Было тепло. Вообще, климат здесь был благодатный: не особенно жаркое продолжительное лето, чисто символическая зима, должное количество осадков и так далее. Даже в магической коррекции не нуждался. Поэтому они не ставили палатки, спали под открытым небом. Лена проснулась незадолго до рассвета, полюбовалась бледнеющими звездами, отлучилась в кустики и собралась засыпать обратно, но вдруг сообразила, что дежурный даже не шевельнулся, когда она вставала. Милит мирно спал, что Лену поразило до глубины души, и она собралась потрясти его за плечо, когда услышала:

– Не надо. Они все спят. Хочешь, они увидят замечательные сны.

– Кристиан, он же удавится, когда поймет, что заснул на посту! Он солдат…

– Придумаешь что-нибудь. Он же не сам заснул, а с моей помощью. Нет, не поворачивайся, пожалуйста.

– Боишься, что я тебя узнаю?

– Нет… хотя можешь и узнать. Дело не в этом.

– Тогда скажи в чем или убирайся.

– Не надо так, пожалуйста.

И что-то было такое в этом негромком и словно лишенном интонаций голосе, что Лене стало стыдно.

– Извини, Кристиан. Я предпочитаю видеть глаза собеседника.

– В том-то и дело, что тебе лучше их не видеть. Подожди. Я объясню. Корин давно стал частью меня… Он постоянно присутствует в моем сознании, в моей душе, если угодно. Конечно, он не может услышать нашего разговора, если я этого хочу. Но если ты… Ты ведь умеешь смотреть в глаза, Лена. Я опасаюсь, что он может захватить часть твоего сознания.

Щаззз. Не боись, девочка, хре… то есть черта лысого у этого Корина получится. Спокойно. Не только он умеет изолировать свое сознание от меня, я тоже кой-чего умею. Он нас не слышит. Так что ежели хочешь, повернись и смотри. Даже если почувствуешь Корина, ему слабо.

Я сильнее?

А чего столько удивления? Это уже и он понял, а ты все не можешь. Он способен тебя напинать да при известной изобретательности трахнуть силком, но вот справиться с тобой он не может. И уж тем более таким образом.

Ты будешь нас слушать?

Мне уйти?

А чего столько оскорбленного достоинства? Слушай. Мне даже спокойнее.

Чмок.

– Но ты пришел ко мне, Кристиан. Чего ты хочешь?

– Того же, чего и все.

– Благословить тебя?

Он засмеялся. Тоже как-то безжизненно.

– Можешь повернуться, Лена, если хочешь. Я постараюсь не допустить Корина до твоего сознания.

– Не старайся, Кристиан. Корин на это неспособен. Может, потому что у нас слишком разные сознания.

Лена неторопливо повернулась. Кристиан постоял еще немного, давая себя рассмотреть, и сел, чтобы Лена могла видеть и его лицо. Высокий, как Милит, сложенный, как Карл Льюис или какой-другой чернокожий американский легкоатлет, с препышными, но прямыми волосами длинней, чем у людей, короче, чем у эльфов. Гуманоиднее некуда. Парадоксальное лицо, если так можно сказать. Совершенный монголоид, не круглолицый, как бурят, скорее как киношный индеец: лицо узкое, скуластое, нос с горбинкой, что называется, орлиный, смуглая кожа – и при этом пепельные волосы и огромные светло-серые эльфийские глаза.

– Странно выгляжу, да?

– Странно. Но эффектно. В Тамрии не тебе храмы поставлены?

– Я же говорил, что можешь узнать. Не мне лично, но моей расе. Как видишь, я гуманоид. Хотя отличаюсь от любой известной тебе расы. То есть я не могу иметь детей от эльфийки или человека. Можно я налью чаю?

В Лене немедленно взыграл классический женский инстинкт:

– Может быть, ты голоден?

– Не откажусь. Я не ужинал, как-то не пришлось. Ты не боишься меня, Лена?

– Нет. А надо?

– Нет.

– Ты действительно писал Книгу Лены?

– Писал… Часть ее.

– Ты предполагаешь, что я и есть Лена и чего-то там должна совершить?

Он снова невыразительно засмеялся.

– Нет. Я знаю, что ты и есть Лена, и знаю, что именно ты совершишь.

– Ты в будущее заглядывал? – проворчала Лена.

– Заглядывал. Я случайно наткнулся на несколько разрозненных пророчеств, слишком уж совпадавших с тем, что я видел, вот и собрал все в одну книгу. Не думал, что пригодится. Так, дневник исследователя. Как-то он попал в Трехмирье… впрочем, может, я и писал его в Трехмирье. Не помню.

– Можешь сказать наконец, кто ты?

– Могу. Но разве надо? Разве ты сама уже не поняла?

– Это не может быть правдой, – убежденно сказала Лена. – Ты что, бессмертный?

– Практически… То есть с твоей точки зрения или кого-то другого… Что такое бессмертие? Неопределенно долгая жизнь или невозможность умереть?

– Отсутствие смерти, – буркнула Лена.

– Так не бывает. Все смертно. Даже Вселенная. Вопрос во времени.

– Понятно. Владыка Лиасс по сравнению с тобой младенец.

– Ар-дракон тоже. Скажи, Лена, сколько тебе лет? Сколько ты прожила? Вот именно, не знаешь… Время субъективно. Для тебя я бессмертен. Пожалуй, для Владыки Лиасса тоже. От простуды я не умру, но убить меня можно. Хотя это так сложно, что и не представляю, у кого может получиться.

– А сам-то ты знаешь, как можешь умереть?

– Конечно, знаю. Очень вкусный суп. Но варила его не ты.

– Как раз я. Суп сварить я способна, хотя готовить что-то изысканное не умею.

– У тебя другие таланты.

– У меня нет талантов, и ты-то как раз должен это понимать. Твоя раса…

– Первая. Как принято говорить, изначальная. Это действительно было давно.

– Маги?

– Да. Ну что, поняла? Знаешь, мне не очень хочется об этом говорить. Раз не боишься, может, заглянешь в мое сознание? За несколько минут узнаешь то, о чем придется говорить несколько часов. А для начала попробуй сама для себя сформулировать то, о чем догадываешься. Что ты сумела понять?

– Кажется, ничего. Или наоборот – все.

Он усмехнулся.

– Скорее, все. Один-два допуска – и все складывается… Ну, попробуй.

– Вы сделали нас?

– Ну вот, главное ты уже поняла… Хотя «сделали» – это как-то очень уж механистически. Мы разделили себя на вас, так уместнее.

– Зачем?

