Стук моей чашки о блюдце вывел меня наконец из ступора.

— Что? — с глупым видом спросила я.

— А вы не знали? Когда ваш дядя Ричард женился на матери Колина, тот был еще совсем дитя. Около двух лет, мне кажется. Ричард Пембертон усыновил мальчика, так что все совершенно официально, и по закону Колин — член рода Пембертонов, но происходит он из другой семьи. О, как же их фамилия?

— Откуда вам все это известно, доктор Янг?

— Доктор Смит, помимо всего прочего, превосходно вел записи. Я располагаю историями всех семейств в радиусе двадцати миль от Ист Уимсли, включая все детали о Пембертонах. Если память мне не изменяет, брат вашего отца, Ричард, ввел в этот дом вдову, дайте вспомнить, в 1825 году. Она имела сына. Это и был маленький Колин. Доктор Смит был вызван вскоре после свадьбы, в связи с жалобами мадам Джейн на недомогание, что оказалось потом признаками беременности. В том году родилась Марта…

Доктор Янг продолжал говорить, но я слышала лишь удары своего сердца, отдающиеся эхом (в этом я была уверена!) от каждой стены коттеджа.

— Лейла? Мисс Пембертон?

Я пару раз моргнула.

— О, простите, я задумалась.

Да… Было о чем задуматься. Например, почему Колин никогда не говорил мне, что он — не Пембертон и поэтому не подвержен проклятию? И теперь я понимала, почему Тео так взбесился из-за наследства. И этим объяснялось, то, почему Колин не похож на всех нас.

— Я вижу, это действительно новость для вас. Но, Лейла, на вас просто лица нет. Почему это вас так огорчило?

«Потому что я влюблена в Колина, — кричал мой ум, — и то, что он не рассказал мне этого, было, как если бы он солгал мне».

— Это не огорчило меня, доктор Янг. Я просто потеряла самообладание. Я думала, что Колин — мой кузен, кровный родственник. Конечно же, он свободен от болезни Пембертонов.

— Да, он свободен. И, кстати, — доктор Янг поставил свою пустую чашку и энергично поднялся на ноги, — может быть, теперь взглянем на мой экземпляр Кэдуоллдера?

Проницательный человек, он предпринял эту затею, заметив, что я выбита из колеи, и я была благодарна ему. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к этой мысли. Колин — не один из нас…

Доктор Янг вышел всего на минуту, или мне это показалось минутой, но могло быть и дольше, учитывая мою рассеянность. Я очнулась, почувствовав, что он снова сидит на софе и я вижу в его руках знакомую книгу. На секунду я хотела забыть Колина.

— Теперь давайте посмотрим, это была страница… — Он заглянул в мою книгу и начал листать свою. — Вот оно. О, нет, минуточку. Не та.

Я краем глаза видела мелькающие белые страницы, но передо мной было лицо, непохожее на мое, нос и подбородок не такой, как у Пембертонов. Я представляла, как была бы счастлива, будучи свободной от рока…

— Подождите минутку, — слышала я. — Что это такое? Номера страниц совпадают, а текст — нет.

— Простите? — Я прогнала наваждение и обратила к нему свое внимание. — У вас те же самые ошибки?

— Или другие. Загляните в вашу книгу, Лейла. Прочтите страницу, предшествующую разделу о Пембертонах.

— Очень хорошо: «Единственным потогонным средством может быть порошок из шкуры жабы, хорошенько растертый с солью…»

— Достаточно. Здесь мы едины. Теперь прочтите сверху на противоположной странице.

Я почувствовала, что хмурюсь. «Эти лихорадки отличаются от обеих чумных и друг от друга по степени, хотя по своей природе они обладают такой же силой». Я остановилась и взглянула на доктора Янга. У него было выражение, какого я никогда раньше не видела.

— В чем дело?

Не говоря ни слова, он протянул мне свой том, открытый на той же самой странице, что и мой. Я посмотрела на него, прочитав первые несколько строк. Они были другими.

— Я не понимаю.

— Я тоже. Лейла, передайте мне, пожалуйста, вашу книгу.

На коленях у доктора Янга лежали раскрытыми обе книги, так, чтобы страницы находились рядом. Страницы слева совпадали полностью, однако страницы справа те, где было про Пембертонов, не совпадали. На самом деле лишь одна копия содержала этот обстоятельный материал — моя.

— Но ведь номера страниц совпадают, — сказала я, озадаченная. — Что же случилось? Я не понимаю.

Доктор Янг взял мою книгу и поднес ее близко к своим глазам, повертел в руках и тщательно осмотрел переплет. Внезапно свет озарил его лицо.

— Вот оно, в чем дело, Лейла!

— Что?

— Это поддельная страница. Видите? Кто-то очень тщательно удалил страницу оригинала, которую мы можем прочесть в моем экземпляре, и заменил ее подделкой. Когда мы переворачиваем страницу о Пембертонах, мы видим, что в обеих книгах на следующем листе продолжается одинаковый текст. Иными словами, настоящая страница изъята и заменена другой.

— Я не понимаю. — Но, странным образом, я понимала. Теперь сон вернулся ко мне полностью. На уровне подсознания я почувствовала обман. Теперь объяснялось, почему книга Тома Уиллиса так меня беспокоила.

— Кто-то внес изменения в эту книгу, чтобы создать болезнь Пембертонов.

— Создать ее? — воскликнула я самым неженственным образом. — Вы имеете в виду, что она никогда не существовала? Что опухоли не было?

— На самом деле Томас Уиллис никогда не писал о ней.

