Луиза

1792 год

Они собирались сбежать. Донья Луиза и ее дочь, Анжела.

Правда, сама Анжела ничего не знала об этом. Не знал и капитан Лоренцо, муж Луизы. Ни о чем не догадывались падре из миссии и другие колонисты, живущие в деревне Лос-Анхелес. Луиза решила все держать в тайне, пока они с Анжелой не окажутся в Мадриде. Приехав туда, они уже больше никогда не вернутся в Альта Калифорнию к жизни невольников.

Луизе приходило на ум, что люди могут счесть ее план греховным, потому что она покидала мужа. Но на самом деле он не был таковым. Она намеревалась написать Лоренцо из Испании и попросить его приехать к ним. Если он откажется и бросит жену с ребенком, то это будет уже его грех.

Как бы то ни было, Пресвятая Дева Мария, которая могла заглянуть в сердце любого человека, несомненно, видела, что Луиза поступает правильно. И только это имело для нее значение.

Она собирала целебные травы в саду, а так как путешествие предстояло долгое и опасное, набрала опиума больше, чем обычно. Лекарство предназначалось для Анжелы.

Шестнадцатилетняя девочка страдала от сильных головных болей и обмороков с того самого дня, когда Лоренцо привез ее, сказав, что нашел в горах. Опиум был нужен не для облегчения боли, а скорее для того, чтобы она не разговаривала во время приступов. Когда Анжелу впервые сразила болезнь, она внезапно вскрикнула, схватилась за голову и потеряла сознание. В странном бреду, напугавшем новых родителей, маленькая девочка кричала: «Они горят! Они в огне!» И потом у нее началась истерика. Очнувшись, Анжела ничего не помнила о случившемся, и Луиза решила, что это был обыкновенный ночной кошмар. Но вечером в горах Святой Моники разразился страшный пожар, бушевавший семь дней, пока его не потушила летняя гроза с дождем, а позже стало известно, что несколько индейских семей погибли в адском пламени. Тогда Луиза с тревогой посмотрела на свое приемное дитя. Когда Лоренцо нашел ее, Анжела разговаривала по-испански и на ней была одежда из миссии, поэтому Луиза предположила, что девочка — крещеная христианка. Однако Луиза знала, что вся святая вода мира не способна смыть расу человека. Ребенок был из индейцев. Что, если Анжелу обвинят в колдовстве, когда кто-нибудь прознает о ее даре прорицания? Хотя в Испании ведьм больше не сжигали, мало ли что отцы-миссионеры, которые частенько жестоко наказывали своих индейцев, способны сделать в этом случае? Поэтому Луиза стала носить с собой немного опиума, чтобы давать в качестве успокоительного девочке, когда у нее случались приступы. В результате, хотя ее по-прежнему мучили головные боли, пророческими тирадами она, к счастью, больше не разражалась.

Луиза прервала работу и, положив руку на поясницу, разогнулась. Отсутствие былой легкости в движениях напомнило ей, что она недавно отпраздновала свой сороковой день рождения — девятнадцатый год вдали от Испании. Луиза переехала в Мехико-Сити вместе с семьей в 1773 году, в возрасте двадцати одного года. Ее отца назначили на очень престижный пост — профессора естественных наук в Мексиканском университете, и так как дядя у нее к тому же был наместником короля в Новой Испании, а другой дядя — алькальдом в Гвадалахаре, Луиза наслаждалась привилегированной жизнью высших слоев общества. Менее чем через год она повстречала бравого и красивого капитана Лоренцо, вышла за него замуж и родила их первого ребенка. Луиза не желала себе другой судьбы.

А потом они с мужем покинули Новую Испанию, отправившись на север вслед за безумной мечтой, и похоронили дочь в пути. Именно тогда Луиза стала вынашивать план побега из этого захолустья. Теперь, одиннадцать лет спустя, мечта была близка к осуществлению.

Для начала пришлось получить от Лоренцо разрешение на путешествие, а он сперва категорически воспротивился. Кто будет вести домашнее хозяйство в ее отсутствие? Кто присмотрит за индианками и проследит, чтобы накормили хозяина и работников? Луиза сказала Лоренцо, что можно выбрать старшую служанку из женщин, которым он доверяет, даже намекнула, что ее можно привести в дом, потому как она знала, что у него есть любовницы среди индианок. Потом Луиза обратилась за поддержкой к отцу Хавьеру, посулив ему привезти из Испании четки и молитвенники и сказав, что с радостью доставит вещи из миссии на благословление к епископу в Компостеллу, где захоронены кости блаженного святого Иакова. Но только когда она пообещала Лоренцо, что привезет с собой от братьев деньги, чтобы вложить их в ранчо, он все-таки дал согласие. Следующим трудным делом оказалось найти корабль, который взял бы на борт двух пассажирок-женщин. Владелец «Эстреллы» согласился лишь, услышав цену, которую предложила Луиза. Итак, Луиза с дочерью получили письменное разрешение на путешествие, оплатили поездку и завтра должны были отправиться в плавание на «Эстрелле», стоявшей на якоре у полуострова Пало-Верде.

Повернувшись к следующему ряду маков, Луиза увидела Анжелу, скачущую через поля на серебристо-сером арабском жеребце Сирокко. Ее черные волосы развивались на ветру. Одетая в юбку-брюки, что позволяло ей сидеть по-мужски, девушка мчалась, обняв коня руками за шею, разметавшиеся черные волосы смешивались с серебряной гривой. Анжела и Сирокко были неразлучны. Каждый день на рассвете, еще до чашки утреннего шоколада, Анжела седлала скакуна и уезжала навстречу восходящему солнцу. Вместе они скакали во весь опор, конь и девушка, и потом возвращались через час, уставшие и воодушевленные, Сирокко в свое стойло, а Анжела — к завтраку и занятиям. Узнав о предстоящем путешествии в Испанию, Анжела спросила, можно ли взять Сирокко с собой. Но Луиза объяснила, что поездка будет очень неприятной и даже опасной для коня, и заверила Анжелу, что в их отсутствие о нем хорошо позаботятся. Луизе было больно осознавать, что ее дочь больше никогда не увидит своего любимца, но их свобода стоила такой жертвы. В Мадриде она предложит дочке любую лошадь на выбор, и та со временем забудет о Сирокко.

Луиза смотрела, как Анжела подъехала к конюшне и, спешившись, передала скакуна конюху. Пока Анжела шла к дому, высокая и стройная, походкой, полной изящества и чувства собственного достоинства, Луиза любовалась дочерью. Какая же она красавица! К тому же образована: умеет читать и писать, знает историю и даже основы математики. Только о людях Анжела почти ничего не знала. И это беспокоило Луизу. Власть отцов-миссионеров очень сильна в колонии, а они утверждают, что женщина должна быть покорной и жить замкнуто в своем доме, и большинство семей придерживаются их мнения. Поэтому Анжела редко выбиралась за пределы отцовского поместья, лишь бывала в миссии на праздничных мессах да изредка проезжала через деревню. Девушка жила в мире, ограниченном четырьмя тысячами акров.

Луиза желала большего для своей дочери. Пуэбло Лос-Анхелес состояло всего из тридцати саманных зданий, окруженных стеной. Анжела никогда не видела города: его соборов и дворцов, университетов и больниц, фонтанов и памятников или запруженных узких улочек, выходивших на залитые солнцем площади. И повсюду люди, на рынках и улицах! Здесь же можно проехать несколько миль да так и не повстречать ни единого человека. Конечно, по дороге попадаются индейцы, но это не вполне то же самое.

Луиза хотела, чтобы Анжела окунулась в мир культурной жизни, познала независимость, свободу и возможность самой принимать решения, а не через мужа. Подобное было немыслимо в этой глухой колонии, где, по мнению Луизы, падре обладали слишком большой властью.