– Зачем ученые твоего мира проводят разные эксперименты? Изучают строение человека? Пытаются воздействовать на мозг? Неужели ты думаешь, что ученые в разных мирах разные? Вот и наши тоже… Ты знаешь, что такое ген? Знаешь… – Лена не стала уточнять, что знает, собственно, только слово и успела забыть даже то, что учила когда-то в школе. – Мы разделяли гены. Жизнеспособны оказались немногие… не скажу экземпляры, но направления. С большей частью ты знакома: эльфы, наша гордость, лучшее, что мы создали, люди, удивительно приспосабливающиеся, стремительно развивающиеся, такие активные… Вы – лучшие. Вы, люди, и эльфы. Мы полагали, что гарны и орки тоже нежизнеспособны, но ошиблись, хотя у орков нет и, пожалуй, быть не может магов или великих ученых. Удивительно, что вымирали гномы… Нет, мы не создавали для себя рабов. Нам это было не нужно… Ну что?

Зачем рабы таким, как мы? Мы вполне способны сами себя обслужить, вырастить для себя урожай, сделать одежду и так далее. Мы тоже все разные. Не все рождены учеными, кто-то ведь и пахарем может быть. А при нашей неограниченно долгой жизни, при нашем уровне владения магией… Я не ученый, Лена. Я… смешно сказать, но я бродяга. Странник вроде тебя. Мне никогда не сиделось на одном месте. Я уходил, возвращался, снова уходил… И, конечно, не только я. Опыты по созданию иных рас начались до моего рождения, так что я уже мог бродить по разным мирам. Откуда взялись миры? О, Лена, если бы я это знал… Они БЫЛИ. Мы – всего лишь привратники. Эльфы были нашим первым опытом, и наиболее удачным. Не стоит обижаться, ты и сама это прекрасно понимаешь. Мы создавали иные расы и открывали для них двери… А теперь мы имеем то, что имеем.

– Неинтересно, – заявила Лена. – Ты так направленно думаешь, что назвать это проникновением в сознание можно только сдуру. Так что давай языком.

– Неужели ты хочешь и мои ощущения?

– Нет, Кристиан. Не хочу. Предполагаю, что мне не понять твоих ощущений из-за разного менталитета… если ты меня понимаешь, конечно. Давай конкретно. Вы создали разные расы на основе собственного генетического материала. То есть я в некотором роде тоже твой потомок.

– Нет, не ты. Я затрудняюсь сказать, что такое Странницы и тем более ты.

– Брось. Просто некая энергия умудрилась сконцентрироваться во мне. И в других. По случайному выбору. И, сам понимаешь, крайне мало шансов что случайный выбор падет на ярчайшую личность. Или ты не понимаешь, почему это происходит в принципе?

Тихий смех Кристиана как-то разом поставил Лену на место. Это было неприятно. Она уже отвыкла, честно говоря, да и не имела особенной привычки, потому что в той жизни старалась не провоцировать ситуаций, в которых кто-то ставил бы ее на место. А тут разбаловалась на фоне всеобщего благоговения возомнила о себе много… Не стоило.

– В принципе это как раз объяснимо. Получается, что те гены, которые мы использовали для создания людей, отвечают за владение энергией, позволяющей легко переходить из мира в мир. Ты помнишь, сколько сил тратил на это Владыка Лиасс? А ты просто идешь. Ну и, сама понимаешь, не бывает так, чтобы энергия могла быть использована для единственной цели… Ты можешь делиться ею с другими, более того, ты делаешь это, и делаешь охотно. Ни одна Странница на это не способна. Хотя нельзя вычерпать океан ложкой.

– Мне вообще кажется, что чем больше я отдаю… – начала жаловаться Лена, и Кристиан перебил:

– Именно так. Чем больше ты даешь, тем больше получаешь.

– Закон сохранения материи, – пробормотала Лена. Может, этот закон означал что-то другое, по физике у Лены была твердая «тройка», плавно перетекшая в «четверку», чтоб не портить хорошей девочке аттестат. А само название как-то вписывалось…

– Закон сохранения энергии, – поправил он. – Ты пользуешься этой энергией достойно, Лена.

– То есть не жалею?

– Да. А можно мне еще чаю?

Он предоставил горячую воду, что было легко даже для мага средней руки, и Лена начала поэтапно складывать травки в чайник и так же поэтапно добавлять воду. Заваривание чая уже стало автоматической процедурой.

– Что ты ждешь от меня, Кристиан?

– Ты уже спрашивала. Я уже отвечал. Того же, что и все. Я не знаю, сделаешь ли ты то, чего я жду от тебя, знаю, что написанное в Книге Лены сбудется независимо от того, узнаешь ли ты, что именно в ней написано. Оно уже сбывается.

– Ты можешь бродить не только в пространстве, но и во времени.

– Мог. Раньше. Нас, бродяг, было не много, но не так уж мало. И однажды я не смог вернуться домой.

– Твой мир погиб?

– Не знаю. Он просто исчез. Может быть, всего лишь закрылся. Но мы стали бездомными бродягами. И с того времени не можем бродить во времени. Когда я встретил братьев Умо, то был поражен: какой потенциал! какая широта взглядов! Это ведь не самое эльфийское свойство… это скорее ваше, человеческое. Я научил их всему, чему мог научить. Что случилось, не знаю. Но Корин совершенно выпрягся. Ты не думаешь, надеюсь, что в моих мечтах было уничтожение людей? Но у Корина – стало. И я ничего не могу с ним поделать, понимаешь? Он часть меня, я не могу. Но ты – сможешь.

– Я? Забавно.

– Ничего забавного. Я не буду подсказывать, ты сама поймешь. Не спеши. У тебя много времени впереди.

– Почему всех так заботит Книга Лены?

– Всех? Или только одного пророка? Который не понимает, что такое пророк? А ты ведь уже поняла?

Лена подумала: поняла. Вспомнила, как она видела в предрассветном нестойком свете эльфа с изможденным лицом и бесцветными глазами, с радостью поднимающегося к виселице. Видела глазами Лиасса. А Гарвин видел глазами такого вот бродяги. Гены. Сконцентрировались и позволили проникнуть в создание кого-то, кто умел ходить во времени. Может, часть его видений относилась к прошлому, столь глубокому, что он и знать о нем не мог, часть – к будущему, до которого не дожить и десяти Лиассам поочередно. Этого никому не постичь. Гарвин, может, как раз и понимал. И Книгу Лены считал отдаленнейшим будущим или забытым прошлым, пока не увидел ее и шута вместе. Чьими глазами смотрел эльф, наверное, не знает и обладатель этих глаз.

