— И всё же, Дживз, — заметил я, задумчиво перебирая рулевое колесо, — нет худа без добра.

Со времени нашего последнего разговора прошло минут двадцать, и сейчас, усадив сметливого малого в свой двухместный автомобиль, я ехал в живописный городок с названием Маркет-Снодсбери. С тех пор как мы с Дживзом расстались (он отправился в своё логово, а я остался в комнате, чтобы завершить туалет), я окончательно разобрался в сложившейся ситуации.

Теперь я поторопился сообщить результат моего умственного труда Дживзу.

— Как бы ни сгущались над нами тучи, Дживз, как бы ни трепала нас судьба, зоркий глаз всегда отыщет каплю мёда в бочке дёгтя. Само собой, я не вижу ничего хорошего в том, что через десять минут Гусик, отравленный алкоголем, начнет раздавать призы направо и налево, но нельзя забывать, что, как говорится, каждая палка о двух концах.

— Вы подразумеваете, сэр:

— Вот именно, Дживз. Я подразумеваю, что акции Гусика, как жениха, подпрыгнули до небес. Сейчас он находится в той редкой форме, когда сделать предложение легче, чем фигу показать. Не удивлюсь, если он воспользуется пещерными методами. Ты когда-нибудь видел в кино Джеймса Кагни?

— Да, сэр.

— Ну, вот.

Я услышал, как он слегка кашлянул, и искоса на него посмотрел. Как вы понимаете, я изучил Дживза вдоль и поперёк и знал, что когда он так кашляет, то собирается сообщить своему молодому господину нечто важное.

— Разве вы не слышали, сэр?

— А?

— Разве вы не осведомлены, сэр, что свадьба мистера Финк-Ноттля с мисс Медлин Бассет состоится в недалёком будущем?

— Что?!

— Да, сэр.

— Когда же они успели?

— О помолвке было объявлено вскоре после того, сэр, как мистер Финк-Ноттль покинул вашу комнату.

— Ах! В послеапельсиновосоковой эре?

— Да, сэр.

— Послушай, а ты уверен? Откуда ты знаешь?

— Я получил информацию из собственных уст мистера Финк-Ноттля, сэр. Рассказ его был несколько сбивчивым, но мне не составило труда уловить основной смысл. Сначала мистер Финк-Ноттль сообщил мне, что мир прекрасен, затем от души засмеялся и только потом объявил, что с сегодняшнего дня он обручён официально.

— И никаких подробностей?

— Нет, сэр.

— Ну, нам не трудно представить, как это было.

— Нет, сэр.

— Я имею в виду, воображение не может нас подвести.

— Совершенно справедливо, сэр.

И воображение меня не подвело. Я видел знаменательное событие внутренним взором, как если бы оно произошло на моих глазах. Смешайте коктейль из спиртных напитков в человеке, который никогда не пил, и он превратится в мощную разрушительную силу. Он не будет стоять на месте, не зная, куда девать руки, и запинаясь на каждом слове. Он будет действовать. Я не сомневался, что Гусик схватил Бассет в охапку и сжал в объятиях, как пьяница хватает спрятанную от него бутылку и прижимает к своей груди. А на романтичных девиц подобные выходки всегда производили неизгладимое впечатление.

— Так, так, Дживз.

— Да, сэр.

— Прекрасные новости.

— Да, сэр.

— Надеюсь, теперь ты понял, как я был прав?

— Да, сэр.

— Увидев, с каким блеском я провёл дело, твои глаза должны были открыться.

— Да, сэр.

— Я действовал прямо и просто, и вот результат. Мой метод безупречен, Дживз.

— Да, сэр.

— Сложные, вычурные методы не доведут до добра.

— Нет, сэр.

— Вот так-то, Дживз.

Мы остановились у главного входа в здание средней классической школы Маркет-Снодсбери. Настроение у меня было приподнятое. Само собой, проблема Анжелы-Тяпы всё ещё оставалась неразрешённой, а о пятистах фунтах для тёти Делии пока что и мечтать не приходилось, но по крайней мере мои мучения с Гусиком закончились, а это радовало.

Насколько я знал, классическая средняя школа Маркет-Снодсбери была построена в 1416 году, и, как часто бывает с древними зданиями, дух веков всё ещё витал в её коридорах, классах и зале, где должна была сегодня состояться церемония вручения призов. День стоял необычайно жаркий, и хотя кто-то догадался открыть окна настежь, на тяжёлую, пропитанную традициями атмосферу это никак не повлияло.

В этом зале на протяжении питиста лет юнцы Маркет-Снодсбери поглощали свои ленчи, и стены, казалось, впитали в себя разнообразные запахи. Удушливый воздух был напоён воспоминаниями о старой Англии и вкусных мясных супах с морковью.

Тётя Делия, сидевшая рядом с лучшими из лучших во втором ряду, увидала, как я вошёл, и помахала рукой, приглашая к ней присоединиться, но я ещё не окончательно сошёл с ума. Втиснувшись в задние ряды публики, которой не досталось сидячих мест, я прислонился к какому-то типу, судя по исходившему от него аромату, мельнику. В подобных случаях самое главное — занять стратегически важную позицию рядом с выходом.