Взять хотя бы случай с Эвлалией Каллис, женой губернатора Фагеса, которая публично обвинила своего мужа в супружеской измене. Фагес все отрицал, и, когда Каллис не отступила от своих обвинений вопреки воле священника, ее арестовали и заперли на много месяцев в охраняемой комнате в миссии Сан-Карлос. Пока она сидела в заточении, отец де Норьега вынес ей порицание с кафедры и постоянно угрожал заковать ее в кандалы, выпороть и изгнать из поселения. Хотя остальные колонисты осуждали женщину за поклеп на доброе имя мужа, Луиза в душе была убеждена, что прошение Каллис о разводе на самом деле было подано ради выживания. Эвлалия беременела четыре раза за шесть лет. Сначала родила сына, через год у нее случился выкидыш, затем будучи беременной она совершила опасное путешествие в Калифорнию, тяжело заболела после рождения дочери, а год спустя похоронила восьмидневного младенца. Луиза прекрасно понимала, чем вызваны решительные действия женщины: Эвлалия Каллис надеялась, что ей разрешат вернуться в Мексику, и таким образом они выживут с двумя оставшимися детьми.

В Альта Калифорнии женщина практически бесправна. Гражданские и церковные законы дают любому мужчине в семье право распоряжаться половой жизнью женщины. Аполинарию дель Кармен, вдову с соседнего ранчо, до полусмерти избил собственный сын, когда застал ее в постели с одним из ее индейских кабальеро. Колонисты подвергли Аполинарию остракизму и отлучили от церкви; когда год спустя она умерла, сын унаследовал ранчо.

А эта история с Марией Терезой де Вака, обрученной в день ее рождения с мужчиной по имени Домингес, солдатом, служившим в конвое при миссии Сан-Луис! Четырнадцатилетнюю Марию заставили выйти замуж за Домингеса, пятидесятилетнего старика, да к тому же беззубого! В пуэбло все обсуждали, как бедная девушка три раза сбегала, пока не была избита за неповиновение и не смирилась со своей судьбой, и теперь она беременна четвертым ребенком.

Луиза поклялась, что подобная участь минует Анжелу.

Дочери Пресвятой Девы Марии не для того предназначены, чтобы ими владели и торговали, как скотом.

Анжела прошла в сад, блестящие черные волосы струились по плечам и спине, глаза ярко сияли после поездки на Сирокко.

— Доброе утро, мама! Смотри, что я тебе покажу!

В руках девушка держала корзинку с первым урожаем хикамы, которую она выращивала. Клубневидный корень, по виду напоминавший картофель, а по вкусу — сладкий каштан. Крупные, похожие на репу овощи вырастали на корнях лиан, украшенных чудесными белыми или фиолетовыми цветками. Анжела посадила семена полгода назад и страшно гордилась результатами своих стараний. Взяв корзинку, Луиза решила, что приготовит хикаму с лимоном, перетертым с чили и солью — такая закуска пользовалась большой популярностью в Мехико-Сити.

— Я нашла отличное место для моего нового садика, мама. Надеюсь, папа не будет против. Там всего несколько акров, рядом с болотом.

Луиза не имела ни малейшего представления, откуда у Анжелы взялось это желание — заняться на ранчо садоводством. Отцы-миссионеры завезли в Альта Калифорнию апельсины, и, похоже, Анжелу увлекла идея покрыть ранчо Палома рощами фруктовых деревьев. Было еще множество загадочных вещей, которых она не понимала в своей дочери. Например, необъяснимое беспокойство, охватывавшее ее каждую осень. Анжела часами скакала на Сирокко. Ни с кем не разговаривала, только мчалась как ветер, словно хотела оторваться от земли и взмыть в небо. А потом внезапно останавливалась и смотрела на горы. Это странное поведение обычно совпадало с ежегодным сбором урожая желудей у индейцев. В течение нескольких дней можно было наблюдать, как они бредут по старой дороге из дальних деревень, со скарбом и детьми на руках — странное, дикое шествие.

— Кстати, мама, я встретила отца Игнасио. Он спрашивал, не привезем ли мы ему бумаги. И тетрадей для письма.

Все просили что-нибудь привезти для них из дома. В этом отдаленном поселении, где на получение товаров иногда уходили годы, люди пытались самостоятельно мастерить необходимые вещи — свечи, обувь, одеяла, вино. Но они не могли изготовить бумагу. Или шелк. Или предметы из серебра и золота. Некоторые колонисты передали Луизе письма и подарки для своих семей в Испании.

Анжела с благодарностью приняла утреннюю чашку горячего шоколада из рук служанки и, сделав глоток, сказала:

— О, мама, стая чаек появилась в небе буквально ниоткуда! Они кружили у меня над головой и сильно кричали. Но только я на них взглянула, как они собрались все вместе и полетели на запад к океану. Это доброе знамение: наше путешествие пройдет хорошо, я уверена, мама!

Луиза почувствовала внезапный укол страха. Если Лоренцо узнает, что она не собирается возвращаться, то запрет ее в доме до конца жизни. Хотелось бы ей, чтобы чайки Анжелы на самом деле оказались добрым предзнаменованием; однако она не доверяла исключительно приметам и предчувствиям, а полагалась еще и на молитвы, в которых просила заступничества у святых и Девы Марии.

Когда Анжела побежала в дом, чтобы закончить завтрак, Луиза вернулась к работе, ощущая спиной тепло ласкового калифорнийского солнца. То были особенные маки, выращенные из привезенных семян, — маки в Альта Калифорнии не годились для получения опиума. Луиза ухаживала за ними с большой любовью, всегда высаживая после осеннего равноденствия, обильно поливая, удобряя и отщипывая первые цветоножки, чтобы вместо одного бутона расцветало несколько. И потом ежедневно осматривала их, потому что было важно выпускать молочко из стручков именно в тот момент, когда темнела серая полоска у лепестков. Луиза всегда собирала молочко по утрам, надрезая стручки острым ножом и возвращаясь на следующий день, чтобы соскоблить белые выделения и оставить их подсушиваться на солнце.

Секрет сбора опиума состоял в аккуратном надрезании капсулы: порежешь слишком глубоко — растение умрет, но разрежь ровно и осторожно, и растение сможет продолжать вырабатывать молочко еще в течение двух месяцев. Донья Луиза с ранчо Палома была известна самыми нежными прикосновениями во всем пуэбло Лос-Анхелес. Ее настойка опия — смесь алкоголя с опиумом — пользовалась большим спросом.

Понемногу собирая липкое белое вещество со стручков и сбрасывая его с ножа в небольшой кожаный мешочек, она размышляла о том, что, если в Мадриде человеку требуется болеутоляющее, он просто идет в ближайшую аптеку. Но здесь, на затерянном участке земли под испанским флагом, аптек нет. Раньше медикаменты доставляли из Мексики через Сонору, но одиннадцать лет назад кровавый бунт индейцев юма на реке Колорадо закрыл этот путь. И поскольку иностранным судам запрещалось заходить в местные воды, колонисты были вынуждены дожидаться случайных ненадежных поставок на кораблях из Мексики. Поэтому они стали самостоятельно выращивать лекарства в своих садах. Некоторые втайне посещали индейских шаманов и целителей, однако многие приходили в дом доньи Луизы, на чьей террасе всегда были свежие травы, мази, бальзамы и настойки.

Завершая утренние труды, собрав заодно стебли щитолистника для врачевания ран и листья белены для припарок от ревматизма, Луиза увидела всадников, скакавших от Старой Дороги. Облако пыли закрыло солнце, на мгновение отбросив тень на дом, и Луиза содрогнулась от страха. Она знала, зачем приехали эти люди.

