Райва. Ну, и я добавлю, и то, что мы с ним сделаем вдвоем, не сможет испортить вся Гильдия. Предупреждаю твой вопрос! На Риэля я могу наложить такое же заклинание. Только будет очевидно, что это вмешательство сильного мага, потому что при встрече с «тройкой» его не было. А на тебе – было, и пусть себе ломают голову, кто его на тебя наложил, может, сам Создатель. Легенду для тебя Тарвик придумал блестящую, ее и придерживайся… только не потребуется. Они не знают, что от тебя ожидать. Да, будут присматривать, но ведь убедятся, что ты не поднимаешь народ на бунт и даже не агитируешь против Гильдии. Догадаются, поди, что Джен Сандиния – символ. Ну а нет… тем легче будет с ними справиться.

– Вы хотите дать дорогу прогрессу? – нейтрально спросил Риэль.

– Не путай меня с Райвом. Я не хочу, чтобы слишком много власти на планете было сосредоточено в руках одной организации, будь то «Стрела» какая-нибудь, орден надежды или Гильдия менестрелей. Или даже король Комрайна. И я этого добьюсь, особенно теперь, когда меня поддержат. Вы, может, этого и не увидите, потому что… потому что не проживете, например, пятьдесят лет. Это процесс долгий…

– Эволюция, а не революция, – вставил Тарвик. – Женька, почему я не сомневался, что ты останешься? Потому что знал всегда, что там у тебя ничего и никого нет. А здесь – не только Риэль, но и Райв. И дорога. И, черт меня побери, если к Симуру ты не относишься с куда большей симпатией и доверием, чем к Люське, Милочке и прочим идиоткам из твоей крутой фирмы.

– Ты твердо решила? – словно не слыша его, уточнил Кастин. Женя кивнула, потому что не умела убеждать и доказывать. Риэль осуждающе покачал головой, и Женя возмутилась:

– Ты-то чем недоволен?

– Я хочу, чтобы ты была счастлива, Женя.

– Тогда нечего выбирать счастье за меня.

Риэль вдруг засмеялся, как может смеяться только очень довольный человек, и порывисто ее обнял. Тарвик с королем на пару изобразили умиление, но, надо признать, достаточно убедительно, хотя ни Женя, ни Риэль им не поверили.

– Забавно, – протянул Тарвик. – Ведь ты знаешь Женю лучше меня, а еще сомневался в ее выборе. У меня вот есть пара вопросов к нашему величеству.

Наше величество разрешающе покивало, и Тарвик с кривоватой улыбкой спросил:

– Ты уверен, что я не умру? Уж прости, но я тебя знаю слишком давно и слишком хорошо, ты мог просто оттянуть процесс или, наоборот, его ускорить, чтоб я не мучался.

– Если бы я не мог тебя вылечить, то ускорил был, не сомневайся. А опоздай ты на месяц, возможно, не смог бы его остановить, потому что разрушение органов стало бы необратимым. Но я успел. Не скажу, что ты уже совершенно здоров, да ты и сам это понял. Но я повернул процесс, и то, что разрушалось, начало восстанавливаться. У тебя больше не будет ни горловых кровотечений, ни сильных болей в желудке, ни отвращения к еде из-за печени. Но здоров ты станешь только через несколько месяцев. Постарались они на славу. Постарайся не увлекаться острыми приправами и крепким вином, давай отдых спине и одевайся потеплее, чтобы не простыть – и все будет хорошо. Впрочем, если ты будешь тарелками жрать кориков, запивать их водкой и купаться в Ледяном озере, твое выздоровление просто затянется.

– А Риэль?

– Риэль – здоров. Есть свои положительные стороны в невеликой выносливости.

– Знаешь, как держался этот невыносливый парень? – тихо спросил Тарвик. Очень тихо. – Я был уверен, что он сдаст Женю после пары допросов… ну после недели допросов. А он даже… даже подозрений не вызывал.

– Тебя удивляет? Она решила бросить свой мир окончательно – уж поверь, я это вижу. Он сумел выдержать допросы «тройки» ради нее. Если бы о тебе спрашивали, сдал бы.

