Поцелуй Джареда никак не шел у Эрики из головы.

Он был настолько неожиданным, таким электризующим, что на секунду ей показалось, что она загорится и взорвется. И затем она потеряла сознание. Нехватка кислорода, как объяснили врачи. Из-за долгого пребывания в заваленной пещере.

Это воспоминание не отпускало ее ни на минуту. Даже сделав потрясающую находку во время расчистки обвала, даже открыв таинственный мешочек из непромокаемой ткани и осознав, что предстало ее взору, даже отнеся это Джареду и увидев, как он обрадовался, — все равно она не могла думать ни о чем, кроме того, что Джаред поцеловал ее, вытащив из пещеры.

Полиция схватила Чарли Брэддока, «Койота», и тот сознался, что заложил взрывчатку у входа в пещеру, чтобы помешать дальнейшим раскопкам. А так как происшествие вызвало ожесточенные споры со всех сторон — начиная с людей, желающих закрыть пещеры, и кончая теми, кто мечтал превратить ее в туристический аттракцион, — Эрика с Джаредом со всей решительностью и энергией продолжили поиски самых вероятных потомков. Выяснилось, что мешочек из непромокаемой ткани, найденный Эрикой тем утром, подарил им неожиданную подсказку.

В нем лежал пергамент, заплесневевший, но с различимым текстом, который при ближайшем рассмотрении оказался дарственной на собственность под названием ранчо Палома, выписанной господину Наварро. Ориентиры, нарисованные на документе: ла синегас (болота), ла бреа (смоляные ямы), Камино Виехо (Старая Дорога), указывали часть первоначальной территории Лос-Анджелеса, которую можно было четко определить даже сегодня. Камино Виехо сменила множество наименований со времен испанцев — Оранж-стрит, Шестая стрит, Лос-Анджелес авеню и Невада авеню, — пока окончательно не установилось ее современное название: бульвар Уилшир.

Эрика и Джаред все утро просидели в кабинете архивного управления Лос-Анджелеса, разбирая архивы с 1827 года. На столах были грудой навалены документы, отчеты, связки томов, карты, фотографии, компакт-диски и видеокассеты. Джаред занимался поисками среди титулов, дарственных и земельных фантов, а Эрика отслеживала фамилии.

Наконец она откинулась и потянулась, улучив момент, чтобы понаблюдать за Джаредом, пока он, сосредоточившись, читал старые записи. Поцелуй был одновременно сильным и нежным, и, когда она раскрыла губы, его язык коснулся ее языка. Это длилось буквально долю секунды, но эффект от прикосновения был сильнее, чем от целой жизни хождения под ручку и взглядов украдкой. Джаред зажег в ней огонь, который горел до сих пор, поэтому, когда он потянулся за кофе, она подумала, что никогда еще не видела более соблазнительного движения.

— Есть успехи? — спросила она.

Он почесал шею и посмотрел на нее. Эрика могла поклясться, что увидела, как между их глазами метнулась электрическая дуга. В его темных зрачках явно таилось какое-то чувство.

— Насколько мне удалось выяснить, ранчо Палома было разделено на части и продано приезжим американцам в 1866 году, — его голос выдавал желание поговорить о более интимных вещах, нежели исторические архивы. Или Эрике показалось? На самом деле, она не имела ни малейшего представления о том, что творилось у Джареда в голове. После того импульсивного поцелуя продолжения не последовало.

— Значит, дарственная была закопана в пещере как раз в то время? — спросила она. — В 1866 году?

Из-за взрыва, обвала и расчистки камней, теперь было невозможно точно определить, на каком уровне был закопан документ.

— Возможно. Вероятно, кто-то пытался помешать продаже и решил, что сможет добиться этого, спрятав дарственную.

— Но почему именно в нашей пещере? Зачем закапывать документ с правами на недвижимость в пещере Первой Матери?

Джаред рассеянно потер подбородок.

— Такое впечатление, — пробормотал он, — что, закопав эту бумагу в пещере, человек символически возвращал землю Первой Матери.

— Человек, как-то связанный с нею, возможно, потомок?

Они встретились взглядами, и их осенила одна и та же мысль.

— Если это так, — сказала Эрика возбужденным голосом, — и если нам удастся отыскать современных потомков тех Наварро, то, вероятно, тогда мы сможем установить личность скелета!