Лоренцо очень мало работал на ранчо. Выпасом скота в основном занимались индейцы, что давало возможность Лоренцо дни напролет играть с дружками в азартные игры, охотиться и нежиться на солнышке. Но люди, появившиеся сегодня, прискакали не кидать кости или стрелять оленей, а торговаться с Лоренцо за дочь.

Анжела была призом, который многие желали выиграть.

По мере того как вести о Лос-Анхелесе распространялись в мексиканских провинциях, все больше поселенцев приезжало в пуэбло в поисках лучшей жизни. Однако проблема состояла в том, что почти все новоприбывшие были неженатыми мужчинами. Губернатор, одержимый желанием покорить эту дикую местность, подыскав мужчинам жен, направил несколько отчаянных писем наместнику короля в Мексике с просьбой направить донселлас — «здоровых девушек» — в Калифорнию, но успехом его попытки не увенчались. Тогда он попросил просто «сотню женщин». Когда и это не принесло результата, губернатор решил принимать найденышей, девочек-сирот, которых собирали в Мексике и везли в Калифорнию, где потом распределяли среди семей.

Сегодняшние гости, которых Лоренцо приветствовал радостными возгласами и бокалами вина, хотели заполучить Анжелу не из-за того, что она была свободна или красива, а потому что она была испанкой. Женившись на женщине чистой испанской крови, мужчина смешанной крови мог подать прошение о получении официального указа о легити-мидад и лимпьеза де сангре — «законнорожденности и чистоте крови» — для своих детей, указа, подтверждавшего, что родословная не осквернена еврейской, африканской или любой другой нехристианской кровью, что обеспечивало им высокое социальное положение в колонии.

Никто не знал правды о том, что Анжела вовсе не испанка, а индианка. «Божий дар» Луизы.

Луиза отчетливо помнила день и час, когда Лоренцо принес ангела домой. Колени Луизы уже кровоточили от постоянных молитв Пресвятой Деве Марии. Ее дитя, похороненное в Соноранской пустыне, было не вернуть, но любовь осталась. Материнской заботе и ласке, скопившейся в душе, требовалось дать выход. У Луизы не было ни могилы, которую она могла бы посещать, ухаживать, выдергивать сорняки и заботиться о ней, ни надгробия, чтобы положить цветы, ни поросшего травой могильного холмика, к которому можно было бы прийти, когда душа просила уединения. Лоренцо проводил время в заботах. У Луизы остались только маленькие платья Селены, которые дочка уже никогда не наденет. Как только она произнесла свою клятву Пресвятой Деве Марии — «подари мне еще одного ребенка, и я посвящу свою жизнь добрым делам во имя твое», — появился Лоренцо с ребенком на руках. Девочка кричала: «Мама! Мама!» И обняв дитя, Луиза почувствовала, как любовь заструилась из ее сердца, словно пробивший плотину кристально чистый ручей. Она знала, что Пресвятая Дева Мария вняла ее молитвам, и хотя она всегда будет горевать о малышке, похороненной в песках, Луиза станет любить этого ангела всем сердцем и, как и обещала, посвятит свою жизнь добрым делам.

Никто не задавал лишних вопросов по поводу появления ребенка в небольшом глиняном доме капитана Лоренцо. Все в колонии были слишком заняты выживанием, чтобы еще успевать обсуждать частную жизнь. Если люди удивлялись смуглости Анжелы (у Луизы была белая кожа), Луиза просто говорила, что девочка пошла в мать Лоренцо, у которой кожа цвета оливок. Луиза не считала эту ложь грехом, потому как верила, что она содержит частичку правды. Луиза втайне догадывалась, что Анжела — не чистокровная индианка. Хотя у девочки и наблюдалось некоторое сходство с коренным населением, проживавшим в миссии, кожа у нее была светлее, а лицо не таким округлым. Луиза предполагала, что дитя, вероятно, отпрыск испанского солдата.

Голоса гостей Лоренцо подхватывал ветер и кружил по саду, в котором работала Луиза. Она презирала этих мужчин. Надменные хвастуны, в чьих венах не текло ни капли аристократической крови.

Луиза была знатной испанской дамой, выросшей в стране, где границы социальных классов были четко очерчены: существовал класс аристократов, класс богатых купцов и крестьяне. Очень редко они смешивались в браках. Родословная значила все. Даже в Новой Испании, которой испанцы управляли всего двести лет с момента покорения местных народов, соблюдались строгие расовые разграничения. Новая аристократия в Мексике называлась пенинсуларес — белые, рожденные в Испании, — что вызывало негодование со стороны белых, родившихся в Мексике, — креолов. Только к пенинсуларес можно было обращаться «дон» и «донья», и они не вступали в браки с представителями других классов. Дальше шли метисы, потомки испанцев и индейцев — большой, аморфный класс людей, которые становились владельцами лавок, ремесленниками и слугами. Низший слой общества представляли индигенас — индейцы, занятые в основном на тяжелых работах. Правила, разделявшие расы и классы, были настолько строги, что индигенас, пойманных в европейской одежде, наказывали плетью. Луиза, будучи пенинсуларой, чувствовала себя очень комфортно в социальной структуре Мексики.

Но в Альта Калифорнии не существовало явных классовых границ. Здесь почти все были представителями смешанных рас и лишь немногие — белыми европейцами. Очень сложно было определить социальный статус человека. Хотя донья Луиза не сомневалась в своем положении в местном обществе, здесь жило много богатых фермеров-скотоводов индейско-испанского происхождения, которые раньше были простыми крестьянами в Мексике. Колония походила на суп, в котором перемешались все родословные. И такое положение вещей не позволяло ей полностью ощутить свою принадлежность к высшему обществу. К Лоренцо, как хозяину ранчо с пятьюстами голов скота да к тому же отставному офицеру, относились с уважением. Но в безумном мире фронтира такое же уважение выказывалось Антонио Кастильо, человеку мексикано-африканской крови, женатому на местной индианке, всего лишь потому, что он был кузнецом в пуэбло! Здесь профессия человека имела большее значение, чем его генеалогическое древо, что донья Луиза считала полным вздором, оказывающим негативное влияние на подрастающее поколение.

Чувствуя, как ее снова охватил страх при виде посетителей Лоренцо (до побега из Калифорнии оставалось менее двадцати часов), Луиза вышла из сада на прохладную террасу, где у нее хранились травы и снадобья.

Дом у них был не таким огромным, как Лоренцо обещал десять лет назад, но достаточно большой, чтобы соответствовать ее высокому статусу. Построенное из кирпича-сырца здание с крытой соломой крышей состояло из четырех спален, столовой, гостиной и большой кухни, кормившей не только капитана с женой и дочерью, но и индейских женщин, занимавшихся готовкой, стиркой, пошивом одежды и изготовлением свечей, и их мужей — вакеро и кабальеро.

Ох уж эти мужчины и их пустые обещания, с презрением думала Луиза, отделяя стебли от листьев и раскладывая их по корзинам для дальнейшего хранения. Не только Лоренцо обманул ее ожидания насчет дома, но и растущее пуэбло не соответствовало тому образу, о котором с самого начала мечтал губернатор Неве. У нас возможность, заявил он на церемонии посвящения одиннадцать лет назад, спланировать город, не похожий ни на один из европейских, ибо этот город будет спроектирован еще до того, как первый поселенец возведет свое жилище. Он достал чертеж пуэбло, изображавший площадь, поля, пастбища и королевские земли. Неве пообещал, что Лос-Анхелес не будет разрастаться, как бог на душу положит. И тем не менее новоприбывшие переселенцы строили свои дома где им заблагорассудится! Луиза представляла себе, во что однажды превратится этот некогда уютный городок.

