Дело вопиющей несправедливости
Даже не знаю, ввязалась бы я в эту историю, если бы вопилки тогда уже сертифицировали. Скорее всего, списала бы на мифический 0,00000001 процент ошибки и успокоилась. Но профессор Лонг привез вопилки еще ДО их сертификации, потому что на экспертные новинки он реагировал, как ребенок на красный леденец.
И вот, благодаря профессору я в тот октябрьский вечер стояла перед вдовой Колина Дэя и мямлила что-то оправдательное. Мы уже второй день затягивали выдачу тела ее мужа, отказывая под разными предлогами. Я монотонно повторяла «приношу свои извинения», «необходимо было завершить все исследования» и «завтра утром».
Общение с родственниками всегда брал на себя Эндрюс, мой помощник, но в этот раз я очень некстати послала его в кафе за пончиками. Еще несколько раз я повторила волшебное слово «завтра», и миссис Дэй наконец удалилась, гневно цокая по кафелю каблучками черных туфель. Я облегченно вздохнула ей вслед. Очень красивая и холеная женщина, а я особенно неуютно чувствую себя в обществе красивых людей.
И не люблю лгать.
Чтобы проверить кристаллы в действии, Лонг решил сделать выборку – как он просил, хотя бы десять экземпляров. Восьмым оказался Колин Дэй, владелец лучшего в этом городке ресторана американо-итальянской кухни.
Дэй был персоной заметной, и возмущение его вдовы могло привести ко вполне реальным последствиям для всего отдела – но фанатичная любовь профессора Лонга к техническим новшествам временно перевесила все остальные соображения.
…Когда по ушам ударил вой и скрежет, я не удивилась – хоть насильственная смерть в Танвиче большая редкость, позавчера к нам поступил маргинал с колото-резаными, скончавшийся от обширной кровопотери.
Но, когда я убрала кристалл Джона Доу, вой слегка затих, но не пропал… и я неохотно повернулась к столу номер десять, на котором покоилась бренная оболочка Колина Дэя. Его кристалл продолжал вопить, заметно подрагивая.
Поставив кристаллы на изоляционную пластину, я застыла возле тела Дэя в глубокой задумчивости. Причиной его смерти была настолько очевидная внезапная коронарная смерть, с острой ишемией миокарда и пережатыми атеросклеротическими бляшками коронарными артериями, что хоть бери картинкой в учебник. Из странностей – только на удивление плохое состояние зубов.
Довольно быстро я методом исключения вернулась к своей первой мысли об отравлении. Токсикологию я знала как свои пять пальцев с обкусанными ногтями.
Стоя над телом Дэя, мысленно я вычеркивала один вариант за другим, и даже идея про яд уже не устраивала меня, почему-то казалась неправильным, слишком простым объяснением.
…Эндрюса я давно отпустила, а сама я закончила глубоко за полночь, и вся работа была проделала впустую. Я не обнаружила не только яда, но и возможного пути его введения. А отрицательный результат – не результат, если приходится сообщить о нем начальству.
– Так вы ничего не обнаружили? – переспросил Лонг на следующее утро, когда я пришла к нему с докладом.
– Ничего, – неохотно призналась я. – Но ведь кристалл не впустую вопил?
На лице профессора отразилась напряженная работа мысли.
– Кристаллы на самом деле еще не сертифицированы, – наконец задумчиво и словно бы в сторону выдал он. Я поняла, куда он клонит – если они не сертифицированы, значит, результаты исследования словно бы не существуют, во всяком случае, суд их не примет. Все логично и правильно, к тому же, избавляет от лишней работы.
– И вам совсем не интересно?
– Интересно? – Лонг эффектно поднял одну густую бровь и опустил уголок рта. – Элис, мне было бы очень интересно, будь это лабораторным результатом.
Исчерпывающе.
Вышагивая по коридору, я почти физически ощущала, как – в первый раз за год в Танвиче! – радостно пробуждается мой личный бес противоречия. И я помню, что было в прошлый раз, когда я пыталась не обращать на него внимания – шрамы до сих пор зудят.
Естественная неестественная смерть, чтоб ее четыре раза с переподвывертом.
И как искать разгадку?
…Остывший кофе навел меня на идею, которая понравилась своей абсурдной логичностью. Если нельзя выделить яд в теле жертвы, то можно узнать, что это было за вещество, от убийцы. Как абстракция идея хороша, но на практике…
И тут я вспомнила про Пейдж.
Пейдж Симмонс – репортер местной газеты и кулинар-кондитер по первому образованию. В ней действительно есть нечто уютное, сдобное: белая, как сливки, кожа, глаза цвета молочного шоколада и пышный бюст. Возможно, она и перенесла, как журналист, на профессиональную основу свою любовь к сплетням, но даже сплетничает Пейдж на удивление беззлобно. А еще мне очень понравилось ее поведение в тот день, когда она прибыла для интервью о деле Клары Торнуайт, которое профессор Лонг дал очень охотно, а я – по его приказу. Взглянув на меня, она сразу отослала фотографа, стараясь проделать это как можно незаметней.
Подругами мы так и не стали, – у меня вообще нет друзей, – но она единственная, кто время от времени сподвигает меня на какую-то социальную активность вроде похода в фильм или на выставку.
Я набрала номер Пейдж и пригласила ее в кофейню; она охотно согласилась.
…Когда я вошла в «Зерно радости», Пейдж уже сидела там за зеленым, отделанным под нефрит столиком. Яблочный пирог пока оставался нетронутым, значит, она опередила меня всего на пару минут.
Сперва я довольно долго убеждала Пейдж, что ничего со мной не случилось, просто захотелось отвлечься. Тяжелый рабочий день, капризы начальства, визит миссис Дэй… Тут я довольно ловко перескочила на личность безвременно усопшего Дэя.
Сын обеспеченных родителей, потерявших свое состояние во время Депрессии, он был вынужден был бросить учебу, зарабатывал на жизнь посудомойщиком, почтальоном, официантом… Пытался продавать свои идеи по оптимизации всего, с чем сталкивался, от почтовых перевозок до работы кассовых аппаратов, но никто не принимал его изобретения всерьез. Тогда Дэй занялся уличной торговлей, таскал по докам передвижную печку с горячей картошкой и скудным набором соусов. Усовершенствовал конструкцию печки, сделал ее более легкой, мобильной и дольше сохраняющей жар, скопил деньги на еще одну…и так далее. Очередная история человека, который сделал себя сам.
Действительно, даже я покупала на улицы бумажные, чуть замасленные пакеты у людей в желто-черной униформе. Со временем у Дэя появились последователи, они же конкуренты, но Дэй долгое время оставался «первым среди лучших», как гласил девиз на пакетах с картошкой; а потом, на пороге пятидесятилетия, он вдруг выкупил дом родителей в неказистом портовом Танвиче, продал «Горячую картошку» со всей кожурой, женился на секретарше, переехал и открыл здесь «Флоренцию». Шеф-поваром для своего ресторана он выписал настоящего итальянца Аймона Маркато.
– У них что-то не сложилось, – Пейдж нарочито понизила голос и достала сигаретку с запахом ванили. – Препирались в его кабинете каждый день. Маркато сейчас официально в отпуске, но, говорят, он и не вернется.
– Жаль, если ресторан потеряет класс. Ты ведь там постоянный посетитель?
– Скорее с черного хода, чем с парадного, – хмыкнула Пейдж. – На большее моих доходов не хватит.