Джаред отодвинул стул и встал, закинув руки за голову. Эрика, блестя глазами, смотрела, как его рубашка натянулась поверх рельефных мышц.

— Что ты узнала насчет Наварро? — спросил он.

Джаред с трудом удерживал в голове то, зачем они пришли сюда. Его мысли занимала невероятная история, рассказанная Эрикой, после того как она выползла из заваленной пещеры.

Пока она приходила в себя, Джаред сидел рядом с ней и слушал ее потрясающий рассказ о том, как она осталась одна в пятилетнем возрасте и жила в домах приемных родителей, пока ее не спасла женщина-адвокат, которую она даже не знала. Она сказала, что именно потому так и боролась за спасение женщины Эмералд-Хиллс, — ведь больше никто не стал бы ей помогать. Теперь он понял мотивы ее поступков. В соответствии с законодательством, о шестнадцатилетней Эрике уже должен был позаботиться штат, однако произойди тогда судебная ошибка, и девочку отправили бы в систему карательно-исправительных учреждений, откуда она могла и не выбраться. Но незнакомая женщина-юрист сумела разглядеть личный аспект дела. Эрика была не просто номером в списке дел к слушанию, а человеком с правами. Совсем как Женщина Эмералд-Хиллс, по идее тоже находившаяся под защитой штата, но которую собирались перезахоронить и забыть навсегда.

Джаред жалел, что никогда не сможет познакомиться с Люси Тайлер. Став опекуном-представителем в судебном деле Эрики, она нашла для нее хорошую приемную семью и регулярно навещала ее.

«Она была моей наставницей, — объясняла Эрика. — Одному Богу известно, что она во мне разглядела, но мне хотелось радовать ее и добиваться успехов ради нее. Думаю, в глубине души я себя не уважала, поэтому моя мотивация измениться в лучшую сторону проистекала не из веры в свои силы, а скорее из веры в нее. Окончив среднюю школу, я взяла ее фамилию. Она умерла через неделю, после того как я получила докторскую степень. Лимфома. Люси держала болезнь в тайне, чтобы не отвлекать меня от учебы».

— Негусто!

Эрика листала большую книгу под названием «Семьи — основатели Калифорнии».

— Тут лишь сказано, что семья Наварро жила на ранчо Палома. Больше никакой информации по ним нет. Сейчас в округе Лос-Анджелес проживает несколько тысяч Наварро. Если мы решим проверить каждого из них, значит, допускаем, что Наварро с ранчо Палома могли остаться в Лос-Анджелесе.

Он кивнул.

— Что ж, я проголодался. Внизу есть киоск с буррито. Тебе с говядиной или с бобами?

— С курицей, — ответила она. — И диетический напиток, пожалуйста.

Эрика смотрела ему вслед, изумляясь неожиданной перемене в своей жизни. Вот никогда бы не подумала, что из всех мужчин, пытавшихся пробить стену, окружавшую ее сердце, победителем окажется ее старый враг Джаред Блэк. Что дальше? Должна ли она сделать следующий ход? А вдруг его поцелуй не подразумевал начала никаких новых отношений? Что, если он сожалеет о нем и хотел бы вернуть его? Будущее, обещавшее загадки и сюрпризы, одновременно и возбуждало и пугало ее.

Она вернулась к делам: как связать воедино дарственную и пещеру?

Эрика окинула взглядом огромную кипу документов: с чего начать?

Решив просмотреть статистические сводки — чтобы выяснить, удастся ли ей найти всех Наварро, умерших между 1865 и 1885 годами, — она села за свободный компьютер и выбрала базу данных. С тех давних времен остались лишь фрагментарные записи, напротив многих имен стояли вопросительные знаки. Когда Джаред вернулся с ленчем и уселся рядом с ней, разворачивая ароматные буррито, она сказала:

— Может, нам дать объявление в газету? «Просим отозваться всех, кто располагает информацией о мистере или миссис Наварро приблизительно с 1866 года…»

Он покачал головой и рассмеялся.

Эрика взяла стакан диетической колы.

— У меня такое ощущение, будто я составляю заявление о человеке, пропавшем без вести!

Некоторое время они молча ели, наблюдая, как приходят и уходят другие посетители — учителя, историки, писатели, люди, проводившие исследования своих родословных. И тут Эрика поймала себя на мысли, что разглядывает молодую рыжеволосую женщину, попросившую клерка помочь ей проследить предков семьи по фамилии Макферсон, которая поселилась в Лос-Анджелесе в начале XX века.

