Улица Райских Дев

Вуд Барбара

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

1966–1967

 

 

ГЛАВА 1

– Надо тщательно продезинфицировать, такие глубокие раны опасны. – Ибрахим обратился к Ясмине по-английски, чтобы мать ребенка не поняла и не встревожилась.

– Что с ним случилось? – спросила Ясмина, заменявшая медсестру на вечернем приеме отца.

– Ступенька сломалась, гвоздь пропорол ногу. Спокойно, ты же храбрый парень… Сейчас я кончу, – успокаивал ребенка Ибрахим, обращаясь к нему по-арабски. Мать – крестьянка в черной мелае – не сводила глаз с доктора и его светловолосой помощницы. Феллахи из окрестных деревень наводнили Каир, трущобы были переполнены, нередко ветхие строения рушились.

– А теперь что надо сделать, Ясмина? – спросил Ибрахим, тщательно обработав рану.

– Укол пенициллина.

– Умница, – похвалил отец. – Запомни, что глубокая рана, которая не кровоточит, легко инфицируется. Этому малышу повезло – мать принесла его ко мне. Обычно, если кровотечения нет, они решают, что рана неопасная, и ничего не делают. В результате – заражение крови, септическая лихорадка – и конец. Эти детишки так истощены…

Ясмина, бинтующая ногу маленького феллаха, кивнула головой. Мать сказала, что мальчику три года, – ровесник ее сына, но по сравнению с Мухаммедом – жалкий заморыш. Видно, крестьянам в Каире жилось не лучше, чем в деревнях, из которых они бежали в город. Ибрахим обратился к матери ребенка:

– Приходи с ним через три дня. А если у него будет жар и нога распухнет, приноси его сразу. Поняла?

Она закивала головой и протянула Ибрахиму монетку – полпиастра. Он отвел ее руку:

– Лучше помолись за меня, умма!

Проводив глазами фигурку в черной мелае с ребенком на руках, Ибрахим сказал дочери:

– Боюсь, что мы их не увидим. Если будет воспаление, она обратится к колдуну, чтобы он изгнал злых духов.

Ибрахим мыл руки, Ясмина дезинфицировала и раскладывала на место инструменты и шприцы.

Вот уже несколько недель Ясмина помогала отцу на вечернем приеме для бедных.

– Ну что ж, ты всерьез решила стать доктором, Мишмиш? – ласково спросил он дочь. – Это дело трудное. Быть женой и матерью – достойный жребий. А я не прочь иметь побольше внуков.

Она весело улыбнулась, поддразнивая отца:

– Но ведь вы-то стали доктором?

– У меня не было выбора. Твой дедушка Али определил мой путь в жизни.

– А кем вам хотелось стать?

– Если бы я начал жизнь сначала, – сказал Ибрахим, вытирая руки, – я поселился бы в одном из наших имений на Ниле. И может быть, стал бы писателем – об этом я мечтал в молодости. Впрочем, молодые люди часто хотят стать писателями.

– Поместья-то у нас отобрали, – ласково-шутливым тоном продолжала Ясмина, – значит, писать книги было бы негде. Кем же еще вы захотели бы стать?

Ибрахим глядел из окна на оживленные улицы вечернего Каира. Город неспокойных душ…

– Ну что ж, – улыбнулся он и ответил тоже шутливо: – Я бы стал уличным продавцом сладкого картофеля.

Продавец картофеля в белой галабее катил свою тележку к кинотеатру «Рокси».

Ясмина улыбнулась шутке и залюбовалась отцом, который к пятидесяти годам пополнел, но сохранил прекрасную осанку. Волнистые волосы блестели серебром, черные глаза смотрели на нее ласково и проницательно. В его облике, как у многих пожилых арабов, будь то университетские профессора, посетители кофеен или даже уличные нищие, было величавое спокойствие и достоинство. Ясмина представила себе Ибрахима – умудренного главу семьи на будущем фамильном портрете – в окружении всех родных, а Ясмина, любимая дочь, – по правую руку от отца.

Ибрахим поднял взгляд на дочь. Так похожа на Элис, но Элис—домоседка, хозяйка и мать, а Мишмиш хочет стать доктором! В глубине души Ибрахим одобрял ее и даже мечтал о том, что когда-нибудь дочь в соседней комнате будет принимать и лечить женщин и детей, а он в своем кабинете – мужчин. Он сделает для нее врачебный кабинет в комнате, где раньше принимал проституток, будет помогать ей советами. Ясмина станет замечательным врачом, он будет гордиться ею! И сам станет советоваться с новым доктором Рашид. Золотоволосая дочь, работающая рядом с ним, украсит и осветит его жизнь. Но не слишком ли это необычно для Египта – женщина-врач?

– У тебя ведь сын, Ясмина, – сказал Ибрахим.

– Нефисса помогает мне. Вот сегодня повела Мухаммеда в кукольный театр.

– Скоро родит Тахья. Нефисса должна будет помогать ей.

– Через два года Мухаммед уже пойдет в школу. Я непременно кончу медицинское училище!

– Ты еще так молода! Быть врачом – серьезное дело.

– Вовсе не молода! Мне будет двадцать шесть лет, когда я получу диплом!

– О, какой солидный возраст! Не знаю, Мишмиш, подходит ли профессия врача для женщины твоего рода и воспитания. Бабушка твоя скажет, что это не подобает. А я сомневаюсь… Может быть, лучше тебе остаться дома и рожать мне внуков. Мухаммеду скоро четыре, ему скучно без братишек и сестренок.

– Он играет с двоюродными. А к родным, чего доброго, будет меня ревновать, такой деспот! – улыбнулась Ясмина.

Вся семья удивлялась, что Ясмина больше не рожает, – никто не знал, что она употребляет противозачаточные средства. Ясмина не хотела детей от Омара и даже развелась бы с ним три года назад, если бы это было возможно. По мусульманскому праву мужчине было просто развестись с женой – достаточно было трижды сказать: «Я даю тебе развод». Но женщина могла потребовать развода только в случаях длительного тюремного заключения, венерической болезни и безумия мужа или нанесения жене тяжелого увечья.

Пожилая женщина, с которой Ясмина работала в миссии «Красного Креста», дважды разводилась и давала ей практические советы:

– Адвокаты! Суды! Все это ни к чему. Готовь похуже, корми мужа тем, что он терпеть не может, в доме не убирайся, позволяй детям своевольничать. Да еще в постели над ним посмеивайся – что, мол, от такого мужчины толку мало. Не выдержит, мигом даст развод, – я уже два раза это делала!

Но Ясмина не торопилась следовать советам Зубайды – для этого надо было иметь крутой характер. К тому же Омар окончил университет и был принят на правительственную службу, ездил в длительные командировки и стал более спокойным и уравновешенным. Он лучше относился к Ясмине и даже привозил ей из своих поездок подарки. Жизнь стала сносной.

– Я знаю, отец, что быть матерью – прекрасная судьба, но я хочу большего. Когда я слушаю лекции или помогаю тебе, я обретаю свое истинное Я. Как я завидую Камилии, которая обрела себя! Я слышала, что она стала замечательной танцовщицей.

– Твой дедушка не захотел бы, чтобы ты стала доктором…

– Но я ведь к тебе обращаюсь за помощью. Ты и дедушка Али – не одно и то же.

– Да, – сказал он удивленно, – да, ты права, Мишмиш. Когда я и мама вернемся из Англии, мы с тобой это обсудим. – Он окончательно понял, что смелость и энергия дочери ему по душе, что он непременно поможет ей…

Если бы он сам в свое время проявил решимость при выборе жизненного пути…

Раздался стук в дверь, Ибрахим открыл и с удивлением увидел мужа своей племянницы Джамала Рашида.

– Извиняюсь за неожиданный приход, – вежливо начал он, – у меня важное дело.

Ясмина предложила ему стул и спросила о здоровье Тахьи.

– С женой все в порядке, спасибо. Ибрахим, о вас наводят справки полицейские чиновники.

– О чем они расспрашивают?

– Обо всем. О ваших политических убеждениях, о ваших доходах, о том, какой у вас счет в банке. Друг сообщил мне, что ваше имя внесено в список тех, кому угрожают «Посланцы Зари».

Ибрахим выглянул в пустой коридор, запер входную дверь и дверь комнаты и, сев рядом с Джамалом, сказал сдавленным голосом:

– Какие претензии правительство Насера может предъявить моей семье? Я далек от политики.

Джамал огляделся, как будто думая, что в приемной врача прячутся зловещие шпионы Насера.

– Я знаю, что за вами нет вины, но сейчас гибнут безвинные. Министр Амер всесилен, и его военная полиция свирепствует, в городе повальные аресты. Они врываются в дом, уводят хозяина, арестовывают и членов семьи… Конфисковывают имущество, забирают деньги с банковского счета. Во время обыска эти бандиты сдирают с женщин ожерелья и кольца. Так разграбили дом моей сестры Муниры, что вышла замуж за богатого фабриканта. Ее муж и старший сын в тюрьме.

– Но что же мне делать?

