Милорад Чонкич попал в армию из Нови-Сада. Родился он в Жабле. В 1941 году был студентом. Летом 1942 года его мобилизовали, и до осени того же года он находился на переподготовке. Затем ему предложили учиться на младшего командира хортистской армии. Когда он отказался, его ждала такая же участь, какую разделили югославы, не пожелавшие стать офицерами и унтер-офицерами хортистской армии.

Вначале его отпустили домой, но уже 1 марта 1943 года он опять оказался в армии. Вместе с другими сербами и хорватами из Бачки, Барани и Междумурья его отправили в венгерский город Ясберень. В августе того же года они были уже на Восточном фронте в местечке Старые Пяски.

О том, как он попал к партизанам, о боях, в которых ему довелось участвовать, Чонкич написал в своем дневнике. Позже по совету командира отряда он перестал вести записи, опасаясь, что дневник может попасть в руки врага.

Вот что писал в своем дневнике Чонкич.

«15 мая 1944 года. Мне удалось выбраться из сарая около деревни Старые Пяски, которую оккупанты превратили в опорный пункт, и пробраться к домам. У околицы меня должен был ждать Коля. Да, он ждал меня. Мы вместе пошли в лес. Я был до крайности взволнован. Что-то ждет меня впереди? Что бы там ни было, я буду свободен...

После часовой ходьбы подошли к партизанской заставе. Обменялись паролями с часовыми. Обнялись. Я угостил их сигаретами. Потом простились и вновь углубились в лес. Шли труднопроходимыми тропками по болотам и наконец глубокой ночью приблизились к партизанским оборонительным сооружениям на берегу канала, прорытого через болото. Так мы попали на территорию, защищаемую народными мстителями.

Позже мне рассказывали, что фашисты не раз пытались проникнуть сюда, но их танки не могли пройти по болотам. Ничего не могла поделать и гитлеровская тяжелая артиллерия. Что еще мог предпринять противник против партизан? Всякая попытка уничтожить партизан оказывалась безуспешной. Фашисты каждый раз получали отпор и возвращались несолоно хлебавши.

Итак, отшагав пешком километров двадцать в сопровождении проводника, хорошо знавшего незаминированные тропинки, мы оказались в лагере партизанского отряда имени Калинина. В лагере были построены десятки временных деревянных домиков, в каждом из которых жили по пятнадцать партизан. В этом небольшом отряде были и женщины.

Партизаны имели полевую кухню, кузницу и, что меня особенно приятно удивило, баню, хотя это сооружение внешне и не походило на баню. Здесь же, в лагере, размещались штаб отряда и медицинский пункт. Я познакомился с командиром отряда. Коля заранее информировал командование отряда обо мне, и потому командир знал обо мне буквально все и встретил по-дружески. Мы долго беседовали.

Командиром отряда был Флор Корнеевич Ляпичев. Партизаны звали его Николаем Кузьмичом или просто Колей. Комиссар отряда — Федор Александрович Беляев, врач — Михаил Владимирович Мукеесич, армянин; медсестра — Хеля Лайнеман, а интендант — Антон Яковлевич Бирюков.

Отряд состоял из нескольких отделений, по десять бойцов в каждом. Отделения объединялись в четыре взвода. Партизаны имели на вооружении крупнокалиберные пулеметы, двадцать автоматов и скорострельные десятизарядные винтовки.

Моим командиром был украинец Саша по прозвищу Золотая Украина. Ему было 27 лет. Саша был простым человеком, хорошим товарищем. Блондин, высокого роста, он обладал сильным красивым басом, чем сразу привлекал к себе внимание. Перед войной командовал взводом в Красной Армии. В 1942 году попал в плен к немцам в несколько страшных месяцев пробыл в лагере для военнопленных. Потом ему удалось бежать. Среди партизан пользовался славой бесстрашного бойца-героя. Вскоре мы с ним подружились. Когда предстояло выполнить какое-нибудь сложное задание, командиром группы обычно назначали Сашу, и я тогда добровольно вызывался идти с ним.