— Это были родственники моей матери, — услышала Эрика слова молодой женщины.

И сердце Эрики екнуло.

Быстро отложив буррито, она вернулась к компьютеру, закрыла статистическую базу и открыла базу данных полиции Лос-Анджелеса по прекращенным или старым делам. Параметры поиска состояли из выбора управления, отдела и даты. Она щелкнула кнопку «Пропавшие без вести» и долго глядела на экран, пока не ухватила идею, бродившую у нее в голове: «А сообщал ли вообще кто-нибудь об исчезновении моей матери?»

Хотя она и пыталась отыскать свою семью много лет назад, современных компьютерных баз данных в те времена не существовало. Поиск подразумевал просмотр бесконечных отчетов и записей — долгое и безнадежное занятие. Но теперь, повинуясь внезапному импульсу надежды, вместо того чтобы искать Наварро, Эрика напечатала «1965», тот год, когда ее мать появилась в общине хиппи. Потом добавила: «женщина», «белая», «беременная» и «младше тридцати лет». Сказав себе, что это все равно, что из пушки по воробьям стрелять, она нервно стучала пальцами по столу, дожидаясь появления результатов. Какие у нее шансы? То, что мама сбежала из дома, чтобы стать хиппи, — не более чем догадка. Она могла уйти с разрешения родителей. Возможно, они даже были рады избавиться от нее, и тогда, конечно же, никто не заполнял заявления о пропаже человека.

Когда на экране монитора высветились результаты, она принялась взволнованно читать имена пропавших женщин. В 1965 году оказалось много сбежавших подростков, среди них были и беременные. «Любая из них могла быть моей матерью».

Она открутила страницу назад и прочитала список внимательнее, мысленно проговаривая имена, на тот случай если попадется что-то знакомое.

И вдруг: Моника Докстейдер. Семнадцать лет. Волосы каштановые, рост 5 футов 7 дюймов, вес 140 фунтов, на четвертом месяце беременности. Последний раз ее видели на автобусной остановке Грейхаунд, Палм-Спрингс.

Докстейдер. Эта фамилия вызвала отклик в самых дальних уголках ее памяти. И дата! Июнь. Значит, ребенок у Моники Докстейдер должен был родиться в ноябре. В тот самый месяц, когда на свет появилась Эрика.

Пройдя к справочной, Эрика запросила микрофильмы с газетами за 1965 год, ограничив свои поиски подшивками «Лос-Анджелес таймс» и «Геральд Икзэминер». Она отнесла их к просмотровому устройству и зарядила первую пленку.

На все ушло не более пяти минут.

— О боже!

Джаред поднял голову.

— Что-то нашла?

— Кажется, я нашла… — Она посмотрела на него широко раскрытыми глазами. И произнесла: — Свою мать…

Он подошел к ней и, нахмурясь, прочел газетный заголовок на экране: «Наследница финиковой империи Палм-Спрингс бесследно исчезла. Ведутся поиски. Предложена награда». В короткой статье тридцатипятилетней давности родители девушки упрашивали ее вернуться. «Сейчас она называет себя Мунбим», — рассказала полиции мать Моники Кэтлин Докстейдер.

— Мунбим, — прошептала Эрика.

Тридцать лет назад лысый мужчина говорил социальной работнице: «Все звали ее Мунбим».

— Похоже, никто ее не похищал, — сказал Джаред. — Она сбежала. Эта история попала в газеты лишь по одной причине — семья девушки была очень богата. Тут говорится, что Докстейдеры — старейшие и самые крупные экспортеры фиников в Соединенных Штатах. Любопытно, занимаются ли они своим бизнесом до сих пор?

Эрика протянула руку и прикоснулась к монитору. Неужели эта пара обезумевших от горя людей средних лет — ее дедушка с бабушкой?

Джаред наклонился ближе.

— Вот это да, Эрика. Взгляни на фотографию внизу страницы. Та девчушка, Моника Докстейдер. Просто ты в юности!

— Вспоминаешь что-нибудь знакомое? — спросил Джаред, заворачивая свой «порше» с шоссе 111 на Докстейдер Роуд.

Эрика смотрела на ряды величавых финиковых пальм, уходивших на многие мили к горизонту, и дальше — на темно-желтую пустыню, упиравшуюся в горы, покрытые снегом, розовым в лучах заходящего солнца.

