Погибло восемнадцать эльфов. Двенадцать на месте, остальным «дали уйти» – исцелить такие ожоги было не под силу даже Ариане. Пострадавших эльфов было не менее сотни, людей не было вовсе. Черный эльф, спасший Лену, обожжен не был, но у него было сломано пять ребер. Лена сочла своим долгом за ним поухаживать: бедный эльф не знал куда деваться, потому что для него Светлая стояла где-то чуточку пониже Владыки, но уж точно выше всех древних богов, а она ему напиться подает, травками поит. Лена бы ему и судно подавала, но побоялась за его психику. Уставала она сильно, целый день крутилась в больнице, ну и пусть не очень эффективно, все равно хоть каким-то делом занята. А ночью все равно приходил Милит. Только, как ни странно, это не утомляло, скорее наоборот.

Забавно, но в первую ночь после этой атаки Милит, заявившийся почти перед рассветом и нахально разбудивший сладко спавшую Лену, раздел ее для того, чтобы бдительно осмотреть все тело: нет ли ожогов, ушибов или порезов, ничего не нашел и только тогда успокоился. У него самого, кстати говоря, на спине имелся синяк внушительных размеров: прилетело обломком дерева.

Расслабиться и просто пойти погулять удалось только через неделю. Конечно, никого найти не удалось, что было делом обычным для магических атак. Правда, Лена подозревала, что эльфы чего-то недоговаривают, и во время этой вот прогулки с Милитом спросила, насколько она ошибается. Они сидели на холме возле маленького озера милях в десяти от лагеря – добирались, естественно, верхом, вдвоем на одной лошади, правда, жеребец был ого-го, здоровущий, под стать Милиту. Милит звал купаться, но вокруг не было даже кустов, все просматривалось, и раздеваться на просторе Лене вовсе не хотелось. Милит не настаивал, расстелил на траве куртку, усадил Лену, обнял ее и долго-долго молчал.

– Хорошо с тобой. Хоть говорить, хоть молчать, – вдруг заявил он, и у Лены засосало под ложечкой. – Странно даже. Помнишь, ты спрашивала, почему я тебя люблю? Честно думал. Не знаю. Может быть, это и правда магия, может, что-то другое. Я не знаю и не хочу знать. Но так хорошо, как сейчас, мне никогда не было. Ни с одной женщиной. А я… как у людей говорят, бабник большой, так что могу сравнивать. Не расставался бы с тобой ни на минуту. Вообще. Ты даже не представляешь, как мало женщин, с которыми можно просто молчать целый час.

– Молчание – главное достоинство женщины, – пошутила Лена. Она устроилась поудобнее в его руках и прикрыла глаза. Милит даже обнимал не так, как шут, и дело было не в его размерах. Он был осторожен и ласков, только все равно – не так. Или – не тот…

– Что-то вы все-таки узнали?

– Немного. Гарвин и Владыка определили след мага. Это… как бы сказать… В общем, сильный маг, применивший сильное заклинание, оставляет некий след. Типа ауры. В общем, теперь при личной встрече Гарвин и Владыка его узнают точно, а я – с большой степенью вероятности. Ты подкинула Владыке мысль, что он может быть не отсюда?

– Я. А что, это такая сложная мысль?

– Только тебе и пришло в голову. Она у тебя умная. – Милит изогнулся, чтобы поцеловать умную голову. – Ну давай искупаемся, а? Никто нас не увидит.

– Ага, никто-никто…

– Аиллена, ты такое слово слышала – магия? Я закрою нас. Никто не увидит даже озера, не то что нас с тобой.

– Я все равно не умею плавать.

– Я умею. Ты меня стесняешься? Потому что светло, да? Аиллена, ну ты же взрослая…

Через полчаса он ее все-таки уговорил, пробормотал какое-то заклинание – может, и наврал, потому что Лена никакой разницы не почувствовала, быстро разделся и сиганул в воду. Лена, пока он плыл, тоже скинула одежду и зашла в воду. Сразу как-то стало спокойнее, хотя почему – вода была прозрачная, как в бассейне.

Милит безрезультатно учил ее плавать, а потом просто катал на себе: он плыл, а она держалась за его плечо. Ну и целовал – не без того. И вообще… не без того…

Они лежали на траве, или купались, или целовались, или разговаривали… И Милит вдруг заговорил на своем языке со странно поющими интонациями. Сами слова были не так чтоб красивы – ну язык и язык, ничуть не похож на толкиеновский, никаких особенно длинных слов или сложнокрасивых имен, но эти интонации очаровывали… Когда он замолчал, Лена поинтересовалась:

– А так, чтоб понятно?

– А было непонятно? – улыбнулся эльф.

– Абсолютно. Хотя я догадалась… Но частности – это тоже интересно.

– А частности я не смогу. В вашем языке нет таких слов.

– Наш – проще?

– Нет. Другой. Другая… как сказать бы?

– Понятийная система, – съехидничала Лена, а Милит обрадовался:

– Да! Другая понятийная система. У вас одно слово – любовь. На все случаи жизни. У нас десятка полтора. Любовь-дружба, любовь-страсть, любовь к жене или к подруге… Любовь-близость… Лена, я не смогу.

– Леной меня не зови.

– Я не сказал – Лена. Я сказал – Лена, – серьезно возразил Милит. И звучало совершенно по-разному. – Я только еще один раз скажу, хорошо? Я люблю тебя, Лена...

Вернулись они довольно поздно, зашли в больницу. Большая часть «выписалась», под присмотром оставались только тяжелые, которым уже стало лучше. Эльфы не хоронили умерших – сжигали и развеивали над водой, и первых восемнадцать приняла река. Там, где они погибли. Там, где Милит нашел Лену среди деревьев.

Милит проводил ее до дому, поцеловал на пороге и тихо произнес:

– Лучший день моей жизни.

Маркус целый час ее пилил: волосы мокрые, надо было сначала просушить, а потом уже верхом садиться, пришлось не без ехидства объяснять ему, что ветер дул в спину. В спину Милита. А голова Лены даже из-за плеча не торчала, так что простуды можно не опасаться. Но Маркус все равно заставил ее выпить горячего вина для профилактики. Для чего он пил сам, было непонятно. Разве что за компанию.

За тридцать восемь лет… ну за двадцать лет взрослой жизни – никого. Здесь за два года – двое. Двое разных, двое замечательных мужчин говорят ей о любви. Почти одними и теми же словами. С одним и тем же выражением глаз. Вон опять в окно лезет, неугомонный. Перекусил наспех, о новостях узнал, на стройку сбегал, хотя что там можно в сумерках рассмотреть… Нет, Лена его не выгнала. Вообще, она почему-то ни разу ни ему, ни тем более шуту не говорила: «Нет, не хочу, не могу, голова болит, устала»… Головная боль и усталость как раз проходили. А Милита словно прорвало: он почти непрерывно говорил что-то на эльфийском, и наплевать ему было, что она не понимает.

Ох ты черт, а мне ведь уже сорок… Как там – бабий век? Всякой бы бабе такой век!