I

Из-под душистой сени большого кедра на лужайке перед замком Псмит оглядел клумбы, ласково озаренные послеполуденным солнцем, а потом посмотрел на Еву с глубоким недоумением.

— Видимо, я ослышался. Ведь не может быть, — сказал он голосом, полным упрека, — что вы серьезно собираетесь работать в такую погоду?

— Да, собираюсь. У меня есть совесть. Мне платят большое жалованье… относительно большое… не за то, чтобы я нежилась в шезлонгах.

— Но вы же приехали только вчера!

— И работать мне следовало начать вчера.

— По-моему, — сказал Псмит, — если это не рабство, то уж не знаю, что это. Поскольку все уехали и оставили нас одних, я питал надежду, что вторую половину дня мы проведем приятно и поучительно в тени этого величественного древа, беседуя о том о сем. И этому не суждено сбыться?

— Нет. Хорошо еще, что не вы приводите в порядок каталог этой библиотеки. Он бы так и остался неоконченным.

— А для чего, как сказал бы ваш наниматель, его кончать? Несколько раз он выражал при мне мнение, что эта библиотека много-много лет уютно существовала без всяких каталогов. Так почему бы ей и не оставаться в этом счастливом состоянии до бесконечности?

— Искушать меня бесполезно. Как будто бы я не предпочла проводить здесь время в приятном безделье, но что скажет мистер Бакстер, когда вернется?

— С каждым днем, который я провожу тут, мне становится все яснее, — мрачно заметил Псмит, — что товарищ Бак-стер порядочная таки чума. Скажите, как вы с ним ладите?

— Он мне не очень нравится.

— И мне. Именно из такой общности вкусов и рождаются привязанности на всю жизнь. Садитесь же и обменяемся доверительными признаниями на тему Бакстера.

Ева засмеялась:

— Не сяду. Вы просто соблазняете меня остаться здесь и пренебречь долгом. Нет, мне правда пора. Вы даже не представляете, сколько там работы!

— Вы безнадежно испортили мне этот чудесный день.

— Ничего подобного. У вас есть книга. Кстати, какая? Псмит взял томик в яркой обложке и поглядел на него:

— «Человек без большого пальца на ноге». Его мне одолжил товарищ Трипвуд. У него огромные запасы такой литературы. Думаю, он не замедлит попросить вас каталогизировать и его библиотеку.

— Что-то увлекательное?

— Да, но чему оно учит? И долго вы собираетесь сидеть взаперти в этой душной библиотеке?

— Час, полтора.

— В таком случае я рассчитываю на ваше общество по истечении этого периода. Мы сможем снова покататься по озеру.

— Ну, хорошо. Я вас найду, когда кончу.

Псмит смотрел ей вслед, пока она не скрылась в доме, а затем вновь расположился в шезлонге под кедром. Его угнетало ощущение одиночества. Он взглянул на «Человека без большого пальца на ноге» и, отвергнув это развлечение, предался размышлениям.

Окутанный летней жарой, замок Бландингс дремал, точно дворец Спящей Красавицы. Вскоре после второго завтрака обитатели покинули его — лорд Эмсуорт, леди Констанция, мистер Кибл, мисс Пиви и Компетентный Бакстер отбыли в соседний городок Бриджфорд в большом лимузине, а следом поспешал высокородный Фредди в щегольском двухместном спортивном автомобиле. Псмит отказался сопутствовать им под предлогом снизошедшего на него поэтического вдохновения. Его не слишком прельщала программа дня, а именно: открытие его сиятельством недавно воздвигнутого памятника покойному Хартли Реддису, эсквайру и мировому судье, который неисчислимые годы представлял в парламенте Бриджфорд и Шифлийский избирательный округ (графство Шропшир). Даже надежда услышать, как лорд Эмсуорт — облаченный не без тщетных протестов и ворчания и цилиндр, смокинг и брюки в серую полоску — произнесет речь, не выманила Псмита из замка и ближних окрестностей такового. Правда, в ту секунду, когда он сформулировал свой отказ к плохо скрываемой зависти как лорда Эмсуорта, так и его сына Фредди, также вовлеченного в празднование против своей воли, Псмит полагал, что одиночество его разделит Ева. И время и место были выше всякой критики, но, как часто бывает в этой жизни, девушка его подвела.

Однако, как ни кипел он негодованием, вскоре тихая безмятежность летнего дня пролила бальзам на его смятенные чувства. За исключением пчел, которые с обычной своей беспардонной энергией трудились среди цветов, да изредка пролетающих бабочек, вся Природа словно предалась сиесте. Где-то в отдалении невидимая газонокосилка подчеркивала тишину своим музыкальным жужжанием. К входной двери на красном велосипеде подъехал рассыльный с телеграфа и, казалось, никак не мог вступить в контакт с прислугой, из чего Псмит заключил, что Бич, дворецкий, опытный оппортунист, воспользовался отсутствием власть предержащих, чтобы сладко вздремнуть в каком-то дальнем своем логове. В конце концов появилась младшая горничная, приняла телеграмму вместе с (предположительно) упреками рассыльного, и красный велосипед исчез из вида, оставив после себя тишину и благость.

Даже самые благородные умы не способны долго противостоять подобной атмосфере. Веки Псмита смежились, вновь открылись, опять смежились. И вскоре в обычные мирные звуки жаркого летнего дня вплелись легкие всхрапы, перебивавшие порой его ровное дыхание.

Когда он пробудился, подскочив — обычное завершение сна в садовом шезлонге, — тень кедра заметно удлинилась. Взгляд на циферблат сказал ему, что пять часов не за горами, и факт этот секунду спустя подтвердился появлением младшей горничной, той же, что отворила дверь рассыльному. Казалось, из замкнутого мирка людской в живых осталась она одна. Своего рода Робинзон женского пола.

— Я вам чай подала в вестибюле, сэр.

— Вы не могли совершить поступка более благородного и милосердного, — заверил ее Псмит и, с помощью легкого массажа вернув гибкость слегка затекшим членам, направился к замку. У него мелькнула надежда, что Ева при всем ее трудолюбии, возможно, прервет каталогизирование, чтобы составить ему компанию.

Надежда оказалась тщетной. На подносе уныло стояла одна-единственная чашка. Либо Ева была выше обычного женского пристрастия к чаю, либо ей его подали в библиотеку. Охваченный почти той же грустью, какую наводил на него вид хлопотливых пчел, Псмит принялся в одиночестве утолять голод и жажду, скорбно поражаясь извращенному упрямству, которое заставляет девушек работать, когда никто за ними не надзирает.

Прохлада вестибюля была очень приятна. Парадная дверь замка стояла открытой, и за ней простирались газоны, залитые будящим жажду солнцем. Слева из-за обитой зеленым сукном двери, которая вела на половину слуг, порой доносились взвизгивающие смешки, свидетельствуя, что где-то есть люди, но в остальном Псмит мог бы счесть себя последним человеком, еще обитающим на Земле. Вновь им овладели тихие раздумья, и нет причин сомневаться, что он вскоре опозорился бы, уснув во второй раз за единый день, как вдруг его заставило очнуться появление в дверях инородного тела. На фоне золотистого света внезапно возникла черная фигура.

Жуткое предчувствие, поразившее Псмита, как удар электрического тока, от которого он окаменел, точно вспугнутый лесной зверек, объяснилось иллюзией, будто он видит перед собой приходского священника, чью способность к неторопливым рассуждениям ему довелось узнать на второй день своего пребывания в замке. Однако он тут же убедился, что был излишне пессимистичен. Перед ним был не священник, а кто-то совершенно ему незнакомый — худощавый, изящный молодой человек со смуглым умным лицом и главами, которые мигали, приспособляясь к сумраку вестибюля после солнечного сияния снаружи. С неизъяснимым облегчением Псмит встал и направился к нему.