— Нет. Я родилась в общине на севере и, насколько мне известно, ни разу не покидала ее, пока меня не доставили в больницу Сан-Франциско. Тогда мне было пять лет, и после этого меня отдали в первую приемную семью. Не думаю, что когда-нибудь здесь бывала.

В Интернете они нашли вебсайт компании «Докстейдер Фармс». Сайт расхваливал ресторан, магазин сувениров, экскурсии по огромным угодьям и консервному заводу с бесплатным угощением из фиников для всех посетителей. Увидев раздел, озаглавленный «О нашей семье», Эрика понадеялась, что там будет рассказано о семье Докстейдеров. Вместо этого появилось описание корпоративной семьи — от вице-президента до собирателей фиников.

Эрика позвонила из архивного управления по указанному в сайте номеру, и ей сказали, что миссис Докстейдер не принимает гостей и будет доступна лишь по возвращении из шестимесячного отпуска. На мгновение у Эрики возникло желание рассказать секретарше о себе — наверняка миссис Докстейдер с радостью встретит свою давно пропавшую внучку. Однако потом она решила, что будет лучше просто поехать туда. Такие новости не сообщают по телефону и через секретарш, и откладывать тоже было нельзя, потому что миссис Докстейдер уезжала на следующий день.

Они проехали мимо знака «Основано в 1890 году», мимо парковки для посетителей, и дальше по небольшой вымощенной аллее, обрамленной рядами массивных дубов и ивовых деревьев. Когда перед ними появился знак «Частные владения, посторонним вход воспрещен», Джаред его проигнорировал. Эрика закрыла глаза и чувствовала, как колотится сердце. Она знала, куда выведет их аллея: к огромному роскошному викторианскому особняку, построенному на смене веков, наполненному антиквариатом и историей семьи, и к его сердцу, Кэтлин Докстейдер, доброй, заботливой семидесятидвухлетней вдове с руками, скованными артритом, и седыми волосами. Эрика уже чувствовала запах ее лавандовых духов, когда она говорила дрожащим от слез голосом: «Да, я твоя бабушка!» — и заключала Эрику в нежные объятия.

Аллея закончилась изогнутой подъездной дорожкой, и дубы с ивами уступили место роскошным зеленым лужайкам, изящным фонтанам и дому, который выглядел так, словно его перенесли из будущего. Сооруженная наполовину из ослепительно белой лепнины и наполовину из стекла резиденция Докстейдеров представляла собой одноэтажное строение с четкими, чистыми линиями, без излишних украшений, частично напоминая архитектуру Санта-Фе, подумала Эрика, а частично — оранжерею. Перед входом был припаркован «роллс-ройс», и человек в униформе дворецкого укладывал в багажник чемоданы и сумку с клюшками для гольфа.

Остановив машину, Джаред посмотрел на Эрику.

— Готова?

— Нервничаю. — Она схватила его за руку. — Спасибо, что согласился поехать вместе со мной.

— Как я могу пропустить такое! — он сжал ее ладонь. — Эта женщина искала тебя тридцать пять лет. Она даже предложила солидное вознаграждение за информацию о тебе. — Он улыбнулся. — Надеюсь, что нашатырь у нее не слишком далеко запрятан.

Перед парадной дверью их остановил дворецкий.

— Пожалуйста, это срочно, — сказала Эрика. — Передайте миссис Докстейдер, что мы приехали по поводу ее дочери.

Их провели в холл, окрашенный в мягкие песочные тона, с отполированным полом и застекленной крышей под чистым пустынным небом. Пришлось прождать с полчаса. За это время дневной свет померк и зажглось приглушенное внутреннее освещение.

Появившаяся в конце концов женщина не выглядела ни доброй, ни заботливой.

— Я Кэтлин Докстейдер, — сразу представилась она Джареду. — Что там насчет моей дочери?

Эрика лишилась дара речи. Загорелая, в розовых бермудских шортах и белой рубашке для гольфа, с седыми волосами, подобранными в хвостик за повязкой с козырьком, Кэтлин Докстейдер выглядела намного моложе своего реального возраста.

Эрика прокашлялась.

— Миссис Докстейдер, меня зовут Эрика Тайлер, и у меня есть основания полагать, что я ваша внучка.

Женщина в первый раз посмотрела на Эрику. Лицо у нее застыло. Она моргнула. Потом произнесла:

— Почему это? — В голосе чувствовался холодок.

