И снова дорога… Снова усталость, снова гудящие ноги, ноющие от вовсе нетяжелого рюкзачка плечи, прохладные или холодные ночи, легкие эльфийские палатки, случайные ночевки в случайных постоялых дворах и накатывающее ощущение абсолютного счастья, когда они сидели вокруг костра и говорили, или молчали, или говорил кто-то один, или шут напевал что-то только для них. И она прекрасно видела по лицам спутников, что они тоже счастливы, даже Гарвин, так уверенный, что это чувство не для него. Прошлое все больше затягивалось дымом дорожных костров, и шут забывал, что он собственность короны, и Гарвин забывал свою войну, и Милит забывал свой крест, а Маркус и вовсе умел жить сегодняшним днем… Когда вдруг на холоде теплело лицо, Лена понимала – это чей-то взгляд.

Ожог на щеке Маркуса стерся, хотя при большом желании можно было рассмотреть тонкие ниточки трилистника, а через полгода и их не останется. Шут даже не вспоминал о пронзившей горло стреле, хотя у него шрам как раз и остался, да только он его не видел, разве что когда брился перед маленьким Лениным зеркальцем. А вот руки Гарвина внушали Лене беспокойство, хотя он уверял, что все идет хорошо, лучше, чем он ожидал, и в доказательство сжимал кулаки и даже не очень морщился. В одном большом и поразительно тихом городе Лена купила ему перчатки, заставив перемерить целую гору, и теперь он почти не снимал их: когда было тепло, носил полотняные, телесного цвета, так что только вблизи можно было понять, что он в перчатках, а по холоду – тонкие кожаные, плотно облегавшие кисть. Сначала он ворчал, а потом признался, что она оказалась права: рукам, болезненно реагировавшим на холод или жару, стало гораздо лучше. Лена придумала мазь, размягчавшую огрубевшую стянутую кожу, рассасывающую рубцы, и неизменно на каждом привале втирала ему эту мазь, а потом надевала перчатки, и все это – и сама мазь, и массаж, и согревающий эффект – действительно помогало. К следующему лету (кто знает, сколько прошло времени в каком-то конкретном мире!) ему стало существенно лучше, он уже пробовал свое тонкое целительство, например, на порезанном пальце Маркуса, на оцарапанной физиономии Лены или на проколотой лапе Гару…

Сказать, что их дружба крепла, – брякнуть глупость. Ничего она не крепла. Некуда было крепнуть. Миры попадались разные, мирные и враждебные, спокойные и агрессивные, красивые и не очень, но особенных проблем не возникало. Не любили эльфов или даже ненавидели, или даже сгоняли в резервации, не позволяя стронуться с места, – их это не касалось. Эльфы Светлой – это не такие эльфы. И вообще, если сама Светлая странствует с компанией эльфов (полукровка-то, считай, тоже эльф), то, может, они это… и ничего вовсе? А ну как ежели поговорить с ними? Авось язык-то не отсохнет…

Светлая – с людьми? Ну, с одним человеком… Аиллена – с человеком. И ведь явно любит его, как брата, или даже еще больше. Аиллена – не просто Странница, которой вообще-то все пофигу, прошла – и забыла. А тут ведь… Может, и правда, люди – существа достойные?

Постепенно начало выходить так, что не только она исполняла свои обязанности. Люди и эльфы ничуть не меньше разговаривали с ее спутниками, и уже почти никто не воспринимал их просто как бесплатное приложение к Светлой – охотников, защитников, дровосеков и так далее. Если она Странствует с ними, с такой большой компанией, что само по себе необычно, да не первый год, да намерена всю жизнь Странствовать именно с ними, наверное, это не просто так и не такие уж они простые спутники… они не спутники. Они – друзья. Друзья Светлой? Друзья Странницы? нечто небывалое… а значит, важное.