Многим партизанам было не больше двадцати пяти лет. Среди партизан пожилого возраста заметно выделялся храбрый и опытный подрывник по прозвищу Сибиряк. Большинство партизан были уроженцами Белоруссии, главным образом это были жители из окрестных деревень. Они пришли в партизаны, чтобы уничтожать, оккупантов, злодейски грабивших их страну. Среди партизан были также грузины, абхазцы, азербайджанцы, бурят-монголы, бойцы из советских среднеазиатских республик. Все они, как и Саша, сбежали из фашистского плена.

Меня приятно удивило, что партизаны имели приемник и радиостанцию, которые находились в домике командира. Отряд был создан в начале 1943 года и насчитывал около 200 бойцов. В лагере хранились большие запасы продовольствия. Партизаны имели примерно тридцать коров, которых пасли на болоте. На ужин мы всегда получали парное молоко.

Отряд входил в состав бригады имени Дзержинского. В этой болотистой местности было сосредоточено не меньше 20 тысяч партизан. Рядом с лагерем находилось партизанское кладбище. За могилами павших партизаны заботливо ухаживали.

Для меня началась жизнь, полная впечатлений и тревоги. Она таила в себе и неизвестность, и опасность.

После трехдневного отдыха и знакомства с жизнью отряда я отправился на свое первое боевое задание, в первый бой.

21 мая 1944 года. Пятьдесят партизан, и я в их числе, пробирались по лесу. Предстояло с небольшими привалами преодолеть около 60 километров до шоссейной дороги Войтешин — Береза и организовать нападение на гитлеровское кавалерийское подразделение.

Двое суток мы питались одними сухарями, пили воду из луж в лесу, спали на мокрой земле, после дождя сушились возле костров, разведенных в глубине леса, и шли дальше по непроходимым болотам. Все это мы выдержали как настоящие мужчины. У меня было чудесное настроение, мне хотелось поскорее встретиться с врагом. Несмотря на все лишения, у меня пока не было ни кашля, ни простуды.

На третий день нашего пути вместо ожидаемой конницы на нашу засаду напоролась немецкая колонна. Замаскировавшись в густом придорожном кустарнике, мы открыли сильный огонь, и гитлеровцы в панике бежали, не оказав никакого сопротивления. Мы атаковали противника, уничтожили 15 гитлеровцев и взяли в плен 126 раненых. У нас погибли два партизана. В качестве трофеев мы взяли несколько пулеметов, много винтовок и револьверов и, самое главное, — обувь.

Мы зашли в одну деревню. Немцы оставили ее. Крестьяне охотно снабдили нас продовольствием. Ночью мы ушли из деревни и пробрались мимо противника. На пятый день мы вернулись в лагерь...

27 мая 1944 года. Я отдохнул и на лодке направился по каналу в штаб объединенного отряда, находившегося в двадцати километрах от нашего лагеря. Там меня принял командир всех партизанских отрядов Брестской области — Сергей Иванович Сикорский.

Я поведал ему о преступлениях оккупантов в Бачке, а он в свою очередь рассказал мне о борьбе югославских партизан во главе с товарищем Тито. Сикорский поинтересовался, не хотел бы я на самолете отправиться в тыл в офицерскую школу. Я ответил отрицательно, так как мечтал остаться с партизанами и мстить фашистам. Сикорский дружески кивнул мне, и я вернулся в отряд.

4 июня 1944 года. Вместе с Сашей и двадцатью партизанами я ходил на выполнение задания. Нам предстояло из засады у дороги уничтожить немецкую автоколонну. За двое суток мы прошли 50 километров. Примерно 11 километров пробирались босиком по болоту, увязая в грязи. На третьи сутки мы расположились на опушке леса в придорожном кустарнике. Просидели в засаде десять часов. Наконец, около шести часов вечера, на нас неожиданно напоролся конный отряд немцев. Ни мы, ни они не ожидали подобной встречи. По нашим подсчетам, в отряде противника было примерно 300 человек. Значит, шесть на одного! И тогда послышался разъяренный бас Саши:

— Огонь по врагам!

