Адриан Гартман открыл боковую дверь своего роскошного дома на Авенида дель Либертадор 3600 и вдохнул бодрящий утренний воздух. Он очень любил бегать, поддерживал себя в хорошей форме и соблюдал жесткий график, по которому начинал разминаться в одно и то же время, проверяя себя по секундомеру. Ему не терпелось поскорее начать пробежку.

– Боже мой, Ортега! – крикнул он своему телохранителю и слуге. – Куда ты запропастился?

Он встал на носки и поднял руки над головой, глубоко дыша. Какое чудесное утро! Где же Ортега? Он снова позвал телохранителя:

– Парень, нельзя ли поторопиться?

«Какое безобразие», – подумал Гартман. Десять лет назад Ортега был одним из лучших футболистов Аргентины. А теперь его приходилось буквально вытаскивать из постели, чтобы тот не опоздал на утренние пробежки своего работодателя, которому стукнуло шестьдесят четыре года.

Адриан Гартман продолжал разминаться. Он уже собирался приступить к пробежке, не дожидаясь телохранителя, однако террористы недавно похитили в Буэнос-Айресе несколько человек, а он был одним из самых богатых в Южной Америке производителей ювелирных изделий. Мысль о том, что его могут похитить, пришлась Гартману не по вкусу.

Наконец в дверях появился Ортега с кроссовками в руках. Он уселся на пороге, чтобы надеть их. Видя, что его телохранитель набрал лишний вес и с трудом справляется с кроссовками, Гартман потерял терпение. Он наклонился, застегнул молнии внизу тренировочных брюк и обратился к Ортеге.

– Я побежал обычным маршрутом через парк и вокруг озера. Пять километров.

Он взглянул на часы. Пять часов сорок пять минут утра. Нажав на кнопку секундомера, он побежал по извилистой подъездной дорожке в сторону Авенида дель Либертадор и свернул направо. Когда Ортега оказался у ворот подъезда к дому, Гартман уже оторвался от него метров на триста. Ортега прикрепил кобуру к плечу и втиснул в нее скорострельный пистолет девятого калибра, чтобы тот не болтался во время бега.

– Старый дурак, – пробормотал Ортега, понимая, что догонит Гартмана лишь в том случае, если побежит кратчайшим путем через парк. Однако он не решился на это, поскольку тогда потерял бы своего подопечного из виду.

В беге Гартмана чувствовалось определенное напряжение, свойственное нетерпеливым и лишенным эмоций людям.

Солнце озарило небо с востока, но все еще не выглядывало из-за горизонта. Гартман заметил, что на эвкалиптовых деревьях пробиваются новые листья. За все время проживания в Буэнос-Айресе он никак не мог свыкнуться с мыслью, что в октябре здесь стоит весна.

Свернув налево у Авенида Сармиенто, Гартман оказался в красивом зеленом парке 3 de Febrero. В парке он чуть прибавил шаг и вдали, на берегу озера, увидел здание клуба, который недавно открылся снова после прихода военной хунты к власти. Его закрыли при режиме Перона вскоре после того, как сожгли жокей-клуб. Гартман с негодованием подумал: «Эти коммунисты, грязные ублюдки, чуть все не испортили».

Не прекращая бег, Гартман положил руку на шею и посмотрел на секундомер, проверяя пульс. Он считал в течение десяти секунд.

– Двадцать два, – пробормотал он и выдохнул. «Неплохо. Если умножить на шесть, то получится сто тридцать два удара в минуту» – подумал он, не останавливаясь. С таким отличным сердцем можно дожить и до ста лет. Вероятно, даже до ста пятидесяти, как некоторые русские крестьяне, о которых он слышал. Чепуха, секрет долголетия этих крестьян заключается в том, что они считают один прожитый год за два!

Добежав до Авенида Инфанта Исабель, Гартман свернул налево, на грунтовую дорожку, которая вела вглубь парка. Он оглянулся на Авенида Сармиенто и заметил Ортегу, отстававшего от него на добрых триста метров. Тот бежал, пыхтя и размахивая руками, и напоминал пузатый паровоз, с трудом взбирающийся на подъем.

Солнце выглянуло из-за горизонта и зажгло небо, обещая жаркий не по сезону день. Приближаясь к озеру, Гартман оглядел парк и остался доволен – в нем почти никого не было. Он заметил только еще одного человека, мужчину, бегавшего вместе с собакой, да и то по другому берегу озера и в противоположном направлении. На дороге не было машин, если не считать одной, стоявшей на той стороне Авенида дель Либертадор, то есть за пределами парка, да и в той, видно, никого не было. Добежав до озера, он повернул направо, быстро взглянул на дорожный знак и продолжил бег по Авенида Инфанта Исабель в том же темпе вдоль берега озера.

Человек с собакой обогнул озеро и выбежал на Авенида Инфанта Исабель, от Ортеги его отделяли примерно триста метров.