Я удивилась, что там должны быть за блюда – позолоченные, что ли? – от пищи мысль перешла к зубам, и я вспомнила, в каком запущенном состоянии были челюсти Дэя.
– Ты не знаешь, Дэй следил за своим здоровьем?
– А у него даже страховки не было, – с удовольствием сообщила Пейдж.
– Почему? – неподдельно удивилась я.
– Я слышала, что, когда он еще был студентом, его чуть не угробили во время какой-то простенькой операции, с тех пор он врачам не доверял. Называл, гм, шарлатанами и кровососами.
Принадлежа сама к этой подозрительной, с точки зрения покойного, профессии, я только неопределенно качнула головой.
– Хотя на благотворительность щедро жертвовал, – поторопилась добавить Пейдж. – На новый томограф большую часть суммы он дал. Еще крытый плавательный бассейн недавно построил – может, слышала? Дэй собственной персоной прыгал с вышки на открытии. И содержал школьную команду по регби.
– Томограф? Это когда в нашей больнице была вечерника за полночь?
Про бассейн и команду регби я, конечно, ничего не слышала; а вот про такой шикарный подарок, как инфракрасно-ауриметический томограф, конечно, узнала в тот же день, хотя имя мецената напрочь вылетело из головы. Отличная штука, очень простая в обращении: становишься в обруч, как витрувианский человек, расставив руки и ноги, и аппарат за минуту сканирует выбранный орган. К тому же, после обследования наблюдается бодрость тела и ясность сознания за счет детоксикации, плюс эрекция у мужчин.
– Ага, пригласили всех спонсоров, плюс журналисты – я там тоже была, но не до конца вечера. В конце остались только спонсоры и ваш главврач, и еще ходили слухи о толпе стриптизерш в костюмах медсестричек.
– Господи, откуда стриптизерш-то в Танвиче взяли? – невольно рассмеялась я.
– Не в Танвиче. Их из Черити доставили, на вертолете санавиации, – невозмутимо ответила Пейдж.
…Мы вернулись к покойному, и я со слов Пейдж выяснила, что Колин Дэй за прожитые в Танвиче три года попытался стать для городка чем-то вроде Санта-Клауса; а вот его жена категорически не желала вписываться в местное высшее общество и выделялась на ярмарках домашней выпечки парижскими платьями, расшитыми жемчугом туфельками и бриллиантовыми сережками.
– Ей здесь не скучно?
– Она занимается самосовершенствованием: ходит на мастер-классы по витражной росписи и бальным танцам…
– То есть безумно скучно, – подытожила я.
– Кстати, – вдруг оживилась Пейдж. – Она должна быть где-то здесь.
– Кто? Миссис Дэй?
– Нет, – Пейдж встала и подошла к единственному стеллажу, благодаря которому эта кофейня гордо называлась «книжной», и вытащила оттуда тоненький томик в аляповатой суперобложке. – Вот! Его автобиография, которую написал Чайлд.
– Он нанял Таланта?
– Ага, поэтому читать интересно. У тебя есть что оставить на замену?
– Разве что «Судебную токсикологию».
– Ладно, оставлю Гарднера, я его все равно уже дочитала.
* * *
Дэй напрасно последовал привычке местного скороспелого бомонда покупать самое лучшее, невзирая на цену. Нет, Чайльд действительно написал увлекательную, почти детективную историю успеха вопреки всему. Яркими, энергичными мазками нарисовал портрет сильной личности. А еще – жадного, самовлюбленного эгоиста, не признающего ничьих заслуг, кроме своих собственных. Это достаточно ясно читалось между строк.
А мои размышления по поводу истинной причины его смерти снова и снова заканчивались тупиком.
Вопилки, которые, – как я тогда думала, – не могут ошибиться, свидетельствовали об убийстве. Состояние тела – о смерти по естественным причинам.
И как это совместить?
Естественная неестественная смерть.
Я вспомнила про содержимое его карманов. Ключи, два талисмана, мелкие купюры, и блистер «Клинкоцила» – легкого стимулятора нервной и сердечно-сосудистой системы; комплекс витаминов, гуарана и кофеин в микродозах. Выписано неделю назад. Даже пей он пузырек в день, это не успело бы стать причиной инфаркта. Уже дома, выключив свет и глядя на подступающий к окну туман, я засомневалась, что мне делать дальше, не стоит ли вообще плюнуть на эту естественную неестественную смерть, как это сделал профессор. Но любопытство, самое сильное чувство из моего небогатого набора эмоций, никак не хотело оставить меня в покое.
Те публичные ссоры супругов, о которых рассказала мне Пейдж, отсутствие Хелен Дэй тогда, когда она должна была присутствовать, – это что, легкое марево недовольства, как в любом браке, или дым полыхавшего вовсю пожара ненависти?
И тут я вспомнила про «Клинкоцил». Каким бы он ни был безобидным, в последнее время он вошел в список рецептурных препаратов. Значит, врач в окружении Дэя все-таки имелся. Мне уже не терпелось вернуться на работу и посмотреть, есть ли в портмоне Дэя бланк с рецептом, а на нем подпись и печать… Я строила предположения и злилась на то, как медленно тянется время, пока не заснула одновременно с рассветом.
Утром миссис Дэй подписывала необходимые бумаги у меня в кабинете. Она выглядела, как и полагается скорбящей вдове – вся в черном, с распухшими веками и носом.
– Примите мои соболезнования. Вы знали, что у вашего супруга было больное сердце?
– Нет, всхлипнула она. – Никто не знал… если бы он не боялся так врачей. Если бы у него была страховка… Он никогда не жаловался…
– И не принимал никаких препаратов?
– Он все лечил «Клинкоцилом» – головную боль, простуду, одышку… Больше ничего не принимал.
Разгадка естественной неестественной смерти оставалась такой же доступной, как вершина Джомолунгмы. К нашей задней двери уже подъехал черный фургон с неброской, но элегантной серебристой росписью. «Скорбь», лучшее бюро города, кто бы сомневался.
Надо будет прочесть некролог с отчетом о похоронах.
А сейчас – позвонить Брайану. Брайан – это экономный ипохондрик и местный эрсэсовец, работник санитарной службы. Занимается гигиеной питания.
Когда трепещущий Брайан примчался за результатами исследования (большинство моей аппаратуры вполне подходит для живых), я сообщила, не выпуская бланки из рук:
– Брайан, мне нужна твоя помощь.
– Да? – настороженно.
– Мне нужен список всех работников «Флоренции» вместе с уволенными за… за последние полгода, и адреса.
– Да? – на этот раз вышло скорее жалобно.
В итоге, с учетом позднего времени, мы договорились, что список он мне вышлет завтра с утра. Потом я сложила все бланки в стопку и стала перекладывать их справа налево, монотонно повторяя – «норма», «норма», «норма». Иногда мне кажется, что Брайан отыскивает в себе симптомы смертельных болезней только ради того, чтобы после обследования с новой силой почувствовать себя живым. Жаль, что этой радости ему хватает так ненадолго.
Стрелки часов приближались к семи, причин оставаться на работе не было.
* * *
Возле симпатичного особнячка в стиле модерн катастрофически не хватало мест для парковки. Окна первого этажа были задвинуты жалюзи, сквозь них пробивался свет и энергичная музыка – это занимался кружок латиноамериканских танцев. По витой, непривычно широкой лестнице я поднялась на второй этаж. Поколебавшись, я выбрала дверь с косо налепленным плакатом о фотовыставке в кафе «Сладкий куст».
