Сестра Габриэла не появляется вот уже вторую неделю, Сандре приходится самой отправляться на ее поиски, но охота на птиц — дело непростое. Легче всего подловить их в часовне, там они частенько бывают, когда им нечего делать. Сандра скользит по мраморным залам Антарктики — так она называет клинику. Тяжело жить одной на айсберге, если твой единственный друг — пингвин, да к тому же весьма религиозный. Чрезвычайно редкий вид.

В последующие месяцы Сандра, подобно принцессе из «Сказок 1001 ночи», будет выдавать свою историю маленькими порциями, как корм для птиц. Но чем больше она рассказывает, тем больше поддается искушению признаться в том, что скрывает ужасную тайну — еще одно убийство, случившееся в ее жизни.

Сандра и не надеялась встретить в Лос-Анджелесе парня с кремовыми руками, она была счастлива уже оттого, что просто находится с ним в одном городе. Она представляла, что он ищет ее, разговаривала с ним, когда оставалась одна. Если ей нужно было куда-нибудь пойти, она воображала, что идет к нему, или мечтала, что он следит за ней, за тем, как она выбирает себе машину, дом — все необходимое для жизни в Лос-Анджелесе.

Как и большинство приезжих девушек, Сандра отправилась за машиной в фирму «Рент-э-рек». Взглянув на Сандру, продавец сразу же предложил ей кабриолет, но Сандра отказалась, и он разозлился. Откуда ему было знать, что она безумно боится птиц и скорее согласится загорать на пляже во время бомбежки, чем поедет в машине с поднятым верхом.

Сандра считала, что в Лос-Анджелесе существует только два вида птиц: злые и добрые. При виде вороны со сверкающими глазами и черным клювом она в панике начинала искать укрытие. А вот чайки, как ей казалось, птицы добрые: они не живут на земле, они исчезают в расщелине горизонта, где мягкое серое небо гладит серо-голубой океан. Сандра никогда не общалась ни с морем, ни с чайками; ее беспокоило, что им приходится совершать такие длинные перелеты, поэтому она решила наладить с ними контакт и взяла для них немного еды. День был пасмурный, и на пляже, кроме нее, никого не было. Через несколько минут налетели сотни чаек, которые с визгом стали драться за крошки хлеба, они перепачкали в крови и себя, и Сандру, чем до смерти ее напугали. Голубей она избегала, потому что кто-то сказал ей, что это не птицы, а души ньюйоркцев, не вернувшихся домой.

Она нашла квартиру в самом старом доме во всем Голливуде, рассчитав, что если он до сих пор цел, то ему не страшны землетрясения. На заре Голливуда этот дом был центром моды, в нем жили кинозвезды. Но жизнь стремительно проносилась мимо, а он неуклюже стоял в заброшенной части города, выставляя напоказ витиеватые барельефы, покрытые столькими слоями краски, что невозможно было угадать их первоначальную форму. Дом назывался Лос-Альтос, но жильцы называли его «Лост маунтинс». Излюбленное место для всяких неформалов, охотников за удачей (никогда не поймешь, в правильном ли направлении они движутся) и панк-рокеров, которым дела нет до удачи, был бы только кайф. Наверху жила Таня, скульптор; напротив — Марк, писатель; артист-трансвестит Кэнди, актрисы Рита и Холли, временно работающие в магазине нижнего белья, жили внизу, а в подвале, по-видимому, гнездился целый оркестр. Сандре это нравилось, поскольку никому не грозило выскочить замуж за продавца машин, что в итоге и сделала ее лучшая подруга из Огайо, чьи вишневые рождественские открытки она намеренно оставляла без ответа.

Но хотя Сандру вполне устраивали ее соседи, она ни с кем не подружилась. Она была одиночкой по натуре и инстинктивно не доверяла Лос-Анджелесу. Что-то здесь было не так, однако что именно — непонятно. Вокруг все такое яркое и разноцветное: кабриолеты, солнечный свет, рестораны, набитые красотками, будто корзины с цветами на залитом солнцем кладбище. Очень соблазнительно.

Даже ветер избегал этого места и сидел в пустыне, как цепной пес. Поначалу Сандра думала, как замечательно, что здесь нет ветра, но вскоре узнала, что Лос-Анджелес расплачивается за вечно прекрасную погоду ежегодным нашествием Санта-Аны, селями и пожарами. Тут уж кто угодно заскучает по снегу, который может заботливо укрыть даже такую дыру, как Огайо.