– Я поступил так: перевел свои дома на имя Тахьи и сестер, снял деньги с банковского счета и спрятал в надежном месте. Они ничего не найдут, когда ворвутся в мой дом, эти бандиты, называющие себя «Посланцами Зари». Советую вам поступить так же. И никому не доверяйте, время страшное.

– Но почему мое имя попало в этот особый список? Как оно стало известно министру Амеру? Что он имеет против меня?

– Ибрахим, – прошептал Джамал, – это вовсе не министр, а его правая рука, его секретарь, который лично составляет списки, – тот, чье имя он внесет туда, обречен.

– Кто же это такой?

– Он был некогда вашим другом, его имя – Хассан аль-Сабир.

– Бедный Ибрахим, – сказала Элис, принимая чашку кофе из рук Марьям Мисрахи. – Когда мы приехали в Англию во время медового месяца, мой отец так на него набросился, что он много лет о поездке в Англию и слышать не хотел. Эдди относился к нему прекрасно. Эдди был весь в мать – оба любили Восток. Но сейчас он сам предложил мне поехать, и я так рада буду снова увидеть Англию…

– Ваш сын любит жену, эта поездка в Англию – хороший поступок, – сказал Сулейман Амире. – А нам с женой надо было бы объехать весь свет, чтобы навестить всех своих детей – такая одиссея нам уже не по возрасту. Будем отдыхать на покое. – Сулейман недавно ушел от дел.

– Да, мой Ибрахим добрый и справедливый, – согласилась Амира, размешивая сахар в своей чашке. Она скрывала от друзей свой смутный страх – что Ибрахим, вернувшись из Англии, не застанет ее в живых. – Да благословит Бог ваше путешествие, – сердечно пожелала она Элис.

Небольшой балкон новой квартиры Мисрахи был уставлен горшками с геранью и бархатцами – любимыми цветами Марьям. Элис поставила кофейную чашку на столик и подошла к открытой балконной двери из матового стекла, чтобы вдохнуть легкий ветерок с Нила, прикладывая к шее надушенный платочек, – за двадцать лет английская жена не притерпелась к климату Египта.

– Я слышала, – спросила она Амиру, – что лотосы называют невестами Нила. Почему?

Амира, подойдя к невестке, глядела на плавное течение широкой реки под каменным мостом – она ощущала мощь реки, впивала ее запахи. Есть ли река прекраснее, чем Нил, Мать рек? Есть ли страна благословеннее, чем Египет, Мать Мира?

– Во времена фараонов, – начала рассказывать Амира, – каждый год перед разливом Нила в его волны бросали девушку. Если она тонула, то становилась невестой реки, которая одаряла людей богатым урожаем. Но сегодня только лотосы – невесты Нила.

– Вы каждый год бросаете цветы в Нил? – спросила Элис. – Это церемония лотосов?

– Нет, – вздохнула Амира, вспоминая поиски Сафеи Рагеб. – Однажды я заблудилась в городе, и голос Али вразумил меня, как найти путь, следуя течению Нила. С тех пор я каждый год выражаю признательность Великой реке, которая явила мне свое могущество и тайну. – Амира посмотрела на Элис: – А знаешь ли ты, что в Ниле живут души тех, кто утонул в его водах, – не только невест Нила стародавних времен, но и рыбаков, пловцов, самоубийц? Нил дарует жизнь, но он и отнимает ее.

– Он дарует вкусную рыбу, – заметил Сулейман, нарушая торжественную речь Амиры.

Марьям засмеялась:

– После того как мой муж ушел от дел, он полюбил вкусную еду.

Сулейман, шутливо отмахнувшись от жены, заговорил с Элис:

– Скоро, моя милочка, вы насладитесь английской едой – пшеничные лепешки, клубничный джем, сливки. А девонширский чай? Я помню его изумительный вкус с 1936 года, когда я был в Англии.

Марьям снова засмеялась, и они вернулись на кухню. Элис обратилась к Амире:

– А вы не хотели бы поехать с нами, мама Амира? Вы ведь никогда не уезжали из Египта.

Но Амира только улыбнулась:

– Нет, это поездка для тебя и Ибрахима – второе свадебное путешествие. Поезжайте вдвоем.

Ибрахим решился на поездку в Англию после того, как у Элис случился выкидыш и она впала в длительную депрессию. У Амиры были другие планы – она хотела посетить Мекку.

– У меня не осталось близких родственников в Англии, – сказала Элис, – только старшая тетка. Но друзья у меня там остались. – Она замолчала, глядя на ярко освещенный шумный город, – она иногда ощущала себя такой чужой здесь. «Запад есть Запад, Восток есть Восток, им никогда не сойтись», – сказал английский бард. Элис жила в Каире двадцать лет, но случалось, что она вдруг словно выскальзывала из реальности и спрашивала себя: «Зачем я здесь?» И все вокруг казалось размытым, словно на фотографии, снятой не в фокусе. Это происходило с ней неожиданно – последний раз, например, в обувном магазине, где она, по привычному уже ей восточному обряду, торговалась с продавцом. И так же неожиданно она возвращалась в реальность, ощущала раздражающую жару и песчинки на коже. Нет, чувствовала Элис, только туманы и дожди Англии смогут освежить ее пылающую кожу и оживить иссохшую душу. А душу ее сжигала тревога, и только единственная близкая родственница, оставшаяся у Элис в Англии, могла ответить на вопрос, который не давал ей покоя. После выкидыша Элис овладела депрессия – словно холодное течение в глубинах души. И она хотела спросить тетю Пенелопу, сестру и задушевную подругу матери, о причинах депрессии своей матери, леди Франсис. Элис сейчас была в том возрасте, когда ее мать покончила с собой.

Сорок один год… Может быть, это роковой возраст и для нее тоже? А может быть, тетя Пенни успокоит ее, расскажет, что причиной смерти матери был не душевный недуг, а какая-то внешняя причина…

– Старые друзья хороши, – заметил Сулейман. – Почти все наши друзья покинули Египет и неплохо живут в Европе и в Америке. Но я думаю, что и нас президент Насер не обидит, если уж мы остались доживать жизнь в Египте. Расскажите мне, Элис, где вы родились – может быть, я был в этом месте, когда ездил в Англию в 1936-м.

Амира стояла рядом с Марьям, которая вынула из печи горячую пахлаву и поливала ее фруктовым сиропом.

– Сулейман теперь живет прошлым, – сказала она подруге. – Это случается с людьми, когда будущего у них остается мало.

– Да, – согласилась Амира, – это Бог готовит нас к вечности… Но ты знаешь, Марьям, что у меня память о прошлом потеряна…

– Даст Бог, память вернется к тебе…

«Вернется ли? – подумала Амира. – Может быть, я еще найду свою мать… Если ту не убили и она попала в другой гарем – она, может быть, жива и смотрит сегодня на звездное небо, думая о судьбе своей дочери».

Может быть, ключ к разгадке тайны прошлого – квадратный минарет, который она все время видит в своих снах… Он не похож ни на один из минаретов Каира – простой, неукрашенный. Он как будто шепчет ей – найди же меня, и ты найдешь все ответы, вспомнишь имя своей матери, место, где ты родилась, свою звезду…

Она поедет в Мекку, совершит священное паломничество, подумала Амира, и Бог поможет ей вспомнить прошлое.

Они вернулись в гостиную. Сулейман, отрезая кончик сигары, заметил:

– Так Ясмина хочет стать врачом? Хорошая профессия для женщины. Женщины понимают боль и страдание. Дочь Ицхака в Калифорнии учится в медицинском колледже. Ты принимала Ицхака при родах, Амира, здесь, в Каире. А теперь он пишет, что не учит детей арабскому – они американцы. Но я считаю, что они – египтяне, и если мы туда поедем…

Раздался громкий стук в дверь.

– Кто бы это мог быть? – спросила Марьям, поправляя передник. Но прежде чем она пошла открывать, раздался треск сломанной двери и в комнату ворвались солдаты.

Сулейман вскочил на ноги:

– Кто вы? Что вам надо?

– Вы – Сулейман Мисрахи? – спросил офицер.

– Да.

– Вы обвиняетесь в государственной измене. Амира схватилась за сердце.

Каирцы знали о ночных набегах военной полиции Насера, о тюремном заключении и ссылке без суда, но арестовывали за антиправительственную деятельность, например, членов «Мусульманского братства». Зачем они ворвались в дом к мирным пожилым евреям?

– Здесь какая-то ошибка! – закричала Марьям, но солдат оттолкнул ее, и она ударилась об угол буфета.

К ней подбежала Элис, а Амира встала на пути офицера.

– Вы не имеете права, – твердо сказала она. – Это мирный дом.

На нее не обратили внимания. Солдаты рылись в шкафах, набивали карманы деньгами и драгоценностями, ссыпали в мешок серебряную утварь. Фотографии детей Сулеймана и Марьям смахнули на пол, хрустело стекло.

– Элис, – тихо сказала Амира, – звони Ибрахиму. Солдаты, перевернув все вверх дном, схватили Сулеймана.

– Нет! – закричала Марьям.

– Вы арестованы, – рявкнул офицер, – за подрывную деятельность против правительства и народа Египта.

Сулейман посмотрел на жену безумным взглядом.