Внутри за круглым столом, заваленным яркими лоскутками, кистями, открытыми банками, тюбиками и еще бог знает чем, сидел добрый десяток женщин. Они прилаживали к грампластинкам стразы и были на этом абсолютно сосредоточены. Навстречу мне поднялась женщина лет сорока, с пышным шелковым шарфом, на котором красовались то ли цветы, то ли кляксы, и дюжиной аляповатых браслетов от запястий до локтей.
– Добрый вечер, – улыбнулась она с точно отмеренной дозой дружелюбия. – Вы хотите записаться?
– Да я…собственно, только на разведку.
– Мы проводим пробные мастер-классы по батику, скрапбукингу, витражной росписи, акварели! У нас есть множество особых интересных курсов…Не все в этом мире, знаете ли, подвластно Талантам…
Понятно. Легкая фронда, обучение магии природы или гадание по кофе… Простой способ почесать свое тщеславие за ушком, поверить, что ты можешь в чем-то превзойти Талант. Интересно, сколько она за них берет? Впрочем, такая коммерция меня не интересует, им хватает совести и здравого смысла не лезть в целительство. Бывает намного хуже – мне приходилось видеть детей, жертв родительских предубеждений против Талантов. С декомпенсированным диабетом. На своем столе в прозекторской.
…Я записалась на роспись по шелку, сунула визитную карточку миссис Роу в свой переполненный рюкзак, и, уже прощаясь, спросила:
– А..гмм… подруга мне говорила, что к вам на занятия ходит миссис Дэй?
На круглом лице миссис Роу промелькнуло раздражение, но она овладела собой и с прежней улыбкой ответила:
– К сожалению, миссис Дэй нас уже давно не посещает. Месяца три примерно. А почему вы спрашиваете?
– Гммм… Мне не хотелось бы с ней столкнуться, – туманно объяснила я и поскорее ретировалась.
Но далеко я не ушла. На первом этаже как раз закончился сеанс пыток джайвом; я поймала энергичную девушку в розовом трико, и после разговоров о пользе бальных танцев задала тот же вопрос. Ответ был аналогичным: да, Хелен Дэй купила абонемент, занималась, но уже месяца три как бросила. Я поблагодарила и наконец вышла на улицу. Отзанимавшихся мужья разбирали по машинам.
Два выхода, консьержа нет… интересно, ради чего миссис Дэй забросила занятия? И знал ли об этом мистер Дэй?
Я люблю такое время – осень, тонкий момент между сумерками и ночью, голые ветви черной тушью на темно-синем небе, круглые оранжевые головы фонарей, прохлада недавно прошедшего дождя. Пустые улицы. Одиночество.
Делать выводы из того, что я успела узнать, было еще рано, но я все-таки поздравила себя с относительно успешным началом.
Утром по дороге на работу я купила газету. Бедный продавец, которому приходится вставать еще раньше меня.
На первой странице, как и ожидалось, отчет о похоронах. Выдающийся гражданин … партиот нашего города… огромная потеря и прочее бла-бла-бла. Интересным мне показались два пункта. Первый – на общем фото рядом с безутешной вдовой стоял Джейсон Лейси, главный врач нашей центральной городской больницы. Не слишком близко, но на остальных фото можно было увидеть, что соболезнующие подходили и уходили, а Лейси оставался.
Второе – подробности его завещания, заключенные в еще несколько слезливо – хвалебных абзацев. Открытие отделения гемодиализа на базе городской больницы. Коллекционный корветт, расписанный Энди Уорхоллом – в местный музей. (Если удастся найти помещение – осторожно уточнял корреспондент. Если нет, им, по-видимому, придется выставлять один капот). Дэй, сидя за рулем, махал читателям рукой с пятой страницы. Я припомнила, что несколько раз видела на светофорах эту машину, черно-радужную каплю нефти. Автомобиль кризиса среднего возраста. Пусть Талант и воплотил в ней сам дух Скорости – какой в этом смысл, если ездить по городишку с ограничением до тридцати миль в час, и забивать крошечный багажник продуктами из супермаркета?
Я глядела на снимок, сожалея, что не расспросила вчера парковщика. Если Дэй не стеснялся рассекать на такой инопланетной машине по городу, парковщик должен был запомнить, перестал он заезжать за женой три месяца назад или нет.
А я сегодня работала на городскую больницу, то есть, по сути, на Джейсона Лейси. Ничего странного – преступность Танвича не в состоянии обеспечить меня нагрузкой, адекватной зарплате, так что я основном выполняла работу больничного патологоанатома, а не судмедэксперта.
Сегодня один алкоголик – хрустящая циррозная печень, кровотечение из расширенных вен пищевода – скончался прямо в карете скорой; тромбоэмболия легочной артерии у роженицы; кардиогенный отек легких у восьмидесятилетнего. Простые случаи, но я, не обращая внимания на удивленный взгляд Эндрюса, достала «вопилки». Лучше перестраховаться, из-за Дэя я немного потеряла уверенность в себе. Но на этот раз кристаллы промолчали, подтверждая мое заключение.
Лейси намного лучший администратор, чем врач; это не комплимент, так как врач из него более чем посредственный. Красивый мужчина и очень следит за собой, зубы одного цвета с накрахмаленным халатом, ногти отполированы, волосы всегда уложены и пышной волной поднимаются над загорелым лбом.
Когда я приехала сюда впервые, Лейси радушно приветствовал меня и устроил целую экскурсию по больнице – показывал свои владения. Еще пару следующих месяцев просто кивал и улыбался при случайных встречах, а потом неожиданно вызвал к себе на третий этаж. Оказалось, что его не устраивает процент расхождения между прижизненными диагнозами его врачей и моими посмертными. После третьей такой нотации я кротко предложила уволиться с должности патанатома, и он почти согласился.
Эта знаменательная беседа состоялась две недели назад, больше Лейси меня не вызывал, и я не испытывала желания к нему наведаться.
Эндрюс, как большинство людей, не выносит тишины и заполняет ее чем угодно. Я его не слушала, пока он не упомянул в одном предложении Дэя и Лейси.
– Прости, что?
– Жаль, что он тогда как раз уехал на конференцию… Скорая ехала десять минут, а они ведь соседи…
– Зато Дэй теперь точно не передумает насчет диализа, – проворчала я.
На лице Эндрюса отразилась сложная гамма чувств, но мне было не до его эмоционального состояния. Еще утром я обнаружила, что на рецепте с «Клинкоцилом» была личная печать и подпись Лейси.
Написав заключение по тромбоэмболии, я принялась рыться в ящиках стола: где-то там у меня долен был лежать буклет конференции. Еще один штрих к портрету – на конференцию ехал только Лейси, но все сотрудники должны быть в курсе. Однако конференцию проводили в Колорадо – слишком далеко, чтобы он успел отметиться, убить Дэя, вернуться и прочесть доклад. Черт. Я бы не расстроилась.
Я еще раз взглянула на снимки с похорон и отправила газету в корзину для бумаг.
Тут наконец-то раздался долгожданный звонок от Брайана.
Список оказался на удивление коротким, и Маркато среди них не было – впрочем, Пейдж ведь говорила, что формально он в отпуске… Всего два человека – мойщик посуды и официантка, уволенная два дня назад.
Аймон Маркато арендовал дом в одном из самых спокойных районов Танвича. Роскошный вид на море и две минуты ходьбы до набережной по мощеным тротуарам; среди домов попадаются настоящие архитектурные жемчужины в стиле модерн; на оконных решетках и стройных фонарях вьется кованая виноградная лоза.