Зал был разукрашен разноцветными флагами и весёленькими плакатами; повсюду, куда не кинь глаз, сидели мальчики, их родители и ещё бог весть кто; первые — в строгой форме с воротничками, вторые — либо в разнообразных шёлковых туалетах, если речь шла о женщинах, либо в туго обтягивающих фраках, если, соответственно, речь шла о мужчинах. Ожидать пришлось недолго, почти сразу же после того, как я вошёл, раздались редкие (Дживз позднее назвал их спорадическими) аплодисменты, и я увидел, как бородач в рясе вывел Гусика под локоток и подвёл к стоявшему посередине сцены креслу.

Совершенно честно хочу вам признаться, что, глядя на Гусика, я почувствовал, как по моей спине побежали мурашки, и возблагодарил Бога за то, что на месте Гусика Финк-Ноттля не оказался Бертрам Вустер. Воспоминания о моём выступлении в школе для девочек всё ещё не изгладились из моей памяти.

Конечно, если говорить бесстрастно — или беспристрастно, я всегда путаю эти два слова, — надо признать, что публика в зале выглядела почти по-человечески и ни в какое сравнение не шла с бесноватой толпой коварных молодых особ женского пола, щеголявших косичками и конскими хвостами, но тем не менее у меня возникло такое ощущенье, словно я со стороны наблюдаю, как моего друга запихнули в бочку и бросили в Ниагарский водопад, а при мысли о том, что я чудом избежал этой кошмарной участи, на какое-то мгновенье всё поплыло у меня перед глазами.

Когда я пришёл в себя, Гусик уже сидел в кресле. Локти он расставил в стороны, руки положил на колени, а ноги поджал, видимо, решив принять позу умирающего лебедя. Он смотрел прямо перед собой, а на его губах блуждала улыбка, настолько глупая, что его состояние ни для кого не могло остаться тайной. Ежу было ясно, он накачался до такой степени, что веселящая жидкость плескала где-то в районе его горла.

И точно, я увидел, как тётя Делия (в своей молодости ветеран многих охотничьих обедов и большой специалист по симптомам данной болезни) встрепенулась и окинула Гусика долгим, пытливым взглядом. Затем она повернулась к дяде Тому, сидевшему от неё слева, и начала что-то говорить, но в это время бородач вышел вперёд и разразился речью. Исходя из того, что во рту у него была каша, а дети не закидали его помидорами и тухлыми яйцами, я сделал вывод, что он был директором школы.

С самого начала его выступления публика в зале покорилась своей судьбе и страдала молча. Лично я прислонился к мельнику поудобнее и перестал слушать. Бородач бубнил о доблестных учениках, закончивших прошлый семестр, а у людей несведущих от этих историй дух не захватывает. Я имею в виду, сами знаете, как это бывает. Вам, к примеру, говорят, что Дж. Б.Брустер выиграл приз, показав недюжинные знания в ветеринарной грамматике, и вы понимаете, что услышали забавный анекдот, но вам не смешно, так как вы Дж. Б.Брустера и в глаза не видели.

По правде говоря, мы с мельником, который выглядел таким измученным, словно всю прошлую ночь молол муку, начали потихоньку клевать носом, когда некоторое оживление в зале в связи с первым выходом в свет Гусика Финк-Ноттля вывело нас из этого состояния.

— А сейчас, — вещал бородач, — я хочу представить вам нашего гостя, которого все мы счастливы видеть, мистера Фиц-Чтоттля:

В самом начале выступления бородача Гусик, по всей видимости, погрузился в летаргический сон и сидел с широко открытым ртом, ничего не замечая вокруг. Но через некоторое время он стал подавать признаки жизни. А в течение последних нескольких минут он терпеливо пытался положить ногу на ногу, но нога сваливалась, и он вновь её поднимал, а она опять сваливалась. После тирады бородача Гусик встрепенулся.

— Финк-Ноттля, — сказал он, открывая глаза.

— Фиц-Ноттля.

— Финк-Ноттля.

— Я хотел сказать, Финк-Ноттля.

— Если хотел, почему не сказал, старый осёл? — сурово осведомился Гусик. Ладно, можешь продолжать. И, закрыв глаза, он снова попытался положить ногу на ногу.

По всему было видно, что это маленькое недоразумение слегка выбило бородача из колеи. Он нахмурился и запустил руку в водоросли на своём подбородке. Однако нерешительность его быстро прошла. Должно быть, директора школ сделаны из особого теста. Он продолжал как ни в чём не бывало:

— Мы все счастливы приветствовать нашего гостя, мистера Финк-Ноттля, который любезно согласился принять участие в нашей церемонии и вручить призы достойнейшим. Эта почётная задача, как вы знаете, была возложена на всеми уважаемого и любимого нами члена нашего попечительского совета, преподобного Вильяма Пломера, и все мы, с уверенностью могу сказать, опечалены, что в последнюю минуту его болезнь помешала ему присутствовать здесь сегодня. Но если мне позволено будет употребить одну метафору, — если вы позволите мне употребить метафору, которая всем вам хорошо известна, — никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь.