Разложив опиум для просушки (позже она свернет его в липкий черный шарик и уберет в кожаный мешочек), Луиза обдумала все еще раз и не нашла причины, чтобы винить себя за желание сбежать. Разве она не выполнила обещание, данное Деве Марии?

Луиза гордилась тем, скольких индейских женщин ей удалось обратить в христианскую веру. Каждое воскресенье они ходили в церковь, одевались в рамках приличий, и, когда одна из них хотела выйти замуж, от будущего мужа тоже требовали принять христианство. Так как она была справедливой и щедрой хозяйкой, большинство служанок были преданы ей. Многие ей даже подражали. Донья Луиза заплетала свои длинные черные волосы в косу, сворачивая ее в кольцо на затылке и прикрывая небольшой мантильей из черного испанского кружева, которую снимала только на ночь. И поэтому служанки тоже накидывали шарфы поверх волос. Они читали молитвы по четкам и называли дочерей Мариями и Луизами. Редко бывало, чтобы кто-нибудь из них сбегал обратно в индейскую деревню к старой жизни. На ранчо появлялось все больше лагерей, построенных индейцами, оставившими свою дикую жизнь, чтобы работать на колонистов. Из них получались отличные конюхи, погонщики скота, серебряных дел мастера и плотники. Получая мясо на ужин, они не видели необходимости участвовать в ежегодном походе в горы для сбора желудей. Некоторые все же ходили, чтобы послушать предания и найти себе пару, но встречи в лесу с каждым годом становились все малочисленнее. Пятидневное празднество в честь Чинигчинича, Создателя, были вытеснены христианскими праздниками и торжеством в честь святого Сантьяго — покровителя Испании.

Терраса была заставлена корзинами, сплетенными индейскими работницами Луизы, — и подчас очень красиво сплетенными! Предполагалось, что эти узоры могут поведать легенды. Женщины, плетя корзины, радостно рассказывали древние мифы Луизе — объясняя сеньоре, как был создан мир и как Дед Черепаха вызывал землетрясения. Маленькая Анжела сначала рассказывала такие же истории: о койотах и черепахах и о Первой Матери, которая пришла с востока, чтобы создать новое племя, но донья Луиза заменила языческие басни в голове Анжелы христианскими историями и испанскими сказками: о двух сестрах, Елене и Розе, живших в королевстве Сапфиров, и о том, как их воспитывала крестная мать Фея Счастья; о молодом Гонсалито, который при помощи волшебных животных спас принцессу и ее королевство от безумного гнома; и о том, как четыре принца добивались руки принцессы Авроры. Историями, на которых Луиза выросла и которые теперь перешли к Анжеле.

Она выглянула в открытое окно и увидела, что Лоренцо все еще пьет с гостями в тени розового дерева. Один мужчина, на голову выше остальных, привлек ее внимание: Хуан Наварро. Луиза недолюбливала его. Было что-то странное в его глазах. Им не хватало тепла, из-за чего они напоминали Луизе тварь из холодного моря. И он не улыбался, а только скалился. Ходили слухи, что Наварро скрывался в Альта Калифорнии от инквизиции, которая преследовала его за чтение запрещенных книг. Этот человек нажил свое состояние на мертвых! Наварро разорял могилы ацтеков и находил в них золото, серебро, бирюзу и нефрит. Поскольку могилы были языческими, это не считалось осквернением. Но все же, по мнению Луизы, не могло быть ничего отвратительнее, чем снимать кольца с трупов и надевать на руку. Она знала о его заветной калифорнийской мечте: Наварро, выходец из низов, желал стать аристократом.

Снова страх кольнул ее, и она быстро прогнала его прочь. Пусть Наварро попросит у Лоренцо руки Анжелы. Луизе все равно. Она с готовностью согласится — при условии, что свадьба состоится после их возвращения из Испании.

Выйдя с террасы, Луиза прошествовала через дом, где женщины полировали мебель и натирали полы, и вошла в свою комнату, где стояли чемоданы, приготовленные для путешествия. Здесь было убежище Луизы, куда не ступала нога Лоренцо с самого дня постройки дома. Ночи он проводил в своей опочивальне, встречаясь с женой и дочерью лишь за вечерней трапезой. Луиза была уверена, что муж не станет по ней скучать. Возможно, сначала он выйдет из себя, когда поймет, что она больше не вернется, но потом к нему придут дружки играть в кости, вино потечет рекой, и о двух женщинах, когда-то обитавших в этом доме, со временем все забудут. Найдутся и утешительницы: Луизе было известно не только об индейских любовницах, но и об индейских отпрысках Лоренцо.

Сидя за туалетным столиком, Луиза открыла крышку небольшого деревянного ящичка и вынула кусок бархатной ткани. Под ним лежал медный ключ. Зажав ключ в ладони, она ощутила исходившие от него волны надежды. Ключ был от маленькой шкатулки, которая сейчас хранится у отца Хавьера.

Начало ее тайнику положил один случай десятилетней давности: однажды из пуэбло прискакал кузнец Антонио Кастильо и взволнованно рассказал Луизе, что у них заболел ребенок и ему требуется помощь сеньоры. Целебными травами Луиза спасла малыша от верной смерти, и сеньора Кастильо на радостях во что бы то ни стало решила вручить Луизе золотое кольцо в знак благодарности всей семьи. Луиза пробовала отказаться, но кольцо ей буквально вложили в руки, и, согласившись принять его, она увидела, что сеньора отправилась домой счастливым человеком. А потом, когда Луиза помогла молодой женщине пережить опасные роды при помощи настоек, о которых узнала от старой индианки, благодарный муж скромно предложил Луизе в подарок серебряную брошь. Спустя какое-то время Луиза перестала отказываться. Она не видела причины, по которой не могла бы творить добро во имя Пресвятой Девы Марии и одновременно получать за это плату. Разве отцы-миссионеры не пускали по кругу блюдо для подаяний во время службы?

Лоренцо ничего не знал о тайных накоплениях Луизы. Собрав первые ценные вещи, она испугалась, что он найдет их и просадит в азартные игры. С колонистами и солдатами Лоренцо играл в карты и кости, а с индейцами ставки делались на количество пальцев, которое игрок показывал за спиной. Лоренцо мог даже разлечься под деревом со своими приятелями с других ранчо, наблюдать за Камино Виехо, и спорить о том, какой масти будет следующая появившаяся на дороге лошадь. Поэтому Луиза отнесла шкатулку с ценностями к отцу Хавьеру из миссии и доверила ему ее на сохранение. На протяжении долгих лет, пока Лоренцо не появлялся дома, предаваясь азартным играм или уезжая на охоту, Луиза ходила в миссию и оставляла у отца Хавьера последние накопления, словно он был банкиром. В шкатулке лежали и монеты: серебряники, мексиканские песо, испанские реалы и даже немного золотых дублонов. Неплохое состояние.

Все оно должно было достаться ее дочери. Анжела останется независимой, даже выйдя замуж. Если бы у Луизы были деньги, когда ее дочь умерла в Соноранской пустыне, то она вернулась бы в Мексику. Но она слишком зависела от Лоренцо. С Анжелой подобного не случится. Она хотела отдать все Анжеле в Мадриде, где собиралась составить документы, подтверждающие, что муж Анжелы, кем бы он ни оказался, не будет иметь прав на ее деньги.

Услышав стук в дверь, Луиза быстро положила ключ на место, убрала ящичек в стол и затем пригласила посетителя войти.

К ее изумлению, это был Лоренцо. Она сразу заметила, что муж пьян. Донья Луиза сжала ладони на коленях. Оставалось меньше суток до отъезда, и она не могла подвергать риску свой план. Но когда Луиза увидела, как его взгляд блуждает по чемоданам, ее сердце екнуло: он передумал!