– Оставьте его! – умоляла она. – Это ошибка. Мы ничего не сделали…

Но солдат грубо толкнул ее мужа к дверям. Внезапно Сулейман покачнулся, схватился за грудь и упал.

– О муж мой! – кинулась к нему Марьям.

 

ГЛАВА 2

Элис и Амира сидели рядом с Марьям у тела Сулеймана. Дом Мисрахи был конфискован, и Сулеймана перенесли в дом раввина, который читал сейчас каддиш по умершему. После похорон Марьям собиралась уехать к сыну в Калифорнию. До отъезда ей найдут какую-нибудь квартиру – перебраться к Амире она отказалась. Она не могла бы вынести воспоминаний – столько лет счастливой жизни с Сулейманом прошло на улице Райских Дев…

Никто не мог понять, почему Мисрахи подверглись нападению «Посланцев Зари». По всему городу солдаты врывались в дома и арестовывали владельцев, но это были самые богатые дома, а Мисрахи, после того как Сулейман свернул свое дело, жили очень скромно.

В дверь постучали, вошел Ибрахим.

– Я ничего не смог сделать, мама, – сказал он. – Неизвестно, кто включил имя Мисрахи в список «Посланцев Зари», и возвратить конфискованное имущество невозможно.

Амира не могла обратиться к Сафее Рагеб – она знала, что муж ее попал в немилость у Насера и подал в отставку.

– Но я пришел сюда за тобой, мама, – сказал Ибрахим. – Мы тоже в списке, надо подготовиться. Возвращайся домой с Элис, спрячьте все драгоценности. Предупредите женщин в доме, чтобы сохраняли спокойствие во время налета. – Он повернулся к Элис: – Сожалею, моя дорогая, обстоятельства не позволяют мне поехать в Англию. Может быть, ты поедешь без меня?

– Нет, я останусь, – без колебаний ответила Элис. – Поедем, когда все будет благополучно.

К ним подошла Марьям:

– Что случилось, Ибрахим?

– Аллах ма'аки, Бог да хранит тебя, Марьям, – приветствовал он ее. – Извините меня, маме нужно идти домой.

– Конечно! – воскликнула Марьям. – В эти опасные времена семья должна быть вместе.

– Я постараюсь вернуться поскорее, – сказала Амира.

Марьям погладила руку подруги.

– Я знаю, дорогая, ты разузнавала, как вернуть наше конфискованное имущество. Не беспокойся об этом. На все Божья воля. Я уезжаю с сыном и буду жить в Калифорнии. Мы уедем, как только… – голос ее прервался, – опустим в землю Сулеймана.

– Садитесь в машину, – сказал Ибрахим матери и Элис, – а я возьму такси. Мне надо поехать по срочному делу.

– Куда же ты едешь?

– В Каире есть только один человек, который может помочь нам. Моли Бога смягчить его сердце, мама…

Улица Пирамид проходила вдалеке от центра города среди полей сахарного тростника и пальмовых рощ. Белые мраморные стены великолепного особняка едва виднелись из-за пышных финиковых пальм, олив, смоковниц и густых цветущих кустов. Гигантские сикоморы окаймляли лужайку, зеленую, как изумруд, по которой вели к дому асфальтовые дорожки. Окна были прикрыты красивыми ставнями. Все показывало, что здесь живет очень богатый человек.

Он постучал в дверь, украшенную великолепной резьбой, словно дверь мечети, и слуга в безупречно белой галабее ввел его в гостиную, обставленную с артистическим вкусом. Пол покрывали ковры и шкуры, под потолком большие вентиляторы разгоняли горячий воздух. Хассан вошел почти сразу. За четыре года он почти не изменился, только вид был самоувереннее, одежда и украшения богаче – шитый золотом халат, золотые часы и толстые золотые кольца.

– Добро пожаловать в мой скромный дом! – воскликнул Хассан. – Я ждал, что ты придешь.

– Уж таки и скромный! – сухо заметил Ибрахим. – Видно, приспешников Насера не касается политика ограничения роскоши, которую он так рьяно проводит.

– Ну, а как же иначе – мы должны получить особую награду за усердную службу делу социализма. Хочешь кофе? Может быть, чай или виски? – Хассан поставил на стол красного дерева бутылку и хрустальные рюмки и налил ликер.

Ибрахим решил перейти прямо к делу:

– Мне угрожают «Посланцы Зари». Ты знаешь об этом?

– Разве так приветствуют старых друзей? Где твое воспитание?

– Почему мое имя попало в список? – настаивал Ибрахим.

– Потому что я внес его в этот список.

– Почему ты это сделал?

Хассан налил себе ликер и отпил глоток.

– Ну что ж, ты ставишь вопрос в лоб, и я отвечу прямо. Я внес твое имя, я могу и вычеркнуть его. Ты пришел просить меня об этом, я назначу цену.

Ибрахим обвел взглядом роскошную обстановку гостиной.

– Деньги? Едва ли я богаче, чем ты.

– Нет, не деньги.

– Тогда что?

– Не догадываешься?

Ибрахим, не отвечая, снова обводил взглядом гостиную Хассана: слоновые бивни над камином, подставка для сигаретницы из ноги антилопы, шкуры зебр на полированном полу… Древняя египетская скульптура – явно подлинник, музейный экспонат. Изящные серебряные изделия…

– Я хочу трофей, который принадлежит мне по праву, – прервал молчание Хассан, – ты уже отдал мне его – и взял обратно. Верни мне его – и твоя семья спасена.

– Что же это?

– Ясмина, конечно.

– Вот мы и приехали к бабушке, малыш, – Ясмина улыбнулась Мухаммеду. Омар улетел вчера в командировку в Кувейт, и Ясмина обещала ему переехать для безопасности на улицу Райских Дев. Слуги выбежали за багажом, и Ясмина вышла из такси, радостно глядя на особняк розового камня, надежный и спокойный приют.

Таким он ей по-прежнему казался в городе, содрогающемся от страха и зловещих предчувствий. Недавно «Посланцы Зари» ограбили дочиста дом школьной подруги Ясмины, Лайлы Азми, и увезли ее мужа.

Ясмина шла по дорожке с трехлетним Мухаммедом на руках; навстречу ей торопилась Нефисса:

– Вот вся семья и в сборе! Как ты себя чувствуешь, внук моего сердца?

Слуги торопливо вносили чемоданы Ясмины – в их суете чувствовалось несвойственное дому на улице Райских Дев беспокойство.

Когда они вошли из пронизанного горячим сентябрьским солнцем сада в прохладный холл, Нефисса, наклонившись к Ясмине, сказала:

– Ибрахим велел спрятать украшения и ценные вещи. Давай твою шкатулку, зароем ее в саду.

В доме была суматоха: снимали со стен картины, убирали из горок фарфор и хрусталь; Амира всем распоряжалась, и Ясмина пошла в гостиную, где она с радостью обняла Тахью. Ее муж Джамал тоже был здесь.

Через минуту вошел Захария, Ясмина кинулась к нему и воскликнула:

– Слава Богу, вся семья в сборе!

Захария был озабочен и подавлен; обратившись к Амире, он сообщил ей, что ему не удалось ничего ни узнать, ни сделать для Марьям Мисрахи – в приемной министра толпятся сотни людей с петициями, а им говорят, что министр куда-то уехал.

Захария, войдя, бросил взгляд на Тахью, но не поздоровался с ней; на Джамала Рашида он избегал даже смотреть. Он боялся, что, взглянув на этого немолодого человека, представит Тахью в его объятиях. Но эта картина все же возникла в его воображении, когда Джамал Рашид с гордостью сообщил о беременности жены.

– Закки, – успокоила юношу Амира, – Марьям сегодня велела мне прекратить хлопоты, она уезжает с сыном в Калифорнию. У нас самих много неотложных дел.

Захария увидел наконец суету, охватившую дом. Элис ходила из спальни в спальню и собирала драгоценности из комодов, шкатулок и сумочек, оставляя только самые дешевые. Басима собирала из шкафов одежду, туфли из крокодиловой кожи, меха и атласные покрывала – все складывали в мешки из-под муки, и мальчики сносили их на кухню и в погреб. Райя и Дорея снимали со стен картины, а Ханея рыла в саду ямки, куда складывали горшочки с драгоценностями, собранными Элис. Работали споро и аккуратно, но без радости и оживления, торопясь все сделать до возможного ночного налета.

– Вряд ли это сработает, – усомнился Захария. – Все знают, что мы богаты.

– Подумают, что мы разорились, что наши хлопковые плантации конфисковали, а врачебная практика отца не приносит доходов. Ведь многие аристократы обеднели после революции, а дом наш теперь похож на жилище семьи среднего достатка. Я и деньги со своего банковского счета сняла, твой отец тоже. Свои я спрятала на голубятне…

Амира проследила, чтобы с диванов и кресел сняли бархатные и богато вышитые атласные покрывала и застелили их простыми полотняными накидками.

К Захарии подошла Ясмина и спросила:

– Где же отец? Захария пожал плечами:

– Он велел умме и тете Элис все прятать, а сам уехал. Я сегодня в школу не ходил. Мишмиш, что же это такое? Что нам угрожает?