Он умолк, выжидательно глядя в зал, и широко улыбнулся, пытаясь довести до сведения аудитории, что это шутка. Я бы сразу мог сказать ему, что номер у него не пройдёт. В зале стояла гробовая тишина, и только мельник наклонился ко мне и тихонько прошипел: «Чавой-он сказал?»

Когда рассчитываешь на весёлый смех или хотя бы вежливую улыбку и неожиданно видишь, что тебя либо не поняли, либо сочли твою шутку плоской, это хоть кого смутит, дальше некуда. Бородач явно стушевался. Но я думаю, он и на этот раз выкрутился бы с честью, если бы, на его несчастье, Гусик вновь не ожил.

— Другими словами, — продолжал бородач, — сегодня у нас в гостях мистер Финк-Ноттль. Уверен, мистер Финк-Ноттль не нуждается в представлении. Осмелюсь предположить, это имя всем хорошо известно.

— Кроме тебя, — сказал Гусик.

И в следующую секунду я понял, что Дживз имел в виду, когда говорил, что Гусик смеялся от души. «От душн» было тем самым mot juste. Его смех напоминал ржание взбесившейся кобылы.

— Тебе оно чертовски плохо известно, что? — осведомился Гусик, а так как слово «что», вероятно, напомнило ему «Чтоттль», он повторил последнее шестнадцать ряд кряду.

— Чтоттль, Чтоттль, Чтоттль, — заключил он своё выступление. — Ну ладно. Продолжай.

Но бородач выдохся. Гусик его всё-таки доконал. Он стоял, образно говоря, на перепутье, и я, хотите верьте, хотите нет, читал его мысли, словно они были моими собственными. Ему жутко хотелось сесть на своё место и больше не высовываться, а сделать он этого никак не мог. Сначала ему надо было либо уступить своё место Гусику, либо считать официальную часть законченной и сразу перейти к вручению призов.

Конечно, мгновенно принимать решения в таких условиях, — это вам не поле перейти. По-моему, позавчера я прочёл в газете об одних деятелях, которые пытались расщепить атом, хотя были в этих вопросах дубы дубами и понятия не имели, как повернётся дело, если они его всё-таки расщепят. Может, обойдётся. А может, нет. И я представляю себе, как глупо выглядел бы тип, расщепивший этот атом, если дом вдруг взлетел бы на воздух, а его самого разорвало бы на мелкие кусочки.

Так вот, бородач очутился примерно в такой же ситуации. Не стану утверждать, что он разобрался в причинах, повлёкших за собой нравственное падение Гусика, но к этому времени он просто не мог не понять, что дело было нечисто. Испытания показали, что Гусик имел своё мнение по поводу того, как следует себя вести на школьном празднике. Его краткие реплики убедительно доказали всем и каждому, что перед ними на сцене сидит человек, который, если только ему дадут возможность произнести речь, войдёт в анналы истории классической средней школы Маркет-Снодсбери. Заткнугь же ему рот и сделать вид, что так полагается, тоже не годилось. Церемония была бы безнадёжно скомкана и закончилась бы на полчаса раньше положенного срока.

Проблема, как я говорил, была не из лёгких, и, если бы бородачу не помешали, я даже не знаю, какое решение он принял бы. Лично мне кажется, он постарался бы себя обезопасить. Однако он колебался слишком долго и в результате потерял бразды правления, потому что в этот момент Гусик потянулся, сладко зевнул, включил на своём лице солнечную улыбку и, соскочив с кресла, засеменил к краю сцены.

— Рещчь, — приветливо произнёс он и засунул большие пальцы в прорези жилета под мышками, выпрямляясь во весь рост и поджидая, когда утихнут бурные аплодисменты.

Ждать ему пришлось долго, потому что, как вы сами понимаете, ему удалось завоевать популярность и симпатии присутствующих. Я думаю, ученикам Маркет-Снодсберийской классической средней школы не каждый день удавалось встретить честного человека, который не боялся назвать их директора старым ослом, и поэтому они высказали своё восхищение самым убедительным образом. Гусик мог быть в стельку пьян, но это не имело ровным счётом никакого значения. Он был их кумиром.