Шум моря, как размеренное дыхание великана, каждый вечер от него поднимается туман, он превращает дома и прохожих в зыбкие призраки. Мое излюбленное место прогулок, когда я выбираюсь из дома – от книжного магазина до пристани и обратно.
Перед звонком, перед тем, как назвать себя чужим именем, я все-таки остановилась; но бес противоречия толкал и тянул за руку. Естественная неестественная смерть. Неужели тебе неинтересно? Может, он знает ответ?
И я набрала номер.
– Алло? – голос, как глоток хорошего коньяку – бархатистый и согревающий.
Я нервно перебрала приготовленные слова и одним махом выпалила их в трубку. Маркато помолчал… а затем назначил встречу сегодня, в половину пятого.
Хорошо, что работы сегодня было немного. Я даже успела зайти домой, пообедать. Расшвырять вещи по комнате. Почти всерьез собралась накраситься.
И все время задавалась вопросом – зачем я затеяла этот разговор? На что я рассчитываю? На признание в убийстве?
Но даже признание не шокировало бы меня так сильно, как тот, кто открыл мне дверь в половину пятого.
– Я Пейдж Симмонс из… – я забыла название, желудок кто-то сжал холодной ручонкой и принялся выкручивать, и вдруг…
Маркато смотрел, не отводя взгляд, но в этот не было вызова или наглости – просто он не мог не смотреть на меня. Я чувствовала его страх так же, как и свой собственный.
Конечно, мне и раньше приходилось сталкиваться с Талантами – но только сидя на заднем ряду в лекционной аудитории или пребывая в самом хвосте восхищенной свиты на обходе больных. И моя искра никогда, никогда на них не реагировала! Внутри завывала тревожная сирена. Что – то было очень неправильно!
. – Пейдж Симмонс, газета «Танвич Пост», – наконец сказала я. – Договаривалась с вами об интервью, я звонила сегодня.
– Да. Интервью, – глухо отозвался Маркато. – Пойдемте.
А я бы на его месте захлопнула дверь прямо перед моим носом; но Маркато все-таки сумел взять себя в руки.
Он провел меня на кухню, больше похожую на пульт управления космическим кораблем. Если бы не умопомрачительный запах, я бы даже не сразу заметила, что на плите что-то готовится.
Маркато подвинул мне стул – тяжелый, деревянный, с неудобной высокой спинкой, – а сам остался стоять, переводя взгляд с меня на плиту и обратно, словно не решаясь задержаться на чем-то одном. Если он сбрил шевелюру, добиваясь сходства с невероятно популярным Юлом Бриннером, то зря – бугристый череп и узкий лисий подбородок не оставили ему на это даже полшанса. Хорошо, что не красавчик, это выбило бы меня из колеи еще сильней, если такое вообще возможно.
– Давно вы переехали в наш город? – лучшее, что я смогла придумать для начала.
– Около полугода назад.
– И какое мнение у вас сложилось о Танвиче за эти полгода?
Маркато всерьез задумался, а я поняла, что не смогу выдержать полноценную имитацию интервью, как планировала. Талант – так близко – лучше бы я сидела дома и лупила по пальцам молотком!
– Но вы сейчас в отпуске?
– Да. Как видите, – он широким жестом обвел кухню, и я в первый раз обратила внимание, как много шрамов на его руках. Порезы и ожоги разной степени тяжести, начинаясь где-то от локтя, покрывали кожу все гуще, кисти – словно вытесанные из дерева неумелым учеником.
– Ходят слухи, что у вас с Дэем часто были ссоры?
– Понимаете, – медленно начал Маркато. – Мне бы не хотелось говорить о покойном плохо, но… он совершенно ничего не понимал в высокой кухне.
– Правда?
– Горячая картошка – это был его предел. Он требовал… – Маркато замолчал, отвернувшись к плите.
Что он требовал? – Преодолевая себя, я встала из-за стола, подошла как можно ближе к повару и уставилась на плиту.
– Что вы готовите? – я стояла близко, слишком близко, угнетая его самим фактом моего ущербного существования.
– Я немножко импровизирую.
То, что он помешивал в кастрюльке, и вправду выглядело как чистейшая импровизация, но аромат от этой загадочной черно-красной субстанции шел божественный.
– Так чего же от вас требовал Дэй? – еще на полшага к нему.
– Он хотел, чтобы я был аптекарем! – нервно рассмеялся он.
– Простите?
– Ему везде мерещился перерасход продуктов, необоснованные траты, он отмерял каждую специю по грамму, считал каждую каплю масла на сковороде! – горячо сказал Маркато.
– И он вас уволил.
– Нет. Это я сказал, что увольняюсь, – неожиданно спокойно ответил повар.
– И Дэй пошел вам навстречу?
– Совсем наоборот. Он отказался меня уволить.
– Отказался? – как попугай повторила я.
– Когда Дэй убедился, что я серьезен, он предложил мне другой вариант. Сказал, чтобы я нашел замену себе во «Флоренцию», а сам остался бы в Танвиче и писал книгу рецептов итальянской кухни для американских домохозяек.
– И вы согласились?
– Каждый повар мечтает о своей книге! А Дэй к тому же предложил мне очень выгодные условия. И сразу, как только я нашел для его заведения нового шефа, мы с Дэем заключили контракт на мою будущую книгу… Но я не ожидал, что сидеть и работать над книгой будет настолько скучно, – вдруг признался Маркато. – Можно задать вам вопрос?
– После всех моих? Конечно, – я улыбнулась как можно шире.
– Что с вами случилось? – я буквально кожей прочувствовала, как в Маркато темной волной снова колыхнулся страх.
– Не знаю, это случилось очень давно.
– Насколько давно? – любопытство и страх вместе.
– Я еще не родилась, – сухо пояснила я. – Могу предположить алкоголизм одного или обоих родителей.
– Только предположить? – осторожно уточнил он.
– Спросить все равно не могу, – пожала я плечами. Пусть думает, что хочет.
– А когда выйдет статья? – Маркато бесцельно щелкал кухонной зажигалкой, ярко-синий огонек выскакивал из ее узкого медного горлышка и снова гас.
– Эээ… через месяц. Большое вам спасибо. Я, пожалуй, пойду.
Я встала, скрежетнув стулом по кафельным плиткам, и Маркато болезненно поморщился.
– Подождите… – вдруг сказал он, и я замерла.
– Да?
– Это же парадокс, если вы уйдете от повара голодной, – старательно рассмеялся он. – Я чувствую, вы проголодались. Может, поужинаете вместе со мной?
– Спасибо, но… мне пора домой, я тороплюсь.
И не двигается с места, наоборот, небрежно держит ладонь на ручке двери.
– Мне пора. Пропустите, пожалуйста.
– Извините. Да, я действительно задерживаю вас, извините…
– Задерживаете, – кивнула я. Спину выпрямить, дрожащие колени прикрыть сумкой.
– Но я бы хотел еще с вами поговорить, – признался Маркато.
– Вы Талант, а я нет, – надеюсь, это прозвучало без зависти. Как сухая констатация фактов. Интерес к патологии.
– Мне и правда пора… – я осторожно подошла к выходу.
– Может быть, вы придете еще как-нибудь?
– Да, хорошо. Непременно.
Несколько шагов до прихожей – Маркато, как любезный хозяин, проводил меня к двери – и вот я уже на улице. Можно перевести дух. В ворот моего свитера впитались головокружительные ароматы, царящие на кухне у Маркато. Интересно, почему он так панически боится потерять свой Талант? Насколько я знаю, в зрелом возрасте для этого есть только один надежный способ: но наркоман он или просто невротик, меня это уже не касается.