Она выпрямила спину. Даже если он догадался о ее намерении остаться в Испании, это не страшно. Лоренцо никогда не просыпается раньше полудня. Они с Анжелой выскользнут из дома до рассвета и успеют добраться до берега…

— Возможно, наши отношения испортились в последнее время, — сказал он хриплым голосом, будто не привык разговаривать с ней, — и теперь мы мало похожи на мужа и жену, но я любил тебя, Луиза. Господи, как я любил тебя!

Хотя на его висках появилась седина, а кожа потрескалась от палящего солнца, Лоренцо все еще оставался привлекательным мужчиной с военной выправкой. Но он уже не волновал ее так, как в Мексике, когда они были молоды и влюблены друг в друга. В тот день, когда они похоронили дочь, Луиза закрыла свое тело для мужа. И одиннадцать лет назад, взывая к Пресвятой Деве Марии и прося у нее еще одного ребенка, она молила о чуде, ибо даже тогда, ради ребенка, Луиза не позволила бы Лоренцо прийти к ней на ложе. Вместо этого Дева Мария подарила Луизе уже выросшее дитя, избавив ее от унижения терпеть объятия мужчины и от мук деторождения.

Она молчала. Лоренцо говорил, как человек, решившийся на признание. Луиза крепилась изо всех сил.

— Вы не можете ехать в Испанию.

Она сохраняла спокойствие.

— «Эстрелла» не поплывет?

— «Эстрелла» поплывет, но без вас.

— Я не понимаю.

— У нас нет денег, чтобы оплатить поездку.

— Но я уже заплатила капитану Родригесу.

— Я забрал эти деньги.

Она изумилась.

— Как это забрал?

— Я задолжал их другим людям. И помимо них еще очень большую сумму.

Лоренцо мялся с ноги на ногу, чувствуя себя не в своей тарелке в этой комнате с цветами, красочными ковриками и миниатюрными изображениями святых.

— Меня постигла неудача. Накопились долги. И еще был корабль, в который я вложил много средств. Он перевозил меха в Китай для обмена на пряности, но затонул у Филиппин. — Он сделал паузу, стараясь не смотреть на жену.

— Все наши деньги пропали? — спросила она, пытаясь не выдать голосом ярость, охватившую ее. Глупец! Какое право он имел безрассудно растрачивать их состояние? Но Луиза сдержалась. Не надо злиться. Соглашаться с ним. Обмануть его. Сделать что угодно, пока они с Анжелой не окажутся на борту «Эстреллы». — Тогда мы можем продать что-нибудь.

Он повесил голову.

— Нам нечего продавать.

— Но нам принадлежит так много вещей, Лоренцо, — мягко сказала она, разведя руками в стороны, словно указывая на прекрасную мебель, постельное белье, серебро и гобелены.

— Жена, тебе не принадлежат даже пуговицы на твоем платье. — В его голосе не было злобы, нетерпения или гнева. Он всего лишь констатировал факт, точно говорил о погоде за окном.

Она посмотрела на жемчужные пуговицы на своем лифе, потом подняла недоуменный взгляд на него.

— Как вышло, что ты все потерял?

— Вышло, и ничего с этим не поделаешь. Я сделал все, что мог.

В его глазах она увидела поражение, смущение и разочарование. Куда подевался ее бравый капитан, который когда-то столько ей обещал? Неужели он проиграл и свою гордость?

— Мы лишились… даже ранчо? — прошептала она.

Лицо у него посветлело.

— В том-то и дело, Луиза! Я договорился с богатым человеком о погашении моего долга. Взамен он получает права на ранчо и все земли, но мы по-прежнему будем жить здесь!

Она нахмурилась.

— Но каким образом? Он оплачивает твои долги, а ты отдаешь ему дом. Почему он разрешает нам остаться?

— Потому что… Еще я отдаю Анжелу ему в жены.

Луиза потрясенно замерла.

— Вы обе мне потом спасибо скажете, — быстро добавил он. — Сейчас в Европе опасные времена, вовсю бушуют революции. Крестьяне отрубают головы королям. Тебе с девочкой лучше остаться здесь, где спокойнее.

— Кто… — проговорила она, с ужасом понимая, что услышит в ответ, потому как в пуэбло Лос-Анхелес был лишь один настолько богатый человек. — Кто женится на моей дочери?

— Наварро.

Она закрыла глаза и перекрестилась.

— Пресвятая Дева Мария, — прошептала она. — Человек, грабивший мертвецов.

— Мне жаль, но решение принято.

Она обдумала его слова и медленно кивнула.

— Хорошо. Анжела выйдет за Наварро. После нашего возвращения из Испании.

— Но я уже объяснил тебе, что вы не можете уехать. У нас нет денег на дорогу.

— У меня есть собственные деньги! — выпалила она, приготовившись увидеть удивленное выражение на его лице и предвкушая триумф. Однако пауза затянулась, и, взглянув в глаза Лоренцо, она похолодела:

— Что ты натворил?

Он устало вздохнул. Лоренцо вдруг почувствовал каждый день из своих пятидесяти лет.

— Тех денег тоже больше нет.

Она надменно подняла голову.

— Ты не знаешь, о каких деньгах я говорю.

— Помилуй бог, да все я знаю! — В Лоренцо взыграли остатки гордости, щеки у него покраснели от возмущения. — В тот день, когда ты решила посвятить отца Хавьера в свои секреты, он пришел ко мне и все рассказал. И все эти одиннадцать лет я все прекрасно знал.

Она была поражена. Шкатулка!

— Он не имел права рассказывать тебе!

— Он имел все права! — прогремел он. — Ты моя жена по воле Бога, и все, что есть у тебя, принадлежит мне. Но сейчас и этого нет, — добавил он уже тише, внезапно почувствовав себя неуютно под ее взглядом. — Жена, я забрал твое золото давным-давно, и так уж получилось. Давай не возвращаться к этой теме.

Луиза вскочила на ноги.

— Я не отдам тебе Анжелу!

— Женщина, ты что забыла? — закричал он. — Анжела моя! Я нашел ее! Поэтому я буду делать с ней, что захочу!

Когда он вылетел из комнаты, хлопнув дверью, разум Луизы в панике заметался, пытаясь найти выход из ситуации. Они с Анжелой должны сбежать. Но у них нет денег! Ни один капитан не станет помогать им. Если они скроются в другом городе, то их найдут и вернут обратно.

Внезапно она вспомнила об урожае хикамы и о сильном яде, содержавшемся в ее семенах. Это же проще простого. Размочить семена в воде, чтобы получить токсин, а затем добавить его в вечернее вино Лоренцо. К утру она будет свободна.

Но подлая мысль исчезла так же быстро, как и появилась. Она никогда не сможет убить Лоренцо.

Плечи у нее обмякли, Луиза поняла, что не в силах ничего изменить. И в следующее мгновение она осознала, какую ужасную ошибку совершила, отвергнув Лоренцо много лет назад, наказав его за то, что он привез ее в это захолустье. Одиннадцать лет промелькнули у нее перед глазами за долю секунды, и она поняла, что если бы только могла вернуть время, то простила бы мужа, обняла и подарила ему других детей, сделав его любящим мужем и отцом, который всегда бы сначала думал о семье, а не об азартных играх и инвестициях в корабли, отправляющиеся ко дну.

Но Луиза знала, что пути назад нет, как и возможности бежать. Ни одна молитва теперь ей не поможет. И винить некого, кроме себя самой.