Ясмина могла бы рассказать ему то, что услышала вчера от Джамала Рашида о Хассане, но юноша выглядел таким растерянным… Ясмина всегда вела себя, как старшая сестра Захарии, хотя была на три месяца младше его.

– Не волнуйся, – улыбнулась она, – обойдется. – Она взяла у Нефиссы своего сына и поднялась с ним на второй этаж.

В спальне стояли нераспакованные чемоданы. Мухаммед попросил пить; она налила ему в ванной стакан воды и стояла, любуясь им, пока он делал маленькие глоточки, крепко сжав стакан обеими руками. Ясмина, как всегда, удивлялась, что это маленькое чудо – ее собственное: красивое серьезное личико, опущенные глаза, брови домиком и вдруг – шаловливая улыбка. Этот малыш уже умел шутить – так рано иногда проявляется свойственное египтянам чувство юмора. Он пролил воду на свою рубашечку и, заметив это, засмеялся и сказал:

– Что я за осленок, все-то делаю не так! – а потом прибавил сентенцию, может быть, услышанную от взрослых: – Любит Бог нескладех, а то он не сотворил бы их в таком количестве! Ясмина засмеялась и потрепала лохматую головенку.

– Мама, давай играть в «счастливые семьи»! – закричал Мухаммед. – Название игры сразу возвратило Ясмину к действительности: семья в опасности, надо действовать немедленно.

В спальню вошла Нефисса:

– Такая суматоха! Кузен Ахмед приехал с детьми из Ассиюта. Дом теперь битком набит.

– Тетя, мне надо выйти. Вы можете посидеть с Мухммедом?

– С радостью! – Нефисса посадила мальчика на колени и достала из кармана леденец.

Ясмина одевалась, доставая вещи из дорожной сумки дрожащими руками. Нефисса увидела, что племянница взволнованна, и спросила:

– Если тебя так встревожили эти «Посланцы Зари», то зачем же ты уходишь из дому?

– Мне очень нужно! – бросила Ясмина, убегая. Нефисса вздохнула и начала разбирать один из чемоданов, чтобы положить вещи в шкаф. Поднимая стопку ночных рубашек, она уронила открытую косметичку и среди рассыпавшихся вещичек увидела коробочку с таблетками. Ясмина предохраняется! Так вот почему у нее нет детей после Мухаммеда! Нефисса собрала все обратно в сумочку и, поднимая с ковра губную помаду, увидела клочок бумаги с адресом, написанным рукой Ясмины.

– Что ты сказал? – возмущенно воскликнул Ибрахим.

– Я сказал, что мне нужна Ясмина. Отдай ее мне, и я вычеркну твое имя из списка.

– Ты осмеливаешься?!

– Она моя! Ты обещал ее мне, а потом, как бесчестный человек, нарушил свою клятву. С тех пор мы с тобой не братья. Но зачем нам быть врагами? Пошли ко мне Ясмину, и мы…

– Убирайся в ад!

– Странно, что ты не соглашаешься. На карту поставлено благополучие всей твоей семьи.

Руки Ибрахима сжались в кулаки.

– Всей семьей мы дадим тебе отпор. Ты меня не знаешь. Я никогда не соглашусь на бесчестье.

– Вспомни, мой друг, ты уже испытал, что такое тюрьма!

– Моей дочери ты не получишь. Хассан засмеялся:

– Какой ты вдруг стал решительный! А помню, в молодости ты всегда слушался отца, стоял перед ним навытяжку, как школьник. Тебе ли проявлять характер, мой слабодушный друг! Не валяй дурака, соглашайся.

– Да, мне есть о чем сожалеть, я не всегда поступал достойно в своей жизни, нередко проявлял слабодушие. Но мой отец теперь на небе, и я буду сильным. Я не уступлю тебе. – Он подступил к Хассану: – Руки прочь от моей семьи и от Ясмины, не то пожалеешь!

– Угрозы, Ибрахим? – улыбнулся Хассан. – Сила в моих руках. Вспомни, однажды я тебя бросил в тюрьму.

– Помню, – спокойно согласился Ибрахим.

– А помнишь, как тебя там допрашивали? Ибрахим сжал зубы:

– Ты не спровоцируешь меня на драку.

– И я не собираюсь драться с тобой. Мне нужна Ясмина.

– Никогда ты ее не получишь. Хассан пожал плечами:

– Непременно получу. И ты поймешь, что со мной шутки плохи. Ты унизил меня, Ибрахим, я отплачу тем же.

Такси Ясмины подъехало к калитке сада Хассана в ту минуту, когда от нее отъехала другая машина. Ясмина не разглядела пассажира – а это был ее отец. Она прошла через сад и в нерешительности остановилась перед массивной резной дверью. Что она скажет Хассану?

Он не посещал Рашидов уже четыре года – а раньше как лучшего друга отца его принимали в доме наравне с родственниками, дети называли его «дядей». Это длительное отсутствие казалось необъяснимым, и облик Хассана представлялся теперь Ясмине загадочным. Что произошло между ним и отцом? Захочет ли он что-нибудь сделать для семьи Рашидов?

Слуга провел Ясмину в великолепную гостиную, напоминающую музейный зал. Хассан поднялся ей навстречу, и она поняла, что впервые в жизни оказалась с ним наедине.

– Ясмина, дорогая! Вот неожиданность! – вскричал Хассан. – Ты выросла, стала женщиной. – Он сжал ее руки. – Приветствую тебя в своем доме, Бог да пребудет с тобой.

– Мир и благословение вашему дому, дядя Хассан!

– Так я еще «дядя»? – весело улыбнулся он. – Ну, садись же!

Она села на софу, покрытую шкурой леопарда, с интересом разглядывая окружающие диковинки.

– Как видишь, я живу неплохо.

Взгляд Ясмины упал на фотографию на каминной доске – два молодых человека в белых костюмах для поло весело улыбались.

– Это я и твой отец в Оксфорде – наша команда в этот день выиграла. Лучшие дни в моей жизни. Я рос один, у меня не было ни отца, ни братьев, ни сестер, – продолжал Хассан, не отрывая взгляда от фотографии, – и дружба с твоим отцом была для меня поистине благословением. Он и не знает, как я его любил… – Взгляд Хассана смягчился.

– Дядя Хассан, вы знаете, зачем я пришла к вам?

– Сначала расскажи про вашу семью. Все здоровы? Скажи мне, – он пристально посмотрел на нее, – как твоя бабушка восприняла налет на Мисрахи?

– Бабушка очень переживала за семью Мисрахи… Хассан кивнул с удовлетворенным видом.

– Я слышал – она суетилась словно курица с отрубленной головой, но помочь им не могла.

Удивленная его тоном, Ясмина подняла брови:

– Что вы хотите сказать?

– Ты угадала, я не люблю твою бабушку. Знаешь, я прозвал ее Драконом. Она меня с самого начала невзлюбила. С первого взгляда, и непонятно почему. Ибрахим привел меня в ваш дом, когда мы вернулись из Оксфорда, – за много лет до того, как ты родилась, моя очаровательная Ясмина. – Он отделил от ее прически золотистый локон и пропустил его между пальцами. – Когда Ибрахим представил меня ей, она любезно улыбнулась, но я заметил – что-то промелькнуло в ее взгляде. И всегда я чувствовал холод в ее обращении со мной. И это ее вина, что ты не стала моей женой, маленькая Мишмиш. Ты и не знаешь, что я сватался за тебя, и мы с Ибрахимом подписали соглашение о помолвке. Это Драконша его отговорила. Сочла, что я недостаточно хорош для ее семьи.

Она быстро встала с софы.

– Дядя Хассан, я вчера слышала одну вещь, но никак не могу поверить. Это о списке, который составляют «Посланцы Зари».

– Да, есть такой список. Что дальше?

– Мне сказали, что в него внесли наше имя.

– Ну, а если и так?

– Дядя Хассан, вы имеете что-нибудь общее с «Посланцами Зари?»

– Ну конечно же, сладкая Мишмиш. «Посланцы Зари»– «Зуввар эль-Фагр» – находятся в распоряжении министра обороны, Хакима Амера – а я его правая рука. Я послал солдат в дом Мисрахи.

– Вы?! Но разве они в чем-то были виноваты?!

– Нет, они были невиновны. Это был предупредительный залп. Как бы пробный шар.

– Что вы имеете в виду?

– Я умею добиваться того, чего желаю. Дом Рашидов уже включен в список, к вам явятся солдаты и разграбят его дочиста, как разграбили дом Мисрахи. Дом конфискуют, ваша бабушка и все остальные окажутся па улице. Если я не получу то, чего желаю.

– Что же это? – слабым голосом спросила Ясмина.

– Ты, конечно. – Он подошел к ней вплотную. – Я могу вычеркнуть Рашидов из списка. «Посланцы Зари» не ворвутся в ваш дом. Но ты заплатишь мне за это – здесь и сейчас.

Она вздрогнула.

– Проклятье твоему отцу, Ясмина, он погубил нашу дружбу, отказав мне и выдав тебя замуж за Омара. Я знал, что отомщу ему. Он не защитит тебя здесь, теперь ты достанешься мне!