А я оставила свой любимый зонт у него в прихожей – пусть остается, как искупительная жертва всемогущему Случаю. Возвращаться за ним я точно не собираюсь.
А на следующие утро работа подбросила мне столько неприятных сюрпризов, что я забыла обо всем, кроме нее. Заболел Эндрюс. Сломался второй фотометр. И заместитель Лейси опять навязал мне мартышкину работу.
Думать, что патологоанатом для живых бесполезен – значит глубоко заблуждаться. Например, пациент уже на столе, брюшная полость открыта, и срез опухоли несут в мой подвал, чтобы я определила – доброкачественная или злокачественная. Ждет хирург, ждет анестезиолог, и больной под наркозом тоже ждет – от моего вердикта зависит весь ход операции и объем удаляемых тканей.
Но сегодня я собиралась отстоять свое право делать нужную работу. Я знала, что стоит мне растеряться, недостаточно твердо стоять на своем, как Дэвис немедленно повернет разговор так, что я буду выглядеть лентяйкой, не желающей выполнять свои прямые обязанности.
И как только я дошла до боевой точки кипения, как выяснилось, что еще и рентген не нашел лучшего времени, чтоб выйти из строя: пришлось вызывать и ждать специалиста по обслуживанию медтехники.
Прибыл специалист весьма не в духе.
– Врачам нельзя доверять технику! – поздоровался он, и продолжал развивать эту тему все время, пока копался во внутренностях аппарата.
Я крутилась рядом, ожидая, пока Флауэрс поставит диагноз. Наконец он распрямился.
– Здесь у вас…
Меня обдало потоком узкоспециальных терминов.
– Но вы можете это починить? – это было все, что меня интересовало.
– Кончено, – словно бы даже оскорбился техник. – Уж если я с томографом справился…
– А что, его кто-то уже сломал? – заинтересовалась я.
– Нет, просто включали без меня, – угрюмо произнес Флауэрс. – И чуть не сломали! – Если кто-то знает только про две кнопки в аппарате, то, по крайней мере, не надо бить по ним кулаком!
– А кто… – начала я, но Флауэрс вдруг замкнулся, показывая мне, что не настроен развивать эту тему.
Решив устроить себе маленький отдых перед разговором с Дэвисом, я включила кофеварку и села писать заключения. Работа несложная, и я сама не заметила, как погрузилась в раздумья по поводу вчерашней встречи. Стоило вспомнить перекрытый выход и любопытство, с которым он рассматривал мое лицо, как в горле пересыхало, и я снова поражалась собственному упрямству и безрассудству.
И тут у меня в голове словно вспыхнула спичка.
Девушка, уволенная на следующий день после смерти Дэя! Надо полагать, что уволила ее миссис Дэй? Если непосредственно перед похоронами у вдовы не нашлось другого занятия, то здесь должно быть что-то очень личное, а самый банальный ответ обычно самый правильный.
Оставалось придумать предлог для визита. Подсказкой мне стала сама дата увольнения.
… Норма Мортенсон жила в многоэтажном доме на окраине Танвича. Звонок возле ее двери висел, как полувыбитый глаз, на ниточке провода, стены расписаны ругательствами и любовными признаниями, а на сером коврике и дальше по коридору валяются золотистые и алые кружочки конфетти.
Звонить пришлось долго, хотя хлипкая дверь не мешала слышать, как пронзительное дребезжанье разносится по всей квартире. Наконец я услышала громкое хрипловатое «Иду!».
Дверь открылась, на меня с порога недовольно смотрела русоволосая девушка лет двадцати, пальцами пытаясь распрямить слежавшуюся прическу и убрать конфетти из растрепанной шевелюры. Симпатичное личико, хотя круги под глазами и напухшие веки никого не красят; и фигура суккуба, на которой даже махровый халат смотрелся как маленькое черное платье.
– Вы кто? – она скользнула взглядом по моему лицу, не задерживаясь, и снова вернулась к вычесыванию конфетти.
– Я… новый помощник бухгалтера, занимаюсь «Флоренцией». Судя по нашим ведомостям (я взмахнула бумагами, молясь, чтобы она не взглянула на них слишком пристально), – ресторан не выплатил вам премию.
– Премию? – удивилась девушка и наконец отступила в сторону. – А сколько?
– Пятьдесят долларов, – скромно ответила я.
– Заходите, – Норма улыбнулась, сверкнув белыми зубами. – У меня тут небольшой бардак…
Ага, или маленький – в масштабах вселенной, – хаос. Сплющенные банки из-под пива, наполовину сдутые шарики в пластиковых тарелках, вездесущее конфетти на вытертом ворсе дорожки.
– Вчера праздновали? – я постаралась, чтобы мой голос звучал нейтрально.
– Ага, – Норма привела мня в гостиную, где из обстановки был только диван и заваленный журналами столик. В углу комнаты блестел застежками чемодан цвета кофе с молоком, а рядом приткнулась небольшая элегантная сумка.
– Праздновали… мой отъезд из этой дыры!
– Переезжаете? Нашли новую работу?
– Да! Угадай, какую? – вытащив из-под журналов помятую пачку, Норма закурила. Зажигалка у нее была почти такая, как в доме у Маркато, даже с обрывком медной цепочки, которой она некогда крепилась к плите.
– Будешь?
– Спасибо, я лучше свои. Так что за работа?
– Нью-Йорк. Студия Эдисона. Я буду дублершей у самой Джин Харлоу!
Норма вскочила с дивана и кокетливо повернулась вокруг своей оси – как балеринка в музыкальной шкатулке, – предлагая мне оценить сходство. Если бы я еще помнила, кто такая эта Джин…Кажется, актриса или певица. Нет, точно актриса, у певиц ведь дублерш не бывает.
– То есть во «Флоренцию» вы возвращаться не собираетесь.
– Вернуться в «Флоренцию»? Ты что, шутишь? Да что я там хорошего видела? Кстати, где мне нужно расписаться за премию?
Положив купюру в сумочку, вытащенную из-под засаленных диванных подушек, Норма усмехнулась:
– Последний привет от дорогуши Колли. На дорожку.
– Дорогуши Колли?
– Да ладно тебе, не притворяйся, – хохотнула она. – Не может быть, что тебе еще не рассказали, что Колли любил со мной работать в ночную смену.
– Кстати, – вдруг забеспокоилась она. – У тебя неприятностей не будет, что ты мне эти деньги отдала?
– А почему у меня должны быть неприятности? Я расчетную ведомость три раза проверила.
– Ну да, ну да. Только твоя новая хозяйка если и выпишет мне премию, то оплачивать ее будет пинками под задницу. Ты лучше возьми их обратно, у меня на дорогу хватит.
Норма начала копаться в сумочке, я запротестовала, и она дала себя уговорить.
– Слушай, кофе хочется после вчерашнего просто адски, – наморщив лоб, сказала она. – А ты выпьешь чашечку?
… Поговорить Норма любила, в помощи собеседника не нуждалась.
– Жаль, что Колли не успел развестись со своей ведьмой!
– А он говорил, что разведется?
– И не один раз, – хмыкнула Норма. – Да он не только говорил, он уже и своего адвоката вроде как озадачил…
– А потом он собирался жениться на тебе?
– Нет, – твердо ответила Норма. – Зачем? А если бы и собирался, я бы ему отказала.
– Отказала бы? – я посмотрела гору посуды в покосившейся раковине, отстающие от стен обои и крошечное окошко, выходящее аккурат на стену противоположного дома.