– Моими, – сказал Кристиан. – Гарвин – моими. И не только Гарвин. Пророков много, нас мало. Ты не бойся Корина. Он не рискнет тебя убить. Потому что он тоже пророк. И тоже разумный пророк, вроде твоего Гарвина. Но Книги Лены он не читал. Ты для него – Аиллена. И на обращай внимания на ту чушь, которую он несет насчет твоего предназначения. Такого не было никогда. Но он решил, что так и должно быть. На самом деле большая часть магов, особенно сильных, бежит от Странниц, как от чумы.

– Я – Странница?

– Нет. Ты – Приносящая надежду. Даже мне.

– Кто это, Лена?

Кристиан вульгарно вытаращил глаза. Конечно, шут не должен был просыпаться, однако проснулся.

– Не враг, – успокоила его Лена. Шут потянулся, потер глаза – и словно не спал. Ну как он умеет просыпаться так быстро, легко и окончательно? Он сел рядом, нахально обнял ее за плечи и потерся щекой и плечо.

– Чаю дадут? Ты, наверное, знаешь, кто я?

– Знаю, – кивнул Кристиан, справившись с ошеломлением. – Кем был, кто есть и кем будешь.

– А если я не оправдаю твоих надежд?

– Значит, не оправдаешь, – засмеялся родоначальник. Отец-основатель. – Мне все равно, чего ты достигнешь. Главное, что может сделать она. Для меня. Ну что ж… Прощай, Лена. Если ты очень захочешь со мной поговорить, позовешь.

Он не стал эффектно исчезать, встал и ровной скользящей эльфийской походкой удалился в предутренний туман. Шут отпил чаю и блаженно улыбнулся.

– Вкусно. А кто должен был дежурить? Милит? М-да… Ладно, я скажу, что мне не спалось и я сам предложил ему посидеть… Поверит, Лена. Он привык, что я не могу врать. А Гарвин прав – иногда это бывает нужно. Милит же не сам заснул? Ну вот. Это тот, да? Ты ложись. Еще часок можно спать.

Лена не стала ложиться, но все равно легко заснула, привалившись к его плечу, а проснулась от того, что тявкнул Гару. Ее голова лежала на коленях шута, а его рука, едва касаясь, гладила ее волосы. Гару тявкнул во сне. То ли за птицами гонялся и не догнал, то ли что-то вкусное выпрашивал настоятельно. Ему снились здоровые практичные сны. Он бегал, подергивая всеми четырьмя лапами, прыгал, отталкиваясь задними, ел, активно глотая и почавкивая, рычал, что больше было похоже на мурлыканье, лаял одним горлом – тоненько и негромко, тихонько попискивал, елозя хвостом, когда ему снилось, что его гладят, и усиленно сопел… Маркус брился перед Лениным зеркалом, недовольный Гарвин соображал, с чего вдруг спал так крепко, а Милит недоверчиво косился на шута: не верил, что сумел заспать ночной разговор. А шут имел подозрительно честные глаза.

Значит, помощи ждет? В чем? В избавлении от Корина Умо? Где там мои многочисленные ножи да кинжалы из самого прочного материала?

Не иронизируй. Он прав.

Мур, а он правду говорил?

Да. Так и есть.

А почему мне нельзя было этого узнать раньше? Знаешь, я даже не очень и удивлена.

Вот потому и нельзя было, что сейчас не очень и удивлена. Все идет хорошо.

Путешествия во времени… С одной стороны, бред, с другой…

Со всех сторон бред. Почему?

Потому что будущее таково, каким мы его делаем, ничто не предопределено и так далее. Кто знает, какой из вариантов будущего видел Гарвин и в какой заходил Кристиан?

Ленка, я тебя все-таки люблю! Соображаешь. Так что о Книге Лены пусть твой карманный пророк страдает, а ты живи себе, как живешь. Советую на завтрак съесть что-нибудь посущественнее сыра, потому что предсказываю трудный день. Чем я не пророк? И не спрашивай!

И не собираюсь.

Чмок.

На всякий случай, Лена запихнула в себя кусок холодной оленины. Мясо было вкусное, хорошо прожаренное, просто привычка плотно завтракать у нее так и не появилась. Именно потому спутники смотрели на нее с удивлением.

День и правда выдался не самым легким. Для начала пошел дождь, постепенно преобразовавшийся в тропический ливень, причем тропическим он был только по интенсивности, но никак не по температуре. Ставить палатки и сидеть в них смысла не было, потому что все уже промокли, потому они продолжали идти, увязая в грязи, только заставили Лену поменять туфли на сапожки. Потом, когда дождь изволил кончиться, за ними увязалась большая стая волкоподобных зверей: близко не подходили, но бежали в пределах видимости, отступая, когда разозленные маги швыряли в их сторону комок огня или льда, и возвращаясь, когда магам надоедало тратить на них силу. Лена на всякий случай взяла Гару на поводок, опасаясь, что его собачье достоинство не выдержит такого наглого вызова и он рванет, вываляв хозяйку в грязи. Вспомнился тот волк, что подходил к ним в Сайбии, и запыхавшаяся Лена осведомилась у Гарвина, что там в книге ее имени прописано про доверчивых волков. Гарвин встал столбом и простоял так целую минуту, потом догнал, выспросил все подробности, покачал головой, но про Книгу ничего не сказал – оно и понятно, а Лена ответа и не ждала. Наверное, мирные беседы Приносящей надежду с волками в сценарий вписываются.

Потом стая начала смыкать кольцо, Гару это разгневало до полной потери сознательности, и он рванул разогнать нахалов, естественно, Лену уронил, едва не выдернув ей руку, и только примерно на пятом метре почувствовал, что бежать отчего-то нелегко и оглянулся. Тут у него взыграла совесть: таскать за собой обожаемую хозяйку по грязи было, с его собачьей точки зрения, крайне нехорошо, потому он взвыл не своим голосом и извиняться пополз на пузе – из солидарности. Ну, по крайней мере одну щеку он Лене отмыл, пока остальные не прохохотались и не вынули Лену из лужи. Мало того что она была грязнее той дороги, по которой они брели, и Светлой ее назвать уже точно было нельзя, так еще ныло плечо и начало распухать запястье. Так как они уже давно странствовали честно, то есть не убегали при первой опасности и не исцеляли царапин, то руку ей ловко перевязал Маркус своим платком, не особенно чистым, зато большим, в отличие от Лениного. А Гару взял на поводок Гарвин, которому в случае боя вполне хватало одной руки.