Она обхватила себя руками.

– А если я не соглашусь?

– Солдаты придут на улицу Райских Дев и никого не пощадят.

– Я не могу.

– Нет, можешь. – Он притянул ее к себе. Она попыталась его оттолкнуть, но он сжал одной рукой ее запястья и разорвал блузку. Обнажилась юная грудь, он охватил ее ладонью.

Ясмина вырвалась и ринулась в другой угол комнаты, свалив по пути античную вазу. Он догнал ее, схватил и прижал к стене.

– Ты же сама пришла, сама себя и вини. Я наслажусь тобой вволю, а может быть, тебе и самой понравится…

Нефисса остановила машину у ворот, в которые на ее глазах вошла Ясмина. Она повезла Мухаммеда в кафе-мороженое, но, увидев садящуюся в такси Ясмину, из любопытства последовала за ней. Заглянув в густой сад, она спросила проходящую мимо женщину:

– Скажите мне, умма, чей это дом?

– Здесь живет Хассан аль-Сабир, саида, очень большой человек.

Хассан аль-Сабир? Зачем пошла к нему Ясмина?

 

ГЛАВА 3

Зрители, наполнившие зал клуба «Золотая клетка» вскакивали на ноги и кричали: – Камилия! Дахиба!

Камилия посылала воздушные поцелуи, покидая сцену, на которую должна была выйти Дахиба для заключительного сольного танца с барабаном.

Камилия была одета в белую галабею, повязанную ниже талии белым шарфом.

В атмосфере борьбы с роскошью, неукоснительно проводимой правительством Насера, Дахиба и Камилия отказались от ярких костюмов, украшенных блестками, и усилили в своих программах беледи народным танцем – в противовес показной восточной экзотике.

За сценой Камилию ждала Ясмина. Сестра выглядела озабоченной, Камилия заметила под ее голубыми глазами черные круги. С ней почему-то не было Мухаммеда, которого обычно она приводила. Но Ясмина улыбнулась, обняла Камилию и заявила, что та день ото дня танцует все лучше.

– А ты посмотри-ка, что о тебе пишут! – Ясмина развернула газету и прочитала вслух: «На одной из клубных сцен Каира появилась обаятельная Камилия, танцовщица необычайного очарования, с гибкостью змеи, грацией газели и легкостью мотылька. Возможно, когда-нибудь она затмит славу великой Дахибы, своей учительницы». Имя автора заметки – Якоб Мансур – было Камилии неизвестно. Ясмина лукаво улыбнулась:

– Да это тайный поклонник, Лили! Он в тебя влюблен.

У Камилии уже были поклонники, которые посылали ей за сцену цветы и записки, но юная танцовщица не отвечала им. Она не собиралась в ближайшее время ни выходить замуж, ни влюбляться.

Камилия провела сестру в свою костюмерную, выключила телефон, приказала, чтобы принесли чай, и, озабоченно глядя на Ясмину, спросила:

– Да что с тобой такое? У тебя руки дрожат.

– Да ничего… – Губы Ясмины тоже дрожали.

– Ты слишком много на себя берешь. – Камилия, откинув назад длинные черные волосы, снимала грим. – Нянчишь Мухаммеда, учишься в училище, работаешь у отца медсестрой…

– Дело не в этом, Лили. Со мной случилось что-то ужасное.

– Расскажи мне, Мишмиш.

– Я только тебе и могу рассказать, Лили. Так слушай – я беременна.

Камилию словно что-то кольнуло, но она не могла завидовать любимой сестре и быстро справилась с собой.

– Так это замечательно, Мишмиш!

– Нет, Лили. Ты ведь знаешь, я не хотела иметь детей и предохранялась.

– Ну и что? Не всегда эти средства надежны. Отложишь медицинское училище на пару лет…

– Да ты не понимаешь. Ребенок не от Омара. Через тонкие стены донесся взрыв аплодисментов, и к двери приблизились шаги. Камилия повернула внутри ключ и снова села рядом с Ясминой.

– Если это не ребенок Омара, то чей же?

Ясмина рассказала ей, как она услышала, находясь у отца, рассказ Джамала Рашида о списках «Посланцев Зари» и как он упомянул имя Хассана аль-Сабира.

– Я решила пойти к нему и выяснить, правда ли это. Он подтвердил это, и оказалось, что всему причина – я. Он хотел добиться меня во что бы то ни стало.

– И что же случилось, Мишмиш?

– Я поняла, какая я дура, что пришла к нему, и хотела удрать. Но он схватил меня и одолел… он сильный…

Камилия яростно вскричала:

– Гореть ему в аду! Ты никому не рассказывала, Мишмиш?

– Никому.

– Дядя Хассан… Никогда бы не поверила… Я была влюблена в него подростком… Мечтала выйти за него замуж! А оказалось, что это сын дьявола!

– А я ношу его сына.

– Слушай меня, Ясмина. Никому не рассказывай об этом. Тебя жестоко осудят. Как тетю Фатиму. Ее изгнали из семьи и никогда не упоминали ее имени.

– Так будет и со мной.

– Аллах, Ясмина! Ты ведь сама пришла в его дом, по своей воле. Этого тебе не простят.

– Я пришла поговорить с ним, Лили. Он взял меня силой.

– Ты жертва, но ты будешь наказана. Но есть выход. Омар поверит, что это его ребенок. Мужчины тщеславны, он и сходство найдет. И все поверят, что это его ребенок. Правду рассказать нельзя, Мишмиш. Это погубит тебя и разрушит семью. Надо все скрыть!

Ясмина вздохнула:

– Ты говоришь, словно умма, Лили.

– Ну что ж, может быть, она посоветовала бы тебе то же самое. У тебя будет чудесный ребенок, а имя Хассана аль-Сабира исчезнет из твоей памяти…

Ночью Камилия вспомнила слова Ясмины: «Ты говоришь, словно умма…» И к собственному удивлению, подумала, что, наверное, умма бывает права. Иногда необходимо хранить тайну, чтобы оградить честь семьи.

«Я так странно чувствую себя в Калифорнии, – писала Марьям Мисрахи. – Синагоги здесь переполнены – это пришлось бы по душе Сулейману. Мое сердце – в Египте, с вами и с Сулейманом».

Зубайда дочитала Амире письмо Марьям. Амира погладила странички, несущие привет и нежность подруги, сложила их и положила в карман.

Дом Рашидов пребывал в тревожном ожидании. Женщины носили скромные платья и дешевые украшения, на кухне готовились самые простые кушанья. С каждой ночью напряжение усиливалось – женщины почти не спали, дети капризничали.

Амира изумленно подняла глаза – перед ней стояла Камилия.

– Умма… – сказала девушка.

– Внучка моего сердца! Благодарю Господа, что ты пришла.

– Ах, умма! Я боялась, что вы не захотите меня видеть! Я жалею о своих словах, простите меня!

Амира улыбнулась сквозь слезы:

– Тебе было восемнадцать, в этом возрасте суждения резки. Ты повзрослела, и твое сердце смягчилось.

– Я теперь танцовщица, умма.

– Я знаю, Ясмина мне сказала.

– Это уважаемая профессия, умма! Я танцую в галабее с длинными рукавами и ниже лодыжек. А когда я танцую беледи, умма, люди так счастливы!

– Тогда я благодарю Бога, который указал тебе путь в жизни. Делать людей счастливыми – бесценный дар.

– Я хочу, чтобы вы познакомились с Дахибой, моей учительницей.

– Ты у нее живешь?

– Да. Дахиба знаменита, умма… Вы видели ее фильмы?

– Твой дедушка однажды взял меня в кинотеатр, когда я была молодая. Мужчины сидели в зале, а женщины на зарешеченных балкончиках. Я сидела с матерью Али, его первой женой и сестрами. Фильм был о жене-прелюбодейке, и мне было очень стыдно. Тогда я была в кино первый и последний раз в жизни. Нет, фильмов с Дахибой я не видела.

– Познакомьтесь с ней, бабушка, и посмотрите, где я живу. Я знаю, она вам понравится.

Дахибе и ее мужу Хакиму Рауфу, как и всем богачам Каира, приходилось считаться с политикой ограничения роскоши, жестко проводимой Насером.

Никто в Египте не был уверен в своей безопасности – даже знаменитая танцовщица, кумир египтян, и ее муж, у которого было множество друзей в правительственных верхах. Дахиба отказалась от роскошных экстравагантных танцевальных костюмов, сняла меха и драгоценности, Рауф уволил шофера и сам водил свой «шевроле».

Этот вечер Дахиба и Рауф проводили в гостиной за чтением сценария. Дахиба очистила мужу апельсин и наливала кофе в чашку, когда в комнату ворвалась возбужденная Камилия:

– Я пришла не одна, с вами хочет встретиться…

– Наверное, сам президент Насер, – флегматично заметил Хаким Рауф.

Камилия засмеялась:

– Нет, это моя бабушка. Она ждет в фойе. Дахиба и Рауф обменялись встревоженными взглядами.

– Дорогая, – сказала Дахиба, вставая с софы, – вряд ли это удачная мысль. Ведь ты мне говорила, что твоя бабушка не одобряет танцы и я не придусь ей по душе.