Удивительным уважением пользовался шут. Причем уважением любой расы. К нему прислушивались не только вежливые гарны, но и диковатые орки. И даже гномы – в одном мире они напоролись на гномов, действительно, невысоких (самый длинный был ростом с Лену), действительно бородатых и действительно кряжистых, но вовсе не таких некрасивых, как их неизменно описывали авторы всех мастей. Аполлонов среди них тоже не водилось, но ровно ничего отталкивающего в простых грубоватых лицах не было.

В этом мире они проторчали бог весть сколько месяцев, были у местного населения нарасхват, а населения было много, здесь благополучно уживались все расы. Циник Гарвин, правда, не обошелся без своих комментариев. По его мнению, мирное сосуществование объяснялось как раз обилием иных рас: люди здесь доминировали не столь явно, как в других мирах. Впрочем, расы жили обособленно, не воюя, но и не дружа, торговали, обменивались необходимым. Даже разделение труда имелось: гномы поставляли всем металлы и строительные материалы, эльфы строили, ткали и ковали оружие, попутно подрабатывая магией, орки охраняли от лихих людей и служили в страже, великаны гарны занимались сельским хозяйством и ювелирным делом, ну а люди – всем сразу и понемногу.

Довольно часто встречались храмы. Собственно, храмами их называла Лена, потому что ей они напоминали часовни: крохотное помещение, внутри – скульптура. Изображения существенно различались, было в них что-то от каждой расы. Был это местный бог или что-то другое, она не поняла, хотя вроде и объясняли. Из объяснений следовало, что изображена была дарвиновская обезьяна, от которой все и произошли, существо уважаемое и почитаемое, однако совершенно мифическое. На религию это не тянуло. И то верно, какая религия в мире магии, когда многие способны творить чудеса…

Как ни удивительно, Странницы посещали этот мир так редко, что до появления Лены считались почти легендой. Возможно, этот мир не нуждался в поддержании Равновесия. Возможно, он сам был Равновесием. Центром. Центром, от которого отходили другие миры. Эту гипотезу придумал шут, и они долго ее обсуждали, не придя ни к каким конкретным выводам, да им этого и не требовалось. Им просто требовалось быть вместе.

Самым скрытным был все-таки Гарвин с его привычкой держать при себе не только свои видения, но и большую часть своих знаний и мыслей. Обучение шута они с Милитом не прекращали ни на день, и Маркус, невольно присутствовавших при уроках, умудрился усвоить начала магии и его весьма небольшой Дар начал служить ему верой и правдой, чему он весьма удивился и продолжал больше доверять своим рукам, чем непривычному дару. А у шута ничего не получалось, но почему-то это ничуть не расстраивало учителей. Милит объяснил Лене так: «Ну и пусть ничего не выходит, главное, что он способен ее удерживать и контролировать, а все прочее придет, когда наступит срок. У него совсем не такая магия, что у меня. Я ее почти не вижу. Потому мы учим только основам владения ею». И сам шут перестал расстраиваться по этому поводу. Они жили сегодняшним днем, радуясь тому, что этих дней у них много.

Как же Лена их любила! Просто наливалась нежностью, видя их или думая о них. Всех по-разному, конечно, но одинаково сильно… если поставить шута отдельно. Но и честный Маркус, и циничный Гарвин, и верный Милит вызывали у нее… она даже не знала что. Ощущение правильности и необходимости происходящего ее не покидало. Дракон довольно часто появлялся поболтать, посмеивался над этим, вовлекал в разговор шута и Гарвина, дразнил Милита до тех пор, пока Милит не сумел ему ответить, а Маркус все это время таращился на них и покачивал головой. Слышать отчаянный внутренний вопль Лены он мог, но на спокойные призывы не реагировал.

Дважды приходил Кристиан со своей утомительной загадочностью, один раз снова кинул ее в Новосибирск – и она мгновенно вернулась, Гару только успел голову поднять, а Кристиан засмеялся как-то по-доброму, хотя добра Лена от него не ожидала. Впрочем, и опасности не чувствовала. Остальные его не видели, не слышали и не чувствовали. Даже Мур. Кристиан мутно на что-то намекал, недоговаривал, а это всю жизнь злило Лену. Начал – так заканчивай или не начинай вовсе, и он эту ее злость чувствовал и все колебался.

