Объяснять младшему сыну, почему она так внезапно изменила решение и увела его из церкви, Ольге не хотелось. Тем более что ей и в самом деле все могло только померещиться. Но, похоже, Павлик тоже что-то почувствовал. По крайней мере, когда они вышли на высокое каменное крыльцо и вдохнули свежего воздуха, сын сказал:

— Он на меня смотрел как удав на кролика.

— Ладно, изложу нашу просьбу на бумаге дома и зайду к вечеру снова, — соврала Ольга. — А ты поезжай, сынок, в школу. Я, как дойду до дома, сразу позвоню вашему завучу, объясню как-нибудь.

На самом деле она приняла твердое решение в храм, по крайней мере, в этот — больше не ходить. Недаром, видно, совсем недавно в вагоне метро она слышала разговор двух людей по соседству:

— В эту церковь я больше ни ногой!

— Да и я тоже. Бог там не живет! Не живет там Бог!

Как знать, быть может, они говорили, как раз об этой церкви. А она, наивная дурочка, еще переживала…

Ольга Васильевна посмотрела, как сын сел в переполненный автобус, и пошла по улице в направлении дома. Она знала, кто ей может помочь. Петю спасет только Савва. Как и около года назад, когда Петя попал в беду.

Этот чудесный странный человек в старомодной черной шляпе, которая была на нем в любую погоду, однажды поселился в их квартире и прожил несколько месяцев. А потом, когда Геннадий обрушился на семью как снег на голову, сразу исчез. Вроде бы несколько месяцев он жил у бывшего мужа ее университетской подруги. Но Ольга давно не слышала о нем ничего. И где искать Савву, не знала.

Она давно не ходила по улице, никуда не спеша. Последние годы вечно приходилось нестись, да еще с тяжелыми сумками, то в школу, то в институт, то домой. А сегодня уроков у нее не было, а в институтскую лабораторию жидкий азот для эксперимента так и не привезли, поэтому делать ей там тоже было нечего, и она могла пройтись по улице до дома со своими грустными мыслями.

А думала она сейчас о том, как найти Савву.

Маленький мальчик со светлой челочкой резво ездил по комнате вокруг стола на трехколесном велосипеде.

— Посмотри, папочка, посмотри на своего сына, какой он у тебя вырос, — печально говорила молодая женщина, переводя взгляд с малыша на большую фотографию узколицего мужчины, висящую в дешевой рамочке над диваном. — Мы и на велике катаемся, и красками рисуем. — Она повернула к портрету несколько листков бумаги, замазанной акварелью. — А скоро и буковки будем учить, правда, сыночек?

Савва смотрел с портрета и думал, что прежде это видение ему только снилось, а сейчас он все видит по-настоящему. И свою жену, и сына. Только ему никак было не вспомнить их имена. Он пытался им улыбнуться или хотя бы подмигнуть, напрягал лицо, но оно оставалось неподвижным.

— Эх, папочка, папочка! — горестно продолжала жена. — Не знаю, жив ты у нас или нет. И вообще, может, ты мне только приснился… Так тебя и не нашли, а уж сколько искали…

— Думаешь, я тебя не искал?! — пытался сказать Савва. Сколько городов объездил, сколько улиц пешком исходил, печатал объявления в газетах!

— А я опять чуть замуж не вышла. За Витюшу. Только он такое стал требовать! Даже сказать стыдно: чтобы я нашего сыночка в Америку продала. — Уставший малыш в это время соскочил с велосипеда, подбежал к матери, и та несколько раз погладила его по головке, одернула дешевую фланелевую рубашечку. — Получим, говорит, за мальчишку, баксы, заодно и ему устроим жизнь. В Америке ему всяко будет лучше, чем в России. А сами нового заделаем. Я уж было сдалась, очень он ко мне ласковый… А потом как представила, что ты найдешься и спросишь с меня сына, так и уперлась. — Она снова пристально вгляделась в портрет. — Хоть бы сигнал какой-нибудь дал. А ты только снишься и просишь: «Ищи меня! Ищи меня!» А как искать, где тебя найти?

Жена утерла слезу, и Савва напрягся изо всех сил, чтобы показать, что он ее видит и слышит.

— Ну назови же меня по имени! — пытался он крикнуть. — Хотя бы раз назови, и я все вспомню: кто я и где прежде жил. Тогда я вас сразу найду! Назови же!

Но жена поднялась и вышла из комнаты. А мальчик взобрался на стул и принялся водить карандашом по бумаге.

Савва смотрел на художество сына и чувствовал, как душа его наполняется сладкой печальной любовью к этому малышу и его матери, своей жене, а потом тихо заплакал. Он проснулся, лицо его было мокрым, и Савва подумал, что никогда ему не вернуться в прежнюю жизнь, если такая в самом деле у него была, никогда не встретить жену и сына, являвшихся ему во сне.

В который уж раз с ним происходило такое. А началось это через несколько месяцев после того, как он увидел себя в избушке одинокого лесного деда. По словам старика, Савва несколько недель провалялся на жестком топчане, находясь между жизнью и смертью. Дед вытащил его из-под каменных глыб, заваливших несколько мертвых тел. Как там Савва оказался, старик не знал. Савва же ничего про себя не помнил. Ни имен никаких из прошлой жизни, ни лиц, ни своих занятий.

— Городские вы были, к золоту потянулись, — только и мог объяснить дед. — Там, на Витиме, золота много. А откуда пришли, как вас по имени — кто-то, может, и знает, но мне знать не дано.

Старик и назвал его именем, которое постепенно стало привычным. Савва больше года прожил с ним в избушке, которая в старых реестрах значилась как «избушка охотника-промысловика». Он старался помогать деду по хозяйству, а тот передавал ему свой странный, чудной опыт. Иногда старик принимался рассказывать о себе, и его истории тоже были странны. Он помнил себя сыном священника, а мать, дворянка из знаменитой семьи, играла местным детям на фортепьяно, единственном в большом сибирском селе Баргузин, и устраивала детские представления. Потом живого отца посадили на кол пришедшие большевики, а с матерью учинили такое, что и рассказывать было невозможно. Старика же спас и воспитал эвенкийский шаман. После и шаман тоже сгинул в читинской тюрьме. А старик, тогда еще молодой крепкий мужик, отвоевал Великую Отечественную и вернулся в лес. Он многое знал и умел. Но только это умение нельзя было обращать во зло. Кое-чему он успел научить и Савву. А потом, месяца за три наперед исчислив день своей смерти, показал Савве место, где его надо похоронить, сам сколотил гроб, лег в него, вытянулся и заснул навсегда.

С тех пор Савва снова зажил самостоятельной жизнью.