Собака, крупный доберман-пинчер, бежала рядом с хозяином, натягивая поводок, и время от времени тащила мужчину вперед.

– Спокойно, Драм, – тихо скомандовал мужчина, натягивая поводок. – Не нервничай, мальчик.

Теперь начинался участок дороги, густо обрамленный эвкалиптовыми деревьями и на другом конце озера уходящий в сторону. Когда Гартман достиг поворота, мужчина с собакой отставал от него метров на пятьдесят. Направо от Гартмана был Hipodromo del Palermo. Он видел, что коней уже вывели на утреннюю разминку. Стояла такая тишина, что слышен был цокот копыт коней, совершавших первый круг.

На повороте мужчина с собакой оглянулся. Ортеги не было видно. Подняв руку над головой, словно подавая кому-то сигнал, но не сбиваясь с ритма, он отстегнул поводок.

– Драм, взять его!

Доберман отпрыгнул от хозяина и пустился вдогонку за Гартманом. Как только хозяин отпустил собаку, машина, стоявшая на Авенида дель Либертадор тронулась с. места и направилась к входу в парк. Скрипнув колесами, она резко свернула направо.

Гартман услышал топот пса на тротуаре, но в то мгновение не отличил его от приглушенного цокота конских копыт.

Однако когда он сообразил, в чем дело, было поздно. Собака уже набрала предельную скорость и, оторвавшись от земли, налетела на Гартмана точно на уровне плеч и в то же мгновение защелкнула массивные челюсти на его шее.

От ужасного наскока собаки и поступательного движения Гартман полетел вперед и распластался на земле, причем одна сторона его лица врезалась в покрытую тонким слоем гравия дорогу.

Мужчина уже подбежал к лежавшему на земле Гартману. В правой руке он держал «магнум» 0,357 калибра и резко приказал собаке:

– Держи его, Драм, держи.

Лежа под доберманом, Адриан Гартман скорее испытывал злость, нежели страх, и гневно сказал:

– Уберите этого пса, пока он меня не загрыз!

Но в следующую долю секунды до него дошло, что все это произошло не случайно, ведь незнакомый мужчина отдал собаке приказ.

К этому моменту машина находилась у поворота, метрах в семидесяти пяти от того места, где лежал Гартман.

Ортега, продолжавший бежать, оказался застигнутым врасплох, застыл и быстрым отработанным движением достал оружие. Тяжело дыша, Ортега точно прицелился и нажал курок, но тут мужчина, находящийся в машине, два раза выстрелил из винтовки ему прямо в грудь и сразил наповал.

Когда раздался выстрел из винтовки, собака отпустила Гартмана и в это мгновение он выхватил короткоствольный револьвер 0,38 калибра, покоившийся в его кобуре на поясе. Он отчаянно стрелял по двум мужчинам, бежавшим к нему, и в колено хозяину собаки. Мужчина с винтовкой тут же бросился к Гартману и выстрелил ему прямо в голову. Земля окрасилась в красно-серый цвет.

Быстро оглядев парк, трое мужчин бросились к машине, раненый держался за колено, остальные помогали ему передвигаться. Они сели в машину, доберман забрался последним. Не успела дверца закрыться, как машина рванула с места и начала удаляться от парка.

– Вот, возьми! – Мужчина с винтовкой достал из-под сиденья тряпку и протянул ее раненому. – Перевяжи вот этим. До врача мы не скоро доберемся.

– Парень, ты все испортил! – сказал другой мужчина, хватая тряпку. – Зачем ты убил его? Ведь можно было просто ранить!

Мужчина с винтовкой вытер рукой пот со лба. Мимо мелькал утренний Буэнос-Айрес, все еще спавший, мирный.

– Не мог же я просто стоять. Выстрели он еще раз, и один из нас был бы мертвым. Взглянем на это следующим образом. Мы всех избавили от судебного процесса. Черт, ведь через шесть месяцев его все равно казнили бы.

– Да, – проворчал другой, старательно перевязывая ногу свого друга. – Только теперь нам нечего показать миру. А мы должны были показать, какой свиньей был этот тип. Нам нужна широкая гласность.

– По крайней мере, – хрипло заговорил мужчина за рулем, – полиция, вероятнее всего, заподозрит, что левые совершили теракт. Гартман был консерватором. Так что мы вне подозрений.

– И какой с этого толк?

Вопрос остался без ответа. Машина приближалась к цели и, скрипнув тормозами, остановилась у бетонированной площадки Aeroparque Ciudad de Buenos Aires. Трое мужчин вышли из машины и устремились к ожидавшему их грузовому самолету DC-3. Пропустив собаку вперед, они поднялись по трапу. Когда дверь закрылась, самолет вырулил с бетонированной площадки и побежал по взлетной полосе.