– Я ведь не дура, – неожиданно горько сказала Норма. – Хотя похожа. Я знаю, что если закрыть что-то крышкой, то оно будет или киснуть, или гнить. А Колли был собственник высшей пробы, я бы сдохла с ним от тоски в этом городишке. И никаких съемок, куда там. Его жена не может работать, тем более – актрисой.
– А почему он хотел развестись с женой? Вдруг понял, что не сошлись характерами?
– Нет, не только. Хотя в основном ты угадала – ее этот городок совсем не устраивал, она хотела вернуться в Филадельфию, а ему здесь очень даже нравилось быть первой шишкой на ровном месте. Ну… а еще Колли в последнее время стало казаться, что в их семье не только он налево прогуливается. Может, обычная паранойя. Ну, ты понимаешь – чем больше он сам налево скачет, тем больше жену подозревает. Ему кажется, что если он, такой хороший, не удержался, то никто не удержится. Но это так, больше последняя капля, чем главная причина.
– К кому она бегает, не говорил?
– Нет.
Больше Норма мне ничего не могла или не захотела рассказать. Я вполне искренне пожелала ей удачи в Большом Яблоке и попрощалась.
Значит, Колину Дэю казалось, что его жена ему изменяет? Моя голова трескучей болью в висках намекнула, что не стоит из нее сейчас выдавливать какие-либо идеи.
Я просто шла под дождем домой, и лучшее, что я сумела сделать, вернувшись – это наполнить ванну и забраться туда, тихо и медленно заполняя теплом упадок сил после такого долгого общения.
Даже внутренний монолог, постоянно гудящий в голове, сейчас затих.
Но уже на остановке я вспомнила, что у меня дома ни грамма кофе, а сыр в холодильнике, хоть и с плесенью, но не имеет никакого отношения к рокфору.
В супермаркете «Элит» продавался настолько хороший кофе, что ради него я готова была терпеть подозрительные взгляды охраны, льющуюся из динамиков классику и сварливых уборщиц.
Переводя взгляд от «Мундо нуово» на «Мексика марагоджип», я вдруг заметила рядом с собой миссис Дэй в кокетливом черно-белом пальто с пышным воротником.
Поставив темно-зеленую бутыль шампанского в корзину, миссис Дэй развернулась и покатила корзинку прямо к кассе, а я осторожно последовала за ней. Днем в «Элите» можно услышать эхо своих шагов, и работает только одна касса, но к вечеру зал становится более людным, и меня с миссис Дэй в очереди разделяло еще два покупателя.
Она сухо кивнула на лучезарное «Добрый вечер» кассирши и предъявила ей серебристую пластинку постоянного клиента. Обручальное кольцо еще сидело у нее безымянном пальце, и россыпь бриллиантиков на белом золоте или платине слегка искрилась.
Шампанское… не слишком ли праздничный напиток для вдовы?
* * *
На следующий день необходимость поговорить с Дэвисом не только никуда не делась, но еще и обострилась; вдобавок Эндрюс продолжал лихорадить у себя дома, оставив всю бумажную работу на меня.
К Дэвису я шла в самом боевом настроении.
У них с Лейси – общий предбанник для кабинетов, в котором за массивной стойкой, более уместной в баре, сидит полированная перигидрольная блондинка Гвенда. Двери и размеры поблескивающих табличек одинаковые, но вот скромная дверь туалета для Высшей Больничной Власти – рядом с кабинетом Дэвиса, как можно дальше от Лейси. Слишком хорошая акустика, наверно.
Есть одна причина, по которой я невольно симпатизирую Дэвису – это его лицемерие; или умение владеть собой, формулировка зависит от настроения. Он смотрит на меня так, словно в моей внешности нет ничего необычного, не отводя и не задерживая взгляд.
– Элис? Как удачно, что вы ко мне зашли!
– Правда?
Дэвис предпочел не заметить мой сарказм.
– У меня есть один очень интересный пациент, – начало он. – Я практически уверен, что это доброкачественная липома. Но меня смущают ее размеры…
И раз Дэвису было нужно, чтобы я поработала сверх обычного, он неохотно пошел мне навстречу в вопросе с назначениями. На стене его кабинета я заметила новую картину – один из срезов сердца на нашем новом томографе. Я бы сказала, что томограф работал в импрессионистической манере, смело используя палитру от темно-красного до синего; хотя, конечно, такое богатство красок объяснялось наличием патологии – у здорового сердца цветовая гамма куда более скудная.
– Не ваше, я надеюсь? – кивнула я на картину.
– Нет, конечно, – любезно улыбнулся Дэвис. – Хотя я тоже не удержался, сделал себе томограмму.
– Что-нибудь обнаружили?
– Ничего, кроме хорошего настроения.
– Да, редко когда побочные эффекты бывают такими положительными.
– Кстати, у меня для вас кое-что есть, – заговорщицки улыбнулся он и полез в ящик стола.
Очередной дурацкий сувенир. Дэвис как сорока тащил со своих конференций разнообразное барахло. Н его полках научную литературу отчаянно теснили фарфоровые колокольчики, проволочные деревья, кристаллы кварца и аметиста, гадательные шары и прочая дребедень.
– Вот! Уже пора готовится к Рождеству.
Он протягивал мне упакованный в прозрачную коробку темно-синий елочный шар с белым узором снежинок. Точно по экватору вилась надпись «Колорадо – самый снежный штат».
– Спасибо, красиво, – я осторожно взяла коробочку в руки. Более бесполезного подарка для меня просто не существовало.
– Это с последней конференции, да? – поинтересовалась я, уже собираясь уходить. – На которой Лейси про антигипоксанты доклад читал?
Дэвис вдруг замялся.
– Вообще-то, это я его читал, – наконец заявил он. – И с большим успехом.
– А Лейси просто стоял рядом?
– Да нет, его просто на конференции не было.
– Что?
– Сказал, что там для него слишком холодно, и я отправился один, – пожал плечами Дэвис. – А что такого? Мы этот доклад готовили вдвоем, и вообще-то я написал большую часть.
– А… ладно…
Я почти бегом спустилась в свой подвал с шариком в руках.
Чашку с кофе я поставила прямо на скомканный буклет конференции. От алиби Лейси не осталось и следа, но нужно ли ему это алиби? Только если у него есть мотив.
А мотивом Лейси могла быть только миссис Дэй. И деньги ее мужа.
Но как узнать, есть ли у миссис Дэй и Лейси что-то общее, помимо белого штакетника? Я представила себе совершенно комические картинки слежки с дерева, с биноклем, и невольно фыркнула. Я и по собственной квартире не могу пройти, не наткнувшись на стул.
Еще раз я задумалась про абсурдность затеянного мной расследования. Даже если я смогу доказать вину миссис Дэй и Лейси, что пока не более вероятно, чем высадка на Марс, мне это даст?
Но вопрос уже сам в себе содержал ответ.
Естественная неестественная смерть. Если я найду убийцу, я узнаю, как ему это удалось.
И тут я вспомнила карточку в тонких пальцах миссис Дэй, и отрывок недавно увиденного сюжета в новостях, в котором улыбающийся Лейси был первым донором в пункте переливания крови.
Значит, нужно идти в пункт переливания… Еще один выход в свет, не слишком много их за сегодня? Тем не менее, бросать дело на полдороге просто глупо, – напомнила я себе. И отправилась в пункт переливания крови, на ходу изобретая нужный мне предлог.