Двигаясь безо всяких эмоций, Луиза снова достала из стола ящичек, но на этот раз ее не интересовал кусок ткани и бесполезный ключ, спрятанный под ним. Сейчас она вынула предмет, который убрала в ящик одиннадцать лет назад.

Он висел на шее у Анжелы, когда Лоренцо нашел девочку в горах, небольшой черный камень, обернутый мягкой оленьей кожей. Луиза не решилась выбросить его. Возможно, она догадывалась, что однажды он напомнит ей о горькой правде — что Анжела не была ее дочерью, что она принадлежала другой женщине.

Все эти годы Луизе удавалось не думать о том, что Анжела из индейцев мишен. Но камень напомнил ей об этом. Должно быть, он имел некую ценность для матери, раз она повесила его на шею дочери. Впервые на этой земле, которую ей не суждено было полюбить, Луиза размышляла о матери девочки. Почему они оказались в горах? Почему мать не вернулась в миссию искать дочку? Быть может, она умерла или горевала все одиннадцать лет, так же как Луиза горевала о ребенке, похороненном в маленькой могилке в далекой пустыне?

Луиза попыталась представить себе женщину, родившую Анжелу. Хотя на ранчо Палома работало много индейских женщин, Луиза никогда не вглядывалась в них. И, если во время конной прогулки ей иногда встречались деревушки некрещеных индейцев, разгуливавших голышом и куривших свои забавные трубки, она считала их существами, недалеко ушедшими в своем развитии от тупых животных.

Но животные не надевают талисманы на шеи своим дочерям.

Пресвятая Дева Мария, кричало ее сердце. Неужели я поступила дурно, приняв ребенка другой женщины? Лоренцо принес мне девочку, когда я сходила с ума от горя, а мои колени кровоточили от часов, проведенных в молитвах, и я решила, что девочка — это Твой дар. Но не ошиблась ли я? Было ли то на самом деле испытанием моей силы и честности, которое я провалила?

Боже, прости меня за то, что я натворила! Я отреклась от брачных клятв и отвергла собственного мужа. Я украла ребенка другой женщины. Это кара за мои грехи: Анжела должна выйти замуж за Наварро, а я никогда больше не увижу Испанию.

Капитан Лоренцо мчался по Камино Виехо, пытаясь сбежать подальше от корящего взгляда Луизы. Она что думает, так легко было превратить пустошь в прибыльное ранчо? Он потратил на это чертову уйму сил. Мало ему засух, дождей, затапливавших равнину, бесконтрольно бушующих пожаров и болезней, от которых падал скот и гибли растения. Так еще от дикарей спасения не было! Взять хотя бы их обычай каждый год собираться у смоляных ям, с которым Лоренцо пытался бороться по мере сил. Они разбивали большое поселение прямо на том месте, где Лоренцо выращивал кукурузу. Когда они впервые уничтожили его посадки, он так разозлился, что ему хотелось истребить все их варварское сборище. Он ставил заборы, а индейцы их сносили. Они приходили по Старой Дороге, тянувшейся вдоль северной границы его владений, строили хижины из веток, отломанных с деревьев, и, не стесняясь, забивали телят и коз из его стада. Индейцам было бесполезно объяснять, что теперь это его земля и что животные, которых они убивали и съедали, не были дикими, а принадлежали ему.

Потом начались их еженощные набеги на скот, не ради пропитания, а из протеста. Падре недостаточно быстро обращали коренное население в истинную веру; в деревнях некрещеных индейцев по-прежнему возникали очаги сопротивления во главе с сильными лидерами, которые время от времени пытались поднять восстание против колонистов. Одним из этих лидеров была женщина! К тому же молодая — из племени габриелиньо, — призывавшая вождей и воинов шести деревень устроить бунт против солдат и отцов-миссионеров. Поэтому Лоренцо, вместе с другими землевладельцами, был вынужден нанять охранников, патрулировавших вдоль границы их ранчо. А теперь хватит, он устал!

Луиза, похоже, ничего не замечала. Она укрылась в своем доме, где всю работу за нее выполняли служанки, и жила себе, не зная никаких забот. Только тайно собирала деньги на легкомысленное путешествие в Испанию! Она не имеет права винить его за то, что он решил разбогатеть. Что он мог поделать? Ему просто не повезло! Она должна радоваться тому, что Наварро хочет получить их ранчо и дочь. Теперь жизнь потечет, как и прежде, и они не станут бедняками.

«Ох уж эти женщины!» — гневно думал Лоренцо. Но потом, пустив коня легкой трусцой, ощутив лучи солнца, согревавшие его кости, вдыхая запах дорожной пыли и прислушиваясь к стрекоту насекомых, он почувствовал, что его настроение улучшилось. Он был доволен тем, что ранчо переходило к Наварро. С этого момента все проблемы лягут на его плечи. Радостно предвкушая полдень, который он проведет в дружеской компании Франциско Рейеса, алькальда пуэбло, играя в кости, распивая хорошую мадеру и оставив заботы о ранчо Хуану Наварро, капитан Лоренцо решил, что иногда банкротство — благословление божие.

— Супружеские обязанности не из приятных, — объясняла Луиза дочери, — но, по счастью, они коротки. Твой муж быстро сделает свое дело да и заснет.

Луиза думала, что описывает всех мужчин, не учитывая того, что сама вышла замуж за Лоренцо девственницей и никогда других мужчин не знала.

Они стояли в спальне, приготовленной для новобрачных. Священник выслушал клятвы, брак занесли в официальный реестр, и, когда пришло время, Луиза взяла дочь за руку и увела ее со свадебного пира. Теперь Луиза вместе со служанкой помогала Анжеле снять подвенечное платье, пока на улице продолжался праздник.

Анжела не думала о свадебном ложе с раскиданными лепестками бугенвиллии на подушках. Все ее мысли занимали лимонные и апельсиновые сады, которые она разобьет.

— Я рассказала сеньору Наварро о своих замыслах, и он их одобрил. Даже сказал, что неплохо было бы обустроить виноградник.

Когда три месяца назад «Эстрелла» уплыла без двух пассажирок, Наварро начал ухаживать за Анжелой под бдительным присмотром дуэньи. Каждый день он приходил, чтобы посидеть с ней под деревцем каллистемона (Лоренцо стоило немалых трудов и затрат переправить его из Австралии). Они обсуждали погоду, последнюю службу отца Хавьера, новую породу лошадей, вежливо называя друг друга сеньор и сеньорита. Иногда просто молча сидели рядом. Прошло три месяца, но они так и остались друг для друга любезными незнакомцами.

Луиза вздохнула, отложив в сторону нижнюю юбку Анжелы.

— Тебе повезло. Наварро — очень щедрый человек.

Она старалась не думать о длинных золотых серьгах, качающихся у нее в ушах, — подарок теще от Наварро. Он говорил, что снял их с мумии ацтекской принцессы. Луиза считала, что этот человек привел в дом призраков. Ибо наверняка духи мексиканских индейцев вернутся за украденными сокровищами.

Луиза поглядывала на обитый медью ящик на туалетном столике. В нем лежал свадебный подарок для Анжелы. Ни она, ни Анжела не знали, что это было; его предполагалось открыть позже, когда молодые останутся одни.

И вдруг успокаивающая мысль посетила Луизу: Наварро всегда будет верен Анжеле. Луиза знала, что его интересует не завоевание, а приобретение, что он человек, полагающийся не на сердце, а на здравый смысл, что его поступками управляет не пламя страсти, а лишь холодный расчетливый ум. Жена удовлетворит все его мужские потребности, и он не станет заводить себе любовниц.

Анжела взяла мать за руки.

— Все будет хорошо, мама.

Луиза с горькой иронией отметила про себя, что дочь утешает мать, тогда как все должно быть в точности наоборот. Заглянув в спокойные глаза Анжелы, она размышляла, а не была ли мудрость, которую она иногда в них замечала, обыкновенным терпением.