Мечтая о чашке чая со льдом, которая помогла бы губам и языку произнести нужные слова, Эрика рассказала миссис Докстейдер свою историю, закончив тем, как она обнаружила в архивном управлении заявление о девушке, пропавшей без вести.

— Мисс Тайлер, — сказала Кэтлин с раздражением. — Я собираюсь участвовать в мировом гольф-туре. Самолет вылетает завтра. У меня нет времени на предположения и догадки. Предъявите свои доказательства.

Она протянула руку, морщинистую, с выступающими венами, единственное подтверждение ее возраста.

— Что у вас есть: свидетельство о рождении? Письма? Фотографии?

— У меня ничего нет.

Женщина поджала губы.

— Всего лишь байка. В которую мне предлагается поверить. — Она повернулась к выходу. — Вы впустую тратите мое время!

— Миссис Докстейдер, — поспешно сказала Эрика с отчаянием в голосе. — У меня сохранились воспоминания о жизни в лесах в большой компании людей. Я думаю, это была община хиппи. Помню поездку на машине из леса в город. Мужчина, который сидел за рулем, у него была борода и длинные волосы, отвез меня и женщину в больницу. Он не стал там задерживаться. Только сказал, что женщина не его жена, а я не его ребенок и что он не знает ее настоящего имени. Я смутно помню приятную даму, социального работника, которая задавала мне вопросы о моем имени и дне рождения. Я сказала ей, что меня зовут Эрика и у меня никогда не было фамилии. Но я знала, сколько мне лет и день своего рождения, и тогда они выписали мне метрику. Они съездили в общину. Я подслушала, как мужчина сказал, что моя мать, которая называла себя Мунбим, уехала с каким-то байкером, оставив меня на попечение хиппи. Тогда меня взял под опеку штат. Вот и все, что я могу рассказать.

Губы Кэтлин искривились в сухой усмешке.

— Думаете, я не понимаю, чего вы добиваетесь? Мне хорошо знакомы люди, подобные вам, кормящиеся за счет богатых старых вдов.

— Простите, мэм, — сказал Джаред, — но я с трудом могу назвать вас старой.

Она сверкнула глазами в его сторону.

— Нечего заискивать! Я старая, богатая и без наследников — отличная мишень для всяких мошенников и любителей наживы. Вы не первая, кто называет себя моей внучкой. Даже самозванок, выдававших себя за Анастасию Романову, и то было меньше! История исчезновения моей дочери в 1965 году известна всем, как и тот факт, что она была беременна. Я давала объявления в газетах по всей стране. Я предлагала вознаграждения. Вы бы удивились, узнав, сколько у меня вдруг объявилось внуков. Должна признать, ваша история о жизни в общине хиппи это что-то новенькое, можно даже сказать мелодраматичное. Теперь, с вашего разрешения, я пойду.

— Мне не нужны деньги. Я не собираюсь ни на что претендовать. Мне всего лишь хочется найти свой родной дом, семью. Узнать, кто я.

— Девушка, меня уже столько раз обманывали, что мне абсолютно все равно. Что бы вы там ни задумали, у вас ничего не выйдет.

— Но… разве я не напоминаю вам вашу дочь? Минуту назад, когда вы вошли, у вас было такое лицо…

— Вы не первая напираете на внешнее сходство с наследницей, используя это в качестве козырной карты. У моей дочери не было никаких отличительных черт. Она была хорошенькой, как вы, но и только.

— Кем был мой отец?

Миссис недоуменно подняла брови.

— Откуда мне знать, кем был ваш отец?

— То есть от кого забеременела ваша дочь?

Кэтлин нетерпеливо вздохнула.

— Я настаиваю, чтобы вы ушли.

— Миссис Докстейдер, скажите, моя мать страдала от сильных головных болей, вроде мигреней, из-за которых видела разные вещи и слышала голоса? Или может быть, вы сами?

Кэтлин прошла к стене и нажала кнопку на панели интеркома.

— Немедленно пришлите охранника. У нас посетители, которых нужно выставить вон.

Она вышла из комнаты.

— Миссис Докстейдер, — Эрика последовала за ней. — Поверьте, я говорю вам правду.

Внезапно она остановилась как вкопанная.

На противоположной стороне комнаты с белым ковровым покрытием и белыми скульптурами, поверх большого камина из светлого известняка висело необъятных размеров полотно с изображением двух солнц, одно было ярко-красным, другое огненно-желтым.