– Я так думала, но недавно я была у бабушки, и она была мне так рада! Она согласилась встретиться с вами! Давайте же попробуем! Если вы подружитесь, я буду счастливее всех на свете!

Дахиба бросила взгляд на мужа, он поспешно встал и заметил:

– Чуть не забыл, мне надо на студию. Выйду через кухню.

– Моя бабушка не видела вас на экране, она не смотрит кино, – продолжала оживленно болтать Камилия. – И в ночных клубах не бывает. Но она замечательная, хоть и старых взглядов. Вот увидите!

Камилия метнулась в фойе и вернулась, раскрыв дверь гостиной перед Амирой.

– Дахиба, – сказала Камилия, – это моя бабушка Амира Рашид. Умма, это моя учительница.

В воздухе повисло внезапное молчание. Слышался только приглушенный уличный шум за окном. Потом Дахиба грустно улыбнулась и сказала спокойным голосом:

– Приветствую вас в моем доме. Мир и благословение Аллаха да пребудут с вами.

Амира молчала, застыв словно статуя.

Тяжело вздохнув, Дахиба снова обратилась к ней:

– Вы не хотите даже поздороваться со мною, мама? Амира повернулась и молча вышла.

– Умма! – кинулась за ней Камилия. – Не уходи, умма!

– Не зови ее! – сказала Дахиба. – Пусть уходит.

– Я не понимаю. Почему она ушла? Что случилось?

– Поди сюда. Сядь рядом со мной.

– Почему вы назвали ее мамой?

– Потому что Амира – моя мать. Мое настоящее имя – Фатима. Я – Фатима Рашид, твоя тетка.

Тусклый свет ноябрьского вечера проникал сквозь легкие занавески гостиной, над чайником клубился пар. Дахиба налила две чашки свежезаваренного мятного чая и спросила Камилию:

– Ты сердишься на меня? Я должна была рассказать тебе раньше?

– Не знаю. Вы говорили мне, что ваши родители утонули.

– Все так думают. Правду я сказала только Рауфу. Я не знала, Камилия, что ты думаешь о сестре своего отца, изгнанной из семьи. Ты ведь могла не пожелать, чтобы я стала твоей учительницей, если бы узнала, что я – Фатима.

– Но как же никто из семьи не узнал вас на экране, на концертах?

– Когда отец изгнал меня из дома, я была совсем юной, а когда я достигла известности, я уже стала зрелой женщиной. Кроме того, косметика… А главное, никто из них и не думал, что сходство может быть не случайным. Один только раз меня, кажется, признала Марьям Мисрахи – я встретила ее в вестибюле отеля «Хилтон», но она не заговорила со мной.

– Что же с вами случилось в молодости? – спросила Камилия.

Дахиба подошла к окну и посмотрела на темнеющую улицу. Торговец в грязной галабее толкал свою тележку с санталовыми палочками.

– Мне было семнадцать, – спокойно начала Дахиба, – как и тебе, когда ты пришла показать свой танец.

Она закурила сигарету и выпустила голубоватое колечко дыма.

– Я была любимицей матери, она постаралась найти мне самую лучшую партию – богатый паша, дальний родственник. Мне было пятнадцать —1939 год. В ночь свадьбы на брачной простыне не оказалось крови. Мать спросила, не была ли я с мальчиком, я уверила ее, что нет, и вспомнила, как я упала и увидела потом на юбке пятно крови. Тогда она поняла и объяснила мне, в чем дело, – у меня была тонкая пленка девственности, и в таких случаях она иногда рвется у девушки, не вступавшей в контакт с мужчиной, при неудачном движении. Но паша дал мне развод, и на брачном рынке я уже не котировалась. Можно было сделать мне операцию и восстановить девственную плеву – мать пошла бы на это, но отец запретил. И я жила в родном доме – отвергнутая жена и невинная жертва – под гнетом постоянного раздражения отца и осуждения всех родственниц.

– Вот почему вы встревожились, когда я упала на лестнице, – вздохнула Камилия. – Вы сразу поняли, что случилось и что мне угрожает.

– Мне становилось все тяжелее жить дома, – продолжала Дахиба. – Мать была добра ко мне, но все считали, что я навлекла позор на семью Рашидов. В моей душе росло возмущение – я ведь знала, что вины на мне нет. Я начала выходить на улицу без покрывала, подружилась с одной танцовщицей, которая водила меня в кофейни на улице Мухаммеда Али. Это были злачные места с дурной славой. Там, – вздохнула Дахиба, – я познакомилась с музыкантом Хосни, дьяволом в человеческом облике, красавцем мужчиной без гроша в кармане. Он был из банды барабанщиков и флейтистов, которые всегда околачиваются около сомнительных заведений в надежде подработать. Он увидел, как я танцую. Он женился на мне, говорил, что любит меня. Мы сняли маленькую квартирку и ухитрялись сводить концы с концами, выступая с другими танцорами и музыкантами на свадьбах и других торжествах. Вот тогда отец пришел в бешенство и проклял меня. Для него танцовщица и проститутка были однозначные понятия. Но мне было все равно. Я и Хосни находились на самом дне общества но я была счастлива… Так мы прожили год… Однажды я навестила подругу, тоже танцовщицу, – она достала мне костюм. Она почему-то говорила со мной сочувственным тоном, и я узнала от нее, что Хосни развелся со мной, трижды произнеся формулу развода в присутствии свидетелей. Он не сообщил мне об этом, оставив меня навсегда – я не увидела его больше.

– Но почему он так поступил – ведь вы были счастливы?

– Дорогая моя, женщина возбуждает интерес в мужчине только пока он ею не завладеет. Потом она становится ему безразлична, и если она хочет удержать его, единственное средство – ребенок. Мужчины редко любят своих жен, но всегда любят своих детей. Хосни развелся со мной, потому что я не беременела. Окружающие могли усомниться в его мужской потенции.

– Что же было потом?

– На улицу Райских Дев я вернуться не могла, по-прежнему зарабатывала как танцовщица. Это была трудная жизнь, Камилия, в ней было немало унижений. Потом Хаким Рауф увидел меня в какой-то зеффа – свадебной процессии – и пригласил сниматься в кино. Он влюбился в меня, и я стала его женой – его не отпугнула моя бесплодность.

– Дядя Хаким замечательный человек.

– Никто и не знает, какой он замечательный, – сказала Дахиба. Подойдя к комоду, где она хранила белье и серебряную утварь, она достала истрепанный блокнот. – Я не только танцую, но и сочиняю стихи, – сказала она, передавая блокнот Камилии. – Многие мужчины разъярились бы, узнав, что жена сочинила такие стихи, но Рауф меня понимает. Он даже надеется, что когда-нибудь мои стихи напечатают.

Камилия перевернула желтоватые страницы и открыла блокнот на стихотворении «Приговор: ты – Женщина» и прочла:

В день, когда я родилась, Я была осуждена. Я не узнала обвинителей, Не увидела судью. Сама выдохнула свой приговор С первым дыханием — Ты – Женщина. Бог обещает верующим Райских Дев, Но не мне,— Моему отцу, Моим братьям, Моим племянникам, Моим сыновьям. Мне небо не сулит Райских Дев, когда я умру Когда я родилась, Прозвучал мой приговор: Ты – Женщина.

Дахиба сказала:

– Когда ты пришла ко мне впервые, твое лицо показалось мне знакомым. Потом ты назвала свое имя. О! Какое странное чувство я испытала! Я узнала в тебе черты моего брата, глаза и рот Амиры. Я хотела бы обнять тебя, но боялась, что ты убежишь, узнав мое имя, – я думала, что тебе рассказывали всякие ужасы о проклятой и изгнанной из рода.

Камилия покачала головой:

– Никто не рассказывал о вас, и ни одной вашей фотографии не было в альбоме.

– Для того чтобы стереть мою память… Даже Ибрахим и Нефисса должны помнить меня очень смутно.

– Наверное, на душе у вас было ужасно…

– Да, до той поры, когда я встретила моего дорогого Хакима. Быть изгнанной из такой большой семьи, знать, что ты мертва для своих близких, – это ужасно, Камилия. Много раз я желала действительно быть мертвой – до того, как встретила Хакима.

Дахиба вернулась на софу и докурила сигарету.

– Значит, Амира теперь выходит из дому?

– Да, она вышла в первый раз, когда папа был в тюрьме. Никто не знает, куда она ходила.

– Ибрахим был в тюрьме? Жизнь Рашидов за все эти годы была скрыта от меня… Зато я помню наш дом и сад, мебель и утварь. Скажи, Камилия, ты, конечно, родилась на большой кровати бабушки, с пологом на четырех колонках? А сколько семейных преданий и анекдотов я помню. – Она засмеялась. – Турецкий фонтан в саду – в него свалился дядя Салах, накурившись гашиша, и кричал, что он – золотая рыбка! А большая лестница с резными перилами! Твой отец, Нефисса и я скатывались с перил каждое утро, а твоя бабушка так сердилась! А одна ступенька внизу так скрипела!

– И при нас с Ясминой и Захарией тоже!