— Может быть со временем, малышка, ты полюбишь Наварро.

— Мама, главное, мы сохранили ранчо. Потому что здесь — мое место; здесь мне хотелось бы умереть.

Луиза не поверила своим ушам. Чтобы шестнадцатилетняя невеста думала о смерти в первую брачную ночь! Но, возможно, в ней говорит индейская кровь?

Если бы Анжела могла передать маме то чувство безграничного счастья, которое наполняло ее на этой земле, свою огромную любовь к Альта Калифорнии и ранчо Палома! Здесь жило ее сердце. Иногда, отправляясь на прогулки верхом, она привязывала Сирокко к дереву и лежала на траве, глядя в небо. И почти ощущала, как земля заключает ее в свои объятия. Словно она была ее частицей, несмотря на то, что родилась в Мексике. Но она ничего не помнила ни о родине, ни о долгом путешествии, которое они с родителями проделали вместе с другими колонистами, чтобы основать новое пуэбло. Словно ее жизнь началась в пятилетнем возрасте — о более ранних годах у нее воспоминаний не осталось.

Хотя временами — во сне или когда Анжела чувствовала аромат, принесенный ветром, — неясные видения проносились у нее в голове, и на какое-то мгновение появлялось странное чувство, что раньше она была кем-то другим.

Так как свадьба — весьма серьезное мероприятие, из миссии в помощь по хозяйству прислали индианок. Одна из них теперь помогала Анжеле выбраться из подвенечных одеяний и аккуратно убирала их на хранение. Анжела увидела шнурок с оловянным распятием на шее женщины и внезапно необъяснимые, но очень внятные образы всплыли у нее в памяти. Пещера. Женщина говорит ей, чтобы она не забывала историй. Может быть, мама водила ее в пещеру, когда она была маленькой? Но зачем?

Сняв узкий розовый корсаж и широкую юбку из белого шелка с вышитыми на ней крошечными розами, Анжела надела длинную хлопковую ночную сорочку и села, предоставив матери расчесывать ее длинные густые волосы. В каждом движении расчески, как и в глазах Луизы, смотревших куда-то вдаль, сквозила печаль.

Наконец Луиза и индианка ушли, оставив Анжелу дожидаться прихода Наварро.

Он постучал в дверь, как и предупреждала мать, но вместо того, чтобы погасить лампу и раздеться в темноте, Наварро удивил девушка, сбросив куртку и обувь при зажженном свете. Пока Анжела кротко сидела на краю кровати, сложив руки на коленях и чувствуя, как гулко забилось ее сердце, Наварро налил себе бокал бренди и устроился поудобнее в кресле у камина. Он протянул руку.

— Почему ты все еще там? Подойди сюда, чтобы я мог посмотреть на тебя.

Он поставил ящик со свадебным подарком на столик между креслами и, пока она застенчиво стояла перед ним, поднял крышку, и Анжела увидела яркое сияние золота. Потом он посмотрел на Анжелу, медленно обводя глазами ее тело, и задержал взгляд на волосах.

Наконец он произнес:

— Можешь снять эту штуку.

— «Штуку», сеньор?

— Штуку, которая на тебе надета. — Он махнул рукой. — Сними ее.

Она сдвинула бровки.

— Я не понимаю.

— Разве твоя мать ничего тебе не объяснила? — раздраженно спросил он, поднявшись с кресла. — Теперь мы супружеская пара. Муж и жена. Ночнушка больше не понадобится.

Ее щеки залил румянец, она отвернулась и стала расстегивать пуговицы у горла.

— Нет, — сказал он. — Лицом ко мне.

Он уселся обратно в кресло и потягивал бренди, пока неуклюжие пальцы Анжелы расстегивали пуговицы. Потом она нерешительно спустила ткань с плеч, впервые заметив холодок в его глазах. Она по очереди вынула руки из рукавов, ее сердце дико колотилось, и, когда сорочка упала на пол, она вышла из нее и подняла, держа перед собой и прикрывая наготу.

Наварро поднялся с кресла и выхватил у нее хлопковую рубашку.

— Я же сказал, тебе это больше не понадобится.

Несмотря на тепло камина, Анжела сильно дрожала. Она закрыла руками грудь, но пронзительный взгляд Наварро заставил ее опустить их. Его глаза жадно поглощали девушку, не щадя ее стыдливости. Наконец он открыл небольшую шкатулку и вынул из нее пару золотых серег, еще прекраснее, чем подарок Луизе.

— Когда я ездил в Перу, — сказал он, заботливо вдевая их в мочки ее ушей, — я нашел в Андах древний город, о котором никто не знал. Мы с людьми копали несколько месяцев, пока не нашли гробницы с сотнями мумий. Судя по золоту, захороненному вместе с ними, все они когда-то были знатными женщинами, и может, и принцессами.

Анжела стояла, не шелохнувшись, пока он доставал серебряные браслеты и застегивал их на ее запястьях.

— Женщины были мумифицированы в сидячем положении, потом тела завернули в солому и нарядили в потрясающие одежды, золото, серебро и драгоценности.

Последним он извлек изумительное платиновое ожерелье с вкраплениями золота, нефрита и бирюзы. Продев его ей под волосы и застегнув на шее, Наварро сказал:

— Я расскажу тебе о том, кто я такой. Когда двести сорок лет назад Кортес завоевал ацтеков, был среди его людей один человек, Наварро, помогавший ему сжигать города и превращать их в пепел. Позже сын Наварро, а затем и его внук видели, как индейцы Новой Испании умирали от оспы, лихорадки и гриппа. Болезни забирали миллионы жизней, опустошая целые деревни и города.

Длинными тонкими пальцами он поправил ожерелье на ее груди, и Анжела содрогнулась не столько от холода металла на своей коже, сколько от его прикосновений.

— Мои предки, — продолжал он, кончиком пальца ведя по ее грудям, — заняли заброшенную землю, и мы стали процветать. У нас были рудники и рабы, мы управляли Новой Испанией. Такова моя родословная, Анжела, — сильный отнимает у слабого и богатеет за счет мертвецов. Это моя судьба и судьба сыновей, которых ты дашь мне, — обладать властью и господствовать над остальными.

Он отступил назад, чтобы осмотреть свою работу. Анжела стояла перед ним обнаженная, молодое тело сияло в свете пламени, смуглую кожу соблазнительно оттеняли драгоценные металлы и камни.

— Я не способен на любовь, Анжела. Не жди от меня сантиментов. Но я воистину способен сделать тебя самой завидной женщиной в Альта Калифорнии.

Он снова подошел к ней и, протянув руку к густым волосам, завел их на правое плечо девушки, поправляя, так же как минутой ранее поправлял золото и драгоценные камни.

— Мать у меня была красавицей. Мужчины вечно пялились на нее. Однажды она сбежала с любовником. У отца ушло пять лет на поиски, но в итоге он нашел их — они скрывались на острове Испаньола. Он убил обоих, поскольку имел на это право. Со мной такого никогда не случится. — Он раскинул длинные волосы на ее груди, прикасаясь к соскам и наблюдая за реакцией на ее лице. — Ты очень красива, Анжела, и твоя красота принадлежит мне. Эти волосы, это тело, они мои.

Его дыхание участилось. Капли пота выступили у него на лбу.

— Волосы — это первое, что я заметил в тебе, густые, словно бархат, и необыкновенные, будто черный опал. Именно эти волосы я решил заполучить. — Он запустил в них пальцы, подняв и откинув назад через плечо. — Теперь, став замужней женщиной, ты станешь носить свои волосы, подобрав их кверху. Но наедине со мной ты всегда будешь их распускать, вот так.

