О прошлом мы узнаем главным образом по книгам и архивным документам. Судим о людях минувших веков по их письмам, воспоминаниям современников. И еще — по делам. Более других нам понятны сочинители, отобразившие в прозе и стихах глубины своей души. Внутренний мир представителей иных профессий мы чувствуем меньше, если вообще понимаем. Увы, сухой перечень их дел, будь они даже грандиозны, как, например, открытие нового вещества или постройка грандиозного завода, не в силах воссоздать образ человека. Но нельзя же писать об одних только писателях! (Льстивые жизнеописания государственных деятелей здесь не в счет, они, как правило, легендарны и похожи одно на другое, как две капли воды.) Попробуем нарисовать портрет представителя скромной, но исключительно важной профессии — педагога.

Если перечислять литературные труды Льва Ивановича Поливанова, получится изрядный, но довольно обычный для интеллигента второй половины XIX века список. Хрестоматии для народных училищ, «Начальная книжка для обучения русскому языку», учебники «Русская и церковно-славянская этимология», «Русский синтаксис», прокомментированные для гимназистов сочинения А. С. Пушкина в пяти томах, тоже прокомментированные издания Державина, Карамзина, русских былин, биография В. А. Жуковского, критический разбор поэтической книги Я. П. Полонского, переводы Расина и Мольера, педагогические статьи в журналах и сборниках. Если судить по этим сочинениям, то перед нами предстает тип незаурядного труженика на ниве народного просвещения. Но Поливанов был не тип, а своеобразная, неповторимая личность.

По всей Москве почти полвека начиная с 1870-х годов, когда говорили об образовании, не сходили с уст слова: Поливановская гимназия. Здесь, в доме Пегова на углу Пречистенки и Малого Левшинского переулка, учились митрополит Трифон (князь Борис Туркестанов) и поэт Валерий Брюсов, математик граф Михаил Олсуфьев и философ Лев Лопатин, чемпион мира по шахматам Александр Алехин и три сына Льва Толстого…

«Поливановскую гимназию, — говорил ее воспитанник писатель Андрей Белый, — я считаю безо всяких иллюзий лучшей московской гимназией своего времени».

Другой поливановец, философ и поэт Владимир Соловьев, утверждал, что лавры гимназии стяжал ее директор: «Он вложил в свою школу живую душу, поднял и удержал эту школу выше обычной казенности и умел зажигать в своих воспитанниках искры того огня, который горел в нем самом».

Жизненный путь столь обожаемого учителя не блещет ни эксцентричными поступками, ни легендарными происшествиями. Родился он 27 февраля 1838 года в семье артиллерии поручика Ивана Гавриловича Поливанова в сельце Загарине Нижегородской губернии. В 1844 году, после смерти матери, семья переселилась в Москву. Здесь будущий педагог окончил Четвертую гимназию и историко-философский факультет Московского университета. С 1861 года преподает русскую словесность в женском Мариинско-Ермоловском училище и в 1-м кадетском корпусе, с 1864-го — в Третьей и Четвертой гимназиях. В 1868 году вместе с другими сотрудниками открывает частную гимназию и заведует ею до своего смертного часа, который настал 11 февраля 1899 года. Состоял членом Общества любителей российской словесности, Психологического общества, Комитета грамотности при Московском обществе сельского хозяйства, Московского кружка преподавателей древних языков, Православного братства во имя Пресвятой Богородицы.

В России, особенно в Петербурге, найдется несколько тысяч чиновников с куда более яркими биографиями и внушительным числом титулов. Но о них говорят разве что в кругу сослуживцев. Поливанова же знала и любила вся Москва. Родители, отдавая своих детей в его гимназию, верили, что воспитание в ней пойдет рука об руку с семейным, что при соблюдении общей гимназической программы здесь будут употреблены все старания, дабы приохотить воспитанника к осмысленной работе.