Джаред поймал Эрику за руку и тихо сказал:

— Нам лучше уйти, или она заявит в полицию. — И вдруг он тоже замер и уставился на полотно.

— Боже правый! Это же рисунок из пещеры!

Эрика поискала взглядом Кэтлин Докстейдер, но женщина исчезла, и в следующий момент в дверном проеме появился высокий мужчина в блейзере со значком «Охранная служба Докстейдер Фармс». Эрика с Джаредом молча ушли, запрыгнули в «порше» и уехали обратно по алее.

Присоединившись к потоку машин на шоссе, Джаред время от времени посматривал на Эрику. Она сидела, глядя прямо перед собой через лобовое стекло, в глазах блестели слезы. Ему хотелось остановить машину, обнять ее и целовать так же страстно, как он поцеловал ее, вытащив из пещеры. Хотелось развернуть машину, вернуться к миссис Докстейдер и заявить ей в лицо, какая же она бессердечная стерва. Он жаждал выместить на ком-нибудь свой гнев.

— Ну как ты, ничего? — спросил он вместо этого.

Она молча кивнула, сжав рот.

Остановившись у светофора, Джаред глянул направо — туда, где поля для гольфа и эксклюзивные гостиничные комплексы купались в огнях, затем вперед — на машины, двигающиеся мимо ресторанов, магазинов и заправок. Потом он посмотрел налево, где дорога круто поднималась к подножию гор с зарослями кустарника, россыпями валунов и дикорастущими цветами. Когда загорелся зеленый, он свернул налево. Эрика не стала возражать.

На небе засияли звезды, и, когда они подъехали к вершине горы с густыми сосновыми рощами, начала всходить луна. Эрика не произнесла ни слова, с тех пор как они покинули дом Докстейдеров, и все еще сидела, будто онемев, когда Джаред остановил «порше» на краю леса и выключил фары. И сразу же звезды словно стали ярче, а небеса ближе. В воздухе чувствовалась прохлада.

Джаред повернулся на своем сиденье и выжидающе посмотрел на Эрику.

— Она моя бабушка, — тихо произнесла Эрика. — И знает это!

Лицо у нее было пугающе бледным.

— Ты заметил, какие у нее были глаза? Она узнала меня. Зачем, потратив столько денег и усилий на поиски, прогонять человека? — Эрика взглянула на свои ладони. — В заявлении о пропаже сказано, что Моника была на четвертом месяце беременности, значит, ее ребенок должен был появиться на свет в ноябре 1965 года. Я родилась как раз в ноябре 1965 года. Почему бабушка отреклась от меня?

— В чужое сердце не заглянешь.

Джаред вытянул руку вдоль спинки сиденья, касаясь пальцами ее волос. Казалось, что лесные сумерки сгустились вокруг, словно позволяя им побыть в уединении. Или, может быть, чтобы подслушать, о чем они говорили?

— Когда Нетсуя умерла, — тихо сказал Джаред, — я убежал и спрятался ото всего мира. Меня нашли морские биологи, привезли домой. И отец заявил мне, что я опозорил семью. Позже он извинился и попытался забрать свои слова назад, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь. С тех пор наши отношения уже не были прежними.

Он потрогал завиток на ее шее. Она вздрогнула. Ночь становилась темнее, звезды ярче. В кустах сверкнули желтые глаза. Поблизости закричала ночная птица — одинокий, печальный звук.

— Когда я был мальчишкой, — продолжал Джаред. — То мечтал стать архитектором, но отец хотел, чтобы я был адвокатом, поэтому я стал адвокатом. Я всегда восхищался им и уважал его, но в то мгновение, когда он сказал, что я опозорил семью, я увидел перед собой совершенно чужого человека. Человека, который был мне неприятен. Я думал, что никогда не прощу его. Но сейчас… — Он вздохнул и посмотрел на деревья. — Услышав твою историю и увидев реакцию миссис Докстейдер, я начинаю думать, что родители, бабушки с дедушками, братья и сестры — всего лишь люди, они не могут быть идеальными. Дай ей больше времени, Эрика. Ты же знаешь, что сейчас она думает о тебе.

Она наконец посмотрела на него своими янтарными, совсем как у наблюдавших за ними обитателей леса, глазами.

— Но рисунок! Джаред, это, несомненно, то самое место, которое являлось мне в сновидениях с самого детства.