— Доктор Янг…

— Взгляните сюда, Лейла, прошивка переплета кажется слегка разной. То, что страница подложная, вне всякого сомнения, взгляд под моим микроскопом, чтобы сравнить обе, может дать нам последнее доказательство. Однако меня не столько волнует факт, как это было сделано, но то, зачем это было сделано.

— Зачем? — Мой голос был слаб и тих. Два мощных потрясения за пять минут.

— Что это может быть, по-вашему, Лейла? Вы думаете о том же, что и я?

— Я вообще ни о чем не думаю, доктор Янг…

— Тогда я осмелюсь предположить, если вы позволите. Этот фальшивый фрагмент, должно быть, изготовлен с целью доказать болезнь Пембертонов.

— Фальшивый? Значит, никакой опухоли не существует? Но почему? Почему кто-то сотворил такую вещь? Я не могу этого понять, доктор Янг.

— А почему бы нет? У вас есть другое предположение?

Я закусила нижнюю губу, глядя на две книги. Было ясно при первом же взгляде на нее, что страница, о которой шла речь, — подделка. Было также очевидно, что некто потратил немало трудов, чтобы она выглядела так естественно, как только можно. Но зачем?

— У меня нет объяснений, сэр. Я просто в замешательстве.

— Вот и мне не слишком понятна суть дела. Как бы там ни было, тот, кто это сделал, был мастер своего дела, и действительно основательная персона. За исключением неправильного написания «feaver», ошибка, которую легко допустить, фальшивая страница — превосходная копия. Она следует литературному стилю Уиллиса, придерживается грамматики и орфографии того времени, даже шрифт и бумага полностью соответствуют. Некто, он или она, были полны решимости подвести добротный прочный фундамент под историю с опухолью и выбрали доктора Уиллиса своим проводником. Иными словами, неизвестный субъект по тем или иным причинам выдумал болезнь Пембертонов, а затем предпринял грандиозные усилия, чтобы изобрести свидетельство, которое могло бы убедить также и других.

— Но это все так нелепо! Если то, о чем вы теоретизируете, правда, и это, в конце концов, не опухоль, тогда отчего умерли мой отец, и двоюродный дедушка Майкл, и сэр Джон? — Я на секунду прервалась, чтобы взглянуть на доктора Янга. Я видела, что та же самая мысль проходит через его сознание. — Тогда отчего же умер дядя Генри?

Его прозрачные голубые глаза, такие терпеливые и умные, могли только вернуть мой вопрошающий взгляд. Страница в книге была фальшивкой; значит, не могло ли и наследие Пембертонов оказаться фальшивым? И, если это так, тогда от чего умер дядя Генри?

— Моя милая, — сказал доктор Янг своим мягким, гибким голосом. Он был сдержанным и спокойным. — Позвольте мне прямо сейчас кое-что сделать. В моей лаборатории. Я должен ненадолго отлучиться.

— Да, конечно, но…

— Я потом все объясню, если найду истину. Если же нет, то вам придется уйти отсюда, все еще веря в опухоль. Вы с этим согласны, Лейла?

— Да.

— Я ненадолго, а вы можете позвонить миссис Финнеган, если что-нибудь понадобится.

Я неподвижно сидела на софе, наблюдая, как он уходит, его широкую спину и прямые плечи, его походку, такую молодую для человека его возраста. Мы были друзьями, он и я; я должна была доверять ему. А он был человек, излучавший уверенность, внушавший уважение и доверие. Что бы он ни собирался сейчас делать внизу, в своей таинственной лаборатории, и какой бы ответ он ни принес обратно, я безоговорочно его приму.

Дождь усилился, и миссис Финнеган пришлось много раз подпитывать огонь в течение следующего часа, но я не замечала течения времени. Все, на чем я могла сконцентрироваться, был мой дорогой Колин. Колин с зелеными, цвета моря, глазами и волосами цвета красного дерева. Колин с его непостоянной натурой и непредсказуемыми настроениями. Как я любила его! Как я продолжала любить его! У Колина были основания не сообщать мне о себе, я была в этом уверена…

Не знаю, как долго доктор Янг простоял в дверях, прежде чем я заметила его, но, заметив, вздрогнула, поскольку он не издал ни звука. Затем, глядя на него, я встревожилась еще больше, поскольку вид его сильно изменился. Исчезли модный сюртук и галстук, рукава были засучены по локоть, на манер землекопа, а на жилете виднелись непонятные пятна. Но что испугало меня еще больше, больше, чем шокирующее состояние его костюма и внезапное появление в комнате, было выражение его лица. Белое, как полотно его рубашки, напряженное и натянутое, лицо доктора свидетельствовало о потрясении, о беспокойстве, о смятении. Все это заставило меня вскочить на ноги.

— Лейла… — неуверенно, раздумывая, начал он. — Пожалуйста, присядьте.

— Что случилось?

— Пожалуйста, я… — Он пересек комнату и взял меня за руки. Его прикосновение было ледяным. — Лейла, присядьте.

Мы сели рядом, наши ладони были крепко сжаты. Он начал говорить.