К счастью, дежурный врач не отказался выделить пару кубиков крови для калибровки приборов, а мое желание заполучить для этого кровь именно Лейси вызвало у него только понимающую улыбку. Во-первых, пункт открылся всего неделю назад, и кровь Лейси была одной из немногих, которую успели проверить полностью, во-вторых, что важно для калибровки, она принадлежала абсолютно здоровому человеку. В третьих… была какая-то справедливость в том, что именно кровь главврача должна послужить на благо больницы. Теперь мне нужно было создать идеальное «сигнальное» антитело, и времени на это у меня было всего четыре часа.
Я работала, не разгибаясь, пока не убедилась, что созданная мной сыворотка содержит антитела с идеальной специфичностью и чувствительностью к антигену Лейси. Что самое приятное – для взаимодействия не требовалось прямого контакта с кровью Лейси, достаточно было простого присутствия на расстоянии не менее трех метров. Я могла бы сделать это расстояние меньше, но не захотела.
Я осторожно запечатала кружок фильтровальной бумаги с каплей сыворотки в пакетик размером с почтовую марку и поспешила в «Элит». Вся моя надежда была на вечер пятницы, вечер свиданий – и на карточку постоянного покупателя у миссис Лейси.
Я крутилась возле парковки «Элита», пока не увидела выходящую из практичного темно-синего форда миссис Дэй. Стараясь дышать глубоко и ровно, я вошла следом за ней.
Настроение у миссис Дэй было отличное: об этом свидетельствовала легкая улыбка на ее лице, плавная походка, танцевальные развороты между стендами в такт музыке.
Маневрируя тележкой, я старалась подойти как можно ближе и в то же время на попасться ей на глаза. Наконец мне повезло – она взяла пакет и оставила тележку у весов, направляясь в овощной ряд.
Я тут же полезла в карман. К счастью, клей под тонкой корректорной лентой еще не высох, я быстро оторвала ее и, воровато оглянувшись, налепила пакетик на донышко бутылки кьянти. Тележки я постаралась поставить так, чтобы охране не было видно, в своей я копаюсь тележке или в чужой.
Все! Домой! Быстрей, быстрей, быстрей!
* * *
На свой собственный кухонный стол я вместо тарелки поставила планшетку для определения групп крови и пробирку с сывороткой. Остановилась, глядя на них, и вдруг поймала себя на том, что замерла над столом с зажженной спичкой в одной руке и сигаретой в другой. Выдохнула, выбросила обжегшую пальцы спичку, потушила сигарету… аккуратно набрала сыворотку и капнула в углубление планшетки.
Второй по сложности задачей после создания сыворотки было добиться, чтобы она, подчиняясь закону симпатической связи, оставалась единым целым с той каплей, что увезла миссис Дэй на дне бутылки.
Теперь оставалось только ждать, произойдет агглютинация или не произойдет, появится Лейси на расстоянии трех метров от этой бутылки вина или не появится.
Из какого-то суеверного опасения я не стала больше ничего ставить на стол, поужинала с тарелкой на коленях. Заставила себя выйти, открыть «Ланцет» и прочесть статью, в которой не поняла ровным счетом ничего, даже названия.
Вернулась на кухню, включила кофеварку – капля оставалась ровной и спокойной. Семь вечера. Полвосьмого. Восемь. Я заменила высохшую каплю в планшетке. Восемь двадцать. Восемь двадцать пять.
В без пяти девять я решила опять обновить сыворотку, и вдруг, когда я протянула к ней руку с капилляром, жидкость на планшетке словно вздрогнула.
Еще не веря своим глазам, я схватила планшетку и понесла ее поближе к лампе. Так и есть – произошла агглютинация, множество мелких хлопьев в капельке, словно ее сверху присыпали мукой. Я осторожно покачала планшетку, чуть размешивая каплю – вдруг эта агглютинация ложная? Но хлопья оставались, своим присутствием наглядно подтверждая тот факт, что Лейси сегодня пьет кьянти у миссис Дэй.
Я вытащила из пачки новую сигарету, нашарила на столе спички и зажгла ее, не отрывая взгляда от планшетки. Несколько глубоких затяжек, и я чуть успокоилась.
И вдруг я села, чуть не поперхнувшись дымом.
Отравление без отравления.
Естественная неестественная смерть. Теперь я знала, как.
К сожалению, поделиться своей радостью мне было не с кем.
* * *
На следующий день я в обеденный перерыв зашла к Флауэрсу и его томографу; а сразу после этой беседы позвонила Пейдж и предложила ей вечером встретиться у меня дома.
К ее приходу я слегка навела порядок: собрала книги со всех ровных поверхностей и вернула их обратно на полки. Пейдж приехала точно в срок, захватив с собой упаковку с сырным пирогом.
– А у тебя просторно, – заметала она, с любопытством осматривая спартанскую обстановку моей квартиры: два книжных шкафа, книжные полки лесенкой, журнальный столик, стул и диван.
– Люблю, когда много воздуха, – я уже вернулась из кухни с двумя чашками кофе с молоком. – Располагайся.
– Элис, ты сама на себя не похожа. У тебя что-то случилось? – Пейдж подтянула пепельницу к себе поближе.
– Нет, у меня все в порядке, просто… гмм… у меня есть хороший материал для того, чтобы ты написала статью. Убойный материал, – уточнила я.
– Правда? – я видела, что Пейдж заинтригована. – И о чем речь?
– Учти, на самом деле то, что я тебе расскажу, все равно придется смягчить.
– Почему?
– Потому что я хотела бы обвинить Лейси в убийстве, а придется всего лишь в некоторой халатности.
– Лейси?… – Пейдж оставила упаковку пирога в покое. – Убийство? Элис, ты не шутишь? И кого он убил?
– Он убил Колина Дэя.
– Дэя? Но… он умер от сердечно приступа, ты же сама вроде бы написала заключение? – растерялась Пейдж.
– Да. Это был сердечный приступ. И все-таки он его убил, хоть и не в одиночку.
– У него был сообщник?
– Сообщница. Миссис Дэй.
– Но… медленно начала Пейдж. – Как? Каким образом?
– Это и есть самое интересное.
И я рассказала ей всю историю, начиная с вопилок: а потом так, как она начиналась для Дэя.
Это было два месяца назад, вечеринка в честь покупки ауриметрического томографа. Все знали о его удивительных побочных эффектах, в частности, протрезвляющем; и, когда вечеринка зашла достаточно далеко, Лейси решил включить аппарат, чтобы уважаемые спонсоры могли на себе испробовать свой дар больнице. Меценатом, внесшим наибольшую лепту, был именно Дэй, который благодаря застарелой неприязни к врачам не проходил серьезного обследования с юношеских лет. Как говорила его жена, одышку он лечил «клинкоцилом», а компенсированная сердечная недостаточность может и не давать серьезных симптомов.
Расхрабрившись под влиянием выпитого, Дэй стал в рамку, получил свою порцию бодрости, свежести мыслей и прилива сил… а по другую строну Лейси, не веря своим глазам смотрел на экран, на артерии с атеросклерозом и рубцы микроинфарктов. Возможно, первым его порывом было поговорить с Дэем о состоянии его здоровья – завтра, на свежую голову.
Но у него была целая ночь на раздумья, и даже если он провел ее в одиночестве, он наверняка вспомнил жалобы своей любовницы на то, что ее муж собирается с ней развестись. Как бы она ни относилась к самому Дэю, она наверняка привыкла к тому уровню комфорта, который обеспечивали его деньги.