— Мальчики, — изрёк Гусик. — Я имею в виду, леди, и джентльмены, и мальчики, я не стану произносить долгих речей в этот торжественный день, но хочу сказать вам несколько напутственных слов. Леди, мальчики и джентльмены, нам всем интересно было послушать нашего друга, который с утра забыл побриться, не знаю его имени, но он моего тоже не знал, я имею в виду, Фиц-Чтоттль, ерунда какая-то, чушь на постном масле, так что мы квиты, и всем нам бесконечно жаль, что преподобный как-там-его помирает от аденоидов, но, в конце концов, все мы смертны, сегодня здесь, завтра там, от судьбы не убежишь, и всё такое. Итак, я хочу вам сказать, и говорю это с уверенностью, ничуть не таясь и зная, что никто меня не опровергнет, короче, я счастлив присутствовать здесь в этот торжественный день и горд, что вместо призов мне поручили вручить вам эти замечательные книги, которые лежат перед вами на этом столе. Как говорил Шекспир, смотришь в книгу, а видишь фигу, а может, наоборот, но именно это я и хотел вам сказать.

Речь Гусика была встречена с явным одобрением, и, честно признаться, я этому не удивился. Правда, у меня не всегда получалось следить за ходом его мысли, но, думаю, все присутствующие поняли, что перед ними не какая-то там подделка, а самый настоящий оратор. Я только диву давался, как Гусик, этот жалкий земляной червь, тихоня и неудачник, не способный связать двух слов, даже после определённого курса лечения умудрялся заливаться соловьём.

Теперь, надеюсь, мне не придётся доказывать то, что скажет вам любой член Парламента: нечего выступать на заседаниях, пока как следует не заложишь за воротник. Хочешь добиться успеха, залейся по горло, как полагается, а потом уже лезь со своими советами.

— Джентльмены, — тем временем говорил Гусик, — я имею в виду, леди и джентльмены, и, само собой, мальчики, как прекрасен этот мир. Как прекрасен этот мир, где жизнь бьёт ключом. Позвольте мне рассказать вам маленький анекдот. Два ирландца, Пат и Майк, гуляли по Бродвею, и один сказал другому: «Содом и Гоморра, главное не победа, а участие», а тот, другой, ответил: «Гоморра и Содом, ученье свет, неученье тьма».

По правде говоря, более дурацкого анекдота я в жизни не слышал, и мне показалось странным, что Дживз счёл возможным включить его в Гусикову речь. Однако впоследствии Дживз объяснил мне, что Гусик сильно изменил текст, так что с анекдотом всё было в порядке. Как бы то ни было, Гусик выдал его именно в этом conte, и, когда я скажу вам, что аудитория разразилась смехом, вы, надеюсь, поймёте, что Гусик стал самым настоящим фаворитом и любимцем публики. Быть может, бородач и несколько лиц во втором ряду и хотели, чтобы он как можно скорее закруглился, но большинство упорно не желало отпускать его со сцены.

Когда аплодисменты и крики «Браво!» смолкли, Гусик вновь заговорил.

— Да, — решительно произнёс он, — как прекрасен этот мир. Солнышко светит, птички щебечут, а жизнь полна оптимизма. И что тут плохого, я вас спрашиваю, мальчики, леди и джентльмены? Я счастлив, вы счастливы, все мы счастливы, даже жалкий ирландец, который гуляет по Бродвею, и тот счастлив. Хотя, если помните, их было двое, Пат и Майк, один побеждал, а другой участвовал. А сейчас, мальчики, я хочу, чтобы вы прокричали троекратное «ура» в честь этого прекрасного мира. Давайте, все вместе.

Когда пыль осела и извёстка с потолка перестала сыпаться, он продолжал:

— Пусть кто-нибудь попробует сказать мне, что наш мир не прекрасен, и я отвечу ему, что он не знает, о чём говорит. Сегодня, когда я ехал сюда на машине, чтобы вручить вам эти замечательные призы, мне пришлось, к великому моему сожалению, отчитать человека, у которого я нахожусь в гостях, по этому самому поводу. Я имею в виду старика Тома Траверса. Вон он сидит во втором ряду рядом с крупной леди в бежевом платье.

Он ткнул пальцем, чтобы никто не ошибся, и сотня с лишним маркетснодсберийцев вытянули шеи в указанном направлении и уставились на густо покрасневшего дядю Тома.

— Я отчитал старикана по первое число, будьте уверены. Он выразил мнение, что человечество гибнет, но я сказал: «Не порите чушь, старикан Том Траверс». — «Я никогда в жизни не порол чушь», — возразил он, а я ответил: «В таком случае для начинающего вы делаете большие успехи», и я надеюсь, вы согласитесь, мальчики, леди и джентльмены, что я задал ему перцу и всыпал как полагается.

Аудитория согласилась с энтузиазмом. История пришлась благодарным слушателям по душе. Из зала опять послышались крики «Браво!», а мой мельник стал колотить в пол своей тростью, сильно смахивающей на дубинку.