– А сад, где рос папирус и старые оливы?!

– Тетя Элис посадила там английские цветы и герани. Но сад прекрасен.

– А желтое пятно на стене у южного окна на кухне – в форме трубы с широким раструбом! Сколько лет этому дому, столько и историй вокруг него!

– Знали ли вы мою мать? Она умерла, дав мне жизнь.

– Нет, я ее не знала.

– Тетя, – начала Камилия, утверждая новое родство, – почему вы не восстановите отношения с уммой? Почему бы вам не пойти к ней?..

– Больше всего на свете я хотела бы воссоединиться со свое семьей, дорогая. Но мать не вступилась, когда отец изгнал меня из семьи и оскорбил последними словами. Я была девочка, а она – взрослая женщина. По справедливости она должна сделать первый шаг к примирению. О, Камилия, мне так хочется рассказывать тебе о моей молодости, расспрашивать тебя о нашей семье… Но, наверное, ты вернешься к бабушке? – Она тревожно заглянула в глаза девушки. – Мне кажется, она примет тебя, если ты порвешь со мной. А если ты останешься у меня, ты можешь навсегда лишиться бабушки.

– Бог нас с ней рассудит, а я останусь с вами. И никогда не брошу танцы, – решительно заявила Камилия.

 

ГЛАВА 4

Нефисса с трудом припарковала свой «фиат» – в каирском аэропорту царило смятение. Все толпились у радиоприемников. С момента нападения Израиля на Сирию Египет был в боевой готовности. Объявит ли Израиль войну Египту?

Нефисса прошла мимо радиоприемника – она торопилась встретить сына. Объявили посадку самолета из Кувейта. Нефисса увидела Омара в потоке пассажиров и кинулась к нему. Она ждала сына с нетерпением – Нефисса решила покинуть дом на улице Райских Дев, где царила Амира, а ее сорокалетняя дочь суетилась в толпе родственниц-вдов и старых дев. У Омара она будет старшей хозяйкой, будет вести дом и растить внуков. Ясмина подчинится ей – Нефисса, сопоставив свои нечаянные открытия, догадалась о тайне племянницы. Ясмина будет во всем уступать, она побоится, что Нефисса выдаст ее Омару. Омар был уверен, что жена ждет ребенка от него, а Нефисса знала, что это – ребенок Хассана аль-Сабира. Она видела, как племянница вошла в его дом. А от Омара Ясмина не могла забеременеть, потому что предохранялась – Нефисса видела в ее сумочке контрацептивы. Омар должен согласиться – матери подобает вести дом сына. Ей давно надо бы переехать к Омару, но пылкая Нефисса до сорока лет надеялась обрести поклонника и флиртовала то с американским профессором, то с английским бизнесменом. Но поклонники не имели серьезных намерений, и Нефисса примирилась с тем, что единственным романом ее жизни была ночь в гареме дворца принцессы Фаизы. Герой этого романа, голубоглазый, светловолосый лейтенант, жил в ее памяти, и даже только что, в аэропорту, ей почудились его черты в облике прошедшего мимо англичанина.

– Я рада видеть тебя дома, сын, – сказала она Омару, садясь в машину. – Ты так много времени проводишь в Кувейте.

– Но у Меня там выгодная работа, мама! Все ли у вас в порядке? Как Ясмина? Ей скоро рожать?

– Все в порядке, – ответила Нефисса, думая, как ей подступиться к сыну со своим планом. Да, Ясмина ей не опасна, ей придется принять опеку и признать старшинство Нефиссы в доме. После того как Нефисса выследила Ясмину у дома Хассана аль-Сабира, та вернулась через два часа – и в новой блузе. Она переоделась у любовника! И вскоре сообщила, что у нее будет ребенок. Омар не знал, но Нефисса узнала, что она предохранялась, – поэтому столько лет невестка не беременела!

Омар вел машину по широкому шоссе, время от времени навстречу двигались танки.

Нефисса не успела заговорить с Омаром – сын опередил ее.

– Знаешь, мама, – заговорил он. – Я скучал в Кувейте без Ясмины. После свадьбы я обращался с ней круто, но потом она стала послушной женой, и теперь мы можем стать дружной семьей. Мы будем жить в Кувейте – нефтяная компания предложила мне постоянное место.

– Как, Омар! – воскликнула растерянная Нефисса. – Ты бросишь государственную службу и уедешь из Египта?

– Но это выгодно, мама. В Кувейте я разбогатею. А семья должна быть вместе со мной.

Нефисса была в отчаянии – ее планы рушились.

– А как же я?! Омар улыбнулся:

– Будешь прилетать к нам. Повозишься с детишками, устанешь и вернешься в Каир.

«Нет, я не могу жить здесь одна, – подумала Нефисса. – Я не допущу этого».

Расставляя в гостиной цветы, Ясмина почувствовала, как шевельнулся ребенок. Скоро роды, и как жаль, что Камилия уехала из Каира – на съемки фильма в Порт-Саиде. За прошедшие месяцы только благодаря настояниям Камилии она сохранила свою тайну и не призналась отцу. Но в последнее время Ясмина и сама почувствовала, что не может нанести Ибрахиму такой жестокий удар. Он был так доволен, когда она помогала ему в приеме больных, хотел помочь ей окончить медицинское училище… А Хассан аль-Сабир ни разу не побеспокоил Ясмину с того дня.

Захра внесла большой поднос с тушеной бараниной в виноградных листьях; за ней вошли служанки с мисками салата из капусты с яйцами и с луком.

На праздник встречи Омара собрались все Рашиды, женщины смеялись и болтали, обсуждая наряды и драгоценности. Это было первое семейное торжество в доме на улице Райских Дев после мрачных дней ожидания налета «Посланцев Зари». Министр обороны Амер был теперь занят не «выкорчевыванием феодализма», а военной угрозой со стороны Израиля. Гостиная дома на улице Райских Дев по-прежнему имела нарочито бедный вид, но в ней снова звенел смех, пестрели в больших вазах цветы, стол ломился от вкусных блюд и напитков. Амира стояла у окна с Мухаммедом, который нетерпеливо высматривал машину отца, и называла ему звезды, уже засветившиеся на майском небе:

– Это Альдебаран, Спутник – он сопутствует Плеядам. А это Ригель – Нога – в созвездии Орион. Ты должен гордиться, правнук моего сердца, что многие звезды носят арабские имена, – их открыли арабы, твои предки.

– А под какой звездой ты родилась, умма?

– Под счастливой звездой! – ответила она, целуя ребенка.

В гостиную вошел Ибрахим.

– Скорее все к телевизору, Насер выступает. Президент заявил, что Египет не желает войны, но готов защитить братьев арабов.

– Европа и Америка твердят о правах Израиля, но разве палестинцы не имеют прав на свои земли? – воскликнул Тевфик.

Семья Рашидов взволнованно слушала речь Насера и последующее выступление знаменитой певицы Уль-Хассум. Она запела национальный гимн: «Моя страна, тебе одной моя любовь и сердце, Египет, Матерь всех земель, моя душа с тобой…»

Женщины заплакали, племянник Амиры Тевфик громко вскричал:

– Мы должны первыми напасть на Израиль! Старейший в роде, дядя Карим, стукнул палкой об пол и сердито проворчал:

– Уймись ты, щенок! Не надо нам войны! Божий путь – мир!

Тевфик начал спорить, но Амира строго оборвала его:

– Хватит! Нечего развязывать войну в нашем доме!

– Но как же, тетя, ведь Израиль – наш враг, – протестовал Тевфик.

– Египет, Израиль! Все мы дети пророка Ибрахима и не должны враждовать между собой.

– Израиль Не имеет права на существование, – упрямо настаивал племянник.

– Опомнись, безрассудный! Моли Бога о прощении за такие слова! Любой народ имеет право на существование.

– Я чту и уважаю вас, тетя Амира, но вы не понимаете…

– Исполнится Божья воля, не наша. Что будет – то будет, – отрезала Амира.

Заплакал маленький Мухаммед, испуганный шумом и строгим голосом прабабушки; она велела выключить телевизор и отвести детей в спальни.

– Завтра отправлю женщин в «Красный Крест» сдавать кровь, а дома будем разрезать простыни на бинты, – решила она.

В своей спальне Амира выдвинула нижний ящик комода и полюбовалась белой одеждой, приготовленной для паломничества в Мекку. Потом она достала деревянную шкатулку с драгоценностями. Часть зарытых в ожидании набега «Посланцев Зари» драгоценностей Рашиды вырыли и пожертвовали «Красному Кресту» и другим организациям на военные нужды, но в этой старинной шкатулке хранились самые ценные или памятные вещи. Амира достала жемчужное ожерелье, которое подарил ей Али после рождения Ибрахима, потом – древнеегипетский браслет из золота и ляпис-лазури, по преданию, принадлежавший Рамзесу II, фараону эпохи Исхода. Король Фарук подарил его Амире за сделанное ею лекарство от бесплодия, которое помогло ему обрести наследника.