Стаи она не боялась, понимала, что при серьезной опасности маги ее просто уничтожат, но когда она уничтожилась сама, насторожилась первой. В самом деле, с чего бы вдруг полдня преследовать, а потом разбежаться. Мужчины поначалу ее успокаивали, потом Милит вгляделся в мрачное небо и ахнул, тут же туда посмотрел Гарвин, ахать не стал, но руками помахал, творя какое-то сложное заклинание. Глаза залились серебром. Маркус выругался крайне неприлично и даже не извинился, чего с ним не случалось никогда прежде. Шут обнял Лену. И тогда увидела она.

Тяжело взмахивая крыльями, к ним направлялась компания красноватых птеродактилей.

– Драконы? – удивилась Лена.

– Виверны, – процедил Милит. – С драконами можно говорить, виверны – звери. В смысле – животные. Надо удирать.

Лена не особенно представляла себе, как они, пешие, могут по скользкой земле удрать от летучих тварей, но честно (и очень медленно) бежала за шутом. Рюкзачок подскакивал на спине – она не подтянула ремни, и, конечно, в самом низу, да еще у задней стенки оказалась шкатулка, стукавшая Лену по позвоночнику, что никак не добавляло комфорта.

– Стоим! – крикнул Гарвин, раскидывая руки крестом. Бежавший впереди Гару задушенно взвизгнул и притормозил. Милит выдернул из ножен меч. Маркус очень удивился, но сбросил на землю мешок и последовал его примеру. Против этих – с мечом?

Виверны кружились прямо над их головами. Было их трое, примерно одинаковые, заметно меньше Мура, очень длиннохвостые, причем хвост увенчивался наконечником вроде стрелы. Драконья морда украшалась длинными развевающимися усами. У них была только одна пара лап. Прямоходящие драконы?

Мур, виверны очень опасны?

Виверны? А, эти недоделанные драконы… Ну… Смотря для кого.

А я не о тебе говорю!

Слушай, не впадай в истерику, дорогуша. Виверна только смахивает на меня, и то не очень. Во-первых, меньше вдвое, во-вторых, хороший меч пробивает ее чешую, в-третьих, ее действительно можно убить точным выстрелом в глаз, в-четвертых, она огнем не плюется… то есть плюется, но редко и не особенно эффективно. Короче, твои орлы могут и справиться. Так что пока не визжи.

Я не визжу. Пока. Может, нам…

Рановато тебе это знать, но скажу. Ты не случайно решила, что нельзя бегать от опасности. Только ты по обыкновению поняла, ЧТО надо делать, но не додумалась ПОЧЕМУ. С логикой у тебя слабовато. Потому что опасности имеют обыкновение нарастать в геометрической прогрессии, когда он них бегают. Уведешь от виверны, попадешь к черному дракону. А черному пофиг. Аиллена ты или кто, ты для него прежде всего мясо, и если он хочет жрать, никакое знание древних формул не поможет. Убежишь от черного – нарвешься на… ну в общем, на более серьезную опасность. Не сразу. Через мир или два. Пока вы удирали от опасностей, предварительно справившись с ними. Так что пусть подерутся. Виверна одна?

Три.

Серьезно. Но твои могут справиться. Они у тебя не дети. Виверн даже обычные люди порой убивают, а уж твои и маги, и бойцы, и петухи – да ради тебя они их зубами загрызут. Если что… если что я прилечу.

– Держи щит! – крикнул Гарвин. Кому? Неважно. Может, Милиту. Шут свалил Лену на землю, прижал к себе. Лена взглянула ему в лицо. Из глаз исчезала синева, они плавно становились серыми… свинцово-серыми… серебряными.

Самую наглую виверну Милит зарубил практически сразу – так с отмаху полоснул по длинной шее, что почти напрочь снес ей голову. Лену и шута просто окатило ее кровью. Две остальные вели себя осторожнее. Гарвин швырялся трескучими электрическими зарядами и огненными шарами, мечи в руках Маркуса и Милита мелькали – и сверкали – молниями, но толком Лена ничего не видела. И страшно было смотреть, и шут не давал поднять головы. Они сидели, обнявшись. Посреди небольшой, но глубокой лужи Лена чувствовала себя как-то странно. Одна виверна пружинисто приземлилась на ноги и пустила в ход все виды оружия: крылья, хвост с наконечником, огненные плевки. Ух и верткая она была, даже на земле, а уж та, что мельтешила в воздухе над Гарвином, и подавно. Маркус крутил мечом и крутился сам с такой скоростью, что Лена не могла уследить за его движениями, видела только результат: раз – и кровь начинает выплескиваться из раны на боку твари, два – и хвост вместе с наконечником отлетает в сторону, три – и на нетопырином крыле появляется внушительных размеров прореха, в которую со свистом пролетает ветер.

Гарвин покатился по земле, и его виверна направленно ринулась на Лену с шутом и с разгону врезалась… в ничто над их головами. Так врезалась, что шмякнулась в грязь, и Гару немедленно вцепился зубами в ее хвост и повис на нем, словно бультерьер. Милит воткнул меч в землю и сделал то самое стремительное движение, попеременно выбрасывая руки, каким разрушал дома в Стении. Виверну отбросило на несколько метров вместе с Гару, пес благоразумно отскочил. Крылья твари превратились в кружево, а Гарвин, выкрикнув нечто, сильно напомнившее Лене древний язык в исполнении Лиасса, поднял ладонь, и с нее полился свет, как от слабенького фонарика… а виверна рассыпалась, словно ее жидким азотом облили, а потом пнули. Со звоном. И в ту же секунду Маркус вспорол брюхо последней. Стало тихо.

– Целы? – повернулся Милит. – Шут, хватит, отпускай! Отпускай, говорю!

Гарвин осторожно и медленно подошел к ним и дал шуту подзатыльник. Тот встряхнулся.

– Сказано было – отпускай, – улыбнулся эльф. – Аиллена, он у тебя большой молодец. Я вообще-то Милиту велел держать щит.

– Я пытался, – признался Милит, – но такой  щит я держать не могу. Я... ну…

– Не некромант, – закончил Гарвин. – Прости, я не подумал, что этот щит тебе не по зубам. А тебе, Полурош, по зубам.

– Что?

– Ты держал мой щит, брат, – терпеливо повторил Гарвин. – И так держал, что его не только виверна не смогла бы пробить, но и дракон.

Я смог бы.

Обиделся? Не обижайся. Я же не сказал «ар-дракон».

Щит был славный, эльф. Еще чуть-чуть – и купол света. Остроухий! Ау!

уж.