Они шли и шли, и Лена уже перестала считать миры, в которых побывала. Эксцессов никаких больше не случалось, пока не случилось.

Лена только что закончила полоскать свежевыстиранную одежду – и свою, и мужчин, иногда ей почти тайком удавалось умыкнуть их рубашки, а они, поняв, что ей это в радость, особенных скандалов уже не устраивали. Лена как раз думала над очевидной глупостью: ну как может доставлять радость такая вульгарная вещь, как стирка мужских рубашек? Что за счастье мылить да тереть воротники и манжеты, добиваясь возвращения первоначальной белизны, а потом, подоткнув юбку, заходить в воду по колено и полоскать эти рубашки, потом развешивать их, старательно расправляя, чтоб сильно не мялись, потом штопать неизбежные дырки… А вот – счастье. У Маркуса рубашка была основательно заляпана кровью, слава богу, не своей, налетели на них среди бела дня ненормальные разбойники, когда они отошли чуть в лес, увлекшись поисками роскошных боровичков, а Маркус и на помощь звать не стал, мечом отмахался и даже не убил никого, хотя и почикал основательно. Удирали они быстро, а Маркус еще и пронзительно свистнул вслед, как мальчишка, и посмеялся: рад был размяться. Упражняться-то он не переставал, но упражнения и бой – вещи разные. Вот Лена и старалась избавиться от этих пятен, похваливая замечательное мыло.

Она оглянулась на шум и увидела, как оседает с закатившимися глазами охранявший ее Маркус, а на его месте возникает знакомая фигура Корина Умо.

– Погоди орать, Светлая, - насмешливо сказал он. – Через четверть часа он придет в себя. Никакого вреда его здоровью я не причинил. Хочу с тобой поговорить, если не возражаешь.

– А если возражаю? – спросила Лена ворчливо, выбираясь на берег с охапкой рубашек.

– Ты не возражаешь. Тебе интересно, что я хочу сказать.

– Не очень. И так знаю. Расскажешь мне, где мое место и в какой позе, возмутишься, что я стараюсь разрушить дело всей твоей жизни… ничего нового. Как, магия начинает возвращаться?

– Разве она исчезала?

– А разве ты мог ей пользоваться? Уж прости, я склонна верить Владыке Лиассу.

– А, вот ты о чем. Да, начинает возвращаться. Это не единственный вид магии, подвластный мне.

– Он гордости не лопнешь? То, что ты получил от Кристиана, не может быть особенно сильно, потому что не твое. Чуждое. Ну и еще что там у тебя? Некромантия? В сочетании со словом «подвластна» тоже не самое лучшее.

– Мне хватит.

– Чтобы завершить дело твоей жизни? Вряд ли. Потому что у нас, знаешь, тоже… И особого рода магия есть – моя то есть, и обычная эльфийская, и некромантия Гарвина. Справимся.

– Напрасно ты меня недооцениваешь.

– Напрасно ты мне угрожаешь. Смешно получается, Корин. Очень смешно. Ты бегаешь за мной следом, исходя на злость, все пытаешься мне козу сделать, а в итоге сам оказываешься козлом. Ты заметил, что эльфы перестают тебе верить? Ты начинаешь набирать всякий сброд…

– Ты хочешь сказать, что ты сильнее меня?

– Еще чего. Конечно, я не сильнее тебя. Ничуточки. Но как говаривали в моем мире, наше дело правое. А продолжение знаешь? Враг будет разбит, победа будет за нами. А ты, Корин, эльф. Ты не веришь в свою победу. Ты трудишься ради процесса, хотя отлично понимаешь, что эльфам никогда не уничтожить людей.

– А ты в свою победу веришь?

