Роль, которую старина Джордж написал для придурка Сирила, умещалась на двух машинописных страницах, но безмозглый тупица, видимо, решил, что будет играть Гамлета, и зубрил её на разные лады с утра до вечера. Мне кажется, первые несколько дней он читал мне текст не менее двух десятков раз. Почему-то он вбил себе в голову, что я отношусь к нему с почтительным восхищением и готов поддержать его во всех начинаниях в любую минуту. Всё время думая о том, что скажет мне тётя Агата, и одновременно выслушивая по ночам излияния Сирила, я превратился в тень самого себя. Дживз продолжал держаться от меня, так сказать, на почтительно-вежливом расстоянии из-за лиловых носков. Такая обстановка кого угодно могла состарить в считанные дни, а о joie de vivre нечего было и думать.
Вскоре пришло письмо от тёти Агаты. Примерно на шести страницах она описывала чувства отца, когда тот узнал, что Сирил собирается стать актёром, и ещё на шести страницах вкратце излагала, что она скажет, подумает и сделает, если я не сберегу Сирила от дурного влияния театральных кругов, пока он находится в Америке. Письмо пришло днём, и, прочитав его, я ещё раз убедился, что послания тёти Агаты нельзя держать в секрете. Я находился в таком состоянии, что, не нажимая на кнопку звонка, бросился на кухню, хрипло призывая Дживза на помощь. Рывком открыв дверь, я неожиданно увидел, что попал на чаепитие. За столом сидели печальный тип, скорее всего камердинер, и мальчик в брюках и курточке.
Печальный камердинер пил виски с содовой, а мальчик уплетал джем.
- Э-э-э, послушай, Дживз, - сказал я. - Прости, что нарушил твой покой, и приятного аппетита, но:
В этот момент мальчик скосил на меня один глаз, и я почувствовал, что мне пронзили грудь. Это был холодный, тяжёлый, обвиняющий во всех смертных грехах взгляд, от которого хочется проверить, правильно ли завязан галстук. Он был довольно полным ребёнком с кучей веснушек на лице, измазанном джемом.
- Привет, привет, привет! - сказал я. - Что? - Ничего другого мне в голову не пришло.
Паренёк посмотрел на меня, как на ненужное пополнение, которое принесла кошка, нагулявшись по крышам. Может, я тайно понравился ему с первого взгляда, но он явно дал мне понять, что был обо мне самого невысокого мнения, которое не могло измениться после нашего знакомства. Видимо, я пользовался у него таким же успехом, как остывшее жаркое.
- Как тебя зовут? - спросил он.
- Меня? О, Вустер, знаете ли.
- Мой папка богаче, чем ты!
И, сказав обо мне всё, что хотел, он вновь уткнулся в джем, не обращая на меня ни малейшего внимания. Я повернулся к Дживзу.
- Послушай, Дживз, ты не мог бы уделить мне минутку? Я хочу кое-что тебе показать.
- Слушаюсь, сэр.
Мы прошли в гостиную.
- Кто твой маленький друг, Дживз?
- Молодой джентльмен, сэр?
- Довольно смелое высказывание, но я тебя понял.
- Надеюсь, я не позволил себе вольность, угостив его чаем, сэр?
- Конечно, нет. Если тебе нравится проводить время подобным образом, я ничего не имею против.
- Я случайно встретил молодого джентльмена вместе с камердинером его отца, которого когда-то близко знал в Лондоне, и поэтому осмелился пригласить их обоих на чай.
- Хватит об этом, Дживз. Лучше прочти письмо.
Он просмотрел его за несколько секунд.
- Весьма неприятно, сэр, - сказал он, как будто я сам этого не знал.
- Так что же делать?
- Возможно, со временем мы найдём ответ, сэр.
- А может, не найдём?
- Всё может быть, сэр.
На этом месте нас прервал звонок в дверь. Дживз мгновенно исчез, и через минуту в гостиной появился Сирил, как всегда весёлый и жизнерадостный.