– И тут Лейси, зная о некоторых особенностях характера своего соседа, придумал план идеального убийства, – задумчиво сказала я. – Знаешь, я им даже восхищаюсь.
– Дженис, ты меня пугаешь! – нетерпеливо сказала Пейдж, и зажигалка в ее пальцах действительно вздрогнула. – Что еще за идеальное убийство?
– Убийство, которое невозможно доказать. И, если бы не вопилка, я бы даже не задумалась…
Я долго не могла сообразить, в чем дело. Исключила все, что могла, поняла, что это должен быть яд, и не смогла обнаружить даже следов в организме, ни единого намека. Потому что ядом стал его собственный адреналин.
– О чем ты?
– Я говорила с Маркато, его чудо-Талантом и… гххм, женщиной, которая его неплохо знала, и они оба говорили одно и то же – Дэй был собственник. А жена, несмотря на то, что он собрался с ней развестись, все еще входила в список особо ценного (хотя бы с точки зрения затрат на нее) – имущества.
И вот, вечером восемнадцатого октября, когда Дэй вернулся домой, жена не встретила его у порога. Она была в спальне, вместе с Лейси. Я не знаю, закончили они, только начали, или были в самом разгаре своего занятия, но Дэю в любом случае этого хватило. Адреналин так подхлестнул его сердце, что оно не выдержало. Дэй свалился с инфарктом. Надеюсь, он не успел понять, что именно с ним проделали.
Я замолчала и затянулась сигаретой – в горле от такой долгой речи першило.
– Красиво, – наконец задумчиво сказала Пейдж. – Но ведь недоказуемо, совершенно.
– Да, красиво. Наверное, самый приятный способ убийства за всю историю преступлений. Но – не совершенно. Убийство да, недоказуемо, а вот халатность – вполне.
В глазах у Пейдж вспыхнули огоньки интереса.
– Так расскажи, – потребовала она.
– Две вещи. Первая – Лейси точно знал про сердечную недостаточность Дэя. Свидетелей того, как Дэй стоял в томографе, можно найти массу; равно как и того, что включал томограф именно Лейси. В их числе и ваш редактор, наверное. А самое важное – есть запись в памяти самого томографа, с датой и результатом обследовании. Я на вскрытии описала сердце Дэя довольно точно, и сопоставить одно с другим будет не сложней, чем зубную карту.
– Допустим, но так ты докажешь только, что Лейси ЗНАЛ. Но не то, что он умолчал об этом. Дэй просто мог отказаться лечиться.
– Мог. Но в этом случае, зная о сердечной недостаточности Дэя, Лейси не он не стал бы продлевать рецепт на клинкоцил с кофеином – а он продлил его уже после вечеринки. Он готовил сердце Дэя к инфаркту, ясно? По отдельности томограф и рецепт ничего не значат…
– Но вместе – доказывают как минимум халатность, – подхватила Пейдж.
– Именно. Лейси, зная о состоянии сердца Дэя, продолжал прописывать ему энергетик. Об этом стоит упомянуть…где-нибудь в одной строке с результатами следующей аудиторской проверки больницы. Понимаешь?
– Да, – кивнула Пейдж. – Но, чего ты хочешь добиться этой статьей?
– Я всерьез рассчитываю, что репутация Лейси будет настолько подпорчена, что его больше уже никуда не возьмут на работу.
– И все? – разочарованно спросила Пейдж.
– А что еще? – пожала я плечами. – Остальное действительно не доказуемо. Я не могу обосновать, что Лейси проделал это с умыслом, а не благодаря странному приступу забывчивости. Хороший адвокат раскатает такое обвинение в лепешку.
А главное – Лонг запретил использовать вопилки в официальном заключении, пока они не сертифицированы.
– Но… – нахмурилась Пейдж, – даже если его уволят, он спокойно женится на Хелен Дэй. И что, будут они жить долго и счастливо, на деньги своей жертвы?
– Скорее, как пауки в банке, – хмыкнула я. – Не знаю, но мне кажется, что эта женщина не позволит присосаться к своим деньгам.
Пейдж помрачнела еще больше, мой ответ ей явно не понравился. Я пожала плечами и передала ей бланк томограммы, копию результатов вскрытия, выдержку из протокола, где упоминался рецепт на клинкоцил, с подписью и печатью Лейси, а также ксерокопия самого рецепта.
– Этого хватит, чтобы убедить редактора?
– Вполне. Я ведь тебе говорила, он давно недолюбливает Лейси.
Пейдж смотрела на меня выжидающе, но у меня было все. Тогда она одним глотком допила свой кофе, сгребла бумаги в сумочку и встала.
– Ну, тогда я пойду.
– Хорошо.
– Удачи, – вежливо пожелала я, закрывая дверь. Вернулась в спальню и рухнула на диван, довольно улыбаясь.
Наверное, если бы меня интересовала справедливость, я бы расстроилась таким исходом дела. Но больше всего меня интересовала загадка естественной неестественной смерти, на которую я нашла ответ – и потому была до чертиков довольна. Даже статья для Пейдж была, лишней тратой сил, но мне хотелось логически завершить эту историю – и увидеть результат своих усилий в газетах, конечно.
Некоторое время раздумывала над тем, стоит ли сообщать итоги своих изысканий Лонгу. Хотелось бы устроить ему сюрприз в виде статьи, но… Лонг сразу догадается, кто дал Пейдж информацию, и работать с ним после этого будет… сложно. Лучше предупредить его заранее… и тщательно продумать формулировки.
Вернувшись на свою кухоньку, я решила, что стоит в честь победы повозиться и раскочегарить кальян, зарядив его персиковым табаком.
Наблюдая за вьющимся вокруг меня причудливым сплетением теней и дыма, я снова вернулась мыслями к загадке этой смерти, и мысли неожиданно перескочили от убийц к их жертве.
Что я знала про Дэя?
На самом деле, не так уж мало. Это неплохой способ разобраться в другом человеке – узнать, за что его убили. Если бы он преодолел свой страх перед врачами, он бы не износил так свое сердце. Если бы он не был таким ревнителем своего имущества, он бы не впал в безумный гнев при виде измены женщины, которой он сам изменял и с которой собирался развестись. Если бы он не диктовал ей так навязчиво, что она должна делать, может, она бы и не задумалась про его убийство.
И вдруг я подумала, что у нас с Дэем есть нечто общее. Как ни странно, я не удивилась такому сопоставлению, словно эта мысль давно стояла на пороге, дожидаясь только удобного момента, чтоб зайти.
Вести дальше линию сопоставления стало совсем неуютно, и я попыталась избавиться от этой мысли, но она возвращалась вновь и вновь. Я уже не радовалась тому, что мое абсурдное расследование завершено, и жизнь возвращается в привычное русло.
Я вспоминала все, что мне пришлось проделать, чтобы узнать разгадку. Использовать свои немногочисленные связи. Почти шантажировать. Врать. Впустую тратить деньги. Беседовать с незнакомцами! Это было так на меня непохоже…
И мне это удалось.
Я махнула рукой, разогнав ароматный дым, и подошла к телефону, чтобы набрать номер Маркато и объяснить, почему его интервью никогда выйдет в «Танвич Пост». Потом задумалась и положила трубку на рычаг.
Повернулась к своей библиотеке научной литературы. Где-то там должны быть статьи о природе Таланта, которые до этих пор старательно избегала читать. Уж если сообщать плохие новости, то хотя бы не с пустыми руками, и, если Маркато не окажется банальным наркоманом, я попробую решить и эту загадку.