– В нашу, – поправила Лена. – Верю. Хотя, возможно, это случится нескоро. Не при нашей жизни. Но откуда-то я знаю, что люди и эльфы научатся жить вместе.

– Лиасс не сможет стать Владыкой людей и эльфов, Аиллена. Он не любит людей.

– Я и говорю – не при нашей жизни. А откуда ты знаешь, что Владыка людей и эльфов не родился уже где-то? В том чудном мире, где живут все расы, даже гномы, или в Кадинии, или в твоем родном мире…

– Потому что никогда эльфы не пойдут за человеком, а люди – за эльфом.

– Почему люди пошли за Дартом?

– Это исключение, Светлая.

– Конечно, исключение. А Владыка Лиасс – не исключение? А Гарвин – не исключение среди некромантов? А Родаг – не исключение среди людей?

– Ты не можешь в это верить!

– А сколько страсти… Успокойся, я и не верю. Но я этого не исключаю, вот и все. Жить в мире можно и без Владыки.

– Я не позволю эльфам жить в мире с людьми!

Лена выпрямилась. Достал же! Конечно, она даже в самодеятельности никогда не участвовала, но Корин – местный, он все равно верит в ее силу, в ее какие-то запредельные возможности, так что поверит и в обещающий голос. С гневом бы только не перебдеть. И со сталью в голосе. Так надо, чтоб простенько и убедительно…

– А я не позволю тебе ссорить людей и эльфов, Корин Умо.

– Что ты – против меня!

Лена улыбнулась. Молча. И с намеком на многозначительность. Кстати, а Кристиан-то туманно намекал, что она вполне способна справиться с Корином. Еще б сказал как…

Маркус пришел в себя, но не шевельнулся, ни охнул, ни даже глаз не открыл. Во всяком случае до того, как вогнал свой кинжал в самое многострадальное место эльфа – в зад. Снизу. Точно ведь всю ягодицу проткнул. Эльф взвыл, развернулся, чтобы стереть в порошок наглого человечка и напоролся вдруг на взгляд шута. Такой спокойный и задумчивый. Ни угрозы не было, ни ярости, ни даже серебра магии. Шут просто стоял неподалеку и, чуть склонив набок голову, рассматривал эльфа, словно просто остановил взгляд на нем случайно, мог бы и на дерево посмотреть, да вот этот подвернулся, какая разница, за что глаз зацепить, когда думаешь о чем-то своем…

Корин посмотрел на него и исчез в проходе.

– Кинжал упер, – выругался Маркус. – Прости, Делиена. Не будет по голове бить.

– Стал ты ему теперь врагом, – меланхолично сообщил шут. Маркус фыркнул.

– А был другом! Ладно уж смешить-то… А почему он тебя испугался, Рош?

Примчались эльфы и Гару. В суматохе шут подошел к Лене, забрал у нее мокрые рубашки и начал развешивать их по веткам. Словно ничего и не было. Лена спросила шепотом:

– Почему ты так спокоен, Рош?

– Не знаю, – так же тихо ответил он. – Но я посмотрел на него и понял, что не так уж он нам опасен. Он боится нас, Лена. Ты посмотри, несколько раз он пытался навредить тебе, пытался поссорить людей и эльфов в Сайбии, пытался раскрутить войну… Кто знает, какие еще его интриги ты уничтожила одним своим появлением с эльфами. Никогда Странницы не ходили с эльфами. Я интересовался в каждом мире, где мог, читал старые книги, хроники… Никогда. У Странниц бывали попутчики, но никогда не было спутников. Понимаешь? Зато везде, в любом мире, уверены, что Странница делает то, что должно. Может, хорошего не принесет, но точно не принесет и плохого. А так как люди в любом мире – большинство, то… то они начнут терпимее относиться к эльфам.

– Не ненавидеть, когда эльф идет от виселицы к свободе…

– Нет. Это не то. Это едва не убило Олега надежнее виселицы. Потому что это была жалость. Его, эльфа, жалели люди. Только ведь и Олег задумался, Лена. Он смотрит на своего друга и понимает: искалечили его люди – и спасли тоже люди. А это никак не укладывается в его голове.