– И без допросов бы сдал, – проворчал заметно смущенный Риэль. – Я сам от себя не ожидал… и если бы не Тарвик, не знаю… Если бы они догадались нас разлучить, я бы…

– Ты бы тем более молчал, – хмыкнул Тарвик. – Зато я не знал бы подробностей всей твоей жизни. И поверь, это знание изменило мое отношение к тебе.

– А можно подумать, ты плохо к нему относился, – пробормотала Женя. Я вообще что натворила? Я почему осталась? Может, стоило взять Риэля и увести к себе? Стребовать с короля копировальный станочек, на котором Тарвик производил натуральные рубли (артефакт, наверное), и реализовать тот безумный сон: купить трейлер и…

Нет. Нельзя его лишать дороги. И себя, между прочим, тоже.

– Второй вопрос, – покосившись на них, сказал Тарвик. – Ты действительно мог отправить ее в то же время?

– Нет. Над временем не властен даже Создатель. Но и я был уверен, что она останется, потому что никогда не позволит себе бросить Риэля.

Ну конечно. Все – конечно. И он не властен, и она не позволит себе. Обманул? Королю положено. И при коммунизме в восьмидесятые пожили, и отдельную квартиру каждой семье к двухтысячному получили, и даже часть общенародного достояния в виде ваучеров получили… Это нормально. Вот если бы не обманул, Женя удивилась бы.

– Мне придется уйти, – сообщил Кастин, – но скоро я вернусь. Государственные дела. Вы пока отдохните как следует. Тарвик, ты уже научился обращаться со здешними чудесами? Ну и славно. И уговори Женю посидеть в термах. Ей понравится.

– Втроем посидим, – фыркнул Тарвик, – потому что Риэль… ну понятно, а я… тоже понятно, хотя и по другой причине. Так что, дорогая, никакой сексуальности, одно чистое удовольствие от терм. Скажи ей, Риэль, оно того стоит.

Риэль поцеловал Женю в макушку.

– У меня тоже есть вопрос. Король я или не король? Женя, скажи, ты влюблена в Райва?

– Ага, – сказала Женя. – Все-таки – ага. Я могу без него жить… но не очень хочу. И с ним не смогу. А вот видеться… Вы хотите его в гости позвать?

– Могу, если хочешь. Но ты не хочешь.

– Дайте ему знать, что с нами все хорошо.

– Он знает. Охранное заклинание возможно только при наличии обратной связи. Что-нибудь еще?

– Что с нами будет?

– А что захотите, то и будет. Возьмете свои инструменты – и опять по дорогам. У вас есть свобода выбора, и теперь всегда будет. Гильдия не сможет навязать вам свои правила, к чему так стремится. Кстати, не споете ли для меня? Я ведь с того состязания не слышал золотого голоса моего королевства. Он, голос, почему-то избегает дворца.

Риэль улыбнулся и, перегнувшись через подлокотник, достал виолу.

Несколько дней они провели здесь. Где располагалось это «здесь», не знал даже Тарвик. Окна, как оказалось, имелись, но пейзаж не особенно вдохновлял: скучный и бесконечный лес, горы на горизонте, дымки деревенских домов в отдалении. Термы Жене и правда понравились, и сидели они там и правда втроем, даже из вежливости не прикрываясь полотенцами. Тарвика было даже жалко, потому что временами его яркие глаза подергивались грустью воспоминаний. А с другой стороны, более сладкой мести и придумать было нельзя.

Синяки на теле Риэля растаяли довольно быстро, Тарвик выглядел и вовсе бодрым и веселым. Во время бегства его больше всего донимали боли в спине, а сейчас идти никуда было не надо, зато можно было валяться на мягком диване или на теплом пушистом ковре. Местными «чудесами» они пользовались не очень охотно, предпочитая доставать продукты из кладовой и с ледника и готовить сами. Жене даже нравилось готовить, а мужчинам нравилось это есть. Ничего сверхъестественного, нормальная незатейливая еда, к какой они, собственно, и привыкли.