— Как вам известно, я приехал сюда, удалившись от дел и в то же время продолжая работать над своим излюбленным проектом, который заключается в поиске возможного лечения диабета. Несомненно, вы ничего не знаете о научных исследованиях, но достаточно сказать, что для тщательных изысканий и экспериментов требуются лаборатория, хорошее оборудование, химикаты и разные… другие предметы. Не хочется вызвать ваше отвращение, и, простите, если я это сделаю, но должен вам сказать. В исследованиях по поводу диабета мне требуется некоторый запас… — он замялся, — …крови для ряда необходимых экспериментов. С моими химикатами — о, это сложный процесс, Лейла! — я экспериментирую с нормальной кровью и кровью диабетиков. Снова прошу простить мою неделикатность, но вы увидите сейчас, почему это необходимо. Как я сказал, я проверяю свойства… — он снова сделал паузу, — крови как здоровых, так и диабетиков, в надежде распознать особенности и причины болезни, обнаружить путь правильного лечения диабета. Теперь мои сложности связаны с запасами крови. По новому закону в Англии я могу получать кровь от Джея и Барта, но она обычно поступает в плохом состоянии. Я пытаюсь найти пробы крови на месте, скажем, к примеру, у работников фабрики, когда лечу их дома в случае травм. Теперь, Лейла, когда ваш дядя умер, я обратился к вашей тетушке с просьбой взять небольшую пробу крови вашего дяди, чтобы сохранить ее и использовать позднее в моих занятиях как нормальную кровь.

Хотя я и пыталась сдержаться, но непроизвольно вздрогнула.

— Анна дала любезное согласие. Так в моей лаборатории, в эфирной камере, я держу пузырек с кровью Генри Пембертона. — Он замолчал.

— Пожалуйста, продолжайте, доктор Янг, — слышала я вдалеке свой голос, — я не собираюсь терять сознание.

— Очень хорошо. Когда мы говорили некоторое время назад, вы задали превосходный вопрос. От чего умер ваш дядя? Так у меня возникла мысль. Если бы я изучил каплю его крови под микроскопом или провел несколько тестов в своих колбах…

Я поднесла ладонь к своему холодному и влажному лбу.

— Пожалуйста, доктор Янг, скажите мне, что вы обнаружили?

— Мы ведь договорились или нет, что вы примете то, что я обнаружу? И что если я не обнаружу ничего, то вы будете по-прежнему верить в опухоль и доверять мне? Ну а теперь поверьте мне, Лейла, дорогая, что ваш дядя умер не от опухоли мозга.

Я недоверчиво смотрела на человека, который держал мои ладони в своих, таких же ледяных. Комната, казалось, поплыла, воздух стал удушливым.

— Он не умер от этого? — с трудом проговорила я. — Дядя Генри не умер от опухоли мозга? — Слова звучали, как удары большого колокола. — Тогда… вы знаете, сэр, от чего он… умер?

— Да, знаю. И это несомненно. Помните наш спор тем вечером в вашей комнате о симптомах дяди Генри? Я тогда сказал, что они нетипичны и совсем не соответствуют описанным? Теперь я знаю, почему. Головные боли, тошнота, боли в животе, бред и судороги — все это часть синдрома болезни, совершенно отличной от опухоли мозга. И если бы я, по роду моей деятельности, имел с ней больше дел, то быстрей распознал бы ее. Но я слишком поспешил признать диагноз опухоли мозга и прогноз смертельного исхода.

— Расскажите мне, сэр, что вы обнаружили.

— Лейла, кровь вашего дяди содержит огромную дозу дигиталиса, экстракта наперстянки.

Комната поплыла еще сильнее, наклоняясь так и эдак. Где же я раньше слышала о наперстянке? Сказанное тем же самым голосом этого человека за ужином.

— Поскольку раньше я редко имел дело с пациентами, страдающими болезнями сердца, то симптомы, которые являются классическими при передозировке дигиталиса, были мне не очень хорошо знакомы. Но теперь, когда я оглянулся назад, головные боли и тошнота…

— Доктор Янг! — резко спросила я. — Почему дядя Генри принимал такие лекарства?

Он смотрел на меня в течение долгой, тяжелой секунды.

— Процент дигиталиса в его крови был значительно выше медицинской нормы. Он был принят как яд, а не как лекарство.

В моем сознании немедленно щелкнуло. Комната перестала вращаться, а мое сознание внезапно резко прояснилось.

— Яд!

— Даваемый ему понемногу, а потом нейтрализуемый лауданумом. Действительно, трудно сказать точно, что в конце концов его убило, дигиталис или морфины, в крови было так много и того, и другого.

— И вы говорите… ему это давали?

— Разумеется, он никогда не принял бы это по собственной воле. Дигиталис — сердечное лекарство, а ваш дядя никогда не жаловался на сердце. Иначе во время осмотров он бы сказал мне. В записях доктора Смита об этом нет ни слова.

— Значит, вы считаете, что мой дядя был убит…

Доктор Янг помолчал мгновение.

— Да, Лейла, я так думаю.

Наконец я в изнеможении откинулась назад. Столько всего случилось, столько надо было обдумать. Сначала Колин, затем книга, а теперь дядя Генри. Моя голова начинала болеть.

— Мы должны обратиться в полицию, Лейла.

— Полиция…

— Я помогу вам. У нас есть неопровержимое доказательство того, что ваш дядя был убит…

— Нет… — быстро сказала я, мой мозг работал быстро. — Что сможет сделать полиция? Арестовать всю мою семью? Они лишь допросят каждого и отпустят. А тогда мы с вами будем в опасности… — Что-то еще начинало доходить до меня. — Доктор Янг, вы говорили мне тем вечером, что, согласно записям доктора Смита, у моего отца и сэра Джона были те же симптомы и умерли они таким же образом.

— Да, это верно.

— Значит, и они были убиты тоже! — Я резко выпрямилась. — Так, значит, я была права! Мне подсказывала интуиция, смутные сомнения насчет правдоподобия смерти моего отца. Он все-таки был убит!

— Я не знаю, Лейла. Я могу утверждать это только в отношении вашего дяди. Остальные — в прошлом. Теперь невозможно вернуться к этому.

Тут его глаза сузились.