Ужи вон те, у них ног всего две, а у меня четыре. Поздравляю, ушастый. С победой. Прежде всего над собой.

Шут растерянно оглядывался, и серебро таяло в глазах, как лед, обнажая темные крапинки на сине-сером фоне. Лена поцеловала его. Сила. Она чувствовала поток силы, который шел от него.

– Устал? – спросил Гарвин ласково.

– Нет. От чего? Я… ну не с кинжалом же кидаться на виверну.

– Можно, – хмыкнул Маркус, садясь рядом с ними. – Когда жить надоест. Так что, маги, вашего брата стало больше? Он защищал Делиену?

– Защитил, – поправил Гарвин. – Если бы не щит, виверна просто смяла бы их.

– Гав!

Гару решил привлечь к себе внимание: как без него кончилась бы эта схватка из арсенала эрпегешных игрушек, еще неизвестно. Кто виверну за хвост хватал? Вот именно! Добившись массового внимания, он протолкался к Лене и шуту и облизал им лица.

– Я… смог?

– Ага, – засмеялся Милит. – Причем смог то, чего не могу я.

Маркус посмотрел на окровавленный меч, хотел было воткнуть его в землю, чтоб очистить, но решил, что в этой грязи лезвие безнадежно увязнет, полез в карман за платком, но вспомнил, чем перевязана рука Лены, длинно сплюнул и отправился искать подходящий лопух. Гарвин сел рядом. В лужу.

– Ты ранен? – всполошилась Лена.

– Нет. Устал.

– И задницу отшиб, – добавил Милит, – когда она тебя швырнула. Чтоб виверны по трое летали – впервые вижу. Словно их на нас натравили. У них ведь зачатки разума все-таки есть.

– Особенно когда охотятся… Ну и натравили. Не понимаешь разве, кто натравил? – равнодушно сказал Гарвин. – У него уже никаких доводов не осталось, кроме виверн. Нам определенно нужно устроить привал.

– В луже? – озабоченно спросил Маркус, стирая кровь с лезвия. – Нет, в луже не хочу. Надо хоть до воды добраться. Сами же говорили, что вода где-то близко.

Милит легко поднял Лену и шута. Одной рукой. Собственно, поднимал он шута, в которого вцепилась Лена. Гарвин, кряхтя, поднялся сам. Гару сбегал обнюхать всех виверн на предмет съедобности, чихнул и задрал на одну лапу.

До воды они добрались через час, и, наверное, в другое время эта дорога заняла бы у них намного меньше времени. Вода оказалась спокойной широкой рекой. На ум приходили только банальный эпитет «величавая» и редкие птицы, которые могли бы долететь до ее середины. А как переправляться? Плот вязать? Впрочем, можно и плот. Деревьев неподалеку полно, топорик есть, плот сделать может Милит – он солдат, хоть и главнокомандующий, и умеет не только мечом махать или первым холодом кидаться, но и организовывать осады и налаживать переправы… Маркус разделся до трусов и потрогал ногой воду, как купальщик на пляже.

– Холодновата. Но выбора все равно нет. Делиена, ты хоть зажмурься, я мыться голым предпочитаю.

Лена поспешно отвернулась. Эльфы присоединились к Маркусу, а шут принялся собирать мокрые ветки для костра. У него и мокрые горели. А не загорятся, Милит их подсушит. Иногда можно применять магию в быту. У шута получилось. Получилось что-то достаточно сложное, если, конечно, эльфы просто не хотят его подбодрить. Получилось впервые. И он при этом не устал. Великий маг Гарвин устал, воюя с одной летучей гадостью. А шут держал какой-то очень сложный щит и не устал.

Лена распаковала палатки, приготовила телескопические трубки. Шут развел огонь (вот как у него получается – сырые дрова разжигать?) и перехватил инициативу. При острой необходимости Лена могла поставить палатки. Основательно вывозив их в грязи. Так что помощь шута была очень кстати. Когда вернулись отмытые мужчины и начали потрошить свои мешки в поисках если не сухой, то хотя бы чистой одежды, все было готово.

– Умница, – сообщил Маркус, чмокнув ее в щеку. Вот так всегда. Кто-то делает львиную долю работы, а благодарят ее. За что? – Знаешь, вода не особенно теплая.

– Могу нагреть, – предложил Милит. Лена отмахнулась: эту грязь и кровь ведром воды не смыть. Тут величавой реки не хватит. Зная уже, что они не будут подсматривать (не дети), она побрела к реке, на ходу расстегивая пуговицы. Мокрое и грязное платье липло к телу и не желало сниматься, избавиться от него удалось только с помощью шута. С ума сойти. Из этой обезглавленной твари на них выплеснулось не меньше бочки крови. Все белье было красным.

Лена зацепила платье за нависающую над водой ветку, чтоб река выполоскала из него побольше грязи и крови, а сама, тихо повизгивая, пошла в воду. Не особенно теплая. Градусов семнадцать. Для моржей, может, даже горячая. Ничего. Потом чайку – и никакой простуды. И без чая никакой простуды. Ее сила убивает не только шустрых сперматозоидов, но и всякую заразу. По крайней мере, это выглядело логично. К тому же за все время здесь Лена не болела никакими гриппами-ангинами. Шут начал намыливать ей спину.

– У меня получилось, – с плохо сдержанным ликованием сообщил он вполголоса. – У меня получилось тебя защитить.

Лена повернулась, чтобы его поцеловать, и за этим занятием они утопили мыло, правда, шут, поныряв, его все-таки выловил, и они наконец вымылись как следует. Лена раз десять прополоскала волосы и раз десять присела так, чтобы голова оказалась под водой – с той же целью. В конце концов вода начала казаться вполне приемлемой. Но шут все-таки выгнал ее на берег, а сам занялся одеждой, в основном своей, потому что уникальное платье стиралось поразительно легко. В общем, Лена пользовалась мылом просто по привычке да для запаха (духами она так и не обзавелась), платье же становилось чистым после обыкновенного прополаскивания. На кусте у берега уже висели ее юбка, блуза и трусики и сухое полотенце.

Эльфы просушили землю вокруг костра. Лена села на свернутую попону, на спину тут же набросили одеяло, в руки сунули кружку с горячим чаем. Подумаешь, с тройкой драконов-недомерков подрались, лишь бы Светлая попу не застудила.

– Колитесь, – предложила она, – не может быть, чтоб обошлось вообще без травм.

– Я здорово ушибся, – пожал плечами Гарвин. – У тебя еще осталась мазь от синяков? Возражать не буду.