- Послушайте, Вустер, старый пень, - сказал он. - Мне нужен ваш совет. Я имею в виду свою славную, добрую роль, знаете ли. Во что мне одеться? Я хочу сказать, действие происходит в своего рода отеле, примерно в три часа пополудни. Что мне надеть, как вы думаете?
Я не был расположен обсуждать костюмы, которые надлежит носить джентльменам.
- Посоветуйтесь с Дживзом, - предложил я.
- Что за славная, добрая мысль! Где он?
- Скорее всего на кухне.
- А где ваш славный, добрый звонок? Я нажму на кнопку, да? Нет?
- Действуйте.
Дживз вплыл в комнату.
- О, Дживз, послушай, - бодро произнёс Сирил. - Я хотел перекинуться с тобой парой слов. Понимаешь: Привет, это кто?
Только теперь я заметил, что полный ребёнок просочился в гостиную вслед за Дживзом. Он стоял на пороге, глядя на Сирила так, словно его худшие опасения подтвердились. Наступило молчание. Мальчик впился в Сирила взглядом и примерно через полминуты вынес вердикт:
- Рыбья Морда.
- А? Что? - растерянно спросил Сирил.
Ребёнок, которого, видимо, мама с детства научила говорить правду, пояснил:
- У тебя лицо, как у дохлой рыбины.
Он говорил таким тоном, словно ему было ужасно жалко Сирила, и, должен признаться, я счёл это благородным и великодушным с его стороны. Честно говоря, лично у меня при взгляде на придурка каждый раз возникало чувство, что он сам виноват в том, что таким уродился. Этот мальчик нравился мне всё больше и больше. Прекрасный ребёнок. Очень чётко выражал свои мысли.
Сирилу потребовалось несколько мгновений, чтобы разобраться в ситуации, а затем в нём вскипела кровь Бассингтон-Бассингтонов.
- Прах меня побери! - вскричал он. - Будь я проклят, пропади всё пропадом!
- Я бы не согласился иметь такую харю, - убеждённо заявил мальчик, - даже если б мне предложили миллион долларов. - На мгновение он задумался, потом исправился. - Два миллиона долларов!
Что произошло дальше, я не могу описать с точностью, но следующие несколько минут скучать мне не пришлось. По-моему, Сирил прыгнул на ребёнка, и в воздухе замелькали руки, ноги и прочие части тел. Я неожиданно получил удар в районе третьей пуговицы жилета, после чего свалился на кушетку и перестал воспринимать окружающий мир. Когда я пришёл в себя, Дживз уводил мальчика за руку, а Сирил стоял посреди комнаты и фыркал, как лошадь.
- Кто этот маленький наглый негодяй, Вустер?
- Понятия не имею. Первый раз вижу.
- Я всыпал ему по первое число. Кстати, Вустер, мальчик сказал жутко странную вещь. Представляете, он крикнул, что Дживз пообещал дать ему доллар, если он обзовёт меня: э-э-э: тем, кем обозвал.
Мне это показалось неправдоподобным.
- Зачем Дживзу заниматься подобными глупостями?
- Вот и я так подумал.
- С какой стати?
- Вот именно.
- Я имею в виду, не всё ли Дживзу равно, какое у вас лицо?
- Да, - сказал Сирил, как мне показалось, довольно холодно. - Непонятно. Ну, я пошёл. До свидания.
- Пока-пока!
* * *
Примерно через неделю после этого чудного эпизода Джордж Гаффин позвонил мне и пригласил на последнюю репетицию своей комедии "Попроси папу", которая должна была пойти в следующий понедельник в Шенектаде. Последняя репетиция, объяснил мне Джордж, ничем не отличалась от генеральной, но являлась куда более увлекательной, так как все, кому не лень, могли прерывать пьесу в любом месте и делать соответствующие замечания, таким образом давая выход своим чувствам.