— Привет! — сказал молодой человек. — А я вас и не видел. Тут после солнца совсем темно.

— Да, тут царит приятный полусумрак, — согласился Псмит.

— Лорд Эмсуорт где-нибудь поблизости?

— Боюсь, что нет. Он в сопровождении всех своих чад и домочадцев упорхнул надзирать за открытием памятника в Бриджфорде покойному, если мне не изменяет память, Хартли Реддису, эсквайру, мировому судье и члену парламента. Не могу ли я быть вам полезен?

— Ну, я, собственно, приехал в гости. -Да?

— Леди Констанция пригласила меня погостить, как только я приеду в Англию.

— А! Так вы приехали из чужеземных краев?

— Из Канады.

Псмит чуть вздрогнул. Дело явно осложнялось. Пополнение дружеского круга в Бландингсе гостем, знающим Канаду, совсем его не устраивало. Ничто не могло более смутить его душевный мир, чем общество человека, которому того и гляди приспичит обменяться с ним взглядами на эту быстро развивающуюся страну.

— О, из Канады? — сказал он.

— Я послал телеграмму, — продолжал новоприбывший, — но, наверное, ее доставили, когда все уже уехали. А, вот, видимо, моя телеграмма — здесь на столике. От станции я прогулялся пешком. — Он прохаживался по вестибюлю, как человек, осваивающий новые места. Потом остановился у столика, за которым мисс Пиви имела обыкновение вкушать послеобеденный кофе, взял лежавшую там книгу и польщенно засмеялся.

— Одна из моих вещиц, — сказал он.

— Одна из чего? — переспросил Псмит.

— Да вот эта книжка, «Песни пакости». Ее написал я.

— Ее написали вы?

— Ага! Моя фамилия Мактодд. Ролстон Мактодд. Полагаю, вы слышали от них про меня?

 

II

Человек, взявший на себя столь щекотливую миссию, как миссия Псмита в замке Бландингс, всегда бдит. С той минуты, как Псмит поднялся в вагон пятичасового поезда с перрона Паддингтонского вокзала, то есть с той минуты, когда, формально говоря, началась его авантюра, он ступал осторожно, как путник в джунглях, где каждый миг на вас может внезапно броситься нечто непредвиденное и опасное. Поэтому столь хладнокровное заявление худощавого молодого человека хотя бесспорно его поразило, но отнюдь не парализовало. Наоборот, он внутренне весь подобрался. Первым его движением было грациозно подойти к столику, где, ожидая возвращения лорда Эмсуорта, покоилась телеграмма, вторым — спрятать ее к себе в карман. Для начала надо было обеспечить, чтобы телеграммы, подписанные Мактоддом, не валялись где попало в замке, пока он пользуется гостеприимством его владельца.

Покончив с этим, Псмит встал перед молодым человеком.

— Ну-ну! — произнес он спокойно и сурово.

Он испытывал неизъяснимую благодарность к благому провидению, которое организовало эту встречу в час, когда он был в замке один.

— Вы говорите, что вы Ролстон Мактодд, автор этих стихов?

— Да, конечно.

— Тогда ответьте, — бескомпромиссно спросил Псмит, — что такое «бледная парабола Восторга»?

— А? Чего-чего? — слабеющим голосом произнес новоприбывший. Во всем его облике проступила заметная нервозность.

— Или вот, — сказал Псмит. — «Ш… ш…» Погодите секунду, сейчас вспомню. А, да! «Шуршащая, надушенная тишь, тушившаяся вширь, где мы сидели». Не одолжите ли меня комментарием?

— Я… я… О чем вы говорите?

Псмит протянул длинную руку и почти с нежностью потрепал его по плечу.

— Ваше счастье, что вы встретились со мной прежде, чем вышли на остальных, — сказал он. — Боюсь, вы дерзнули без надлежащей подготовки. Они обличили бы вас, как самозванца, в первые же минуты.

— Что значит «самозванца»? Не понимаю, о чем вы говорите!

Псмит укоризненно погрозил ему пальцем:

— Мой дорогой товарищ Икс, должен сразу же предупредить вас, что подлинный Мактодд — мой давний и близкий друг. Еще и нескольких дней не миновало с нашей последней долгой и поучительной беседы. Вот — как мы можем без обиняков указать — так-то. Или я ошибаюсь?

— А, черт! — сказал молодой человек. Он расслабленно рухнул в кресло и утер взмокший лоб, трусливо сдаваясь на милость победителя.

На несколько секунд воцарилась тишина.

— Ну и что, — осведомился гость, подняв влажное лицо, гуманно заблестевшее в тусклом свете, — вы думаете делать?

— Да ничего, товарищ… Кстати, как вас зовут?

— Кутс.

— Ничего, товарищ Кутс. Ровным счетом ничего. Вы можете смыться отсюда в любой момент, когда пожелаете. Откровенно говоря, чем раньше это произойдет, тем мне будет приятнее.

— Вот это по-человечески!

— Отнюдь, отнюдь.

— Вы парень что надо!…

— Ах, довольно! — скромно перебил Псмит. — Но прежде чем мы расстанемся, объясните мне кое-что. Насколько я понимаю, вы приехали сюда с целью стырить брильянты леди Констанции?

— Да.

— Так я и думал. А отчего вы предположили, что вас здесь не встретит подлинный Мактодд?

— Тут-то полный порядок. Я плыл на одном пароходе с этим фрайером, с Мактоддом, и в Лондоне с ним виделся. Он только и трепался о том, как его сюда пригласили, и я у него вызнал, что тут его никто в глаза не видел. А потом встречаю его на Стренде совсем на взводе. Взбесился хуже всякой осы. Говорит, его оскорбили, и ноги его тут не будет, пусть хоть они все на колени попадают. Толком я не понял, но вроде бы он познакомился с лордом Эмсуортом и обиделся. Он мне сказал, что через час уезжает в Париж.

— И уехал?

— А как же. Я сам его проводил с Чаринг-Кросса. Потому-то и казалось, что приехать сюда вместо него проще простого. Откуда мне было знать, что у него в этих краях приятели. Он мне говорил, что никогда прежде в Англии не бывал.

— В этой жизни, товарищ Кутс, — назидательно сказал Псмит, — должно всегда проводить различие между маловероятным и невозможным. Вы правы, было очень маловероятно, что в этой глуши вам повстречается друг Мактодда, и вы опрометчиво построили свои планы на предпосылке, что это невозможно. С каким же результатом? Крик разносится по преступному миру: «Старина Кутс сел в лужу!»

— Хватит проедать мне плешь.

— Я делаю это для вашего же блага. В глубокой надежде, что вы запечатлеете этот урок в сердце своем и извлечете из него пользу. Кто знает, не станет ли это поворотным пунктом в вашей карьере? Через годы и годы вы, седовласый и состоятельный рантье, покинув преступный путь с кругленьким состояньицем, оглянетесь назад, и вспомните этот день, и поймете, что именно он вывел вас на дорогу к успеху. И вы расскажете о нем, когда репортер еженедельника «Медвежатник» возьмет у вас интервью для колонки «Как я начинал»… Но кстати, о путях и дорогах, не пора бы вам пробежаться по той, которая ведет к станции? Хозяин дома и его гости могут вернуться с минуты на минуту.

— Конечно, пора, — согласился нежданный посетитель.

— Да-да, — заметил Псмит. — Мне кажется, вы правы. Вы станете заметно счастливее, когда покинете эти пределы. Едва замок и парк окажутся позади вас, тяжкое бремя спадет с вашей души. Глоток свежего воздуха вернет розы на ваши ланиты. Вы сами найдете выход или вас проводить?

Он довел молодого человека до двери и сердечным толчком отправил его в дорогу. Затем широким шагом взлетел по лестнице, рассчитывая найти Еву в библиотеке.