– Я цел, – сообщил Милит. – То есть совершенно. Клянусь.

– Меня она крылом шибанула, – фыркнул Маркус. – Но пострадала в основном куртка. Даже ты не сумеешь ее починить – в клочья. Ну и вот, рука ободрана. Можешь лечить. Но лучше сначала чай выпей. Не жарко. Когда еще суп сварится…

Лена выпила чай, смазала огромного размера синяк пониже спины Гарвина, что сопровождалось такими обычными мужскими шуточками, обработала обширную ссадину на руке Маркуса, сделала еще что-то, но в конце концов тоненько сказала:

– Какие вы все молодцы!

– По этому поводу нужно выпить! – обрадовался Маркус. Мужчины оживились:

– А есть?

У Милита нашлась фляга с крепким вином, так что Лена в долгих поздравлениях шута не участвовала: ей полкружки хватило. Единственное, на что она оказалась способна, – это наблюдать за ними, чувствуя себя совершеннейшей идиоткой, потому что только такому индивидууму дано быть абсолютно счастливым. Лена боялась рот открыть, чтоб умиление наружу не прорвалось. Шут одной рукой держал кружку (не забывая из нее отпивать), второй поглаживал пальцы Лены. Мужчины уже дошли до стадии, когда каждое слово вызывает взрыв хохота. А если еще парочка виверн или каких еще геральдических чудищ? Грифонов и недокормленных львов? Или тех драных кошек, что на гербе Новосибирска обозначают почему-то соболей, хотя последнего соболя сто лет назад на воротник извели… Впрочем, соболи не настолько опасные хищники, чтоб на людей нападать, даже подвыпивших.

– Не бойся, – словно прочитал ее мысли Милит, – чтоб мы нормально драться не смогли, нам не флягу надо, а хотя бы ведро. К тому же я пару охранных заклинаний поставил, сработают если что.

Основное охранное заклинание пошевелило ушами, привалилось к Лениной ноге и засопело. Мужчины смеялись, перебрасывались шутками, репликами, которых Лена порой и не понимала, порой такими, за какие в прежние времена она готова была начать мужчину презирать, а тут ничего, не только терпела – внимания не обращала. Она знала их. И неважно, что они говорят после кружки вина и над чем смеются. Все мужчины всех миров, даже самых магических, где женщин уважают априорно, они неизменно станут говорить о бабах, собравшись мужской компанией. Лена для них своя, больше не придумаешь, однако без нее они наверняка и не так говорят, и не то… Пусть. Они о бабах – бабы о них. Слышали бы они разговоры Лены и Арианы… больше, правда, похожие на монологи Арианы, хотя в последние встречи Лена от нее мало отставала.

Шут веселился вместе с ними, но Лена чувствовала, что рядом с весельем есть и недоумение, и тревога, и неуверенность – ну абсолютно все, что было с ней, когда у нее начало получаться. Особенно когда она окончательно поверила: даже чтобы даровать жизнь, ей вовсе не надо ложиться в постель. Так что Милит был последним в этом кратком списке.

Когда разговор перекинулся на нее и ее достижения, она и не заметила. Маркус доставал Гарвина расспросами о видениях, довольно общими – ему просто было интересно, Гарвину и отвечать не хотелось, отчего-то ранила его эта тема, и Маркуса осаживать не хотелось, поэтому он вяло что-то говорил, напирая на то, что видения можно и нужно учитывать, но уж никак не надо слепо им следовать, и как пример приводил себя под виселицей и с петлей на шее. Ну а тут логическим продолжением был гражданским подвиг Лены, которая необыкновенностью своей… и так далее.

– Ну когда вы наконец поймете простую такую истину, – вздохнула она, – что вы все куда значительнее, ярче и интереснее меня. Просто силу эту природа мне отвесила не поскупившись.

– А чем я ярче? – удивился Маркус. – Девочка, да я кто был – обычный Проводник, наемник…

– А стал моим спутником и считаешь, что это высшее твое достижение.

– Считаю, – еще больше удивился Маркус. – Конечно. Делиена, ты и правда не понимаешь? Да в моей жизни впервые появился смысл. Я если и стал кем-то… ну мало-мальски значимым, так только благодаря тебе.

– Наоборот. Я стала тем, чем стала, только благодаря вам.

– Смешная ты, – нежно улыбнулся Милит. – Много ты встречала женщин, за которыми четверо мужчин готовы идти куда угодно?

– Странницы не берут спутни…

– Ни один эльф не пойдет за Странницей, – сообщил Гарвин. – Мы, конечно, Странниц чтим и так далее, но не более того. Маркус хотел к какой-нибудь пристроиться только ради дороги. Ни силы ему не надо было, ни чего-то другого. Аиллена, нравится считать себя пустым местом – считай. Но я не настолько не верю своим… глазам.

– А хотел сказать – видениям, – заметил шут. – Гарвин, ну не верю я, что ты видения свои вовсе в расчет не принимаешь. Ты не хочешь об этом говорить совсем, и этого я тоже не понимаю. Разве мы не друзья?

– А что изменится, если я о них буду говорить? Это не Дар, шут, это Кара. Проклятье.

– Ничего подобного, – покачала головой Лена. – Это способность видеть глазами другого. То есть ты видишь то, что уже кто-то видел.

– Перепила, – кивнул Маркус, – как кто-то мог уже видеть будущее?

– Я могу идти по мирам, а кто-то – по векам.

От наступившей тишины проснулся Гару, осмотрелся, беспорядка не увидел и снова уронил голову на лапы. Лена поспешно объяснила:

– Я это не придумала. Я разговаривала с Кристианом.

– А что он такое?

Лена рассказала все, что услышала от Кристиана и увидела в его глазах… нет. То, что он показал ей. Неважно. Ей показалось, что он не врал. Во всяком случае, это очень хорошо укладывалось в систему ее представлений о мире. И, как оказалось, не только ее. Задумался Гарвин, не склонные к философствованиям Милит и Маркус переглянулись, а шут произнес:

– Складывается. А что Мур говорит?

– Мур ругается и считает, что это нам знать пока рано.

– Зачем ты сказала им?

Гару взвился с намерением вцепиться Кристиану в горло, но Милит его поймал в воздухе и с трудом удержал.

– Собака не может причинить мне вреда.

– А я не о тебе беспокоюсь, а о собаке, – сказал Милит, покрепче обнимая Гару. Кристиан сел напротив Лены.

– Зачем ты сказала им?

– Чтобы знали. А что?