Репетиция начиналась в восемь часов утра с просмотра костюмов, поэтому я приехал в десять пятнадцать и не опоздал. Джордж стоял на сцене, разговаривая с каким-то типом в рубашке с короткими рукавами и ещё одним деятелем, кругленьким лысым толстячком в огромных очках. Этого последнего я несколько раз видел с Джорджем в клубе, его звали Блуменфилд, и он был директором театра. Я помахал Джорджу рукой и уселся в заднем ряду, чтобы не оказаться в гуще событий, когда дело дойдёт до драки. Через несколько минут Джордж освободился и присоединился ко мне, а спустя некоторое время занавес опустился. Парень за пианино лихо ударил по клавишам, и занавес вновь поднялся.
Я не помню точно, в чём заключался сюжет "Попроси папу", но смело могу утверждать, что он оказался вполне доступен моему пониманию, несмотря на отсутствие Сирила. Сначала я был в недоумении. Я имею в виду, Сирил не только десятки раз читал мне свою роль, но и беспрерывно говорил о том, что следует и чего не следует делать, и, должно быть, у меня в черепушке засела мысль, что он - душа пьесы, а остальные исполнители просто вынуждены выходить на сцену, когда он с неё уходит. Я ждал появления Сирила не менее получаса и вдруг понял, что он присутствовал на сцене с первой минуты. По правде говоря, я просто не узнал его в расфранчённом уроде, который прислонился к кадке с пальмой и старался с умным видом слушать, как героиня поёт о Вечной Любви, уж не помню что. После второго куплета он принялся отплясывать вокруг неё вместе с дюжиной точно так же одетых уродов. Тягостное зрелище для того, кто видел своим внутренним взором тётю Агату, точившую нож, и старикана Бассингтон-Бассингтона с охотничьим хлыстом в руке.
Танец закончился, и Сирил с своими дружками упорхнули за кулисы. В эту минуту рядом со мной послышался голос.
- Папка!
Старикан Блуменфилд хлопнул в ладоши, и герой, сотрясавший воздух очередной руладой, мгновенно заткнулся. Я прищурился, всматриваясь в темноту. Так и есть, это был не кто иной, как маленький веснушчатый друг Дживза! Он стоял в проходе, засунув руки в карманы, с таким видом, будто театр принадлежал ему одному. В зале воцарилось молчание; присутствующие почтительно ожидали дальнейшего развития событий.
- Папка, - повторил ребёнок, - этот номер не пойдёт.
Блуменфилд-старший расплылся в улыбке.
- Тебе он не понравился, мой мальчик?
- Меня от него мутит.
- Ты абсолютно прав.
- Здесь нужно что-нибудь похлеще. Чтоб было позабористей.
- Совершенно верно, мой мальчик. Так и запишем. Ладно, можете продолжать.
Я повернулся к Джорджу, который что-то невнятно бормотал себе под нос.
- Послушай, Джордж, старина, кто этот мальчик?
Старина Джордж глухо застонал, словно у него разболелся зуб.
- Сын Блуменфилда. Я понятия не имел, что он сюда проник. Теперь начнётся!
- Он всегда так себя ведёт?
- Всегда.
- Но почему старикан его слушает?
- Этого никто не знает. Может, тут дело в отцовской любви, а может, Блуменфилд считает, что сын приносит ему удачу. Лично мне кажется, старик убеждён, что ума у мальчика не больше, чем у среднего зрителя, и поэтому пьеса, которая понравится ребёнку, не сможет не произвести впечатления на публику. Соответственно, то, что ему не понравится, никто не пойдёт смотреть. Этот мальчик - чума, проказа и отрава. Его следовало удушить при рождении!
Репетиция продолжалась. Герой допел свою арию. Затем произошла перепалка между режиссёром и Голосом по имени Билл, который гремел откуда-то сверху. Потом на сцене вновь началась толкотня, и, наконец, настало время выхода Сирила.
Я так и не разобрался до конца, в чём заключался сюжет, но помню, что Сирил был каким-то английским лордом, приехавшим в Америку по определённым причинам. До сих пор он произнёс всего две фразы: "Эй, послушайте!" и "Да, клянусь своими поджилками!", но так как я много раз слышал его роль, я знал, что скоро он начнёт заливаться соловьём. Откинувшись на спинку кресла, я приготовился слушать.