— О, нет, не можем! — сказала я почти злорадно. Был лишь один путь, которым мы могли вернуться в прошлое и увидеть, что действительно случилось. Мы должны были исследовать сознание пятилетнего ребенка по имени Лейла Пембертон.

— Мне кажется, вы неправильно это понимаете, Лейла. Если вы подозреваете кого-то из вашей семьи в убийстве, то вы должны пойти в полицию. Вы не должны брать это на себя. Это слишком опасно. Лейла, пожалуйста, не заставляйте меня сожалеть о том, что я рассказал вам!

— Я бы в конце концов все равно узнала это, доктор Янг, если бы не с помощью прямого свидетельства, такого, как кровь, то, по крайней мере, делая догадки на основе фальшивой страницы. То, что опухоли мозга не было, означало, что мой дядя умер по другой причине. Если та же самая персона, которая печатала эту страницу, была соучастником смерти моего дяди, значит, это и есть убийца. Но кто и почему? Ничего из этого не следует. Эта поддельная страница могла быть напечатана давным-давно, возможно, до смерти моего отца. Я не понимаю. Кто бы ни убил его и сэра Джона, он должен был убить дядю Генри. Это очевидно. У полиции должно быть для этого специальное определение.

— Modus operandi, — сказал покорно доктор Янг, покачав головой.

— О, я так и думала. В моей голове хаос. Кто мог желать смерти дяди Генри? И почему? Ради какой возможной выгоды? Явно не Анна и не Марта. Они ничего не выигрывают от его смерти. Сказано, что яд — оружие женщины. Если так, то кто из женщин рода Пембертонов имел мотив убить дядю Генри? Его собственная мать, Абигайль? С какой целью? Возможно, кто-то из слуг, из-за обиды? А как насчет Тео и Колина, какую выгоду имеют они…

Слова застряли у меня в горле. Теперь доктор Янг резко поднял голову.

— Колин! Именно ему есть что выигрывать и нечего терять.

— Доктор Янг!

— Все богатства Пембертонов? Фабрики, поместье!

— Нет, нет! Я не желаю об этом слышать! Не Колин!

Он попытался успокоить меня, снова взяв мои ладони в свои.

— Я начинаю понимать, Лейла, что ваше сердце питает к Колину, больше, чем простое сестринское чувство. Однако, что бы вы ни чувствовали к мужчине, вы не должны позволить этому затмить ваше суждение. Просто потому, что вы его любите, еще не означает, что он не может быть убийцей. Вы понимаете меня, Лейла?

Я не в силах была спорить с логикой доктора Янга, с его умением убеждать.

— Но никто не знал о том, что завещание было утеряно, — сказала я слабым голосом. — Действительно, Тео совершенно явно ожидал какого-то большого наследства, поэтому не исключено, что он мог совершить убийство. Если бы вы могли видеть его ярость той ночью, когда он узнал, что ничего не получит! А Колин заявлял, что ничего не знает о завещании сэра Джона… — Я широко распахнула глаза. — Нет, я отказываюсь думать так. Колин был невиновен. Он должен был быть невиновным. И более того, я думаю, что одна и та же личность совершила все три убийства: моего отца, сэра Джона и дяди Генри. Если это так, то Колину в то время было пятнадцать лет.

Доктор Янг молчал. За этими голубыми глазами чувствовалась быстрая и четкая работа мозга.

— Ваши доводы — в пользу Колина. Если он действительно не знал о том, что дядя Генри умер, не оставив завещания, тогда совершенно резонно заподозрить, что виновен Теодор. В конце концов, ему было восемнадцать, когда умер ваш отец, и физически он был способен убить.

Каким абсурдным казалось все это — сидеть в очаровательной гостиной доктора, пытаясь представить, кто из моей семьи был убийцей!

По выражению моего лица доктор Янг прочитал мои мысли.

— Знать бы, что этот вечер принесет такие пугающие открытия, я предложил бы вам бренди вместо чая.

Я благодарно улыбнулась ему. Как обычно, этот восприимчивый человек умел понять чувства другого и найти подходящие слова. Этот надоедливый сон и перечитывание книги Томаса Уиллиса должны были наконец привести меня к собственным открытиям, но без доктора Янга это оказалось бы намного тяжелее.

— Что вы теперь собираетесь делать, Лейла?

— Не знаю, доктор Янг. Я должна действовать осторожно, хорошенько все обдумывая. Вероятно, один из членов моей семьи — убийца, и надо выяснить, кто же именно.

Итак, круг замкнулся. Все, происшедшее за последнюю неделю, исчезло, как будто никогда не существовало, и я вернулась обратно, к семейному ужину в третий вечер, когда я стояла над ними, как Ника Самофракийская, и кричала: «Я думаю, что проклятие Пембертонов — фальсификация, подложная история, чтобы оклеветать моего отца и скрыть настоящего убийцу!»

Книга Тома Уиллиса теперь поблекла, словно была только сном. Меня вновь затопила прежняя решимость. Старые обиды и ожесточенность вытеснили грусть, крушение и безнадежность. Эта метаморфоза, должно быть, отразилась на моем лице, поскольку доктор Янг сказал:

— Я могу догадаться, о чем вы думаете, Лейла.

И еще что-то росло во мне, что-то новое, чего не было прежде. Это была ярость, слепое бешенство, ведь вся радость и счастье были отняты у этого дома из-за мистификации. Одна страничка в книге Кэдуоллдера, и моя семья лишилась надежды на будущее. Из-за этого Колин, Марта и Тео считали своим долгом вести жизнь в безбрачии, жизнь без любви и детей. Этот сфальсифицированный кусок бумаги отнял у моей семьи силу бороться и сделал ее своей заложницей. Я еще больше исполнилась решимости разгадать тайну Пембертон Херста.