Когда ветер наконец добрался до города, он не стал с ней разговаривать. Горячий и сухой, он летел из пустыни к океану, словно измученный жаждой безумец, сея новые неведомые споры сумасшествия. Он тряс пальмы, как погремушки, стучал в окна, как в тамтамы, бессвязно бормоча, трепал ей волосы, но сказать ему было нечего. Однажды вечером, когда все жаловались на Санта-Ану и Сандра почувствовала, что ветер покинул ее, раздался стук в дверь. Говорят, если теряешь друга, пусть даже выдуманного, всегда остается пустота и нужно быть начеку, не то в нее проникнет голодный призрак. Окна загремели, когда Сандра открыла дверь. Это была Таня с верхнего этажа, современная живая версия голодного призрака.

— Привет, ты еще не свихнулась от этого ветра? Слушай, ты здесь новенькая, и мы не подруги… тут рядом открылся новый бар, мне бы не помешал коктейльчик, но не могу же я пить одна в такую ночь.

— Подожди, я только пальто возьму, — сказала Сандра.

Таня стояла на пороге и поправляла прическу, перебирая пряди огненно-рыжих волос. Она выглядела так, будто ее короткое зрелое тело только что вытащили со склада и на нем еще висели куски леопардового меха, черной сетки, красного шелка и пластиковой бижутерии, которые раскачивались, когда она угрожающе передвигалась на девятидюймовых каблуках. Ее ярко раскрашенное лицо расплывалось в улыбке со всем нетерпением проститутки, когда она, словно на блюде с петрушкой, пихала вам в лицо свой бесценный атрибут — пару безумно дорогих сисек. Средневековый шедевр дизайна и камуфляжа, Сандре она показалась слишком уж вызывающей, но в то же время очаровательной.

Сандра решила, что рядом с искусственной Таней ее естественность смотрится скучно. Из длинных светлых волос можно было сделать конский хвост либо распустить их, больше ничего. Она была стройная и гибкая, носила только черное и никогда не использовала косметику. Да ей и не нужно было. Люди притворялись, что не замечают ее красоты, но такая красота не забывается, она преследует вас всю жизнь.

Самое главное отличие между ними заключалось в манере общения: для Сандры гораздо важнее было то, о чем она молчит. Таня же не затыкалась ни на минуту. На собеседника обрушивался град ложных фактов, авторитетных мнений и непримиримой агрессии. Она говорила только о сексе, причем со всеми без разбора. Если бы не ее чувство юмора, она давно бы пала жертвой гнева благопристойных граждан. Пока Сандра собиралась, Таня пустилась в непрошеные рассуждения о том, как правильно заниматься оральным сексом и что она говорит тем, кто не дотягивает до ее уровня.

— Католики никогда не лижут, и негры тоже. Католики считают, что это грех, а негры не видят в этом кайфа. С евреями наоборот, им всегда мало, готовы заниматься этим всю жизнь. Если б можно было постелить там ковер и провести электричество, они бы не вылезали оттуда. Американцы все разные, смелые, однако сдержанные. Сделают, что захочешь, но без особых эмоций. Самый лучший секс у меня был с бродячим мормоном — ох, и страстный оказался мужчина!

— Не знала, что религия помогает вычислять, как человек ведет себя в постели.

— Разве она еще в чем-нибудь помогает?

— А как быть с атеистами?

— Либералы! Ну да, конечно, мозги людям трахают, вот и всё. Спокойные, слишком умные, все у них по Фрейду. Клуб рядом, через квартал, можем пешком пойти. Про азиатов-буддистов, или как их там, — не знаю. Наверно, они медитируют сами с собой, одной рукой. — Выставив вперед бедра, она широко улыбнулась и сделала непристойный жест.

— Видимо, ты уже проверила свою теорию на опыте? — Сандра закрыла дверь, и девушки вышли в залитый светом город, от ярких огней которого смог превращался в полуденное солнце.

— Проверила и еще как, но это не значит, что она срабатывает. Вроде правительства, которое постоянно улучшают, а оно все равно врет, понимаешь? А вообще, лучше всех трахаются девушки, лишь они знают толк в сексе. Ощущения бесподобные, к тому же абсолютно безопасно.

Сандра остановилась посреди улицы.

— Да, только существует опасность стать лесбиянкой.