Он стал заливаться соловьём минут через пять. К этому времени страсти разгорелись. Голос и режиссёр разругались в пух и прах по поводу какого-то прожектора. А как только они немного угомонились, цветочный горшок упал с подоконника, чуть было не отправив героя в больницу. Короче, когда Сирил, стоявший как столб у пальмы, выбежал на середину сцены, чтобы оживить представление, атмосфера накалилась до предела. Героиня что-то говорила забыл, что именно, - а певцы хора во главе с Сирилом беспокойно топтались на месте - так всегда бывает перед исполнением номера.
Первая фраза Сирила была: "Эй, послушайте, знаете ли, вы не смеете так со мной говорить, знаете ли!", и, по-моему, он заставил свою гортань работать с энергией и je ne sais quoi. Но, разрази меня гром, прежде чем героиня успела ему возразить, наш маленький веснушчатый друг вновь решил высказать протест.
- Папка!
- Да, мой мальчик?
- Этот тип никуда не годится.
- Какой тип, мой мальчик?
- С лицом как у дохлой рыбины.
- Но у них у всех лица как у дохлых рыбин, мой мальчик.
Казалось, ребёнок понял справедливость сделанного ему замечания. Он высказался более опредёленно.
- Этот урод.
- Какой урод? В середине? - спросил старикан, указывая на Сирила пальцем.
- Угу. Дрянной актёришко.
- Я тоже так считаю.
- Зануда!
- Ты абсолютно прав, мой мальчик. Я давно за ним наблюдаю.
Когда разговор отца с сыном закончился, Сирил, до сих пор стоявший с отвисшей нижней челюстью, встрепенулся. Даже с заднего ряда, где я сидел, было видно, что уязвлённая гордость Бассингтон-Бассингтонов приготовилась к битве. Сначала у Сирила покраснели уши, затем нос, потом щёки, и через четверть минуты он стал похож на спелый помидор.
- Какого хрена вы имеете в виду?
- Какого хрена вы имеете в виду? - проревел Блуменфилд. - Не смейте кричать со сцены!
- У меня руки чешутся отделать этого маленького негодяя!
- Что?!
- Руки чешутся!
Старикан раздулся как мыльный пузырь и стал похож на воздушный шарик.
- Я вам, мистер!!! Как вас там!!!
- Я Бассингтон-Бассингтон, а добрые славные Бассингтон-Бассингтоны: я хочу сказать, Бассингтон-Бассингтоны не привыкли:
Блуменфилд в нескольких словах выразил своё мнение о Бассингтон-Бассингтонах и о том, к чему они не привыкли. Его сочную, яркую речь сбежалась послушать вся труппа. Счастливые лица выглядывали из-за кулис и кадок с пальмами.
- Ты не должен халтурить, когда работаешь на моего папку, - заявил веснушчатый ребёнок, укоризненно качая головой.
- Нос у тебя не дорос командовать! - запинаясь, выкрикнул Сирил.
- Что такое? - рявкнул старикан. - Вы знаете, что этот мальчик - мой сын?
- Да, - ответил Сирил, - и я сочувствую вам обоим.
- Вы уволены! - гаркнул Блуменфилд, раздуваясь до непомерной величины. Вон из моего театра!
* * *
На следующее утро, около половины десятого, когда я выпил чашку живительной влаги, Дживз вплыл в мою спальню и сообщил, что Сирил ожидает меня в гостиной.
- Как он выглядит, Дживз?
- Сэр?
- Как выглядит мистер Бассингтон-Бассингтон?
- Вряд ли я могу осмелиться, сэр, критиковать специфические особенности, присущие лицам ваших друзей.
- Я не об этом. Я имею в виду, он не выглядит недовольным, раздражённым, ну, в общем, сам понимаешь?