Примерно в ту же минуту на платформу станции Маркет-Бландингс из поезда, который вышел из Бриджфорда примерно за полчаса до этого, сошла мисс Пиви. Мигрень, результат ожидания под жгучим солнцем, вынудила ее отказаться от удовольствия выслушать речь лорда Эмсуорта, и она ускользнула на удобном поезде с намерением прилечь и отдохнуть. Обнаружив по прибытии в Маркет-Бландингс, что головная боль у нее почти прошла, а дневной зной заметно спал, она направилась к замку пешком, с наслаждением подставляя лицо прохладному западному ветерку. Вышла она из городка точно в тот момент, когда безутешный мистер Кутс оставил позади себя большие ворота, от которых начиналась подъездная дорога к замку.

 

III

Серая меланхолия, которая, подобно усердному призраку, сопровождала мистера Кутса, когда он направил свои стопы назад в Маркет-Бландингс, и которую даже восхитительный вечер не мог рассеять, в первую очередь, разумеется, объяснялась тем горчайшим ощущением, кое охватывает человека, чьи заветные надежды рассыпаются прахом в тот миг, когда успех словно уже у него в руках. Каждому человеку минимум однажды в жизни выпадает то, что можно назвать только манной небесной, и мистер Кутс верил, что его экспедиция в замок Бландингс относится к этой категории. Как большинство своих собратьев по профессии, он испытывал в прошлом и взлеты и падения, но наконец-то, заверял он себя, капризница фортуна преподнесла ему на блюде нечто, обложенное кресс-салатом. Стоит ему утвердиться в замке, и найдется тысяча возможностей подобраться к ожерелью леди Констанции. И ведь, мнилось ему, достаточно просто войти, назвать себя и оказаться в положении почетного гостя. Угрюмо плетясь между пыльными живыми изгородями, Эдвард Кутс вкушал полынь и желчь, ведомые лишь тем, чьи планы рухнули из-за одного-единственного шанса «против» при девяноста девяти «за».

Но это было еще не все. Вдобавок к терзаниям из-за погибших надежд его преследовали мучительные воспоминания. Не только Настоящее стало для него пыткой, но тут же воскресло Былое, восстало и больно его укусило. Что может быть печальнее, чем память о прошлом счастье, и вот его-то и вспоминал теперь Эдвард Кутс. В такие минуты мужчина нуждается в нежных заботах женщины, а мистер Кутс лишился той единственной, кому он мог бы поверить свое горе, той единственной, кто понял бы его печаль и разделил ее.

Нас познакомили с мистером Кутсом на том витке его профессиональной карьеры, когда он подвизался на суше, но избранная им стихия была иной. Еще несколько месяцев тому назад он практиковал свое искусство на лоне вод. Соленый запах моря был у него в крови. А точнее говоря, он по профессии был карточным шулером на трансатлантических лайнерах. Именно в тот период он полюбил и лишился любимой. Более трех лет он работал в идиллическом согласии с дамой, которая, хотя, путешествуя, принимала самые разные имена, в кругу близких людей была известна как Ловкачка Лиззи. Он был практиком, она — приманкой, и их деловой союз настолько приближался к идеальному, насколько это вообще возможно в нашем циничном никому не доверяющем мире. Товарищеское чувство вызрело в нечто более глубокое, более священное. Между ними уже было решено при следующей же высадке в Нью-Йорке немедленно отправиться в ратушу за разрешением на брак. И тут они поссорились, поссорились непоправимо из-за одного из тех нелепых пустячков, которые вечно становятся причиной ссор между влюбленными. Какой-то дурацкий спор, как справедливо поделить довольно-таки жалкую сумму, выкачанную из миллионера-скотовода во время их последнего плавания, разбил все золотые грезы. Слово за слово… и дама по обычной женской привычке последнее слово оставила за собой, причем даже мистер Кутс вынужден был признать, что слово это било все рекорды. Она вымолвила его у нью-йоркского причала и навсегда ушла из жизни мистера Кутса. И с ней исчезла вся его удача. Словно разлука эта наложила на него проклятие. В следующем же рейсе у него произошло несчастное недоразумение с раздражительным джентльменом, уроженцем Среднего Запада, каковой был раздосадован неправомерным, как он считал (и справедливо!), числом тузов и королей, которые сдавал себе мистер Кутс, и выразил свое негодование, откусив ему первую фалангу на правом указательном пальце, чем положил безвременный конец блистательной карьере. Ибо мистер Кутс полагался главным образом на этот палец, когда творил чудеса с карточной колодой, предварительно слегка ее втихомолку перетасовав.

И теперь он вспоминал свою потерянную Лиззи с тоской, рождаемой мыслями о том, что быть могло, но не сбылось. С запоздалым сожалением он признал, что мозгом фирмы всегда была она. О, он бесспорно обладал определенной ловкостью рук, но более тонкие операции всегда разрабатывала Лиззи. Останься они партнерами, она бы нашла способ преодолеть препятствия, вдруг возникшие между ним и ожерельем леди Констанции Кибл. И мистер Кутс брел к Маркет-Бландингсу, исполненный смирения и раскаяния.

Тем временем мисс Пиви, которая, как, вероятно, помнит читатель, неторопливо двигалась по дороге со стороны Маркет-Бландингса, получала от своей прогулки большое удовольствие и отдыхала душой. Приходится признать, что порой общество гостеприимной хозяйки и родичей гостеприимной хозяйки тяготило мисс Пиви, и она была рада побыть одной. Мигрень прошла, ее окутывала благодатная вечерняя тишь. Примерно в эту минуту, размышляла она, не достань у нее здравого смысла покинуть ряды графского взвода, ей пришлось бы внимать излияниям лорда Эмсуорта на тему покойного Хартли Реддиса, мирового судьи, члена парламента, — тему, которой даже самые прославленные ораторы вряд ли сумели бы придать захватывающий интерес. А то, что она знала о своем гостеприимном хозяине, не внушало ей особого доверия к его красноречию.

Да, ей следовало только благодарить судьбу за свое избавление. Легкий ветерок ласково овевал ее лицо. Ее изящно вырезанные ноздри блаженно впивали благоухание живых изгородей справа и слева. Где-то пел скрытый ветвями дрозд. И мир и благостность всего этого так растрогали мисс Пиви, что она запела.

Если бы тем, кто в замке Бландингс имел честь быть с нею знаком, сообщили, что мисс Пиви готовится запеть, они, конечно, без колебаний ответили бы, какого типа песню она изберет. Что-нибудь старинное, мечтательное, светло-грустное… Вот как ответили бы все. Какую-нибудь народную балладу…

Мисс же Пиви пела (нежным задумчивым голосом, точно малиновка, пробудившаяся, чтобы приветствовать зарю) мотив своеобразного музыкального произведения, носящего название «Бил-стрит блюз».

Но на заключительной строке она вдруг смолкла, заметив, что одиночество ее нарушено. Навстречу ей по дороге уныло брел мужчина, словно томимый тайной скорбью. И на мгновение, когда она прошла поворот, что-то во внешности незнакомца как будто схватило ее за горло. Она испустила страдальческий вздох.

— Ой! — сказала мисс Пиви.

Но тут же стала вновь самой собой. Случайное сходство ввело ее в заблуждение! Лица незнакомца она не видела: он брел опустив голову, но ведь невозможно, чтобы…

И тут, почти поравнявшись с ней, незнакомец поднял голову, и графство Шропшир, насколько хватал ее изумленный взор, внезапно лихо заплясало. Деревья подскакивали и приседали, живые изгороди извивались, как бродвейские хористки, а из глубины этого хоровода сельской природы донесся голос:

— Лиз!

— Эдди! — слабым голосом произнесла мисс Пиви и бессильно опустилась на травянистую кочку.

 

IV

— Это надо же! — сказала мисс Пиви.

Шропшир вновь обрел неподвижность. Она смотрела на его лицо широко раскрытыми глазами.