Прежде чем войти в свой кабинет и осмотреть последнего пациента, доктор Джон Сухов задержался у окна своей маленькой лаборатории и взглянул на улицу. Близился вечер, стояла такая отличная погода, что было грешно торчать в здании, когда светит солнце и в Центральном парке играют дети. Слишком хорошо для октября: деревья все еще были зелеными, день теплым. Похоже, Нью-Йорк наслаждался затянувшимся летом.

В дверь робко постучали. Вошла седовласая женщина в белой форменной одежде и, улыбнувшись, сказала:

– Доктор Сухов, вы не забыли, что в кабинете вас ждет посетительница?

Он обернулся и улыбнулся ей.

– Нет. Спасибо, Наташа. Я не забыл. Но сегодня такой чудесный день. Подойди и посмотри на парк. Все так рады этому дню.

Он вышел в коридор и взглянул на часы. Почти четыре. Может быть, этот пациент не займет слишком много времени и тогда удастся прогуляться по парку. Когда еще подвернется такой счастливый случай? Прихрамывая, доктор Сухов поправил лацканы халата и направился к своему кабинету. Прежде чем войти, он остановился, чтобы бросить взгляд на медицинскую карту, которую Наташа опустила в ящик.

В ней значилась лишь скупая информация, строчки, где надлежало вписать причину обращения к врачу, остались незаполненными. Мэри Данн, семейное положение не указано, дата рождения – 22 февраля 1916 года, адрес – отель «Американа», род занятий – административный работник в больнице, место рождения – Польша.

Джон Сухов некоторое время смотрел на название страны, в его памяти мелькнули воспоминания. Он закрыл медицинскую карту и вошел в кабинет.

– Здравствуйте, мисс Данн, – сказал он, протягивая руку.

Хорошо одетая женщина, которой перевалило за шестьдесят, крепко пожала его руку.

– Здравствуйте, доктор.

– Присаживайтесь, пожалуйста. – Сухов сел напротив женщины на стул, стоявший за его письменным столом, и сложил руки на коленях. – Чем могу вам помочь?

– Доктор, я немного нервничаю. Извините меня. – Она говорила с едва заметным акцентом. – Можно мне положить эти вещи сюда?

В руке она держала маленькую сумочку и свернутую газету.

– Конечно.

Положив сумочку и газету на край стола, мисс Данн отняла руку и газета случайно раскрылась на первой полосе.

– Не знаю, доктор Сухов, сможете ли вы мне вообще помочь, – спокойно заговорила она, не сводя глаз с его лица. – У меня необычный случай, и я уже побывала у стольких врачей.

Джон Сухов кивнул. Он и раньше от других пациентов не раз слышал подобные вступления.

– Мне придется выяснить, чем я могу помочь. Продолжайте, пожалуйста.

Когда он сказал это, его взгляд задержался на газете. От увиденного он чуть приподнялся.

– Доктор Сухов, я пришла к вам по рекомендации, – продолжала она тем же тоном.

– Да… – Он не мог оторвать глаз от фотографии на первой полосе газеты.

– Откровенно говоря, я не знаю, с чего начать. Джон Сухов снова посмотрел на женщину и невольно нахмурился.

– Извините, можно мне взглянуть вот на это?

– Разумеется.

Он взял газету и, прищурив глаза, взглянул на фотографию. Затем прочитал подпись: «Адриан Гартман, хорошо известный в Буэнос-Айресе производитель ювелирных изделий, застрелен сегодня рано утром неизвестными».

– Извините, – сказал доктор Сухов. – Мне на мгновение показалось, что я…

Его взгляд снова вернулся к газете, к тексту под фотографией.

В довольно пространном тексте описывались сделки и связи Гартмана в Южной Америке, все, что относилось к его затянувшемуся на двадцать два года проживанию в Буэнос-Айресе. В конце сообщалось, что его смерть стала следствием недавней волны терроризма в Аргентине и что Гартман был хорошо известным архиконсерватором.

– Интересно… – пробормотал Джон Сухов, не отрывая взгляда от напечатанной в газете фотографии.

– Как вы сказали?

Он вспомнил о мисс Данн.

– Да, простите меня. В Нью-Йорке не так часто доводится видеть газету «Буэнос-Айрес Гералд». Вы оттуда приехали?

– Как сказать, – женщина думала, как продолжить разговор. – Это связано с моим случаем. Видите ли… Я ищу того, кто…

Джон Сухов откинулся на спинку стула и внимательно изучал лицо сидевшей перед ним женщины. Как странно. И в помещенном в газете портрете, и в ней сквозило нечто едва уловимое, но до боли знакомое. Знакомое, но все же… Он снова взглянул на портрет. Внимательно рассмотрев лицо Гартмана, Сухов невольно вздрогнул. «Не может быть! – подумал он. – Этого не может быть! Ведь прошло уже столько лет!»

Наконец он положил газету, наклонился через стол и сплел пальцы рук.

– Мисс Данн, – начал он бесстрастным голосом. – Я вас знаю?