Отработав неделю на кухне «Мелких млекопитающих», я перешел на кухню «Млекопитающих крупных». Но это только так говорится — «перешел». На самом деле я остался в том же помещении, потому что кухня у обоих секций была одна и та же.
Тем не менее, этот переход сильно поднял меня в собственных глазах, ведь, если человек переходит от чего-то мелкого к более крупному, значит он достиг многого.
«Крупными» этих млекопитающих служители называли только между собой. Официально они назывались диким с первого взгляда словом «внешние». Думали ли вы, что лошадь Пржевальского — внешнее животное? Так вот теперь знайте.
«Внешними» они были, потому что большую часть года проводили на открытом воздухе, вне помещения. Удивительно, что при этом в зоопарке не было секции «Внутренних млекопитающих».
На новом месте я поступил под начало Карен-американки. Карен-американка каждое рабочее утро начинала с песни «Америка, Америка», которая, как известно, является гимном Соединенных Штатов. Эта работница ходила в камуфляжного цвета жилетке и военной обуви. Зимой местонахождение Карен легко было отыскать по следам крупных полуботинок. На каждом из них явственно отпечатывалось: «Военно-морские силы США».
Студентов она называла не «студентами», а «рядовыми».
Стоя утром рядом с Карен, которая пела «Америка, Америка», я чувствовал себя неловко и опять не знал, что делать. Петь «Америка, Америка» было глупо, я же — не американец. Молчать было неудобно. Тихо-тихо, чтобы никто не разобрал слов, я пел «Широка страна моя родная».
Карен работала в таких темпах, каких нормальному человеку не достичь никогда в жизни. Пока я рубил один пучок салата, она успевала покрошить десять.
— Разделим работу пополам, рядовой Стас, — говорила Карен, — ты помой килограмм морковки, а я — остальные пять.
— Разве один килограмм, это половина?
— Ты же все равно не успеешь. Потому что — новобранец.
Я мыл, пытаясь успеть. Хватался за новую картошку, не домыв старой. Но успевать все-таки не получалось. При этом картошка Карен блестела как слитки бронзы. А мой килограмм был похож на только что вырытый из земли.
Недоделок Карен не любила. Увидев недоделку, она говорила:
— Ну-ка, упал-отжался!
Нагрузив вымытой картошкой ведра, мы отправлялись на кормление.
Я с трудом нес одно ведро, а Карен без труда — два.
— Рядовой, помни, в любую секунду может случиться внезапное нападение, — толковала она по пути.
— Я постараюсь не забыть, — врал я.
— Каждый момент ты должен быть готов к тому, чтобы спасти мир!
— Буду. Буду спасать.
Мне рассказывали, что Карен приехала на остров таким же студентом, как и мы.
Прослушав лекции об исчезающих видах, она подошла к директору зоопарка Джереми Маллинсону и сказала:
— Мы должны спасти мир, генерал.
— Так мы только этим и занимаемся! — развел руками Джереми. — Спасаем с утра до вечера.
— Неважно, извините, спасаете, если виды исчезают. Возьмите меня на службу. Личным примером я покажу, как нужно спасать. Жизнь положу.
— Зачем же сразу «жизнь». Жизнь не надо, а вот личный пример — дело важное.
И верно, если б все так работали, как Карен, мир бы, конечно, давно был спасен. Однако меня бы в этом мире уже бы не было. Я бы умер от перенапряжения. Сгорел бы как свечка.
Государственной комиссии, ежегодно проверяющей зоопарк, непременно показывали клетки, которые обслуживала Карен.
— Как вы добиваетесь таких невероятных успехов обслуживания? — удивлялась комиссия. — Поделились бы секретом.
— Такие у нас люди, — скромно отвечал Джереми.
Потрясенная успехами комиссия награждала зоопарк грамотой и ценным подарком.
— Я до приезда на остров про Даррелла и не слышала, — рассказывала Карен.
— Как же так? — удивлялся я. — Он столько книг написал!
— Чтобы американцы эти книги прочитали, их сначала нужно было бы экранизировать. Снять по ним блокбастер или фильм ужасов.
А я подумал:
— Зачем американцам Даррелл, если они и без него хорошо работают? Это мне его нужно перед каждой уборкой и перед каждым кормлением читать. Для вдохновения.
Я никак не мог поспеть за Карен.
Приходилось подниматься по горке, и вдобавок ведро оттягивало руку.
— Что там, картошка что ли? — подумал я и вспомнил, что в ведре действительно лежит три кило картошки и еще два — моркови.
Из кармана моего комбинезона торчал пучок салата.
Карен давно уже занесла свои десять кило на горку и теперь ждала, когда поднимусь я.
— Отстаем?
Ответить я ничего не смог, лишь старался отдышаться после подъема.
— Устаем?
— Совсем чуть-чуть. Почти нет. Уже отдохнул.
— Рядовой, шире шаг.
Я попытался делать свой шаг шире, но тяжелое ведро его все же сильно укорачивало.
— Левой, левой, — подбадривала Карен, — раз-два, левой.
Постепенно, передвигая левую и стараясь не забывать о правой, мы — раз-два! — добрались до медвежатника.