— Провалиться мне на этом месте! — сказала мисс Пиви. И вновь обвела его взглядом с головы до ног.

— Опупеть можно, — сказала мисс Пиви. А произнеся эту заключительную фразу, она несколько опомнилась, встала со своей кочки и приступила к подвязыванию оборвавшихся нитей.

— Откуда, — осведомилась она, — ты взялся, Эд?

В голосе у нее звучала одна только нежность. Взор ее был взором матери, обретшей давно потерянное дитя. Прошлое осталось в прошлом, начиналась новая эра. В прошлом она была вынуждена приравнять этого человека к огрызку сыра и указать, что такой подлый змей, как он, может легко спрятаться за винтовой лестницей. Но теперь радость нежданного воссоединения изгладила и эти и другие критические замечания по его адресу. Это был Эдди Кутс, ее былой напарник! После долгих дней разлуки он вернулся к ней: Только теперь она почувствовала, какую пустоту оставил в ее жизни их разрыв. И бросилась в его объятия с восторженным возгласом. Мистер Кутс, который не ожидал такого выражения нежности, пошатнулся, но на ногах устоял и привлек ее к себе почти с прежним пылом. Такая сердечность его восхитила, но и удивила. Воспоминание о ее прощальных словах было еще очень свежо, а он не догадывался, как быстро женщины умеют простить и забыть; и как чувствительная девушка, разгоряченная воображаемой обидой, может назвать человека кривомордой затычкой и все-таки сохранить в святая святых своего сердца всю любовь и уважение к нему. Он влюбленно поцеловал мисс Пиви.

— Лиз! — сказал он страстно. — Ты еще красивей стала.

— Ну-ну, не распускай рук, — кокетливо ответила мисс Пиви.

Появление блеющего стада овец под эскортом чопорной собаки с двумя местными поселянами в арьергарде прервало этот обмен нежностями, а когда процессия скрылась за поворотом дороги, воссоединившиеся влюбленные достаточно отрезвели и повели разговор в более спокойном и деловом тоне, обмениваясь практическими сведениями и восполняя пробелы.

— Откуда, — вновь осведомилась мисс Пиви, — ты взялся, Эд? Я просто обалдела, когда увидела, что ты идешь по дороге. Глазам своим не поверила — ведь я думала, ты где-то в океане сшиваешься. Чего тебя занесло на сушу? Отдыхаешь или бросил работать на пароходах?

— Да, Лиз, — грустно сказал мистер Кутс, — это дело мне пришлось оставить.

И, предъявив зияние на месте важнейшей части своего пальца, он поведал ей всю грустную историю. Она слушала его с живейшим состраданием, проливавшим бальзам на его раненую душу.

— Профессиональный риск, естественно, — угрюмо заключил мистер Кутс, убирая интересный экспонат, дабы обпить рукой ее стройный стан. — Но с картами у меня всё. Раза два я попытался, но они меня перестали слушаться, и пришлось бросить. А, Лиз! — с чувством продолжал мистер Кутс. — Можешь мне поверить: как ты от меня ушла, так от моей удачи ни шиша не осталось. Точно меня сглазили. Если бы я в пятницу прошел под приставной лестницей, чтобы разбить зеркало об черную кошку, все равно так худо не было бы.

— Мальчик ты мой бедненький! Мистер Кутс скорбно кивнул.

— Да уж, — согласился он. — Но что поделаешь! Вот и нынче заклятие это испортило мне такую игру — пальчики оближешь… Ну, да хватит о моих бедах. Ты-то что сейчас поделываешь, Лиз?

— Я? Ну, живу тут неподалеку.

— Ты что, замуж выскочила? — спросил он в ужасе.

— Нет! — вскричала мисс Пиви и бросила на него ласковый взгляд. — И думаю, ты знаешь почему, Эд.

— Ты что же… ты меня не забыла?

— Как будто я могу забыть тебя, Эдди! У меня на комоде стоит только одно фото.

— Но мне думалось… так мимоходом пришло в голову, что ты, когда мы последний раз виделись, капельку озлилась на своего Эдди…

В первый раз в их беседе проскользнуло упоминание об этом тягостном недоразумении, и нежные ланиты мисс Пиви окрасил легкий румянец.

— Чушь собачья! — сказала она. — Я на другой день и думать забыла. Не спорю, я взбесилась, но если бы ты пришел на следующее утро, Эдди, и…

Наступило молчание, пока она размышляла о том, что могло быть.

— А чего ж ты тут живешь? — спросил мистер Кутс после многозначительной паузы. — Завязала?

— Как бы не так, сэр. Я веду игру за стоящую ставку. Но, прах ее побери, — с сожалением добавила мисс Пиви, — боюсь, дело в одиночку мне не очень по зубам. Ах, Эдди, если бы мы могли и тут поработать вместе, как прежде!

— А что за дело?

— Брильянты, Эдди. Ожерелье. Пока я его только один раз видела, но и этого довольно. Давно я таких блестяшек не видела, Эд. Потянут на сто тысяч зелененьких.

Подобное совпадение заставило мистера Кутса вскричать:

— Ожерелье!

— Слушай, Эд, значит, так… Знал бы ты, до чего же мне приятно говорить по-человечески! Словно сбросила туфли, которые все ноги стерли. Сейчас я сплошная великосветскость. Тончайшая одухотворенность. Ну, помнишь, раза два я такое уже устраивала. После того как мы с тобой поцапались, я решила прокатиться на старушке «Атлантике» — сила привычки или что там еще. Ну, поплыла, и двух дней не прошло, как дамочка с этим ожерельем в меня прямо втюрилась. Как-то сразу на меня клюнула…

— Я ее не виню! — сказал лояльный мистер Кутс.

— Не перебивай! — потребовала мисс Пиви, награждая его ласковой оплеухой. — Так что я говорила? А, да! Ну так эта самая леди Констанция Кибл…

— Как!

— Ну, что еще?

— Леди Констанция Кибл?

— Ну, да. Она сестра лорда Эмсуорта, а он живет в поместье дальше по дороге. В замке Бландингс. Она прямо часа без меня прожить не могла, и, как мы высадились, — я все с ней и с ней. Вот сейчас гощу в замке.

Из уст мистера Кутса вырвался протяжный стон, словно у отягощенного цепями призрака.

— Нет, как это вам нравится? — вопросил он у окружающего пейзажа. — Везет же людям! Прямо с парадного входа под оркестр, да еще ковер под ноги стелят! Ей-Богу, Лиз, свались ты в колодец, так тут же поднимешься наверх с ведром. Ты не человек, а живая подкова, вот кто ты. Слушай, что я тебе скажу. Знаешь, что я тут делал? Всего только старался пробраться в это чертово место — и вылетел оттуда через две минуты.

— Как? Ты, Эд?

— А кто же? Про эти блестяшки ты не одна слышала.

— Ах, Эд! — Голос мисс Пиви исполнился горького разочарования. — Если бы ты сумел! И мы опять стали бы партнерами! От одной мысли сердце сжимается. А под каким соусом ты думал туда пролезть?

В болезненном смятении духа мистер Кутс настолько потерял над собой власть, что с отвращением плюнул на встречную лягушку. Но неудача продолжала преследовать его и тут. Он не попал в лягушку, и она удалилась в траву с холодно-неодобрительным видом.

— Под каким? — сказал мистер Кутс. — Я думал, все будет тип-топ. Я подружился с типом, которого пригласили погостить тут, а он передумал. Ну, я и сказал себе, а почему бы мне не поехать вместо него? Типчик по фамилии Мактодд, поэт, и тут ни один человек в глаза его не видел, кроме старичка, который сослепу никого…

Мисс Пиви не сдержалась.

— Эд Кутс! Ты, кажется, хочешь сказать, что думал поселиться в замке, выдавая себя за Ролстона Мактодда?!