— Итак, мальчики, — заключил Гусик, одёргивая манжеты и почему-то криво ухмыляясь, — семестр закончился, наступили летние каникулы, и многие из вас разъедутся кто куда, покинув школу. Но я вас не виню, потому что это не школа, а сплошное безобразие. Вы окунётесь в настоящую жизнь и скоро будете гулять по Бродвею, но вам раз и навсегда надо запомнить, что, как бы сильно вас ни мучила носоглотка, вы должны приложить все усилия, чтобы не стать пессимистами и не пороть такую чушь, как старикан Том Траверс. Вон там, во втором ряду. С лицом, похожим на грецкий орех. Он сделал паузу, чтобы дать возможность всем желающим освежить память и разглядеть дядю Тома получше, а я, по правде говоря, немного забеспокоился. Дело в том, что длительное пребывание в компании завсегдатаев «Трутня» дало мне уникальную возможность ознакомиться с самыми разнообразными последствиями избыточной дозы веселящих напитков, но я никогда не видел, чтобы кто-нибудь вёл себя так, как Гусик. Он позволял себе такое, на что не осмелился бы даже Фотерингей-Фиппс в канун Нового года.

Дживз, когда я впоследствии обсуждал с ним выступление Гусика, объяснил мне, что тут всё дело в ингибиторах (если, конечно, я не путаю это слово с другим) и в подавлении: точно не помню, но, по-моему, Дливз сказал «эго». Насколько я понял, он имел в виду, что Гусик безвылазно жил пять лет с тритонами в своём захолустье и накопил в себе всю дурость, которая должна была вылезать из него постепенно, год за годом, а в результате произошло нечто вроде взрыва, и эта самая дурость пулей вылетела наружу, совсем как пробка из бутылки шампанского. Возможно, так оно и было. Обычно Дживз знает, что говорит.

Как бы то ни было, больше всего на свете я радовался, что у меня хватило ума не присоединиться к тёте Делии во втором ряду. Возможно, стоять среди пролетариев было ниже достоинства Вустера, но по крайней мере я был вне опасности. Гусик разошёлся до такой степени, что я не удивился бы, если б, увидев меня, он перешёл бы на личности, позабыв о нашей старой школьной дружбе.

— Пессимистов я на дух не переношу, — продолжал тем временем Гусик. Будьте оптимистами, мальчики. Все вы знаете разницу между оптимистом и пессимистом. Оптимист — это тот, кто: Возьмём, к примеру, хотя бы двух ирландцев, которые гуляют по Бродвею. Один из них пессимист, а другой оптимист, и это так же верно, как один из них Пат, а другой Майк: Никак это ты, Берти? Откуда ты взялся?

Слишком поздно я понял, что мельник, за которого я мгновенно попытался спрятаться, куда-то исчез. Возможно, он вспомнил, что не успел домолоть зерно, а может, обещал своей жене вернуться домой пораньше, но, пока я предавался размышлениям, он куда-то испарился, оставив меня без прикрытия.

Сейчас между мной и Гусиком, который угрожающе вытянул руку в моём направлении, образовалось открытое пространство, отчасти заполненное морем обращённых ко мне любопытных лиц.

— Вот вам яркий пример того, — сияя, как медный таз, прогрохотал Гусик, о чём я только что говорил. Мальчики, леди и джентльмены, посмотрите хорошенько на этого субъекта в задних рядах, во фраке, с идеальными стрелками на брюках, в сером галстуке и с гвоздикой в петлице, и вы сразу поймёте, о ком я говорю. Берти Вустер, вот кто он такой, самый отьявленный пессимист из всех, кто когда-либо кусал тигра за хвост. Говорю вам, я презираю этого человека. А почему я его презираю? Я презираю его потому, мальчики, леди и джентльмены, что он пессимист. Его отношение к жизни пораженческое. Когда я сообщил ему, что собираюсь сегодня днём произнести перед вами речь, он попытался меня отговорить. А знаете, почему он попытался меня отговорить? Он попытался меня отговорить, потому что не сомневался, мальчики, леди и джентльмены, что мои брюки лопнут по шву сзади.

Приветственные крики донеслись из зала с удвоенной силой. Всё, что касалось лопнувших сзади брюк, радовало наивные сердца юных ученых Маркет-Снодсберийской классической средней школы. Два школьника, сидевшие в заднем ряду, покраснели как раки, а третий, с веснушчатым лицом, робко попросил у меня автограф.

— Позвольте рассказать вам одну историю о Берти Вустере:

Вустер способен выдержать многое, но он никогда не потерпит, чтобы его имя трепали публично. Я прикинул взглядом расстояние до двери, собираясь потихоньку улизнуть, но в это время бородач решил вмешаться в ход событий и взять бразды правления в свои руки.

Почему он не сделал этого раньше, я не понял до сих пор. Должно быть, просто не в силах был пошевелиться. Ну и, само собой, когда оратор владеет аудиторией, ему не так-то просто заткнуть рот. Однако, услышав, что Гусик собирается рассказать очередную свою историю, бородач, по всей видимости, не стерпел. Он вскочил с кресла (так же резво, как я со скамейки в тот злополучный момент, когда Тяпа неожиданно выскочил из-за кустов), в один прыжок очутился у стола, схватил книгу и, подбежав к Гусику, дотронулся до его плеча. Резко повернувшись и увидев перед собой огромного бородача, который, совершенно очевидно, собирался стукнуть его по голове толстой книгой, Гусик отпрянул и принял оборонительную позу.