— На дворе темно, Лейла, — услышала я голос доктора.

— Мне надо многое обдумать, доктор Янг. И во многом разобраться.

Мой мозг осаждали мириады мыслей: письмо тети Сильвии, рубиновое кольцо Теодора, мое письмо Эдварду, сожженное… Эдвард, о котором я много дней не думала.

Плотина прорвалась, и все старые загадки с новой силой заставили работать мой мозг. Кто украл кольцо и зачем? Из-за того, что оно каким-то образом связано с рощей? И как быть с рощей — как мне заставить себя вспомнить то, что там произошло в тот день двадцать лет назад? Кто сжег письмо к Эдварду? Кто послал моей матери письмо от имени тети Сильвии?

На мое плечо опустилась рука. Откуда-то по ту сторону стены мягкий голос что-то говорил мне, но я почти не слышала. Я была теперь слишком вне себя. Этот убийца не только отнял три жизни, но и убил дух Пембертонов! Бедная, стареющая, поблекшая Марта. Мой милый, ожесточенный Колин. Бабушка Абигайль, погребенная еще до смерти. Моя мать, надрывавшаяся среди вони трущоб, потому что она думала, что ее дочь — жертва коварной болезни. Такие страдания, такие несчастья от того, что один преступник сфабриковал «болезнь Пембертонов» и навязал моей семье полную безнадежность.

Этот мягкий голос за стеной уговаривал, убеждал: «Лейла… Лейла…»

Я начала успокаиваться и наконец взглянула на доктора Янга. Его ладонь была на моей руке. Он тихо повторял мое имя.

— Простите меня, — прошептала я.

— Выражение вашего лица так странно. Скажите мне, Лейла, почему вы взяли все это на себя?

— Потому что я в известной мере несу ответственность. Я посторонний человек, свободный от лет монашества остальных, и могу видеть всю сцену объективно. Я должна искать ответы, остальные — нет.

Его глаза изучали мое лицо, которое, должно быть, было багровым, так оно горело. Я знала, что доктор Янг думает. Он видел злую, угрюмую решимость, омраченное сознание.

— И вам кажется, что вы объективны?

Я отвернулась, поскольку мне не понравилось то, что я увидела в себе. Моя душа была в водовороте эмоций: любви к Колину, скорби за те смерти, вызова неизвестному врагу и — больше всего — ярости. Доктор Янг это знал. Эксперт, умеющий читать мысли людей, он был способен заглянуть в самые глубины моей души и ясно понять, что я чувствую.

— Могу я сейчас проводить вас домой?

Хотя он напомнил мне о позднем времени, я была удивлена, осознав, как долго пробыла здесь. Быстро поднявшись, я натянула перчатки на свои дрожащие руки.

— Я принимаю ваше великодушное предложение. Простите меня, если помешала вам в вашей работе. Я не собиралась быть здесь так долго.

— Мне это доставило удовольствие, — ответил доктор, — и моя работа — помогать людям. Если мне удалось это за последние пару часов, то я сделал большое дело.

Теперь наступил мой черед положить ладонь ему на руку.

— Я не знаю, что бы я делала без вас.

— Я должен сказать одну вещь, Лейла, прежде чем вы уйдете. Это мой долг, как врача, заявить о моих находках в полицию. Нет, постойте, дайте мне закончить. Я должен сообщить, вы это знаете. Но из уважения к вам и к тому, что вы должны сделать, я буду ждать так долго, как только смогу из соображений этики, прежде чем отправлюсь к ним. Вы тем временем воспользуетесь моим доверием.

Миссис Финнеган по-прежнему неодобрительно смотрела меня, пока доктор помогал мне надеть плащ. Ее глаза выражали открытый приговор за часы, которые я провела наедине с ним, и я гадала, не подслушивала ли она. Но меня это не беспокоило, как и многое другое: Лондон и Эдвард принадлежали прошлому, которое казалось далеким, как сон. Лишь Колин занимал меня в этот момент, когда я мяла в руках ленты моей шляпки. Колин и Пембертоны, мой долг перед ними.

Я никогда не забуду запах влажной кожи, звук дождя, стучащего по крыше экипажа. Когда экипаж дернулся и затрясся по дороге, я уставилась на прядущих ушами лошадей, на их влажные, прилипшие к шеям гривы. Лошадиные копыта издавали глухие звуки на залитой лужами дороге, шлепая по грязи на рытвинах и ухабах. Тяжелые ветви задевали нас. Капли дождя падали внутрь экипажа, брызгая мне в лицо и увлажняя попону на моих коленях. Мы молчали, не о чем было говорить. Человек рядом со мной, так ловко управлявшийся с поводьями, знал, о чем я думаю.

Когда дорога подошла к развилке у подъездной дороги, ведущей к Херсту, я попросила доктора Янга остановить карету.

— Отсюда близко, и мне хотелось бы, чтобы моя семья считала, что я просто гуляла.

— Хорошо, — ответил доктор, — хотя мне кажется, что это неразумно. Пообещайте мне, Лейла, что когда вы придете к какому-либо решению — если Вы действительно придете к нему — то дадите мне об этом знать, прежде чем начнете действовать.

Я улыбнулась его озабоченности.

— Обещаю вам это. И мне придется действовать, поскольку мы не можем терпеть убийцу среди нас. Кроме того, мы не знаем, не захочет ли он или она снова нанести удар. Три человека мертвы. Вскоре может последовать еще убийство.