— Ну да. А что? Проще простого. Выдал бы и не поперхнулся. И вот первым я там встречаю приятеля этого Мактодда. Мы немножко потолковали, и я смылся. Я знаю, когда я лишний.

— Но, Эд! Эд! О чем ты говоришь? Ролстон Мактодд сейчас в замке. В эту самую минуту.

— Как так?

— А вот так. Приехал пару дней назад. Тощий такой тип, длинный и с моноклем.

Мысли мистера Кутса завихрились. Он ничего не мог понять.

— Да ничего похожего. Мактодд не такой высокий, да и не такой тощий, если уж на то пошло. И я ни разу не видел его с моноклем. Это… — Он захлебнулся. — Черт! Да это же… Лиз! — вскричал он. — Сколько в этом замке мужиков?

— Не считая лорда Эмсуорта, всего четверо. Будет большой съезд гостей перед балом графства, но пока их тут четверо. Сын лорда Эмсуорта Фредди…

— Какой он из себя?

— Пижон с белобрысыми прилизанными назад волосами. Потом мистер Кибл. Он низенький и краснорожий.

— И?

— И Бакстер. Секретарь лорда Эмсуорта. Носит очки. — И все?

— Да. Не считая Мактодда и слуг.

Мистер Кутс оглушительно хлопнул себя ладонью по колену. Приятная кротость, характеризовавшая его облик в течение беседы с Псмитом, исчезла, сменившись крайне зловещей свирепостью.

— И я позволил ему вышвырнуть меня вон, точно щенка! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. — Прохиндей!

— Эд, о чем ты говоришь?

— И я его еще и поблагодарил. По-бла-го-да-рил! — простонал Эдвард Кутс, извиваясь при одном только воспоминании. — Я поблагодарил его за то, что он меня отпустил!

— Эдди Кутс, что ты несешь?…

— Послушай, Лиз! — Ценой невероятного усилия мистер Кутс совладал со своими эмоциями. — Влетаю я в эту хату и наталкиваюсь на типа с моноклем, и он говорит, что хорошо знает Мактодда и что я — не он. А с твоих слов выходит, что он как раз и есть тип, который выдает себя за Мактодда! Понимаешь? Этот гад сработал под меня. Познакомился с Мактоддом, узнал, что он в замок не едет, и приехал вместо него, ну, как я. Только прискакал сюда первым, черт бы его побрал! Просто хоть на стенку лезь, верно?

От изумления мисс Пиви на миг лишилась дара речи. Но тут же вновь его обрела.

— У, фрайер! — сказала мисс Пиви.

Мистер Кутс, невзирая на присутствие дамы, зашел в своих инвективах заметно дальше.

— Я с самого начала чувствовала, что-то с ним не так! — сказала мисс Пиви. — Черт! Он, значит, тоже на ожерелье целится!

— Само собой, — нетерпеливо перебил мистер Кутс. — А то зачем бы он, по-твоему, сюда заявился? Для перемены обстановки?

— Но, Эд! Черт! И ты ему спустишь?

— Спущу? — повторил мистер Кутс, раздраженный таким глупым вопросом. — Ты меня разбуди ночью да и спроси.

— Но что ты сделаешь?

— Что сделаю! — сказал мистер Кутс. — Что сделаю? Я тебе скажу, что я… — Он умолк, после чего суровая решимость, написанная на его лице, слегка поблекла. — А что я, черт подери, сделаю? — докончил он на слабеющей ноте.

— Накапав, что он самозванец, ты ничего не добьешься. Его-то уберешь, но и сам ни шиша не получишь.

— Да, — сказал мистер Кутс.

— Помолчи. Дай сообразить, — потребовала мисс Пиви. Наступила пауза. Мисс Пиви сосредоточенно свела брови.

— А что, если?… — предположил мистер Кутс.

— Заткнись, — сказала мисс Пиви.

Мистер Кутс заткнулся. Минута текла за минутой.

— Знаю! — сказала мисс Пиви. — Леди Констанция на этого типа не надышится. Ты должен его с глазу на глаз сейчас же взять за жабры и потребовать, чтобы он устроил тебе приглашение в замок как своему другу.

— Я знал, Лиз, что ты что-нибудь да придумаешь! — почти с благоговением сказал мистер Кутс. — Колдунья ты, и ничего больше. А как я с ним останусь с глазу на глаз?

— Это я беру на себя. Приглашу его прогуляться по парку. Он не то что от меня без ума, но, если я поднажму, отвертеться не сможет. Мы пойдем по дороге. Ты засядешь в кустах — я покажу тебе где. А потом пошлю его за накидкой или еще за чем-нибудь, а сама пойду дальше. Он повернет назад, и тут ты на него выскочишь.

— Лиз! — сказал мистер Кутс в полном восхищении. — Когда надо мозгами пошевелить, тут тебе равных нету!

— А что ты предпримешь, если он сделает тебе от ворот поворот?

Мистер Кутс испустил холодный смешок и из глубин своего костюма извлек очаровательный револьверчик.

— Мне он поворота от ворот не сделает, — сказал мистер Кутс.

 

V

— Ах, только подумать! — сказала мисс Пиви. — Если бы у меня не началась мигрень и я не вернулась бы раньше остальных, нам не удалось бы вот так побеседовать.

Они шли по широкой усыпанной гравием аллее, и она взирала на Псмита снизу вверх кротко со светлой грустью. Такое робкое, одухотворенное, миниатюрное создание!

— Да, — сказал Псмит.

Особого восторга в его ответе не прозвучало, но, с другой стороны, настроение у него было не особенно солнечным. Мысль о том, что мисс Пиви может вернуться задолго до основных сил, ему в голову не приходила. Он, по собственному его выражению, спутал маловероятное с невозможным. И в результате она захватила его врасплох, отрезав все пути к отступлению, когда он сидел в шезлонге и думал о Еве Халлидей, которая после возвращения с лодочной прогулки по озеру испытала новый приступ угрызений совести и отправилась в библиотеку поработать еще часок до обеда. Отклонить приглашение мисс Пиви пройтись с ней до ворот парка и поглядеть, не возвращаются ли те, кто до конца почтил память покойного Реддиса Хартли, члена парламента, было никак нельзя. Но Псмит, хотя и пошел с ней, сделал это без малейшего удовольствия. Каждая проведенная в ее обществе секунда все больше укрепляла его во мнении, что мисс Пиви — проклятие Божие и ничего больше.

— А мне, — продолжала его спутница, — так мечталось внимать вам долго-долго. Все эти дни для меня омрачались чувством, что я не могу обрести той близости с вами, которой жажду.

— Ну, конечно, когда вокруг мельтешат все остальные…

— Разумеется, я говорю в духовном смысле.

— Ах, так!

— Я грезила обсудить с вами ваши изумительные творения. А вы, как приехали, ни разу даже не упомянули о своей поэзии. Не правда ли?

— А, но видите ли, я всячески стараюсь отвлекаться.

— Право? Но почему же?

— Мой врач предупредил меня, что я слишком уж перенапрягаюсь. Откровенно говоря, он предложил мне выбор между полнейшим отдыхом и психушкой.

— Чем-чем?

— Он подразумевал приют для умалишенных. Эти служители медицины имеют привычку странно выражаться.

— Но, значит, вы должны совсем-совсем забыть о творчестве, раз опасность столь велика. А вы сказали лорду Эмсуорту, что останетесь сегодня в замке, чтобы писать.

Взор мисс Пиви выражал только нежнейшее сочувствие, но про себя мисс Пиви добавила: «На-ка, выкуси!»

— Справедливо, — вздохнул Псмит. — Совершенно справедливо. Но вам ли не знать, что Поэзия — жестокая владычица. Пришло вдохновение, и я вынужден был пренебречь риском. Но теперь я измучен, измучен.

«У, фрайер!» — сказала мисс Пиви. Но не вслух.