— Возможно, в связи с поздним часом, мистер Финк-Ноттль, нам следует:

— Ах, да, — с облегчением сказал Гусик, поняв, что его не будут бить. Да, конечно. Призы, что? Сейчас, да, конечно. Что тут у нас?

— Правописание, П.К.Пурвис.

— Правописание, П.К.Пурвис, — как эхо повторил Гусик. — Вперёд, П.К.Пурвис!

Теперь, когда Гусика наконец-то заткнули, я больше не видел смысла приводить свой стратегический план в исполнение. Я имею в виду, я решил остаться и досмотреть спектакль до конца. Сами понимаете, мне было интересно, дальше некуда. Если вы не забыли, я говорил Дживзу, что зрелище будет захватывающим, и, как выяснилось, не ошибся. В манере Гусика держаться было нечто притягательное, не позволяющее просто так встать и уйти, по крайней мере до тех пор, пока он не вспомнил о моём существовании.

Итак, на сцене появился П.К.Пурвис. Розовощёкий, с соломенными волосами, чемпион по правописанию был три фута шесть дюймов ростом в скрипящих ботинках. Гусик потрепал его по голове. Казалось, паренёк понравился ему с первого взгляда.

— Тебя зовут П.К.Пурвис?

— Сэр. Да, сэр.

— Как прекрасен этот мир, П.К.Пурвис.

— Сэр. Да, сэр.

— Тебе это тоже известно? Молодец! Ты случайно не женат?

— Сэр. Нет, сэр.

— Обязательно женись, П.К.Пурвис, — убеждённо сказал Гусик. — К чему жить, если: Ну, в общем, держи свою книгу. Чушь собачья, судя по названию, но другой всё равно нет, так что получай.

П.К.Пурвис заскрипел со сцены под спорадические аплодисменты, но теперь стало заметно, что за этой самой спорадичностью наступила напряжённая тишина. Не вызывало сомнений, что Гусик внёс свежую струю в спокойную гладь академических кругов Маркет-Снодсбери. Родители начали обмениваться взглядами. У бородача была такая кислая физиономия, словно он выпил бутылку уксуса. Что же касается тёти Делии, её вид говорил яснее всяких слов, что она во всём разобралась и вынесла свой вердикт. Я увидел, как она наклонилась к Бассет, сидевшей справа, и что-то прошептала ей на ухо, после чего Бассет печально кивнула и стала похожей на фею, которая собирается пролить очередную слезу, чтобы осчастливить Млечный Путь ещё одной звездой.

Гусик, спровадив П.К.Пурвиса, снова впал в летаргический сон. Засунув руки в карманы, он стоял с широко открытым ртом и смотрел в одну точку. Внезапное появление у его локтя весьма упитанного ребёнка в бриджах заставило Гусика вздрогнуть от неожиданности и подпрыгнуть на месте.

— Привет! — хрипло сказал он, с трудом оправляясь от испуга. — Ты кто такой?

— Наш ученик, Р.В.Смитхерст, — пояснил бородач.

— Что ему здесь надо? — подозрительно спросил Гусик.

— Вы вручаете ему приз за успехи в рисовании, мистер Финк-Ноттль.

Объяснение, по всей видимости, показалось Гусику удовлетворительным. Лицо его просветлело.

— Тоже верно, — согласился он. — Ну что ж, держи, шкет: Как, ты уже уходишь?

— Сэр. Да, сэр.

— Подожди, Р.В.Смитхерст. Нам некуда спешить. Прежде чем ты уйдёшь, я хочу задать тебе один вопрос.

Номер у Гусика не прошёл. Судя по всему, бородач твёрдо решил завершить церемонию вручения призов в кратчайшие сроки. Он выпроводил Р.В.Смитхерста со сцены (так вышибала выставляет из бара старого, уважаемого клиента: вежливо, но решительно) и объявил выход Г.Г.Симмонса. Мгновением позже Г.Г.Симмонс шёл по проходу к сцене, и вы можете представить мои чувства, когда бородач провозгласил, что ему вручается приз за знание Священного Писания. Он играл в нашей команде, если вы меня понимаете, в команде знатоков. Г.Г.Симмонс был довольно неприятным на вид тощим юнцом с неправильным прикусом и в очках, но я аплодировал ему громче всех. Мы, ценители Священного Писания, придерживаемся девиза: «Один за всех, и все за одного».

Гусику, с сожалением должен отметить, он не понравился. Во взгляде Гусика, брошенном на Г.Г.Симмонса, не сквозила доброжелательность, проявленная им в большей мере к П.К.Пурвису, и в меньшей — к Р.В. Смитхерсту.

— Тебя зовут Г.Г.Симмонс? — строго спросил он.

— Сэр. Да, сэр.

— В каком смысле: «Сэр. Да, сэр?» Ничего глупее в жизни не слышал. Говорят, ты выиграл приз за знание Священного Писания?

— Сэр. Да, сэр.