— Чушь собачья, что в этом такого, это всего лишь рот, а не капкан. Им нравится, дорогуша, совращать правильных девочек, которые вечно пытаются доказать, что они не забитые, а принципиальные.

Когда они вошли в клуб, Сандре тотчас захотелось уйти. Там не было ни одного мужчины. Сандра никогда не была в гей-баре, никогда не видела лесбиянок вблизи, а тут их было не меньше ста. Таня потащила ее к барной стойке.

— Я понятия не имела, что это гей-бар, но не уходить же, раз пришли, давай выпьем.

— Слушай, это не по мне. Если ты пытаешься меня снять…

— Снять тебя? Смеешься? Я не лесбиянка, мне вообще не нравится оральный секс. У меня для этого вибратор есть. Вот. — Таня достала из сумки большой белый вибратор, и Сандра поняла, что значит выражение: «Умереть — не встать!» — Я на него подсела. — Таня помахивала вибратором, как пластиковой сигарой. — Не могу заниматься сексом без него.

— Пожалуйста, убери эту штуку.

— Думаешь, девчонки никогда такого не видели? Ладно, ладно, смотри не перевозбудись. — Таня запихнула вибратор обратно в сумку. — Знаешь, мне все мало.

— А парням это нравится?

— Да плевать на них, главное — мне нравится. — Таня стукнула по столу. — Только так я могу оторваться как следует. В этой жизни нужно всем распоряжаться самой. Они же не паралитики, поймут, что с ним делать.

— Ты таскаешь его с собой на свидания?

— Ага, прямо в сумке, вместе с презиками и смазкой — на случай, если этот придурок забудет. Надо быть во всеоружии.

— Да уж, передовые технологии.

— Ты про что?

— Про эту штуку.

— Хочешь попробовать?

— Нет, не вытаскивай его, пожалуйста. Нас отсюда выгонят.

— Ой, да ладно. Разве ты сама не собиралась уходить?

— Собиралась. — Сандра направилась к выходу, но так и не дошла до него. Раздался первый громкий аккорд песни «Мотаун», и все потянулись к танцполу. Сандра никогда такого не видела: комната была заполнена девушками, танцующими с девушками, это было так сексуально, они так веселились, что казалось, в этом есть что-то противозаконное. Если б это случилось в пятнадцатом веке, Сандра решила бы, что попала на шабаш юных ведьм. Они притягивали ее, она не могла устоять. Сандра не думала, что сделает это когда-нибудь снова: она показала свой танец с деревьями. Она вновь обрела утраченную силу. Каждый раз, уходя с танцпола, она воодушевлялась сильнее и сильнее, а настроение Тани ухудшалось при виде все новых клочков бумаги рядом со стаканом Сандры.

— Это номера их телефонов. Чертовы лесбиянки, банда маньячек. Давай сваливать отсюда. Ты, конечно, можешь оставаться, если хочешь. У меня есть дела поважнее, чем отираться тут с этими извращенками.

— Пойдем. — Сандра поняла, что, если Таня не заткнется, они могут нарваться на неприятности.

— Ты не возьмешь их телефоны?

— Нет.

Таня схватила бумажки и запихнула в сумку, где они перемешались с презервативами, вибратором и смазкой; ночная вечеринка нравилась Сандре, пока она оставалась непрошеной гостьей. Сандра не злилась на свою новую подругу, напротив, была ей благодарна. Она никогда так не веселилась с тех пор, как приехала в Лос-Анджелес. Она танцевала, и никто не мешал ей. Более того, все были в восторге. На ее танец с деревьями стоило посмотреть: что-то вроде рок-н-ролла, но гораздо сексуальнее. Она даже не слишком выделялась из толпы, пока не сняла одежду.

Благодаря Тане, Сандра быстро познакомилась с голливудской панк-тусовкой, с хардкор группами, ночными клубами и наркотиками. Они выходили только после полуночи и наведывались во все клубы Голливуда. Сандра — чтобы потанцевать, Таня — чтобы кого-нибудь подцепить. Она не врала, когда говорила, что любит трахаться. Расположившись за барной стойкой, она начинала выслеживать мужчин. Таня вела себя так, будто у нее из головы торчали зеркала заднего вида, в которые она постоянно заглядывала. Она говорила с Сандрой, а сама вытягивала шею и глазела по сторонам, смотрела в одну сторону, а улыбалась в другую, все время дергалась, жеманничала и теребила сигарету. В Тане все было абсолютно неестественно: наигранное спокойствие, отчаянная нетерпеливость, вместо веселья — истерика. При взгляде на Сандру казалось, что разум ее где-то далеко, на другой планете, а тело здесь, двигается под музыку. С Таней она чувствовала себя в безопасности, Таня все время была как «заведенная», поэтому никто не замечал, что загадочное лицо Сандры остается неподвижным. Никто не мог понять, видит ли она хоть что-то своими серыми широко открытыми глазами.