Доктор Янг был, казалось, удивлен, это ему не приходило в голову.

— Лейла, — сказал он, его голос был полон беспокойства, — будьте осмотрительны. Пожалуйста, будьте осмотрительны.

— Буду, сэр. И еще раз спасибо вам за все, что вы сделали для меня сегодня.

Доктор Янг выбрался из экипажа, встал в грязь и помог мне выйти. Его глаза говорили: «Будьте осторожны». Затем он сел и подождал, пока я дошла до поворота и скрылась из виду. Тяжело ступая по обочине, пытаясь удержать подол юбки подальше от луж, я слышала, как экипаж удаляется по дороге.

Теперь, когда я наконец осталась наедине с собой, среди деревьев, дождя и серого тумана, мысли мои начали упорядочиваться. Первое место занимал Колин, как и следовало ожидать, как будет всегда. Да, мне приходилось признать, что Колин был единственным, кто выигрывал от смерти дяди Генри. Но это не обязательно означало, что убийца он. Мотив лежал в преднамеренности, а возможно, Колин думал, что дядя Генри оставил завещание, то же самое думал и Теодор. Если это так, тогда следует, что в первую очередь осуждения заслуживала персона, которая ожидала выгоды от смерти.

Такая линия рассуждений казалась мне наиболее разумной. По дороге я вспоминала о смерти моего отца и сэра Джона. Это не вписывалось в мою удобную теорию, поскольку если Тео и думал извлечь выгоду из смерти своего отца, то на что он надеялся, убивая своего дядю Роберта и дедушку? С другой стороны, в то время, когда умер сэр Джон, он находился в Манчестере. Все это было бессмысленно. Странно, я могла найти мотив для каждого, но все убийства вместе не увязывались. Хотя их объединял один и тот же метод исполнения, но общий знаменатель мотива отсутствовал.

Таково было затруднительное положение, которым я была обеспокоена, когда, совершенно вымокшая, с раскрасневшимся лицом, взошла на ступени дома.

Марта, неожиданно появившаяся на пороге, распахнула дверь прежде, чем я подошла к ней. Ее глаза были прозрачными, безжизненными и смотрели на меня с весьма странным выражением.

— Лейла! — задыхаясь, сказала она. — Где ты была? Никто не знал, что ты ушла! Мы просто извелись из-за тебя!

— Я гуляла, — просто ответила я, будучи уверена, что она не увидит у меня под плащом книгу Уиллиса.

— Бабушка очень рассержена. Я никогда не видела ее такой злой! Она ждет тебя…

— Да? И что, предполагается, я должна делать теперь?

— Иди, Лейла. Нет, нет, не к себе в комнату. Она в малой гостиной. Мы все там.

— Но я промокла насквозь.

— Вредно гулять под дождем, — заметила она с резкостью, на которую я не считала ее способной. — Иди сейчас туда, или это будет очень нелюбезно по отношению к ней.

Не давая себя запугать, я оставила Марту, поспешно уходящую в своем шуршащем кринолине и бомбазиновом траурном платье, пока я снимала свой плащ, шляпу и перчатки. Приложив ледяные пальцы к своим щекам, я почувствовала, какими горячими они были, и знала, что они яркие, как яблоки.

Так же, как уверенность в том, что мой отец — не убийца, в глубине моего сознания гнездилось смутное предвидение, что Колин тоже невиновен. С этой убежденностью, прочно укоренившейся в моем сердце, держа книжку Уиллиса за спиной, я вошла в малую гостиную.

Обычный порядок в присутствии бабушки был снова введен: она, застывшая и неподвижная, — в центре, Анна и Марта — перед ней, и Тео, стоявшими между ними. Колина не было. В отличие от своих тети и кузины, я не стала садиться, предпочитая демонстративно стоять. Здесь царила атмосфера, довлевшая над всем домом: бабушкина суровость, недостаток тепла, ее сдержанная неприязнь к радости и веселью. Прагматичная женщина, ведущая спартанский образ жизни, она властвовала над этим домом с жестокостью, граничащей с тиранией.

— Где ты была? — внезапно спросила она раздраженно. Ее маленькие черные глазки пронзали меня.

— Я была на прогулке, бабушка.

— В день траура? Где твое уважение, дитя?

— Все мы скорбим по-своему, бабушка.

— Не будьте со мной нахальны, мисс. Я не в настроении терпеть ваши дерзости. На самом деле я очень сержусь и вне себя от того, что сегодня случилось.

Она сжала губы так, что кровь отхлынула от них и они стали жесткими и побелели.

— У нас в доме вор! — почти выкрикнула она, — я не потерплю преступников!

Я едва не улыбнулась на это, думая о возможном убийце среди нас, но достаточно контролировала себя, чтобы сдержаться. Никогда прежде мне не приходилось быть свидетельницей полного гнева этой грозной женщины, и совсем не хотелось вызывать его теперь.

— И меня снова в чем-то обвиняют? — сухо спросила я.

— Я никогда не обвиняю, юная леди. Это черта слабых людей. Я желаю остановить преступника. Кража совершена сегодня утром, во время похоронной службы, и была обнаружена, когда все вернулись. Похищены драгоценности, ценное колье и брошь, из комнаты моей невестки, пока она отдавала последнюю дань своему супругу.

Я взглянула на тетю Анну, которая сидела на скамеечке, как жертва ужасного преступления. Ее лицо побелело и вытянулось, глаза потрясенно смотрели перед собой.

— Откуда вам известно, что их украли этим утром? — спросила я.

Лицо бабушки сложилось в неприятную гримасу, что заставляло усомниться в ее правдивости.