— Гм-мм. Может, ты не врёшь. Вряд ли тебе удалось бы выиграть другой приз. Таким, как ты, других призов не видать как своих ушей. — Гусик умолк и уставился на ребёнка пронзительным взглядом. — И всё же, — он поднял вверх палец, — откуда нам знать, что ты не сжульничал? Сейчас мы проверим твои познания, Г.Г.Симмонс. Скажи мне, как звали Этого-как-его типа, который зачал Того-кого? Сможешь ответить, Г.Г.Симмонс?

— Сэр. Нет, сэр.

Гусик повернулся к бородачу.

— Подозрительно, — сказал он. — Крайне подозрительно. Мальчик совсем не знает Священного Писания.

Бородач отёр пот со лба дрожащей рукой.

— Уверяю вас, мистер Финк-Ноттль, при выявлении лучших учеников были приняты все меры предосторожности. Симмонс намного опередил своих соперников, получив высшие баллы.

— Ну, если вы так уверены, — с сомнением протянул Гусик, — Бог с тобой, Г.Г.Симмонс. Получай свой приз.

— Сэр. Благодарю вас, сэр.

— Только не задирай нос. Ничего особенного в твоём призе нет. Берти Вустер:

Не знаю, испытывал ли я когда-нибудь в жизни больший шок, чем сейчас. Я остался полюбоваться на зрелище в твёрдой уверенности, что после того как Гусика лишили возможности продолжать речь, ему, так сказать, выдрали ядовитые зубы. Но мы, Вустеры, реагируем на опасность мгновенно. Опустив голову, я начал потихоньку пробираться к двери.

— Берти Вустер тоже выиграл приз за знание Священного Писания в школе, где мы учились вместе, а вы знаете, кто такой Берти Вустер. Он отхватил трофей через голову достойнейших, прибегнув к невиданному надувательству. Шагу не мог ступить, чтоб из его карманов не вываливались списки Царей Иудейских:

Продолжения я не слышал. Через несколько секунд я уже вдыхал свежий воздух полной грудью и одновременко лихорадочно нажимал ногой на стартёр.

Мотор завёлся с пол-оборота. Скорость включилась без помех. Я посигналил и тронулся с места.

Когда я загнал машину в гараж Бринкли-корта, моё тело всё ещё вибрировало, совсем как у Гусикова тритона, и, повстречайся вы со мной в тот момент, вы увидели бы потрясённого до глубины души Бертрама Вустера, бредущего неровной походкой к себе в комнату, чтобы переодеться. Облачившись в простую пиджачную пару, я прилёг на кровать и, должно быть, уснул, потому что, открыв глаза, увидел перед собой Дживза.

Я сел.

— Принёс мне чай, Дживз?

— Нет, сэр. Скоро обед.

Туман в моей голове рассеялся.

— Наверное, я спал.

— Да, сэр.

— Когда организм измучен, природа берет своё.

— Да, сэр.

— И, должен заметить, это неплохо у неё получается.

— Да, сэр.

— А сейчас, говоришь, настало время обеда? Ну, хорошо. По правде говоря, у меня нет настроения обедать, но всё равно, подай мои одеяния.

— Переодеваться не обязательно, сэр. Вечерние туалеты отменяются, так как стол будет сервирован только холодными закусками.

— Это ещё почему?

— Таково желание миссис Траверс, сэр. Миссис Траверс велела не утруждать работой прислуту, потому что все сегодня уходят на танцы в резиденцию сэра Персиваля Стречли-Бадда.

— Ах да, конечно, помню. Анжела мне говорила. Значит, сегодня танцы до упаду, что? Ты тоже идёшь, Дживз?

— Нет, сэр. Я не испытываю тяги к подобным развлечениям в отдалённых поместьях.

— Прекрасно тебя понимаю. Ничего нового ты там не увидишь. Эти захолустные гулянки всегда одинаковы. Рояль, скрипка и пол, как наждачная бумага. А Анатоль идёт? Анжела намекнула, он намерен остаться дома.

— Мисс Анжела была права, сэр. Месье Анатоль в постели.

— Французы слишком чувствительны.

— Да, сэр.

Мы немного помолчали, затем я завёл разговор издалека.

— Ну и денёк сегодня, — сказал я. — Что?

— Да, сэр.

— Сплошные недоразумения с утра до вечера. И, кстати, я смылся из школы до того, как всё закончилось.

— Да, сэр. Я заметил, как вы уходили.

— Сам понимаешь, меня не в чем упрекнуть.

— Безусловно, сэр. Мистер Финк-Ноттль проявил по отношению к вам некоторую нескромность.

— А после моего ухода церемония долго продолжалась?

— Нет, сэр. Она закончилась минут через десять. Некоторые высказывания мистера Финк-Ноттля о молодом господине Симмонсе привели к окончанию процедуры вручения призов.

— То есть как? По-моему, Гусик сказал о Г.Г.Симмонсе всё, что было возможно.