С виду он напоминал средневековую крепость. Только в настоящих крепостях окна маленькие, чтобы враг через них не пролез, а тут окна огромные, как в кафетерии. За окном виднелся медведь, с белыми обводами вокруг глаз, похожими на очки. Они придавали медведю облик мудрого зверя.
Через стекло он с интересом смотрел, как Карен дергает рычаг, запирая выгул, и как открывает дверь, чтобы войти в зимник.
Медвежий зимник был мало похож на берлогу. Пол, покрытый опилками, скорее напоминал о цирке. В углу лежал пластмассовый медведь с одной лапой.
— Детский сад какой-то, — подумал я.
— Рядовой Стас, от тебя требуется подмести внутреннюю территорию медвежатника и засыпать ее свежим субстратом типа «опилки». Метлу и бак для мусора вы найдете снаружи у мусорки. Есть вопросы?
— Есть, а где мне взять свежий субстрат типа «опилки» и куда выкинуть старый?
— Снаружи расположены два ящика, в одном — новые опилки, другой — для использованных.
С улицы, через задвижку, сваренную из железных прутьев, заглянуло медвежье лицо в очках. Затем к нему присоединилось еще одно. Спустя минуту между ними протиснулось третье. Оно было совсем маленькое, но тоже имело очки. Глаза за очками были вдумчивыми, а взгляд — глубоким.
Странно было видеть такой взгляд у медведей.
Я принес желтую пластмассовую метлу с синим совком, которые, действительно, стояли у мусорки, и принялся мести.
Пыль встала над полом столбом и, крутясь, ударила медведей по очкам. Они закашлялись и отошли от задвижки.
— А ведь, — думал я, — очки у этого медведя еще не самое интересное. Интереснее то, что живет он в Бразилии, где никакие другие медведи не живут. А в Африке, например, медведей вообще нет. У нас же ими пруд прудить можно. У нас — и бурый, и гималайский, и белый…
Пыль наполняла помещение и, не находя выхода, набивалась в нос и в уши.
Приходилось подходить к задвижке и дышать, опускаясь на карачки.
— Как бы сейчас медведи не подошли, — думал я. — У них ведь не только очки, у них еще и когти в пять сантиметров.
Но медведи, начихавшиеся от пыли, залезли на бревна в центре выгула и дышали свежим воздухом.
Сидящие на бревнах, они очень напоминали медведей с картины Ивана Шишкина «Утро в сосновом лесу».
Я вернулся к опилкам и стал собирать их в бак, старательно трамбуя ногами. Затем вышел на улицу и перевернул бак над мусоркой. Но опилки из бака не высыпались.
— Слишком хорошо утрамбовал, — сообразил я и ударил баком по железному контейнеру. Опилки вывалились мне на ноги и наполнили резиновые сапоги.
Пришлось снимать их и, стоя в носках, стучать сапогами о контейнер.
Медведи всей семьей следили за мною через витрину.
— Чего? Интересно, что ли? — спросил я и махнул на медведей сапогами.
Лица в очках, смутившись, отступили от окна.
— Это что же?! Медведей сапогами пугать?! А ну упал-отжался!
Карен надвинулась на меня с тачкой, наполненной свежими опилками.
Я быстро поставил сапоги на землю и сунул в них ноги.
— Да вот, просыпал, случайно, а они смотрят.
— Развивай глазомер, солдат.
— Буду развивать.
— А вот тебе свежий субстрат!
Через пять минут пол зимника был покрыт свежими опилками, а дверь в него заперта. Карен подергала ручку за дверь и, убедившись, что та запета надежно, открыла задвижки.
Медведи сразу же, громко сопя, полезли в зимник.
Как только семейство скрылось в помещении, Карен снова опустила задвижки и отперла дверь выгула.
Я стал собирать огрызки, объедки и кое-что еще, а Карен мыла окна.
Время от времени я нагибался к задвижкам и видел, что медвежонок, прижав когтями пластмассового медведя, отгрызает ему последнюю лапу.
Карен заметила, что я наблюдаю за медвежонком и сказала:
— Его зовут Карл.
— Какое-то имя не бразильское.
— Он в немецком зоопарке родился.
— А родителей тогда как же зовут?
— Вольфганг и Барбара.
— Ну и ну!
— Ты, я гляжу, болтать любишь. Задание выполнил?
— Да.
— Каждое задание нужно выполнять как последнее в жизни. Так ли ты его выполнял?
— Нет. А разве это последнее задание? — удивился я.
Карен вздохнула и положила стеклоочиститель в ведро.
— Задание это, конечно, не последнее. Но расслабляться из-за этого не стоит. Сейчас пойдем к бабируссам.
К бабируссам я шел уже совсем по-солдатски, ать-два, ать-два! Хотелось запеть какую-нибудь солдатскую песню. Но я не решался. Боялся напугать животных.
— На пра-а-во! — скомандовала Карен.
Мы повернули и подошли к зданию, крыша которого напоминала раскрытую книгу.
— Стой, ать-два! Теперь ты должен весь превратиться во внимание. Превратился?