- По нему незаметно, сэр. В его поведении нет ничего необычного.
- Странно.
- Сэр?
- Нет, ничего. Пусть войдёт.
Должен признаться, я ожидал, что на Сириле отразятся события вчерашней битвы. Я думал увидеть страдальца с разбитой душой, так сказать, и трепещущим взором. Но Сирил не потерял своей жизнерадостности.
- Привет, Вустер, старичок!
- Салют!
- Я зашёл попрощаться.
- Попрощаться?
- Да. Через час отбываю в Вашингтон. - Он уселся на кровать. - Я пораскинул мозгами и решил, что поступлю нечестно с добрым, славным папаном, если стану актёром и всё такое. Как вы думаете?
- Я с вами полностью согласен.
- Я хочу сказать, он послал меня сюда расширить мой добрый, славный кругозор, и прочее, и прочее, знаете ли, и будет жутко страдать, если я плюну на его напутствие и пойду на сцену. Не знаю, понимаете ли вы меня, но я имею в виду, тут дело в совести.
- А разве в театре без вас смогут обойтись?
- О, я всё уладил. Я объяснил обстоятельства дела Блуменфилду-старшему, и он отнёсся ко мне с пониманием. Само собой, ему жаль меня терять - он сказал, что не представляет, как найти мне замену, и всё такое, - но в конце концов, хоть я и поставил его в безвыходное положение, мне кажется, я поступил правильно, отказавшись от роли. А вы как считаете?
- О, безусловно.
- Не сомневался, что вы со мной согласитесь. Ну, мне пора. Очень рад был с вами познакомиться, и прочее, и прочее. Пока-пока!
- До свидания.
Он ушёл, наврав мне с три короба и ни разу не покраснев. Сквозь его невинные голубые глаза можно было видеть противоположную стенку. Я нажал на кнопку звонка. Я много о чём успел передумать, и мне казалось, я узрел свет истины.
- Дживз!
- Сэр?
- Это ты подговорил веснушчатого ребёнка раздразнить мистера Бассингтон-Бассингтона?
- Сэр?
- О, ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю. Ведь это ты сказал мальчику, чтобы он попросил отца выгнать мистера Бассингтон-Бассингтона из театра?
- Я никогда не осмелился бы позволить себе такую вольность, сэр. - Он начал раскладывать мою одежду. - Вполне возможно, молодой господин Блуменфилд понял из нашего с ним разговора, что я не считаю сцену подходящим поприщем для мистера Бассингтон-Бассингтона.
- Послушай, Дживз, ты просто чудо!
- Всегда к вашим услугам, сэр.
- Я жутко тебе признателен. Тётя Агата съела бы меня живьём, если б ты не помешал ему стать актёром.
- Весьма вероятно, сэр. Я приготовил вам синий костюм с красной искрой. Надеюсь, вы останетесь довольны, сэр.
* * *
Чудно, но я оделся, позавтракал и вышел на лестничную площадку, прежде чем вспомнил, что собирался отблагодарить Дживза за спортивный дух, который он проявил в деле придурка Сирила. Поверьте, у меня болело сердце, но я твёрдо решил уступить достойному малому и позволить шикарным лиловым носкам раз и навсегда уйти из моей жизни. В конце концов, надо уметь приносить жертвы. Я только собрался вернуться в квартиру и сообщить ему радостную весть, как подошёл лифт, и я подумал, что вознагражу Дживза после того, как приду домой.
Негр-лифтёр посмотрел на меня с преданностью и обожанием.
- Спаси вас бог, сэр, за вашу доброту, - сказал он.
- А? Что?
- Мистер Дживз отдал мне ваши носки, как вы велели. Спаси вас бог, сэр!
Я опустил глаза. Ноги у негра были лиловые. По-моему, я ещё не встречал ни одного лифтёра, одетого так шикарно.
- Э-э-э: Гм-м-м: Не за что! Носите на здоровье! Рад, что вам нравится! промямлил я.
Ну, я хочу сказать, что? Вот так-то!