Они прошли еще несколько шагов.

— Если уж быть откровенным до конца, — сказал Псмит, на которого снизошло еще одно вдохновение, — то мне, пожалуй, следует вернуться и прилечь.

Мисс Пиви посмотрела на кусты ярдах в десяти дальше по дороге. Они слегка подрагивали, словно укрывали какое-то инородное тело, и мисс Пиви, чей темперамент отличался вспыльчивостью, уже примеривалась, как она сообщит Эдварду Кутсу, что ему, раз уж он не способен посидеть в кустах, не танцуя при этом, точно кошка на горячей плите, лучше переменить профессию и торговать маринованными угрями. Однако следует упомянуть, что она была несправедлива к своему старинному другу. Еще мгновение назад он был неподвижен, как статуя, но тут в пространство между его воротником и шеей упал крупный и холеричный жук, а подобное испытание не всегда вынесет и самый закаленный следопыт.

— Молю вас, не уходите пока, — сказала мисс Пиви. — Такой чудесный вечер! Прислушайтесь к музыке ветерка в древесных вершинах. Точно дальняя арфа. Мне мнится, он нашептывает свои тайны птичкам.

Псмит воздержался от развития этой мистической темы, и они молча прошли мимо кустов.

Однако еще через десятка два шагов мисс Пиви смягчилась.

— Ах, мистер Тодд, у вас правда измученный вид, — сказала она встревоженно. — Боюсь, вы переоценили свои силы. Наверное, вам все-таки лучше вернуться и прилечь.

— Вы так думаете?

— Уверена. А я пройдусь до ворот и взгляну на дорогу, не едут ли они.

— Но как же я оставлю вас одну?

— Я прошу вас! — произнесла мисс Пиви укоризненно. Псмит пошел назад, охваченный чувством сродни тому, какое может испытать арестант, приговоренный к долгим годам тюрьмы и освобожденный на ее пороге. Взглянув через плечо, он увидел, что мисс Пиви исчезла за поворотом дороги, и остановился, чтобы закурить. Затем бросил спичку и пошел дальше, радуясь жизни, но тут голос у него за спиной произнес «хей!», и из кустов выступила врезавшаяся ему в память фигура мистера Эдварда Кутса.

— Видал? — продолжал мистер Кутс, предъявляя револьвер.

— Безусловно, товарищ Кутс, — ответил Псмит. — И, если такой вопрос уместен, для чего бы это?

— Ну, — сказал мистер Кутс, — просто на случай, если ты попробуешь какие-нибудь штучки. — И, возвратив оружие в ближайший карман, он принялся энергично хлопать себя между лопаток. А кроме того, извиваться столь же энергично.

Псмит сосредоточенно следил за его пляской.

— Вы остановили меня под дулом пистолета только для того, чтобы я полюбовался, как вы занимаетесь шведской гимнастикой? — спросил он.

Мистер Кутс на миг прекратил свои упражнения.

— Жук за шиворотом, — объяснил он коротко. — Или еще какая-нибудь дрянь.

— А? Но в столь грустные минуты вам, естественно, хочется побыть одному. От души пожелаю вам доброго вечера и продолжу свою прогулку.

— Я тебе продолжу!

— О? — сказал Псмит, смиряясь с судьбой. — Пожалуй, вы правы, да, пожалуй. — Мистер Кутс вновь убрал револьвер в карман. — Из этого я заключаю, мистер Кутс, что вас томит желание поговорить со мной. Так валяйте, старый друг, облегчите свою диафрагму.

По— видимому, удачный хлопок оглушил жука, и мистер Кутс смог сосредоточиться на текущих делах. Он оглядел Псмита с нескрываемым отвращением.

— Ты у меня вот где, Билл! — сказал он.

— Мое имя не Билл, — заметил Псмит.

— Угу! — рявкнул мистер Кутс, давая полную волю своему раздражению. — И не Мактодд.

Псмит задумчиво поглядел на своего собеседника. Возникло непредвиденное осложнение, и он первый признал бы, что на данный момент положение представилось ему безвыходным. О нерасположении к нему собеседника достаточно свидетельствовало выражение лица последнего, не говоря уж о его поступках. Избавившись от жука, мистер Кутс обрел возможность посвятить себя Псмиту целиком и теперь взирал на этого элегантного молодого человека с неприкрытой злобой.

— Не пройтись ли нам? — предложил Псмит. — Движение способствует работе мысли. Не стану отрицать, что вы затронули тему, которая отчасти ставит меня в тупик. Тщательно взвесив положение дел, я, мистер Кутс, пришел к выводу, что следующий ход — за вами. Каковы же ваши виды?

— Я бы тебе башку отвинтил, — произнес мистер Кутс нетерпеливо.

— Да, конечно. Однако…

— Я бы из тебя отбивную сделал.

Псмит небрежным движением руки охладил эти утопические мечты.

— Вполне вас понимаю, — сказал он учтиво. — Но, если не выходить за пределы практической политики, какой реальный ход вы предполагаете сделать? Безусловно, вы можете разоблачить меня перед моим любезным хозяином, но не вижу, что это даст вам.

— Сам знаю. Но ты учти, что у меня в рукаве вот эта карта, если задумаешь какие-нибудь штучки.

— Вы упорно возвращаетесь к такой возможности, товарищ Кутс. У вас это уже навязчивая идея. Могу вас заверить, что я ни о чем подобном не помышляю. Так как же вы все-таки намерены поступить?

Они уже вышли на широкое пространство перед парадной дверью, где речка подъездной дороги разливалась широким плесом гравия. Псмит остановился.

— Ты должен протащить меня в эту хату, — сказал мистер Кутс.

— Я опасался, что вы предложите что-нибудь такое. В моем особом положении у меня, естественно, выбора нет, и мне остается лишь попытаться исполнить ваше желание. Все прочее, полагаю, такой взыскательный критик, как вы, неизбежно сочтет «штучками». Но как могу я ввести вас под кров этой, как вы остроумно заметили, хаты?

— Ну, скажете, что я ваш друг и нельзя ли меня пригласить.

Псмит покачал головой с легкой укоризной:

— Не самая блистательная из ваших идей, товарищ Кутс. Тактично обойдя молчанием то мгновенное падение моего престижа, которое неизбежно воспоследует, если вас сочтут моим другом, укажу только, что я сам лишь гость в этой обители английской старины и традиций, а посему мне не положено приглашать закадычных дружков гостить тут неопределенное время. Нет, надо найти другой способ… А вы уверены, что вам это так уж надо? Ну, да, ну, да, я ведь только спросил… Так подумаем…

За строем рододендронов, перпендикулярным стене замка, постепенно возникла дородная фигура, размеренно и величаво двигаясь в направлении черного хода. Это был Бич, дворецкий, возвращавшийся после приятного променада, который он позволил себе в отсутствие своего господина и его гостей. Освеженный несколькими часами на вольном воздухе, Бич возвращался к исполнению возложенных на него обязанностей. И при взгляде на него Псмит нашел решение задачи.

— А, Бич! — окликнул он.

— Что угодно, сэр? — осведомился бархатный бас, и воспоследовала недолгая пауза, пока дворецкий лавировал между рододендронами и выплывал на открытое пространство. Он снял канотье, надетое для променада, и уставился на Псмита несколько выпученными, но благосклонными глазами. Тонкий знаток человечества, обитающего по загородным резиденциям, он уже давно вынес Псмиту одобрительный приговор. С тех пор как леди Констанция распахнула двери замка миру литературы и искусства, его не раз до глубины души шокировали редкостные и диковинные образчики этого мира, которые встряхивали нечесаными кудрями и рассаживались в дурно сшитых фраках за столом, над которым он властвовал. Псмит явился приятным сюрпризом.

— Извините, что затрудняю вас, Бич.

— О, нет, сэр.