— Превращаюсь.
— Ты знаешь, кто такая бабирусса?
— Свинья, — ответил я. — Из Южной Азии.
— Правильно. Но, кроме того, она еще и опасное животное.
Рядовым входить к бабируссе категорически запрещается. Во избежание.
— Да я и снаружи постою.
— Постоишь. — согласилась Карен. — И помоешь окна бабируссника. Вода за углом.
Подхватив бак для мусора и метлу, Карен зашла в зимник.
— Чем же это свинья может быть опасна? — удивлялся я, набирая воду. — Она же не медведь все-таки. Почти домашнее животное. Хавронья.
Размышляя, я намылил окно, нащупал в воде стеклоочиститель и стал им водить по стеклу. Сверху вниз. Сверху вниз.
— Свиньи, в смысле уборки, лучше многих, — размышлял я. — У тигра, конечно, лучше не убираться. А у свиньи, у свинюшечки, у хрюшечки — можно.
Вдруг из глубины дома выдвинулась какая-то гигантская картофелина и прижалась боком к стеклу.
— Э! э! — постучал я стеклоочистителем. — Не пачкай стекла-то.
По картофелине, как по морю, пробежала мелкая дрожь. Она медленно повернулась, и я увидел картофельное рыло, усеянное белыми проростками, какие бывают у залежалых клубней.
Рыло хрюкнуло и со звоном ударило проростками в стекло.
Я шарахнулся в сторону. Стеклоочиститель упал в ведро. Оно повалилось и плюнуло водой в стену.
Окоченев, я слушал, как бабирусса молотит об окно клыками. Тук! Тук! Всего клыков было четыре.
Вдруг на картофельный бок опустилась желтая метла и отодвинула бабируссу от стекла.
Медленно я подошел к стене, поднял ведро и стеклоочиститель. Нужно было снова идти за водой.
— Медведи, на них хоть смотреть приятно, — думал я, — а эта — вся лысая какая-то. Шершавая.
Набрав воду, я продолжил мытье окна. Однообразные движения нагоняли сон. Сверху вниз. Сверху вниз.
Вдруг снова что-то зашевелилось в глубине и поплыло к стеклу. Теперь из темноты выдвинулись два рыла и прижались к нему ноздрями. Пятачки были такими огромными, что их правильнее было бы назвать червонцами.
Клыков теперь за стеклом было восемь.
— А вот как они этими всеми клыками по стеклу грянут!.. — подумал я. — Отойду лучше.
Я отошел, и свиньи тут же отодвинулись в глубину. Я подошел, и они приблизились. Я шагнул назад, и они шагнули назад.
— Смотри-ка, интересно как! — думал я, двигаясь то к стеклу, то от стекла. — Это они, наверное, территорию от врага защищают.
Мне стало смешно оттого, что бабируссы приняли меня за врага.
Вдруг хлопнула дверь, и из нее шагнула Карен с метлой наперевес.
— Зверям нервную систему расшатывать? А ну упал-отжался!
Опустив глаза, я стоял и горько раскаивался в своем поведении.
Я понимал, что зря, конечно, раздражал зверей. Кроме того, стекло осталось не домыто.
— Это, действительно, могло быть твоим последним заданием!
— Неужели стекло могло не выдержать?
— Стекла здесь как железо, тридцать миллиметров. А я вот могла не выдержать. Твое счастье, что нервы у меня не расшатанные. А-то получить бы тебе в анкету букву «Ф».
— Нет, нет! — я в ужасе отшатнулся — Хотя бы «Д»!
— Посмотрим, посмотрим, — ворчала Карен, — запирая дверь бабируссника. Посмотрим, как ты кенгуру накормишь.
Один из углов зоопарка густо зарос лесом. Ели стояли тут стеной, а сосны — горой. Под соснами прыгали кенгуру.
Пока мы к ним шли — ать-два! — Карен объясняла:
— В кормлении кенгуру ничего сложного нет. Берешь салат. Салат-то не потерял?
Я пощупал зеленый пучок в кармане.
— Тут.
— И разбрасываешь как можно шире. Чтобы всем досталось, и чтобы потасовок между кенгуру не было.
— Каких потасовок?
— Они же дерутся как боксеры. Встанут на хвост и машут кулаками. Давай иди. Не забудь, пошире раскидывай.
Осторожно я перешагнул через невысокий заборчик кенгурятника и вступил под сосны.
Сначала кенгуру прыснули от меня врассыпную. Но когда разобрали, что в моих руках — салат, стали приближаться, по-кроличьи прижимая лапы к груди.
Я взмахнул рукой, стараясь кинуть листья подальше. Однако подальше листья не летели и падали у самых ног. Тут же на лист кидался, какой-нибудь кенгуру и засовывал его в рот. Приходилось останавливаться, чтобы не наступить на животное. Дело двигалось медленно. Наконец мне стало казаться, что салат подбирает все время один и тот же кенгуру. Потому что они были совершенно одинаковыми.
Последний лист обнаглевший кенгуру выхватил прямо из моих рук. Он встал на хвост, дернул салат и убежал к соснам.
Хорошо — кулаками махать не начал.