И разговаривали они много, куда более откровенно… то есть куда более откровенен был Тарвик. В общем, в особенные детали своей королевской службы он не вдавался, а они не интересовались. Знакомы они были давно, Тарвик тогда толком еще ни профессии своей не обучился, так, трудился мальчиком на побегушках в куда менее известной, чем «Стрела», конторе, но трудился старательно, постигая тонкости мастерства, и случайно вышел на Кастина. Короля он в лицо, конечно, не знал, и тот еще несколько лет водил его за нос. Получалось, что сначала они стали приятелями, потом друзьями – насколько могут дружить король и с авантюрист, и только потом Кастин попросил – именно попросил – выполнить сложное и деликатное поручение. Не за деньги, а именно по дружбе. И Тарвик выполнил. Ну и покатилось… Он прекрасно осознавал всю зыбкость королевской дружбы. Ну да, друзья, действительно друзья, и Кастин на самом деле чертовски рад, что Тарвик выкарабкался из очень серьезных проблем, но завтра ему снова потребуются услуги (ну, или помощь, чтоб не обидно было) не особенно щепетильного и талантливого сыскаря, у которого в случае чего и рука не дрогнет, и он пошлет Тарвика на смерть. Запросто пошлет, хотя и даже переживать будет, и помнить потом будет. Он своих друзей помнил, несмотря на более чем солидный возраст. И на смерть посылал. Ничего, это нормально, главное, он никогда не скрывает опасности поручений, хотя вовсе не обязательно посвящает в детали.

Кастин появился во время одной из таких бесед, послушал незамеченным и подтвердил все, что Тарвик о нем думал. Никто не смутился, даже Риэль. Привыкать начал. Налил в высокий стакан золотого вина и протянул своему королю, а свой король принял и выпил за здоровье присутствующих.

– Тан Хайлан удачнейшим образом вписался в мои планы, – сообщил он. – Риэль, я не мог не дать ему знать, что ты жив и цел, и это крайне его обрадовало. Мне кажется, он тебя любит… хотя и на свой лад.

– Как ты меня, – лениво заметил Тарвик, – если исключить сексуальную составляющую. То есть любишь, но своей собственностью считаешь. Меня это не обижает, Кастин.

– Ты – дурак, – объявил король. – Нет, я тебя действительно люблю, ты самый близкий мой друг, но собственностью я тебя не считаю. Единомышленником, если угодно. Помощником. Я ведь могу на тебя полагаться, Тарвик.

– Полностью, – согласился он. – Ну, в меру моих способностей и выносливости. Понятно, что сказать кому-либо о тебе я ни под какими пытками не смогу, тут же или языка лишусь, или помру, или что там у тебя на этот случай…

– Помрешь, – вздохнул Кастин, – но очень легко и быстро. Ты понимаешь…

– Конечно, – перебил Тарвик, пожимая плечами, – и это придает мне выносливости.

– Получается, что и тебя кто-то ждет, – заметил Риэль с мягкой улыбкой. – Не только мы не прошли мимо.

– Он бы прошел, – спокойнейше ответил Тарвик, – и даже не посмотрел в мою сторону, если бы этого требовала ситуация. И на казни бы поприсутствовал. Но и правда ждал.

– Результата задания, – выпалила Женя.

Никто не возразил. Не хочу короля в друзьях иметь. Не хочу. Вот менестреля – с удовольствием. Пусть он слабый – любая слабость относительна, а любовь и дружба придают силы. Пусть он не блещет предприимчивостью – им хватает того, что есть. Пусть он никак не герой и не воин – он поэт, ему и не нужно, к тому же не бояться легко, преодолевать страх куда сложнее. Зато он умеет понимать и чувствовать, он может протянуть руку не только случайно встреченной женщине, но и человеку, к которому не питает ни малейшей симпатии, просто потому, что больше никто руки не протянет. Он так хорошо знаком с одиночеством, что понимает других – не только Женю, но и Тарвика и даже, кажется, Кастина. Он умеет и никогда не разучится чувствовать боль других, потому что слишком много боли испытал сам.

И у него божественный голос.

Король меж тем продолжал рассказывать новости. Оказывается, так много происходило в Комрайне даже еще до всех неприятностей, а они, поглощенные и упоенные своей свободой и своей дорогой, и не замечали. Впрочем, Женя и не могла заметить, потому что не знала, как оно должно быть. Видел, возможно, Тарвик, но тоже не особенно много, потому что не рисковал расспрашивать, чтобы не выделяться, – и так он висел у них на ногах тяжелым грузом. Он так считал. Риэль не обращал внимания. А после их ареста покатился даже не снежный ком – лавина. Вся Гатая, не только Комрайн, только и говорили о возвращении Джен Сандиния, а значит, о надежде мира, за которой охотится Гильдия магов. Откуда, спрашивается, узнали? Неужели охранное заклинание Райва? А почему Райв не вытащил их из тюрьмы? Или командор Стан прицепил к ним какое-нибудь следящее заклинание? Или просто кто-то из ордена следовал за ними тенью, невидимой даже для Тарвика?