– Рош, ну ты же не думаешь, что это все кругом мое благое влияние.

– Не думаю. Уверен. Погоди возмущаться. Рукава раскатай, не жарко. И обуйся, земля холодная. Я знаю, что это твое влияние. Хотя если ты хочешь назвать это влияние просто слепой верой людей в Странниц – называй. Какая разница, как ты назовешь то, что происходит? Тебя не было – и этого не было. Ты пришла и принесла с собой не мир, но начало мира. А все так просто – ты подружилась с эльфами. Значит, эльфы не так и плохи. Родаг поверил, что не любой некромант есть абсолютное зло. Гарвин поверил, что людей можно не ненавидеть. Лиасс поверил в то, что у эльфов есть будущее. Не спорь. Это так, он говорил мне, причем довольно давно.

– А во что поверил ты?

– В то, что мое будущее и мое настоящее – это ты. Что моя жизнь – ты. Куда бы ты ни пошла, и что бы ты ни делала, и кем бы ты ни была. И я жизнь положу на то, чтобы помочь тебе в том, чего ты хочешь добиться.

– Жизнь класть не надо, – испугалась Лена, надеясь, что он тут же пошутит, дескать, фигура речи, нечего впадать в панику, вот сейчас прямо достану и перед тобой положу, но он совершенно серьезно возразил:

– Иногда надо. И потом, разве «жизнь положу» непременно означает «умру»? Необязательно. Я всю жизнь буду с тобой. И буду делать все, чтобы помочь тебе. Так лучше?

Лена прислонилась к нему. Самое спокойное и надежное место во всех мирах – его руки.

– Так лучше…

Обнимаетесь, да?

ты подглядываешь.

А то! Ну что, справилась с очередной трудностью?

Я не справлялась. Он посмотрел на шута и ушел.

Я уточню, детка: он посмотрел на шута, испугался и ушел.

откуда ты знаешь. он умеет прятать сознание от тебя.

Сознание – умеет. А на роже все равно написано. Он испугался твоей спокойной уверенности, остроухий. Ты стоял и смотрел так, словно думал: прогонять кошку с кухни или пусть еще немножко сметанки украдет… Sine ira, как говорится, et stidio.

Мур!

А что, он латыни не знает? Фу, тоже мне, полиглот! Ладно, переведу, так и быть. Без гнева и пристрастия. В общем, ты молодец, Рош Винор.

уже не остроухий?

Это временно. В качестве награды. Правильной дорогой идете, товарищи! Пока!

– Умо? – мрачно спросил Милит. – Ух, как мне хочется встретиться с ним…

– Он от тебя сбежит – и все, – пожал плечами Гарвин. – Владыка сказал, что ты не научишься открывать проход, несмотря на всю свою мощь.

– Я знаю, – удивился Милит, – у меня другой Дар. Но ты сможешь?

Гарвин неопределенно повел головой.

– Не уверен. Там ужин готов. То, что ты называешь шашлык.

Конечно, это был не совсем шашлык, но мясо, замаринованное в кислом молоке с какими-то травами и поджаренное на углях, оказалось ничуть не хуже, а запасливый Маркус вытащил свою заначку – флягу с вином, и получилось вовсе великолепно, даже Гару обожрался. О визите Корина Умо даже не вспомнили. Ну забегал такой, вот ужинать, дурак, не остался… И Лена поняла, что тоже его не боится. Несмотря на его дурную привычку руки распускать во всех смыслах – и лапать, и бить. Справились дважды, справимся и еще. Мы друзья, а у него всякий сброд, готовый упасть в обморок, узнав, что идут против Владыки. Пусть в эльфийском рае нет Владыки, да и без надобности, там знают, что это такое, и чтят не меньше, чем в любом другом мире. А у нас Пути впереди…