Он нахмурился.

— В сновидениях? О чем ты говоришь?

Она открыла дверцу и вылезла из машины, Джаред последовал за ней. Внизу перед ними раскинулась долина Коачелла, тянувшаяся до самого горизонта, словно темное море, мерцающее отражениями звезд. Они немного постояли, дыша холодным горным воздухом, вдыхая аромат сосен и суглинистой почвы. Потом Эрика зашагала по поросшей травой тропинке, освещаемой лунным светом.

Джаред шел чуть позади, слушая ее объяснения.

— Рисунок в пещере — он мне постоянно снится в снах, с самых малых лет. Именно поэтому я упросила Сэма отдать проект мне, когда увидела фотографии в выпусках новостей. Я постаралась внушить ему, будто отчаянно хочу получить хорошую работу после провала с Чедвиком и восстановить таким образом свою репутацию. Но настоящая причина крылась совсем в другом. Этот рисунок снится мне на протяжении всей моей жизни, и я думала, что найду ответы в пещере. А вместо этого нашла еще одну загадку.

Они вышли к ручью, журчавшему и шептавшему, словно рассказывая тайны. Эрика задрожала и Джаред снял пиджак и накинул ей на плечи.

— Ты спросила миссис Докстейдер о головных болях, зачем?

— Я страдала от них с тех пор, как помню себя, — и это не просто головные боли, а скорее мигрени. Очень сильные. Учителя вечно думали, что я притворяюсь. Меня обвиняли в том, что я хочу привлечь к себе внимание, и в том, что не хочу писать контрольную. Одна школьная медсестра поверила мне и отвела на осмотр к врачу. Но то была клиника системы соцобеспечения, поэтому доктор просто проверил мои уши и попросил сказать «А». Меня приняли всерьез, только когда я упала в обморок в студенческом городке. Каких только тестов и программ я не проходила, была у специалистов по головным болям, неврологов и даже психологов. Никто не знает, в чем причина болей, но, что поразило всех врачей, так это зрительные и слуховые образы, которые их иногда сопровождают.

Поляну, через которую протекал ручей, заливало лунное сияние. Камни, ветви деревьев и струящаяся вода были словно сотканы из серебра и ртути. Казалось, во всем мире не осталось никаких цветов, кроме оттенков призрачности.

— Что за образы? — спросил Джаред, заметив, что в лунном свете кожа Эрики из загорелой превратилась в молочно-белую.

— Я вижу странные вещи. Иногда и слышу.

— Почему ты не рассказывала мне раньше о своих снах?

— Боялась, что ты будешь смеяться надо мной.

— Я не смеюсь.

Их глаза встретились.

— Я знаю.

— Каковы эти видения?

Она поежилась.

— Помню, что, когда у меня случился первый приступ, он начался с ослепляющей головной боли. Не знаю, заснула я или потеряла сознание, но внезапно я увидела тысячи бабочек в классной комнате. Прекрасных, ярких, порхающих повсюду. Я очнулась в кабинете медсестры. И сразу задала вопрос: «Куда подевались бабочки?» Медсестра удивилась: «Какие бабочки?» Вот почему меня так и не удочерили. Все из-за головных болей. Никому не нужен больной ребенок.

Эрика обвела взглядом горные пики, загораживающие звезды. Она всматривалась, словно ожидала увидеть кого-то, стоявшего там наверху.

— Я каждую секунду было готова собрать вещи и уехать вместе с родителями, если бы они пришли за мной. Когда меня переводили в новый приемный дом, я обязательно звонила своим социальным работникам, напоминая, чтобы они не забыли передать маме мой новый адрес. Иногда я звонила в соцслужбы и спрашивала, не было ли звонка от моей матери. Но она никогда не звонила. — Голос Эрики напрягся. — Я была ей совершенно не нужна.

Джаред прикоснулся к ее локтю.

— Ты не можешь этого знать точно.

— А как же тот байкер, с которым она сбежала? — в ее тоне был вызов.

— Человек пересказывал слухи. Может быть, она хотела уехать только на праздники. А потом собиралась вернуться за тобой, но что-то ей помешало. Эрика, ты можешь так никогда и не узнать, что на самом деле стряслось с твоей матерью.