Город был странный и шумный. Странный всем – архитектурой, планировкой улиц, деревьями, которые росли прямо из домов и возвышались над ними больше, чем Эйфелева башня над Парижем. И тот, чьими глазами – или чьей памятью – Лена видела этот город, его не любил. Он любил дорогу, любил новые ощущения, любил новые впечатления. Нет, конечно, он возвращался. и даже, может, чаще, чем многие другие бродяги: он был привязан к жене, любил детей, но дороги он любил больше. Ему нравились разные расы, нравились разнообразные миры с нерациональностью законов, с глупостями традиций, с мелкой грызней между расами или даже представителями одной расы. Он, пожалуй, старался избегать миров, где гремели войны, не потому что был чувствителен, просто не понимал. Они живут и так очень мало, так еще стремятся поуничтожать друг друга и самих себя. Никогда не воевали гарны, но гарнов было так мало, что жили они сами по себе, изолированно или нет, никогда не склонялись на чью-то сторону и даже не пытались постоять за себя. Чаще они просто уходили из района военных действий и возвращались, когда войны стихали. Но если дрались, то отступали многократно превосходящие силы противника. Оркам и повода не нужно было, чтоб ввязаться в драку, но свою агрессивность они охотно расходовали на разбойников и прочих лихих людей, нанимались в охрану или в стражу, а собственно войн не начинали. Были они туповаты, что уж говорить. Тупиковая модель. Однако оказались живучи… Гномы предпочитали зарываться в горы, однако мягким нравом не отличались, в ответ на малейшую обиду хватались за оружие, может, именно потому становилось их все меньше. Эльфы, конечно, были вершиной творения. Пожалуй, за ними шли люди – конечно, несовершенны, но развиваются стремительно, умны, хитры, агрессивны, трудолюбивы… Наблюдать за ними было интереснее всего. А совершенство эльфов быстро приедалось…

Зачем понадобилось заселять разные миры? Он думал иногда, что специально – ради удовольствия ученых, имеющих возможность следить за развитием результатов своих опытов, ради удовольствия таких бродяг, которым просто не сиделось дома. Как можно просидеть такую длинную жизнь в одном мире и не свихнуться от скуки? Тем более мир СКУЧЕН. Регламентирован при кажущейся свободе. Уж он-то знал, потому что имел с чем сравнивать.

Единственной его обязанностью, в общем, был отчет перед учеными. Он знал, что это именно обязанность, хотя никто об этом не говорил, никто отчета не требовал и никаких мер не предпринял бы. Может быть. Он не был уверен.

Ученые не любили то, что создавали. А он – любил. Любил эти забавные создания, похожие и не похожие на него самого. Даже внешне. Особенности глаз и зрения, строение скелета, реакция – достались эльфам. Смуглость кожи и изрядная физическая сила – оркам. Склонность и привычка к тяжелому и порой бессмысленному труду – гномам. Тонкий вкус и интеллект – гарнам. И всего помаленьку людям. Эльфами ученые гордились, потому что эльфы больше были похожи на них самих. У гарнов, увы, внешность подкачала. А эльфы получились даже красивее создателей. Гармоничнее.

Но почему-то именно эльфов они и испытывали на крепость больше всех. Миров кругом было множество: зачем надо выпускать людей в миры, заселенные эльфами? зачем смотреть, как люди постепенно начинают теснить твою гордость, как твоя гордость с равнодушным презрением отступает – но отступает же, и даже за оружие берется как бы нехотя, не веря в победу, проигрывая войну за войной. Он знал, что это не цепь случайностей, а вполне четкая закономерность. Совершенству эльфов явно не хватало воли к жизни, которой с избытком было у людей, которые жили так мало, что и говорить об этом было странно.

Он не был ученым, но, разумеется, базовое образование имел неплохое. Магия в его мире была распределена абсолютно равномерно, не было более или менее талантливых, и ни в одной из созданных рас такого не было. Люди вовсе были ее лишены – но могли наследовать от эльфов. А прочие расы… прочие расы вымирали естественным путем.

Странно. Странно смотреть на них, понимая, что каждый из них – это немножко ты. У них, создателей, ПЕРВЫХ, генный набор был практически одинаков. Сначала, по слухам, ученые просто пытались как-то на него воздействовать, как-то изменить, но совершенно безуспешно. Тогда его решили поделить… И поделили.

Он знал, что порой они видят его глазами. Чувствовал. Присматривался. Они не понимали, что это, считали пророческими видениями, записывали, толковали (чаще всего неправильно), старательно следовали увиденному – зачем? с какой целью?

Они не знали. Ни одна раса не владела временем. Мало кто владел пространством. Шли тысячелетия – и в сугубо человеческих мирах, убивших магию тем, что называлось техническим прогрессом, появились странные женщины, способные перемещаться по мирам так же легко, как он. Магия их была сильна настолько, что он старался держаться от них подальше, пусть пользоваться они ею не умели и даже не стремились учиться. Тоже бродяги. Странницы. Где-то их принимали за богинь, где-то – за великих волшебниц, где-то их молили о благословении, где-то – убивали. Мир, убивший Странницу, умирал – такого количества магии он просто не выдерживал. Много времени прошло, прежде чем выработалось правило почитать Странниц и не причинять им вреда.

Смысла в их существовании не было. Они ходили по разным мирам, не вмешивались, даже не особенно вникали, ни к кому не привязывались, просто – бродили. Точно как он. Только он порой возвращался домой с докладом, а они уходили навсегда. Появились они еще до его рождения, но почему-то ученым до них дела не было. Внимания не обращали. Так, побочный эффект эксперимента. Гены, отвечающие за магию, достались людям в очень ограниченном количестве и активизировались только в метисах, ну а в этих концентрировалось слишком много. Ничего, они не опасны, потому что магии у них так много, что контролировать ее и даже применять к делу они не способны. Поделиться – могли. Чуть-чуть. Пожелать добра или зла – могли. Научились благословлять и проклинать. Но так как были беззлобны по натуре и совершенно неинтересны, проклинали редко, и их просто скинули со счетов. Очень редко появлялись другие – менее равнодушные, более жизнерадостные, готовые делиться и жизнью, и радостью. Очень редко даже в его понимании.

Он не смог попасть домой. Его мира словно не было никогда и нигде. Он даже не закрылся – почувствовать существование закрытого мира они умели. Он растворился. Осталось только невеликое число бродяг. Они встретились, поговорили – и разошлись. Потому что все. что они умели – это просто бродить по мирам и наблюдать. Вот и продолжили…

Он знал – рано или поздно останутся только люди. Только такие миры, из которых приходят Странницы. Закономерность была очевидна. Ученые и не отрицали: да, так – ну и что? Вымрут другие расы? Значит, нежизнеспособны. Много их таких было, вымерли до того как их успели расселить. ничего особенного, мы еще что-то придумаем. Не жалко. А ему было жалко.