Понимая, что только мощный огонь может заставить гитлеровцев отступить, мы открыли ураганную стрельбу. Наши хорошо замаскированные четыре пулемета, выдвинутые немного вперед, начали косить растерявшегося врага. В его рядах возникла паника. Лошади вставали на дыбы и грохались о землю вместе с всадниками. Враг стал отступать, но все еще оказывал сильное сопротивление. Разгорелся страшный бой.

Мы уничтожили около 120 фашистов и много лошадей, однако и у нас были убитые и раненые. Два наших пулемета оказались подбиты огнем минометов.

Тогда Саша приказал отходить. Противник к этому времени пришел в себя и начал контратаковать.

Мы остановились и, прячась за деревьями, забросали гитлеровцев гранатами. В конце концов мы заставили фашистов отступить.

Ко мне подполз обессиленный восемнадцатилетний паренек Коля. Изо рта у него шла кровь. Он был ранен в грудь и ждал от меня помощи. Я взял его под руки. Конечно, оказывая помощь раненому, я, наверняка, мог отстать от своих товарищей. Но меня больше всего беспокоило то, что у меня не было больше боеприпасов: остался только один патрон в пистолете и одна граната, И все же мы с Колей благополучно добрались до канала, а затем и до леса, где в избе нашли остальных.

Фашисты наугад обстреливали лес из минометов. Группа партизан прикрывала наше отступление. Мы погрузили раненых и убитых на повозки. Отступили дальше в болото и медленно двинулись в лагерь. Нужно было отдохнуть, вылечить раненых и похоронить погибших товарищей.

Так проходил день за днем. Мы совершали длительные походы, сидели в засадах, минировали железные и шоссейные дороги, взрывали мосты — в общем, вели беспощадную партизанскую войну. В сражениях и лишениях текли боевые партизанские будни, а вместе с ними приходили и боевой опыт, и успехи. Несли мы и потери. Но мы закалялись в борьбе против фашистов, сражаясь под лозунгом: «Смерть немецким захватчикам!»

Мы боролись с надеждой в сердце, с верой в окончательную победу. Конечно, мы все тосковали по дому и мечтали вернуться на родину, освобожденную от оккупантов. Во имя этого мы и боролись...»

В конце дневника Чонкич записал:

«19 июня 1944 года. Брестские партизаны двинулись на соединение с Красной Армией, которая выполняла свою освободительную миссию. Партизаны перешли к общему минированию и уничтожению дорог, и прежде всего таких основных магистралей, как Брест — Минск, чтобы помешать отступлению вражеских армий.

В ночной атаке на станцию Нихачево, которую оборонял вооруженный до зубов гарнизон оккупантов, я был тяжело ранен на минном поле перед вражеским дотом, опоясанным колючей проволокой. Меня ранило в ногу. Верный друг Озрен Рацков вместе с девушкой-партизанкой вытащили меня из-под огня. На рассвете прямо на земле, на шинели, мне сделали операцию: ампутировали ногу ниже колена. Мне потом рассказывали, что ночью в бреду я сорвал повязку. Началась гангрена, и только благодаря своевременному вмешательству бригадного хирурга, которому на маленьком двухместном самолете удалось благополучно приземлиться на болоте, жизнь моя была спасена. Теперь пришлось ампутировать ногу выше колена. Трудно описать, что я пережил в те дни.

Через несколько дней Красная Армия освободила район, где находился наш отряд. Партизаны перенесли меня через болото и передали в подвижной полевой госпиталь Красной Армии. Оттуда меня отправили далеко в тыл, в город Тамбов, а затем в военный госпиталь в Москву, который находился на Бауманской площади...»

После госпиталя Чонкич находился при югославской военной миссии в Москве. Там он встретился с Велько Влаховичем и вскоре стал диктором югославской редакции московского радио. Не раз мы слышали его голос по радио: «Говорит Москва! Говорит Москва!»