Она с горечью покачала головой. Потом опустилась на колени у ручья и погрузила руку в воду. Разглядывая окрестности, Джаред пытался вспомнить, что он читал о местных кугуарах, а потом осознал, что хоть они и отошли совсем недалеко, машина совершенно скрылась за деревьями, да и огни Палм-Спрингс тоже. Он смотрел, как Эрика отхлебнула кристально чистой горной воды, и, когда она поднялась и вытерла руки об юбку, спросил:

— Это ведь не все, так? Ты чего-то не договариваешь?

Она покачала головой, избегая его взгляда.

— Эрика, я чуть с ума не сошел, когда ты оказалась завалена камнями в пещере. Я же не знал, жива ты или погибла. Впервые со смерти Нетсуи я понял, что какой-то человек мне небезразличен. Думаю, это началось, когда я увидел, как ты споришь с Чарли Брэддоком. Ты стояла в туфлях на высоком каблуке и платье для коктейлей, размахивая томагавком перед нависающим над тобой великаном. А потом на тайном собрании Сэма в Сенчури-сити так смело выступила против всей нашей компании, ты сражалась за права женщины, умершей две тысячи лет назад. Ты боец, Эрика. Глядя на тебя, я вспомнил, что и сам был бойцом, до того как умерла Нетсуя.

Она отвернулась и сделала несколько шагов, пока не увидела освещенные луной петроглифы, вырезанные на валуне: человеческие фигурки с луками и копьями, охотящиеся на больших зверей. Она провела по ним кончиками пальцев и сказала:

— Они такие старые. — Эрика обратила к Джареду глаза, полные слез. — Все, с чем я имею дело, либо старое, либо мертвое. Хочется жизни, Джаред.

Он взял ее за плечи.

— Тогда впусти меня. Расскажи то, что так давно скрывала.

Она заплакала.

— Джаред, неужели мать бросила меня из-за моей болезни?

Он удивленно посмотрел на нее.

— Боже, так вот что тебя мучает?

— Из-за этих головных болей обо мне было тяжело заботиться! Вот почему меня никто не удочерил! Одна семья хотела взять меня — Гордоны. Они были очень добрыми и действительно пытались, но миссис Гордон не сумела справиться с моими постоянными обмороками, которые могли случиться когда угодно. Поэтому они вернули меня в службу соцобеспечения детей.

— Эрика, ты не можешь обвинять себя в том, что мать бросила тебя. Ты была совсем маленькой. Бог мой, и, значит, из-за этого ты не вышла замуж и лишила себя личной жизни? Из-за головных болей и обмороков? За те недели, что мы вместе работали в Топанге, я не заметил ничего подобного.

— Я очень осторожна, — всхлипнула она. — Бывают предвещающие симптомы. Когда я чувствую давление в области шеи или слышу рокочущий звук, значит, сейчас начнется приступ, поэтому я быстро ухожу к себе в палатку и пережидаю там, пока он не закончится. Не могу я обременять другого человека. И детей боюсь заводить, потому что это наверняка передается по наследству.

— Я позабочусь о тебе.

Джаред притянул ее к себе и поцеловал. Эрика обняла его. Она прижималась к нему долгое, бездыханное мгновение.

Потом он отстранился и сказал:

— Эрика, я только что осознал смысл своей жизни. Мое сердце сражалось не за пещеры Эмералд-Хиллс. Ты была той непреступной крепостью, которую так хотелось покорить. Я восхищался тобой четыре года назад, когда мы столкнулись на деле Реддмана. Я восхищался тобой и в прошлом году, во время инцидента с Чедвиком. В том, что кораблекрушение оказалось обманом, не было твоей вины. Чедвик сумел обдурить экспертов с мировым именем, не одну тебя. В твою задачу входило установить подлинность китайской керамики, и ты великолепно справилась с ней, потому что керамика не была подделкой. И то, как ты отстаивала свою точку зрения, и твои публичные извинения за участие в этом деле — все это было восхитительно. А я сам не сделал ничего с момента гибели Нетсуи. Только спрятался за маской безразличия и произносил пустые слова. Ты заставила меня вспомнить, что значит быть живым и бороться за правое дело.

Он взял ее лицо в ладони.

— Я никогда не думал, что снова полюблю, и вот ты здесь, женщина-воин, хорошая, сильная и мудрая.

Он поцеловал ее еще раз, теперь медленнее и нежнее, пока поцелуй не разгорелся и желание не охватило их. Джаред опустил Эрику на мягкую прохладную траву, и внезапно высоко над ними древние звезды засияли совершенно по-новому.