Таня быстро поняла, что странное поведение Сандры притягивает мужчин; как только кто-нибудь из них подходил, Таня забрасывала крючок. Если это не срабатывало, она просила Сандру исполнить танец с деревьями, и через минуту их уже окружала толпа мужчин. Проще говоря, Таня использовала Сандру как приманку. Но чаще всего, из-за Таниной напористости, девушки возвращались домой одни.

За окном машины проплывал бульвар Сансет с его бесконечными рекламными щитами в виде гигантских открыток с изображением тропических островов. Но Сандра не замечала этого, она была на прогулке. На все немногочисленные свидания, здесь, в Голливуде, она отправлялась, как на прогулку. Всякий раз, когда Сандра стояла в очереди перед комнатой барыги, заигрывая с панками, или с директором какой-то студии проезжала мимо этих панков на «мерседесе» по дороге в ресторан, или подрезала этот «мерседес» на раздолбанном «харпее», показывая водителю средний палец, она была на прогулке.

В отличие от Тани, помешанной на сексе, Сандра могла трахаться, только если выпьет лишнего. Но не потому, что ей это не нравилось. Она напивалась, чтобы разбить стеклянную завесу, отделявшую ее от внешнего мира. Когда же действие выпивки заканчивалось, тело Сандры преображалось, следы случившегося улетучивались, и она вновь нетронутой возвращалась в хрустальный футляр. Утром байкер, клерк или шикарный парень, устав взывать к ней, бросал на нее озадаченный взгляд. Она чувствовала, что отличается от тех лос-анджелесских девочек, которые тоскуют и ищут любви, как будто любовь поможет им избавиться от всех бед. Они мечтают о ней, смотрят о ней фильмы, говорят лишь о ней, хотя в конечном счете ничего о любви не знают.

Поначалу, желая походить на этих девочек, она перестала читать книги и набросилась на журналы, чтобы знать, кто есть кто, кто с кем спит и во что одет. В результате такого странного и бессмысленного соревнования с безликими людьми, чье очевидное превосходство было мнимым, у нее появилось чувство неуверенности в себе. А еще Таня внушила ей, что нельзя упускать ни одной возможности, отчего Сандре казалось, будто время уходит. Она постоянно спешила, суетилась, не выносила пауз в телефонных разговорах, пробки на дорогах ее нервировали, и, хотя ей было всего двадцать, она не любила дни рождения и врала по поводу своего возраста. А для чего? Ни одна из них не была счастлива. Все они пребывали в каком-то суицидном состоянии. Сандра была благодарна стеклянному занавесу, ограждавшему ее от беспомощного унижения, которое неминуемо сопровождает любое общение с противоположным полом. Она поклялась, что никогда не скажет: «Ну почему он не звонит?!»

Чувствуя себя выше этого, Сандра начала подумывать о карьере и устройстве на работу. Здесь у людей нет работы. У них есть мечты. Таня твердо решила, что она скульптор. Настолько твердо, что и Сандру убедила заняться творчеством. У Сандры были рисунки, нелепые, но талантливые: она рисовала девушек, которые лазают по деревьям, танцуют вокруг деревьев, совокупляются с деревьями и превращаются в деревья. Таня предложила рисовать мужчин вместо деревьев, так рисунки будут лучше продаваться. Она знала многих начинающих художников, которые зарабатывали на жизнь порнокартинами, и с покровительственным видом посоветовала Сандре отнести рисунки в известный порножурнал в качестве иллюстраций. У нее есть друг, который может взять Сандру на работу, но человек он странный, и обещать ничего нельзя.

