План Ленина был изложен в его действительно исторической книге «Что делать?». Заглавие демонстративно повторяло название произведения Чернышевского – настольной книги русских демократов шестидесятых годов. Ленин как бы подчеркивал, что наступило новое время, когда надо не заниматься просветительством и поисками героев-одиночек типа Рахметова, а делать совсем другое.

Что именно?

Основная цель, поставленная Лениным в его книге, была сформулирована как необходимость покончить с «периодом разброда и шатаний» в партии. Иными словами, как справедливо говорится в советской литературе, Ленин выдвинул идею создания «партии нового типа».

Была эта идея марксистской?

Нет. Никогда Маркс и Энгельс не представляли себе коммунистическую партию в корне отличной от всех других партий. В «Манифесте Коммунистической партии» эта мысль выражена очень четко:

«Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям. /…/Они не выставляют никаких особых принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение»[8].

И вообще Маркс и Энгельс не были столь ярыми приверженцами партийной деятельности, как это изображается ныне в коммунистической литературе. Вот что писал Энгельс Марксу 13 февраля 1851 года – через три года после выхода в свет «Манифеста…» и на основании опыта с Союзом коммунистов:

«…разве мы в продолжение стольких лет не делали вид, будто всякий сброд – это наша партия, между тем как у нас не было никакой партии, и люди, которых мы, по крайней мере официально, считали принадлежащими к нашей партии, сохраняя за собой право называть их между нами неисправимыми болванами, не понимали даже элементарных начал наших теорий? Разве могут подходить для какой-либо «партии» такие люди, как мы, которые, как чумы, избегают официальных постов? Какое значение имеет «партия», то есть банда ослов, слепо верящих нам, потому что они нас считают равными себе, для нас, плюющих на популярность, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы начинаем становиться популярными? Воистину мы ничего не потеряем от того, что насперестанут считать «истинным и адекватным выражением» тех жалких глупцов, с которыми нас свели вместе последние годы»[9].

Как видите, нельзя сказать, чтобы Маркс и Энгельс были апологетами партии и партийности. К тому же партия, о которой они писали, должна была быть, по их мнению, рабочей партией. Была ли рабочей та партия, о которой говорил Ленин,- созданная в 1898 году РСДРП?

Вот что сообщает на эту тему советская официальная многотомная «История КПСС», На I съезде партии, который ее основал, «часть делегатов выступила против наименования партии рабочей. Мотивировалось это тем, что фактически в социал-демократические организации входит пока немного рабочих. Мнения разделились. Большинством пяти голосов «против» IV съезд утвердил название «РоссийскаяСоциал-Демократическая Партия». Слово «рабочая» было включено в него уже после съезда, при составлении Манифеста, с согласия двух членов ЦК»[10].

А было это согласие действительным? Нет. Принятое I съездом партии решение, заменявшее партийный устав, устанавливало своим пунктом 4: «В особо важных случаях Центральный Комитет руководствуется следующими принципами:

а) В вопросах, допускающих отсрочку, Центральный Комитет обязан обращаться за указаниями к съезду партии;

б) В вопросах, не допускающих отсрочки, Центральный Комитет по единогласному решению поступает самостоятельно…» [11].

Это факт, что словечко «рабочая» появилось в названии партии вопреки даже ее собственному решению и уставу. Нужно ли говорить, что с составом партии оно не имело вообще ничего общего. Была это группа интеллигентов, многие из которых были действительно вдохновлены благородными целями борьбы против деспотизма – но отнюдь не за создание нового деспотизма.

Вот в этой-то партии и хотел Ленин навести порядок – как принято стало потом говорить, большевистский порядок.

Каждый пункт ленинского плана был открытием, не умещавшимся в рамках политического мышления XIX века, в том числе и марксистского.

Первым из этих открытий был тезис о необходимости превратить марксизм в догму и отказаться от свободы критики положений теории Маркса.

Со времен рационализма и французских просветителей догмы отождествлялись с реакцией, свобода критики-с прогрессом. Великая Французская революция и революции последовавшего столетия прочно закрепили эту оценку как аксиому, и в конце либерального XIX века она была признана во всех сколько-нибудь левых кругах. Нетрудно себе представить, как яростно Маркс и Энгельс разоблачали бы и клеймили реакционность каждого, кто выступил бы против этой аксиомы.

Выступил против нее Ленин. Главу «Догматизм и свобода критики» он посвятил нелегкой задаче обосновать марксистскими словами идею, в корне противоречившую принципам марксистской диалектики. Диалектика рассматривает все как не терпящий застоя процесс, в котором устаревающее заменяется новым, а оно в свою очередь постепенно устареет и будет заменено более совершенным. Ленин потребовал прекратить попытки развивать теорию марксизма, а признать ее незыблемой догмой, не подлежащей обсуждению.

В чем была внутренняя логика такой постановки вопроса? В том, что марксизм интересовал Ленина не как научная теория, где главное – поиск истины. Он интересовал Ленина как идеология, провозглашавшая вполне устраивавший его лозунг пролетарской революции в качестве панацеи от всех бед.

Заниматься критическим анализом марксизма было опасно: кто знает, к каким выводам приведет такой анализ, не повлечет ли он за собой отказ именно от этого, главного для Ленина в марксизме тезиса? От взгляда Ленина, разумеется, не ускользнуло то, что более полувека, прошедшие после выхода «Манифеста…», отнюдь не подтвердили положения о неизбежности пролетарской революции, и от него стали молчаливо отходить марксистские партии на Западе.

Ленин выступил с неожиданным требованием догматизации марксистской теории не потому, что сам был тугодумом и догматиком (он им не был), а потому, что с его точки зрения надо было немедленно прекратить интеллигентские словопрения и действовать: готовить пролетарскую революцию в России. Этот подход и запечатлен в известной ленинской формулировке: «Марксизм – не догма, а руководство к действию». Иными словами, догматизация марксизма была для Ленина не самоцелью, а предпосылкой использования этой теории для нужных Ленину действий.

Свое собственное политическое мышление Ленин отнюдь не намеревался ограничивать высказываниями Маркса. Наглядным свидетельством этого был второй пункт ленинского плана.