Когда Кастин увлекся рассказом о событиях при правящих дворах, включая даже изгнание магов-советников из дворца, Женя и Риэль заскучали. А когда началось повествование о событиях при дворе короля Кастина, прислушались.

С Тарвика Гана были сняты обвинения, потому что, хотя он и виновен наверняка в убийстве, незаконном использовании порталов и иных магических предметов и неуплате налогов в должном объеме, но во время следствия и суда было совершено слишком много процессуальных ошибок, а закон для всех един, и если Гильдия не может убедительно доказать вину, то пусть и не пытается, тем более что для Гана это должно стать уроком. А еще вдруг появились сведения, способные убедить всех на свете в причастности Гильдии к разгрому сыскного агентства «Стрела». Понятно, не ангелы там работали, законы там нарушались, однако где, простите, следствие, суд и приговор? На Гильдию повесили убийство сотни человек, работавших на «Стрелу». В общем, проблем у магов больше, чем Кастин даже и рассчитывал. Кое-где в окна зданий, принадлежащих Гильдии, летели камни – а вот ответить на это маги не могли, разве что адекватно, то есть не причиняя вредя хулиганам – им-то камни только стекла били.

В общем, Гильдии стало не до Жени и Риэля. У мира появилась надежда, только он об этом еще не знает. Он пока всего лишь верит, что пришла Джен Сандиния и принесла с собой перемены, и разумеется, к лучшему. А как же? Менестрели, обнаглев, запели старые полузапрещенные баллады, и почему-то несчастья уже не преследовали их – ни ноги не ломались на лестницах, ни лопнувшие струны не били по глазам. Ну а великие бунтари вроде Райва купаются в своей стихии… Встретитесь, непременно встретитесь, потому что и Райв влюблен.

– А не был он влюблен в ту самую Джен, которая Тинна? – полюбопытствовал Тарвик, очень развеселив короля.

– Он ее терпеть не мог, если честно. И уж вовсе не оплакивал ее смерти. Мне она нравилась, но в ту пору мне нравились многие женщины.

– Вы позволили ее казнить, – прокомментировал обнаглевший менестрель. Кастин качнул головой.

– Мы были молоды. Неопытны. Не особенно умны. И уж точно не умели просчитывать будущее. Вот ты, Риэль, можешь сказать, что случится через пятьдесят лет после того, как, например, повесят Тарвика? Молчишь? Конечно, ты не мог бы этому помешать, но и мы не могли.

– Я не хотел вас оскорбить.

– Знаю. В тебе тоже живет святая вера во всемогущество магов.

– Конечно. Я же вырос здесь. Мне порой кажется, что Создатель не бог, а тоже маг.

– Не хочу делать из тебя еретика, – хмыкнул король, – но ты прав. Из того, что я о нем знаю, такой вывод напрашивается. Величайший из магов древних времен, я думаю. Так что я буду стараться поддержать веру в его божественную сущность.

– Почему вы не вмешиваетесь более активно во все это? – осмелела Женя, и уже в процессе задавания вопроса знала, что он ответит.

– Потому что войны магов приводят к катастрофам и стихийным бедствиям. Лучше уж я принесу в мир надежду, даже пожертвовав ради этого несколькими симпатичными людьми.

– Кастин, они уже поверили, что ты монстр, – лениво заметил Тарвик. – Перестань стараться. Ну а я это всегда знал. Есть какие-то поручения?

– Пока нет. У тебя есть какие-то планы?

Тарвик неожиданно долго молчал, внимательно глядя в свой стакан, и Жене вдруг стало тревожно. Она взяла за руку Риэля и подумала: «А почему этот жест сразу придает мне сил? Потому что поддерживает и его? Потому что это нужно нам обоим? А черт его знает».

– Я бы хотел пойти с ними. Если они позволят, конечно.