— Это, — сказал Псмит, кивая на мистера Кутса, который следил за происходящим настороженным и подозрительным взглядом, явно не собираясь проморгать ни единого провозвестия штучек, — мой человек. Мой камердинер. Он только что приехал из Лондона, где мне пришлось оставить его у одра занемогшей тетушки. Надеюсь, вашей тетушке полегчало, Кутс? — осведомился он с мягкой снисходительностью.

Мистер Кутс, верно истолковав этот вопрос как прощупывание его точки зрения на такой оборот событий, решил не спорить. Конечно, его прельщала мысль вступить в замок в несколько более высоком качестве, но, как бывалый боец, он умел обходиться тем, что попадалось под руку. Оказавшись там, сказал он себе с восхитительным здравым смыслом, он окажется там.

— Да, сэр, — ответил он.

— Превосходно, — сказал Псмит. — Превосходно. Так вы позаботитесь о Кутсе, Бич?

— Всенепременно, сэр, — ответствовал дворецкий тоном величайшего одобрения. Единственное, что его смущало в Псмите, благополучно разъяснилось. Ибо до сих пор ему делалось больно при мысли, что джентльмен, одевающийся со столь безупречным вкусом, отправился с долговременным визитом в такой оплот аристократизма, как замок Бландингс, без личного слуги. Но теперь все было понято и, насколько это касалось Бича, безоговорочно прощено. И он повел мистера Кутса в тыл. Они скрылись за рододендронами.

Но не успели они исчезнуть из вида, а Псмит — занять кресло в приятной прохладе вестибюля, как его осенила новая мысль. Он дернул сонетку. Странно, подумал он, как люди не принимают во внимание, казалось бы, самых очевидных вещей. Вот так полководцы проигрывают решающие битвы.

— Сэр? — осведомился Бич, выходя из двери, обитой зеленым сукном.

— Извините, что снова затрудняю вас, Бич.

— О, нет, сэр.

— Надеюсь, вы устроите Кутса поудобнее. Полагаю, он вам понравится. Обаятельнейшая натура, если узнать его поближе.

— Он выглядит приятным молодым человеком, сэр.

— Да, кстати, Бич. Пожалуйста, узнайте у него, привез ли он мой револьвер.

— Слушаю, сэр, — ответил Бич, который не унизился бы до проявления эмоций, даже если бы речь шла о пулемете.

— По-моему, я видел, что он торчал у него из кармана. Вы не могли бы его мне принести?

— Слушаю, сэр.

Бич удалился, чтобы вернуться минуту спустя с серебряным подносом, на котором покоилось смертоносное оружие.

— Ваш револьвер, сэр, — произнес Бич.

— Благодарю вас, — ответил Псмит.

 

VI

Несколько минут после того, как дворецкий, ступая с носка, величаво удалился за обитую зеленым сукном дверь, Псмит полулежал в кресле, всеми фибрами ощущая, что было дерзанье, и было свершенье, и отдых заслужен ночной. Он не принадлежал к заядлым оптимистам и не льстил себя мыслью, что вырвал жало у противника, столь упорного, как мистер Кутс, таким бесхитростным способом, как изъятие револьвера. Но нельзя было отрицать, что эта вещица, отягощая его карман, дарила уютную безмятежность. Те несколько минут, которые ему довелось провести в обществе мистера Кутса, вполне убедили его, что тот принадлежит к типу людей, которым не следует доверять револьверы. Слишком уж большая импульсивность ощущалась в его натуре.

На этом месте размышления Псмита были прерваны властным голосом, произнесшим:

— Хей!

Поскольку среди знакомых Псмита лишь один предварял свою речь этим междометием, он ничуть не удивился, обнаружив у своего локтя мистера Кутса.

— Хей!

— Довольно, товарищ Кутс! — с некоторой строгостью сказал Псмит. — Я вас расслышал с первого раза. И могу ли я напомнить вам, что эту вашу привычку выскакивать неведомо откуда и возглашать «хей!» необходимо побороть. Камердинерам положено ждать, пока их не призовут звоном колокольчика. То есть так мне кажется, ибо, сознаюсь, до нынешнего дня камердинерами я не обзаводился.

— И не обзавелись бы, будь моя воля, — отозвался мистер Кутс.

Псмит поднял брови.

— Откуда, — осведомился он, — такая брюзгливость? Или вам не нравится быть камердинером?

— Нет, не нравится.

— Вы меня изумляете! А я полагал, что вы будете шастать но замку, распевая, как птичка. Учли ли вы, что занятый вами пост обеспечивает вам постоянное общество товарища Бича, а более восхитительного собеседника и вообразить трудно.

— Старый фрайер, — кисло буркнул мистер Кутс. — Вот уж от кого меня воротит, так это от типчиков, которые все время талдычат про свои желудки.

— Прошу прощения?

— Да у этого малахольного Бича что-то там с его желудочной оболочкой. Если бы я не смылся, он бы и сейчас про нее жужжал.

— Если вы не находите ничего поучительного и возвышающего душу в полученной из первых рук информации о желудке товарища Бича, вам действительно невозможно угодить. Так, значит, я буду прав, заключив, что вы примчались сюда, фыркая и гарцуя, и пробудили меня от снов наяву для того лишь, чтобы заручиться моим сочувствием?

Мистер Кутс устремил на него мрачный взор.

— Я пришел сказать тебе, что ты себя очень умным воображаешь.

— Очень мило с вашей стороны, — растроганно отозвался Псмит. — Чудесный комплимент, за который я весьма признателен.

— Пушку у меня ловко отобрал, да?

— Ну, раз вы сами об этом упомянули, то да.

— И теперь, конечно, думаешь, что уведешь ожерелье у меня из-под носа? Ну, так вот: недоваренному стручку вроде тебя меня не обойти.

— По-моему, — сказал Псмит, — я различаю в вашем томе недобрую ноту. Неужели мы не можем быть профессиональными соперниками без того, чтобы нас разделял дух вражды? Сам я отношусь к вам с доброжелательной терпимостью.

— Ну, ладно, упрешь его, а где спрячешь? А прятать-то не просто, можешь мне поверить. И я тебе вот что скажу: я твой камердинер, так? Значит, я могу входить к тебе в комнату прибирать там, когда хочу, так? Да уж так! Что могу, то могу, хоть ты тресни. И уж ты мне поверь, Билл…

— Вы все еще упорствуете в заблуждении, будто мое имя Уильям.

— И уж ты мне поверь, Билл, если это ожерелье пропадет и пропажу устрою не я, то прибирать я начну так, что у тебя в глазах зарябит. Я твою комнату частым гребнем прочешу. Вот и прожуй это дело, да хорошенько, понял?

И Эдвард Кутс, угрюмо пройдя через вестибюль, зловеще исчез за дверью, обитой зеленым сукном. Холодному рассудку еще предстояло осознать, что в своем желании дать врагу по рукам он допустил некоторую промашку и только насторожил противника. Пока же он думал, что это мастерское описание ситуации собьет с Псмита форс, и упивался мыслью, что вставил ему хорошего фитиля.

Причем был не так уж далек от истины. Этот аспект операции прежде в голову Псмиту не приходил, и, снова опустившись в кресло, он признал, что тут есть пища для размышлений. О том, как поступить с ожерельем, буде оно попадет в его руки, он определенных планов не строил. Как-то само собой разумелось, что он где-нибудь припрячет ожерелье в ожидании, пока не завершатся первые лихорадочные поиски, и только теперь он осознал, как нелегко найти надежный тайник вне стен его комнаты. Мистер Кутс был вполне прав, рекомендуя хорошенько прожевать это дело. Десять минут Псмит его жевал. И, поскольку загнать в угол способного человека почти невозможно, по истечении указанного периода его осенила идея. Он восстал из кресла и позвонил.