— Мистер Финк-Ноттль вновь принялся обсуждать молодого господина Симмонса сразу после вашего ухода. Если помните, сэр, мистер Финк-Ноттль уже выразил сомнения по поводу знаний молодого господина Симмонса, а затем он вернулся к этой теме и обрушил на юного джентльмена поток обвинений, утверждая, что тот не мог выиграть приз за знание Священного Писания, не совершив самых тяжких преступлений, известных человечеству. Далее мистер Финк-Ноттль предположил, что молодой господин Симмонс широко известен в преступном мире и наверняка разыскивается полицией.

— О боже, Дживз!

— Да, сэр. Это утверждение вызвало сенсацию в зале, но я бы сказал, присутствующие отреагировали на него по-разному. Господа учащиеся принялись громко аплодировать, но мать молодого господина Симмонса встала со своего места и в довольно резких выражениях потребовала у мистера Финк-Ноттля извинений.

— Ну, и как? Надеюсь, Гусик смутился и взял свои слова обратно?

— Нет, сэр. Мистер Финк-Ноттль заявил, что наконец-то во всём разобрался, и намекнул на греховную связь между матерью молодого господина Симмонса и директором школы, обвинив последнего в завышении оценок с целью, по выражению мистера Финк-Ноттля, добиться взаимности.

— Послушай, а ты не выдумываешь?

— Нет, сэр.

— Святые угодники и их тётушка! А потом:

— Они спели государственный гимн, сэр.

— Невероятно!

— Да, сэр.

— Это в такую-то минуту?

— Да, сэр.

— Ну, не знаю. Тебе, конечно, виднее, но я никогда бы не подумал, что в подобных обстоятельствах Гусик и эта женщина начнут петь дуэтом.

— Вы неправильно меня поняли, сэр. Гимн спели все присутствующие. Директор школы подошёл к органисту и что-то шепнул ему на ухо, после чего органист заиграл государственный гимн. На этом процедура вручения призов завершилась.

— И слава богу.

— Да, сэр. Судя по миссис Симмонс, она собралась действовать, а это вряд ли закончилось бы благополучно для мистера Финк-Ноттля.

Я задумался. Сами понимаете, я погрешил бы против истины, если б заявил, что всем доволен. Само собой, я испытывал жалость, тревогу, ужас и сам не знаю ещё какие чувства, но тем не менее меня успокаивала мысль о том, что всё самое страшное осталось позади. С моей точки зрения, надо было не горевать по прошлому, а радоваться будущему. Я имею в виду, может, Гусик и превысил Вустерширский рекорд по дурости, а заодно окончательно лишился шансов стать любимцем публики в Маркет-Снодсбери, но к счастью, он сумел сделать предложение Медлин Бассет, а она, тоже к счастью, согласилась его принять.

Я поделился своими соображениями с Дживзом.

— Некрасиво получилось, — сказал я. — Не удивлюсь, если этот школьный праздник долго будут помнить. Но мы не должны забывать, Дживз, что Гусик, хотя сейчас все в округе считают его уродом из уродов, одержал победу, если ты меня понимаешь, в другом отношении.

— Нет, сэр.

По правде говоря, я подумал, он оговорился.

— Когда ты говоришь «Нет, сэр», ты имеешь в виду «Да, сэр»?

— Нет, сэр. Я имею в виду: «Нет, сэр».

— Разве он не одержал победу?

— Нет, сэр.

— Но он помолвлен.

— Нет, сэр. Мисс Бассет расторгла помолвку.

— Ты не шутишь?

— Нет, сэр.

Не знаю, заметили вы или нет одну странность, постоянно бросавшуюся в глаза на страницах моего рассказа, но почти все действующие лица, о которых вы здесь читали, время от времени закрывали лицо руками. Не совру, если скажу, что мне довелось побывать во многих переделках, но впервые я очутился среди персонажей, где хватание, если так можно выразиться, за собственную физиономию было чуть ли не культом.

Вспомните, так поступил дядя Том. И Гусик. И, конечно, Тяпа. Вероятно, хотя точно не знаю, это сделал Анатоль и уж наверняка Медлин Бассет. Не сомневаюсь, что и тётя Делия с удовольствием последовала бы общему примеру, если бы только не боялась испортить причёску.

Надеюсь, вы поняли, к чему я клоню? Совершенно верно, услышав от Дживза последние новости, я закрыл лицо руками. Они вроде как сами дёрнулись вверх, а голова неожиданно стукнулась подбородком о грудь, и в следующую секунду я стал не менее ревностным служителем культа, чем остальные.

Я всё ещё давил на своё чело ладонями, запустив пальцы в волосы и пытаясь сообразить, что необходимо предпринять в первую очередь, когда кто-то заколотил в мою дверь с такой силой, что затряслись стены.

— Вероятно, это мистер Финк-Ноттль, сэр, — сказал Дживз.

Но на сей раз интуиция его подвела. В комнату ворвался Тяпа. Глаза его безумно вращались, и он не дышал, а хрипел, как закоренелый астматик. Не вызывало сомнений, бедолага был взбудоражен, дальше некуда.