Он попробовал изменить положение, знакомился с людьми – бесполезно. С эльфами – даже они не понимали, пока не встретились братья Умо. Корин поверил ему сразу и заразил своей верой остальных. Они очень отличались от основной массы эльфов – у них был энтузиазм, огромный магические потенциал, жажда знаний. Он научил их так многому, прежде чем понял, что, разделяя его опасения, они пришли к простому выводу: раз люди представляют угрозу для миров магии, надо уничтожить людей.

Он не видел выхода. Избавиться от братьев Умо он не мог, не избавившись от самого себя. Но однажды он увидел некоторые пророчества, связанные с одной Странницей. Значит, кто-то из его соплеменников видел это. Стал присматриваться и он, начал записывать и то, что видел сам, и то, что мерещилось воспаленному воображению пророков, анализировал – получалась цепь. Результат внушил ему надежду.

Звали ее Лена.

– Что это было? – ошалело спросил Маркус.

– А вот то, за что пророков считают сумасшедшими, – сумрачно объяснил Гарвин. – С воспаленным воображением. Он показал нам, что хотел показать. Просто мы к чему-то такому готовы, а ты нет. Голова заболела? Бледно выглядишь.

– Интересно, – совершенно спокойно протянул шут, обнимая Лену за плечи, – и зачем?

– Она же хотела знать…

– Она хотела узнать, – поправил шут, – а не получить готовую картинку твоего воображения.

– Ты знаешь, что это правда.

– Знаю. Но чего ты хочешь? Чтобы мы тебя пожалели?

– Нет, – удивился Кристиан. – Я не нуждаюсь в жалости. Я ни в чем не нуждаюсь.

– Только в ее помощи, – кивнул шут. – И ты ее подталкиваешь?

– Нет. Она сама идет и ведет вас. Разве тебе не хотелось знать причины?

– Причины происхождения мира – не очень. Это больше философская проблема, а я все-таки не философ. Вот причину поведения Корина – да, хотел. Верю. Все так просто…

– А мы можем его просто убить? – деловито спросил Маркус. Кристиан медленно покачал головой. Лицо, сделанное в фотошопе. Лена развлекалась таким штучками: берешь себя, любимую, и приделываешь глаза какой-нибудь Наоми Кэмпбел. Несуразица.

– Невероятно трудно… Можете. Только я прошу вас этого не делать.

– Потому что этим мы убьем тебя? – усмехнулся Гарвин.

– Да, потому что этим вы убьете меня.

– И что? Аиллена, не надо щипаться. Он мне никто. Зато он создал эльфа, спровоцировавшего войну, в которой я потерял всех, кого любил. И ты понимаешь. чего мне это стоило. Так что если у меня появится возможность убить этим братцев, я это сделаю.

– Я не буду тебя останавливать. Но ты не справишься.

– Опять виверны, – поднял голову Милит. – Целая стая.

Кристиан не глядя поднял руку ладонью вверх, растопырил пальцы. Ничего не произошло, кроме того что виверны кинулись врассыпную, странно дергаясь и сипло ругаясь, как раздосадованные вороны. Почему-то это никого особенно не впечатлило. Эльфы легко относились к превосходству чьей-то магии, Маркус был к ней равнодушен, Лена от души жалела забывшего дорогу домой Кристиана, а шут… шут был все так же спокоен и уверен. Никто не расстроился, узнав, что на самом деле его дальние-предальние предки были созданы в лабораториях чокнутых ученых посредством деления этих самых ученых. Их такое отдаленное прошлое не интересовало. Ну разве что просто любопытно. А до Лены как-то сразу дошло, чего ждет от нее Кристиан. А до него дошло, что дошло до нее. Поэтому он улыбнулся впервые за все время, а улыбка была вовсе не человеческая (эльфийская, оркская и тому подобная): губы у него не дрогнули, зато сменился свет глаз – они засияли серебром. Забавно.

– Значит, она и твоя надежда, – не заметив ничего, произнес шут.

– Не она. Вы. Без вас она не стала бы тем, чем стала.

– А что я говорила!

– Чего радуешься-то? – удивился Маркус. – И мы бы без тебя не стали тем, чем стали.

– Без тебя, – язвительно бросил Гарвин, – я бы уже три раза умер: либо на кресте, либо от иссушающего огня, либо на виселице.

– Я-то точно умер бы на кресте, – пожал плечами Милит. – Забыла, что ли? Или в палатке.

– Я вообще-то тоже, – согласился Маркус, – потому что обычным людям свойственно помирать, получив стрелу в кишки.

– Ну, я, может, физически бы не умер, – рассудительно сказал шут, – но сломался бы. Я бы перестал уважать себя, и следовательно, меня бы перестали уважать другие. Я бы, наверное, просто спился давно. Я не жизнь терял, когда ты меня нашла, а смысл жизни. Ты можешь с нами не соглашаться, Лена, но мы-то знаем, правда? И ты без нас была бы другой, и мы без тебя… если бы и были, то не такие.

– Нас бы без нее не было, – упрямо повторил Гарвин, – нас – эльфов Трехмирья. Я не склонен преувеличивать чьи-то заслуги. Но и преуменьшать не хочу. Не хочешь слышать, что спасла эльфов Трехмирья, будешь слушать, что без тебя эльфы Трехмирья погибли бы. Шут, скажи ты ей, что это и есть истина.

– Это и есть истина, – сказал шут тем изменившимся голосом, каким он говорил об истине. Лена вздохнула.

– Не спорю. Так. Теперь расскажите, где была бы я, если бы первым, кто заговорил, со мной не был Маркус.

– На Путях, – вздохнул Маркус. – Одна. Как всякая Странница. Только ты все равно не такая, как они. И тебе было бы плохо одной, только бы ты все равно что-то делала. Без нас. Только что проку от этих твоих постоянных «япростаябаба»? Кто-то говорит, что сложная? Слава ветру, простая. Главное-то чего? Мы вместе… Нет. Главное – вы вместе. Ты и шут. А потом уже – мы с тобой… нет, мы с вами.

– Если бы люди были хоть наполовину такие, как Маркус, – сообщил Гарвин, – я б их любил.

– За несравненный ум? – оживился Маркус. Пока они смеялись, Кристиан исчез. Сидел только что – и не сидит уже. Гару повел ушами, а больше никто и внимания не обратил. Ну и что? Захочет – придет.