Изучали в Поливановке то же, что и везде: Закон Божий, русскую словесность, французский, немецкий, латинский и греческий языки (последний необязателен для тех, кто не готовился к университету), математику, физику, историю, географию, естественную историю, рисование, чистописание, черчение, хоровое пение, гимнастику. Но…

— Лев, Лев идет! — предупреждает товарищей взволнованный гимназист, одетый, как и все, в черную блузу с кожаным поясом.

Лев не входит — влетает в класс. С седой гривой волос, ниспадающей на плечи, высокий и сутулый, в кургузой курточке, с предлинными, вечно находящимися в движении, если не сцеплены за спиной в замок, руками. Сел… Вернее, развалился на стуле совсем не по-учительски, блеснул глазами и — полилась живая увлекательная речь. Ученикам передалось его возбуждение, его азарт, они даже не замечают, что прозвенел звонок о конце урока.

— Лев, Лев идет! — раздается в другом классе.

Лев зачитывает отрывок из книги С. Т. Аксакова: «Лебедь по своей величине, силе, красоте и величавой осанке давно и справедливо назван царем всей водяной или водоплавающей птицы. Белый как снег, с блестящими прозрачными небольшими глазами, с черным носом и черными лапами, с длинною, гибкою и красивою шеей, он невыразимо прекрасен, когда спокойно плавает между зеленых камышей по темно-синей гладкой поверхности воды».

— А теперь, строго придерживаясь формы Аксакова, опишите лошадь. Так вы сумеете понять стиль писателя и сами побываете на его месте.

Ученик третьего класса Ермолов старательно выводит строчку за строчкой: «Лошадь за свою красоту, силу, ум, выносливость и услуги давно и справедливо сделалась любимицей человека между всеми животными. Легкая как ветер, с умными выразительными глазами, длинной и гибкой шеей, с тонкими ногами, пышной гривой — она невыразимо прекрасна, когда носится на воле».

Лев умел интуитивно внушить воспитанникам уверенность, что не исполнить его требования невозможно. А если учитель может это, он всесилен в классе.

Но ему мало классных уроков, он почти не спит, за многое берется и всегда доводит дело до конца.

Десять лет Поливанов руководил Шекспировским кружком, подавляющее большинство участников которого составляли его выпускники. На сцене Немчиновского театра они поставили шестнадцать пьес английского гения и всегда выступали в битком набитом зале. На премьере «Генриха IV» присутствовали два Ивана, Тургенев и Аксаков, на своем веку повидавшие множество первоклассных артистов, но и они, не кривя душой, назвали постановку первоклассной.

В 1880 году Поливанов провел гигантскую работу по организации празднеств по случаю открытия памятника Пушкину на Тверском бульваре и созданию уникальной пушкинской выставки.

Он постоянно хотел кому-то помочь. К нему обращались начинающие литераторы, провинциальные артисты и, конечно же, выпускники Поливановской гимназии. Встретившись, они обязательно вспоминали о своем Льве:

— Идеальный русский человек.

— Изумительное художественное чутье.

— Дружил и с князьями, и с литаврщиком Большого театра, и с бывшим отцовским денщиком.

— Жестоко нападал на любого за малейшую, самую ничтожную фальшь.

— Умел каждого человека приохотить к делу, заставить хоть малость сделать хорошего на общую пользу.

— Взявшись за дело, отдавался ему весь.

— Во всем был безукоризненно добросовестен.

— Удивительно соединялись в одном человеке духовный аристократизм и широкое просвещение.

— Часто задевал самолюбие подростков, но никогда не оскорблял их чувство достоинства.

— Его следует назвать романтиком в старинном и хорошем значении этого слова.

— Он был педагог-художник и педагог-мыслитель.

— Осиротела Москва, — вздыхали, похоронив его на Новодевичьем кладбище.

Но Поливанов продолжал жить в делах своих учеников, до гробовой доски гордо называвших себя поливановцами.

…В 1925 году Андрей Белый встретил в гостях у Бориса Пильняка артиста Лужского.

— А вы поливановец? — спросил Лужский Андрея Белого.

— Да! — гордо ответил тот.

— Я тоже одно время учился у Льва.

И разговор перешел на любимого незабвенного учителя…