— Анна не обнаружила их, когда вернулась, а перед уходом они были на месте. Что я хочу от вас узнать, юная леди: где это вы гуляли сегодня днем?

Мы взглянули друг на друга, как будто готовились к бою. Быть побежденной этой упрямой женщиной — ни за что. Я подумала о том, что рассказал мне доктор Янг, и решила, что не готова обнародовать свои открытия. Пока еще нет. До тех пор, пока не буду уверена, что нахожусь вне опасности.

В следующую минуту я была избавлена от необходимости отвечать на ее вопрос. Появилась шестая персона.

— Здесь собрание клана? — раздался голос.

Я обернулась, когда в комнату вошел Колин, и мое сердце внезапно екнуло. Это новое чувство одновременно смущало и радовало. Он обвел взглядом собравшихся, лишь бегло задержавшись на Марте, Тео и тете Анне. Его быстрый, изучающий взгляд остановился на мне, легкая улыбка пробежала по лицу. На мгновение, на кратчайший момент наши глаза встретились, и я подумала (молясь от всего сердца), что Колин ощутил то же быстрое ликование. Выражение лица бабушки оставалось прежним, но ее настроение едва ощутимо изменилось, как и атмосфера в комнате. Я никак не могла понять: Колин не был из Пембертонов, но все наследство перешло к нему.

В несколько длинных шагов он пересек комнату, оказавшись почти рядом со мной. Его манера была беззаботной, бесцеремонной, словно он не беспокоился ни о чем на свете.

— Тетя Анна уехала и потеряла свое любимое колье, не так ли?

Бабушка стала еще мрачнее.

— Не потеряла, Колин. Его украли. Кто-то вошел в ее комнату утром. В это время здесь оставалось только двое — Марта и Лейла.

— И вы, бабушка Абигайль.

Ее глаза вспыхнули, как два огненных шара.

— И я тоже.

— И слуги вдобавок.

— Я опросила их…

— Надо было также обыскать их комнаты.

— Я не потерплю твоих замечаний, Колин Пембертон. — Хотя ее голос не стал громче, грудь бабушки начала ходить ходуном. — Как я веду изыскания, это мое дело. Кстати, я уже обыскала комнату Лейлы.

— Как вы посмели! — Я сделала шаг вперед и готова была разразиться обвинительной речью, если бы меня внезапно не схватил за руку Колин. Я почувствовала, как между нашими пальцами пробежала искра.

— Я уже несколько дней назад предупредила вас, чтобы вы оставили этот дом и никогда сюда не возвращались, — продолжала бабушка. — Но вы тупоголовая, упрямая ослица и теперь пожинаете плоды своего непослушания. В этом доме нет права на приватность, когда дело касается благополучия семьи. Цена драгоценностей не имеет значения. Здесь дело принципа.

— Не слишком ли мы эмоциональны, учитывая недавнюю смерть в семье? — заметил Колин.

Теперь Тео, стоявший недалеко от нас, напугал меня, внезапно вмешавшись:

— Черт вас подери, сэр! Какое уважение к смерти моего отца!

Колин оставался спокоен.

— Это неуместно, кузен. Повод здесь тот, что вы все собрались, чтобы осудить Лейлу.

Он пожал мою руку.

— Судья, присяжные, палач — их много среди вас. Я, например, считаю это неспортивным и не по-английски.

— Что вы думаете, сэр, для меня чертовски мало значит…

— Могу ли я напомнить вам, что здесь присутствуют дамы?

— Факт, который вы, сэр, раньше никогда не принимали во внимание.

— Верно, Теодор…

Тео развернул плечи.

— Будь я проклят, если буду еще терпеть вас, сэр. Я потребую сатисфакции.

Способность Колина сохранять спокойствие изумляла меня. Я ожидала, что этот человек страстей потеряет контроль над собой и впадет в гнев. Казалось, он дразнил Теодора, манипулировал им и был хозяином положения.

— Я предложил вам, — раздался его спокойный голос, — половину наследства.

— Плевать на наследство!

— И полный контроль над фабриками.

— Вы оскорбляете меня, кузен. — Бешенство было в глазах Теодора, в его стиснутых кулаках. — Мне не нужны подачки. Все, чего я добьюсь, будет получено по закону. И это, сэр, я вам обещаю.

Теперь я наконец взглянула на Колина. Был ли он серьезен, предлагая Тео половину наследства безоговорочно?

— Я с радостью подпишу все необходимые бумаги, — продолжал он. — Вы можете стать полноправным хозяином фабрик, если желаете.

— Я не собираюсь верить вам, Колин, и тем бумагам, которые составит ваш стряпчий. Я намерен ехать в Лондон и добиваться всего сам.

— Право, Тео, в этом нет необходимости…

— Тихо, вы, оба!

Все повернули головы к бабушке. Ее руки с длинными, похожими на бамбук пальцами в коричневых пятнах, дрожали, сжимая подлокотники кресла.

— Я не желаю раздоров в своей семье и не допущу, чтобы воля моего супруга была нарушена. Сэр Джон был в здравом уме, когда составлял завещание. У него должно было быть оснований для того, чтобы все оставить Колину. Я запрещаю эти споры вокруг имущества Пембертонов; это унижает наше имя и бесчестит вас самих. И я запрещаю, джентльмены, дальнейшие дебаты на эту тему. Теперь я желаю, чтобы вы все удалились. Вы утомили меня. Я до смерти устала от вас.

Теодор продолжал кидать злые взгляды, когда Колин обратился ко мне.

— Могу я проводить вас наверх?

— Да, — едва прошептала я.

Мы вдвоем выскользнули из комнаты, словно покидая скучный званый ужин, и я почувствовала, как в наши спины впились две пары глаз.