– Тарвик? – удивился король. – Ты получил вкус к бродяжничеству? Я всегда полагал, что ты все же любишь комфорт.

– Все любят комфорт, Кастин. И они тоже. Только свободу они любят больше. Я хочу научиться у них любить безудержную свободу. Не бойся, это не вырвет меня из-под твоей власти. Я предан тебе и верен… насколько вообще могу.

– Разве тебя когда-то сдерживали какие-то рамки?

– Ты путаешь свободу и вседозволенность, – серьезно сказал Тарвик. – И я путал. Только сейчас понимать начал. Дай мне возможность убедиться…

– Ты свободен, Тарвик. Делай что хочешь. Если ты понадобишься, я найду тебя, и если к тому времени твоя свобода не станет безграничной и ты будешь помнить…

– Дурак ты, Кастин, – устало перебил Тарвик, – хоть и король. Свобода не исключает чувства долга. И я, конечно, приду, когда ты позовешь. Может быть, даже не один. Но вопрос в другом. Не во мне и не в тебе. Женя, Риэль, вы позволите мне пойти с вами?

Они переглянулись, и Женя прочитала в глазах Риэля собственный риторический вопрос и озвучила его:

– Почему нет?

Тарвик даже не улыбнулся. Наоборот, даже помрачнел и говорить начал с трудом.

– И еще. Я хочу сказать об этом именно при Кастине, потому что не только Хайлан умеет отличать правду от лжи. Прости, Женя. Прости мне мою безжалостность и вживание в роль. Кастин, не удивляйся. Ты знаешь, я к высокопарности не склонен, но вот думаю… вместе с этой девушкой в наш мир действительно пришла надежда. Понимаешь ли, Риэль мог протянуть мне руку, и это неудивительно, он парень добрый и отзывчивый, но Женя… Женя другая. Она не мягкая бесхарактерная дамочка, вовсе не отличается повышенным великодушием и даже где-то жестковата. Однако и она протянула мне руку, несмотря на то, как я поступил с ней. Не в том дело, что я притащил ее сюда, и даже не в том, что действительно собирался пристроить в приличный бордель, когда понял, что девать ее некуда, ордена нет, а тебе она и не нужна была. В этих пятидесяти тысячах. В этом вживании в роль. Ни одна женщина после этого не захотела бы помочь. Ни одна женщина Гатаи. Она ведь любила меня, Кастин, и куда больше, чем Райва.

– Хватит каяться, – грубовато прервала его Женя. – Мне этого не нужно.

– Мне нужно, – пожал плечами Тарвик. – Я и забыл, что такое стыд. Может, и не знал никогда. А теперь вот знаю. Я, Женька, циник и большая сволочь, куда большая, чем Кастин, если ты вдруг засомневалась. У него хоть цель есть великая, а у меня нет. У меня одни только задачи. Я, например, не умею мечтать. Не имею, ради кого жить, – уж прости, Кастин, умереть ради тебя я могу, а жить – не получается. Я, Женя, идеальная сыскная машина. А хочется попробовать быть человеком. Не получится – значит, не судьба. Но попробовать я хочу.

– Сыскная машина? – усмехнулся Риэль. – Предположим, что этот монолог ты произнес спьяну или еще почему. Но по какой причине ты поддерживал меня и брал на себя то, что должно было достаться мне? Почему ты во время допросов неизменно давал мне время прийти в себя или подумать, что говорить? Ради задачи? Тогда какой? Ведь Женя не нужна была королю и кому-то еще, кроме меня. Конечно, ты можешь пойти с нами, Вик. С менестрелями нередко ходят обычные бродяги. И разве ты сомневался, что Женя решит иначе?

Тарвик тяжело посмотрел на Женю и кивнул.

– Да. Она не ты, Риэль. Женщина, способная в драке хладнокровно и беспощадно врезать со всей дури мужику промеж ног, добротой и душевностью не отличается.

– Ага, – безмятежно согласился Риэль, обнимая Женю. – Хватит одного ненормального, то есть меня. Когда мы сможем уйти… Кастин?

Вообще он впервые назвал короля по имени, и не без труда. Раскованный и умеющий вести себя в приличном обществе Риэль. И ведь почему вдруг – ради Жени, скорее всего. Чтобы успокоить.

Ему не нравился Кастин, король Комрайна.