Сандра получила нечто большее, чем работу в порножурнале. Она влюбилась. Каким-то образом стеклянная банка случайно упала с полки, крышка отлетела, и, хотя Сандра успела собрать все свои чувства прежде, чем они улетят, когда она вернула их обратно, все было уже по-другому. У нее развилась нездоровая страсть к боссу — темной харизматической личности, овеянной тайной. Таня познакомила их, но она ничего о нем не знала, кроме рассказанных над кофеваркой сплетен о его нетрадиционной ориентации и прикованной к постели жене. Информация о жене вызвала у Сандры обратную реакцию: мысль о том, что связь с ним невозможна, возбуждала еще сильнее. Извращенец? Ну это не новость. В Лос-Анджелесе повсюду одна порнография; всякие садомазохистские штучки продаются на каждом шагу, посетители ночных клубов запросто хлещут друг друга на глазах у всех.

Сандра считала, что люди распускают сплетни из зависти. Она же слышала только комплименты своего босса, когда он осторожно перелистывал страницы ее альбома. Постепенно он заменил деревья в самых темных фантазиях Сандры. Заменил бывших возлюбленных из детских книг. Наконец, он вытеснил парня с кремовыми руками. Несмотря на то, что босс, похоже, видел в ней лишь очередного работника, она вывалила в него все содержимое своего эмоционального шкафа, как будто он был чемоданом, с которым она намеревалась отправиться в свое второе любовное путешествие. Сандра влюбилась так сильно, что едва могла с ним разговаривать, и, когда они встречались в коридорах редакции самого популярного эротического журнала, она, потупившись, смотрела на его ботинки.

Ее мечты стали явью, когда шеф пригласил ее в Нью-Йорк на ежегодный показ садо-мазо атрибутики, латексных нарядов и прочих приспособлений для ненормальных, которым скучно просто заниматься сексом. Поскольку босс почти никогда с ней не разговаривал, Сандра не могла понять, зачем он взял ее с собой, но она твердо решила сделать все, чтобы не опозориться. Она надела латексное платье, в котором было нестерпимо жарко, так что пот стекал по ногам. К счастью, в Нью-Йорке стояла зима. А еще прицепила на уши клипсы для сосков — как знак тем, кто в этом разбирается, что она не какая-нибудь репа, выпавшая из огайского грузовика.

Репа не репа, а Нью-Йорк просто-таки ошеломил ее, и, сидя на очередном модном показе, Сандра думала, что здесь собрался весь мир и она была в самом его центре. Позже, когда босс, которого она теперь называла Дональд, спросил, не желает ли она посетить «Темницу» — новый клуб для настоящих извращенцев и трансвеститов, Сандра сделала вид. будто ничего другого и не ожидала. В такси она молчала, а его вкрадчивый голос обвивался вокруг ее горла, рук и ног. Когда они проезжали по заметенному голубым снегом Центральному парку, ей казалось, что в своем длинном пальто кучерского покроя он похож на прекрасного вампира. Он дотронулся пальцами до губ, положил белую руку ей на бедро и не убирал. На миг у Сандры кровь застыла в жилах. Она открыла окно, и хлопья снега ворвались в салон, так что ей пришлось закрыть окно, а он водил пальцами вдоль нижнего края ее латексного платья. Она пробормотала что-то по поводу его жены, он лишь рассмеялся в ответ. Ему нужно нечто большее, чем брак. Он ждал единственную, ту женщину, которая сумеет покорить его душу, чтобы он мог служить ей вечно.

Поразительно до какого предела глупости можно упасть, если ты готов упасть. Сандра и упала, совсем как репа, которой так не хотела быть; она не видела, как ветер незаметно бежит рядом с желтым такси и бросает в окно пригоршни снега.

Когда они остановились у «Темницы», Сандра все еще не проронила ни слова. «Темница» была местом не для вуайеристов, здесь предпочитали действие; не желая в самом начале игры показаться закомплексованной, Сандра провела остаток ночи привязанной к боссу — лицом к лицу — в обнаженном виде, а главная проститутка-садистка избивала кнутом сначала его, потом ее и наконец — обоих одновременно. Сандра хотела сказать, что такие развлечения не в ее вкусе, но она кончила два раза. Несказанный восторг Дональда убедил ее в том, что он влюблен. Она призналась ему, рассказала, как мечтала о нем. Он засунул язык ей в рот и пообещал, что в следующий раз там окажется его член. Выйдя из «Темницы», Сандра с отвращением подумала, что таким мерзким образом они только что поженились и вряд ли сия брачная церемония вызвала бы у ее родителей понимание, а тем более одобрение. Но она совершенно точно знала, что больше не увидится с ними, даже несмотря на то, что отчим никогда не переставал высылать ей деньги.