— А, Бич, — сказал он ласково, когда обитая зеленым сукном дверь растворилась. — Я должен извиниться, что снова вас затрудняю. То и дело звоню, не правда ли?

— Ничуть, сэр, — отечески молвил дворецкий. — Но если вы звонили, потому что вам нужен ваш камердинер, то, боюсь, в настоящую минуту он недостижим. Он несколько неожиданно покинул меня некоторое время тому назад. Я не предполагал, что он может вам понадобиться до того, как надо будет переодеться к обеду, не то я задержал бы его.

— Ничего. Я хотел видеть вас, Бич, — сказал Псмит. — Вы меня тревожите. От моего человека я узнал, что оболочка вашего желудка оставляет желать лучшего.

— Сущая правда, сэр, — сказал Бич, и его тусклые глаза возбужденно заблестели, а ноздри затрепетали, как у боевого коня, заслышавшего сигнал к атаке. — Слизистая оболочка моего желудка очень не в порядке.

— Каждая оболочка что-то прячет. — Сэр?

— Я сказал: поведайте мне все.

— Да как же так, сэр, — с тоскливой жаждой произнес Бич.

— Чтобы доставить мне удовольствие! — не отступал Псмит.

— Что же, сэр, очень любезно с вашей стороны поинтересоваться. Обычно все начинается с тупой стреляющей боли в правой стороне брюшного пресса от двадцати минут до получаса после еды. Симптомы…

В глазах Псмита было лишь ласковое сочувствие, пока он слушал нечто вроде рассказа очевидца о землетрясении в Сан-Франциско. Тем не менее про себя он пламенно желал, чтобы его собеседник говорил более живо и занимательно. Однако всему наступает конец. И самые медлительные реки когда-нибудь вольются в океан. Трогательнейшей фразой дворецкий завершил-таки свое повествование.

— «Пепсидин Паркса», — тотчас сказал Псмит. — Сэр?

— Вот что вам требуется. «Пепсидин Паркса». Он вас мигом поставит на ноги.

— Я запишу это название, сэр. О таком целебном средстве я еще не слышал. И если мне будет дозволено, — добавил Бич, устремляя на своего благодетеля тусклый, но полный обожания взгляд, — я хотел бы выразить свою благодарность за вашу доброту.

— Не за что, Бич, не за что… Ах да, Бич, — добавил он, когда дворецкий поплыл к двери. — Я вспомнил, что собирался поговорить с вами еще кое о' чем.

— Да, сэр?

— Я решил поговорить с вами, прежде чем обратиться к леди Констанции. Дело в том, Бич, что мне душно.

— Неужели, сэр? Кажется, я забыл упомянуть среди моих симптомов еще и одышку.

— Очень жаль. Но с вашего разрешения отложим на миг тему вашего внутреннего организма и его недугов. Говоря о том, что мне душно, я подразумевал духовную нехватку воздуха. Вы когда-нибудь писали стихи, Бич?

— Нет, сэр.

— А! Тогда вам не просто постичь мои чувства. Беда моя, Бич, порождается тем, что в Канаде я привык творить в глубочайшем уединении. Вы помните строфы в моих «Песнях пакости», начинающиеся: «Сквозь бледную параболу Восторга»?..

— Боюсь, сэр…

— Они вам не знакомы? Жаль, жаль. Попытайтесь как-нибудь приобщиться к ним. Пальчики оближете. Так вот, строфы эти были написаны в уединенной хижине на берегах Саскачевана в милях и милях от ближайшего человеческого жилья. Я таков, Бич. Мне необходим стимул великих вольных просторов. Когда я нахожусь среди мне подобных, вдохновение чахнет и гибнет. Ну, вы знаете, как бывает, если вокруг люди. Только сядешь пописать, как кто-нибудь входит, плюхается на стол и начинает распространяться о себе. Всякий раз, чуть распишешься, тут же вламывается какое-нибудь чуждое воздействие и Муза скукоживается. Вы понимаете, что я имею в виду?

— Да, сэр, — сказал Бич, чуть-чуть сглатывая.

— Вот почему для человека, подобного мне, жизнь в замке Бландингс имеет свои минусы. А мне необходимо место, где я мог бы побыть один, Бич, один с моими грезами и видениями. Какое-нибудь небольшое орлиное гнездышко на обрывах времени… Другими словами, не имеется ли в пределах парка пустующий коттедж, куда я мог бы удаляться в приливе вдохновения и орудовать пером, не опасаясь, что меня прервут?

— Маленький коттедж, сэр?

— Маленький коттедж. Увитый над дверью жимолостью, со старушкой-луной, выплывающей из-за древесных вершин. Коттедж, Бич, где я могу предаваться размышлениям, где я могу повернуть ключ в замочной скважине и проститься с миром. Теперь, когда замок закишит гостями, съезжающимися на бал графства, я должен незамедлительно выторговать себе такое убежище, иначе человечество навеки лишится сочного ломтя бесценнейшей поэзии.

— Вы желаете, — осторожно выяснял Бич, — небольшой коттедж, где сможете писать стихи, сэр?

— Вы как леопард следуете за моей мыслью. Вам известен такой приют?

— В западном лесу, сэр, есть пустующий коттедж лесника, но он очень убогий, сэр.

— Как бы ни был он убог, мне его достаточно. Как вы полагаете, леди Констанция не обидится, если я попрошу ее одолжить мне указанный домик на несколько дней?

— Полагаю, ее милость отнесется к этому спокойно. Она привыкла… Ей не внове… Могу только сказать, сэр, что прошлым летом гостивший в замке литературный джентльмен выразил желание каждое утро перед завтраком принимать в саду солнечные ванны. В натуральном виде, сэр. И ее милость только поручила мне предупредить горничных и ничем не воспрепятствовала исполнению его желания. А потому…

— А потому целомудренная просьба вроде моей не вы-зовет сердечного приступа? Превосходно! Вы не представляете, что значит для меня сознание, что вскоре я обрету свой тихий приют, куда смогу удаляться в поисках одиночества.

— Думается, сэр, это вам весьма приятно.

— Так я представлю это предложение правлению, как только леди Констанция вернется?

— Да, сэр.

— Мне бы хотелось еще раз занести в протокол, Бич, что я крайне обязан вам за ваше сочувствие и советы в этом деле. Я знал, что могу на вас положиться.

— Не за что, сэр. Я только рад, что удостоился оказать вам содействие…

— Да… И вот что, Бич… — Сэр?

— Последний пустячок, Бич. Вы ведь вскоре увидите Кутса, моего камердинера?

— Полагаю, что незамедлительно, сэр.

— Так не откажите ловко ткнуть его пальцем под нижнее ребро…

— Сэр! — вскричал Бич, от ошеломления утратив присущее дворецким олимпийское спокойствие. Он судорожно сглотнул. Более полутора лет, с тех пор как леди Констанция Кибл начала закидывать удочку в мутные воды мира искусства и извлекать их обитателей на пушистые ковры замка Бландингс, Бич испил до дна чашу всяких эксцентричностей. Но до этого мгновения он надеялся, что Псмит окажется приятным исключением из вереницы полоумных литературных гениев, которые весь этот томительный срок то появлялись в замке, то исчезали из него. И вот! Псмит вдруг занял первое место в голове этой процессии. По сравнению с ним человек, который приехал в апреле на неделю и требовал, чтобы ему к рыбе подавали джем, выглядел полным ничтожеством. — Ткнуть его под ребро, сэр?

— Ткнуть его под ребро, — неумолимо сказал Псмит, — и одновременно шепнуть ему на ухо одно слово: «Ага!»

Бич облизнул губы.

— «Ага!», сэр?

— «Ага!» И сообщите, что это от меня.

— Слушаю, сэр. Будет исполнено, — сказал Бич, и с приглушенным звуком — полувздохом, полупредсмертным клокотанием, он, пошатываясь, удалился сквозь обитую зеленым сукном дверь.