Он зашел ей за спину, встав так близко, что Анжела ощущала его дыхание на своей шее.

— Наклонись, — быстро прошептал он.

У нее перехватило дыхание.

— Сеньор?

Она почувствовала грубые руки на своих плечах.

— Давай!

Она повиновалась, и Наварро внезапно сгреб ее волосы в кулак и притянул к себе.

— Не дергайся! — приказал он…

Она стала сопротивляться и, почувствовав болезненное, неожиданное проникновение в свое самое сокровенное место, закричала. Но он скомандовал ей заткнуться, напомнив о гостях во дворе, и Анжела прикусила язык. Он еще сильнее дернул волосы, словно лошадиные поводья, оттянув ее голову назад так, что она едва могла дышать.

Анжела зажмурилась и стиснула зубы, пока он продолжал свое насилие. Боль и унижение переполняли ее. Когда она всхлипнула, он рванул волосы на себя, голова у нее запрокинулась, и она испугалась, что сейчас сломается шея. Красное облако поплыло перед глазами. Она хватала ртом воздух. Его толчки были беспощадными, зверскими. Горячие слезы жгли ей глаза.

Когда он отпустил ее, она, задыхаясь, повалилась на пол.

Наварро застегнул штаны и налил бренди в свой бокал.

— О всяких дурацких планах насчет садов и виноградников можешь забыть. Теперь это моя земля, и только я буду решать, что с ней делать. Я пригоню больше скота и овец и посажу больше травы для пастбищ. Твоим уделом, жена, будет спальня и кухня.

Она вслепую схватилась за край кровати и стала подниматься, но Наварро приказал ей оставаться на коленях.

— И никаких конных поездок. Жене Наварро не подобает скакать по полям, как какому-нибудь кабальеро. Я нашел покупателя для Сирокко. Он приедет за ним завтра утром.

— О, нет! Сеньор…

Он подошел к бутылке с бренди.

— Я не могу допустить, чтобы ты называла меня сеньором. Мы женаты. Так не пойдет. Перед другими людьми можешь называть меня Наварро. Но когда мы будем одни в этой комнате, ты станешь обращаться ко мне — господин.

Она потрясенно смотрела на него. И вдруг увидела холодные бездушные глаза, а в них свою будущую совершенно бесправную жизнь. Решение пришло мгновенно.

— Я сделаю, как вы прикажете, сеньор, — произнесла она, во рту у нее все пересохло. — Я сделаю все, что ни попросите, если вы сделаете одну вещь для меня. Отправьте мою маму в Испанию.

Он покачал головой.

— Присутствие твоей матери здесь — гарантия твоего послушания. Они с твоим никчемным, презренным папашей будут жить здесь ровно столько, сколько я пожелаю.

Она заплакала.

— Тогда я вас возненавижу, — прошептала она, горько всхлипывая.

Он пожал плечами.

— Ради бога, мне все равно. Мне не нужна твоя любовь. Я лишь хочу, чтобы ты родила мне сыновей и оставалась красивой. На этом я настаиваю: чтобы ты никогда не теряла свою красоту. Теперь назови меня «господин».

Она молчала.

— Ладно. Я выселю твоих родителей сегодня же ночью. Интересно, как долго они протянут без гроша в кармане?

— Нет! Пожалуйста! Умоляю вас!

— Тогда делай, что тебе говорят, и я продолжу выделять твоему отцу средства на покрытие долгов, а твоя мать будет жить в достатке. Ты поняла меня?

Она задавила всхлип.

— Да… Господин…

Наварро погладил волосы жены, стоявшей на коленях.

— Вот и отлично. А сейчас, дорогая, ночь только началась. Что бы нам такое попробовать, а?

Проснувшись, она обнаружила, что лежит голая под простынями, боль пронизывала все тело. Рядом храпел Наварро. Анжела долго лежала, стараясь не думать о тех унижениях, которые он заставил ее вытерпеть, и предвидела, что ожидало ее после свадьбы, на протяжении всех будущих лет и темных ночей.

Всхлип сорвался с губ. Она быстро прикрыла рот рукой и тревожно посмотрела на Наварро. Тот по-прежнему спал.

Тогда она медленно сползла с кровати и перебежала в соседнюю комнату. Он так и не пошевелился. Анжела обмыла тело, зная, что никогда уже не будет чистой, и потом облачилась не в ночную сорочку, а в одежду для верховых прогулок, потому как понимала, что это будет в последний раз. Она двигалась машинально, не выказывая никаких чувств. Заплела свои волосы, не заметив, что в них остались хрупкие лепестки бугенвиллии с подушки. Затем выскользнула из спящего дома и, тихо оседлав Сирокко в конюшне, вывела его за забор и в поля и поскакала на запад по Камино Виехо, мимо смоляных ям, болот, вперед к низким изрезанным горам, черневшим на фоне звездного неба. Она не знала, куда скачет и почему. Ее подгоняли инстинкт, страх и унижение. Никто не должен узнать о том, что произошло сегодня. Она скакала, хоть это и причиняло ей боль, а возможно, именно поэтому — каждое движение коня напоминало ей, что Наварро сделал и, несомненно, будет делать с ней всю оставшуюся совместную жизнь. Анжела почувствовала, как ее беспомощность превратилась в ярость. Она скакала, словно желая умчаться вместе со своим любимым Сирокко на самый край земли.

Подъехав к подножию гор, минуя деревню, где некрещеные индейцы продолжали жить по старым обычаям, она двинулась дальше по тропе, пока не увидела необычное нагромождение камней с вырезанными на них странными символами, которые, она откуда-то знала, изображали ворона и луну. Здесь она отыскала вход в узкий каньон и, не догадываясь, что привело ее сюда, направила коня вверх по каменистому уступу.

Она обнаружила пещеру, не понимая, как ей это удалось, и, войдя внутрь, почувствовала, что оказалась в знакомом месте. «Я уже была здесь раньше».

Анжела пришла только передохнуть. Она решила, что сбежит, уедет далеко-далеко, прочь от Наварро и его жестокости.

Наконец все слезы и всхлипывания, которые она удерживала в груди, вырвались наружу бурей рыданий. Упав на земляной пол и плача так, будто ее сердце разрывалось пополам, она молилась Деве Марии. И вдруг услышала, как голос в душе прошептал: «Ты не можешь убежать, дочь. Теперь у тебя есть обязанности, которые ты не имеешь права переложить на чужие плечи. Но ты найдешь в себе силу духа, духа своих предков».

Усевшись и вытерев слезы, Анжела обдумывала эти слова. И она поняла, что не сумеет бросить свою мать. Сбежав, она не только причинит матери боль и страдания, но и опозорит семью. Возможно, Наварро выгонит с ранчо Лоренцо и Луизу.

В тишине и уединении пещеры Анжела почувствовала, как эмоции улеглись, словно птицы, вернувшиеся в гнездо, а в водовороте мыслей появилась странная и неожиданная ясность.

Она знала, что должна сделать.

Вернувшись к Сирокко, щипавшему зелень у входа в пещеру, она достала нож из ножен, висевших под седлом, прошла обратно в безмолвную темноту и, взявшись одной рукой за свою длинную косу, отсекла ее у затылка. Чувствуя на ладонях волосы, лежавшие будто задремавшая змея, Анжела подумала: я лишила его силы.

Закапывая косу в холодной земле пещеры, она не испытывала ни радости, ни ощущения победы, ибо понимала, что Наварро накажет ее. Но ей было необходимо поступить так, чтобы спасти свой дух, потому как она осознавала, что это — последний акт неповиновения, который она может себе позволить, и воспоминания о нем, она верила, будут поддерживать ее в течение долгих лет.