Когда мы начали подниматься по лестнице, я отняла свою руку, чтобы придерживать юбку во время подъема; за спиной я все еще прятала книжку Тома Уиллиса. Мы шли молча, этот загадочный человек и я. Среди скудно освещающих наш путь газовых фонарей ощущалась близость Колина, его тепло и создаваемая им расслабляющая атмосфера. Так непохоже на Эдварда, которого я знала когда-то, этот некогда мой кузен легко шагал, беззаботно размахивая руками. Наверху он остановил меня, взяв за руки и обратив на меня испытующий взгляд.

— Они ведут себя просто как демоны, Лейла, обвиняя вас в воровстве.

Его тон тронул меня. Обвинения бабушки не волновали, поскольку это было ничто по сравнению с тайной, которую открыл мне доктор Янг. Неужели это произошло сегодня днем? Подняв глаза, чтобы встретиться взглядом с Колином, я изумилась этому новому ощущению наэлектризованности моего тела, которое до сих пор не переживала в обществе мужчины. Его волосы были в легком беспорядке, его галстук немного сбился. Да, я любила его за его человечность, за его несовершенства и недостатки.

— Сегодня мы все будем ужинать в одиночестве, Лейла. Я скажу Гертруде, чтобы она прислала вам чего-нибудь вкусного.

— Благодарю вас.

Он задержал на мне взгляд еще на мгновение, казалось, собираясь что-то сказать, но потом, поменяв свое намерение, вдруг развернулся и поспешил обратно вниз.

В комнате я быстро переоделась в ночную рубашку и халат, расчесала волосы и свернулась у огня наедине со своими мыслями. Появилась Гертруда с подносом. Было в ее манере что-то странное, какая-то настороженность. Я справилась о ее здоровье, но она не ответила, ее молчание казалось несколько зловещим. За едой последовала чашка молока, принесенная служанкой, и я выпила ее до дна с благодарностью, зная, как оно способно расслабить меня.

Согревшись, я начала думать. Так много было вопросов, будораживших мое воображение. Что за незадача с украденными драгоценностями, и как это может касаться меня? Кто желал, чтобы моя мать и я приехали сюда, прислав письмо от имени тети Сильвии? Кто уничтожил мое письмо к Эдварду? И кто была та женщина, плач которой я слышала в комнате бабушки, в утро смерти дяди Генри? Все это были вопросы без ответов. Возможно, они являлись фрагментами еще большей тайны. Каким-то образом я чувствовала, что они все связаны. Все эти маленькие загадки выстраивались в одну большую, самую важную тайну, которую я пыталась разгадать с самого начала: кто убил моего отца и брата в роще?

И теперь единственный ответ лежал в моей памяти. Я должна возвращаться туда снова и снова, надеясь восстановить до мелочей тот день: погода, освещение, время дня, время года, которые смогут внезапно приподнять занавес, скрывающий прошлое.

Моя голова начала пульсировать. Раздраженная такой чувствительностью, я начала шагать по комнате. В Креморн-Гарденз я страдала от громких взрывов пиротехнических снарядов. На узкой улице, где я жила, был постоянный шум и грохот многочисленных экипажей, раздавались крики разносчиков. Когда умерла моя мать, я стоически вынесла скорбь, без обычных приступов слабости и недомоганий, которые часто настигают молодых женщин. Так что же теперь? Почему, после того, как столько лет я была крепкой и здоровой, меня внезапно осаждают бесконечные головные боли? Доктор Янг сказал, что это от напряжения. Однако я не чувствовала напряжения. И теперь я ощущала легкое недомогание в желудке, как было этим утром, но приступы были сильнее.

Когда я встала перед зеркалом и уже собиралась выпить большую дозу лауданума, то увидела отражение своих рук. По какой-то необъяснимой причине их вид заставил меня остановиться. Что-то в глубине моего сознания билось, пытаясь выйти наружу. Я заглянула в стакан, потом в склянку, которую дал мне доктор Янг. В памяти внезапно всплыли его слова: «Процент дигиталиса в его крови был значительно выше медицинской нормы. Он был принят как яд… даваемый ему понемногу, а потом нейтрализуемый лауданумом».

Я похолодела от ужаса.

Его голос продолжал: «Головные боли, тошнота, боли в животе… все это части синдрома болезни, совершенно отличной от опухоли мозга».

— Боже мой! — воскликнула я, поставив на пол и стакан, и склянку. — Боже милостивый! Меня хотят отравить!

Теперь я кинулась к креслу, опустилась в него и спрятала лицо в ладонях.

— Этого не может быть, — бормотала я снова и снова, — этого не может быть. О Боже… Вспоминай, Лейла. Постарайся вспомнить.

Мои головные боли начались вскоре после того, как я нашла в камине письмо Эдварду. И они продолжались каждый день в течение шести дней. Каждый раз, это я могла легко вспомнить, головные боли начинались почти немедленно после того, как я что-нибудь выпью. Чай за завтраком, разлитый в мое отсутствие. Вино к обеду, разлитое кем-то еще. Горячее молоко перед сном, принесенное ко мне в комнату. Сомнений не было, я сейчас получала то же лечение, которое давали дяде Генри. Если бы я дала порцию своего утреннего чая доктору Янгу, он наверняка обнаружил бы в нем содержание экстракта наперстянки.

К моему гневу и решимости теперь добавился страх, изнуряющий страх, заставивший меня трепетать с головы до ног и обхватить себя руками.

«Кто это был? — кричал мой испуганный мозг. — Кто из моих родных желал мне смерти и почему?»