И наконец, Амира с печальным вздохом вынула кольцо, подаренное ей Андреасом Скаурасом – человеком, который мог стать ее мужем. В золотой оправе светился халцедон с изображением шелковичного листа – символическое изображение вечной любви Скаураса к Амире, которую он назвал источником своей жизни, как лист шелковицы, питающий жизнь шелковичного червя. На самом дне шкатулки лежал пакет с фотографиями – Амира вынула их. Это были, фотографии изгнанной дочери Фатимы, – глядя на ее юное смеющееся личико, Амира вспомнила, как она в шоке глядела на Дахибу-Фатиму, к которой привела ее Камилия. Это было полгода назад, и возмущение Амиры успело смениться приливом сострадания и любви к изгнанной дочери, но Амира ждала, что Фатима сама придет к ней. А Фатима ждала, что первая придет Амира, и пока их пути не сошлись.

Раздался слабый стук в дверь, Амира воскликнула:

– Войдите.

Вошел Захария в армейской форме.

– Тебя ведь не взяли в армию! – изумленно воскликнула Амира.

Захария улыбнулся своей тихой улыбкой:

– А я попробовал снова. Я знал – отцу неприятно, что я не гожусь для армии. – Захария не стал объяснять, что за взятку можно и поступить на военную службу, и уклониться от нее.

– Я сделал это ради отца, умма, – грустно сказал он Амире. – Почему теперь отец всегда недоволен мной? Когда я был маленький, он был ласков со мной.

– Тюрьма меняет человека, Закки.

– Разве можно разлюбить своего сына?

– Он унаследовал эту манеру от своего отца – Али был строг с детьми и держал их на расстоянии. А ведь Ибрахим страдал от того, что отец был с ним холоден, а теперь заставляет страдать тебя. Прости ему, Закки! Отец будет гордиться тобой, и даже если он этого не покажет, помни, что это так.

– Омар приехал, благодарение Богу! – вскричала тетя Зубайда.

Когда вся семья Рашидов собралась вокруг двух молодых мужчин, восхищаясь будущими воинами Египта, Нефисса подошла к Ибрахиму и тихо сказала:

– Мне надо поговорить с тобой.

Ясмина, обнимавшая Омара, увидела, как они отходят в сторону, и забеспокоилась, но одернула себя. Откуда могла бы Нефисса узнать о Хассане? Но отец, выслушав сестру, подошел к Ясмине и позвал с собой ее, Амиру и Омара. Они прошли в комнату, где Ибрахим обычно принимал посетителей. Оказавшись в маленьком помещении лицом к лицу с Ибрахимом, Ясмина увидела в его чертах гнев и недоумение.

– Скажи мне, дочка, неужели это правда? – спросил он тихо.

– О чем ты ее спрашиваешь, Ибрахим? – вмешалась Амира.

Но он не сводил глаз с Ясмины, и губы его дрожали.

– Расскажи мне о ребенке, – потребовал он. Ясмина посмотрела на Нефиссу.

– Как вы узнали? Теперь вступился Омар:

– О чем это вы? Мама! Дядя! Ясмина подошла к отцу:

– Я объясню вам. Вы должны понять… Он отшатнулся от нее:

– Как ты могла? Ты понимаешь ли, что ты сделала, дочь?

– Я пошла к Хассану… – прошептала она, – я думала убедить его вычеркнуть наше имя из списков…

– Ты пошла к нему? – отозвался Ибрахим сдавленным голосом. – Добровольно? Ты не верила, что я сам смогу защитить себя и семью? Ты думала, что я рассчитывал на помощь женщины? Как ты смела вмешаться? И потом – ты предложила ему себя?

– Нет! Нет! Он взял меня силой, я боролась с гам, пыталась убежать!

– Это не имеет значения, Ясмина. Ты пришла к нему. Никто не заставлял тебя идти в дом Хассана аль-Сабира.

– Ибрахим! – вскричала Амира. – Что происходит?

– Боже мой! – простонал Омар – он все понял.

– О дитя! – прошептал Ибрахим. – Что же ты сделала? Лучше бы ты вонзила нож в мое сердце. Пойми – он победил меня. Ты подарила ему победу. Я обесчещен.

– Я хотела спасти нашу семью! – рыдала Ясмина. – Я не хотела обмануть тебя! – воскликнула она, обернувшись к Омару.

– Так ребенок не мой?

– Мне так жаль, Омар… – Ясмина повернулась к Нефиссе: – Как вы узнали? Камилия сказала вам?

– Что я нашел дома! – В глазах Омара стояли слезы. – Я даю тебе развод, – выкрикнул он с рыданием.

Ибрахим повернулся к ним спиной, закрыл лицо руками и сказал мертвенным голосом:

– Хассан поклялся, что унизит меня, и он это сделал. Я потерял свою честь. Имя Рашидов опозорено.

– Отец! – вскричала Ясмина. – Никто не знает об этом, Хассан никому не сказал.

– Услышать это от него было бы меньшим унижением. Он торжествует победу.

Ясмина подбежала к отцу:

– Никто не узнает, отец. Никто не узнает! Он отпрянул от нее:

– Я сам знаю. Я знаю – этого достаточно. – Ибрахим возвел глаза к потолку и прошептал: – Отец мой Али, что ты думаешь теперь обо мне? – И увидев взгляд Ясмины, твердо сказал: – В ночь, когда ты родилась, этот дом был обречен проклятью!

– Нет, отец!

– У меня больше нет дочери!

– Сын мой, – простонала Амира, – не проклинай ее! Но Ибрахим повернулся к Ясмине и ясным голосом произнес:

– С этого момента ты харрам, отверженная. Ты изгнана из семьи, твое имя не прозвучит больше в нашем доме. Ты для нас умерла.

 

ГЛАВА 5

Ясмина и Элис ждали посадки на последний самолет, отправляющийся в Лондон. Никто из семьи, кроме матери, не провожал Ясмину. Три недели она ни с кем не общалась. Когда отец предал ее проклятию и объявил мертвой, у нее начались роды. Элис и Захария отвезли ее в больницу. Восемь часов спустя Ясмина очнулась от анестезии, и Элис со слезами сообщила ей, что ребенок родился неживой – к счастью, потому что при родах были повреждения и он рос бы калекой.

Ясмина прожила эти три недели в каком-то оцепенении, но в аэропорту она почувствовала, как острая боль охватывает сердце. Мухаммед оставался с отцом, новорожденный был потерян.

Элис протянула ей паспорт и билеты:

– Надвигается война, дорогая, хорошо, что ты улетаешь в Англию. Потом выезд закроют, и ты осталась бы здесь, как в ловушке. Родные побоялись бы помогать тебе, а в Англии о тебе позаботится тетя Пенелопа.

– Как я оставлю сына? – пожаловалась Ясмина, прекрасно понимая, что жалобы бессмысленны. Омар никогда не вернет ей мальчика. Но мысль о сыне не оставляла ее.

– Ты остаешься здесь, – она гладила руку матери, – отец не пустил тебя со мной, но, может быть, это к лучшему. Напоминай обо мне Мухаммеду, показывай мою фотографию, говори ему обо мне.

«Да, – подумала Элис, – я позабочусь о внуке, маленьком Мухаммеде… И о новорожденной девочке – она не умерла при родах, лежит в колыбели на улице Райских Дев. Два ребенка, лишенных матери…»

– Мне больно потерять сына, – сказала Ясмина, – так же больно потерять отца, который проклял меня, и сестру, которая предала меня.

– Ты уезжаешь, ты спасешься, Ясмина, – прошептала Элис. – Когда-то я уже хотела увезти тебя из Египта – ты была еще ребенком. Я тогда почувствовала, что Египет губителен для меня. Моя душа здесь не укоренилась, и твоя тоже. Ты спасешься в Англии.

Элис порывисто обняла дочь.

«Прости меня, дорогая, что солгала тебе, – думала она. – Твоя девочка не родилась мертвой, если б ты узнала это, у тебя не нашлось бы сил уехать и ты бы погибла. Проклятый Хассан аль-Сабир, погубивший ее брата, хотел погубить ее дочь. Но дочь ее спасется!»

– Я буду писать тебе о Мухаммеде, и он не забудет тебя! – пообещала она, сжимая руку дочери.

Ясмина не отрывала взгляда от лица матери:

– Я, наверное, не скоро увижу тебя, мама, я не вернусь в Египет. Здесь я проклята, я мертвая. Но я найду в себе силы, чтобы начать новую жизнь, никогда больше не стану жертвой. Моя жизнь обретет смысл, и ты будешь гордиться мной, когда мы увидимся.

Ясмина поднялась в самолет и устало опустилась в кресло. От прилива молока горела ее грудь, к которой никогда не прильнет изуродованный в тяжелых родах ребенок, и ее бессильно опущенные руки никогда не сожмут его жалкое тельце. Откинув голову на спинку кресла и проваливаясь в сон, Ясмина подумала: «Так умирают».

Она уже спала, когда мужчина в соседнем кресле достал из кармана газету и прочитал напечатанное большими буквами на первой странице сообщение: «Объединенная Арабская Республика мобилизует 100 000 резервных войск». И ниже, под портретом красивого мужчины, более мелким шрифтом: «Убит Хассан аль-Сабир, помощник министра обороны».